Алкмеониды и Филаиды афинские

Генеалогия

Филаиды не уступали Алкмеонидам знатностью своего происхождения[173]. По сообщению Геродота (VI, 35), Мильтиад, сын Кипсела (основатель афинской колонии на Херсонесе) вел свой род от Эака с Эгины. Эак (Aiakos) — фигура в мифологии весьма примечательная. Отцом его был Зевс, матерью — Эгина, дочь речного бога Асопа и дочери реки Ладона Метопы (Apol., III, 12,6). Похитив девушку, «Зевс принес Эгину на остров, который тогда назывался Ойнона[174] (теперь он называется Эгина по имени девушки), и сошелся с ней там; от этого союза родился сын по имени Эак» (ibid.). Поскольку Эак был единственным человеком на острове, «Зевс превратил для него муравьев в людей» (ibid.). Овидий приводит более красочную и драматичную версию (Metam., 520 sqq.):

Густая тьма и жара окутала остров, четыре месяца дул южный ветер, иссушая пастбища и нивы, повсюду ползали тысячи змей. Наконец, когда в живых не осталось почти никого, Зевс внял мольбам Эака и вновь населил Эгину, превратив муравьев в людей — отсюда и название народа, мирмидоны.

«Эак женился на Эндеиде, дочери Скирона, от которой у него родились сыновья Пелей и Теламон. <…> Эак сошелся затем с Псаматой, дочерью Нерея, которая, пытаясь избежать его объятий, превратилась в тюленя, и породил сына Фока» (Apol., III, 12,6). Эак превратил свой остров в самый неприступный в Эгейском море, окружив его подводными камнями и скалами. Павсаний передает, что это было сделано «из-за страха перед морскими разбойниками с тем, чтобы сделать приближение врагов к нему небезопасным» (II, 29,5).

Аполлон и Посейдон, когда строили стены Трои, взяли Эака с собой, так как без участия смертного город оказался бы неприступным. Как только работа была закончена, три змея попытались взобраться на стены, но удалось это только одному, с той стороны, которую строил Эак. Аполлон после этого предсказал, что Троя падет не однажды, и среди тех, кто захватит ее, будут потомки Эака, — что и сбылось по отношению к Теламону и Аяксу[175].

«Эак был самым благочестивым из всех людей» (Apol., III, 12,6). Он избавил Элладу от засухи, вознеся молитвы Зевсу (ibid.; Paus., II, 29,6), а после смерти, по сообщению Платона (Gorg., 523е), стал одним из трех судей в Аиде, разбирает дела умерших из Европы и «пользуется почетом у Плутона, охраняя ключи от Аида» (Apol., III, 12,6).

По-видимому, любимцем Эака был его внебрачный сын Фок, отличавшийся во всех атлетических состязаниях (ibid.). Он вывел колонию в Фокиду (Paus., Х, 1,1), но Эак однажды призвал его обратно на Эгину. Теламон с Пелеем, завидуя своему сводному брату (а может быть, подозревая, что отец передаст Фоку власть над островом), решили умертвить его (Apol., III, 12,6). Фок был вызван на состязание и убит ударом диска в голову, который послал то ли Теламон, то ли Пелей. Убийство было раскрыто, и братья бежали (или были изгнаны Эаком) с Эгины (ibid.; Paus., II, 29,7).

Теламон прибыл на остров Саламин, где царем был Кихрей, сын Посейдона (Apol., III, 12,6). Впоследствии он, пишет Павсаний (II, 29,2), «послав глашатая (к отцу), отрицал свое участие в злом умысле, причинившем смерть Фоку. Но Эак не позволил ему выйти на берег, а велел защищаться, стоя на корабле, или, если захочет, сделать насыпь в море и говорить оттуда. И вот Теламон, подплыв и войдя в так называемую «Тайную гавань», сделал ночью такую насыпь» и защищался с нее. Однако Эак признал его виновным в убийстве, и Теламон «вторично отплыл на Саламин». Царь Саламина Кихрей, скончавшись бездетным, передал власть Теламону. «Теламон женился на Перибее, дочери Алкатоя, сына Пелопса. При молитве Геракла о том, чтобы у Теламона родился отпрыск мужского пола, на небе появился орел (aietos). Поэтому Теламон назвал сына Аяксом «Aias?» (Apol., III, 12,6).

Теламон участвовал в походе Геракла на Трою и получил в качестве почетного дара дочь Лаомедонта Гесиону, которая родила ему Тевкра, прославившегося, как и Аякс, в Троянской войне (Apol., II, 6,4; III, 12,6).

Аякс Теламонид (или Большой Аякс) в представлении не нуждается. «И видом своим, и своими делами» он превосходил всех ахейцев, уступая только своему двоюродному брату Ахиллу (Il., ХVII, 279–280). Он бьется на поединке с Гектором (Il., VII), последним отступает от кораблей под натиском противников(Il., ХV, 725sqq.), выносит с поля боя тело Патрокла (Il., ХVII, 730sqq.). Вместе с Одиссеем Аякс претендовал на доспехи Ахилла, но ахейские вожди, по внушению Афины, присудили их первому. Аякс задумал отомстить, но Паллада лишила его разума, и несчастный перебил стадо овец и коров, думая, что уничтожает своих обидчиков. Придя в себя, Аякс, как излагает в одноименной трагедии Софокл, кончает с собой. «Агамемнон запретил предавать его тело огню, и Аякс единственный из всех, кто погиб под Троей, был похоронен в гробу» (Apol., ер., V, 6)[176].

И Аякс, и его дед Эак почитались эллинами как покровители воинов. Геродот сообщает, что перед Саламинским сражением были вознесены молитвы о помощи Аяксу и Теламону, «а за самим Эаком и прочими Эакидами отправили корабль на Эгину» (VIII, 64).

Теперь о потомках Аякса. У него была наложница Текмесса, «Телевтанта — фригийца дочь» (Soph., Aiax, 212), которую Софокл сделал одним из главных действующих лиц своей трагедии. Упоминает о ней и Гораций (Carm., II, 4,5):

Далее свидетельства античных авторов расходятся. Софокл (Aiax, 340; 556sqq.) называет сыном Аякса от Текмессы Эврисака (его, еще ребенка, хочет увидеть отец перед смертью). Того же мнения относительно сына Аякса придерживается и Павсаний (I, 35,2). Геродот и Ферекид считают сыном Аякса Филея (Her., VI, 35; Pherec., FgrHist 3F2), а Плутарх называет детьми героя и того, и другого (Sol., 10).

Геродот пишет, что первым афинянином из рода Мильтиада Старшего стал Филей, сын Аякса (VI, 35). Плутарх (Sol., 10) поясняет, как Филей получил афинское гражданство. Когда Солон вел борьбу с мегарянами за обладание Саламином, он использовал не только военные методы, но и пытался доказать исконное право афинян на этот остров. Для этого он использовал Гомера и вставил, как говорит Плутарх, в текст «Списка кораблей» следующий стих (Il., II, 557–558):

Далее Солон «доказал судьям, что сыновья Аякса, Филей и Эврисак, получили у афинян право гражданства, передали им остров и поселились в Аттике: один в Бравроне, другой в Мелите; в Аттике есть дем, названный по имени Филея, — дем Филаиды, из которого происходил Писистрат». Павсаний подтверждает эту версию, расходясь с Плутархом лишь в том, кто был сыном Аякса: «… Филей, сын Эврисака и внук Аякса, передал этот остров афинянам, будучи принят ими в число афинских граждан» (I, 35,2). Еще Павсаний добавляет, что»… и доныне у афинян сохранилось почитание Аякса, как его самого, так и Эврисака; ведь Эврисаку есть в Афинах специальный жертвенник».

Итак, на основании приведенных выше свидетельств источников можно выстроить следующую генеалогическую линию Филаидов: их прародителем был Эак с острова Эгины, его сын Теламон бежал на Саламин и стал там царем, а Аякс повел под Трою саламинские суда. Филей, сын (или внук) Аякса, передал афинянам право на этот остров и получил взамен афинское гражданство. Он-то и становится эпонимом рода Филаидов.

Перейдем теперь к очень важному свидетельству Ферекида, сохранившемуся в сочинении Маркеллина «Жизнь Фукидида». Маркеллин приводит рассказ Ферекида о родословной Филаидов, так как великий историк был их родственником. «Фукидид был сыном Олора, получившего это имя от Олора, царя фракийского, мать Фукидида звали Гегесепила. Он вел свой род от знаменитейших стратегов: я имею в виду Мильтиада и Кимона. По происхождению он приходился дальним родственником стратегу Мильтиаду, а через Мильтиада — Зевсову сыну Эаку. <…> Об этом свидетельствует Дидим, по словам которого Ферекид в первой книге «Историй» говорит так: «Филей, сын Аякса, селится в Афинах. От него рождается Даикл, от Даикла Эпилик, от Эпилика Акестор, от Акестора Агенор, от Агенора Олий, от Олия Лик, от Лика Тофон, от Тофона Лай, от Лая Агаместор, от Агаместора Тисандр, […] от Тисандра Гиппоклид, в архонтство которого <в Афинах> установлены были Панафинеи, <от Гиппоклида Кипсел>, от Кипсела Мильтиад, который вывел колонию в Херсонес (Ο Σείριος, γιος του Αία, εγκαταστάθηκε στην Αθήνα. Ο Daikl γεννήθηκε από τον Daikl Epilik από τον Epilik Akestor από τον Akestor Agenor από τον Agenor Oliy από τον Oliy Lik από το Lik Tofon από το Tofon Lai από το Lai Agamestor από τον Agamestor Tysander από το Tysander Hippoclide μέχρι τον αρχιερέα που ιδρύθηκαν στην Αθήνα οι Παναθηναίοι, από τον Ιπποκλείδη Κυψέλη, από τον Κίσελ Μιλτιάδη, ο οποίος ηγήθηκε της αποικίας στην Χερσόνησο)». Свидетельствует об этом и Гелланик в сочинении под заглавием «Асопида»[177] (Pherec. ap. Marcellin. Vita Thuc., 2–4).

Отрывок этот интересен прежде всего тем, что он связывает миф и историю, проводя единую генеалогическую линию от богов и героев к историческим персонажам. Большинство имен от Филея и до Тисандра ничего нам не говорят, но для прочих аристократических родов (например, для Алкмеонидов) нет и такой связи: между мифологией и историей лежит непреодолимая пропасть.

Как отмечает Ф. Шахермайр[178], не доказано, что это генеалогическое древо является вымышленным. В то же время данный отрывок нуждается в пояснениях и ответах на поставленные им вопросы.

Текст дошел в испорченном состоянии, и его издатель Ф. Якоби проделал некоторую работу по его исправлению. Слова, взятые в квадратные скобки, Ф. Якоби удаляет, видя в них порчу текста[179]; в угловых скобках даются дополнения самого издателя.

Рассмотрим эти изменения текста более подробно. Два из них не вызывают никаких вопросов: слова ef' hou archontos en Athenais в данном контексте вообще не имеют смысла, так как отсутствует глагол, и непонятно, что же произошло в это архонтство. К тому же создается впечатление, что эта фраза как бы дублирует находящийся ниже идентичный текст, так что удаление ее Ф. Якоби выглядит вполне оправданным, как и вставка en Athenais, поясняющая, что Панафинеи были установлены в архонтство в Афинах Гиппоклида.

Две другие правки требуют более подробного разбора самой проблемы, связанной с этим отрывком. Она заключается в том, чтобы привести свидетельство Ферекида в соответствие с Геродотом, являющимся более надежным источником. Из Геродота мы знаем, что Гиппоклид, сын Тисандра, «самый богатый и красивый человек в Афинах», сватался (среди прочих женихов, в том числе и Мегакла Алкмеонида) к дочери сикионского тирана Клисфена и «проплясал свою свадьбу» (Her., VI, 127–129). Этот Гиппоклид, по всей видимости, и был архонтом в год установления Панафиней, т. е. в 566/565 г. до н. э., по крайней мере, у нас нет веских причин разделять этих двух лиц[180]. Таким образом, чтобы исправить текст Ферекида (…Тисандр (r) Мильтиад (r) Гиппоклид (r) Мильтиад-ойкист), Ф.Якоби устраняет из него имя Мильтиада между Тисандром и Гиппоклидом, и Гиппоклид, в соответствие с Геродотом, становится сыном Тисандра.

Существует еще одно расхождение между Ферекидом и Геродотом. Последний сообщает, что Мильтиад Старший, который вывел колонию на Херсонес, был сыном Кипсела (Her., VI, 35), по Ферекиду же он является сыном Гиппоклида. Поэтому и возникла необходимость внести еще одно изменение в сообщение Ферекида.

То, что в этом тексте присутствует неточность, отмечают все его исследователи, и все они, как и Ф. Якоби, убирают имя Мильтиада между Тисандром и Гиппоклидом, но их мнения расходятся в том, как увязать Ферекида и второе свидетельство Геродота[181].

Так например, Н. Хэммонд отождествляет Гиппоклида с Кипселом, утверждая, что это одно лицо[182]; Ф. Якоби, как мы видели, делает в тексте вставку tou de Kypselos, при которой Кипсел становится сыном Гиппоклида и отцом Тисандра:

Возражением такому исправлению текста могут служить очевидные доводы хронологического порядка: между Гиппоклидом, сватавшимся к дочери Клисфена между 575 и 571 гг.[183], и Мильтиадом Старшим, бывшим достаточно влиятельным правителем Херсонеса во времена креза (т. е. до 547 г., падения Сард)[184] трудно вставить еще одно поколение[185]. Остается следующая возможность: Кипсел был братом или Гиппоклида, или Тисандра.

И. Тепффер вместо добавления tou de Kypselos принимает kai Kypselos, и в этом случае Кипсел становится братом Гиппоклида и сыном Тисандра[186]:

Г.Берве предлагает другое восстановление родословного древа Филаидов и делает Кипсела, отца Мильтиада Старшего, братом Тисандра[187]:

В этом предположении с ним соглашаются Ф. Шахермайр, Т. Каду, Дж. Дэйвис[188].

Филаиды состояли в родстве с тиранами Коринфа, на что указывает имя отца Мильтиада Старшего. Геродот, описывая отношение сикионского тирана Клисфена к женихам своей дочери, отмечает: «Больше всех пришлись ему по сердцу женихи из Афин, и среди них особенно сын Тисандра Гиппоклид, которого он ценил не только за доблесть, но и за исконное родство с Кипселидами в Коринфе (VI, 128). Еще Эд. Мейер предположил, что Кипсел был назван в честь коринфского тирана, и являлся сыном его дочери или женщины из Кипселидов[189], и сейчас этой версии придерживается большинство ученых[190].

Новые эпиграфические данные с большой степенью вероятности позволяют утверждать, что некий Кипсел был архонтом в Афинах в 597/596 г.[191] Исходя из этой даты, а также из времени правления Кипсела в Коринфе (657 — около 625 г.)[192], более предпочтительным выглядит вариант генеалогического древа, предложенный Г. Берве (с чем согласуется и время деятельности Мильтиада Старшего, как мы увидим ниже). Воспроизведем схему Берве с дополнениями дат из работ других ученых, занимавшихся вопросами, связанными с хронологией Филаидов:

Заканчивая разбор свидетельства Ферекида, нужно упомянуть версию Ф. Шахермайра, не выдерживающую, на наш взгляд, критики. Он предполагает, что наряду с Мильтиадом, сыном Кипсела (основателем колонии на Херсонесе), существует также Мильтиад, сын Гиппоклида, как это следует из текста Ферекида[196]. Тогда Мильтиад Младший, победитель при Марафоне (сын Кимона и племянник ойкиста), становится третьим носителем такого имени.

Из сообщения Дионисия Галикарнасского (VII, 3) нам известно, что в 524/523 г. до н. э. в Афинах архонтом был Мильтиад. Вот с этим архонтом и отождествляет Ф. Шахермайр Мильтиада, сына Гиппоклида, так как Мильтиад Старший находился в то время в Херсонесе (если вообще был жив), а Мильтиад Младший был еще слишком юным для этой должности.

К вопросу, мог ли Мильтиад Младший занимать в 524/523 году пост архонта, мы вернемся ниже; относительно же неясного количества Мильтиадов надо заметить, что эта проблема, по-видимому, стала запутанной уже в древности. На основании источников (в первую очередь, Геродота) нам точно известно о существовании и деятельности двух Мильтиадов: Старшего, выведшего колонию в Херсонес, и Младшего, сына Кимона Коалема, который тоже был там тираном, бежал в Афины от нашествия персов и выиграл впоследствии Марафонскую битву. Еще об одном Мильтиаде, архонте первой половины VII в., сообщает Павсаний (IV, 23,10; VIII, 39,3). Он упоминает Мильтиада дважды, причем в первый раз (IV, 23,10) датирует его архонтство 29 Олимпиадой (664/663 г.), во второй (VIII, 39,3) — вторым годом 30 Олимпиады (659/658 г.). Т.Каду по этому поводу осторожно отмечает, что нельзя быть уверенным в том, что это один человек, а также неизвестно, принадлежал ли он (или они) к семье Филаидов. Однако сам факт архонтства не подлежит сомнению[197]. Имя известных деятелей VI в., встречающееся на высоком государственном посту еще в VII в., вызывает желание причислить архонта VII в. к семье Филаидов и сделать его предком Мильтиада Старшего. К примеру, Х. Т. Уэйд-Джери предположил, что жена Кипсела и мать Мильтиада Старшего была внучкой этого архонта (потом, как следует из Геродота (VI, 38), она вышла за Стесагора и родила Кимона Коалема)[198]:

Конечно, было бы заманчиво считать этого архонта предком известных нам Мильтиадов, но в данном случае мы не можем выйти из области гипотез, так как в источниках нет никаких упоминаний по поводу матери Мильтиада Старшего и его связи с Мильтиадом — архонтом VII в. Далее, сам факт архонтства в досолоновскую эпоху (как и архонтство Кипсела), а тем более в первой половине VII в. до н. э., должно указывать на высокое положение этой семьи в афинском обществе[199]. Но все эти версии упираются, как отметил Т. Каду, в недостаток свидетельств и могут рассматриваться лишь как предположения, которые трудно обосновать.

Создается впечатление, что имя Мильтиада начинает сливаться из нескольких в одно, или, наоборот, дублироваться. Так, например, Корнелий Непот соединяет двух Мильтиадов в одном лице (I, 1) и приписывает ему деяния и основателя Херсонеса, и героя Марафона. Элиан, напротив, пишет: «Было <…> три Мильтиада: первый — основатель Херсонеса, второй — сын Кипсела, третий — Кимона» (ХII, 35). Очевидно, что основатель Херсонеса и сын Кипсела — одно лицо, Мильтиад Старший.

Ф. Шахермайр, напротив, считает, что Ферекид соединил в одном лице Мильтиада, сына Гиппоклида, архонта 524/523 г., и Мильтиада, сына Кипсела, основавшего колонию на Херсонесе. Но о Мильтиаде, сыне Гиппоклида, не сообщает больше ни один источник (Геродот, например, ограничиваясь рассказом о сватовстве, не возвращается больше к Гиппоклиду и не упоминает его детей, если таковые и были), и мы не считаем возможным поддерживать точку зрения Ф. Шахермайра.

Вообще с самим названием этого рода связано много вопросов. Ф. Буррио замечает, что поскольку Филей был не основателем рода, а просто первым афинянином из него, и его предками были такие герои, как Эак и Аякс, то было бы вполне нормально, если бы этот род носил имя Эакидов[200]. Но Эакиды — более общее понятие, Геродот называет так мифических героев с Эгины (Эака, Пелея, Ахилла, Теламона, Аякса): когда фиванцы попросили эгинцев о помощи в борьбе с Афинами, то последние «обещали прислать им помощниками Эакидов. Когда же фиванцы в союзе с Эакидами пытались напасть на афинян и потерпели тяжкое поражение, то снова отправили послов на Эгину: они отказываются от помощи Эакидов и просят о помощи людьми»(V, 80–81). Вероятно, эгинцы предложили фиванцам статуэтки героев, которые считали наделенными сверхъестественной силой[201]. Эакидам эллины возносили молитвы перед Саламинским сражением и послали за ними на Эгину корабль (Her, VII, 64, 83, 84). Павсаний (II, 29,2–5) называет Эакидами всех потомков Эака: его сыновьями, напомним, были Пелей, Теламон и Фок. «От Пелея пошел род царей в Эпире; Теламон же имел двух сыновей: Аякса и Тевкра; род Аякса был менее славен, так как и сам он вел жизнь частного человека, и из его потомков прославились только Мильтиад, который начальствовал над афинянами в битве при Марафоне, и Кимон, сын Мильтиада, но потомки Тевкра долгое время оставались царями, властвуя над Кипром до Эвагора». Сыновья Фока и их потомки «поселились около Парнаса, в стране, называемой Фокидой. <…> Таково было потомство так называемых Эакидов, которые с самого начала разошлись в разные стороны».

Нам кажется, нет ничего странного в том, что часть многочисленных потомков Эака, живущая в Афинах, носила имя первого афинянина из их рода. В этом нет ничего, унижающего их достоинство: во-первых, наверное, все знали, каковы предки Филея, и, во-вторых, это был не единственный такой пример в Афинах. И Алкмеониды, и Писистратиды могли быть названы Нелеидами, ведь последние, как было отмечено выше, обязаны своим именем Писистрату, сыну Нестора и внуку Нелея, а первые — Алкмеону, правнуку Нестора.

Интересно, что писатели V в. до н. э. (Ферекид, Геродот, Фукидид), которые являются для нас первым источником по истории этого рода, а за ними и более поздние авторы (Плутарх и Павсаний) не пользуются названием Филаиды. Геродот, к тому же, употребляет по отношению к семейству Мильтиада термин не genos — род (как по отношению к Алкмеонидам), а oikie дом (VI, 35). Ф.Буррио, исследуя вопрос терминологии, отмечает сравнительно позднее формирование названия «Филаиды»[202]. Он пишет, что единственный документ, содержащий это понятие, касается Эпикура, жившего во второй половине IV — первой половине III в. до н. э.: «Эпикур, сын Неокла и Херестраты, афинянин из дема Гаргетта, из рода Филаидов (genous tou Philaidon) (как сообщает Метродор[203] в книге «О знатности»)» (Diog. Laert., Х, 1). Ф. Буррио полагает, что во время Метродора считалось, что существовал род Филаидов, тогда как во время Геродота говорили об oikie по отношению к семье Мильтиада. Вообще же он приходит к выводу, что термин genos до конца IV в. до н. э. употреблялся только по отношению к жреческим и царским семьям; с конца же IV в. его стали применять и к остальным аристократическим фамилиям, в том числе к Алкмеонидам и Филаидам[204].

Есть еще одна проблема, связанная с названием этого рода. В строгом смысле слова Филаидами, то есть восходящими по прямой линии к Филею, можно назвать, согласно приведенной у Ферекида родословной, только Мильтиада Старшего и его предков. Ведь Мильтиад Старший и Кимон Коалем (отец Мильтиада Младшего) были сводными братьями: у них была одна мать и разные отцы, соответственно Кипсел и Стесагор (Her., VI, 38)[205]. Если придерживаться общего правила о том, что принадлежность к семье передается по мужской линии, то ни Кимон Коалем, ни его дети (Мильтиад Младший и Стесагор) формально не принадлежат к роду Филаидов. Поэтому Х. Т. Уэйд-Джери предложил называть Кимона Коалема и его потомков Кимонидами[206], чему следуют в своих работах некоторые авторы. Например, П. Левек и П. Видаль-Накэ также считают нужным устранить (ради точности) традиционное название Филаиды по отношению к потомкам Кимона Коалема[207]. Сам же Уэйд-Джери предложил для «Кимонидов» и Мильтиада Старшего общее название «дом Мильтиада», вероятно, следуя Геродоту. Однако нам кажется нецелесообразным изменять устоявшееся название: во-первых, имя «Кимониды» не употреблялось античными авторами; во-вторых, в исследованиях ХIХ — первой половины ХХ века (до Уэйд-Джери) Филаидами называли всех перечисленных выше персонажей[208], да и после предложения Уэйд-Джери термином «Кимониды» пользуются далеко не все ученые[209]. Не будем также забывать, что источники дают нам и другие примеры передачи родового имени по женской линии: так было и с коринфским тираном Кипселом, причислявшим себя к правившему до него роду Бакхиадов, хотя из них была только его мать Лабда (Her., V, 92; Nic. Dam., fr.57,1 Jacoby), и с Периклом, принадлежавшим к Алкмеонидам через свою мать Агаристу (Her., VI, 131; Thuc., I, 127; Plut. Per., 3). Наконец, даже если изменить название, суть остается неизменной: Мильтиад Старший имел тесные связи с семьей сводного брата, воспитывал у себя своего племянника Стесагора и потом передал ему власть над Херсонесом (Her., VI, 103,38), а другой племянник, Мильтиад Младший, был назван по имени дяди.

Таким образом, признавая предложение Уэйд-Джери вполне обоснованным, мы все же будем продолжать пользоваться названием «Филаиды» как для Мильтиада Старшего, так и для Кимона Коалема и его потомков, так как вопрос терминологии не кажется нам играющим первостепенную роль.

Мильтиад Старший и афинская колония на Херсонесе Фракийском

Рассмотрев в предыдущих главах перипетии судьбы рода Алкмеонидов во время тирании Писистрата и Писистратидов, мы увидели лишь один из путей, который могли избрать аристократы для борьбы, а также и для компромиссов с тиранами. Однако при сложившихся в Афинах обстоятельствах это был не единственно возможный вариант поведения знати, не желавшей мириться с господством более удачливого и честолюбивого соперника, каким был Писистрат. К примеру, Мильтиад Старший, к которому мы и обратимся ниже, добровольно покинул Афины, чтобы занять весьма выгодную независимую позицию на Фракийском Херсонесе.

Характеризуя обстановку в Афинах перед отправлением Мильтиада на Херсонес, Геродот пишет (VI, 35): «В Афинах в те времена вся власть была в руках Писистрата. Большим влиянием, впрочем, пользовался также Мильтиад, сын Кипсела, происходивший из семьи, которая содержала четверку коней». Кстати, отметим еще раз значение hippotrophia (содержание скаковых лошадей), которая высоко поднимала такую семью в глазах сограждан, ибо указывала на весьма высокий материальный достаток и обеспечивала положение в обществе. Как мы увидим ниже, Мильтиад Старший одержал со своими лошадьми победу в Олимпии, так что большое влияние, которым он пользовался в Афинах, могло базироваться и на авторитете олимпионика.

Подробнее о Мильтиаде Старшем, сыне Кипсела, мы узнаем из рассказа Геродота о том, как Мильтиад получил власть над Фракийским Херсонесом: «Владело Херсонесом фракийское племя долонков. Эти-то долонки, жестоко теснимые во время войны с апсинтиями, отправили своих царей в Дельфы вопросить бога об [исходе] войны. Пифия повелела им в ответ призвать ойкистом в свою страну того, кто по выходе из святилища первым окажет им гостеприимство. Возвращаясь священным путем, долонки прошли землю фокийцев и беотийцев. Так как никто не принял их, то они свернули в сторону [и направились] в Афины» (VI, 34). Священная дорога (hiera hodos) вела из Дельф в Аттику. На протяжении пути послы находились под покровительством божества и благочестие предписывало оказывать им гостеприимство[210]. По мнению Ф. Адкока, долонки надеялись найти защиту в выселении на Херсонес греческой колонии, которая могла бы помочь им справиться с нападением соседей[211]. С. Я. Лурье, в свою очередь, считает, что обращение долонков к оракулу было устроено Писистратом путем дипломатических переговоров, и оракул тоже был подготовлен заранее[212].

Мы располагаем еще одной версией этих событий, которую приводит Корнелий Непот. В ней ничего не говорится о долонках и их посольстве, а указывается обычная схема действий граждан метрополии, желающих основать новую колонию: «Случилось так, что афиняне решили отправить колонистов на Херсонес. После того, как определилось большое число поселенцев, и много народу пожелало принять участие в этом предприятии, выборные от колонистов отправились за оракулом в Дельфы — посоветоваться с Аполлоном о назначении подходящего вождя. Дело в том, что переселенцам предстояло сражаться с фракийцами, которые хозяйничали в тех краях. На вопрос послов Пифия повелела избрать начальником Мильтиада, прямо назвав его имя; в случае исполнения этого наказа предвещался успех всего дела. По слову оракула Мильтиад посадил отборный отряд на корабли и отплыл в сторону Херсонеса» (Nep., I, 1).

Однако по рассказу Геродота выбор пал на Мильтиада случайно (или, скорее, по божественному промыслу, скрытому вначале от людей): «Мильтиад сидел перед дверью своего дома. Завидев проходивших мимо людей в странных одеяниях и с копьями, он окликнул их. Когда долонки подошли, Мильтиад предложил им приют и угощение. Пришельцы приняли приглашение и, встретив радушный прием, открыли хозяину полученное ими прорицание оракула. Затем они стали просить Мильтиада подчиниться велению бога. Услышав просьбу долонков, Мильтиад сразу же согласился, так как тяготился владычеством Писистрата и рад был покинуть Афины. Тотчас же он отправился в Дельфы вопросить оракул: следует ли ему принять предложение долонков. Пифия же повелела [согласиться]. Так-то Мильтиад, сын Кипсела (незадолго перед этим он одержал победу в Олимпии с четверкой коней)[213], отправился в путь со всеми афинянами, желавшими принять участие в походе, и долонками и завладел страной» (VI, 35–36).

На наш взгляд, нет достаточных оснований для того, чтобы не доверять рассказу Геродота. Так например, Ф. Адкок считает, что история, которую передал Геродот, взята им из родовой традиции Филаидов, и то, что такая коллизия между долонками, Аполлоном и Мильтиадом действительно могла существовать, более чем вероятно[214]. По крайней мере, мотивы Мильтиада предельно ясны: он воспользовался удобным предлогом, чтобы покинуть Афины и выскользнуть из-под власти тирана. Можно также предположить, что желание Мильтиада в данном случае совпадало со стремлением Писистрата избавиться от влиятельного аристократа, своего возможного соперника, а с ним — и от других нелояльных граждан[215]. Нам вовсе необязательно считать, что и само обращение долонков, и ответ оракула были подстроены Писистратом[216], но он, скорее всего, не упустил бы шанса (если такой представился) удалить из Афин своего возможного соперника и способствовал бы Мильтиаду в подготовке экспедиции.

Итак, выведение афинской колонии на Херсонес Фракийский произошло из-за удачного стечения следующих обстоятельств: обращения долонков за помощью в Дельфы и ответа оракула, желания Мильтиада и группы афинян покинуть родной город, стремления Писистрата избавиться от присутствия Мильтиада и, быть может, его желания распространить на Херсонес влияние Афин.

После того как Мильтиад вывел колонию афинян на Херсонес Фракийский по приглашению долонков, владевших этой землей, они (по Геродоту, долонки) сделали его там тираном (Her., VI, 36). Первые действия Мильтиада-тирана были направлены на то, чтобы обезопасить себя от соседей-врагов, ради чего он, собственно, и был приглашен. «Мильтиад отделил сначала Херсонесский перешеек стеной от города Кардии до Пактии, для того чтобы апсинтии не могли опустошать эту землю», — пишет Геродот (VI, 37). Между этими городами было самое узкое место Херсонесского перешейка, соединявшего полуостров с материком (по Геродоту, это 36 стадий)[217].

Преградив путь апсинтиям, Мильтиад «пошел войной на прочих врагов, и прежде всего на лампсакийцев» (Her., VI, 37). Лампсак, находившийся на азиатской стороне Геллеспонта, не мог оставаться равнодушным к усилению Афин в районе пролива. Военный успех был на стороне лампсакийцев, и они сумели даже захватить в плен самого Мильтиада. Помощь пришла со стороны лидийского царя Креза, так как Мильтиад пользовался его расположением. Когда Крез узнал о пленении Мильтиада, он потребовал освободить его под угрозой уничтожения города, и лампсакийцы были вынуждены подчиниться (Her., VI, 37). Источники ничего больше не говорят о взаимоотношениях Мильтиада с Крезом, и не ясно, были ли они знакомы лично, или Крез был только наслышан о делах Мильтиада и поэтому благоволил к нему[218].

Мильтиад «скончался <…> бездетным и власть свою и имущество передал Стесагору, сыну Кимона, своего единоутробного брата» (Her., VI, 38). После смерти Мильтиада херсонеситы стали приносить ему жертвы как основателю колонии и устраивать в его честь конные и гимнастические состязания, не допуская до участия в них жителей Лампсака (ibid.). Вот все, что нам известно о Мильтиаде Старшем.

Почти все исследования связанных с Мильтиадом вопросов касались проблемы датировки его отправления на Херсонес. Она строится на следующих фактах: Мильтиад уехал, не желая быть под властью Писистрата; из плена его освободил Крез, т. е. это произошло до падения Сард.

Попытка определения этой даты сталкивается с невозможностью точно установить хронологию тираний и изгнаний Писистрата. С большой вероятностью можно назвать лишь время первого захвата власти — 561/560 г., и смерти — 528/527 г. Прочие даты, приводимые в «Афинской политии» Аристотеля, подвергаются критике со стороны современных ученых[219]. Для падения Сард тоже существуют две даты: 546 г. дает «Хроника» Аполлодора, 541 г. — Паросский мрамор.

Ученые, занимавшиеся данным вопросом, предлагали разные варианты датировки, основанные на различных хронологических выкладках, касающихся правления Писистрата, и возможных взаимоотношениях Писистрата и Мильтиада. В целом, эти предположения сводятся к следующим вариантам: или выведение колонии произошло во время первой тирании Писистрата, т. е. около 560–556 гг.[220], или Мильтиад уехал из Афин после битвы у святилища Афины Паллены, когда Писистрат прочно утвердился у власти (Her., I, 62–64), т. е. после 546 г.[221]

Однако несмотря на многочисленные, в разной степени удачные, попытки определения хронологии, в этом вопросе непреложными по-прежнему остаются два факта: выведение колонии во время одной из тираний Писистрата и участие Креза в судьбе Мильтиада.

Многие из этих попыток исходят также из предположений о взаимоотношениях Мильтиада и Писистрата. Сложность состоит в том, что текст Геродота, как и во многих других случаях, не дает однозначного ответа на этот вопрос и оставляет возможность для различных умозаключений.

Обратимся еще раз к Геродоту. Историк пишет, что Мильтиад согласился на предложение долонков, «так как тяготился владычеством Писистрата и рад был покинуть Афины» (Her., VI, 35). Это могло произойти и сразу после первого захвата Писистратом власти, если Мильтиад изначально был враждебен тирании[222], и когда Писистрат уже прочно утвердился в Афинах, а опыт его первых двух тираний убедил Мильтиада, прежде вполне лояльного, покинуть родной город[223]. Впрочем, есть мнение (высказанное К. Хигнеттом)[224], что Мильтиад вовсе не был противником тирании: он отбыл на Херсонес с согласия Писистрата, Геродот же в своем рассказе следует версии самих Филаидов, взятой, возможно, из защиты Мильтиада Младшего перед афинским судом в 493 г. (Her., VI, 104).

Если посмотреть на эти события с точки зрения Писистрата, то возможно по-разному интерпретировать его отношения с Мильтиадом, олимпиоником и человеком влиятельным. Если посольство долонков прибыло в Афины, когда Писистрат только пытался утвердиться у власти, он мог желать отъезда Мильтиада и даже подстроить оракул, воспользовавшись ситуацией. Таким образом он избавлялся от возможного соперника и нелояльных граждан, тем более если Мильтиад был настроен по отношению к нему враждебно. С другой стороны, если Мильтиад решил отправиться на Херсонес, когда тиран уже прочно держал власть в своих руках, то не совсем ясно, как он мог допустить утверждение в районе проливов Мильтиада, если тот был его явным противником. В этом случае кажется более вероятным, что Мильтиад был вполне лоялен по отношению к Писистрату, и тиран, способствуя выведению колонии, пытался распространить свое влияние на новые территории[225].

Однако, как отмечает Г. Берве, источники не сообщают о контактах Писистрата и Мильтиада в бытность его правителем Херсонеса, и нет никаких сведений что Мильтиад действовал там по поручению афинского тирана[226]. Характерно, что из лампсакийского плена Мильтиада освободил не Писистрат, а Крез: это также может указывать на конфликт ойкиста с тираном[227]. Но это предположение также не объясняет странной недальновидности Писистрата, позволившего своему политическому противнику утвердиться в стратегически важном районе. Таким образом, в момент вывода колонии или тиран еще непрочно стоял у власти в Афинах и не мог воспрепятствовать мероприятию, возглавляемому Мильтиадом, или, что кажется нам более вероятным, Мильтиад не был открыто враждебен Писистрату, и тогда он мог вывести колонию на Херсонес с одобрения тирана, и когда тот уже прочно стоял у власти[228]. Отъезд Мильтиада на Херсонес выглядит как компромисс между двумя людьми, занимающими высокое положение: Филаид был слишком влиятелен, чтобы удовлетвориться своим положением в Афинах при тирании а Писистрату было выгоднее видеть Мильтиада правителем другой области, а не своим соперником в Аттике.

Выведение колонии на европейское побережье Геллеспонта весьма укрепило позиции Афин на пути к причерноморскому хлебу, но, по мнению А. Эндрюса, нельзя еще говорить об их полном контроле над этим путем, ведь с другой стороны пролива был враждебный Лампсак, а оба берега Боспора занимали мегарские колонии[229]. Что касается отношений между колонией и метрополией, то, скорее всего они были достаточно ровными. Писистрата больше занимали дела в Афинах, и он, не порывая отношений с Херсонесом особо и не помогал Мильтиаду, предоставив ему возможность вести свою, вполне самостоятельную, политику на полуострове. Молчание древних авторов по поводу взаимоотношений Афин и Херсонеса может указывать как на то, что связи между ними не было, так и, скорее, на то, что она не выходила за рамки обычных отношений между колонией и метрополией.

Преемник Мильтиада по тирании в Херсонесе Стесагор был старшим сыном Кимона Коалема и воспитывался у своего дяди Мильтиада (тогда как младший сын Кимона, Мильтиад, жил в Афинах) (Her., VI, 103). Однако ему не посчастливилось: он нашел свою смерть на войне все с тем же Лампсаком, не оставив после себя потомства. «Его поразил в пританее секирой по голове какой-то лампсакиец, выдавший себя за перебежчика, а на самом деле — его злейший враг» (Her., VI, 38). Вот то немногое, что нам известно о Стесагоре. Надо отметить, что афинские тираны не упускали Херсонес из виду, и после смерти Стесагора отправили туда его брата Мильтиада Младшего.

К херсонесским делам, которые теперь будут связаны с именем Мильтиада Младшего, мы вернемся ниже, а сейчас обратимся к тем представителям рода Филаидов, которые остались в Афинах. В первую очередь, это Кимон Коалем, сводный брат Мильтиада Старшего, отец Стесагора и Мильтиада Младшего.

Кимон Коалем

Об его характере и связанным с ним прозвищем (koalemos — глупец, олух) рассказывает Плутарх в биографии Кимона Младшего (Cim., 4), сравнивая внука и деда: «Кимон <…> первые годы пользовался в городе дурной славой, прослыл беспутным кутилой, похожим по нраву на деда своего Кимона, который, говорят, за простодушие был прозван Коалемом».

Геродот ничего не сообщает о глупости Кимона; напротив, он предстает как богатый и влиятельный человек, неоднократно побеждавший на Олимпийских играх и павший от рук тиранов: «Отец его [Мильтиада] Кимон, сын Стесагора, был изгнан из Афин Писистратом, сыном Гиппократа. Во время изгнания ему случилось победить в Олимпии [в состязании] с четверкой коней. Одержав эту победу, Кимон получил такую же награду, что и его единоутробный брат Мильтиад. На следующий раз Кимон опять победил в Олимпии на этих конях и позволил провозгласить победителем Писистрата. Уступив победу Писистрату, Кимон получил по уговору возможность вернуться в Афины. На этих же конях он и в третий раз одержал победу в Олимпии. Затем, когда самого Писистрата уже не было в живых, Кимон был умерщвлен сыновьями Писистрата. Они приказали наемным убийцам убить Кимона ночью из засады вблизи пританея. Погребен Кимон перед городскими воротами за улицей под названием «Через Келу». Напротив похоронили его коней, которые трижды одержали победу в Олимпии» (Her., VI, 103).

Таким образом, в роде Филаидов было два олимпионика: Мильтиад Старший, одержавший свою победу незадолго до отъезда на Херсонес, и Кимон Коалем. По своему богатству и значимости Филаидов можно поставить в один ряд с другими знатными афинскими родами, но особенно с Алкмеонидами, которые тоже были знамениты своими скаковыми лошадьми. В целом же, история с передачей побед Писистрату и возвращением за это из изгнание отражает значение олимпийских побед в архаическую эпоху и проливает свет на взаимоотношения олимпиоников и тиранов.

В ценностной шкале грека архаической эпохи победа на общеэллинских состязаниях стояла среди наиболее предпочтительных жизненных целей[230], о чем не в последнюю очередь свидетельствуют почести, предоставляемые победителю. Победа атлета приносила славу и его родине, так что полисы не скупились на привилегии и почести: торжественная встреча, возможность въехать в город через сделанный в городской стене пролом, что означало, что «нет больше нужды в стенах городу, граждане которого умеют сражаться и побеждать» (Plut. Qu. conv., II, 5,2); право воздвигнуть собственную статую в честь победы (кстати, Павсаний упоминает о статуе Килона, которую он видел на Акрополе (Paus., I, 28,1); мы полагаем, что она могла быть установлена в ознаменование его олимпийской победы, которая в данном случае «перевесила» попытку установления тирании)[231]. В Афинах к этому добавлялось право обедать в Пританее, а по закону Солона олимпионику выплачивалось 500 драхм (Plut. Sol., 23; Diog. Laert., 1,55). Тут же отметим, что в послегомеровское время греки состязались не из-за ценных призов, а из-за успеха, престижа и славы, и наградой победителю служили символические венки или ветви священных растений. Геродот (VIII, 26) вкладывает в уста персов суждение, расценивающее эллинов как опасных соперников, раз они «состязаются не ради денег, а ради доблести». Лучшие поэты (например, Пиндар) писали оды в честь победителей на общегреческих играх. Цицерон отмечает, что греки ценили победу на Олимпийских играх выше, чем римляне триумф (Cic. Pro Flacco, 13,31).

Подготовка к соревнованиям требовала много свободного времени, которое атлеты тратили на тренировки; в случае же с конными состязаниями к этому добавлялись и немалые расходы на содержание и подготовку скаковых лошадей. Поэтому неудивительно, что участие в общеэллинских соревнованиях (особенно в конных ристаниях) было уделом людей, обладающих досугом и средствами, — то есть, в первую очередь, аристократов[232]. Традиционное соперничество аристократических семей выходило на арену спортивных состязаний, самыми престижными из которых были Олимпийские игры. Как отмечается во многих исследованиях, атлетика в архаическую эпоху являлась продолжением политики, и победа на соревнованиях заключала в себе немалый политический потенциал[233].

Здесь можно проследить интересующую нас связь между олмпиониками и тиранами. «В период господства аристократии, — отмечает К. К. Зельин, — Олимпийские игры делались как бы ареной, на которой проявлялось соперничество не только знати разных полисов, но и знатных родов внутри полиса. Можно выразиться точнее: победитель в беге на колесницах в Олимпии был потенциальным претендентом на власть в родном городе, возможным тираном. И, наоборот, тираны, уже захватившие власть, стремились одержать верх в состязаниях в Олимпии или на Пифийских празднествах (мы имеем в виду в особенности бег колесниц) и нередко, располагая огромными средствами, оказывались победителями»[234]. «Естественно поэтому, — пишет С. Я. Лурье, — что победа на Олимпийских состязаниях изгнанника, принадлежавшего к одному из знатнейших родов Афин, давала ему право в народном представлении на руководство Афинами и поэтому вызывала недовольство афинского тирана. Если же такой изгнанник отказывался от победы в пользу тирана, то этим он подчеркивал отсутствие всяких притязаний на власть в Афинах и усиливал авторитет тирана и его право на власть»[235].

Кимон оказался недостаточно прозорливым: пожертвовав второй победой ради возвращения в Афины, третью он не отдал тирану и поплатился за это жизнью. Кстати, Дж. Дэйвис считает, что прозвище Коалемос, возможно, указывает на провал попыток Кимона занять ведущее место в Афинах, на которое он мог претендовать по своему происхождению и богатству[236].

Вопрос о датировке Олимпийских побед Кимона разбирает Х. Т. Уэйд-Джери[237], приводя весьма остроумные доказательства в пользу своего мнения, и нам кажется уместным уделить им внимание. Опираясь на указание Геродота о том, что Кимон трижды одержал победу с одними и теми же лошадьми, автор статьи делает вывод, что эти победы следовали одна за другой[238]: в этом случае интервал между первой и последней — 8 лет, в другом — 12 или даже более, что уже менее вероятно. Писистрат умер в 528/527 г.; Кимон, одержав в третий раз победу в Олимпии, нашел смерть от рук сыновей Писистрата, когда самого Писистрата уже не было в живых (Her., VI, 103). В этом отрывке Геродот не говорит, когда произошла третья победа — до или после смерти Писистрата, — а лишь констатирует, что убийство произошло после нее. Олимпийскими были 528 и 524 годы; Х. Т. Уэйд-Джери помещает третью победу Кимона на 528 год, приводя против более поздней даты и в пользу более ранней следующие доводы. Во-первых, пишет он, приходится допустить, что Кимон победил во второй раз, отдал победу тирану и получил право вернуться в 528 г., то есть перед самой смертью Писистрата. Во-вторых, убийство Кимона было гораздо более «уместным» в 528/527 г., чем после 524 г.: смерть Писистрата породила кризис наследования власти, и в этой шаткой ситуации Кимон имел весьма значительный авторитет и даже мог, предполагает Уэйд-Джери, оспаривать власть наследников Писистрата. Из всего этого автор делает вывод, что в 528/527 г. у Писистратидов было гораздо больше мотивов для убийства, чем позднее, когда их власть уже укрепилась. Таким образом, предлагаются следующие годы для трех кимоновых побед в Олимпии: 536, 532 и 528 до н. э.[239], что кажется нам вполне вероятным.

Мильтиад Младший

Мильтиад, сын Кимона Коалема, был назван по имени своего дяди, Мильтиада Старшего, основателя поселения афинян на Херсонесе Фракийском. Он воспитывался Кимоном в Афинах, как пишет Геродот (VI, 103), в отличие от своего брата Стесагора, которого приютил в своем владении Мильтиад Старший. Геродот ничего не говорит о детстве и юности Мильтиада, и неясно, оставался ли юноша в Афинах во время изгнания отца или разделил его судьбу. Известно однако, что после убийства Кимона «Писистратиды в Афинах дружески обращались с Мильтиадом, делая вид, будто совершенно не причастны к убиению его отца» (Her., VI, 39)[240]. Если убийство Кимона произошло, как предполагает Уэйд-Джери, во время «междуцарствия» после смерти Писистрата, и затем Писистратиды поощряли выдвижение Мильтиада, то он вполне мог стать архонтом в 524/523 г. до н. э. (Dion.Hal., VII, 3). Ф. Шахермайр[241], отвергая такую возможность и считая архонтом 524/523 г. еще одного (не известного больше ничем) Мильтиада, обосновывает свое суждение тем, что в тот год Мильтиад Младший был еще слишком молод для этого поста, который можно было занимать с 30 лет. Ибо если в 524/523 г. ему было 30 лет, то он должен был родиться в 554/553 г. и одержать победу при Марафоне в 64 года, что, по всей видимости, кажется Ф. Шахермайру невозможным. Мы не считаем невероятным то, что, во-первых, Мильтиад мог командовать греческим войском и участвовать в битве. Напротив, у него был авторитет, да и античная история дает нам аналогичный пример в лице даже не одного человека, а целого воинского подразделения, знаменитых аргираспидов. «Это были самые старые солдаты Филиппа и Александра, своего рода атлеты на войне, никогда еще не отступавшие в битве; среди них никого не было моложе 60 лет, а многие достигли 70» (Plut. Eumen., 16). Во-вторых, при особом расположении тиранов Мильтиад мог занять пост архонта, и не достигнув положенного возраста, как предполагает Х. Т. Уэйд-Джери[242]. Р.Пельман, например, без всяких оговорок считает Мильтиада Младшего архонтом 524/523 г. до н. э., того же мнения придерживается Т.Каду, занимавшийся исследованием вопроса афинских архонтов[243].

Несмотря на благоволение к Мильтиаду, Писистратиды все же были рады от него избавиться, поэтому, когда погиб Стесагор, и афинское присутствие на Херсонесе оказалось в опасности, они послали Мильтиада на смену его покойному брату, снабдив триерой (Her., VI, 39). Впрочем, это можно рассматривать и как проявление доверия к Мильтиаду, если принимать во внимание значение Херсонеса для Афин[244]. К тому же, Херсонес в какой-то мере расценивался и как наследственное владение Филаидов[245].

«По прибытии в Херсонес Мильтиад оставался дома, очевидно, для того, чтобы еще раз воздать погребальные почести покойному. Между тем, узнав об этом, властители городов на Херсонесе прибыли отовсюду выразить сочувствие. Когда они собрались все вместе, Мильтиад велел схватить их и бросить в оковы. Так-то Мильтиад захватил власть над Херсонесом» (Her., VI, 39). Таким образом, Мильтиад сразу повел себя как тиран, взяв в заложники знатнейших людей Херсонеса. «Он содержал 500 наемников и взял себе в жены Гегесепилу, дочь Олора, фракийского царя» (ibid.). Этой женитьбой Мильтиад, возможно, хотел укрепить свои позиции среди соседей-фракийцев[246]. То был уже второй его брак, от которого родился Кимон (Plut. Cim., 4); первую жену, неизвестную нам по имени афинянку, он, по-видимому, оставил дома, взяв с собой своего старшего сына Метиоха. У Мильтиада была еще дочь Эльпиника, но неизвестно, от какой жены[247].

Прибытие Мильтиада на Херсонес датируется временем около 516 г. до н. э.; около 514–512 гг., произошел поход Дария на скифов[248]. Вторгнувшись в Скифию, царь поручил охрану моста через Дунай греческим правителям Малой Азии, района проливов и некоторых островов, которые последовали за ним в поход (Her., IV, 97–98). Когда истекли дни, установленные Дарием для ожидания, и скифы посоветовали ионянам разрушить мост, бросив Дария на произвол судьбы, «афинянин Мильтиад, полководец и тиран херсонесцев, что на Геллеспонте, подал совет послушаться скифов и освободить Ионию» (Her., IV, 136–137). Однако большинство греческих тиранов, связывая интересы своего правления с Дарием, отказалось разрушить мост и погубить царя и его войско.

Некоторые исследователи считают эпизод с мостом, или, по крайней мере, предложение Мильтиада вымыслом, сочиненным для защиты перед судом после его возвращения в Афины в 493 г.[249]

Здесь нужно остановиться на одном любопытном свидетельстве, относящемся ко времени пребывания Мильтиада в Афинах или уже к его отправлению на Херсонес. Мы имеем в виду известное изображение на блюде молодого всадника в скифском облачении, вооруженного луком и стрелами, снабженное надписью Miltiades kalos. Это произведение вышло из мастерской художника Пасеаса, расцвет которого датируется 520–510 гг.[250], что совпадает c указанными вехами в жизни Мильтиада. Это изображение вызывает два основных вопроса: почему имя Мильтиада подписано под изображением скифского всадника, и как связать реальный возраст Мильтиада, который ко времени отправления на Херсонес был уже зрелым человеком[251], с образом юноши и, к тому же, эпитетом kalos (красавчик), который зачастую употреблялся для обозначения возлюбленного в мужской любви.

Сразу оговоримся, что не сможем дать исчерпывающие ответы на поставленные вопросы, однако попытаемся наметить возможные пути их решения.

Что касается скифского костюма, то возникает естественное желание связать его с предстоящим или уже свершившимся отъездом Мильтиада на Херсонес, а может быть, даже с его участием в скифском походе Дария, о котором стало известно в Афинах[252]. С другой стороны, изображения скифов были одним из типовых сюжетов вазовой живописи времени архаики, к тому же, есть предположение о бытовании в среде афинской аристократии своеобразной моды на скифский наряд[253]. Нам кажется, что в появлении данного произведения могли сыграть свою роль все упомянутые факторы, однако выделить степень их влияния представляется сложноразрешимой задачей.

Относительно изображенного молодого человека отметим, что это, безусловно, не портрет Мильтиада[254]. Возможно, общая стилизация подразумевала создание образа молодого и красивого воина, и автор не ставил перед собой задачу изобразить конкретное лицо, а лишь стремился имевшимися в его распоряжении средствами выполнить данный ему заказ на прославление известного человека. Впрочем, есть и другого рода предположения, например, что этот юный всадник — адъютант Мильтиада, а его реплика означает, что его начальник, как выразился Уэйд-Джери, «славный малый»[255]. Во всяком случае, нам кажется, что эпитет kalos здесь не обязательно несет в себе лишь упомянутый выше фривольный оттенок, а может означать высокие качества личности Мильтиада. Однако, как мы уже отмечали, эти предположения не могут полностью разрешить проблему данного изображения.

Примерно к тому же времени (после 514 г.) относится другое событие, которое косвенно могло повлиять на судьбу Мильтиада. Мы имеем в виду сообщение Фукидида о том, что после убийства Гиппарха Гиппий стал более подозрительным, страшась за свою жизнь, и «начал также обращать взоры за рубеж, надеясь обеспечить себе убежище на случай переворота. В соответствии с этим он выдал свою дочь Архедику за Эантида, сына Гиппокла, лампсакского тирана, так как слышал, что они пользовались большим влиянием у царя Дария» (Thuc., VI, 59,2–3). По сообщению Геродота (IV, 138), Гиппокл сопровождал Дария в скифском походе и воспротивился предложению Мильтиада разрушить мост. К тому же, Лампсак был первейшим врагом афинского присутствия на Херсонесе: с ним воевал Мильтиад Старший, Стесагор был убит лампсакийцем (Her., IV, 37–38). В связи с этим можно предложить по крайней мере два истолкования подобной династической политики Гиппия. С одной стороны, как пишет П. Юр, породнившись с лампсакским тираном, Гиппий мог обеспечить для Афин (хотя бы на время) то, чего они не достигли войнами: контроль над обеими сторонами Геллеспонта[256]. Х. Т. Уэйд-Джери считает такой шаг Гиппия проявлением решительного разрыва с Мильтиадом. Автору кажется вероятным, что его политика удержать Херсонес за Афинами доказала свою несостоятельность, и Гиппий своим шагом предупредил захват его Лампсаком, имевшим поддержку от персидского царя[257].

Позволим себе высказать свою точку зрения на эти события. Когда Дарий отправился в скифский поход, Мильтиад, вероятно, не мог не принять в нем участия. Однако его отношение к царю было принципиально иным, чем у греков-тиранов, положение которых охарактеризовал Гистией из Милета, отметив, что «каждый из них в настоящее время является тираном в городе милостью Дария. Если же могущество Дария будет сокрушено, то ни он — Гистией — и никто другой уже не сможет сохранить своей власти над городом: ведь каждый город предпочитает народное правление господству тирана» (Her., IV, 137). Мильтиад не нуждался в царе для поддержания своей власти над Херсонесом: прибывая на полуостров, он мог рассчитывать на свои силы и, в какой-то степени, на помощь со стороны пославших его Афин. Присутствие в Европе Дария могло, напротив, только ослабить его позиции; так что если эпизод с мостом даже и является выдумкой, то он может, по-видимому, отражать господствовавшие у греческих властителей настроения.

Что касается отношений Мильтиада с афинскими тиранами, то до его отправки в колонию Писистратиды благоволили к нему (что было сказано выше). Еще одним примером хороших отношений Мильтиада Младшего, архонта 524/523 г., с Писистратидами может служить замечание Фукидида о том, что тираны оставили афинские законы нетронутыми и «заботились лишь о том, чтобы кто-нибудь из них самих (tina… sphon auton) всегда занимал пост архонта» (Thuc., VI, 54,6). Судя по архонтству Мильтиада, он также входил в это число приближенных к тиранам. Х. Т. Уэйд-Джери делает даже предположение (которое, впрочем, нельзя доказать), что первая жена Мильтиада была из дома Писистратидов, что подтверждает почет, оказанный персидским царем старшему сыну Мильтиада Метиоху, захваченному финикийцами при его бегстве из Херсонеса (Her., VI, 41). Тогда повторный брак Мильтиада с дочерью фракийского царя мог означать разрыв с Гиппием и произойти не сразу по приезде его на Херсонес, а после 514 года[258].

Гиппий, чувствуя непрочность своей власти после убийства брата и готовя себе почву для отступления из Афин, не мог не осознавать (особенно после скифского похода), какой силой и влиянием на ионийских греков обладает Дарий (отметим, кстати, что после своего изгнания из Афин в 510 г. Гиппий удалился сначала в свое малоазийское владение Сигей у входа в Геллеспонт, затем в Лампсак, а потом и к царю Дарию (Thuc., VI, 59,4)). Принимая во внимание персидскую ориентацию Гиппия, а также, вероятно, его желание сохранить контроль над Херсонесом, можно предположить, что выступление Мильтиада, ставленника Гиппия, против Дария не отвечало интересам афинского тирана. Лампсакский тиран Гиппокл, сохранивший верность царю царей, мог рассчитывать на поддержку последнего в своих притязаниях на Херсонес. Так что в этом смысле брачный союз Гиппия с домом лампсакских тиранов был выгоден и в смысле их близости к Дарию, и в смысле сохранения господства над Херсонесом. Однако нам кажется, что альянс с Лампсаком мог и не означать решительного разрыва Гиппия с Мильтиадом: в этом пока не было смысла. Напротив, можно предположить, вслед за П. Юром, что политический ход Гиппия примирил на время Херсонес и Лампсак, что было выгодно и Мильтиаду. Еще надо отметить, что версия Х. Т. Уэйд-Джери о разрыве с Гиппием была бы весьма выгодна Мильтиаду, представшему в 493 г. перед афинским судом по обвинению в тирании.

Вернемся к событиям после скифского похода. «Скифские кочевые племена, раздраженные вторжением царя Дария, объединились и дошли до Херсонеса. Мильтиад не стал ожидать вторжения скифов, а бежал в изгнание, пока скифы не ушли и долонки не вернули его назад» (Her., VI, 40). Традиция умалчивает о том, куда бежал Мильтиад от скифского нашествия.

Еще одно деяние Мильтиада — захват острова Лемнос. Геродот красочно повествует об этом событии в связи с судом над Мильтиадом после неудачной экспедиции на остров Парос, когда его друзья напоминали заслуги обвиняемого перед афинским народом (Her., VI, 136–140). Геродот объясняет захват Лемноса наказанием переселившихся туда из Афин пеласгов за убийство похищенных афинских женщин и их детей: после этого злодеяния земля на острове перестала плодоносить, и Пифия повелела пеласгам «дать удовлетворение афинянам, какое те сами им присудят». Афиняне повелели покинуть остров, но пеласги ответили им так: «Когда корабль при северном ветре совершит за один день путь из вашей страны в нашу, тогда мы и отдадим вам свою землю» (Her., VI, 139). «Они знали, — продолжает Геродот, — что это невозможно, так как Аттика лежит гораздо южнее Лемноса. <…> А много лет спустя, когда афиняне владели уже Херсонесом на Геллеспонте, Мильтиад, сын Кимона, во время этесийских ветров, когда они дуют беспрерывно, прибыл на корабле из Элеунта на Херсонесе на Лемнос и приказал пеласгам покинуть остров. При этом он напомнил им изречение оракула, которое, как они думали, никогда не сбудется. Гефестиейцы подчинились, миринейцы не хотели допустить, чтобы Херсонес принадлежал Аттике. Афиняне осаждали их город, пока они не сдались. Так-то афиняне во главе с Мильтиадом овладели Лемносом» (VI, 140).

Итак, Геродот весьма определенно приписывает захват Лемноса Мильтиаду Младшему. Поскольку Корнелий Непот соединяет двух Мильтиадов в одном, трудно понять, к какому из них он относит захват острова. По словам Непота (I, 1), Мильтиад, отправившись выводить колонию на Херсонес, решил подчинить Лемнос власти афинян, но получил тот надменный ответ, который привел Геродот. Захвачен же остров был после военных побед Мильтиада на Херсонесе, когда он приплыл на Лемнос с севера (ibid., I, 2), за чем сразу последовал скифский поход Дария (ibid., I, 3).

С. Я. Лурье не доверяет Геродоту и считает покорителем Лемноса Мильтиада Старшего. По мнению историка, «в эпоху распространения персидской власти на Фракию захват Мильтиадом Лемноса совершенно невероятен»[259]. Но все же другие исследователи не столь категоричны в оспаривании Геродота и, вслед за античным историком относят покорение Лемноса к деятельности Мильтиада Младшего[260].

Подводя итог деятельности Филаидов в VI в. до н. э., отметим прежде всего то, что они, как и Алкмеониды, до конца не смирившись с властью афинских тиранов, волею судеб пошли по другому пути. Они не стали бороться с Писистратидами за первенство в Афинах, а основали собственное «княжество» на Херсонесе Фракийском, удовлетворив тем самым свои амбиции знатного и богатого рода. Писистрат и его сыновья не препятствовали этому; напротив, сохранив дружественные отношения с Филаидами, они приобрели для Афин важную (и саму по себе, и особенно для открытия пути к причерноморскому хлебу) территорию. В демократических Афинах дружеские отношения с тиранами представителей аристократических родов считались недостойным прошлым, поэтому традиция, идущая от этих родов, всячески подчеркивает имевшие место моменты противостояния. У Филаидов в этот ряд можно занести нежелание Мильтиада Старшего оставаться под властью Писистрата, печальную судьбу Кимона Коалема, слухи о разрыве Мильтиада Младшего с Гиппием. Однако надо иметь в виду, что большую часть своей жизни они (за исключением Кимона) провели на Херсонесе, вдали от афинских дел, хотя и сохранили связь с родным городом.

В дальнейшем судьба Филаидов была связана уже с демократическими Афинами: Мильтиад бежал из Херсонеса от надвигавшейся персидской угрозы, и ему пришлось иметь дело с новым строем, основанным не на произволе одного правителя, а на воле гражданского коллектива.