Амазонка глазами москвича

На улице Рио Бранко в Рио-де-Жанейро находится невысокое, мрачноватого вида здание. Над входом висит написанная готическим шрифтом вывеска «X. Штерн». Здесь центральная контора коммерсанта и промышленника Штерна. Он владеет многочисленными ювелирными магазинами, лавками по продаже сувениров, а также шахтами, где добываются полудрагоценные камни. У Штерна разветвленная сеть скупщиков драгоценных и полудрагоценных камней. Когда я собирался в командировку, чтобы самому посмотреть, как работают гаримпейрос, то решил предварительно заручиться в конторе у Штерна рекомендательными письмами или, по крайней мере, запастись адресами.

Заместитель коммерческого директора, к которому я обратился, оказался очень любезным человеком и, рассказав о фирме Штерна, предложил мне для закрепления первых контактов закупить прекрасную партию самоцветов на несколько миллионов крузейро. Пришлось объяснить подробнее цель моего прихода.

— Ах, вы хотите только посмотреть, — с разочарованием в голосе сказал заместитель коммерческого директора. — Тогда я могу вам дать, во-первых, рекомендательное письмо к префекту города Бализы, что находится на реке Арагуае, а также записку к администрации одной из наших крупных шахт в районе Говернадор Валадарис. Шахта называется «Космополитана». Это в штате Минас-Жераис. Вы передадите записку сеньору Овидио, и он вам все покажет.

И вот в моем кофре вместе с фотоаппаратами лежит конверт с рекомендательным письмом к префекту города Бализы. Мы, правда, полетим туда по личному приглашению губернатора, но, вероятно, рекомендательное письмо не помешает.

На следующее утро программа не подверглась никаким изменениям. Диспетчер не получал больше сообщений о раненых солдатах; самолетик, на котором предстояло совершить путешествие, не нуждался, по заверениям пилотов, в ремонте; механик, готовивший самолет к полету, уже возился около другого воздушного корабля; диспетчер пожелал нам благополучного возвращения в Гоянию; летчик Эухенио завел мотор, и мы тронулись в путь.

Шли на высоте около тысячи метров. Первая часть маршрута, видимо, была хорошо знакома летчику, и он просто смотрел вниз, держа курс по наземным ориентирам. Но в конце пути ему пришлось вытащить из бокового кармана карту, так как, признался он, в этот район летать ему приходилось нечасто.

Незадолго до подхода к Бализе на лице летчика появилось некоторое беспокойство. Он что-то даже сказал сам себе вполголоса. За шумом мотора слов не было слышно, но по выражению лица Эухенио можно было догадаться, какие крепкие выражения он адресует механику, снаряжавшему в полет крохотный самолет. До намеченного пункта лететь оставалось минут двадцать, а стрелка бензобака как-то очень быстро приближалась к нулевой отметке и не давала никаких поводов для оптимистического настроения. Было ясно, что на аэродроме нам не долили бензина. И хотя драгоценная жидкость плескалась в канистрах, уложенных вперемежку с рюкзаком и фотоаппаратами, это не облегчало положения. Для подзаправки нужно приземляться. А под крылышками самолета раскинулась однообразная зеленая плотная масса джунглей.

Чтобы иметь представление о месте описываемых здесь событий, найдите на карте Бразилии знакомый вам штат Гояс, и на реке Арагуае, отделяющей его от соседнего штата Мату-Гросу, разыщите точку города Бализы, куда мы держали путь.

То ли путешественникам улыбалось счастье, то ли врал указатель бензина, но мотор зачихал и смолк как раз в тот момент, когда колеса коснулись заросшей бурьяном площадки, выполнявшей роль аэродрома. Эухенио открыл дверцу, спрыгнул на землю и, не торопясь, обошел вокруг воздушного такси.

— Сейчас подъедет заместитель префекта. Я представлю ему вас и полечу обратно. Мы встретимся, как договорились, через неделю на аэродроме в Арагарсасе, — сказал спокойно летчик, давая понять, что раз рейс завершен благополучно, то и незачем обсуждать недавнее происшествие.

Было непонятно, каким образом местное начальство узнает о приезде нежданного гостя и почему Эухенио ожидает именно заместителя префекта. Но вопросы задать не удалось: неожиданно на поляну выскочил «джип» и направился в нашу сторону, лихо затормозив у самого пропеллера. За рулем машины сидел средних лет мужчина в широкополой шляпе, какие носят скотоводы штата Мату-Гросу.

— Вам повезло, что я оказался дома, — без всякого предисловия начал наш новый знакомый, вылезая из машины. — Вижу, летит «стрекоза». Не иначе в Бализу, ко мне в гости. Мое правило: встретить, как и подобает хорошему хозяину. Надолго в эти края? Чем могу быть полезен? Да! Разрешите представиться: заместитель префекта Бализы Густаво Алмейдо Матос.

Эухенио первым пожал протянутую ему руку.

— Эухенио, летчик. А этот сеньор, — и он показал на меня, — иностранный журналист. Совершает поездку по штату Гояс, приглашенный властями. Он хочет своими глазами увидеть, как добывают алмазы. Губернатор надеется, что вы окажете ему помощь в работе, сеньор Густаво.

— Конечно, конечно, — голос вице-префекта стал слаще меда. — Губернатор мой хороший друг, мы же с ним из одной партии. Надеюсь, сеньор журналист говорит по-португальски?

Получив утвердительный ответ, Густаво Матос еще более расплылся в улыбке.

— Не будем же терять времени даром. Отправимся ко мне.

Только при большом воображении Бализу можно было назвать городком. Мы въехали на небольшую деревенскую улочку, по обеим сторонам которой тянулись приземистые мазанки с оконными проемами без стекол и с пальмовыми крышами. Единственное более или менее приличное строение принадлежало моему спутнику. Матос пригласил зайти внутрь, чтобы за чашечкой кофе обсудить дальнейшую программу действий.

По всей видимости, комната служила хозяину рабочим кабинетом и конторой. В углу стоял массивный стальной сейф, а на колченогом столе небольшие аптекарские весы. Вице-префект снял внутренний засов и распахнул ставни.

— Конечно, вам захочется посмотреть мои последние алмазы, — сказал он и, не дожидаясь ответа, стал возиться с хитроумным замком несгораемого шкафа. — Вот они, красавцы. — Матос протянул руку, на ладони которой лежали три невзрачных прозрачных камешка. — За средний я получу не меньше шести миллионов крузейро, а те, что по бокам, потянут каждый на миллион. Нравится?

Признаться, на меня не произвели никакого впечатления алмазы. Может быть, специалист оценил бы их, но для несведущего человека спутать необработанный алмаз с простыми стекляшками было нетрудно. Однако, чтобы не уронить себя в глазах добытчика, пришлось понимающе кивнуть головой и даже произнести глубокомысленную фразу о чистоте воды бразильских бриллиантов. Попутно было высказано пожелание ознакомиться с методами добычи алмазов. Минут через пять мы уже шли по направлению к околице Бализы, где начинались холмы, покрытые редким кустарником. Матос шел вразвалочку, небрежно отвечая на робкие приветствия встречавшихся.

— У вас здесь все знакомые, — заметил я ему, стараясь вызвать вице-префекта на разговор.

— Конечно, — с явным удовольствием откликнулся Матос. — Я же здесь делаю политику. Спросите, кто хозяин Бализы, и каждый ответит: сеньор Густаво Алмейдо Матос. У меня пятнадцать участков и на реке и на холмах. Пятнадцать лучших гаримпос мои. Что бы делали без меня гаримпейрос — искатели алмазов? Моя лавка дает им в кредит фасоль и рис, соль и кофе. А желоба для промывки породы? А помпу? Сито, лопаты? Где бы они взяли их без меня? Везде и всюду Густаво Алмейдо Матос.

— Как же они рассчитываются с вами, сеньор Матос?

— Алмазами, — вице-префекта, видимо, несколько обескуражил такой, по его мнению, наивный вопрос. — Гаримпейрос работают на участках — гаримпос, мне принадлежащих. Пользуются моими орудиями, берут в кредит в моей лавке, и за все это я беру себе пятьдесят процентов стоимости добытых ими алмазов. Вернее, я обязуюсь выплатить им пятьдесят процентов от цены алмаза и забираю камень себе. При расчете вычитается стоимость взятых ими в кредит продуктов из моей лавки и соответствующая сумма за аренду оборудования… Три месяца назад бригада из десяти человек гаримпейрос на участке, куда мы идем, получила за алмаз, что вы видели у меня, почти миллион крузейро. Это после вычета пятисот тысяч за питание и прочее.

— Но вы, кажется, помянули, что стоимость алмаза составляет шесть миллионов крузейро, сеньор Матос? — вспомнил я сумму, называвшуюся ранее.

— Правильно, шесть миллионов, — Матос покровительственно ухмыльнулся. — Шесть миллионов вы заплатите за готовый бриллиант, приобретенный в магазине Рио или Амстердама. Скупщику же, который приедет забирать очередную партию, я отдам его за пять миллионов. Всем нужно дать возможность заработать. В прошлом году, скрывать не стану, мой чистый доход составил сорок миллионов. Мне деньги нужны. Я же занимаюсь политикой. А скоро будут выборы, и алмазы — мое основное оружие и сила.

— К какой же партии вы принадлежите, сеньор вице-префект?

— А в нашем штате большинство пользуются социал-демократической партией. У нее вот уже много лет самые сильные позиции, и все важные должности занимают члены этой партии. Однако я, вероятно, перейду в партию Национал-демократический союз. Хочу попытаться пройти в парламент штата, а потом, может быть, и дальше — в федеральный парламент. Все зависит от того, как пойдут дела с добычей алмазов на новых участках. При деньгах можно идти к власти, а имея власть, можно иметь и деньги.

Так, разглагольствуя на торгово-политические темы, Матос дошел до вершины одного из холмов. Перевалив гребень, мы очутились в глубоком карьере, на дне которого было несколько человек.

— Гаримпейрос, — махнул в их направлении рукой Матос. — Это один из первых приобретенных мной гаримпос. Остальные не так давно начал разрабатывать. Причем большинство участков расположено на реке, и добыча ведется мокрым способом. В карьере, где мы с вами находимся, добыча алмазов ведется сухим способом. С этого гаримпо я получил уже более двадцати миллионов крузейро.

— Скажите, — спросил я Матоса, вспомнив о рекомендательном письме коммерческого директора, — а с компанией Штерна вы связаны?

Губы Матоса скривились в улыбке.

— Нет, со Штерном имеет дело наш префект, вернее, имел дело, а сейчас тоже предпочитает работать на свой страх и риск. Правда, некоторые скупщики, которые приходят ко мне, потом перепродают алмазы Штерну, но это уж их дело.

По всей вероятности, рекомендательное письмо здесь не принесло бы мне никакой пользы, и я решил промолчать о его существовании.

Увидев хозяина, гаримпейрос не прекратили работы и лишь недоуменно посмотрели на его спутника, вооруженного фотоаппаратами. Их любопытство было вполне объяснимо. Туристов в Бализе никогда не видели, а о корреспондентах, тем более иностранных, имели довольно смутное представление.

Помпа гнала по желобу струю воды. Двое гаримпейрос небольшими лопатами подбрасывали в ее поток породу, и метрах в пятнадцати ниже перемешанная с песком вода падала на деревянный лоток, с которого двое рабочих накладывали мокрую породу на сито с крупными ячейками. Комья отбрасывались, камни тоже, а мелкий песок откидывался на лоток и тщательно перебирался руками в поисках желанных алмазов. По-сумасшедшему пекло солнце. Человек двигался, наступая на голову собственной тени. Мимо прошли подсобники. Один из них держал на плечах плетеную корзину, доверху наполненную камнями, второй нес один булыжник не менее сорока килограммов весом. В их задачу входила очистка гаримпо от крупных кусков пустой породы. Рабочий день длится тринадцать часов, без воскресного отдыха. Кругом раскаленные камни, и негде укрыться от обжигающего солнца. А тут еще колючая пыль и трудно дышать. Вода в желобе настолько тепла, что не способна утолять жажду.

Так ищут бразильские алмазы. И не высматривайте здесь романтики или экзотики. Нет их и в помине. Вице-префект Густаво Алмейдо Матос есть, гаримпейрос в рваных парусиновых штанах и опорках на босу ногу есть, вечно голодные дети, что роются в песке на берегу реки Арагуаи есть, а романтики или экзотики нет в этом далеком уголке бассейна реки Амазонки.

Возвращались в Бализу другой тропинкой, что проходила между двух рядов убогих лачуг. Матос предложил войти в любой дом и выпить кружку воды. Владельцев жилищ не было видно. Но это не смутило «хозяина» Бализы. Небрежным жестом Матос откинул служившую дверью тряпичную занавеску ближайшей хижины и ввалился внутрь. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Когда глаза несколько привыкли к полумраку помещения, я разглядел трех ребятишек и женщину, сидевших на краю старого матраса, брошенного на чуть возвышающиеся над деревянным полом полати. Около противоположной стены стоял самодельный стол, на нем — кувшин. На двух гвоздях висела какая-то одежда. Сквозь щели хижины был виден двор с полуразвалившимся очагом, около которого на каменной скамеечке была расставлена кухонная утварь.

— Ну, как живешь, донна Мариа? — наигранно бодрым голосом обратился к женщине Матос. — Дайка нам с сеньором напиться.

Женщина, не говоря ни слова, вышла, захватив с собой кувшин.

— Сядьте, — предложил мне вице-префект, хотя никаких стульев не было и в помине. — Она вернется минуты через две. Здесь живет один из моих лучших гаримпейрос. Он и вся его семья, конечно, мои избиратели. Все мои гаримпейрос голосуют за меня. А если мне удастся удвоить число участков, то количество голосов будет достаточным для прохождения в депутаты штата.

— Какая же у вас программа, сеньор Матос?

— Так я же вам, по-моему, уже рассказывал, — искренне удивился политик. — Хочу стать депутатом штата, а потом, бог даст, может быть, попытаюсь пробиться в федеральный парламент.

Мариа вошла, молча протянула кувшин. Вода в нем была теплой и мутной. Матос сделал несколько глотков, махнул ребятишкам рукой и направился к выходу, поправляя висевший на поясе револьвер.

— Сеньор, — вдруг сказала женщина. — Сеньор, я хотела попросить у вас четыреста крузейро на фаринью и фасоль для детей. В вашем магазине еще не привезли, а у меня все кончилось вчера.

— Ты же знаешь, Мариа, — с раздражением в голосе ответил Матос, — что не в моих правилах давать деньги гаримпейрос до окончательного расчета. Однако ты можешь пойти к приказчику и сказать о моем распоряжении взять для тебя из соседней лавки эти продукты. Пусть запишет на счет твоего мужа.

У поворота я оглянулся. «Избирательницы» не было видно, и все хибары казались необитаемыми. Где-то далеко влево чуть слышно звучал прерывистый звук бензинового движка помпы. Вероятно, на одном из участков Густаво Алмейдо Матоса.

Вице-префект не спеша двигался по тропке, губы его беззвучно шевелились. Может быть, он представлял себя на трибуне парламента произносящим длинную и витиеватую речь, выдержанную в лучшем стиле традиционной бразильской парламентской школы.

— Если хотите, пройдем на речку и посмотрим, как добывают алмазы мокрым способом? — спросил Матос.

— Прекрасно! — ответил я. — Чем больше мы сможем увидеть, тем больше я вам буду благодарен.

Вот она, красавица Арагуая. Мы стояли на высоком правом ее берегу и смотрели на баркас, бросивший якорь на самой середине реки. Возле этого берега мужчина возился с небольшой лодкой, половина которой была накрыта брезентом.

— Эй, приятель! — окликнул Матос. — Ты что там делаешь?

— Ничего, — раздалось в ответ. — А вы что делаете?

— Это, видимо, какой-то чужак. Местные жители, как вы заметили, не посмеют так грубо разговаривать со мной. Если ты ничего не делаешь, — снова закричал Матос, — то доставь нас на баркас!

— Дело несложное, спускайтесь. Поехали.

Развалясь на носу лодки, Матос расспрашивал парня, откуда он и зачем прибыл в Бализу.

— Я не из праздного любопытства хочу узнать что-нибудь о тебе. Все-таки я представитель местной власти.

— Да я вас узнал. Вы сеньор Матос — хозяин участков здесь, на Арагуае, и префект Бализы.

Повышение в должности, видимо, понравилось Матосу.

— Да. Но а сам-то ты кто?

— Я? Я Мануэл, гаримпейро, «дикий» гаримпейро. Что хочу, то и делаю. Но не думайте, я не промышляю на ваших участках.

— Еще бы! — ухмыльнулся Матос, — Ты знаешь, что за это бывает?

Мы уже подошли к баркасу и собирались забраться на его борт, как мне в голову пришла замечательная идея.

— Слушайте, сеньор Мануэл, — сказал я нашему перевозчику. — Если вы сможете подождать полчаса, то я хотел бы поговорить с вами после осмотра баркаса и сделать одно предложение. Может быть, оно вас заинтересует.

Мануэл недоуменно посмотрел на меня, пожал плечами, но ответил:

— Хорошо! Почему бы не подождать полчаса, если потом будет интересный разговор.

На баркасе находилось шесть рабочих. Четверо из них были еще совсем мальчиками лет по четырнадцать-шестнадцать. Двое медленно крутили колесо воздушной помпы, от которой шел шланг под воду, двое отдыхали на корме, а остальные члены бригады выгружали из какого-то мешка грунт в лодку.

— Привет, привет! — бодренько произнес Матос, обращаясь к рабочим.

— Здравствуйте, хозяин, — ответил за всех пожилой мужчина, наверное, старший.

— Ну, как работается, ребята?

— Стараемся, хозяин. Пока сегодня никакого улова нет, — ответил тот же человек.

— Вот это, — Матос обратился ко мне, — так называемый мокрый способ добычи алмазов. Баркас принадлежит мне, помпа тоже моя, и внизу сейчас на грунте работает водолаз. Он насыпает в мешки донную породу, потом дергает за веревку, мешок поднимают наверх, высыпают грунт на палубу, здесь его немного просматривают вчерне, затем переправляют все то, что поднято со дна, на лодку, отвозят поближе к берегу и там делают окончательную промывку. Участок этот новый, я недавно приобрел его, но, кажется, довольно перспективный. По крайней мере, за минувшие два месяца здесь было найдено два довольно крупных алмаза, не считая мелочи.

Пареньки, не прекращая ни на секунду вертеть большие колеса помпы, внимательно прислушивались к нашему разговору.

— Ну, здесь особо интересного ничего вы не увидите.

— Скажите, — обратился я к Матосу, — сколько времени пробудет еще водолаз под водой? Мне бы хотелось потом сделать снимок.

— А он не так давно опустился, — ответил вместо Матоса старший группы. — Так что вряд ли вы его дождетесь. Ведь водолаз должен пробыть на дне не меньше четырех часов после перерыва. И если он поднимется наверх, то мы потеряем полчаса, потому что пока он спустится обратно, пока уляжется ил, поднятый при его спуске и подъеме, пройдет много времени. Кроме того, он уже очень удобно устроился на своем месте, и не хочется терять его и начинать копать на новом участке грунта. Да и какой интерес снимать одноногого человека?

— Как одноногого? — удивился я.

— Да наш Жозе без ноги. Вы разве не видите протез?

Действительно, между колесами помпы стоял протез ноги.

— Как же можно работать там без ноги?

— А он опускается на грунт, подбирает удобное место, садится и начинает наполнять грунтом мешки, которые мы ему спускаем сверху. Там и безногий мог бы работать, — мрачно пошутил он.

— Это один из лучших моих водолазов, — с гордостью вставил Матос. — Он уже около полутора лет работает на моих участках.

В это время двое ребят, отдыхавших на корме, встали и сменили товарищей. Те в изнеможении опустились на палубу.

— Устали, ребята? — с деланным сочувствием спросил Матос.

— Ну а как же, хозяин? Попробуйте полчаса под таким солнцем покрутить эти колеса.

— Но ничего, хозяин, — заметил старший группы. — Они ребята толковые, справляются со своей работой.

Матос иронически взглянул на говорившего:

— Ну конечно, внук твой, ты его и защищаешь. Хотя не подумайте, что я имею какие-нибудь претензии к качалыцикам. Главное, чтобы толк был в работе. Ну что, — вторично обратился он ко мне, — по-моему, здесь больше смотреть нечего. Давайте вернемся на берег. — И он перепрыгнул в лодку Мануэла.

— Сколько же вы нм платите, если не секрет? — спросил я Матоса.

— Ну, какой здесь может быть секрет, — засмеялся предприниматель. — Плачу я им сорок процентов от того, сколько стоят добытые алмазы.

— Но ведь вы же платите пятьдесят процентов гаримпейрос, работающим на сухих участках?

— Конечно, пятьдесят процентов. А здесь сорок, потому что оборудование гораздо ценнее. Баркас стоит немалых денег и помпа тоже. Кроме того, и водолаз нуждается в своем снаряжении. Нет, на меня гаримпейрос не жалуются. У других хозяев гораздо в худших условиях работают. Я и в лавке своей продаю продукты почти по себестоимости. Очень немного получаю выгоды от лавки, — с искренним сожалением произнес он.

Густаво Алмейдо Матос рассказывал о своих взаимоотношениях с гаримпейрос как о самых будничных вещах. Видимо, они представлялись ему обычными деловыми отношениями между предпринимателем и рабочими.

Может быть, вам покажется, что здесь несколько сгущены краски. Но данные, встреченные мною в бразильской печати, подтверждают факт подобных взаимоотношений между владельцем участка и гаримпейрос. Вот что писала, например, в своем воскресном номере газета «Жорнал до Бразил» от 15 декабря 1963 года. Говоря о том, что в дальнейшем добыча и торговля драгоценными камнями в Бразилии будет подчинена определенным правилам и законам, газета описывала существующие отношения между работодателями и рабочими приисков:

«В свой бизнес в торговле драгоценными камнями дельцы не вкладывают ни одной копейки. Весь риск, все расходы несут гаримпейрос, включая риск потерять на приисках жизнь и здоровье. Гаримпейрос вынуждены продавать добытые ими драгоценные камни за мизерную плату владельцам гаримпос или скупщикам. Федеральные власти никогда не знают, сколько гаримпейрос работают на том или ином участке. Перепись или учет пикуас, как зовут на местном жаргоне гаримпейрос, производится или с помощью владельцев участков, или с помощью скупщиков драгоценных камней. А те дают властям только то количество имен гаримпейрос, которое нм необходимо для оформления сделок, проходящих легальным путем».

И далее газета продолжает: «Вот в основном как производится расчет с гаримпейрос. Хозяин участка, имеющий разрешение на ведение разработки и поиска драгоценных камней, берет с гаримпейрос от пятидесяти до шестидесяти процентов стоимости его продукции. Если разработка ведется сухим способом, а для промывки породы необходима вода, которой нет на этом участке, то гаримпейрос должны сами оплачивать эту воду хозяину участка, на котором находится источник. Владелец этого участка берет с гаримпейрос двадцать процентов стоимости найденных камней. Если хозяин участка, имеющий разрешение на ведение разработки, дает гаримпейрос орудия труда, то сверх пятидесяти процентов он у них забирает еще двадцать процентов стоимости найденных алмазов».

«Что же получается? — заключает газета. — Для гаримпейрос остается всего лишь десять процентов стоимости найденных ими драгоценных камней. А если учесть, что владелец участка, тот, кто покупает камни, сам назначает цену, то вы можете себе представить, в каких условиях живут пятьсот тысяч гаримпейрос Бразилии».

Мануэл быстро доставил нас к берегу, и Матос дал перевозчику двести крузейро.

— Пойдемте домой поужинаем, — обратился он ко мне.

— Одну минуточку. Я только хочу поговорить с Мануэлом.

— С каким Мануэлом? — не понял Матос.

— А с нашим перевозчиком.

— Да, — подтвердил Мануэл, — сеньор хотел мне сделать какое-то интересное предложение.

— Предложение заключается в следующем, — пояснил я. — Если у вас есть время, скажем дня четыре-пять, то мне хотелось бы совершить путешествие отсюда до Арагарсаса с вами на вашей лодке и посмотреть своими глазами, как ведется разработка алмазов «диким» способом.

— Да так же и ведется, как мокрым способом, — перебил Матос. — Достают около берега грунт и сквозь сито промывают его. Конечно, на тех участках, которые ничейные. Потому что если «дикий» старатель будет промывать, например, на моем участке, то это уже хищничество.

— Знаете, — пытался объяснить я Матосу, — с точки зрения технической, конечно, все делается, может быть, и так же. Но у нас, у журналистов, особые задачи. Нам все хочется посмотреть своими глазами. Так сказать, вкусить жизнь настоящего гаримпейро.

Матос от души расхохотался.

— Могу сказать, что это не очень сладко. Правда, пять дней выдержите.

— Ну как, — обратился снова я к Мануэлу, — согласились бы вы взять меня на пять дней своим компаньоном, за определенную плату, конечно?

Матос развел руками.

— Я ничего против не имею. Что касается платы, так, вероятно, я все эти пять дней смогу, как обычно, работать, или вам нужно будет просто проехаться по реке?

— Нет, конечно, вы будете жить как обычно, работать и выбирать маршрут по своему усмотрению. Мне просто хочется узнать, как вы работаете, в каких условиях живете.

— Ну тогда что и говорить. Никакой платы, конечно, не нужно. Если вы возьмете на себя расходы по питанию нас обоих, то этим, пожалуй, и ограничимся. А там уж, в конце путешествия, если вам оно понравится, вы что-нибудь мне и дадите. А так, наоборот, я буду очень рад. Все-таки вдвоем гораздо веселее. А то все один на реке и один. Иногда по нескольку суток ни одной живой души не видишь, кроме птиц и рыб. Когда же мы отправимся с вами?

— Давайте сегодня к вечеру. После ужина я подойду сюда, и мы тронемся в путь.

Алмейдо Матос искренне удивлялся, слушая наш разговор. Но у меня, право, кроме желания быстрее начать путешествие, не было никакой охоты проводить ночь под крышей этого промышленника. Он был мне органически неприятен. Но хозяин есть хозяин, и, чувствуя себя в какой-то мере обязанным перед Матосом за то время, которое он потратил на показ своих участков, я пригласил его поужинать в единственный имевшийся в Бализе бар. Матос с удовольствием принял приглашение. Закончив трапезу и расплатившись, я вышел первым на улицу, а Матос еще задержался, потому что бармен окликнул его.

— Хозяин, у меня кончается фаринья. При случае нужно попросить, чтобы привезли из Арагарсаса.

Так совершенно случайно я узнал, что и бар принадлежит Матосу. Таким образом, деньги, заплаченные за наш ужин, целиком пошли в его карман. Матос был стопроцентным прожженным дельцом, на котором негде было ставить пробы.