Античный анекдот

Разное

Персидский воин пригрозил:

— Мы выпустим столько стрел из луков, что они закроют солнце!

Спартанец спокойно отвечал:

— Будем сражаться в тени.

Один из понтийских[18] царей купил себе спартанского повара, чтобы тот готовил ему знаменитую спартанскую «черную похлебку». Когда же царь попробовал пикантное блюдо, то страшно рассердился:

— Это невозможно взять в рот!

— Царь! — улыбнулся в ответ на его затруднения повар. — Прежде, чем есть эту похлебку, надо искупаться в нашей реке — в Эвроте!

Одна чужеземка как-то заметила жене спартанского царя Леонида:

— Вы, спартанки, единственные женщины в мире, которые делают со своими мужьями все, что захотят!

— Да, — отвечала та. — Но ведь мы одни и рожаем мужей.

Молодой спартанец как-то не встал со своего места, когда в помещение вошел полководец Деркелид. Свое поведение юноша объяснил так:

— У тебя, Деркелид, нет сына, который впоследствии мог бы встать передо мною!

Спартанца спросили:

— Если у вас кто-нибудь будет замечен в прелюбодеянии — какое наказание его ожидает?

— О! Он оплатит штраф в виде огромного быка, который сможет протянуть шею с вершин Тайгета, чтобы напиться воды в Эвроте! — ответил спартанец.

— Да разве бывают на свете такие огромные быки? — поразились спрашивающие.

— А разве бывают в Спарте прелюбодеи? — развел руками спартанец.

Афиняне смеялись, видя, до чего коротки у спартанцев мечи.

— Их легко проглотит любой фокусник! — уверяли они.

Спартанский царь Агис не соглашался:

— Это, однако, не мешает нам доставать ими любого врага!

Какой-то человек надоедал спартанцу Демарату своим весьма глупым вопросом:

— Кто же из спартанцев лучше всех?

Демарат, наконец, не выдержал:

— Да тот, кто менее всего похож на тебя!

Один афинский оратор высокомерно заметил:

— Вы, спартанцы, неучи!

— Совершенно справедливо, — согласился спартанский полководец Павсаний. — Мы ведь не научились у вас ничему плохому!

Молодому спартанцу предложили в подарок петухов, которые дерутся, пока не падут мертвыми.

— Нет, — не принял он подарка. — Мне бы таких, которые убивают своих противников!

Спартанец, победив в соревнованиях всех своих противников, решительно отказался от наград.

— Какая же тогда тебе польза от твоей победы? — удивились зрители.

— О! — отвечал он. — В будущих сражениях мне разрешат идти на врага впереди всего нашего войска!

Спартанец, приехав в Афины, попал на судебное заседание, где какого-то афинянина осудили за безделье. Тот шел, низко опустив голову.

Спартанец бросился к нему:

— Я хочу познакомиться с человеком, осужденным за любовь к свободе!

Один спартанец не попал в отряд из трехсот отборных воинов. Однако возвратился он домой в великолепном настроении:

— Я очень рад, что у нас нашлось триста граждан, которые гораздо достойнее меня!

Спартанца, прибывшего к персидскому царю в составе посольства, спросили, явился ли он от себя лично, или же от имени государства.

— Если добьемся здесь успеха, — был ответ, — то от государства. Если нет — от себя лично.

Когда Александр Македонский окончательно возгордился своими подвигами и повелел всем эллинам считать его богом, спартанцы приняли такое постановление: «Если Александру угодно быть богом — пусть им будет!»

У спартанцев бытовал такой обычай: каждые десять дней их юноши должны были в нагом виде показываться перед должностными лицами — эфорами. Если у юноши вырабатывалась прекрасная осанка, рельефно выделялись мышцы — это вызывало всеобщее восхищение и одобрение. Если же молодое тело заплывало жирком — юного спартанца тут же нещадно секли.

Как-то к спартанцам явился посол из дальней страны. Говорил он долго и нудно. Закончив речь, спросил:

— Каков же будет ваш ответ?

Спартанцы не задумывались ни мгновения:

— Да так и передай: ты едва смог завершить свою речь, а у нас еле хватило терпения ее выслушать!

Старика спартанца спросили:

— Для чего это ты отрастил такую длинную бороду?

Он признался:

— Для того, чтобы постоянно видеть ее и не наделать никаких глупостей!

Как-то один спартанец, полагая, что мясо соловья под стать его чудному голосу, ощипал бедную птицу, но вынужден был разочароваться:

— Эхма! Да тут только один голос, и ничего больше!

Спартанец сказал жителю южноиталийского греческого города Метапонта:

— Вы, метапонтийцы, такие трусливые парни…

Тот оскорбился:

— Однако мы завоевали много земель!

Спартанец удивился:

— О! Да вы вдобавок еще и лгуны!

Какой-то чужеземец, приехав в Спарту, очень долго простоял на одной ноге.

— Не думаю, спартанцы, — гордо обвел он собравшихся усталыми глазами, — чтобы кто-нибудь из вас простоял так долго на одной ноге!

Спартанцы, расходясь, бросили ему:

— Это верно. Но любой наш гусь тебя перестоит!

На невольничьем рынке богатый эллин увидел пленного спартанского мальчишку.

— Если я тебя куплю, — спросил богач, — будешь ли ты себя вести как честный человек?

— Да! — отвечал мальчик. — Буду вести себя честно, даже если не купишь!

Спартанца спросили:

— Эта дорога в Спарту безопасна?

Он:

— Да кому как! Львы здесь гуляют, где они вздумают, а на зайцев мы охотимся возле наших палаток!

На Олимпийских играх как-то появился очень старый человек. Желая понаблюдать за соревнованиями атлетов, он никак не мог отыскать для себя свободного места, везде его встречали насмешками и оскорблениями. Молодые афиняне вроде бы и подзывали старика, но не вставали с места, когда он приближался. Однако стоило старику оказаться вблизи сидящих спартанцев, как все спартанские мальчики, юноши и зрелые мужчины, вскочили на ноги.

Старик даже прослезился.

— Только в Спарте и выгодно стареть! — прошамкал он.

Однажды к тирану Лигдамиду на остров Наксос прибыли спартанские послы. Он велел передать им, что принять их не сможет, поскольку болен.

Спартанцы очень удивились:

— Так ведь мы же не бороться с ним собираемся?

Один спартанец поклялся, что бросится вниз головою с высочайшей Левкадской скалы. Однако, забравшись наверх, спартанец передумал.

Когда его стали упрекать за пустые обещания, он оправдывался:

— Да, видит Зевс, клятвы мои оказались не такой высоты, как эта скала!

Кто-то предложил спартанской молодке вступить с ним в интимную связь.

Она отрицательно покачала головою:

— Раньше я слушала указания моего отца, а теперь во всем подчиняюсь своему мужу. Вот и обращайся к нему за разрешением!

Какой-то схоласт въехал верхом на коне на палубу судна. На вопрос, почему же он не спешивается, схоласт скороговоркой отвечал:

— Я очень спешу!

Некий кифарист, по имени Стратоник, повесил в своей школе маски девяти муз и поставил статую бога Аполлона. Но учеников у него насчитывалось только два. Когда же его спрашивали о количестве учеников, он отвечал:

— С божьей помощью — двенадцать!

На первом пограничном столбе между Афинами и Пелопоннесом со стороны Афин было выведено крупными буквами: «Не здесь Пелопоннес, здесь Ионийский край», со стороны Пелопоннеса: «Вот где Пелопоннес, Иония не здесь!»

Когда спартанцы, под водительством полководца Лисандра, победили афинян, они потребовали снести так называемые «Длинные стены» — оборонительные сооружения, что опоясывали Афины вместе с портовым городом Пиреем. Афиняне были вынуждены согласиться.

Демагог Клеомен спросил Ферамена, внесшего в народное собрание соответствующее предложение:

— Как же ты осмелился пойти наперекор Фемистоклу, который возвел эти стены против воли спартанцев?

Ферамен ответил:

— Как Фемистокл возвел их для блага народа, так и разрушим их во благо народа!

У атлета Демократа болели ноги. Придя на Олимпийские игры, он чертою обвел место, где стоял, и сказал всем желающим спортсменам:

— Ну-ка, попробуйте меня отсюда вытащить…

Сделать этого не удалось никому.

Демократ получил венок победителя.

Приехав на берега Черного моря, некий эллин был поражен видом полуголого скифа, который спокойно стоял на жестоком морозе.

Эллин почти прошептал:

— И тебе не холодно?

— А твоему лбу? — спросил его скиф.

— Нет, — удивился эллин.

— Так вот и мне не холодно, — пояснил ему скиф. — Потому что мое тело — сплошной лоб!

Нищий прикорнул как-то под ветхим каменным забором. Ему привиделся бог Аполлон. Бог обратился к нему со словами:

— Скорей просыпайся и беги поживей отсюда! Забор сейчас упадет!

Нищий тотчас проснулся и едва успел отбежать, как забор превратился в груду камней.

Нищий воздел к небесам руки:

— О, милостивый бог! Как же ты меня любишь!

Следующей ночью, едва этот нищий забылся во сне, как Аполлон предстал перед ним снова. Но как гневен был вид олимпийского бога! Голос его дрожал:

— Почему тебе вздумалось, несчастный, что я тебя люблю? Просто тебе суждено погибнуть на виселице, но никак не под грудою камней!

Ферамен находился в своем доме. Едва он из него вышел, как дом рухнул.

Сбежались соседи. Все охали, радуясь такому счастливому для Ферамена исходу.

А Ферамен:

— Для чего ты меня спас, Зевс всемогущий? Для какой иной судьбы?

Вскоре, по приказу афинских правителей, называемых Тридцатью тиранами, Ферамену пришлось выпить яд.

Врач Менекрат после многих удачных исцелений своих больных настолько зазнался, что стал называть себя Зевсом. Он ходил в длинной белой одежде и в роскошной золотой короне. Гордыня его возросла до того, что свое письмо к македонскому царю Филиппу этот врач начал так: «Менекрат-Зевс желает Филиппу здравствовать!»

Филипп Македонский, тонко уловив ситуацию, нашел время ответить своему корреспонденту: «Филипп желает Менекрату быть здоровым! Советовал бы тебе поскорее отправиться в Антикиру».

(Антикира в древней Элладе славилась своей травою, которая исцеляла душевнобольных.)

Очевидно, общение этих двух людей продолжалось очень долго.

Царь Филипп однажды устроил пышное торжество и пригласил на него Менекрата, «понимая», с кем имеет дело. Врача поместили на отдельном пышном ложе, перед которым поставили вместо привычных яств один треножник с благовониями, — как перед настоящим богом! Прочие столы ломились от царских угощений. Там насыщались бесчисленные гости.

Менекрат долго радовался чести и долго крепился, но когда вконец проголодался — терпение его лопнуло и стало понятно, кто он на самом деле.

— Меня здесь оскорбили! — закричал Менекрат и убежал из дворца, глотая слюну.

Эллинов забавляло то, что ливийцы (африканцы) с большим почетом хоронят всех своих соотечественников, которых растоптали слоны. При этом непременно распевались гимны с такими словами: «Воистину доблестен тот, кто вступил в борьбу со столь мощным зверем!»

У персов, восточных соседей эллинского народа, тоже допускалась определенная демократия. Скажем, каждый свободный человек там мог давать царю свои советы, стоя на золотой дощечке. Дощечка та предназначалась в подарок дающему советы, если, конечно, он оставался в живых. Потому что его нещадно при этом били: как, мол, осмелился давать советы мудрому царю?

Один эллин с острова Хиоса, разозлившись на своего раба, решил наказать его весьма оригинальным способом. Обычно провинившегося посылали на мельницу, или в каменоломню, где изнуряли непосильным трудом. Хиосец же закричал:

— Не на мельницу тебя отправлю, но в Олимпию!

(Жариться на палящем солнце, наблюдая за состязаниями участников Олимпийских игр, — вот настоящее мучение!)

Учитель из города Сибариса очень строго наказал своего воспитанника, поднявшего на дороге сушеную фигу, однако сам ее тут же съел.

Архимеда с детства привлекала наука геометрия. Думая о ней, он забывал обо всем: о пище, сне, уходе за собственным телом. Если же его все-таки отправляли в баню — он и там рисовал пальцами геометрические фигуры на своем теле, щедро умащенном оливковым маслом.

Уже в юности Архимед просил своих многочисленных друзей:

— Когда умру — поставьте на моей могиле шар, вписанный в цилиндр, и напишите там, во сколько раз описанное тело больше вписанного!

Архимед как-то отослал царю Гиерону письмо: «Будь рядом с нашей Землею какая-нибудь иная, я бы перешел на нее и сдвинул бы нашу Землю с места!»

Удивленный Гиерон при встрече сказал ученому:

— Тебе же никто не поверит!

Но Архимед гнул свое. И царю пришлось посодействовать ему в отыскании доказательств.

В Сиракузах, родном городе Архимеда, по заказу египтян как раз была выстроена огромная триера. Судно получилось настолько тяжелым, что его не могли сдвинуть с места все жители Сиракуз, собравшись вместе. Архимед же придумал нечто такое, при помощи чего с громадиной справился всего-навсего один царь Гиерон, сидя на крепком стуле в тени оливкового дерева.

Восхищенный царь после этого издал указ: «Отныне Архимеду должны верить все жители Сиракуз, что бы он там ни сказал или ни написал!»

Царь Гиерон как-то заказал себе новую корону из чистого золота. Заказ был выполнен в срок, корона сидела просто как влитая на царской голове, однако в царском уме неожиданно возникло подозрение: «А нет ли здесь обмана? Да чистое ли это золото? Не подмешано ли серебра?»

И тут царь вспомнил об Архимеде.

— Слушай, — сказал он вызванному во дворец ученому. — Ты бы не смог в этом разобраться, не разрушая короны?

Архимеду не привыкать было решать головоломки. Он тут же задумался.

Решение, как известно, пришло в бане. «Надо погрузить корону в воду! Вытесненная металлом вода поможет определить вес короны!»

— Эврика![19] — закричал Архимед и голый бросился по улицам домой. — Я нашел решение! Эврика!

Когда римляне осадили Сиракузы, они долго не могли их взять, поскольку непрестанные усилия римских воинов разбивались о хитроумные замыслы Архимеда, который выдумывал все новые и новые оборонные машины и приспособления. В конце концов римляне настолько отчаялись в своих предприятиях, что стоило им заметить над крепостной стеною высунутый конец каната или бревно, полено, как они тут же кричали: «Вот оно! Вот оно!» — и бросались наутек.

Когда же римляне все-таки взяли город, то Архимед, погруженный в свои занятия, даже не очень понял, что его уже куда-то ведут римские воины. А вели его к римскому полководцу Марцеллу, который строго-настрого приказал доставить к нему такого важного пленника. Не желая отрываться от своих размышлений даже в дороге, Архимед крикнул слугам:

— А ну-ка дайте мне с собою какое-нибудь орудие!

Он имел в виду, конечно, геометрический инструмент, но римские воины, и без того перепуганные разговорами о загадочном и страшном Архимеде, едва заслышав слова об орудии, тут же срубили ученому голову, опасаясь, что иначе они сами никогда уже больше не увидят полководца Марцелла.

Знатный римлянин затеял бракоразводный процесс с молодой красавицей женою. Судьи страшно удивлялись его желанию и старались отговорить от задуманного.

— Да разве она бросила хоть малейшую тень на ваши супружеские отношения? — изощрялись они в спасительных вопросах.

— Нет, — отвечал спокойно вельможа.

— Разве она не из знатнейшего римского рода?

— Разве она не красавица?

— Разве она не любит тебя?

Римлянин вроде бы соглашался:

— Да будто бы все так…

— Тогда в чем же дело?

— Взгляните-ка на вот эту мою сандалию! — сказал он наконец. — Всем она хороша, а я хочу ее выбросить. И никто, кроме меня, не скажет, где сандалия жмет мне ногу. Так и с женою.

Нуманцы, жители Нуманции, города в Испании, как-то потерпели поражение от римлян, которых возглавлял присланный туда полководец Сципион Младший.

Старики их укоряли:

— Будто вы сражались не с теми же римскими баранами, которых мы всегда побеждали?

Молодые нуманцы тяжело вздыхали:

— Бараны те же, да пастух у них новый!

Зевс и Аполлон побились об заклад, кто дальше пошлет стрелу из лука.

Вот Аполлон напрягся, стрела его, звеня, пролетела очень большое расстояние. Но всемогущий Зевс преодолел его одним шагом.

Надпись на пьедестале эллинской статуи:

— Стратофон! Что это с тобою, парень?

— Да вот целых четыре часа дрался на кулаках!

— Надо же! Хитроумного Одиссея его пес Аргос узнал после двадцатилетнего отсутствия. А тебя после этих четырех часов родная мать не узнает!

Эллинский атлет Милон из города Кротона, что стоял на италийском берегу, отличался необыкновенной телесной силою и был неизменным победителем на Олимпийских, Пифийских[20], Истмийских и Немейских[21] играх.

А начиналось все это вот каким образом. Юный Милон, еще только мечтавший стать сильным человеком, взвалил себе на плечи маленького теленка. Животное оказалось послушным, не брыкалось, любило смотреть на мир с высоты человеческого роста. Милон таскал его на себе повсюду, вроде бы вовсе не замечая, что теленок с каждым днем набирает вес и увеличивается в размерах.

А закончилось все тем, что возмужавший Милон, через четыре года, прибыв в Олимпию, пронес своего питомца через весь огромный стадион, под ликующие крики зрителей. Надо ли говорить, что теленок к тому времени превратился уже в гигантского быка. Атлет посвятил его олимпийским богам, для чего убил животное ударом своего мощного кулака. И съел все жертвенное мясо в течение одного дня.

Став постоянным победителем на различных играх, пользуясь необыкновенным почетом во всем эллинском мире, Милон всегда оставался патриотом родного города Кротона. Именно благодаря его стараниям в 510 году до н.э. кротонцы победили напавших на них жителей города Сибариса.

А Милон и дальше заботился о том, как стать еще более сильным. Частенько отправлялся он в ближний лес и, заметив расщелину в крепких древесных стволах, расщеплял эти стволы своими прямо-таки железными руками. Однажды, когда он пытался проделать нечто подобное, руки его застряли в стволе огромного дерева, и без посторонней помощи он не мог высвободиться. Тут на него набросились хищные дикие звери.

Так погиб этот необыкновенный человек.

Два римлянина поспорили о том, кто из них выразится самым кратчайшим образом.

Один сказал:

— Ео rus! (Иду в деревню!)

Второй, помедлив, ответил:

— I! (Иди!)

В римском театре шла пьеса «Ромул». На сцене появились актеры, загримированные под Ромула и Рема, первых римских царей. И вот Ромул обращается к Рему:

— О, Remus! (О, Рем!)

Едва он успел произнести эти слова, как зрители с шумом поднимаются с мест, вскидывают к небу руки и начинают молиться.

(Все дело в том, что зрители поняли произнесенные слова как «Oremus!» — «Давайте помолимся!»)

Голодный волк как-то услышал из деревенской хижины плач ребенка и крик его матери:

— Если не перестанешь плакать — отдам тебя волку!　

Восхищенный хищник прощелкал там зубами целый день.

Но к вечеру из хижины донеслось:

— Не плачь! Мы убьем волка!

Зверь поплелся в лес как побитый.

На кончик воловьего рога уселась муха.

— Если тебе тяжело, — сказала она волу, — так я тотчас же улечу!

Олененок говорит старому оленю:

— Отец! Ты намного крупнее телом собак. Ты превосходишь их в скорости бега. Твоя голова вооружена мощными рогами. Однако, заслышав собачий лай, ты непременно ударяешься в бег. Почему?

Старый олень опускает рогатую голову:

— О, сын… Таков закон природы…

Однажды огромный лев отдыхал в лесу. Невдалеке играли шумные мыши. Мышонок нечаянно задел львиный нос. Лев схватил мышонка. Тот запищал:

— Отпусти меня! Я тебя отблагодарю!

Лев расхохотался:

— Как?.. Однако я великодушен. Беги!

Вскоре лев сам попал в расставленные охотниками сети. Услышав его отчаянное рычание, мышонок перегрыз сеть.

Лев был спасен.

Два закадычных друга, путешествуя по лесу, неожиданно наткнулись на медведя. Один из них, испугавшись, мигом оказался на высоком дереве. Второй, сообразив, что в одиночку с медведем не справиться, припал к земле и прикинулся мертвым, зная, что медведи не едят мертвечины.

Так и получилось.

Медведь его тщательно обнюхал и ушел прочь.

Спустившийся с дерева приятель между тем попытался превратить случившееся в забавную шутку:

— Что прошептал тебе медведь?

В ответ прозвучало:

— Отличную поговорку: «Верный друг — редкая птица!»

Олень рассматривал в воде собственное отражение. Он успел похвалить свои великолепные рога и начал бранить свои тонкие длинные ноги, как вдруг неподалеку раздался собачий лай. Олень бросился в лесную чащу и вмиг запутался рогами в густых ветвях. Собаки тотчас впились ему в бока.

«Эх! — подумал олень в последние мгновения жизни. — Я так ругал свои ноги, а они меня спасли бы, и так хвалил рога, — а они-то меня и подвели!»

Однажды пахарь оставил на ниве плуг с ярмом, а сам погнал волов на водопой. К ярму приблизился вышедший из леса волк, стал его лизать, чуя на дереве дразнящий запах воловьей шкуры. Наконец запутался в ремнях и вдруг потащил ярмо с плугом по полю, да так быстро, что возвратившийся пахарь, завидев все это, восхищенно закричал:

— Ах, ты, негодяй! Вот бы приучить такую силу к полезному труду!

Старик, неся вязанку хвороста, так измучился, что упал и в изнеможении запричитал:

— Ох, смерть моя! Где ты?

А смерть уже тут как тут:

— Ну?

Старик взглянул на ее холодящие воображение кости, вздохнул и обреченно промолвил:

— Помоги-ка мне забросить на плечи эту вязанку!

Какой-то врач лечил полуслепую старуху. Нанеся ей мазь на глаза, он пользовался тем, что старуха временно ничего не видела, забирал у нее в доме какую-нибудь ценную вещь и уходил.

Когда лечение завершилось, врач потребовал платы. Старуха платить отказалась. Тогда врач потащил ее в суд.

В суде старуха заявила:

— Что с того, что он меня лечил? Если до лечения я видела в доме все свои вещи, то теперь не вижу почти ни одной!

Какой-то юноша на полупустынной дороге из Афин в Мегары нагнал весьма дряхлую старуху. Видя ее беспомощность, он усадил ее себе на плечи и понес. Через определенное время теплое тело старухи, которая постоянно подпрыгивала на его плечах, возбудило в молодом человека страстное желание. Он снял старуху с плеч и овладел ею. А та только спрашивала:

— Ну, что это ты со мною делаешь?

Наконец, юноша ответил:

— Да вот немного приустал. Так решил тебя построгать, чтобы стала легче!

Затем они снова двинулись в путь.

Через какое-то время старуха, все так же сидя у юноши на плечах, заботливо спросила:

— Ты еще не устал? Если тебе тяжело, так можешь меня еще построгать!

Сципион Назика, знаменитый римский государственный деятель, однажды наведался к поэту Эннию.

— Хозяина нет дома! И не скоро он вернется! — сказал ему Энниева служанка.

Сципион понял, что поэт на самом деле дома, что служанка обманывает его по приказу своего господина, — но, ничего не сказав, повернулся и ушел.

На другой день уже поэт явился к Сципиону и спросил привратника:

— Хозяин дома?

Вместо привратника ответил из-за перегородки сам Сципион:

— Его нет дома!

Энний был поражен:

— Думаешь, я твоего голоса не узнал?

Сципион, появившись из-за перегородки, упрекнул гостя:

— Эх ты! Я твоей служанке поверил, а ты не веришь мне самому!

Коринфский тиран Периандр хотел посоветоваться с Фрасибулом, тираном милетским, как лучше управлять государством. С этой целью отправил в Милет своего верного слугу.

Фрасибул, выслушав посланца, повел его на ячменное поле и палицей стал сбивать не в меру высоко взметнувшиеся колосья.

— Передай своему правителю, — наконец сказал Фрасибул озадаченному посланцу, — пусть и он поступает подобным образом со всеми выдающимися своими гражданами. И все будет в порядке.

Фрасибул, тиран милетский, опасаясь мести недругов, никак не желал, чтобы людям была известна его могила. Чувствуя приближение смертного часа, он придумал такую хитрость.

Поздней ночью во дворец были собраны преданные тирану люди. Фрасибул вызвал сначала двоих юношей и сказал им:

— Отправляйтесь сейчас же по круговой дороге. Первого человека, который вам встретится, убейте и тут же похороните!

Спустя какое-то время, тиран пригласил уже четверых юношей.

— Следуйте за теми двумя и как настигнете их — убейте их и похороните! — тихо прозвучал его приказ.

Еще через какое-то время в покоях тирана стоял уже большой отряд вооруженных юношей. Им было приказано:

— Отправляйтесь по круговой дороге, догоните тех четверых, которых вы только что видели выходящими отсюда, убейте их и схороните! Все.

Как только этот отряд удалился, Фрасибул окинул прощальным взглядом свои покои и пошел навстречу высланным им двоим первым юношам.

Оратор Цицерон говаривал:

— Враги иногда скажут правду, друзья — никогда!

Цицерон же как-то сказал о богатстве:

— Не такое уж удовольствие заключается в том, чтобы копить богатство, как тягостна его утрата!

Древние утверждали:

— Никому не давай советов относительно трех вещей: кого брать в жены, плыть ли на судне по морю, поступать ли на военную службу!

Древние шутники считали:

— Кто пьет, тот спит; кто спит — тот не грешит; а кто не грешит — тот становится святым!

Древние предупреждали:

— Кто говорит, что хочет, тот услышит, чего не хочет!

Поэт Гораций как-то обронил:

— Чего только не вселяет в наши души всемогущий хмель! Открывает любые замки, исполняет любое желание, толкает на боевые подвиги самого боязливого, прогоняет беспокойство, обучает всяческим искусствам!

Гораций же с горечью заметил:

— То, что надлежит делать врачам, делают врачи; что положено творить ремесленникам — они и творят; а вот плохие поэмы пишут с одинаковым успехом как способные на то, так и неспособные!