Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая

Все одно и то же бездорожье,

Как у дедов, прадедов, отцов.

Разговор о благодати Божьей

И один конец в конце концов.

Умереть и горько и обидно.

Жить хочу, хочу, как никогда.

Ничего и ничего не видно,

Черная шумит, шумит вода.

И глаза я в страхе закрываю.

Силюсь я молитву прочитать.

Господи, я, как всегда, не знаю,

Смерть моя, быть может, благодать.

Хотел бы я оставить внукам

Своей любви какой-то след —

Мой след хождения по мукам

На протяженьи долгих лет.

Я расстаюсь… Но не разлука,

А расставанье без конца.

Такая сладостная мука —

«Черты любимого лица».

Ее лицо — поля, просторы,

Луга, озера, облака,

В степи туманы, косогоры,

Моя песчаная река.

О если б расставанью длиться!

Ведь в нем такая благодать.

Хотя бы раз еще родиться

Иль никогда не умирать.

Лето. Горлинки турчанье.

У пруда вальками бьют.

На конюшне слышно ржанье,

И тебя поить ведут.

Ты идешь на недоуздке

Весь блестящий и гнедой.

Припадешь к колоде узкой

Розоватою губой.

Ты напьешься и потянешь

Епифана за собой.

На минуту диким станешь,

А потом пойдешь домой —

В свой денник, где пахнет четко

И тобою и твоим,

Где сквозь крепкую решетку

Небо смотрит голубым.

Ты мой конь — ты брат мой милый,

Было нам немного лет,

Но они с такою силой

Вновь лучат чудесный свет —

Голубой, почти небесный,

Полный тайны бытия.

Я с тобою, с бестелесным.

Брат гнедой — любовь моя.

Помню войну, что шумела когда-то.

Шли за Россию полки умирать.

Рава, Гумбинен, Варшава, Карпаты.

После далёко пришлось отступать.

Тяжкое помню прощание с Крымом,

Все расставанье с родною землей,

И пароходов тяжелые дымы

Над голубой черноморской водой.

Константинополь… Завод под Парижем.

Время махнуло мне быстрым крылом.

Сильные плечи склоняются ниже…

Может быть, лучше молчать о своем.

Что же сказать? И кому это нужно.

Нечем хвалиться пред вами, друзья.

Все ж драгоценною нитью жемчужной

Жизнь протянулась куда-то моя.

Иноходец был резвый, горячий.

Пристяжная еще горячей.

Жизнь казалась одною удачей

Средь осенних бегущих полей.

И поля за полями мелькали,

Будто счастье летело со мной

В голубые зовущие дали,

В белый дом за песчаной рекой.

Был тогда я еще малолеткой,

Бесшабашным сорвиголовой,

И не знал, как огромною клеткой

Встанет мир над казачьей душой.

А душа, словно стрепет влюбленный,

Тот, что бьется в калмыцкой петле,

Перепуганный и возмущенный,

На апрельской цветущей земле.

Не сплю, не сплю и вижу

Во сне, как наяву,

Что я не под Парижем,

А на бахче живу.

И что не май цветущий,

Но август золотой —

Мой месяц самый лучший

На полосе степной.

Лежат горой арбузы

В соломе золотой.

И вдруг приходит Муза

Поговорить со мной.

Она пришла босая,

С пучком травы в руках,

Простая и родная,

С улыбкой на губах.

Наш разговор недолог,

В моих руках трава,

Над нами неба полог,

И слышатся слова,

Мои слова глухие,

Как счастлив жребий мой,

Что Музою Россия

Была во сне со мной.

Варили кашу с салом

На берегу крутом.

Закат разливом алым

Простерся над Хопром.

И звезды так несмело

Взглянули с высоты,

И утка пролетела

В закат из темноты.

Как светляки, горели

Костры в ночном у стад.

И где-то близко пели

Про белый-белый сад.

Душа была готова

Весь этот мир обнять…

О если бы ей снова

Все пережить опять!