VII. Сезон большой малины
Виктор ЛОШАК
Как-то с Мишиным, его женой Таней и Сашей Кабаковым мы поехали в Барселону. На конференцию, темой которой был то ли расцвет, то ли закат культуры на информационном пространстве Европы.
Зал конференции находился на знаменитом бульваре Рамбла. Сквозь открытые окна мы видели ветки платанов с пожелтевшими листьями, выкрашенных в серебро людей, изображавших скульптуры; клетки с птицами и карлика-продавца, который, казалось, тоже сидел в клетке.
Мы веселились как могли и совсем забыли про последний день конференции, в программе которого значились мы все, но не сами, а со своими докладами. И этот день настал. Что-то мы с Сашей с горем пополам промямлили (cm на хорошем, я на ужасном английском по бумажке), и настала очередь Мишина. Он вышел с легкой улыбкой и начал вещать на чистом испанском. Мы не понимали ни слова. Зал притих, потом стал улыбаться, потом аплодировать… Что он там говорил — выяснить не удалось. Откуда он знает испанский, мне тоже непонятно…
«Вить, — говорит он мне, — ну, о чем написать?»
Я предлагаю.
«Нет, об этом все написано, неинтересно».
И мы, любя друг друга, расстаемся. Я продолжаю караулить, как ночной сторож у вулкана Везувий, пробуждения его общественного темперамента.
«Ну, достали, — сообщает он мне через несколько дней, — сяду, напишу».
Я жду. Через полтора месяца он приносит текст ни о первом, ни о втором и ни о третьем. А о чем-то своем, но и о моем, и о нашем.
«Парторг сухогруза вплавь ушел — три эсминца не догнали».
У нас с ним есть общий друг — Боречка. Это выдающийся политический борец муниципального уровня и к тому же живет в Одессе. Мы часто спорим по общей международной обстановке, выпиваем, а выпив, играем в баскетбол. Боречка дает Мишину жесткую характеристику: «Золотой пацан, чтоб он нам был здоров».
Ну, что скажешь, когда человек прав.
В начале перестройки возникли друзья из газеты «Московские новости»: «Предлагаем постоянный контракт».
Слово «контракт» звучало реформаторски и демократски.
Я говорю: «А что надо будет делать?»
«Ты обязуешься писать в первую очередь для нас». «А вы что обязуетесь?»
Друзья озадачились.
«Печатать, наверное».
Идея контракта понравилась. «Московские новости» были близки — как по направлению, так и по месту жительства. И вот в «МН» возникла рубрика «Искренне ваш» с моим портретиком.
Я на нем чрезвычайно мудрый.
Вообще, читать вчерашнюю прессу нелепо — кому нужна злоба вчерашнего дня?
Но когда вчерашний день становится позавчерашним, возникает новый интерес. Уже исторический.
Такое вроде бы ретро.
Отсюда все эти рубрики:
«О чем писал наш журнал сто лет назад»:
Тут, правда, не столетней давности писания. Так ведь и время теперь идет с другой скоростью.
Эх, птица-тройка!.. Куды несесся-то?..
Скорость перемен ослепляет воображение. Через двери, форточки и щели все пуще рвутся сквозняки, пропитанные запахами диковинной еды, влетают блестящие обертки, доносятся отголоски неслыханного кайфа на океанском прибое.
«Стрэйнджерз ин зе найт» в Нечерноземье.
По диким степям Забайкалья, по былинному бездорожью бывшей империи, — для кого — зла, а для кого — несмываемой славы, — летят надменной красоты иномарки. Впрочем, какие, к лешему, «ино». Это наши уже марки. Нашенские уже мерсухи, бээмвэхи и джипы. Даже роскошнейший и длинный, как нога манекенщицы, «линкольн» — и тот абсолютно наш: крыло побито и не покрашено…
Чумное захолустье шалеет от метаморфоз. Кто там в углу все долдонит, что новое поколение выбрало пепси? Пепси — наивная высотка шестидесятников… Новое поколение заглотило «сникерс» и ринулось к настоящим вершинам, где сверкает изобилие всемирных кнопочек, баночек и штучек. В воздухе все громче стрекочут стаи слов, непонятных головному мозгу, но возбуждающих спинной. Эпиляторы, модемы, сканеры, принтеры… Конечно, лазерные. И, конечно, струйные, да-да, особенно струйные!.. Поставки со складов. И откуда взялись эти дивные склады там, где прежде были только хранилища тухлой картошки? Теперь тут факсы, ксероксы и компьютеры с периферией. Периферия — это не провинция, мужики. Это наоборот. Это лучшие в мире сигареты «Вест». И лучшие в мире «Кэмел». И «Мальборо» — самые в мире лучшие. И поставщики — самые лучшие из всех мировых поставщиков, потому что уж покупатель тут точно — наилучший в мире. Ахнет, взвизгнет, помчится — да и купит этот, как его… Автоответчик! Причем непременно струйный…
Да! Именно струи хлынувшей к нам передовой, наукоемкой, разъели коммунально-коллективную житуху. Эпоха общения испустила дух, расплющенная безжалостной эрой коммуникаций. Вчера еще можно было хоть номерок накрутить: «Это ты? Это я! Ну как ты после вчерашнего?.. Завтра еще позвоню, узнаю, как ты после сегодняшнего!..»
Завтра настало, но узнать ничего нельзя. Не у кого.
То есть позвонить, конечно, можно, но никто не ответит. Нигде никого нет. Дома нет. В офисе нет. Жены нет. Детей нет. Полное впечатление, что население покинуло этот большой русский город. Теперь здесь между собой переговариваются только автоответчики. «Вы набрали номер… Нас, к сожалению, нет дома…» Для кого — к сожалению? Для автоответчика? «Необходимую информацию сообщите после сигнала…» Нашел дурака… Лучше послушаем, как трубка бормочет ту же чушь по-английски. Здесь теперь все непременно по-английски. Пришел сантехник, сказал, что прокладок нет, и оставил визитку: «Vasily N. Tryapkin, President». Судя по визиткам и автоответчикам, этот большой русский город заселили сплошные пэры и эсквайры.
Последний шанс пообщаться с живым существом напрямую — радиотелефон. Крутая вещь для крутого бизнеса, уважаемый! Шелестишь по Садовому в «ягуаре» и ведешь радиообмен с Колькой Рыжим — чтоб не забыл взять в сауну пива («хайникен» — лучшее в мире, поставки со складов немедленно) и телок высвистел. Кстати, телки сегодня тоже с антеннами. Прямо через спутник выходишь на Ляльку, интересуешься, как она после вчерашнего — в смысле, продала уже мочевину, или еще только протоколы о намерениях? Новая Россия не сидит на печи. Новая Россия сидит в сауне, где круглосуточно продает мочевину и подписывает протоколы о намерениях. Кто видел эти лица, может представить себе эти намерения…
В эту веселую кипучую жизню зачем-то влазит скучное бубуканье: «Субъекты федерации должны иметь равный статус…», «Субъекты федерации не должны иметь равный статус…», «Надо разобраться — кто относится к субъектам федерации…».
Ну нехай они там бубукают, а мы тут уж давно разобралися — кто. Вон хоть Колька Рыжий! Блин, о таких субъектах федерация раньше не могла и мечтать.
Да, жизня наступила правильная. Об такой жизни Петька с Чапаем и мечтали за пулеметом… По утрам не от будильника просыпаешься, а от чириканья за окошком. Это, правда, не воробьи, не разные там щеглы-сороки. Птичье-то население точно покинуло этот лучший город земли, экологичный, как выхлопная труба… Остались пока вороны, но и те не рискуют каркать. Чирикают же и задорно переругиваются под окнами охранные сигналки автомобилей. (Ведущих, конечно, фирм! поставки, конечно, со складов!..) «Чиу-чиу-чиу!.. — Блю-блю-блюууу!.. — Уууу!..Уууу!..» Песни джунглей.
Начальство насчет машин этих очень озабочено. Мэры, там, префекты — они как мыслят: то, что машины, — хорошо. А вот что они ездиют — плохо. У Европы надо учиться, мать ее. Как завещал великий наш Петр Алексеич. Пешеходные зоны, понимаешь. Чтоб эти водилы за километр объезжали, чтоб экология. Ну и что, пробки? Пробки это пробки, а экология — это… А государственный ум… Да ведь время какое! Шире мыслить надо.
А шире — это за ради бога. Мы через такие зоны про шли — так уж пешеходная-то нам — тьфу!.. Кто местный знает: не может такого быть, чтоб всем нельзя. Кому-то непременно можно. А раз кому-то — значит, и нам. Tак что прямо через зону и покатим мы с тобой в ту сауну… Раньше там только обком парился, а теперь мы с Рыжим… Ради того мы вашу демократию и строили!..
* * *
Ну, конечно, душа горит на этих гадов. Во-первых… Нет во-первых, не это… Это во-вторых… А во-первых, завидно, конечно. Ему двадцати еще нет, а он уже… Когда я, который… Неужто ради этого… Чтоб эти морды… А мы, которые… А эти, которые…
* * *
Тут по телеку старую хронику показали — Хруща и этого Черненко прискорбного. Сдохнуть, до чего они у нас смешные были. Тогда еще тот академик в тюряге сидел. Или его выслали, что ли. Нет, это писателя выслали, а академика — на химию… А тот как раз из психушки интервью давал этим, ну, которых наши глушили, чтоб мы не знали, что академик с писателем против наших гражданских прав… И за этих, за чехов… Или за чилийцев?.. У них еще наш большой друг был. Корвалан… Или Ким Ир Сен?.. Нет, погоди… Баб рак Бен Белла, вот кто. А в Америке тогда третий наш друг голодал — по программе «Время»… А ограниченный контингент с гастролями поехал за границу… А еще…
* * *
…А которые в сауне… неприятно… Прежде только обком… Но эти-то рано или поздно отмоются… А детишки ихние вообще втянутся чистить зубы. А внуки окончат Гарвард, или что там… Конечно, хотелось бы пообщаться сразу с правнуками — но не успеть… Придется пока с этими… И тут-то огромный плюс эпохи кнопочек: не хочешь — можешь не общаться лично. Набрал номерок — наговорил насчет мочевины на автомат. Прямо на тот самый струйный. И себе дома тоже установи: «Меня нету… Базар после сигнала…»А если нет у тебя такой информации, если нету струйного, если ты такой лопух, что у тебя даже мочевины нет… Тогда, значит, свободное время есть. Тогда сиди, лопушок, и снова читай нас, классиков:
«Эх, птица — тройка!..»
И так далее.
11.07.93
В начале — слово.
Даже два.
Приставь к любому существительному слово «советский» — получишь знак качества. Советские квартиры, советские дороги, советское сельское хозяйство.
Приставь «социалистический» — предмет растворится в мистическом тумане.
Социалистический гуманизм. Это каких людей любить? Только тех, которые за социализм, или всех, но лишь во имя социализма? Сумерки.
Социалистическая законность. То есть, с одной стороны, она, конечно, законность. Но с другой, конечно, социалистическая.
Разница между реальным социализмом и социалистическим реализмом стерта в силу непостижимости ни того, ни другого.
Советская социалистическая таблица умножения.
Пользуясь которой и получили результат. И напрасно орут, что ничего не удалось. Один результат налицо. Другого, может, ничего не сделали, но одну задачу решили точно. Новый человек — выкован!
Новый человек — он чем новый? Отавное, тем, что он не за свободу, а за справедливость. То есть его не то волнует, что ни хрена нет, а чтоб это «ни хрена» — поровну! Не то обидно, что он — нищий, а то, что другой — нет. Его интересует, чтоб в очередях стоять по-честному всенародно. А для торжества соц. справедливости нарезать всем талоны. То есть конечно, сперва визитки по паспортам, по которым выдавать купоны на карточки И уже по ним организовать списки на талоны. Так что в стране осталось всего две очереди, где без талонов пока
— Мавзолей и «Макдоналдс». Можно их для удобства даже объединить. Как символ единства теории и практики. Зашел — поклонился, вышел — скушал пирожок…
Новый человек отличается от нормального не тем, что врет и ворует. А тем, что врет и ворует, одновременно возмущаясь враньем и воровством. Причем и то и другое — искренне!
Под собственные стоны о нехватке духовности.
Какое-то помешательство. Один выскакивает, другой, третий: «Как так? В чем дело? Где наша духовность? Где ндравственность?»
Насмотрелся их всех по телевизору, думаю: и правда, ну что ж я такой бездуховный, как баран! Думаю, стану духовным. Часа полтора сижу духовный, потом надо собаку выгуливать… А вообще, конечно: жить, как мы живем, жрать то, что мы жрем, но оставаться нравственно прекрасными — вот задача, достойная народа-победителя!
Новый человек чужой опыт презирает, а свой — не помнит. Вон опять выскакивает на трибуну и опять — через столько лет! — начинает: «Эксплуатация человека человеком…»
Мать за ногу! А кем?!
У нового человека и язык новый. То есть он, с одной стороны, сузился, с другой — обновился. Без мата уже никто не разговаривает — ни хирурги, ни балерины… Мат несет информацию, все остальное — белый шум. Как в отдельности, так и в произвольных сочетаниях.
Недавно наткнулся опять: «О дальнейшем усилении борьбы за улучшение обслуживания покупателя». Здесь одно слово правды — «О». Остальное — бред. Ни усилить нельзя, ни улучшить, ни обслуживать. Ибо нет в стране покупателей. Покупатель — это который заходит, разглядывает, обнюхивает, выбирает — выбирает! — в окружении трех улыбающихся девочек и, выбрав, переходит через дорогу, чтобы выбрать там Покупатель — это атом свободы.
К слову «покупатель» пристегни слово «советский». Получаешь одичавшее существо с безумными зрачками и хрипом: «Без прописки не давать!!» И он — не покупатель, и то, что он урвал, — не покупка. Это добыча больного охотника. И продавца поэтому нет. А советская наша Клавка — это не продавец, а втиснутый в грязный халат центнер ненависти и лени, приставленный к одному огромному корыту, и злая, потому что из него все украли еще до нее.
Новый мы человек. И логика наша новая, и эмоции новые и мысли. И правительство — новей не бывает. Такого нигде в мире больше нет, чтоб народ ему со всех сторон вопил: «В отставку!», а оно отвечало: «Не мешайте работать!»
Ну, раз они — по-новому, значит, и нам еще новей действовать.
Мы их сменить не можем, значит, себя надо сменить.
Выйти на площадь с лозунгом: «Народ — в отставку!» Пусть они тут сами, а мы, чтоб не мешать, в леса уйдем, в болота, затаимся, отсидимся — дождемся, пока самодвижением природы у нас, у новых, не начнут все больше рождаться нормальные.
А тогда вернуться и на обломках этой новой жизни начать потихоньку возводить нормальное житье.
02.06.92
Свобода, мужики! Воля практически!
Уже они там исторически решили: можно выпускать из загона!
В любую сторону твоей души!
Конечно, были схватки. Одни кричали: рано, наш человек еще не готов. Другие: наш человек давно готов, но не дозрела страна. А самые остроумные их уговаривали: закон нужен, потому что его требует жизнь.
Они там всерьез думают, что жизни нужны их за коны.
* * *
— Следующий! Имя, фамилия, отчество?
— Шпак Леонид Львович, очень приятно.
— Объясните, Шпак Леонидович, почему решили уехать из страны?
— А можно вопрос?
— Ну?
— Вы это спрашиваете, потому что у вас инструкция или вы лично идиот?
* * *
— Следующий! По какой причине решили…
— По причине — козлы! Я ему говорю: я не превышал! Он говорит: превышал! Я говорю: где превышал? Он говорит: давай права! Я говорю: козел! Он забрал права — я беру визу в правовое государство! Козлы! Козлы! Коз…
* * *
Жизнь за жизнью — течет очередь, исходит, истекает, утекает — чтоб нам всем провалиться… Вздохи, всхлипы… «Квота!», «Статус», «Гарант»…
* * *
— Следующий! Почему решили…
— Потому что я там живу!
— Так вы не наш? А почему так хорошо говорите по-нашему?
— Потому что я раньше был ваш, потом уехал туда.
— А чего ж вернулись сюда?
— Испытывал ностальгию, хотел повидать родину.
— А чего ж уезжаете?
— Повидал родину, хочу испытывать ностальгию!
* * *
.. Отрывались проверенные, удирали доверенные. Писатели — поодиночке, балерины — пачками. Парторг сухогруза — вплавь ушел, три эсминца не догнали…
* * *
— Следующий! Почему едем, товарищи?
— Нэмци будем. Казахстана будем. Едем родной култура сохранять. Гамбург приедем — хаш делать будем. Гансик, дорогой, попрощайся. Скажи, ауфидерзеен, дядя Султан. Скажи, гуманитарный помощь посылать будем — с родной земли на родину..
* * *
Утечка мозгов. Утечка рук, сердец… Вслед хлипы: «Пусть катятся!», вслед стоны: «У, счастливые!..», вслед бормотанье: «Багаж… билеты… таможня…»
* * *
— Следующий! Ты-то куда собралась, мамаша?
— Куда? Никуда!
— А чего стоишь?
— Все стоят, я встала, все отмечались, я отмечалась. А сейчас, говорят, тут не сосиски, а визы. Ну, пусть виза, в морозилку положу…
* * *
— Следующий! Почему…
— Потому! Потому что все прогнило! Хватит терпеть! Хочу бороться против этого кошмара!
— Так тем более, куда ж ты? Иди — борись!
— Нет уж, дудки! Я — другим путем! Я, как Ленин, я из Женевы начну…
* * *
…И вслед плевали, и первый отдел ногами топал, и собрание было единогласно…
И вот — вперед, время! Уже можно официально — из загона. Спасибо за закон! Вовремя. Молодцы!
«Посадка на рейс Аэрофлота…»
«Следующий!..»
«Следующий!..»
«Следующий!..»
* * *
Кровотечение из страны.
23.06.91
Судьба — понятие географическое.
Родился бы выше и левее — и звали бы не Миша, а Матти Хрюккинен, и был бы белобрысый, толстый, пьющий, и бензоколонка моя пахла бы пирожными, а не наоборот, как сейчас.
Родись ниже и правее — и был бы не Миша, а Мжа-балсан, остроглазый, кривоногий, пьющий, и выгнали бы в шею из юрты начальника, потому что начальник не любит, когда пахнет не от него.
Или вообще — левее и ниже. Там тем более не Миша — там Марио, загорелый, курчавый, пьющий, полузащитник, тенор, любимец мафии, с надписью на могиле: «Марио от безутешной жены Джузеппе».
Судьба от географии, а география — как получится. И получилось, что не ниже, не выше, и не правее, а именно здесь, в центре. Ибо где мы, там центр. И действует у нас именно наша география: Север — сверху, восток — справа, запад — там, куда плевали. Ну, в целом, конечно, недоплевывали, но направление угадывали верно: Европа там, Америка. Но как-то незаметно парадоксы пошли. Как-то по-тихому Япония вдруг стала — Запад, а она же справа и чуть ниже! Потом Корея, Сингапур. Теперь турки — тоже Запад, хотя эти вообще уже под брюхом… О чем говорить, братушки болгарские — и те уже на Западе. Короче: Запад окружил нас со всех сторон! На Востоке остались мы и раздраженная нами Куба.
И многие набрасываются на коммунистов — якобы все из-за них. Не надо их трогать, они и так уже в таком состоянии… Все несчастья — от собственной географии. Прежде всего — эта сумасшедшая территория. Из-за этих расстояний до нас все слишком долго доходит. Отсюда трудности взаимопонимания с остальным миром.
Скажем, они удивляются:
— На хрена вам столько танков?
Мы отвечаем:
— А сколько?!
Они говорят:
— А зачем вы умных людей — в психушки?
Мы говорим:
— А куда?
Они расстраиваются:
— Как же вы без собственности живете?
Мы их утешаем:
— А мы и не живем!..
Эх, география наша! Все эти мелкие, густонаселенные, иззавидовались: «Какая территория! Сколько возможностей!» тупые. По нашей географии так: чем больше территория, тем больше места для неприятностей. Поэтому постоянно там — одно, тут — другое, плюс повсеместно тревожное ожидание: вдруг опять урожай?
И многие опять цепляются к той партии. Кричат: «Куда вы нас завели?» А те отвечают: «А чего ж вы шли, если такие умные?!»
Ни при чем они, говорю вам! Климат, рельеф, осадки — вот что влияло на организмы поколений и сместило наши мозжечки относительно земной оси.
Побочный эффект: способны понимать то, чего никто в мире больше не понимает. Сидит в телевизоре заседатель или там, заместитель, и при нем типа журналист.
И он заседателю:
— Насчет остального нашим телезрителям уже все ясно, но вот тут товарищ Семенюк из Краснодара интересуется: почему нет борьбы с коррупцией.
А заседатель:
— Действительно. Этот вопрос по коррупции вы ставите правильно. У нас сейчас как раз создана по случаю коррупции комиссия (они так и говорят — «по случаю коррупции» — видимо, по одному), и она уже разобралась, и факты подтвердились и та уборщица уже уволена и средства будут возвращены.
А тот ему:
— Так Семенюк и не сомневается, что будут, ему интересно — кому?
А этот ему:
— Это вы правильно ставите вопрос…
При другой географии такой разговор вне больничных стен…. А мы тут исхитряемся понимать…
Конечно, многие уже от этой уникальной географии изнурены. Многие ерзают, пихаются локтями и желают выскочить в систему нормальных географических координат. Но уже по первым рывкам и телодвижениям ясно, что, если начнем по одному отсоединяться, угробим друг друга окончательно.
Есть другой выход: всей конторой куда-нибудь присоединиться. Лично я предлагаю Англию. Конечно, англичан жалко — они к такой радости пока не готовы. Тогда промежуточный вариант. Забрать у них сюда Тетчер мою любимую. Стране нужен хоть один толковый специалист с временной пропиской. А можно, например… Или….
Вообще у меня еще куча всяких географических соображений.
Но о них — в другой раз.
Если, конечно, география наша позволит нам с вами еще разок встретиться в той же точке наших пространств.
14.07.91
Еды нет — плевать.
Худые дольше живут.
Тряпок нет — черт с ними. Купил газету, замотался — пошел.
Денег нет — еще лучше, газету не надо покупать.
Ерунда все. Главная катастрофа — веры нет.
Никто ни во что.
Фактам не верим, цифрам не верим. Опросам нашего мнения не верим — они ж наше мнение у нас спрашивают… Супругу не верим, ибо есть опыт. Любовниц — ибо нет иллюзий. Некоторые от тоски стараются верить в пришельцев, но тоже сомнения. Если они есть, почему все время гоняют свои тарелки по каким-то закоулкам? Почему не прибудут официально в центр и не объявят: все, базар окончен, хозяева прилетели…
Тут недавно опять: к чумному пенсионеру Крюкову прилетел НЛО, проник на кухню, сожрал все из холодильника и улетел. Контакт, конечно, установлен, но продуктов уже нет и веры нет — ни старому хрычу этому, ни НЛО… Я-то вообще думаю, никакие это не пришельцы, это наши, которые пытаются улететь…
Нет веры. Но это полбеды. Потому что у людей как: пропала вера, осталось недоверие. У нас ни того, ни другого. Вместо этого — уникальный гибрид: население живет в постоянном предчувствии обмана, помноженном на пугливую надежду: «Вдруг не обманут?», деленную на опыт, что обманут обязательно.
Отсюда уникальность всей нашей жизни. Потому что веры — никакой, а надежда — как ни странно. Хотя если вдуматься, вера без надежды — почти любовь. А надежда без веры — почти шизофрения.
Плавный симптом всей этой перестройки: бурный понос эмоций при полном запоре логики.
— Ваше отношение к частной собственности?
— За!
— А к частникам?
— Убивать их надо!!!
В мозгах — сумерки, в сердцах — туман. Поверить дико хочется — но во что?
Побежал было в Бога верить — так там у входа толпа секретарей обкома со свечками, не просклизнешь.
Вообще дольше всего верили в справедливость. А потом вдруг заметили — кто бы нас в царство справедливости ни вел, по дороге непременно хапнет. Ну, ладно, раньше они материалисты были. Но теперь-то уж куда? Все равно хапает — чтоб рука не забывала.
Вопрос: Тут просочилось, что вы построили дачу в миллион долларов при окладе в тыщу рублей. Это правда?
Ответ: Неправда!
И народ понимает: неправда. Значит, оклад еще меньше…
Никто — ни во что. Никто — никому. На что опереться? Должно же быть что-то незыблемое!
— Вы правительству доверяете?
— Я что, псих?
— А думе?
— Я что — два психа?
— А президенту?
— Я что, госпиталь?
— А где ж выход?
— А у меня бутылка с собой.
— Не верю!
— На, гляди!
— Этикетке не верю!
— На, хлебни!..
Хлебнул — не поверил, повторил — легкая вера пошла. Еще повторил — проснулся: голова горит, руки дрожат; вокруг все свои — синие фуражки, белые халаты.
Тогда поверил: действует; без обмана!
Значит, есть еще правда на земле. Есть еще пока.
Обращение к лучшей половине человечества
Дорогие сестры! Матери и дочери, жены и любовницы!
Работницы, колхозницы, интеллигентки!
К вам обращаюсь я, солдатки и матроски, старшинки и офицерки, генералки и адмиралки великой армии советских баб!
Подруги!
Родина — в опасности! Мы — у черты. И незачем бегать и искать, кто виноват. Ибо виноваты — мы! Многие годы мы были дуры. Под влиянием народных сказаний и картин Васнецова мы ждали милостей от мужика. И в процессе ожидания не заметили, что ждать уже не от кого, ибо мужик в стране исчез как класс. Потому что то, что вползает по вечерам в дом с перекошенной от митингов харей и урчащим желудком, не есть мужик! Это — побочный продукт того, что мы строили.
Правда, раскопки показывают: мужик в стране был. Но самых лучших мы потеряли в Гражданскую, самых достойных — в Отечественную. Последних нормальных мужиков правительство забросило в космос и выпихнуло на Запад.
С кем остались мы?
Пока мы здесь клали шпалы, месили бетон и рожали в условиях, в которых не рожает даже медведица, нас вели эти, которые с одной стороны, конечно, не женщины, но с другой — назвать их мужиками, значит, плюнуть себе в лицо. Нам достались алкаши и депутаты, при одном взгляде на которых у кормящих скисает молоко. Они теперь дорвались до своих трибун и еще сто лет будут орать, плевать друг на друга и разбираться — кто какой партии, кто какой нации, а кто просто козел…
Девки! От этих ждать больше нечего. Пора понять:
Родину продали не большевики, не троцкисты, не кооператоры. Ее продали все мужики! Это они продали нефть, лес, уголь и на эти деньги устроили всесоюзную пьянку, а чтобы добить нас окончательно, еще и борьбу с пьянкой.
Они предали нас! Они лишили нас улыбок! Сегодня наша баба улыбается, только если ей меньше трех и больше восьмидесяти — когда она еще ничего не знает и уже ничего не понимает.
И у них еще хватает наглости нами гордиться! Конечно, кое-чего мы добились. Одна из наших стала летчицей, другая — чемпионка по лыжам, потому что так и не смогла купить другой обуви. Третья удачно вышла замуж и ходит по ковровой дорожке за все? нас. Эти могут отдыхать.
Но остальным пора действовать!
Образовать всесоюзный союз баб! А лучше — фронт. И поставить перед ними ультиматум: или они дают нам власть — или мы им не даем!.. Эта мера в Древней Греции имела громадный политический эффект: Твердо договориться — и никаких. Исключение сделать для спецназа доброволиц с целью привлечения твердой валюты.
Пусть знают: время работает на нас! Благодаря науке скоро вообще можно будет обходиться без них, добиваясь того же эффекта, но без запаха перегара.
И чтоб прекратили эту гулянку в нашу честь Восьмого марта! В этот день от них особенно тошнит.
Все в наших руках. Не исключена коалиция с зелеными и голубыми. Эти не обманут, по крайней мере, не будут обещать…
Подруги! Вчера было рано, сегодня еще можно! Опираясь друг на друга, мы вылезем!
За нас — природа. С нами — дети. Потому что не с ними же они!
Мы пойдем другим путем. Ибо путь спасения страны — прост. Это путь от бабы — к женщине.
Пройдем его — победим!
08.03.92
«Не с-с-ыпь мыне соль на р-р-рану-у-у!
Не гав-варр-ри навызыр-рыд!..»
Как можно говорить навзрыд, неясно. Ну и плевать. Главное, шикарно. Главное, душа горит. Или болит, что ли.
Гимн времени — блатная песня.
Раньше она была частью музыки, как зона — частью территории. Сегодня территория съежилась, потому что расширилась зона.
Музыка, язык, житуха — все приблатнилось. Повсюду свои паханы, свои шестерки. От детсада до крематория. Кожаная куртка — золотая цепь. Куда ни плюнь, хоть в ту же музыку.
Сцену делят как территорию рынка.
ПЕРВАЯ ЗВЕЗДА (Второй звезде). Концерт заканчиваю я, ты понял?
ВТОРАЯ ЗВЕЗДА. Скорей сам кончисся.
ПЕРВАЯ ЗВЕЗДА. Я — звезда!
ВТОРАЯ ЗВЕЗДА. Ты звезда? Это я звезда! А ты к звезде рифма!
ПЕРВАЯ ЗВЕЗДА. Кьяяаааа!!!
И ногой — в кадык!
ВТОРАЯ ЗВЕЗДА. Бах! Бах! Бах!
И пулю — в кишечник!
И всплакнут кореша художников:
— Не сс-с-с-ыпь мне с-с-ссоль на рррррра-нуууу-у!..
Бельканто, бля.
Писатели, на кодлы разделясь, друг другу предъявляют козью морду.
— А ну, канай с моего кабинета!
— Сам растворись — это наша хаза.
— Что? Ай, братки, держи меня! Ай, замочу гада, чучело пожгу!
— Кьяяаа!!!
— Бах! Бах!!!
Инженера душ.
Экономика подзаборная, политика подворотная, культура ботает по фене.
В тексты указов хочется вставлять пропущенные междометия. «Постановление, бля, об усилении борьбы, бля, с преступностью».
Споров и дискуссий нет — везде разборки. В ларьке — разборка, на телеке — разборка. В думе — разборка в первом чтении.
— Братаны! Этот премьер, он на кого тянет? Он на законников тянет! А ну, голосни ему по темени!..
— Только голосни, я авторитета кликну! Референдум сбоку — ваших нет!
Сиплое время разборок, и во всех ты лишний. О чем говорить можно только языком подземных переходов. А другого уже и нет. Жуем все баланду из матерных корней и латинских суффиксов. Там, бля, префектура, тут бля, дефолт.
Эти орут, народ в кризисе, те орут, народ на подъеме! А народ латынь до конца не понимает, но предчувствует точно: кто-то опять крупно сворует.
Почему за бугром жить легко? Потому что все четко — одни честные, вторые — воры, третьи — в полиции, которой первые платят, чтоб она ловила вторых. Каждый при своем. А тут уже не понять — кто кого ловит, кто кому платит, кто у кого ворует… Все смешалось в диком доме… Профессия перекупщик краденого у час изжила себя — некраденого в стране больше нет
Время канает вперед, друганы вы мои огневые.
Прямиком туда, где под напором зоны территория наша сожмется в последнюю точку. Где в крутейшем кабинете под сенью башен и звезд сойдутся всенародные авторитеты. Кожаная куртка, золотая цепь,
И понесется над страной заветное:
— Не сссыпь мне ссс-соль на ррр-рану-у-у!
А фраера, вроде нас, подхватят:
— Не гавар-ри навызырррыд!..
Подпевать будем стоя, руки по швам — как поют гимн.
— Гимн демократии, победившей в последней разборке.
Последнее время упрекают, что много ругаюсь.
Мол, каждое второе слово — «козел».
Прислушиваюсь к критике и делаю из нее практический вывод: критики — козлы. Но отключимся от склок. Включим радио.
В эфире треск. Это великие перевернулись в гробах и сцепились в скандале.
— На, слушай теперь! Твоя работа!
— Моя? А кто сто лет орал: «Это я изобрел!»?
— И правильно орал! Я изобрел! Но изобрел — ра-ди-о! А не «Радио — сто один»! И не «Радио-семь»! И не «Радио-макси…»
* * *
— Ша, Попов! Молчи, Маркони! Не мешай слушать!
* * *
— А теперь, друзья, к нам сюда прозвонилась Аленка! У Аленки большое горе, у нее был мальчик Филя, которого она любила, но вчера она оставила его навсегда, и поэтому сейчас по Аленкиной просьбе для мальчика Фили я толкаю в эфир последний компактик, который только что притаранил в студию наш Петюня. Кстати, Петюня простужен, — не зарази нас Петюня, ха-ха! — и сейчас тут варит себе кофеечек. Надеюсь, он плеснет и мне. А пока мы насладимся крутой командочкой (средней внятности англоязычное бормотание) с ихним последним забойным хитом (англобормотание)…
* * *
Доморощенные рэйнджеры эфира, путаясь в деепричастиях, кайфуют на ультракоротких волнах. Мы за то и боролись — лишь бы они не кололись.
О,бэби!
Но вот уже и потраченные временем дядьки и тетьки, задрав штаны, хромают за этим комсомолом. Уже и флагманские станции, где гудит еще эхо державного левитановского рокота, вдруг заголосили над головами сограждан, как муэдзины в Стамбуле.
— Радио России-и-и-и-и-и-и-и! — надрывается солидная некогда волна.
— Мая-а-а-а-а-а-к! — блеет другая!
Вырубаем радио — врубаем телевизор. И тут же начинаем любить радио. Потому что этих же еще и видно…
* * *
Щелк! — «…а те, кто обвиняет нас в коррупции, сами по уши сидят в коррупции… но эти факты нами уже переданы в комиссию по дерь… то есть коррупции, которая работает…»
Щелк! — «…не чисто, а безупречно чисто!..»
Щелк! — «…и уже вскрыла факты коррупции сил, которые пытаются не допустить разоблачений про коррупцию, которую пытаются свалить на…»
Щелк! — «…жареный арахис и много-много вкуснейшего шоколада!..»
Щелк!
Щелк!
* * *
В вольном эфире Родины весело плещется мутное единство формы и содержания. Единство содержания в том смысле, что все вещающие — за Россию и против тех, кто против России. Единство формы в том, что до такой всеобщей корявости никогда не опускалось даже бывшее радио бывшей империи. Ну и хрен с ним. Мы не для падежей побеждали. Мы побеждали, чтоб телерадиоволна перестала быть огородом коммуняк и ихних прихвостней. Tеперь, братва, мы в своем праве И потому в наш эфир теперь каждый может забежать, как в общественный туалет, и сделать то же самое.
Выключаешь изображение — получается радио (см. выше). Выключаешь звук — получается угадайка: телевидение какой страны ты смотришь? Сумасшедшей — правильно, но все же какой именно? Наиболее зоркие уверяют: все-таки это мы в России, мы дома все-таки. Они утверждают: зеленая в клетку рубаха плюс синий галстук на экране дают именно нашего парламентария, тем более он опять поискал пальцем в носу, в чем виновато само телевидение, разжигающее… забыл что.
Да и стыдно уж клевать этого парламентария. Он не виноват. Это нам урок: выбирать новый парламент из числа овладевших носовым платком, если такие уже есть, что не факт. Но вот этого телеведущего мы с тобой точно не выбирали Мы с тобой не знаем, откуда он впорхнул в студию, этот безумный попутай ка. Ахнул, ухнул, хохотнул, ущипнул какого-то мужичка, вроде даже президента (правда, бывшего, нынешнего под рукой не оказалось, а то б он и ему не спустил!), и дерзко так намекнул, что лично он его, бывшего, никак не одобряет. Тот было пригорюнился, да этот про него уж и позабыл, зато нас с тобой заметил. Так прямо нам с тобой, миллионам, и сказал: «Звоните, мои дорогие, мне в прямой эфир».
Это, значит, мы с тобой, миллионы — его дорогие, попугайки этого.
* * *
Что приятно, не один он там. Их — стаи.
Которые совсем молочные, чего-то там на своем птичьем языке блекочут насчет компактиков. Кто постарше, производит интервью. Причем исключительно эксклюзивные, ты понял? Тут на днях одна из этой стаи очень эксклюзивно того художника прищучила.
«Как же, — говорит, — вы можете честные картинки рисовать, если родилися при Сталине?» Тот экал, бекал… Смехота! (Вообще-то он не художник был, а поэт. Или даже композитор. Да наплевать на него, главное, она в такой блузочке была — караул.)
Вообще же у волшебного ящика два варианта развлечений. А если выкинуть за скобки рекламу и тень борьбы с коррупцией, то вариант один.
В ящике — поют.
То есть мы будем так условно называть то, что они там делают.
Нет, конечно, мы за то и боролись, чтоб не коммуняки назначали, кому петь, а чтоб любой… Забежал, отстегнул — и музицируй. В конце концов, сортир теперь тоже платный, правильно?
Конечно, преувеличение, что каждый может. Отбор дарований ведется, и даже тщательный. Потому что случайно набрать на все каналы такое количество юных (не знаю как их назвать, чтоб не засудили) нельзя.
Что приятно — это что все с разной вокальной манерой. У которого гантеля в ухе — это Вовик, а которая босая, в тулупе, — Эльвира… Или нет, босая — это Юрик. А Калерия у них главная по клипам. Ох, последний клип у нее улетный! Помнишь, там такой паровоз, а она на фоне топки колготки снимает — видно, ей жарко от страсти. Кстати, о борьбе с преступностью. Вот же они, каждый вечер несколько татуированных амбалов суетятся в дыму, а стойка микрофона все никак не ломается. По сравнению с тем, что они поют, «Мурка» — это как бы «Аве, Мария». А эти из МВД все бормочут, что преступники в розыске. Чего разыскивать — включи ящик!
* * *
Впрочем, все ерунда.
Попов с Маркони помирятся.
Парламент выберут. Еще получше этого.
Радио с телевизором разовьются. Искусство юриков через спутник доносится уже до самых дальних пастбищ. Ну, снизилось поголовье овец, ничего, овцы втянутся. Наше поголовье тоже чуток снизилось. Тоже не страшно.
* * *
Даже детей не жалко. Они же другого не видали. А мы им не расскажем.
А расскажем — они не поверят и сделают поярче изображение и погромче звук.
10.10.93
Значит, вы думаете, что все эти люди, кричащие, что черных вон из Москвы, что жидов вон из России, что иуду Ельцина вон из Кремля, и заодно, что слава Сталину, — вы всерьез думаете, что эти добрые люди — носители какой-то идеологии? Вы и впрямь считаете, что вон та белоглазая тетка с раззявленным в крике ртом и красным флажком — борется за фашизм? Или за коммунизм? Или что она знает разницу?
Вот что, батенька. Не приезжайте к нам через десять лет! А прямо сейчас же поезжайте в Домодедово. Так у нас это… Реторта неона, сторож небесных ворот. Так поэт написал, большой фантазии художник. Проще сказать, аэропорт. Ну, так они это место назвали. Из начитанности.
А вам, батенька, приспичило, допустим, в Новосибирск. Конечно, могло приспичить и в Абакан, тоже славное место. Или в Душанбе, где якобы дыни. Но тебе, Ермак ты наш, именно в Новосибирск загорелось.
— Алло, справка? Рейс 171 вылетает по расписанию?
— По расписанию
Дураков нет верить с одного раза. Контрольный заход:
— Справка? 171 по расписанию?
— По расписанию.
Что-то больно гладко. Подозрительно. А ну, третий раз.
Опять говорит, по расписанию. Не к добру
* * *
Ревущий кавардак из кожаных курток, мата, мусора, криков «Такси не надо?» (Всего за семьдесят тыщ до центра… Какой смысл за семьдесят до Москвы, когда за шестьдесят две — до Новосибирска.) Нищий деловито бормочет, что его обокрали (сожгли, изнасиловали, убили) и не хватает трех тыщ до Владивостока… может, и не врет, но для удобства считаем, что жулик, что пользуется ситуацией… До Владивостока ему… Нам самим, может, до Новосибирска… Гороскопы продают… Лотерея — можно прямо тут же огрести десять тысяч баксов!.. Выиграл — ив платный туалет. Сто рублей, и кайфуй… У дверей туалета: «Чебуреки с мясом!.. С мясом чебуреки!..» Интересное кушанье. Ас творогом чебуреков нету? Были, говорит, у одной — возле справочного бюро…
* * *
«Справочное бюро».
Почему кстати, именно бюро, почему не ателье?
За стеклом — девушка, если конечно, не вглядываться.
— Девушка, сто семьдесят первый по расписанию?
Могла бы плюнуть через амбразуру, а она подтверждает, что по расписанию.
И что регистрация идет уже, и что слушать надо ушами, и что русским языком уже по радио сказали, кажется.
* * *
И стойка есть, и цифры горят, и регистрация идет. Неужели, действительно…
Регистрируюсь. Иду просвечиваться.
«Объявляется посадка…» Клянусь, именно на Новосибирск. Прохожу в пассажиронакопитель. Пассажиронакапливаюсь.
За окном этой грязной стеклянной кишки (реторта неона) стоят крылья родины. Неужели улетим? Не верю!.. Но вот она идет за нами.
* * *
Вот она пришла за нами, аэрофлотовская мисс лет пятидесяти в золотых коронках и нечистых сапогах.
— Сто семьдесят первый! Новосибирск, пошли за мной!..
Неужели улетим?
* * *
Не улетим.
— Переносится на сутки, — орет золотозубка, — самолет сломался.
Значит, он сломался, когда мы уже прошли регистрацию? Значит, они не знали? Значит.
Ну, дальше как положено. Тоскливые вскрики типа «Возмутительно! Вы не имеете!..»
Золотозубка четко послала.
Пошли. Облепили амбразуру «Начальник аэропорта». (Ну, так они это место назвали — аэропорт. Из садизма.) Там вторая мисс, даже миссис — в мохеровой кофте
«По техническим и погодным причинам «Аэрофлот» ответственности не несет.»
Нормальный пассажир понимает. Но тут один тупой попался. (Это я был.)
— А по каким, — говорит, — несет?
Остальные попались тоже неумней. Ну, рейс такой.
— Вы хотя бы обязаны…
— Хотя бы гостиницу..
— Хотя бы автобус…
Один вообще чокнутый. (Опять вроде я)
— Хотя бы, — говорит, — кофе бы людям дали!
Ответ ее был гениален.
— Ради бога, — сказала аэромиссис. — Через суд.
Поступь прогресса сотрясает землю отечества! Еще вчера — пошел в ж… Сегодня — кофе через суд.
Правовое государство, о необходимости которого…
Практически построено.
* * *
Опускаю дальнейшие мелочи. Опускаю пропихивание к выходу через мешки, толчки, шелестящие вопросы кожаных: «Помочь с билетом, брат?» Опускаю путешествие из Домодедова в Москву, и назавтра из Москвы в Домодедово. Опускаю, что опять все справки наврали. Опускаю, что и назавтра не полетел… И что опять кофе — через суд. И опять из Домодедова на Большую землю… И вообще опускаю все, о чем уже и до меня и после…
* * *
А вот там одна девушка молоденькая сказала громко: взять бы автомат и всех их тут…
И по глазам ее было видно: могла бы. И тот мужик— мог бы. И вон та, с ребенком, — тем более…
* * *
И вот если бы автомат был у каждого пассажира… у аэромисс… у всех там в этом воздушном клоповнике… Или на железнодорожном… Или на почте… На рынке… И вообще… Когда уровень этой взаимной любви уже перехлестывает линию ординара… Плюс пятна на Солнце… Да плюс автомат…
Каждый второй дом давно бы стал — Белым.
* * *
Кстати, на выборах-то опять всех победим.
Так что триумфу победителей посвящается.
31.10.93
Историю угробили — раз. Денег нету — два.
Отсюда — три: кто виноват?
«Лица кавказской национальности».
Так ты и пишешь, так мы и читаем. А мы — это тебе не мохнатые шовинисты и люмпены, а наоборот, гуманисты и либералы, то есть мыслящая часть, проще говоря, мы с тобой. Плюс Колька Рыжий, хотя он, конечно, не мыслящий, а такой долбо… ну, неважно.
А важно, что позор. «Лица кавказской…» Меня, как интернационалиста, прямо рвет. Совсем, что ли, у твоей газеты масла в голове не осталось? В наше горючее время! В нашей многоцветной стране! «Кавказ!.. Кавказ!..» Совесть у тебя есть? Кавказ — он что, один? А допустим, Урал тебе что, не горы? Что, эти с Урала, сюда не едут? Значит, не виляй, а объективно меня информируй: лица уральской национальности.
Легкого хлеба ищешь. Про Кавказ-то каждый может, тут на журналиста и учиться не надо. Они ж все загорелые. Мы их и без твоей газеты знаем, загорелых. А насчет остальных у тебя тишина — прямо до позора. Правду не видишь — не ной, что подписка не идет!
Короче, бери свой репортерский блокнот, пойдем на бульвар. Потренирую тебя, как проводник на местности. У меня-то на всякие лица нюх — бультерьеры завидуют.
Впереди, видишь? У которой из сумки макароны торчат? Однозначно: лицо нечерноземной национальности. Они там все при сумках с макаронами… А вон курят двое, наш озоновый слой коптят. Справа — лицо курильской национальности. Слева — лицо курской. Про магнитную аномалию слыхал? У нас тут все магнитные бури от них, от аномальных… А который на скамейке, газету твою читает, — этих мы с самого начала так официально и называли: лица инородской нации. Из-за чего многие из них возгордились и прописались там, где нас с тобой нет, а главное, Кольки Рыжего. Из-за чего мы с ним огорчены на оставшихся…
Ну как, врубаешься помаленьку? Тогда тебе проверочная задачка на дом. Определить национальность личности, если мамаша личности — лицо западносибирской национальности, а папаша — лицо беломорско-балтийской, которое вследствие непрерывной пьянки приобрело межнациональные черты… Словом, сам же видишь, по бульвару нашему каких только лиц не шляется. А ты в свой газете одно заталдычил: «кавказской, кавказской…». Где твоя журналистская ответственность? Да разве ж мы имеем право в нашей демократской прессе всех этих чучмеков в одну кучу — что, мол, понаехали чурки разные? Нет, мы обязаны крайне деликатно и уважительно: а не много ли, ребята, в нашей гостеприимной столице развелось лиц енисейской национальности? Ну, енисейской, это, конечно, для примера. Я категорически отвергаю, чтоб кого-то выделять.
Учти, журналист, мы обязаны помнить, что мы с тобой интеллигенция, хотя и народная. И носовые платки у нас у многих уже, и те стихи мы в школе учили. Все флаги в гости будут к нам, а как же. Но Пушкин, он не мог всего предвидеть, как Ленин. Что эти флаги, которые к нам понаехамши, лицами своих наций будут напрягать наш исторический культурный центр.
Плавно перехожу к истории. Меня, журналист, даже бесит: почему ты в Мавзолей вцепился, прямо как в эти лица? Нет, спасать исторический облик — это и ежу понятно, это и Колька Рыжий бы понял, если б, конечно, протрезвел. Он даже пьяный бы понял, что в настоящий момент для нашей демократии нет задачи первее, чем вытащить из саркофага тело вождя и перепрятать в другое место. Народ сразу приободрится, поверит в Господа и станет работать как немец.
Вообще, снос — освежает. А снести Мавзолей и вовсе есть дело чести, доблести и геройства. Вернее, поддела. Потому что восстанавливать историю — так до конца! Хватит полуправды! Навалились все на одну несчастную гробницу, прямо стыд. Кончай, журналист, пялиться на Мавзолей, лучше назад обернись. И ответь: с какой стати на нашем историческом месте жирует этот магазин? Где, кстати, лица всяких национальностей так и кишат. Ихний ГУМ есть накипь на священной иконе нашей истории. Тем более такие цены… Его и в помине не было, когда история уже была. Взорвать и срыть, во имя истоков!
Но магазин — пшено. Ты снова обернись. Стены, башни видишь? Вот кто внаглую попирает наш исторический облик! Вскрылись документы: никакого Кремля не было, а история уже была! Конечно, многие втянулись, что он тут торчит, особенно иностранцы. Но нам с тобой что важней — ихние привычки или родная история? Ну и восстанавливай правду, не бзди! Сперва выковырять из той башни часы. Часов не было, а история уже тикала. После часов свинтить звезды и заместо них водрузить исконных орлов. Орлята учатся летать, понял? И не слушай верещание всяких нафталинных старух, что якобы под этими звездами у них вся жизнь прошла. Что дороже — ихняя стрекозиная жизнь или наша история? Потом, конечно, орлов тоже снести, прямо вместе с башнями, и этих Минина-Пожарского, и церкву пестренькую. Не забыть брусчатку вывыротить — брусчаткой и не пахло еще, когда история наша уже возносилась по спирали. И вот так, без мухлевки и халтуры, докопать до первоисточника. До самого мезозоя. Или до меозита? Надо уточнить, который из них древнее, чего-то я не помню. И ты, небось, не помнишь, и даже Колька Рыжий — вряд ли. Хотя когда мезозоя еще не было, Колька-то уже был… Короче, журналист, задачи ясны. Тут одна заноза — где взять средства на конверсию нашей истории. То есть откуда бабки, как говорят юные банкиры, перемигиваясь.
Плавно перехожу к бабкам. Идея простая, как табуретка, и решает все проблемы в комплекте, потому что увязывает наш финансово-исторический облик с нашим же культурным уровнем и с географией мотающихся по нашему бульвару лиц.
Короче: хочешь гулять по нашему историческому центру с лицом своей захолустной национальности — гуляй, никто не тронет. Если, конечно, за то, что мы твое лицо не трогаем, будешь нам бабки отстегивать. А мы эти бабки и пустим прямиком на очищение истории, включая ремонт теплосети и борьбу с рэкетом. На рэкет наши власти в крутой обиде — он им налоги недоплачивает…
У идеи один недостаток — не моя. А лично нашего плодоносного начальства. Молодцы! Похоже, с Америки содрали. Там наверняка: кто свое лицо чикагской национальности в Нью-Йорк сунул — сейчас же бабки на стол… Зато и живут!.. Все есть — и история, и Майкл Джексон, и биг-маки. Но теперь и у нас все будет — даже еще больше. У нас-то вообще куда ни плюнь — центр. Тут — культуры, там — науки, здесь
— наркомании… А всякие нации между центрами так и мелькают! Лицо туда — лицо сюда!.. Если в каждом центре с каждого лица — бабки, это ж сколько истории вернуть сможем! Сколько гробниц снести! Такой облик восстановим — мир содрогнется от восхищения! Живые деньги по бульвару мимо идут — аж карман чешется… Гляди, вон еще два лица кавказской… Верней, приамурской… Или задунайской?.. Нет, тут какая-то смесь сложная… даже я в тупике… Что-то больно у этих лиц хари противные… Так и врезал бы… А ну-кася, поближе… Тьфу, журналист!.. Это ж витрина! Это ж мы с тобой отражаемся!.. А на заднем плане, гляди — Рыжий! Значит, проспался, выполз на водопой… Сейчас он поближе подгребет, тоже отразится крупным планом.
И будет тебе, журналист, полная витрина нашего гражданского общества.
09.01.94
Так, теперь по культуре.
Значит, прекратили все плевать, материться и грызть ногти. Всеобщая формула культуры открыта, причем мною. Прошу конспектировать.
Тут некоторые долдонили, что дело в строе. Ну нет уже того строя. Никакого уже строя нет — ну и что? Ты-то остался!..
И не ты один — вокруг толпы спасателей культуры. Орды. Число создаваемых фондов больше числа спасаемых ими храмов. Хотя меньше числа воруемых икон. Потому что иконы — одна сторона культуры, а который их спер — другая сторона той же культуры.
Но это — мелочи. Главная проблема культуры — народ не здоровается. Навык бытовых приветствий утерян, как секрет булатной стали. Поздоровался — насторожил. «Что — здрасьте? На себя посмотри».
Конечно, не все так плохо. В консерваторию еще ходят. Причем многие без охраны, и даже на время Чайковского отключают сотовые. Тем более, Чайковский не сам, а со спонсорами. Концерт для двух банков с оркестром. В антракте сразу включаешь сотовый и бежишь сам понимаешь куда. Потому что Чайковскому уже все равно, а твой организм еще полон жизни… И ты устремляешься. А там уже, конечно, не Чайковский, а Булгаков. Как у него тот профессор бесился. Если, говорит, я все время буду делать мимо, это что ж будет? А то и будет, что есть. И не только в консерватории. По всей территории великой страны население убежденно делает мимо. Конечно, виноваты коммунисты. Неправильно вели народ к цели.
Хотя в целом культура при них цвела. Народ в трамвае не голых баб читал, а «Братьев Карамазовых». Театры, как амебы, не размножались. МХАТ — как дзот стоял! Большой — как броненосец «Потемкин». Справа по борту — «Щелкунчик», слева —
«Спартанок»! Мелкий лебедь на цыпках трепетал. Крупный погибал по расписанию.
Культура как космос была. Внизу премьера — вверху стыковка, тут — приезд цирка из Мордовии, там — выход через люк над Голландией. Кстати, в Голландии культура вялая — спутников нет. Одни тюльпаны. Я как-то забегаю — ну, с той же целью, что в консерватории… Кошмар, слушай, — всё в цветах, не разберешься, где там куда… Как представитель культурной космической державы, стою среди тюльпанов в нелепом положении. Тем более помню инструкцию, что у них там везде камеры… Ну, собрал волю в кулак — и так до Шереметьева. Помню, туман был, но сели четко, ориентируясь по обонянию.
Теперь даю формулу:
«Культура страны есть способность ее населения извиняться, здороваться и не делать мимо».
Эти три кирпича — базис. Остальное — все эти консерватории и спутники — надстройка, типа храма. Тут все как раньше. Храм — ударный объект пятилетки. Взяли встречный план — освятили досрочно. Во имя светлого небесного будущего. Кстати, где оно тут?
— Дети! А ну, не орать, а ну построились! «К борьбе за Божье дело будь готов! — Всегда готов!» В храм шагом — марш!
Вообще, когда строем, с культурой, конечно, проще. Не «здрасьте», а «здравия желаем». Не «извиняюсь», а «виноват». Но проблему третьего кирпича это не снимает. При каждой мишени голландца не поставишь. И строй тут не поможет.
Придется оттачивать глазомер поодиночке, до тех пор, пока вся страна не усвоит на практике формулу трех кирпичей, во что верю как истинный патриот отечественной культуры.
1997
Доля России — женская доля.
Как житуха, девушки? Да где вы все? Ау!!
Хочешь найти женщину России — нажми кнопку.
Спортивная блондиночка, распахнув синие глаза, на фоне Арктики жует жевательную резинку «Дирол» без сахара с ксилитом, предохраняя свои зубы с утра до вечера. Слышь, Маруся, значит, и ты теперь в полном порядке и не будешь визжать как резаная под районной бормашиной.
Четко цокает каблучками светская львица. На ходу протыкает шину мужниного авто, затем кромсает ножницами его же сорочку. «Женщина, которая держит свои сбережения у нас, может позволить себе что угодно!» Ну, Маруся, давай, значит, и ты тоже проткни своему что-нибудь! Других сбережений у него нет.
Женская доля России — кино в ящике.
По первой программе — «Мэгги, не прячь пистолет в лифчике». По второй — «Джулия, твой виски отравлен». По третьей — «Хуанита, у дона Альберто от тебя снова будет ребенок». Судя по бормотанию телевизора, он стоит в иноземной психушке. Но нет, Маруся. Это твой дом, Россия.
Где женская доля трудна, как выбор.
Да при чем здесь эта Дума? Думскими выбирашками занимались только эти женщины России в кавычках— их на всю страну человек тридцать плюс Хакамада.
Женщины без кавычек придавлены проблемой подлинно драматического выбора — выбора прокладок. Выбор идет каждые пять минут по всем каналам, включая систему «Орбита», в присутствии всего мужского населения страны. Уже каждый старик, инвалид, алкоголик и либерал знает, что выбрать трудно, ибо прокладок до черта, и все — самые удобные в мире. Хочешь совет, Маруся? С учетом обстановки бери наши, камуфляжные…
Трудно тебе, Маруся.
«Бош» или «Сони», «Карден» или «Аристон». Это не то что «Зюганов или Жириновский». Те — только до следующих выборов, а «Индезит» прослужит долго. Но зато тех в урну ты кинула бесплатно.
Судя по ящику, самая главная проблема у баб России — выбрать, в каком именно ночном клубе расслабиться после дневной укладки шпал. Девки, мы где сегодня? Мы там, где «Мартини Бьянко»?
Там все не поместятся.
Где остальные? Судя по ящику, в очереди к доброй Марии в белом халате. «Мария, что делать?» «Спокойно, — говорит Мария с улыбкой леденящего душу сострадания. — Надо дать мальчику панадол — и у него больше никогда ничего не будет болеть…»
Дракула отдыхает. Он отдыхает, а добрая Мария уже всучила панадол старушке, у которой тоже все пройдет навсегда.
Женская доля России — тяжкое бремя красоты.
Деловито перебирают бледными ножками королевы и мисс. «Миски», как называют их циники. «Мисс Москва». «Мисс Тула». «Мисс Кривой Рог». Поедет в Анталию «мисс Очарование». «Мисс Грация» — на Кипр. «Мисс Обаяние» получит шубку и вернется в Тюмень. «Миски» желают стать моделями.
Хотят моделировать — делать Марусе жизнь с кого.
Ибо доля России — женская доля. Правда, на днях одна кричала, что где-то тут, вне ящика, есть какая-то другая жизнь и бродят какие-то другие женщины, у которых и доля какая-то другая. Достаточно, мол, выглянуть в окно…
Не дай Бог! Мы же не случайно окно на улицу заменили «окном в мир». В этом окошке вид веселее.
Вылезать за пределы ящика вообще есть преступная глупость — там же снег не убран, там тетка пьяная в подземном переходе батон продает, там в троллейбусе не пихаются топ-модели, там сельский клуб забит досками, и не слыхать воплей «Ваши аплодисменты!» и «Приз в студию!» Там, вне ящика, и впрямь можно наткнуться на неизвестные дорогим телезрителям существа, одни из которых, видимо, и есть женщины России, а другие, что еще страшнее, ее мужчины, о которых умолчим, чтобы не омрачать начало этого крысиного года… Нет-нет, там, вне ящика, какое-то все ненатуральное, придуманное.
А нам, девочки, правда нужна.
Мы же помним, доля России — женская доля. Так что хватит болтать! Нажимай скорее кнопку. Айда, девочки, смотреть про нашу настоящую жизнь.
1996
Вы еще ничего не знаете, а мне тут такое сообщили! Мне сообщили, что я — академик. Ну, образовалась такая Академия Сатиры, что ли, и Юмора.
И вот я там, значит, академик.
Я скажу, приободрился. Потому что сбылись мечты.
Как-то всегда хотелось. Белый халат, ермолка, домработница Дуся, слова типа «голубчик» и «мой юный друг». Такой академический академик, из кино пятидесятых. Сегодня-то академик — это плешивый тип в мятом костюме, который всю жизнь просидел в секретном бункере, изобрел дико секретную гадость и получил за нее премию — настолько секретную, что сам о ней не знает.
Но неважно — какой академик. Все равно звучит. Действительный член. Член-корреспондент. Лучше всего почетный член: тут чем меньше потенция, тем выше почести. Правда, ходит слух, что среди академиков тоже есть жулики. Хотелось бы верить, но, скорее всего, врут.
Потому что в стране уже установился такой уровень вранья, что самые честные здесь теперь — это астрологи. У них, по крайней мере, логика. «Луна вошла в неблагоприятную фазу, так что пенсионерам в среду не следует рассчитывать на кефир». Проверить невозможно, оспорить невозможно. Луна, действительно, вошла, и кефира — нет… А что голова трещит — все претензии к Меркурию. Тебя же вчера ясно предупредили: «Меркурий вот-вот упрется в Козерога», а ты опять напился как свинья.
Да, астрологические академики — самые надежные. К тому же, в отличие от прочих, они изящно излагают. «Россия три года будет лететь над пропастью, но затем Юпитер сместится, и мы приземлимся на мягкое место и возродим духовность».
Верю! Тем более прогноз подтверждают иностранцы, что для местных академиков — главное.
— Ваши соображения о ситуации в России, сэр?
— О! Россия — большое будущее, но, конечно, очень большие ресурсы, но, конечно, очень сердечные люди, но, конечно, в моей гостинице «пять звезд» очень воруют.
Смешные, слушай! Его поселишь в номере с удобствами, скажешь, что это у нас такие «пять звезд», — верит. Никак не врубятся, что у нас в стране один настоящий отель «пять звезд» — это Кремль. Где, кстати, у постояльцев не воруют. Скорее наоборот.
…А вот астрологи — молодцы. Настоящие академики. Шапочка, кисточка, а главное, все время какое-то разнообразие, интересно следить.
«У Близнецов с утра возможны выгодные сделки».
«Рыб и Скорпионов ожидает неприятный секс от двух до пяти».
То есть радует, что возможны варианты. Потому что остальные-то бубнят одно и то же. Все статьи, передачи и выступления начинаются фразой: «В то трудное время, в которое мы живем…» О чем бы ни говорили. О коксовой батарее — «В это трудное время…», о конкурсе скрипачей — «В это сложное время…», о пользе презервативов — «В это мрачное время…»
Можно подумать, у них будет другое время. И другая жизнь. Заявляю как академик: не будет!
Ни времени другого не будет, ни места.
Ни друзей поумней, ни врагов поблагородней. И женщин других не будет — более отвечающих нашим высоким запросам: чтоб готовила, получала в валюте и была развратной девственницей. И шуток поостроумнее не дождетесь, и шутников повеселее.
Да, эта звездная академия тоже может врать. Даже наверняка. Не врут только сами звезды. Но пока их честный свет дойдет сюда, мы уже уйдем отсюда, из созвездия под названием «Здесь и сейчас».
Ну, тускловатое; ну, не центр галактики. Но — наше. До тебя его не было, после — не будет. Проникнись — и померцай остальным по-хорошему.
Ну хоть лично мне мигни разок.
В знак того, что не зря тут клокотала моя академическая мысль.
199?
Уютно сидя в блиндаже,
уютно вытянувшись в окопе,
уютно укрывшись в воронке от снаряда,
уютно забежав за блок-пост,
уютно скрючившись в реанимации,
уютно опускаясь в братскую могилу,
и все вместе уютно устроившись у телевизора…
Освобождаем заложников!
Во главе с главным. Он, как узнал, дико огорчился. Генералов — на ковер. Как вас, говорит, понимать?., мать! Ну, те от ужаса потеют, потому что сами не знают, как их понимать. Особенно тот пограничник, он-то воображал, что граница — это между теми, кто внутри, и теми, кто снаружи, а оказалось, границы все теперь прямо тут, внутри… Он начал было: виноват, опозорен, в отставку… Тоже, цаца! Все опозорены, и ничего, а он… В отставку ему. Обойдесся!.. Кстати, у нас в доме между подъездами граница тоже открыта, и бомжи туда-сюда шастают и гадят… ну это к слову..
Короче, как главный им всем вставил, так они ему в секунду — план. Детальнейший — вплоть до дыма. Потому что в дыму легче работать снайперам. Их тридцать восемь ровно. И все следят за целью. Причем каждый — за своей! Цель, понимаешь, направо — и снайпер направо. То есть все до мелочей предусмотрели. Даже образовали штаб — по выборам. Правда, пока неизвестно — для выборов кого. Он пока не решил, он в феврале решит, как будет лучше для россиян, понимаешь. А штаб-то уже будет. Чтоб отслеживал. Дума, допустим, направо, и штаб направо. Но это в феврале. А в январе главная цель — спасти заложников. Причем главная цель — наказать террористов. Правда, тут этот помятый правозащитник опять выскочил, начал вякать, что двух главных не бывает, что одно всегда будет главнее другого… Примитив. В диалектике не сечет. В правовом государстве главное — неотвратимость наказания. Но параллельно неизбежность поощрения. Поэтому между залпами «Града» слышна пирушка победителей.
— А кто будет главный по бюджету? Из яблоков? А по обороне? А давай так: мы вам — комитет по налогам, а вы нам — по обороне, а этому, нервному — по контролю за водкой и охране детства от материнства… Какие женщины? Нету больше в России этих женщин, они в прошлой Думе были!.. А в коридоре воет — это не женщина, это в коридоре телевизор, это она там в Кизляре… то есть в Трабзоне, она с парохода с этого… Кстати, в странах, где цивилизация, там с террористами не чикаются. Ну-ка, глянь в зеркало, скажешь, у нас с тобой рылы не цивилизованные? Так что эти бандиты и боевики у нас получат. И заодно спасем заложников, а правительство — в отставку. Ну, кого удастся. В смысле кто убежит, и мы их найдем и допросим, может, он боевик. Кстати, боевик и бандит — у них права разные?
А у нас другие права. Даже святая обязанность. Тщательно подготовиться — и спасти этих настырных заложников с парохода… Есть данные, что уже вышли в нужный квадрат наши малошумные подлодки… Цель направо — и перископ направо, цель налево — и лодка туда. И атомной торпедой пониже ватерлинии, ювелирно — чтоб не замочить заложников…
Кстати, заложники — это, в принципе, кто? Это кто не влияет. Это когда безвыходка. Когда ему говорят лежать и он лежит. Когда его спасают и он покорно ждет снаряда.
Великая страна заложников. Власть направо — и мы направо, власть налево — и мы туда. Все — в залоге.
Мой прогноз в борьбе с терроризмом: про заложников скоро пойдут анекдоты. Это обозначит, как говорят пошляки, что мы, смеясь, прощаемся с прошлым. То есть что уже совсем к нему привыкли.
А будущее… Вон оно — слышишь из роддома крики? Да нет, пока не Радуев — еще одна родила… Мальчик? Нет? Ну, все равно радость.
С новорожденным заложником вас, мамаша.
1996
Как март — так заводят они старую песню
— Ай ты, наша рыбка-зайка, ай ты, сладкая!.
С праздничком тебя, дорогая наша космонавтка! Расцветай нам на радость, золотая ты балеринка! Ну, как не купить тебе в этот день мимозу, сюська ты наша!
Как во имя твое не вынести мусор!
(Так они острили еще при царизме.)
Дай те, Боже, здоровья покрепче, валютки потверже и этого самого по охотке — причем именно по твоей! Ах, ты курочка!
Ах ты, мать твоих детей!
А ну, давай, Клавка, тащи еще пузырь! За тебя ж гуляем, зараза!
Сколько раз его просила — празднуй молча. И так тошнит.
Последняя надежда — на феминисток.
Эти из нас самые серьезные.
Который мужик с ней первым поздоровается — убьет. Поздоровается вторым — ранит.
Вовсе не поздоровается — засудит.
А теперь повылазили еще и мужики-феминисты. То ли потеряли ориентацию, то ли обнаружили совесть.
Их, просветленных, единицы.
День и ночь волнуются о нашем положении.
До того возмущаются нашим бесправием — аж смотреть боязно.
На днях один себя за грудки схватил.
— Почему, — кричит, — женщин мало среди начальства? А?! Я вас спрашиваю!
(А глаза честные-честные. Явно, депутат.
И такой просветленный. Явно, феминист.)
— А потому что их много среди чернорабочих! — сам себе ответил шепотом.
И в рыданиях забился.
А еще он дискутирует — не запретить ли аборты. Ну, бесчеловечно же, девушки!
Залетаешь из-за этого гада ты, а дискутирует он. Хорошо бы мнением его мамаши поинтересоваться.
Да ну их всех.
Есть же и хорошее на свете — вон, хоть колготки «Леванте».
Ну, действительно.
А то еще на лыжах всех обогнали. Тем более в Японии.
А самое-то главное… Ну как его… Да нет, не Киркоров… Погоди, вспомню..
А, ну вот! Теплеть же стало!
Солнце, девки!
Скоро эта дрянь кончится, слякоть эта.
А там… Возьмешь своего — ив Турцию.
Ну, хотя бы своего, черт с ним.
Нет, вертится Земля, конечно, мужиком.
Это он ручками-ножками сучит, крутится, суетится… Но держится Земля на бабе.
Как острит тот феминист — на женщине.
Подпевай же веселее, несчастный!
Подхватывай старую песню Марта:
— Спасай нас и впредь, о ласточка!
Храни тебя боги, о дивная!
1997
Открыли, что Вселенная расширяется, и тут же — на банкет.
Чтоб скрыть главное: Вселенная расширяется, но мир сжимается.
Из глобуса вышел воздух. Шарик съежился и опал. Понятие «за горизонтом» стало означать «на том свете». На этом горизонт прекратился. Солнце больше не всходит и не заходит — просто челночит между твоей кухней и спальней соседки.
Космонавты возбуждены:
— «Земля», «Земля»! Земля-то уже совсем маленькая!
— Шутки на орбите! — орет Земля. — Сокол-два! У тебя сбор слюны по программе!
— Да не шутки, — бормочет «Сокол», — а маленькая… Вон Париж, а вон рядом Сызрань. Прямо сливаются. Париж даже побольше…
Верить не хотели. В Сызрани-то бывали, и от мысли, что Париж с ней может слиться… Но потом сами съездили во все места и поняли — «Сокол» прав. Мир сжимается. Сперва исчезли расстояния, теперь пропадают различия.
Нет больше смысла пересекать границу. Включил компьютер в Балашихе, вошел в Интернет, вышел в Уругвае — один к одному. Там грипп, и тут грипп. Там от тебя жена ушла, и тут — от тебя же… Местные языки и диалекты слиплись в один глобальный:
«Ю хэв мани, ай вонт ю».
Расизм теряет почву — и белые и черные одинаково отстираны отбеливателем «Эйс» в новой упаковке. Остались мелкие нестыковки по климату. Там уже сезон дождей — тут опять сезон грязи. Но уже и там и тут — панасоник, фанта и мулинекс — надо жить играючи…
…Он и так был на грани, но добила его эта овца. Они ее клонировали, несчастное животное. Ночью метался и орал — ему снился Арбат, забитый барана ми с одинаковыми пятнами на лбу..
Проснулся в поту. Накинул трусы и — на вокзал, на электричку… И напрямик — через леса, поля, болота, мимо геологов, егерей, браконьеров… Пограничная собака потеряла след. Подняли вертолеты. Чтоб не засекли, сломал рацию, выкинул компас, по звездам вышел точно к океану — не к тому, неважно! — переплыл, питаясь планктоном, и снова — по тундре, через ущелья, по кишащей автогонщиками пустыне… Вошел в саванну, вырвал из пасти льва попугая, научил кричать «Козлы!», выпустил. И — по хребту, по водопаду, в самые дикие, жуткие, где не ступала нога.
И там, в этих джунглях, нашел!
Они вышли из папоротников. С луками и копьями, не нюхавшие пороха и табака, все голые, хотя уже познавшие стыд — женщины прикрывали листьями уши.
Вот же оно, Господи, хотел он заплакать.
Спасибо, Господи, хотел он заплакать.
Нетронутое, первозданное, заплакал он.
Ты сохранил, Господи!..
И тут к нему вышел вождь с кольцом в носу и в знак дружбы вручил священную реликвию племени — прокладку «Олвэйз плюс».
Он забился, завыл, стал тыкать в себя отравленной стрелой, но вождь снял с кольца в носу мобильный, вызвал службу спасения 911. Те примчались, смазали йодом, дали снотворное и вернули в большой мир. Который, пока он спал, съежился до размеров его комнаты, и все, что есть в мире, уместилось в ней — панасоник, фанта и мулинвкс — надо жить играючи.
И он проснулся и зажил как надо. Играючи-играючи. Как надо.
И последнее, что изредка нервирует его, — расширяется ли все-таки Вселенная?
Вспомнит про это, насупится, подойдет к окну, уставится туда, где был некогда горизонт, и длительно мыслит, почесывая пятно на лбу — как раз между рогами.
1998
Была у одного мечта — стереть грани. Между городом и селом, между мозгом и мускулом, между кукурузой и желудком.
Мечтатель не дожил, но греза сбылась — в части искусства.
Тут уже стерты не только грани, но память, что они были. Что была черта, отделявшая количество художников от качества художества.
Сегодня ни качество никого не интересует, ни количество. Граней нет — есть рейтинг. У этого рейтинг опять упал. А у того никогда и не поднимался. Этот небритый рейтинг прополз в искусство из шахмат и сексопатологии. Там он определял достижения — здесь он их заменяет. «В последнем хит-параде Даниель по рейтингу сравнялся с «Ариэлем». Да, один из них певец, а второй — стиральный порошок № 1 в Европе. Ну и что — поют одинаково.
Рейтинг торжествует, грани стираются. Хотя с разной скоростью.
Грань между скульптурой и тем, что этот парень налепил у нас на каждом углу, пока еще видят все — кроме давших деньги. Грань между балетом и отсутствием координации уже и за деньги никто не видит. Да какая грань — тот Моисеев и этот Моисеев. Упразднилась грань между провалом и триумфом, хотя в случае провала банкет длится дольше.
Путь от великого до смешного один шаг — и мы этот путь прошли. На окружающих нельзя смотреть без смеха — настолько все уверены, что они великие. Хотя ты-то точно знаешь, что великих всего двое. Первый — ты, второй — ты в зеркале.
А вообще, скромность творцов — за гранью.
— Ты фильм видел?
— Нет.
— Потрясающе! Грандиозно! Зал рыдал!
— А чей фильм-то?
— Мой!!!
Все это — на фоне неуклонного стирания грани между мужским и женским. Процесс обоюдный. Навстречу отрядам Перебежчиков-мужиков несутся эскадроны баб-дезертирок. Некоторые так часто меняют ориентацию, что уже вконец запутались и даже не знают, с какой стороны садиться в телепередаче «Про это». (Скорбный диспут тех, кто этого не может, с теми, кто этого не хочет, при участии экспертов, плохо помнящих, что это такое.)
Где исчезают грани, возникают смежные профессии. Импрессарио в законе. Продюсер-авторитет. Гастрольная деятельность жива только усилиями региональной братвы. Пацаны-меценаты встречают, поселяют, организуют аншлаг и не скрывают уважения в сауне.
— Какие люди, блин. Народные артисты. Моя Людка от тебя — кипятком!..
Такой душевности не бывало со времен Третьякова. Новые братки отличаются от старых администраторов тем, что, во-первых, больше платят, во-вторых, меньше пьют, в-третьих, все-таки выпив, могут от любви замочить, о чем потом пожалеют, но лучше сесть на поезд, не дожидаясь.
Но и бояться, во-первых, глупо, во-вторых, поздно. Ибо грань между братвой и богемой стирается на глазах. Уже сейчас по виду не понять — кто из зоны, кто из ВГИКа. И те, и другие в татуировках, и те и другие целуются при встрече. Конечно, братва пока не так сильно матерится, а богема пока не называет друг друга «брат». Ничего, вот-вот сойдет на нет и эта последняя грань.
И воплотится в житуху мечта — чисто конкретно.
Все люди станут — братья.
1998
Это не дата. Это веха. До нее наша история была чередованием двух лицемерии.
Одно именовалось У-Нас-Не-Пьют, второе — Пьянству-Бой. Во дни первого считалось, что зла не существует. Во времена второго — что с ним усиливается борьба. Иногда караул сбивался с ноги — тогда одновременно утверждалось что у нас не пьют, и что при этом пьют все меньше. Логика смущала только новичков-иностранцев. Абориген, плюя на логику, жил практикой: дают красное — пропало белое, пропало белое — ждут розовое… Закрыли рюмочные — открыли ларек, закрыли ларек — открыли подъезд… Как на качелях.
И вдруг… Молодые не представят. Старики не выразят.
Как эта партия, долгие годы под свои же тосты кирявшая вместе с народом, вдруг объявила собутыльнику: пить нельзя!
Вообще!
Народ остолбенел — это было поистине новое мышление. Местом, чтобы объявить о тотальной битве с выпивкой, выбрали Грузию — уже одно это обещало по-настоящему крупный, исторический идиотизм. Дальше — только успевай вспоминать…
… и «сухие» черноморские теплоходы, где пассажирский контингент, выпив в первую же ночь то, что пронес с собой, весь остальной круиз прожигал жизнь с помощью лимонада. Глядя на эти плавучие кладбища веселья, чайки сходили с ума…
…Бетховена и Пушкина — первый сочинил песенку со словами «Бездельник кто с нами не пьет», второй бездумно предложил: выпьем с горя, где же кружка… Оба имели проблемы на радио…
…и безалкогольные свадьбы, где «Горько!» звучало издевкой…
…и лица официантов в первые дни после… и звездные часы ночных таксистов…
…и как на полку легла половина фильмов, а в остальных исчезла половина кадров…
…и приемы с одним нарзаном, на которых ихние дипломаты делали вид, что так и надо, а наши — что сами не местные…
…и, конечно, того неизвестного инструктора райкома, который не убрал бутылку из ящика рабочего стола — и положил билет на стол. Где ты, человек чести? Отзовись, мы тебя — в Думу!..
…А еще…
Все! Хватит топтать вчерашний день — настала новая жизнь!
Логика победила. Глупой войны с алкоголем партия больше не ведет. И умной не ведет. Ни одна партия.
За бутылку в ящике стола сегодня никто не тронет. Держи в своем ящике хоть целый ликерно-водочный завод. Только плати налоги. Или откупись.
Прежние начальники были ханжи. Надирались по-тихому, легши на грунт, за бетонным забором… Всплывали на поверхность только протрезвев. Лицемерие закрытого общества. Сегодня эра искренности, стесняться глупо. Выпил — не выпил — иди к людям. Хоть ты префект, хоть депутат, хоть дирижер. Главное, не сильно качайся возле трибуны в канун выборов. Мы качающимся парал…ментариям страну не доверим…
В целом с той атмосферой страха покончено. Все эти разборы на парткомах, на месткомах. Тоталитарный мрак. Теперь у нас каждый есть личность с правами человека… то есть человек с правами личности… согласно хартии… или декларации… Короче, свалился возле этой урны — лежи спокойно, о плохом не думай: ты под эгидой ООН…
* * *
Было глупо — стало наплевать. Вместо бездарной войны — никакая. Визги «Споили наррод!» заглушены бульканьем презентаций.
Качели — в другую сторону…
Правда, говорят, «новые русские» не пьют. Ну, по чти. Молодцы! Аплодирую им обоим… А еще, говорят, на днях в одном поселке все мужское население влетело б реанимацию. Со смешными результатами вскрытия: оказалось, кишки мужикам прожег вовсе не «Мартини Бьянко»! Отсюда парадокс: в стране еще не все русские — «новые». Как и нерусские, впрочем.
Отсталые бабы в том поселке выли по-старому.
* * *
Эту дату-веху мы отметили юбилейным заседанием с одним достойным человеком.
«Я думаю, — сказал он, наливая, — что всю эту антиалкогольную кашу заварили зашитые. Зашитый есть проводник всякого экстремизма».
«Согласен», — согласился я.
И мы выпили — против экстремизма.
«Мировой опыт показывает, — сказал я, наливая, — что пессимисты чаще спиваются, чем оптимисты. Когда страна начнет лучше жить, она не будет столько пить».
«Согласен», — сказал он.
И мы выпили — за оптимизм.
Мог бы возникнуть вопрос: будет ли она вообще жить, если будет столько пить?
Но мелкие частности только омрачили бы наше юбилейное торжество..
28 декабря 1999
Пристали: почему ты ни слова о Чечне? Остальные уже доложились, некоторые даже по два раза. Тебя что, такая трагедия не потрясает?!
Не потрясает.
Потрясение есть острое изумление. Нету изумления. Комедия бы изумила. А трагедия… Что значит — таких не было? Ты-то почем знаешь? Тут же степень трагизма традиционно измеряется числом покойников. А число неизвестно, потому что засекречено. Что значит, от кого? От тех, кто еще не покойник, чтоб не суетился раньше очереди. Хотя просочилось — по закрытым данным живых в стране пока еще больше. То есть успех операции налицо. Такова уж наша боевая традиция: успех — неизбежен. Рухнул дом — успех снаряда. Устоял — успех кирпича.
Вообще, Чечня — это когда сбрендивший врач пытается лечить психа, возомнившего себя психиатром. При этом окружающие удивлены результатами лечения и обижаются на вранье персонала. До хрипоты: «Нам же врут же! Это как же! Это нам же!..»
Ну, действительно: за всю родную историю нам никогда не врал никто, и вдруг.
Нет, если что и потрясает, так не факт вранья, а качество. Истинно марочное вранье: без малейшей примеси логики — даже лживой. На фоне этой пенистой враки очень убедительно звучит словосочетание «права человека».
— Какие права?! Какого человека? Где этот человек?
— Вон он!
— Где?
— Да вон лежит, босой!
— Это не тот! Этого уже опознали, сейчас будут запаивать… А тот где? Тут комиссия по его правам приехала…
— Вон он! Вон вскочил, побежал! Жмуриком прикидывался! Не видишь? Глянь через прицел! Эх, ушел, гад, в подвал юркнул!..
Вот из-за таких юркающих комиссия не может определиться — то ли тут прав человека вовсе нет, то ли есть, но их попрали. А которых права попрали, не участвуя в дискуссии, сидят в подвале — ждут, когда их закидают гранатами.
Как — во имя чего?! Да целый же комплекс! Во-первых, ихние права, во-вторых, вообще законность, особенно чтоб нефть не сосал, кому не положено… Такой узел — головная боль. А тут еще в коридоре эта мамаша убивается, мешает решать вопросы… Мы вместе с ней, конечно, скорбим… Всеми комитетами… Надо с максимальной теплотой… В смысле, чтоб в секретариате на нее потише орать… А ей тоже поскромней надо быть, она у нас не одна — это он у нее был единственный…
А на его танке не было тогда той брони, ты пойми, мамаша! Потому что постоянно же нападки на армию! Но тут мы уже поправили — уже лично отдан строжайший приказ: броню чтоб со всех сторон немедленно-моментально! И об исполнении чтоб сей же час!..
Яволь, ваше благородие. Броню за три дня — теперь, а не за три месяца — до того! Браво. Прямо-таки слепящий стратегический гений! Но я бы дальше пошел. Я, ваше благородие, так полагаю: не на орехи играем! На карте целостность и, как ее, легитимность! И не вонять, как разные вонючки, а проявить ответственность — упредить развал федерации! Для чего по всем субъектам этой проклятой федерации нанести точечные атомные удары! Хирургические. С целью пресечь формирования и расщепляющиеся наркотики, после чего восстановить детсады на облученных территориях!..
Одна комиссия, вторая комиссия — то им фактов мало, то им факты не те…
Уже говорил, повторяю для комиссионеров: факты в наших пенатах значения не имеют. Здесь факты всегда врут, а вот ощущения — никогда. А ощущение одно: из всех вариантов власть безошибочно выбирает наихудший. Как бы это народу с властью договориться — чего б они не решили, народ четко исполняет — но на сто восемьдесят градусов. Уж давно бы ворвались в коммунизм, или в рай, что даже проще.
Милый дом. Отчий край. Вечерний звон.
Полигон бракованных вариантов. Чего ж ты хочешь добиться от нас, Господи? Поглядеть, сколько еще продержится тут венец творения?
На пределе уже, Господи. Темная пустота уже свищет в пробоинах наших душ. Видно, забыл Ты навесить на нас дополнительную броню. Так поторопись, если Ты все-таки есть. И если хочешь сберечь любимых чад — хотя бы часть! — для новых богоугодных свершений…
И тут — как в скверном триллере — звонок: «Включи телевизор, Листьева убили!..» Влад Листьев теперь. Теперь — без Влада.
Опять заголосят: «трагедия»! Опять — «будут брошены все силы». Опять один в телевизоре потребует, другой с трибуны провизжит… Тот персонально заверит… Этот возьмет под личный контроль…
Включи свой телевизор, Господи.
12.03.95
Сто один призыв к Первомаю.
Сто пятнадцать — к Седьмому ноября.
Партия бодро призывала, народ, зевая, откликался, поскольку был жутко монолитен и до испарины сплочен вокруг партии.
Кончено!
Старой партии нет, новые даже смеха не вызывают.
Народ раскололся на узкие компашки. У каждой — свой пиковый интерес. Призовешь всех объединиться — со всех сторон орут: «С кем, с этими придурками?» Что справедливо.
Так что мои призывы — дело добровольное: кто последует — молодец. Остальные будут занесены в компьютер.
Сперва общеисторические призывы:
1. Да здравствует двадцать седьмая годовщина пятидесятилетия Великого Октября!
2. Да здравствует наш народ, в части, дожившей до годовщины!
Далее призываю по группам и отраслям.
11. Работники и работницы! Соединяйтесь!
7. Да здравствуют наши шахтеры!
8. Да здравствуют наши нефтяники и газовики!
03. Да здравствуют наши женщины — из них вышли шахтеры, нефтяники и газовики!
33. Модели и манекенщицы! Залог ваших побед — готовность к самоотдаче!
81. Труженики ГАИ! Вечнозеленый свет моему автомобилю ВАЗ-2107 гос. номер «о 03-40МТ»!
Здравицы и приветствия
20. Братский привет свободолюбивым мужчинам Африки!
19. Горячий привет труженикам СевераI Пусть вместо мазута греет вас тепло наших сердец!
26. Привет, Галюня! Моя уехала!
53. Члены Государственной думы! Ну, полный привет!
Ъ. Работники Центробанка! Больше рублей и других мягких игрушек!
33. Да здравствует агропромышленный комплекс! Учение Фрейда живет и побеждает!
41. Да здравствуют наши туристы! Искренние соболезнования жителям Кипра и Анталии!
10. Слава комсомольцам и пионэрам тридцатых! Вечная благодарность за все, что они не успели!
00. Да здравствуют наши Южные Курилы!
000. Нашим Южным Курилам — полный банзай!
27. Да здравствуют Узбекистан и Киргизия, не претендующие на Черноморский флот!
Далее — разное.
8. Да здравствует свобода совести! Верующим секретарям обкома многая лета!
007. Слава ветеранам! Не толпись у окошка, старый хрен!
98. Избиратели России! Ваши голоса — наше богатство!
И — главное:
1. Соотечественники! Сдохнем, а доживем до следующей годовщины этого Октября!
00. Ура.
Впрочем, на «Ура» не настаиваю.
07.11.94
Государственный флаг — трехцветное полотнище цвета хаки с болотной бахромой. Охраняется охраной.
Государственный герб — птица цвета хаки в обрамлении пулевых отверстий, образующих надпись: «Миру — мир!» Охраняется охраной.
Государственный гимн — песня со словами цвета хаки. Исполняется охраной стоя.
Основное занятие населения — скотоводство, выборы и охрана. Причем охрана — во-первых. Страна состоит из охраняемых объектов и охраняющих субъектов. В метро — охрана, на вокзале — охрана, при туалете — платная охрана: ты заплатил — он отвернулся.
К охране общественного порядка теперь еще добавилась охрана личной жизни. Нанял охранника — спокоен за жену. Потом нанял агента, и спокоен за жену с охранником.
Охрана — градусник культуры. У входа в музей — два охранника, у входа в дискотеку — двадцать. Концерт поп-звезды на стадионе вообще похож на операцию Второго Белорусского фронта. Сперва милиция, потом десантники, потом автобус с охраной, потом джип с охраной, потом мерседес с охраной — в сопровождении мерседеса, — потом спецохрана с телефонами, рациями, миноискателями, потом ГАИ с мигалкой, пожарные с мигалкой, ОМОН, ВДВ, МЧС — без мигалки, потом скорая с мигалкой, мусоровоз с мигалкой, санэпидстанция без мигалки, потом телохранитель мужа с мигалкой, потом муж без мигалки, но с фонарем, потом бультерьер с двумя мигалками и сиреной, и только потом уже, наконец, лично сама певица Глаша со своим суперхитом: «Я не девочка, я мальчик, ты в меня не тыкай пальчик».
Призвание — охрана, одежда — камуфляж. Спецназ в камуфляже, чтоб обмануть террористов. Террористы в камуфляже, чтоб обдурить спецназ. Остальное население камуфлируется, спасаясь от тех и других.
В большом городе вдоль тротуаров стоят пятнистые ребята с записными книжками — для мыслей. Мысль на всех одна — номер твоей машины.
Камуфляж — больше чем форма. Это как скарлатина — пятна снаружи, зараза внутри. Это когда мозги цвета хаки жужжат в особом режиме. Это только у нас на вопрос: «Как он себя чувствует?» — могут ответить: «Он работает с документами». И ответ понятен.
ВОПРОС: Почему до сих пор не нашли того, который средь бела дня подъехал на БМВ, связал охрану, погрузил республику в багажник и скрылся в подворотне?
ОТВЕТ: Нами был введен план «Перехват», потом план «Сирена», потом план «Кольцо», потом общий план «Атас-2», так что поиск успешно продолжается…
Конечно, продолжается — они ж его до сих пор ищут в той подворотне, а он давно тут у нас, на банкете — с бокалом нефти в руке.
Камуфляж — узоры воображения на правде цвета хаки. Сними камуфляж — в чем выйдешь к людям?
В отсутствии камуфляжного платья срам короля прикрывает одна охрана.
Да и та — камуфляж.
Предновогоднее-2000
Кратчайший. Потому что времени в обрез — век уходит, а надо еще в магазин.
Вообще трудно было себе представить.
Что вопреки всему.
Двухтысячный, черт подери!
Приятно окинуть взором.
Первую тыщу помню не очень. Какие-то племена, какие-то переселения, побивание камнями и тотальный разврат.
Вторая тыща — как на ладони.
Разврат упорядочился, чередуясь с прорывами ума. Булатная сталь. Васко да Гама. Изобретение какавы. «Мальборо». Пультик для телека. Выборы в России,
Газет — отчетливо помню — не было. Потом появилась — для отдыха лордов. Потом везли в трюме парохода под юбками до Одессы, откуда эта искра распространилась, вызвав удушливое возгорание.
В целом, народу покалечило много.
Тамерлан. Аустерлиц. Испанка. Выборы в России.
Это был фон, на котором боролись за подписчика.
Петрарка. Пирамидон. Пирл-Харбор. Прокладки, конечно.
Выборы в России.
Но отрицать смешно.
Да, коррупция и СПИД. Зато одноразовые шприцы и Интернет. Плюс эти же, но с крылышками. Прокладки высокого полета.
Плюс выборы. Не скажу где.
Тысячелетие клятв — поднять зарплату, снизить налоги, отдать землю и не лезть в кишки. И где это все, — интересуется человечество, — ну, где?
Да, эту рифму возьмем с собой и в новый век.
Туда же перейдет склока с мавзолеями.
Зачем они — это раз, зачем их трогать — это два. Плюс вечный вопрос — откуда деньги, которые на выборы? Особенно в России?
Куча нерешенного.
Моя любимая, вы угадали, духовность. Возродить в новом веке раз и навсегда. Открыть при казино часовни.
Короче, как рявкнул один из нашего пока тыщелетия, работы до…
И больше!
Засучив рукава — во имя прогресса и сочувствующих дам!
И чтоб честные-пречестные выборы — да хоть в той же России. Успех заранее отмечаем по полной программе.
Итоги уточняем в оставшиеся часы.
То есть врубаем «Эхо Москвы» и по-быстрому выбираем писателя века, мелодию века, животное века и антитеррористическую операцию века.
И выборы века — в России, а то где же.
И за все это условно-досрочно выпиваем первую.
И, совмещая итоги с перспективами, наливаем последнюю в этом, по-русски говоря, миллениуме.
С Новым Годом!
С новым Веком!
С новой Тыщей!
До новых встреч на кратких курсах!
Декабрь 1999
* * *
Когда житье не в радость,
Иль вовсе нет житья,
Когда в окошке — гадость,
А в зеркале — свинья,
Когда из всех извилин,
Положенных башке,
Одну лишь ощущаешь,
И ту — в прямой кишке,
Когда все, в общем, ясно,
Лишь не решил пока —
Под поезд, или в петлю,
Иль к чашке мышьяка,
Тогда возьми бумажку,
На ней настукай стих
И тем стихом порадуй
Читателев своих!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги