Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 1 - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Александр Дмитриевич Григорьев (ЧАСТЬ I ПОМОРСКИЕ БЫЛИНЫ (СТАРИНЫ) И ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ) #4

ЧАСТЬ I ПОМОРСКИЕ БЫЛИНЫ (СТАРИНЫ) И ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ

ПОМОРЬЕ И БЫЛИННАЯ ТРАДИЦИЯ НА НЕМ

Маршрут поездки. — Природа и пути сообщения. — Быт экономический и духовный. — Собирание старин-былин. — Результаты поездки. — Способ записи. — Отношение населения к собиранию и записыванию. — Выводы. — Перечень мест, где существуют старины-былины, и лиц, которые знают их.

Летом 1899-го года я предпринял свою первую этнографическую поездку на Север главным образом для собирания старин (былин)[53]. Всего я провел в ней больше месяца: из Москвы я выехал 5 июня, а обратно в Москву из Архангельска выехал 8 июля.

Собираясь на Север, я хотел посетить на Зимнем берегу д. Золотицу, а потом проехать на р. Мезень, поездить по ней и почтовым трактом вернуться в Архангельск; но так как я располагал только июнем и началом июля, а на восток пароходы начинали тогда ходить только с середины июля, то я переменил свой план и поехал на запад от Архангельска, в Поморье. Маршрут моей поездки был таков: из Архангельска на пароходе Архангельско-Мурманского пароходства я приехал в г. Оне́гу, из г. Онеги добрался пешком в д. А́ндозеры (в 12 вер. к северо-востоку от г. Онеги), на лодке и частию пешком в д. Камени́ху (на р. Онеге, на 15 в. выше г. Онеги), Жеребцо́ву Гору, Средний Двор, Нау́мовскую (по-народному Пота́йбельё)[54], затем проехал из г. Онеги на пароходе в д. Ню́хчу (на запад от г. Онеги на морском берегу), из Нюхчи на почтовом карбасе в д. Ко́лежму (в 50 в по морю на запад от Нюхчи), отсюда на пароходе в посад Суму́ и обратно в Архангельск, а из последнего по железной дороге в Москву. Таким образом я посетил 9 поселений, но записи я произвел только в пяти местах: Онеге, Андозерах, Каменихе, Нюхче и Колежме.

<...> Местность, лежащая по южному берегу Белого моря, начиная с г. Онеги, называется Поморьем. У южного берега Онежского залива, на котором расположена эта местность, раскинута масса гранитных островков, которые называются «лу́дами». Эти островки начинаются уже с р. Онеги, у устья которой находится остров Кио с Крестным монастырем, основанным в 1657 г. патр. Никоном. Прибрежная полоса берега представляет гранитную равнину, на которой по местам возвышаются горки гранита, застывшие волны коего образуют уступы. В некотором отдалении от берега на гранитном основании появляется слой земли, все увеличивающийся в толщину по мере углубления в материк. Сначала, когда земляной пласт еще тонок, на нем находятся болота и луга, а затем, когда этот пласт делается толще, на нем растет лес. Для поселений человека наиболее пригоден, конечно, достаточно толстый земляной пласт, а так как он находится иногда довольно далеко от моря, то и поселения человека расположены в нескольких верстах от моря (напр., дер. Колежма приблизительно в 4, д. Нюхча в 20—25, посад Сума в 5—6, город Онега в 15—18 верстах). Следствием гранитной подпочвы является присутствие в реках массы камней и порогов, что затрудняет плавание даже на карбасах (лодках), не говоря уже о брамах (барках) и яхтах, на которых можно двигаться только во время бывающих два раза в сутки приливов и отливов.

Пути сообщения между приморскими деревнями бывают различны в зависимости от времени года. Зимой, когда замерзают болота, между деревнями устанавливается зимний временный тракт. Летом вследствие растаявших болот зимнего сухопутного тракта не существует (постоянный почтовый тракт отсутствует в большей части Поморья, верстах на 150, от д. Унежмы до п. Сумы и далее), поэтому единственным средством сообщения является водный путь по рекам и морю[55]. Но этот путь, вследствие мелей, камней и порогов в устьях рек, затруднителен и не безопасен; во время же сильных ветров, подымающих волнение в море и устьях рек, этот путь становится прямо опасным (так как карбас может залить, опрокинуть или разбить о камни) и даже совсем прекращается на несколько дней, вследствие чего у жителей, питающихся в большей части береговых деревень привозным хлебом, выходят запасы и им приходится голодать. Осенью же и весною дело еще ухудшается: тогда совсем нет путей сообщения. Осенью вследствие бурь, туманов и темноты пароходы перестают ходить, вследствие чего прекращается летний путь; зимней же сухопутной дороги еще нет, так как выпадает много дождя, а болота еще не замерзли. Весною же зимний путь прекращается, так как на нем тают снега и болота, вследствие чего на нем можно утонуть; а летний путь еще не действует, так как пароходов не пропускают (иногда до первых чисел июня) льды. Поэтому осенью и весною население поморской деревни бывает отрезано в течение нескольких недель не только от остального мира, но даже и от соседних деревень.

По почве и климату южный берег Онежского залива доступен для земледелия, но занимаются им не везде одинаково: на восточной половине больше, а на западной меньше или даже вовсе не занимаются. В г. Онеге и деревнях, окружающих ее, занимаются земледелием (в д. Андозерах, по отзывам крестьян, хлеб родится сносно и если не хватает кое у кого своего хлеба, то потому, что маловато земли). В д. Нюхче земледелием занимаются уже мало и много покупают хлеба. Сеют здесь главным образом ячмень и рожь. С дер. же Колежмы начинается местность, где в прибрежных деревнях земледелием не занимаются, а косят только сено. Впрочем, в Колежме раньше сеяли хлеб, но когда рыбный промысел на Мурмане стал приносить больше, чем земледелие, то последнее забросили; теперь здесь есть только маленькие огородики при избах (но и то больше для славы), обыкновенно же огородом и полем называют здесь луга, страдать здесь значит косить.

Из промыслов, имеющих важное значение для жителей, надо отметить в г. Онеге занятие на двух лесопильных заводах, а по деревням ловлю рыбы. В деревнях, лежащих на северо-восток и юг от г. Онеги, занимаются ловлей речной рыбы параллельно с земледелием; здесь ловят и семгу, для чего ставят поперек р. Онеги заборы. В деревнях, лежащих на запад от г. Онеги, рыболовство приобретает все большее и большее значение. Здесь не довольствуются ловлей рыбы из своих рек, озер и Белого моря весной и зимой, а уезжают на лето для ловли ее в Ледовитый океан, на северный берег Кольского полуострова, называющийся Мурманом. На этот промысел, имеющий важное экономическое значение для Поморья, отправляется буквально все мужское население даже с девятилетними подростками, за исключением немногих должностных лиц (старшины, писаря и сотского; десятскими являются уже женщины). На этот промысел стараются попасть возможно раньше. Те, которые оставили суда на зимовку на Мурмане, отправляются туда самой ранней весной через Кольский полуостров или же немного попозже уезжают туда на пароходах Архангельско-Мурманского пароходства. Те, которые имеют свои суда под деревней, ждут освобождения моря от льда и первого попутного ветра, чтобы выехать туда; но часто они долго не могут дождаться продолжительного попутного ветра: несколько времени подует ветер на северо-восток, а потом повернет в обратную сторону и несет с собой парусные суда поморов. Ездят на Мурман крестьяне на яхтах (парусных судах с двумя мачтами, без рей, подымающих до 5000 пудов). Яхты имеют наиболее богатые крестьяне, а более бедные нанимаются к ним в работники. Проработав лето на Мурмане и продав свою добычу или на Мурмане или в Архангельске, поморы накупают в Архангельске муки и других припасов и нужных вещей и возвращаются к осени домой. Когда замерзает море, они ловят рыбу также и из-под льда. Кроме того, зимой крестьяне охотятся, рубят и возят лес. Леса на Севере казенные; крестьяне получают из них в год по 7 бревен около 4½ вершков в верхнем отрубе. Остальной лес, годный для рубки, продается как крестьянам, так и купцам. Срубив и свезши лес зимой, крестьяне весною сплавляют его к устьям рек и к лесопильным заводам. По р. Суме гонят лес крестьяне из внутренней местности, известные под названием бурлаков.

Поэтому круг занятий мужского поморского населения распределяется приблизительно таким образом: ранней весной — ловля рыбы, идущей вверх по рекам, поздней весной и летом — рыболовство на Мурмане, а зимой — рыболовство из-под льда (дома ловят между прочим камбалу, семгу, навагу и сельдь), охота и рубка леса.

По отъезде поморов на Мурман дома остаются женщины, малые мальчики, не могущие еще ехать на Мурман, и древние старики, отъездившие туда. Но и оставшиеся дома все время заняты делом. Старики везут на продажу (между прочим в г. Онегу) наловленную весной рыбу; женщины все время прядут и ткут, потом в первый день после Петрова дня чуть ли не все поголовно отправляются в лес и ломают березовые ветви и затем в продолжение нескольких дней вяжут из них веники, после чего принимаются косить траву по болотам и лугам. Особенно усердствуют колежемки, которые хвастают тем, что накашивают столько сена, что его не только хватает для их собственного скота, но часть его можно даже продать (покупают его поморы, живущие западнее, ибо хотя у них есть луга, но жонки[56] их будто бы ленивы и не накашивают достаточного количества сена для скота). Кроме того, женщины каждый день заняты домашними делами и между прочим уходом за скотом. Здесь держат коров и овец, которых каждый день выгоняют на пастбище и пригоняют обратно; здесь держат также и лошадей, которые в настоящих поморских деревнях, лишенных летнего сухопутного пути, летом не употребляются для работы, а пасутся все время по лесам, в деревне же появляются зимою, когда на них ездят по зи́мнику, из одной деревни в другую или на море за ловлей рыбы или в лес по дрова. Свиней в Поморье нет; кур я также не видал.

Таковы в общих и главных чертах занятия поморского населения. Но эти занятия, как рассказывал мне в д. Колежме слепой старик 73 лет Кузьма Михеевич Кононов (известный больше по отчеству), были раньше несколько другие. Раньше на Мурман ходили меньше, а занимались зато солеварением, которое происходило так: напускали в неглубокий, но обширный чан морской воды, и затем ее подогревали, пока она не испарится. Но так как на это уходило много дров, то правительство запретило истреблять лес. Крестьяне думали, что тут им и гибель, но на их счастье Бог послал много сельди и семги, которых они ловят у своих берегов; а затем они стали чаще ходить на Мурман. Если мы с этим сопоставим упомянутое уже выше известие, что раньше в д. Колежме занимались земледелием, то мы получим некоторое представление о прежних занятиях населения, вытесненных усиленным рыболовством.

Население в большей своей части отличается зажиточностью (здесь можно встретить дома, коим не стыдно было бы стоять и в городе; из р. Нюхчи, при моем въезде в нее, вышло на Мурман до 30 яхт, принадлежащих нюхоцким крестьянам) и независимостью даже по отношению к чиновникам (коих называют царскими нищими). Но эта достаточность средств еще не вызвала умения пользоваться ими и не скрывает их грубости и темноты. Здесь, несмотря на достаточность средств, не умеют приготовить из хороших припасов вкусной пищи, а портят их своим приготовлением. Живут здесь в одноэтажных и двухэтажных избах, соединенных с сараем и называющихся не только избами, но также фатерами и келиями[57].

В г. Онеге и окрестных деревнях население православное. На западе же, в настоящих поморских деревнях, население, хотя и числится православным, но на самом деле раскольничье или сильно привержено к расколу; некоторые старики спасаются (молятся) в одиночку по лесам, избегая встреч с другими людьми. Параллельно с христианством, в форме ли православия или раскола, еще очень сильны следы язычества, обнаруживающегося в вере в домовых (хозе́ина, хозе́йку) и в занятии колдовством, например, при порче, исправлении и лечении наговорами, свадьбе, изгнании клопов и т. п.

Теперь перехожу к способу собирания сведений о старинах (былинах) и собиранию самых старин (былин).

Во все время своей поездки я старался находиться в близких отношениях к крестьянам: во время движения по железной дороге я расспрашивал о старинах (былинах) крестьян и крестьянок по вагонам и на станциях железной дороги; в Архангельске я с этой целью часто ходил по базарной площади и ездил с простым народом из города в предместье Со́ломбалу на маленьких пароходах Макарова, опрашивая при этом крестьян, крестьянок и калик — нищих. Благодаря этим опросам я получил много сведений о положении эпоса на восток от р. Сев. Двины и по С. Двине, записал в Архангельске несколько духовных стихов, но о положении эпоса в Поморье сведений не получил. Оказывается, что те крестьяне, которые занимаются отхожими промыслами и подолгу не бывают дома, ничего не знают о старинах (былинах); живущие же больше в деревне со своими и только изредка отлучающиеся из дому имеют о старинах (былинах) более положительные сведения.

В г. Архангельске, г. Онеге, д. Нюхче и д. Колежме я расспрашивал о старинах (былинах) интеллигентных и могущих претендовать на интеллигентность лиц. В г. Архангельске о них ничего не знали, в Онеге также, за исключением диакона собора В. Э. Титова; напротив того, живущие в большей близости с народом в д. Нюхче отставной подполковник В. С. Белоголовый и свящ. о. А. Костылев и в д. Колежме лесной объездчик Харионовский давали посильные указания.

Крестьян и интеллигентных лиц я опросил во время этой поездки свыше 100 человек.

Не имея никаких сведений о присутствии старин (былин) на западе от г. Архангельска, кроме сведений о прежних записях, я тем не менее отправился 10-го июня туда и прежде всего в г. Онегу. И здесь я расспрашивал стариков, рабочих и калик, хотя наводил некоторые справки и у интеллигентных лиц. Сначала, за неимением старин, я записывал сказки, нагово́ры и народные рецепты, но потом получил сведения о существовании здесь старин (былин), побывал в д. Андозерах, Каменихе и других, записал в Андозерах одну историческую песню, в Каменихе 5 старин (былин) и затем одну старину в г. Онеге. Отсюда я поехал 18 июня в д. Нюхчу, а из Нюхчи 26 июня в д. Колежму и в этих двух деревнях нашел более богатую жатву. Хотя затем я провел 1 день (4 июля) в посаде Суме, но вследствие нездоровья деятельных опросов не делал.

Всего я провел в поездке 34 дня, из коих около 16 дней употребил на переезды и переходы и около 18 на разыскивание сказителей, уговоры их и записи. За это время я приобрел 12 рукописей и записал всего 181 номер, в том числе 36 старин и исторических песен, духовных стихов 25, раскольничьих стихов 6, сказок 6, песен 3, песен игрищных 7, свадебных 10, свадьбу д. Нюхчи с ее обрядами и заплачками, похоронных причитаний 4, причитание при работе, наговоров 50 и лекарственных рецептов 15.

Старины (былины) я записывал только с голоса (т. е. с пения) и с соблюдением диалектических особенностей. Записав старину с пения, я затем ее прочитывал певцу или певице, прося повторить сомнительные стихи. Так как мне приходилось записывать народную речь первый раз, то сначала при записи первых номеров были некоторые недостатки, которые я устранял и устранил при записи дальнейших номеров; поэтому чем далее, тем более совершенной становилась моя запись.

Крестьяне и крестьянки, у которых я собирал сведения или которых просил петь и сказывать, относились к моему делу различно: одни доверчиво, другие недоверчиво. Причины для недоверия бывали различны. Прежде всего для населения было странно то, что образованный человек настолько интересуется его песнями, что ездит из Москвы специально записывать их: лучшая моя сказительница в д. Колежме Авдотья Ко́ппалина вполне искренно и серьезно советовала мне занять место только что умершего у них волостного писаря. Население не могло примириться с мыслью, что я занимаюсь серьезным делом, и поэтому наиболее подозрительные субъекты на место моей будто бы мнимой причины подыскивали свои причины, сообразно со своим умственным кругозором и социальным положением. Одни думали, что я «подослан от станового», и боялись, чтобы я не увел их куда-нибудь; некоторые досужие головы боялись, как бы я не предстал со своим рукописанием на тот свет и их за то не припекли[58]; раз сыграла роль случайная причина, связанная с экспедицией Этнографического Отделения Императорского Географического общества во главе с г. Истоминым: в д. Андозерах, которая находится верстах в 12 от г. Онеги и в которую я пришел поздним вечером, один знаток наговоров сообщил мне еще вечером один наговор и одну песню, подавая надежду сообщить мне еще что-нибудь на следующее утро, но утром отказался наотрез, отговариваясь незнанием; отказом ответила и другая крестьянка; оказалось, что крестьяне думали, как это объяснила везшая меня обратно крестьянка, что я «подослан от царской семьи»; эту догадку сделали они потому, что у них был раньше г. Истомин, говоривший им, что дает им плату за пение из царских денег. Менее вредным для дела было то, что в одном месте кто-то додумался, что я собираю для того, чтобы играть это потом в театре, а в д. Каменихе один крестьянин, бывший быть может в солдатах, додумался, что я шпион, хотя смысл этого слова был, кажется, и для самого выдумщика не совсем ясен. — Кроме этих общих причин недоверия, были еще частные причины, коренившиеся в общественном положении тех лиц, к которым я обращался. Некоторые старухи, кроме одного какого-нибудь духовного стиха, не хотели больше ничего петь, так как это не идет к их положению, в котором они должны сокрушаться о своих грехах и молиться, а не петь. Одна старуха в д. Колежме, сын которой торгует в д. Поное, отказалась петь старины (былины), так как ей, очевидно, было стыдно петь да еще за деньги. Старообрядцы, избегающие близкого соприкосновения с православными и интересовавшиеся прежде всего при встрече со мной, как я крещусь, и́стово или щёпотью, и давно ли пришел антихрист, уклонялись от разговоров со мною как с мирским; а один склонный к расколу, но ходивший по монастырям, сначала уверял других, что за пение сошлют в Сибирь, а потом мне говорил, что ему не к лицу петь, так как он богомолец. Встречаясь с недоверием, я старался убедить (если видел, что можно это сделать) в том, что я безопасен, и заинтересовать своим делом, прочитывая собранное мною в других местах; это часто мне и удавалось: стращавший других Сибирью и сам ссылавшийся на свое богомолье крестьянин кончил тем, что пропел хорошую старину (былину) об Алеше Поповиче и дал ценные сведения о своей местности; в одном доме старуха ответила, что она ничего не знает, но ее дочь и другая девушка пропели мне первыми в этой деревне несколько песен и указали, к кому еще можно обратиться. — Некоторые же крестьяне и крестьянки, как я упомянул выше, относились к моему делу с доверием. Это происходило от того, что они по обстоятельствам своей личной жизни были способны понять, почему одни и те же старины (былины) и другое я записываю по нескольку раз в разных местах[59].

Крестьяне относились к моему старанию записывать точно сочувственно, если они сообщали наговоры, но при продолжительной записи их длинных похоронных причитаний и старин (былин), особенно в тех случаях, когда какое-либо место повторялось (например, при троекратном вопросе Ильи Муромца сыну об имени), они обнаруживали склонность сократить: например, пропев без записи вопрос Ильи Муромца три раза, они затем при пении с записью упоминали этот вопрос только два раза, или не допевали до конца старины, говоря, что остальное я знаю сам или могу придумать получше их.

При пении крестьяне употребляют особые термины: заводи́ = начинай, заводи с конца = начинай с начала; слово = литературному стиху (т. е. одной строчке), голос не бежит — когда не могут вспомнить напева.

Теперь я перейду к вопросам, относящимся к положению народного эпоса в Поморье.

1) Былины в посещенной мною местности, Поморье, вымерев в городе Онеге, известны еще по деревням.

2) Сами певцы называют былины в Поморье старина́ми, а в верховьях р. Пинеги ста́ринами (с переносом ударения); но настоящее народное название былин знают только лучшие сказители и сказительницы, обычно же женщины называют их стихами наравне с духовными стихами.

3) Записанные здесь мною старины отличаются краткостью: размеры их колеблются от 27 до 223 стихов.

4) Наибольшей популярностью, если судить по моим записям, здесь пользуются старины-фабльё: «Князь, княгиня и старицы» (6 вариантов) и «Князь Дмитрий и его невеста Домна» (4 вар.), а из богатырских старин «Бой Ильи Муромца с сыном».

5) Кроме записанных мною старин, здесь есть такие, которых мне не удалось записать (о Садке, Хотене, Голубиной книге, Птицах и, по-видимому, Сватовстве на племяннице кн. Владимира).

6) Среди записанных мною здесь старин одна — совершенно новая, записанная одновременно со мною еще А. В. Марковым на Зимнем берегу. Это — «Вдова, ее дочь и сыновья корабельщики». Старина же «Туры» является раскольничьей обработкой начала старины о Василии Игнатьевиче.

7) Лиц, которые занимались бы специально пением старин, нет: старины поют крестьяне и крестьянки, не имеющие специального названия (я, по крайней мере, ни разу не слышал названия скази(а)тель, скази(а)тельница, ни других подобных).

8) Репертуар этих крестьян и крестьянок очень мал: обыкновенно каждый из них знает одну, две старины; и только раз я встретил знавшую более десятка (А. Коппалину); но зато в поморских деревнях много таких мелких знатоков. Это видно из того, что в д. Каменихе я записал 4 старины от 2 лиц (и мог бы записать больше, если бы, к сожалению, не подумал, что у моей сказительницы уже записывал г. Истомин)[60], в г. Онеге 1 старину от одной сказительницы, в д. Андозерах 1 историческую песню от одного лица, в д. Нюхче 5 старин от 5 лиц, а в д. Колежме 25 старин от 9 лиц, причем одна Авдотья Коппалина сообщила 12 старин. Кроме того, надо иметь в виду то, что часть сказителей не могла или не хотела петь старин, и то, что в поморских деревнях мужское население во время моей поездки по Поморью отсутствовало и поэтому истинные числа сказителей и сказительниц выше указанных мною.

9) Собранные мною старины записаны от 18-ти лиц: 14 женщин и 4 мужчин. Таким образом число сказительниц в 3 раза слишком превышает число сказителей.

10) На стороне женщин находится преобладание также и в числе пропетых старин: 4 сказителя пропели 4 старины, а 14 сказительниц остальные 32, причем одна из них пропела мне 12 старин, а раньше знала их еще больше.

11) Лица, певшие старины, были средних или преклонных лет.

12) Источниками, из коих пропевшие мне почерпнули свое знание старин, были родители, родные, односельчане и, быть может, также калики и скиты; но этот последний вопрос нуждается в бо́льшем исследовании[61]. Кроме того, один сказитель, а именно А. Аг. Поташов, говорил, что свою старину «Получение Ильей Муромцем силы, связь его с женщиной и бой с сыном» он выучил, слушая, как колежемский крестьянин Б. П. Золотовский, работавший вместе с ним, читал ее по книжке, будто бы притом печатной и написанной так, как он пел, т. е. мерными стихами. Другие крестьяне, узнавшие про Илью Муромца из книг, имели под руками книги со сказками об Илье; поэтому надо будет проверить утверждение Поташова, причем иметь в виду попытку его пропеть вслед за этой стариной о явлении Ильи Муромца переодетого каликою, к Идо́лищу[62].

13) На русский эпос в Поморье оказывают свое влияние сильные здесь еще раскольники. Здесь я записал старину «Туры», которая является раскольничьей переделкой начала старины о Василии Игнатьевиче: здесь видение малых туров объяснено в раскольничьем духе: Богородица не предвещает невзгоды над Киевом, а закапывает христианскую веру, пророча с уливанием, что не бывать этой вере на святой Руси. Здесь мы имеем дело, вероятно, с намеренным влиянием раскола. Но раскольники влияют не только на эпос, а и вообще на народную поэзию. В д. Нюхче от одной сказительницы я записал два стиха: стих «Поздо, поздо вечерамы...» и стих «Умоляла мать родная своё дитя...». Первый стих, по словам сказительницы, прислал в Поморье сосланный на Кавказ раскольник. Второй стих я еще списал в числе других стихов в д. Колежме при посещении раскольничьей кельи из бывшего там стиховодника. Кроме того, та сказительница, у которой я записал эти стихи, говорила, что бывала подолгу в раскольничьем Пертозерском скиту, где у нее есть родственница, что она там выучила эти стихи, что там им учат. По-видимому, раскольничьи стихи и переделка старины назначены для того, чтобы дать свою поэзию раскольникам вместо православной (духовных стихов некоторые здешние раскольники недолюбливают); вместе с тем они могут подготовлять православных к принятию раскольничьих воззрений.

14) Интересны ответы на вопросы, кто, когда и где пел и поет старины. Сказительница Авдотья Коппалина говорила, что раньше пели старины в Великом посту. Колежемский крестьянин Кузьма Михеевич Кононов говорил, что старухи пели их во время поста, а крестьяне учили старинам друг друга со скуки, когда без дела приходилось стоять в море на вахте. По словам сказительницы Анны Гавриловны Синицыной, пели старины: 1) на бесёдах, 2) на у́дбищах наваги и 3) в Великом посту[63]. Семидесятилетняя сказительница П. В. Посникова выучила свои старины и другое частью у матери, частью на вечеринках. Торговец смолой, родом из Усть-Паденьги Шенкурского уезда, говорил, что умерший не более 5 лет тому назад крестьянин Елизаров пел свои старины на мельнице, по просьбе съехавшихся на помол. — А. Коппалина поет теперь старины, когда ей станет скучно. Иногда она поет их со своей соседкой П. В. Посниковой. Старик-нищий с р. Уфтюги, впадающей в С. Двину с правой стороны ниже Вычегды, говорил, что вверху по р. Уфтюге соберется 3—4 человека старообрядцев и поет вместе старинки про Илью Муромца, стих об Есафе-царевиче. Отсюда видно, что женщины поют старины предпочтительно во время постов, особенно Великого, и на вечеринках, а мужчины во всякое продолжительное свободное время, когда бывает скучно.

15) Новые песни привозят возвращающиеся с Мурмана поморы.

На основании своих опросов я узнал, что старины (былины) поются вне Поморья в следующих местах:

в Олонецкой губернии:

1) Каргопольского уезда, Ловжинской волости, в д. Захарьевской (знает много Павел Петрович Гриньков, седой старик под 75 лет; от жел. дор. до Каргополя 84+12 вер. до деревни; остановиться можно у кр. Ив. Васильева или Зайкова в д. Софоново);

2) по словам Гр. Негодяева, в дд. Корельском и Коневе Каргопольского уезда калики поют старины;

3) по р. Онеге, верстах в 150 от ее устья (неизвестный крестьянин из этой местности говорил в г. Архангельске торговцу из В. Тоймы, поехавшему потом со мной на одном пароходе в г. Онегу, что он немного поет про Илью Муромца, но торговец известил меня об этом слишком поздно);

4) подле озера Выга в д. Сиро́зере знает старинки Леонтий Лукич Лайкачов, а в д. Возмосоме Григорий Микитич;

в Вологодской губернии:

5) Сольвычегодского уезда, по верховьям р. У́фтюги, впадающей в С. Двину с правой стороны ниже Вы́чегды (здесь в верховьях реки старообрядцы, собравшись в числе нескольких человек, поют старинки про Илью Муромца, стихи об Есафе-царевиче; по р. Уфтюге подниматься вверх надо на карбасе);

в Архангельской губернии:

6) Шенкурского уезда, в д. Усть-Паденьге на р. Ваге, верстах в 30 от г. Шенкурска (встреченный мною отсюда торговец говорил, что несколько лет тому назад у них умер старик кр. Елизаров, который на мельнице, по просьбе съехавшихся на помол, пел старины про Илью Муромца и быть может и других богатырей);

7) по словам нюхоцкого священника, на реке Нижней Пуе, впадающей в Вагу, слепец Петр знает стихи и старины;

8) в д. Березнике Двинском на берегу С. Двины ниже устья р. Ваги (здесь, по словам тамошнего крестьянина, изредка поют старины про Илью Муромца);

9) Пинежского уезда, Тимошенской вол., в д. Сульцах подле Суры, в верховье р. Пинеги (певший мне в д. Каменихе Онежского у. старик Иов, кр-н д. Сульцы, говорил, что у них знают старины, что проехать можно к ним по р. Пинеге на пароходах бр. Володиных или Кыркалова или с С. Двины от д. Н. Тоймы по новому тракту на верховья р. Пинеги, и что остановиться можно у его соседа Самойла Федоровича; быть может, знают старины и в д. Суре, о чем можно спросить там кр. Василия Андреевича);

10) Мезенского уезда, в д. Усть-Вашке при впадении р. Вашки в р. Мезень (крестьянин из деревни близ г. Пинеги, говорил, что он, когда был еще мальчиком, назад тому лет 50, то, будучи за тайболой (сплошным лесом) в д. Усть-Вашке, слышал, как пел там старик старину).

Печорского уезда: 11) в деревнях вокруг с. Усть-Цыльмы и 12) в Красноборской волости (крестьянин с р. Печоры из Усть-Цыльмы, служащий теперь на таможне надсмотрщиком, говорил: у них на Печоре знают старины в окрестных деревнях подле Усть-Цыльмы и поют их еще и теперь; выше в Красноборской волости поют старины и зыряне, но на зырянском языке; перевести могут отставные солдаты; поют, например, про Платова-казака, Илью, Добрыню, Ивана; по р. Печоре ходят пароходы: ранней весною, когда воды больше, они доходят до Усть-Щугор, а летом только до Усть-Кожвы; навигация из г. Архангельска на Печору начинается с конца июня, ибо раньше стоит в устье р. Печоры лед, пригнанный северным ветром[64]; — особенно хорошо попасть для сбора старин в Усть-Цыльму на ярмарку, когда туда съезжается много народа; ярмарка начинается после ледохода и продолжается с месяц, а некоторые торговцы остаются и на 1½ месяца; к ним везут из Пермской губернии хлеб, а от них рыбу и пушных зверей; в с. Усть-Цыльме у этого крестьянина есть брат-псаломщик, вышедший из 3-го класса семинарии и не хотевший поступить в диаконы: у них православных мало, все староверы[65], — поэтому служба только в праздники, а то охота)[66].

То обстоятельство, что в самом г. Архангельске я получил известия о положении эпоса только в местности, лежащей на восток от Сев. Двины, и ничего не узнал о местности, лежащей на южном и западном берегах Белого моря, следует, вероятно, объяснять тем, что крестьяне восточной половины губернии в экономическом отношении, вследствие направления своих рек и трактов, более тянут к Архангельску, куда приходят в поисках за заработками, чем крестьяне-рыболовы западной половины губернии, реки которой хотя впадают в Белое море, но которую два ее тракта (Онежско-Каргопольско-Вытегорский и Сумско-Петрозаводский) приближают к Петербургу.

В посещенных мною местах я записал старины не у всех лиц, знавших их. Одни из этих лиц отсутствовали, другие уклонялись от пения по ложному стыду или по недостатку времени, а третьи из боязни, чтобы им за пение чего-нибудь не было[67]. Здесь я привожу список лиц, знающих старины, с теми скудными сведениями о них, которые мне удалось получить.

1) В Андозерах Онежского уезда певал в молодости старины про Илью Муромца теперь уже 70-летний старик Василий Иванович Большаков; я не застал его; он — лесник и был в то время на прорубке просеки;

2) в д. Покровской Онежского уезда поет (старины ли?) старик Павел Козаков;

3) в д. Кянде Онежского уезда рассказывают сказки об Илье Муромце;

4) в д. Каменихе Онежского уезда Анна Григорьевна Каменева знает старину «Слеталася птица из-за моря»;

5) в д. Унежме Онежского уезда Павла Варзухина знает старины;

6) в д. Нюхче Кемского уезда:

а) Семен Предигин Исаков знает старины, стихи, наговоры;

б) 80-летний старик Иван Кушеркин рассказывает про Илью Муромца, Алексея человека Божия, Егория Храброго, а его отец и дед пели это;

7) в д. Ко́лежме Кемского уезда:

а) старообрядка Офимья Никонова, по словам сказительницы П. Посниковой, знает старины про Илью Муромца и Соловья-разбойника, но сама Офимья ответила мне, что ничего не знает;

б) Авдотья Ильична Лейнова знает «Голубиную книгу», но не хотела петь мне из стыда и по недостатку времени, хотя я просил ее об этом два раза;

в) глухой старик Кузьма Мих. Кононов знает про Федора Ивановича и рассказывает про Илью Муромца;

г) Соломанья Шумова знала старину «Иван Гостиный сын», но по старости подзабыла и не могла спеть ее;

д) тетка Анны Гавр. Шумовой знает про 1) Садка, 2) Чусову вдову, 3) Дуная, 4) Голубиную книгу, 5) Ивана (?) — но петь мне она стыдилась, отговариваясь забывчивостью;

е) Анна Ив. Шумова, теперь Борова́, знает «Во славном было во Новегороде», хотела было петь мне, но потом уклонилась;

ж) Авдотья Коппалина знала раньше: 1) про Часову вдову и 2) о том, как 3 тотарина увезли девицу, но забыла; из последней старины она помнит только стихи:

«Русская земля потаиласе,

Тотарская земля показаласе»;

это не Козарин, ибо сказительница его мне пропела (может быть «Саул Леванидович» или «Сватовство царя Вахрамея» или «Соломан и Василий»).

КРАТКИЙ ДНЕВНИК 1-Й ПОЕЗДКИ

Месяц и число — Места пребывания — №№ старин

Июнь

5—7 — Дорога из Москвы в Архангельск —

8—10 — Архангельск —

10—11 — Архангельск — Онега —

11—12 — Онега —

13—14 — 1) Онега, 2) Андозеры, 3) Онега — 2) № 1

15 — Онега, Камениха —

16 — 1) Камениха, Жеребцова Гора, Средний Двор — 1) № 38; 39—41 и 212 «Пинежских былин»

17 — Средний Двор, Наумовская (Потайбельё), Онега —

18 — Онега: — № 6

18—19 — Дорога в Нюхчу, 2) Нюхча — 2) № 7

20—24 — Нюхча — № 8—11

25—26 — Неудачное попадание из Нюхчи на пароход и возвращение в Нюхчу —

26—27 — Нюхча, 2) Колежма — 2) № 12

Июнь. Июль

27—2 — Колежма: — №№ 13—36

2—3 — Дорога из Колежмы в Суму —

3—5 — Сума —

5—6 — Сума — Онега —

6—7 — Онега — Архангельск —

8—9 — Из Архангельска в Москву (до Хотькова) —

Андозеро (Андозеры)

Деревня Андозеро(ы) — в 12 верстах к северо-востоку от г. Онеги, в стороне от тракта, в лесу, у озера; в ней 38 домов; есть приписная церковь; хлеб родится сносно; на Мурман отсюда не ходят.

Петухов Федор Матвеевич

Федор Матвеевич Петухов — крестьянин д. Андозера; по указанию других крестьян, он знает много наговоров и умеет «портить», но он это побоялся мне сообщить, а пропел лишь спутанную историческую песню: «Граф Паскевич и смерть генерала». Так как ее мне пришлось записывать при неудобных условиях и мне нельзя было ее проверить, то несколько слов в некоторых стихах осталось недописанными, вследствие чего я в скобках дополняю их. Выучил он ее у поморских крестьян («мужиков») в Покровском, где они жили и промышляли сельдей. Пел он ее, повторяя каждый стих с пропуском, добавлением или перестановкой частиц: ой, да, же, было.

1. Граф Паскевич и смерть генерала

Мы-то возь[мём]те, да ребятушка, графин водочки,

Мы-то напьемся нонь, да моло́дые, все мы до́ пьяна

Да запойем-ка мы, да ребятушка, песню да новую.

Мы которую, братцы, певали да на синём мори́.

5. Мы не только же песенок пели, боле и плакали

Об таком-то было об сержа́нте обуче́нные,

О втором было ковалере-то чернобровые.

Ой да чернобро́вые и черноглазые[68] свет состарелся,

Состари́лась смерть прекра́сная от изме́нушки

10. Да от такой же большой измены графа Аскевица*.

Ой да пишот письма граф Аскевиц ца́рю бел[ому],

Пишет письма граф Аскевиц царю бел[ому]:

«Ой да собирайсе, соезжайсе со вс[е]й армии,

Собирайсе, соезжайсе со всей армии,

15. Со всей армии, пехотой, с конной гвардиёй,

Ой со такима со полками, с барабанами,

Со такима со полками, с барабанами».

Ой да барабаны-те пробили да по-веселому,

Ой да вдруг указы-те прочитали по-печальному,

20. Ой да што у нас, брат, во полку енерал помёр.

Да самого-то енерала шестеркой везут,

И самого-то енерала шестеркой везут,

Ой да как его-то, братцы, енералищу под руки ведут,

Как ее-то малых детучок на руках несу́т и горючие слёзы льют.

Камениха

Камениха — в 15 верстах от г. Онеги вверх по р. Онеге, на правом берегу ее, на тракте.

Негодяев Григорий

Григорий Негодяев — крестьянин д. Каменихи. Ему 55 лет. Свою старину «Наезд на богатырскую заставу и бой сына Ильи Муромца с отцом» от выучил от отца, бывавшего в чужих краях и доходившего до озера Ильменя и до Петербурга (в качестве бурлака). Отец его знал еще больше старин и учил его им, но он не выучил. Он еще сообщил мне наговор на остановку крови и знал песню «Разорёная путь дорожная от Можая до Москвы». Кроме крестьянства, он занимается рыбной ловлей по реке Онеге (семги) и поденной работой в городе Онеге. Он любит выпить, и в день моего посещения у него болела голова от попойки предыдущего дня по случаю начала постановки сёмужьего забора на реке Онеге. Пел он охрипшим голосом, но с усердием и «и́стово», не слушая поторапливаний со стороны домашних.

2. Наезд на богатырскую заставу и бой сына Ильи Муромца с отцом

Во славном во городе во Киеве

У славного князя Владимёра

Еще было семь борцов-удальцов,

Семь бога́тырей и семь полениц было розуда́лыих.

5. Атаманом был стар казак да Илья Мурумець,

Ясаулом был Добрынюшка Микитич млад,

А-й во-третьих был Алёшенька Попович-то,

А в-четвёртых был Никитушка Романович,

А во-пьятых был гость торговые,

10. А-й шестой и седьмой Кострюк, Демрюк, дети боярские.

Как от батюшка да от синя́ моря,

Что ёт камешка было от Латыря,

Поднимается оттуль нахвальщичок великие;

Ище весь нахвальщик во двенадцать лет.

15. Ище брал он себе бурушка трехлеточка;

Уж он клал ему потнички на потнички;

А-й на потнички накладывает войлочки;

А-й на войлочки накладывал седелышко церка́сскоё;

Подтягал седло да во двенадцать пряж,

20. Чтобы конь ис-под[69] богатыря вон не выскочил,

Чтоб бога́тыря в чистом поле не оста́вил бы,

Он во тех во лесах да во черниговских,

Он на той на площади* да богаты́рские.

Он брал себе палицу во сорок пуд,

25. Уж он брал себе копиё да бургоминскоё*,

Уж он брал себе сабельку да во́струю.

Выходила к нему ма́тушка,

Еще матушка Федосья Тимофеёвна.

«Уж ты ой еси, моё чадо ми́лоё!

30. Ты пойедёшь нонь да во чисто́ полё;

Уж ты стретишься во чисто́м поли ты со старыём,

Ты со старыем да со седатыем;

Ты не бейся с им да не ра́нийся,

Соходи с коня да ниско кланейсе».

35. Тут видя́ла матушка сажа́ючись,

А не ви́дяла да поежжа́ючись:

А не пыль в поле, курева́ стоит,

Еще матушка сыра земля стонучи́сь стонёт,

Еще батюшка синё морё да сголыбаится.

40. Он приехал [к] той заставушке нонь ко киевской,

Он к семи борцам, он к семи удальцам, к семи богатырям,

К семи полени́цам розудалыех.

Он скрычал своим да громким го́лосом:

«Уж ты ой еси, стар казак да Илья Муромец!

45. Уж ты давай-ко мне поеди́ньщика́

Во чисто́м поле да поборо́тися,

Могучим плечам да росходи́тися,

Богатырскому серцу розгоре́тися,

Молодецкой крови розкипе́тися!»

50. Как ответ держал стар казак Илья Муромец:

«У м’ня есть для вас да поединьщичо́к,

Я даю ту вам да поеди́ньщика́,

Есть Добрынюшка Микитич млад;

Поежжай-ка нонь ты во чисто́ полё,

55. Посмотри-тко ты нонь во чисто́м поли,

Как там ездит нонь нахвальщик великие».

Уж он брал себе бурушка трехлеточка;

Уж он клал ему потнички на по́тнички,

А-й на потнички накладывает войлучки,

60. А-й на во́йлучки седелышко церкасскоё

И поттягал седло во двенадцать пряж

Он не для-ради красы, для-ради кре́пости,

Штобы конь-он с-под богатыря не выскочил,

Чтоб бога́тыря в чистом поли да не оставил бы,

65. Что-й во тех грязях во тех черниговских,

Он на той площади на богатырские.

Уж он брал себе палицу боёвую,

Уж он брал себе копьё да бургоминскоё,

Уж он брал себе сабельку да во́струю,

70. Еще брал себе полотенце долгови́дноё*.

Видели Добрынюшку сажаючись,

А-й не видели да поезжа́ючись:

Еще не пыль в поле, да курева́ стои́т,

Еще матушка сыра земля в поле стонучи́сь стонёт.

75. Он приехал нонь да во чисто́ полё,

Посмотрял он вить в полотенце долговидноё:

Как там ездит нахвальщик вели́кие,

Он кидает палицу вверх да под облако, —

Не спущает палицу да на сыру́ землю́,

80. Принимает палицу да в едину́ руку.

Тут у Добрыни конь на карачу* пал,

Тут Добрынюшка нонь назад подрал

Он к той к заставушке нонь ко киевской,

А-й к семи борцам, к семи удальцам, к семи бога́тырям,

85. Он к семи поленицам розуда́лыех.

«Сколько я в чистое полё нонь не е́жживал,

Такой беды я больше да не видывал:

Как ну ездит нонь нахвальщик нонь вели́кие,

Он кидает [вверх][70] палицу вверх под о́блако,

90. Не спущает палицу да на сыру́ землю, —

Принимает палицу да в едину́ руку!»

Как успел Добрынюшка слово да мо́лвити,

Слово молвити да речь окончити;

Как нагнал тут да нахвальщичок великие.

95. «Уж ты ой еси, стар казак да Илья Муромец!

Ты давай мне-ка да поеди́нщика

Во чистом поли да поборо́тися,

Могучим плечам да росходи́тися,

Богаты́рскому се́рцу розгоре́тися,

100. Молоде́цкой кро́ви роскипе́тися!»

Как ответ держит стар казак да Илья Муромец:

«У мня есть для вас да поеди́нщичок,

Я даю ту вам да поеди́нщика;

Некем старому да замени́тися,

105. Не́кем старому косью́ от смерти слободи́тися».

Уж он брал себе бурушка-каву́рушка;

Уж он клал ему потнички ведь на по́тнички,

А на потнички накладывает во́йлочки,

А-й на войлучки седелушко он церкасскоё

110. И потяга́л седло да во двенадцать пряж

Он не для-ради красы, да для-ради крепости,

Чтобы кон[ь] ис-по́д богатыря не вы́скочил,

Чтоб бога́тыря в чисто́м поли да не оста́вил бы,

Он во тех грязях да во черни́говских,

115. Он на той на пло́щади на богаты́рские;

Он брал себе палицу во сорок пуд,

Уж он брал себе копьё да бургоминскоё,

Уж он брал себе сабельку да вострую,

Уж он брал себе полотенцо долгови́дноё.

120. А-й не лёд трещит, не иглы сы́плются, —

Стар казак на коня садитсе, не остерега́итсе.

Еще видели старого сажа́ючись,

А не видели да поежжа́ючись:

А-й не пыль в поли, да курева стоит,

125. Еще матушка сыра земля да стону́чись стонёт,

Еще батюшко синё море да сголыба́итсе

И леса черниговски во след да клонитсе.

Он приехал нонь да во чисто́ полё,

Посмотрял он веть [в] полотенцо долговидноё:

130. Как ну ездит нонь нахвальщичок он да вели́кие,

Он кидает палицу вверх да под о́блако[71],

Не спущает палицу да на сыру́ землю,

Принимает палицу да на едину́ руку.

Под Ильёй веть конь на карачу пал;

135. Уж он бил коня да по круты́м бедрам,

Говорил коню да таковы́ слова:

«Бутто ты во чистом поли нонь не бы́ивал?

Бутто ты таковой беды нонь не видывал?»

Бутто съехались нонь два братца да ро́дныех,

140. Они съехались да поздоро́вались.

Они начали съежжатьсе на двенадцать верст.

Первой раз съежжалисе на палицы да на боёвые:

Он-не друг другу богатыря всё уда́рили —

У них палицы нонь да по яблучкам* да прочь отпа́дали,

145. Они друг друга богатыри всё не ра́нили.

Они съехались второй раз на копья на бургоминские:

Оне друг друг богатыри всё да уда́рили,

У их копья да по яблучкам [прочь отпадали][72] —

Оне друг друг богатыри всё не ра́нили.

150. Оне выежжали нонь во тре́тей раз,

Оне съежжалисе на сабельки да во́стрые:

Оне друг друга богатыри всё да ударили —

У их сабельки по ручкам да прочь отпа́дали.

Оне соходили нонь[73] да со добрых коней,

155. Выходили оне на рукопашный бой.

Тут брал нахвальщичок да Илью Му́ромца,

Уж он брал его да за седы́ власа́,

Он кидал его да во сыру́ землю́;

Он скочил к ему да на белы груди́;

160. Доставал веть он свой булатный нож,

Хотел пороть грудь да бе́лые,

Вынимал хочёт серце да с пе́ченью.

Как тут молится Илья да Му́ромец:

«Уж ты Спас еси, Пресвята да Богоро́одица!

165. На войны мне-ка смерть не пи́сана».

Как не рыбинка да стрепену́ласе, —

Старина да с-под нахвальщичка да споднима́итсе;

Еще он брал да нахвальщичка да за желты́ кудри,

Он кидал его да о[74] сыру́ землю;

170. Он спросил его да роду-племени,

Роду-племени да отца с ма́терью.

«Что ты скаживашь роду-племени,

Роду-племени да отца с ма́терью?

Отца с матерью я да не имаю».

175. Уж он брал ещё его да за желты кудри;

Он кидал его да о сыру́ землю;

Он спросил его да роду-пле́мени,

Роду-племени да отца с ма́терью.

«Отца-то я нонь не и́маю,

180. Еще мать у меня да Тимофеёвна».

Уж он брал его да за белы руки,

Поднимал его да от сырой земли,

Целовал его да во сахарны уста:

«Уж ты ой еси, да чадо милоё,

185. Чадо милоё, дитя любимоё!

Еще ты нонь в чистом поли нонь засе́яно;

Поежжай ты да к своёй да ко ма́тери,

Ты свези да поклон да от Ильи Муромца!»

Тут поехал похвальщичок нонь да вели́кие,

190. Он поехал нонче к своей да ма́тери,

Ще к матери к Федосьи Тимофе́евны.

Уж он брал себе палицу да боёвую,

Уж он брал себе копьё да бургоминскоё,

Уж он брал себе сабельку да во́струю, —

195. Отрубил матери по плеч да го́лову.

Он приехал к той заставушке ко киевской,

Он к семи борцам, к семи удальцам да бога́тырям,

К семи поленицам розуда́лыих.

Стар казак сидит у князя да у Владимёра

200. Как он за тема́ за столами да дубо́выма,

Он за тема скатертями частобра́ными,

Он за тема за яствами за сахарними,

Он за тема питиями виноградными.

Как тут он схватил нахвальщичка да великие,

205. Он хватал его да за желты́ кудри́,

Он кидал его да о кирпичный брус.

Тут нахвальщичку да нонь славы́ поют

И славы поют да старину́ скажут.

Каменева Анна Григорьевна

Анна Григорьевна Ка́менева — крестьянка д. Каменихи, 67 л. Одна из лучших среди встреченных мною в Поморье сказительниц. Ее превосходит только Авдотья Коппалина в д. Колежме. Она знает много старин, сказок и наговоров. Поет она хорошо. Я записал у нее старины: 1) «Отъезд Добрыни и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича»; 2) «Князь, княгиня и старицы» и 3) «Бой Ильи Муромца с сыном», духовный стих о Михаиле Архангеле, 4 «нагово́ра» (= заговора) (на ураз, на ветряный прострел, на пуп, на грыжу) и интересную «бывальщину» о Рыжке-разбойнике, в которой действие происходит при князе Владимире. Старинам и стихам она научилась в молодости от калик-каргополов, останавливавшихся у них и певших утром и вечером. В молодости она была памятливой, а теперь стала забывать. Она любит петь и верит в воспеваемые подвиги богатырей, сопровождая свое пение замечаниями в роде такого: «вот каки богатыри были доселе»; петь то, что подзабыла, она не любит. Она имеет 4 сыновей и 4 дочерей; одна дочь еще не выдана замуж и один сын 22 лет не женен. Она умеет прясть и ходит «бабить робят» (хвалится тем, что на своем веку бабила* 50 ребят). У них останавливаются проходом богомольцы и пьют чай, платя за это. У нее кто-то записывал уже старины (не г. ли Истомин?), поэтому я записал меньше, чем можно было записать.

3. Отъезд Добрыни и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича[75]

Отправляется Добрынюшка Микитиць млад во чисто полё,

Уж он бьет челом да во праву ногу:

«Благослови меня, да ро́дна матушка,

Благослови меня да на три годика!»

5. А оставлят он душечку да молоду жону Екатерину Микитичну,

Оставлят-то он да наказыват:

«Ну, как не будет меня де ровно три́ года,

Ровно три года да ровно три месяця, —

Ну, хоть вдовой живи, хоть заму́ж пойди,

10. А не ходи заму́ж за Алешу за Поповица:

А Олешенька Поповиць млад — мне кресто́вый брат;

Как не буду я да ровно три года, ровно три месяця,

Как ещо не буду ровно девять лет, —

Хоть вдовой пойди, хоть замуж пойди».

15. Прошло поры да времени ровно девять лет;

Наежжал тут стар казак,

Он стал присватывать да приговаривать,

Он стал он ей замуж просить за Алешу Поповица.

У их в пятницу бы сватовство,

20. А в суботу было рукобитьецо,

А в воскресеньё идёт свадёбка.

А-й сидел Добрынюшка Микитич млад,

Он сидел под кусточком под ракитовым.

Налитало два голуба,

25. Они стали голубцики ворковати тут.

Тут придумалось Добрынюшке Микитицу

На свою сторонушку да побывати тут.

Тут он брал посох во праву́ руку

И отправлялся во свою сторонушку.

30. А идёт Добрыня по мосточку по калинскому* —

А попал калика перехо́жая.

Тут спросил Добрынюшка Микитиц млад:

«Ты скажи, калика перехожая,

Еще ли всё здраво в нашем городе,

35. В нашом городе, — да князья да бо́яра?

Еще ли здраво все гости да торговые?

На моём двори да моя молода матушка,

Во-вторых еще да молода жона?» —

«Здорово живут да здорове́шёнько;

40. На твоём двори да и́дёт свадёбка

Да у душечки да у молодой жены:

У ей в пятницю да было сватовство,

А в суботу было рукобитьицо,

А в воскресеньё-то идёт свадёбка». —

45. «А хорошо, калика перехожая;

А отдавай ты платьицо да калициё,

А одевай себе да богатырскоё,

Отдавай же мне да зво́нчаты́ гусли́;

А пойдём со мной да на почестен пир,

50. А зайдем сперва да к родной матушки

Да ужо взять мне злата-серебра!»

Заходил же тут Добрынюшка в свои ко́млаты*,

Уж он бил целом своей да ро́дной матери:

«Уж ты здрастуй, здрастуй, да ро́дна ма́тушка!»

55. Отвечала тут да ро́дна матушка:

«Ты откуль такой, детинушка, явля́ешься?

Не такой был Добрынюшка Микитиц млад:

А-й лицко было во иём да кругленько,

А носок-он был уме́ренный».

60. Он не спрашивал да не розведывал,

Уж он брал себе злата да се́ребра,

А пошел к Олёше на поцестен пир.

А у ворот стояли да придворники,

А у сеней стояли тут присенники,

65. А у дверей стояли придверники.

Проходил Добрынюшка да в славны комлаты

Да садился Добрыня на поцестен стул,

Уж он стал в гусёлышка наи́грывать:

Хорошо поёт да хорошо́шенько.

70. Да все князья да бояра приослушались:

«Ужо как калика перехожая

А сколь поёт весело да пригова́риват!

Ужо цем станем калику потцивать?

Али златом ёго́ да али серебром?»

75. Наливали цару зелёна вина,

Зелёна вина да полтора вёдра.

Ужо брал Добрыня во праву руку

И выпивал Добрыня на единый дух.

Ужо стал Добрыня веселяе играть.

80. Он спросил князя первобрачного

А княгиню другобрачную;

Он спросил же цары зелена вина

От того ли князя первобрачного,

От второй княгини другобрачные.

85. И он ведь брал цары во праву руку

И он спустил же перстень обруце́нные.

И ужо тут княгиня испужаласе:

Подломилисе да ножки резвые

И окатилисе да ручки белые,

90. Прокатилисе слёзы горячие.

Тут ставал Добрыня на резвы ноги;

Уж он брал княгиню за белы руки,

Цоловал княгиню в сахарны́ уста;

Поздравля́л Олёшеньку тут с молодо́й жоной,

95. Еще только Олёшеньке розказ сказал:

«Ужо столько ты, Олёшенька, жонат бывал,

Иже (ище) столько ты, Олёшенька, с женой сыпал!»

4. Князь, княгиня и старицы

Да женился князь да во двенадцать лет,

Уж он брал княгини девяти годов.

Уж он жил с княгиной ровно три года,

Ровно три года, ровно три месяця;

5. На цетвёртый год князь гулять пошёл.

Уж он ходил-гулял да ровно три года,

Ровно три года, ровно три месяця;

На четвёртый год князь домой пошёл.

А настрецу ёму идёт две старици,

10. Две старици да две монашины.

Уж он стал стариц ведь выспрашивать,

Он выспрашивать стал да выведывать:

«Давно ли да с моёго двора,

С моёго двора со князи́ного?

15. А сдраво ли живёт да молода жена?» —

«Здорово живёт да здоровёшеньку;

Мы в терём зашли — да голубей* висит;

Мы в другой зашли — у ей другой висит;

Мы в третей зашли — у ей третей висит,

20. Третей висит да дитё малою;

А-й клюци да замки все приломаны;

А золоты ларцы все притеряны;

А напиточки все князинные все вы́питы;

А меци-кладенци да все припилены;

25. А остры сабли да все приржавели;

А добры кони да все изъезжены,

По колен стоят они в воды назёмные,

А едят траву всё осотливу». —

Еще тут князю́ да за беду́ стало,

30. За досадушку да показа́лосе;

Погони́л да князь да сломя́ го́лову.

Приежджаёт князь да к широку двору,

Уж он шипко копьем в широки ворота:

Роскатилисе ворота на три стороны.

35. Услыхала княгина молода жена,

Выбегала она да на широкий двор

В одной беленькой рубашецке, без летницка,

В одних тоненьких цулоцках, без башмациков.

Он не спрашивал ей, не выведывал,

40. Уж он сек-казнил по плеч голову, —

Покатиласе головушка да ко́ню по́д ноги.

А пошёл-то князь он по теремам,

По теремам, по комнатам;

Во терём зашел, да голубеня* нет,

45. Голубеня нет да ди́тя ма́лого, —

А стояла пяла да золоцо́ные,

А [в]о пялах шито по-писаному,

По-писаному да по-уцоному;

Зашёл-то князь да во второй терём, —

50. Во в[то]ром терёме голубеня нет,

Голубеня нет да ди́тя малого;

На [да] клюци-замки да все не ломаны;

А золоты ларци да не прите́ряны;

А меци́-кладенци да не припинаны;

55. А востры́ сабли́ да не приржавели;

А добры кони всё не заезжаны,

А стоят-то всё они да по двор[и]чкам,

О’ны пьют у ей во́ду клюцо́вую,

А едят оны траву шолко́вую.

60. Ужо тут князю за беду́ стало,

За досадушку да показа́лосе;

Выбира́л коня́ да ко́ня лу́чшаго;

Только видели князя́ сажаюци́сь,

А никто́ не виде́л поезжа́юци́сь.

65. Погони́л-то князь сломя го́лову

Да в прекрасноё да полё ци́стоё.

Да он застал две старицы да две монашины —

Уж он всех казнил да по́ плеч го́лову:

Покатилисе головушки да по цисту́ полю́.

5. Бой Ильи Муромца с сыном

Сряжаетсе да обряитсе[76] ужо стар казак да Илья Муромець,

Илья Муромец да сын Ивановиць.

И он ведь брал коня тре[х]леточка;

Он седлал-уздал да во двенадцать пряж

5. Да он не для-ради красы-басы́, для-ради крепости,

Штобы добрый конь с-под богатыря не вы́скоцил,

Не оставил бы богатыря да во круты́х горах,

Да во тех горах да во чернил-лесах[77].

А-й только видели богатыря сажаюцись,

10. А не видили ёго поезжаюцись.

Погонил там да сломя голову,

Выезжал да стар казак да ко цисту́ полю:

А синё морё да сголыбалосе,

А мать сыра земля да дрожучи дрожит,

15. А во чисто́м поли́ курева́ стои́т.

Уж как кидал-бросал он ведь палицу вверх под о́блако,

Не сыпущал он ведь палицы во сыру землю,

А примал он палицю на белы руки́.

Как сряжаитсе да обряитсе[78] нахва́льщичо́к Добрынюшка Мики́тушка.

20. Уж он брал коня да вороне́юшка,

Уж он брал седёлышко черкальское,

Уж он брал копьё да бурзами́цкоё;

Он седлал-уздал да во двенадцать пряж

Он не для-ради красы, для-ради крепости,

25. А штобы добрый конь с-под богатыря не выскоцил,

Не оставил бы бога́тыря да во цистом поли́,

Да во тех горах да во цернил-лесах.

Выезжаёт нахвальщицок да в полё ци́стоё:

А синё море да голыбаётсе,

30. Мать сыра земля дрожит-издрожит,

А во чистом поли́ курева стои́т.

Он роздёрнул полотенцо дол[г]овидноё,[79]

Уж осматривал да выглядывал,

Не ездит ли, не розгу́ливат ли:

35. Уж как ездит там, потишаитсе

Стар казак да Илья Муромец.

Погонил нахвальщицок да сломя го́лову.

А съезжалисе два сильних два могуцих богатыря,

Оны съезжалисе на палицы на сорокапудо́вые;

40. У них палицы по яблучкам отпа́дали —

Оны друг друга с коней не ро́нили.

Она съезжалисе да на востры́ сабли;

А-й востры сабли по ягрышкам* отпадали —

А оны всё друг друга с коней не ро́нили.

45. А-й сходилисе они да на кулачный хват;

А хватал-то стар казак да нахвальщицка да за желты кудри,

Он кидал-бросал ёго́ под облако,

Он не примал ёго да на белы руки,

Он кидал-бросал о сыру землю,

50. Он топтал ёго да во белы груди́,

Ён топтал ёго да сам выспрашивал:

«Ты скажи-ко, нахвальщичок, цьёй Земли,

Уж ты цьёй Земли, цьёй Орды?

Ты цьёго́ отца́ да цьёй ма́тери?»

55. Отвечал нахвальщицок да Ильи Му́ромцю:

«Зародился я от сырой земли,

Я от батюшка всё от ка́мешка,

От камешка да от горюцаго».

Он кидал еще до вверх под облако,

60. Он не примал ёго да во белы руки,

Он кидал-бросал вверх под обла[к]о,

Стал выспрашивать, стал выведывать:

«Ты скажи, нахвальщичок,

Да уж цьёй Земли да цьёй Орды?

65. Цьёго́ отца, цьёй ты ма́тери?» —

«Зародился я всё от камешка,

От камешка да от горюцаго».

Он кидал-бросал вверх под облако,

Стал выспрашивать, стал выведывать:

70. «Ты скажи, нахвальщицок,

Да уж ты цьёй Земли да цьёй Орды?

Цьёго́ отца, цьёй ты матери?» —

«Зародился я-от всё от камешка,

От камешка да от горюцого,

75. От цёсной вдовы от Марьи Тимофеевны». —

«Поезжай ты, цадо милоё,

Ты скажи поклон да своией маменьки

Ты от старого от седатаго,

От седатаго, от бородатаго!»

80. Прие[з]жает юноша к свойему двору,

Он сек-казнил матушке да по плец голову.

Онега

Онега — уездный город Архангельской губернии при устье р. Онеги, на правом ее берегу; жителей до 3000 чел.; есть школа, 3 церкви, лесопильный завод; через Онегу идет тракт из Архангельска в Поморье и в ней оканчивается тракт из г. Каргополя.

Елисеева Наталья Васильевна

Наталья Васильевна Елисеева — жена крестьянина д. Ворзогор[80] Павла Левонтьевича Елисеева. Пять лет тому назад они переселились из своей деревни в г. Онегу. Тут они купили старую избу на слом за 120 рублей, поставили ее на арендуемой ими земле и теперь живут в ней. Елисеева пропела мне совсем новую старину «Вдова, ее дочь и сыновья корабельщики» и 2 духовных стиха (о Лазаре и о Труднике и Пятнице) и сообщила 8 наговоров (подход к начальству, на зубы, на пуп, на первотек у коровы, на остановку крови, присуху, на баену нецись, на призо́р). Ей 44 года. Научилась она всему этому от старых людей и между прочим от своей матери из Ворзогор.

6. Вдова, ее дочь и сыновья-корабельщики

Принёсла вдова два сына и два ясна сокола;

Запелёнала она их в пелёноцки;

И сколотила им лубоцик из дощочёк;

5. И понесла вдова да ко цисту полю,

Ко цисту полю да ко синю морю,

Ко синю морю да ко солоному.

Она спущат да приговариват:

«Ты убай, убай*, морё синёйе,

10. Уж ты пой-корми-да, полё цистойе!»

Пошла вдова ко цистому полю

С любимой доцерью Богу молитисе.

Молилась ровно тридцать лет

И во снях-то ей да привиделосе,

15. Наяву-то ей да показалосе:

И как летит, летит два цорна во́рона,

Два цорна ворона да два ясна сокола.

Тут пошла вдова тут ко синю́ морю,

Ко синю морю и ко солоному.

20. И стоят, стоят да цорные корабли.

Взошла она на караб да стала спрашивать:

«Откуль же вы да ис какой Земли,

Ис какой Земли да каково вы царя,

Вы какого царя вы небесного?

25. Уж как вы старые, дак я замуж иду;

Уж вы как младые, так я доцерь даю».

Один-от брат усумлеетсе:

«Это що, братцы, за чудо?

Это що, братцы, за диво?

30. Как родна-та мать да идёт да за сына,

Как родну сёстру давать за брата!»

Та стала у них выспрашивать:

«Ис цёго у вас да цорны карабли?

Ис цёго у вас да грузные якори?

35. Ис цёго у вас да тонки парусы?» —

«Цорны корабли да ис дощочик,

Грузные якори из гвоздёчиков,

Тонки парусы да ис пелёночёк!»

Тут-то мать догадалася.

Нюхча

Нюхча — деревня Кемского уезда, расположена на обоих берегах порожистой реки Нюхчи, в 25 верстах от моря (именно от места остановки парохода). Почтовое и земское сообщение зимой происходит сухим путем по зимнему тракту, а летом только по морю на лодках; доступ в нее летом очень труден: от места остановки парохода верст 16—18 проезжают на браме (барже, поднимающей до 500 пудов) и затем идут в деревню 7 верст пешком (часть болотом по испортившимся уже мосткам) и несут сами свои вещи или же посылают из деревни за ними карбас, так что попадание с парохода в д. Нюхчу занимает весь день. В ней есть церковь, отделение пограничной таможенной стражи с офицером, училище и волостное правление. Население в Нюхче числится православным, хотя и склонным к расколу; но на самом деле оно находится под сильным влиянием раскола; в церковь ходят немногие, остальные не признают православного священника, а имеют своих попов из простых крестьян-стариков.

Полузёров Василий Семенович

Василий Семенович Полузёров — нюхоцкий крестьянин, 70 лет. Он теперь не работает, а живет подаянием. С большим трудом он читает церковно-славянские книги. Он пропел мне «Онику-воина». Поет он разбитым голосом, с усердием, но плохо, делая пропуски и не замечая их. Если остановить его и попросить повторить какой-нибудь стих, то он потом путается. В затруднительных случаях, чтобы выиграть время, он часто повторяет «Оника, сильный храбрый воин-богатырь»[81]. Одевается и держит себя он очень неопрятно. Он глуховат. Записывать его пение было очень трудно, вследствие чего у меня в записи недописки и пропуски.

7. Оника-воин

Был-жил Оника, сильный воин-бога́тырь,

Поехал в цисто полё силы пробова́ти

На своём-то до́бром кони́.

Ехал-то, ехал на своём-то до́бром кони́

5. Оника, сильный богатырь великий,

Этых юношев не мог догна́ти.

Вот и стал он и крицать и реветь-то их:

«Птицы ль вы, звери ль вы, лю́ди ль вы?

Постоите, поговорим со мно́ю!»

10. Вот и эты юноши затем остойе́лись:

«Куда ты пойехал, Оника, сильный храбрый богатырь?» —

«Я пойехал в цисто поле силы пробовать,

По цисту [полю] розъезжать и противника себе вызыва́ть».

Вот и затем рече ему эты юноши:

15. «Ох ты Оника, сильный храбрый воин-богаты́рь!

Сойди-ка со добра коня свойего,

Здыни-ко это ядрышко!»

Вот и он сошел Оника, сильный храбрый воин-богаты́рь;

Это ядрышко стал здымати

20. Оника, сильный храбрый богаты́рь:

У йего по колени в камень ноги сели —

Это ядрышко не шевели́тсе;

Он здымал, здымал это ядрышк[о],

.........................................[82]

25. Вот он возратился в изнеможении сил своих.

Вот Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

Сел на своёго доброго коня;

Вот и пойехал Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

На своём-то добром кони.

30. Гнал, гнал: стоит больша́ полата белока́менна,

Полата больша белокаменная, ужасная полата огромная.

Вот и Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

Сошёл со добра́ коня свойего,

Взял эту пала́ту стре́лил стре́лию —

35. Всю розбил, розломал эту полату в сцепу́,

Жонку и мальчика убил в этой пала́ты

О<ника>, с<ильный> хр<абрый> в<оин>-б<огатырь>.

Вот и опять возратилсе

Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

40. На своём-то добром кони.

Пойехал Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

Вот и ехал Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

На своём-то добром кони.

Приезжает: стоит полата больша белока́менна

45. И больша полата белокамен[н]ая, ужасная, огромная полата.

Вот и Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

Сошёл со добра коня свойего,

Взял эту полату [стре́лил] стрелью

О<ника>, с<ильный> хр<абрый> б<огатырь> —

50. Всю розбил, розломал в[с]ю эту полату в щепу.

Сел на свойего добраго коня

О<ника>, с<ильный> хр<абрый> б<огатырь>:

Конь бежи́т, тольки земля дрожи́т,

От копытышки искры-пламя скачет.

55. Ехал, ехал Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

На своём-то добром кони;

Приезжает: бел шатёр стоит.

Взял коня обуздал-оседлал свойего

Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

60. Дал ёму зо́би зоба́ти[83] да пшеницу яру́,

Сам спать и ляг,

Коня поставил ко шатру свойего.

Сон его богатырские.

Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

65. Спал, спал: заснул.

Конь начал ржати,

Оника, сильный храбрый воин-богатырь, сам убудилсе,

Сел на свойего добраго коня.

Вот Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

70. Поехал на своём-то добром кони́.

Вот и Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

Гнал, гнал на своём-то добром кони;

Оглянулся назад: назади стоит целовек,

И вот он и рече ей:[84]

75. «Какой ты человек есь?» —

«Я есь твоя Смерть прекра[сн]ая,

О<ника>, с<ильный> хр<абрый> в<оин>-б<огатырь>». —

Вот он и рече ей на место:

«Что ты за Смерть, что за чудь безглаза,

80. Ох кака́ ты Смерть, что за баба, что за пьяница?

Я тебя не боюсе и косы не страшусе!»

Она ему рече: «Ох ты, Оника, сильный храбрый воин-богатырь!

Я есь твоя Смерть прекрасная,

Я не чудь безглазая, я не баба, я не пья́ница».

85. Он на ей замахнулся палицей железной

Оника, сильный храбрый воин-богатырь, —

Вот вдруг рука в плечи остоялась.

Вот он Оника, сильный храбрый воин-богатырь,

Замахнулся рукою другою палицей железною, —

90. И рука в плече остоялась.

Ей взмолилсе Оника, сильный храбрый воин-богатырь:

«Ох ты Смерть, коли Смерть прекрасная есь!

Ты возми-то два погреба полны злата-се́ребра,

Возми третей не полной, скольки тебе на́добно́;

95. Дай-ка мне жизни пожить

На год или на пол года или на́ треть года!»

Вот она йему рече:

«Оника, сильный храбрый воин-богатырь!

Я тебе не дам жизни

100. Ни на год, ни на пол года, ни на треть года времени!»

Он ей рече на место

Оника, сильный храбрый воин-богатырь:

«Ох ты Смерть, Смерть, коли Смерть прекрасная есь!

Ты возьми-то [два] погреба злата-серебра, третьёй не полный,

105. Дай мне пожить хоть на год, хоть на полгода или на треть года времени!»

Вот она йему рече:

«Оника, сильный храбрый воин-богатырь!

Я тебе не дам жизни

Ни на год, ни на пол года, ни на треть года времени!»

110. Вот и взмоли[л]ся Оника, сильный храбрый воин-богатырь, третий раз:

«Ох ты Смерть, Смерть, коли Смерть прекрасная есь!

Ты возьми [два] погреба злата-серебра, третьёй не полной...» —

«Вот тебе не дам жить

Ни на год, ни на пол года, ни на треть года!»

115. Идёт падчерица затем,

Стала Смерть упрашивати:

«Ох ты Смерть, Смерть, Смерть, [коли прекрасная есь]!

Дай ему...................,[85]

Ты лучше возми меня, Смерть прекрасная!»

120. Смерть рече на место:

«Ох ты падчерица, ты возьми листовку*,

Со слезами Богу молись,

Бога моли да йего помина[й],

Всякаго зла-лиха избыва́й!»

125. Вот и рече ей падчерица:

«Ох ты Смерть, Смерть, коли прекрасная есь!

Ты лучше возьми меня,

Смерть, Смерть, коли прекрасная есь!»

Вот и она ей рече:

130. «Ох ты падчерица, падчерица!

Я взятку не беру, не возьму —

Не дам йему жить

Ни на год, ни на пол года, ни на треть года времени!»

Она ей рече третий раз:

135. «Лучше ты возьми меня умори, Смерть ты прекрасная,

Возьми........................[86]

Дай ему........................[87]

Смерть ты прекрасная коли есь!»

Вот и она ей рече на место:

140. «.................................[88]

Да молитву Богу твори да с усердием,

Да жертву Богу приноси,

Бога моли да его помина[й],

Всякаго зла и лиха избегай,

145. Всякаго блага-добра залучай, себе доставай!»

Поташов Алексей Агафонович

Алексей Агафонович Поташо́в или больше по отчеству Агафонов — нюхоцкий крестьянин, 69 лет. Недавно он ослеп от воспаления век. У него 2 сына на хозяйстве, но они не помогают ему, а помогают ему другие крестьяне. Он женат; жена еще жива и молится вместе с ним Богу. Он неграмотен, но любит слушать, когда вслух читают книги. Он пропел мне конец старины «Получение Ильей Муромцем силы, связь его с женщиной и бой с сыном» и духовный стих об Егории Храбром. Начало старины (о получении Ильей силы и связи с женщиной) он не пел, а рассказал своими словами. Об источнике своей старины и стиха он рассказывает следующее. Находясь на промыслах, он слышал, как работавший вместе с ним крестьянин из соседней деревни Колежмы Егорий Петрович Золотовский читал эту старину об Илье Муромце по книжке (будто бы печатной), и выучил ее, слушая его чтение. Раньше он певал из того же источника старину об Илье Муромце и Идо́лище, но теперь ее уже не помнит, хотя пытался пропеть ее сейчас же непосредственно за боем Ильи с сыном. Стих об Егории Храбром он выучил, слушая пение калики Ивана Жирового, за которым ходило много народу и училось пению стихов.

8. Получение Ильей Муромцем силы, связь его с женщиной и бой с сыном

Илья Муромец сидел неподвижно 30 лет, пришел калика и попросил пить, Илья сказал, что дал бы, если бы мог. Калика велел принести и выпить самому. Илья выпил и почуял силу. Тогда он схватил одной рукой камень, а другой сарай и вывернул их. Затем ходил на пожни, где работали его родители. Он одной рукой брал лисины, вырывал их с корнем и бросал в воду. Он ходил [потом] по свету и сделал девке брюха. Стали ребята ругать [родившагося] мальчика: ты незаконнорожденный. Мальчику стало обидно, и он отправился искать отца, выехал в поле и закричал:

«Полё моё, полё цистое!

Дашь, не дашь мне пойединьщика?

А не дашь, дак силко́м возьму!»

Прого́ворит старой седой до[нской] казак да Илья Муромец:

5. «Мне послать, [не] послать Ваньку Долгополаго:

Во своих-то долгих полах заплетается —

Потеряет свою буйну голову;

Послать, не послать Алешу Поповича:

Поповские роды непокорные,

10. Непокорные, само, задорные, —

Потеряет свою буйну голову;

Класть, не класть мне надеюшка на Микиту князя!»

Выходил Микита князь на широкой двор,

Выберал коня да самолучшаго;

15. Да поехал тут Микита князь на круту гору,

На круту гору — да на окатишто;

Берёт, берёт да в руки трубку долговидную,

Сам глядит-смотри́т на цетыре на сторо́нушки.

Он глядел-смотрел во цетыре во сторонушки:

20. Во перву́ глядел сторонушку восточную;

Во другу́ глядел сторонушку — ко западу;

Во третю глядел сторонушку — ко синю́ морю,

Ко синю́ морю да ко серу каменю.

У синя моря, у се́рого ка́меня

25. Увидял добра молотца: спотешаитсе, —

Он кидаёт палицу-удалицу и мец-тот самосек

Выше лесу стойе́цего

Сам под облацко ходе́цее (раньше пропел: «стойе́цее») —

Единой рукой прима́л.

30. Скрыцал, скрыцал нахвальщицка

Да зыцным голосом:

«Ах, полё моё, да полё ци́стоё!

Дашь, не дашь мне-ка поединщичка?

Не дашь, дак я силко́м возьму́!»

35. Мать земля сколыбалысе,

Тёмны лесы спошаталисе,

Синё морё да сколыбалосе;

У Микиты у князя́ да конь-то на коле́нка пал;

Тут Микита князь во штаны́ накла́л,

40. Во штаны наклал, сам поворот держал.

Приехал к старому к седатому

К донскому казаку да Ильи Муромцу:

«Ты старо́й седой донской казак да Илья Муромец!

Уж я долго по цисту полю гуливал,

45. Таковой беды не ви́дывал:

Видял, едждучи[89] по цисту полю, нахвальщицка,

Он кидаёт и бросаёт палицу-удалицу и мец-то-т самосек

Выше лесу стойе́чего

50. Сам под облацко ходе́чеё —

Единой рукой прима́т;

Скрыцал, скрыцал да зыцным голосом:

«Ах, полё, полё мойё да полё цистоё!

Дашь, не дашь да мне [поединщичка]?

55. Не дашь, [дак я силко́м возьму́]!»

Мать земля сколыбаласи,

Темны лесы спошаталиси,

Синё морё да сколыбалысе;

У Микита у князя́-то-т конь на коле́нка пал;

60. Тут Микита князь во штаны накла́л,

Во штаны наклал, сам поворот держал,

Приехал к старому да к седатому;

Ты старой донской казак да Илья Муромец!

Много я по цисту полю гуливал,

65. Таковой беды не видывал!»

Илья Муромец да сын Ивановиць:

«Неким старому заменитисе!»

При́шло ехать старому да седатому

Во дальнё цисто полё.

70. Выходил старой седатой Илья Муромец на кольцюжной двор*;

Выберал коня да самолучшаго,

Котораго как лу́чше нет;

Уж он войлучки на войлучки накладывал,

Сам седёлышка церкасные*;

75. Уж, уж войлуцкам приговаривал:

«Уж ты, шолк, не рвись,

Да ты, булат, не трись,

Ци́сто серебро, не вы́рзавей —

Не ради-то басы́, да ради богатырские-то кре́пости!»

80. Видли добра молодца да седуцись,

Не видли как пое́дуцись, —

Только дым стоёт да курёва́ идёт.

Приехал старой и седатой и донской казак да Илья Муромец,

По-рус[с]ки как сказать, на круту́ гору,

85. На круту гору́ да на ока́тишто;

Берёт, берёт да в руки трубку долговидноё,

Глядит-смотрит на все на цетыре на сторо́нушки.

Во перву глядел во сторонушку востоцную,

Во другу глядял[90] сторонушку — ко западу,

90. Во третю глядит — да к синю морю,

Ко синю морю, ко серу каменю.

У синя́ моря, се́раго у ка́меня

Видлял добра молодца — спотеша́итсе:

Сам кидаёт палицю-удалицю

95. И мець-то-т самосек

Выше лесу стойе́чего

Сам под облацко ходе́цоё —

Единой рукой прима́т.

Скрыцал, скрыцал нахвальщицка зыцным голосом:

100. «Уж ты полё моё да полё ци́стойё!

Уж ты дашь, не дашь мне пойединьщика?

Не дашь, дак силко́м возьму!»

Мать-земля сколыбаласе,

Темны лесы спошаталисе,

105. Синё морё да сколыбалосе;

У старого да у седатого

Конь-то-т да на коленка пал.

Спроговорил старо́й седой донской казак да Илья Муромец,

Илья Муромец да сын Ивановиц:

110. «Уж ты конь, конь да волцка сыть,

Ты волцка сыть, травяной мешо́к!

По цисту полю ты разве не гу́ливал?

Ты богатырских ты по́криков не слыхивал?»

Бьёт копьём коня да до белых ребер.

115. Тут пойехал старой седатой донской казак Илья Муромец

Во дальнё во цисто полё.

Тут приехал старой седатой донской казак да Илья Муромец

Во дальнё во цисто полё.

Съехались с нахвальсчицком

120. По дальню цисту́ полю

На копья на желе́зные,

У их копья-то железные да приломалисе —

Друг друга как не ра́нили.

Воны съехались на палици на удалици,

125. У них палици-удалици приломалисе —

Друг друга как не ра́нили.

Съехались на меци на самосеки-ты,

Меци самосеки-ты россыпа́лисе —

Друг друга как не ра́нили.

130. Соходили со своих со добрых коне́й,

Привяза́ли-ка своих добрых коней

Ко тоцоныем столбам, золоцоныем кольца́м;

Оны боролисе-возилисе да по́ три го́дика,

Не пиваюцись, не едаюцись,

135. У своих добрых коней не быва́юцись.

Садился[91] как нахвальсцицок старому седатому да на белы груди;

Вынимал ножи из ногалища*,

Бьет копьём да во белы́ груди.

Бела грудь да пригибаитсе,

140. Да ретиво серце не сдава́ит[с]е:

«Уж ты мать да Пресвятая Богоро́диця!

Сказала мне да на бою́-ту смерть не пи́сана,

Топе́реку́-ту мне-ка смерть пришла!»

Услышал старой и седатой донской казак да Илья Муромец

145. В себе силушка да непремерную:

Он кидаёт да бросаёт нахвальсцицка со белых грудей

Выше лесу стойе́чего

Сам под облацко ходе́цоё,

Единой рукой приня́л (затем пропел: «примат»).

150. Садится старо́й седа́той нахвальсцицку да на белы груди,

Спрашиват у нахвальсцицка:

«Цьёй Земли, цьёй Орды?

Цьё’го ро́ду, цьё’го пло́ду, как по имени зову́т?»

Спроговорил нахва́льсцицок:

155. «Я сидел бы на твоих на белых грудях, —

Я не спрашивал бы ни роду, не племени,

Вынимал бы я ножищо из ногалищо,

Порол бы грудь-ту бе́лую,

Вынимал бы ретиво́ серцё’ со пе́ценю».

160. Тут увидял старой да седатой злацо́н персте́нь;

На перстню было подпи́сано.

«Уж ты цадо, цадо милоё да сын любимыё!

Ты поедь-ко к морю си́нему,

К матери к роди́мые,

165. Проживи-ко годика цетыре-то,

Тогда войевать со мной приедь!»

И поехал он во цисто полё

....................................

И приехал в цисто́ полё,

169. Ткнул копьём железныим, —

Как комар кусил. Другой раз ткнул. (Илья проснулся и видит):

170. Богатырь стоит со копьём да железныём.

Тут Илья предал его смерти.

(Непосредственно за этим сказитель пропел,)

«Тут пошёл старой да седатой,

(и дальше сказал:)

Переоделся каликой и явился к Идо́лищу...»

(Дальнейшее же он забыл.)

Попова Ирина Степановна

Ирина Степановна Попова — ню́хоцкая крестьянка, 70 лет., находится замужем за крестьянином Никифором Поповым. Она пропела мне только одну старину: «Князь, княгиня и старицы» и говорила, что больше не знает, между тем как другие говорят, что она знает много старин. На мой вопрос, что это за песня, которую она мне пропела, она сказала, что это старина́, потому что она «не пора́то (не очень) божественна», хотя раньше сама называла ее стихом. Вообще, в Нюхче стихами называют и старины и стихи. Петь старину она научилась в молодости от своих односельчан на вечёрах. Об Илье Муромце, по ее словам, рассказывают у них в сказках; в одной из них Илье Муромцу поручают отвезти подарок Руслану. Она еще сообщила отрывок наговора на остановку крови, подслушанный ею от наговаривавшей старухи. Кроме того, она говорила, что с р. Мезени к ним приходят коновалы, которые знают (но что, наговоры или старины, я не записал и теперь не помню).

9. Князь, княгиня и старицы

Женился князь да девяно́сто лет,

Уж взял княгинушку да девяти годов;

Уж жил с княгинюшкой да ровно три года,

Ровно три года да по три осени.

5. На цетвертой год князь гулять пошёл.

Ходил-гулял да ровно три годы,

На четвёртый год князь домой пошёл:

Попало ему две старицы да две монашици,

Долгоризници да цёрнокнизници.

10. «Уж вы старичи да вы монашици!

Не видали ли моёй княгинушки,

Не видали ли моёй молоденькой?» —

«Мы видели твою княгинюшку,

Уж мы видели твою молодушку:

15. Бежала твоя княгинушка

А-й без летничка, в одной сороцоцки,

Без башмациков, в одных цуло́циках;

Ступишь, князь, да на крылецико,

Уж ты брякнешь, князь, за колецико, —

20. Выбежит твоя княгинюшка

Без летницка, в одной сороцоцки,

Без башмациков, в одних цулоциках;

Ступишь, князь, на кольчюжной двор, —

Вси добры кони да исприе́зжены,

25. Златы узды да вси испры́рваны,

Седёлышка вси да исприседлана,

Вси добры́ кони да по колен в назьму́[92] стоят;

Ступишь, князь, во глубок погрёб, —

Вси чаи-мёды да вси исприпиты,

30. Вси закусоцки да исприедены,

Золота казна да вся издёржана;

Уж ты ступишь, князь, да во высок терём, —

Во перво́м углу каце́ль виси́т,

Во другом углу другой висит,

35. Во третьём углу трете́й весит. —

Тут приехал князь да ко крыле́цику,

Брякнул князь да за колецико —

Выбежала ёго княгинушка

Без летницка, в одной сороцицки,

40. Без башмациков, в одных цулоциках.

Он срубил, срубил да буйну голову,

По локо́ть срубил ру́цки белые,

По колен срубил да ножки резвые.

Ступил тут князь да на колцюжный двор, —

45. Добры кони не исприе́зжены,

Золоты узды да не испры́рваны,

Седёлышка не исприсе́дланы.

Ступил тут князь да во глубок погреб, —

Чаи-меды да не исприпиты,

50. Все закусоцки да не шеве́лёны,

Золота казна да не издёржана.

Ступил тут князь да во высок терём, —

Во перво́м углу́ пяла́ вися́т,

Во друго́м углу́ други́ висят,

55. Во третём углу́ трети висят;

Посмотрел тут князь на пя́лышка:

Не столько шито, колько пла́кано,

Колько плакано, — князя домо́й дожи́дано.

Вышёл князь да на широ́кой двор,

60. Брал коня тут князь да самолучшаго,

Об[з]уздал коня да в золоту́ узду́,

Обседлал коня да в золоту́ седлу́;

Тут пойехал князь за старицами,

За старицами да за монаши́цами.

65. Тут застал князь да эты старицы,

Он срубил у ста́рицы да буйну го́лову.

Друга старица ёму змоли́ласе,

Она в ножоньки да поклони́ласе:

«Не руби-тко, князь, да буйной го́ловы;

70. Пойедём-ко да за живо́й водой,

Оживим-ко мы твою княги́нушку,

Оживим-ко мы твою моло́деньку!»

Тут пойехали да за живо́й водо́й,

Оживили ёго́ княги́нушку,

75. Оживили тут ёго моло́деньку.

Попова Парасковья Филипповна

Парасковья Филипповна Попова — нюхоцкая крестьянка, молодая вдова, 26 лет, высокая и здоровая женщина. Часто бывает и подолгу живет в пустыни Пертозерской (в 117 верстах от д. Нюхчи и в 25 верстах от посада Сумы), где у ней находятся свекровь и золовка. Стихам она научилась в пустыни, где им учат. Она говорила, что у старухи есть стиховодники с записанными в них стихами. Парасковья Попова имеет небольшую дочь. Во время моего пребывания в Нюхче она занималась пряжей. Она мне пропела старину «Князь Дмитрий и его невеста Домна» и 4 стиха («Умоляла мать родная своё дитя», «Поздо, поздо вечерамы», «Что за чюдная превратность» и «Вознесение Христово»). Принадлежа к достаточной семье, она петь и брать за это деньги стеснялась; приходилось ее долго упрашивать, и пропела она мне, как кажется, только часть своего репертуара. Поет она хорошо.

10. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Сватался Митрий-князь

По три года да три осени;

На цотвертой год только сватьбе быть,

Только свадьбе быть, только к венцю идти, —

5. Зазвонили цесну Божю заутреню.

Пошёл Митрей-князь ко заутрени,

Васильевиць ко воскресенские

По той по улици по До́мниной.

Увидала Домна да Олёксандровна:

10. «Не этот ли, матушка, Митрий-князь,

Не йетот ли Васильевиць?

Сказали: Митрей хорош-пригож,

Васильёвица князя лучше нет, —

Он сут[ул] и горбат, на перёд горбат,

15. Ноги-ты кривы, да о́ци-ты косы!»

Митрию-кнезю в слух пришло,

Васильёвицу за беду стало.

Воротился Митрей от заутрени,

Васильёвиць князь от воскресеньские

20. Он ко той полаты да белокаменные,

Ко своёй сестрицы да Марьи Васильёвной.

«Ты, сестриця моя да Мар[ь]я Васильёвна!

Заведи, сестриця, свой поцестен пир;

Не зови, сестриця, ни князей ни бояр, —

25. Созови, сестриця, одну Домнушку,

Одну Домнушку да Олёксандровну;

Хоть сама поди, хоть послы пошли,

Умильно́ зовите да ниско кланийтесь.

Скажи: “Митрея-князя, да братця, дома нет,

30. Васильёвиця да не слуцилосе,

Не слуцилосе да не приводилосе:

Ушол Митрей-братец за охотами,

За куницами да за лисицами,

За церны́ма соболями сибирскима,

35. Он стрелет-палит да гуси-лебеди,

По воды гонить да серых утоцек!”»

Первы послы да на двор зашли,

Умельно зовут да ниско кланяются:

«Поди-тко, поди-тко, да Домна Олёксандровна,

40. Спусти-тко, спусти, Софья да Микулицьня!»

Сама идёт Марья Васильёвна,

Она крёст кладёт да по-писаному,

Поклон ведёт да по-учёному.

Умильно зовёт да ниско кланяеться:

45. «Спусти, спусти, Софья Микулицьна,

Да поди-тко, Домна Олёксандровна,

На мой ли на Марьин на дево́цин поцестен пир;

У меня Митрея-братця, князя дома нет,

Васильёвица да не слуцилося:

50. Ушел Митрей-братец да за охо́той,

За куницами да за лисицами!»

Поскорёшеньку Домнушка да надевалась,

Покруче того Олёксандровна отправлялась

На Марьин на дево́цин на поцестен пир.

55. Испроговорит Софья Микулицьна:

«Ты послушай, Домна да Олёксандровна!

Мне мало́ ноце́й спало́сь да мно́го ви́делось,

Бутто я ходила Софья ко Божьёй церкви,

Все клюци-замки да я обро́нила,

60. Одного крёста́ я найти не могла,

Одного крёста́ да самолу́чшаго!..»

(Петь дальше сказительница отказывалась, ссылаясь на свое незнание)

Дементьева Агриппина Григорьевна

Агриппина Григорьевна Дементьева — родом из Соро́ки, 41 года. Отец и мать ее — кореляки. Отец ходил на море. Раньше она жила с со́роцким крестьянином Мих. Емельяновым, а теперь служит в д. Нюхче у отставного подполковника В. С. Белоголового. Женщина она бывалая; скромностью не отличается; когда захочет, сумеет придраться к каждому слову. Она пропела мне старину «Князь Дмитрий и его невеста Домна» и 2 стиха («О потопе» и «Умоляла мать родная своё милоё дитя») и сообщила 7 замечательных наговоров (остудную, на грыжу, присуху, на зубы, на чирьи, подход к начальству, на портёж и призор). Старину она слыхала «на бесёды от стариков в Сороке 30 лет тому назад». Стих о потопе слышала в Мягрышской пустыни[93], состоявшей из 13 келий, куда она ездила с дядей, когда ей было 9 лет.

11. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Жила была Омельфа Тимофеевна,

У ей была доць Домна Фалелеевна.

Сватался на Домнушке княсь Митрей Васильевиць

По три зимы, по три летика,

5. От окошечка не отойдуцись,

От воротець не отъедуцись.

«Не пойду я, не пойду за тебя замуж,

Совсем ты мне не понравился:

У тебя нос большой да и рот кривой,

10. Глаза большие да заонезьские,

А кудри у Митрея корельские!»

Пришол тут Митрей Васильевиць

К своёй сестрице к Настасье Васильёвной:

«Собери сегодня собраньицо;

15. Собери своих любых подруженек,

Свою любимую подружку Домну Фалелеевну;

Скажи: князя Митрея дома нет,

Васильевица не случилося:

Ушёл на тихие воды гусей-лебедей стрелять

20. И серых малых уточек!»

Пошла тут пошла Настасьюшка,

Пошла настасья Васильёвна

К своей милой, любимой подруженьки к Домне Фалелеевны:

«Ты послушай, моя милая, любимая подружен[ь]ка Домна Фалелеевна!

25. Поди сегодня на собраньицо;

У меня братика дома нету,

Князя Митрия Васильевица нету:

Ушёл на тихие [на] воды

Гусей-лебедей стрелять и серых малых уточек!»

30. Пошла тут пошла Домнушка

К свойей родимой маменьке:

«Ты послушай, моя милая, мать любимая!

Зовут меня в собраньицо!» —

«Послушай, дитя мое милое,

35. Послушай доць любимая!

Мне ноцесь мало спалось,

Мало спалось, много во снах виделось:

Бутто со правой руки злацон перстень потерялся,

Со белой груди да скатной жемчужок,

40. Я совсем тебя, дитятко, потеряю!»

Брала-то тут, брала Домнушка,

Брала свои златы клюци,

Отпирала свои кованые сундуки;

Первое платьицо она одела самомертвоё,

45. А друго платьицо одела подвенецьное,

Третье платьицо она одела игромоё.

Пошла тут пошла Домнушка,

Пошла Домна Фалелеевна

К свойей милой, любимой подруженьки во собраньицо.

50. Пришла да тут пришла Домнушка,

Пришла Домна Фалелеевна

К свойей подруженьки во собраньицо, —

Князей, бояр она не видела.

Она крест кладёт да по-писаному,

55. Она молится по-веленному;

Она Богу помолиласе,

И на все стороны поклониласе, —

Подруженек не заметила.

Тут стречает ей князюшко,

60. Стречает князь Митрей Васильевиць:

«Приходи-ко ты, гор[д]ливая,*

Приходи-ко ты, спесивая!

У меня рот большой да нос кривой,

Глаза большие да заонезьские,

65. Кудры у Митрия корельские!»

Взял, провёл ее за белы руки,

Садил её за дубовы столы;

Перву чару наливает зелена́ вина,

Другу чару подавает зелья лютого,

70. А третью чару наливает сладких водочек.

«А не пью, не пью зелена вина,

Не примаю я зелья лютого,

Не кушаю сладких водочек, —

Отпусти меня, князюшко,

75. Отпусти, князь Митрей Васильевиць,

Хоть к мойему отцю да на могилочку,

К родной маменьке под окошечко!» —

«Не спущу одну: я сам пойду!

Слуги мои, слуги верные!

80. Запрягите мне пару коницьков;

Поеду, повезу Домну Фалелеевну

К родному о[т]цю на могилоцьку,

К родной матушке хоть под окошечко!»

Приезжает тут Домнушка,

85. Приезжает Домна Фалелеевна,

К родной матушке ко крылецику.

Выходит мать Домны и, увидев Домну в сопровождении князя, упала на камень и убилась, а Домна, сказав:

«Не достаньсё, тело белое, князю Митрию,

А повались, тело белое, возле родной матеньки!» —

повалилась на 3 ножика. Князь вынул из-под нее ножики и пал на них сам.

Колежма

Деревня Колежма (Кемского уезда) расположена при слиянии реки Мельничной и ее притока с левой стороны р. Проточной, а именно на левом берегу первой и на обоих берегах второй, недалеко от устья р. Колежмы. Местоположение ее низко и болотисто. Поэтому, чтобы можно было ходить по улице, на ней проложен довольно широкий деревянный тротуар, называемый «мостками». От общего мостка ведут к каждой избе отдельные мостки. По мосткам ходят люди и скот. Вне мостков иногда бывает очень вязко. Колежемские мостки лучше нюхченских (и, пожалуй, сумских). Колежма отличается чистотой; утром часов в 7, лишь только пройдет скот, из всех изб выходят жонки и девки, собирают с мостков навоз и метут их; только на задах Колежмы мостки так же плохи, как и в Нюхче. Недостатком Колежмы, как и Нюхчи, является водоснабжение: в реках против изб купаются, туда спускают воду из расположенных по берегу рек бань и оттуда же берут воду для питья и пищи; это, конечно, не проходит даром для здоровья жителей, а во время эпидемии может доставить много хлопот. Через речки проложены в необходимых местах хорошие, за исключением одного временного, мосты. Народ здесь охотно ходит в церковь, так что в ней бывает полно; здесь также есть старообрядцы, но их сравнительно, повидимому, мало (в виду летнего времени я встречал только старообрядок). Здесь есть волостное управление, училище и церковь; во время моего пребывания строилась еще новая церковь. Способы сообщения здесь те же, что и в Нюхче, но зато здесь ближе к морю (версты 4 до места остановки парохода) и туда попадать гораздо легче.

Посникова Парасковья Васильевна

Парасковья Васильевна Посникова — родом из посада Сумы, вдова, 75 лет, живет с выхода замуж в д. Колежме. Муж ее умер 5 лет тому назад. Раньше она знала много старин, но теперь подзабыла. Она мне пропела 2 старины: «Князь, княгиня, и старицы» и «Иван Грозный и его сын» и 5 духовных стихов (об Алексее-человеке Божием, «Чесная девица да Богородица», о Михаиле Архангеле, «Сам я не знаю, как на свете жити» и «Божия мати спорыдала»), «провопела» подробные похоронные причитания по отце и матери и сообщила 5 наговоров («присушку», на грыжу, подход к начальству, на постановку коровы, на постановку коня). Старины и стихи она выучила у матери и на вечеринках, а наговоры у матери. Она еще знает стих о Егории Храбром от колежемцев, но путает его. Тяжелой работой она уже не может заниматься, а прядет, поминает покойников, за что ей платят молоком и съестными припасами, а также знахарствует. В силу наговоров она сама верит или же только делает вид, что верит. От меня она хотела научиться какому-то наговору. Она мне рассказывала предание об исчезновении чуди и о существовании в каждом доме «хозяина и хозяйки с детоцкамы». По ее словам, зимою у них ходят калики-каргополы.

12. Иван Грозный и его сын[94]

...Узнала цярица благоверная;

Надела сапог на одну ногу,

Надела кунью шубу на одно плецо,

Надела церну шляпу на одно ушко́;

5. Побежала она к братцу родимому.

Она у дверей предверницков не спрашивала,

У ворот приворотницков не спрашивала.

Она бъёт веть целом, ниско кланяетсе:

«Здорово ты, братець родимые

10. Да Микитушка Романович!

Ты не знаш веть невзгодушки, не ведаёшь:

Да не стало в небе солнышка красного,

Да потухла зо́ря раноутрення,

Погасла свеща воску ярого, —

15. Да не стало у нас цяревица,

Скоромладого Федора Ивановица:

Увезли веть ёго во чисто полё,

Ко той ли плашки ко липовой,

Да ко той ли ляги[95] крова́вые

20. Да рубить-снеть с плеч буйну голову,

Положить веть на блюдо на царьскоё,

Принести пред ясны оци царьские!»

Микитушка веть не росчюхивал,

Да садил веть гостюшку, чёствовал:

25. «Да звать тебе, гостю, — не дозватисе,

Да ждать тебя, гостю, — не дождатисе;

Теперечу, гостюшка, сама пришла!» —

«Вочью́ ли, Микита, насмехаешьсе?

Не знашь мойей невзгодушки, не ведаешь:

30. Не стало в небе солнышка красного,

Потухла зоря раноутрення,

Да погасла свеща воску ярова, —

Да не стало у нас младого царевица,

Скоромладого царевица Фёдора Ивановица:

35. Увезли веть его во чисто полё,

Да ко той ко плашки ко липовой,

Да ко той ли ко ляги кровавыи

Рубить-казнить веть с плец буйну голову,

Положить ей на блюдо на золото

40. И принести перед оци, оци царские!» —

Микитушка дела не росцюхивал,

Садит он веть госьюшку, чёстыват:

«Ты садись-ко веть, госья небывалая,

Небывалая госья, долгожданная,

45. Долгожданная госья, долгозваная!

Да как звать тебе, госью, — не дозватисе,

Ждать, — не дождатисе;

А теперечу, госьюшка, сама пришла!»

Тут спроговорит царица благоверная:

50. «Уж ты ой еси, братец родимыи!

Ты не знашь веть невзгодушку, не ведаёшь:

Не стало в небе солнышка красного,

Потухла зоря раноутрення,

Да погасла свеща воску ярова, —

55. Да не [стало] у нас младого царевица

И скоромладого Федора Ивановица:

Увезли ёго веть во цисто полё,

Да ко той ко плашки липовой,

Да ко той ли ко ляги кровавыи

60. Да рубить-казнить с плец буйну голову,

Положить ей на блюдо на золото

И принести перед оци, оци царские».

Микитушка дела не росцюхивал,

Да садил веть госьюшку, всё цостовал*:

65. «Ты садись, садись, госья небывалая,

Небывалая госья, долгожданая

И долгожданая госья, многозваная!

Да как звать тебе, госью, — не дозватисе,

Ждать тебя, госью, — и не дождатисе,

70. Да теперечу, госьюшка, сама пришла!» —

«Уж ты ой еси, братец родимые,

Уж ты ой еси, Микитушка Романович!

И ты не знаешь веть невзгодушки, не ведаёшь:

Не стало в небе солнышка красного,

75. И потухла зоря раноутренна,

Да погасла свеща воску ярова, —

Да не стало у нас младого царевица,

Скоромладого Фёдора Ивановица:

Увезли его во полё Куликово,

80. Да ко той ко плашки ко липовой,

Да ко той ли ко ляги кровавые,

Да ко той ли ко сабли ко вострыи

Да рубить-казнить с плец буйну голову,

Положить веть на блюдо на золото,

85. Принести перед оци, оци царские!»

Микитушка дело приросцюхивал,

Надева́л он сапо́г на одну́ ногу,

И надевал он кунью шубу на одно плечо,

И надевал он чорну шляпу на одно ухо,

90. Да садился Микита на добра коня:

Да как видели Микитушку седуцись,

Да не видели удалого поедуци, —

Ко [по] чисту-то полю курева стоит.

Приезжал тот Микита во чисто полё,

95. Сревел тут Микита во всю голову:

«Уж вы есь, народ-люди добрыи!

Уж вы ой еси, палаци немилосливы!

Уж вы дайте Микитушки дороженьку

Да ко той ли ко плашки ко липовой,

100. Да ко той ли ко ляги кровавые,

Да ко той ли ко сабли острые,

105. Где рубят-казнят буйну голову!..»

(Дальше не помнит.)

13. Князь, княгиня и старицы

Жил был князюшку да девяносто лет,

Уж он брал княгинушку да девяти годо́в.

Уж он жил с княгинушкой да ровно три́ года,

На четвёртой год князь гулять пошёл.

5. Он ходил-гулял ровно три года,

На четвёртой год да князь домой пошёл.

Стрету князюшку идёт две старици,

Две старици да чорнокнижници.

Спросит князюшко у двух у старицок:

10. «Уж вы, старици да чорнокнижници!

Не вида[ли] ль вы мойей княгинушки,

Мойей кнегинушки, мойей возлюбленной?»

А-й спроговорят ёму старици:

«Уж мы видом не видали, про ей слышали;

15. Ты приедёшь, кнезь, ко крылечику,

Поколотишьсе да у колечика, —

Тут как выскоцит твоя кнегинушка

Что-ль без летницка, в одной сороцицки,

Без башмациков, в одних цулоциков[96];

20. Да сруби ты, князь, да буйну голову;

Уж ты ступишь, князюшко, в нову горницю, —

В новой горници колыбель весит,

Колыбель весит да малых детоцек;

Уж ты ступишь, кнезь, да в другу горницю, —

25. В другой горници там другой весит,

Там другой весит да малых деточок;

Уж ты ступишь, кнезь, в третью горницю, —

В третей горници там третей весит,

Там третей весит да малых деточок;

30. Уж ты ступишь, кнезь, во высок терём, —

Золота казна вся испритощона*,

Цветно платьицо всё исприношоно,

Золоты клюци все исприломаны;

Уж ты ступишь, кнезишко, да во глубок погрёп, —

35. Вси слатки меды да исприедены,

Слатка водочка да вся исприпита,

Вси закусочки да исприедены;

Уж ты ступишь, князь, на широкий двор, —

Вси коретушки да исприломаны,

40. Исприломаны, вси не в убор лежат;

Уж ты ступишь, князь, на конюшной двор, —

Все добры кони да исприезжены,

Исприезжены да не в убор стоят,

Оны пьют веть тут воду назёмную*,

45. А едят траву они муравлену!»

Приезжал тут князь ко колечику,

Поколотитсе да за колецико.

Тут как выскоцит его кнегинушка

А-й без летницка, в одной сороцоцки,

50. Без башмациков, в одних цулоциках.

Тут срубил веть князюшко с плеч буйну голову.

Ступил тут князюшко в нову горницу, —

В новой горници там пяла висят;

Во пялах там шито всё по-Божьёму,

55. Всё по-Божьёму да по-книжному,

По-писаному, все по-уцоному;

А-й не стольки шито — вдвоё плакано,

Всё князюшка домой дожидано.

Да-к[97] ступил веть князь да в другу горницю, —

60. В другой горници-то пяла висят;

Во пялах-то шито всё по-Божьёму,

Всё по-Божьёму, да всё по-книжному,

Всё по-книжному, да по-писаному;

А-й не тольки шито — вдвое плакано,

65. Всё князюшка домой дожидано.

Как ступил тут князь да в третю горницю, —

В третей горници там пяла висят;

Во пялах всё шито там по-Божьёму,

Всё по-Божьёму да все по-книжному,

70. По-книжному все да по-уцоному;

Не тольки шито — вдвоё плакано,

Всё князушка домой дожидано.

Как ступил князь да в высок терём, —

Цветно платьицо не исприношоно,

75. Золоты клюци не исприломаны,

Золота казна не исприт[о]щона[98].

Как ступил тут князюшко во глубок погрёп, —

Вси сладки мёды исприплеснели,

Все закусоцки не исприедены,

80. Вся слатка водочка задохнуласе.

Как ступил тут князюшко на широкой двор, —

Все коретушки не исприломаны,

Не исприломаны, всё в убор стоят.

Как ступил тут князюшко на конюшен двор, —

85. Все добры кони во убор стоят,

Во убор стоят да по колен в шолку,

Оны пьют воду-ту веть ключе́вую

И едят траву оны веть шелковую[99].

Выберал тут князюшко добра коня,

90. А садился князь на добра коня,

Уж он брал с собой да саблю острую

И поехал князь да во чисто полё,

Где-ка встретили[сь] да йему старици,

Йему старици да чорнокнижници, —

95. Он срубил у старици с плец да буйну голову;

А друга-та старица ёму змолиласе:

«Уж ты, князюшко, да князь возлюбленной!

Не руби-тко, князь, да буйны головы;

Мы пойедём с тобой да во чисто полё,

100. Мы возьмём-ко там веть живой воды,

Оживим-ко твою кнегинушку,

Твою кнегинушку, твою возлюбленну Катеринушку!»

Уж он брал веть эту старицу да чорнокнижницю;

Он поехал с йей да во чисто полё;

105. Уж он[100] веть там да веть живой воды, —

Одной живой воды да другой мертвые.

Приезжал он к свойему да веть крылечику,

Где лежала его кнегинушка;

Наполивали тело мёртвое,

110. Оживили его кнегинушку да Катеринушку.

(Монашицу как будто тоже оживил.)

Лейнова Авдотья Ильинична

Авдотья Ильинична Лейнова — еще бодрая старуха 54 лет. Она имеет сына 19 лет, находившегося во время моего пребывания у них на Мурмане, и взрослую дочь. Кроме того, для помощи по хозяйству она наняла за 20 р. в казачихи Анну Ф. Попову с Петрова дня до Успения или вернее до дождей. Живет она ни бедно ни богато. Она пропела мне три старины: «Князь Дмитрий и его невеста Домна», «Князь, княгиня и старицы» и «Иван Грозный и его сын». Она знает также «Голубиную книгу», но не хотела петь ее, хотя я просил ее 2 раза. Старины она называет стихами. Она знает и досельные игрищные песни: по крайней мере, певшая мне их А. Ф. Попова обращалась к ней в затруднительных случаях. Петь она, очевидно, стыдится.

14. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Сватался Митрей по три года,

Васильёвиць да три осени;

На цотвёртой год лишь сватьбе быть,

Лишь сватьбе быть, лишь к венцю итти, —

5. Позвонили на цосну на Божу на утреню,

На цосну-ту Божую да воскресенскую.

Пошол Митрей-князь да к заутрени,

Васильёвиц ко воскресенскии

По той ли по улици по Соловьиной,

10. По тому ли переулоцку по Домниному.

Бросиласе тут Домнушка по плец в окно́,

Олёксандровна да по подпазушью.

«Не йэтот ли, матушка, Митрей-князь,

Не этот ли, сударыни, Васильёвиц?

15. Насказали, что Митрей-князь хорош-пригож,

А Васильёвица да ёго лучше нет, —

Сутул, горбат да наперёд покляп*,

Оци-ты косыя, ноги-ты кривыя,

Да жолты кудри да заонезьския,

20. Да Митрея рець да корельския!»

Эты реци Митрею во слух пришли,

Васильёвицу да за беду пали,

За беду пали да за велику.

Ворочался Митрей-князь по заутрени,

25. Васильёвиц от воскресенския;

Приходит к сестрицы к родимые:

«Сестриця, сестриця родимая,

Молодая Марья Васильёвна!

Заведи-тко ты, сестриця, свой почестён пир,

30. Не зови-тко не кнезей, не бояров,

Созови-тко одну Домну да Олёксандровну;

Скажи: братця Митрея дома нет,

Васи́льёвица да не слуцилось да во дому:

Ми́трей-братец за охво́тамы,

35. За куницямы ушёл, за лисицями,

За черныма соболямы сибирскима,

Стрелет-палит маленьких утушок;

Он стрелял-палил, да только дым стоит».

Да тыи послы да с двора не сошли,

40. Да други послы к Софьи на двор пришли,

Умельнё зовут да ниско кланеютсе:

«Ты спусти, спусти-тко ты, Софья Меркульицна,

Да пожалуй-ко, Домна да Олёксандровна,

На Марьин девоцен да на поцестён пир;

45. У ей бра́тца Ми́трея до́ма нет,

А-й Васи́льёвиця не случилось во-о́ дому:

Ушёл Ми́трей-бра́тец да за охво́тамы,

За куницямы ушол, за лисицямы,

За черныма соболямы сибирскима,

50. Стрелеть-палить маленьких утушок;

Он стрелят-палит, только дым стоит!»

Да ты́и послы с двора да не сошли,

Тут не стук стуцит, не гром гремит, —

Да сама идёт Марья да Васильёвна,

55. Умельно зовёт да ниско кланеетсе:

«Да спусти-тко, спусти, Софья Меркулицна,

Ты пожалуй-ко, Домна да Олёксандровна,

На мой-то на девочей на почестён пир;

У мня братця Митрея дома нет,

60. Васильёвиця да не слуцилось во дому:

Ушёл Митрей-братець за охвотамы,

За куницямы ушёл, за лисицямы,

За черныма соболямы сибирскима,

Стрелеть-палить маленьких утушок;

65. Он стрелят-палит, да только дым стоит!»

Да тут спрого́ворит Софья Меркулицна:

«Уж ты ой еси, дитятко моё родимоё!

Мне ноцесь да во сни ма́ло спало́сь

Да мало спалось да во снях видялось,

70. Бытто все кресты Софья обронила,

Бытто все кресты я Софья со́брала,

Одного креста я не могла найти,

Одного креста да самолутшого!..»

Спроговорит Домна Олёксандровна:

75. «Уж ты ой еси, маменька родимая!

Куда ноць прошла, да туда сон пройдёт!»

Тут белёшенько Домнушка умываласе,

Хорошохонько она снаряжаласе, —

Пошла Домнушка да на почестён пир,

80. Пришла Домнушка да ко крилецику.

А как брал тут Митрей саблю вострую

Да срубил у Домны да буйну го́лову.

15. Князь, княгиня и старицы

Жил был князюшко да девяносто лет,

Уж он взял кнегинушку да девяти годов;

Жил с кнегинушкой да ровно три года,

Ровно три года, ровно три осени.

5. Не [на] четвёртой год да князь гулять пошёл.

Он ходил-гулял да ровно три года,

На четвёртой год да князь домой пошёл.

Идёт тут кнезюшко да по чисту́ полю, —

Да попало йему стрету две ста́рици,

10. Две старици да две монашици.

Спрашиват князюшко у этых старицей:

«Уж вы, старици да вы манашици,

Цорнокнизници вы да черноризници!

Не видали-ль вы моёй кнегинушки,

15. Моёй младые да Катеринушки?» —

«Мы видом не видели, да слыхом слышали;

Да как придёшь, князь, да ко крылечику,

Поколотиссе, кнезь, да за колецико, —

Да как выбежит твоя млада кнегинушка,

20. Твоя младая да Катеринушка

Она без летницка, в одной сороцоцки,

Без башмациков, в одних цулоциках,

Без платоцка, в одном кокошницки;

Ты бери, бери, кнезь, саблю вострую,

25. Ты сруби у ей да буйну го́лову!

Уж придёшь, князюшко, да на новы́ сени, —

На новы́х сенях да колыбе́ль веси́т,

Колыбе́ль веси́т да малых де́тоцо́к;

Придёшь, князюшко, да в нову горницу, —

30. Вси клюци да замки исприломаны;

Ступишь, князюшко, да во глубок погрёп, —

Вси слатки мёды да исприедёны,

Слатки вотоцки да все исприпиты;

Придёшь, князюшко, да на широкой двор, —

35. Вси коретушки да исприломаны,

Золоты узды да вси исприрваны;

Придёшь, князюшко, да на конюшон двор, —

Вси добры кони да исприезжоны,

Вси добры кони да по колен в назьму,

40. Да едят траву да не шолковую,

Оны пьют воду́ да всё назёмную».

Да пришёл тут князь да ко крылечику,

Да колотился князь да за колечико, —

Выскоцила ёго млада кнегинушка

45. Да без летницька, в одной сороцоцки,

Без башмациков, в одних цулоциках,

Без платоцика, в одной кокошницки.

Брал тут князюшко да саблю во́струю —

Да срубил ей буйну го́лову.

50. На ступень ступил, — да там пяла висят;

Во пялах-то шито всё по-книжному,

Всё по-книжному да по-писаному;

А не стольки шито, вдвоё плакано,

Всё-то князюшка домой дожидано.

55. На другой ступил, — да там други весят;

Во пялах-то шито всё по-книжному;

А не столько шито, вдвоё плакано,

Всё-то князюшка домой дожидано.

Ступил кне́зюшко да́ на новы́ сени, —

60. Вси клюци-замки изаржавели.

Ступил кне́зюшко да во глубок терём, —

Да вси слатки мёды да изаплеснели,

Слатка вотоцка вся задохнулася.

Ступил кня[е]зюшко[101] да [на] широкой двор, —

65. Вси коретушки да не приломаны,

Золоты узды да вси замедели.

Ступил кнезюшко да на конюшной двор, —

Вси добры кони да не приезжоны,

Вси добры кони да по колен в шолку́,

70. Едят траву да всё шелко́вую

Да пьют воду да всё ключовую.

Да как брал тут князь коня да самолутшаго, —

Поезжа́л тут князь да во чисто́ полё,

Во чисто полё да к этым старицам,

75. К этым старицам да двум монашицам.

Идут йему настрету эты старици;

Одной старици он голову сказнил;

Дру́га ста́рица ёму́ змолиласе,

Змолиласе да ниско поклониласе:

80. «Не предай-ко мне, князь, да смерти понапрасные;

Мы пойдем ко ляги ко живой воды,

Оживим твою младу кнегинушку!»

Тут пойехали оны ко ляги ко живой воды,

Оживили тут ёго кнегинушку

85. Да младую да Катеринушку.

16. Иван Грозный и его сын

Откуль восияло сонцо красноё[102]

Да катилосе по небу по ясному;

Да тогда воцарилса наш грозной цярь

Да наш грозной царь да Иван Васильёвиц.

5. Да лишь успел цярь-государь на цярство стать,

Лишь успел цярь-государь зацярствовать, —

Заводилось пированьицо, почестён пир,

Да на всих-то князей, на всих-то на бо́яров,

На всих руських могуцих богатырей,

10. Да на всих полениц да на удалыих,

Да на всих палацей да немилосливыих.

Да ище все на пиру да напивалисе,

Ище вси на чосном наедалисе;

Ище вси на пиру да приросхвастались:

15. Да иной хвастает сабелькой вострою,

Да иной хвастает палицой тяжолою,

Да иной сметкой, удацею богатырскою,

Да иной веть хвастат золотой казной,

Да безумной-от хвастат молодой жоной,

20. Неразумной-от хвастат родимой сёстрой,

Да разумной-от хвастат отцом-матушкой.

Да один сидит Добрынюшка Ивановиц,

Да [не] ест, ни пьёт, ницим [не] хвастаёт.

«Што же ты, Добрынюшка Ивановиц,

25. Да не ешь, ни пьёшь да ницим ни хвастаёшь?

Да теперь я цярь-государь похвастаю,

Да я повывёл три изменушки великия:

Да уж я перву изменушку из Лопского[103],

Уж я другу изменушку из Тотарьского,

30. Уж я третю из матки камянной Москвы». —

«Да теперицу изменщик за одным столом,

С одного блюда ест да со мной кушаёт,

С одного-то коньця цветно платьё ношаёт; —

Мне на братьця сказать, да мне-ка брата жаль,

35. На себя мне-ка сказать, да головы отстать,

Да скажу лутше на братца на родимого

Да на младого на Фёдора Ивановица». —

Да тут не синоё морё сколыбалосе, —

Да [не] цярское серце розгорелосе.

40. Да скрычал веть тут цярь да во перво́й нако́н:

«Уж вы ой еси, вси князя́, вси бо́яра,

Да вси руськии сильныи богатыри,

Да ище вси палачи да немилосливыи!

Да вы берите-тко да младого цяревиця,

45. Скоромладого Федора Ивановиця

За ёго ли за рученьки за белыи,

За ёго ли за персни злацоныя;

Вы берите ёго во полё во Куликово

Да ко той ли ко плашеньки ко липовой,

50. Да ко той ли ко ляги кровавые

Да срубить у него да казнить го́лову,

Положить бы главу да на золото́ блюдо;

Принесите перед оци, оци цярскии,

Цярские оци королевскии!»

55. Да бояра вси да утули́лисе;

Палаци вси тут да схорони́лисе:

Да как большой палац кроитсе за среднёго,

А середнёй-от хоронитсе за ме́ньшого,

От меньшо́го палаця царю ответу нет.

60. Да скрыцал тут веть цярь во второй нако́н:

«Уж вы ой еси, князя, вси бо́яра,

Да вси сильны могуци бога́тыри,

Ище вси палаци да немило́сливы!

Да вы берите да мла́дого царевица,

65. Скоромладого Фёдора Ивановица

Да за ёго ли за рученьки за белыи,

Да за ёго ли за персни за злачоныи;

Вы бери́те ёго во по́лё во Кули́ково

Да ко той ли ко плахи ко липовой,

70. Да ко той ли ко ляги кровавые

Да срубить у ёго́ да буйну го́лову,

Положити главу да на золото блюдо;

Принесите перед оци, оци царские!»

Да бояра вси да утулилисе;

75. Палаци эты вси да схорони́лисе:

Да как большой-от хоронитсе за середнёго,

Да середнёй-то хоронитсе за ме́ньшого,

От меньшого палаца царю ответу нет.

Да скрыцал тут ведь царь во третей након:

80. «Уж вы ой еси, кнези, вси бояра,

Да вси сильни могучи богатыри,

Да ище вси палачи да немилосливы!

Да берите-тко младого да цяревица,

Ско́ромла́дого Фёдора Ивановиця

85. За ёго ли за рученьки за белыи,

За ёго ли за персни за злацоные;

Вы ведите ёго во полё во Кули́ково

Да ко той ли ко плашеньки ко липовой,

Да ко той ли ко ляги кровавыи

90. Да сказнить скоро буйную го́лову,

Поло[жи]ти главу да на злато́ блюдо́;

Принесите перед оци, оци царские,

Цярские оци королевские!»

Да бояра вси веть да утулилисе;

95. Палаци вси-ты схоронилисе:

Да как большой-от хоронитсе за середнёго,

Середнёй-то хоронитсе за меньшого,

От меньшого палаця цярю ответу нет.

Да из того ли из угла из две́рного

100. Да со той ли со скамеецки со дубовыи

Да повыскоцил Малютушка Скуратов-пёс:

«Да как это дело не на́шоё;

Да как нашо-то дело поднацельноё,

Подначальноё дело повелённоё:

105. Да ищо що нам велят, то и де́лаём!»

Да как веть тут брал скоромладого цяревиця

Да как младого Фёдора Ивановиця

За ёго ли за руцьки за белыи,

За ёго ли за персни злачоные.

#110# Да повели ёго во полё, полё Куликово

Да ко той ли ко плахи ко ли́повой,

Да ко той ли ко ляги кровавыи

Да казнить скоро буйну го́лову,

Принести перед оци, оци царскии.

115. Да прознала тут цяриця верная

Да как верная цяриця православная;

Сапог-от надевала на босу́ ногу,

Кунью шубу надевала на одно плецо,

Бежала она к братёлку родимому

120. Да как старому Микиты Романовцю.

Да не спрашивала у ворот приворотников,

Да не спрашивала у дверей придверников.

Она крес<т>-от кладёт да по-писаному

Да поклон-от ведёт по-уцоному,

125. Да цолом она бьёт на вси стороны,

Она здраствуёт Микиту Романовича:

«Уж ты здраствуёшь, Микита Романович!

Да веть не стало в неби солнышка красного,

Да потухла зоря да раноутрянна,

130. Да погасла свеща да воску ярова, —

А не стало у нас младого цяревица.

Скоромладого Фёдора Ивановича:

А увели ёго во полё Кули́ково

Да ко той ли ко плашеньки ко липовой

135. Да ко той ли ко ляги кровавыи

Да сруби́ть у ёго да бу́йну го́лову!»

Тут Микитушка дела не росчухивал,

Да садит он госьюшку, веть чостуёт:

«Ты садись-ко, моя госья небыва́лая,

140. Небывалая ты госья, долгожданная;

Да как звать тебя, госью, — не дозватисе,

Да как ждать тебя, госью, — не дождатисе;

Да теперецу, госьюшка, сама пришла!» —

«В о́цю[104] ли ты, Микита, насмеха́иссе?

145. Не знашь моёй невзгодушки, не ведаёш:

Да не стало веть в небе солнышка красного,

Да потухла зоря раноутронна,

Да погасла свеща воску ярова, —

Да не стало у нас младого цяревичя,

150. Скоромладого Фёдора Ивановича:

Увели ёго во полё Куликово

Да ко той ли ко плашеньки ко липовой,

Да ко той ли ко ляги кровавыи,

Да ко той ли ко сабельки вострые

155. А да сказнить у ёго да буйну голову,

Положить главу да на золото́ блюдо,

Принести перед очи, очи царскии!»

Микитушка дела не росцюхивал,

Да садит он гостюшку да чостуёт:

160. «Да садись-ко, ты госья небывалая,

Небывалая госья, долгожданная;

Да как ждать тебе, госью, — не дождатисе,

Да как звать тебе, госью, — не дозватисе;

Да топеречу, госьюшка, сама пришла!» —

165. Да в оцью́ ли ты, Микита, насмехаиссе?

Да не знашь нашой незгодушки, не ведаёш:

Да веть не стало в небе солнышка красного,

Да потухла зоря, зоря раноутроння,

Да погасла свеща да воску ярого, —

170. Да не стало у нас младого цяревиця

Да скоромладого Фёдора Ивановиця:

Увели ёго во полё во Куликово

Да ко той ли ко плашки ко липовой,

Да ко той ли ко ляги кровавыи,

175. Да ко той ли ко сабельки ко вострыи

Да казнить у ёго да буйну го́лову. —

Да Микитушка да дело приросчухивал;

Да сапог-от надевал на босу ногу,

Ку́ню шу́бу надевал он на одно плечо,

180. Цорну шляпу надевал да на одно́ ухо;

Уж он [брал] холопушка верного

Да как верного холопа безизменного;

Да выходил он Микита на коню́шон двор,

Уж он брал веть коня да самолу́чшого,

185. Садилса Микита на добра коня:

Да как видели Микитушку седуцись,

Да не видели Романовиця поедуцись, —

Во цистом-то поли да курёва стоит

(Курёвы-то есь народы-люди добрые).[105]

190. Он скрыцал тут Микита зыцным голосом:

«Уж вы ой еси, народ — а люди добрыи!

Да вы роздайтесь на вси на цетыре на сторо́нушки

Да проехать веть мне Микиты во цисто полё

Да достать мне-ка Фёдора во живо́ти!»

195. Да как скрыцал тут Микита зыцным голосом:

«Сын ты собака, похвалиссе,

Да не похвалиссе, Скурлатов-пёс, пода́виссе».

198. Да проехалши Микита во цисто полё,

всунул холопа, а племянника взял. Голову казненного холопа принесли на царские очи. Царь сначала кручинился, а потом отправился в церковь. Туда явился и Микита с племянником, которого и показал царю. Тогда царь сказал ему: «бери, Микита, много злата-серебра». Но тот ответил: «мне не нать много злата-серебра» и просил только, чтобы тот, кто убежит в его село, был неприкосновенен. Царь позволил.

Коппалина Авдотья Лупентьевна

Авдотья Лупе́нтьевна[106] Ко́ппалина — колежемская крестьянка старуха около 70 лет. Нигде, кроме Колежмы, она не бывала. Она имеет двух дочерей, которые обе служат в козачихах. От нее мне удалось записать больше, чем от других. Это зависело с одной стороны от того, что она, будучи бедной, хотела заработать, а с другой от того, что она знала больше и лучше других. Тому, что она знает больше других, способствовала необходимость в одиночестве заниматься работой. Иногда она, по словам П. В. Посниковой, пела старины и стихи вместе с ней. А. Коппалина пропела мне двенадцать старин: 1) «Дунай и Настасья королевична» (Молодец и королевична), 2) «Дунай», 3) «Купанье Добрыни и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича», 4) «Мать князя Михайлы губит его жену», 5) «Две поездки Ильи Муромца», 6) «Иван Грозный и его сын», 7) «Князь Дмитрий и его невеста Домна», 8) «Мать продает Ивана Гостиного сына», 9) «Козарин» (Казарянин), 10) «Бой Ильи Муромца с сыном», 11) «Князь, княгиня и старицы» и 12) «Нашествие французов в 1812 г.» (историческая песня), а также духовные стихи об Егории Храбром (1. о спасении девицы от змея и 2. мучение и поездка по Руси) и Алексее-человеке Божием и песню «Разбойники и атаманова любовница». Кроме того, она мне еще пропела стих о Вознесении Господнем, но согласно с другими вариантами (я его не записал). Она знает еще песню о Петре Великом, которую, по ее словам, привезли с моря, и духовные стихи о Лазаре и Онике-воине. Раньше она знала 1) старину о Хотене и 2) старину, где рассказывалось, что три татарина увезли девицу. Вероятно, это не Казарянин, которого она мне пропела; из этой старины она помнить только стихи:

«Русская земля потаиласе,

Тотарская земля показаласе» <...>

Старинам она научилась в молодости от старухи-матери и старших сестер. По словам ее, как и других сказительниц, старины раньше пели во время поста, особенно Великого, когда петь обычные песни неудобно. Сама она поет их, когда ей при работе станет скучно. Песню о разбойниках и атамановой любовнице ей пел колежемец Иван Кочин, живший тогда в Колежме. Все пропетое ею она называла без различия стихами. Поет она хорошо. По ее словам, калики-каргополы более всего поют стихи о 12 пятницах, Лазаре и Михаиле архангеле.

17. Дунай и Настасья королевична (Молодец и королевична)

Ходил Дунаюшко да из Орды в Орду,

Из Орды в Орду да из Земли́ в Землю;

Пришёл Дунай к королю в Орду.

Уж он три годы служил да во конюшниках,

5. Уж он друго три служил да он во ключниках,

Уж он третьё три служил да на новых сенях.

Уж уж [он] день стоит да на новых сенях;

Ночку спит да в новой спалёнки

Он на той кроваточки тесовыи,

10. Он на той периноцки пуховыи;

Спит со душенькой с Настасьёй-королевицной.

У того-ли короля да шаховинского

Заводилось пированьицо, почестён пир.

Не зовут Дуная на почестён пир, —

15. Он походит Дунай да на почестён пир;

Унимат ёго Настасья-королевишна:

«Не ходи, Дунай, да на почестён пир;

Не ровно́, Дунаюшко, похвастаёшь,

Не ровно словечико вымолвишь!»

20. Не слуша́л Дунай Настасьи-королевишной,

Он похо́дит да Дунай на почестён пир,

Он садился Дунай да за средни столы.

Ище вси на пиру да напивалисе,

Ище вси-ты на цосном да пьяныи-веселы,

25. Ище вси на пиру да приросх[в]астались:

Иной-тот веть хвастат золотой казной,

А иной-тот веть хвастат добрым конём,

А иной-тот веть хвастат вострым копьём,

А и умной-тот хвастат отцом-матушкой,

30. Да безумной-тот хвастат молодой жоной,

Неразумной-тот хвастат родимой сестрой.[107]

Тут сидит Дунаюшко, не ест, ни пьёт,

Он не ест, ни пьёт да не кушаёт,

Он ницем Дунай да не похвастаёт.

35. Тут спроговорил король да шаховинские:

«Уж ты што же, Дунаюшко, не еш, не пьёш,

Ты не еш, не пьёш, не кушаёш?» —

«Ище́ нецем мне Дунаюшку похвастати:

У м’ня нету Дуная золотой казны,

40. У м’ня нету Дунаюшка добра коня,

У м’ня нету Дунаюшка востра копья,

У м’ня нету Дуная отца-матушки,

У м’ня нету Дуная молодой жоны,

У м’ня нету Дуная родимо́й сёстры.

45. Уж я столько Дунаюшко похвастаю:

Я ходил-гулял да из Орды в Орду,

Из Орды в Орду да из Земли в Землю;

Я пришол Дунай к королю в Литву;

Уж я три годы служил у вас в конюшниках,

50. Уж я друго три служил у вас во ключниках,

Уж я третьё три служил да на новы́х сенях;

Уж я день стою да на новых сенях,

Уж я ноцку да в новой спаленки

Я на той кроватоцки тесовыи,

55. Я на той периноцки пуховыи

Сп[л]ью со душенькой с Настасьюшкой с королевишной!» —

Тут не синёё морё сколыбалосе, —

Королевьскоё серцё розгорелосе.

Тут скрыцал король во первой нако́н:

60. «Уж вы ой еси, пановьи-улановьи,

Вы такии злы поганыи тотарина!

Вы берите Дуная да за белы руки,

Вы ведите Дуная во чисто полё,

Отрубите у Дуная буйну голову!»

65. Тута брали ёго панови-уланови

И таки злы пога́ны тота́рина,

Поводи́ли Дуная во чисто полё,

Приводили Дуная на широкой двор.

Тут спроговорил Дунай да таково слово:

70. «Уж вы ой еси, панови-уланови,

Вы такие злы пога́ны тота́ряна!

Проводите тут Дуная вдоль по улици!»

Проводили тут Дуная вдоль по улици.

Тут скрыцал Дунай во первой након:

75. «Ты прости, прости, вольнёй белой свет!

Прости, душенька Настасья-королевишна!

Приупи́то было, приуедёно,

В красни, в хороше́ да приухожоно,

На бело́й груди да приулёжано!»

80. Во первой нако́н Настасьюшка не слышала.

Он скрыцал Дунай да во второй након:

«Ты прости, прости, да вольнёй белой свет!

Прости, душенька Настасья королевишьна!

Приупито было, приуедёно,

85. В красни, в хороши́ да приухожоно,

На белой груди было́ улёжано!»

Во второй нако́н Настасьюшка услышала,

Бросаласе Настасьюшка по плеч в окно:

«Уж вы ой еси, па́нови-ула́нови,

90. Вы таки злы поганы тотарина!

Вы ведите Дуная на широкой двор,

Вы возьмите со коню́шна дво́ра ко́нюха,

Вы сведите ёго да во чисто полё,

Отрубите у ёго да буйну го́лову!»

95. Приводили Дуная на широкой двор.

Надавала она злата, много серебра,

Отпустила Дуная на свою́ волю,

98. Сама уехала да во чисто полё.[108]

18. Дунай

Заводилось пированьицо, почестён пир,

Что-ль на тех князей, на бояров,

Что-ль на тех ли полениц на удалыих.

Солнышко ходит по горници,

5. Головой он качат да выговариват:

«Вси-ты во городи поженёны,

У нас [в]се красные девушки повыданы, —

Сто́лько я оди́н Владиме́р холо́ст хожу,

Я холо́ст хожу да нежона́тыи;

10. Ище мне-ка кто знал да супротивницю,

Ище кто мне-ка знал да супротив меня?»

Да со той ли скамеёчки дубовыи

Выходит Дунаюшко Ивановиць.

Он выходит Дунай да потихо́шенько,

15. Выступаёт Дунай да помалёшенько:

«Еще я тебе знаю супротивницю,

Ище я тебе знаю супротив тебя

Да во той ли Земли да Шеховинскии

У того ли у короля у леховинского;

20. У ёго есь две дочери хорошии:

Да одна доць Настасья-королевишна,

Да другая доць Апрасья-королевицьна;

А тело́м-то бела, да и лицём-то красна,

Брови-то у ёй чёрона соболя,

25. Да как очи-ты у ёй ясна сокола;

Да с девяти лет она была запёрта

Да за тридевять замоциком замнута;

Да сидит она во тереми во высоком

За тема за стёкла́мы за тёмныма.

30. Щобы солнышко на ё не оппёкло,

Щобы буйныим ветром не овве́яло,

Дураки щобы над ёй не надсмеелисе!»

Ище йэты йему речи в слух пришли;

Тут спроговорил Владымёр столинёкиёвской:

35. «Уж ты ой еси, Дунаюшко Ивановиць!

Ты бери-тко много злата, чиста серебра,

Ты бери-тко города да с пригоротыкамы (так)

И поди ты в Землю да Шахивиньскую

Ко тому ли королю да ляховиньскому;

40. Уж ты сватай-ко Апрасью-королевишьну!»

Тут спроговорил Дунаюшко Ивановиць:

«Мне не надоть много злата, чиста серебра,

Мне не надоть городов да с пригоротыкамы;

Только дай мне Дунаюшку добра коня,

45. Ище дай мне Дунаю две дружиночки

Да таких ли дружин — да супротив меня!»

Тут спроговорит солнышко владымерьско:

«Ты выберай-ко коня да самолутшаго;

Выберай-ко дружинку, кого тебе-ка нать[109]!»

50. Выберал тут Дунаюшко добра коня;

Выберал он дружин, каких ёму тут наб*.

Только видели Дунаюшка седуцись,

Да не видели Ивановиця поедуцись:

Во чистом-то поли да курёва стоит,

55. Курёва стоит да дым столбом валит.

Приезжал тут Дунай да во цисто полё

Да роздёрнул в чистом поли-то белы шатры.

Во шатры-то веть спит да кра[с]на девица

Да как молода Настасья-королевишна.

60. Да оставил тут веть Дунай две дружиночки,

Да пошёл тут Дунай да к королю в Литву.

Он не спрашиват у ворот да приворотеников.

Становилса Дунай да о середь двора,

Тут скрыцал веть Дунай да во всю голову:

65. «Уж ты ой еси, король да шаховинскии,

Шаховинскии да и король ляховинскии!

Я пришёл к тебе служить да не по-старому,

Не по-старому служить да не по-прежному;

Я пришол к тебе Дунаюшко посвататьсе

70. На твоёй ли на любезной на дочери,

Я на молодой на Апросьи-королевишьной!»

Тут скрыцал веть король во перво́й нако́н:

«Уж вы ой еси, по́нови-уланови,

Вы таки злы поганыи тотарина!

75. Вы берите Дуная за белы руки,

Вы ведите Дуная во чисто полё,

Отрубите у Дуная буйну голову!»

Тут приходят к ёму панови-уланови,

Да приходят к Дунаюшку да по́ двою,

80. Да приходят к Дунаюшку по́ трою,

Да прибегают к Дунаю деся́ткамы.

На двори-то народу мало ставитсе[110];

А стоит тут Дунай не пошатнетсе,

Уж он с ношки на ношку не проступыват.

85. Скрыцал тут Дунай во второй након:

«Уж ты ой еси, король да шаховинскии!

Я пришол к тебе служить да не по-старому,

Я пришол к тебе Дунаюшко посвататсе

На твоёй ли на любезной на доцери,

90. Я на молодой Апра́сьи-королевишьной!»

Тут скрыцал веть король во второй након:

«Уж вы ой еси, панови-уланови,

Таки злы поганыи тота́рёна!

Вы берите-ко Дуная за белы руки,

95. Вы ведите-ко Дуная в нову горницю!»

Тута брали ёго панови-уланови,

Приводили тут Дуная в нову горницю.

Уж он крест-тот кладёт по-писаному,

Он поклон-тот кладёт да по-уцёному,

100. Он цёлом тут веть бьёт да на вси стороны:

«Уж ты здрастуй, король, да с королихою,

Со двума-то с любезныма со дочерьма!»

Вынема́л тут ерлы́к с-по́д право́й полы,

Тут бросал он ерлы́к о дубо́вой стол, —

105. Да дубовая дощочка пригибаласе.

Тут спроговорит король да таково слово:

«Ты один ли пришёл аль не оди́н сюды?»

Тут спроговорит Дунай да таково слово:

«У м’ня есь у Дуная две дружиночки

110. Да таки ли дружины — супротив меня[111]!»

Тута брал веть король да золоты ключи;

Отмыкал веть король да высок терём;

Он доходил до любезной до до́чери,

114. Он до молодоя Апрасьи-королевичьной.

Король спросил ее, хочет ли она замуж за Владимира. Она говорит, что, если он не отдаст ее, они «розобьют» его царство. Король выдал ее Дунаю с тридцатью кораблями, наполненными златом и серебром. Они поехали морем, а Дунай «горой» (берегом). Он встретил в шатре Настасью-королевишну, взял ее за себя и приехал ко Владимиру. Сделали пир. Настасья похвастала, что [вы]стрелит в кольцо и не заденет Дуная, и сделала так. Дунай рассердился и также хотел выстрелить. Она отговаривала. Он не послушался и застрелил ее за третьим разом, а сам бросился на ножи.

19. Купанье Добрыни и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича

Приутихни-приумолкни, морё синёё:[112]

Приутихли-приумолкли круты красны берешки,

Гляжуцись-смотрицись да во чисто полё.

Що-ли не белая берёза в поли клонитсе,

5. Не кудрявая зелёна приклоняитсе, —

Тут стоит Добрынюшка у ро́дной матушки,

Уж он бьёт целом да во сыру землю:

«Бласлови Добрыни, да сударь-матушка,

Мне повыехать Добрыни во чисто полё,

10. Во чисто полё поля́ковать,

Людей посмотреть да себя по́казать!»

Не дала-та ёму мать блаславе́ньица[113].

Уж он бьёт челом да во второй након,

Уж он бьёт целом да во третей након;

15. Не могла ёго матушка отнетисе[114],

[О]на дала бласловеньицё великоё,

[О]на сама Добрынюшки наказыват:

«Ты послушай-ко, да чадо милоё!

Поедёшь во чисто полё поляковать,

20. Уж ты станёш купаться во Ёрдан-реки, —

Не плови, Добрынюшка, за первой струй!

Запловёшь, Добрынюшка, за первой струй, —

Не плови, Добрынюшка, за дру́гой стру́й!

Запловёшь, Добрынюшка, за другой струй, —

25. Не плови, Добрынюшка, за третий струй!

Запловёшь, Добрынюшка, за третий струй —

Налетит змея да семиглавая,

Унесёт тебя да в горы высоки́

К малым деточкам на съиденьицё,

30. Ко змеёнышам да на тоценьицё*!»

Он со матушкой тут роспрощаитсе,

С молодой жоной да роставаетсе:

«Ты прости, прости, да родна матушка!

Ты прости, моя да молодая жона,

35. Уж ты молоденька Наста[сь]юшка Микитична!

Ище жди меня да ровно три года,

Уж ты жди меня да еще друго три,

Уж ты жди меня да еще третьё три;

Ты [не] мож меня дождатса в девять лет —

40. Хоть вдовой живи, хоть замуж поди́;

Ты поди замуж за кня́зей и за бояров —

Не ходи-тко за Олёшу за Поповица:

У м’ня Олёшенька Поповиц веть крестёвой брат,

У нас с им пописи́ попи́саны!»

45. Она ждала, ждала Добрынюшку три годы,

Она ждала, ждала Добрынюшку друго три,

Она ждала, ждала Добрынюшку третьё три —

Не могла она ёго дождаться в деветь лет.

Ой князья-ты, бояра за ею сватают, —

50. Она женьщина была не глупая:

Она заму́ж идти не металасе,

Всё Добрынюшку дожидаласе.

Она ждала, ждала Добрынюшку двенатцеть лет.

Уж тут засватался Олёшенька Поповиць-кнезь,

55. А-й как солнышко ходит большим сватухом,

А-й кнегинушка ходит, подговариват:

«Ты поди, поди, да молода вдова, —

У тебя Добрынюшки живого нет!»

Тут пришла калика перехожая

60. Под Настасьино любо́ да под окошочко.

Тут бросалась Настасьюшка по плец в окно:

«Уж ой еси, калика перехожая!

Ты дав[н]о-ль, калика, из чиста́ поля?» —

«Из чиста поля да я вцерашна дня». —

65. «Не видал ли ты Добрынюшки там езджучись?»

Отвечат ей калика таково слово:

«У тебя Добрынюшки живо́го нет:

Во чисто́м поли да он убит лежит,

Скрозь белы груди да трава выросла,

70. Скрозь ясны оци да цветы росцвели!»

Тут кнегинушка да сгорёваласе,

За Олёша заму́ж да отправля́ласе.

А-й сегодни у Олёши рукобитьицо,

А-й как завтра у Олёшеньки смотреньицё,

75. Послезавтра Олёшенька к веньцю пойдёт.

Тут пошла калика перехожая

Що во тоё-ли да во тоё-ли цисто полё;

А-й настрету едёт Добрыня на добро́м кони.

Соходи́л Добры́ня со добра́ коня,

80. Станови́л кали́ку супроти́в собя́:

«Уж ты ой есь, калика перехожая!

Ты давно ль, калика, из Нова́-града?» —

«Из Нова-града да я вцерашна дня». —

«Ище всё ли в городи по-старому,

85. Всё по-старому в Кийёви, по-пре́жному ль?

Що ль по-старому цярит солнышко Владымерьско?

Ище жива ли кнегинушка Апраксия?

Ище жива ли моя да родна матушка?

Ище жива ли моя молода́ жона?»

90. Отвецат ёму калика перехожая:

«Ище всё во городи по-ста́рому,

Всё [по]-старому во Киёви, по-прежному:

Що-ль по-старому церит солнышко Владимерьско,

Ище жива кнегинушка Апраксия,

95. Ище жива твоя родна матушка

И здорова твоя веть молода жона;

Молода жона твоя заму́ж пошла́

За того-ли за Олёшку за Поповиця;

А-й вцерась у них было рукобитьицо,

100. А-й сегодни у Олёшеньки смотреньицо,

А-й как завтра Поповиць к венцю пойдёт!»

Тут спроговорил Добрыня таково́ слово:

«Уж ой еси, калика перехожая!

Уж ты дай-ко мне-ка платья калицьёго,

105. Ты возьми-тко моё-то платьё цветноё!»

Тут спроговорит калика таково слово:

«Не даю я тебе платья-то калицьёго,

Не возьму я твоёго-то платья цветного:

На твоё-то платьицо люди зарятся!»

110. Тут он брал калику за жолты кудри,

Он бросал калику о сыру землю,

Он снимал с калики платьё нищоё,

Он давал он своё-то платьё цветноё,

Приезжал Добрыня к широку двору;

115. Он коня вязал да к дубову столбу,

К дубову столбу да к золоту кольцю;

Он насыпывал пшеници белопшонныи.

Он ступил, Добрыня, в нову горницю:

А-й Олёшенька Поповиць за столом сидит,

120. А-й как солнышко Владымерьско — тысяцким,

А ёго млада кнегина у стола стоит,

На подноси цяри́ да зелена́ вина.

Тут взыграл Добрыня в золоты гусли.

По гуслям ёго кнегиня приметила,

125. Тут спроговорит кнегина таково слово:

«Уж ты ой еси, солнышко Владымерьско!

Прикажите поднести мне-ка цару́ вина

Ище́ йэтому калики перехожому:

Мне ёго́ гусли да показалисе!»

130. Наливали цару́ да зелена вина;

Испивал Добрынюшка всю́ до дна

(Ище их цара́ — да полтора́ ведра!).

Тут взыграл Добрыня во второ́й нако́н;

По гусля́м кнегина ёго́ приме́тила,

135. Тут спроговорит кнегина таково́ слово:

«Уж ты ой еси, солнышко Владымерьско!

Прикажите мне-ка поднести другу́ цару

Ище этому калику перехожому:

Мне ёго гусли́ да показа́лисе!»

140. Наливали цару да зелёна́ вина;

Испивал Добрынюшка всю́ до дна

(Ище их цара — да полтора ведра!),

Он спустил в цару да свой злачон перстень

(Оне тем перстнём да обручалисе!),

145. Тут спрогов[ор]ил Добрыня таково слово:

«Уж ты ой еси, Олёшенька Поповиць-кнезь!

Не тебе бы веть за столом сидеть;

Уж ты ой еси, солнышко Влады́мерьско!

Не тебе веть сидеть да будёт тысяцким;

150. Не моёй бы кнегины у стола́ стоять,

Не носить бы цяры да зелёна вина;

Що-ль у нас в граду было три жо́ноцки:

А-й да две жоночки да две рязаночки,

Третья жоночка — моя Настасьюшка!»

155. Уж он брал Олёшу за желты кудри,

Он бросал Олёшу о дубовой пол.

Ищо столько Олёшенька жонат бывал,

158. Ищо столько Поповиць и с женой сыпал.

20. Мать князя Михайлы губит его жену

Поехал кнезь Михайла во чистоё полё,

Он наказыват своёй маменьки родимыи:

«Уж ты ой еси, моя маменька родная!

Уж ты пой-корми мою кнегинушку

5. Ты медо́вою е́ю водою [так],

Ты корми-ко ю колачиком пшени́чным,

Уж ты дай ей высыпатьсе до воскресе́нскии обе́дни!»

Не успел Михайла-князь да с двора съехати, —

Бросала́сь ёго́ ма́менька родна́я,

10. Истопляла она умы́льню*-па́рну ба́йну,

В калину́ нажгла валючоё каменьё.

Она брала ёго младую княгину

Что-ль за ёй за руцки за белыи,

Что-ль за ёй за персни злачоныи, —

15. Поводила ю во мыльню-парну байну:

Роспорола у ей нежныи груди,

Навалила каменья горе́чего,

Завертела в хрупщату́ю* камо́чку*;

Закупи́ра[115] в белодубову коло́ду.

20. Сама кры́кнула-зы́кнула

Што-ль своим зыцным го́лосом:

«Уж вы слуги мои, слуги верны,

Слуги верны, безызменны!

Вы снесите-тко колоду сыродубову,

25. Вы броси́те ей сере́дь мо́ря си́него!»

У Михайлы конь да на коленка пал (2 раза),

Тут Михайла-князь да догода́лсе:

«Охте мне-чюшки! У меня в дому да нездорово:

А либо маменьки моёй не стало,

30. Либо младые моёй кнеги́ны,

Ли́бо бе́лыи моёй беля́ныи*!»

Воротилсе князь Михайла с половины дорошки широкии.

Приезжал Михайла к широку двору:

Он коня вязал да к дубову столбу,

35. К дубову столбу да к золоту кольцю;

Он насыпывал пшеницы белопшонныи.

Тут ступил Михайла-князь да на широкой двор,

Тут стойе́ли ёго слу́ги ве́рныи:

«Уж слуги ль мои, слу́ги ве́рныи!

40. Ище всё ли у меня в дому здорово?»

Ёму слуги отвечали:

«Ище всё, всё, суда́рь Миха́йла,

У тебя в дому здоро́во!»

Тут ступи́л Миха́йла на новы́ сени́,

45. Тут стояли ёго слуги верны:

«Уж вы слуги мои, слуги верны,

Слуги верны вы да без[ъ]изменныи!

Ище всё ли у меня в дому здорово?»

Ёму слуги поклонились:

50. «Ты прости, прости, Михайла, — виноватыи:

Что-ль не стало у тебя младыи кнегины,

Твоёй белыи беляныи!

Не успел ты, князь Михайла, с двора съехати, —

Бросала́се твоя ма́менька родна́я,

55. Истопляла она умы́льню-парну байну,

В калину́ нажгла валючоё каменью,

А брала твою младу княги́ну

Что-ль за ёй за ручки за белыи,

Что-ль за ёй за персни злачоныи,

60. Поводила ю во умыльню-парну байню,

Роспорола у ёй нежныи груди,

Навалила каменья горечего,

Завертела в хрупщатую камо́чку,

Закопала в сыродубову колоду,

65. Са́ма крикнула-зы́кнула:

“Слуги-ль мои, слуги ве́рны,

Слуги верны, безызме́нны!

Вы снеси́те и броси́те и ту колоду сыроду́бову

О сере́дь вы моря си́него!”»

70. Тут не мог Михайла-князь да тоски стосковать, —

Он броса́лся с невода́ми шелко́выма.

Он перву́ю тоню́ заки́нул, —

Что-ль попала ёму рыбина́ в пятьсот рублей.

Он другую тоню заки́нул, —

75. Что-ль попала ёму рыбина в целу в тысищу.

Уж он взял ты две рыбины,

Уж он бросил на́зать в морё синёё.

Он третю тоню заки́нул, —

Ёму попа́ла колода сыроду́бова.

80. Он роскупорил колоду сыроду́бову,

Он росвёртывал камо́чку хрупщатую,

Посмотрел у ёй в серци да три зазно́бушки:

Что́-ль перва́ у ёй в серци́ зазно́ба —

Она со мной жила доро́дно[116],

85. А друга у ёй в серци зазноба —

Не хотелосе младе́нькой

Со белы́м светом ростатьсе;

А-й третя́ у ёй в серци́ зазно́ба —

А-й дитя у ёй в утробы.

90. Тут не мог Михайла-князь да тоски стосковать, —

Он бросалса на три ножицка була́тныих,

Тут спрого́ворит ёго ма́менька родна́я:

«Ох, я грешно согрешила;

Три души я грешна погубила:

95. Уж я первую грешна душу —

Одина́кого сво́ёго сы́на,

Уж я дру́гу гре́шная ду́шу —

Одина́кую свойю нивёску,

Уж я третю грешная душу —

100. Я младе́ня во утробе!»

21. Две поездки Ильи Муромца

Да как был-жил у старого доброй конь:

Да за реку-ту перевозу не спрашивал,

Да уж реки, озёры на околы скакал,

Да уж он синёйи моря да промеж ног пущал.

5. Да приехавши стал во чисто полё,

Да наехавши стал сер валюч камень.

Да на каме[не]шки потпись да потписана:

«Во дороженьку мне-ка ехать, — убиту быть;

Да во другую-ту ехать, — богату быть;

10. Да во третюю ехать, — жонату быть».

Да стоит тут старой, дивуитсе;

Головой он кацат, выговариват:

«Да от младости веть я ездил до старости,

На веку я такого чюда не видывал

15. Да не видывал я веть цюдушка, не слыхивал;

Да нашто мне-ка старому жонату быть?

Мне-ка младая взеть, так то — корысть цюжа;

Да мне-ка старая взеть — да замены нет,

Да замены нет от ёй: да на пеци сидеть,

20. Да на пеци сидеть да кашой кормить;

Нацто мне-ка стару богату быть?

Да как нет у м’ня старого молодой жоны,

Да молодой нету жоны да любимой семьи,

Да любимой нету семьи да малых детоцек;

25. Да у меня некому держать платя цветного,

Да у меня некому тощить золотой козны;

Я поеду в ту дорошку, где убиту быть».

Да попроехал он Гнею[117] богатую,

Да не доехал до Корелы проклятыи, —

30. Да тут стоит сорок воров, сорок розбойников

Да таких-ли ноцных подорожников.

Да оны тут ёго старого убити хотят,

Со конём да со животом-то хотят розлучит[ь].

Да тут спро[го]ворит он таково слово:

35. «Да уж вы ой еси, воры-розбойники

Да таки-ли вы ноцны да подорожники!

Да ище веть-то[118] меня ста́рого не́ по що,

Да ище взеть у меня у старого да нецого:

Золотой-то козны да не слуци́лосе;

40. Лиш-ет[119] столько у старого пригодилосе*

Да-й сапошки на ношка[х] да семи шолко́в

Да семи-то шелков да семи́ рублёв;

Да ище есь у меня старого доброй конь;

Да у той-ли у доброй лошади

45. Да есь церкаскоё седёлышко неседьлано,

Да есь заморьская узда да необуздана;

Да есь в пятах-носах по яхонту —

Да не ради красы, да ради кре́пости —

Да для тёмной осённой да ноценьки,

50. Да где ходит-гуляёт мой доброй конь;

Да ище есь у меня старого на руки персте́нь,

На руки тот перстень петдесят рублей;

Да ище есь у меня старого на главы́ шоло́м».

Да тут спроговорят веть воры-розбойники

55. Да таки-ли ноцны подорожники:

«Да ище́ не́цого́ со ста́рым розгова́ривать!»

Да снимал тута старый со главы шолом;

В кою сторону махнёт, — улица лёжит,

Да назат он отмахнёт, — да переулоцек.

60. Да прибил тут стар всих до йединого,

Не оставил он тотарина на семяна.

Поварацивал (так)тут старой дубра* коня,

Да приехал стар да во чисто полё,

Да на камешки он потпись потписывал:

65. «В дороженьку я съезди́л, уби́т не стал».

Он поехал в ту дорошку, где жонату быть.

Приезжал тут стар ко крылецику.

Выходила тут девиця-душа красная,

Да брала тут стара за белы руки,

70. Поводила стара в нову горницю

Да ложила на кроваточку на тесовую:

«Да ложись-ко ты, старой, ко стенки спать».

Да тут спроговорит старой таково слово:

«Да дорожныи люди не у стенки спят (2 раза весь стих);

75. Ты ложись-ко сама́, красна девиця!»

Овернуласе кроваточка тисовая,

Да упала тут девиця во глубок погрёб.

Роскричали там: «Сама летит! Сама летит!»

Да как брал тут стар золоты ключи,

80. Отмыкал тут он старой глубок погрёп —

Выходило тут сорок попов поповицов,

82. Выходило сорок дьяков дьяковицов.

22. Иван Грозный и его сын

Самого начала сказительница не помнит; она помнит только, что в начале шла речь о том, что царь вывел измену «из Тульского, Тотарского и из Нова-града».

...Солнышко-то ходит по горници,

А головой он качат да выговариват:

«Мне на брата сказать, так мне брата жаль,

Да на себя-то сказать, да головы отстать;

5. Я скажу-ли на братця родимого,

На родимого на Фёдора Ивановиця!»

Тут не синоё морё сколыбалосе, —

Да как царьскоё-то серце розгорелосе.

Да скрыцал тута цярь да во первой након:

10. «Уж вы ой еси, князя, вси бояра!

Уж вы ой есь, палаци да немилосливы!

Вы берите скоромладого цяревиця,

Скоромладого да Фёдора Ивановиця

За йего-ли за руценьки за белы,

15. За йего-ли за персни злачёныи;

Ведите скоро во полё Куликово

Да ко той-ли плашки ко липовой,

Да ко той-ли ко ляги кровавыи,

Ко той-ли ко сабли ко вострыи;

20. Да сказните у ёго да буйну голову,

Положите главу да на злато блюдо,

Принесите перед оци, оци цярския!»

Да князья-ты, бо́яра вси розбежалисе;

Палачи-ты вси да утулилисе:

25. Да как большой хоронитсе за сере́дьного,

Да середьной хоронитсе за меньшого,

Да от меньшого тут веть ответу нет.

Да скрыцал тут цярь да во второй након:

«Уж вы ой еси, князя, вси бояра!

30. Уж вы ой еси, палачи да немилосливы!

Вы берите-ко скоромладого цяревиця,

Скоромладого Фёдора Ивановиця

За ёго-ли за рученьки за белыи,

За ёго-ли за персни злачёныи;

35. Вы ведите-то ёго во полё Куликово

Да на тую-ли плашку на липову

Да ко той-ли ко ляги кровавыи

Да ко той-ли ко сабли ко вострыи;

Вы сказните у ёго да буйную голову,

40. Положите главу да на злато блюдо,

Принесите перд очи, очи цярскии!»

Да князья-ты, бояра вси розбежалисе;

Палачи вси да утулилисе:

Да как большой хоронитсе за средьного;

45. Середьной-от хоронитсе за меньшого,

Да от меньшого тут да веть ответу нет.

Да скрычал тут цярь во третий након:

«Уж вы ой еси, кня́зя, вси бо́яра!

Уж вы ой еси, палачи да немилосливы!

50. Вы берите скоромладого цяревиця,

Скоромладого-то Фёдора Ивановиця;

Вы ведите скоро во полё-то Кули[к]ово[120]

Да на тую-ли на плашку на липову

Да ко той-ли ко ляги кровавыи

55. Да ко той-ли ко сабли ко вострыи́;

Срубите у ёго да буйну голову,

Положите главу да на злато блюдо,

Принесите перед очи цярские!»

Да князья-ты, бояра вси розбежалисе;

60. Палаци-ты они вси да утулилисе:

Да как большой хоронитьсе за средьного,

Да середьной-от хоронитьсе за меньшого,

Да от меньшого тут веть ответу нет.

Да со толь*-ли со две́рной со лавоцки,

65. Из того-ли из пецного углышка

Да выскакивал Мальгута Скурлатов сын:

«Да ище нашо-то дело подначельно,

Подначельно дело поведёное (так):[121]

Ище що нам велят, так то мы делаём!»

70. Уж он тута младого цяревиця,

Скоромладого-то Фёдора Ивановиця

За ёго-ли за рученьки за белыи,

За ёго-ли за персни злачоныи

Поводил ёго во полё Кули[к]ово (так)

75. Да на тую-ли на плашку на липову

Да ко той-ли ко ляги кровавыи

Да ко той-ли ко сабли ко вострыи.

Тут проведала цяриця благоверная,

Благоверная цяриця православная;

80. Надевала сапог да на одну ногу,

Надевала чорну шляпу на одно ухо,

Надевала куньюю (так)шубу на одно плечо;

Побежала она к братьцу родимому

Да к родимому Микиты Романовичу.

85. Она не спрашиват у ворот да приворотников

Да не спрашиват у дверей да придверьников.

Ступила веть она да в новую горьницу, —

Она крест веть кладёт да по-писаному,

Да поклон веть она кладёт да по-учоному,

90. Да цёлом она бьёт на вси стороны.

Встречаёт ю братец родимыи:

«Добро жаловать, ты госья небывалая,

Небывалая ты госья, долгожданая!

Хош звать тебя, госью, — не дозватисе,

95. Хош ждать тебе, госью, — не дождатисе;

Ты теперинку[122], госьюшка, сама́ пришла!» —

«Ты послушай-ко, мой братец родимыи!

Веть не стало в неби красного солнышка,

Да потухла зоря да раноутрянна,

100. Да погасла свеща да воску ярова, —

Да не стало у м’ня младого цяревиця,

Скоро-то-младого Фёдора Ивановиця:

Увели ёго веть во полё Кули[к]ово

Да на тую-ли плашку на липову

105. Да ко той-ли ко ляги кровавыи

Да ко той-ли ко сабли ко вострыи

Да казнить у ёго да буйну голову!»

Да Микитушка дела не росчюхивал,

Да Романовиць он дела не рослыхивал;

110. Всё садить ей госьюшку, цостыёт*:

«Добро жаловать, ты госья небывалая,

Небывалая ты госья, долгожданая!

Хоть нам звать госью, — не дозватисе,

Хоша ждать нам госью, — не дождатисе;

115. Ты тепериньку к нам, госьюшка, сама пришла!» —

«Да послушай-ко, мой братец родимыи!

Веть не стало в неби красного солнышка,

Да потухла зоря да раноутрянна,

Да погасла свеща да воску ярова, —

120. Не стало у м’ня младого цяревиця,

Скоромладого-то Фёдора Ивановиця:

Увели ёго во полё Кули[к]ово

Да на тую-ли на плашку на липову

Да ко той-ли ко ляги кровавыи

125. Да ко той-ли ко сабли ко вострыи

Да сказнить у ёго да буйну голову!»

Тут Микитушка всё дела не росчюхивал,

Да Романовиць дела не рослыхивал;

Да садит веть ей, госьюшку, цостуёт:

130. «Добро жаловать, ты госья небывалая,

Небывалая ты госья, долгожданая!

Хоша ждать тебя, госью, — не дождатисе,

Хоша звать тебе, госью, — не дозватисе;

Да ты тепериньку веть, госьюшка, сама пришла!» —

135. «Да послушай-ко, мой братец родимыи!

Да таки ли ты незгодушки не ведаёш?

Да таки ли ты вочью да насмехаишьсе?

Веть не стало во́ неби красного солнышка,

Веть потухла зоря да раноутрянна,

140. Да погасла свеща да воску ярова, —

Да не стало веть у м’ня младого цяревиця,

Скоромладого-то Фёдора Ивановиця:

Увели ёго веть во полё Кули[к]ово

Да ко той-ли ко плашки ко липовой,

145. Да ко той-ли ко ляги кровавыи

Да ко той-ли ко сабли ко вострыи

Да казнить у ёго да буйну голову!»

Да Микитушка дело росчюхивал,

Да Романовиць тут дело рослыхивал.

150. Надевал он сапог на одну ногу,

Надевал он кунью шубу на одно плечё,

Надевал он чорну шляпу на одно́ ухо;

Да спущалса Микита на широкой двор;

Выберал он коня да самолучшаго,

155. Самолучшаго-то коничька неезжона.

Только видели Микитушку седучись,

Да не видели Романовиця поедуцись:

Во чистом-то поли курёва стоит,

Курёва-то стоит да дым столбом валит.

160. Он рукою машот да голосом кричит:

«Прироздвиньтесь, народ да люди добрыи,

Да на вси-ты на четыре сторонушки!

Уж вы дайте Микиты дороженьку

Попроехать Романовицю в чисто полё,

165. Попроститьсе мне с любезным племенничком!

Уж ты ой еси, Мальгута Скурлатов сын!

Не секи-ко го́ловы да призамешкайсе,

Да не твой веть был кус да не тебе бы съись[123];

Хошь съеш, вор-собака, — не похвалишьсе,

170. Не похвалишсе, вор-собака, подавишсе!»

Прироздвинулись народ-люди добрыи

На вси-ты на цотыре на сторонушки,

Они дали Микитушки дороженьку;

Попроехал Романовиць в чисто полё.

175. Он выхватывал любезного племенника,

Он бросал тут Мальгуту Скурлатова,

Он срубил у Мальгуты буйну голову.

Приехал Микита во свою Литву (так)

Со своим-то со любезным племеницком.

180. Позвонили тут цосну Божью заутреню

Да цосну-ту воскресеньскую.

Тут походит веть цярь ко заутрени;

Надеваёт он платьё-то тёмноё,

Уж он чорноё платьё, опальнёе;

185. Становился тут цярь да под лево крыльцё.

Да походит Микита ко заутрени;

Надеваёт он платьё-то цветноё,

Уж он цветноё платьё, христовськоё (так);

Становилса Микита под право крыльцё.

190. Как отпели тут цосну Божю заутреню;

Да спроговорил Микита да таково слово:

«Уж ты здраствуй, цярь, со царицою

Да со трёма ты с любезныма племенницкамы!»

Тут спроговорит веть цярь таково слово:

195. «Уж ты ой еси, Микита Романовиць!

Ты таки ль моёй незгодушки не ведаёш?

Ты таки ль вочью да насмехаишсе?

Да не стало у м’ня красного солнышка,

Да потухла зоря да раноутрянна,

200. Да погасла свеща да воску ярова, —

Да не стало у м’ня младого цяревиця,

Скоромладого-то Фёдора Ивановиця:

Увели ёго во полё Кули[к]ово

А на тую-ли на плашку на липову

205. Да ко той-ли ко ляги кровавыи

Да ко той-ли ко сабли ко вострыи,

Да отрубили у йего да буйну голову;

По князьям-то, боярам да поста́ратели есь,

По моём-то Фёдорушке нету некого!»

210. Тут спроговорил Микита таково слово:

«Ище есь ли виноватому прощеньицё?»

Тут спроговорил цярь таково слово:

«Ище рад бы я простить да полно[124]: (так)негде взеть».

Тут выхватывал Микита Романовиць

215. Из-под тоёй ис-под правой полы племенницька.

Тут спроговорил цярь таково слово:

«Уж ты ой еси, Микита Романовиць!

Ты бери-тко злата, чиста серёбра,

Ты бери города да с пригоротокамы!»

220. Тут спроговорил Микита таково слово:

«Мне не надоть злата, чиста серёбра,

Мне не надоть городов с пригоротокамы, —

Только надоть мне любезного племеньничка!»

23. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Сваталса Митрей по три года,

Васильёвиць-кнезь да по три осени;

На четвёртой год да лишь бы сватьбы быть,

Лишь бы свадьбы быть, только к венцю идти, —

5. Позвонили чосну Божью заутреню.

Пошёл Митрей-кнезь да ко заутрени

По тому-ли по улици по Софьиной,

По тому-ли переулоцку по Домниной.

Бросаласе Домнушка по плечь в окно:

10. «Сказали, що Митрей хорош да пригош,

Васильёвича ёго да лучше нет, —

Он сутул-горбат да наперёд горбат,

У ёго веть оци косы,

И ёго веть ноги кривы,

15. И ёго веть кудри заонежьскии,

Заонежьскии кудри молодецькии!»

Йэты реци Митрею во слух пришли,

Васильёвицю да за беду стали,

За беду стали да за великую.

20. Воротилса Митрей да от заутрени,

Пришол к сестрици, к сестри[ци] к родимыи,

К молодыи Марии Васильёвны:

«Уж ты сестриця, сестриця родимая,

Молодая Мария Васильёвна!

25. Заведи-ко, сестриця, свой почестён пир;

Не зови ни князей не бо́яров,

Одну зови Домну Микульёвну!»

Уж ту-ль первы послы к Софьи на двор пришли,

Умельнё зовут да ниско кланеютсе:

30. «Спусти-тко, Софья Микулицьна,

Пожалуй-ко, Домна Олёксандровна,

На Марьин на девоций на почестён пир;

У ёй братьця Митрея дома нет,

Васильёвиця да не слуцилось во дому́:

35. Ушёл братец Митрей да [за] охвотами,

За куницамы ушёл, за лисицамы,

За черныма соболямы сибирскима,

Стрелить-палить маленьких утушок,

Малых утушок да серых цыпушок!»

40. Да первы послы да с двора не сошли,

Что други послы к Софьи на двор пришли, —

Умельнё зовут да ниско кланеютсе:

«Спусти, спусти, Софья Меркульицна,

Пожалуй-ко, Домна да Олёксандровна,

45. На Марьин на девочён на почестён пир;

У ёй братьця Митрия дома нет,

Васильёвиця да не слуцилос во дому:

Ушол братець Митрей да за охвотами,

За куницямы ушёл, за лисицямы,

50. За чёрныма соболямы сибирскима,

Стрелить-палить маленьких утушок,

Малых утушок да серых цыпушок!»

Что-ль други послы с двора да не сошли,

Что-ль третьи послы к Софьи на двор пришли, —

55. Умельнё зовут да ниско кланеютсе:

«Спусти-ко, спусти, Софья Микурьицьна,

Пожалуй-ко, Домна да Олёксандр[о]в[н]а,

На Марьин на девоций да на почестён пир;

У ёй братця Митрея дома нет,

60. Васильёвиця не случилось во дому:

Ушёл братец Митрей да за охвотамы,

За куницямы ушёл, за лисицямы,

За чорныма соболямы сибирскима,

Стрелить-палить маленьких утушок,

65. Малых утушок да серых цыпушок!»

(Сказительница петь до конца не умеет, а рассказывала его согласно с другими вариантами.)

24. Мать продает Ивана Гостиного сына

Был-жил кнезюшко да сын Иванушко;

Он от батюшка Иванушка от умного,

Да он от матушки жоны было розумныи —

Зарожжалосе цадушко неумноё,

5. Что-ль неумноё чадо неразумноё —

Зарождался Иванушко Гостинной сын.

Он охвочь был ходить да на царев кабак,

Он охвочой был пить да зелёна вина,

Он охвочь был тощить золотой казны;

10. Уж он знаитсе со девкамы со дуркамы,

Со тема-ли со жонкамы-плутовкамы,

Со тема голя́мы со каба́цкима.

Унимала ёго да родна ма́менька:

«А-й же ты Иванушко Гостинный сын!

15. Тебе полно ходить да на царев кабак,

Тебе полно пить да зелена вина,

Тебе полно тощить да золотой казны;

Ты не знайсе со девкамы со дуркамы,

Со тема-ль со жонкамы-плутовкамы,

20. Со тема голя́ми со кабацкима!»

Не слуша́л Ива́нушко да ро́дной матушки;

Он бранит-ругат да ро́дну матушку

Он такою бранью неподобною,

Неподобною бранью, всё по-ма́тёрну.

25. Не стерпела ёго да ро́дна матушка;

[О]на брала Ивана за белы руки,

Поводи́ла на при́сталь корабе́льюю,

Продавала купцям-гостям заморянам

А-й заморянам купцям да вавилонянам:

30. «А-й же вы еси, купци-гости замо́ряна,

Вы заморяна да вавилоняна!

Вы купи[те]-тко да добра молотьця,

Уж вы дайте мне-ка денёк петдесят рублей!»

Торговал тут Павел, гость-заморенин,

35. Гость заморенин да вавилоненин:

«Уж ты ой еси, да молода вдова!

Уж ты вора продаёшь али розбойника,

Ты таки ль ночного подорожника?..»

Отвечала ёму молода́ вдова:

40. «Я не вора продаю, не розбойника;

Продаваю своёго-то чада милого,

Чада ми́лого да одина́кого*,

Единого Иванушка Гости́нного!»

Тут спроговорил Иванушко Гостинной сын:

45. «Уж ты ой еси, Павел гость заморенин,

Гость заморенин да вавилоненин!

Не жалей-ко ты денёк перьдесят (так)рублей,

Уж ты дай-ко бабы денёк сто рублей, —

Я сгожусь тебе молодець во повары!»

50. Что-ль на ту пору, на то времецко

Повели Иванушка во кузьницю,

Что-ль связали у Иванушка белы руцки

Что-ль во теи веровоцки шелковыи,

Сковали у Иванушка резвы́ ношки́

55. Что-ль во трои и во двои во кавелды*,

Во ручныи, во ножныи во заплетины*.

Тут спроговорил Иванушко Гостинной сын:

«Уж ты ой еси, да мать родна!

По лицю-ту ты бытто и мать родна, —

60. По серцю-ту ты дак змея лютая,

Змея лютая да потколодная!»

Повезли́ Ива́на на черно́й кара́б,

Посадили во трунь-ту[125] карабельнюю;

Тут ката́ли я́кори була́тныи,

65. Подымали парусы поло́тняны,

Отправлелись за синёё мо́рё-то.

Тута смолилса Иванушко Гостинной сын

Пресвятой Пречистой Богородици:

«Пресвятая Пречиста Богородиця!

70. Уж ты [дай]-ко мне-ка ти́шину способну,

Ты снеси меня за си́нёё мо́рё-то!»

Уж он год служил да верой-правдою,

73. Он другой служил — да не изменою... —

на третий год он стал начальствовать над 30 кораблями, пришел за море за матерью и увез ее к себе.

25. Козарин (Казарянин)

У Петра-то было Карамышова,

У ёго была да единая дочь,

Едина́я дочь да одинакая (пропела 2 раза весь стих),

Единакая да Елисафия;

5. А охоча ходить была в зелёной сад.

Тут приехали воры и розбойники

А-ль такии поганыи тотарёна,

Увезли́ деви́цю из чиста́ поля́,

Привязали девицю ко белу шатру (3 раза весь стих).

10. У бела шатра девиця убиваитсе (2 раза),

Она русо́й косы да причитаи[т]се:[126]

«Ты коса моя да светлорусая,

Ты коса-ль моя да кра́са де́воцья!

Ты вечор была, коса, зачо́сана,

15. Хорошехонько была заплётана;

Ты теперь, коса, да прирострепана,

Ко белу́ шатру́, коса, привя́зана:

Росплели́ косу́ да три́ тота́рина!»

Выходил тотарин из бела́ шатра

20. (Он собой-то был тотарин не млад, не стар!),

Угова́рил[127] деви́цю-ду́шу красную:

«Ты не плачь, не плачь, девиця-душа красная!

Заутра́, девиця, будём де́л дели́ть,

Будём дел делить да паёк па́ёви́ть;

25. На первой пай кладём да красно золото,

На друго́й пай кладём да чисто се́ребро,

На третий пай кладём да красну девицю.

Будёт ты мне, красна девиця, достанишсе, —

Я свезу́ тебя́ да во свою́ землю́,

30. Я за братёлка да за́муж вы́даю!»

Уходил тотарин во белой шатёр, —

Пуще старого девиця стала плакати;

У бела шатра да убиваитсе,

Ко русо́й косы да причита́итсе:

35. «Ты коса-ль моя да светлору́сая,

Ты коса-ль моя да кра́са девочья!

Ты вечо́р была, коса, зачосана,

Хорошехонько была заплётана;

Ты теперь, коса, да прирострёпана,

40. Ко белу шатру, коса, привя́зана:

Росплели косу да три тотарина!»

Выходил тотарин из бела шатра

(Он собой тотарин вовсё млад!),

Уговаривал девицю-душу красную:

45. «Ты не плаць, не плаць, девиця-душа красная;

Заутра будём, девиця, дел делить,

Будём дел делить да паёк паёвить;

На первой пай кладём да красно золото,

На друго́й пай кладём да чисто серебро,

50. На трете́й пай кладём да красну девицю.

Будёт ты мне, красна девиця, достанишсе, —

Я свезу тебя да во свою́ землю,

Я возьму́ тебя́ да за себя́ заму́ж!»

Уходил тотарин во белой шатёр, —

55. Пуще старого девиця стала плакаты;

У бела́ шатра́ да у́бива́итсе,

Ко русо́й косы́ да при́чита́итсе:

«Ты коса́-ль моя́ да све́тлору́сая!

Ты вечор была, коса, зачосана,

60. Хорошохонько была заплётана;

Ты теперь, коса, да прирострёпана,

Ко белу шатру, коса, привязана:

Ро́сплели́ косу́ да три́ тота́рина!»

Выходи́л тота́рин из бела́ шатра

65. (Уж собой тотарин уж он вовсё стар!),

Уговаривал девицю-душу красную:

«Ты не плачь, не плачь, девиця-душа красная;

Заутра, девиця, будём дел делить (2 раза),

Будём дел делить да паёк паёвить;

70. На первой мы пай кладём да красно зо́лото,

На другой мы пай кладём да чисто серебро,

На третей мы пай кладём да красну девицю.

Будёт ты мне, красна девиця, достанишсе, —

Я свезу тебя да во чисто полё,

75. Отрублю у тя да буйну го́лову!»

Уходил тотарин во бело́й шатёр, —

Пуще старого девиця приросплакалась.

Што-ль за йэтим за белым шатром

Тут стоял удалой доброй молодець.

80. Уж он всё йэты речи-ты выслухивал.

Уж он бел шатёр взял до подошвы срыл,

Одного тотарина копьём сколол.

Он другого тотарина конём стоптал,

Он третьёго тотарина живко́м схвата́л.

85. Он подходит к девици-души красныи:

«Уж ты ой еси, девиця-душа красная!

Ты чьёго отця да чьёй матушки?

Ты чьёго роду́ да чьёго племени?»

Отвечат йему девиця-душа красная:

90. «Я отця Петра да Карамышова,

Я была у ёго да единая дочь;

Ище был у йего да единакой сын,

Единой Козарин Петровиць млад,

Во чистом поли да он полякуёт!»

95. Тут спроговорил удалой доброй молодець:

«Уж ты здрастуй-ко, здрастуй, родима́ сестра!

Ты поди ко мне да на добра́ коня,

98. Я свезу тебя да к отцю, к маменьки!»

26. Наезд на богатырскую заставу и бой Подсокольника с Ильей Муромцем

Стояла тут застава великая:

А-й семь сильних, семь богатырей.

Что-ль нехто за эту заставу не проезживал,

Что-ль ни птичинка не пропырхивала.

5. Заезжал за ту заставу за великую

Что-ль молоденькой да Подсокольн[и]чек

На молоденьком он на коничке,

Он на сивеньком на трелеточки.

.........................................

10. «Мне послать поповского роду сонливаго, —

Потерят во снях да буйну голову;

Мне послать Олёшку Долгополого, —

Во полах он будёт заплетатисе,

Потерят он свою да буйну голову;

15. Мне послать боярского роду гордливого, —

Потерят он в гордости да буйну голову;

................................................[128]»

Тут спроговорил да Илья Муромец:

«Неким старому да заменитисе!»

20. Тут седлал Илья Муровиць добра коня,

Поезжал Илья Муровиць на Окат-гору,

Приезжал на Окат-гору высокую.

Он наводит трупку долговидную:

Богаты́рь в поли́ да спо́теша́итсе,

25. Он кида́ёт палицю под облако,

Он примаёт палицю одной рукой.

Он скрыцал богатырь во всю голову —

Ище мать земля вся приудрогнула;

Все темны́ лесы да пошаталисе,

30. Ко сырой земли да приклонилисе;

У Ильи-то конь да на коленки пал.

Соходил Илья да со добра коня,

Уж он бил коня да толковой плёткой:

«Ах ты вор-мошенник, травяной мешок!

35. Ище бытто по чисту полю не ежживал,

Богатырьского голосу не слыхивал?»

Тут не две горы да соходилосе,

Не два сокола да солёталосе, —

Соходилосе да соежжалосе

40. Тут два сильниих да два богатырёв.

Во первой након да они съехались,

Сломили по палици железныи, —

Оне друг друга́ да не повре́дили.

Во второй након да соежджалисе,

45. [О]не сломили по сабёльки по вострыи, —

Оне друг друг да не повре́дили.

Во третей након да соежджалисе —

Тута сбил Подсокольник да Илью Мурова

Под свои-ты Подсокольник под резвы ноги.

50. Тут Илья Муровиць да он ногой махнул,

Он ногой махнул да он рукой дрыгну́л, —

Он садилса Подсокольнику на белы груди,

Вынимаёт нож да он булатныи,

Он хочот пороть да груди бе́лыи,

55. Вынимать у ёго́ серцо́ со пе́ценью.

Тут спроговорил да Илья Муровиць:

«Ты скажись-ко, скажись, доброй молодець;

Ты цьёго роду да цьёго племени,

Ты цьёго отця да цьёй матушки?»

60. Отвечат Подсокольник таково слово:

«Ох ты старый да чорт седатыи!

Как бы сидел да на твоих грудях,

Я не спрашивал бы у тебя отця-матушки, —

Я порол бы у тебя нежны груди,

65. Вынимал бы серьцё со пе́ценью!» —

«Ой молодой ты щонок да вор-нахвальщичок!

Под низо́м лёжи́ш, а го́рдо го́вори́шь;

Ты скажись, скажись, удалой доброй молодець;

Ты цьёго отця да цьёй ты матушки,

70. Ты цьёго роду́ да цьёго ты племени?» —

«Ой ты старыи да чорт седатыи!

Как бы сидел да на твоих грудях,

Я не спрашивал бы у тя отця-матушки, —

Я порол бы у тя нежныи грудюшки,

75. Вынимал бы у тя серьцё со пеценью!» —

«Молодой ты щонок, вор-нахвальщичок!

Под низо́м лежишь, сам гордо говоришь;

Ты скажись, скажись, удалой доброй молодець;

Ты цьёго роду́ да цьёго пле́мени,

80. Ты цьёго́й (так) отця да цьёй ты ма́тушки?»

Тут сказалса удалой доброй молодець:

«Я-й от батюшка от камешка от Ладыря,

Я-й от матушки Омельфы Тимофеёвной!»

Соходил старо́й да со белы́х груде́й,

85. Цёловал нахвальщичка да в золоты уста:

«Скажи матушки Омельфы Тимофеёвной

От меня Ильи Муровиця ниской поклон!»

88. Тот приехал домой и убил мать.

27. Князь, княгиня и старицы

Жил был кнезюшка да девеносто лет;

Взял кнегинушку да девети годов,

Жил с кнегинушкой да ровно три года,

На четвёртой год да князь гулять пошёл.

5. Он ходил-гулял да ровно три годы,

На цетвёртой год да князь домой пошёл.

Что-ль попало князюшку две старици,

Что-ль две старици две чорнокнижници,

Чернокнижници да чорноризници.

10. Уж он спрашиват у этых старицей:

«Не слыхали ли да не видали ли,

Каково живёт моя кнегинушка?»

Ёму старици да поклонилисе:

«Мы видом-то не видили, слыхом слышели (так), —

15. Не хорошо живёт твоя кнегинушка;

Придёшь, кнезюшко, да ко крылечику,

Поколотишсе да у колечика, —

Выбежит твоя млада кнегинушка,

Тебя встретить с пути, с дороженьки;

20. Выбежит она без летничка, в одной сороцоцки,

Без платоцика, в одном повойницки,

Без башмациков, в одних цулоциках, —

Ты возьми-тко, князюшко, да саблю вострую,

Ты сруби у ёй да буйну голову!

25. Ступишь, кнезюшко, да на широкой двор, —

Вси добры кони́ да исприезджоны,

Исприезджоны да по колен в назьму́,

Оне пьют воду да всё боло́тняну,

Оне едят траву да всё муравая[129];

30. Ступишь, кнезюшко, да на новы сени, —

Золоты клюци вси исприломаны,

Золота казна вся испридёржана;

Ступишь, князюшко, да в нову горьницю, —

В новой горьници да голубей[130] весит,

35. Голубель весит да малых деточек;

Ступишь, князюшко, да в другу горьницю, —

В другой горьници да там другой весит,

Там другой весит да малых деточок;

Ступишь, князюшко, да в третю горьницю, —

40. В третей горьници да там третей весит,

Там третей весит да малых деточок;

Ступишь, князюшко, да [во] глубок погрёп, —

Слатка воточка-чай исприкушона,

Вси слатки мёды да исприлизаны,

45. Слатки преницки вси да исприедёны!..»

Приходит князюшко да ко крылечику,

Поколо́тилса да у колечика, —

Выбегала ёго млада кнегину́шка

[О]на без летницка, в одной сороцоцки,

50. Без платоцика, в одном повойницки,

Без башмачиков, в одных цулочиках.

Брал тут князюшко да саблю вострую,

Он срубил у ёй да буйну го́лову.

Ступил кнезюшко да на широкой двор, —

55. Вси добры кони не изъезджоны,

Они пьют воду да всё ключёвую,

[О]не едят траву да всё шолковую.

Ступил князюшко да на новы сени, —

Золоты клюци вси исприржавели.

60. Ступил князюшко да во высок терём, —

Золота казна вся исприме́дела.

Ступил кнезюшку[131] да в нову горьницю, —

В новой горьници да тут пяла́ весят;

Во пялях-то шито всё по-книжному,

65. Всё по-книжному, по-писа́нному;

Что-ль не ко́лько шито — вдво́ё плакано:

А-й все князюшка домой дожидала.

Ступил князюшко да в другу горници, —

В другой горьници да там пяла весят;

70. Во пялах-то шито всё по-книжному,

Всё по-книжному да по-писанному;

Что-ль не ко́льки шито — вдво́ё плакано:

А-й всё князюшка домой дожи́дала.

Ступил кне́зюшко да в тре́тю го́рьницю, —

75. В третей горьници да та́м третьи́ весят;

Во пялах-то шито всё по-книжному,

Всё по-книжному да по-писанному;

Что-ль не ко́лько шито — вдвоё плакано:

А-й всё князюшка домой дожидала.

80. Ступил князюшко да во глубок погрёп, —

Слатка воточка вся отстояласе,

Вси́ слатки́ мёды́ да за́дохну́лисе,

Слатки пренички вси изаплеснели.

Ступил кнезюшко да на широкой двор;

85. Выберал он коня да самолучшаго,

Самолучшого коня не езджона;

Поезджал кнезюшко за этыма старицьмы;

Брал тут да саблю вострую.

Он заста́л этых стариц чорнокнижныих,

90. Тут спроговорит князюшко да таково́ слово:

«Уж вы ой еси, чорнокнижници да чорноризници!

Я срублю вама да буйны головы!»

Ёму старици да поклонилисе,

Поклони́лисе, самы́ смоли́лисе*:

95. «Не секи у нас да буйных голов;

Мы пойедём, князюшко, да во чисто полё

Мы ко тому-ли ко камешку плавучому,

Мы воймём* живой воды да мёртвыи,

99. Оживим мы твою княгинушку».

28. Нашествие французов в 1812 году

Заводиласе война да во середь белого дня.

Наши начели (так) палить — только дым столбом стоит.

Каково есть красно солнышко, не видно во дыму;

Только видно во дыму: не ясён сокол летат (2 раза),

5. Не ясён сокол летат, — доброй молодец гулят.

Он ко крутой ко горы да сам на вороном кони

Ко казакам прискакал да три словечика [сказал]: } (2 раза)

«Вы казаки, вы поля́ки, военныи мои,

Вы военныи мои, удалыи молодцы!

10. Вы без мерушки пейте зелёного вина,

Без росчету получайте государовой казны, } (2 раза)

Да посмелее подступайте со френьцузом воевать!»

На лушку было на лушку да стоит [армия] в крушку,

Стоит армия в крушку, да Лопухов еде́т в полку,[132]

15. Лопухов едет в полку да курит трупку табаку:

«Для цего нам не курить да зелёна[133] не пить? —

Свиньцю-пороху довольнё, сила во поли стоит!»

Что-ль не пыль во поли́ пыли́т да не дубровушка шумит,

Не дубровушка шумит, — френцюз с армиёй валит;

20. Он валит-таки валит да сам подваливаёт,

Сам подваливаёт, речь выговариваёт:

«Всю Русеюшку пройду, в камянну (так)Москву зайду,

Уж я много енералов всих в ногах стопчу!»

Енералы испужались, слезно плакали-рыдали,

25. Слезно плакали-рыдали, платком слёзы подтерали,

Платком слёзы подтерали, в поворот слово сказали:

«Не бывать тебе, злодею, в нашой камянной Москвы,

Не видать тебе, злодею, да белокамянных церквей,

Не стрелеть тебе, злодею, золотых наших крестов!»

30. Оне билисе-рубилисе цотырнадцеть цясов;

Пятойнадесеть ступили — стали силу розбирать;

Что-ль нашли таких убитых: полковничков до семи,

Полковничков до семи да ениралов до восьми,

Что мелько́й пещёрской силушки сосчитать ей не могли;

35. Да которы на горы, по колен стоят в руды́*,

Что которы под горой, тех засыпало землёй.

Что-ль один-таки лёжит да свою речь говорит:

«Вы подайте-ко, ребята, мне чернильницю с пером,

Мне чернильницю с пером, мне лист-бумашку с ярбом;

40. Напишу свойей сударушки нижающий поклон!»

Попова Анна Федоровна

Анна Федоровна Попова — крестьянка д. Колежмы, пожилая женщина. Она приходится сказительнице Авдотье Лейновой сватьей и во время моего пребывания в Колежме нанялась к ней в козачихи. Она пропела мне историческую песню «Нашествие французов в 1812 году», дала мне сведения о игрищах у них лет 30 тому назад и пропела 8 игрищных песен: 1) «Солнышко на улки припекаёт», 2) «Милыя орешки, вы поздышки», 3) «Полю́, полю́ луцо́к, перпалываю», 4) «Отпрошалася да красная девиця», 5) «Я по сеням шла, да я по новым шла», 6) «Ты зоря вецерняя да ты игра любимая», 7) «На́ мори, на́ мори да ихи» и 8) «Да пойти бы мне-ка, матушка, гнилья уломать». Если она в этих песнях чего-нибудь не знала, то спрашивала у А. Лейновой.

29. Нашествие французов в 1812 году

Заводиласе война середи белого дня.

Наши начали палить — только дым столбом валит.

Каково есь красно солнышко, не видно во дыму;

Столько видно во дыму: да не ясён сокол летал,

5. Не ясён сокол летал, — да доброй молодец летал.

Он гулял, таки гулял да сам на во́роном кони,

На вороном кони да сам ко крутой ко гори

Х[134] казакам прискакал, два словечка сказал,

Два словечка сказал: «Да вы казаки да поляки военны мои,

10. Вы военныя мои да розудалыи молотци!

Вы без мерушки пейте зелёного вина

Да бес росчету получайте государёвой казны,

Посмелея поступайте со францюзом воевать!»

Что-ль не пыль-та пыль пылит, только дубровушка шумит,

15. Только дубровушка шумит, — френцуз с армией валит;

Да он валит, таки валит, сам подваливаёт,

Сам подваливаёт, рець выговариваёт:

«Уж я всю эту Русеюшку наскрозь пройду!

Всю насквозь пройду — в камянну Москву зайду,

20. В камянну Москву зайду, полко[в]ничков розорю́,

Всех молодых генералов в ногах стопчу!»

Генирали испужались, платком слёзы подтирали,

Платком слёзы подтирали, в поворот слово сказали,

В поворот слово сказали: «Не бывать тебе, злодею, в нашой каменной Москвы,

25. Не видать тебе, злодею, белокамянных церквей

Да не стрелять тебе, злодею, золотых наших крестов!»

На лушку было — на лушку стоит армия в кружку,

Стоит армия в кружку, да Лопухов сидел в полку,

Лопухов сидел в полку, курил трубку табаку,

30. Курил трубку табаку: «Да для чого нам не курить, зёлёна[135] не пить?..

Свиньцу-пороху довольно, силы[136] во поли стоит!»

Да они билисе-рубилисе цотырнадцеть цясов;

С пятонадесять ступили — стали силу розбирать;

Нашли таких убитых: полков[и]ничков до семи да енералов до осми,

35. А мелкой пещорской* силы сосчитать ей не могли:

Да которы во горы, по колен стоят в руды,

Да которы под горой, все засыпаны землёй.

Да один таки лёжит, таку речь говорит:

«Вы подайте-тко, ребятушка, цернильницю с пером,

40. Вы цернильницю с пером, лист-бумашку со ярбом;

41. Напишу я своёй любушки нижающий поклон!»

Шумова Опросенья Филипповна

Опросенья (Евфросиния) Филипповна Шумова — крестьянка д. Колежмы. Биография ее мне мало известна. Она — старуха около 50 лет, бедна и занимается между прочим стиркой белья. Она мне пропела старину «Братья-разбойники и их сестра» и духовный стих о Вознесении Господнем. Она еще кое-что знает, но у меня не хватило времени записать.

30. Братья-разбойники и их сестра

А у вдовушки было у Пашици

Што-ль деветь сынков да единая дочь,

Деветь сынков, единая дочь.

Что-ль деветь сынков да в розбой пошли (2 раза),

5. Единую дочерь замуж выдали (2 раза)

Что-ль / за славноё за синеё морё (2 раза)[137]

За того-ль / купца да за богатого (2 раза).

Уж я год жила — да / не стоснуласе[138] (2 раза),

Я / другой жила — да не подумала (2 раза),

10. Я на третёй год — / да стосковаласе (2 раза);

Я у свёкрушка да спросиласе,

У свыкровушки да доложиласе;

С мужом сдумали — с мужом поехали.

С мужом сдумали — с мужом поехали. (2 раза)

15. Мы приехали да / о середь моря (2 раза),

О середь моря да моря синяго (2 раза)

А-й моря синяго. Что-ль не тучинка призатуцила,

Не белы снешки да призавеяли, —

Показалися / да белы парусы (2 раза),

20. Белы парусы да чорные ко́рабли.

Тут наехало деветь розбойничков. (2 раза)

Моёго-то мужа оне пограбили,

Моёго-то сына да в воду спустили*,

Что-ль / меня младу прибесщестили. (2 раза)

25. Вси-ты розбойнички спать уложилисе;

Одному-то розбойничку не заспалось,

А-й не заспалось да призадумалось:

«Ты чьёго роду да чьёго племени,

Ты чьёго отца да чьёй матери?» —

30. «Уж я есь-то / роду небогатого,

Роду / небогатого самоненужнаго,

32. Ненужного да вдовы Пашици!..»

Шумова Анна Гавриловна

Анна Гавриловна Шумова — крестьянка д. Колежмы. Ей 42 года. Она живет вместе со своей свекровью Соломаньей (Соломонией) Шумовой 90 л., которая прежде много знала, но теперь все по старости позабыла. Она пропела мне только одну старину «Мать князя Михайлы губит его жену». По словам Анны и Соломаньи, Анна И. Шумова (теперь Борова́) знает: 1) «Садка», 2) «Во славном было во Новегороде», 3) «В гори жить — да некручинну быть» и 4) «Егория Храброго»; но последняя уклонилась от пения. Также Марфа Шумова, ее тетка, знает «Садка», «Хотена (Часову жену)», «Ивана [Гостиного сына]», «Дуная», «Голубиную книгу», но мне она петь не хотела, отговариваясь незнанием.

31. Мать князя Михайлы губит его жену

Поехал князь Михайла да [во] чистоё полё да широкоё роздольё,[139]

Говорил он своёй маменьки родныи

Да свет сударыни большии:

«Да уж ты маменька родная,

5. Свет сударыни больша́я!

Да уж ты пой-корми кнегину,

Молодую Апрасеёвну;

Корми пшеничного кромою*

Да мёдовою водою;

10. Уж ты дай высыпатьсе

До воскресеньские обедьни!»

Не успел тут князь Михайла

Да с широка двора он съехать, —

Его маменька родная,

15. Свет сударыня большая,

Она кормила и поила

Да ей овсяной кромою

Да йей болотного водою;

Да по три дня байну топила,

20. По три щолоку варила,

Да горець ка́мень нажига́ла

Да на белы груди спущала;

Да положила во колоду

Да во колоду сыродубову,

25. Да отвозила к синю морю,

Да спустила ту колоду

Она во синёё морё.

Да приехал князь Михайла

На половину дороги, —

30. Да ёго добрый конь споткнулса,

У коня дуга сломилась,

Да пухова шляпа́ свалилась.

Да говорил тут князь Михайла:

«Што-небудь в дому неладно:

35. Да либо маменька не можёт,

Да либо младая кнегина

Да молодая Апрасеёвна!»

Воротилса князь Михайла

Он с половины дороги.

40. Да приехал князь Михайла

Да он ко новому крылечку

Да к золочоному колечку.

Да на кр[ы]льци слуги стречали,

Оне Михайла звеличали.

45. Говорил тут князь Михайла:

«Да уж вы слуги, мои слуги

Да слуги верны, безызменны!

Вы скажите, не утайте,

Ище всё ли в дому да ладно,

50. Ище всё ль в дому счасли́во?

Да моя маменька здорова ли

Да моя младая кнегина,

Молодая Апраксия?..»

Ему слуги отвечали:

55. «Да ище-ты в доми ладно,

Ище в дому счасливо!»

Да зашёл тут князь Михайла, —

Да он не мог найти кнегины

Да молодые Апраксии.

60. Да спросил тут князь Михайла

Свою маменьку родную:

«Да уж ты маменька родная!

Ище где моя кнегина,

Молодая Апракси́я?..» —

65. «Да у тебя жона спесива,

Да у тебя жона гордлива;

Она по новым сеням гуляёт

Да тебя, мужа, не встречаёт!»

Пошол тут князь Михайла

70. Он на новыи сени, —

Не мог найти кнегину.

Да говорил тут князь Михайла:

«Уж вы слуги, мои слуги,

Слуги верны, безызменны!

75. Да вы скажите, не утайте,

Да ище где моя кнегина?..»

Да йему слуги отвечали:

«Да ушла твоя кнегина

Она во Божьюю церковь,

80. Во Божью церковь ко обедни!»

Да пошол тут князь Михайла

Да он тут во Божьюю церковь, —

Там не мог найти кнегины.

Да говорил тут князь Михайла:

85. «Уж вы слуги, мои слуги,

Слуги верны, безызменны!

Да вы скажите, не утайте,

Да ище где моя кнегина?..»

Да йему слуги отвечали:

90. «Ушла к сусёду на бесёду!»

Да пошёл тут князь да Михайла

Он к сусёда[м] на бесёду:

«Да вы сусёды да сусёды,

Вы сусёды порядо́вны[140]!

95. Да скажите, не утайте,

Да ище где моя кнегина?..»

Ему сусёды отвечали:

«Не успел ты, князь Михайла,

С широка двора съехать, —

100. Да твоя маменька родная

Да не кормила, не поила

Твою младую кнегину

Да молодую Апра[к]сию;

По три дни байну топила,

105. По три щолока варила,

Да горечь камень нажигала

Да положила во колоду,

Выливала тут три щолока,

Горечь камень завалила

110. Да на белы груди спущала;

Отвозила колоду

Она ко синю морю,

Да спустила эту колоду

Она во синёё морё!»

115. Да пошёл тут князь Михайла

Он ко синёму морю:

Там рыболовы рыбу ловят.

Говорил тут князь Михайла:

«Вы рыболовы, рыболовы!

120. Вы закиньте-тко тоню!..»

Оне закинули тоню —

Да попала ему рыбина,

Да рыбина стоит сто рублей;

Не жалел он этих ста рублей —

125. Отпустил он в синёё морё.

Другу тоню закинули —

Попала ему рыбина,

Эта рыбина стоит триста рублей;

Да не жалел он этой рыбины —

130. Отпустил ей в синёё морё.

Закинули третью тоню, —

Да попала им колода,

Колода сыродубова.

Да роскупорили колоду —

135. Там в колоды три зазнобы*:

Да ище перва зазно́ба —

Его младая кнегина,

Да ище другая зазно́ба —

Да во люби с ею жили,

140. Да еще третья зазноба —

Да младень во утробы.

Да уже брал тут князь Михайла

Он три ножика булатны,

Да бросалса князь Михайла

145. Да на три ножика булатны.

Ёго маменька сказала:

«Ох, я грешна согрешила —

Да три души я по[г]убила:

Ище первую душу — одинакого сына,

150. Да ище другую душу — нелюбую невёску,

151. Да ище третью душу — да младень во утробы!..»

Пайкачова Настасья

Настасья Пайкачо[ё]ва — старуха на 7-м или 8-м десятке лет, хотя по внешности ей можно дать только лет 55. Она поет хорошо, грамотна. Пропела она мне 1) старину «Две поездки Ильи Муромца» и 2) старину «Туры», отличающуюся раскольничьим отпечатком и представляющую переделанное начало старины о Ваське-пьянице и Батыге (Кудреванке и др.). Н. Пайкачова вместе с другой сказительницей Авдотьей Кликачовой сами пригласили меня к себе. Первую старину Пайкачова выучила от матери, а вторую от свекрови, сумской старухи.

32. Две поездки Ильи Муромца

Да как жил-был у старого доброй конь:

За реку перевозу не спрашивал,

Уж он реки, моря на око́л скакал,

Глаткия мхи да промеж ног спущал.

5. Да как ехал тут старый да по цисту полю,

Да наехал тут старой на сер камень;

Да на камешки потпись потписана:

«Во дороженьку ехать, — богату быть,

Да во другу-ту ехать, — жонату быть,

10. Да во третьюю ехать, — убиту быть».

Да стоит тута старой, — дивуитсе,

Головой-то качат, выговариват:

«Да на що мне-ка старому богату быть?

Да как нету у мня молодой жоны,

15. Молодой нету жоны да любимой семьи,

Любимой нету семьи да малых детоцок;

Да как некому тощи́ть золото́й козны,

Да как некому дёржа́ть да платья цветного;

Да на що мне-ка старому жонату быть?

20. Да как млада-та взеть, — да чужа корысть,

Да как старая взеть, — на пеци сидеть

Да на пеци-то сидеть, кашою кормить;

Да поеду в ту дорожку, где убиту быть».

Попроехавши Индею богатую

25. Да не доехавши Корелы проклятыя,

Да стоит тут сорок воров-розбойников

Да таких ли ноцных подорожников:

Да хотят оны старого убить-склонить,

Со конём ёго животом розлуцыть.

30. Да спроговорит старой таково слово:

«Уж вы ой еси, воры-розбойники

Да таки вы ноцны подорожники!

Да как бит[141]-то вам ста́рого не́ по що,

Да как взеть вам у ста́рого не́цёго;

35. Только есь у м’ня у стара пригодилосе:

Только есь у м’ня у старого доброй конь,

Да есь у м’ня седёлышко неседланно,

Да есь толковая плётоцька несви́стана,

Да есь у м’ня у стара шолом на главы».

40. Да спроговорят воры-розбойники:

«Да как ницого со старым розговаривать,

Да как нат тут старого убить-склонить,

Со конём ёго животом розлуцыть!»

Да как брал тута старой шоло́м с главы,

45. Уж он стал этым шоломом помахивать:

В одну сторону махнёт, — падёт улицой,

В другу сторону махнёт, — да переулкамы;

Да убил тута всех до единого,

Не оставил татарина на семяна.

50. Поворацивал старой добра́ коня,

Да приехал тут стар во цисто полё

Да на тую на смёртоцку да на пи́сану:

«Во дороженьку съездил — убит не стал;

Да поеду в ту дорошку, где жонату быть!»

55. Поехал тут старой по дороженьки,

Приехал к полаты белокамянной.

Да выходит девиця-душа красная;

Да берёт она старого за́ руку

Да приводит в полату белокамянну;

60. Да садит она стара за дубовой стол,

Да садит она старого, цостуёт.

Накормила веть старого до-о́ сыта:

«Да повалимсе, стар, на кроватку спать, —

Да ложись-ко ты, старой, ко стенки спать!»

65. Да спроговорит старой таково слово:

«Да веть нам, дорожным, не у стенки спать, —

Да ложись-ко, девиця, ко стенки спать!»

Повалилась девиця ко стенки спать;

Повернул тута старой кроватку вниз, —

70. Да упала девиця во глубок погрёп.

Выходил тута старой ис пола́ты вон,

Отворил он веть глубок погрёп,

Да как выпустил князе́й да всих бо́яров,

Да оставил девицю да во глубоком погрёбу.

75. Поварацивал старой добра коня,

Да приехал тут старый во цисто́ полё

Да на тую веть смерть на писану:

«Во дороженьку съездил — жона́той не стал!»

33. Туры

«Вы туры, вы туры да маленьки де́тоцки!

Уж вы где вы, туры, да вы где были-ходили?» —

«Уж мы были туры да на святой Руси». —

«Уж вы що, туры, там видели?» —

5. «Уж мы видели, туры, стену городо́вую,

Уж мы видели, туры, башню наугольнюю;

И-за той стены из городовыя

Выходила девиця-душа красная,

Выносила она книга Евангелиё

10. Да копала она книгу во сырую во землю,

Она плакала над книгою, уливаласе:

“Не бывать тебе, книга, да на святой Руси,

Не видат[ь] тебе, книга, свету белого,

Свету белого да сонця красного!”» —

15. «Ох вы, глупыя туры, туры да неразумныя!

Не башня стояла да наугольняя, —

Стояла тут церковь соборная;

Да не девиця выходила, не красная, —

Выходила запрестольня Богородиця;

20. Да не книгу копала да не Евангельё, —

Да копала она веру християнскую;

Она плакала над верой да уливаласе:

“Не бывать тебе, вера, да на святой на Руси!

Не видать тебе, вера, свету белого,

25. Свету белого да сонця красного,

Сонця красного да зори утрянной,

27. Зори утрянной — поздо вечерьние!”»

Кликачова Авдотья

Авдотья Кликачова — старуха, 50 лет. Других сведений о ней я не имею. Она, кажется, знает, кроме пропетого ею мне «Соловья» (Будимировича), еще 1) старины а) о князе, княгине и старицах, б) о князе Дмитрии и его невесте Домне, в) о братьях-разбойниках и их сестре и г) Иване Грозном и его сыне и 2) духовные стихи об Алексее[-божьем человеке], Егории Храбром, Михаиле Архангеле и о вертепе.

34. Соловей (Будимирович)

Що-ли [из-]за моря да моря синёго

Выгребаёт оттуль малинькой караблицок:

Да как нос-корма по-звериному,

Да бока-ты сведёны по-лошадиному,

5. Да как [в]место глас было врезано

Да по дорогу по самоцветному по камешку,

Да как [в]место ковров было положоноё

Да по цорному сибирскому по соболю,

Да как [в]место ушей было повешоноё

10. Да по дорогой лисици по заморские.

Да как шёл Соловеюшка да церез три моря,

Церез три-то моря да моря синёго:

Уж он перво-от шёл морё Чорноё,

Уж он друго-то морё шёл Песцаноё,

15. Уж он третьё-то морё да Окиан-морё

(Окиян-тот морё — да всим морям морё).

Да приходит Соловеюшку ко Киёву.

Уж он парусы ронил да полотняные,

Уж он шеймы[142]-ты роспущал да всё шолковые,

20. Уж он сводёнки[143] сводил всё дубо́вые,

Уж он якори бросал всё була́тные,

Уж он сукна-ты ростелят кармазинные*.

Уж он в городи дарыл да всё китаямы[144],

Он за городом дарыл да каразеямы[145],

25. Он кнезей-бояр дарил да всё куницямы,

Он кнезейских жон дарыл да всё лисицямы,

Уж он солнышка Владымера куньёй шубой дарыл,

Он молодую Апраксу золотой парцой дарил,

Он Забаву, доць купецеску, крупцатой камкой дарил:

30. «Уж ты солнышко Владымёр славнокиёвско!

Ты позволь-ко мне поставить три терёма

Под своим ты под любым да под окошоцьком,

Торговать ты да безданно да мне беспошлинно!»

В[в]ечёру поздо ложилисе, — не было нецого;

35. Поутру раны ставают, — три терёма стоит.

Во первом терёму стуцат-бренцат,

Во другом терёму да шопотком говорят,

Во третём терёму да зла́нцяты* гу́сли играт.

Тут ставала Забава да доць купецеська;

40. Она свежой водыцой да умываласе,

Тонким белым полотеньцом да утераласе,

Она Господу Богу да помолиласе;

Да гледила в окошоцко в косящото

Да сама тому цюду да удивиласе:

45. «В[в]ецёру поздо ложиласе, — не было ницёго;

Поутру рано ставают, — три терёма стоит!»

Не брала с собой ни ненюшок ни мамушок;

Во перво́й терём ступи́ла, — да Соловей в гусли играт;

Во друго́й терём ступи́ла, — да ёго матушка сидит,

50. Ёго матушка сидит да Богу молитьсе;

Во трете́й ступила, — да Соло́вью казну делят.

«Добро жаловать, ты госья небывалая,

Небывалая госья, да долгожданая!

Хоша звать тебя, госью, дак не дозватисе,

55. Хоша ждат тебя, госью, дак не дождатисе;

Да теперицю ты, госьюшка, сама́ пришла!»

Уж он якори катал всё булатные,

Уж он сукна-ты оберал кармазейные,

Уж он сводёнки-ты сводил всё дубовыи,

60. Уж он шеймы-ты оберал всё шелковые,

Уж он парусы здымал да всё полотняны.

Тут Забава, доць купечеська, догодаласе,

Догодал[ас]е Забава да испужаласе,

Испужаласе Забава, стала плакати.

65. Жалобу она творит на ро́дного ба́тюшка,

Што пустил он поставить три терёма

Под свойим-то любым да под окошоцьком,

68. Торговать да вы безданно-беспошлинно.

Синицына Анна Гавриловна

Анна Гавриловна Синицына — еще молодая женщина, лет около 30. Теперь она живет в д. Колежме, за крестьянина которой она вышла замуж, но сама она происходит из д. Нюхчи; девичья ее фамилья была Сапунова. Она пела грубым голосом, но с удовольствием, потому что могла показать колежемкам (собравшимся в ее избу при известии, что я зашел туда), что и она кое-что знает, несмотря на то, что происходит из Нюхчи.[146] По ее словам, старины пели в Великом посту, на бесёдах и на удбищах наваги. Она пропела мне 1) старину «Князь, княгиня и старицы» и 2) начало старины о турах.

35. Князь, княгиня и старицы

Был князюшко да девеносто лет;

Взял княгинушку да девети годов;

Жил с кнегинушкой да ровно три годы,

Ровно три годы, ровно три осени;

5. На четвёртой год да князь гулять пошёл.

Ходил-гулял да ровно три годы,

Ровно три годы, ровно три осени;

На четвёртой год да кнезь домой пошёл.

Попало князюшку да две старици,

10. Две старици да две манашици:

«Уж вы старици, уж вы манашици,

До[л]горизници да чорнокнизьници!

Не видали ли моёй княгинушки,

Не видали ли жонки молодые?» —

15. «Уж мы видом-то, князюшко, не видели,

Слухом-то, князюшко, слышали;

Придёшь, князюшко, да на крылецико,

Щолнёшь, князюшка, да во колецико, —

Повыбежит твоя княгинушка,

20. Повыбежит жона моло́дая

Без башмациков, в одных цулоциках,

Без повойницька, в одной кокошницку,

Без летницька, в одной сороцоцки —

Ты сруби, сруби буйну голову,

25. По локоцики руцки белые,

По колен сруби да ножки резвые!

Ступишь, кнезюшко, да во перво́й покой, —

Во перво́м покои тут кубыль[147] висит;

Во другом покои там другой весит;

30. Во третьём покои там третей весит;

Придешь, князюшко, да в нову горёнку, —

В новой горёнки всё цветное платьё да испридёржано,

Испридёржано да исприношоно,

Испридёржано да испримарано;

35. Придёш, князюшко, да во кова́н сундук,

Во кован сундук, — вся многа́ казна да испридёржана;

Придёш, князюшко, да во глубок погрёп, —

Вси чаи-мёды да вси исприпиты,

Вси слатки воточки вси припиты;

40. Придёш, князюшко, да на кольцюжной двор, —

Вси добры кони да исприе́зджоны,

Вси узды-седла вси испрырваны,

Оны пьют воду да не клюцовую

Да едят траву да не шолковую,

45. Да по колен в назьму стоят».

Пришел князюшко да на крылецико,

Щолнул князюшко да во колецико, —

Повыбежала ёго кнегинушка,

Розмолоденька жона Катери́нушка,

50. Без летницка, в одном повойницку,

Без башмациков, в одных цулоциках.

Он срубил, срубил да буйну го́лову,

По локо́т сосек да руцки белые,

По колен срубил да ношки резвые.

55. Пришол князюшко да во первой покой, —

Да во первом покои тут пяла висят;

Не только шито, колько плакано:

Всё князюшка домой дожидано.

Пришол князюшка да во другой покой, —

60. Во другом покои тут други весят;

На пялышках потпись положона:

«Не только шито, колько плакано —

Всё князюшка домой дожидано!»

Пришол князюшко да во третей покой, —

65. Во третьём покои там третьи весят;

Не только шито, кольки плакано:

Всё князюшка домой дожидано.

Пришол князюшко да в нову горёнку, —

В новой горёнки всё платьицо исце́льно стоит,

70. Всё убрано да изобрано,

Исцищоно да изаплесняло.

Пришол князюшко да во кован сундук,

Во кован сундук, — да вся многа́ казна да не дёржана,

Не дёржана да не шевелёна,

75. Да вся забусела[148] она.

Пришол князюшко да на кольцюжной двор, —

Вси узды-ты, седла вси не ношоны,

Не ношоны оны, не прирваны,

Не прирваны оны, насветлёны;

80. Добры кони пьют воду клюцовую,

Едят траву шолковую,

По колен оны в серебру стоят.

Уж он взял коня да необседлана,

Необседлана да необуздана, —

85. Обседлал-обуздал,

Поехал князюшко да во цисто полё

За старицамы да за манашицамы.

«Ох вы старици, ох вы манашици,

Вы долгоризьници да чорнокнижьницы!

90. Уж вы що зделали, що вы здумали?

Погубили мою кнегинушку,

Погубили жонку моло́дую;

Я срублю, срублю у вас буйну голову,

По локот ссеку да руцки белые,

95. По колен отрублю да ношки резвые!»

Тут змолилисе ты старици,

Змолились монашици:

«Уж ты князюшко да девяносто лет!

Ще не руби, не руби буйной го́ловы,

100. Не секи, не секи руцок белыех,

Не руби, не руби да ножок резвыех;

Уж мы съездим-ко да во цисто полё

Да к серу камешку,

К серу камешку, да во́зьмём живой водушки,

105. Оживим твою кнегинушку,

106. Оживим жону́ моло́дую!..»

36. Туры

«Туры, вы туры! где вы, туры, были,

Где вы были, що слышели?» —

«Уж мы были, туры, на святой Руси,

На святой Руси; уж мы видели туры, слышели:

5. Стоит башня да треуго́льняя,

6. Во той башни стоит девиця красная... —

(Дальше сказительница не могла пропеть, так как забыла; но она помнит, что у нее в старине был еще мужчина, с которым дева разговаривала; других более точных подробностей она припомнить не могла. Поэтому нельзя решительно сказать, что представляет ее старина, отрывок ли отдельной старины о турах или отрывок старины о Ваське-пьянице, но так как в ней говорится только о турах, то я поставил их в заголовке вышеприведенного отрывка старины.)