Архангельские былины и исторические песни, собранные А. Д. Григорьевым. Том 1 - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Александр Дмитриевич Григорьев (ЧАСТЬ II ПИНЕЖСКИЕ БЫЛИНЫ (СТАРИНЫ) И ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ) #5

ЧАСТЬ II ПИНЕЖСКИЕ БЫЛИНЫ (СТАРИНЫ) И ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ

ПИНЕЖСКИЙ КРАЙ И БЫЛИННАЯ ТРАДИЦИЯ В НЕМ

Цель, время и маршрут второй моей поездки. — Природа, пути сообщения и климат Пинежского края. — Экономический быт, черты древности во внешнем быте и предания, духовный быт. — Способ собирания старин-былин. — Посещенные места и результаты поездки. — Наблюдения (существующие здесь сюжеты, новые старины, странные старины, печатные книги с былинами, старинные-былинные прозвания) и выводы о положении в Пинежском крае старинной (былинной) традиции. — Перечень мест, в которых существуют старины и исторические песни, и лиц, которые знают их. — Время и место записи № 88 и № 176; источник № 174-го.

Летом 1900-го года я совершил свою вторую поездку по Архангельской губернии[149]. Главной целью моей поездки было собирание старин (былин); кроме того, я, по предложению акад. А. А. Шахматова, хотел навести справки о том, какие существуют на месте материалы по истории двух существовавших в древности монастырей: Николаевского — Чу́хченемского и Михайловского.

Всего в поездке я провел более двух месяцев: из Москвы я выехал 4-го июня, а вернулся в нее 7-го августа. Отправляясь на Север, я хотел проехать по течению рек Пи́неги и Мезе́ни, но, в зависимости от встречавшегося материала, я успел объехать только реку Пи́негу, да и то не до самых верховьев. Маршрут моей поездки был таков: из Москвы я проехал по железной дороге в Архангельск, а оттуда на лошадях в г. Хо́лмогоры, затем на устье реки Пинеги, а потом вверх по ней до селения Ве́ркольского с Веркольским мужским монастырем, с заездом в г. Пи́негу; обратный путь я совершил по прежней дороге, причем от Ве́рколы до д. Усть-Пинеги ехал на лошадях, а от д. Усть-Пинеги до Архангельска на пароходе. Всего я проехал по железной дороге 2098 верст, на пароходе 90 верст и на лошадях 658 верст; всего, не считая частого путешествия между близкими деревнями пешком, я сделал по железной дороге, на лошадях и пароходе 2846 верст.

В начале своей поездки до 15-го июня я разыскивал сведения и документы (в Архангельске, Хо́лмогорах и д. Николо-Чу́хченемской) об упомянутых двух монастырях и списывал найденные документы[150]. Поэтому этнографические свои исследования я начал только 15 июня и притом с устья реки Пинеги. Из 64-х дней своей поездки я около 17 дней употребил на переезды, отыскивание и списывание документов, вследствие чего на разыскивание певцов и запись я употребил до 47 дней.

<...>

Река Пинега, правый приток Северной Двины, до г. Пинеги течет с юго-востока на северо-запад; от города же Пинеги она поворачивает на юго-запад и течет в этом направлении до своего впадения в Северную Двину. Местность, по которой течет р. Пинега, представляет собою плоскость, на которой по местам встречаются гряды холмов. Наиболее высокие холмы находятся в верхнем течении реки: 1) между земскими станциями Пильегорской и Прилуцкой, где чуть ли не около 20 верст приходится на крутые подъемы и спуски, и 2) между земскими станциями Чешугорской и Марьиногорской, где около 12 верст состоит из подъемов и спусков. Вдоль всего течения р. Пинеги по обеим ее сторонам идет прекрасный сплошной смешанный лес, состоящий главным образом из сосны, ели, лиственницы, березы, ольхи и осины. Деревья в лесу достигают значительной высоты. Лучшие участки лиственичного леса прежде составляли (и составляют, может быть, еще и теперь) корабельные рощи. В лесу к августу появляются грибы и ягоды: земля́нка (земляника), черни́ка, голубе́ль, малина и моро́шка. В нем водятся белки и лисицы, довольно часто попадаются медведи и очень редко дикие олени; волки в пинежских лесах не живут, а забегают сюда зимой из двинских лесов. Здесь часто встречаются в лесу болота, из которых в р. Пинегу текут небольшие речки и ручьи. Эти реки достигают иногда значительной длины и отличаются узостью своих долин. Полоса леса, идущая по северному берегу р. Пинеги, иногда очень узка (местами ширина ее достигает только 6 верст), а далее за ней тянется тундра. По обоим берегам р. Пинеги этот лес изредка прерывается деревнями с окружающими их полями. Изредка у одного или другого берега р. Пинеги встречается наволо́к, т. е. низкое ровное место, образованное наносами реки и покрытое обыкновенно лугами с редкими зарослями кустов. Почва по р. Пинеге состоит из суглинка, реже песку и глины. Как позволяют судить выступы на крутых берегах реки и в горах, под почвой часто идет каменный пласт, который состоит из белой плиты, идущей изредка на фундамент, из известняка, а также из алебастра, употребляемого иногда на обмазку (например, фундамента и печей).

Путями сообщения являются здесь между прочим реки, по которым сплавляют лес и ездят на лодках и карбасах, и особенно река Пинега, по которой ходит пароход о. Иоанна Сергиева Кронштадтского до с. Суры, где он основал в этом году женскую общину, и несколько пароходов купцов братьев Володиных и Кыркалова. Но так как пароходство, возможное здесь только в половодье весной и во время сильных дождей, прекращается во время мелководья не только в верхнем, но и в нижнем течении реки, то поэтому главными путями сообщения остаются сухопутные дороги. Самой важной из них является тракт, от устья р. Пинеги до д. Труфоной Горы почтовый и земский вместе, а от Труфоной Горы до д. Нюхчи только земский. Этот тракт, содержащийся в общем исправно, несколько раз переходит с одного берега р. Пинеги на другой (на картах Ген. Штаба эти переходы обозначены неверно).

Климат Пинежского края — холодный и континентальный. Зимою морозы доходят до 40º R, а летом бывают довольно сильные жары. Переходы от тепла к холоду резкие. Во время лета днем температура доходит до 25 и более градусов, так что и в летней одежде жарко, а ночью, приблизительно с 12 часов, наступает сильный холод с пронизывающим человека туманом, так что мне, при неоднократных передвижениях ночью, приходилось одеваться по-зимнему. Днем тепло летнего дня, если подует северный или северо-восточный ветер, быстро сменяется холодом.

Неплодородие почвы, короткое лето и быстрая смена тепла холодом задерживают развитие земледелия. Здесь сеют рожь, овес, а главным образом ячмень, называющийся здесь «житом» (ячменный хлеб здесь сильно преобладает над ржаным) а также садят картофель. Огороды, если и есть, то в малом количестве. Из огородных растений известны только капуста да морковь. Плодовых деревьев нет. Так как вблизи жилья общественной удобной земли мало, то крестьяне берут у казны подходящие участки в лесу сначала в аренду, а потом, через 40 лет, в вечное владение. На этих участках они срубают лес, выкорчовывают пни и затем обращают их под пашню. Такие участки, очищенные от лесу, называются чищенинами.

Для удобрения, для земледельческих и других работ, для шерсти крестьяне держат довольно много рогатого скота, лошадей и овец. Так как сена с близких лугов мало для такого количества скота, в особенности там, где наволоки малы или их нет вовсе, то крестьяне косят сена́ еще на сторонних незаселенных реках, уходя для этого из дому иногда верст за 100 и более.

Так как население не может прокормиться от одного земледелия и ему часто приходится питаться привозным хлебом, то оно принуждено для заработка денег на хлеб заниматься побочными промыслами. Из этих промыслов на первом по времени месте надо поставить охоту, за которую принимаются еще с осени. Бьют здесь разных зверей и дичь. Меха и дичь везут в г. Пинегу на Никольскую ярмарку, которая продолжается две недели. Вторым по времени и самым важным промыслом является лесной промысел, доставляющий лес главным образом для иностранной торговли. Состоит он в следующем. Иностранные и русские купцы, купившие на летних торгах у казны право срубить в известных дачах известное число бревен, предлагают осенью через разъезжающих по краю своих приказчиков крестьянам подрядиться срубить и вывести в определенные на берегу рек пункты по нескольку сот бревен. Подрядившиеся приступают к работе приблизительно после Никольской ярмарки и занимаются ею до весны. Весной, после полевых работ, нанятые для этого, обыкновенно беднейшие, крестьяне сплачивают бревна в плоты и сплавляют их до д. Усть-Пинеги, откуда плоты ведутся до Архангельска чаще всего пароходами. Но, кроме исполнения купеческих подрядов, наиболее зажиточные крестьяне сами покупают у казны лес, затем рубят и сплавляют его и наконец продают купцам в д. Усть-Пинеге или даже в Архангельске, если в Усть-Пинеге дают за него мало. Благодаря рубке и сплаву леса крестьяне зарабатывают на человека за зиму рублей по 150, так что семья, выставившая трех работников-мужчин, заработает за зиму 400—500 рублей. Только благодаря лесным заработкам пинежские крестьяне не только прокармливаются, но и живут по большей части зажиточно. Заводов даже смоляных, дегтярных и лесопильных в Пинежском крае мало. Подспорьем для хозяйства крестьян, живущих при тракте, является также извозный промысел; с подводами здесь отправляются не только взрослые крестьяне, но также женщины и малые подростки; возят здесь богомольцев, направляющихся в монастыри Красного́рский и Ве́ркольский, лесных приказчиков и бурлаков. Помимо вышеуказанных, к числу промыслов надо отнести рыболовство, развитое в деревнях, находящихся вблизи р. Пинеги или лесных речек и озер. Ловят главным образом щук, карасей, подъя́зков, реже семгу; на ловлю рыбы, в особенности семги, выезжают малыми и большими артелями и даже целой деревней; добычу весят и делят пропорционально числу участников.

Таким образом получается следующий годовой круг крестьянских занятий: осенью — охота; зимой — рубка и своз леса; весной — пахота и посев, затем сплав леса; летом — пахота под озимую рожь, собирание сторонних сен, посев ржи (который здесь бывает среди лета), собирание домашнего сена и уборка хлеба, начинающаяся приблизительно в первых числах августа.

Пинежские женщины, кроме ведения домашнего хозяйства, весной и летом наравне с мужчинами пашут, боронят и сеют, косят и собирают сено, ловят неводом рыбу, занимаются извозом, а зимой прядут, ткут материи и делают сукно.

Я очертил природу Пинежского края и экономический быт населяющих его жителей. Теперь я думаю слегка коснуться внешнего быта здешнего населения. Это быт сохраняет в некоторых частях черты не только оригинальности, вызванной местными условиями, но и древности. Дома́ часто, в особенности в деревнях верхней Пинеги, — старинного русского типа; с высоким перед вторым этажом крыльцом, к которому ведет закрытая наружная лестница; с басу́лями, т. е. с резными досками, служащими украшением поперечных краев крыши; с раскрашенной внутренней стороной поперечных краев крыши разноцветными, преимущественно белыми и темноватыми, квадратами; с балконом против чердачного окна и галереей вокруг всего второго этажа, служащей для закрывания раскрашенных ставень. Здесь часто ездят на санях и косят даже на ровных наволо́ках горбушей (т. е. косой с короткой и изогнутой, а не длинной и прямой, как у нас, палкой), что не всегда может быть объяснено требованием местных условий. Черты древности уцелели и в женской одежде. Старухи изредка носят еще прежние синяки́, т. е. юбки в роде сарафана из синей суровой материи, на двух лямках, но без складок на груди и спине, что бывает обыкновенно у сарафанов. Затем изредка носят еще гранату́рники и што́фники. И те и другие представляют из себя юбку в роде сарафана, на двух лямках, без складок на груди и спине; спереди от шеи вниз идут две блестящие белые или желтоватые полосы хазы́ — материи, похожей на парчу; на одной из этих полос помещены металлические серебряные или медные пуговицы, а на другой петли, которыми они застегиваются. Как гранатурники, так и штофники шьются из довольно дорогой материи одного цвета, но на штофники материя берется непременно с орлами. Во время престольных праздников на играх девушки носят, кроме гранатурников и штофников, еще коро́теньки и повя́зки. Коро́тенька — свободная, без талии кофта, прикрывающая сверху юбку, сделанная из хазы или парчи и ниспадающая без заломов; коротеньки бывают двух родов: светлые и темные; первые употребляются во время дневных игр, а вторые — вечерних. Повя́зка — головной убор в роде камилавки, без дна, составленный из двух горизонтальных полос хазы и застегивающийся или зашивающийся сзади при надевании на голову; на нижней полосе хазы имеется спереди жестяная прямоугольная полоска, унизанная бисером или жемчугом. Интересно поглядеть на девушек, важно сидящих и ходящих в этих одеяниях во время игр; это — точно священники в облачениях или древние бояре[151].

Кое-кто из населения помнит предания о чуди и новгородцах и объясняет ими названия своих деревень и урочищ[152]. Так, например, подле д. Чаколы есть д. Городец; с одной стороны ее — большой крутой обрыв в реку, с двух других сторон также большие крутые обрывы и только с четвертой стороны нет обрывов. Про этот Городец рассказывают, что новгородцы, убежав из Новгорода от Ивана IV, прятались от него здесь. — На берегу р. Пинеги у д. Айновой Горы против дд. Кевролы и Лохты, лежащих на другом берегу, находится выдающийся в реку высокий мыс, на котором теперь стоит часовня. Он называется Городком. Рассказывают, что когда русские двигались сюда снизу по р. Пинеге и вытесняли чудь, то она перешла на другой берег реки, окопалась на этом мысу и перестреливалась с русскими, находившимися на кеврольском берегу. — Крестьяне еще хорошо помнят то время, когда г. Пинеги не было, а городом была Кеврола[153], представляющая теперь ряд деревень, как ими прежде правили воеводы, и рассказывают даже, из каких двух рек, отличающихся чистой светлой водой, для них возили воду. В одном из верхних околков д. Немнюги, в нескольких верстах ниже Кевролы на том же берегу р. Пинеги, один крестьянин показывал мне писанные скорописью XVII века столбцы, которые содержат решения кеврольских властей и которые он тщательно бережет[154].

Здешний народ еще очень легковерен, в особенности женщины. Еще прибегают к лечению наговорами, верят, что можно испортить человека, напустить на него кликушество (правда, женщины здесь довольно часто во время разговора начинают выкрикивать бессвязные фразы или ругань). Есть крестьяне и крестьянки, которые занимаются порчей и лечением. Женщины все страшатся второго пришествия; всякого человека, действия которого непонятны или необычны для них, они способны принимать за антихриста, как принимали за такового и меня, приводя в связь смущение мною народа (т. е. собирание старин) с китайской войной и считая оба эти явления предвестниками второго пришествия. Хотя такой сан возлагали на меня наравне с о. Иоанном Кронштадтским (на последнего этот сан возлагают здешние старообрядцы), однако следствием возложения его на мою личность было неоднократное запирание передо мной дверей изб, крещение меня и чтение надо мной одною старухою молитвы «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его», а один ненавистник поэзии чуть было не убил меня.

Большинство населения по р. Пинеге — православное; изредка мне встречались старообрядцы; в верховьях р. Пинеги, как мне говорили, их много. В тех местах, где я был, крестьяне говорили, что раскол понемногу исчезает: старики вымирают, а молодые не идут в раскол, чему причиной являются увещания периодически навещающего деревни миссионера.

<...>

Так как простой народ обычно относится с недоверием к лицам, облеченным властью, и к их действиям, в особенности в глухих местах, то я во время своей поездки с одной стороны настойчиво избегал пользоваться (хотя и имел на то право) содействием местных представителей административной и духовной власти, мало интересующихся этнографическими материалами, а с другой стороны странствовал возможно проще и скромнее, выдавая себя за учителя, у которого лето свободно и который хочет составить для грамотных людей книгу с песнями-старинами. Поэтому, пользуясь по любезности г. губернатора, земскими лошадьми, на которых имеют право ездить только имущие власть лица, я обычно приказывал снимать колокольчик, этот знак на земском тракте официального положения едущего; в деревне обычно не обращался за справками к десятским, сотским и тому подобным лицам, если мне не указывали на них сами крестьяне как на лиц, могущих оказать мне помощь; ночевал по деревням не у официальных лиц, а где придется, хотя бы и не в совсем удобных для ночлега местах; где было можно, нанимал вместо земских лошадей вольных или шел пешком, если трудно было их достать. О существовании старин я расспрашивал прежде всего старух и стариков (о наличном числе коих я справлялся в первой же избе), заходя в те дома, где они жили, а потом уже по их указаниям ходил к сказителям. Вперед я двигался не спеша, только после того, как убеждался, что в данной деревне больше старин теперь записать нельзя. Хотя такой способ действия был иногда для меня лично очень неприятен вследствие насмешек над моим якобы пустым занятием; вследствие недоверия некоторых, принимавших меня или за подосланного правительством, чтобы увести их в Москву, или за антихриста; вследствие ночлега в одном помещении с пьяными и в тесном соприкосновении с разными насекомыми; — однако этот способ был очень полезен для дела, и я находил не только всем известных в деревне сказителей, но иногда даже тех, о познаниях коих большинство их же однодеревенцев узнавало в первый раз от меня.

Действуя таким образом, я побывал в следующих деревнях: Усть-Пи́неге, Нижней и Верхней Па́ленге, У́гзеньге, Ку́зомени, Гбаче, Вешконе́мской, Со́яле, Заозе́рье, Першко́ве, Пе́пине, Ю́рале, Чу́шеле, Ма́летине, Петро́вой Горе (по нижнему течению р. Пинеги до г. Пинеги); Пи́льегорах, Прилу́цкой, Усть-По́че, Тру́фоной Горе, Почезе́рье, Пе́чь-Горе, Перемско́м погосте, Усть-Ёжуге, Подря́дье, Ча́коле, Заозе́рье (на половине дороги между Труфоной Горой и Чаколой), Концезе́рье (или Коне́церье), Ма́твере, Зале́сье, Ха́лове, Городце́, Ве́егорах, Че́шугоре, Шо́тогорке, Пи́ринеме, Ту́рье, Ку́рге, Березнике́, Ма́рьине Горе (по среднему течению р. Пинеги); Усть-Покше́ньге, Кобелёве, Кра́сном, Жа́бьей, Го́рушке, Крото́ве, Лохно́ве (по реке Покшеньге, притоку р. Пинеги с левой стороны); Ка́рповой Горе, Не́мнюге, Ки́глахте, Шо́товой Горе, Ва́ймуше, Залесье (отличном от первого), А́йновой Горе, Це́рковой Горе, Ша́рдонеме, Березнике (отличном от первого), Ёркине, Ку́шкопале, Кевро́ле и Ве́рколе (по верхнему течению р. Пи́неги), а также в г. Пи́неге; всего я производил исследования в 60 деревнях и одном городе, не считая записи духовных стихов в г. Архангельске от калики. На этом пространстве я записал от 88 лиц 173 старины и исторические песни (в 41 деревне от 82 лиц), 22 духовных стиха[155], 5 песен[156] и один юмористический рассказ[157]. Всего, таким образом, записан 201 номер, так что на каждый из 47 дней записи с разыскиванием певцов приходится в среднем более четырех номеров.

Кроме старин, духовных стихов и песен, я записывал при случае также и диалектические особенности. Их я стал записывать еще во время путешествия по железной дороге в г. Архангельск; у меня имеются отметки о диалектических особенностях четырех деревень Во́логодской губернии, двух Олонецкой и сорока трех Архангельской (Архангельского, Ше́нкурского, Хо́лмогорского и Пи́нежского уездов).

Затем мне удалось также приобрести 110 рукописей, иногда, правда, очень малых; половина их (по составленному мною охранному каталогу) — церковного характера, а другая — литературного и содержит заговоры, апокрифы, исторические и литературные повести; в одной из них есть народная запись старины «Голубиная книга» (она помещается в конце пинежского собрания старин под № 210), в другой стиха об Алексее-человеке Божием, третья содержит стиховодник с 20-ю стихами.

<...>

Записанные мною по р. Пинеге старины обнимают около 70 сюжетов; деление старин по сюжетам видно в алфавитном указателе <...>. Но, кроме этих сюжетов, по р. Пинеге известно до 10 сюжетов, которые мои певцы или слыхали и забыли теперь или помнят еще и теперь (см. характеристики их), а именно: «Микула Селянинович» (Чащина В.), «Илья (Оника?) с кольцом» (Юдина О. А.), «Илья Муромец на корабле» (Екатерина Александровна), «Дурень-валень» (речитативом, Пашкова М. П. и Екатерина Александровна), «Птицы» (Екатерина Александровна), затем «Щелкан» (Кривополенова), «Ермак Тимофеевич» (Дарья Игнатьева, Ошуркова М. О.), «Гришка Отрепьев» (Чащина В.), «Граф Захар Чернышов» (Завернин Арт. Анд.), «Иван — русский богатырь, который куда-то ехал» (В. Чащина; это последнее известие относится, по-видимому, к сказке об Еруслане Лазаревиче, а не к старине).

Среди записанного мною находится 8 новых старин и исторических песен:

«Илья Муромец покупает коня, воюет с Полубелым, ловит и казнит Соловья-разбойника»;

«Двенадцать братьев, их сестра и отец»;

«Петр I на молебне в Благовещенском соборе»;

«Жалоба солдат Петру I на князя Долгорукого»;

«Платов и Кутузов»;

«Брат спасает царя от смерти»;

«Путешествие Вавилы со скоморохами» и

«Ловля филина».

Я должен указать на помещаемые в этом моем собрании старин странные старины одной певицы (Екатерины Александровны). <...> Странность ее старин замечается и в содержании и в форме. В содержании мы видим непоследовательность, неясность и трудную допустимость некоторых действий. В форме мы видим натяжки, иногда с нарушением смысла, для выдержания размера стиха. Из ее манеры петь я вывел заключение, что она слыхала много старин, владеет их складом, но, так как давно не певала, то позабыла их и дополняет их из собственной фантазии. Она настолько освоилась со складом старин, что так и кажется, что она может сочинить и пропеть, о чем угодно. При пении у ней не было твердо установленных стихов; если попросишь ее повторить пропетое раньше, то изменялась не только форма, но и содержание. Такое умение владеть размером старин я встретил еще раз по р. Пинеге, именно в деревне Марьиной Горе, у крестьянина Евсея Лукича Чуркина, который слывет песенником и знатоком будто бы старин. На самом деле оказалось, что он старин не знает, а знает только их размер и напев, но плохо. Он пропел мне одну сказку (о купеческой дочери) протяжно, подражая старинам, но неудачно: одни стихи у него оканчивались трохеем, а другие дактилем; он хотел было пропеть мне так и другие сказки, так как ему очень хотелось заработать у меня, но я отказался записывать их.

В эту поездку по р. Пинеге мне пришлось встретить у крестьян в трех местах печатные книги с былинами (старинами). Одну книгу я видел в д. Красном на р. Покшеньге, притоке р. Пинеги с левой стороны, у крестьянина Михея Амосова. Она была без начала и заглавия. Размер ее 3½ × 2½ вершка, написана она стихами; я списал ее частные заглавия[158]. Оказалось, по наведении справок в библиотеках, что это — «Русские народные былины. По сборникам Кирши Данилова, Киреевского, Рыбникова и Гильфердинга. Составлено В. и Л. Р-н.». М. 1890. Ц. 60 к. (то же изд. упомин. в каталоге И. Д. Сытина и 1896 г.). Две другие книги представляют два выпуска одной книги «Русские былины», издание журнала «Родина» и составлены, по-видимому, А. А. Каспари; обе с рисунками, Спб., 4º. Одна книга, виденная мною в д. Ваймуше у Нифантьевых, представляет собою «I. Киевский период. Ла́сковый князь Володи́мир стольнокие(вский) со княги́нею и сильными богатыря́ми», 1894 г.[159]. Другая, виденная мною в околке д. Кевролы Большом Зуеве у крестьянки Огафьи Тюловой, представляет собою «II. Новгородский и новейший периоды», 1895 г.[160]. В Архангельске продаются в нескольких лавках лубочные издания былин как в прозе сказками, так и в стихах. Для примера укажу на один экземпляр последнего рода, который я купил в Архангельске (кажется, за 10 коп.) в эту (вторую) или в следующую (третью) поездку. Этот экземпляр представляет издание товарищества И. Д. Сытина, М., 1898 г.; на лицевом листе изображен сидящий с гуслями Садко; над ним заглавие: «Русские народные былины. Садко-купец богатый гость». На втором листе к этому заглавию прибавлено «Отчего перевелись витязи на Святой Руси. По сборникам Кирши Данилова, Киреевского, Рыбникова и Гильфердинга. Составлено В. и Л. Р-н»[161]. — Я не думаю, чтобы эти сборники с подправленным языком и неудачным складом могли настолько повлиять на простой народ, чтобы их былины заучивались наизусть и могли особенно грозить попасть опять собирателю под руки; они только знакомят народ с литературным названием старин и поверхностно удовлетворяют его литературному любопытству. Правда, в Поморье (в д. Нюхче) один певец (А. А. Поташов) ссылался на печатную книгу как на источник своей старины об Илье Муромце, затем, во вторую мою поездку один крестьянин в г. Пинеге, хвалившийся знанием старины, выучил ее, по его словам, с книги и собирался достать и прочесть сперва эту книгу, а потом пропеть мне старину; — но эти примеры единичные; кроме того, тем, кто читает старины по книгам, нет необходимости заучивать их наизусть; случаев, когда слушатели выучили старину, слушая чтение книги, тоже не много найдется.

Быть может, следует отметить еще один факт. Подле д. Чаколы, кажется, в д. Городце, есть крестьянин, которого зовут «Илья Муровиц», а по р. Покшеньге есть крестьянин, которого зовут «Дмитрий Кострюк». Здесь можно бы предполагать старинное (былинное) влияние, но на мои вопросы о причине таких прозваний этих крестьян мне давали более простые объяснения: Илья называется Муровичем, потому что сильно оброс, а Дмитрий — Кострюком, потому что он сам или кто-то в его роду украл сено из костра (кучи). — Деревня Шо́тогорка на р. Пинеге интересна тем, что в ней когда-то жили скоморохи; это видно из того, что в ней есть несколько семейств с фамилией «Скоморохов» (одна из Скомороховых, именно Матрена, даже пропела мне одну старину).

На основании моих записей и наблюдений можно сделать о положении старинной (былинной) традиции в Пинежском крае следующие выводы:

1) знание старин и исторических песен по течению р. Пинеги существует и притом, чем выше, тем в большей степени; поэтому, записав в нижнем течении р. Пинеги от д. Усть-Пинеги до г. Пинеги, на протяжении 116 верст всего 16 старин, я в верхнем течении, от г. Пинеги до д. Верколы, на протяжении 163 верст записал более 150 старин и исторических песен;

2) в прежнее время здесь, по отзывам стариков и старух, старины знали больше, и старики пели их обычно по престольным праздникам, когда собирался вместе народ из разных деревень, а старухи и девушки — на вечеринках и трапезах, при собраниях для общей работы на прялках, особенно же в Великом посту, когда нельзя петь другие песни; теперь женщины поют старины особенно во время Великого поста, а летом, когда им не до старин, они забывают их; по словам сказительницы М. Д. Кривополеновой, в д. Шотогорке девки, перенявшие от ней «Кострюка», поют его еще и теперь по праздникам; А. П. Сивкова поет их на ночлегах, когда ходит собирать милостыню; исторические песни «Петр I на молебне в Благовещенском соборе» и «Жалоба солдат Петру I на князя Долгорукого» поют еще теперь в Карповой и Шотовой Горах (вторую еще в Шардонеме) мужчины во время свадьбы, когда жених приезжает за невестой или возвращается с ней после венца домой;

3) здесь нет лиц, которые бы специально занимались пением старин; нет также и особых названий для знающих их лиц;

4) поющие их крестьяне и крестьянки знают их обычно по одной, две, три; знающих по десятку и больше здесь мне пришлось встретить только два раза;

5) источником знания обыкновенно являются родные, родственники, односельчане или жители соседних деревень; но когда источники бывают более отдаленные: Т. Шибанов выучил свои старины (№№ 3—5) у крестьянина д. Рыболова Архангельского уезда, — О. Ф. Новосёлова выучила свои старины (№№ 31—33) у матери, которая была родом из д. Зимней Золотицы Архангельского уезда (где записывал А. В. Марков), — М. Д. Кривополенова выучила свои старины (№№ 75—88) от своего деда, ходившего на Кеды (северную оконечность Зимнего берега), — старины М. Ошурковой идут из старообрядческих пустыней;

6) знание старин по р. Пинеге теперь, начиная с ее нижнего течения, постепенно вымирает;

7) настоящее народное название былин ста́ринами (здесь с ударением на первом слоге) знают немногие наиболее выдающиеся певцы и певицы; обычно же женщины смешивают их с духовными стихами, а мужчины с песнями; шутовые старины называются иногда на нижнем течении р. Пинеги перегу́дками, а на верхнем — перецыты́рками (сюда относятся, например: «Терентий-муж», «Кострюк», «Ловля филина»);

8) свои старины и исторические песни я записал от 63 женщин и 19 мужчин, так что число моих певиц превышает число моих певцов слишком в 3 раза;

9) среди мужчин не было знатоков такого количества старин, какие попадались между тем среди женщин, из коих одна знала 13 (со спетой через год — 14) старин;

10) старины я записал от людей старых или среднего возраста и только в одном случае от девочки 13-ти лет;

11) записанные мною по р. Пинеге старины отличаются своею краткостью сравнительно с записанными А. Ф. Гильфердингом; их размеры колеблются от нескольких десятков до 309 стихов;

12) некоторые старины, записанные в большом числе вариантов, представляют несколько редакций и видов в зависимости от местности записи;

13) некоторые старины чаще всего или почти исключительно известны среди женщин, а другие, напротив, среди мужчин; к первым можно отнести старины: «Мать князя Михайла губит его жену»; «Князь Дмитрий и его невеста Домна», «Козарин», «Роман (Васильевич) и его дочь Настасья», «Братья-разбойники и их сестра»; ко вторым — старину «Встреча Ильи Муромца со станичниками» и историческую песню «Петр I на молебне в Благовещенском соборе»;

14) некоторые старины, записанные в нескольких вариантах (я не обращаю внимания на малораспространенные и на общераспространенные здесь сюжеты, например, о кн. Дмитрии и кн. Михайле) имеют свои районы распространения; именно: старины о Чуриле записаны по нижнему течению р. Пинеги; старины: а) «Братья-разбойники и их сестра», б) «Князь Василий, княгиня и старица» и в) «Цюрильё-игуменьё» — по среднему (от г. Пинеги приблизительно до Пиринемы); старины: а) «Встреча Ильи Муромца со станичниками», б) «Состязание молодца конями с кн. Владимиром» и т. д., в) «Роман и его дочь Настасья» и г) «Ловля филина» и песни о Петре I — по более верхнему течению;

15) некоторые старины, имеющие у меня длинное заглавие, певцы и певицы обозначают кратко; они говорят, что знают про Ваську-пьяницу, Домну («Князя Дмитрия и его невесту Домну»), женитьбу князя Владимира («Дуная» в обоих видах), про князя Михайла или Михайла-архангела («Мать князя Михайла губит его жену»);

16) кроме указанных уже мною во вступительной статье к первой части этого тома терминов при пении, здесь я слышал еще поговорку: когда начнешь петь, то слово родит слово (т. е. один стих вызывает другой);

и 17) те певцы и певицы, у которых я записал свои старины и исторические песни, слыхали или знали ранее еще кое-какие старины и исторические песни; некоторые из них представляют новые, еще не записанные мною на этой реке, сюжеты, которые перечислены уже выше; остальные представляют варианты записанных по этой реке сюжетов, вследствие чего я их не перечисляю, тем более, что они указываются в биографиях отдельных певцов и певиц. У своих певцов и певиц я обыкновенно не записывал известные им духовные стихи, а также не записал 2 варианта «Дурня-валеня».

У меня есть сведения о многих лицах из деревень по р. Пинеге, на которых мне давали менее или более определенные указания как на знатоков старин (такими сведениями я сам руководился; в одних случаях они оправдываются, в других нет); я ниже перечисляю имеющиеся у меня сведения, следуя порядку деревень и начиная с нижнего течения р. Пинеги:

1) Чу́га: старик Ив. Демьянов знает про богатырей;

2) Горка у Петровой Горы: Анна Ив. Вишнякова и Матрена Матвеева поют про богатырей;

3) Со́яла: Сенька Фед. Зыков, по прозванию Бо́гман, живущий в Онеге, знает старины;

4) Першко́во: по словам моего певца Тимофея Шибанова, сын его Иван, бывший, — во время моего пребывания в Першкове, — в Архангельске, тоже знает старины;

5) Заозерье ниже г. Пинеги: Иван Мохнаткин, по словам его дочери-хозяйки отводной квартиры в г. Пинеге, знает будто бы старины, но разбит параличом;

6) Петрова Гора: Данило Щелохов, Онтон и Максим Матвеевы не знают ли? во время моего там пребывания их не было дома;

7) Запо́лье у г. Пинеги: Александр Порядин поет про Святогора (но сам он сказал, что не знает);

8) Во́йпола у г. Пинеги: слыхали старины у Красавина;

9) Ку́логоры на северо-восток от г. Пинеги: был старик Иван Спирич, знавший старины; у него остался там сын Григорий;

10) Крыло́ва гора против Пильегор: Ст. Евд. Седачов знает старины (тогда его не было там, так как он, разругавшись с невесткой, ушел куда-то);

11) Рёвпола в 12 верстах от Пильегор: старик Гаврило не знает ли старин?

12) То́рома: Григорий Порядин знает старины;

13) Прилуцкая: указывали на одного старика, но тот ответил мне, что не знает старин (а потом мне передавали, что он испугался);

14) Усть-Поча: Н. Ефимовна Буторина, сестра Марьи Ефимовны из Пильегор, знает старины, но ее не было дома; указывали на старика Трофима Оксёнова, но его не было дома; содержательница почтовой станции проговорилась, что знает старину про Козарина, которую она пела вместе с М. Е. Лобановой, но петь не хотела, ссылаясь на забывчивость и старость, которой не подходят песни;

15) Ви́хтово: Авдотья Онисимовна Фаддеева, живущая у Евстрата, знает «Михаила-архангела», «Князя Михайла»;

16) Почезерье: Павел Ильич Пашков знает старины, но находится в Петербурге;

17) Труфона Гора: старуха на краю деревни знала что-то из низших эпических песен, но у меня не было времени записать, так как я торопился в Почезерье;

18) Печь-Гора: старообрядка Лизавета из Михеева знала старины, но не хотела петь;

19) Конецерье: старуха Катерина, жена старообрядца Данила, знала про Козарина, но Данило запретил ей петь;

20) Веегоры: брат старика Егора Гр. Некрасова будто бы знает; старообрядцы, старик Петр Назар. Стирмаков и его сестра, быть может, знают, но их не было дома;

21) Ша́ста: Кузьма Мамфилов, Таврило Матвеевич Шаврин;

22) Пиринема: Осип Захаров знает Платова-казака;

23) Чешугора: шедший вместе со мною в Пиринему крестьянин рассказывал прозой «Неудавшуюся женитьбу Алеши Поповича» и «Встречу Ильи Муромца (=Оники) со Смертью», но пропеть их не мог;

24) Шотогорка: в околке Заручевье старуха Фекла, сестра Марфы Соболевой, знала ранее старину про Домну («Князя Дмитрия и его невесту Домну»), но теперь далее начала пропеть не могла;

25) Березник: Олёна рассказывала, что лет 5 тому назад один странник пропел голосом про Ивана Ивановича; она рассказывала про него, но спеть не могла или не хотела, хотя отдельные места и пела; я не записал, как следует, этого, так как надеялся выше по реке встретить и эту старину; вот записанные у меня отрывки: «три брата Иван, Григорий, Михаил; Ив. Иванович проигр. дяд. 10 злат., как у него в раб. безус. ег(о) повез. деду(ш), он попу д(ал?) самоце н(к)ам, дед его жен(ил) на царев., цар. распороли и выпустили... глисты»; — для этой же деревни у меня отмечено: Наталья Дмитриева?

26) река Покше́ньга: Щербак поет старины; в д. Кротове, по словам его жены и других людей, знает много старин Филат, уехавший тогда косить; там же Онисья Галашо́ва, выдававшая дочь замуж, знает старину «Мать князя Михайла губит его жену», но не стала петь, так как собиралась ехать в д. Немнюгу;

27) Шо́това Гора: в околке Волости Александр Прох. Вехорев знает «Алешу Поповича и Тугарина Змеевича», «Илью Муромца и Добрыню»; — в околке Носовке Онисья Прохоровна знает стих; здесь одна старуха знала старину про Настасью Романовну, рассказала мне ее всю, сказала, что поет ее внучатам, но, когда я стал ее просить пропеть, она ушла из дому и не возвращалась, несмотря на все зазывания невестки (она богата, имеет много сыновей; ей, очевидно, было стыдно петь); — в околке Чернильнице Дм. Чемакин знает про Илью Муромца, но отказался петь, говоря, что ничего не знает (вероятно, потому, что я явился к нему с десятским, сам того не подозревая, что это десятский); там же знают, но отказались петь под предлогом забвения коновал Григорий Чемакин и его жена;

28) Ка́рпова Гора: старик, в доме коего приемный покой, говорил, что его брат в этой же деревне знает старины; вдова Овдотья Захова поет на голосах (?);

29) Немню(е)га: знает старины Юдицина ф<атеранка> (в Юдициной фатере?) Попова; в околке Ивановке Прокопий, Варвин и Павел (этот пел) Онаньины знают старины; жена А. Д. Невзорова знала ранее про кн. Владимира то же, что пропел ее муж («Состязание молодца конями с кн. Владимиром»); мать урядника знает, но торопилась в гости и поэтому сказала, что ничего не знает; женщина, живущая против А. Д. Невзорова, что-то знает, но была под хмельком и поэтому не могла сложить;

30) Ки́глахта: в околке Лугу Григорий Нетесов знает старины, но был пьян;

31) Ваймуша: в Нижнем конце Опросенья Руднева и ее сестра Огафья знают «Князя Михайла», «Домну» («Князя Дмитрия...») и «Князя Владимира», но первая уклонилась от пения; Антон Немеров считается знатоком песен и, может быть, стихов, но его не было дома;

32) Залесье: старуха Огафья, к которой меня направили, по своей подозрительности насилу пустила меня в сени и сказала, что ничего не знает;

33) Айнова Гора: знают старины Дарья (те же, что пела Вера Мельникова; трусливо отказалась), Парасковья (Пелагея?) из стоящей при тракте избы и старообрядка Олёна (знала те же старины, что и Вера, но подзабыла);

34) Кеврола: в Лохте знает стихи собирающая милостыню старуха Марья; Марфа Потапова (знает?); Андрей Григ. Фе́филов знает старины;

35) Церкова Гора: старуха Алексеева, имеющая богатых сыновей, и еще одна старуха знали старину о князе Михайле, но подзабыли; тут же еще одна женщина, знавшая старины про Домну и князя Михайла, отказалась петь, так как не успела подумать об этом до моего прихода; старуха Дома́на знает о Домне, но ее не было дома;

36) Шардонема: Василий Фед. Бесок знает старину «Князь Михайло, княгиня и старица»; Одвотья Елисеева знает про князя Михайла и Митрея; Харитонья, Настасья Янкова, Дома́на Ив., Василий Нетесов не знают ли?

37) Кушкопала: в околке Э́доме жена молодого крестьянина, как мне говорили, знает про филина, но сначала она с мужем обедала, а потом набралось к ней много народу и поэтому мне было неудобно расспрашивать (я хотел зайти в другой раз, но не удалось); в самой Кушкопале Яков Григорьев знает «Кострюка», но был на стороннем сене; жена Александра Григорьева, хотя и сказала, что знает про князя Михайла и Домну, но от пения уклонялась; старообрядка Анна Стахеева, по имени мужа Мелентьева, могла знать, но пришло много народу и помешало; отец Якова и Александра Григорьевых (или одного из них, если они — только однофамильцы) знал много старин (например, «Кострюка», «Про князя Дмитрия»), но дети не переняли их;

38) Ве́ркола: хозяйка земской станции и ее дочь знают про князя Михайла и Домну или Настасью, но я не записал; указали как на знающих на Матвея Михайловича Ставрова, а в Верхнем конце Настасью Абрам<овну>, Любаву Андреевну; у Святого озера Дм. Тимофеев не знает ли?

39) Ла́вела, до которой я не доехал: указаны Овдотья Хандова и Петр Яковлев; Дарья Андр. знает «Настасью Романовну».

40) Сульца́, до которой я не доехал: старуха Фекла Сыропатка знает «Онику-воина».

Кроме указаний на реку Пинегу, у меня есть указания и на другие части Архангельской губернии и даже на другие губернии.

Архангельская губерния:

1) Холмогорский уезд: в д. Травнике по р. С. Двине, ниже Сии на 10 верст, за рекой знает старины Егор Корытков; в д. Сосновке старуха Ольга знает «Олексея»;

2) Архангельский уезд: а) в д. Чевакиной Ке́хоцой волости Кошуняев, Курицын и Узкой поют старины и старинные песни, например, про Стеньку Разина; — б) в д. Чухареве той же волости Суполовы отцы и дети (портные) знают старинные песни, например, про Сусанина (от перевозу 4 версты); — в) в д. Коско́ве старик Гуриев будто бы пел г. Истомину старинные песни; — г) в д. Пильегорах Степан Новоселов говорил, что на Кеда́х зимой с начала февраля до марта промысел и что тогда там поют старины; — в д. Печь-Горе старик Моисей говорил про старинную (былинную) традицию на Кедах и Печоре: он сам ходил на Кеды и слыхал там «Илью Муромца», «Добрыню», «Алешу Поповича», «Еруслана Лазаревича» (сюда выходят со 2 февраля и уходят обратно, пробыв с месяц; на остров Моржовец также собирается много людей);

3) Мезенский уезд: а) в г. Пинеге я видел крестьян с р. Кулоя, которые говорили, что старины поются по р. Кулою в д. Со́яне[162]; — б) далее мною получены такие указания на р. Мезень: в д. Кимже лет 30 тому назад пели старины на бесёдах, — сообщила Антипина, дочь дьячка, который одно время служил на р. Мезени в д. Кимже; с р. Мезени Николай Пургин (?); в д. Жерди поют старины; в с. Усть-Вашке крестьянин-торговец Артемий Левкин имеет тетрадь со стихами (стихов до 10; в третью поездку я не доехал до Усть-Вашки); по словам старика Моисея, на р. Мезени поют старины;

4) Печорский уезд: а) в д. Пильегорах крестьянин Степан Новоселов, живший в Усть-Цыльме и около нее 8 лет, говорил, что 20 лет тому назад в Усть-Цыльме пели старины про Стеньку Разина, Гришку Отрепьева, Илью Муромца, Алешу Поповича; во время ярмарки, длящейся до 24 июня, старины поют при играх и в кабаке, когда подвыпьют; с Петрова дня и еще раньше уходят косить и ловить рыбу; в Усть-Цыльме славился старик Филат, а в 100—200 верстах, где также пели старины, выделялся старик Мазалин; выше Пильегор раньше было по старинному: в престольный праздник пили пиво, потом — обед, игры (круги), борьба; в Усть-Цыльме и теперь так, а в Пильегорах уже есть самовары; — б) старик Моисей в Печь-Горе говорил, что его сын жил в Усть-Цыльме и слыхал старины (там поют на рыбных промыслах на тонях осенью в сентябре, октябре; пока не пойдет лед, рыбу ловят и по становьям и поют старины; на озера выезжают ловить рыбу, когда выпадает снег; в конце июня работают около дому); — в) живший 4 года в Пустозерске Яков Попов говорил (в Пильегорах), что там народ дома до Троицына дня и в Усть-Цыльму на ярмарку не ездит; с Троицына дня — рыбная ловля; русские поют, собравшись по нескольку человек, старины про богатырей; самоеды поют свои старины про своих богатырей; из деревень уходит на промысел русских мало (1 русский на 20—30 самоедов); одна партия находится от другой на расстоянии до 100 верст.

Вологодская губерния:

1) Вельский уезд: в Верхней По́дюге в д. Вельцевске есть старины и стихи; ехать туда со станции Ко́ноша Архангельской железной дороги, причем 18 верст можно ехать, а 20 верст надо идти пешком на Валдеев или Во́хтому;

2) Сольвычегодский уезд: в д. Демьяновской Гавриловской вол. старик Яков Докунин поет про богатырей, а в д. Цюдиноцкой слепая девка лет 15-ти поет старины.

Вятская губерния:

в выселке Туманове Нолинского уезда и выселке Ключевском Котельнического уезда теперь поют стихи, а ранее пели и про князя Владимира; в Кирсановской волости Слободского уезда старин не поют, а стихи поют калики из Нолинского уезда Вятской губернии и из Пермской губернии.

Петербургская губерния:

Гдов: одна старуха в Юрале рассказывала, что когда она была в Петербурге, то у ней жили из г. Гдова новгородские (?) и пели старины.

Теперь я должен сделать замечание о времени записи двух из помещаемых здесь пинежских старин: № 88 «Соловей Будимерович и Запава Путевисьня» и № 176 «Поездка Алеши Поповича в Киев и бой его с Гогарином». Первую я записал 7-го июня 1901-го года, во время своей третьей поездки, у своей знакомой сказительницы М. Кривополеновой, когда заехал к ней записать мотивы пропетых ею мне во вторую мою поездку старин. Вторую я записал 16 июня 1899 г., во время своей первой поездки, в Поморье в д. Каменихе от возвращавшегося с богомолья из Соловецкого монастыря старика д. Сульцы с верховьев р. Пинеги — № 174 печатается по моей рукописи, принадлежавшей раньше крестьянину д. Кевролы Самсону Таборскому.

КРАТКИЙ ДНЕВНИК 2-ОЙ ПОЕЗДКИ

Месяц и число 1900 г. — Места пребывания: — №№ записан. старин и историч. песен

Июнь

4—6 — Дорога из Москвы в Архангельск —

7—8 — Архангельск — (духовные стихи).

8—9 — Дорога в Холмогоры —

9 — Холмогоры —

10—14 — дер. Николо-Чухченемское —

14 — Ломоносовка, г. Холмогоры, Усть-Пинега, Нижняя Паленга —

15 — 1) Нижняя Паленга, Верхняя Паленга, 3) Угзеньга, Кузомень — (1) духовные стихи); 3) 37 и 38.

16 — Кузомень, Гбач, Вешконемская, Сояла, Заозерье —

17 — Заозерье, 2) Першково, Пепино, Заозерье, Юрала — 2) 39, 40 и 41.

18 — Юрала, 2) Чушела — 2) 42 и 42а.

19 — Чушела, 2) Малетино, Красногорский монастырь, 4) Малетино, 5) Петрова Гора — 2) и 4) 43—48; 5) 49; 50 и 51; 52.

20 — Петрова Гора, Юрала, г. Пинега —

21 — 1) г. Пинега, Пильегоры — 1) 53.

22 — Пильегоры — 54 и 55; 56.

23 — Пильегоры, Прилуцкая, Усть-Поча, Прилуцкая, Труфона Гора —

24 — Труфона Гора, Почезерье —

25 — 1) Почезерье, Труфона Гора, 3) Почезерье — 1) 57 и 22; 3) 65; 59, 60 и 61.

26 — Почезерье — 67—69; 66; 62; 70.

27 — 1) Почезерье, Труфона Гора — 1) 71 и 72, 73 и 74; 75; 76; 41 и 64.

28 — Труфона Гора, 2) Печь-Гора — 2) 77; 78; 79.

29 — Печь-Гора, Труфона Гора, 3) Перемской погост, Усть-Ёжуга, Подрядье, Перемской погост, Труфона Гора — 3) 80.

30 — Труфона Гора, Заозерье, Чакола, Заозерье —

Июль

1 — 1) Заозерье, 2) Концезерье — 1) 81; 82 и 83; 2) 84.

2 — Концезерье, Заозерье, 3) Матверта — 3) 85—92.

3 — 1) Матвера, Чакола — 1) 92 и 93

4 — 1) Чакола, 2) Матвера, 3) Чакола, Городец, 5) Залесье — 1) 96; 2) 94 и 95; 3) 98 и 99; 5) 100 и 101.

5 — Залесье, Ха́лово, 3) Ве́егоры, Городец, 5) Чакола, 6) Городец, Чакола — 2) 102 и 103; 5) 97; 6) 104 и 105.

6 — Чакола, 2) Городец, Чакола, Городец, Чешугора, 6) Шотогорка — 2) 106—109; 110; 6) 111.

7 — Шотогорка (околок Холм) — 111, 112—122.

8 — 1) Шотогорка (околок Холм, Заручевье), Чешугора — 1) 123 (124 записан через год); 125

9 — Чешугора, 2) Пиринема, Турья, Чешугора, Шотогорка — 2) 127 и 128.

10 — Шотогорка (околок Холм, Заручевье, Чуга) — 126.

11 — Шотогорка, Чешугора, 3) Курга, Березник — 3) 129 и 130.

12 — 1) Березник, Курга, Марьина Гора (околок Чуркино) — 1) 131; 132.

13 — 1) Марьина Гора (околок Микольский, Верхний, Спицына Гора), 2) Усть-Покшеньга — 1) 133; 134; 2) 135 и 136.

14 — Усть-Покшеньга, 2) Кобелево, 3) Красное, 4) Жабья, Горушка: — 2) 137—139; 3) 140; 141; 4) 142; 143.

15 — Горушка, 2) Жабья, 3) Кротово (левая и правая сторона): — 2) 144; 3) 145.

16 — Кротово (правая сторона), 2) Лохново (околок Смоленец, Щербаково): — 2) 146 и 110; 148—150; 151 и 152.

17 — Лохново (околок Щербаково), Марьина Гора, Карпова Гора. —

18 — Карпова Гора: — 153; 154—156.

19 — Карпова Гора: — 157—159.

20 — Карпова Гора, 2) Немнюга: — 2) 160.

21 — 1) Немнюга, Карпова Гора, 3) Шотова Гора (околок Волость, Чернильница): — 1) 162—164; 3) 167 и 168; 169.

23 — Шотова Гора (околок Чернильница, Носовка, Подгорье, Волость, Подгорье): — 170 и 169а.

24 — Шотова Гора (Подгорье, Чернильница), Карпова Гора, Ваймуша: — 1) 171.

25 — 1) Ваймуша, 2) Залесье: — 1) 172; 173 и 174; 175 и 176; 2) 177—179.

26 — 1) Залесье, Ваймуша, 3) Айнова Гора: — 1) 180 и 181; 3) 182 и 183.

27 — 1) Айнова Гора, 2) Церкова Гора: — 1) 184—187; 2) 188.

28 — Церкова Гора, 2) Шардонема: — 2) 189; 190; 191 и 192; 193 и 194.

29 — 1) Шардонема, Березник, 3) Ёркино, Кушкопала (Эдома): — 1) 195; 3) 196; 197 и 198.

30 — 1) Кушкопала (Эдома, сама Кушкопала, Эдома), Ёркино, Айнова Гора: — 1) 199—201.

31 — Айнова Гора, 2) Кеврола (околок Чухченема, Обросово, Нижний конец, Большое и Малое Зуево, Харитоново, Грибово: — [2,₁ — № 210];

2) 202 и 203; 204; 205 и 206.

Август

1 — 1) Кеврола (околок Харитоново, Пестеньгино? Горка), Айнова Гора, Веркола: — 1) 207—209.

2 — 1) Веркола, Веркольский монастырь, Церкова Гора, Айнова Гора, Карпова Гора: — 1) 211.

3—4 — Карпова Гора — Усть-Пинега. —

4—5 — Усть-Пинега — Архангельск. —

5—7 — Архангельск — Москва. —

Пояснение. Если в «Местах пребывания» один ряд названий селений оканчивается названием какой-нибудь деревни, а следующий ряд названий селений начинается названием той же деревни, то это означает, что я ночевал в этой деревне. Если в каком-нибудь селении произведена запись старин или исторических песен, то при названии этого селения стоит число, показывающее место этого селения во всем ряду селений, посещенных в тот же день, а в последнем столбце под этим же числом указываются номера записанных старин и исторических песен. Точка с запятой в последнем столбце разделяет номера различных певцов.

Угзеньга

У́гзеньга — на левом берегу р. Пинеги, на тракте, при перевозе через реку.

Иконников Иван

Иван Иконников, прозвищем Зы́рюшка, — крестьянин д. Угзеньги, 73 лет, среднего роста, забывчив: во время пения останавливался и путался. Он имеет детей и внуков, живущих зажиточно; живет вместе с ними; очень далеко он нигде не бывал, но в Архангельске был; теперь любит выпить. Петь он согласился скоро. Об источнике своего знания он сообщил мне следующее. У деревни Угзеньги, в которой он живет, почтовый и земский тракты переходят на правый берег р. Пинеги; поэтому тут существует перевоз. Нанявшийся в перевозчики крестьянин д. Петухова, стоящей на правом берегу р. Пинеги, Яков Анцыфорович Герасимов, прозвищем Полего́ша, жил у него в Угзеньге и часто пел ста́рины; он и перенял от него пропетые им две старины: 1) «Дунай» и 2) «Первая поездка Ильи Муромца». Он знает настоящее народное название старин. Свои старины он поет и при народе, поэтому известен в окрестности. Я записал у него (через год, как и у остальных пинежских сказителей) фонографом напевы обеих его старин.

37. Дунай

(См. напев № 1)

Соберал-де князь Владимер почестен пир.

А все на пиру напива́лисе,

На чесном наедалисе;

И все на пиру приросх[в]астались:

5. Кто хвастат добрым конём,

И кто своей силою,

Кто золотой казной,

Глуп-от хвастат молодой жёной.

И говорил князь таковы речи:

10. «Послу́шайте, кня́зя-бо́яра;

Не знаёт ли мне кто из вас обруцници?»

И большой хронитсе за меньшого;

Не от большого, не от меньшого как ответу нет.

Из-за того стола из окольнаго

15. Становилса Олёша на резвы ноги;

Говорил Олексей таковы реци:

«Послушай-ка ты, Владимер князь;

Наш народ не быва́льшина,

Наш народ не ежжа́льщина, —

20. Только есь у нас Дунай сын Ивановиць;

Жил он у короля ляховинского,

По три года послом ходил,

Да по три года служил обносчичком,

По три года служил приворотницком,

25. И нахвалит обруцницу того короля ляховинского;

Первая доць — Настасья, доцерь вы́весна*;

Владеёт девушка добрым конём,

Шелмуёт девка палочку сорока пудов,

И бросает девка палочку под облако,

30. И берёт она на белы руки на злачены персни́; —

И то Вам, Владимир князь, не обруцница;

Есь короля леховинского

Опроксея, дочерь вывесьня, —

И то Вам обручьниця». —

35. «А съезди, Дунай сын Ивановиць,

Во[163] Царсво Леховинскоё.

И бери ты золотой казны, колько надобно,

Силушки великой, колько нужно тебе».

Становилса Дунай сын Ивановиць на резвы ноги;

40. Говорил Дунай таковы речи:

«Не над мне-ка сила великая;

Дай могучи два бога́тыря:

Дай Добрыню Микитичя,

Дай Олёшу Поповичя,

45. Зло́го лихо́го наговорщичка,

Ту же Котельну Пригарину[164]».

И пошли молодцы да на конюшон двор,

Брали уздици тасмяныя,

Накладывали на коницков та-потницки,

50. На потницки войлуки,

Востегивали стремя булатноё.

Да видели молодцы, как стремену скоцил, —

Не видели, куды поехали.

Скакали ты стену городовую

55. На башни наугольныя.

Ехали сутки первыя

И ехали вторыя,

И не пиваючи и не едаючи,

Могучим плечам отдо́ху не даваючи.

60. Не доехали до Царсва Леховинского,

Не доехали тридцать поприщов* —

Поставили шатер поло́тняной.

Говорил де Дунай таковы речи:

«Послушай, дружины хоро́брая,[165]

65. Останьтесь в белом шатры полотняном;

Поеду я к королю леховинскому

И буду свататься Опраксею, доцерь вывесну,

За нашего за князя за Владимира

На Опраксеи, доцери вывесны;

70. Перву стрелоцку я выстрелю, —

Пробудитесь, дружины, от крепкаго сну;

Втору стрелоцку выстрелю, —

Садитесь, дружины, на добрых коней;

Третю я стрелоцку выстрелю, —

75. Да бейте силы в горы безпошадочно

И не оставляйте силы на семено!»

И поехал к королю леховинскому

И ехал не воротами и ехал не широкима:

Скакал ту сте́ну городо́вую;

80. Становил коня на широкой двор,

Вязал коня к дубову столбу,

К дубову столбу да золоту кольцю,

К золоту кольцю; пошел сам на лисвенку* на косещату, —

И часты ступешки покосилисе;

85. Отпирает двери на пяту,

Крест кладёт по-писаному,

Поклон ведёт по-учёному:

«Здрастуй, король леховинския,

С своима дружина́мы хоробрыма!» —

90. «Здрастуй, Дунай сын Ивановиц!

С боём ли, со дракой приехал ко мне?

Служи́ть ли приехал ко мне по-старому?» —

«Не с боём, не со дракою,

Служить приехал не по-старому:

95. За добрым делом, за сватоством

Опроксеи, доцери вывесны,

За нашого за князя за Владимёра!»

Да говорил король таковы речи:

«Не стоит князь Владимир доцери вывесны

100. Ни одного персна* мизенного».

Тут Дунаю за беду́ пало

За насмешку его да королеськую.

Сидел король на [да] леховинския

На стуле на ременчатом;

105. Брал короля золоты ключи,

Отперал он золоты ралци* (так),

Да взял король да звончаты гусли,

Заиграл король да по-военному:

«Сбирайтесь, пановья-улановья

110. И вся сила неверная,

Да берите добра молотца,

Катите телешку ордынскую,

Запрягайте два ко́ня ногайския

И путайте добра молотца путы-ты шелковыма,

115. Куйте жалеза немецькия,

Ручны, ножны и заплецныя

И везите во чисто полё,

Рубите буйну голову!»

И говорил-де Дунай сын Ивановиць:

120. «Послушай-ко ты, король леховинския;

Дай-ко ты мне цару зелена вина,

Зелена вина да полтора ведра!»

И тут король не ослышалсе,

Наливаёт цару зелена вина

125. И в полтора ведра.

Берёт Дунай сын Ивановиц

И пьёт на единой дух.

В ём сила росходиласе и розыграласе;

Зачал как ножкамы и ручками помахивать —

130. Прирвал путыни шелковыя,

Приломал жалеза немецкия,

Все ручны, заплечныя;

Ему уразины* не случилосе, —

Хватил он татарина да за ноги,

135. Сам-то тотарину приговариват:

«Долгой тотарин — не порветсе!

Кос<т>ливой тотарин — не изломитсе!»

А где идёт, — улицей берё,

Где поворотитсе, — переулки знать.

140. Бежал он коню на широкой двор,

Натегаёт он тугой лук,

Тугой лук розрывчатой,

Накладовал стрелочку каленою;

Перву он стрелочку выстрелил, —

145. Пробудилисе дружины от крепкого сну;

Втору стрелоцку и третью, —

Садились силы на добрых коней,

Бьют силы безпошшадошно,

Не оставляют силы на семено.

150. Выходит король леховинскоё

На то прекрасное крылечишко

И говорил: «Дунай сын Ивановиц!

Уйми своё серцо ретивоё,

Уйми своих дружин хоро́брыих!»

155. Видит король беду неминуцую —

Запехал жопу онучею:

«Бери ты Опраксею, доцерь вы́весну,

За вашего князя Владимера!..»

Не спрашивал Дунай сын Иванович

160. У дверей притворщичков,

У ворот приворотничков,

Брал он за белы руки

163. На те да злачны персни.

(Конца И. Иконников пропеть не мог, но рассказывал его.

Привожу записанный мною его рассказ, отличающийся несколько от обычного окончания этой старины.)

«Потом он посадил в кореты, и повезли. Тут они, повезли, и дружины, поехали. Отъехали немного. Тут лежит скопыть великую (ошибочно вм. “великая”). Дунай говорит: ”я поеду, посмотрю, богатырь или богатыриця”. Он подъежжат: шатёр белополотняной; заше[ё]л в шатёр и повали[л]ся к ней. Настасья посмотрела и спросила: ”Кто ты?” — ”Я — Дунай, мы сестру увезли”. — ”Давай биться”. [Бились они] на копья, пот[ом] на палицы и на сабли. [Дунай одолел Настасью]. Поехали ко князю. Пир. Н[астасья] гово[рит]: ”кто из нас лучше выстрели[т]?” Он прострелил, — попал в кольцо. Она стрелила, — попала в глаз. Он рассердился и бросил ее о сыру землю и хоче пороть белы груди. ”Послушай, Д[унай] с[ын] И[ванович]; у меня зачалось три отрока, не будет на земле их мудренее и сильнее!” Д[унай] не поверил и роспорол груди и досмотрел: три отр[ока]. И роздумался: ”Что я тако[о́] зделал?»; утвердил нож череном в землю, стал на седло и сказал: ”Господи! что я сделал; ру[е]ка Дунай, протеки кровью и будут донски казаки по реке!” — и бросился [н]а нож. И конець».

38. Первая поездка Ильи Муромца

(См. напев № 2)

Во славном во городе во Муроме

Соберал король да почестён пир.

Все на пиру напивалисе,

Все на пиру наедалисе

5. И все на пиру приросх[в]асталисе.

Говорил король таковы́ речи́:

«Очистите мне заставу великую

Проехать дорошку прямоезжу

Из города из Мурома до города до Киева;

10. Окольна-та дорошка три девяносто верст,

Пряма-та дорошка девяносто верст;

Ни конному ни пешому проезду нет,

Да заецю пропуску нет».

Да билса Илья с королем о велик залок

15. (Не о сто бился, не о тысячу,

О свою о буйну голову!).

Проехать дорошка прямоезжая

(«Не брать палицы тяжелой:

Взять тугой лук разрывчатой,

20. Взять мне стрелочку каленую!»)

Промежь заутреню про́меж обедною.

Пошёл он на конюшон двор;

Накладыват на коничка-то потнички,

На потнички-то войлучки,

25. На войлучки стремено бо[у]латное.

И ехал он, доброй молодец, по чисту полю,

Доехал до рады* дыбучии, до тех лесов дремучиих, —

А на рады мосты о́гнили.

Солезал Илья со добра коня,

30. Левой рукой коня ведёт,

Право́й рукой леса ломил и мо́сты клал.

Да проехал леса дремучия да те рады дыбучия,

Доехал до Малого до Киева, —

Малой-от Киев в полону стоит.

35. «Если не выручу Малого Киева,

Не пропустит меня Пресвята Богородиця и Пречистой Спас!»

Сылезал Илья со добра коня;

Уразины не случилося, —

Схватил он осишшо жалезноё

40. (И то осишшо девяносто пуд!),

И зачал он осишшом помахивать;

Пригубил силы — смету нет.

Тут мужики малокиевци

Выносят на мысах* чисто серебра,

45. Выносят на мысах красно золота:

«Как тебя имено́м зовут?

Как по оте́чесьву?» —

«Илья я из города из Мурома

И стар казак Илья Муромець;

50. И [не] надоть мне-ка от вас чисто серебро,

И [не] надоть мне красно золото;

Дайте мне грамоту торханную*

Пить вино безденежно!»

Тут мужики малокиевцы дали грамоту торханную

55. Пить вино безденежно.

И поехал Илья на добром кони по чисту полю

И доехал до Соловья Рахматова.

И седит на девети дубах,

Сидит он, посвистываёт:

60. Тут дубы расшаталисе,

К земли вершины приклонялисе,

И тут у Ильи да конь на корачки пал.

Бьёт Илья коня по крутым ребрам:

«Не бывал ты в чистом поли?

65. Не слыхал ты Соловьиного посвисту

Али богатырского по́крыку?»

Не доехал до Соловья да тридцать поприщов,

Стрелил Соловью во тепло́ гнездо —

И выстрелил Соловью да правой глаз:

70. Полетел Соловей да с девети дубов.

Подъежжал Илья на добром кони,

Брал Илья на белы руки

И приковал ко стремену;

Поехал Илья в Соловьиной дом.

75. Выходит дочь его прекрасна на крылечишко:

«Батюшко едёт, родитель едёт,

Добра молотца везёт, приковал ко стремену!»

А втора дочь выходит на крыли[е]чико:

«Не батюшко едёт, не родитель, —

80. Едёт добрый молодець,

Приковал нашего батюшку ко стремену!»

Едет Илия на широкой двор.

Большая дочь выходит,

Берёт подворотенку жалезную

85. (Больша подворотенка — сорока пудов!),

Бьёт ею Илью по буйной главы.

Сидит Илья — не тряхнитсе, не ворохнитсе.

Говорил тут Илья таковы речи:

«Послушай-ко, Соловей вор Рахматович,

90. Уйми-ко своего чада милого!»

Слезал Илия со добра коня,

Взял девку за ноги,

На другу ступил, — пополам порвал.

«Грузите вы ис погребов злато-серебро!»

95. А сам поехал во город во Киев-от.

Приехал Илья он к обедни,

Становился он да выше всех.

Тут король не примолвил* на обед Илею.

Тут Илея сам поехал.

100. Приежжаёт к королю на широкой двор,

Привязал коня к золоту колцу,

Сам пошёл на лисветку* на косещету,

Садилсе Илья ниже всех.

Тут молодци прирос[х]вастались;

105. Говорил Илья таковы речи:

«Проехали кабы вы заставу великую,

Схватали Соловья вора Рохматовья!»

Да говорил Чури́ло-пустохващищо:

«Этот мужик-досельшина,

110. Этот мужик-деревеньшина

Над тобой насмехаетьсе!» —

«Да поди-ко ты, Чюрило, на широкой двор,

Да поди-ко ты, Чюрило, к моему коню!»

Побежал Чюрило-пустохващишо;

115. Взглянул Соловей не по-хорошему, —

Тут Чюрило-пустохвальщишшо на корачки пал,

Тут говорил королю таковы речи:

«Этот мужик — не досельшина,

Этот мужик — не деревеньшина!

120. Он над тобой не надсмехаетьсе,

Он над тобой не пролыгаитьсе!»

Они ходили, смотрели. Он взглянул нехорош[о] и не послушал их.

«Послушай-ко ты, Илья Муромец:

Приведи ты Соловья вора Рохматова, —

Пушшай он посвистит послушать нам!»

125. Идёт Илья Муромець,

Ведёт Соловья вора Рахматова.

Садил король не на меньшой, а на большой-от стол.

Говорил Илья Соловью таковы речи:

«Свисти только в полсвиста».

130. И велел тут Илья Муромець

Жёнок брюхатыих и кобыл жеребятыих

Вывести за пять вёрст.

Зачал тут Соловей посвистывать, —

Все на пиру с ног пали́,

135. И полетели из кобыл жереба[я]та,

Из жонок ребята.

Отпустил Илья Соловья вора Рахматова:

«Послушай, Соловей вор Рахматовиц, —

Поезжай во свой дом;

140. Никого не обидь, вор Рахматовиць!»

Першково

Першково находится на правом берегу р. Пинеги, а тракт здесь на левом берегу.

Шибанов Тимофей

Тимофей Шибанов, по прозванию Жи́тник, — крестьянин д. Першкова, 80 лет, неграмотен, глуховат, еще бодр; он имеет женатого сына и трех замужних дочерей; теперь он нянчит внучат и присматривает за домом. В молодости он жил в Архангельске в кучерах, а также плавил лес; теперь сплавкой леса занимается его сын. Когда ему (старику) было 44 года, он откупился от военной службы, внеся 300 рублей денег. Научился он старинам, когда жил и работал в Архангельске, от помещавшегося с ним в одной квартире старика д. Ры́болова Архангельского уезда Максима Пердукова. Раньше он знал больше, но теперь позабыл. Он рассказывает, что, когда он ходил с другими осенью на озеро в лесу ловить подо льдом рыбу, то его товарищи просили его петь старины, и он пел их. Он пропел мне три старины: 1) «Василий Буславьевич» (весь), 2) «Бой Ильи Муромца со своим сыном Сокольником» и 3) «Терентий-муж». Первые две он называл не только «старинами», но и «перегудками», а третью исключительно «перегудкой», отличая ее от первых двух степенных старин; пел он ее другим, более быстрым, напевом, с протяжением второго от конца ударяемого слога, т. е. напр. в первом стихе «Жи́л-бы́л Тере́нтий му́ж» он протягивал слог «ре» в слове «Тере́нтий». Он рассказывал мне сказки про Спиридона Слезу и про Еруслана Лазаревича; раньше он пел также старину «Илья Муромец и Идолище». Сын его Иван, по его словам, также знает старины, но во время моего пребывания в Першкове его не было дома: он был в Архангельске с лесом. — Я записал напевы всех трех его старин.

39. Василий Буславьевич

(См. напев № 3)

Во славном во городи в Новгороцкоём

Жил был Буславей девеноста лет.

Оставалась у Буславья любима́я семья́,

Любима семья да молода жона́;

5. Оставался у Буславья сын Буславьевиц.

И стал он на улици похаживать,

Со малыма ребятамы поигрывать:

Кого за руку хватит, — руку выдернёт,

За ногу хватит, — ногу выдернёт,

10. За бок хватит, — пополам он рвёт.

И стало на Васеньку много докашшиков

Тому генералу новгороцькому.

Собирал енирал новгорочькия,

Новгорочькия да он посацкия,

15. Всех князей соберал да всех бояров;

Призывал он как веть Васильеву родну матушку,

Чесну вдову Омельфу Олёксандровну.

«Ты ой еси, Омельфа Олёксандровна!

Ещо много есь на твоего сына докашшиков:

20. Прибил-пригубил у мужиков новгородскиих

Всех маленьких дед[т]оцок;

Ты с добра не уймешь, — так я с ровна[166] уйму:

Посажу его да во глубок погреп,

Придам его холодной смерти и голодноей!»

25. И все со пиру да росходилисе,

Все с чесного розъежжалисе.

И все идут да пьяны-веселы;

Идёт как Васильева родная матушка

Со чесна пиру невесела,

30. Повесила да буйную голову,

Потупила да очи ясныя

Во ту же во матушку сыру землю.

И как стречаёт её чадо милоё,

Чадо милоё любимоё,

35. Молодый Василий сын Буслаевиц:

«Уж ты ой еси, матушка родимая!

Со чесна пиру идёш невесела,

Повесила да буйную голову,

Потупила да очи ясныя

40. Во матушку да во сыру землю;

Стольнички тебя чарой обносили

Или пивна́я браты́ня до тебя не дохо́дила?» —

«Ой еси, чадышко милоё да любимоё!

Много на тибя да есь докашшиков

45. К тому енералу новгороцкому;

И хочот енирал новгородц[к]ия,

Новгороцкия да запосацкия

Придать тибя холодной смерти и голодноей». —

«Уж ты не тужи-ко, моя матушка родимая:

50. Уж я сам с мужиками приуправлюсе,

С ениралом я да на суд пойду!»

Собирал енирал новгороцкия почестен пир,

Призывал-то он Василия самого на бал.

Пошёл как Василий Буслаевич.

55. Принимал как ёго енирал новогороцкия

Василия самого на бал:

«Уж ты ой еси, Василей сын Буслаевич!

Ешшё много есь на тибя докашшиков:

Много ты прибил-пригубил да малых деточок!»

60. И говорил как енирал новгородския

Василию-ту Буславьеву:

«Ты уймись-ко, Василий сын Буславьевич,

Бить да малых деточок;

Я посажу тибя да во глубок погреп,

65. Я придам тибя холодной смерти и голодноей».

Розгоречилса тут Василей сын Буславьевич

На того енерала новгороцкого:

«Я убью твоих мужиков да новгороцкиих!»

Он ударилса, Вася, о велик заклад —

70. О свою он да буйну голову:

«Заутра идти битьсе-рубитьсе на Волхов мост,

На Волхов мост да ко Волхи-реки́».

Собирал Василей Буславьевич

Он почестен пир;

75. Соберал он всех князей, полениц розудалыих.

Он выкатывал бочку сороковочку

И клал он чару да полтора ведра:

«Ишше кто хочот на свети хорошо пожи́ть,

Хорошо пожить да без печали жить, —

80. Тот бы шёл веть к Василию на бал!

Кто выпьёт эту цару единой рукой,

Единой рукой да на единой дух,

Стерпит от Васеньки чернявой вяз, —

Тот и Васеньки будёт названой брат!»

85. Много народу на почестен пир к Василью собиралосе;

Столовали-пировали день до вечера;

И все со чесна пира пьяны-веселы росходилисе,

Росходилисе да розъезжалисе.

Настрету идёт Васенька Маленькой:

90. «Каково у Василья было на чесном пиру угощеньицё?» —

«А будь он проклят: на веку увечья залезены[167],

Выкачена бочка да сороковочка

И положена чара — полтора[168] ведра;

Кто возьмёт чару единой рукой,

95. Выпьёт эту цару да на единой дух,

Тот и будёт Васеньки названой брат”.

Приходит как к Василью Васенька Маленькой, —

Берёт эту чару да единой рукой,

Выпиваёт он да на единой дух,

100. Стерпел от Васеньки чернявой вяз:

На головы у него кудри да не стряхнулисе.

Сказал тут Василей сын Буславьевич:

«Будь же ты мне как названой брат!»

Подходит как Потанюшка Хроменькой, —

105. Принимает ету чару единой рукой,

Выпиваёт ету чару на единой дух

И стерпел от Васеньки чернявой вяз:

На головы-то кудри не тряхнулисе.

«И будь же ты мне, Потанюшка, названой брат!»

110. Напоила его да родна матушка

Напиткамы сладкима и горькима;

И повалила его спать во спальню да княженецкую,

Княженецкую да богатырскую;

И заперла за деветь замочков крепкиих,

115. За десяту решоточку железную;

И запутала его путынями шелковыма:

«Уш ты спи, моё да чадо милоё

Василий сын Буславьевич».

И приходит тоё время итти на Волхов мост,

120. На Волхов мост да ко Волхи-реки

Битьсе-рубитьсе с мужиками новгороцкима.

Ушли и тут Васенька Маленькой и Потанюшко Хроменькой

Битьсе-рубитьсе с мужиками на Волхов-от мост,

На Волхов мост да ко Волхи-реки.

125. Они бьются-рубятся на Волхово́м мосту

С мужиками с новгороцкима.

У Василья у Буславьевича

В услужении жила девушка чернавушка;

Она, взявши ведёрышко, за водой пошла;

130. Она, взявши коромыслицё с собой дубовоё,

И пошла на Волхов мост да ко Волхи реки.

Видит она на Волхом мосту да на Волхи реки:

Васильевым дружы[на]м много хочитсе.

Много хоцитьсе, да мало можитсе:

135. Кушаками у них головы да исповиваны,

Бумагами* раны да испотыканы.

Она бросила коромыслицё да убила человек равно по́л-ста вдруг.

Почерпнувши ведёрышко да ключевой воды,

Побежала она ко спальни княженецкоей,

140. Ко княженецкоей да богатырскоей:

«Уж ты ой еси, Василей да сын Буславьевич!

Уж ты спишь и живёш, ничего не ведаёш;

Твоим-то дружинам много хочитсе, да мало можитсе:

Кушакамы головы да исповиваны,

145. Бумагами раны да испотыканы».

Пробудилса Василий сын Буславьевич

От богатырского сна он княженецького;

Он приломал все замочки крепкия, решоточки железныя,

Скочил с кроватушки, с перинушки пуховоей.

150. Не попала ему с собой да сабля вострая,

Попала ему с собой да подтелёжна ось;

И побежал он на Волхов мост да ко Волхи-реки.

И пострецалса ему старишшо Макаришшо;

На главы несёт колокол полтораста пуд

155. И сам говорит да таковы речи́:

“Уж ты ой еси, Василей сын Буславьевиц!

И тебе Волхи-реки всей не выпити,

У генерала всех мужиков да не выбити!

Ты послушай, да я тебе веть отець крёсной вет[169],

160. Я грамоты тебе учил, на добрыи дела наставлял!» —

«А когда ты грамоту учил, да с меня деньги брал!»

Он взял да как ударил подтелёжной осью —

Росшиб у ёго колокол полтораста пуд.

Прибежал как Василей сын Буславьевич

165. Он как на Волхов мост да ко Волхи-реки,

Розгорочилосе[170] у его да ретиво серцо,

Росходилисе у него могучии плечики,

Розмахалисе у него да белы ручушки:

Он в котору сторону махнёт, — да валитсе народу улицей,

170. Назад отмахнёт, — да переулоцьки.

Оставалось мужичко[в] редёхонько да малёхонько,

И пошли как они к Васильевой родной матушки,

Ко чесной вдовы Омельфы Олёксандровны:

«Ты уйми-ко своёго да чада милого

175. Да Василья да сына Буславьевича,

Ты оставь-ко мужичков да малых деточок!»

А-й как говорит чесна вдова Омельфа да Олёксандровна:

«Когда я вас просила, дак вы меня не помиловали;

Я теперя не могу сходить да к моему цаду милом [у]:

180. Ретивоё серцо да розгоряцилосе,

Могучия плечи да росходилисе,

Белыя руки да розмахалисе,

Он в темня́х убьет и меня веть тут!..»

Пожалела как чесна вдова Омельфа Олёксандровна

185. Мужичков новгороцкиих:

Как взяла веть образ Божьей Матери

И пошла веть она на Волхов мост да ко Волхи́-реки,

Взяла с собой образ Бо́жьей Матери.

Могучия плечи да росходилисе,

190. Ретиво ёго серцо да розгорячилосе,

Белыя руки да розмахалисе, —

Приходит к ему матушка родимая,

Как чесна вдова Олёксандровна:

Взяла его, Василья сына Буславьева,

195. Сзади за плеци за богатырскии.

Обворотилсе Василий сын Буславьевиц,

Увидал он свою да родну матушку,

Как чесну вдову Омельфу Олёксандровну, —

Сам говорит да таковы речи:

200. «Уж ты ой еси, моя матушка родимая,

Как чесна вдова Омельфа Олёксандровна!

Ты ише да догадаласе:

Взяла с собой да образ Божей Матери;

Без образа в темня[х] бы я и тебя бы убил!»

205. Он просил у ей да бласловеньиця

Со буйной главы да вплоть да резвых ног:

«Уж ты ой еси, моя матенка родимая,

Чесна вдова Омельфа Олёксандровна!

Дай-ко-сь мне-ка бласлов[е]ньицо

210. Со чесной главы да вплоть до резвых ног

Съездить мне-ка на горы Сионскиё,

Посмотреть мне-ка сильних и храбрых богатырей,

Тех полениц да розудалыих

На горы-ти на Сионския!»

215. Как поехал Василий сын Буславьевич

На горы да на Сионския.

На горах-то на Сионскиих

Лежит тут веть камень — полтораста аршин.

Он ударил своего коня да доброго по крутым бедрам,

220. Хочот перескочит этот камень да полтораста аршин

На горах да на Сионскиих

И назат отскочить да на эфтом кони да доброём.

У эфтого коня да права ножечка да окатиласе —

Убилса тут Васильевой доброй комонь-он

225. О ефтот о камешок.

226. И тут Василью славы поют.

(В конце старины эпизод с перепрыгиванием через камень сказитель путал. Видно, введши коня, он не мог складно пропеть конец. — Он знал также, что мать просила помиловать ее глупого молодого сына, но не мог догадаться, куда это вставить.)

40. Бой Ильи Муромца со своим сыном Сокольником

(См. напев № 4)

От того-то города от Латыря

Жил был тут старик казак да Илья Муромец.

Он жил-то, поживал со Марьей со Бурдуковной

И прижил он ей да детишшо.

5. Поехал он во чисто полё,

Сам говорил да таковы реци́:

«Уж я уезжаю теперича да во чисто полё,

Оставляю тебя беременну;

Сын родиться, дак ты крест налош,

10. Дочь родиться, дак ты перстень налош!»

Поехал он во то чисто полё,

Во роздольицо широкоё.

Он роскинул во чистом поли белой шатёр;

Поживаёт во чистом поли, во белом шатри́.

15. Выезжаёт он во чисто полё

И сам кричит да громким голосом:

«Есь ли[171] мне-ка в поле поединшики?

Есь ли мне-ка в поле супротивники?»

И отвечаёт ему в поле старому седатому:

20. «Есть-то в поле супротивники,

Нету в поле поединьшиков!»

Он говорит; да голос млад, да голос стар.

Они съехались два сильнии бога́тыри;

Они схватились тут на рукопашной бой.

25. У Ильи-то у Муромьця правая нога окатиласе,

Левая нога да обломиласе;

Тут как взял его младыи богатырь за руки за богатырския

И кинал его-то повыше лесу стоячаго,

Пониже-то облака ходячаго.

30. И падал старик-казак Илья Муромец

Пониже травы да под кошёное;

Младыи Сокольничок залезает ему на груди да белыя,

Розстегивает у него пуговки золотые;

И берет он в руки себе булатной нош:

35. Хочот пороть да белу́ю грудь,

Хочот смотреть да ретиво́ серцо́.

Змолилса тут как стар казак Илья Муромец:

«Уж Господи, царь небесной!

Стоял я за веру хрестиянскую,

40. За те жа за хресты позолочены, —

Теперь попал ему я веть

Под зача́л младому Сокольничку:

Роспрогневалса на меня Государь царь небесный».

Речёт ему да царица небесная:

45. «Вострепетиссе, Илья, да на сырой земли!»

Стрипетался Илья со сырой земли,

Сбил со своих да белых грудей да младого Сокольничка;

Розгоречилося его да серцо богатырскоё, —

Брал он младого Сокольничка за руки богатырскии

50. И кинал-то он его пониже облака ходячаго,

повыше лесу стоячаго,

И брал его, да не подхватывал;

Стал он у него пуговки серебрены [ростегивать],

Увидал он тут на груди чуден крест,

55. Становил на ноги на резвыя:

«Ты скажись-ко, молодец;

Ты коих родо́в да кояго́ рода?

И ты которой подсолнешно[й] украины?

Как тебя, молодец, да именём зовут,

60. И как тебя, молодец, — да по отечесьву?» —

«Я от того-то от города от Киева,

От той-то от бабушки Златыгорки!»

Посадил его да на добра коня

Старик-казак да Илья Муромец:

65. «Ты скажи-тко ты бабушки Бурдуковно[й]

От меня ты ниской поклон,

67. Ниже того — до сырой земли!..»

41. Терентий-муж

(См. напев № 5)

Жи́л-бы́л Тере́нтий-му́ж.

У ёго была жона молода

Да Прасофья Ивановна.

Она с утра́ больна и трудна,

5. Она под вецер неду́жна вся.

«Уж ты ой еси, Терентий-муж!

Да ты поди-тко по Нову́-городу

Да кричи-тко во всю гору,

Наживай хитрых мудрых дохтуров;

10. “Да не знают ли моей жены пособить

Да Прасофьи Ивановны?”»

Настрету стретились Тере́н[т]ьищу

Скоморохи, люди ве́жливыя,

Скоморохи оцесливыя.

15. «Да не знаете ли вы пособить моей жоны

Прасофьи Ивановны?» —

«Уж ты ой [еси], Терентий-муж!

Пойди-ко ты в холщовой ряд

Да купи-тко себе холщевой мех,

20. Чтобы он тебе не долог был,

Чтобы он тебе не короток был».

Да пошёл тут Терентий-муж

Да во холшевой ряд,

Да купил себе Терентий да холшевой мех.

25. Дожидают тут Терентьиша

Скоморохи, люди вежливыя,

Скоморохи, люди оцесливыя.

Он садитсе к ско[мо]рохам на саноцки,

Залезает в холшёвой мех.

30. Заходят тут скоморохи, люди вежливыя,

Скоморохи, люди отецливыя,

Ко Терентию во двор.

Они сами идут, саноцки за собой волокут.

Как зашли скоморохи, люди вежливыя,

35. Скоморохи, люди отецливыя,

Ко Терентию-ту во двор.

Как стречаёт скоморохов Прасофья Ивановна,

Спрашивает скоморохов:

«Уж вы ой еси, скоморохи вежливыя

40. Да скоморохи отецливыя!

Не видали вы стара́ мужа́ Тере́нтьища?» —

«Уж мы видеть-то не видели, — только слышели:

На дорожен[ь]ки убит лежит,

Да голова проць отсеценая». —

45. «Уж вы ой еси, ско[мо]рохи, люди вежливыя,

Да скоморохи, люди отецьливыя!

Спойте мне песню про стара мужа Терентьища:

“Слава Богу, что убили-то Терентьища!”

Играйте вы в гусельки,

50. Играйте вы в звончаты;

Стара мужа Тереньтища проклинайте,

Сердечнаго дружка споминайте!»

Как запели ско[мо]рохи, люди вежливыя,

Да скоморохи, люди оцесливыя,

55. Про стара мужа про Терентьища:

«Жив ли ты, мешок?

Глух ли ты, мешок?

Глуп ли ты, мешок?»

Как Тереньтьищо потянитьсе, —

60. Холщевой мех розвяжетьсе:

Збил у гостя шапку-малиновку

62. Да кафтан вал[с]илькового сукна.

Чушела

Дер. Чу́шела стоит на левом берегу р. Пинеги, при тракте; она состоит из 6-ти околков, расположенных на холмах вокруг озера.

Аггеев Иван Васильевич

Иван Васильевич Аггеев — крестьянин д. Чушелы, 25 лет, женат, умен и не робок. Он учился 4 года в Юральском волостном училище и кончил все три его отделения. Теперь он занимается с помощью какого-то нанятого родственника выделкой бочек под треску и сёмгу и сбывает их в Архангельске. Он пропел мне старину «Братья-разбойники и их сестра», которую он выучил у старух и подобно им называет «стихом».[172] Пел он хорошо и приятным высоким тенором.

42. Братья-разбойники и их сестра

Была-жила вдовушка богатая,

Богатая вдовушка одинакая.

У той было у вдовушки деветь сыновей,

Деветь сыновей да една дочушка,

5. Една дочушка, да звали Марфушкой.

Первого-то сына вода взяла;

Второго-то сына земля взяла;

Третьёго-то сына — во солдатушки;

Четвёртаго-то сына — во чисто полё,

10. Во чисто полё да на добра коня;

А пять-то сыновей да все в розбой пошли,

Все во розбой пошли, стали розбойничити,

Стали розбойничати да подорожничати.

Она выдала дочушку по кра́й моря,

15. По край моря да за поморина,

За поморина да за богатого,

За богатого за одина́каго.

Она год жила да обрюхатела;

Другой жила да принесла́ сына;

20. На третий-от год да стосковаласе:

«Уж ты поморин, поморин, хорошой человек!

Уж ты поедём, поморин, в гости к мамушки,

Ко твоей тёщи да к моей мамушки!»

Собрались они да в путь-дороженьку.

25. Они день ехали, да не доехали;

Другой ехали, да не доехали;

На третий-от день да приставать стали.

Отколь, отколь взялись воры-разбойнички;

Убили, убили поморина;

30. Малого младенца в море збросили;

Молоду молодушку во плен взяли,

Во плен взяли да за собой вели.

Все тут разбойнички спать легли;

Один только разбойничок не спит, не живёт,

35. Не спит, не живёт, да всё выспрашиваёт:

«Ты скажи, скажи, молодушка молодая,

Ты с которой стороне[173], с которой волюшки?» —

«Я оттоль, оттоль, разбойничок, моло́дой человек:

Была-жила вдовушка богатая,

40. Богатая вдовушка одинакая.

У той было вдовушки деветь сыновей,

Деветь сыновей да една дочушка,

Една дочушка, да звали Марфушкой.

Она выдала дочушку по кра́й моря,

45. По край моря да за поморина,

За поморина да за богатого,

За богатаго за одинакого.

Уж я год жила да обрюхатела;

На другой я год принесла сына;

50. На третий-от год да стосковалася,

Стала я звать своёго мужа:

“Уж ты поморин, поморин, хорошой человек!

Уж ты поедём, поморин, в гости к мамушки,

Ко твоей тещи да моей мамушки!”

55. Собрались мы в путь-дороженьку с семейс[т]вом своим.

Уж мы день ехали, да не доехали;

Мы дру́гой ехали, да не доехали;

На тре́тий-от день да пристава́ть стали.

Откуль, откуль взялись воры-розбойнички;

60. Убили, убили поморина;

Малого младенца в море збросили;

Меня-то молодешеньку во плен взяли,

Во плен взяли да за собой вели.

Все тут розбойнички спать легли;

65. Един только розбойничок не спит, не живёт,

Он не спит, не живёт, да всё выспрашиваёт,

Он выспрашиваёт, у мня выведываёт».

Говорит тут розбойничок родной сестре:

«Ты не плачь, сестра ты ро́дная наша́;

70. Станем теперь мы-то братьев будить.

Братья, вы братья, вы ро́дны мои!

Вставайте вы, братья, поскорешенько:

Убили, убили любима зя́телка!..

Малого младенца в море збросили!..

75. Молоду сестрицу мы во плен взяли,

Во плен взяли да за собой вели!»

Сожалелись все братья все родны мои:

«Ты не плачь, не плачь, сестрица родная:

Уж мы поить-кормить будём тебя сахарным;

80. Носить у нас ты будёш всё бархатно,

81. Всё бархатно да будет шолково!..»

Малетино

Дер. Ма́летино находится в стороне от тракта, на правом берегу р. Пинеги, в 3-х верстах от Красногорского мужского монастыря, под горой, на которой возвышается монастырь.

Сивкова Анна Павловна

Анна Павловна Сивко́ва (девичья фамилья ее — Ежова) — дочь покойного сояльского благочинного, 55 лет, высокого роста. Грамотна она мало: может читать только по печатному, а писать вовсе не умеет. Воспитывал ее, по смерти отца, старший брат-священник. Семнадцатилетней или восемнадцатилетней она вышла замуж по расчету за артельщика и жила с ним до его смерти 10 лет. Она имеет теперь двух сыновей: один — кровельщик, а другой — матрос; недавно у ней умер в Петербурге старший сын, ходивший по монастырям. Теперь она — убогая нищая: собирает по деревням милостыню[174] и обедает в Красногороском мужском монастыре. Она знает много песен, сказок и наговоров. Старины она называет «старинами». Она поет их, когда ходит по деревням просить милостыню, там, где останавливается ночевать, вследствие чего о ее знании осведомлены многие. Она пропела мне старины: 1) «Поездка Алеши Поповича в Киев», 2) «Сорок калик со каликою», 3) «Чурило и неверная жена Племяши», 4) «Братья-разбойники и их сестра», 5) «Мать князя Михайла губит его жену», 6) историческую песню «Платов казак в гостях у француза» и два духовных стиха: 1) «Дмитрий, солунский чудотворец» и 2) «Василий Великий». Духовные стихи она пела быстро, скороговоркой, а конец каждого стиха (т. е. строки) она протягивала. Все пропетое она выучила в Сояле и других деревнях у старух, которые теперь уже примерли. Она слыхала еще «Домну Фалеевну» от старухи в д. Верхней Паленге, но теперь не может ее пропеть. У нее князь Дмитрий посылает сестру позвать на бал Домну; та пришла и стала гулять, но ее подхватили, повезли в церковь и перевенчали (в таком приблизительно виде я записал эту старину потом выше по р. Пинеге). — Я записал напевы всех ее шести старин и трех духовных стихов («Встреча инока с Господом»[175]; «Василий Великий»; «Дмитрий, солунский чудотворец»).

43. Поездка Алеши Поповича в Киев

(См. напев № 6)

У Фёдора-попа ростовского,

У росто[в]ского попа соборного,

Был у его сын Олёшенька,

Слуга его верной Васильюшка.

5. Олёша Василью да выгова́ривал:

«Поди-тко, Василий, на конюшен двор,

Бери себе уздецку тесмяную,

Бери себе седелышко черкальскоё,

Бери коня себе белого.

10. Поедём-ко, Василий, во чисто полё,

Во чисто полё поедём да на ростанюшки!

На ростанюшках лежит да сер горюч камень;[176]

На том на камню надпись надписана:

“Перва-то дорога в Чернигов-град;

15. Втора-та дорога в Тобольско;

Третья-та дорога в славной Киев-град

Ко той же ко грыни* ко киевской,

Еще к той к Пресвятой Богородицы,

К тому же да ко князю ко Владимиру,

20. К той же к Опраксеи Клементьевны”».[177]

...Доезжал Олёшенька до Киева.

Заходили во полаты да белокаменны

К тому же ко князю ко Владимиру,

К Опрак[с]еи Клементьевны;

25. Становились середи полу дубового;

Еще клали кресты великие

И ниско князю кланялисе;

«Уж ты здрастуй, Владимир-князь, да со княгиною,

С той же кнегиной со Опрак[с]ией Клементьевной!»

30. Да садили их за столы да за дубовыя,

Приносили цару зелена вина,

Становили кушанья сахарния,

Ниско им покланялисе:

«Уж вы кушайте, гости нежданыя,

35. Нежданыя гости незваныя!..»

44. Сорок калик со каликою

(См. напев № 7)

Было сорок калик да со каликою,

Еще сорок молодцев бога́тырей;

Еще клали они заповедь великую

Да великую заповедь цежолую:

5. «Ище кто, братцы, заворуитсе,

Ище кто из нас, братцы, за блудом пойдёт, —

У того вытянуть резвый язык теменём,

Ище ясныя очи косицами,

Да ретивоё сердечко промежду плечей».

10. Да пошли эфти калики да во чисто полё,

Во чисто полё пошли да на ростанюшки.

Постречался каликам Владимир-князь:

«Уж вы здрастуйте, калики перехожия!

Уж вы спойте мне, калики, Еленьской стих».

15. Да на то калики не ослушались:

Потыкали копьё булатноё во мать сыру землю

Да запели калики Еленьской стих.

Да не мог князь Владимёр на коне сидеть,

И не мог князь Владимёр на земли стоять, —

20. Запретил их петь Еленьской стих:

«Вы не пойте больше мне стиха,

господа калики да перехожия,

Вы не пойте больше мне стиха Еле́ньского:

Вы пожалуйте ко мне в славной Киев-град

25. К тому же ко князю ко Владимиру,

Ко той же ко кнегины к Опрак[с]еи!»

Доходили калики до Киева,

Запели калики Еленьский стих, —

Розсыпаласе стена да белокаменна;

30. Выходила прекрасная Владимерша,

По имени Опрак[с]ея Клементьёвна.

Она ниско каликам да покланяласе:

«Уж вы сорок калик да со каликою,

Сорок могучих богатырей!

35. Заходите во полаты да белокаменны!»

Заходили во полаты да белокаменны,

Становилисе середи полу дубового,

Ниско калики да поклонялисе;

Они крест-от кладут да по-учёному,

40. Поклон ведут — да ниско клонятсе.

Опраксеи Клементьёвны Миша пондравился.

Она дала ему спаленку теплёе всех,

С[т]лала она постелюшку мягча́е всех,

Ище клала зголовьицо выше всех.

45. Приходит полночь да темной (так) ноченьки —

Приходила прекрасная Владимирша,

По имени Опраксея Клементьевна,

Будила Михайлушка от крепко́го сна:

«Уж ты ой еси, Михайло да Михайлович свет!

50. Сотворим любовь со мной телесную!»

Тут Михайло Михайлович

Пробуждался Михайлушка от крепкого сна:

«Уж ты ой еси, прекрасная Владимирша,

По имени Опраксея Клемен[т]ьевна!

55. Мне нельзя творить с тобой любовь телесную:

Уж есь у нас заповедь великая,

Великая заповедь цежолая (так):

“Еще кто из нас, братцы, заворуитсе,

Ище кто из нас, братцы, за блудом пойдёт, —

60. У того вытянут резвый язык теменём,

Ище ясныя очи косицами,

Ретивоё сердечко промежду плечей”».

Розсе[р]дилась прекрасная Владимерша,

По имени Опраксея Клементьевна.

65. Побежала Опраксея от Михайлушка;

Она стукнула дверями, — да и[с] стены[178] кирпицьё выпало.

Нашла она Михайла Михайловича су́мочку

Да поло́жила да чару зо́лоту,

Ис которой князь Владимер да на поезде пьёт,

70. Ис которой князь Владимер да на приезде пьёт.

Да пошёл Михайло Михайлович будить своих товаришшов:

«Розбужайтесь-ко, товарищи, от крепкого сна!»

Розбудились товарищи от крепкого сна,

Умывались калики да ключевой водой,

75. Утирались тонким белым полотеньцами.

Одевали калики да платьё черноё (так),

Надевали они сумочки цежелыя,

Еще брали они копья булатныя,

А отправились калики в путь-дорожечку.

80. Побежала[179] ко князю да ко Владимеру:

«Ище што же они на[до] мной делали?

Ище што же калики напроказили?

Украли твою да цару золоту,

Ис которой ты, князь, по приезду пьёш,

85. Ис которой ты, князь, да на приезде пьёш!»

Да на то князь Владимер на калик роспрогневалсе,

Посылал он Олёшу Поповича на добро́м кони:

«Догони ты калик, Олёшенька Попович веть:

Они у нас да напроказили,

90. Украли мою цару зо́лоту!»

Да садилса Олёшенька да на добра коня;

Полетел Поповиц, — только пыль столбом:

«Оспода калики перехожия!

Вы украли у нас у князя цару зо́лоту».

95. Да на то калики роспрогневались

На Олёшеньку да на Поповича,

Схватили Олёшеньку с добра коня,

Нахлопали Олёши да жопы докрасна.

Не можот Олёшенька на кони сидеть,

100. Обратилса назад ко князю ко Владимиру.

Посылал князь Владимир Никитушку Романовича.

Садилса Никитушка Романович на добра коня,

Доежжал до каликов Никитушка Романович:

«Оспода калики да перехожия!

105. Не прогневайтесь, калики, што-то вам скажу;

Уж вы были у князя да у Владимира,

Не попала ли к вам ихна чара зо́лота?»

На то калики не прогневались,

Да потыкали копья булатныя во мать сыру землю,

110. Да снимали калики да бо́льши свои сумочки,

Да нашли калики чару зо́лоту

Да у Михайла Михайло́вича в суночки,

Отдавали Никитушки Романовичу.

Ище стали казнить они Михайла Михайловича:

115. Они вытенули язык теменём,

Они ясныя очи косицами

Да ретивоё сердечушко промежду плечей,

Да повесили на рокитов куст

Середи они пути-дорожечки:

120. «Да пущай люди смотрят-галятсе*»;

А сами отправились в славной Киёв-град.

Доходили калики до Божьей церквы́ —

Услыхали они голос Михайла Михайловича.

«Уж вы што же, калики, думаете?

125. Ище эфто голос Михайла Михайловича!»

Заходили они да во Божью церкву,

Увидали Михайла Михайловича в Божьей церквы́:

Уж он крест-тот кладёт да по-писаному,

Он поклон ведёт да по-учёному.

130. Ище тут калики зрадовалисе.

Посылали за князём за Владимером;

Посылали за прекрасной за Владимершой,

Да по имени Опрак[с]еи Клеменьтьевной:

«Вы подите-тко, прекрасн[а]я Владимерша,

135. Посмотри-ка на Михайла Михайловича!

Ище ты над ним худо зделала —

Ище он теперь выше всех у нас».

Испугалась прекрасная Владимерша,

Перепа[ла]сь Опраксея Клеменьтьевна:

140. «Вы простите меня да в таковой вины,

141. Ище я над Михайлушком зделала!»

45. Чурило и неверная жена Племяши

(См. напев № 8)

В осённом празнички Воздвиженьи

Выпадала пороха снегу белого.

Да никто по той пороше не хаживал, —

Пробежал только заюшко серенькой,

5. Прорыскал горносталюшко беленькой.

Тут ишло-прошло три брата названыя

Да названыя братья крестовыя;

Оне шли с балу́ да приросхвастались:

Да Племяшенька хвастал молодой жоной,

10. Да Чюрилушко хвастал золотой казной,

Да Омелюшка хвастал умом-разумом.

Да поехал Племяшенька во Божью церкву́ —

Да к его-то жене милой друг пошёл,

Милой друк пошёл Чюрило сын Иванович.

15. Да бросалса Омелюшка во Божью церкву́,

Да заходил Омелюшка во Божью церкву́:

«Уж ты ой еси, Племяша сын Епленкович!

Нечего́-то ты не знаёш и не ведаёш;

У тебя-то есь в доми несчасьицо:

20. У тво[е]й-то жоне милой друх в гостях!»

Нечего-то с ним Племяша не спроговорил, —

Выходил Племяша из Божьей церквы́,

Он садилса на коня богатырского,

Полетел Племяша, — только пыль столбом.

25. Доежжал Племяша до двора своего широкого;

Он стучит-гремит да в воротечка,

Он стучит-брецит да в золото кольцо.

Выходила тут девушка-служаночка:[180]

«Ишше кто у нас да у ворот стучит?

30. Ишше кто у нас да во кольцо бречит?»

Отвечал Племяшенька служаночки:

«Ваш хозяин приехал из Божьей церквы;

Отпирай-ко мне, служаночка, воротечка!»

На то служанка не ослушалась, —

35. Розмахнула она ворота́ на пяту́.

Спроговорил Племяшенька служаночки:

«Уж ты ой еси, девушка-служаночка!

Ты скажи мне, служаночка, правду-истину,

Ишше где моя Катерина Николаёвна?»

40. Отвечала служаночка Племяшеньки:

«Екатерина Николаёвна Богу мо́литсе,

Она теплит свещи́ да воскуяровы (так)».

Да бросалса Племяшенька в нову горницю,

Увидал он синь кафтанчик на скапике* (так),

45. Да спроговорил Племяшенька Катерины Николаёвны:

«Кажитсе, такого кафтанчика я не нашивал».

От[ве]чала Екатерина Николаёвна Племяшеньки:

«Вечер были у мня бабкины ребя́тушка,

Да оставили ребя́тушка кафтанчик!»

50. Увидал он черну (так) шляпу на столике́:

«Уж ты ой еси, Екатерина Николаёвна!

Кажеться, я такой шляпочки не нашивал».

Отвечала Екатерина Николаёвна:

«Тоже были в вечер бабкины рябятушка

55. Да оставили черну шляпу на столике!»

Да бросалса Племяшенька в теплу спаленку;

Доходил он до кровати тисовые,

Розмахнул он одеяло полушёлково.

Тут выскакивал Чюрило Иванович,

60. Да бросалса Чюрило Племяшки в резвы но́жечки:

«Ты прости меня, Племяшка, в таковой вины:

Я не буду ходить больше к твоей жоны;

Да не хвастал бы, Племяшенька, молодой жоной,

Лучшо хвастал бы золотой казной!»

65. Нечего тут Племяша с ним не спроговорил,

Да берёт в руки саблю вострую, —

Отрубил Чурилу буйну голову.

Покатилась головка по чисту полю.

Выходила Екатерина Николаёвна,

70. Наливала стокан (так) да зелья крепкого:

«Уж ты ой еси, Племяша сын Епленкович!

Уж ты выпей стокан да пуншу сладкого

Ты со радости да ты с весельица, —

Уж ты выжил лиху траву из чиста поля,

75. Да убил ты Чурила Ивановича!..»

Нечего с ей Племяша не спроговорил:

Он берёт в свои руки белыя саблю вострую, —

Отрубил Екатерины буйну голову.

79. Да служаночку выгонил на улицу.

46. Братья-разбойники и их сестра

(См. напев № 9)

Была-жила вдовушка богатая,

Богата вдова благочестивая.

Ище было у ней да восемь сыночков,

Восемь сыночков, девята доченька.

5. Первого-то сына — в роботушку;

Второго-то сына в солдаты отдала;

Третьего сына в полон взяли;

Ище пять сыновей да во розбой пошли,

Во розбой пошли, стали розбо[й]ницеть.

10. А дочушку да замуж выдала

За поморина да за богатого.

Она год жила да обрюхатела;

Второй жыла — сына спородила.

Она стала поморина в гости[181] звать:

15. «Ты поедём, поморин, в гости к матушки;

Тебе она тёща, мне-ка она мамушка».

На то поморин не ослушалса.

Доезжал поморин до города,

Приставал поморин ко берешку.

20. Напало на них пять розбойников,

Ише убили поморена,

Ище младого младенца в воду бросили,

Младую молодушку в плен взяли.

Цетыре-то розбойника спать легли,

25. Еще (так) пятого-то розбойника на караул поставили.

Ешше стал он у молодушки выспрашивать,

Ишше стал он у молоденькой выведывать:

«Ты скажи, скажи, молодушка молоденька,

Ты какой земли, какого рода?»

30. Отвечала тут молодушка молоденька:

«Уж я здешной земли, здешно́го го́рода;

Уж я дочь я была вдовы благочестивыей.

А-й было у мня да восемь брателков,

Я была да една доченька.

35. Первого-то брата земля взяла́;

Второго-то брата — в солдатушки;

А третьёго-то брата в полон взяли;

Пять сыновей да во розбой пошли,

Во розбой они пошли, стали розбойничеть.

40. Миня младу замуш выдала

За поморина да за богатого.

Уж я год с ним жыла да обрюхатела;

Второй жыла — сына спородила;

Уж я стала поморина в гости звать:

45. «Ты поедём-то, поморин, в гости к мамушки;

Тебе она тёща, мне-ка она мамушка!»

На то поморин да не ослушалса;

Поехал поморин в гости к мамушки,

Доежжал поморин до города,

50. Приставал поморин ко берешку.

Напало на нас вас пять розбойников —

Убили моего мужа поморина,

У мне маленького дитятка в воду бросили,

Миня младу да во полон взяли;

55. Цетыре вас розбойника спать легли,

А пятого на караул поставили».

Тут-то розбойник спроговорил:

«Вы вставайте-тко, братья розбойники;

Ишше што же вы, брателки, наделали?

60. Ишше што же вы да напроказили?

Убили вы зятя поморина,

Уж вы малого племянничка в воду бросили,

Вы меня младу да во полон взяли[182]». —

«Ах-те, мнешенько[183] тошнёшенько!

65. Уж вы што же вы наделали-напроказили?

Вы убили зятя поморина,

Ишше малого племянничка в воду бросили,

68. Вы меня сестру во полон взяли!..»

47. Мать князя Михайла губит его жену

(См. напев № 10)

Сряжался князь Михайло во Божью церковь

Да своей маменьки сказал родимой:

«Уж ты маменька моя родима!

Уж ты пой-корми мою кнегину

5. Ты медами-сахарами!»

Его маменька родная

Таких слов не полюбила:

Истопила парну ба́ню,

Повела кнегину в ба́ню,

10. Буйну голову отсе́кла,

В дубову́ коло́ду кла́ла,

В железны обручи наклада́ла,

Во синё морё спускала.

Не успел наш князь Михайло

15. Широка́ двора́ объе́хать,

До Божье́й церквы доеха́ть, —

Его доброй конь подпнулса,

Пухова шляпа свалилась,

Востра сабля переломилась.

20. Как спроговорил князь Михайло:

«Верно, в доми несчасливо:

Верно, маменька хвараёт.

Либо мо́лода моя кнегина».

Воротилса князь Михайла

25. От Божьёй церкви великой,

Приезжаёт княз[ь] Михайло

К своёму дому благодатному:

«Уж ты маменька родима!

Где моя молода кнегина Екатерина?»

30. Отвечала мать родная:

«Молода твоя кнегина

Да горда́ была, спеси́ва —

В нову горницю ушла в высоку».

Да бросалса князь Михайло

35. В нову горницу высоку, —

Не нашёл своей кнегины да Екатерины.

«Уж ты маменька родна́я!

Где моя молода кнегина?»

Отвечала мать родная:

40. «Молода твоя кнегина у суседей на беседы».

Да бросалса князь Михайло

Ко суседам на беседу, —

Не нашел своей кнегины.

Добры люди розсудили:

45. «Молода твоя кнегина

Во синём море глубоком, —

Утопила ее мать твоя родная!»

Да бросалса князь Михайло

Во синё морё глубоко.

50. Его маменька родная

Вдоль по берешку ходила,

Жалобнешенько (так) причитала:

«Уж я тяшко согрешила;

Три души я погубила:

55. Перву душу безответну,

Втору душу бесповинну,

Третью душу безымянну!»

Да бросалась маменька родная

59. Во синё морё глубоко.

48. Платов-казак в гостях у француза

(См. напев № 11)

«Ты Росия, ты Росия да мать Росийская земля,

Мать Росийская земля да прославилась хороша (2 раза)[184]».

Да не всё то про себя, да про Платова-казака.

У Платова-казака да не обрета голова (3),

5. Не обрета голова да не острижена борода.

Да Пла́тов бороду обрил да ко французу в гости шёл;

Да его француз не узнал да за купчишка почитал,

За купчишка почитал, за убраный стол садил

Да чаем-кофием поил, чаем-кофием поил

10. Да графин водки выносил, графин водки выносил,

Стакан водки наливал да сам Платову подавал.

Выпил рюмку, выпил две, — зашумело в голове,

Зашумело в голове, загремело: «Скажи правду обо мне!» (2 раза). —

«Я у вас в Москве бывал да енералов много знал,

15. Енералов и купцов и всех донскиих казаков,

Да едного только не знаю Платова-казака;

Да кто бы Платова сказал, да тому Платов (сумму) дал!» —

«Вам на что сумму держать? Можно так его узнать!»

У француза дочь Ирина таки речи говорила (2)

20. Она с новоёй горенки: «Е[т]сь партретик показать!»

Он партретик вынимал да на дубо[во]й стол бросал,

Он на дубовой стол бросал да и[з] горёнки убежал,

На крылечко выбегал да громким голосом кричал (2):

«Уж вы слуги, мои слуги, слуги верныя мои!

25. Да приведи[те] мне коня да золотые стремена (2)».

Да под окошечко поехал, громким голосом скрычал:

«Ты ворона, ворона, ты француская свинья!

Да не умела ты, ворона, ясна сокола имать (2),

29. Ясна сокола и да Платова-казака!»

Петрова Гора

Петро́ва Гора стоит на левом берегу р. Пинеги, на тракте.

Матвеева Авдотья Семёновна

Авдотья Семёновна Матвеева — жена Антона Николаевича Матвеева, старуха 70—80 лет, неграмотна. Она пропела мне старину «Братья-разбойники и их сестра». Пела она хорошо: громко и выразительно. Ее муж Антон, по ее словам, знает хорошо старины, но, во время моего пребывания в Петровой Горе, он был с лесом в Архангельске. — Я записал у нее напевы ее старины.

49. Братья-разбойники и их сестра

(См. напев № 12)

Была жила вдовушка богатенькая.

Да у той было у вдовушки семь сыновей,

Семь сыновей да восьма дочушка,

Восьма́ дочушка да звали Марфушкой.

5. Перьво́го-то сына вода взела;

Да второго-то сына земля взела;

Ище третьёго-то сына — да во салдатушки;

Да цетыре-то сына во розбой ушли,

Они в розбой ушли, стали розбойницети,

10. Стали розбойницети до подорожницети.

Она выдала дочь да за поморина,

За поморина да за бога́того.

Она год жила, да не брюхатела;

На другой-от год стала беременна;

15. На трете́й-от год да принесла́ сына,

Она стала звать своёго поморина:

«Мы поедём, поедём, заланной* мой,

Поедём, поедём в гости к матеньки!..»

Они день ехали, да не доехали;

20. На другой-от день да приставать стали,

Приставать стали они ко берешку,

Они ко берешку они ко кру́тому;

Вытягать стали да свою лодоцку,

Вытягать стали да ополаскивати.

25. Да отколь, отколь взелись эти розбойнички,

Откуль взелисе да подорожнички;

Они убили, убили поморина;

Они малого младеня в воду збросили;

Они молоду молодку с собой взели,

30. С собой взели да в свою хижинку.

Еще-то три розбойничка спать легли;

А цетвёрт-тот розбойничок не спит, не лёжит,

Он не спит, не лёжит, да всё спрашиваёт:

«Отколь, отколь, молодушка молоденькая?» —

35. «Да была жила вдовушка богатенькая.

Да у той было у вдовушки семь сыновей,

Ище семь сыновей да восьма́ дочушка,

Дочюшька да звали Марфушкой.

Да перво́го-то сына вода взяла;

40. Да второго-то земля взела;

Еще третьёго-то сына — да во солдатушки;

Да цетыре-то сына в розбой ушли,

Они в розбой ушли, стали розбойницити,

Стали розбойницати да подорожницати».

45. Ишше тут-то розбойницок рос[п]лакалса,

И тут подорожничок роскиналса:*

«Вы ставайте-тко, мои братьиця!

Мы убили, убили своёго зе́тёлка,

В воду збросили своёго племянничка;

50. Ишше то-то да наша сестриця!..»

Лемехова Марья Петровна

Марья Петровна Лемехова, по прозванию Ковалихина (девичья фамилья ее — Шехурина), — замужняя крестьянка 32 лет; грамотна: грамоте училась 6 недель. Она пропела мне две старины: 1) «Приезд Алеши Поповича и убиение им Тугарина» и 2) шутовую — «Небылица». Из первой старины она пропела мне сначала только первую половину (о приезде Алеши Поповича в Киев), прибавив, что далее во второй половине должен быть Тугарин, что она может рассказать про него, но пропеть не может; однако по моей просьбе, она стала припоминать, как поется вторая половина, и наконец, после первого пробного пения, во второй раз пропела ее мне для записи. Старины она выучила, когда ей было 9—10 лет, от своей бабушки 88 лет. Раньше она знала еще старину «Князь Дмитрий и его невеста Домна», но теперь позабыла ее, так как давно ее не пела. — Я записал у нее напевы обеих ее старин; при этом «Небылица» была записана фонографом вся (без нескольких слов последнего стиха).

50. Приезд Алеши Поповича в Киев и убиение им Тугарина

(См. напев № 13)

У Фёдора-попа было ростовского,

Растовского было соборного:

Был у его сын Олёшенька,

Слуга его верной Васильюшко.

5. Олёшенька Васеньки выговариваёт:

«Поди-ко, Васильюшко, да на конюшон двор,

Бери-ко себе коня доброго,

Бери-ко уздичку шелковую,

Седлай-ко седелышко черкальскоё;

10. Поедём-ко мы да во чисто полё,

Во чисто полё да на ростанюшки[185]».

На ростанюшках лежит сер горюч камень;

На том каменю надпись надписана:

«Перва дорожецка во Чернигов-град,

15. Вторая дорожка во Тобольскоё,

А третья дорошка в стольный Киев-град».

Васенька Олёши выговариваёт:

«Куда же мы, Олёшенька, поедём с тобой?

Во Чернигов град у нас бывано,

20. На добрыих конях поезжано,

Зелёноей травки потоптано,

Шелковыих плёток посвистано.

Во Тобольскоём да у нас бывано,

На добрыих конях поезжено,

25. Зелёноей травки потоптано,

Шелковыих плёток посвистано;

Там-то веть девушки хорошыя,

Там молодицы прыгожия;

Нас назовут они бражниками,

30. Нас назовут они курвяжниками.

Поедём-ко мы да в стольний Киев-град

Ко той же ко грыдни киевской,

Ко той Пресвятой Богородицы,

Ко тому же ко князю ко Владимиру,

35. Ко той же кнегины Опраксеи».

Поехали они да в стольний Киев-град

Ко той же ко грыдни ко киевской,

Ко той Пресвятой Богородицы,

Ко тому же ко князю ко Владимиру,

40. Ко той же княгине Опрак[с]ии.

Приехали они да в стольний Киев-град,

В стольний Киев-град да к дубову столбу.

Вязал Вася коня да к золоту кольцу.

Олёшенька Васеньки выговарываёт:

45. «Неладно, Васильюшко, вяжош коня:

К золоту-то кольцу вяжет сам Владимир-князь;

Привяжем-ко мы да к кольцу медному!»

Привязали они к кольцу медному.

Пошли они ко князю Владимиру,

50. Становились на полы да на дубовыя;

Крест-от они да по-писаному кладут,

Поклон-от они да по-учёному ведут,

Князя[186] со кнегиною целом-от бьют.

Князь с кнегиною выговарывайют:

55. «Здрастуйте, гости нежданыи,

Нежданыи да незваныи!»

Становили они да дубовы столы,

Слали они скатерти бирчатыя,

Носили они питья стоялыя,

60. Ставили ясвы сахарныя;

Князь-от с кнегиной кланялись:

«Кушайте, гости нежданыи,

Нежданыи да и незваныи!»

Пришол к ним гостищо нежданоё,

65. Нежданоё к ним да незваноё.

Олёшенька у князя выспрашиваёт,

У кнегине Опра[к]сие выведывает:

«Како́ пришло гостище к вам незнамое?» —

«Пришло к нам гостище цюдо цюдноё,

70. Пришло к нам зверищо Тугары́нище!»

Садили его за дубовы столы,

Несли ему исть с цело́го быка,

Несли ему пить целой котёл.

Олёшенька Тугарину выговарываёт:

75. «Што ты за гость да незнаемый?

Ухаживаёт за тобой да сам Владимир-князь

Со той же кнегиней Опраксией!»

Вынимает Олёшенька вострый меч,

Казнит ему да буйну голову,

80. Кидает его да за окошечко:

«Розсеките его да на мелки куски,

Сожгите его да на жарко́м огни́,

Розвейте его пепел по чисту полю!..»

51. Небылица

(См. напев № 14)

Старину скажу да стару прежную,

Стару прежную да стару досельную:

По цисту полю да как караб бежит,

По синю морю да жёрнова плывут,

5. По поднебесью да как медведь летит;

Сын на матери да как дрова везёт,

Родна мамушка да в кореню́ бежит,

Молода жона бежит да при́стежью;

Родну матушку да попонюгиват,

10. А молоду жену да приодярживат:

«Родна мамушка, да ты — “Ну-ну-ну!”

А молода жона, да ты — “Тпру-то тпру!..”»

Тотолгина Марья

Марья Тотолгина — крестьянская девочка 13 лет, грамотна: ходила учиться грамоте два года. Старинам она выучилась от бабушки. Она пропела мне старину «Подвиги Добрыни и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича»; она слыхала еще про Алешу Поповича, про царей Соломона и Василия, про Илью Муромца и про Василия Великого, но пропеть про них не может. Поет она с заменой древних старинных (былинных) выражений своими детскими.

52. Подвиги Добрыни и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича

У ласкового князя Владимира

Был пир и стол етот да во полустоле,

Был этот пир во полупире.

На етом пире гости росхвасталисе:

5. Сильний хвастал силою,

Богатый хвастал богатством.

Тогда Владимир князь стал на своё место

Да ниско кланялся:

«Все вы, гости, у мня росхвасталисе.

10. А не можот ли мне кто из вас

Службу сослужить, службу верную?»

Тогда Добрыня Никитиц, стал

И сказал ласковому князю Владимиру:

«Ласковый князь Владимир!

15. Рад бы я тебе службу сослужить, службу верную,

Но не с кем у мня оставить родной матушки;

Владимир-князь! Ты пой-корми мою мамушку!»

Тогда отправилса Добрынюшка во путь во дорожецку.

20. И доехал Добрынюшка до Почай-реки,

Оседлал Добрынюшка доброго коня,

И скинул он с себя одежду свою,

И стал он купатьса во Почай-реке.

Мимо его шли две девицы красныя,

25. Они крепко Добрынюшки наказывали:

«Не купайса, Добрынюшка, во Почай-реке;

Заплывёш ты да за стру[ж]ечку за среднюю, —

Придётса тебе, Добрынюшка, побрататьсе

Со змеем с Горыничем!»

30. Отвечает Добрынюшка:

«Мне то и надобно,

Чтобы змея увидать!»

Заплыл Добрынюшка за стру[ж]ечку за среднюю —

Прилетел к нему тут змей Горынич.

35. И начели они тут [б]рататься*.

Добрынюшка набрал песку пригоршни

И бросил змею Горыничу в глаза.

Тот покуда опамнивалса,

Добрынюшка взял [с собой] булатный меч

40. И отсек змею Горыничу голову;

И стал он срежатьсе во путь во дорожечку,

И приехал, он приехал ко змею Горыничу,

И выбрал там он всех пленников,

И взял он ласкового князя Владимира

45. племянницу за руку[187]

И повёл ей к князю Владимиру.

Тогда все Добрынюшки завидовали.

Он поехал опять дорогой прямоежжою —

Он встретилса там с другим богатырём.

50. Они стали с ним да [б]ратоваться —

Они увидели, что у них сила равная.

Тогда Добрынюшка сошёл с добра коня

И сказал: «У нас с тобою силы равныя;

Скажись ты мне, — какого роду-племени?»

55. Тогда другой богатырь сказал:

«Мне не стыдно сказатца, чей я роду-племени;

Зовут меня Настасьей Никуличной».

Тогда Добрынюшка сказал он ей:

«Нельзя ли нам во Божью церковь?

60. Нельзя ли нам принять Божий брак?

Да нельзя ли нам нало́жить златы венцы?»

Тогда Настасья Никулична согласилась.

И поехали они да в Божью церковь

Принимать они да браку Божьего,

65. Да поехали они одевать златы венцы.

Они съездили да во Божью церковь,

Они приняли Божьий брак,

Они надевали на себя да златы венцы.

Приехали да ко родной мамушки

70. И просили у ней да благословьеньица.

Был тут у ласкового князя Владимира пир.

И было на том пире гости собраны.

И все на том пире приросхвастались:

Сильний хвастал силою,

75. А богатый богатством.

Тогда Владимир-князь встал и стал им кланяться:

«Все вы, гости, приросхвастались;

Не можете ли вы мне службу сослужить, службу ве́рную, —

80. Съездить в город да получить с царя Дона

Дани-выходы да за двенатцать лет?»

Они не соглашалисе:

Младшия за старших хоронятса.

Тогда Владимир-князь и сказал им:

85. «Нет, видно, у меня и слуги верного,

Слуги верного да Ильи Муромеца:

Не заставил бы он тогда вам кланятьса!»

Тогда Владимир-князь сказал им:

«Ишше ес[т]ь у мня да слуга верная,

90. Слуга верная да Добрыня Никитич!»

Тогда Добрыня Никитич стал

И поклонился князю Владимиру:

«Ласковой ты князь Владимир!

Не дал ты мне с молодой жоной и недели прожить[188]».

95. Тогда Добрыня Никитич отправилса

Да во путь во дорожечку.

Приехал он да к родной матушки,

Он приехал к ней да призадумавши.

Сказала ему да родна мамушка:

100. «Что ты, мой Добрынюшка, призадумалса?

На пиру ли кто тебя да пообидил,

Аль ласковый князь Владимир чарой обнёс?»

Добрынюшка сказал ей:

«Нихто меня на пиру не обидил,

#105# И ласковый князь чарой не обнёс».

Тогда Добрынюшка пуще того призадумалса.

Тогда его матушка пошла к Настасьи Никулишной

И сказала ей: «Поди ты, Настасьюшка, ко своёму ладушки!»

Настасья Никулишна пошла к Добрынюшки,

110. приласкалась к ему:

«Куда ты, державушка, отправляишься?»

Тогда [ей] сказал ей Добрынюшка:

«Коль хочешь ты у мня да выспрашивати,

То я тебе стану сказывати:

115. Посылаёт меня Владимёр князь

Получить с царя Дона дани-выходы за двенадцать лет.

Я, Настасьюшка, если выхожу, — да в три года;

Если не выхожу я да в три года, —

Тогда тебе, Настасьюшка, воля вольная:

120. Хоть ты вдовой живи да хоть ты взамуж поди —

Хоть за князя ты, хоть за боярина, —

Не ходи только ты за брата за названого,

За смелого Олёшу Поповича!»

Отправилса Добрынюшка во путь во дорожечку,

125. Приехал он к царю да Дону,

Получил с него да дани-выходы,

Отправилса он во путь во дорожечку.

Ждала его Настасьюшка ровно три года,

Она ждала еще три года.

130. На седьмой-то год приехал из той пути-дорожечки

Смелой Алёша Попович,

И сказал он Настасьи Никулишной,

Что Добрынюшка во чистом поле лёжит,

Скрозь белоё тело трава проросла,

135. Ясныя очи птицами выклёваны.

Уверилась Настасья на смелого Олёшу Поповича

И здумала итти взамуж.

Тогда Владимир-князь стал ей сватать за Олёшу за Поповича.

Она пошла взамуж да за Олёшу Поповича.

140. И был у князя у Владимира пир.

Узнала ето Добрынюшкина матушка, —

Она сидела у окошочко и горько плакала;

Увидела она птичок и стала с ими наказывати:

«Полетайте вы, птички, во чисто полё!

145. Скажите вы Добрынюшки,

Что идёт замуж Настасья Никулишна

Не за князя, не за бояра —

За смелого Олёшу Поповича!»

Прилетели птички во чисто полё,

150. Где отдыхал Добрыня Никитич;

И стали они Добрынюшки сказывати,

Что идёт замуж Настасья Никулишна

Не за князя, не за бояра,

А за смелого за Олёшу за Поповича.

155. Розбудилса тут Добрынюшка от крепкого сна,

Сел он на своёго добра коня,

И поехал он да к родной мамушке.

Его мамушка крепко заперласе.

Отпираёт он да широки ворота.

160. Заезжаёт он да во широкой двор,

Заходит он да к родной матушке,

Росказываетца он да родной мамушке.

Матушка да не верит ему:

«Мой-то сыночок во чистом поле лёжит,

165. Сквозь белоё тело трава проросла,

Ясныя очи птицами выклёваны!

У моёго-то Добрынюшки сапошки сафьяновыя,

А одежда-та новая;

У моёго-то Добрынюшки под правой пазухой

170. есь родимоё пятнышко!»

Розорвал тут Добрынюшка одежду перед матушкой

И показываёт ей и говорит:

«На-ко и смотри, моя родная матушка!»

Признала ёго тут родная матушка

175. и горько заплакала

И начела ему да росказывать.

Тогда Добрынюшка надел на себя одежду скоморошную,

И взял он с собой гусли новыя,

И отправился он ко князю Владимиру,

180. И сказал князю Владимиру:

«Ласковый князь Владимир!

А где-жа нам место скоморошное?»

Тогда ему отвечаёт Владимир-князь:

«Вашо место скоморошное на пече в углу!»

185. Тогда Добрынюшка сел он на печь в угол;

И начал он так играть,

Что все гости задивилися.

Тогда Владимир князь сказал Добрынюшке:

«Выходи-ко ты, да скоморошина!» —

190. И даваёт ему да три места:

Одно-то место рядом с молодой[189] кнегиною,

А друго-то место рядом с самим,

А третьё-то место напротив молодой княгине.

Выбрал себе место Добрыня Никитич

195. Напротив Настасьи Никулишной,

И попросил он у князя у Владимира чару зелена вина.

Подавает ему ласковый князь Владимир чару зелена вина.

Опустил он в ту чару свой злачён перстень,

Подаёт он Настасьи Никулишной,

200. И говорит он ей:

«Если выпьёшь эту чару до дна, то увидаёш добра!

А если не выпьёш, то не увидаёш добра!»

Взела она чару зелена вина,

Выпила она чару зелена вина

205. И увидала в ней да свой злачён перстень.

Она пала в ноги Добрынюшки и сказала ему:

«Ростерзай ты меня да во чистом поле!»

Отвечает Добрынюшка: «Ты совсем мне-ка не виноватая;

Ты моё завещаньё исполнила;

210. Я того буду винить, кто тебя обманил!»

И хотел он Олёшу Поповича

Ростерзать его да во чистом поле.

Вышел из эфтого стола да Илья Муромец,

Захватил он Добрынюшку за руки.

215. Взял Добрынюшка Настасью Никулишну,

И повёл он ей да к родной мамушке.

Родна мамушка гледит на них да любуитьсе.

Пинега

Город Пи́нега стоит на правом берегу р. Пинеги там, где направление ее течения из северо-западного переходит в юго-западное; при тракте из Архангельска в Мезень и на Печору (при желании путешественники могут и не сворачивать с тракта в нее); в Пинеге есть несколько церквей, уездные управления и школы.

Старуха

Старуха 70 лет (как звать ее, я не знаю) — родом из д. Петровой Горы. Она прежде жила кухаркой в Петербурге, а теперь пятый год живет в городе Пинеге. Она пропела мне старину «Братья-разбойники и их сестра», которую слышала в д. Петровой Горе. Так как она редко пела старину, то поэтому немного путает ее. Денег за пение взять она не хотела.

53. Братья-разбойники и их сестра

Да была жила вдовушка богатая,

Богатая вдовушка одинакая.

У той было вдовушки деветь сыновей,

Еще деветь сыновей, одна дочушка.

5. Большо́го-то сына земля взяла;

Второго-то сына вода взяла;

Третьёго-то — да во салдатушки;

Четвёртого-то — во чистом поли,

Во чистом поли да на добром кони.

10. Еще пять-то сыновей да во розбой пошли

Разбойничать да подор[о]жничать.

Еще выдала меня матушка да за поморина[190],

За поморина да за богатого,

За богатого за одинакого.

15. Уж я год с ним жила, любоваласе;

На второй год сына прижила;

На третей-от год да стала плакати,

Стала плакати да звать поморина:

«Ты поедём-ко, поморин, да в гости к матушки!»

20. Они день ехали, да они два ехали,

На третей-от день да приставать стали

Ко бережку да ко крутому.

Не знаю, откуль взялись воры-розбойники;

Убили, убили поморина,

25. Еще малого младенца да в море бросили,

Меня молоду да во полон взяли.

[Стали спрашивать, стали выведывать].

Еще все воры-розбойники спать легли;

Только один-от вор-розбойничок не спит, живёт,

30. Не спит, он живёт, всё выспрашиваёт:

«Ты откуда, откуда, молодушка молоденькая?» —

«Я оттуда, оттуда молодушка молоденькая:

Была жила вдовушка богатая;

У той было у вдовушки деветь сыновей,

35. Деветь сыновей да одну дочушка;

Большого-то сына земля взяла;

Второго-то сына вода [взяла];

Еще-то третьёго-то сына — да во салдатушки;

Четвёртого-то сына — да во чистом поли,

40. Во чистом поли да на добром кони.

Еще пять-то сыновей да во розбой пошли». —

«Вы ставайте вы-тко, да родны братьица:

Убили, убили да зятя милого,

Любезного племянника да [в] морё бросили,

45. Родну-то сестрицу да во полон взяли!»

Пильегоры

Деревня Пи́льегоры стоит на левом берегу р. Пинеги, на тракте.

Лобанов Артемий Иванович

Артемий Иванович Лобанов — старик 72—73 лет, имеет шесть сыновей, из коих пять взрослых, и четыре дочери (кроме того, у него умерло пять дочерей). Две дочери выданы замуж. Раньше он был волостным старшиной. Занимался и занимается он крестьянством и извозом. До появления железной дороги он 25 раз ездил в Петербург с товарами, беря с пуда по 2 или 1 ½ рубля. Теперь он участвует в содержании почтовой и земской пильегорских станций. Он пропел мне две старины. Сначала он пропел старину «Чурило и сестра Бродовичей», которую он выучил в молодости от своей бабушки Марьи. Затем он пропел и вторую старину «Мать князя Михайла губит его жену», которую знала также и его жена, но не решалась сама петь, хотя и подсказывала мужу во время пения. Из ее подсказываний видно, что ее варьянт другого типа, чем тот, который пропел ее муж, так как в нем мать князя Михайла, чтобы выжечь младенца, нажигает железный прут и им приводит в исполнение свое намерение. Первую старину он скорее произносил речитативом, чем пел: пел протяжно он только конец каждого стиха. — Я записал у него напев первой его старины, а напев ко второй его старине я записал у его жены.

54. Чурило и сестра Бродовичей

(См. напев № 15)

Был собран почестён пир[191].

Все на пиру да пьяны-веселы;

И все на пиру да приросхвастались:

Иной-от хвастат молодой жоной,

5. Иной-от хвастат золотой казной,

Иной-от хвастат своим добрым конём.

Росхвасталиса братья Петровици,

Петровици сами Бродовици;

Росхвастались они своей родной сестрой,

10. Родной сестрой Олёнушкой:

«Нет ей не лучше, не краше на сей земли,

Нехто у ей не видал бела лица,

Сидит она да во высоком тереми!»

Выставал Чюрило сын Плёнкович,

15. Выставал он с дубовой скамьи,

Кланелсе он да на все стороны:

«Не хвастайте, братья Петровици,

Петровици сами Бродовици:

Видал я вашу родну сёстру,

20. Родну сёстру вашу Олёнушку;

Седит она да во высоком тереми,

В единой рубашке, без поеса,

В единых чулочках, без чоботов».

Тут-то братьицам да за беду пришло,

25. За беду пришло да за великую:

«Повезём мы ей да во чисто полё,

Отсекём да буйну голову!» —

«Не возите вы, братьица Петровици;

Возьмите-тко вы сто рублей». —

30. «Не надо нам да сто рублей;

Повезём мы да во чисто полё,

Отсекём да буйну голову!» —

«Нате-тко вы, братьица, другое сто;

Не возите во чисто полё,

35. Не рубите буйной го́ловы». —

«Не надо нам другое сто;

Повезём во чисто полё,

Отсекём мы буйну голову!» —

«Нате-тко вы, братьица, третёе сто;

40. Не возите во чисто полё,

Не рубите да буйной головы!..»

Тут-то братьица согласилисе,

Сестрицу продали да за три сотенки.

55. Мать князя Михайла губит его жену

(См. напев № 17, петый женой Артемия Марьей Ефимовной)

Как поехал князь Михайла

Во грозную царскую службу,

Оставлял свою кнегину да свою Катерину

Своей матушки родимой:

5. «Уж ты пой-корми мою кнегину

Дорогим белым хлебом;

Пой, мати, кнегину да медами-сахарами!»

Не успел князь Михайла съехать,

Его мамушка родная парну баенку топила —

10. Без жару и без пару,

Без теплой водицы, без холодной ключевицы.

Его молода кнегина не горда и не спесива,

В парну баенку ходила.

Его мамушка родная

15. Клала кнегину в белодубову колоду,

Клала кнегине горечий камень на утробу,

Выжигала она младеня из утробы.

Клала она кнегину в смоляную бочку,

Наколачивала она трое обручёв железных,

20. Бросала она бочку во синё морё Хвалынско[192].

Поехал князь Михайла во домашнюю сторонку.

Доброй конь его подпнулса,

Пухова шляпа свалилась,

Востра сабля переломилась.

25. «Видно, в доме нездорово:

Либо матушка хвараёт,

Либо молода кнегина».

Приехал князь Михайло,

Свою маменьку спрошаёт:

30. «Где моя кнегина?»

Его маменька посказала:

«Твоя молода кнегина горда и спесива,

У суседа на беседы».

Бросалса князь Михайло к суседам на беседу.

35. Суседи посказали:

«Твоя маменька родима

Твою кнегину погубила,

Во синё морё спустила!»

Кинался князь Михайла

40. К синю морю Хвалынску,

Три раза перекрестилса

Да в синё морё бросилса.

Его маменька родима

К синему морю приходила,

45. По колен в грязи бродила:

«Уж я тяжко согрешила,

Три души я погубила:

Перву душу безповинну,

Втору душу безымянну,

50. Третю душу понапрасно».

Три раза перекрестилась

52. И сама в море бросилась.

Лобанова Марья Ефимовна

Марья Ефимовна Лоба́нова (девичья фамилия ее — Пашкова) — жена Артемия Лобанова, старуха 53 лет, родом из д. Почезерья. Она пропела мне старину «Козарин». Она выучила ее в молодости. Ее сестра Надежда Ефимовна Буторина, живущая в д. Усть-Поче, знает, по ее словам, много старин; но, во время моего первого проезда через д. Усть-Почу, ее там не было: она была в г. Архангельске. — У Лобановой я записал напев к ее старине и ко второй старине, пропетой ее мужем.

56. Козарин

(См. напев № 16)

Во Флоринском славном новом городи

У купца Петра, гостя богатого,

Народилосе цадышко малёшенько,

Всё малёшенько да всё глупёшенько.

5. Ему дали имецко Козарино,

По отецесьви да всё Петровицом.

На роду Козарина испортили:

Его род-племя́ да не в любви держал,

Отец-матушка да ненавидели.

10. Держали Козарина до трёх годов, —

Отвезли Козарина в цисто полё

Да во то роздольицо широкоё.

Дали Козарину коня белого,

Дали Козарину ружьё востроё,

15. Дали Козарину пулю быструю,

Дали Козарину саблю вострую.

Ездил Козарин ровно двадцеть лет;

Не видал Козарин он ни коннего,

Он не коннего, не пешаго;

20. Увидал Козарин церна ворона,

Церна ворона да вороневицна:

Церной-от ворон да на дубу сидел.

Церна ворона он подстрелить хотел;

Зарежал Козарин ружьё востроё,

25. Ружьё востроё да пулю быструю.

Церной-от воро́н да слово про́молви́л:

«Не стрелей меня да цернаго ворона,

Не рони перья да по цисту полю,

Не пусти крови да по сыру дубу!

30. Я скажу тебе да три словецушка:

Поезжай, Козарин, по цисту полю,

По тому роздольицу широкому;

Во цистом поли да три шатра стоит,

Три шатра стоит белы поло́тняны;

35. Как во тех шатрах живёт три тотарина,

Три тотарина да три поганыя,

Три поганыя да три неверные;

У их унесёна да красна девиця,

Красна девиця, бела лебёдушка!»

40. Поехал Козарин по цисту полю,

По тому роздольицу широкому;

Не доехавши, да стал выслушивать,

Стал выслушивать да стал выведывать.

Цесала девица буйну голову,

45. Плела девица трубцату́ косу,

’на косы сама да приговариват:

«Ты коса моя да коса русая!

Когда я была девка малёшенькой, —

Мыла меня маменька в баенки,

50. Да цесала маменька буйну голову,

Да плела маменька трубцату косу,

’на сама косы да приговариват:

“Ты коса, коса-ль да девья русая!

Ты кому, коса девья, достанишьсе?

55. Ты кнезьям ли ты, да боярам ли ты?

Ты какому купцю-гостю торговому?”

Доставалась, коса да моя русая,

Трем (так) тотаринам да трем (так) поганыем!»

Сам большой тотарин девку утешал:

60. «Ты не плаць, не плаць, да красна девица,

Не рыдай, наша бела лебёдушка:

Я возьму тебя да за больша сына —

Уж ты будёш у меня больша́ невестушка,

Станёш клюцницей, станёш замоцницей!»

65. ’на того девица не послушала:

Плацет девица, как река тецёт;

Возрыдат красавица, как руцьи бежат.

Да середней тотарин девку утешал:

«Ты не плаць, не плаць, да красна девиця,

70. Не рыдай, наша бела лебёдушка:

Я возьму тебя да за середьнёго сына —

Уж ты будёшь у меня середня невестушка;

Я насыплю те да куцю золота,

Я другу насыплю циста серебра,

75. Я третью́ насыплю скачна же́мцюжка!»

Да того девиця не послушала:

Плацё девица пуще старого,

Возрыдат красавица пуще прежного.

Да меньшой тотарин девку утешал:

80. «Ты не плаць, не плаць, да красна девица,

Не рыдай, наша бела́ лебёдушка:

Я возьму тебя да за себя́ замуж,

Уж ты будёш у меня меньша́ неве́стушка;

У мня есь сабля да необновлена —

85. Я о твою шею да обновлю́ саблю́!»

Ище тут Козарину за беду́ стало

Да Петровицю за великую.

Да ехал Козарин во бело́й шатёр:

Он перво́го тотарина конём стоптал,

90. Другого тотарина сабле́й ссади́л,

Он третьёго тотарина мецём сказни́л.

Он брал девицю за праву руку,

Он повёл девицю из бела шатра,

Он садил девицю на добра́ коня.

95. Ён подъехал немношко, сам малёхонько, —

Он стал у девици стал выспрашивать,

Стал выспрашивать да стал выведывать:

«Ты отколь, девиця? Отколь, красная?

Ты с каки́х земле́й да с каких го́родов?

100. Ты како́го отця да какой матери?!»

Отвецяла ему да красна девиця:

«Уж я с тех землей да с тех городов,

Уж я города да я Фралынского;

Я отця Петра, купця богатого,

105. Уж я маменьки Катерины я Ивановной[193]». —

«Уж ты ой, девиця-душа красная, —

Мне родна сестра да родна сестрица!» —

«Ты брателко да ты родимой мой!

Ты какой судьбо́й зашёл, зае́хавши?» —

110. «Я уж той судьбо́й да и той ро́диной.

На роду меня да всё испортили:

Миня́ род-племя́ да не в любви держал,

Отець-матушка да ненавидели.

Только доро́стили меня до трёх годов, —

115. Они да́ли мне да ко́ня бе́лого,

Они да́ли мне оружьё востроё,

Они дали мне да пулю быструю,

Они дали мне да саблю вострую.

Уж я ездил-то да по цисту́ полю,

120. Ездил я да ровно двадцэть лет;

Некого я не видил во цистом по́люшки,

Увидал только да це́рна во́рона:

Цорной ворон-он да на дубу сидел.

Церна ворона я подстрелить хотел;

125. Церной ворон-он слово промолвил:

“Не стрели меня да церного во́рона,

Не рони перья да по цисту полю,

Не пусти крови да по сыру дубу!

Я скажу тибе́ (так) да три слове́цушка:

130. Поезжай, Козарин, по цисту полю;

Во цистом поли да три шатра стоит,

Три шатра стоит белы поло́тняны;

Во тех шатрах живёт три тотарина,

Три тотарина да три поганые,

135. Три поганые да три неверные;

У их-то есь да красна девица!”

Поехал я да по цисту полю;

Не доехавши, да стал послушивать,

Стал послушивать да стал выведывать.

140. Цесала ты да буйну голову,

Заплетала ты да русу косоньку,

<О>на сама косы да приговариват[194]:

“Когда я была девка малёшенька, —

Мыла меня маменька в баенки,

145. Да плела маменька трубцату косу,

Она сама косы да приговаривала:

“Ты коса, коса да девья русая!

Ты кому, коса, доста́нишьсе?

Ты князьям ли, ты да боярам ли?

150. Ты каким купцам-гостям торговыем?”

Доставалась, моя да коса русая,

Трем тотарином да трем пога́ныем,

Трем поганыем да трём неверныем!”

Большой тотарин девку утешал:

155. “Ты не плаць, не плаць, да красна девиця,

Не рыдай, наша бела лебёдушка:

Я возьму тебя да за больша сына —

Уж ты будёш у меня больша невестушка,

Станёш клюцницей, станёш замоцницей!”

160. Того девица не послушала:

Плаце девиця, как река тецёт,

Возрыдат красавица, как руцьи бежат.

Середней татарин девку у́тешал:

“Ты не плаць, не плаць, да красна девиця,

165. Не рыдай, наша бела лебёдушка:

Я возьму тебя да за сере́днего сынка —

Уж ты будёш у меня середня невестушка,

Я насыплю тибя (так) да куцю золота,

Я другу насыплю циста серебра,

170. Третью насыплю скацна жемцюга!”

Того девиця не послушала:

Плаце девица пуще старого,

Возрыдат красавица пуще прежного.

Да меньшо́й татарин девку у́тешал:

175. Ты не плаць, не плаць, да красна девица,

Не рыдай, наша бела лебёдушка:

Я возьму тебя да за себя замуж,

Уж ты будёш у меня меньша́ невестушка;

У мня есь сабля да необновлена,

180. О твою шею́ да обновлю саблю́!”

Ище тут мине за беду стало;

Я заехавши да во белой шатёр,

Я перво́го татарина конём стоптал,

Другого татарина сабле́й ссабли́л,

185. Я третьёго татарина мечём сказнил;

Уж я взял девицу за белы руки,

Я повёл девицю из бела шатра,

Садил девицю на бела коня,

Я повёз девицю к о́[т]цю, к матушки;

190. Сам у ей да стал выспрашивать,

Стал выспрашивать да стал выведывать:

“Ты отколь, девица? Отколь, красная?

Ты с каких землей да с каких го́родов?

Ты какого о[т]ця да какой матери?” —

195. “Я из города да я Фралынскаго,

Я отця купця Петра богатого,

Уж я маменьки Катерины я Ивановной”».

До сво́ёго города не доехали, —

Он снимал девицу со бела коня,

200. Целовал девицю в сахарны уста;

Они тут с девицей роспрощалисе.

Она просила его, плакала:

«Ко своёму-то отцю, ко своей маменьки,

На свою [она][195] на родиму сторону

205. Ты поедём со мной, да родной бра́тёлко!»

Родной братёлко да слово промолвил:

«Они одныжды меня отстудили;

Я не еду с тобой, да родна сестрица!»

Розосталисе да с родной сестрицей.

210. Она пришла домой да росказаласе:

«Меня унесли да три тотарина,

Три тотарина да три поганые;

От тотар меня да он изба[ви]л он веть,

Меня привёз домой — да родной братёлко;

215. Я звала́, звала́ да зва́ла-плакала, —

Он домой со мной да не поехал веть,

Воротилса он веть да во цисто полё!»

Почезерье

Дер. Почезе́рье стоит на левом берегу р. Пинеги, на тракте, и состоит из двух отдельных околков: Верхнего и Нижнего.

Пашкова Марья Петровна

Марья Петровна Пашко́ва — крестьянка 37 лет, жена крестьянина Лавра Пантелеевича Пашкова, церковного старосты. Она 17 лет замужем и имеет 7 детей: 4 сыновей и 3 дочери. Это — умная и не трусливая женщина. Довольная моей платой за пение, она сама однажды пришла сказать мне, что знает еще старины. Она пропела мне восемь старин; 25 июня: 1) «Братья-разбойники и их сестра», 2) «Сын Стеньки Разина в темнице и взятие Стенькой Астрахани», 3) «Кострюк», 4) «Козарин», 5) «Цюрильё-игуменьё» и 6) начало старины «Князь Дмитрий и его невеста Домна»; 26-го — конец шестой старины; 27-го: 7) «Дунай сватает невесту кн. Владимиру» (отрывок) и 8) «Мать князя Михайла губит его жену». Она знает название «старина» и называла таким именем на мои вопросы «Братья-разбойники и их сестра» и «Цюрильё-игуменьё». Жонкой она не пела, так как петь запрещал «дедко», пела же девицей, в особенности про Кострюка, про которого пела «матушка». Выучила она «Братья-разбойники и их сестра» от жены Андрея Глухарева (едва ли правда, ср. № 39), про Дуная от соседки старухи, певшей и рассказывавшей стихи, а остальное от свекра и свекрови. Она умела еще читать скороговоркой про дурня: «По́шёл дурень, по́шёл барин (или валень)», и знала духовный стих об Алексее и тюремную песню, но я этого не записывал. — Я записал у нее напевы к ее №№ 58—64, а у ее мужа еще напев к ее № 61.

57. Братья-разбойники и их сестра

Как у вдовушки да у молодушки

Было деветь сынков, десята дочушка.

Она выдана за торговщичка.

Они год жили, они другой жили;

5. Они прижили себе мальчика.

Захотелось ей да к ро́дной маменьки.

Сели в лодочку да на серёдочку;

Они год ехали — не доехали;

На другой-от год да доежжать стали;

10. На третей-от год да приставать стали.

Набежало тут деветь розбойников:

Убили у ей мужа-торговщицка,

Они мальчика да в морё бросили,

14. Молоду́ молодушку в полон взяли.

58. Сын Стеньки Разина в темнице и взятие Стенькой Астрахани

(См. напев № 18)

Откуль взялса-проявилса незнамой целовек.

Он цастым-цасто по городу похаживает.

Церноплисовой кафтан да за един рукав таскал;

Сорывань[с]кой кушачок да в его белых руках,

5. Церна шляпа с брусаментом на его желтых кудрях.

Он а [он] шефам-офицерам не кланеитсе;

Востраканьскому губернатору целом он не отдаёт,

Он целом не отдаёт да всё под суд его нейдёт.

Взяли-брали молотьця да на царевы кабаки;

10. Становили молотьця да против белого крыльця,

Против белого крыльця, пром[196] губернацкаго лиця.

Стал губернатор выспрашивати,

Стал выспрашивати да стал выведывати:

«Ты скажи, скажи, детинушка, незнамой целовек;

15. Уж ты со Дону казак или казацькой сын?

Ты казанец, ли рязанец, али вастроканец?..»

Как ответ дёржит детинушка, незнамой целовек:

«Я не со Дону́ казак да не козацькой сын,

Не казанец, не резанец, я не вастроканец, —

20. Я со Ка́мы со реки да Сеньки Разина сын;

Мой-от батюшка хотел да к тобе в гости побывать, —

Ты умей его встрецять да умей цёстовати,

Умей цостовати да умей подчовати!»

Посадили молотця в белокамянны тюрьмы...

25. Що со Ка́мы со реки да со самой горьней стороны

Тут и был-выплывал воров[с]кой атаман,

Воро<в>ськой атаман да Сенька Разин сам.

Он спрогов[ор]ил-спромолвил да ка[к] в трубу струбил:

«Ишше што мне, ребятушка, тошным мне тошно,

30. Мне тошны́м-тошно́ да пособить не́мошно?..

Зацерпните-тко воды да со правой стороны,

Вы подайте-тко мне воды да из правой из руки:

Верно, верно, да мой сыноцек во неволюшки сидит,

Во неволюшки сидит да в белокаменной тюрьмы;

35. Уж вы гряньте-тко, ребята, да вниз по Ка́мы по реки,

Вниз по Камы по реки да к белокаменной тюрьмы́;

Белокаменну тюрьму да всю по камню розберу,

С востроканьского губернатора с жива́ кожу сдеру́!»

Ище́ грянули ребята да вниз да по Камы по реки,

40. Вниз по Камы по реки да к белокаменно́й тюрьмы́.

Белокаменну тюрьму да всю по камню розобрал,

42. С востроканского губернатора с жива́ кожу сдирал.

59. Кострюк

(См. напев № 19)

Поизволил тут царь-государь,

Поизволил Иван Васильевиц

Да поизволил жонитисе, —

Да не у нас, не у нас на Руси

5. Да не у нас в каменной Москвы:

У Ко́стрюка в Большой Орды,

У Кострюка сына Демрюковиця

На его да родной сёстры

Да на Марьи Демрюковны.

10. Да собиралса ка[к] царь,

Да царь Иван Васильевиц,

Он со всем цесным поездом;

Он оттуль и поход уцинил

Да он за полё цистоё,

15. Да он за морё синёё,

Да он за реки быстрые.

Ишше здраво стал царь

Государь у Кострюка,

У Кострюка в Большой Орды,

20. У Кострюка сына Демрюковиця

Да за столы да за дубовые,

Да що за есвы сахарные,

Да за напитоцки стоялые.

Да пировал-жыровал государь,

25. Царь Иван Васильевиц.

Кострюк поскакиваё (так),

Кострюк поплясываё.

Он тому не ослушён был:

Выводил Кострюк сёстру

30. Еще Марью Демрюковну

Да за нашого правителя царя,

Да за Ивана Васильевиця.

Пировал-жыровал государь,

Царь Иван Васильевиц.

35. Он оттуль и поход уцинил

Он и за реки быстрыя,

Да он за морё синёё,

Що за полё чистоё.

Да ешше́ здраво стал царь

40. Государь Иван Васильевиць

Во своей каменной Москвы,

Да он во церквы собо́рные,

Да ко мана́стырям церковныем.

Они венцями повенцялисе,

45. Оне персня́ми поменя́лисе.

Еще здраво стал государь

За столы за дубовые,

Он за есвы сахарные,

За напитоцки стоялые.

50. Пировал-жыровал государь,

Царь Иван Васильевиць.

Кострюк поскакиваё,

Кострюк поплясываё —

Кострюк церес стол скоцил,

55. Кострюк питьё сплеска́л,

Кострюк борьця наживат:

«У вас есь ли в каменной Москвы,

У вас есь ли таковы борьци

Со мной поборотисе,

60. С Кострюком поводитисе

Да ис дани, ис пошлины,

Ис накладу великого?»

Испроговорил царь государь,

Царь Иван Василь[е]виць:

65. «Уж ты ой еси дядюшка

Да Микита Родомановиц!

Уж ты выйди-тко на улоньку

Да на крылецушко красноё;

Заиграй в золотую трубу,

70. Щобы цюли за Москвой за рекой,

Там уцюли три братёлка,

Первой-от как брат Мишенька,

Другой-от брат Гришенька,

Ешше́ третей-от брат Васенька,

75. Да ише́ Вася-то был хроменькой!»

Да как пошёл, пошёл тут дядя его

Да Микита Родомановиц;

Да он вышел на улоньку

да на крылецушко красноё;

80. Да заиграл он в золотую трубу.

Да там уцюли за Москвой за рекой,

Там уцюли три братёлка:

Да первой-от брат Мишенька,

Да второй-от брат Гришенька,

85. Да третий брат Васенька.

Воспроговорил Мишенька:

«Да мне не с кем боротисе!»

Воспроговорил Гришенька:

«Да мне не с кем рук помарать!»

90. Вася-то был хроминькой, —

Да он стал с им боротисе,

Да он стал с им водитисе.

Да Кострюк потряхиваё,

Кострюк побрасываё —

95. До земли не допускиваё.

Ишше Вася-то был хроминькой:

Он на ношку справилсе,

Он за лапо́тьё*[197] зграбилсе,

Он прирвал лапо́тьё всё —

100. На руках он потрехиваёт,

До земли он не допускиваё.

Тут удумали: Кострюк-Демрюк, —

И[но] Марфа Демрюковна[198]...

Она тут заклиналасе,

105. Она тут проклиналасе:

«Не дай, Бог, бывати здесь

Да у вас в каменной Москвы

Да не де́тям да не вну́цятам,

109. Да не вну́цятам да не па́внуцятам!»

60. Козарин

(См. напев № 20)

Во городи да во Цернигови

У того купця Петра богатого

Уродилось чадышко малешенько,

Малешенько цадо глупешенько.

5. Именём дали его Козарином,

По отецесьви его Петровичем.

На роду Козарина испортили,

На роду Петровиця попортили:

Его род-племя́ да не в любви́ дёржа́т,

10. Отець-матушка да ненавидели.

Они спущали его да во цисто полё,

Во то роздольицё широкоё.

Не видал Козарин он не старого,

Он не старого да всё не малого;

15. Увидал Козарин церна ворона,

Церна ворона да вороновицна.

Он хочёт ворона конём стоптать,

Конём стоптать, его коп[ь]ём сколоть.

Как спровешцился церной-от ворон руським голосом:

20. «Уж ты ой еси, Козарин! Да не коли меня;

Я скажу тобе да таку вестоцку:

Поежжай, Козарин, по цисту полю,

По тому роздольицу широкому;

Там есь стоит три шатра белополотняны;

25. Там есь-живёт да три тотарина,

Три тотарина да три проклятыя;

Они муцат девицу да душу красную!»

Да тому Козарин не ослушён был,

Поежжал Козарин по цисту полю,

30. Доежжал Козарин до шатров белополотняных.

Он стал Козарин он стал выслушивать,

Он стал выслушивать да выведывать.

Цёшот девиця да буйну голову,

Да уплетат девиця трубцяту косу,

35. Она сама косы да приговариват:

«Ты приро́дна моя трубцята коса!

Да ты досталасе, моя ко́сонька,

Ты не за князья, не за боярина,

Ты не за купця-гостя торгового;

40. Да ты досталасе, да моя косонька,

Трём тотаринам да трём проклятыем!»

Как первой тотарин утеша́л девку:

«Ты не плаць, девиця-душа красная,

Не рыдай, моя да полоненная:

45. Я возьму тобя да за больша сына, —

Уж ты будёш у меня больша невестушка,

Да я насыплю тобе куцу золота,

Да я другу-ту куцу циста серебра!»

Как другой тотарин утешал девку:

50. «Ты не плаць, девиця-душа красная,

Да не рыдай, да моя полоне́нная:

Я возьму тобя да за меньша́ сына —

Я насыплю тобе две куци золота,

Я друга́ две куци циста серебра,

55. Я третья́ две куци скатного же́мцугу!»

Да тут плацё девиця пуще старого,

И рыдат девиця пуще прежного.

И как третей тотарин утешал девку:

«Ты не плаць, девиця-душа красная,

60. И не рыдай, моя да полоне́нная:

Я возьму тобя да за собя замуж —

Я по плец ссеку да буйну голову,

Розмецю косьё да по цисту полю!»

Тут плацё девиця пуще старого,

65. Да рыдать девиця пуще прежного.

И тому Козарин не ослушён был,

Роздергал шатры белополо́тняны,

Заходил Козарин во тот бел шатёр:

Он перва татарина конём стоптал,

70. Он друга тотарина копьём сколол,

Он третья́ тотарина под мець склонил.

«Ты садись, девиця, на добра коня!»

И тут садилась девиця на добра коня.

Поежжал Козарин по цисту полю;

75. Он стал у ей да всё выспрашивать,

Стал выспрашивать да стал выведывать:

«Ты кое́й земли да кое́й отцины?

Коего го́рода, отця-матери?» —

«Я из города да ис Цернигова:

80. От того купця Петра богатого

Уродилось цадышко малешенько

Да малешенько цадо глупешенько;

Именём дали его Козарином,

По отечесьви да всё Петровицёмь[199];

85. Его род-племя да не в любви дёржа,

Отець-матушка да ненавидели:

Спущали его да в цисто полё,

Що во то роздольицё широкоё;

Ишше я о ём да стосковаласе

90. Да искать пошла да заблудиласе!» —

«Сылеза́й, сестриця, со добра коня!»

Они кланелись да во резвы ноги,

Целовалисе в уста сахарные.

Называл он ей своей родной сестрой:

95. «Ты садись, сестриця, на добра коня,

96. Я свезу тобя да к отцю, к матери!»

61. Цюрильё-игуменьё

(См. напев № 21 и № 25)

У цюдного креста у Благовещенья

Не было попа да всё не дьякона,

Не было большого да запевателя;

Было сорок девиць да со девицею,

5. Было сорок робиць да со робицею;

Тут было-жыло Цюрильё-игуменьё.

Здумали девици к обедни ходить,

Здумали девици молебны служить.

Да на правом-то на крылосе Василей-от поёт,

10. Да на левом-то на крылосе Снафидушка поёт.

Тут Василий поёт: «...да подай, Боже»;

Да Снафида поёт: «...да подай [поди?] всё сюды,

Я тобя не вижу — жыть, ни быть не могу!»

Тут Василий со Снафидушкой смигалисе,

15. Злаценым перснём да поменялисе.

Тут уцюл-то Цюрильё-игуменьё:

«Уж вы сорок девиць да со девицею,

Уж вы сорок стариць да со старицею!

Уж вы дайте-тко Снафиды да несушёной ржи молоть;

20. Ешше пусть-то Снафидушка утешитьсе,

Ешше пусть наша Давыдьёвна утрыщетьсе[200]!..»

Воспрогов[ор]ил Василий Романовиць:

«Уж вы сорок девиць да со девицею,

Уж вы сорок стариць да со старицею!

25. Уж вы дайте-тко Снафиды звонцаты гусли играть;

Ишше пусть моя Снафидушка утешитьсе,

Да ишше пусть моя Давыдьёвна уне́житьсе!»

Тут уцюль Цюрильё да егуменьё;

Он пошёл ко змеи да к серопегое:

30. «Змея, ты змея да серопегая!

Ус[ж] ты дай мне-ка зельиця лютого,

Лютого зельиця розлю́цьнёго

Розлуцить мне Василия Романовиця

Що со младой со Снафидушкой со Давыдьёвной!»

35. Наливаёт-то Цюрыльё-егуменьё,

Наливаёт стокан зельиця лютого;

Он да подаваёт Снафидушки Давыдьёвной:

«Ты прими, Снафидушка Давыдьёвна,

Уж ты нашого пивьця да маластырьского, —

40. Нашо-то пивьцё да на просы́пку лехко!»

Спроговорит Снафидушка Давидьёвна:

«Уши-ти выше не живут головы,

Жононьки больше не живут мужовьей!»

Подаваёт-то Цюрильё-егуменьё,

45. Он да подаваёт Василью Романовицю:

«Да ты прими, Василий Романовиць,

Ишше нашого пивьця да маластырьского, —

З нашого пивьця да не болит голова,

Нашо-то пивьцё да на просыпку легко!»

50. Принимаёт Василий правой рукой,

Выпиваёт-то Романовиць едны́м духом:

У Василья резвы ноги подломилисе,

У Василья белы руки опустилисе,

У Василья голова с плець покатиласе...

55. Подаваёт-то Цюрильё-то егуменьё,

Подаваёт-то Снафидушки Давидьёвной:

«Ты прими, прими, Снафидушка Давидьёвна,

Уж ты нашого пивьця да маластырьского, —

С нашого пивьця да не болит голова,

60. Нашо-то пивьцё да на просыпку легко!»

Принимаёт Снафида правой рукой,

Выпиваёт-то Давыдьёвна едным духом:

У Снафиды резвы ноги да подломилисе,

Да у Снафиды белы руки опустилисе,

65. У Снафиды голова с плець покатиласе.

Тут-то Цюрильё испужалосе...

Всё да на Васильевой могилы, на Снафидиной

Выростало два деревьця кудрявые;

Они вме́стях кореньицем сросталисе,

70. Да они вме́стях вершиноцькой свивалисе.

Да тут народ, все люди здивовалисе.

Тут уцюл Цюрильё-егуменьё.

Он пошёл-то ко старьцю в келейку:

«Уш ты старець, ты старець в келейки!

75. Що же тако цюдо цюдилосе?

На Васильёвой могилы, на Снафидиной

Да выростало два деревьця кудрявыя;

Они вме́стях кореньицём сросталисе,

Они вме́стях верьшиноцькой свивалисе». —

80. «Стань-ко, Цюрильё, на праву да на ногу,

Посмотри-тко ты, егуменьё, на леву на руку;

Що на руки у тебя потписаноё,

Що на левой да напецятаноё?»

Стал-то Цюрильё на праву на ногу,

85. Посмотрел тут егуменьё на леву на руку:

«То на руки у меня потписаноё:

“Василей со Снафидой в пресветлом раю!”» —

«Уж ты стань-ко, Цюрильё, на леву на ногу,

Посмотри-тко ты, егуменьё, на праву на руку;

90. Що на руки у тя (так) написаноё,

Що на право́й да напецятаноё?»

Стал тут Цюрильё на леву на ногу,

Посмотрел тут егуменьё на праву на руку:

«То на руки у мня написаноё:

95. “Да Цюрильё-егуменьё — да в кромешной в ад!”»

62. Князь Дмитрий и его невеста Домна

(См. напев № 22)

Пошёл, пошёл Митрей-князь,

Пошёл, пошёл Михайловиць

Да он ко ранной ко заутрени

Да ко воскрёсной ко обедёнки.

5. Увидала его Домнушка

Да Домна Фалилеёвна.

Воспроговорит Домнушка

Да Домна Фалилеёвна:

«Да у Митрея походоцька

10. Да тура-та боярьского,

Да у Митрея пошапоцька

Да совы заонеською,

Голова-то у его да как пивной котёл,

Глазища у его да как пивной ковшин,

15. Да руцища у его да как граблища,

Да ножища у его да как кицижища*!..»

Услыхал тут Митрей-князь,

Да услышел Михайловиць;

Да пр[и]шёл, пришёл Митрей-князь,

20. Да пришёл, пришёл Михайловиць

Он от ранной от заутрени

Да от воскрёсной от обедёнки,

Да посылаёт-то Митрей-князь,

Посылаёт он за Домнушкой,

25. Посылаёт он за Фалилеёвной:

«Ты сходи-тко, сходи, слуга, за Домнушкой, —

Созовите-тко Домну на суботоцьку,

На хо́рошо на прекрасно на игрищицё!»

Да как пришёл посол за Домнушкой,

30. За Домной Фалелеёвной:

«Ты поди, поди, Домна, да на суботоцьку;

Ты поди, Фалелеёвна, на игрищицё к нам».

Как воспроговорит Домнушка

Да Домна Фалелеёвна:

35. «Уж ты врёш, врёш, обманываёш;

Ты не всю правду сказываш!»

Как пришёл посол от Домнушки

да от Домны Фалелеёвны:

«Да нейдёт, нейдёт Домнушка к нам,

40. Да нейдёт Фалелеёвна к нам».

Да посылаёт-то Митрей-князь,

Да посылаёт-то Михайловиць,

Посылаёт он другой посол,

Он другой посол да за Домнушкой

45. Да за Домной Фалилеёвной.

Да как пришёл посол за Домнушкой,

За Домной Фалилеёвной:

«Ты поди, поди, Домнушка, к нам,

Ты поди-тко, Фалилеёвна, к нам, —

50. У нас Митрея дома нет,

У нас Михайловиця дома нет!»

Как спроговорит Домнушка,

Да отвецяё Фалелеёвна:

«Ты врёш, врёш, обманываш;

55. Ты не всю правду сказываш!

У вас Митрей-князь за столом стоит,

У вас Михайловиць за дубовым, —

Нейдёт, нейдёт Домнушка к вам,

Тут нейдёт Фалелеёвна к вам!»

60. Как пошёл-от посол от Домнушки,

от Домны Фалелеёвны:

«Да нейдёт, нейдёт Домнушка к вам,

Да нейдёт Фалелеёвна к вам».

Посылаёт Митрей-князь

65. Он трете́й посол за Домнушкой,

Посылаёт свою маменьку.

Да как пошла его маменька,

Пошла, пошла за Домнушкой:

«Да ты поди, поди, Домнушка, к нам,

70. Ты поди, Фалелеёвна, к нам,

Поди к нам на суботоцьку, —

У нас Митрея дома нет,

У нас Михайловиця дома нет!»

Воспроговорит Домнушка

75. Да Домна Фалелеёвна:

«Да уш ты врёш, врёш, обманываш;

Ты не всю правду сказываш!

У вас Митрей за столом стоит,

У вас Михайловиць за ду́бовым».

80. Воспроговорит ей Домны маменька:

«Ты сряжайсе-тко, Домнушка, Домна Фалелеёвна,

Ты сряжайсе, Домнушка, на суботоцьку,

На хо́рошо на прекрасно игрищицьё;

Ты бери-тко с собой, Домнушка

85. Да Домна Фалелеёвна,

Ты бери-тко платьё цветноё,

Как перво-то платьё цветноё,

Как друго-то платьё винцяльнёё!»

Тут заплакала Домнушка,

90. Зарыдала Фалелеёвна;

Да сряжалась тут Домнушка,

Да сряжалась Фалелеёвна;

Да брала́, брала́ Домнушка,

Да брала́ Фалилеёвна,

95. Да брала платьё цветноё,

Да друго платьё винцяльнёё,

Она третьё взяла умёршоё.

Да брала наша Домнушка

Два ножа да два булатные

100. Да три свещи́ воскуяровых[201].

Да пошла наша Домнушка,

Тут пошла Фалилеёвна,

Роспростилась с своей маменькой.

Тут зашла наша Домнушка,

105. Да зашла Фалилеёвна,

Зашла на суботоцьку,

На хорошо на игрищицьё.

Да воспроговорил Митрей-князь,

Да воспроговорил Михайловиць:

110. «Уш вы слуги, слуги верные!

Запирайте дверь на́ крюки,

Запирайте ворота на́ замки,

Да не вышла щобы Домнушка,

Тут не вышла Фалилеёвна!»

115. Става́л, става́л Митрей-князь,

Он ставал на резвы ноги;

Наливал стокан Митрей-князь,

Наливал стокан Михайловиць;

Подавал своей Домнушки,

120. Подавал своей Фалелеёвны:

«Ты прими, прими, спесивая,

Ты прими, прими, гордливая,

Да от тура-то боярьского,

Да от совы заонеською,

125. Да ты от кошки ободрастою,

Да от собаки горластою!..»

Да воспроговорит Домнушка

Да Домна Фалелеёвна:

«Ты спусти, спусти, Митрей-князь,

130. Ты спусти, спусти, Михайловиць,

Да ко родителю-батюшку

На цесную на могилушку

Да попросить благословленьиця

У родителя-батюшка!»

135. Воспроговорил Митрей князь:

«Пойди, пойди, Домнушка,

Ты сходи, Фалелеёвна»,

Пошла наша Домнушка,

Да пошла Фалилеёвна

140. На цесну́ на могилоцьку.

Засветила наша Домнушка

Три свещи́ воскуяровых.

Поставила Домнушка два ножа да булатные,

Повалилась наша Домнушка

145. на ножи на булатные,

Да зарезалась Домнушка

Да на цесной на могилушки

148. Да у родителя-батюшка.

63. Дунай сватает невесту кн. Владимиру

(См. напев № 23)

Было во славном во гради во Киеви

У славного у князя у Владимира,

Было пиро́ваньё-столо́ваньё,

Был-от почестён пир.

5. Все на пиру да напивалисе,

Все на цесном да наедалисе;

Все на пиру да приросхвасталисе,

Все на цесном да приросхвасталисе:

Иной-от хвастат полевой слугой,

10. Иной-от хвастат молодой жоной,

Иной-от хвастат золотой казной.

Владимёр-царь по горници похаживат,

Резвыма ногами поступыват,

Сафьяныма башьмацькамы пощалкиват,

15. Он белыма руками розмахиват,

Злаценыма персня́ми пощалкиват:

«Ой еси, калики перехожие![202]

Вы не знаете ли мне обручници,

Вы не знаете ли мне полюбовницы:

20. Щобы стано́м ровна да и лицём гладка,

Щобы было кому поклонитисе,

Было кому да покоритисе,

Было кого́ да кнегино́й назвать?..»

Из места да ис середьного,

25. Ис скамейки да белоду́бовой

Выходил тут Здунай[203] да сын Ивановиць:

«Уж ты ой еси, Владимер-царь!

Уж я знаю тибе обруцьницю,

Уж я знаю тобе полюбовницю;

30. Она стано́м ровна да и лицём гладка, —

Ишше есь кому да покоритисе,

Ишше есь кому да поклонитисе,

Ишше есь кого да кнегино́й назвать!

У короля да у леховиньского[204]

35. Есь у его так две доцери, —

Перву́-ту доцерь Опраксеей зовут,

Втору́-ту доць Параскове́ей зовут.

Опраксея ездит по цисту полю,

По цисту полю да всё широкому;

40. Стреляёт она за три версты,

за три попрыжья* кониныех.

А Параскове́я сидит во светло́й гридни

За трёма замками за крепкима,

За трема за караулами за верныма

45. На той широ́кой ла́вици

Под тем окном кошевцетым*,

Под той околенкой стекольцятой;

У ей белой тафтой лицё завешано,

Щобы́ ея лицё да всё не ско́рбело,

50. Красным солнышком да всё не пе́кало (так)».

Приросхва́стались кали́ки, все пова́лились.

Стал Владимёр-царь поутру ранешенько,

Посылаёт слуг он верныех:

«Уж ты ой еси, Здунинай да сын Ивановиць!

55. Владимёр-царь да к собе требуёт;

Уш ты ой еси, Здунинай да сын Ивановиць!

57. Уж ты цем же ты вцера приросхвасталса?»

Он послал Здуниная доставать Парасковею; тот как-то доставал ее.

(Подробностей сказительница не знала и петь дальше не могла.)

64. Мать князя Михайла губит его жену

(См. напев № 24)

Поехал князь Михайло

Да во цисто полё гуляти.

Да не успел веть князь Михайло

От своего двора отъехать

5. Да ко цисту полю приехать, —

Да его конь-от подопнулсэ,

Да востра сабля переломилась,

Да со кудрей шляпа свалилась.

Он спроговорил князь Михайло:

10. «Верно, есь в доми несцясьё:

Да ле́бы* маменька хвораёт,

Лебы молода жона помираёт».

Да его маменька роди́ма, —

Оцень спесива и гордлива:

15. Да парну баёнку топила.

Парну баёнку топила

Да повела мати кнегину,

Мати кнегину да Катерину

Да в парну баёнку помытьсэ.

20. Що во жаркой парной байны

Да нет не пару, да нет не жару,

Да нет не тёплой-то водици,

Да нет холодной холодници, —

Да только есь сер един горюцей камень.

25. Повалила мати кнегину,

Она кнегину да Катерину,

Повалила ей на поло́цик;

Она клала да на утробу

Да един сер горюцей камень;

30. Да выжигала из утробы

Она маленького младеньця.

Она клала, мати, кнегину

Да всё кнегину да Катерину

Да в белодубову колоду;

35. Да наколацивала да на колоду

Да трои обруци жалезны[205].

Да отвезла мати кнегину

Да всё кнегину да Катерину

Да во синё морё Валыньско...

40. Тут веть едет князь Михайло.

Да не успел князь Михайло

Ко своему двору приехать, —

Да его маменька родима

Да на крылецько выходила,

45. Она с Михайлом рець говорила:

«Твоя кнегина да Катерина

Оцень спесива и гордлива:

Да спит во горьницях высоких

Да на прылавоцьках широких,

50. Да на перинах на пуховых,

На подушках на шолко́вых!»

Тут не успел князь Михайло

Со своего коня скоцити

Да он на прекрасно да крылецько, —

55. Да он по новым сеням бежал

Он во горьници высоки

Да на прылавици широки,

Да на перины на пуховы,

Да на подушоцьки шолковы —

60. Не нашол своей кнегины

Да он кнегины да Катерины.

Да он голосом заплакал:

«Да уш ты маменька родима!

Ты куда же, мати, девала

65. Мою кнегину Катерину?..»

Да поежжал тут князь Михайло

Ко синю морю Валыньску, —

Да у синя моря Валыньска

Да тут белодубова колода.

70. Да тут сколацивал князь Михайло

Да с белодубовой колоды

Трои обруци жалезны;

Да вынимал тут князь Михайло

Он маленького младеньця,

75. Да прижимал князь Михайло

Ко ретивому серьдецьку;

Повалилсэ князь Михайло

Да во синё морё Валыньско.

Да его маменька родима

80. Да ко синю морю бежала

Да громким голосом крицяла:

«Да три души я погубила:

Да перву душу безответну,

Да втору душу безымянну,

85. Да третью душу да понапрасно!..»

Анна Пантелеевна

Анна Пантелеевна, по мужу Арсентьевна (как фамилия ее, я не знаю), — крестьянка 45 лет, вдовеющая уже 5 лет. Она имеет 2 сыновей и 2 дочерей; одну из них при мне выдавала замуж. Женщина она умная, оборотистая, умеющая вывернуться из трудного положения. Она пропела мне старины: 1) «Цюрильё-игуменьё» и 2) «Небылицу». Она знает также стихи: 1) о расставании души с телом, 2) про Алексея — человека Божия, 3) про Михаила Архангела, 4) «Христово вознесенье» и 5) «Видение Девы Марии (Сон Богородицы)». Прежде, еще девушкой, она пела старины вместе с нижеследующей сказительницей Оксеньей Новосёловой у ее матери «Михайловны».

65. Цюрильё-игуменьё

У цюдного креста у Благовешения

Да ише не было попа да всё ни дьякона,

Ише не было большого запевателя;

Да тут жило было Цюрило-игуменьё;

5. Было сорок девиць да со девицею,

Да бы́ло сорок стариц да со старицею.

Ище здумали девици обедьню служить,

Здумали старици Богу кланитьсе.

Да у Цюрилия-игуменья был братец Василий Романовиць,

10. Да у его сноха была Снафидушка Давыдьёвна.

Да он купил своей Снафидушки звонцаты гусли играть:

«Пусть моя Снафидушка утешитьсе,

Пусть моя Давыдьёвна упляшетьсе!»

Да ише тут Цюрылью за беду пало,

15. Да свет игуменью да за великою.

Наливаёт-то рог-то зелья лютого

Да подаваёт Снафидушки Давыдьёвны:

«Да выпей-выкушай, сноха нелюбимая!»

Отвецаёт Снафидушка Давыдьёвна:

20. «Ишше уши не жывут выше головы,

Ишше жоны боле не жывут мужовьей!»

Да подаваёт Василию Романовицю:

«Да выпей-выкуша́й, Василий Романовиц,

Ишше нашого виньця да маластырского, —

25. Ишше с нашого виньця не болит голова,

С маластырского да не кипит сердьцё!»

Принимаёт Василей своей правой рукой,

Да выпиваёт Романович сырым[206] едным глотком.

Да у Василья голова с плец покатиласе,

30. Да у Василья белы руки опустилисе,

Да у Василья резвы ноги подломилисе.

Да наливаёт Чюрильё-игуменьё,

Да наливаёт рог зелья лютого;

Подаваёт Снафидушки Давыдьёвны:

35. «Да ты прими, прими, Снафидушка Давыдьёвна,

Ишше нашого пивьця да маластырского, —

Ишше с нашого пивьця да не болит голова,

С маластырского да не кипит сердцё!»

Принимаёт Снафидушка своей право́й руко́й,

40. Выпиваёт Давыдьёвна сырым едным глотком.

Да у Снафиды голова с плец да покатиласе,

Да у Снафиды белы руки опустилисе,

Да у Снафиды резвы ноги подломилисе.

Ишше́ тут нашо Цюрильё испугалосе,

45. Да свет игуменьё да перепалосе;

Побежало-то к Павлу в келейку:

«Да уж ты ой еси, Павёл, жывёш в келейки!

Погубил я две души да две безгрешные!» —

«Уж ты стан[ь], Цюрильё, на леву на ногу,

50. Посмотри-тко, игуменьё, на праву на руку;

Да ишше́ що на руки есь написаноё,

У тя що на правой да напецатаноё?» —

«Есть написано: “Да тут пресветлой рай,

Во раю сидит Василий со Снафидой со своей!”» —

55. «Ишше стань-ко, Цюрильё, на праву на ногу,

Посмотри-тко, игуменьё, на леву на руку;

У тя що на руки да есь написано,

Що на левой да напецатаное?» —

«Да написано на руки: “Да тут кромешной ад!”»

60. Ишше тут нашо Цюрильё скрозь землю просел.

66. Небылица

Не то ли старина да побывальщина?

В осеку́ овьця ийцё садит.

Не то ли старина да побывальшина?

По синю морю да жорнова плывут,

5. На матери мужик да коноплю возит.

Не то ли старина да побывальшина?

Молода жона да пристяжной была.

Не то ли старина да побывалышина?

Было десеть сыно́в да было дватцать внуко́в.

10. Не то ли старина да побывальшина?

Двоё ходит, двоё водит, двоё у лавоцьки стоит.

Не то ли старина да побывальшина?

Две Окульки в люльки кацеютьсе.

Не то ли старина да побывальшина?

15. Две Варушки ко краюшки подвигаютьсе.

Не то ли старина да побывальшина?

На лавоцьки сметана,

А у сметаны два Степана питаютьсе.

19. Не то ли старина да побывальшина?..

Новосёлова Оксенья Федосеевна

Оксенья Федосеевна Новосёлова — замужняя крестьянка 45 лет. Она имеет 6 детей. Она пропела мне три старины: 1) «Братья-разбойники и их сестра», 2) «Цюрильё-игуменьё» и 3) «Сватовство царя Вахрамея на племяннице князя Владимира». Старинам она научилась от своей покойной матери («мамки») Настасьи Михайловны, которая была взята замуж из д. Зимней Золотицы, находящейся на Зимнем берегу Белого моря, и научилась там старинам у какого-то старика. Раньше во время Великого поста, когда нельзя петь других песен, они в д. Почезерье собирались по нескольку девушек вместе и пели старины. Вместе с ней пела вышеупомянутая Аннушка. — Я у нее записал напев № 69-го; петь больше в фонограф она побоялась, так как, услыхав воспроизведение своего напева фонографом, предположила, что здесь дело нечисто.

67. Братья-разбойники и их сестра

Во славном во городи во Киёви,

Там жила-пожила да молода вдова.

Да у вдовушки было деветь сынов

Да деветь-то сынов, деветь розбойницьков,

5. Десятая доць да красна девиця (2 раза пела весь стих):

Ище братья вси лелеили*,

Возлелеили вси братья — во розбой пошли.

После братицей маменька зростила,

Она зростила да замуж выдала

10. За такого за купця да за мурянина.

Они жили-проживали время три года;

На цётвёртой-от год прижили мала детишша,

Прижили всё сына, ясна сокола.

Захотелосе мурянки в гости к матушки:

15. «Ты поди-тко, мурянин, на кони[ю]шон двор;

Выбирай-ко коней пару, кои лучше всех!»

Пошёл наш мурянин на конюшной двор,

Он выберал пару коней, кои лучше всех,

Он уздал-то, седлал да середи двора,

20. Да запрегал пару коней среди улици, —

Они ехали-поехали цисты́м полём.

Их стала состигать да темна ноценька;

Они роскинули шатёр белополотенной:

А мурянин спать валилса всё на краицёк,

25. А муряноцька да [на] другой-от край,

Мала детишша валили во серёдоцьку.

Во цистом-то поли да там не стук стуцит,

Там не стук-то стуцит да там не гром громит, —

Наехало деветь розбойницьков.

30. Мурянину ссе́кли буйну голову,

Мала детишша убили о сыру землю,

А муряноцьку саму да ту в полон взели.

Ишше все-то розбойницьки приуснули, —

Один-от розбойник всё не спит, живёт,

35. Всё на муряноцьку гледит.

Муряноцька да горько плакала.

Ей же розбойницёк выспрашиват:

«Да кокой ты земли да какого города?»

Муряноцка ему росказыват:

40. «Я ис славного города ис Киева

Такой-то вдовы да благоцесьливой;

Да у той у вдовы да было деветь сынов,

Деветь-то сынов, деветь розбойницьков,

А десята доць да красна девиця,

45. Миня же братья всё лилеели,

Возлилеели братья — всё в розбой пошли;

После братьицей маменька зростила,

Зростила да замуж выдала

За какого за купця да за мурянина;

50. А-й уш мы жили-проживали время три года,

На цётвёртой год прижили мала детишша;

Захотелосе мурянки в гости к матушки;

Пошёл наш мурянин на конюшной двор,

Выбирал пару коников, кои лучше всех,

55. Он уздал-то, седлал да середи двора,

Запрегал пару ко́ней среди улицы —

Да поехали да в гости к матушки.

Да их стала состигать да темна ноценька;

Да роскинули шатёр белополотняной:

60. Мурянин лёжился спать всё на краицёк,

Муряноцька сама я на другой веть край,

Мала детишша валили во середоцьку;

Да наехало деветь розбойницьков». —

«Вы ставайте-тко, братьиця родимые!

65. Мы буйну голову ссе́кли за[я]тю любимому,

О сыру землю́ убили всё племянницька,

Розорили свою да родну сестрицю!»

Все тут розбойницьки да пробужалисе,

69. Пробудилисе, вси горько <в>спла́кали.

68. Цюрильё-игуменьё

У цюдного креста у Благовешшения

Было сорок стариць да со старицею,

Было сорок девиць да со девицею;

Пожило было Цюрильё-егуменьё.

5. Здумали старици обедьню служить,

Ишше здумали девици Богу кланитьсе.

Был-жил там Василий Романовиць.

Посылаёт Цюрыльё-егуменьё:

«Пойди-тко (так) вы, девици, к серопегой змеи,

10. Вы просите-тко зелья лютого-то рок*».

Побежали девици к серопегой ко змеи,

Приносили они девици зелья лютого рок.

Да наливаёт он цяру зелья лютого,

Подаваёт Василью Романовицю.

15. Выпиваёт Василий на еди́ной дух, —

У Василья голова с плець покатиласе,

У Василья белы руки опустилисе,

У Василья резвы ноги подломилисе.

Да наливаёт же Снафиды Коломницьны.

20. Выпиваё (так) Снафида на единой дух, —

У Снафиды голова с плець покатиласе,

У Снафиды белы руки опустилисе,

У Снафиды резвы ноги подломилисе.

Спроговорит стариця Цюрилью-егуменью:

25. «Уш ты ой еси, Цюрыльё да егуменьё!

Посмотри-тко ты, Цюрильё, на праву на руку;

Що на руки тут да написаноё?» —

«Написано на руки да тут пресветлой рай,

Во раю сидит Василий со Снафидой со своей». —

30. «Ой еси, Цюрильё-егуменьё!

Посмотри-тко, Цюрильё, на леву на ногу;

Що на ноги да тут написаноё?» —

«Тут [на]писано на ноги да тут кромешной ад,

34. Во аду седит Цюрильё-егуменьё».

69. Сватовство царя Вахрамея на племяннице князя Владимира

(См. напев № 26)

Во славном во городи во Киеви

Жил-поживал да князь Владимир-от

Со своей он любимою племяньницей.

На еговой любимой на племяньници

5. Приехали да сваты свататьсе

За такого царишша Вахрамеишша.

В вышину тут царишшо ровно трёх сажён,

В ширину тут царишшо ровно двух сажён,

Промежду́-то плецьми да коса́ сажень,

10. Голова у его бытто пивной котёл,

Глаза у его бытто пивны ковши,

Нос бутто палка дровокольняя.

Тут-то веть Марфа приужахнулась.

Воспроговорит дядюшка любимой-от

15. Своей он любимою (так) племяньници

Да именём Марфы доцьки Дмитрёвны:

«Уж ты ой еси, любимая племяненка!

Если хош, поди; ли не хош, не ходи». —

«Уш ты ой, славный князь Владимер!

20. Если цесью не даш, — да за боём[207] возьмём,

Сделам (так) в вашом во городи во Киеви войну великую[208],

Откроём кроволитьицё великоё!»

Воспрогов[ор]ит любимая племяньниця:

«Уш ты ой еси, дядюшка любимые!

25. Не всем вам во городи погинути,

Хошь загину я, да только я одна!»

Просватал дядюшка любимые.

Стали они делать всё пирком да свадебкой;

Взели они себе пору́тчиков:

30. Взели Олёшеньку Поповиця,

Взели Добрынюшку Микитиця.

Отправилисе вси на ихной корабь на церляно́й,

Шли-проходили по синю морю:

Руська Земля да закрываласе,

35. Неверна Земля да открываласе.

Зделалась на мори тишина великая.

Столовали-пировали время два цяса;

Напи[ло]валосе цяришшо Вахраме́ишшо;

Сидели за столами за дубовыма,

40. Сидели они с Марфой доцькой Митровной;

Положил свою руку на Марфу доцьку Митровну, —

А Марфа доцька Митровна сиди́т, одва́ пыши́т.

Увалили цяришша Вахрамеища

Да отдохну́ть на цяс.

45. Приспособилса Олёшенька Поповиць млад —

Срубил цяришшу буйну голову,

Срубил же он да саблей вострою.

Заскакало его тулово поганоё,

Заскакало оно и всё загра́било:

50. Пошаталса караб да с бо́ку на́ бок.

Подвёл Добрынюшка Микитиць свой кара́бь;

Зашли на свой карабь на церляной,

Уежжали они опять да во свою землю

54. Ко своёму дядюшки любимому.

Игнатьева Дарья

Дарья Игнатьева — крестьянка около 40 лет, замужем, имеет сына и дочь; она родом почезерская. Она пропела мне старину «Козарин» и два стиха: 1) «Егорий Храбрый спасает дочь царя от змея» и 2) «Трудник во пустыни». Она еще знает исторические песни про Ермака Тимофеевича и про французов. Старину о Козарине она выучила «от бабки Онисьи».

70. Козарин

Старину спою — да старика свежу,

Старика свяжу да со старухою.

Жило было цадышко малешенько,

Малешенько цадо глупешенько.

5. Его род-племе (так) да не любили,

Отець-матушка его ненавидели.

Посадили Козарина на добра коня,

Посадили Петровиця на воронного;

Отвозили Козарина во цисто полё,

10. Во то роздольицё широкоё.

Ишше ездил Козарин ровно деветь лет;

Не видал Козарин никого же,

Он не конного, не пешеходного,

Он не летного, не перелетного;

15. Как увидял Козарин церного ворона,

Церного ворона да вороневиця:

Церна ворона — да на дубу сидит.

Как хотел Козарин подстрелить его,

Как хотел Петровиць погубить его.

20. Роспрогов[ор]ил церной ворон вороневиць:

«Не стрелей, Козарин, церного (так) ворона,

Не стрелей-ко, Петровиць, вороневиця;

Не пусти крови да на сырой-от дуб;

Не рони перья да по цисту полю,

25. По тому же по роздольицу широкому!

Що во том поли да три шатра стоит,

Три шатра стоит да тры поло́тяных;

Що во тех шатрах да три тотарина,

Три тотарина да три поганыя;

30. Они дел делят да жеребья́ кладут:

“На первой-от пай кладут да красноё зо́лото,

На другой-от пай кладут да цистоё серебро,

На третей-от пай кладут да красну девицу”.

Ишше ейной брат за шатром стоит,

35. За шатром стоит да за полотянным,

Всё выслушиват да всё выведыват[209].

Цёшёт девиця буйну голову;

Плетёт девиця трубьцяту косу;

Сама косы да приговариват,

40. Сама русой да приговариват:

“Ты кому, коса, да доставаисьсе?

Ты кому, руса, да доставаисьсе?

Купцям ли ты да всё бояринам?

Гостям ли ты да всё христьянинам?

45. Доставаисьсе, коса, да трём тотаринам,

Трём тотаринам да трём поганыям!”»

Да девиця плацё — как река текёт;

Да душа зрыдаё — как руцья́ шумят.

Большой-от тотарин утеша́л девку́:

50. «Не плаць да не плаць-ко ты, да красна девиця,

Не рыдай-ко ты, доць отецькая:

Я возьму тобя да за собя замуж —

Отрублю тобе да буйну голову!»

Да другой-от тотарин унимал девку:

55. «Не плаць ты, да красна девиця:

Я возьму тобя да за собя взаму́ж —

Отниму у тобя да белы груди!»

Да трете́й-от тотарин утеша́л девку:

«Не плаць-ко ты, да красна девиця,

60. Не рыдай-ко ты, да доць отецькая:

Я возьму тобя да за собя взамуж —

Повезу тобя да к отцю, к матушки!»

Выходил-то Козари[н] из-за бела шатра,

Как большого-то тотарина копьём сколол,

65. Как середьнёго тотарина мецём зашиб,

Меньшого-то тотарина и так спустил.

Взял девицу за белы руки;

Повёл девицу да из бела шатра;

Да садил девицу на добра коня,

70. На добра коня да на вороного;

71. Повёз девицу к оцю, к матери.

Пашкова Екатерина Ивойловна

Екатерина Ивойловна Пашкова — замужняя крестьянка, родом из д. Б. Ше́ймогор, лежащей выше по р. Пинеге. Она имеет 3 сыновей и 2 замужних дочерей. Муж ее Павел Пашков еще жив; один сын служит в Порт-Артуре, а другой сын отделен и живет самостоятельно. Она в родстве с Марьей Петровной Пашковой, которая приходится ей золовкой. Росла она «одинакой». Старины она пела в молодости в Шеймогорах со своей теткой Натахой, которая была старой девой и знала много старин. Она пропела мне 4 старины: 1) «Мать князя Михайла губит его жену», 2) «Молодец и сестра Данилы Васильевича», и 3) две шутовые: а) «Небылица» и б) «Вдова и три дочери». Первые две старины, по ее словам, — «стихи». Первую старину (о матери князя Михайла) она пела «протяжливым голосом», а вторую (о молодце) быстро, «крутым голосом». Она раньше знала про Илью Муромца, про Алешу, князя Дмитрия, но теперь не помнит про них; она знает стихи 1) о Лазаре и 2) о Михаиле Архангеле. Я записал у нее напевы всех ее четырех старин.

71. Мать князя Михайла губит его жену

(См. напев № 27)

Поехал князь Михайло

Да во цисто полё гуляти.

Да от своего двора не отъехал,

Да до циста поля не доехал, —

5. Да доброй конь у его поткнулса,

Со коня Михайло свалилса,

Да востра сабля переломилась,

Да со кудрей шляпа свалилась:

«Видно, есть дома нисцястьё:

10. Ле́бы маменька хвараёт,

Лебы молода жона помираёт!»

[Ко своему двору приежжаёт,

Да его маменька стрицеё[210].]

Да ишше его маменька родима

15. Оцень спесива да гордлива,

да парну баёнку топила,

Да сер горюц камень нажигала;

Да нет не жару, да нет не пару,

Да нет не тёплой-то водици,

20. Да нет холодной-то холодьници.

Как звала мати кнегину

Да всё кнегину Катерину

Да всё во жарку парну байну,

Да завезала руки да белы

25. Да тонким белым полотеньцём,

Да закрывала оци ясны

Да тонкой белой салафеткой.

Да повела мати кнегину

Да що во жарку парну байну,

30. Повалила ей на поло́цик,

Да она кла́ла на утробу

Да ишше сер горюцей камень,

Да выжигала да ис утробы

Да ишше маленького младеньця.

35. Она клала ету кнегину

Да ишше в дубову колоду,

Да околацивала на колоду

Да трои обруци зале́зны (так),

Да повезла ету колоду

40. Да ко синю морю Хвалбыньску;

Она спускала эту колоду

Да во синё морё Хвалбыньско;

Приежжаёт князь Михайло

Да к широким своим воротам.

45. Да его маменька родима

Да не спесива да не гордлива —

На крылецько выходила,

Она с Михайлом рець говорила:

«А твоя кнегина да Катерина

50. Оцень спесива да гордлива, —

На крылецько не выходила

Да с Михайлом рець не говорила,

Да спит во горьницях высоких

Да на прилавоцьках широких

55. Да под кошевцятым окошком!»

Да как пошёл, пошёл князь Михайло

Он во горьници высоки

Да по прилавоцькам широким.

Да не нашёл как князь Михайло

60. Своей кнегины да Катерины

Он во горьницях высоких

Да на прылавоцьках широких;

Да на булатён нош металсэ.

Да его наненьки* схватали:

65. «Да уш ты стой-постой, князь Михайло;

Да уш мы всё тобе роскажом,

Да где твоя кнегина да Катерина!

Не успел ты, князь Михайла,

От своего двора не отъехал,

70. Ко цисту полю не приехал, —

Да твоя маменька родима,

Оцень спесива да гордлива,

Да парну баёнку топила

(Да нет не жару, да нет не пару,

75. Да нет не тёплой водици,

Да нет не холодной холодници!),

Нажигала един сер горюцей камень;

Да звала мати кнегину

Да всё во жарку пай[р]ну байну,

80. Да завезала у ей да руки белы

Да тонким белым полотеньцём,

Да закрывала да оци ясны

Да тонкой белой салафеткой;

Да она повела мати кнегину

85. Да всё во жарку пайну байну,

Да повалила ей на полоцик,

Да она клала на утробу

Да ишше сер горюцей камень,

Да выжигала из утробы

90. Да ишше маленького младеньця;

Да она клала тут твою кнегину

Да ишше в дубову колоду,

Да наколацивала на колоду

Да трои обруцы зале́зны,

95. Повезла ету колоду

Да ко синю морю Хвальбыньску,

Да спущала ету колоду

Да во синё морё Хвалбыньско!..»

Да пошёл, пошёл князь Михайло,

100. Да он веть брал клюци золотые

Да отмыкал сундуки окованы,

Да он веть брал невода да шолковы́е,

Да он пошёл, пошёл князь Михайло

Да ко синю к морю Хвалбыньску.

105. Да он веть перву тоню кинул, —

Да ницего ему не попало;

Да он втору-ту тоню кинул, —

Да он вытянул пустую;

Да он веть тре́тю тоню кинул, —

110. Да он вытянул веть дубову колоду.

Да он сколацивал с колоды

Да трои обруци залезны;

Да повалилсэ к своей кнегины,

К своёй кнегины да Катерины:

115. «Да росколисэ, да мать сыра земля,

Да на все стороны цэтыре!»

Да роскололась мать сыра земля

Да со всех сто́рон-то цэты́рех.

«Да ты задьвиньсэ, мать сыра земля,

120. Да со всех сторо́н цэтырех!»

Да его маменька родима

Она по берешку ходила

Да зыцьним голосом крыцяла:

«Да три души я погубила:

125. Да перву душу безответну,

Да втору душу безымянну,

126. Да третю душу понапрасно!..»

72. Молодец и сестра Данилы Васильевича

(См. напев № 28)

Был у князя да у Владимера,

Было пированьё да было столованьё,

Да был поцестён пир.

Все на пиру да напивалисе,

5. Все на цесном да наедалисе,

Все на пиру да приросхвастались:

Иной-от хвастат отцём-матерью,

Иной-от хвастат золотой казной,

Иной-от хвастат полевой слугой,

10. Дурак-от хвастат молодой жоной.

А сидит на стуле Данило сын Васильевиць;

Он не пьёт, не ест да он не кушаёт,

Он не кушаёт, ницем не хвастаёт:

«Нет у мня отця-матери,

15. Нет у мня да золотой казны,

Нет у мня да полевой слуги,

Да нет у мня да молодой жоны, —

Только есь у мня сестра Олёнушка;

Она умная у мня, разумная!» —

20. «Ой еси да ты, Данило сын Васильевиць!

Ты не хвастай-ко своей сестрой Олёнушкой:

Я ходил веть я по городу,

Я по городу да я по Киеву;

Заходил веть я да ме́зу* те полаты

25. Да ме́зу каменны;

Зажимал я снегу да ко́мы белого,

Бросал Олёнушки в окошоцько,

Сломал Олёнушки стёколышко;

Выпускала Олёнушка поло́тёнко,

30. Выходила Олёнушка на крылецюшко,

На крылецюшко в одной рубашецьки,

Без цулоциков да без башмациков!..» —

«Уш вы ой еси, да па́лаци!

Вы несите-тко да дубову плаху,

35. Несите-тко да саблю вострую,

Вы ведите Олёнушку за белы руки;

Я при вас Олёнушки ссеку буйну голову!»

Да пошёл, пошёл как веть да меньшой брат:

«Ты сряжайсе, Олёнушка, в платьё цёрноё».

40. Олёнушка плацё — как река́ тецёт;

Да душа у ей рыдаёт — как руцьи шумят.

Повели Олёнушку за белы руки,

По-за белы руки да ко Божье́й церкви́,

Ко Божьей церкви́, — да овеньцялисе,

45. Да золотым перснём да поменя́лисе.

Тут Данило да сын Васильевиць

Да слезно восплакалсе да слезно возрыдалсе[211].

73. Небылица

(См. напев № 29)

Цюдо ле, братцы, да не цюдо ле?

На пецьнём столбу да тут певун сидит,

Певун седит да кукарекаёт,

Кукарекаёт — да старину поёт,

5. Старину поёт: «Старика свежу,

Да старика свежу да со старухою!»

По синю морю да жорнова плывут.

Цюдо ле, братцы, да не цюдо ле?

По цисту полю да карабли бежат;

10. На ели́ корова белку ла́ела,

Белку лаела, ноги рошширила,

Ноги рошширила, глаза уставила.

То цюдо ле, братцы, да не цюдо ле?

Да сын на матери да он воду возил;

15. Родну маменьку да в кореню дёржал,

Да молоду жону да пристяжной дёржал;

Родну маменьку да попонюгивал,

Да молоду жону да принадя́рживал:

«Ну-тко, ну, — да ро́дна маменька!

20. Т[п]ру-тпру, — да молода жона!»

74. Вдова и три дочери

(См. напев № 30)

Тпрунды-Тпр[у]ндай и Здунай-най-най!

Що у тётушки, що было у вдовушки,

Было три доцери:

Две были любимые,

5. Третья-то доць была постыглая.

Тпрунды-Тпр[у]ндай и Здунай-най-най!

Да перву-то доцерь отдала

В Ли́тву в го́род за боярина,

А втору доцерь отдала

10. В Мо́скву в го́род за посацького,

Да третью доцерь отдала

В Бри́тву в город за тотарина.

Тпрунды-Тпр[у]ндай и Здунай-най-най![212]

Перва-то доци писала скорописьцяту грамоту:

15. «Щобы да моя матёнка потужила и поплакала:

А си́дят да у моёго да боярина,

Да си́дят куйны мастера,*

Куют саблю вострою

На мою на шею белою!..»

20. Втора-то доци пи́сала скорописьцяту грамоту:

«Щобы да моя матёнка потужила и поплакала:

У моёго да посацького

сидят да плётны мастера,

Да плетут плети шелковы

25. На моё на тело на белоё!..»

Третья-то доци пи́сала скорописьцяту грамоту:

«Щобы моя матёнка не тужила и не плакала:

У моёго да у тотарина

Си́дят по́ртны мастера,

30. А шьют платьё цветноё

31. На мои плецья могуцие!..»

Глухарева

Глухарева (по прозванью Моденка) — жена Андрея Глухарева, болезненная и забывчивая женщина около 35 лет. Она имеет малых детей. Она пропела мне начало старины «Братья-разбойники и их сестра» особого типа. Когда я обратил на конец этой старины внимание Марьи П. Пашковой, она сказала, что это особая старина, которую она сама слыхала, но спеть не может, что тут сыновья и дочь были не у вдовы, а у крестьянина; начало такого рода этой старины я записал позднее в д. Печь-Горе.

75. Братья-разбойники и их сестра

У вдовушки да у молодушки

Было деветь сынков, десята дочушка.

Она выдана да за поморина.

Они год жили да всё другой жили —

5. Они прижили да к собе мальцика.

Захотелось им да к родной маменьки;

Сели в лодоцьку да на серёдоцьку;

Наехали да на лихих людей,

На лихих людей да на розбойницьков.

10. Убили поморина розбойницьки,

Мальцика да в морё бросили,

Молоду молодушку в поло́н взели́.

Прибило-приплескало его к острову,

Его к острову да ко Жидовьскому.

15. Ходит он по острову, песенки воспеваёт[213].

Ехали тут карабельщицьки,

Взели мальцика на карабе́ль.

Он ходит по караблю, песенки воспеваёт.

Его матёнку да <в>верьху сидит,

20. Вверьху сидит да всё слёзы льёт.

(Дальше пропеть Моденка не могла, но рассказывала, что мальчик ходил по кораблю, мать и сын как-то дали друг другу весточку о себе и увиделись)

Цюхнина Ульяна Петровна

Ульяна Петровна Цю́хцина (т. е. Чу́хчина), сестра Марьи Петровны Пашковой, — вдова-старуха 50—60 лет. Выслушав в моем чтении пропетую ее сестрой Марьей старину о Козарине, она сказала, что знает ее в ином виде, и пропела мне ее. Выше по р. Пинеге верстах в 9-ти от д. Почезерье при начале мезенского тракта, перешедшего на правый берег реки, есть деревня Михеево, а в ней околок Подрядье; там живет тетка Ульяны, старуха 90 лет, взятая сюда замуж из Почезерья; она рассказывала мне про Козарина сходно с Ульяной, с которой они вместе пели, и Ульяна выучила «Козарина», вероятно, у нее. Ульяна знала еще про Цюрильё-игуменьё, но сходно с Марьей; поэтому я и не записал у нее.

76. Козарин

Во городе да во Цернилове (так)

У того Петра, купьця богатого,

Уродилось цядышко малешенько,

Малешенько само глупешенько.

5. Именём-то дали Козарином.

На роду Козарина испортили:

Его род-племя да не в любви дёржат,

Отець-матушка да ненавидели.

Как возро́стили Козарина до возросту,

10. А-й до возросту, до семи годов, —

Выходил Козарин на конюшон двор,

Выбирал Козарин лошадь добрую,

Как садилса Козарин на добра коня.

Больша-та сёстра да ко́ня дёржала;

15. Да меньша-то сёстра да плётку подала,

Плётку подала, слезно заплакала:

«Ты когда же, братёлко, домой будёш?» —

«Ты не плаць, сестра моя родимая;

Ес<т>ь у батюшка в саду ракитов куст;

20. Когда етот куст ешшё повянёт весь, —

Я тогда, сестрицюшка, домо́й буду!»

Как поехал Козарин во цисто полё, —

Только дым столбом да курева под верхь.

Ище ездил Козарин ровно дватцэть лет;[214]

25. Увидал Козарин цёрна ворона,

Цёрна ворона да вороновиця.

Да хотел Козарин его конём стоптать

Да конём стоптать, его жезлом сколо́ть.

Как обвящился во́рон руським голосом:

30. «Не топци, Козарин, церна ворона,

Церна ворона да вороновиця!

Я скажу тибе да таку вестоцку:

Во цистом-то поли три шатра стоит,

Три шатра стоит белополотняных;

35. Во шатрах есь да три тотарина,

Три тотарина да три углановья*;

Они муцят девицю да ду́шу красную, —

Ишше плацёт девиця, да как река тецёт,

Возрыдаёт девиця, да как руцьи бежат!»

40. Приежжаёт Козарин да ко белым шатрам,

Ко белым шатрам белополотняным;

Остоялась его да лошадь добрая, —

Услыхал Козарин во белых шатрах:

Ише плацёт девиця да ду́ша красная,

45. Возрыдаёт девиця, да как руцьи бежат[215].

Как один-от тотарин девушку уговариват:

«Ты не плаць, девиця да душа красная:

Я возьму тобя да за больша сына, —

Ишше будёш у меня да большой клюцницей,

50. Большей клюцьницей, большей замоцьницей!..»

Ешше плацет девиця пуще старого,

Пуще старого да пуще прежного.

Ишше цёшот девиця да буйну голову,

Заплетаёт девиця да трубцяту косу,

55. Она сама косы да приговарыват:

«Ты коса-ль моя да коса русая!

Не́кому (так), коса моя, досталасе:

Не кнезьям, коса, да не бояринам, —

Ты досталась, коса, да трём тотаринам,

60. Трём тотаринам да трём поганыем!»

Как другой-от тотарин девушку уговариват:

«Ты не плаць, девиця да душа красная:

Я возьму тобя да за меньша́ сына, —

Уш ты будёш у мня да меньша клюцьниця,

65. Меньша клюцьниця, меньша замоцьниця!..»

Ишше плацёт девиця да пуще старого,

Пушше старого да пушше прежного.

Ишше цёшот девиця буйну голову,

Заплетаёт девиця да трубцяту косу,

70. Она сама косы да приговарыват:

«Ты коса́-ли моя да ко́са ру́сая!

Не́кому, коса моя, досталасьсе[216]:

Не кнезьям, коса, да не бояринам, —

Ты досталась, коса, да трём тотаринам,

75. Трём тотаринам да трём поганыем!»

Как третей-от тотарин девушку уговариват:

«Ты не плаць, девиця да ду́ша красная:

Я возьму тобя да за собя́ взаму́ж —

Я срублю тобе да буйну голову,

80. Розмецю косьё по цисту полю,

По тому роздольицю широкому!»

Ето всё Козарин стоит-выслушиват.

Одного тотарина конём стоптал,

А другого тотарина жезлом сколол,

85. Он третьёму тотарину голову срубил;

Эту взял девицю да ду́шу красную,

87. Посадил девицю да на добра коня.

(Дальше Ульяна не могла пропеть, но знала, что девица — сестра Козарина, соскучившаяся по нем, отправившаяся искать его и попавшая к тотаринам, и что он привез ее домой, но сам домой не пошел, хотя она и звала его)

Печь-Гора

Печь-Гора стоит на левом берегу р. Пинеги; в двух верстах от тракта, разделяющегося здесь в д. Труфоной Горе на верхнепинежский и мезенско-печорский.

Дрокина Акулина

Акулина Дрокина — жена Василья Дрокина, средних лет. Она пропела мне старину, представляющую особый тип старины «Братья-разбойники и их сестра»; ср. выше, № 75.

77. Братья-разбойники и их сестра

У христьянина да было деветь сынов,

Было деветь сынов да ясных соколов;

А десята-та доць да одинака была...

Отдал мне батюшка за деветь морей,

5. За деветь морей, за деветь городов,

А за десято-то морё за Хвалыньскоё.

Уж я год-от жила, да не стоснуласе;

На другой-от год да тосковать стала,

Тосковать стала да мужа в гости звать:

10. «Ты поедём-ко, муж да торговьщицёк,

Ты поедём ко тестю, я к батюшку,

Ты поедём ко тёщи, я к матушки,

Поедём к шурякам да к ясным соколам!»

Уж мы год-от ехали, да не доехали,

15. На другой-от год да подъежжать стали,

На трете́й-от год да приставать стали.

Бежит со горы деветь розбойницьков, —

Убили, убили моёго мужа,

Убили, убили торговщицька;

20. А мя-то младу во полон взели.

Восемь тут розбой[ни]цьков спать легли;

Девятой-от розбойницёк — караульщицьком.

Он заставил миня да во головушки искать,

Во головушки искать, сам выспрашивати:

25. «Ис каких ты родо́в да ис каких городо́в?

Цьи́х ты отьце́й да цьих ты матерей?» —

«У христьянина да было деветь сынов,

Деветь сынов да ясных соколов;

Десята-та доць да одинака была.

30. Ишше отдал мня батюшко за деветь морей,

За деветь морей, за деветь городов,

За десято-то морё Хвалыньскоё.

Уж я год жила, да не стоскнуласэ;

На другой-от год да тосковать стала,

35. На третей-от год да мужа в гости звать:

“Ты поедём-ко, муж да ты торговщицёк,

Ты поедём ко тестю, я к батюшку,

Поедём ко тёщи, я к матушки,

Поедём к шурьяка́м, к ясным соколам!”

40. Мы год-от ехали — не доехали,

На другой-от год приставать стали[217],

На третей-от год да приставать стали.

Да бежит со горы деветь розбойницьков;

Да уби́ли, уби́ли моёго мужа,

45. Да уби́ли, уби́ли торговщицька;

Да меня-то младу во полон взели.

Восемь ту[т] розбойницьков спать легли;

Да девятой-то розбойницёк — караульщицьком.

Да заставил он меня да во головушки искать,

50. Во головушки искать да сам выспрашивати:

“Ис каких ты родов да каких городов?

52. Цьих ты отьце́й да цьих ты матерей?”»

(Дальше она не знала.)

Акулина Ивановна

Акулина Ивановна (по мужу Егоровна) — крестьянка-вдова, 60 лет с лишком; две ее дочери замужем; живет она бедно. Она пропела мне скомканную старину «Алеша Попович и сестра Микитушки», духовный стих «Сон Богородицы» и песню про скоморохов, где ими обнаруживается убийство одной сестры двумя другими. Она еще знает духовные стихи: 1) «Петр и Павел», 2) «Лазарь и Власий» (с некоторыми отличиями от обычного Лазаря) и 3) «Расставание души с телом», но я их не записал. Научилась она всему этому у матери Марьи Ефимовны Лобановой (см. выше, стр. 218).

78. Алеша Попович и сестра Микитушки

Все на пиру да напивалисе,

Все на чесном да наедалисе;

И все на пиру да приросхвастались.

Иной веть хвастаёт житьём-бытьём;

5. Иной веть хвастаёт богатесьвом;

Иной веть хвастаёт молодой жоной;

Иной веть хвастаёт родной сестрой:

«У мня есь сестра да есь Олёнушка;

Не бывала Олёна на белом свету,

10. Не видала Олёна свету белого!»

Укорил Микитушку Олёша, поповьской сын:

«Я видал твою сёстру Олёнушку,

Во полноць видал да во первом часу

В одной рубашецьки, без поеса,

15. В одных цулоцыках, без капциков[218].

(Дальше она не знала.)[219]

Шубина Авдотья Никифоровна

Авдотья Никифоровна Шубина — крестьянка д. Печь-Горы, на 6-м десятке, замужем за Евлампием Шубиным; замуж она взята сюда из д. Шасты, находящейся на правом берегу р. Пинеги против д. Шеймогор. Она пропела мне начало старины «Мать князя Михайла губит его жену» и духовные стихи: 1) «Егорий Храбрый» (мучение), 2) «Пустыня», 3) «Михайло-архангел» и 4) «Лазарь», и сказала наизусть обычный рукописный «Сон Богородицы».

79. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал князь Михайло

Да во чисто полё, в роздольё.

А да его матёнка родима

А да жарку баёнку топила,

5. А да горюций камень нажигала,

А да как звала она кнегину

Да кнегину Катерину

Да в жарку-то баёнку помытьсэ, —

На утробу камень да завалила.

10. Да Катерина ета мертви́лась.

Да еще ехал князь Михайло

Из чиста поля-роздолья, —

Ишше конь под им подня́лся,

С головы шляпа свалилась,

15. Да востра сабля переломилась <...>[220]

Да как его матёнка родима

Да на крылецько да выходила:

«Да как твоя веть кнегина

Спит во горьници высокой

20. Да на перины да на пуховой,

Под одеялом соболиным;

Она спит, веть гордитьсе!»

(Дальше она не знала)

Перемской погост

Перемской погост стоит на правом берегу р. Пинеги, в версте от мезенского тракта[221].

Дрокина Иринья Ефремовна

Иринья Ефремовна Дро́кина — вдова Кирила Дрокина (вдовеет 45 лет), низкого роста, толстая и неповоротливая старуха 74 лет, раскольница. Живет она теперь у слепого брата, тоже раскольника. Про нее мне наговорили в д. Печь-Горе, что она много знает. Я потратил много времени, пока уговорил ее петь, но оказалось, что она знает только одну старину «Мать князя Михаила губит его жену»; а сначала я, чтобы расположить ее к себе, записал часть стиха об Алексее-человеке Божием.

80. Мать князя Михаила губит его жену

Как поехал князь Михайла

Да во цисто полё гуляти;

Да наказывал князь Михайла,

Своей маменьки наказывал:

5. «Уш ты маменька родная!

Уш ты пой-корми кнегину

Да чаями-кофеями[222];

Ты ложи, мати, кнегину

да до закатна красна соньця,

10. Да ты буди, мати, кнегину

По восхожу красну солньцю!»

Его матёнка родима

Да кормила кнегину

Гнилыма сухарями,

15. Она поила кнегину

Она болотною водою:

Она ложила кнегину

По закатну красну соньцю,

Она будила кнегину

20. До восхожа красна соньця.

Да парну баёнку топила,

Горець камень нажигала,

Да звала мати кнегину

Да в парну баёнку помытьсе

25. Да клюцевой водой плескатьсе.

Да ложила кнегину на белодубовой полоцик,

Да клала кнегины / горець камень на утробу,[223]

Выжигала ей из утробы

Она малого младеньця.

30. Она клала малого младеньця

В белодубову колоду,

Наколацивала на колоду

Двое обруцей железных,

Она спускала колоду

35. Во синё морё Хвалыньско.

Она клала кнегину

В белодубову колоду,

Наколацивала на колоду

Трое обруцей железных,

40. Она спускала колоду

Во синё морё Хвалыньско.

Как приехал князь Михайла

Из циста поля широкого, —

Его нехто не встрецяёт.

45. Его матёнка встрецяёт.

«Ишше матенка родима!

Ишше где моя кнегина?» —

«Она твоя-та кнегина

Она горда и спесива,

50. Она в горницях высоких

Да во розвалишшах широких!»

Ему няну[ю]шки сказали:

«Ты послушай, князь Михайла!

Да твоя матёнка родима

55. Она кормила кнегину

Да гнилыма сухарями,

Да поила кнегину

Она болотной водою;

Она ложила кнегину

60. По закатну красну соньцю,

Она будила кнегину

До восхожа красна соньця;

Парну баёнку топила,

Горець камень нажигала,

65. Да звала она кнегину

В парну баенку помытьсе,

Клюцевой водой плескатьсе;

Она ложила кнегину

На белодубовой полоцик,

70. Она клала кнегины

Да горець камень на утробу,

Выжигала из утробы

Она малого младеньця;

Она клала младеньця в белодубову колоду,

75. Наколацивала на колоду двои обруци железны

Да спускала колоду

Во синё морё Хвалыньско!

Она клала кнегину

Да в белодубову колоду,

80. Наколацивала на колоду

Трое обруцей железных,

Спускала колоду

Во синё морё Хвалыньско!»

Как бросалса князь Михайло

85. Да на востры ножи булатны...

Его матёнка родима

Да по берешку ходила

Да тонким голосом вопила:

«Три души я погубила:

90. Перву душу безымянну,

Да другу душу безответну,

Третю душу понапрасно!»[224]

Заозерье

Заозе́рье стоит на левом берегу р. Пинеги, вдали от реки, на тракте, при конце большого озера, а с точки зрения жителей д. Концезерья за озером, откуда и его название.

Денисова Огрофёна

Огрофёна Денисова (девичья фамилия ее — Турицына) — крестьянка 88 лет, вдова (вдовеет 8-й год); она живет у сына; живется ей плохо. В Заозерье она взята замуж из Чаколы, где выучила от старухи-матери пропетую ею мне старину «Молодец и сестра Петровичей».

81. Молодец и сестра Петровичей-Гордовичей

Во славном было во городи во Киеви,

У царя-та было да у Владимира,

Было пированьицё, почестён пир.

Все на пиру да напивалисе,

5. Все на чесном да наедалисе;

Все на пиру пьяны-весёлые,

Все на чесном приросхвасталисе:

Иной-от хвастат чистым серебром,

Другой-от хвастат красным золотом,

10. Трете́й-от хвастат скаченым жемчугом.

Есть тут два брата два Петровиця,

Два Петровиця два Гордовиця.

Етим не́цим хвастать братьям-то;

Да похвастали братья своей родной сестрой

15. Да родной сестрой Олёной Петровицьней:

«Ес[т]ь как у нас дома родна сестра

Да родна сестра Олёна Петровицьна;

Да нехто-то ей не знаёт, не ведаёт!» —

«Не хвастайте вы, братья Петровици;

20. Знаём мы вашу родну сестру,

Родну вашу сестру Олёну Петровицьну

Да в единые рубашецьки, без поеса,

В едыныех цулоциках, без чёботков!..»

Тут как братьям за беду стало,

25. За беду-ту стало да за великую;

Выходили как братья на улицю,

Закатали они ком снешку белого

Да шибали о стеноцьку о задьнию.

Выходила как Олёнушка на улицю,

30. На улицю да как на белой свет

В единое (так) рубашецьки, без пояса

Да в единыех цулоциках, без чобот’ков[225].

Тут как братьям за беду стало,

За беду-ту стало да за великую:

35. Тут как Олёнушку казнить хотя,

Тут как Петровну рубить хотя.

«Братья, вы братья мои родимые,

Вы родимые да вы любимые!

Не казните-тко да всё моей главы,

40. Не рубите-тко да моей буйное, —

Вы берите-тко меня да за белы руки,

Поведите-тко меня да середи торгу,

Середи торгу да середь ярманги (так):

Иной надо мной ишшо наплацитьсе,

45. Иной надо мной ищо спокаитьсе!»

Брали как братья за белы руки,

Повели как братья середи торгу, —

Иной над Олёнушкой напла́калса,

Иной над Петровной спокаялса.

50. Що из да́леча, дале́ча из чиста поля,

Из циста поля да от синёго моря

Бежит комо́нь, конь вороненькой,

Конь вороненькой, конь хорошенькой.

На кони-то сидит да млад есён сокол,

55. Есён сокол да доброй молодець:

«Здрастуй, здорово, Олёна Петровицьня!

Подай-ко ты белы руки́ к мине,

Покажи-ко ты своё бело лицё!»

Подала как Олёнушка белы руки́ свои,

60. Показала Петровна бело лицё своё.

Столько видели Олёну, как на добра́ коня садилась;

А не видели, в котору сторону махну́ли они.

63. Тем наша Олёнушка поко́нцыласе.

Ошуркова Устина Петровна

Устина Петровна Ошуркова — крестьянка 68 лет, третий раз замужем. Она пропела мне старину «Князь Василий, княгиня и старица» и рассказала про князя Олёшу и сестру Петровичей. Она с трудом слагает, стих у ней разрушается.

82. Князь Василий, княгиня и старица

Василий-князь он жонилса равно три годы,

На читвёртой год он в гульбу поехал.

Ишше жил ровно три годы,

На читвёртой год он домой едёт.

5. Ишше стретилась стара стариця во чистом поли:

«Василей князь! У тебя молода жона колыбель качат

С малыма деточкамы,

Все напиточки все припиты,

Все сахарны есвы все приедёны,

10. Золота казна вся притрачена,

Добры комони все зае́жжоны!»

Тут Василею-князю за беду приходит за великую.

Едёт князь ко своему дому, ко своему крыльцю;

Ешше пнул, — ворота середи двора.

15. Тут выходит молода жона.

Он сказнил ей буйну голову.

В перву горницу зашёл, — колыбели нет;

Во втору горницу зашёл, — золота казна вся нетра́чёна,

Все напиточки все непи́тые,

20. Все сахарны есвы́ все не едёны.

Тут Василью-князью за беду приходит за великую.

Пошёл Василей на конюшной дом,

Добры комони ниско кланятьсе:

«Нас твоя жона хорошо поила-кормила».

25. Тут Василью-князю за беду приходит за великую;

Как поехал князь Василей в чисто полё гулять,

Ста́ру ста́рицю искать,

Стару старицю чорнорызницю.

Как нашёл князь стару старицю чорнорызницю,

30. Он сказнил ей на мелы[226] штыки*,

Роскидал ей по чисто́му полю.

Как поехал князь Василий

Ко своему дому, ко своему крыльцю.

83. Олёша-князь и сестра Петровичей

Был пир; все расхвастались. Братья Петровичи расхваст[ались] своей сестрой. Князь Олёша сказ[ал]: «Не хвастайте родн[ой] сестро[й]; она насмешница; когда я еду, она выходит на кл[р]ыльцо, насмехаетс[я]; я бросаю в окно ком снегу». Братья поехали домой на ко[н]юш[ен] дв[ор]. Вы[ш]ла сестра на крыльцо. Они повезли ее в поле казнить. Приехал Олёша-князь, подхватил и увез ее.

Концезерье (или Конецерье)

Концезе́рье стоит в одной версте ниже д. Заозерья, также на левом берегу р. Пинеги, на тракте и при конце того же озера, откуда его название «Концезе́рье» или затем «Коне́церье».

Савелий

Савелий — крестьянин д. Конецерья. Он раньше пел старину «Михайло» (Козарин), теперь же подзабыл ее, так как давно не пел ее. Во время нашего свидания он был пьян и ходил в компании других пьяных крестьян; он сначала рассказал старину по стихам с тем, чтобы потом пропеть ее, но потом не захотел петь или потому, что подзабыл и не хотел тратить времени на вспоминание стихов, или потому, что был пьян и был более заинтересован отыскиванием водки, чем пением[227]. Во время рассказа ему помогал его брат Степан, знающий, по-видимому, эту старину лучше его. Эту старину знает здесь также крестьянка Катерина, жена старообрядца Данилы, но она не спела ее, так как это запретил ей муж.

84. Михайло (Козарин)

У Петра, купца богатого,

Родилса сын Михайлушко.

На родинах, на крестинах были злы люди лукавыя;

Отлучили Михайлушка от батюшка и от матушки

5. И прилучили Михайлушка к бабушки к той задворенки.

Ростила бабушка Михайлушка прошёныма кусочками,

Поила его бабушка молочком козлиныим.

Вырос Михайлушка двенадцати недель,

Вырос Михайлушка двенадцати годов;

10. Стал Михайлушка конём владать.

Пошёл, пошёл Михайлушка к матушки,

Стал Михайлушка у батюшка просить благословеньица:

«Налошь-ка на меня, батюшка, благословеньицо,

Налошь-ка на меня, матушка, вековечное!»

15. Не наложил на него батюшка благословленьица,

Не наложила на него матушка вековечнаго.

Пошёл, пошёл Михайлушка к бабушки

Да к той задворенки:

«Ты налош-ка на меня, бабушка, благословеньицо,

20. Та налош-ка на меня, бабушка, вековечное

От буйной главы да до резвых-то ног

Вместо батюшка да вместо матушки!»

Наложила на него бабушка благословеньицо,

Наложила на него задворенка да вековечное.

25. Пошёл, пошёл Михайлушка да на конюшной двор;

Взял коня-лошадь добрая,

Взял уздечку тесмяную,

Накладывал седелышко черкасское.

Брал Михайлушко калено́й он лук,

30. Брал Михайлушко стрелу острую.

Не видели у Михайлушка поездушку —

Увидели Михайлушка во чистом поли:

Во чистом поли да курева стоит,

Курева стоит да дым столбом летит.

35. Ехал Михайлушко день да до вечера;

Никого Михайлушко да не наежживал,

Никого Михайлушко не объежживал,

Увидел Михайлушко: во чистом поли

Дуб сырой стоит,

40. На дубу сидит да черной ворон же,

Черной ворон же да птица вещая.

Хотел Михайлушко черного ворона подстрелити, —

Взговорил черной ворон человеческим язык [ом]:

«Не стреляй меня, Михайлушка, черного ворона!

45. Ты послушай-ка, [що] я скажу:

У Петра, купца богатого,

Пришло три тотарина,

Уташшили родную дочь,

Родную дочь, твою сестру;

50. Во чистом поли там бел шатёр стоит,

Они дел делят».

Отправилса Михайлушка во чисто полё.

Ехал Михайлушка день до вечера;

Никого Михайлушко да не наежживал,

55. Никого Михайлушко не объежживал,

Увидел Михайлушка: во чистом поли

Бел шатёр стоит.

Стал Михайлушко объезживать,

Объежживать да наежживать;

60. Стал Михайлушко принаслушивать.

В том шатре да три тотарина,

Три тотарин[а] да три поганые;

Они дел делят да красну девицу:

Во первый пай кладут злато-серебр[о],

65. Во второй пай скачен жемчу[г],

В третий пай красну девицу.

(Девица плачет — как ручьи бежат).

Старший брат говорит:

«Ты мне, руса коса, достанешься, —

70. Я тебя возьму, на родиму страну отвезу».

Второй брат говорит:

«Ты мне, руса коса, достанешься, —

Я тебя возьму за племянника».

Третий брат сказал:

75. «Ты мне, руса коса, достанешься, —

Я тебя возьму на семь частей розсеку

Да по чисту полю розсвищу —

Черным воронам на е́денье.

Пустым птицам на га́ленье!»

80. А девица плачет — как река течёт;

Возрыдает — как ручьи бежат.

Скрычал Михайлушка громки[м] голосом:

«Выходите, тотарины поганыя,

Со мной [б]рататься!»

85. Выходили тотарины поганыя

С ним [б]рататься.

Первого тотарина конём стоптал;

Второго тотарина коп[ь]ём сколол;

А третьёго тотарина на волю пустил.

90. На волю пустил за добрые речи его[228].

Слез Михайлушко с добра коня,

Зашёл Михайлушко в бел шатёр.

Брал Михайлушко злачён жемчук,

Злачён жемчуг по корманам клал,

95. А злато-серебро по запазушью;

Брал девицу за белы руки,

За белы руки да за злачены персни,

Повёл девицу из бела шатра.

Садился Михайлушка на добра коня,

100. Садил девицу позади себя,

Поехал Михайлушко во чисто полё.

Ехал Михайлушко день до вечера;

Никого не объез[живал],

Никого не наез[живал].

105. Стала девица молодца выспрашивати,

Стала красна выведывати:

«Ты коей.......?

Ты поедём в Божий храм,

.......да повени...[229]». —

110. «Ох ты глупая, красная девица,

Дочь отецкая да купецка[я]!

Я брат родной,

Брат родной да Михайлушка!»

Повез Михайлушка к батюшку и к родной матушки.

115. Приехал Михайлушка к батюш[ку],

Приехал Михайлушка к матушки, —

Слезывает Михайлушка со добра коня,

Снимат Михайлушка красну девиц[у],

Кричит Михайлушка громким голос[о]м:

120. «Ой еси, да деревеньшина!

Деревеньшина, отпирай широки врата,

Пушшай красну девицу!»

Вс[т]речает его родна матушка,

Принимает родной батюшка.

125. Он батюшку челом не бьёт

126. И матушки по[к]лона не даёт.

Матвера

Ма́твера стоит на левом берегу р. Пинеги, вдали от реки, в стороне от тракта.

Юдина Оксенья Антоновна

Оксенья Антоновна Юдина — крестьянка д. Матверы, старуха 78 лет, среднего роста, весьма ветха, с морщинистым лицом, трясется. От старости у ней болит голова. Припоминает она с трудом и поет только благодаря привычке: ей трудно запеть начало, но если она запоет, то дальше один стих по привычке, без напряжения с ее стороны внимания, идет за другим. Родом она из д. Усть-Ёжуги, которая стоит на правом берегу реки Пинеги, при начале мезенского тракта. По смерти отца, когда ей было полтора года, мать ее вышла за другого. Сама Оксенья, выйдя замуж в Матверу, овдовела на 42-м году и осталась с семью детьми, коих и воспитала. Теперь она живет у своего женатого сына Михаила, который хотя и трудолюбив, но пьет запоем и поэтому не может оправиться. У нее теперь от сына 7 внуков и внучат. Старший внук и две внучки ходят портными по деревням и шьют всякую одежду. Внук выучился сам у какого-то портного за 4 или 5 рублей и выучил потом сестер. — Старинам она научилась от бабушки и матери, которые пели их иногда по нарочитым ее о том просьбам. Мать ее родилась в д. Чаколе, была взята замуж в Усть-Ёжугу и после 12 лет супружеской жизни лишилась мужа; она ходила по старухам, бывала на вечеринках и на трапезах, где старухи пели старины, и научилась им от них. От своей матери Оксенья переняла не все старины, а только те, которые были для нее, по ее выражению, «половчее». Будучи девкой и жонкой, Оксенья любила ходить в другие деревни на праздники; даже еще недавно она ходила на них, но теперь она очень уж слаба для этого. Гостя в Усть-Ёжуге у племянников во время поста недели по две, она учила старинам их малых детей. Раньше она была хорошей сказительницей; она знает, что разные старины поются разными голосами: голос, напр., старины «Козаренин», отличный от голоса старины «Алёша Попович и сестра Петровичей-Збродовичей», отличен и от голоса старины «Мать князя Михайла губит его жену», но сама она припомнить первого и третьего голоса не могла, хотя старалась. Теперь же, когда она попоет немного, у нее захватывает дух; а остановившись во время пения, она не может потом припомнить, где остановилась, и сообразить, как начать опять. Поэтому я сначала просил ее петь мне каждый стих (по тамошнему народному выражению, «слово») по два раза, чтобы мне можно было успевать записывать и не делать остановок; но потом, видя, что это ей в тягость, я предложил ей петь их по одному разу, но протяжнее. Все-таки были пропуски по ее забывчивости целых стихов или одного-двух слов по невозможности с моей стороны записывать так быстро, как она пела (во время быстрой записи рука очень сильно устает; карандаши выписываются, а очинить их некогда), — но потом, так как я обычно проверял все пропетые старины вместе со сказителями и сказительницами, эти пропуски были, по возможности, восполнены. Она пропела мне 11 старин и 1 духовный стих и сказала апокрифический «Сон Богородицы». 2-го июля она пропела мне старины: 1) «Алеша Попович и сестра Петровичей-Збродовичей»; 2) «Князь Василий, княгиня и старица»; 3) «Купанье и бой Добрыни со змеем» (эту старину она пропела совсем неожиданно для меня: я просил ее пропеть о Козаренине; она говорила, что не знает к нему голоса, помолчала немного и вдруг запела про Добрыню); 4) «Голубиная книга» (с трудом, так как забыла перечень); 5) «Михайло Козаренин» (она говорила, что он поется другим голосом сравнительно с голосом предшествующих старин и отказывалась поэтому пропеть про него; мне стоило много труда и времени уговорить ее пропеть про него обычным голосом; конец Михайла Козаренина о спасении им брата Ивана пропеть сразу она не могла, а только рассказала его, но потом пропела и его, когда я, походив по деревне, опять зашел к ней); 6) «Илья Муромец и Идолище» (тут она не могла вспомнить, в каком городе поднялось Идолище); 7) «Кощавич-царь и его невеста Домна» и часть старины 8) «Соломан и Василий, король прекрасный». 3-го июля она пропела конец старины о Соломане и 9) «Борьба Егория с царем Кудреванкой» (это, по ее утверждению, также «ста́рина»), сказала «Сон Богородицы» и пропела духовный стих об Алексее-человеке Божием. 4-го июля она пропела мне еще две старины: 10) «Омельфа Тимофеевна выручает своих родных» и 11) «Мать князя Михайла губит его жену» (3-го июля она и не могла и не решалась пропеть последнюю старину, так как не знала ее голоса и не совсем припоминала ее содержание). Оксенья слыхала еще историческую песню о Платове и Кутузове («Заплакала Россия от француза»), про Илью Муромца с кольцом (в д. Усть-Ёжуге у Цюпанова), Онику-воина и Николу-чудотворца. Она хорошо рассказывает длинную сказку про Еруслана Лазаревича. — Я записал у ней напевы к ее №№ 85—89, 91 и 93. Но из них напев к № 86 нельзя воспроизвести вследствие плохой записи его фонографом, происшедшей от ее слишком тихого пения.

85. Алеша Попович и сестра Петровичей-Збродовичей

(См. напев № 31)

Во стольнём во городи во Киеви

У ласкова князя у Владимера

Было столованье, почесьён пир.

Все на пир да собиралисе;

5. Все на пиру да напивалисе,

Все на пиру да приросхвасталисе:

Хвастаёт иной да иной тем и сем,

Хвастаёт иной да отьцём-матерью,

Хвастаёт иной да силой-могу́той,

10. Хвастаёт иной да золотой казной,

Хвастаёт дурак да молодой жоной,

Хвастают два братьця два милые,

Два милые братьця Петровици,

Два милые братьця Збродовици;

15. Хвастают они да всё родной сёстрой,

Молодой Олёной Петровисьны:

«Есь веть как у нас да всё родна сёстра,

А молода Олёна Петровицьна;

Сидит она у нас за деветью замками:

20. Буйны-ти ветры не завеют ей,

Цясты-ти дожжи не замоцать ей,

Добры-ти люди не засмотрят ей (2 раза)».

Выскоцил Олёша Поповиць млад:

«Не хвастайте, братья, вы родной сёстрой,

25. Молодой Олёной Петровисьной:

Знаю я у вас да всё родну сёстру,

Молоду Олёну Петровисьню!

Подите-тко ноцесь да во седьмом цасу,

Зажмайте-тко да снегу белого,

30. Киньте-тко вы ей в окошецько,

Во окошецьк[о] во кутьноё:

Выйдёт Олёна на крылецюшко

В одной тоненькой рубашецьки, без пояса,

В одных беленьких цулоциках, без чоботков!..»

35. Тут-то братьям за беду стало,

Тут-то родимым за великую.

Пошли они ноцесь да во седьмом цасу,

Зажмали-то т-да снегу белого,

Кинули во ей в окошецько во кутьнёё.

40. Вышла Олёна на крылецюшко

В ыдной тоненькой рубашецьки, без пояса,

В ыдных тоненьких цюлоциках, без чоботков.

Тут-то братьям за беду стало,

Тут-то родимым за великую.

45. Вымают из ножьне́й да саблю вострую,

Хотят сымать да буйну голову.

Тут-то Олёнушка змолиласе:

«Ой еси, два братьця два милые,

Два милые братьця Петровици!

50. Дайте строку до бела свету

Смыть с лиця белы белилицька,

Сотерть с лиця алы руменецька, —

Тогда вывезите меня да середи торгу,

Середи торгу да середи ярманги.

55. Иной на миня ишшо насмотритьсе,

Иной надо мной слезно росплацытьсе!..[230]»

Все жа на Олёну насмотрелисе:

Хотят нашу Олёну призакинути камкой,

Ой хотят нашу Олёну призахлопнути доской.

60. На погости-то поют, — да тут Олёнушку везут;

На погости-то звонят, — да тут Олёну хоронят.

Выскоцил Олёша Поповиць млад:

«Ставай-ко ты, Олёна, на резвы ноги,

Садись-ко ты, Олёна, на добра коня;

65. Поедём-ко, Олёна, ко Божье́й церкви,

Мы златым веньцём, Олёна, повеньцеимсе,

Златым перснём, Олёна, поменеимсе!»

86. Князь Василий, княгиня и старица

Был-то жил да всё Василий-князь;

Выбирал кнегину девети годов,

Жил с кнегиной равно три года,

На цетвёртой-от год да он гулять пошёл.

5. Он ходил-гулял да ра́вно три годы,

На цетвёртой год да он домой пошёл.

Шёл кнесь Василий по цисту́ полю;

Настрету-ту да ему стариця:

«Здрастуй, здрастуй ты, Василий-князь!

10. Ты куды идёшь да куды путь доржишь?» —

«Я ходил-гулял в Ярусалим-город

Восподу (так) Богу да помолитисе,

Во болкан-траву*[231] да увалитисе;

Каково живёт моя молода кнегина?

15. По старому живёт але по-прежному?» —

«Не по старому живёт да не по-прежному:

Амбары-ти да все ростворены,

Добры ко́мони да исприежжёны,

Золота казна да испридоржана (так),

20. Цветно платьицё да исприношоно,

Напитоцьки да все извыпиты;

В пологу седит кнегина, колыбел[ь] кацят,

Она песёнки поёт да друшка в гости ждёт!»

Тут-то князю за беду стало,

25. Тут-то Василью за великую.

Шёл кнезь Василей по цисту полю;

Не дошёл-то кнезь (так) Василей до нова двора,

Пнул ногой да ногой правою, —

Летят ворота середи двора.

30. Бежит кнегина его молода

В ыдной тоненькой рубашецьки, без пояса,

В одных беленьких цулоциках, без чоботков:

«Здрастуй, здрастуй ты, Василей-князь!»

Некакого слова с ей не выговорил;

35. Он вымаёт из ножьне́й да саблю вострую,

Снял с кнегины буйну голову.

Пошел-то кнезь Василий всё по горницям.

В перву горницю зашёл, — да колыбели нет,

Стоят тут пяла позолоцёны;

40. Сколько шитого — да вдвоё плакано,

Княза-та да в дом дожидано:

Василия-та да долго в доми нет.

Зашёл-то кнесь Василей в втору горницю;

В второй горьници да колыбели нет,

45. Стоят тут пяла позолоцёны;

Сколько шитого — да вдвоё плакано,

Княза-та да в дом дожидано,

Василея да долго в доми нет.

В третью горницю зашёл, — да колыбели нет,

50. Стоят тут пяла, пяла золоты:

Сколько шитого — да втроё плакано,

Василья-та да в дом дожидано:

Василья-та долго в доми нет;

Золоты клюци да на стены висят:

55. В амбары-ти да всё не хожоно,

Добры комони да не вывожоны,

Золота казна да не поцинана,

Цветно платьицё да не ворошоно.

Тут-то кнезю за беду стало,

60. Тут-то Василею за великую.

Выходил-то князь Василей на конюшон двор,

Он брал коня да лошадь добрую,

Он садилса князь Василей на добра коня,

Он поехал кнезь Василей во чисто полё.

65. Не доехал кнезь Василей до той старици,

Махнул рукой да рукой правой, —

Тут ей косьё россы́палось.

87. Купанье и бой Добрыни со змеем Горынищем

(См. напев № 32)

Доселе Рязань слободой слыла,

Ешше нонь Резань — славным городом.

Що во том Резани-славном городи

Был жил Микитушка Романовиць.

5. У того жа у Микиты у Романовиця

Родилосе да цядо милоё,

Цядо милоё да любимоё

Добрынюшка да всё Микитичь млад.

Ишше выростал Добрынюшка двенадцети лет.

10. Он ходил-гулял да во цисто полё,

Во чисто полё да ко синю морю;

Он стрелял гусей да белых лебедей,

Ишше серыех да малых утицей.

Он веть просит у отьця благословеньиця:

15. «Бласлови меня, да сударь-батюшко,

Що с буйной-то главы да до сырой земли!»

Не дават ему отець да бласловеньиця.

«Бласлови меня, да сударь-батюшко;

Уж ты дашь — пойду, и не дашь — пойду!»

20. Бласловил Микитушка Романович,

Бласловил Микитушка Добрынюшку.

Он пошёл Добрыня во цисто полё,

Во цисто полё да ко синю морю[232].

А-й наказыват Микитушка Романовиць:

25. «Уш ты малая да млада юныша,

Полениця ты да свет удалая,

Добрынюшка да всё Микитиц млад!

Уш ты станёш на синём-то мори купатисе,

Уш ты здумаш на синём мори плавати, —

30. Ты сплавай, Добрыня, на перву струю,

Ты сплавай, Добрыня, на другу струю,

Ты не плавай-ко, Добрыня, на третью́ струю:

Що третья струя была омманьцива,

Омманьцива сама относсива, —

35. Отнесёт Добрыню во синё морё!»

Он пошёл Добрынюшка Микитиць млад,

Он пошёл Добрыня да во чисто полё,

Во цисто полё да ко синю морю,

Он стрелял гусей да белых лебедей,

40. Ишше серыех да малых утицей.

Ишша стал веть как Добрынюшка купатисе,

Он здумал как Добрыня в мори плавати.

Он сплавал Добрыня на перву струю,

Он сплавал Добрыня на другу струю, —

45. Показалосе Добрыни за одну струю:

Он сплыл Добрыня на третью́ струю.

Що третья́ струя была омманьцива,

Омманьцива сама относсива, —

Отнёсла Добрыню во синё морё.

50. Налетело змеишшо Горынишшо,

Ишше хочёт-то Добрыни смёртоцьки придать.

Ишшо тут Добрынюшка змолилса свет:

«Ой еси, змеишшо ты Горынишшо!

Дай мне сроку на три годика!» —

55. «Не дам я сроку на три месяця!» —

«Уш ты дай мне строку на три месяця!» —

«Не дам я сроку на три неделецьки!»

Ишшо в ту пору Добрынюшка писал писмо;

Написал ёрлык да скорописемьцё,

60. Он скорее того да запецятывал, —

Отослал ерлык да святым отьцям,

Що отослал ерлык со буйным ветром,

Со буйным ветром да со шолонником[233].

Полуцял ерлык Микитушка Романовиць,

65. Полуцял ерлык да сам росплакалса:

«Що святы отьци писали, — прописалисе:

А-й сказали, що Добрыни смёртоцьки не быть,

Не быть Добрыни да на синём мори, —

А топериче Добрыни смёртоцька приходит!»

70. Досель Добрынюшка да вёрток был;

Повёрнулса как Добрыня да на другой струи,

На другой струи да неомманьчивой —

Выходил Добрыня на крут бережок.

Он хватал в руки да сер горючь камень,

75. Сер горючь камень да равно петь пудов;

Ишшо хочёт-то змеишшу смёртоцьки придать.

Ишшо тут змеишшо взмолилосе:

«Ой еси, Добрынюшка Микитиць млад!

Ушь ты дай мне сроку да на три годика!» —

80. «Не дам я сроку да на три месяця!» —

«Ушь ты дай мне сроку, на три неделецьки!» —

«Не дам я сроку на три де́нецька!» —

«Уш ты дай строку три слова молвити.

Уш я дам тобе да три подароцька:

85. Що первой подарок — добра ко́моня;

Що другой подарок — цветно платьицё,

В веки-на веки да не износитсе;

Що во трете́й подарок красну девицю,

89. В ве́ки-на́ веки да не состаритьсе!»

Получил подарк[и] и пустил змея. — Девица была бо́льшому князю Владимиру родна сестра.

88. Голубиная книга

(См. напев № 33)

Из-за лесу, лесу да лесу темнаго,

Из-за темного лесу дремуцёго

Выкаталась туця да туця тёмная,

Туця тёмная да туця грозная.

5. Що из той из туци да туци тёмное,

Що из тёмное из туци грозное

Выпадала книга да Голубиная

Що на ту гору да на Сёлыньскую[234].

Що на ту на славушку на великую,

10. На велику славу, славушку немалую

Соежжалисе сорок царей, сорок царевицей,

Ишша сорок королей, сорок королевицей.

Ишша первой-от цярь да наш примудрой цярь,

Наш примудрой цярь Давыд Асеевиць;

15. Ишше второй-от цярь да наш примудрой цярь,

Наш примудрой цярь да Володаман-цярь,

Володоман цярь да Володомановиц.

Зговорит-то наш Володаман-цярь:

«Уш ты ой еси, да наш примудрой цярь,

20. Наш примудрой цярь Давыд Асеевиць!

Ты возьми-тко книгу да на белы руки;

Процитай-ко книгу да Голубиную;

Ты скажи-тко нам да проп[р]оведай-ко:

Що которой цярь — да над царями цярь?

25. Що которой град — да над градами град?

Которо морё — да всем морям морё?

Котора река — да всем рекам река?

(Котора рыба — всем рыбам рыба?)

Котора трава — да всем травам трава?» —

30. «Уш наш белой цярь — да над царями цярь;

Ерусалим град — да над градами град;

Акиан-морё — да всем морям морё;

В мори кит-рыба — да всем рыбам рыба;

Ердан-река — всем рекам река;

35. Ес<т>ь плакун-трава — да всем травам трава:

Ишша повели Христа да на роспятиё,

Тут как плакала Мати Божья, Богородиця,

Ронила слёзы да на сыру землю,

Тут как выросла да всё плакун-трава!»

40. Зговорит-то наш да наш примудрой цярь,

Наш примудрой цярь да Володам[ан]-цярь:

«Ушь ты ой, еси, да наш примудрой царь,

Наш примудрой цярь Давыд Асеевиць!

Ты горазд сказать да проповедывать;

45. Ты ишша скажи да проповедай мне.

Що ночесь, ночесь да мне мало спалось,

Мне мало спалось да много снилосе:

Как два заиця да во чистом поли,

Один серой заец да другой бел заец,

50. Промежду собой они подираютьсе;

Ишша серой-от белого побивать хоцёт;

Ишша белой-от заец да в темной (так) лес пошёл,

Ишша серой-от заец — да во чистом поли!» —

«Не во снях тобе царю привидилось,

55. Наяву тобе да показалосе:

Соходиласе тут да Правда с Кривдою;

Ишша Кривда-та Правду да побивать стала;

Ишша Правда на небеса пошла,

59. Ишша Кривда да по светой Руси!..»

89. Михайло Козаренин

(См. напев № 34)

В том во городи во Галицине[235],

У того же у Петра, купця богатого,

Родилосе да цядо милоё,

Цядо милоё, цядо любимоё,

5. Милоё цядо всё Михайлушко.

Поевились на крестинах люди злы-лехи, —

Остудили Михайлушка от батюшка,

От батюшка, от родной матушки:

Относили Михайлушка ко бабушки

10. А-й ко той ко бабушки к задворёнки.

Кормила его бабушка-задворёнка

А тема его кусоцьками прошёныма;

А поила его бабушка-задворёнка

Его тем молоцьком да всё козловыем:

15. Ишша прозвали Михайлушка Козаренином.

Ишша выростал Михайлушко двенатцети лет;

Ишша стал же веть Михайлушко конём владать,

Он конём владать да вострой сабелькою.

Он пошёл как Михайлушко ко батюшку

20. А-й ко батюшку да к родной матушки.

На Михайлушка батюшко оцьми не звёл.

Выходил же как Михайло на конюшон двор;

Он брал коня да лошадь добрую;

А-й садилса как Михайло на добра коня,

25. Он на те жа на седёлышка черкальские;

А поехал как Михайло да во цисто полё.

А-й не видели у Михайла его поезду —

Столько видели у Михайла: в поли дым столбом.

А приехал как Михайло ко чесну древу,

30. Он ко той же ко бирёзы всё ко белою.

На том жа на древи-то на чесноём

А-й на той же на бирёзы на белое

Сидит птиця, птиця вещая,

Вещая птиця, всё цёрной ворон.

35. Он вымаёт калену стрелу из налуцьницька,[236]

Он направливат Михайлушко калёную стрелу,

А-й натегиват Михайлушко свой тугой лук:

Он хоцёт цё[р]на ворона подстрелити.

Зговорит птиця, птиця да руським языком,

40. Руським языком да целовецеским:

«Ой еси, Михайлушко Козаринин!

Не стрелей-ко ты миня да цёрна ворона:

Моёго мяса тобе да не наи́стисе,

А-й моей крови тобе да не напитисе!

45. Я скажу тобе, Михайло, таку вестоцьку:

Що у вас было во городи во Галицины

У того жа у Петра, купця богатого,

Вечёр было три поганые тотарина,

Увезли у его да доцерь Аннушку;

50. А топере те тотарья во цистом поли,

Во цистом поли да во белом шатри!»

Помутились у Михайла оци ясные,

Завинтело у Михайла ретиво серцё, —

Отворацивал Михайла добра комоня,

55. Он поехал как Михайло во цисто полё.

Он приехал как Михайло ко белу шатру;

Он вкрук шатра да поежживаёт,

Речи у их да всё выслушиваёт.

Три-то веть поганые тотаринина

60. Оне шум шумят да сами дел делят:

На первой-от пай кладут да красно золото,

На другой-от пай кладут да цисто серебро,

На третей-от пай кладут да красну девицю.

Девиця плацёт, как река тецё.

65. Ишша первой-от тотарин девку тешит он:

«Ты не плаць, не плаць, девиця-душа красная:

Уш ты мне ле, красна девиця, достанишьсе, —

Я сведу тибя, девиця, на свету на Русь,

На святу Русь, девиця, ко отьцю, к матери!»

70. Второй-от тотарин девку тешил он:

«Ты не плаць, не плаць, девиця-душа красная:

Уш ты мне, красна девиця, достанишьсе, —

Я отда[м][237] тибе, девиця, за племянницька,

Будёшь клюцьницей, станёшь ларецьницей!»

75. Девиця плацёт, как река тецёт.

Третей-от тотарин девку тешил он:

«А-й вечёр моя сабёлка не ужинала,

Паужина сабёлка не паужинала,

А сегодни моя сабля не обедала;

80. Я срублю тибе, девиця, буйну голову,

Розсеку тибе, девиця, в мелки жеребьи,

Розьмецю тобе, девиця, по цисту полю

На тарзаньё тобе серым волкам,

Черным воронам да всё на га́леньё!»

85. Помутились у Михайла оци ясные;

Он клицёт тотарьей к собе на полё:

«Вы подите-тко, тотарья, ко мне на полё,

Ко мне на полё, тотарья, со мной [б]рататьсе!»

Ишше вышли как тотарья к ему на полё, —

90. Он первого-то тотарина копьём сколол,

А другого-то тотарина конём стоптал,

А третьёго-то тотарина живого спустил

Он за те жа веть за реци за ласковы,

За те слова за приятливы.

95. Заходил же как Михайлушко во белой шатёр;

Цисто серебро да по корманам клал,

Красно золото — да по запазушью;

Брал девицю за белы руки,

За те жа веть за персни злачёные.

100. А садилса как Михайло на добра коня,

Он веть брал девицю позади собя.

Ехали они да день до вечёра,

Некоторой некоторому не выговорил.

Зговорит только Аннушка Михайлушку:

105. «Не пора ли, молодець, шатёр ставити?

Не пора ли, молодець, да дума думати?»

Как ответ доржит Михайлушко Козаринин:

«Уш ты глупая, да красна девиця,

Неразумная, да доць отецькая;

110. Ишша я веть, девиця, тобе брат родной!» —

«Прости-тко, прости, братёлко Михайлушко,

Ты за те меня за речи за глупые,

За те слова да неразумные!»

А приехали в тот город во Галицину

115. Ко тому жа ко Петру, купцю богатому.

Выходил как Петро на новы сени,

Он на те жа на балясы[238] на прикрасные;

Он выходит Петр-от, ниско кланиетьсе:

«Ты любима доць да доць Аннушка!

120. Ты пойди ко мне да хлеба кушати,

Хлеба кушати да перевару пить!»

На Михайлушка батюшко оцьми не звёл.

Заходит Анна к отьцю, к матери,

И спроведала Аннушка всё в доми, —

125. И вышла как Анна на ново крыльцё,

[На ново крыльцё, на] баляса на прикрасные:

«Ты родимой братёлко Михайлушко![239]

А-й во том было во городи во Га́лицине

У того же у Петра, купьця богатого,

130. Были поганые тотарины,

Увели у его меньшого сына Иванушка!»

Помутилисе у Михайла оци ясные;

Отворацивал Михайла добра коня,

Он поехал как Михайло во цисто полё.

135. Он приехал как Михайло в саму матицю*[240];

Он прибил-притоптал да все[х] тотари[н]ов;

Цисто серебро да по корманам склал,

Красно золото — да по запазушью;

Он брал молотьця да за белы руки,

140. Он за те жа за персни за злачёные.

Он садилса как Михайло на добра коня;

Он брал молотьця да позади собя.

Они ехали двоима день до вечёра,

А приехали во тот город во Галицин

145. Ко тому же ко Петру, купьцю богатому.

Выходит Петр-от на новы сени,

Он на те жа на баляса прикрасные;

Он выходит Петр-от, ниско кланеитьсе:

«Ты любимое дитетко Иванушко!

150. Ты поди-ко ко мне да хлеба кушати,

Хлеба кушати да перевару пить!»

На Михайлушку батюшко оцьми не звёл.

Злезал как Михайлушко с добра коня,

Он вскрывал баляса-ти прикрасные;

155. Ишше сам он по балясам похаживаё:

156. «Не в первый я зашёл, да в по[с]ледний к вам!»

90. Илья Муромец и Идолишшо

Подымалосе Идолишшо[241].

В долину Идолишшо пяти сажо́н,

В толщину Идолишшо полуторых;

Запретил просить милостинку Христа ради:

5. «Вы просите-тко милостинку ради Идола!»

Що для Идола да пир хотят зделать

И варят пива да на поварнях жа.

Собираютьсе да все...[242];

Посылают за старым казаком,

10. За старым казаком за Ильей за Муромцем,

Ешшо послали калику да перехожую.

И пришол калика да перехожая,

Росказал как Ильи Муромцю про Идолишша:

«Поднялось во городи...[243],

15. Подымалось Идолишшо великоё;

Запретил он милостыни просить Христа ради:

Вы просите милостыни ради Идола!»

Ишше да стар казак да пешой пошёл;

Посадил калику да перехожаго,

20. Посадил калику да на добра коня;

Он сам коню да наговариват:

«Ты бежи-тко, конь, да не срони калику,

Не срони калику да перехожого!»

Он сам пешой идёт да подорожну палицу под полой несёт.

25. Он дошёл до поварьни да запросил пивьця Христа ради:

«Вы подайте мне пивьця Христа ради!»

Тут как выскоцили они с ожогами[244]:

«Не даваитсе у нас пивцё Христа ради,

А даваитьсе у нас да ради Идола!»

30. И прошёл пешой да Илья Муромец,

Пошёл под окошецько, где то Идолишшо.

А Идолишшо да за столом сидит,

За столом сидит да хлеб-соль кушаёт;

И сам он выспрашиват:

35. «Ес<т>ь как у вас да стар казак,

Ес<т>ь как стар казак да, блеть, базыковат[245] (так);

Много ле у вас да к выти* ест?

Ишше много ли к выти мёду пьёт?» —

«У нас ес<т>ь стар казак да Илья Муромець,

40. Илья Муромець да сын Ивановиць;

К выти хлеба ест да по две просвирки,

К выти мёду пьёт да по две рюмоцьки!»

Ишше то Идолишшо великоё

По целой ковриге на нож тыцёт,

45. На нож тыцёт да за щеку бросат;

По целому лебедю на нож тыцёт,

Он на нож тыцёт да за другу бросат.

Етот стар казак да Илья Муромець

Закрыцял милостинку Христа ради,

50. Закрыцял как громким голосом:

Тут все есвы потреслись у них,

Все стоканы да заплескалисе...

Ишше выскоцил Идолишшо,

Он выскоцил да всё на улицю, —

55. Голову [ему] срубил да Илья Муромець,

Илья Муромець да сын Ивановиць.

91. Кощавич царь и его невеста Домна

(См. напев № 35)

Была До[м]на[246] да Фалилеёвна.

Ишше сваталсе у ей Кошшавиць цярь;

Обругала До[м]на́ да Фалилеёвна:

«Я нейду, нейду да за тобя замуж:

5. Ишше ножишша-ти у тебя да как кицижишша*,

А-й ручишша-ти да быть как граблишша,

А-й голова у тибя да как пивной котёл,

И глазишша-ти да быть как цяши*-ти».

Ищще то тут царю да за беду стало,

10. Ишше тут да за великую.

Поежжаёт цярь да во другу землю;

Он наказыват матери:

«Уш ты зделай, матушка, суботоцьку;

Созови Домну да на суботоцьку,

15. Фалелеёвна[у] к царю Кощавицю!»

Собрала как матушка суботоцьку.

Пришли слуги и зовут До[м]ну да на суботоць[ку],

Фалелеё[в]ну к царю Кощавицю.

«Я нейду, нейду да вас не слушаю».

20. Унимат Домну да родна матушка:

«Не ходи, Домна, да на суботоцьку[247]!»

И други слуги: “Ты поди, До[м]на, да на суботоцьку». —

«Я нейду, нейду да вас не слушаю!»

И третьи слуги: “Ты поди, До[м]на, да на суботоцьку,

25. Фалелеёвна к царю к Кощавицю;

Ишша все люди сошлись да съехались,

Одной нету Домны да Фалелеёвны;

Без тобя, Домна, да вся игра стоит,

Фалелеёвна, — да не играитьсе!»

30. Ешше тут До[м]на да засрежаласе,

Фалелеёвна да розметаласе.

Унимат Домну да родна матушка:

«Не ходи, До[м]на, да на суботоцьку;

Мне ноцесь, ноцесь да мне мало спалось,

35. Мне мало спалось да мно́го сни́лосе:

Потеряла я цюсу* да из права уха,

По жемьцюженки да роскатиласе, —

Потерею я свою Домну Фалелеёвну!»

Отвецят До[м]на да родной матушки:

40. «Ты сама, мати, спала да собе сон видяла!»

Как пошла До[м]на да Фалелеёвна,

Как пошла До[м]на да на суботоцьку,

Фалелеёвна она к цярю к Кощавицю.

А-й пришла До[м]на да розыграласе,

45. Фалелеёвна да розметаласе.

Ишша едёт цярь да всё Кощавиць:

«Ишше имайте До[м]ну да Фалелеёвну,

Вы хватайте До[м]ну да Фалелеёвну,

Вы ведите До[м]ну да ко мне в горницю!»

50. Ишша тут Домна да как змолиласе:

«Я иду топеря да за тобя замуж!» —

«Мне не нать, До[м]на да Фалелеёвна!

Скинувай, До[м]на, да цветно платьицё,

Надевай, До[м]на, да ризу чёрную:

55. Я срублю тобе да буйну голову!»

Он срубил До[м]ны да буйну голову.

92. Соломан и Василий, король прекрасный

Ишша здумал Василей-король жонитисе;

Он и клик кликал: хто бы ему сказал,

Хто бы ему сказал да всё про сужону

Станом-возростом да супротив его,

5. Белым лицюшком да супротив его.

Ишша выскоцил Потутоцька Поваренин:

«Я найду тобе да уж сужону

За синим морём да у Соломана!»

Зговорит Василей-от:

10. «Уш ты как жа можош у жива мужа жону отнят?» —

«Я могу отнять да Саломана[248];

Нагрузи мне да мне три карабля:

Що первой карабь со чистым серебром,

Що другой карабь со красным золотом,

15. А третей карабь со напитками со пьяными!»

Нагрузил Василей-от три карабля.

Он пошёл Потутоцька Поваренин,

Он пошёл Потутоцька на карабля[х],

Он пошёл Потутоцька под царьсьво да под Соломаньско.

20. Ишшо всё ходят да смотрят;

И нехто не можот караблей обьценить,

И нехто не можот да пошлины взеть да полудесятною.

Как пришла цяриця да Соломанина;

На первой карабь ступила, — карабь обценила,

25. Пошлину взела да полудеся[т]ну[249];

На другой карабь ступила, — карабь обьценила,

Пошлину взяла десятную[250];

На трете́й карабь ступила, — карабь обьценила, пошлину взяла.

Тут товаришши были ухватьцивы:

30. Выхвата́ли братынишша великие

И цедили напитоцьки пьяные

И поили цярицю да Соломадину.

Ишша тут цяриця да напиваласе,

Соломанина да увалиласе.

35. Увезли цярицю да за синё морё

К королю Василию да ко прикрасному.

Ишше взял Василей-от да за собя замуж.

И приехал там да как Саломан-цярь.

Он ходил, искал, — цярици в доме нет.

40. Он веть спрашивал да у суседушок;

И нехто ему не скажут, да все смеютсе-то:

«Как Соломан-цярь был хитёр-мудёр, —

Потерял свою цяриц[ю] Соломадину!»

Он выспрашиват у маленьких робятушок:

45. «Вы скажите, маленьки робятушка;

Я вам дам по пряницьку, по колацику!»

Ишша сказывают маленьки робятушка:

«Приходил Торокашко, да гость заморенин,

Приходил Торокашко да на трёх караблях;

50. Он увёз цярицю да за синё морё!»

Догодалса тут да всё Соломан-царь:

«Увезли цярицю да за синё морё

К королю Василью да ко прекрасному».

Ишша стал Соломан-царь искать товарышшов;

55. Набирал Соломан-цярь собе товаришшов,

Ишша двадцеть петь богатырей;

И поехал он с товарышшами.

И оставлят своих товарышшов в по[е]шшоры[251]-горышшах,

Сам же им столько наказыват:

60. «Уж я здумаю да как в рожки играть.

Я первой-от раз взыграю, —

Вы на коней узды накладывайте;

Как второй-от раз взыграю, — вы будьте в дороги;

Ишше третий-от раз взыграю, — будьте у мня на глазах!»

65. И пошёл Соломан-царь да к королю Василию.

Он пришёл к Василью под окошецько,

Попросил милостинку Христа ради.

Как увидела цариця Соломадина:

«Ой еси, Василей, король прикрасное!

70. Поскорей царя сказнить, скорей повесить нать!»

Как Василей не боитьсе его:

«Мне що зделат один-то [Соломан-царь]?» —

«Ты Василей-король! Поскорей цяря Соломана

Сказнить, скорей повесить нать;

75. Ты зови Соломана во горницю!»

«Ты взойди, Соломан-цярь, да к нам во горницю!»

Ка[к] зашёл Соломан к ним во горницю,

Зговорил Соломан-он к Василью-ту:

«Василей, король прекрасное!

80. Царских семен не казнят скоро,

Ишшо нать повесити их на виселицю;

Уш ты зделай да мне петёлки,

Ишша зделай виселицю в чистом поли;

Щобы петёлки были шёлковы:

85. Перва петёлка да шёлку красного,

Друга петёлка да шёлку чёрного,

Третья петёлка да шёлку белого!»

Зговорит Василей-от Соломану:

«Дле чего тобе да всё петёлки?» —

90. «В перву пе́тёлку поло́жу да буйну голову,

Во вторую пе́тёлку праву руцюшку,

В третью пе́тёлку да праву ножоцьку».

И повезли Соломана в цисто полё,

Во цисто полё да на висилицю;

95. Ишша все ёго да провожати идут.

Ишша тут Соломан-он росмехнулса как.

Зговорит Василей-от Соломану:

«Уш тебе що смешно — да последней раз,

Последней раз: везут на виселицю!»

100. Зговорит Соломан-от:

«Подумай, Василей, — уш тобе будет смешно:

Що передни-ти колёса — да их конь тенёт;

Задни-ти колёса — как их цёрт несёт,

Как их цёрт несёт, да [они] сами катятьсе!»

105. Довезли Соломана до висилици, —

И пошёл Соломан цярь на висилицю.

На первой ступень ступил,

Он сам спросил у Василья-короля:

«Ты Василий, король прикрасный!

110. Прикажи-ко ты мне в рошки сыграть:

Ишша преже я да в пастухах ходил!» —

«Ты играй, Соломан, колько надобно».

Ка[к] взыграл Соломан-от первой раз;

На другой ступень ступил — да он ишша сыграл;

115. На третей ступень ступил — да ишша сыграл.

К ему товаришши наехали,

Ишша дватцеть петь богатырей.

Зговорит Соломан-царь Василию-ту:

«Ты Василий, король прекрасное!

120. Не мои ле голубы (так) налетели твою пшаницю клёвать?»

Подхватили Василия-короля —

В перву петёлку его положили.

Подхватили цярицю Соломадину —

В другу петёлку да ей положили.

125. Подхватили Потутоцьку Поваренина —

В третью петёлку его положили.

93. Борьба Егория с цярем Кудреванкой

(См. напев № 36)

А-й во том было во городи во Киеви:

Был-жыл Фёдор-цярь да стольникиевськой.

Было у ёго да всё два отрока,

Два отрока да всё две девици,

5. Две девици да всё хороши,

Две хороши да всё царёвны.

А-й родилось у его да цядо милоё,

Цядо милоё, Егорей да свет храброй:

Во лбу соньцё, в тылу месець,

10. По косицям две зори две светлыя

Утренна зоря да со вечерьнею.

Как прошла про его славушка великая

И велика славушка немалая

Как по всем-то городам, по всем украинам.

15. Що на ту на славушку великую,

На велику славушку немалую

Подыма[ла]се собака да Кудреванко-цярь,

Кудреванко-цярь да Кудревановиць.

Все Божьи церкви да он под дым спустил;

20. Ишша Фёдора-цяря да он под мець склонил;

Две-то девици да всё две хороши,

Всё две царёвны да он в полон к собе взял.

Ишше мати Олёна да благоверная цяриця

Она ушла с Егорьём да во пешшоры гор,

25. Унесла Егорья да света храброго

И жила с Егорьём во пешшорах-горах,

Она ро́стила его двенатцеть лет.

Ишша стал Егорей у ей спрашивать:

«Уш ты мати Олёна да благоверная!

30. Ишша был ле у мня да родной батюшко?» —

«Был-жыл батюшко да иша Фёдор-цярь,

Ишша Фёдор-цярь да стольньекиевськой.

Ишша было у тобя[252] да всё два отрока,

Два отрока да всё две девици

35. И две хороши да всё царёвны.

Как родилось ты, да цядо милоё,

Ты Егорей-от да свет храброе:

И во лбу соньцё, в тылу месець,

По косицям две зори две светлые —

40. Утренна зоря да со вечернею.

Как прошла про тя славушка великая

Що по всем-то городам, по всем ук[р]аинам.

И на ту на славушку великую

Подымаласе собака да Кудреванко-цярь.

45. Он Божьи церкви да все под дым спустил;

Ишше Фёдора-цяря да он под мець склонил;

Две-то девици да всё две хороши,

Две-то девици да он в полон к собе взял!»

Ишша просит Егорей бласловленьиця:

50. «Бласлови меня, да родна матушка:

Я пойду отливати крови своё’го ба́тюшка!»

Унимат его да родна матушка:

«Не ходи, Егорей-свет храброе!

Ишша есь веть там да как три заставы:

55. Перва застава да есь темны леса;

Друга застава да река огненна, —

Ясну соколу да всё проле́ту нет,

Добру молотьцю да всё проезду нет;

Третья застава да варабей-птиця,

60. Варабей (так)-птиця да над воротами, —

Ясному соколу да всё пролету нет,

Доброму молотьцю всё проезду нет!..»

Бласловила матёнка Олёна, благоверная цяриця.

И пошёл Егорей-от-свет храброе.

65. Он дошёл Егорей-от до заставы.

Перва застава да есь темны леса.

Как спроговорил Егорей-он:

«Уш вы ой еси, да всё темны леса!

Вы не варуйте* да бесу-дьяволу;

70. Вы поваруйте да самому Христу,

Ишша Богу-ту да всё роспятому,

Вы Егорью-ту да свету храброму!»

Ему стала тут да путь-дорожецька.

Как пошёл Егорей-от-свет храброе.

75. Он дошёл Егорей до реки огненной;

Ясному соколу да всё пролету нет,

Доброму молотьцю да всё проезду нет.

Как спроговорил Егорий-от-свет храброе:

«Уш ты ой еси, да река огнянна!

80. Ты не варуй-ко да бесу-дьяволу;

Ты поваруй-ко да самому Христу,

Ишша Богу-ту да всё роспятому,

Егорию-ту да свету храброму!»

Ему стала тут да путь-дорожецька.

85. Ишша шёл как Егорей по цисту полю,

И увидял Егорей-от конных пастухов:

Конны пастухи да всё коней пасут.

Ети девици да всё хороши,

Все две хороши две цярёвны —

90. Поздоровалисе с Егорьём да светом храбрыем:

«Уш как ты шёл: да есь[253] и темны леса,

Друга застава да река огненна?

Уш как ты прошёл все те заставы?» —

«Миня Бог провёл да все-ти заставы!» —

95. «Ишша как пройдёш да варабей-птиця,

Варабей-пт[иця] да над воротами?..»

Зговорит Егорей да свет храброе:

«Уш ты ой еси, да варабей-птиця!

Ты не варуй-ко да бесу-дьяволу;

100. Ты поваруй-ко да самому Христу,

Ишша Богу-ту да всё роспятому,

Всё Егорью-ту да свету храброму!»

Ишша стала тут да путь-дорож[е]цька.

Он прошёл Егорей-свет храброе,

105. И сломил ему да буйну голову

У того собаки да Кудреванка-цяря.

Он пошёл Егорей-от-свет храброе;

Он взял с собой да конных пастухов,

Етих девицей да две хороши,

110. Две хороши да всё цярёвны.

Он шёл вперёт один са[м],

Он пошёл назат троима;

Он пошёл к матери к Олёны,

114. К благовернои царици.

94. Омельфа Тимофеевна выручает своих родных[254]

Как была Омельфа Тимофеевна.

У ей ес<т>ь семья да свой законной муж.

Виноваты они царю православному:

Далеко живут да в дальнём городи,

5. В дальнём городи да в славном Питери,

В славном Питери да в каменной стены.

Набират та Омельфа подар[о]цёк,

Сорок цёрных соболей;

Как пошла да ко царю-ту там.

10. Принесла Омельфа-та подарочки,

Ишша сорок чёрных соболей;

Говорит Омельфа да самому царю:

«Уш ты ой еси, да православной царь!

Уш ты выпусти да мои головы!»

15. Зговорит Омельфы да православной царь:

«Тибе которого да будёт пуще жаль?»

Говорит Омельфа Тимофеевна:

«Я на мужа-та взгляну, дак мне мужа жаль;

Я на сына-та взгляну, дак мне сына жаль;

20. Я на зетя-та взгляну, дак мне зетя жаль;

Мне-ка всех жальче братьця родимого!»

Говорит Омельфы да православной царь:

«Ишшо що будёт братьця пущо жаль:

И не жить с братом тобе?» —

25. «Я на Русь выйду, дак и замуж пойду;

По закону буду жить, дак у меня сын будёт.

У мня есь дома дочи (так) на возрости (так);

Я замуж отдам, дак у мня зеть будёт.

Не видать мине братьця родимого!»

30. Он за те слова да всё за верные

Он и выпустил цетыре головы.

Цетыре головы да виноваты были

Виноваты были, — всё простилосе.

Говорит Омельфы да Тимофеёвны,

35. Говорит-то ей да всё православной царь:

«Уш ты как жа шла да всё темны леса?

Как жа шла да реки быстрые?

Ишша хто у тобя да и товарышш был?

Ишша хто у тобя да перевошшики?»

40. Отвецят Омельфа да Тимофеёвна:

«У мня товаришши да горюци слёзы,

Перевошшицьки да рыболовшшицьки!»

Как пошла Омельфа-та, похвастала:

44. «Уш я шла одна, да пошла пе́теро!..»

95. Мать князя Михайла губит его жену

Ишша был-то жыл да как Михайло-князь.

Поежжат Михайло за синё морё,

Оставлят кнегину со своей маменькой:

«Ты корми, матёнка, кнегину молоду,

5. Ты корми круписьцятыма колацями;

Ты пой же, матёнка, кнегину

Свежою воду да всё клюцевою!»

И кормила его матёнка житником буселым,

И поила ей матёнка помойною водою;

10. И топила его матёнка парну баёнку торгову.

И нажыгала она да сер горюць камень;

Она клала ей на утробу всё,

Выжигала у кнегины всё младеня из утро́бы.

Померла ейна кнегина со младенецьком.

15. Ишша зделала кнегины да бе[ло]дубову колоду;

Положила кнегину всё с младенецьком;

Наколациват она да трои обруци жале́зны, —

Как спустила колоду да во синё морё,

Во синё морё да во Хвалыньскоё.

20. И приехал как да всё Михайло-княсь:

«Уш ты маменька роди́мая!

Ишша где моя кнеги́ня молода?» —

«Как твоя-та веть кнегина

Она горда была, спесива,

25. Во суседи выходила!»

Ишша кидалсэ как во все ближние суседи;

И суседи ему сказали:

«Бери-тко, князь Михайло, трои нёводы шолковы;

Неводи-тко, князь Михайло, да во синём мори в Хвалыньском,

30. Неводи-тко, князь Михайло, да белодубову колоду!»

Ишша брал жа князь Михайло трои нёводы шолковы,

И нёводил князь Михайло во синём мори Хвалыньском.

Ишша вытенул Михайло да белодубову колоду:

Белодубова колода, трои обруци жалезны.

35. Как сколацивал Михайло трои обруци жалезны,

Посмотрел свою кнегину он со маленьки[м] младеньцём;

И наколацивал Михайло да трои обруци жалезны

И спускал же как колоду во синё морё Хвалыньско...

Ишша бросилсэ Михайло да во синё морё Хвалыньско.

40. Его маменька родима / та по берешку ходила

Громким голосом вопила:

«Ой я душа грешна, — / три души я погубила:

Перву душу неповинну,

Другу душу понапрасну,

45. Третью душу некрешшону!»

Чакола

Ча́кола стоит на левом берегу р. Пинеги, при тракте; в ней есть школа и церковь. Она существовала уже в 1471-м году, когда перешла из-под власти Новгорода под власть Москвы вместе с другими новгородскими владениями в этой местности: Пинежкой, Выей, Сурой поганой, Кевролой, Перемским погостом, Пильегорами — по р. Пинеге; Мезенью и Немнюгой (последняя вероятнее на р. Немнюге, притоке р. Кулоя, чем на р. Немнюге, притоке р. Пинеги)[255].

Ошуркова Федосья

Федосья Ошу́ркова — крестьянка д. Чаколы, 27 лет, жена Тимофея Ошуркова, болезненного главного содержателя чакольских почтовой и земской станций. Она взята замуж из д. Пиринемы, лежащей в 14 верстах выше по р. Пинеге, и теперь имеет одного маленького ребенка. Она грамотна, что отразилось на языке пропетого ею. Она пропела мне 1) историческую песню про Платова и Кутузова (3-го или 4-го июля) и 2) старину «Алеша Попович и сестра Петровичей» (5-го июля). Это она выучила, по ее словам, от своей матери Марфы Соболевой, но пропетая ею старина отличается от старины, пропетой потом ее матерью о том же. Она знала прежде больше, но забыла; по той же причине она долго вспоминала свою старину. Ей хотелось мне пропеть эту старину, но она забыла ее, не знала также, у кого происходил пир; — и вот она стала припоминать ее, но так как боялась свекрови, то пела старину себе, когда молола на жерновах, чтобы не было слышно ее пения. Она слыхала стих про Иоасафа царевича и старину про неудавшуюся женитьбу Алеши Поповича, но пропеть последнюю уже не могла. — Когда я был на следующий год в д. Чаколе, ее уже не было в живых: она умерла незадолго до моего приезда

96. Платов и Кутузов[256]

Как заплакала Россиюшка от француза.

«Ты не плачь, не плачь, Россиюшка: Бог тебе поможот!»

Собералса сударь Платов да со полками,

С военными полками да с казаками.

5. Ис казаков выбирали да йисаулы;

Исаулы были крепкие караулы,

На часах долго стояли да приустали:

Белые ручушки, резвы ножечки задрожали.

Тут спроговорит[л]-спромолвил да князь Кутузов:

10. «А-й вы вставайте ж, мои деточки, утром пораняе,

Вы умывайтесь, мои деточки, побеляе,

Вы идите, мои деточки, в чистоё полё,

Вы стреляйте же, мои деточки, не робейте,

Вы своёго свинцю-пороху не жалейте,

15. Вы своёго же французика побеждайте!»

Не [в]осточная звезда в поли воссияла. —

17. У Кутузова в руках сабля воссияла.

97. Алеша Попович и сестра Петровичей

Во городе было во Киеве,

У князя было у Владимера, —

Был веть пир у его да всё веселенький.

Все на пиру да напивалися,

5. Все на весёлом наедалися.

Были на пиру да ище три брата,

Были три брата да три Петра Петровича;

Оне хвастались да своей сестрицей,

Своей сестрицей да всё Олёнушкой:

10. «У нас Олёнушка ес<т>ь умная,

У нас Петровна ес<т>ь разумная!»

Был на пиру да тут Олёшенька,

Был Олёшенька да всё поповский сын.

Как спроговорил тут Олёшенька,

15. Спромолви́л слово да всё поповский сын:

«У вас Олёнушка неумная,

У вас Петровна неразумная:

Ехал я да из чиста поля,

Подъезжал к терему Олёнушки;

20. Стукнул-брякнул я да под окошечком,

Под окошечком да под кошевчатым;

Изломал у ней да я околенку,

Я околенку у ней стекольчату, —

Выходила Олёна на крылечюшко

25. Она в одной рубашечки, без пояса,

Она в одних чулочыках, без чокотцов!..»

Тут веть трём братьям да за беду пало,

За беду пало да за досадушку.

Оне садились на добрых коней;

30. Оне поехали да во чисто полё;

Подъежжали к терему Олёнушки;

Стукнули-брякнули да под окошечком,

Под окошечком да под кошевчатым;

Изломали они у ней околенку,

35. Всё околенку да всё стекольчату, —

Выходила Олёна на крылечюшко

Она в одной рубашечке, без поеса,

Она в одних чулочыках, без чокотцов.

Тут веть двум (так) братьям да не взглянулося (так):

40. «Уш вы слуги, слуги наши верныя!

Вы несите нам да дубову плаху,

Принесите нам да востру сабельку, —

Уш мы срубим Олёнушкину голову!»

Тут Олёшенька да всё поповский сын,

45. Тут подъехал он да на добрых конях;

Брал он Олёнушку за белу руку,

Садил Олёнушку на добрых коней;

Повёз он ей да ко Божьей церкви.

Там оне да повенчалися,

50. Злачеными перс<т>нями поменялися.

Ошуркова Маланья Федотовна

Маланья Федотовна Ошуркова — крестьянка д. Чаколы, 58 или 59 лет, замужняя, родом из Заозерья. Мать, отец и две сестры ее рано умерли. Она пропела мне две старины: 1) «Цюрильё-игуменьё» и 2) «Мать князя Михайла губит его жену». Научилась она этим и другим «стихам» (она не знает настоящего народного названия старин и смешивает их с духовными стихами) на вечеринках у своей сестры-старообрядки. Последняя жила в пустыне и научилась им там: в пустыне старообрядцы песен не поют, а вместо них поют стихи. Маланья знает еще а) «Егория» и б) «Сон Богородицы» (стих), слыхала также про а) Ермака Тимофеевича, б) хвастовство братьев сестрой и в) выручку родных, — но пропеть их уже не может. Пела она хорошо.

98. Цюрильё-игуменьё

У цюдного креста у Благовешшения

Тут служило Цюрильё-игуменьё,

Сорок девиць со девицею,

Сорок стариць со старицею.

5. На правом-то крылосе Василий стоит,

А на левом-то крылосе Снафидушка стоит.

Да Василий-от поёт: «Да ты подай, Бог, Божья́!..»

Снафида-та поёт: «Да ишша я тибя не вижу,

Ишша я тибя не вижу — жить, не быт[ь] не могу!

10. Я тибя увижу — серцё зрадуитьсе!»

Спроговорит Цюрильё-егуменьё:

«Сорок девиць да со девицею,

Сорок стариць да со старицею!

Вы подите-тко, девици, во чистоё полё,

15. Во чистоё полё да к сыропегое змеи;

Попросите у змеи да зелья лютого,

Лютого зельиця розлюцьнёго —

Розлуцить нам сноха да нелюбимая!»

Пошли девици со девицею;

20. Пошли старици со старицею во цистоё полё:

«Ой еси, змея да соропегая (так)!

Дай нам зельиця лютого,

Лютого зельиця розлуцьнёго

Розлуцить нам сноха да нелюбимая!»

25. Спроговорит змея ишша лютая:

«Ой еси, девици со девицею,

Сорок стариць со старицею!

Вы подите-тко, девици, во чистоё полё,

Отливайте от огня да цяс[257] ракитов куст,

30. Отнимайте от огня да малых детоцёк!»

Отливали девици цяс ракитов куст,

Отнимали от огня да малых детоцёк.

Дала им змея да соропегая

Лютого зельиця розлуцьнёго —

35. Розлуцить сноху да нелюбимую;

Дала им зельиця лютого,

Лютого зельиця розлуцьнёго.

Отдавают это зельицё лютоё

Цюрилью-егуменью.

40. Наливаёт Цюрильё-егуменьё,

Подаваёт Цюрильё своей невестушки:

«Выпей-выкушай, Снафидушка Давыдьёвна,

Нашого питья да маластырского, —

Нашо-то питьё да на просыпоцьках лехко,

45. З нашого питья да не заболит голова!»

Спроговорит Снафидушка Давыдьёвна:

«Уши-ти выше не живут головы,

Я больше Василья не живу некогда (так)!»

Подаваёт Цюрильё своему сыну:

50. «Выпий-выкушай, Василий Романовиць, —

С нашого питья не заболит голова,

Нашо-то питьё да на просыпоцьках лехко!»

Примаёт Василей единой руцькой,

Выпиваёт Романовиць едины́м душком.

55. У Василья голова с плець покатиласе,

У Василья белы руки опустилисе,

У Романовиця резвы ноги подломилисе.

Тут-то Цюрильё не ужакнулосе (так),

Егуменьё не убоялосе.

60. Наливаёт Цюрильё-егуменьё,

Подаёт Цюрильё своей невестушки:

«Выпий-выкушай, нивестушка любимая,

Нашого питья да маластырского, —

Нашо-то питьё да на просыпоцьках лехко,

65. З нашого питья да не заболит голова!»

Примаёт Снафида единой руцькой,

Выпиваёт Давыдьёвна единым душком.

У Снафиды голова с плець покатиласе,

У Давыдьёвны белы руки опустилисе,

70. У Снафиды резвы ноги подломилисе.

Тут-то Цюрильё ужакнулосе,

Егуменьё убоялосе.

Пошло Цюрыльё в келейку:

«Ой еси, Павел, в келейки!

75. Що я, Цюрильё, зделала (так),

Що я, гуменьё, згрезила?

Две души я погубила:

Одну душу безгрешную,

А другу душу понапрасну!»

80. Спроговорит Павел в келейки:

«Стань-ко ты, Цюрильё, на леву-ту ногу,

Погледи-тко ты, гуменьё, на праву-ту руку;

Що у тя на руки-то потписаноё?» —

«Потписано на руки тут присветлой рай;

85. Во раю сидит Василий Романовиць

Со своей со Снафидой Давыдьёвной!» —

«Стань-ко ты, егуменьё, на праву-ту ногу,

Посмотри-тко ты, Цюрильё, на леву-ту руку;

Що у тя на руки-то потписаноё?» —

90. «А потписано на руки окромешной ад;

Во аду сидит Цюрильё-егуменьё,

Сорок девиць со девицею,

93. Сорок стариць со старицею!»

99. Мать князя Михайла губит его жену

Кнезь Михайло да по цисту полю гуляёт.

У его дома несцесливо:

Его середецюшко болело...

У его матёнка родима

5. Да парну баёнку топила;

Да горець камень нажигала;

Да на утробу ей клала —

Кнегины Катерины:

Младеня выжигала.

10. Во колоду е[е́]ю (так) клала,

Во колоду-ту дубову,

Трои обручи железны:

На синё морё спускала,

На синё морё Хвалыньско.

15. Как приехал кнесь Михайло

Да ис циста поля, гулял он (так):

«Уш ты маменька родима!

У мня сердецюшко болело;

Думал: маменька хвораёт,

20. Лебо кнегина Катерина!» —

«Уш ты дитятко сирдесьнё!

Твоя кнегина Катерина

Она спесива и гордлива:

Она по горницям высоким,

25. По повалишшам широким!»

Как пошёл кнезь Михайло

По горьницям высоким,

По повалишшам широким;

Он не нашёл своей кнегины,

30. Кнегины Катерины.

Он взял три нёвода шолковы (так);

Он пошёл-то на синё морё,

На синё морё Хвалыньско.

Он перв-от нёвод бросил, —

35. Ницего ему не попало.

Второй-от нёвод бросил, —

Ницего ему не попало.

Он третей-от нёвод бросил, —

Попала ему колода,

40. Колода-та дубова,

Трои обруци железны.

Его матёнка родима

По берегу ходила,

Тонким голосом крыцяла:

45. «Уш ты дитятко родимо!

Уш я-ли согрешила,

Две души я погубила:

Я одну душу безгрешну,

49. Я другу душу понапрасну!»

Залесье

Зале́сье стоит на левом берегу р. Пинеги, в одной версте от Ча́колы (выше ее), в стороне от тракта.

Чуркина Наталья

Наталья Чу́ркина — крестьянка д. Залесья, 61 года, женщина бойкая, понятливая, но слишком порывистая. Она замуж взята сюда на 19-м году из Шетогоры, замужем жила 15 лет и теперь вдовеет 25 лет; она имеет двух взрослых сыновей. Раньше в молодости она ходила с мужем портняжить, дома же управлялись свекор со свекровью. Она пропела мне две старины: 1) «Алеша Попович и сестра Петровичей» и 2) «Князь Дмитрий и его невеста Домна». Она знает и пела мне хорошо стихи 1) об Иосифе и 2) «Взойду на гору», но я их не записывал. «Стихам» (она смешивает стихи и старины) она научилась, когда была еще «девкой», т. е. до замужества.

100. Алеша Попович и сестра Петровичей

Было два брата да два Петра Петровиця.

Собирали пир они, такой пир большой да пир богатое.

Они все на пиру да напивалисе,

Они все на большом да наедались,

5. И все на пиру да приросхвастались.

Они хвастали своим житьём-бытьём, богатесьсвом;

Они хвастали своей сестрой Олёнушкой:

«У нас Олёна умная,

У нас Петровна разумная!»

10. И такой-секой выискалса Олёшенька, поповьской сын:

«Вы не хвастайте своей сестрой Олёнушкой;

У вас Олёна неумная,

У вас Петровна неразумная:

Шёл я по городу, да шёл по Киеву,

15. Уш я шёл [в] ваши полаты да белокаменны.

Зажимал я снегу кому белого,

Бросал к Олёнушки в окошицько,

Сломал у Олёнушки стеколышко, —

Выходила Олёна на красно крылецюшко

20. В одной рубашецьки, без поеса,

В одных цулоциках, без щокотов*!»

Тут двум братам да за беду пало,

За беду пало да за великою.

Пошли братья да со больша пира

25. И шли в свои полаты да белокаменны;

Зажимали снегу кому белого

И бросали к Олёнушки в окошецько —

И сломали у Олёнушки стеколышко.

И выходила Олёна на красно крылецюшко

30. В одной рубашецьки, без поеса,

В одных цюлоциках, без щокотов.

Тут двум братам за беду пало,

За беду пало да за великою.

Пришли братья да со больша пира:

35. «Бери, Олёнушка, дубову плаху да востру сабельку,

И поедём, Олёна, да во чисто полё;

И срубим Олёнушки буйну голову!»

Брала Олёна да дубову плаху да востру сабельку.

И поехали да во чисто полё.

40. Богатой е́дёт — прихохоцитьсе;

А ровной е́дёт — приросмехнитсе;

А бедной е́дёт — весь приплацитьсе.

И такой-секой едёт Олёшенька, поповьской сын,

И брал Олёну за белы руки,

45. И поехал с Олёной ко Божьей церкви.

У Божьей церкви повенцялисе,

Злаченыма перс<т>нями поменялисе:

48. «Станём, Олёна, по закону жить!»

101. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Сваталса Митрей-князь,

Да ишша сваталса Михайловиць-князь

Да на Домны, на Домнушки

да на Домны Фалилеёвны.

5. Как пошёл, пошёл Митрей-князь,

Да как пошёл, пошёл Михайловиць-князь

Да он ко ранной заутреньки

да ко цесной васкресеньское.

Как увидели Митрея,

10. да как увидели Михайловиця:

«Как у Митрея походоцька —

да у его как павиновая,

Да слово-рець — лебединовая,

Голова-та у Митрея —

15. да как серебрена пуговка,

Глаза-ти у Митрея —

да как два ясные сокола,

Брови у Митрея —

да как чёрные соболя!»

20. Тут увидела Домнушка,

Да как увидела Фалилеёвна;

Как спроговорила Домнушка,

Да как спроговорила Фалилеёвна:

«Да как у Митрея походоцька —

25. Да как у тура боярьского,

Да слово-рець у Митрея —

Да как совы завонеськое,

Голова-та у Митрея —

да как котёл пивоваренной,

30. Да как глаза-ти у Митрея —

да как собаки горластые,

Брови у Митрея —

да как две кошки ордастые!»

Да как пришёл, пришёл Митрей-князь,

35. Да как пришёл, пришёл Михайловиць-князь

Да он от ранной заутреньки

Да от цесной воскрисеньское;

Он спроговорил Митрей,

ка[к] спроговорил Михайловиць-князь:

40. «Ты сестриця родимая

да ты Федосья Михайловна!

Да соберём-ко мы с тобой беседушку,

Назовём мы с тобой красных девушок.

Да созовём мы Домну, Домнушку,

45. Да созовём мы Фалилеёвну!»

Как первой посол послали:

«Да пойдём, пойдём, Домнушка,

Да ты пойдём, Фалилейёвна;

Да, право, Митрея дома нет,

50. Право, Михайловиця дома нет:

Да он уехал во цисто полё,

Да во цисто полё за охвотою,

Да он за серыма утицями,

За перелетныма птицями!»

55. Тут спроговорила Домнушка,

Да тут спроговорила Фалилеёвна:

«Это не зов идёт, — омманывают;

Да ишше Митрей-князь за столом стоит,

Да как Михайловиць-князь за дубовым стоит!»

60. А как второй-от посол послали:

«Да ты пойдём, пойдём, Домнушка,

Да ты пойдём, пойдём, Фалилеёвна;

Да, право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

65. Да он уехал во цисто полё,

Во цисто полё да [за] охвотою,

Да за серыма за гусями,

За перелетныма птицями!»

Тут спроговорила Домнушка,

70. Да спроговорила Фалилеёвна:

«То не зов идёт, — омманывают;

Право, Митрей за столом стоит,

Право, Михайловиць за дубовым стоит.

Тут нийдёт Домнушка,

75. да нийдёт Фалилеёв[на]!»

А как третей-от посол послали:

«Да как пойдём, пойдём, Домнушка,

Да ты пойдём, Фалилеёвна!»

Тут спрогов[ор]ила матёнка:

80. «Ты пойди, пойди, Домнушка,

Да ты пойди, Фалилеёвна!»

И сряжаласе тут Домнушка,

И сряжалась Фалилеёвна.

Да брала она три платьиця:

85. Да перво платьё веньцельнеё,

Да друго платьё заруцевноё,

Да третьё платьё за столом стое́ть.

И брала она два ножычька

Да два ножыцька-складницька.

90. Пришла, пришла Домнушка,

Да как пришла Фалилеёвна.

Да как спроговорил Митрей-князь,

Да как спро[го]ворил Михайловиць:

«Запирайте ворота на крюки,

95. Да запирайте двери накрепко!»

Да становиласе Домнушка,

Да становилась Фалилеёвна.

Тут спроговорила Домнушка,

Да тут спроговорила Фалилеёвна:

100. «Да ты спусти, спусти, Митрей-князь,

Да ты спусти, спусти, Михайловиць-князь,

Как ко батюшку на могилоцьку

Да попросить бласловленьиця, —

Уш мы тем бласловленьицём

105. Да станём жыть-пожи[ва]те с тобой,

Станём жыть-красоватесь с тобой!»

И спроговорил Митрей-князь,

Да как спроговорил Михайловиць-князь:

«Ты пойди, пойди, Домнушка,

110. Да ты пойди, Фалилеёвна!»

Пошла, пошла Домнушка,

Да как пошла Фалилеёвна

Она ко батюшку на могилоцьку.

И поставила Домнушка,

115. Да как поставила Фалилеёвна:

Против серьця нож поставила,

Против горла другой поставила.

Тут зарезалась Домнушка,

119. Да как зарезалась Фалилеёвна.

Веегоры

Ве́егоры стоят на правом берегу р. Пинеги, в стороне от тракта (тракт здесь на левом берегу).

Некрасов Егор Григорьевич

Егор Григорьевич Некрасов, по прозвищу Кузнецов, — старик лет под 60—70. Он был женат два раза и служил в солдатах, чем и могут объясняться встречающиеся в пропетом им случаи а́кания. Он знает много песен (а не старин, как мне говорили по деревням) и поэтому известен кругом. Я записал у него две исторические песни: 1) «Кончина Стеньки Разина» и 2) «Сын Стеньки Разина в темнице и взятие Стенькой Астрахани». Пел он их так, как поют песни, а не старины, и первую даже с перехватами.

102. Кончина Стеньки Разина

«Ай вы, леса-ле мои, лесочки, леса, бывали темные;

Ай вы, куста-ле мои, кустоцики, были куста цастые;

Да станы-ле вы наши, станоцики, станы, были теплы;

Ай друзья-товаришши всё были верные!..

5. Ишше все вы ноньче, лисочики, все припасечены;

Ай-и, аи, ишшо все наши теплы станочики приразорены;

Ай-и, аи, все-то дружья-братья да товаришши, все припаиманы,

Ай-и, аи, все-то поиманы мои товарищи, они все припосажены,

Ай-и, аи, все-то посажены мои товарищи, они все приповешены!.»[258]

10. Ай-и как да един-то из них доброй молодец он не поиман был,

Ай-и он не поиман был доброй молодец, он не посажон был.

Ай-и прикачнулса веть он, пришатнулса доброй молодец,

Ай-и пришатнулса да прикачнулса ко Дону, всё ко тиху Дону.

Ай-и он выспрашивал на тихом Доне перевошшичков, он веть всё перевошшичков:

15. «Ишше есть ле у вас на тихом Доне, братцы, всё перево[шш]ицьки?

Ай-и переправьте миня, добра молотца, миня всё через тихой Дон!»

Ай-и он переправилса, доброй молодец, он через тихой Дон,

Он переправилса, наш доброй молодец, сам веть тут канчаться стал:

«А вы да братцы мои да всё товаришши, перевошшички!

20. Вы положите-тко моё тело ай всё между трёх дорог:

Между Питерской, между Московской да третьей славной Киевской;

Ай-и в зголовье вы поставьте всё животворяшший крест,

Ай-и во резвы-то [ноги] да всё мине поставьте коня добраго,

Ай-и во праву-ту руку мне поставьте саблю вострую,

25. Ай-и во леву-ту руку мине поставьте-тко мине копьё долгое:

Ий кто да пойдёт, кто всё мимо поедёт — всё кресту помолится,

На добра-та коня всяк по[с]мотрят — всяк обзарятся,

28. Ай на востру саблю посмотрят — все они устрашатся!»

103. Сын Стеньки Разина в темнице и взятие Стенькой Астрахани

Негде взялся-проявился да тут незнамой человек.

Он цестым-цесто по городу похаживает.

Черной бархатной кафтан да он за един рукав таскал;

Полос[т]астой кушачек во его белых руках,

5. Черна шляпа с брусаментам на его русых кудрях.

Он веть шефам-офицерам не кланитьсе

И астраканскому губернатору челом не отдаёт.

И увидал тут молотца да губернатор со дварца.

Призывал тут молотца к своему красну крылу:

10. «Ты скажи, скажи, детинушка, незнамой человек;

Ты ли со Дану казак или казацкой сын?

Ле казанец, или резанец, или а́страканец?»

Тут ответ держит да детинушка, незнамо[й] чалавек:

«Не казанец я, не резанец я, не астраканец, —

15. Я со Камы да со реки, Стеньки Разина я сын!

Мой батюшка-родитель хочет в гости к тебе побывать, —

Ты умей его стречать да умей потцевати,

Умей потцевати, умей ты цёстовати!»

Ишше те ему слова да за беду ему пали:

20. Посадил тут молодца да в белокаменну тюрьму.

Вниз по Камы по реке да плывёт лодочка грузна;

Що во эфтой-то да лодке воровской тут атаман,

Воровской-от атаман да Сенька Разин-от сам.

Он спрогов[ор]ил-спромолвил, как в трубу вос[т]рубил:

25. «Ишше што мне-ка, ребятушка, тошным-тошно,

Как тошным-то мне тошно да пособить-то неможно́?

Да зацерпните мне да воды да со правой стороны,

Мне подай[те]-тко воды да ис правой руки;

Верно знать, що мой [сын] во победности сидит,

30. Во победности сидит да [в] белокаменной тюрьме!..

Вы взгляньте-ко, ребята, да вниз по Камы по рек[е],

Вниз по Камы по реке да к Астракану-городу,

К Астракану-городу да к белокаменной тюрьме:

35. Белокаменну тюрьму всю по камню разберу,

С астраканскаго губернатора с жива кожу сдеру!»

Белокаменну — всю по камню да розберал,

38. С астраканскаго губернатора с жива кожу сдерал.

Городец

Городе́ц стоит на левом берегу реки Пинеги, на полверсты выше Ча́колы, на полдороги в д. Залесье; предание об этой деревне см. выше во вступительной статье «Пинежский край...», на <...>.

Чащина Варвара

Варвара Чащина — крестьянка д. Городца, 58 лет. Замуж она взята из Веегор; теперь она уже 12 лет вдовеет: муж ее Ипат, бывший швецом (портным), в припадке сумасшествия утонул. Она имеет теперь двух сыновей; один из них женат, и от него у ней 2 внука и внучки. «Ста́ринам» (она знает настоящее народное название старин) она научилась в своей деревне Веегорах на вечеринках, на которые собирались старухи и девки прясть и шить и на которых старухи пели ста́рины. Знатоком старин был также ее дедко. Сознавшись скоро в знании старин, она долго не хотела их петь, так как это казалось ей грехом. Я указал, что в старинах нет ничего дурного, что, напротив того, в них рассказывается хорошее (напр., в старине о Ваське-пьянице показывается, как русские обороняли свои церкви от татар), и наконец сказал, что если есть какой-нибудь грех, то я беру его на себя. Последний довод сломал ее упорство, и она указывала на него всем вновь приходившим как на причину, заставившую ее петь. Она пропела мне шесть старин: 1) «Алеша Попович и сестра Петровичей-Бродовичей» и 2) «Васька-пьяница и Кудреванко-царь» — 5-го июля, 3) «Мать князя Михайла губит его жену», 4) «Князь Дмитрий и его невеста Домна», 5) «Князь Василий, княгиня и старица» и 6) «Неудавшаяся женитьба Алеши Поповича» — 6-го июля. Михайла и Василия-князей она пела протяжным напевом, а Дмитрия-князя быстрым. Варвара слыхала еще от своего дедка и от шотогорской сказительницы Марьи Кривополеновой, но не могла спеть про 1) Святогора, 2) Микулу Селяниновича, 3) Илью Муромца и Идолище, 4) Козарина, 5) сорок калик со каликою, 6) Гришку Отрепьева, 7) Стеньку Разина, 8) мать и дочь в татарском плену, 9) Соловья-разбойника, 10) Ивана — русского богатыря, который куда-то ехал. — Через год я у ней записал напевы всех ее шести старин.

104. Алеша Попович и сестра Петровичей-Бродовичей

(См. напев № 37)

Во славном во городе во Киеве

Был у князя да у Владимера,

Был у его почестен пир.

Ишше все на пиру да напивалисе,

5. Ишше все на цесном да наедалисе;

Ишше все на пиру да приросхвастались:

Иной веть как хвастаёт добрым конём,

Иной веть как хвастат своей силою,

Иной веть как хвастат молодой жоной,

10. Иной веть как хвастат золотой казной.

Выставало как два братца Петровици,

По прозваньицю братьцы Бродовици:

«Ишше нецим нам братьицам похвастати:

Силой нам хвастать — у Владимера силы больше есть,

15. Добрым конём хвастать — у Владимера добры кони лучше есть,

Молодой жоной хвастать — у Владимера князя кнегина лучше есть,

Золотой казной хвастать — у Владимера князя казны больше есть;

Хвастать, не хвастать нам родной сестрой,

Нам родной-то сестрой Анной Петровицьней:

20. У нас родна-та сестра Анна Петровисьня

Она станом-то статна да полном возрости,

Ишше лицюшко у ей да как белой снег,

Глаза-ти у ей да как у сокола.

Ишше цёр[н]ые брови да как у соболя!»

25. Ставал как Олёша да на резвы ноги:

«Полно вам братьицам хвастате[259]!

Ехал я к Владимеру на поцестён пир; —

Выходила ваша Анна Петровисьна

В одной-то рубашецьки, без поеса,

30. В одных-то цулоцках, без башмациков;

Звала она меня к собе в нову горницю, —

Не досуг было мне да остоятисе.

Моему-то слову, братьци, не верите,

Уж вы станьте на то крыл[ь]цё под крышею:

35. Поеду я да мимо ихной дом —

Выйдёт ваша Анна Петровисьна!»

Поехали два братьци Петровици,

Они стали под то крыльцё под крышою.

Едёт Олёшенька мимо ихной дом,

40. Зажимаёт комыльку* да снегу белого,

Кидаёт он к Анны да в нову горьницю —

Сломал он у ей да всё окольницю.

Выходила тут Анна всё из горьници:

«Уж полно, Олёша, надо мной смеятисе,

45. Тибе полно, Олёша, да изрыгатисе:

Были мои братца да на поцесном пиру —

Надсмеялса ты над моима братьцямы родимыма!»

Заходили как два братьця Петровиця,

Заходили они к Анны да в нову горьницю.

50. Они брали как Анну да за белы руки,

Повели они Петровну да вон из горьници:

«Укора ты наша да молодецькая,

Просмеха ты наша да вековесьная!»

Садили они Анну да на добра коня;

55. Повезли они Петровну да во цисто полё,

Во цисто-то полё да к плахи дубовой.

Не исён* сокол в поле налетаёт, —

Наехал Олёшенька Поповиць-от.

Он брал веть как Анну да за белы руки;

60. Садил он Петровну да на добра коня,

На добра-то коня да позади-то собя;

Говорил он веть двум братьцям Петровицям:

«Побоелись вы-то укоры сестриной, —

Не побоелись вы укоры-то жениной:

65. У большого-то братьця да у Петровиця

Живёт его жона да с Ильёй Муровицём,

У меньшого-то братьця да у Петровиця

68. Живёт у его жона да с Микитушкой Добрыницём!»

105. Васька-пьяница и Кудреванко-царь

(См. напев № 37)

Плыли туры да на Боян-остров.

Настрецю турам да им туриця шла:

«Уш вы здрастуйте, туры да златорогие,

Златорогие туры да одногнедые!

5. Ишше я веть, туры, да ваша матушка;

Где вы, туры, да где вы бывали?

Кого вы, туры, да кого видели?» —

«Были мы, матушка, во Шахови,

Во Шахови были да во Ляхови;

10. Во полноць де прошли да стольней Киев-град.

Мы во Киеве во граде да цюдо видели,

Цюдо цюдноё видели диво дивноё:

Ис церквей-то, церквей, церкв[е]й да Божиих,

Из дверей-то, дверей, дверей Прецистенских

15. Выходила тут девиця да наубел-бела;

На главы она несла книгу-Евангеля,

Выходила она да ко синю морю,

Забродила она в морё да до грудей в воду;

Садилась она на сер горюць камень,

20. Клала она ноги да до колен в воду,

Клала она книгу да на правой стегног* (так),

Штила* она да слезно плакала». —

«Уш вы глупые туры да неразумные!

Ис церквей-то, церквей, церквей да Божиих,

25. Ис дверей-то, дверей, дверей да Прецистеньских

Не девиця тут шла — да Богородиця;

На главы она несла книгу-Евангеля,

Приходила она да ко синю морю,

Забродила она в морё да до грудей в воду,

30. Садилась она на сер горюць камень,

Клала она книгу да на правой стегног,

Штила она да слезно плакала:

Она цюла незгодушку над Киевом!»

Що из-за поля да поля цистого,

35. Из-за моря, моря да из-за синего

Поднималса собака да Кудреванко-царь:

Що от скоку-ту, скоку да лошадиного

Сколыбаласе матушка сыра земля,

От здыху-ту, здыху да от тотарьского

40. Що помёркло-поблёкло да красно солнышко.

У его было силы да много множисьво:

Ишшо сорок царей, сорок царевицей,

Ишшо сорок королей, сорок королевицей;

У кажного царя да у царевиця

45. По три тма* у их силы да по три тысици,

У любимого зетя у Коньщицька

У его было силы да тридцеть тысицей,

У любимого сына да у Кормшицька

У его было силы да сорок тысицей,

50. У самого-то собаки силы да смету* нет.

Ехал собака да по цисту полю;

Не доехал он до Киева за три поприща;

Становил он шатры да шатры церные,

Ишше цёрны шатры да цёрного бархату.

55. Садилса собака да на ременьцат стул,

Он писал ярлыки да красным золотом,

Повторял ерлаки (так) да скатным жемьцюгом.

Выходил как собака на цисто полё,

Крыцял-здуцял (так)[260] да громким голосом:

60. «Уж вы ой еси, панове-уланове,

Все турзы-мурзы, тотаришша поганые!

Ишша кто из вас бывал да на светой Руси?

Ишша кто из вас бывал да в стольнём Киеве?

Ишша кто из вас можот да думу думати?

65. Кто из вас можот по-руськи рець говорите?»

Выискалосе Издолищо немалоё,

Оно трёх-то аршин ровно семи верхов*:

«Я, где,[261] бывал да на светой Руси,

Я, где, бывал да в стольнём Киеви,

70. Я, где, могу по-руськи рець говорите (так)[262]». —

«Поедёш ты, Издолищо поганоё, —

Цистым полём поежжай, да не дорогою!

В стольней Киев-град заежжай да не воротами —

Церез башни скаци церез заугольцяты!

75. Не вежи ты коня да к золоту кольцю,

Не вежи ты коня к серебреному кольцю, —

Привежи ты коня да к дубову столбу,

К дубову где столбу да к медному кольцю:

Золото-то кольцё да то ес<т>ь княськоё,

80. Серебряно-то кольцё да то — кнегиньскоё,

Медно кольцё — да богатырскоё.

Уш ты в ызбу зайдёш, — Богу не молисе,

Владимеру-князю да сам не кланийсе,

Кнегины Опраксеи целом не бьёш;

85. Ты клади ярлаки да на дубовой стол,

Ты клади ярлаки, да сам и вон поди!»

Поехал Издолищо поганоё,

Цистым полём он поехал — да не дорогою

В стольней Киев-град заехал да не воротами —

90. Церез башни скакал церез заугольцеты;

Привезал он коня да к дубову столбу,

К дубову где столбу да к медному кольцю;

Он в ы́збу зашёл, — Богу не молитьсе,

Владимеру-князю да сам не кланитьсе,

95. Кнегины Опраксеи целом не бьё (так), —

Он клал ерлаки да на дубовой стол;

Он клал ерлаки, да сам вон пошёл.

Выходил как собака да на красно крыльцё,

Он крыцял-здуцял да громким голосом:

100. «Уш ты ой еси, Владимер-князь стольнекиевськой!

Ты бери ерлаки да на белы руки!»

Он взял ерлаки да на белы руки.

У собаки у царя да ес<т>ь написано:

«Що из-за поля, поля да из-за цистаго

105. Поднималса собака да Кудреванко-царь:

Що от скоку-ту, скоку да лошадиного

Сколыбаласе матушка сыра земля,

Що от здыху-ту, здыху да от тотарьского

Що помёркло-поблёкло да красно солнышко.

110. У его было силы да много множесьво:

Сорок царей, сорок цяревицей,

Ишше сорок королей, сорок королевицей;

У кажного царя да у царевиця,

У кажного короля да королевиця

115. По три тма у их силы да три тысици;

У любимого зетёлка у Коньшицька

У его было силы да тритцеть тысицей;

У любимого сына да у Кормшицька

У его было силы да сорок тысицей;

120. У самого-то собаки да силы смету нет.

Ехал собака да по цисту полю;

Не доехал он до Киёва за три попришша, —

Становил он шатры да шатры церные,

Цёрны шатры да цёрного бархату.

125. Он церкьви-ти Божи хоцё под дым спустить,

Владимеру князю да голову сказнить,

Кнегину Опраксею за собя он взеть,

Кнезей-то, бояр да всех привыбите (так),

Прожиточных христьян да во свою́ веру́ ввести́!»

130. У Владимера богатырей не слуцилосе,

Сильних-могуцих не погодилосе:

Уехали богатыри во цисто полё,

Во цисто полё-то, полё да силы пробовать.

Просил у его сроку на три неделецьки, —

135. Сладились они да на трои сутоцьки.

И собрал Владимер богатырей;

Сам он веть по полу похажывал,

Сапог о[т] сапог да поколациват:

«Уш вы ой еси, кнезья, богатыри!

140. Ишше кто у вас можот со мной думу думате (так)?»

Выискалосе малое мальцишшо

Со той белодубовой скамеецьки:

«Уш ты ой еси, Владимер-князь стольнекиевьской!

Не моги ты меня за слово скоро сказнить,

145. Скоро где сказнить, скоро повесите (так);

Не сылай ты меня во сылоцьки во дальние;

Не сади ты меня во глубоки да тёмны погребы!» —

«Говори ты веть, малой, що тебе надобно.

По уму мне как скажош, так я на ум возьму;

150. Не по уму мне как скажош, так я за малые лета сошьтю* (так)». —

«Есь-то веть да на царевом кабаки

Мой хрёсной-от брат да Васька, горькой пьяниця.

Он веть не можот думы ле думате (так),

Он веть не можот ле с тобой рець говорите (так)?»

155. Выходил как Владимер да на красно крыльцё,

Он пошёл-побрёл да на царев кабак.

Он лёжит-то веть Васька да на царевом кабаки,

Лёжит он на пецьки да на муравленой.

«Тибе полно, Васька, спать, да те (так) пора ставать!» —

160. «Уш ты ой еси, Владимер-князь стольнекиевьской!

Болит-то, болит у Васьки буйна голова,

Шипит где, шипит да ретиво серьцё:

Нецим-то Васьки да опохмелитьсе». —

«Уш вы ой еси, цюмаки да целовальники!

165. Наливайте вы Васьки цяру да зелена вина,

Не велику-то цяру — да полтора ведра!»

Васька цяру-ту пьёт да поворотитьсе.

«Тибе полно, Васька, спать, да те пора ставать!» —

«Да болит-то, болит у Васьки буйна голова,

170. Шипит-то, шипит да ретиво серьцё;

Пришёл-то, прибрёл да как Владимер-князь,

Пришёл он веть как он на царев кабак,

На царев-то кабак — да столько дразнитьсе!» —

«Уш ты ой еси, Васька, да горька пьяниця!

175. Слезовай ты со пецьки да со муравленой,

Поди ты ко боцьки да ко дубовое;

Пей ты, Васька, да колько тобе надобно!»

Васька цяру-ту пьёт да он другу-ту гнё (так).

«Уш ты ой еси, Владимер стольнекиевьской!

180. Ишше нецим-то Васьки да воёватисе,

Ишше всё-то у Васьки да призаложоно:

Ишше тугой-от лук да со налучником (так),

Калена где стрела да со наперником,

Ишше доброй-от конь!..» —

185. «Уш вы ой еси, цюмаки да целовальники!

Отдавайте вы Васьки да всё безденежно:

Я по времени с вами розделаюсь!»

Пошёл как тут Васька да ко Владимеру,

Ко Владимеру да на широкой двор.

190. Наливаёт он Васьки да турьей-от рок да мёду слаткого,

Он сахару груду — на закусоцьку:

Васьки цяра-та пить да головой вершить.

Васька цяру-ту пьёт да сам на двор пойдё.

Он тугой-от лук да принатягиват,

195. Калену-ту стрелу да наговариват:

«Полети-тко, моя да калина́ (так) стрела́,

Выше лесу полети да по поднебесью;

Не падай, стрела, да на цисто полё,

Не падай, стрела, да на синё морё, —

200. Пади, моя стрела, да на церны шатры,

Собаки Кудреванку да на церно́й шатёр,

На церной-то шатёр да в буйну голову,

В буйну голову ему ды (так) в правой глаз!»

Не успел как веть Васька да во двор затти (так), —

205. Два цёрные ворона воскуркало,

Два поганые тотаришша наехало:

«Уш ты ой еси, Владимер-князь стольнекиевьской!

Тибе полно таке шутки да шутите (так)!

Как ты будёш с нами отшуцивать?

210. Убил ты у нас да Кудреванка-царя!»

Тут богатыри не злюбили:

Забранили они Ваську, горьку пьяницю.

Тут веть как Васьки не по уму́ пало́сь.

Выходил как веть Васька на красно крыльцё,

215. Садилса как Васька на добра коня,

Поехал как Васька да во цисто полё.

Едёт как Васька да ко церным шатрам,

Едёт как Васька да ниско кланитьсе:

«Здрастуйте, панове-уланове,

220. Все турзы-мурзы, тотаришша поганые!

Я веть как еду к вам в помощ[н]ицьки!» —

«Поди, приходи, да Васька, горька пьяниця:

Нам таки-то добры молотци надобно;

Поедём мы, Васька, да в стольней Киев-град:

225. Уш мы церькви-ти Божьи да под дым спустим,

Владимеру-князю да голову сказним,

Кнегину Опраксею за собя возьмём,

Кнезей-то, бояр да всех привыбиём,

Прожитоцьных-то хрисьян да во свою веру введём!»

230. Тут веть как Васька да розоспо́ровал:

«Не дам я вам церквей Божьи́х под дым спустить

Владимеру-князю да головы сказнить,

Кнегины Опраксеи за собя вам взеть;

Кнезей-то, бояр да всех прыви[ы]бити[263],

235. Прожитоцьных хрисьян да во свою веру ввести».

Поехали они да в стольней Киев-град,

Кнезей-то, бояр да всех прывыбили,

Они набрали злата и серебра

Сорок тилёк* сорок ордыньскиех.

240. Поехали они да во цисто полё;

Они дел-то делят, да Васьки «нет» сулят.

Говорит тут собаки да Кудреванка сын:

«Уш вы ой еси, панови-уланови,

Все турзы-мурзы, тотаришша поганые!

245. В бою где, во драки дак Васька первой-от был;

Уш вы дел делите[е́] да Васьки “нет” сулите[е́]!»

Тут веть как Васька да роспрогневалса:

Садилса как Васька да на добра коня,

Он бил-то, рубил всех до единого,

250. Одного только оставил, которой по ему сказал.

Обрал он злато и серебро;

Поехал он к Владимеру на широкой двор.

Владимер-от Васьки да ниско кланитьсе:

«Що тибе, Васька, да тибе надобно?

255. Города тибе да с пригоротками?

Села ли тибе да с деревёнками?» —

«Уш ты ой еси, Владимер, князь да стольнекиевьской!

Ницего-то веть Васьки не надобно:

Не города-то мине да с пригоротками,

260. Не села-то мине да с диревёнками...

Уш ты дай мне волю да на царевом кабаки

Ишше пить то вино да мне безденежно!» —

263. «Пей ты веть, Васька, да <с>колько тибе надобно!»

106. Мать князя Михайла губит его жену

(См. напев № 39)

Поехал князь Михайло[264]

Во цисто полё гулять.

Ото двора-та князь отъехал,

К цисту полю не доехал, —

5. Доброй конь его подпнулса,

востра сабля переломилась:

«Верно, есь дома несцясьё:

Видно, маменька хвораёт,

Ли молода жона помираёт».

10. У его была кнегина,

безответна Катерина.

Его матёнка горда́я

Горда́ она, гордли́ва, —

Па́рну баёнку топила,

15. сер горюць камень нажигала.

Повела она кнегину

В парну баёнку помытьсе, —

Нет не жару, нет не пару,

Нет не тёплое водици,

20. Не холодной холодници.

Она клала на утробу

Сер горюць камень горецей,

Выжигала из утро́бы

Ишше маленького младе́ньця.

25. Она клала как кнегину

в белодубову колоду,

Наводила на колоду

Трои обруци залезны,

Отвезла она кнегину

30. в синё морё во Хвалыньско.

Приехал князь Михайло

из циста́ поля домой.

Его матёнка не гордая

Не гордая, не гордлива;

35. На крылецько выходила;

всё Михайлу говорила:

«Уш ты дитятко, князь Михайло!

У тебя жона гордая,

Горда она, гордлива:

40. на крылецько не выходит;

Всё Михайла не встрецяё, —

Спит во горници высокой

На кроватоцьки дубовой,

На перины на пуховой,

45. Под одеялом соболиным!»

Пошёл как князь Михайло

Он во светлици высоки;

И смотрит князь Михайла

Он по лавоцькам брусовым,

50. По кроватоцькам дубовым, —

И нет его кнегины,

Безответной Катерины.

Хоцёт князь Михайла

Пасть на ножицьки на остры, —

55. Его няньки подхватили:

«Ты не падай, князь Михайло;

Мы те скажом всю правду!

Твоя ма́тёнка горда́я

И горда́ она, гордли́ва, —

60. Парну баёнку топила,

Сер горюць камень нажигала;

Выжига[ла] из утробы

ишше маленького младеньця,

Клала она кнегину

65. В сыродубову колоду,

Отвезла [она] кнегину

В синё морё во Хвалыньско!»

Поехал князь Михайло

Белой рыбы неводить.

70. Он перву-ту тоню кинул, —

да нихто-то не попал;

Он другу-ту тоню кинул —

сыродубова колода.

Сколотил он со колоды

75. Трои обруци залезны (так).

Увидял князь Михайло

Он кнегину Катерину

Ишше с маленьким младеньцём.

И плакал князь Михайло

80. по молодой своей жоны.

И помёр князь Михайло[265]

От своей-то он смерти.

Его матёнка гордлива

Она плакала-ходила:

85. «Три я душецьки погубила:

Одну душецьку безответну,

Другу душецьку безгрешну,

88. Третью душецьку — напрасно!»

107. Князь Дмитрий и его невеста Домна

(См. напев № 40)

Сваталсе Митрей-князь,

Сваталсе Михайловиць-князь

На Домны Фалилеёвны

Он по три года, по три зимы,

5. От ворот да не отъежжуцись,

От двере́й не отходуцись.

Пошёл, пошёл Митрей-княсь,

Пошёл, пошёл Михайловиц-княсь

Утром рано в воскрисеньской день

10. К цесной ранной зау[т]рени.

Увидала как Домнушка,

Как Домна Фалилеёвна;

Она вышла на крылецюшко,

Обругала тут Ми́трея:

15. «Евон кутыра* (так)[266]-та боярьская,

Вон сова-та заозерская:

Голова-та у Митрея —

Как котёл пивоваренной,

Брови-ти у Митрея —

20. Как две кошки ордастые,

Глаза-ти у Митрея —

Как две собаки горластые!»

Да пошёл, пошёл Митрей-княсь,

Пошёл, пошёл Михайловиць-княсь

25. Он к родимой-то сестрици

Ко Ульяны Михайловны:

«Ты родимая сестриця

Да Ульяна Михайловна!

Собери-тко беседушку;

30. Назови красных девушок,

Созови Домну́ Фалилеёвну;

Скажи: “Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

Как ушёл, ушёл Митрей-княсь,

35. Как ушёл, ушёл Михайловиць-княсь

Он во цисто полё за утками,

Он за утками, за гусеми,

За перелетныма птицеми!”»

Да пошла, пошла Ульянушка:

40. «Ты подём, подём, Домнушка,

Да ка[к] подём на беседушку

Посидеть с красны́ма девушками,

С поредо́вныма́[267] суседушками

Да с полюбовныма подружецьками!»

45. «Да кормилиця-матёнка!

Не посы́л (так) идёт, — омма́н — за мно́й!» —

«Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

Как ушёл, ушёл Митрей-княсь,

50. Ушёл, ушёл Михайловиць-княсь

Во цисто полё за утками,

Он за утками, за гу́семи,

За переле́тныма пти́цеми!»

Пошла, пошла Домнушка,

55. Домна Фалелеёвна, —

Митрей-князь да за столом стоит[268]

Со всема́ кнезьми́, боя́рами.

Наливаёт он цяру зелена вина,

Подаваёт он веть Домнушки:

60. «Прими-тко ты, гордёная,

Прими-тко ты, гордливая,

Прими-то ты, пустолайковата (так),

От кутыры ты боярьское,

От совы-то заозерьское,

65. От котла-то да пивоваренного,

От кошки-то да от ордастой-то,

От собаки-то да от горластой-то!»

Проговорила Домнушка:

«Ты спусти, спусти

70. Да миня, Митрей-княсь,

Да к кормилици да миня матёнки

Сходить мине за платьицём,

За первым да заруцевныем,

За другим да за винецьныем!»

75. Не спускает ей да ишше Митрей-княсь,

Не спускат ей как Михайловиць-княсь.

«Ты спусти, спусти да миня, Митрей-княсь,

К родителю да миня к батюшку

На цесну сходить да на моги́лоцьку

80. Попросить мине да бласловленьиця:

Ишша тем мы да бласловленьицём

Будем жить-то мы да красоватисе,

Гулять с тобой да проклаждатисе!»

То слово да по уму́ пало́сь:

85. Спустил, спустил да ей как Митрей-княсь

Ей к родителю-ту батюшку

На цесну сходить да на могилоцьку,

Попросить его да бласловленьиця.

Пошла, пошла как Домнушка,

90. Домна да Фалилеёвна;

Взела два ножика два вострые —

Как два друга, два милые.

Она один-от нож наставила

Против серьця-та ретивого,

95. Другой-от нож наставила

Против горла-та ревливого.

97. Она пала тут — да накололасе.

108. Князь Василий, княгиня и старица

(См. напев № 41)

Жонилсе княсь Василей двенатцати годов,

Он брал собе кнегину девети годов.

Он жыл с ею́ да ровно три́ года,

На цетвёртой год да он гулять пошёл.

5. Он ходил-гулял да ровно три года,

На цетвёртой год да он домой пошёл.

Он шёл домой да по цисту полю;

Во цистом поли да стретил старицю,

Стару старицю да цернорызницю;

10. Да он спроси́л ею́:

«Ты отколь идёшь, да стара стариця,

Ты отколь идёшь да отколь прависьсе?

Ишше що у мня да дома деитсе?» —

«У тобя дома́ да молода́ жона,

15. Молода жона сидит во горьници,

Сидит во горьници, кацят сколыбьницю*,

В колыбелюшки да малых детоцёк;

Казна твоя да вся истрацёна,

Напитоцьки да прирозо́спиты,

20. Е́свы сахарны все приедёны,

Добры ко́мони да призаежджоны!»

Тут Василью за беду пало́сь,

За беду палось да за великую.

Шёл Василей к своему двору;

25. Не хотелось ему да у своих ворот,

У своих ворот да поколотитисе,

Побудить ему да молоду жону, —

Он пнул воротиця с закрепами.

Вылетели ворота середи двора,

30. Середи двора сере́дь Васи́льёва.

Стрецят Василья молода жона,

Молода жона да со постелюшки,

Со постелюшки, в одной рубашецьки,

В одны́х цулоцьках, без башмациков.

35. Некакова́ слова он с ей не выговорыл;

Он рубил у ей да буйну голову,

Буйну голову да со могуцих плець.

Пошёл Василей в перву горьницю

Он искать у ей да колубелюшки (так),

40. Колубелюшьки да малых детоцёк; —

Ишша некако́й нету колубелюшьки,

Ишше зыбоцьки да тут не бывано;

Ишше тут у ей написано:

«Ко́лько жыто-быто, столько плакано,

45. Всё Василья князя домой дожи́данось».

Тут Василью за беду палось,

За беду палось да за великую.

Пошёл Василей в другу горьницю; —

Казна его да не истрацена;

50. Тут у ей написано:

«Колько жыто-быто, столько плакано».

Тут Василью за беду́ пало́сь.

Пошёл Василей в третью горьницю; —

Напитоцьки да не розо́спиты,

55. Есвы сахарны всё не е́дёны;

Тут у ей написано:

«Колько жыто-быто, столько плакано,

Всё Василья князя домой дожыданось».

Пошёл Василей на коню́шын двор, —

60. Добры комони да не заежджоны,

По колен Василью ниско кла́нятсе:

«Хорошо нас воспоила́-воско́рмила».

Тут Василью за беду палось,

За беду палось да за великую.

65. Выходил Василей на красно крыльцё,

Он садилса как да на добра коня;

Поехал он да во цисто полё

Искать он ету стару ста́рыцю,

Стару старыцю да церноры́зьницю.

70. Он нашёл веть ей да во цистом поли,

Он рубил у ей да буйну голову,

Он рубил веть да на мелки́ куски,

73. Роскидал он ей да по цисту полю.

109. Отъезд Добрыни, похищение его жены Черногрудым королем и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича

(См. напев № 42)

Поежжаёт Микитушка Добрынюшка,

Поежжаёт он за три-то поля за три цистые,

Он за три-то моря да за три синие.

Оставляёт он веть свою молоду жону,

5. Молоду жону Настасью Микулисьну;

Оставляёт он веть да своей матёнки,

Своей матёнки Ефельмы да Тимофеёвны:

«Ты кормилиця да моя матёнка!

Уш ты пой-корми мою молоду жону,

10. Уш ты пой-корми да на добро уци! —

Ишше жди миня, Настасья Микулисьня,

И год и два и три миня жди,

И друга́-та три да ишша третья́-та три,

Ишша третья-та три да и цетвёрта три,

15. Ишша ето выходит да двенадцеть лет!»

Поехал Микитушка Добрынюшка

Он за три-то поля да за три цистые,

Он за три-то моря да за три синие,

Он за камень-от да всё за Латырь-о(т).

20. Жыла его Настасья Микулисьня,

Жыла как она да она три года;

Она проситсе богоданой да своей матушки:

«Богоданая да моя матушка!

Ты спусти-тко миня да на улицю

25. Ты со Таньками да всё со Маньками,

Ты со крепкима миня да провожа́тами (так)».

Да спустила ей Ефельма да Тимофеёвна,

Спустила ей со Таньками, со Маньками,

Со крепкима да ей провожа́тами (так),

30. Спустила ей да всё на улицю.

Летело королишшо да Церногру́доё —

Унесло как Настасью Микулисьну.

Принёс он веть ей да к своей матёнки:

«Кормилиця да моя матёнка!

35. Уш ты пой-то, корми мою молоду жону,

Уш ты пой ей, корми да на добро уци!»

Жыла тут Настасья Микулисьня,

Жыла она тут она да три года,

Да жыла она тут веть друга́-та три;

40. Она стала проситьсе да во цисто полё:

«Богоданная да моя матушка!

Ты спусти-ко миня да розгулятисе (так),

Погулять-то мине да во цисто полё;

Ты со Таньками спусти да всё со Маньками.

45. Ты со крепкима миня да с провожатами».

Спустила ей богоданна матушка,

Она со Таньками ей да всё со Маньками,

Всё со крепкима ей да провожа́тами (так).

Пошла тут Настасья Микулисьня.

50. Приходила она да ко синю морю, —

Тут пловёт-то лодья да сыродубова.

Она ста́ла в лодью да сыродубову,

Поплыла веть да к старой матушки,

К старой матушки Ефельмы да Тимофеёвны.

55. Приехал Олёша да ис циста поля,

Из-за трёх-то полей да из-за ци́стыех,

Из-за трёх-то морей да из-за си́ниех,

Из-за каменя он да из-за Латыря.

Сказал он им: «Веть Микитушки живого нет!»

60. Он стал на Настасьи-то свататьсе.

Отдаёт ей Офельма да Тимофеёвна,

Она силой отдаёт да ей нево́лею:

«Прилетит королишшо да Церногрудоё,

Увизёт он тибя да от миня-то веть:

65. Мине больше с тобой да не видатисе!»

(Ишша ето выходит всё двенатцеть лет)[269]

Шёл как Микитушка по цисту полю;

Во цистом-то поли да стретил старицю,

Стару старицю да цернорызьницю;

70. Да он спроси́л ею́:

«Ишша що веть у мня дома деитьсе?» —

«У тобя веть дома молода жона,

Молода-та жона да всё замуж пошла,

Пошла она за Олёшу да за Поповиця;

75. Приехал как Олёша да ис циста поля,

Он сказал: “Как Микитушки живого нет!”, —

Отдаваёт-то ей да твоя матёнка,

Она силой отдават да ей неволею!»

Приехал Микитушка Добрынюшка,

80. Колотилса Микита да у своих ворот.

Не пускат как его да своя матёнка:

«Полно, королишшо да Церногрудоё,

Тибе полно надо мной тибе смиятисе;

Отдаваю я свою ласкову невестушку,

85. Отдала ей да для[270] тибя замуш!»

Пнул как воротиця с закрепами,

Он пал веть как матери в резвы ноги:

«Ты корнилиця да моя матушка!

Каки жа были у твоёго-то серьдецьнёго дитятка

90. У Микиты-то да у Добрыниця,

Каки были его приметоцьки?» —

«У мо́ёго-то Микитушки Добрынюшки

Была у его да всё приметоцька:

Що на правой-то руки да на лопатоцьки

95. Было цёрно-то да всё питёнышко!» —

Показал он ей да всё приметоцьку.

Запла[ка]ла Ефельма да Тимофеёвна:

«Ты сердесьнё моё да ты веть ди́тетко!

Отдала я твою Настасью Микулисьну,

100. Уш я силой отдала да ей нево́лею —

Побоялась королища да Церногрудого,

Отдала я за Олёшу да за Поповиця;

Да приехал Олёша да из циста поля,

Сказал он: “Микиты-то живого нет!”»

105. «Ты кормин[л]иця да моя матушка!

Неси-тко мне да платьё цветноё,

Неси-тко мине да золоты́ гусли;

Пойду я к Олёшеньки на сва́дёпку». —

Говорит как его да родна матушка:

110. «Серьдесьнё ты да моё ди́тетко!

Не ходи-тко к Олёшеньки на сва́дёпку.

У Олёшеньки свадёпка грозная:

Владимер-от князь да едёт ты́сицьким,

Кнегина Опраксея едё сва́тьюшкой;

115. У ворот-то стоят да приворотницьки,

У дверей-то стоят да всё притворницьки!»

Одеваёт как Микита да платьё цветноё,

Берёт он свои да звоньцеты гусли,

Он идёт к Олёшеньки на свадёпку.

120. У ворот-то стоят да приворотницьки,

У дверей-то стоят да всё притворницьки.

Пехал он веть во корма́н руку,

Он давал веть как им да злата-серебра, —

Пропускали его да приворотницьки,

125. Не дёржали его да всё притворницьки.

Зашёл как Микита в золоту́ грыню:

Стоит как Олёша да с молодой жоной,

С молодой-то жоной да за дубовы́м столом.

Заиграл как Микита да в звоньцеты́ гусли.

130. Услыхала как кнегина Опраксея:

«Давно ети гусельци не слышыли (так),

Давно ети гусельци не играны

После того-то Микитушки Добрыниця!»

Увидала тут Настасья Микулисьня,

135. Увидала как Микитушку Добрыниця;

Она хо́цё скака́ть церес столы дубовые,

Она хо́цё скака́ть церес есвы сахарные.

«Не скаци́, моя Настасья Микулисьня;

Хоцёш, Настасья, да ты круго́м обойди!»

140. Он брал как Олёшу да за церны́ кудри,

Он кидал как Олёшу да из засто́лья вон.

Он кидал тут Олёшу да он веть до́ смерти.

Он взял как Настасью Микулисьну,

144. Пошёл он веть да к своей матёнки.

Чащина Анна

Анна Чащина — крестьянка д. Городца, 47 лет, взята сюда замуж из соседней деревни Ше́ймогор. Муж ее умер от холеры, и она вдовеет уже 6 лет; она имеет двух сыновей и двух дочерей, из коих одна замужем. В своей деревне Шеймогорах она слыхала много «стихов» (она смешивает старины со стихами), но усвоила только один, который и пропела мне. Это — старина «Мать князя Михайла губит его жену». Она — родственница Варвары Чащиной, так как обе они были замужем за братьями.

110. Мать князя Михайла губит его жену

Поехал княсь Михайло

Во цисто полё гуля́те.

Ото двора он не отъехал,

До циста поля не доехал, —

5. Его доброй конь подпнулса,

Со кудрей шляпа свалилась,

Востра сабля переломилась:

«Верно, есь дома несцясьё:

Его матёнка хвараёт,

10. Его молода жона помираёт».

Его матёнка хварасья*

Жарку баёнку топила;[271]

Нет не жару, нет не пару,

Нет не тёплой-то водици,

15. Не холодной холодници, —

Един серь горюцей камень.

Повела мати кнегину да Катерину,

Завезала да оци ясны

Тонким белым полотеньцём

20. И завезала да руки белы

Всё шолковым поесоцьком.

И повела мати кнегину да Катерину

Да во жарку да парну байну,

Валила на дубовой-от полоцик,

25. Клала да на утробу

Сер горюць камень горецей.

Выжигала да ис утробы

Ишша маленького младеньця.

Клала мати кнегину да Катерину

30. Во дубовую колоду,

Повезла во синё морё Валыньско;

Наколацивала трои обруци залезны (так),

Броси́ла да во синё морё Валыньско.

И приехал княсь Михайло

35. Его матёнка стрицяёт:

«Твоя кнегина да Катерина

Сидит во горьницях высоких

На кроватоцьках тисо́вых,

На перинушках пуховых,

40. На подушецьках шолковых,

Одеялышко соболино!»

При́шёл, пришёл княсь Михайло, —

Нету кнегины да Катерины.

Брал трои ножики булатны,

45. Станови́л к ретиво́му серьдцю.

Его наньки-ти сфата́ли:

«По́стой, по́стой, княсь Миха́йло!

Ото двора ты не отъехал,

До циста поля не доехал, —

50. Твой доброй конь под[п]нулсе,

Со кудре́й шляпа свалилась,

Востра сабля у тя переломилась;

Есь дома да несьцясьё:

Тобе матёнка хвараёт (так),

55. Молода жона помираёт.

Твоя матёнка хвара́сья

Жарку баёнку топила.

Сер горюць камень нажигала.

А-й нет не жару, нет не пару, —

60. Един сер горюцей камень;

Нет не тёплой-то водици,

Не холодной холодници, —

Е́дин сер горюцей камень.

“Пойдём, пойдём, кнегина да Катерина,

65. Всё во жарку парну байну!” —

Завезала да оци ясны

Тонким белым полотеньцём,

И завезала да руки белы

Всё шолковым да поесоцьком;

70. И повела мати кнегину да Катерину

Всё во жарку да парну байну,

И повали́ла ма́ти кнеги́ну да Катерину

На дубовое да полоцик,

Она клала да на утробу

75. Сер горюць камень горецей

А-й выжигала ис утробы

Ишше маленького младеньця;

Она клала да во дубовою (так) колоду,

Наколацивала да трои обруци да залезны;

80. И повезла мати кнегину да Катерину

А-й во синё морё да Валыньско!..»

Пошёл, пошёл князь Михайло,

Брал трои нёводы шолковы.

Он веть перву-ту тоню кинул, —

85. Он не вы́тенул ни́цего́;

Он веть втору-ту тоню кинул, —

Не попало не́куго* (так);

Он веть третью-ту тоню кинул, —

Вытенул дубовою (так) да колоду.

90. Он сколациват трои обруци да залезны,

И вынимал собе маленького да младеньця,

Прижимал к ретиво́му се́рьцю.

Повалилса князь Михайло

Во дубовою да колоду,

95. Взял собе-то маленького-то младеньця,

Прижал к ретиво́му серьцю.

«Ты закройсе, дубовая да колода;

Наколотитесь вы, залезные обруци;

Росколисе, мать сыра земля,

100. Со все стороны да цетыре!»

Роскололась мать сыра земля

Со все стороны да цетыре.

«Повались-ко ты, дубовая да колода,

Во сырую да во землю!»

105. И повалилась да во сыру землю

Всё дубовая да колода.

«Ты закройсе, мать сыра земля,

Со все стороны да цетыре!»

И закрылась мать сыра земля

110. Со все стороны да цетыре.

Его матёнка да хварасья

Она по берешку да ходила,

Зысьным голосом да крицяла:

«Уж я три души погубила:

115. Перву-ту душу да безответну,

А вто́ру-ту душу да безъимя́ну,

117. А третью-ту душу да занапрасно!..»

Шотогорка

Шо́тогорка стоит на левом берегу р. Пинеги, в стороне от тракта, который здесь на правом берегу; это — большая деревня, состоящая из 4-х околодков с названиями: Гора, Заручевье, Чу́га и Холм.

Кривополенова Марья Дмитриевна

Марья Дмитриевна Кривополенова или Трехполенова (по мужу ее называют «Тихоно́вкой») — крестьянка д. Шотогорки, околка Холма, 57 лет, малого роста, в пестрядевой рубашке, в синяке и в повойнике. Родом она из д. Усть-Ёжуги, лежащей на правом берегу р. Пинеги при начале мезенского тракта. Отец ее умер рано, а мать тогда, когда она была уже пожилой. Ее и других детей «ро́стил» дедушка. Брат Марьи и теперь хорошо живет в Усть-Ёжуге. На 23-м году она вышла замуж за крестьянина-сапожника Тихона Кривополенова из д. Шотогорки и живет с ним уже 34 года. Муж ее — пьяница; ранее он проворовался, сидел в тюрьме и был в арестантской роте, но после этого исправился от воровства. Во время моего пребывания в Шотогорке мужа ее не было дома: он подрядился сплавить лес к д. Усть-Пинеге, вследствие этого отсутствовал уже 4 недели, большую часть выговоренных 12 рублей проел в дороге, а остальные деньги пропил и возвращался домой пешком. Живет Марья с мужем очень бедно: они живут в низкой двухэтажной без крыши избе с одной маленькой комнатой в каждом этаже. Поэтому Марья ездит на своей лошади собирать милостыню по деревням, но в своей деревне она не собирает. — Она знает настоящее народное название былин «ста́ринами»; когда я для образца того, что мне нужно, стал читать ей одну из записанных уже старин, она заявила мне, что мне, значит, нужны ста́рины, и стала петь одни старины, не смешивая их с духовными стихами. Она пропела мне в этот раз 13 старин и 5 стихов; кроме того, она знает много сказок. Она пропела мне следующие старины: 1) «Илья Муромец освобождает Киев от Ка́лина-царя», 2) «Илья Муромец и Чудище проклятое в Цареграде», 3) «Молодость Добрыни и бой его с Ильей Муромцем», 4) «Купанье Добрыни и бой его со змеем Горынищем», 5) «Иван Грозный и его сын», 6) «Кострюк», 7) «Князь Дмитрий и его невеста Домна», 8) «Алеша Попович и сестра Петровичей», 9) «Молодец губит свою невинную жену», 10) «Князь Михайло губит свою первую, а его мать вторую его жену» 11) «Путешествие Вавилы со скоморохами» 12) «Усища грабят богатого крестьянина» и 13) «Небылица в лицах». Начало первой старины я записал вечером 6-го июля, а окончание первой и следующие 11 я записал 7-го июля, а последнюю записал утром 8-го июля. Все пропетые ею 13 номеров она называла старинами. 10-го июля я записал у нее следующие духовные стихи: 1) «Егорий Храбрый и царь Демьянище», 2) «Алексей, человек Божий», 3) «Николай-чудотворец», 4) «Михайло-архангел» и 5) «Сон Богородицы». Когда я был у нее через год для записи напевов, то она к этому времени вспомнила, что забыла мне пропеть еще одну старину «Соловей Будимерович и Забава Путевисьня»; теперь она пропела ее, и я помещаю ее здесь. Старины Марьи выделяются среди других пинежских старин длиной: одна из них достигает 309 стихов. По знанию старин Марья является первой среди опрошенных мною по р. Пинеге. Старины она знает хорошо («и́стово»); поет их она быстрым распевом духовных стихов, энергично, отрывисто, с резкими ударениями. — Старинам она научилась от своего дедушки, который ходил по морю и был на Кедах. Она рассказывала, что, бывало, они — малые дети — пристанут к деду и просят спеть ста́рину; дед запоет сначала короткую, а потом и длинную[272]. В молодости она пела старины вместе со своей младшей сестрой Марфой Дмитриевной, находящейся замужем в д. Ви́хтове. Теперь Марья также поет старины, вследствие чего о ее знании осведомлены многие и я услышал про нее за 50 верст. Особенно часто она поет «Кострюка». Когда она приходит куда-нибудь на канун, ее просят пропеть «Кострюка»; она поет, а девки подтягивают; в д. Шотогорке, по ее словам, девки путают «Кострюка» на улице еще и теперь. Так как в д. Шотогорке многие осведомлены о знании Марьи старин, то, при слухе о моем прибытии к ней записи старин, к ней сейчас же собралась большая толпа любопытных крестьян и крестьянок, которые и в следующие дни приходили друг за дружкой или по нескольку сразу и послушать и узнать, как идет работа, так что мы редко бывали одни, хотя и перебрались в верхнюю горницу. Вечером же в первый день записи толпа настолько заинтересовалась подвигами Ильи Муромца, что, воспользовавшись остановкой записи по случаю того, что я стал пить чай, упросила Марью допеть про Илью Муромца до конца специально для нее; а вечером второго дня собравшиеся послушать терпеливо слушали трудную и длинную старину о Вавиле, удлиннявшуюся еще благодаря остановкам при записи, дождались ее окончания и приветствовали его возгласами: «Слава Богу, конец». Однажды Марья вместе с вышеупомянутой сказительницей Варварой Чащиной продавала на Усть-Ёжуге сено и пела там свои старины перед собравшимися мезе́нцами. — Будучи бедной, она была очень рада возможности заработать пением старин: получив за пение в течение дня с небольшим почти 2 рубля, она пала от благодарности в ноги и приглашала заходить при случае к ней еще. — Когда она стала петь, меня поразило то, что у нее о иногда произносится как а. На мои вопросы, не грамотна ли она, не был ли ее муж в солдатах, — она ответила отрицательно; оказалось, что она долго жила в северных городах. Обычно у нас с нею порядок пения и записи был такой: первоначально она пела всю старину, чтобы хорошо вспомнить ее и показать мне ее достоинство, а потом во второй раз она пела ее уже для записи. — По ее словам, знает те же старины, что и она, но хуже, ее сестра Марфа, живущая в д. Вихтовке; там, быть может, знает старины родственник ее по матери Онисим Ульянов. — Я записал у нее напевы всех ее четырнадцати стихов.

111. Илья Муромец освобождает Киев от Ка́лина-царя

(См. напев № 43)

Що из далеця да ис циста поля,

Ис того роздолья широкого,

Тут не гру́зна ту́ця подыма́ласе,

Тут не оболоко накаталосе,

5. Тут не оболоко обкаталосе, —

Подымалса соба́ка злодей Ка́лин-царь.

За ним сорок царей, сорок царевицей,

За ним сорок королей, королевицей,

За нем силы мелкой цислу-смету нет,

10. Как по-руському — на сороки́ верстах.

Тут и Киёв-град знаменуитьсе,

Тут и церкьви соборны оказуютьсе.

Становил собака тут бел шатёр

(У его шатра золоцёной верх!).

15. Он садилса на стул на рименьцятой,

Он писал ерлык, скоро написывал,

Он скоре́ того запецятывал.

Отдаёт паслу немилосливу

А-й тому Борису-королевицю:

20. «Уш ты ой еси, Борис, королевиць сын!

Уш ты будёш в городи в Киеви

У того у князя у Владимера, —

Не давай ты строку на малой цяс!»

Ишше тут Бориско, королевиць сын,

25. Он берёт ерлык, во корман кладёт,

У ворот приворотников не спрашиват, —

А в цистом поли курева стоит.

Он будя́ в городи в Киеви

У великого у князя у Владимера,

30. Становил коня к дубову столбу,

Он везал коня к золоту кольцю.

Он в грыдьню́ идёт не с упатками, —

Отпираёт двери он на пяту;

Он в грыдню йдёт, — Богу не молитьсе;

35. Церес стол скоце́л (так), сам во место сел.

Он вымат ерлык, на стол кладёт,

Ишша сам говорил[273] таково слово:

«Ты Владимер, князь стольникиевьской!

Ты бери ерлык, роспицятывай,

40. Ты скоре́ того процитывай;

Ты миня посла не задя́рживай».

Как Владимер, князь стольнекиевьской,

Он берёт ерлык во свои руки,

Отдаёт Добрынюшки Микитицю.

45. Говорил[274] Добрынюшка Микитиць сын:

«Я не знаю грамоты латыньское,

Ты отдай Олёши Поповицю!»

Отдают Олёши Поповицю.

Ишша скоро ерлык роспицятывал,

50. Он скоре́[275] того процитывал

[Он скоре того же пропитывал];

Говорил как он таково слово:

«Ты Владимёр, княсь стольникиевьской!

Харошо[276] в ерлыцьки написано

55. И написано со угрозою:

“Как стоит собака царь середи поля;

За ним сорок царей, сорок царевицей,

За ним сорок королей, королевицей,

За ним силы мелкой цислу-смету нет,

60. Как по-руському — на сороки́ верста́х;

Он просит города Киева

Без бою, без драки, без се́ценья,

Без того кроволитья великого”».

Запецялилса наш Владимёр-княсь,

65. Запецялилса-закруцинилса;

Он повесил буйную голову

Що на ту на правую сторону,

Потупи́л он о́ци в ма́ть сыру́ землю.

Как во[277] ту пору, во то времецько

70. Выходил как стар казак Илья Муромець;

Говорил как он таково́ слово:

«Ты Владимер стольнекиевьской!

Ты бери свои золоты́ клюци,

Отмыкай-ко погребы глубо́ки-жа;

75. Ты насыпь ралець* (так)-ни́сту* (так) зо́лота,

Ты второй насыпь циста серебра,

Ты третей насыпь скатна жемцюга;

Ты дари-ко Бориса-королевиця,

Ты проси[278]-ко строку на три месяца,

80. Щобы всем во городи пока́ятьсе,

Нам покаятьсе да исповедатьсе!»

Ишша тут жа как Владимёр-княсь

Он берёт свои золоты клюци,

Отмыкаё погребы глубо́ки жа;

85. Он насыпал рале́ць-ни́сту золота,

Он второй насыпал циста серебра,

Он трете́й насыпал скатна земьцюга (так);

Он дарыл Бориса-королевиця,

А просил веть строку на три ме́сеця,

90. Щобы всем во городи пока́ятьсе,

Нам покаятьсе да исповедатьсе.

Ишша тут Борис, королевиць сын,

Не даёт веть строку на три месеця;

Он даёт веть строку только на три дня,

95. Щобы всем во городи покаятьсе,

Нам покаятьсе да исповедатьсе.

Спровожали[279] Бориса-королевиця,

Спровожали кнезья́ и бо́яра;

Ишша тут жа был да Илья Муравиць (так).

100. Запецялился наш Владимёр-княсь,

Запецялился-закруцынилса:

Он повесил буйную голову

Що на ту на правую сторону,

Потупи́л он оци в мать сыру землю.

105. Как во[280] ту пару́ (так), во то времецько

Как выходит тут да Илья Муровиць,

Он веть сам думушку думаёт;

Он веть молитьсе Спасу Прецистому,

Он веть Бо́жьей Мат[ер]и, Богородици.

110. Он пошёл Илья на конюшон двор;

Он берёт свойёго добра́ коня;

Он накладыват узде́цю тасмянную;

Он вузда́т во уздилиця булатные;

Он накладывал тут веть войлуцёк,

115. Он на войлуцёк седёлышко;

Подпрягал двенатцеть падпруженёк,

Он ишша две под[п]рушки подпрягаюци

Он не ради басы, да ради крепости,

А не шшиб бы богатыря доброй конь,

120. Не оставил бы богатыря в цистом поли.

Он веть скоро скацёт на добра коня;

У ворот[281] прыворотников не спрашывал, —

Он веть машот церес стену городовые[282].

Ишша едёт как он по цисту полю, —

125. Во цисто́м поли курева стоит,

В куревы́ бога́тыря не ви́дети.

Приежжаёт он ко меньшо́й реки,

Ко меньшо́й реки́, ко синю́ морю;

Он нашёл тут тритцеть три бога́тыря.

130. Он с добра коня слозеваюци (так),

Он ниской поклон им воздаваюци:

«Уш вы здрастуйте, до́ньски ка́заки!» —

«Уш ты зрастуёш, наш веть ба́тюшко,

Уш ты стар казак да Илья Муровиць!

135. Ты давно ли из города из Киева?

Але всё ли у нас там по-старому,

А и всё ли у нас там по-прежному?»

Говорил как тут да Илья Муровиць:

«Уш вы ой еси, до́ньски ка́заки!

140. И во городи у нас во Киеви

Не по-старому, не по-прежному —

А помёркло у нас соньцё красноё,

А потухла звезда поднебесная:

Как стоит цярь собака середи поля;

145. За ним сорок царей, сорок царевицей,

За ним сорок королей, короле́вицей,

За ним силы мелкой цислу-смету нет,

Как по-руському — на сороки́ верстах;

Он веть просит города Киева

150. Без бою, без драки, без се́ценья,

Без того кроволитья великого».

Говорил как тут да Илья Муровиць:

«Уш вы ой еси, доньски казаки!

Уш вы будите стоять ле за Киев-град,

155. Вы за те за церкви соборные,

Вы за те манастыри церковные,

За того за князя за Владимера?» —

«Уш ты батюшко наш, стар казак!

Ишша как не стоять нам за Киев-град,

160. Нам за те за церьк[в]и соборные,

Нам за те мана́стыри церко́вные,

За того за князя за Владимера?..»

Они скоро ска́цют на добры́х коней

И поехали к городу к Киеву

165. Ко великому князю ко Владимеру,

И поехало тритцеть три бога́тыря, —

Затресласе матушка сыра́ земля.

Они будут в городи в Киеви

У великого князя у Владимера —

170. Зрадовалса наш тут Владимер-княсь.

Он на радашшах им и пир среди́л,

Он[и] и пир среди́л, пирова́ти стал.

Ишше все на пиру напивалисе,

Они все на цесном наедалисе.

175. Как один на пиру не упиваитьсе

Ишша стар казак да Илья Му́ровиць;

Ишша сам говорил таково́ слово:

«Уш вы ой еси, до́ньски ка́заки!

Нынь приходит времецько строцьнеё.

180. А кому у нас ныньце ехати

Що на ту на силу неверную?»

Говорят как доньские ка́заки:

«Уш ты ба́тюшко наш, стар казак!

Ты останьсе в Киеви в городи

185. Стерекци́-сберекци́ кнезя́ Влади́мера!»

Гаварил как тут да Илья Мурови[ци]ць:

Тут не цесть-хвала молоде́цька жа,

Ой не выслуга богаты́рска жа —

Как Илейки в Киеви остатисе:

190. Будут малы робя́та все смеятисе».

Ишша тут Илья поежжа́ёт жа

Що на ту на силу неверную.

Он берёт с собо́й только́ това́ришша,

Он берёт Добрынюшку Мики́тиця;

195. И берёт веть вто́рого това́ришша,

Он Торо́п-слугу да мала па́руха* (так).

Он троима тут поежжаёт веть

Он на ту на силу неверную.

Они молятьсе Спасу Прецистому,

200. Они Бо́жьей Матери, Богородици;

Они скоро скацют на добрых коней.

Спровожа́ли кнезья́ и бо́яра.

У воро́т приворотников не спрашивали, —

Оне машут церес стену городовую.

205. Оне едут как по цисту́ полю, —

Во цистом поли курева стоит,

В куревы́ бога́тырей не видети.

Выежжали на гору Окатову[283]

Що на ту на силу неверную.

210. Ишша тут два братьця испужалисе,

Испужалисе-устраши́лисе

Ишша той веть силы неве́рною;

Говорят они таково́ слово:

«Уш ты батюшко наш, стар казак!

215. А поставь ты етта́ нам бел шатёр,

Уш ты дай нам опочин держать!»

Как поставил Илья тут им бел шатёр,

Ишша дал веть им опочи́н дёржа́ть;

Ишша сам говорил таково слово:

220. «Уш вы ой еси, доньски ка́заки!

Как Елейки худо бу́дё можитьсе, —

Натену я вам калену́ стрелу,

Я спушшу етта вам во бел шатёр;

Уш вы ганите тогды́ во всю го́лову,

225. Вы рубите ста́рого и малого[284]!»

Ишша сам Илья думу думаёт;

Он не знат, кото́ру ды (так) ехати:

На округу ехати, — долго не объехати.

Он поехал силой, серёдкою;

230. Поворотитсе, — дак переулками.

Он веть день рубилса до ве́цера,

Он те́мну ноць до бела́ свету́,

Не пива́юцись, не еда́юцись,

А добру́ коню отдо́ху не даваюцись.

235. Как Илейки стало худо мо́житьсе;

Натенул он стрелоцьку калёную,

Он спустил бога́тырям во бе́л шатёр.

Ишша тут бога́тыри ото сну скоцы́ли,

Они скоро скацют на добры́х коне́й

240. Они поехали силой серёдкою;

Поворотятсе, — дак переулками.

Они день рубились до ве́цера,

Они те́мну ноць до бела́ свету,

Не пиваюцись, не еда́юцись,

245. А добры́м коня́м отдо́ху не дава́юцись;

А прыби́ли всех до еди́ного.

Ишша тут два братьца не натешились,

Не натешились, приросхвастались.

А один говорил[285] таково слово:

250. «А было-б в матушки в сырой земли,

А было бы в ей золото кольцё, —

Поворотил бы матушку сыру землю,

Я прыбил бы там до единого!»

А другой говорыл таково́ слово:

255. «А была бы на небо ли́сьвиця,

Я прыбил бы там до единого!»

По грехам по их так веть зделалось:

А которой се́цён был на двоё,

Ишша стало тут два тота́рына;

260. А кото́рой се́цён был на́ троё,

И востало тут три тота́рына.

Говорыл как тут да Илья Му́ровиць:

«Уш вы ой еси, два братёлка!

По грехам по нашим так зде́лалось!»

265. Они поехали силой серёдкой;

Поворотятсе, — дак переу́лками.

Они бились день да до вецера,

Они те́мну ноць до бела свету,

Не пиваюцись, не еда́юцись,

270. А добры́м коням отдо́ху не дава́юцись, —

И прыби́ли всех до единого.

Говорил как тут да Илья Муровиць:

«Я не знаю, два бра́тьця где дава́лисе;

Я не знаю, куда потеря́лисе!»

275. А один Илья остава́итьсе.

Он веть е́ддё к городу к Киеву

Ко великому князю ко Владимеру.

Становил коня к дубову́ столбу,

Он везал коня к золоту́ кольцю́.

280. Он в грыдню́ идёт не с упа́дками, —

Отпира́я двери он на пяту;

Он веть молитьсе Спасу Прецистому,

Он веть Бо́жьей Матери, Богоро́дици;

Он Влади́меру-князю поклоняитьсе:

285. «Ты Владимёр, князь стольникиевьской!

Ишша то веть дело у нас зделано,

Ишша та робу[о]тушка сроблена!

Я не знаю, два братьця где девалисе;

Я не знаю, куда потерялисе.

290. Как сперва́ они да испужалисе;

А потом они не натешились,

Не натешились, приросхвастались.

А один говорил таково́ слово:

«А был бы в матушки в сырой земли,

295. А было бы в ей золото кольцё, —

Поворотил бы матушку сыру землю:

Я прыбил бы там до единого!»

А другой говорил таково слово:

«А была бы на небо ли́сьвеця, —

300. Я прыбил бы там до еди́ного!»

По грехам по нашим так зделалось:

А которой се́цён был на́ двоё,

А востало тут два тотарина;

А которой се́цён был на троё,

305. А востало тут три тота́рына!»

Говорит как тут Владимёр-князь:

«Ишша нет как их, — дак не искать жа стать!»

Он на радошшах тут и пир средил,

309. Он и пир средил, пировати стал.

112. Илья Муровиць и Чудище проклятое в Цареграде

(См. напев № 44)

Было у нас во Царе-гради:

Наехало проклятое Цюдишшо.

Да сам веть как он семи аршы́н,

Голова у его да как пивной котёл,

5. А ножишша как-быть лыжишша,

Да руцишша да как-быть граблишша!

У царя Костянтина Атаульевиця

Сковали у его да ноги резвы жа[286]

А тема залезами немецькима,

10. А свезали его да руки белы жа

А тема опутьеми шолковыма,

Кнегину Опраксею в поло́н взели.

Во ту-то пору да во то времецько

Перепахнула веска за реку Москву

15. Во тот же как веть Киев-град

К тому жа веть да к Ильи Муровицю:

«Да ой еси ты, Илья Муровиць!

Уш ты знаёш ле, про то ведаёш?

И ныньце у нас во Царе́-граде

20. Наехало проклятое Цюдишшо;

А сам как он семи аршын,

Голова его да как пивной котёл,

А ножишша как-быть лы́жишша,

А руцишша как-быть граблишша!

25. У царя Костянтина Атаульевиця

Скованы ноги резвы же

Тема же жалезами немецькима,

А связаны руки белы же

Тема же опутьнями шолковыма,

30. Кнегина Опраксея в поло́н взета!»

Во ту пору, во то вре́мецько

Выходит тут да Илья Муровиць,

Молитьсе Спасу Прецистому

Да Божьей-та Матери, Богородици;

35. Надеваёт он тут платьё цветноё.

Пошёл[287] Илья на конюшон двор

И берёт как свойёго добра коня,

Добра́ коня со семи цепей;

Накладыват уздицю тасмя́ную;

40. Узда́ть во уздилиця булатные;

Накладывал тут веть войлуцёк,

На войлуцёк он седёлышко;

Подпрегал он двенатцеть потпруженёк,

Ишша две подпрушки подпрягаюци

45. Не ради басы, да ради кре́пости:

Не шшиб бы богатыря доброй конь,

Не оставил бы богатыря в цистом поли!

Да скоро он скацёт на добра коня;

У ворот воротников не спрашывал, —

50. Да он машот церес стену городо́ву жа.

Едёт он по цисту полю, —

Во цистом-то поли да курева стоит,

В куревы богатыря не видети.

Да ехал он день до вецера,

55. А темну-ту ноць до бела свету,

Не пиваюцись он, не еда́юцись,

Добру́ коню отдо́ху не дава́юцись.

Конь-от под им как потпинаться стал.

Бьёт он коня и по тусьни́м ребрам:

60. «Волцья сыть, травяной мешок!

Що тако и потпинаишьсе,

Надо мной над богатырем надсмехаисьсе?»

А конь скоци́л, — за реку пере́скоцил[288].

А пришло три дороги широкихе (так);

65. А не знат Илья, куда ехати.

А во ту пору, во то времецько

А идё калика перехожая,

Перехожа калика безымянная.

Говорил как тут да Илья Му́ровиць:

70. «Уш ты здраствуёш, калика перехожая,

Перехожа калика безымянная!

Ты куда идёш, ты куда пошёл?» —

«Я иду веть тут ис Царя-града,

Я пошёл веть тут во Киёв-град».

75. Говорил как тут да Илья Муровиць:

«Уш ты ой еси, калика перехожая,

Перехожа калика безымянная!

Ишша що у вас во Царе́-гради?

Ишша всё ле у вас там по-старому,

80. Ишша всё ле у вас там по-прежному?»

Говорыл калика перехожая,

Перехожа калика безымянная:

«Уш ты ой еси, да Илья Муровиць!

А у нас веть нынь во Царе́-гради

85. Не по-старому, не по-прежному,

А потухло у нас соньцё красноё,

А помёркла звезда поднебесная:

Как наехало проклятоё Цюдишшо.

Ишша сам как он семи аршин,

90. Голова его как пивной котёл,

А и ножишша как-быть лыжышша,

А и руцишша как-быть граблишша.

У царя Костянтина Атаульевиця

Ишша скованы ноги резвые

95. А тема жа залезами (так) немецькима (так),

Ишша связаны руки белые

А-й тема опутьями* шолковыма!»

Говорыл как тут да Илья Муровиць:

«Уш ты ой еси, калика перехожая,

100. Перехожа калика безымянная!

Ишша платьём с тобой мы поминя́имьсе:

Ты возьми у мня платьё богатырскоё,

А отдай мине платьё калицькоё!»

Говорил как калика перехожая:

105. Я бы не́ взял платья богатырьского,

Я бы не о́тдал платья кали́цького;

А одно у нас солнышко на неби,

А един у нас могут богаты́рь

А ишша тут[289] жа веть да Илья Муровиць:

110. А с тобой с Ильей дак слова нет!»

Они платьём тут поминя́лисе:

Ишше тут же веть Илья Муровиць

Он веть скинул пла́тьё богатырскоё,

А одел собе пла́тьё калицькоё

115. И оставил калики добра коня.

Он веть сам пошёл тут каликою;

Ишша клюцькой идё потпира́итьсе, —

Ишша клюцька под им изгибаитьсе:

«Не по мне ета клюцька и кована,

120. Ишша мало залеза ей (так) складено;

Ишша сорок пуд во (так) единой фунт!»

А идёт как калика по Царю-граду;

А скрыцял как он по-калицькому,

Засвистел как он по-богатырьскому, —

125. А проклятоё тут Цюдишшо

Оно цють сидит на лавици.

Как идё калика перехожая,

А идё веть к Цюдишшу в светлу́ грыдьню́.

Он веть молитьсе Спасу Прецистому,

130. Он веть Божьей Матери, Богородици.

А сидит проклятоё Цю́дишшо,

А сидит оно веть на лавици;

Ишша сам как он — семи аршын,

Голова его — как пивной котёл,

135. Ишша ножишша — как-быть лыжишша,

Ишша руцишша — как-быть граблишша.

Ишша сам говорыл таково слово:

«Уш ты ой еси, калика перехожая!

Уш ты где ты был, куды́ ходил?» —

140. «Уш я был во городи во Киеви

У стара казака да Ильи Муровиця!»

Говорил как тут веть ишше Цю́дишшо:

«А како́в у вас могут богатырь,

Ишша стар казак да Илья Муровиць?»

145. Говорит калика перехожая,

Перехожа калика безымянная:

«А таков у нас могут богатырь,

Ишша стал[р] казак да Илья Муровиць:

А в оди́н мы день с им родилисе,

150. А в одной мы школы грамоту училисе,

А и ростом он такой, как я!»

Говорит проклятоё Цюдишшо:

«Ишша много ле он хлеба к выти[290] съес?»

Говорит калика перехожая:

155. «От коврыги краюшку отрушаёт*,

А и той краюшкой трои сутки жывёт!»

Говорыт проклятоё Цюдишшо:

«Ишша я съем по сторублёвому быку к выти жа;

Я и буду в городе в Киеви, —

160. Ишше буду я — как баран тусён (так),

Как баран тусён, как сокол есён;

Ишша тут веть да Илью Муровиця

На долонь посажу, другой ро́схлопну, —

У его только и мокро пойдё!»

165. Говорыт как калика перехожая,

Он сымаё шляпоцьку воскрыньцяту* (так)[291],

Он и [в]згрел змеишша по буйной главы —

Покатилась голова́, как пивно́й котёл.

Тут веть павелы* (так) и улавелы* (так),

170. Ишше та его сила неверна жа,

И схватали тут да Илью Муровиця,

А сковали его ноги резвы жа

А-й тема залезами немецькима,

А свезали его руки белы жа

175. А-й тема опу́тнема* шолковыма.

Говорыл как тут да Илья Муровиць:

«Уш ты Спас, уш ты Спас Многоми́лослив,

Уш ты Бо́жья Мать, Богородиця!

Уш вы що на миня ек* (так) прогневались?..»

180. Приломал все залеза немецькие,

Он прырвал опутьни шолковые;

Он веть стал по силы тут похажывать,

Он веть стал веть силу поколацивать —

Он прыбил их всех до единого.

185. Ишша и́хны те веть ту́лова

Он выкидыват окошецьком на у́лоцьку,

Ишша сам он им прыговарыват:

«А пушшай ваши те веть тулова —

А-й серы́м волкам на розрываньё,

190. А церны́м ворона́м на росклёваньё,

Ишша малым робятам на изрыгоньё*!»

У царя Костянтина Атаульевиця

Росковал у его ноги резвые,

Розвезал у его руки белые;

195. А кнеги́ну Опраксею назат веть взял;

Посадил он их тут на ца́рсво жа.

А пошёл как тут да Илья Муровиць,

А приходит он ко меньшо́й реки

Ко тому калики перехо́жое.

200. Ишша тут жа калика перехо́жая,

Перехожа калика безымянная

И не можот он его конём владать,

А его коня в поводу́ водит.

Они платьём тут розминялисе:

205. Ишша тот веть да Илья Муровиць

Он веть скинул платьё калицькоё,

Он одел веть платьё богатырскоё.

Ишша тут они розъежжалисе,

Ишша они тут роспрошшалисе;

210. А Илья поехал домой веть тут,

211. А калика пошёл, куды надобно.

113. Молодость Добрыни и бой его с Ильей Муровичем

(См. напев № 45)

Во славном во городи во Киеви

Был тут Микита Родомановиць.

Девеносто он лет жыл, пристарилса,

Он пристарилса, тут приставилса.

5. Оставаласе семья любимая

Да цесна вдова Омыльфа Тимофеёвна;

Оставалса Добрынюшка Микитиць млад —

Он не в полном уми, не в полном разуми,

Не великом Добрынюшка возрости:

10. Он не можот Добрыня на кони сидеть,

Он не можот Добрынюшка конём владать.

Ишша стал как Добрыня лет двенатцети,

Он падал своей матушки в резвы ноги:

«Уш ты ой, государыня матушка!

15. Бласлови-тко миня выйти на улоцьку

Ишша с малыма робятами поиграти!»

(Да которы робята — дватцети́ пети,

Ишша он веть Добрыня — двенатцети!)[292]

«Тибя Бог бласловит, цядо милоё

20. А молоды Добрынюшка Микитиць млад,

А тибе жа как выйти на улоцьку

Ишша с малыма робятами поиграти!»

(Да которы робята — дватцети пети,

Ишша он веть Добрыня — двенатцети.)

25. А пошёл как Добрынюшка на улоцьку,

Ишшо стал он шутоцьки зашуцивать:

Кого за руку возьмёт, — руку выдернёт,

Кого за ногу подопнёт, — ногу вы́шыбё,

По белой шеи ударит, — голова веть с плець.

30. Доходили ети жалобы великие жа,

Доходили до его веть до матушки,

До цесной вдовы Омельфы Тимофеёвны.

А молоды Добрынюшка Микитиць млад

Он падал своей матушки в резвы ноги:

35. «Уш ты ой, государыня матушка!

Бласлови-тко миня итти-ехати —

Да во далецё, Добрыню, во цисто полё

Да уцитьсе на тур* (так) богатырской жа!»

Добрынина матушка росплакалась:

40. «Уш ты молоды Добрынюшка Микитиць млад!

Ты не в полном уми, не в полном разуми,

Не в великом, Добрынюш[к]а, возрости:

Да напрасно головушка погинёт веть!»

Он веть падат своей матушки во второй након:

45. «Уш ты ой, государыня матушка!»

Бласловиш ты миня, я поеду жа;

Не бласловиш ты миня, я поеду жа!» —

«Тибя Бог бласловит, цядо милоё

И молоды Добрынюшка Микитиць млад, —

50. Тибе ехать во далецё во цисто полё

А уцитьсе на тур богатырской жа!»

А молоды Добрынюшка Микитиць млад

Он выходит на се́реду кирписьнею,

Он молитьсе Спасу Прецистому,

55. Он Божьей-то Матери, Богородици.

Да пошёл как Добрыня на конюшон двор.

Он берёт веть тут добра коня,

Он добра-та коня со семи цепей;

Он накладыват уздецю тасмяную,

60. Уздат во уздилиця булатные;

Он накидывал Добрынюшка войлуцёк,

Он на войлуцёк Добрынюшка седёлышко;

Потпрягал он двенатцать потпруженёк,

А ишша две потпрушки потпрягаюци —

65. Да не ради басы, ради крепости:

Да не шшиб бы богатыря доброй конь,

Не оставил бы богатыря в цистом поли.

Надеваёт он латы булатные,

Да берёт он с собой палку (так) воинною,

70. Да берёт он с собой саблю вострою,

Он берёт веть с собой востро копьё.

Скоро он скацыт на добра коня;

У ворот прыворотников не спрашывал, —

Он махал церес стену городовую.

75. Ишша ехал Добрыня по цисту полю, —

Во цистом-то поли курева стоит,

В куревы как богатыря не видети.

Как во ту-то пору, в то-то времецько

Ко той вдовы Омыльфы Тимофеёвны

80. Приежжала полениця* удалая,

Ишша стар-от казак Илья Муровиць.

Становил он коня к дубову столбу,

Да вязал он коня к золоту кольцю.

Да в грыдьню́ он идёт не с упатками, —

85. Отпираёт он двери тут на́ пету.

Да в грыдьню́-ту идёт, — Богу молитьсе,

Молитьсе Спасу Прецистому

А Бо́жьей-то Матери, Богородици,

А цесной вдовы Омы́льфы поклоня́итьсе.

90. А цесна вдова Омыльфа Тимофеёвна

А пои́т поленицю, она кормит тут;

А сама поленици наказыват,

Да наказыват поленици, наговарыват:

«Уш ты, ах, полениця удалая,

95. Уш ты стар казак Илья Муровиць!

Ты поедёш, Илья, во цисто полё;

Ты увидиш моё цядо милоё,

Ишша молоды Добрынюшку Микитиця;

Не придай ты ему смерти скорое!»

100. Ишша тут полениця поежжаёт веть,

А цесна вдова Омыльфа спровожаёт тут.

Скоро полениця скацёт на добра коня;

У ворот прыворотников не спрашывал, —

Он махал церес стену городову жа.

105. Ишша едёт Илья по цисту полю, —

Во цистом-то поли курева стоит,

В куревы-то богатыря не видети.

А мо́лоды Добрынюшка Микитиць млад

Ишша ездит Добрыня по цисту полю,

110. А уцитьсе на тур богатырской жа:

А правай рукой копьём шу́рматит* (так),

А левой рукой он потхватыват.

А крыцит, как здыцит* полениця удалая

Да стар казак Илья Муровиць:

115. «А пора, полениця, с тобой съехатьсе,

А пора, полениця, нам по[б]рататьсе!»

А Добрынюшка тут испужаитьсе,

А конь-о[т] под им подпинаитьсе.

А бьёт он коня по тусьним* (так) ребрам:

120. «Уш ты вольцья ты сыть, [с]травеной (так) мешок!

Ишша що ты тако потпинаисьсе,

Надо мной над богатырем надсмехаисьсе?»

Крыцит полениця удалая,

Ишша стар-о казак Илья Муровиць:

125. «На уезд уш тобе не уехати!»

Как две горы вместя́х столконулисе, —

Два богатыря вместя́х съежжалисе.

Они бились палками воинныма —

По насаткам палки розгорялисе (так):

130. Они друг веть друга не ранили,

А кидали палки на сыру землю.

Они секлись са́блеми вострыма —

Ишше сабельки пошорба́лисе (так):

Они веть друг друга не ранили,

135. Они кидали сабли на сыру́ землю.

А кололись копьеми вострыма —

Друг веть друга не ранили,

По насаткам копья обломалисе:

А кидали они копья на сыру землю.

140. Слезовали богатыри со добрых коней,

А схватились богатыри во плотно́й тут бой.

Ильина нога да окатиласе,

Окатиласе да нога левая —

Ишша сплыл Добрыня на белы груди,

145. Ишша хоцёт пороть груди белы жэ,

Он хо́цё смотреть ретиво́ серьцё,

Ишша сам говорыл таково слово:

«Що не цесь-хвала мо[ло]децькая,

А-й не выслуга богатырска жа —

150. А убить полениця (так) во цистом поли

А бес спросу ей и без ведома;

Уш ты, ох, полениця удалая!

Ты кое́й земли, коёго го́рода?»

Говорит полениця удалая:

155. «Ишша был бы у тя я на белых грудях, —

Не спросил бы не дядины, не вотьцины,

А порол бы у тя я груди белы жа,

А смотрел бы у тя я ретиво́ серьцё.

Я ис славного города ис Киева;

160. Ишше стар казак да Илья Муровиць,

Илья Муровиць сын Ивановиць!»

А и молоды Добрынюшка Микитиць млад

Ишше ска́цёт он со белых грудей,

Ишше па́дат ему во резвы ноги:

165. «Уш ты батюшко наш, стары́й казак!

Ты прости миня в таковой вины!»

Они скоро скацют на добрых коней.

А Илья поехал по цисту полю.

А Добрыня поехал к своей ма́тёнки,

170. А к цесной вдовы Омыльфы Тимофе́ёвны;

Становил коня к дубову столбу,

Он везал коня к золоту кольцю.

А в грыдьню́ идёт, — Богу молитьсе,

Своей матёнки да поклоня́етьсе:

175. «Уш ты здра́стуёшь, моя матёнка,

Ишша та жа Омыльфа Тимофеёвна!» —

«Уш ты здра́свуёш, моё дитятко

А и молоды Добрынюшка Микитиць млад!»

Говорыл Добрынюшка Микитиць-от,

180. Говорыл он веть своей ма́тёнки:

«Ишша был я Добрыня во цистом поли;

Я побил поленицю удалую,

Я стару (так) казака Илью Муровиця!»

Говорыла тут да родна матушка,

185. Ишша та вдова Омыльфа Тимофеёвна.

«Уш ты ой еси, моё дитетко,

Ишша молоды Добрынюшка Микитиць млад!

Ишша то веть тибе родной батюшко!»

Ишша тут ему за беду стало,

190. За ту круцынушку великую.

Он веть скоро скацёт на добра коня,

192. Он поехал тут по цисту полю.

(Дальше сказительница не поет, а сказала мне следующее «Он хотел убить поленицу, но не нашел его. Илья Муромец падал нарочно, чтобы научить Добрыню».)

114. Купанье Добрыни и бой его со змеем Горынищем

(См. напев № 46)

А молоды Добрынюшка Микитиць млад

Не в полном уми, не в полном разуми,

Не в великом Добрынюшка возрости.

Надеваёт Добрыня платьё цветноё;

5. Он пошол как Добрыня на конюшон двор;

Берёт как свойёго добра коня,

Он добра-та коня со семи цепе́й;

Он накладыват уздицю тосмянную;

Он вуздат во уздильця булатные;

10. Он накидывал Добрынюшка войлуцёк,

Он на войлуцёк Добрынюшка седёлышко;

Потпрегал он двенатцеть потпруженёк,

Ишша две потпрушки потпрегаюци —

Да не ради басы, ради крепости:

15. Да не шшиб бы богатыря доброй конь,

Не оставил бы богатыря в цистом поли.

Скоро он скацёт на добра коня;

А берёт он с собой только тугой лук,

Ишша тугой-от лук, калену стрелу.

20. Ишша едёт Добрыня по цисту полю, —

Во цистом-то поли курева стоит,

В куревы как богатыря не видети.

Ишша ехал Добрыня день до вецера,

Он темну-ту ноць до бела свету,

25. Не пиваюци он, не едаюци

Да добру коню отдо́ху не дава́юци.

Да приехал Добрыня ко меньшой реки,

Ко меньшой-то реки, ко синю морю.

Скиновал тут Добрыня платьё цветноё,

30. Ишша нак[293] веть Добрынюшка до нитоцьки,

Оставлят только Добрыня один пухо́в колпак.

Ишша поплыл Добрыня по синю морю,

Ишша выплыл Добрыня на перву струю;

Богатырьско-то серьцё зарывьциво,

35. Да зарывьциво-то серьцё заплывьциво:

Ишша поплыл Добрыня на втору струю, —

Да втора-та струя была относиста,

Отнесла как Добрыню за синё морё.

И там плават змеишшо Горынишшо:

40. «Сказали, от Добрыни мне-ка сме́рть будё (так).

А нынь веть Добрыня у миня в руках;

А хоцю́ я, Добрыню хоть целком сглону́,

Да хоцю́ я, Добрыню хоть с конём стопцю!»

А молоды Добрынюшка Микитиць млад

45. Ишша тут жа змеишшу возмолилосе[294]:

«Уш ты, ох, змеишшо Горынишшо!

Уш ты дай мне строку на малой цяс

Ишша выплыть Добрынюшки на кру́т берек[295]

А и на тот же Добрыни россыпной песок!»

50. Тут же змеишшо Горынишшо

Да даёт ему строку на малой цяс —

А молоды Добрынюшки Микитицю.

А выплыл Добрынюшка на кру́т берек

Да на тот Добрыня россыпной песок.

55. Ишша нак веть Добрынюшка до нитоцьки,

Только у Добрыни един пухов колпак.

Он сымал как со буйной главы пухов колпак,

Засыпал он песку, хре́щу серого,

Он шыб как змеишшу во церны глаза:

60. Он шшыб как у змеишша три хобота,

А три хобота шшып он, тры головы.

Ишша тут же змеишшо возмолилосе:

«Уш ты молоды Добрынюшка Микитиць млад!

Не придай ты мине смерти скорое;

65. Уш я дам тобе заповеть крепкую:

Не летать бы мне, змеишшу, на светую Русь,

Не носить бы со светой Руси живко́м людей;

Ишша дам те (так) Добрыни платьё цветноё,

Ишша дам те Добрынюшки добра коня,

70. Я Владимера-князя дам племянницю!»

Молоды Добрынюшка Микитиць млад

А нак веть Добрынюшка до нитоцьки.

А пошли они на гору Окатову,

Да писали они заповеть крепкую:

75. «Не летать больше змеишшу на светую Русь,

Не носить бы со светой Руси жывком людей!»

Да даёт веть Добрыни платьё цветноё,

Да дал он Добрынюшки добра коня,

79. Да Владимера-князя дал племянницю.

115. Иван Грозный и его сын

(См. напев № 47)

Было у нас да во Царе́-граде;

Да не было ни дядины, не вотцины,

Да жыл как был прозвитель*-царь,

Прозвитель-от царь Иван Васильевиць.

5. А была семья его любимая,

Ишша был у его только бо́льшой сын,

А и большой сын Фёдор Ивановиць.

Говорыл как он таково слово:

«Що по етому мосту по калинову

10. А много было и хожоно,

А много было и ежжоно,

А горя́цей крови много пролито...»

Ишша тут царю за беду стало,

А за ту круцинушку великую.

15. Он крыцит-зыцит громким голосом:

«Уш вы, эх, палаци немилосливы!

Вы берите царевиця за белы руки,

Вы ведите царевиця во цисто полё

Вы ко той ко плахи ко липовой,

20. Вы рубите его да буйну голову

Вы на той на плахи на липовой!»

Ишша все палаци испужалисе,

Ишша все палаци устрашилисе.

Как един пала́ць не устра́шилса,

25. Тут Скорлютка-вор, Скорлатов сын.

Он берёт цяревиця за белы руки,

Он ведёт цяревиця во цисто полё

Он ко той ко плахи ко липовой.

А во ту пору, во то времецько

30. Перепахнула ве́стка за реку Москву

А во тот жа во Киёв град

А к тому же веть ко дядюшки,

А к тому же Микиты Родомановицю:

«Уш ты ой еси, наш дядюшка,

35. Уш ты же Микита Родомановиць!

Уш ты знаёш ле, про то ве́даёш:

Как помёркло у нас соньцё кра́сноё,

А потухла звезда поднибесная, —

Как погиб цяревиць за рекой Москвой

40. А и большой-о Фёдор Ивановиць?»

Ишша тут же веть как веть дядюшка,

Ишша тот жа Микита Родомановиць,

Он веть скацё с постелюшки с мя́гкою;

Он одел как сапошки на босу ногу,

45. Он хватил толу́п за един рукаф;

Он крыцит-зычит зысьным (так) голосом:

«Уш вы ой еси, мои конюхи!

Подводите мне и добра́ коня».

Он веть скоро скацёт на добра́ коня,

50. Он веть гонит тут во всю голову:

«Розодвиньтесь-ко да вы, наро́д Божей».

Он застал Скорлю́тку на за́махи:

«Ты Скорлютка-вор, ты Скорлатов сын!

Ты не за свой гуш ты прима́исьсе;

55. А кабы те (так) гужом подавитисе!»

Он берёт цяревиця за белы руки,

Он садил цяревиця на добра коня;

Он сам коня в поводу повёл,

Говорыл таково слово:

60. «Ты Скорлютка-вор, ты Скорлатов сын!

Ты поди, Скорлютка, во цисто полё,

А сруби у тотарина буйну го́лову;

Ты приди к царю, — на стол клади,

Ишша сам говори таково слово:

65. “Ишша то дело у нас зделано,

Ишше та роботушка сроблена!”»

Он пошёл веть тут во цисто полё,

Он срубил у тотарыну буйну голову.

Он пришёл к царю, — саблю на стол кладёт:

70. «Ты прозвитель-царь Иван Васильевиць!

У нас то веть дело нынь зделано,

У нас та роботушка сроблена!»

Зажалел как тут прозвитель-царь,

Зажалел как он своего сына,

75. Ишша большого Фёдора Ивановиця;

Ишша сам говорил таково слово:

«А как по́ вори да по Гога́рыни

Ишша много есь как жало́бных тут,

А по моём по сыни (так) по Фёдори (так)

80. Некого́-то нету жало́бного!»

Приходила панафида шестинедельняя,

А прозвитель-царь Иван Васильевиць

А похо́дит он помина́ть сына

А и большо́го Фёдора Ивановиця.

85. А идёт веть он мимо Киёв-град,

Мимо дя́дево-то подво́рьицё.

А у дядюшки — и за (так) пир такой,

Ишша що тако за весельицё?..

А скрыцял как тут прозвитель царь,

90. Он скрыця[л] веть тут громким голосом:

«Уш ты ой еси, мой дядюшка!

Ишше що у тя и за пир такой,

Ишше що у тя и за весельицё?

Ты не знаёш, ле не ведаёшь:

95. А помёркло у нас соньцё красноё,

А потухла звезда подьнебесная, —

Как погип царевиць за Москвой-рекой,

Ишша большой-о[т][296] Фёдор Ивановиць?»

Как выходит тут его дядюшка,

100. Ишша тот жа Микита Родомановиць;

Он выходит тут на красно крыльцё.

Говорыл как тут прозвитель-царь:

«Уш ты ой еси, ты мой дядюшка!»

Ишша ткнул копьём во праву ногу:

105. «Ишша що у тя и за пир такой,

Ишша що у тя за висельицё?

Ты не знаёш, ле не ведаёш:

А помёркло у нас соньцё красноё,

А потухла звезда поднебесная, —

110. А погип царевиць за Москвой-рекой,

Ишша большой сын Фёдор Ивановиць?»

Говоры́т как тут его дядюшка,

Ишша тот же Микита Радамановиць:

«Уш ты ой еси, мой племянницёк,

115. А прозвитель-царь Иван Васильевиць!

Уш ты хош, — цем тобя обрадую?

Тибя большим-то сыном Фёдором,

Ишша Фёдором тибя Ивановицём!»

Он выводит цяревиця на красно крыльцё.

120. Зрадова́лса тут прозвитель-царь:

Он берёт тут веть своего сына,

Он берёт его за белы руки;

Он целуёт в уста во сахарны жа;

Ишша сам говорыл таково слово:

125. «Уш ты ой еси, ты мой дядюшка!

Ишша цем тобя буду жаловать?

У тя злата-та, серебра не мене́ моего!»

128. Они пир средили, пировать стали.

116. Кострюк

(См. напев № 48)

А во́ Тау́лии́ во го́роди́!

А-да во Таулии хорошом-е!..

А поизволил наш царь-государь

Да царь Иван Васильевиць,

5. А поизволил жонитисе

Да не у нас, не у нас на Руси,

Да не у нас в каменной Москвы, —

Да у царя в Бальшой Орды

Да у его на родной сестры

10. Да на Марьи Демрюковны.

Собиралса наш царь-государь,

Да собиралса с цесны́м поездом;

Да и оттуль и поход уцинил,

Да и оттуль ис каменной Москвы.

15. Ишше здраво стал государь

Да церез реки быстрые,

Да церез морё синеё,

Да церез полё цистоё

К Кострюку в Бальшу Орду,

20. К Кострюку сыну Демрюковицю.

Говорил его дядюшка

Да Микита Родомановиць:

«Уш ты ой еси, Кострюк-Демрюк!

Ишша мы к табе (так) пришли

25. Да не с боём, не с дракою;

Да мы прышли к тобе посвататьсе

Да у тобя на родной сестры

Да на Марьи Демрюковны!»

Они сватались, сосваталисе

30. Да сло́во на́ слово поло́жилисе.

Собиралса наш царь-государь

За столы-те за дубовые,

Да за ествы сахарные,

Да за напитоцьки стоялые.

35. Пировал-жыровал государь.

Говорыл его дядюшка

Ишше Микита Родомановиць:

«Уш ты ой еси, Кострюк-Демрюк!

О́б цем сло́во было мо́лвленоё,

40. По рукам уда́реноё?»

А Кострюк поскакиваё,

А Кострюк поплясываё;

Он тому не ослышылсе;

Он выводит родну сестру

45. Да и́но (так) Марью Демрюковну

Да за нашого прозви́теля царя,

Да за Ивана-та Васильевиця,

Да за столы-ти за дубовые

Да за напитоцьки стоялые.

50. А пировал-жыровал государь;

А оттуль и поход уцинил,

Да оттуль из Бальшой Орды,

Ишше здраво стал государь

Церес полё цистоё,

55. Церес морё синеё,

А церес реки быстрые.

Ишше здраво стал государь

Во свою-ту в каменну Москву

Да он ко церкви соборною

60. Да ко манастырям церковные.

Да они веньцями повеньцялисе

Да перс<т>нями поменялисе.

Ешше здраво стал государь

Да во свою-ту в каменну Моск[в]у

65. За столы-те за дубовые,

Да за есвы сахарные,

За напитоцьки стоялые.

Да пировал-жыровал государь.

Говорил его шурин тут

70. Кострюк Демрюков сын:

«Уш ты ой, царь-государь!

У вас ес<т>ь ли в каменной Москвы,

У вас ес<т>ь ли таковы борьци

А со мной поборотисе,

75. А с Кострюком поводитисе?»

А говорил тут царь-государь

Да царь Иван Васильевиць:

«А любимой дядюшка!

Уш ты выйди на улоньку;

80. Да, Микита Родомановиць,

Затруби-ко в золотую трубу,

Щобы цю́ли за рекой за Москвой!»

Как выходит тут дядюшка

Да Микита Родомановиць —

85. Затрубил в золотую трубу.

Да уцюли за рекой за Москвой,

А учули три братёлка:

А перво́й брат Мишенька,

А второй брат Гришенька

90. Да трете́й брат Васенька.

Говорил как тут царь-государь:

«А любимой шурин мой!

А у миня питья́ — на столе,

А у миня борьци — на дворе,

95. Когда е<т>сь вера боротисе

Да ис дани, ис пошлины

Да из накла́ду великого!»

А Кострюк поскакиваёт,

А Кострюк поплясываёт;

100. А Кострюк церес стол скоцил —

А Кострюк питья́ сплескал.

А говорыла как родна сестра

Да ино Марья-та Демрюковна:

«Уш ты ой еси, Кострюк-Демрюк!

105. А не ходи ты боротисе

А ты из дани, ис пошлины

Да из накладу великого!»

А Кострюк паскакиваёт;

Он тому не ослышитьсе —

110. Он выходит на улоньку,

На крылецюшко красноё,

А о перила облегаитьсе.

А говорил как Мишенька:

«Уш ты ой еси, царь-государь!

115. Мне-ка не́ с ким боро́тисе!»

Говорыл как Гришенька:

«Уш ты еси, царь-государь!

Мне-ка не́ с ким ру́ки патра́ть*[297]».

Да говорыл как Васенька:

120. «Уш ты ой еси, царь государь!

Уш бы рад я боротисе,

С Кострюком бы поводитисе, —

Да я топе́ря со царе́ва кабака́,

Да болит буйна голова,

125. Да шипит ретиво серьцё!»

А наливают как цяру вина,

Да не велику — цетьвертинною,

А подавают Васеньки.

Да выпиваёт Васенька:

130. «Да спасибо ти[е]бе, царь-государь!

А опохме́лил бу́йну голову́, —

А не окатил ретива серьця,

А не звеселил добра молотьця!»

А наливают вторую цару́,

135. Да не велику — цетьвертинною,

А подавают Васеньки.

А выпиваёт Васенька:

«Да спасибо тебе, царь-государь

Да царь Иван Васильевиць!

140. А опохме́лил буйну́ голову́

А окати́л ретиво́ серьцё, —

А не звеселил добра молотьця!»

Наливают третю́ю чару́,

Да не велику — цетьвертинною,

145. Подавают Васеньки.

А выпиваёт Васенька:

«Да спасибо тибе, царь-государь!

А опохмелил буйну голову,

А окатил ретиво́ серьцё,

150. Да звеселил добра молотьця:

Уш я рат нынь боротисе

Да с Кострюком-то поводитисе

Я ис дани, ис пошлины,

Из накла́ду великого!»

155. Они стали боротисе.

А в первы́ Кострю́к броси́л,

А вторы́ Кострю́к броси́л.

А как Ва́сенька-то Хро́менькой

Он на ношку-то справилса,

160. А за лопотья-ти зграбилса —

Он прырвал лапотьё всё.

А на руках он потре́хиваё,

До земли не допу́скиваё.

А ишше думали: Кострюк-Демрюк,

165. А ино Марфа Демрюковна!

Да она проклиналасе,

Да она заклиналасе:

«Да не дай, Бог, бывати здесь

А у царя в каменной Москвы

170. Да не детям бы, не внуцятам,

171. Да не внуцятам, не па́внуцятам!»[298]

117. Князь Дмитрий и его невеста Домна

(См. напев № 49)

Ишша сваталса Митрей-княсь

да на Домны Фалилеёвны

Он по три года, по три зимы,

От дверей не отхо́дуци

5. Да от ворот не отъедуци.

Да как пошёл, пошёл Митрей-князь

Да он ко ранной за[у]трени

Да к цесной ранной воскрисеньское.

Увидала его Домнушка

10. да Домна Фалилеёвна:

«Да е́во Митрей йидё, куты́ра йидё,

Да как кутыра-та боярьская,

Да как сова заозерьская!

Голова-та у Митрея —

15. да как котёл пивоваренной,

Глаза-ти у Митрея —

да как две кошки ордастые,

Да как брови у Митрея —

да как собаки горластые!»

20. А пошёл, пошёл Митрей-княсь,

Да как пошёл, пошёл Михайловиць

Да ко родимой своей се́стрици

Да ко Ульяны Михайловны:

«Уш ты ой еси, сестриця

25. Да ты Ульяна Михайловна!

Да собирай-ко беседушку;

Да созови красных девушок

Да молоды́х-то молодушок,

Да созови-сходи Домнушку

30. Да как Домну Фалилеёвну;

Созови на биседушку

Да скажи: “Митрея-та дома нет”,

А скажи: “Михайловиця дома нет:

Да он ушёл за охвотами,

35. Он за утками, за гусями,

Да он за белыма ле́бедеми!”»

Да пошла, пошла сестриця

Да Ульяна Михайловна,

Да собирала беседушку,

40. Да созвала красных девушок

Да молодых-то молодушок;

Да позвала она веть Домнушку

Да как Домну-ту Фалилеёвну:

«Да ты пойдём, пойдём, Домна, к нам,

45. Да ты пойдём на беседушку́

Да посидеть с красныма девушками

Да с молодыма молодушками!»

Посылаёт ей матёнка:

«Да ты поди, поди, Домнушка

50. Да ты Домна Фалелеёвна,

Да ты поди на беседушку

Да посидеть с красны́ма девушками!»

Говорила тут Домнушка

Да как Домна Фалилеёвна:

55. «Ты корминиця (так)-матёнка!

Не посо́л идёт, — омман за мной!»

Да говорыла тут се́стрыця

Да как Ульяна Михайловна:

«Да ты пойдём, пойдём, Домна, к нам,

60. Да ты пойдём, Фалиле́ёвна;

Да у нас Митрея-та дома нет,

У нас Михайловиця дома нет:

Он ушёл за охвотами,

Да он за утками, за гусями,

65. Да он за белыма ле́бедеми!»

Да как пошла, пошла Домнушка

Да посидеть на беседушку,

Да посидеть с красны́ма девушками

Да с молоды́ма молодушками.

70. Да идёт, идёт Домнушка,

Да идё Фалилеёвна.

У ворот стоят приворотницки,

У дверей стоят притворьницьки.

Да сохвата́ли тут Домнушку,

75. Да сохвата́ли Фалелеёвну

Да ей за белые ру́цюшьки

Да злацены перс<т>ни́ серебреные;

Подводили ей к Митрею,

Да подводили к Михайловицю.

80. Ишша Митрей-княсь за столом стоит

Да со всема́ кнезья́ми, бо́ярама[и].

Да наливаёт он чару вина,

На́ливаёт зеленого;

Да подаваёт он Домнушки,

85. Да подаваёт Фалелеёвны:

«Да выпей, выпей, выпей, Домнушка,

Да выпей, выпей, Фалелеёвна, —

Да от кутыры боярьское,

Да от совы ты заозерьское,

90. От котла-та пивоваренного,

Да ты от кошки ордастое,

Да от собаки горластое!»

Говорила тут Домнушка,

Да говорила Фалелеёвна:

95. «Да ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

Да ты спусти, спусти, Михайловиць,

Да ко корминици (так)-матёнки

Да как сходить к ей за платьицём:

Да пе́рво платьё рукобитноё,

100. Да второ платьё обруценноё,

Да третьё платьё подвинесьнеё!»

Да не спускаёт ей Митрей-княсь

Да как сходить ей ко матёнки,

Да как сходить ей за платьицём:

105. Да перво платьё рукобитноё,

Да второ платьё обруценноё,

Да третьё платьё подвине́сьнеё.

Да говорыла как Домнушка,

Да говорыла Фалилеёвна:

110. «Уш ты ой еси, Митрей-княсь!

Да ты спусти на могилоцьку

Да ко родителю-батюшку

Да попросить бласловленьиця;

Да уш мы с тем бласловленьицём

115. Да будём жыть-красоватисе,

Будём гулять-проклаждатисе!»

А спустил, спустил Митрей-княсь,

Да как спустил, спустил Михайловиць

Да ко родителю-батюшку

120. Да сходить на могилоцьку

Да попросить бласловленьиця:

«Да уш мы с тем бласловленьицём

Да будём жыть-красоватисе,

Будём гулять-проклаждатисе!»

125. Пошла, пошла Домнушка,

Да как пошла Фалелеёвна,

Да пошла на могилоцьку;

Да брала с собой два ножыцька (так) —

Да как два друга бы́тьто ми́лые.

130. Да первой ножыцёк наставила

Да против серьця ретивого,

Да второй ножецёк наставила

Да противо горла ревливого;

134. Да сама она сибе тут смерть прида́ла.

118. Алёша Попович и сестра Петровичей

(См. напев № 50)

У Владимера-князя был поцестён пир.

Да все на пиру напивалисе,

Да все на цесном наедалисе;

Да все на пиру приросхвастались:

5. Да иной хваста́т золотой казной,

Как иной хваста́т молодой жоной,

Как иной хваста́т конём ежжалым-е,

Как иной хваста́т быко́м кормлёным-е.

И сидят как два Петра Петровиця;

10. Они не пьют, не едят, нице́м не хвастают.

Говорят как им как товарышши:

«Уш вы ой еси, два брателка!

Не пьите́, не едите́, нице́м не хва́стаете». —

«Уш мы цем же будём хвастати?

15. Ишша нету у нас золотой казны,

Ишша нету у нас молодой жоны,

Ишша нету у нас быка кормлёного,

Ишша нету у нас коня ежжалого, —

Только есь у нас е́дна се́стриця,

20. Ишша та же Еленушка Петровна-свет;

Как нихто не видал в едной рубашецьки,

А в едной рубашецьки, без поеса,

А в единых цюлоциков (так), без чоботов!»

Подскоцил Олёшецька Поповиць сын:

25. «Уш вы ой еси, два бра́телка!

Вы не хвастайте своей сестрицей

А и той жа Еленушкой Петровною:

Я видал вашу веть сестрицю

А в едино́й руба́шецьки, без поеса[299],

30. Я в единых цюлоциков, без чоботов;

Вы поди[те]-тко веть домой же веть,

Закатайте ком да снегу белого,

Уш вы киньте в окошецько в кошевьцято

Со востосьнею да со стороноцьку!»

35. Ишша тут братьцям да за беду стало,

А-й за ту круцинушку великою.

Собирались тут со беседушки,

А идут они к своёму двору,

Закатали ком да снегу белого

40. А кидали в окошецько в кошевьцято.

Выходила тут и́хна сестриця,

Ишша та жа Еленушка Петровна веть,

Она в едно́й руба́шецьки, без пояса,

А в единых цюлоциков, без чоботов.

45. Ишша тут ей братьця розсердилисе,

Ишша тут они розгневилисе:

«Уш ты ой еси, наша сестриця

А-й ты жа Елена Петровная!»

И хотят рубить да е́йну голову.

50. Ишша тут им сестриця поклониласе,

Ишша тут она покориласе:

«Уш вы ой еси, два брателка,

Два Петра веть вы да два Петровиця!

Не рубите-тко да буйной головы,

55. Уш вы дайте строку на малой цяс

А сходить Елены ко Божье́й церькви́

Ишша Богу ей помолитисе,

А с подружецьками ей роспроститисе!»

Они тут были веть послушливы,

60. А послушливы, розговорциты,

А дают веть строку на малой цяс

А сходить Елены ко Божьей церькви

А и Богу ей помолитисе,

А с подруженьками роспроститисе.

65. А как пошла Елена ко Божьей церькви́

Она Богу тут помолитисе,

А с подружецьками роспроститисе.

Она стоит да тут Богу молитьсе;

А слезами она да умываитьсе,

70. А горём она поттира́итьсе.

Подскоцил Олёшецька Поповиць сын,

Науцят Еленушку Петровную:

«Ты просись у бра́тей во цисто полё,

Щобы срубили там твою да буйну голову!»

75. А приходит Елена от Божье́й церькви.

Ишша братья у ей да россердилисе,

Ишша тут они розгневилисе;

А хотят рубить буйну голову.

Ишша тут Елена возмолиласе,

80. Ишша тут она покориласе:

«Уш вы ой еси, вы два брателка,

Два Петра да вы два Петровиця!

Не секите моей да буйной головы,

Уш вы дайте строку на малой цяс, —

85. Вы ссеките мою да буйну голову

А во да́леци да во цистом поли!»

Как у ей братья́ были послушливы,

Как у ей были розговорциты;

Повезли Елену во цисто полё:

90. Они там хотят срубить да буйну го́лову.

Ишша тут Елена возмолиласе,

Ишша тут она покорыласе:

Уш вы ой еси, два брателка,

Два Петра веть вы да два Петровиця!

95. Вы рубите мою да буйну голову

А на той на плахи на липовой!»

И как у ей братьци́ были послушливы,

А послушливы, розгово́рциты:

Закопали Елену в землю по по́есу,

100. Они поехали за плахой за липовой.

Подскоцил Олёшецька Поповиць сын,

Ишша выкопал тут Еленушку.

Да уехали они к Божье́й церькви,

Да веньцями они повеньцялисе,

105. Да перснями они поминялисе.

А приехали как два брателка,

Два Петра веть их да два Петровиця, —

Ишше тут Елены только место знать.

Ишше тут они и заплакали:

110. «Уш ты ой еси, наша сестриця

Ишша ты Еленушка Петровна веть!

Ишша мы тибя дак много слушали,

113. Ишша ты нас дак не послушала!»

119. Молодец Добрыня губит свою невинную жену

(См. напев № 51)

...«Как охвоць молодець по пирам ходить,

Да охвоць молодець цюжы́х жон смиять;

Да нынь мы молотьцю самому отсмеём:

“Да нынь у молотьця и молода жона

5. Да ны́нь как она́ пи́во ва́рила́,

Пи́во ва́рила́ да вино́ кури́ла,

А звала как гостей не свою ровню:

Попо́в, дьяко́в да люде́й гра́мотных,

Людей грамотных да люде́й па́метных!”»

10. Да тут как молотьцю и за беду стало,

Да за ту жа за круцинушку великую.

Собиралса молодець со беседушки,

А идёт молодець ко своёму двору.

Отпират жона его воротецька

15. Да в едной рубашецьки, без поеса,

В единых цюлоциков, без чоботов, —

А он веть тут он ей смерть придал:

А порол он у ей груди белы же,

А смотрел он у ей ретиво серьцё.

20. А пошёл как Добрыня во светлу грыдьню, —

Во светлой-то грыдни́ да тут книга лежит,

Как книга́-та лежи́т, да всё свеща́ гори́т:

За его-то она Богу молила,

Молила Добрынюшки здоровьиця.

25. Зашёл как Добрыня в нову горенку, —

А во горёнки-то колыбель весит,

Колыбель-та весит, и младе́нь плацёт.

Он и ба́йкат, он и лю́лькат ця́до ми́лоё своё:

«Уш ты спи-тко, усни, цядо милоё;

30. Уш ты спи-тко, усни, дитя безма́терино!»

Да не сделать колыбелюшки без мастера,

Не утешишь младеня без матери:

33. Да сам он сибе тут и смерть придал.

120. Князь Михайло губит свою первую, а его мать вторую его жену

(См. напев № 52)

Ишша жыл как кнезь Михайло / да с Катериной да с пожилой,

Говорыл веть кнегины да Катерины да пожылой:

«Скиновай-ко цветно платьё / да надевай-ко церно платьё;

Ты садись в корету в тёмну, / да ты поедём-ко со мной!»

5. О́на ба́йкат, она лю́лькат да доць Наста́сьюшку свою:

«Уш ты спи, усни, Настасья да цядо милоё моё;

Уш ты спи, усни, Настасьюшка, вплоть до миня!»

Как повёз тут кнесь Михайло свою кнеги́ну да пожылу́

Он во далецё в цисто полё, во роздольицё;

10. А убил веть кнесь Михайло да там кнегину да пожилу;

Схоронил веть кнесь Михайло да он под белую берёзу,

Он под бе́лу под берёзу да он под саму под вершину.

Приежжаёт кнесь Михайло да ко своёму да ко двору.

Пробужа́тьсе доць Наста́сья да ця́до ми́лоё его.

15. Он и байкат, он и люлькат доць Настасьюшку свою:

«Уш ты спи, усни, Настасья да цядо милоё моё;

Я сошью тобе, Настасья, да кунью шубу я тобе!» —

«Мне не надо, мне не надо да шуба ку́ньея твоя;

Только надо, только надо мне-ка матушка родна!»

20. Он и байкат, он и люлькат да цядо милоё своё:

«Уш ты спи, усни, Настасья да цядо милоё моё;

Я срублю тобе, Настасья, да златоверховат терем!» —

«Мне не надо, мне не надо да златоверховат терем;

Только надо, только надо да мине матушка родна!» —

25. «Уш ты спи, усни, Настасья да цядо милоё моё;

Я возьму тобе, Настасья, да тибе матерь молоду!»

Говорыла доць Настасья да цядо милоё его:

«Мне не на́до, мне не надо да твоя мати молода, —

То́лько на́до, то́лько на́до да ми́не ма́тушка родна́;

30. Ты возьмёш мине не ма́терь, — злу́ю ма́цеху лиху́:

Уш вы се́дите как с ей за дубовые столы,

Поса́дите же вы миня́ да край дубо́вого стола́,

Уш вы станите кусоцик да рукода́ном[300] мне давать!»

Как пошла веть доць Настасья да в нову горенку,

35. Ишша села доць Настасья да под окошецько.

А бежа́т веть во́лки се́ры да всё розры́вцетые́.

Тут спроговорыт Настасья да цядо милоё его:

«Уш вы где жа, волки, были да уш вы що, волки, цюли?» —

«Ишша были мы волки да во цистом поли,

40. Ишша ели мы волки мясо све́жоё:

А убил веть кнесь Михайло да он кнегину да пожилу,

Схоронил веть он кнегину да он под белу да под берёзу,

Он под белу под берёзу да он под саму под вершину!..»

Ишша та же доць Настасья да цядо ми́лоё его

45. А кидаласе-бросаласе да выше лавици брусятой*,

А сибе веть тут Настасья и смерте придала...

Как поехал кнесь Михайло да он во Римьскоё во ця́рьсво

Выбирать собе кнегину да Катерину да молоду.

Как жонилса кнесь Михайло да взял кнегину молоду.

50. Как поехал кнесь Михайло да во цисто полё гулять.

Его матёнка родна́ да зла́толо́бьцива* (так) была́:

Парну баёнку топила да серой камень нажыгала;

Как обрусьной-то кнегины да Катерины да молодой

Она по́ брюху катала — у ней младеня выжигала;

55. Она в боцьку заколотила да во синё морё спусти́ла.

Ишша ездит княсь Михайло да по цисту полю гуля́т, —

Доброй конь его подпнулса, да с головы шляпа скатилась,

С головы шляпа скатилась, да сабля востра переломилась.

Говорыл как кнесь Михайло да таковы же словеса:

60. «Ишша есь в доми несцясьё, да есь незго́душка больша́:

Уш матёнка хвора́т, либо молода жона гуля́т».

Как поехал кнесь Михайло да ко своёму ко двору —

Не встреця́т его кнегина да Катери́на молода.

«Уш ты матушка родна́! Да где кнегина да молода?» —

65. «А кнегина молода да непослушлива была,

Непослушлива была, да она к це́рькьви ушла́!»

Ишша тут жа князь Михайло да все веть церькви да обошёл,

А вси церькви обошёл, — своей кнегины не нашёл.

«Уш ты матушка родна́! Да где кнеги́на молода́?» —

70. «А кнегина молода да непослушлива была,

Непослушлива была, да она в гости ушла́!»

Все́х сусе́дов обошёл да свое́й кнеги́ны да не[301] нашёл.

«Уш вы Де́нёшки (так), Ма́нёшьки, слуги верные мои!

Ишша где моя кнегина да Катерина да молода?»

75. Говорят веть слуги верны: «Да как кнегина да молода,[302]

Твоя матушка родна да златолобьцива была:

Парну баёнку топила да серой камень нажыгала,

Она по́ брюху катала — да всё младеня выжыгала;

Она в боцьку заколотила да во синё морё спустила!»

80. А кидалса кнесь Михайло, да шолковы́ма да невода́ми

Ишша вы́неводил Михайло да сыродубовую (так) боцьку;

Он роскупорыл веть боцьку, — да тут кнеги́на да молода.

Ишше он веть собе да тут и смерти придал[303].

Е́го ма́тушка́ родна да о́на по́ берегу́ пошла́:

85. «О! Я тяшко согрешыла, да три души я погубила:

Перву душу я — безвинну, да втору душу я — безгрешну,

87. Третью душу — пона́прасно!» (так)

121. Путешествие Вавилы со скоморохами

(См. напев № 53)

У цесно́й вдовы́ да у Нени́лы

а у не́й было́ цядо́ Вави́ло.

А поехал Вавилушко на ни́ву

Он веть нивушку свою орати,

5. Ишша белую пшоницю засевати:

Родну матушку хоцё кормити.

А ко той вдовы да ко Ненилы

При́шли лю́ди к не́й ве́селы́е,

Веселые люди не простые,

10. Не простые люди — скоморохи.

«Уш ты здрастуёш, цесна вдова Ненила!

У тя где цядо да нынь Вавило?» —

«А уехал Вавилушко на ниву

Он веть нивушку свою орати,

15. Ишша белую пшоницю засевати:

Ро́дну ма́тушку́ хоцё корми́ти».

Говорят как те веть скоморохи:

«Мы пойдём к Вавилушку на ниву;

Он не идёт ле с нами скоморошыть?»

20. А пошли к Вавилушку на ниву:

«Уш ты здрастуёш, цядо Вавило,

Тибе нивушка да те орати,

Ишша белая пшониця засевати,

Родна матушка тибе кормити!» —

25. «Вам спасибо, люди весёлы́е,

Весёлые люди — скоморохи!

Вы куды́ пошли да по дороги?» —

«Мы пошли веть тут да скоморошыть:

Мы пошли на и́нишшо́ё[304] цярьсво

30. Переигрывать царя Собаку,

Ишша сына его да Перегуду,

Ишша зятя его да Пересвета,

Ишша доць его да Перекрасу!

Ты́ пойдём, Вави́ло, с на́ми ско́моро́шыть!»

35. Говорыло то цядо́ Вавило:

«Я веть песён петь да не умею,

Я в гудок* играть да не горазён».

Говорыл Кузьма да со Демьяном:

«Заиграй, Вавило, во гудоцик

40. А во звоньцятой во переладець*;

А Кузьма з Демьяном припособит!»

Заиграл Вавило во гудоцик

А во звоньцятой во переладець,

А Кузьма з Демьяном припособил.

45. У того веть цяда у Вавила

А было́ в руках-то понюгальцё (так), —

А и стало тут погудальцё!

Ишша были в руках у его да тут веть вожжи, —

Ишша стали шолковые струнки!

50. Ишше то цядо да тут Вавило

Видит: люди тут да не простые,

Не простые люди-те — светые, —

Он похо[о́]дит с има да скоморошить.

Он повёл их да веть домой жа.

55. Ишша тут цесна вдова да тут Ненила

Ишша стала тут да их кормити.

Понесла ’на хлебы-те ржаные, —

А и стали хлебы-те пшоны́е;

Понесла ’на куру-ту́ варёну, —

60. Ишша кура тут да веть взлетела,

На пецьней столб села да запела!..

Ишша та вдова да тут Ненила

Ишша видит: люди тут да не простые,

Не простые люди-те — светы́е, —

65. И спускат Вавила скоморошыть.

А идут скоморохи по дороги, —

На гумни мужык горох молотит.

«Тобе Бох помо́шь, да веть кресьянин,

На бело́ горо́х да мо́лоти́ти!» —

70. «Вам спасибо, люди весёлые,

Весёлые люди, скоморохи;

Вы куды пошли да по дороги?» —

«Мы пошли на и́нишьшо́ё цярьсво

Переигрывать царя Собаку,

75. Ишша сына его да Перегуду,

Ишша зятя его да Пересвета,

Ишша доць его да Перекрасу!»

Говорыл да тот да веть кресьянин:

«У того царя да у Собаки

80. А око́л двора да тын зале́зной,

А на кажной тут да на тыциньки

По целовецей-то сидит головки,

А на трёх веть на тыцинках

Ишша нету целовецих-то тут головок;

85. Тут и вашим-то да быть головкам!» —

«Уш ты ой еси, да ты кресьянин!

Ты не мог добра нам веть [и] здумать?

Ишша лиха ты бы нам не сказывал!

Заиграй, Вавило, во гудоцик

90. А во звоньцятой во переладець, —

А Кузьма з Демьяном припособят!»

Заиграл Вавило во гудоцик,

А Кузьма з Демьяном припособил:

Полетели голубята-ти стадами,

95. А стадами тут да табунами;

Они стали у мужика[305] горох клевати.

Он веть стал их тут кицигами* шыбати;

Зашибал, он думат, голубят-то, —

Зашибал да всех своих ребят-то.

100. «Я веть тяшко тут да согрешыл веть:

Ети люди шли да не простые,

Не простые люди-те — светые, —

Ишша я веть им да не молилса!..»

А идут скоморохи по дороги.

105. А настрецю им идё мужык горшками торгова́ти.

«Тобе Бог помошь да те, кресьянин,

А-й тибе горшками торговати!» —

«Вам спасибо, люди весёлы́е,

Весёлые люди, скоморохи;

110. Вы куда пошли да по дороги?» —

«Мы пошли на инишьшоё цярьсво

Переигрывать царя Собаку,

Ишша сына его да Перегуду,

Ишша зятя его да Пересвету,

115. Ишша доць его да Перекрасу!»

Говорыл да тот да веть кресьянин:

«У того царя да у Собаки

А око́л двора да тын залезной,

А на кажной тут да на тыциньки

120. По целовецей-то седит головки,

А на трёх-то веть на тыцыньках

Нет целовецих да тут головок;

Тут вашим да быть головкам!» —

«Уш ты ой еси, да ты кресьянин!

125. Ты не мог добра да нам веть здумать?

Ишша лиха ты бы нам не сказывал[306]!

Заиграй, Вавило, во гудоцик

А во звоньцятой во переладець, —

А Кузьма з Демьяном припособит!»

130. Заиграл Вавило во гудоцик

А во звоньцятой во переладець,

А Кузьма з Демьяном прыпособил:

Полетели куропки́* (так) с реба́ми,

Полетели пеструхи* с цюхарями*,

135. Полетели марьюхи* с косяцями*[307];

Ишше стали мужику-то по оглоблям-то садитьсе.

Он веть стал тут их да бити

И во свой веть воз да класти.

А поехал мужык да в городоцик,

140. Становилса он да во редоцик,

Розвезал да он да свой возоцик, —

Полетели куропки с ребами,

Полетели пеструхи с цюхарями,

Полетели марьюхи с косяцями.

145. Посмотрел во своём-то он возоцьку, —

Ишше тут у его одны да церепоцьки.

«Ой! Я тяшко тут да согрешил веть:

Ето люди шли да не простые,

Не простые люди-ти — светые, —

150. Ишша я веть им, гот[308], не молилса!..»

А идут скоморохи по дороги.

Ишша красная да тут девиця

А она бильё да полоскала.

«Уш ты зрастуёш[309], красна девиця,

155. На бело́ холсты да полоскати!» —

«Вам спасибо, люди весёлые,

Весёлые люди, скоморохи:

Вы куды пошли да по дороги?» —

«Мы пошли на инищьшоё цярьсво

160. Переигрывать царя Собаку,

Ешше сына его да Перегуду,

Ешше зятя его да Пересвета,

Ешше доць его да Перекрасу!»

Говорыла красная девиця:

165. «Пособи вам Бох переиграти

И того царя да вам Собаку,

Ишша сына его да Перегуду,

Ишша зятя его да Пересвета

А и доць его да Перекрасу!» —

170. «Заиграй, Вавило, во гудоцик

А во звоньцятой во переладець, —

А Кузьма з Демьяном припособит!»

Заиграл Вавило во гудоцик

А во звоньцятой во переладець,

175. А Кузьма з Демьяном припособил:

А у той у красной у девици

А были у ей холсты-ти веть холшовы, —

Ишша стали толковы да атласны.

Говорыт как красная девиця:

180. «Тут люди шли да не простые,

Не простые люди-те — светые, —

Ишша я веть им да не молилась!»

А идут скоморохи по дороги,

А идут на и́нишьшо́ё царьсво.

185. Заиграл да тут да царь Собака,

Заиграл Собака во гудоцик

А во звоньцятой во переладець, —

Ишша стала вода да прыбывати:

Ишша хоцё водой их потопити.

190. «Заиграй, Вавило, во гудоцик

А во звоньцятой в переладець, —

А Кузьма з Демьяном прыпособит!»

Заиграл Вавило во гудоцик

И во звоньцятой во переладець,

195. А Кузьма з Демьяном припособил:

И пошли быки-те тут стадами

А стадами тут да табунами,

Ишша стали ваду (так)[310] да упивати:

Ишша стала вода да убывати.

200. «Заиграй, Вавило, во гудоцик

А во звоньцятой во переладець, —

А Кузьма з Демьяном припособит!»

Заиграл Вавило во гудоцик

А во звоньцятой во переладець,

205. А Кузьма з Демьяном прыпособил:

Загорелось и́нишьшо́ё цярьсво —

И сгорело с краю и до краю.

Посадили тут Вавилушка на цярьсво.

209. Он привёз веть тут да сво́ю ма́терь.

122. Усища грабят богатого крестьянина

(См. напев № 54)

Ишша за рекой, рекой было́ цёты́ре двора,

А и цетыре двора да из ворот в ворота.

Ишша жыл такой кресьянин: он солоду не ро́стил,

И́шшо со́лоду не ро́стил, завсегда́ пиво ва́рыл;

5. Он веть де́нёк не куёт, да де́ньги взаймы́ даёт.

Ишша шли таки Усишша да атаманишша:

«Стуки-стуки, стуки-стуки, стуки-сту́ки!», — на крыльцё.

«Бря́ки-бря́ки, бря́ки-бря́ки, бря́ки-бря́ки!», — за́ кольцё.

«Ты́ става́й-ко, хозя́ин, отпира́й во́рота́;

10. Ты ставай-ко, хозяйка, добывай огня!»

Как хозяин-от встават да ворота отпират,

Как хозяйка-та встават да огонь достават.

«Ишша що бы нам, хозяин, как попить бы, пои́сь,

А попить бы, поись да нам позавтракати?..»

15. А хозяин-от идёт да ишше куль толокна несёт,

А хозяйка-та идёт да им ушат молока несёт.

О́ни по́ кусу хвати́ли, — при́запра́вилисе;

По́ друго́му-ту хвати́ли, — Бо́гу кла́нелисе.

«Да спасибо те, хозяин, на овсяном толокни;

20. Да спасибо те, хозяйка, на кисло́м молоки!

Ишша ты бы нас, хозяин, напоил бы, накормил,

Напоил бы, накормил да жывотом нас наделил!»

Да хозяин-о[т] божытьсе: «Правда, денёк нет!»

Да хозяйка-та рати́тьсе*: «Нам не́где взеть!» —

25. «Ты поди, Самсон, да колупай заслон;

Вы кладите-ко хозяину пылу́ (так)[311] под дыру́:

Ишша скажо (так) хозяино собину свою».

Да хозяин-от идё — да свою со́бину[312] несёт,

Да хозяйка-та бежит — да достальни́ деньги́ ташшы́т.

30. Они делили — розделили по петидеся́т рублёф,

Да большому-ту Усишшу — девеноста рублёф.

«Да спасибо те, хозяин: напоил нас, накормил,

Напоил нас, накормил да жывотом нас наделил.

34. Ишша двор твой знайём, — опять придём!»

123. Небылица в лицах

(См. напев № 55)

Небылиця[х] в лицях — небыва́льшинка,

Небыва́льшина да неслыха́льшина:

Ишша сы́н на ма́тери снопы́ возил,

Всё снопы возил да всё коно́плены.

5. Небылиця[х] в лицях — небыва́льшинка,

Небывальшинка да неслыха́льшинка:

На гори корова белку лаела,

Ноги рошширя́т да глаза выпучит.

Небылиця в лицях — небывальщинка,

10. Небывальщинка да неслыха́льшинка:

Ишша овьця в гнезди йицё садит,

Ишша ку́рица под осеком[313] траву́ секёт.

Небылиця в лицях — небыва́льшинка,

Не́бывальшинка да неслыха́льшинка:

15. По поднебесью да сер медьведь летит,

Он ушка́ми, ла́пками пома́хиват,

Он церны́м хвосто́м тут попра́вливат.

Небылиця в лиця[х] — небывальшинка,

Небывальшинка да неслыхальшинка:

20. По синю́ морю́ да жорнова пловут (так).

Небылиця в лицях — небывальшинка,

Небывальшинка да неслыхальшинка:

Как гуля́л Гуле́йко со́рок лет за пецью,

Ишша выгулял Гуле́йко ко пецьню столбу;

25. Как увидял Гуле́йко в лоханки во[а]ду:

«А не то ли, братьци, синё морё?»

Как увидял Гулейко, ис цяшки лошкой шти хлебают:

«А не то ле, братьци, корабли́ бежат,

Карабли бежат, да всё грепци гребут?»

30. Небылиця в лицях, небывальшинка,

31. Небывальшинка да неслыхальшинка.

124. Соловей Будемерович и Запава Путевисьня[314]

(См. напев № 56)

Ис-пот ве́терья[315] ка́к кудря́вого,

Ис того́ оре́шва* зеле́ного...

Тут бежи́т, выбега́ёт три́тцать на́садо́ф*.

А и три́, и два́, и еди́н кара́пь —

5. Тут и нос-корма по змеи́нному.

У прибе́гища как ладе́йного,

У того приста́лища карабе́льнёго

Опуска́ли па́русы поло́тненны,

И́шша те́ жа я́кори була́тные;

10. О́не хо́денки* ме́цют: ко́ньци — на́ бере́к.

А пришо́л как тут мла́дый Со́ловей,

Ишша мла́дые Со́ловей Бу́диме́рович.

Он Влади́меру-кня́зю пода́рки берё[т] —

О́н веть со́рок со́роко́ф и церны́х со́боле́й[316];

15. Он кнегины Опра́ксеи подарки берё[т] —

Пе́деся́т аршы́н хру́щато́й камки́

(И́шша в зо́лоти камо́цька: не по́мницьсе,

И́ не по́мницьсе, и не со́гницьсе!), —

А пашо́л как ту́т мла́дый Со́ловей,

20. Он пашо́л ка городу ко Не́прусько[а]му́[317].

Он веть бу́дя в городи во Не́пруськом, —

Он в грыдню́ идё[т] не с упатками:

Отпираё[т] он две́ри на́ пету*.

Он идё[т] в грыдню́, — да Бо́гу мо́лицьце,

25. Он Владимеру-князю поклоня́итьсе;

Он Владимеру-князю пода́рки дары́т, —

Он веть сорок сороко́ф и церны́х со́болей;

Он кнеги́ны Опраксеи пода́рки дары́т —

Пе́деся́т аршы́н хру́щато́й камки

30. (А и в золоти камоцька: не по́мнитьце,

И не по́мнитьце, и не со́гнитьце!).

И́шша княсь камоцьку розвёртывал,

Ишша княсь узоры высма́трывал:

А хороши узо́ры замо́рские.

35. «Уш ты ой еси, мла́дый Со́ловей!

А и що́ тибе́ та́ко на́добно́?

Ишша надобно ле дворы мои́

А дворы́ мои́ всё боя́рьские?..»

Го́вары́л как тут мла́дый Со́ловей,

40. Ишша младыи Со́лове́й Бу́диме́[и]рови́ч[318],

Га́вары́л как о́н та́ково́ слово́:

«А и не надобно мне дворы твои,

А и дворы твои всё стоя́лые,

А-й стоя́лы дворы́ твои боя́рьские́;

45. Уш ты дай мине́ заго́н земли́

И́ ва то́й во у́лици́ Жи́рое́влиньской

И́шша су́пратиф Запа́вьина ви́шенья!»

И́шша тот жа как Блади́мёр-княсь

Атдаёт как Со́ловью заго́н земли́

50. Що ва той ва у́лици Жи́рое́влиньской

И́шша су́пратиф Запа́вьина ви́шенья.

Как у Со́ловья были пло́тницьки —

Они шшо́лканы и прошшо́лканы:[319]

Он веть к утру, к свету постро́илса,

55. О́н пастро́ил ту́т как три те́рема́

А три терема златове́рховаты.

И́шша та́ Запа́ва Путе́висьня

А ставала поутру ране́шенько,

Умыва́ласе водо́й клюце́вою,

60. Утира́лась полоте́ньцём то́неньким.

А-й взглянула Запава в своё ви́шеньё,

Ишша тут Запава здивова́ласе:

«Ишша що така́ за дико́винка?

Ишша кто ново́ постро́илса

65. И пастроил тут как три терема

А три терема златове́рьховаты?

Я пайду́ ко кня́зю-ту спрашывать».

Ишша та Запа́ва Путе́висьня

А-й пошла́ ко князю веть спрашывать;

70. А и в грыдню́ идё[т] не с упа́тками, —

Отпира́ёт двери тут на́ пету;

А и в грыдню́ идё[т], — да Богу мо́литьце,

А Владимеру-князю поклоня́ицьсе:

«Ты Владимёр, княсь стольнеки́ефьской!

75. Ишша що така́ за дико́вина?

Ишша хто такой вново́ настро́илса?»

Гаварыл как тут Владимёр-княсь:

«Уш ты ой еси, Запава Путе́висьня!

А постро́илсэ младый Со́ловей,

80. Ишше[а][320] мла́дыи Со́ловей Бу́диме́рович;

А пришол как он [з-]за[321] синя́ моря́,

Ишша он тут вно́во настроилса!»

Ишша та Запава Путе́висьня

Говорыт она таково слово:

85. «Уш ты ой еси, ты Владимёр-княсь!

Я пайду́ ко Со́ловью насва́тывацьсе;

Не возмёт ле он в-за собя́ взаму́ш?»

Как та Запава Путевисьня

А пошла ко Со́ловью насва́тывацьсе.

90. К[п]о[322] перво́й термы́* припала, послу́шала:

Тут шолця́т*-молцят, ницего́ не говоря[т];

Ишша тут Запава догада́ласе:

«Ишша тут у Со́ловья казна́ стоит».

По второ́й термы́ ўхом[323] припа́ла, послу́шала:

95. Тут шолцят-молцят, ницево́ не говоря[т];

Ишша тут Запава догада́ласе:

«Тут живёт Соло́вьёва матушка,

Ишша молит за Со́ловья здоро́вьице[а]».

По трете́й терьмы́ ухом припала, послушала:

100. Тут песни́ пою́т и гудки́ гудну́т;

Ишша тут Запава догадаласе:

«А-й седи́т как ту́т мла́дый Со́лове́й

А и младыи Со́ловей Будиме[и]рович!»

Он сиде́л на сту́ле реме́ньцятом,

105. Он грал (так) во гу́сли во зво́ньцяты.

Ишша тут Запава догада́ласе:

А в грыдню́ идё[т] не с упа́тками, —

Отпирает двери тут на́ пету;

А в грыдню́ идёт, — Богу не мо́лицьсе.

110. Гаварыл как тут младый Со́ловей:

«У́ш ты о́й еси́, Запа́ва Путе́висьня́!

Ишшо що тя, Запа́ва, ны́нь кретня́*[324] взяла,

А кретня́ взяла́ неи́зуме́лая*?»

Гавары́т Запа́ва Путе́висьня:

115. «А меня Запаву не кретня взяла,

Не кретня взяла неизумелая, —

Я пришла к то[а]бе веть насва́тывацьсе;

Не́ возьмёш ле ты́ за́ собя́ взаму́ш?»

Га́вары́л как ту́т мла́дый Со́ловей:

120. «У́ш ты да́й ты стро́ку на ма́лой ця́с

Мне́ сходи́ть г[325] го́суда́рыни́ к ма́тушки́,

Бла́словит ле она меня жо[а]нитисе

И на той Запавы Путевисьны[и][326]?»

Он по[а]шел веть тут г Соловьёвой матушки,

125. О́н веть па́да[т] ма́тушки́ в резвы́ ноги́:

«Уш ты ой, государыня матушка!

Бласлови ты миня нынь жо[а]нитисе

А на той Запавы Путевисьны:

Ишша нынь Запава сама́ прышла́!»

130. Гаварыт веть тут Соловьёва ма́тушка:

«Тибя Бог бласловит, цядо милоё,

А́-й тибе́ на Запа́вы жони́тисе!» (так)

А-й пошёл как тут мла́ды (так) Со́ловей.

О́ни сва́тали́сь, ту́т сосва́тали́сь,

135. По́ рука́м они́ ту́т уда́рыли́,

Сло́во на́ слово́ ве́ть поло́жыли;

О́ни кла́ли за́пове́ть кре́пкую́,

О́ни кла́ли за́пове́ть на тры года веть:

А́ сходи́ть веть Со́ловью за́ синё морё.

140. Направляли парусы полотняны,

Направляли якори булатные;

Отправлялсэ тут мла́дый Со́ловей,

Отправлялсэ он за синё морё.

Ка́к ва ту́ пару́, во́ то вре́мецько́

145. Ис-под ве́терья как кудря́вого[327],

Ис того́ оре́шва зеленого

Выбега́ё прибе́гищо лоде́йноё,

А лодейноё карабельнёё:

А́ се тры́, се два́, се еди́н кара́пь.

150. У прибегища как ло[а]де́йного,

У того приста́лища карабе́льнего

О[А]пускали парусы полотне[я]ны,

Опускали якори була́тные,

О́[А]ни хо́денки ме́цют: ко́ньци — на́ бере́к.

155. А пришол как тут ишша шша́п* молодо́й,

И́шша шшап маладо́й и Давы́д Попо́ф.[328]

Он Влади́меру-кня́зю пода́рки берё[т] —

Он веть сорок сорокоф и церны́х соболей;

Он кнеги́ны Опра́ксеи пода́рки берё[т] —

160. Пе́ддеся́т аршы́н хру́щато́й камки́

(Ишша в золоти камоцька: не помницьсе,

И не помницьсе, и не со́гницьсе!).

А-й по[а]шёл как тут ишша шшап мо[а]лодо́й,

И́шша шша́п ма́лодо́й и Давы́д Попо́ф;

165. И по[а]шёл ка городу ко Непруському.

А и бу́дя ва городи во Не́пруськом;

О́н в грыдню́ идё[т] не с упа́тками, —

Отпираё[т] он двери на пету.

Он в грыдню́ идёт, — Богу мо́лицьсе,

170. Он Владимеру-князю поклоня́ицьсе;

Он Владимеру-князю пода́рки дары́т,

Он веть сорок сорокоф и церны́х со́боле́й;

Он кнегины Опра́ксеи пода́рки дары́т,

Пе́ддеся́т аршын хрущато́й камки́.

175. И́шша кнесь камо́цьку розвёртывал,

И́шша княсь узо́ры высматрывал:

А-й хитры́-мудры узо́ры замо́рские,

И́шша в золоти камо́цька: не по́мницьсе,

И не помницьсе, и не согницьсе!

180. Гавары́л как тут В[Б]лади́мёр[329]-княсь:

«Уш ты ой еси, ишша шшап мо[а]лодой,

Ишша шшап молодой и Давыд Попо́ф!

А и що́ тибе́ да та́ко на́добно?

Ишша надобно ле дворы́ мои

185. А-й дворы мои ле боя́рьские?»

Гаварыл как тут ишша шшап маладой:

«Ишша надо мне и дворы твои,

А и дворы твои всё стоя́лые,

А-й стоялы дворы твои всё боярские!»

190. Гаварыл веть тут ишша шшап мо[а]ладой:

«Я пайду топе́р к[х] Соловьёвой ма́тушки,

Я скажу веть ей как про Со́ловья.

Ишша нынь веть Со́ловья жива́го нет:

Розметало по морю по синему,

195. По тому жа по полю цо цистому;

Мы веть друк веть друга не спо́знали!»

Как пашёл веть тут шшап маладой,

Он пашёл веть тут к Соловьёвой матушки

Ишша ска́зывать ей про Со́ловья:

200. «Уш ты зра́свуёш (так)[330], Со́ловьёва матушка!

Я пришо́л сказать тобе про Со́ловья.

Ишша нынаь веть Соловья жива́го нет:

Розмета́ло по мо́рю по си́нему,

По тому жа по полю по цистому;

205. Мы веть друк веть друга не спо́знали!»

И́шша та тут Со́ловьёва тут ма́тушка́

А-й по[а]шла веть г Запавы о[а]тказывать:

«Уш ты ой еси, Запава Путе́висьня!

Те́ своя́ воля́: ку́ды хо́ш, поди́;

210. Ишша нынь веть Со́ловья жива́го нет:

Розметало по морю по синему,

По таму жа по полю по цистому!..»

А́ пришо́л веть ны́ньце и шша́п молодо́й,

И́шша шшап маладо́й и Давыд Попо́ф;

215. Он веть стал на Запавы тут сватацьсе.

О́ни сва́тали́сь, ту́т сосва́тали́сь,

По рукам они тут ударыли.

А Бладимёр-княсь у их — ты́сяцким,

А кнеги́на Опраксе́я — ма́тушкой.

220. Повела́сь у и́х ту́т веть сва́дёпка...

И́с-под ве́терья как кудря́вого[331],

Ис того орешва зеленого

выбегало прыбегищо ло[а]де́йноё

А-й ладейноё, карабе́льнеё:

225. А се три́, се два́ и еди́н карапь.

У прыбегища как ладейного,

У того прысталища карабе́льнего

Опускали парусы поло́тнены,

Опускали я́кори була́тные,

230. Они хо́денки ме́цют: ко́ньци на́ берек —

А прышол как тут мла́дый Со́ловей

А и младыи (так) Соловей Будимирович.

Он пашол ка городу ко Непруському.

Он веть бу́дя в городи во Не́пруськом;

235. Он идёт в грыдню́ не с упатками, —

Отпирает двери он на пету;

Он в грыдню идёт, — да Богу мо́лицьсе,

А корми́ници-ма́тёнки поклоня́ицьсе:

«Уш ты зра́стуёш, ро́дна ма́тушка!» —

240. «Уш ты зра́стуёш, мла́ды Со́ловей

А и младыи Соловей Будимерович!

А́ пришо́л как ны́нь з-за синя́ моря́,

А́ пришо́л как ны́нь ишша шшап ма́ладой;

А сказал про Со́ловья: “Жива́го нет:

245. Розметало по морю по синему,

По тому жа по полю по цистому!”

Я хадила к Запавы отказывать:

“Ишша нынь, Запава́, своя́ воля́

А-й своя́ воля́: куды́ хош, поди́!”

250. А и шшап молодой и Давыд Попоф

Он веть стал на ей тут веть сва́тацьсе;

Они сватались, тут веть сосва́тались,

По рукам они тут уда́рылись;

А Владимер-княсь у их — тысяцким,

255. А кнегина Опраксея — ма́тушкой;

А ведецьсе у их нынь веть свадёпка!»

Гаварыт как тут младый Со́ловей:

«Уш ты ой, государыня матушка!

Я пойду к им веть на свадёпку».

260. А пашёл как тут младый Со́ловей,

А-й пашёл веть к им на сва́депку (так).

Он в грыдню идёт не с упатками, —

Отпира́ё[т] двери он на пету;

А в грыдню идё[т], — Богу мо́лицьсе,

265. А Владимеру-князю поклоня́ицьсе,

Покланяицьсе со кнегиною;

А ишша сам говорыл таково слово:

«Уш ты ой еси, ишша шшап маладой!

Ты заце́м омма́нываш мо́ю ма́тушку́?

270. Ты заце́м берёш мою обру́сьницю?»

Его за руку хватил, так выхватил;

На доло́нь посади́л, дру́гой ро́схлопнул.

Ишша тут Запава перепа́ласе,

Ишша цють она за столом стоит.

275. Он веть брал Запаву за белы руки —

А поехали они ко Божье́й церькви́:

А Владимёр-княсь у их — тысяцким,

А кнегина Опраксея — матушкой.

А веньцями они повиньцялисе,

280. А перс<т>нями они поминялисе.

Скоморохова Матрена

Матрена Скоморо́хова — крестьянка д. Шотогорки, околка Заручевья, лет 25—30, жена кр. Ефима Скоморохова. Родом она с верху реки Пинеги, из местности, известной под именем Кевро́лы, а именно из д. Лохты. Про нее мне сказали, что она знает 15 старин. Но в первое мое посещение она вовсе отрицала знание ею старин и только во второе созналась, что знает старину «Князь Дмитрий и его невеста Домна»; стыдясь петь, она стала петь эту старину только тогда, когда ушли из избы посторонние лица; пропела она ее не до конца и конец не могла даже и рассказать. Она знает еще стих об Алексее-человеке Божием.

125. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Посваталса Митрей-княсь,

Да посваталса Михайловиць

Да на Домно́й-то, Домнушки

Да на Домны Фали[ле]ёвны,

5. На Катерины на Михайловны[332].

Да пошёл, пошёл Митрей-княсь,

Пошёл наш Михайловиць

Ко цесное заутрени

Да ко цесной воскрисеньское.

10. Увидала наша Домнушка,

Увидала Михайловна:

«Идёт кутыра боярьская,

Идёт сова заозерьская:

Да голова-та у Митрея —

15. да как котёл пивоваренной,

Да и брови у Митрея —

да и две кошки серые,

Да глаза-ти у Митрея —

да две собаки бурла́стые!»

20. Как посла за ей по́слали

Да за Домной-то, Домнушкой

Да за Домной-то Фалилеёвной:

«Да ты пойдём, пойдём, Домнушка,

Да ты пойдём, пойдём, Фалилеёвна,

25. Да к-отьцю́[333] да на беседушку;

Да у нас Митрея дома нет,

У нас Михайловиця дома нет:

Да ушёл, ушёл Митрей-княсь

В цисто полё за охвотами,

30. Да за серыма гусями,

За перелетныма утицями!»

Нейдёт, нейдёт Домнушка,

Да нейдёт Фалелеёвна,

Она нейдёт на беседушку.

35. Да как другого-то посла послали

Да за Домно́й-то, Домнушкой

Да за Домно́й Фалилеёвной,

За Катериной Михайловной:

«Ты пойдём, пойдём, Домнушка,

40. Да пойдём, Фалилеёвна,

Ты пойдём на беседушку!

У нас Митрея дома нет,

У нас Михайловиця дома нет:

Как ушёл, ушёл Митрей-княсь

45. В цисто полё за охвотами,

Да за серыма гусеми,

За перелетныма утицеми!»

Собиралась наша Домнушка,

да собиралась Фалилеёвна;

50. Два взела платья веньцельние

Да третьё заруцельнёё.

Да пришла наша Домнушка,

Да пришла Фалелеёвна, —

Да у нас Митрей за столом стоит,

55. Да у нас Михайловиць за столом стоит.

Наливат веть Митрей-княсь,

Да наливат как Михайловиць

Да и две чары ви́нные;

Да подават веть наш Митрей-княсь,

60. Подоват наш Михайловиць

Да и Домно́й-то, Домнушки,

Катерины Михайловны:

«Да ты прими, прими, Домнушка,

Да ты прими, Фалелеёвна,

65. Да от кутыры боерьскоё,

От совы от заозерьское,

От котла от пивоваренного,

Да от двух кошок серых-е,

69. от собак от бурластых-е!»

(Дальше она не помнила.)

Лисицына Настасья Васильевна

Настасья Васильевна Лисицына — крестьянка д. Шотогорки, околодка Заручья, 31 года, замужем за кр. Алексеем Тимофеевичем Лисицыным, который занимается кузнечным ремеслом. Она дочь покойного уже крестьянина Лысова, который раньше был старообрядцем, а потом перешел в православие и отличался такою нетерпимостью к другим, что не пил воды из одного с ними сосуда, а ходил за нею сам на реку, за что его прозвали «Богом». Замужем она 13-й год и имеет 3 малых сыновей и одну дочь; старшему ее сыну 10 лет. Она живала в д. Юрасе на реке Юрасе, впадающей в Юлу, левый приток р. Пинеги. Там, будучи еще подростком, она выучила пропетую ею мне старину «Состязание молодца конями с князем Владимиром и бой его с Чудищем поганым» от работника из д. Киглахты (подле д. Немнюги), крестьянина В. В. Кобылина. От того же лица она слыхала и рассказывала мне очень интересно про Егора-Святополка (Святогора), но петь не могла[334]. В пропетой ею старине концы некоторых нескладных стихов (напр. 193, 203) и целые нескладные стихи (напр. 186, 195, 248) она не пела, а говорила словами.

126. Состязание молодца конями с князем Владимиром и бой его с Чудищем поганым

А у князя было у Владимера

У славного у киевского

И поцестён пир, пированьё,

И почестён стол, столованьё.

5. Все на пиру да напивалисе,

Все на цесном да наедалисе.

Нехто на пиру ницем не хвастаёт,

Нехто на цесном ницем не хвастаёт.

Иной бы похвастал могото́й своей,

10. Другой бы похвастал цистотой своей,

Другой бы похвастал цистым серебром,

Другой бы похвастал молодой жоной,

Другой бы похвастал хорошо́й сестрой.

Да как спроговорыл Владимер славнокиевской:

15. «Я как похвастаю Владимер славнокиевской

Уж я гоны-ти гонять да по тритцать вёрст,

Я роздолья-ти метать да по шестидесяти вёрст

Между четья-петья́ меж церковныма,

Между звонами колоколенныма!»

20. Все господа да испугалисе,

Все они да перепалисе:

Ишша большой за меньшого прятаитьсе.

Становилса на се́реду ка[и]рписьнюю,

Становилса детинушка удаленькой

25. Супротив Владимера славнокиевьского;

Он крест-от кладёт по-писаному,

Он поклон-от кладёт по-уцёному

На все стороны да на цеты́ре:

«Уш ты ой еси, Владимер славнокиевьской!

30. Уш я гоны-ти гонять да по тридцать вёрс (так),

Я роздолья-ти метать да по шестидесяти вёрс

Между цетья-петья меж церковныма,

Между звонами колоколенныма!»

Как проговорил Владимер славнокиевьской:

35. «Вы подите-ко, конюхи, на конной двор;

Выпустите, конюхи, тритцеть жеребцей да с одным жеребцом».

Спроговорил детинушка удаленькой:

«Уш ты ой еси, Владимер славнокиевской!

Дай ты мне строку на неделецьку». —

40. «Не дам тибе строку на неделецьку!» —

«Дай ты мне строку хош на петь дён!» —

«Не дам тибе строку и на петь дён». —

«Дай ты мне строку на цетыре денька!» —

«Не дам тибе строку на цетыре денька». —[335]

45. «Дай ты мне строку хош на три дня!» —

«Не дам тибе строку на три дня». —

«Дай ты мне строку хош на два дни!» —

«Не дам тибе строку и на два дня». —

«Дай ты мне строку на один денёк!» —

50. «Дам тибе строку на один денёк».

Пошёл как детинушка удаленькой

По цисту полю да по роздольицю.

Он крык крыкнул не по-целовецькому, —

Он крык крыкнул по-звериному;

55. Он свист свиснул не по-целовецькому, —

Он свист свиснул по-соловьиному.

Как заслышыло сердецюшко кониноё;

И повыше-то лесу дремуцего,

Пониже-то облака ходяцего

60. Бежит его сивушко-бурушко, маленькой косматоцько;

Лег он подли землю сереньким, беленьким заюшком.

Пал как детинушка удаленькой

Во праву ногу да во кониною:

«Уш ты ой еси, сивушко-бурушко, маленькой косматоцько!

65. Ишша я тобе провиноватилса:

О велик залок да я ударилса,

Не о сто рублей да не о тысыцю,

О буйну свою да буйну голову!»

Спроговорил сивушко-бурушко, маленький косматоцько:

70. «Уш ты ой еси, детинушка удаленькой!

Корми ты меня по три зори да по три утренной,

Корми ты пшоницой белоярою

И пой водицей медовою!..»

И кормил его детинушка удаленькой,

75. Кормил его по три зори да по три утренной,

Кормил он пшоницей белоярою:

Поил он водицей медовою;

И накладывал уздецьку тасмянную,

И накладывал седелышко церкаскоё,

80. Он подстегивал потпружецьки булатные

Не ради басы, да ради крепости;

И сел он на сивушка-на бурушка, на маленького косматоцька —

Поехал детинушка удаленькой

По цисту полю да по роздольицю.

85. Приехал детинушка удаленькой

Ко́ Владимеру к сло[а]внокиевскому.

А-й поставил он сивушка-бурушка, маленького косматоцька,

Середь двора да середь царьского;

Не привеза́л, не прикова́л.

90. Становилса на се́реду кирпи́сьнёю;

Он крест-от кладёт по-писаному,

Он поклон-от кладёт по-уцёному:

«Уш ты ой еси, Владимер славнокиевской!

На що у нас записи написание,

95. За людей у нас записи положоные?»

Спроговорыл Владимер славнокиевской:

«Вы подите-ко, конюхи, на конной двор;

Выпустите, конюхи, тритце́ть жерепце́й

да с одны́м жерепьцём».

Пошли его конюхи на конной двор,

100. Выпустили его конюхи тритцеть жерепцей

да с одным жерепьцём.

Нацели сивушка-бурушка, маленького косматоцька,

Поле́гивати да покусывати.

Нацел как сивушко-бурушко, маленькой косматоцько,

Поле́гиватьсе да понивкиватьсе[336]

105. И повыскоцил повыше-то лесу дремуцего,

Пониже-то облака ходяцего.

Кар жеребець на коленки пал,

Сер жеребець за реку убежал,

Тем жерепьцям да вести нет.

110. Лежал камешок не мал, не велик, — сорока пети пудов,

Хватило одной оковоцькой краицьком, —

И тот розлетелса на ножово цереньицё.

Спроговорыл Владимер славнокиевской:

«Уш ты ой еси, детинушка удаленькой!

115. И вот тебе полгорода,

И вот тебе пол-Киева,

И вот тебе пол дворьця восударьского (так)».[337]

Поехал детинушка удаленькой

По цисту полю да по роздольицю.

120. Ему стретилась калика перехожая,

Ему стретилась калика пер[е]ежжая:

На ём платьё калицескоё,

На ём шляпа Земли Греческая,

На ём лапотоцьки семи шолков,

125. На ём крес<т> сорока пудов,

У его костыль крепка дерева.

Спроговорыл детинушка удаленькой:

«Уш ты ой еси, калика перехожая!

Уш ты ой еси, калика переежжая!

130. Отдай ты мне платьё калицескоё,

Отдай ты мне шляпу Земли Греческую,

Отдай ты мне лапотоцьки семи шолков,

Отдай ты мне крес сорока пудов,

Отдай ты мне костыль крепка дерева!..» —

135. «Не отдам тибе платья каличеського,

Не отдам тибе шляпы Земли Греческое,

Не отдам тибе лапотоцьков семи шолков,

Не отдам тибе креста сорока пудов,

Не отдам костыля крепка́ дерева́!..» —

140. «Не отдаш, я и силой возьму!» —

«Ты возьми, возьми, детинушка удаленькой,

Ты возьми, возьми платьё калическоё,

Ты возьми, возьми шляпу Земли Греческую,

Ты возьми, возьми лапотоцьки семи шёлков,

145. Ты возьми, возьми крес<т> сорока пудов,

Ты возьми костыль крепка дерева!»

Взял как детинушка удаленькой:

И взял он платьё калическоё,

И взял он шляпу Земли Греческую,

150. И взял он лапотоцьки семи́ шёлко́в,

Взял он крес<т> сорока пудов;

И о́тдал своёго си́вушка-бу́рушка, ма́ленького косма́тоцька,

Отдал калики перехожое-переежжое.

Пошёл как детинушка удаленькой,

155. Пошёл он каликой перехожое,

Пошёл он каликой переежжое.

Пришёл он ко Владимеру к славному киевьскому;

Под окошецьком он спрашивалса:

«Уш ты ой еси, Владимер славнокиевьской!

160. Нельзя ле зайти калики перехожое,

Перехожое да переежжое

В твои в новы в горьници да в светлы в светлици?»

Спроговорыл Владимер славной киевской:

«Ты зайди, зайди, калика перехожая,

165. Ты зайди, зайди, калика переежжая,

В мои в новы в горници да в светлы в светлици!»

Зашёл как калика перехожая,

Зашёл как калика переежжая

В новы в горници да в светлы в светлици:

170. «Где мне калики перехожой место-то,

Перехожое да переежжое?»

Спроговорил Владимер славнокиевской:

«Перво́ тибе место в дубово́й лавки,

Друго́ тибе место в дубово́й скамьи,

175. Третьё тибе место: куды хошь, туды садись!» —

«А мине калики перехожой место на пецьнём столбу!»

Сел как калика перехожая,

Сел как калика переежжая,

Сел он на пецьнёй-от столб.

180. За столом сидит двенатцать богатырей мо[гу]цие,

Злые поленици удалые;

Сидит Цюдишшо поганоё, некрещоноё.

Сидит с Цюдишшом царе́вна рядом (так),

У Цюдишша положона рука у царевны в запазухи.

185. Спроговорыл Цюдишшо поганоё, некрещоноё:

«Несите гуся[338]».

Гуся принесли. Он на вилки ткнул да зараз зглонул.

Спроговорыл калика перехожая,

Перехожая да переежжая:

190. «Эдако у вас собакищо обжорцивоё да ненажорцивоё!

Кабы у вас с этого собакищо б порозорвало,

Кабы у вас с е́того собакищо б повывороцело!»

Цюдишшу поганому, некрещоному — не [по] ндраву.

Спроговорил Цюдишшо поганоё, некрещоноё:

195. «Несите барана».

Барана принесли. Он на вилку ткнул да зараз зглонул.

Спроговорит калика перехожая,

Спроговорит калика переежжая:

«Да эдако у вас собакищо обжорцивоё,

200. Да эдако собакищо ненажорцивоё!

Да кабы у вас с етого собакищо б порозорвало,

Да кабы у вас с етого собакищо б повывороцело!»

И всё это Цюдишшу поганому, некрещоному — не по ндраву[339].

Спроговорил Цюдишшо поганоё, некрещоноё:

205. «Вы несите топере телёнка».

Телёнка принесли. Он на вилки ткнул да и зараз зглонул.

Спроговорил калика перехожая,

Спроговорил калика переежжая:

«Едако у вас собакищо обжорцивоё,

210. Едако собакищо ненажорцивоё!

Кабы у вас с етого собакищо б порозорвало,

Кабы у вас с етого собакищо б повывороцело!»

(После этого телёнка бы царевну спросил!..).

Это Цюдишшо (ему не по ндраву сказал) —

215. Он хватил ножык хлебной, — в калику шып:

И прилетел калики перехожой ножык

И стал ему да в сорокапудовой крес.

И взял как калика перехо́жой но́жык е́тот,

И выломал на мелкие шцюцьки етот ножык,

220. И вымел на долони меж руками муцькой,

Склал он во свою шляпу Земли Греческую;

И спроговорыл калика перехожая,

Как спроговорыл калика переежжая:

«Отодвиньтесь, все двенатцеть богатырей могуцие,

225. Злые поленици удалые;

Вы, царевна, отодвиньтесь от Цюдишша от поганого, не от крещоного,

Щобы вас не хватило кровью поганою, некрещоною».

И шып как калика перехожая,

Шып как калика переежжая

230. Етой же шляпой Земли Греческой

В Цюдишша поганого, некрещоного, —

Розлетелась вся стена белокаменна.

И не могли у Цюдишша у поганого, не у крещоного всего косья́ собрать

Розлетелось на все стороны да на цеты́ре.

235. Как спроговорыл Владимер славной киевьской:

«Уш ты ой еси, калика перехожая,

Уш ты ой еси, калика переежджая!

И вот тибе пол-Киева,

и вот тибе полгорода,

240. И вот тибе полдворьця восударьского!»

И спроговорыл калика перехожая,

Как спроговорыл калика переежджая:

«Уш ты ой еси, Владимер славнокиевьской!

И вот тибе не в Киеви,

245. И вот тибе не в городи,

И вот тибе в дворьци в государьском дела нет!»

Спроговорыл Владимер славнекиевской:

«Как-так? Как-так?»

Спроговорыл калика перехожая,

250. Спроговорыл калика пер[е]ежджая:

«На що у нас записи написаные,

За людей у нас записи положоные?..»

Спроговорыл Владимер славнокиевской:

«И ну, дак — всё твоё!»

255. Спроговорил калика перехожая,

Спроговорил калика переежджая:

«Ой еси, Владимер славнокиевской!

Не нать мине твоё ницего́;

Дай мне столько выбрать самолучшого коня

260. Изо всего табуна». —

«Уш ты ой еси, калика перехожая,

Уш ты ой еси, калика пер[е]ежджая!

Которой тибе нать, того бери!»

Выбрал калика перехожая,

265. Выбрал калика пере[е]жджая

По уму себе да он по разуму;

Да накладывал у[з]децьку тасмянную,

Он накладывал седёлышко церкаскоё,

Он потстегивал потпружецьки булатные —

270. Не ради басы, да ради крепости.

И сел он на своёго на до́брого коня

И поехал по цисту полю да по роздольицю.

И нашёл он своего сивушка-бурушка, маленького косматоцька:

«Ты постой, постой, калика перехожая!

275. Отдай ты мне сивушка-бурушка, маленького косматоцька.

Отдам я тибе платьё калицескоё,

Отдам тибе шляпу Земли Грецескую,

Отдам тибе лапотоцьки семи шолков,

Отдам тибе крес сорока пудов,

280. Отдам тибе костыль крепка дерева,

Отдам тибе етого доброго коня!»

Поминялись они до́брыма коня́ми.

Они сели оба и поехали;

284. Уехали и топеря е́здят — нас пере́ездят.

Пиринема (Пиримена)

Пи́ринема стоит на левом берегу р. Пинеги, на тракте; в ней есть церковь и школа; состоит она из трех околков.

Соболева Марфа Федоровна

Марфа Федоровна Со́болева — крестьянка д. Пиринемы, 65 лет, вдова, еще довольно бодра. У нее теперь два сына: один — волостной писарь, а другой лесной объездчик; дочь ее (была) замужем в д. Чаколе, о чем было упомянуто выше; третий ее сын умер в этом году, и теперь она живет вместе с вдовой этого сына, имеющей одного ребенка, пекущей и продающей баранки (по тамошнему выражению «калаци») и булки в подходящих случаях, например, во время праздников, свадеб. Раньше у Марфы умерло 3 сына и одна дочь. Она пропела мне хорошо две старины: 1) «Князь Дмитрий и его невеста Домна» и 2) «Алеша Попович и сестра Петровичей», которым она научилась у своей матери. Она также сообщила мне юмористический рассказ о петухе и лисице.

127. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Сваталса Митрей-княсь,

И сваталса Михайловиць

Он по три годы на Домнушки,

По три весны на Фалелеёвны, —

5. Да как нейдёт, нейдет Домнушка,

Нейдёт Домна Фалелеёвна.

Да как пошёл, пошёл Митрей-княсь,

Да пошёл, пошёл Михайловиць

Да он ко ранной заутрени,

10. Ко цесной воскрисеньское.

Да как спроговорят люди-ти:

«Да посмотри-тко ты, Домнушка

Да ты Домна Фалелеёвна;

Да как походка-та у Митрея павинная,

15. Слово-рець — лебединная,

Да как глаза-ти у Митрея —

Да как два ясных сокола,

Ишша брови у Митрея —

да как два чёрных соболя,

20. Голова-та — как маковка!»

Как спроговорит Домнушка

да всё Домна́ Фалелеёвна:

«Походка-та у Митрея —

да как у тыры боярьское[340],

25. Слово-рець-та у Митрея —

как у совы заонеськое,

Глаза-ти у Митрея —

как две собаки горластые,

Ишша брови у Митрея —

30. как две кошки ордастые,

Голова-та у Митрея —

да как котёл пивоваренной!»

Пришол, пришол Митрей-княсь,

Да как пришол, пришол Михайловиць

35. Он от ранной заутрени,

от цесной воскрисеньское:

«Ты сестриця родимая

да ты Федосья Михайловна!

Собери-тко ты беседушку

40. да назови-тко красных девуш[ок],

Созови-тко Домну, Домнушку

да всё Домну́ Фалелеёвну!»

Перво́й посол по́слали

да по Домну, Домну, Домнушку

45. да по Домну Фалелеёвну:

«Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловича дома нет:

Он уехал в чисто полё

Да в чи́сто полё за охвотою,

50. За серыма утицеми,

За перелетныма птицеми!»

Не идёт, нейдёт Домнушка,

Не идёт Домна Фалелеёвна.

Как второй посол послали

55. Да по Домну́, Домну́, Домнушку,

По Домну Фале[ле]ёвну:

«Да право, Митрея дома нет,

Да право, Михайловича дома нет:

Он уехал в цисто полё,

60. В цисто полё за охвотою,

Он за серыма утицеми,

За перелетныма птицеми!»

Нейдёт, нейдёт Домнушка,

Нейдёт Домна Фалелеёвна.

65. Да как третей посол послали

Да по Домну, Домну, Домнушку

Да по Домну Фалелеёвну:

«Право, Митрея веть дома нет,

Право, Михайловича дома нет;

70. Он уехал в цисто полё

Да в цисто полё за охвотою,

За серыма утицеми,

За перелетныма птицеми!»

И нейдёт, нейдёт Домнушка,

75. Нейдёт Домна Фалелеёвна.

Спрогов[ор]ит ей матёнка:

«Ты пойди, пойди, Домнушка,

Пойди, Домна Фалелеёвна!»

Спроговорит Домнушка:

80. «Да ты корминиця-матёнка!

То не зов идёт, — омманывают:

Ишша Митрей-князь за столом стоит,

Да он веть хлеб с солью кушает

Да бела лебедя рушает!»

85. Срежаться стала Домнушка

Да всё Домна Фалелеёвна.

Как брала она два платьиця:

Первоё заруцельнёё,

Как второ-то подвенесьнёё,

90. Как брала, брала Домнушка

Да два ножа булатные —

Как два друга, два милые.

Как пошла, пошла Домнушка

Да по улици по Митриевой,

95. По широкой Михайлов[и]ця.

Отпирали двери на пету́,

Запирали двери на́крепко.

Митрей-князь за столом стоит,

Хлеб с солью кушаёт

100. Да бела лебедя рушаёт.

Наливаёт он цароцьку

Из разных бутылоцёк

Да веть он разных напиточок;

Подав[а]ёт он Домнушки,

105. Всё Домны Фалелеёвны:

«Выпей, спесивая,

Уш ты выпей, гордливая,

Выпей, пустолайковата (так),

Выпей, пустограйковата[341],

110. Ты от кошки ордастое,

От собаки горластое,

От котла ты пивоваренного!»

Принела она, выкушала.

Тут спроговорит Домнушка:

115. «Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

Ты спусти, спусти, Михайловичь,

Ко корминици-ко матёнки

Да за виньцельним за платьицём,

Попросить бласловленьиця;

120. Да уж мы тем бласловленьицём

Станём жыть-пожыватисе[342],

Будём гулять-проклаждатисе!»

Не спускаёт ей Митрей-княсь,

Не спускаёт Михайловиць.

125. Тут спроговорит Домнушка:

«Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

Ко родителю ко батюшку

На цесну-ту на могилоцьку,

На крепко́ домови́щицё,

130. Попросить бласловленьиця!

Уш мы тем бласловленьицём

Будём жыть-пожыватисе,

Будём гулять-проклаждатисе!»

Как спустил, спустил Митрей-княсь,

135. Спустил, спустил Михайловичь.

Пошла, пошла Домнушка

Да как на улицю широкую.

Ставила Домнушка

Да два ножа, два булатные —

140. Как два друга два милые:

Как перво́й нож — проти́в серьця,

Второй нош — против горла.

И тут зарезалась Домнушка,

144. Всё Домна Фалелеёвна.

128. Алеша Попович и сестра Петровичей[343]

Собирали пир да всё такой большой,

Такой большой да пир купеческой.

Все на пиру да напивалисе,

И все на большом да наедалисе;

5. Все на пиру да приросхвастались

И жытьём-бытьём, своим богатесьсвом.

Было два брата да два Петра Петровиця.

Они хвастали своей родной сестрой,

Родной сестрой, своей Олёнушкой:

10. «У нас Олёнушка есь умная,

У нас Петровна да есь разумная!»

Спроговорит Олёшенька, поповской сын:

«У вас Олёнушка неумная,

У вас Петровна да неразумная:

15. Уш я ехал по городу по Киеву

Мимо ваши полаты да белокаменны,

Зажимал я комы снегу белого,

Шибал Олёнушки в окошецько,

Не сломал у ей да всё стеколышко, —

20. Выходила Олёна да на красно́ крыльцё,

На красно́ крыльцё да на высокоё

В одной рубашецьки, без поеса,

В одны́х цюлоциках, без щокотьцей!»

Тут двум братьям да за беду пало,

25. За беду им пало да за досадушку.

Они поехали да со больша пира,

Со больша́ пира да со великого;

Поехали по городу по Киеву

Мимо свои полаты да белокаменны;

30. Зажымали комы снегу белого;

Шыбали Олёнушки в окошецько;

Не сломали у ей да всё стеколышко, —

Выходила Олёна да на красно́ крыльцё,

На красно крыльцё да на высокоё

35. В одной рубашецьки, без поеса,

В одны́х цюлоциках, без щокотьцей.

Тут и двум братьям и за беду пало,

За беду веть пало да за досадушку:

«Неси, Олёна, да дубову плаху,

40. Неси, Олёна, во́струю са́бельку, —

Мы ссекём твою да буйну голову!»

Принесла Олёна да дубову плаху,

Принесла она да востру сабельку:

«Секите мою да буйну голову!»

45. Богатой едё, — да прыхохочитьсе;

Ровной едё, — приросмехнитьсе;

Тут веть бедной едё, — весь прыплачитьсе.

Тут веть едёт Олёшенька, поповской сын;

Брал Олёну да за белы руки,

50. Он садил Олёну да на добра коня,

Повёз Олёну да ко Божье́й церкви́.

У Божьей церкви да повенчялисе,

Злачены́м перснём да поминя́лисе (так) —

Стали с Олёной да по закону жыть,

55. По закону жыть да всё царю служить,

56. Царю белому да Петру Первому.

Курга

Курга — деревня Михайловской волости Пинежского у., стоит она на правом берегу р. Пинеги, на тракте.

Кобелева Дарья Григорьевна

Дарья Григорьевна Кобелёва — крестьянка д. Курги, 61 года. На 23-м году она вышла замуж за Прокопия Кобелева, который и теперь еще жив. У нее есть 2 сына и 4 дочери, из коих две уже замужем. Она пропела мне две старины: 1) «Встреча Ильи Муромца с Добрыней, Святыгоркой и со своим сыном» и 2) «Авдотья Тимофеевна выручает своих родных». Ста́рины у них пел, между прочим, дед. Когда он колол лучину, они — дети — пристанут к нему и просят спеть «ста́рину»; он и пел. Она слыхала еще старины, но петь их не могла. От отца она слыхала: 1) «Илья Муромец и Идолище в Цареграде» и 2) «Встреча Ильи Муромца с мальчиком»; последнюю отец рассказывал, а не пел. От брата Ефлата она слыхала про Василия-пьяницу и Кудреванка-царя (вариант, близкий к записанному уже мною). Она слыхала также про Домну Фалелеевну, про Алешу Поповича и Олёнушку и про сорок калик. Старины, пропетые ею, она подзабыла, поэтому они коротки; сама же она слыхала их вдвое длиннее.

129. Встреча Ильи Муромца с Добрыней, Святыгоркой и со своим сыном

Доселе де Резань да слободой слыла,

Ишша нонь де Резань да славен город стал[344].

Що во том во Резани во городи[345]

Да тут жил был Никита Романовиць.

5. У его был сын детинушка Добрынюшка,

По имени детинушка Микитин сын.

Горазд был детинушка боротисе,

Горазнее того да круги у́носить.*

Рознеслася ета славушка немалая

10. По всем де местам да по всем городам;

И доходило до города до Мурома

До старо́го казака да Ильи Муромиця.

Илиюшки ето дело за беду стало

И за досаду ему великую.

15. И он хватал со стены до золоты клюци;

Отмыкал он конюшны государевы

И выберал жерепьця да неежжалого;

Он седлал во седёлышко немецькоё;

Он двенадцетью потпругами потстегивал

20. (Подпруженьки были всё шелковы,

И пряженьки всё были золоты,

И шпенёцики всё были булатные!) —

Не ради басы, да ради крепости:

Шолк не рветьсе, булат не третьсе, красноё золото не ломитьсе.

25. Не видали поезду богатырьского:

И только видели ребята, как коня седлал, —

И не видали Илии, как с двора съежжал,

И не видали поезду богатырьского;

Увидали ребята, — в поли дым столбом.

30. И не путём веть он ехал, не дорогою, —

И церес башни скакал да наугольцеты.

И приежджал он на улицю широкую:

Добрынюшки двор да пощатилса весь,

И кошевьцяты окошка покосилисе,

35. Из околёнок стеко́лышка посы́пались.

«Где у вас детинушка Добрынюшка?» —

«У нас нет дома детинушки Добрынюшки:

И уехал детина во цисто полё,

И во цисто полё уехал ко синю морю,

40. И ко синю морю уехал за охвотою,

Он стрелеть-то гусей да серых утицей!»

Тут не долго Илия да розговарывал

И поскоре того коня да о[т]ворацивал;

Он бил-то коня да по резвой бедры́,

45. Приехал Илия да ко синю морю.

Не две грозные туци да сокаталосе,

И не два ясные сокола солеталосе,

И не два цёрные ворона воску́ркало, —

И два сильны (так), могуцие богатыря наехало.

50. Они копьеми ткнулисе, — копья свернулисе;

И саблями ударились — сабли пошшорбалисе.

Снелись они плотны́м боём да рукопашкою.

Они день дрались да всё до вечера,

Они ноць дрались да до белу свету;

55. И другой день они дрались да всё до вецера,

И другу ноць они дрались до белу свету —

И под има́ земля да гре́зью деитьсе.

У Илиюшки платьё кольцюжное,

У Добрынюшки платьицё ременьцето;

60. И кольцюжноё платьё да не здаваитьсе,

А ременьцято платьё подаваитьсе.

Трете́й день они дрались да всё до вецера

И третью́ ноць дрались до белу́ свету́.

У Добрынюшки ухватоцька дворяньская:

65. Он ударыл Илию да по резво́й бедры,

И шшып он Илию да на сыру землю.

И назвалисе они да тут бра́тьеми:

Илиюшка бутьто как старшой брат,

Добрынюшка бутьто как млатшой брат.[346]

70. И тут они поехали, роспростилисе.

И поехал Или́я да во цисто полё.

Ехал Илия да по цисту полю;

Он на стреци[347] стрецял да молоду жону,

По прозванью ей звали Святыгоркой.

75. Становил тут Илея свой веть бел шатёр,

Сотворил с ею да любовь тайную;

И даровал он ей камень драгоценное:

«Если сын у тя будёт, ему в пе́рстень влей;

Если доць у тя будёт, да о́тдай с до́церью!»

80. И поехали они да роспростилисе.

Когда сполнилось сыну да ей семнатцать лет, —

Он стал веть проситьсе у матери,

Он стал у ей просить да бласловленьиця:

«Бласлови меня, мати кормилеця,

85. Мне ехать в цисто полё да воеватисе!» —

«У мня нет тибе сыну бласловленьиця:

Да по возросту, дитетко, млад ище».

И безотступно он просит своей матери:

«Уш ты ой еси, моя мати да кормилеця!

90. Отпусти меня в полё да посмотреть людей». —

«Уш ты ой еси, дитя моё любезноё!

Не носить тибе одежды богатырское!» —

«Уш ты ой еси, мати-кормилеця!

Я не надолго поеду, посмотрю только!»

95. Бласловила его мати-кормилеця

И даёт ему платьё богатырскоё.

Одеваёт он платьё да богатырскоё,

Выводит коня да всё стоялого.

И даёт ему копьё да воруженноё,

100. На поезди ему мати наговарыват:

«Уш ты ой еси, дитятко сердесьнёё!

Ты со всеми бейся, — не бейся с одним,

Которой на кони-то седит да сам шатаитьсе,

И голова-та бела да приклоняитьсе,

105. И борода-та седа да роздвояитьсе:

Ишшо то веть, дитя, родной отець тибе![348]»

Он ездил Илия да восьминадцать лет;

И потом пришлось видеть своего сына,

На стреци стрецял да своего сына.

110. Зблестал на руки да золото́й перстень,

И драгоценной-от камень воссияет в ём.

И зовёт как Илия своего сына,

И пожаловал к себе да он во бел шатёр.

Угостил его напитками стоялыми,

115. И говорил он ему да рець умильнюю:

«И поежжай-ко домой и воротись назать (так);

Лета твои да ишше млады есь;

И когда ты будешь веть да тритцати годоф, —

И тогда поедёш воевать везде

120. И за святую ты Русь да сто́еть правдою;

Тогда тебе здам да латы золоты,

И отдам свою саблю вострую,

Отдам я тибе коня стоялого,

Которой уносит мня конь от туци грозное,

125. И уносит мня конь от пули свиньцовое,

И уносит мой конь от силы богатырьское,

И уносит мой конь от сабли вострое;

И здам я тибе да крест царя небесного;

Воевать ты веть будёш храбрым бога́тырём!»

130. И поехал его сын да от шатра домой.

Не дале́ко отъехал, — сам роздумалса:

«Я приеду домой, да що мне делати?

Ишша звать-то меня будут сколо́тышом[349],

И звелицять-то меня да будут выблетком;

135. Поеду как я да вороцюсь назат!»

И осенила его да дума черная,

И одолила его да смерть великая:

«И воротюсь назат да я сколю его,

И одену его платьё да богатырьскоё,

140. Я возьму веть его да саблю вострую, —

Уш я бу́ду веть е́здить за бога́тыря!»

И воротилса назат и ко белу шатру,

И привезал своего да коня доброго;

И открываёт у шатра да полу правую,

145. И заходит веть он в его бел шатёр.

И увидал он отця, да сном полумертвым спит;

И обнажил веть он свой вострой булатной нош

И ударил богатыря в ретиво́ серьцё.

На груди его да был семьпудовой крест.

150. Ото сна богатырь да пробудилса тут, —

Он прозри́л на его на своего сына.

Он брал веть его да за белы руки,

И выводил он его да во цисто полё:

На одну ногу наступил, — за другу ро́зорвал.

155. Тут концил он жизнь да своему сыну.

130. Авдотья Тимофеевна выручает своих родных

На крюках-то двери да росходилисе,

На пету-ту двери да становилисе.

Тут идёт, идёт да идёт женьшына,

И тут идёт, идёт она неглупая,

5. Тут идёт, идёт Овдотья да Тимофеёвна.

Она крест-от кладёт да по-писаному,

Она поклон держит по-уценому;

Приносит подароцьки немалые[350] —

Ишша сорок сороков да цёрных соболей[351].

10. Как спроговорит Овдотья да Тимофеёвна[352]:

«Уш ты ой еси, пруськой король Мамойловиць!

Ты прими-ко подароцьки немалые —

Ишша сорок сороков да цёрных соболей;

Выпускай-ко полки да полки руськие,

15. Все цетыре-то буйные головы:

Ишша мужа, сына, зятя, братёлка родимого!»

Как спрогов[ор]ит пруськой король Мамойловиць:

«Уш ты ой еси, Овдотья да Тимофеёвна!

Выбирай сибе товаришша назать идти;

20. Ты возьми-ко поведи, кото[ро]го те всех жальце».

Как спроговорит Овдотья да Тимофеёвна:

«Уш ты ой еси, пруськой король Мамойловиць!

Я на мужа взглену, дак мине мужа жаль;

Я на сына взглену, дак мине сына жаль;

25. Я на зятя взглену, дак мине зятя жаль;

Как родного-то брателка всех жальце».

Как спро[го]ворит пруськой король Мамойловиць:

«Уш ты ой еси, Овдотья да Тимофеёвна!

Ты возьми-ко поведи все цетыре-то буйные головы:

30. Ишша мужа, сына, зятя, братёлка родимого!»

Березник

Бере́зник стоит на левом берегу р. Пинеги, выше Курги на 3 версты, не при тракте (тракт здесь на правом берегу реки); состоит он из нескольких околков, один из коих называется Верхним концом.

Манухина Парасковья Трифоновна

Парасковья Трифоновна Ману́хина — крестьянка д. Березника, 60 лет, вдова; имеет дочь и сына, служащего где-то швейцаром. Она пропела мне старину «Василий и дочь князя Владимира София». Она еще знает историческую песню про Платова казака: «Не плачь, Россия», но я не стал ее записывать.

131. Василий и дочь князя Владимира София

Было у князя да у Владимера,

Было тритцеть три доцери.

Все они в грамоту поуцены,

Все они ходили да во Божью́ церькву́,

5. Все они гледели да на одну книгу,

Все они сказали да во одно слово.

Одна доци Софеюшка промолвиласе:

«Да Василей свет! Да подвиньсе сюды».

Василей — Бох (так; вместо: -от) да здогадлив был:

10. Взял он Софею за праву́ю за руку.

Накладали на Василья златы веньци,

Накладали на Софеюшку серебря[е]ные;

Поменялисе с Васильём златым перснём,

Выпили из цяшецьки зеленого вина.

15. Пошли они ко князю ко Владимеру,

Становились у князя за дубовой стол.

Приходила Софеина мамонька;

Выносила тут мамонька зеленого вина,

Во-вторых выносила зелья лютого:

20. «Васильюшко, пей, да Софеи не давай!

Софеюшка, пей, да Василью не давай!»

Васильюшко пил да Софеи подносил,

Софеюшка пила да Василью подала.

Они к утру, к свету справилисе;

25. Они к утру, к свету приготовилисе.

Выростала из Василья золота́ верба́,

Выростало из Софеи кипарис-древо.

У их колешок с колешоцьком соиваитьсе (так)[353],

У их ветоцька с ветоцькой сростаитьсе,

30. У их листок со листоцьком солипаитьсе.

Малой идё, — да наиграитьсе;

Молодой-от идёт, — роздивуитьсе;

33. Старой идёт, — да он наплацитьсе.

Шилова Настасья Петровна

Настасья Петровна Ши́лова — крестьянка д. Березника, 54 лет, вдова; имеет двух сыновей, одного 21 г., а другого 18 лет. Когда у нее не было народу, она про пела мне историческую песню «Брат спасает царя от смерти», которая по р. Пинеге слывет запрещенной. Она слыхала про Омельфу Тимофеевну, но пропеть не может; знает также Виноградьё: «Во соборе у Михаила Архангела».

132. Брат спасает царя от смерти[354]

Эту песню я слышал также в Поморье, именно в дер. Колежме. Часто я слышал о ней и по реке Пинеге, причем в некоторых местах мне передавали ее содержание. Но и в Поморье и по реке Пинеге ее считали запрещенной, ипотому не решались пропеть ее мне. В дер. Заозерье (по реке Пинеге) меня познакомили с ее содержанием и высказали п поводу ее следующие соображения, от которых, впрочем, затем отказались. Упоминающийся в песне царь — император Александр II, а царский брат — брат императора Александра вел. кн. Константин. Основа песни будто бы такая. Царь спросил у Сената, можно ли ему носить заслуженные отцом ордена. Сенат ответил: «Молод; сам заслужи». Царь захотел отомстить и думает: «Они сами пользуются тем, что заслужили их отцы, т. е. крестьянами». Он решил отобрать их и отобрал. За это его и хотели убить.

Теперь записано в разных местах России уже несколько вариантов этой песни, которые отчасти появились и в печати.

Времё страшноё подходит: / пошёл турок воёвать

Да с ан[г]лицяни[но]м скумилса: / «Да нам нельзя Россия взять».

Да не в показанноё время да царя [требуёт] сенот.

Да царь не долго снаряжалса, / да на емских он отъежжал;

5. Некому он не сказ[а]лса, да только брату весть он дал:

«Ты сряжайсе, брат, скоряе — да попроведаёш миня!

Предаёт скорую смёртку, да похоро́ниш, бра́т, миня».

Ишша брат его идёт же, да на руках книгу несёт;

Книга страшна во пророках, да нишщо[355] брат домой придёт.

10. Брат не много время мешкал, да он за им в с[т]угону гнал;

Ко сеноту приежджал же да цесовым цесть отдавал:

«Уш вы здрастуйте, ребята да цесовы́е вы стражи́!

Не видали ле, ребята, да не прошёл ле сеното́р (так)»?

Друг на друга погледели да все сказали: «не видать».

15. Как един солдат-провор же да церным глазиком провёл,

Церным глазиком провёл; да цесовых всех прирубал,

Цесовых всех прирубал да двои двери вышибал,

Ко третьи́м дверя́м подхо́дит:[356] да на коле́нях брат стоит;

Перед им полковник ходит да по прозванью афицерь,

20. Но́сит са́блю на весу: «Да и царю голову снесу;

Ишша столько ца́рю жизни, да покуль сабля не звилась!»

«Ты ставай, брат, со коленей, да ис сеноту вон пойдём,

Ис сеноту вон пойдём же, да мы синотицёк зажгём:

24. Нам не до́роги сено́ты да сеното́рские судьи!»

Марьина Гора

Ма́рьина Гора стоит на правом берегу р. Пинеги и на тракте и состоит из нескольких околков, напр., Чуркина (где 12 домов фамилии Чуркиных, 4 Шехиных и 1 Семенова), Миколина конца, Верхнего конца и Спи́цыной горы.

Анна

Анна — крестьянка д. Марьиной Горы, Миколина конца, на 5-м десятке. Она пропела мне с бессознательными пропусками старину «Мать князя Михайла губит его жену».

133. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал князь Михайло

На грозну службу велику.

Его маменька родима

парну байницю топила,

5. Угорьци она нажигала —

Выжывала (так) да ис утробы младеня.

Она зделала белодубову колоду,

Наводила на белодубову колоду

Трои обруци залезны;

10. Она тройку да лошадей да нанимала,

Отвозила да белодубову колоду

во синё морё Хвалыньско.

Не доехал княсь Михайло

до грозной службы великой, —

15. Добра лошадь да подопнулась,

Пухова шляпа свалилась,

Востра сабля переломилась:

«Верно, дома да несчасливо:

Верно, маменька неможот,

20. Лебы кнегина Екатерина».

Воротилса да князь Михайло

Со грозной службы великой.

Как приехал князь Михайло, —

Его маменька стрицяёт.

25. «Ишша маменька родима!

Ишша где моя кнегина Екатерина?» —

«Как твоя-та да веть кнегина

Она горда стала, спеслива —

Она слуг всех заморила,

30. Лошадей всех да загоняла!..»

Как бросалса да князь Михайло

На три ножика булатных.

Его нянюшки сдёржали,

Ему маленьки росказали:

35. «Твоя маменька родима

Парну байницю топила,

Угорьци она нажыгала —

Выживала да ис утробы младеня.

Она зделала белодубову колоду,

40. Она тройку да лошадей нанимала —

Отвозила да белодубову колоду

Во синё морё Хвалыньско!»

Он перву тоню забросил, —

Перва тоня да несчаслива;

45. Он втору тоню забросил, —

Ишша вытенул белодубову колоду.

Он бросалса да княсь Михайло

На три ножика булатны.

Его нянюшки не сдёржали,

50. Его маленьки не росказали.

Его маменька родима

Она по берешку ходила,

Громким голосом крицяла:

«Уш я тяшко согрешила,

55. три души я да погубила:

Перва душа да безответна,

Втора душа да безымянна,

58. Третья душа да занапрасно!»

Черемшина Оксенья

Оксенья Черемши́ха — крестьянка д. Марьиной горы, на 7-м десятке. Взята она замуж из д. Лохнова, находящегося на правом берегу р. Покшеньги, левого притока р. Пинеги. Она бедна, собирает милостыню, живет у замужней дочери. Она глуха и потеряла почти всю сознательную память, поэтому за ней очень трудно записывать: если не успеешь записать в то время, как она поет, то во второй раз она поет иначе и не может припомнить, откуда надо начинать. Она знает стихи об Егории и Алексее и старины: 1) «Мать князя Михайла губит его жену» и 2) «Князь Дмитрий и его невеста Домна»; последнюю старину она знает в двух редакциях, лохновской и обычной. Я записал только лохновскую редакцию «Князя Дмитрия», а от остального отказался вследствие трудности записывать.

134. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Посваталса Митрей-княсь,

Как посваталса Михайловиць

На Домны Фалилеёвны, —

Он по три года, по три зимы,

5. От ворот не отъедусе

Да ото окна не отойдусе, —

На Домны Фалилеёвны.

«Ты пойди, сестриця родимая,

Ты сходи, сходи, сестриця,

10. Да посватайсе, Овдотьюш[к]а, на Домны Фалелеёвны!

От ворот не отъедусе,

От окна не отойдусе,

Да на Домны Фалелеёвны —

По три зимы, по три лета!»

15. Пошла, пошла сестриця,

Как посваталась сестриця

На Домны Фалелеёвны.

Да сказала как Домнушка:

«Я нейду, нейду, маменька,

20. Нейду, нейду, кормилиця,

За Митрея Михайловиця!»

Как пошёл, пошёл Митрей-княсь,

Как пошёл, пошёл Михайловичь

Ко цесное заутрене,

25. Ко цесной-то воскресеньское.

Ино Домна из окна гледит,

Фалелеёвна из косящотого:

«Ты мати-корминиця!

Уш ты глень-ко в окошецько,

30. Как идё, идё Митрей княсь,

Как идё, идё Михайловиць —

Как кутыра боярьская,

да как сова заозерьская,

Как котёл пивоваренной!

35. Уш ты мати кормилиця!

Уш взглень во окошецько

да на Митрея Михайловиця!

Да нейду, нейду, маменька,

да за кутыру боерьскою

40. да за сову заозерьскою!

Пойду, пойду, маменька,

Я пойду, пойду, корминиця,

Пойду, пойду в манашеньки;

Запишусь в манашеньки;

45. Одену церно платьицё,

Я пойду во манашыньки:

Мне не надо ходить, красной девици, —

Буду жыть во манашеньках,

Буду слушать манашенок,

50. Буду покоретисе;

Как слушала маменьку,

Буду так покоретисе;

Да как родимого брателка

Слушала брателка родимого,

55. Буду слушать монашенок;

Буду Богу молитисе,

Да молитвами молитисе!»

Кормилиця-маменька

не слушае свою дочушку

60. Да Домну Фалелеёвну.

Да взела, взела Домнушка

Да взела волюшку

У корминици-мамоньки.

«Уш ты, доци любимая,

65. Не послушала маменьки,

Не послушала родимое:

Записалась в манашин[ьки];

Ушла в манашин[ьки];

Ты оставила матушку,

70. Ты родну корминицю;

Не захотела слушати матенки!» —

«Уш ты, мати-кормилиця,

Не поверила дочушки!

Мн[е] не век с тобой жить здесь,

75. Мн[е] не век слушатьсе:

Буду слушать манашеньков,

Буду Богу молитисе,

Буду свою душу спасати,

За родимого брателка

80. да за Ивана Михайловиця!»

Ишша твори[357] матеньк[а]:

«Уш ты доци любезная!

83. Уш ты взела, взела волюшку».[358]

Усть-Покшеньга

Усть-Покше́ньга стоит на левом берегу р. Покшеньги, левого притока р. Пинеги, при устье реки, в стороне от тракта и состоит из нескольких околков.

Лохновская Маремьяна

Маремьяна Лохновская — крестьянка д. Усть-Покшеньги, 45 лет, умная женщина. Взята она замуж из д. Лохнова; с мужем не живет; у нее 3 сыновей: старший дома, средний в городе, младший в д. Карповой Горе помогает волостному писарю. Я записал у нее в то время, когда остригали овец, две старины: «Князь Дмитрий и его невеста Домна» и 2) «Мать князя Михайла губит его жену», которые она выучила у своей матери. Поет она хорошо. Позднее я встретил ее сестер в д. Лохнове.

135. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Как посва[та]лсе Митрей-князь,

Как посва[та]лсе Михайловиць

На Домной Фалелеёвной

По три лета, по три зимы,

5. От ворот не отъежджуцись,

От окна не отхожуцись.

Как пошёл, пошёл Митрей княсь,

Пошёл, пошёл Михайловиць

Ко цесное заутрени,

10. Ко цесной воскрисеньское.

Домна из окна гледит,

Фалелеёвна из косящатого:

«Сказали про Митрея:

“Как походка павиная,

15. Тиха рець лебединая”;

А как походка у Митрея —

как кутыра боярьская

да сова з[а]озерьская,

Голова-та у Митрея / — как котёл пивоваренной,

20. Брови у Митрея — как две кошки бурластые,

Глаза-ти у Митрея — да две собаки лайцивые!»

Воротилса как Митрей-князь,

Воротилсэ как Михайловиць

От цесное заутрени,

25. От цесной воскресеньское:

«Ты родима моя сестриця,

Ты Овдотья Михайловна!

Собери-тко беседушку,

Созови милых подружицёк

30. Да названу-ту сест[р]ицю

Да Домну Фалилеёвну!»

Как первой посол послали

за Домной Фалилеёвной:

«Ты пойдём, пойдём, Домнушка,

35. Ты Домна Фалилеёвна;

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

Как ушёл, ушёл Митрей-княсь,

Как ушёл, ушёл Михайловиць

40. Во цисто полё за охвотами,

Да за серыма гусеми,

За перелетныма утицеми!» —

«Ето не зов идё, — омман идё!»

Как другой посол послали

45. За Домной Фалелеёвной:

«Ты пойдём, пойдём, Домнушка,

Ты Домна Фалилеёвна;

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

50. Как ушёл, ушёл Митрей-княсь,

Как ушёл, ушёл Михайловиць

В цисто полё за охвотами,

Да за серыма гусеми,

За перелетныма утицеми».

55. Как спроговорит матёнка:

«Ты пойди, пойди, Домнушка,

Ты Домна Фалилеёвна!» —

«Ты родима моя мамонька!

Ето не зов идё, — омман идё!»

60. Как третей посол послали

За Домной Фалелеёвной:

«Ты пойдём, пойдём, Домнушка,

Ты Домна Фалелеёвна;

Право, Митрея дома нет,

65. Право, Михайловиця дома нет:

Как ушёл, ушёл Митрей-княсь

В цисто полё за охвотами,

Как за серыма гусеми,

за перелетныма утицеми!»

70. Как спроговорит матёнка:

«Ты пойди, пойди, Домнушка,

Ты Домна Фалелеёвна»!

Как пошла, пошла Домнушка

Да во светлую светлицю,

75. Во высоку нову горницю.

Оболокала как Домнушка

Перво платьё веньцельнёё,

Да друго́ заруцельнёё,

Да третьё подвене́сьнёё;

80. Как брала, брала Домнушка

Да два друга сердесьние —

да два ножыка булатные.

Как пошла, пошла Домнушка

Да Домна Фалелеёвна, —

85. Ворота на крюки отворили,

Двери на пету отворили.

Как зашла, зашла Домнушка

Да Домна Фалелеёвна, —

Ворота на крюки запирали,

90. Двери на пету запирали.

Да и Митрей за столом стоит,

Да Михайловиць за дубовым стоит.

Резвы ноги подломилисе,

Белы руки опустилисе,

95. Из глас слёзы прокатилисе.

Наливаёт как Митрей-княсь

цяру золоту наливоцёк,

Подаваёт как Домнушки

Да Домны Фалилеёвны:

100. «Ты прими, прими, Домнушка

Да Домна Фалелеёвна,

От кутыры боерьское,

От совы заозерьское,

От котла пивоваренного,

105. От кошки бурластое,

От собаки лайцивое!»

Примала как Домнушка

цяру золоту наливоцёк;

Выпивала как Домнушка

110. Да Домна Фалелеёвна.

Как спроговорит Митрей-княсь,

Как спроговорил Михайловиць:

«Ты родима моя сестриця

Да Овдотья Михайловна!

115. Ты пойди на конюшонку,

Да выбирай коней пароцьку,

Запрегай во коретоцьку

Нам веть ехать веньцетисе

Да с Домной Фалелеёвной,

120. Злаце́ным перснём мине́тисе (так)

Да с Домной с Фалелеёвной!»

Как спроговорит Домнушка

Да Домна Фалелеёвна:

«Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

125. Ты спусти, спусти, Михайловиць,

Да ко корминици к матёнки

На косящато крылецюшко

Попросить бласловленьиця;

Уш мы тем бласловленьицём

130. Станём жыть-красоватисе,

Станём гулять-проклаждатисе.

Не спустил ею (так) Митрей-княсь,

Не спустил ею Михайловиць

Да к кормилици к матёнки

135. На косящато крылецюшко

Попросить бласловеньиця.

Как поехал как Митрей-княсь

Да с Домной с Фалелеёвной

Ко Божьей церкви веньцетисе,

140. Злаценым перснём минетисе.

Доежджаёт как Митрей-княсь

До Божьей церкьви могуцёе (так).

Как спроговорит Домнушка

да Домна Фалелеёвна:

145. «Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

Как спусти, спусти, Михайловиць,

Ко родителю к батюшку

на крепко домовищицё

Попросить бласловленьиця;

150. Уш мы тем бласловленьицём

Будём жыть-красоватисе,

Будём гулять-проклаждатисе!»

Да спустил ею Митрей-княсь,

Да спустил ею Михайловиць

155. Ко родителю к батюшку

на крепко домовищицё.

Как пошла, пошла Домнушка

Ко родителю к батюшку

на крепко домовищицё.

160. Да вымала как Домнушка

Да два друга сердесьные —

Да два ножыка булатные.

163. Она тут накололасе.

136. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал да княсь Михайло

На грозну службу великою,

Службу царьску да восударьску;

Оставляё да княсь Михайло

5. Свою маменьку да родиму

Да и молоду кнегину,

Всё кнегину да Катерину.

Не доехал да княсь Михайло

До грозной службы да великой,

10. Службы царьской да восударьской, —

Его лошать да подопнулась,

З головы шляпа свернулась,

Востра сабля переломилась:

«Верно, дома да нещасливо:

15. Родная маменька да неможот,

Лебы молода кнегина да Катерина».

Его маменька родима

Парну баенку да топила,

Угорьце́ё* да нажыгала —

20. Выжыгала она маленького младенця да из утробы;

Да и зделала белодубову колоду,

Клала молоду кнегина да Катерина

Всё со маленьким да младеньцём,

Наколацивала трои обруци да жилезны (так)

25. Да отвозила да на синё морё Хвалыньско,

Она спущала да белодубову колоду

Во синё морё Хвалыньско.

Как приехал да княсь Михайло

Со грозной службы да великой,

30. Службы царьской да восударьской:

«Уш ты маменька родима!

Где-ка мо[о́]лода кнегина да Катерина?» —

«Твоя молода кнегина

Во светлой, светлой светли́ци,

35. во высокой да во горни́ци!»

Как кидалса да князь Михайло

Во светлу, светлу светлицю,

Во высоку да во горницю, —

Нету молоды кнегины да Катерины.

40. «Уш ты маменька родима!

Где-ка молода кнегина да Катерина?» —

«Твоя молода кнегина

Она горда стала, спесьлива!» —

«Уш ты маменька родима!

45. Где-ка молода кнегина да Катерина?» —

«Твоя молода кнегина

Ко Божьей церькви́ ушла́, Богу молитьсе!»

Как кидалса да княсь Михайло

Ко Божьей церькви да могуцёй.

50. Его нянюшки да сдержали:

«Не кидайсе, да княсь Михайло;

Твоя маменька да родима

Парную баенку да топила,

Угорьце́ё ’на нажыгала —

55. Выжыгала она маленького младеньця да из утробы

Да и зделала белод[уб]ову колоду,

Повалила да она молоду кнегину да Катерину

Да со маленьким да младеньцём

В белодубову колоду,

60. Отвозила да во синё морё Хвалыньско!»

Как кидалсе да княсь Михайло

Ко синю морю Хвалыньску.

Его нянюшка да здержали:

«Ты возьми-тко, да княсь Михайло,

65. Да три нёвода да шолковы;

Ты закинь-ко, да княсь Михайло,

Три тони да три да велики!»

Он веть взял да княсь Михайло

да три нёвада (так) да шолковых;

70. Как перву тоню да закинул, —

Нецего в тони не увидел;

Как другу тоню да закинул, —

Ницего в тони не увидел;

Как третью тоню да закинул, —

75. Он веть вытенул белодубову колоду.

Он сколацивал трои обруци да жылезны, —

Тут лежит молода кнегина да Катерина,

<О>на со маленьким да с младеньцём.

Наколацивал трои обруци да жылезны,

80. Отпустил он их во синё морё Хвалыньско;

Как кидалса да за има же

да во синё морё да Хвалыньско.

Его нянюшки не здержали...

Его маменька да родима

85. Вдоль по берешку да ходила,

Зысьним голосом да крыцяла:

«Уш я тяшко да согрешыла,

Три души да погубила:

Перву душу да безымянну,

90. Втору душу да безответну,

91. Третью душу да понапрасно!»

Кобелёво

Кобелёво стоит на левом берегу р. Покшеньги, в стороне от тракта; в нем есть церковь.

Щербакова Марфа Степановна

Марфа Степановна Щербако́ва — крестьянка д. Кобелева, 57 л., еще бодрая старуха. Родом она из д. Марьиной Горы, откуда вышла замуж за Дорофея Щербакова в Кобелево. У нее есть две замужние дочери и женатый сын. Она пропела мне три старины: 1) «Кострюк», 2) «Небылица; Илья Муромец и Издолищо» и 3) «Мать князя Михайла губит его жену», которые она выучила у матери и на вечеринках в Великом посту. Денег за пение она не взяла. Она еще знает духовные стихи: 1) о пустыне, 2) «Плач Адама», 3) «Лазарь», 4) «Пречистая Царица», 5) «Сон Богородицы», 6) «Алексей — человек Божий», 7) «Вознесение Христово» и 8) «Иуда Христа продаёт», но я их не записывал. «Кострюка» она пела быстро или, лучше сказать, произносила скороговоркой. — В соседней деревне Красном я встретил слепую сестру Марфы Екатерину, но т. к. она пела те же старины и в той же редакции, что и Марфа, от которой она научилась, но только хуже, то я не записывал у нее.

137. Кострюк

В го́ды-ти бы́ли пре́жние́[359],

Во времена-ти были[360] досельние

При нашем свети цари

при Иване Васильевици.

5. Он здумал жонитисе в земли неверное

На Марьи Темрюковны.

У их было много провожатых-то:

Дваста тотаровей,

Полтораста ула́новей,

10. Полтретьяста церквя́ сыновей.

Они все сидят у царя на пиру;

Они пиво-то с мёдом пьют,

Хлеб-от с солью едя,

Таки есвы кушают;

15. Они лиха не думают

На нашого света царя

на Ивана Васильевиця.

Большой шурин царев

Кострюк-Темрюк Темрюковиць

20. Он пива-та с мёдом не пьё,

Хлеба-та с солью не ест,

Зелена вина в рот не берёт,

Таки есвы не кушаёт.

В та[а́] пора стольник царев

25. да Микита Романовиць

Он скоро допрашивал:

«Що же, бойшой шурин царев

Кострюк-Темрюк Темрюковиць,

Що же пива с мёдом не пьёшь,

30. Хлеба с солью не ешь,

Зелена вина в рот не берёш,

Такие есвы не кушаёш?

Ты не лиха ле думаёш

На нашого света царя

35. На Ивана Васильевиця?» —

«Лиха не думаю

На вашого света царя

На Ивана Васильевиця.

Столько я думаю:

40. Я тритцеть городов перешол,

Тритцеть борцей поборол —

Не мог силы отведати;

Нет ли у вас таких борцей

В каменной Москвы

45. С Кострюком поборотисе,

С Темрюко́м поотве́дати́,

Си́лки отведати?»

В та пора стольник царев

да Микита Романовиць

50. Выходил на те сени новые;

Выходил на то крыльцё красноё,

А на то восударевоё —

Скрыцял во всю буйну голову,

Щобы было цють по всей каменной Москвы.

55. Из нижного коньця

да ис крайного дворьця

Ондрея-та Пауженина

Был Васька-та Маленькой

Да Потанька-та Хроменькой;

60. Костылём подпираитьсе,

Ко двору подвигаитьсе[361].

В та пора стольник царев

Да Микита Романовиць

Он наливат цяру [зелена вина],

65. Не велику, не малу — полтора ведра.

Принимаеться Васютка единой рукой,

Выпиваёт на единой дух.

В та пора стольник царев

да Микита Романовиць

70. Он скоро докладывал

Кострюку-Темрюку Темрюковицю:

«У нас у царя хлеб на столи,

да борци на двори:

Хотят с Кострюком поборотисе,

75. с Темрюком поотведати,

хотят силки отведати!»

Он скоцил церес золот стол,

Церес есвы сахарные,

Церес скамейки дубовые, —

80. Он дваста тотар подломил,

Полтораста улановей,

Полтретьяста церквя сыновей (так).

Они все посыпалисе,

Все повалилисе,

85. Все пошли борьбы смотреть.

Васька-та Маленькой

Да Потанька да Хроменькой

Он на ношку справилса,

За рубашку зграбилса;

90. Кострюк-Темрюк был на ногах, —

поставил на голову[362].

Как спроговорит Марья Темрюковна:

«Уш ты ой еси, бо́льшой царь,

Царь Иван Васильевиць!

95. Нащо было рубашка здеть?

Да нащо было нага спустить

пот те сени новые

да пот те сени царьские?»

Как спроговорит бо́льшой царь,

100. Царь Иван Васильевиць:

«У нас в Москвы так и во́дитьсе,

102. Кто с кем боритьсе!..»

138. Небылица; Илья Муровець и Издолищо[363]

Хотите ле, братцы, старину скажу,

Старину скажу — да старыцька свежу

со старушкою?..

Это що, братци, за цюдо цюдное,

5. Это що, братци, за диво дивное?

На синём мори, братци, овин горит,

По цисту полю, братци, караб бежит.

Это що, братци, за цюдо цюдное,

Это що, братци, за диво дивное?

10. Во цистом поли да сырой дуп стоял;

Под дубом кобыла белку ла́ела,

Белку лаела, рошширя ноги сто́ела.

Это що, братци, за цюдо цюдное,

Это що, братци, за диво дивное?

15. Илья Муравець да сын Ивановиць

Он тугой-от лук да он натягивал,

Калену стрелу да он направливал:

«Лети, стрела, да по цисту полю,

По цисту полю да по роздольицю!»

20. Это що, братци, за цюдо цюдное,

Это що, братци, за диво дивное?

Летит стрела да по цисту полю,

По цисту полю да по роздольицю, —

Да берёт стрела она улицеми да с переулками.

25. Это що, братци, за цюдо цюдное,

Это що, братци, за диво дивное?

Он берёт свой сороциньской колпацёк,

Он приходит к Издолишшу поганому.

Это що, братци, за цюдо цюдное,

30. Это що, братци, за диво дивное?

Он берёт свой булатной нош —

Он кидаёт в Илью Муравиця.

Илья Муравець да сын Ивановиць

Он снимат с сибя свой сороцинской колпацёк.

35. Это що, братьци, за цюдо цюдное,

Это що, братьци, за диво дивное?

Он кидат свой сороцынской колпацёк

в Издолища в поганово.

Это що, братьци, за цюдо цюдное,

40. Это що, братьци, за диво дивное?

Тот и свалился! —

«Старина была долга; пели ее на вечеринках».

139. Мать князя Михайла губит его жену

Поежджаё княсь Михайло

На грозну службу велику,

Оставляё свою кнегину

Со своей маменькой родимой:

5. «Уш ты, маменька родима,

Не буди мою кнегину

До соборной-то заутрени, —

Розбуди мою кнегину

Меж зау́тренёй-обе́дьнёй!»

10. От двора-то он отъехал,

До грозной службы не доехал, —

У его конь-лошадь подопнулса,

И пухова шляпа свалилась,

Востра сабля переломилась:

15. «Верно, в доми да несчесливо (так):

Родна маменька неможот,

Ле кнегина Катерина».

Его маменька родима

Парну баенку топила,

20. Лисоугольё*[364] нажигала,

Да звала она кнегину

В парну баенку помытьсе.

Она клала на утробу

Ли́соугольё горецё —

25. Выжигала из утробы

Ма́ло безгре́шного младе́ня.

Она клала да Катерину

В белодубову колоду,

Наводила да на колоду

30. трои обруци жалезны, —

Отвозила она колоду

На синё морё Хвалыньско.

Да приехал княсь Михайло

Со грозной службы великой:

35. «Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина?» —

«Да твоя-та Катерина

Она всех слуг притомила,

Она коней заморила;

40. Она в горьници во новой

Да во светлици во светлой!»

Да бросалсэ княсь Михайло

Он во горницю во нову

Да во светлицю во светлу, —

45. Не нашол своей кнегины.

«Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина?» —

«Да твоя-та веть кнегина

У соборной Божьей церкьви!»

50. Да бросалса княсь Михайло

Во соборну Божью церьковь, —

Не нашол своей кнегины.

Ему нянюшки сказали,

Ему маленьки сказали:

55. «Твоя маменька родима

Она слуг всех прытомила,

Она коней заморыла;

А парну баенку топила,

Лисоугольё нажигала —

60. Выжигала из утробы

Мало безгрешного младеня.

Она клала Катерину

В белодубову колоду,

Наводила на колоду

65. Трои обруци жалезны, —

Отвозила она колоду

На синё морё Хвалыньско!»

Бросалсэ княсь Михайло

На три ножыка булатны, —

70. Его нянюшки схватили,

Его маленьки здержали.

Да бросалсэ княсь Михайло

Он в ого́ницёк горецёй;

Его нянюшки схватили,

75. Его маленьки здержали.

Да бросалсэ княсь Михайло

Во синё морё Хвалыньско, —

Его нянюшки не схватили,

Его маленьки не здержали.

80. Его маменька родима

Крутым берегом ходила,

Слезно плакала, рыдала:

«Уш я тяшко согрешыла,

Уш я три души погубила:

85. Перву душу безответну,

Вто́ру душу да безымянну,

87. Тре́тью душу занапрасно!»

Красное

Кра́сное стоит на левом берегу р. Покшеньги, в стороне от тракта.

Неизвестная старуха

140. Небылица

Я скажу тибе побывальшину:

По синю морю жорнова пловут,

По цисту полю да тут караб бежит,

По поднебесью тут медведь летит;

5. На ели кобыла белку злаела;

В осеку свинья тут гнездо свила,

Гнездо свила да детей вывела;

8. Дети вверхь глядят — да улететь хотят.

Амосов Моисей

Моисей Амо́сов — крестьянин д. Красного, 75 лет. Он пропел мне старину «Встреча Ильи Муромца со станичниками», которую он выучил у старика Петрова в Хит-Горе. Эту старину он пел как песню, а не так, как обычно поют старины (т. е. не протяжно). При пении он в большинстве случаев повторял каждый стих. Эту песню-старину он поет теперь, когда напьется пьян, а старухи кругом слушают. Я сначала записал ее под его рассказ, а потом упросил его пропеть. Во время пения я для ободрения его подтягивал ему и в то же время поправлял по пению свою прежнюю запись. Денег за пение он не взял.

141. Встреча Ильи Муромца со станичниками

Середи было царства Московскаго,

И середи государства Российского,

И середи Москвы, в Кремле-городи

Що удеялось-учинилосе?

5. Тут пролегала дорога широкая.

Ширина той дороги широкое —

Три косые сажени печатные;

Глубина той дороги глубокое —

Доброму коню до черёва кониного,

10. Доброму молотцу до стремени булатнаго.

Тут ехал, проехал стар матёр человек:

Голова бела, да борода седа.

Тут навстрету старому станишники,

Тут не много, не мало — восемьсот человек.

15. Как хотят они старого ограбити,

Полишити свету белого,

Укоро́тать века долгого.

Тут спроговорил стар матер человек:

«Уш вы ой еси, млады станишнички!

20. Уш вам бить старого не по що

И взять у старого нечего:

Золотой казны да не случилосе.

Тут есь под старым доброй конь:

Он уносит у ветра, у вехоря,

25. Утягиват у пули свинцовое,

Он ускакиват у ядра каленого.

Только есь на старом кунья шуба.

На кормане у старого петьдесят рублей —

Тут старому на чару винную,

30. Що на винну чару опохмельную.

Що у той шубы три пугофки:

Ишше перва пугофка пятьсот рублей;

И вторая пугофка о тысецю;

И третьей пугофки цены здесь нет,

35. И только есь она да у царя в Москвы,

У царя в Москвы да в золотой казны!..»

Уш тут млады станишнички обзарились

И приступают к старому накрепко,

Хотят старого ограбити

40. И полишити свету белого,

Укоротать веку долгого.

И с плець снимал он тугой лук,

Он намётывал стрелу каленую,

Он ударил да в сы́рой дуб, —

45. Уш тут россыпалса сырой дуб

На мелко череньё ножовоё.

Уш тут млады станишницки ужахнулись:

«Уш нам бить, ребята, старого не по що

49. И взять у старого нечего!»

Жабья

Жабья — деревня Кобелёвского общества, Никитинской волости; стоит она на левом берегу р. Покшеньги, в стороне от тракта.

Кузьмина Дарья

Дарья Кузьмина — крестьянка д. Жабьей, 30 лет, замужняя. Она пропела мне среди собравшихся с работой в одном доме жонок и старух старину «Мать князя Михайла губит его жену». Пела она мне приятным голосом. Она еще знает стихи: 1) «Лазарь» и 2) «Михайло-архангел», но их я не записывал.

142. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал княсь Михайло

На грозну службу велику.

От двора-та он отъехал,

До грозной службы не доехал, —

5. Его конь-лошать подопнулась,

Пухова шляпа с плець (так) свалилась,

Сабля востра переломилась:

«Верно, в доми да нещесливо:

Верно, маменька да неможот,

10. Лебы кнегина да Катерина».

Его маменька родима

Жарку баенку топила,

Лисоугольё нажыгала;

Лисоугольё горецё

15. Она клала да на утробу —

Выжыгала да ис утробы

Она малого безгрешного да младеньця.

Она клала веть кнегину

Да кнегину Катерину

20. В белодубову колоду,

Наводила да на колоду

Трои обруци жалезны, —

Отвозила она кнегину

Да кнегину Катерину

25. На синё морё да Валыньско.

Как приехал кнесь Михайло

Со грозной службы великой:

«Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина

30. Да кнегина Катерина?»

Его маменька родима:

«Да твоя-та веть кнегина

Да кнегина Катерина

Стала горда и спеслива,

35. На три ножыцька булатны да покололась!»

Как кидалса княсь да Михайла

Он во горьницю во высоку,

Он во светлицю да во светлу, —

Не нашёл своей да кнегины

40. Да кнегины Катерины.

Как кидалса княсь да Михайла

На три ножыцька да булатны, —

Его нянюшки да здержали,

Его маленьки да схвата́ли:

45. «Уш ты папенька да родимой!

Твоя маменька да родима

Парну баенку да топила,

Лисоугольё нажыгала;

Лисоугольё горецё

50. Она клала да на утробу —

Выжыгала из утробы

Она малого безгрешного младеньця.

Она клала веть кнегину

Да кнегину Катерину

55. В белодубову да колоду,

Наводила да на колоду

Трои обруци да жалезны, —

Отвозила она колоду

На синё морё да Валыньско!..»

60. Как кидалсэ князь да Михайло

На синё морё да Валыньско.

Его маменька да родима

Вдоль по берешку да ходила,

Слезно плакала да рыдала:

65. «Три души я погубила:

Как перву душу да безгрешну,

Втору душу да безответну,

68. Третью душу да понапрасно!..»

Немытая Екатерина

Екатерина Немы́тая — крестьянка д. Жабьей, 30 лет, замужняя. Она родом из д. Шотовой Горы, откуда взята в Жабью замуж. Она пропела приятным голосом старину «Мать князя Михайла губит его жену», которую она выучила в д. Шотовой Горе. Она знает еще духовные стихи: 1) «Лазарь», 2) «Вознесенье Христово» и 3) «Алексей-человек Божий».

143. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал да кнесь Михайло

На грозну службу велику.

От двора-та он отъехал,

До грозной службы не доехал, —

5. Его конь-лошать подопнулась,

Пухова шляпа свалилась,

Востра сабля переломилась:

«Верно, в доми да несцесьливо:

Верно, маменька неможот,

10. Лебы кнегина Екатерина».

Его маменька родима

Она слуг всех затомила,

Он коней да заморила;

Парну баенку топила,

15. Лисоугольё нажыгала

Лисоугольё горецё,

’на звала она кнегину

Как кнегину да Катерину

В парну баенку помытьсе;

20. Она клала да на утробу

Лисоугольё горецё —

Выжигала да ис утробы

Ма́ло безгре́шного младе́ня.

Она клала да Катерину

25. В нову дубову колоду,

Наводила да на колоду

Трои обруци жалезны, —

Отвозила она колоду

На синё морё Хвалыньско.

30. Как приехал да княсь Михайло

Со грозной службы великой:

«Уш ты маменька родима!

Ище где же моя кнегина

Да кнегина да Катерина?» —

35. «’на во горенки во новой

Да во светлици во светлой

На кроватки да на тисовой,

На перины да на пуховой,

На подушки да на шолковой!»

40. Как кидалсэ да кнесь Михайла

Он во горенку во нову,

Он во светлицю во светлу

На кроватку да на тисову,

На перину да на пухову,

45. На подушку да на шолкову, —

Не нашол-то своей кнегины

Да кнегины да Катерины.

«Уш ты маменька родима!

Ище где же моя кнегина

50. Да кнегина Екатерина?» —

«Да твоя-та веть кнегина

Она слуг всех затомила,

Она коней да заморыла!»

Ему нянюшки сказали,

55. Ему маленьки сказали:

«Как твоя маменька родима

Она слуг всех прытомила,

Она коней да заморыла.

Парну баенку топила,

60. Лисоугольё нажыгала

Лисоугольё горецё,

’на звала она кнегину

В парну баенку помытьсе

Да кнегину да Катерину.

65. Она клала да на утробу

Лисоугольё горецё —

Выжыгала да из утробы

Мало безгрешного младеня.

Она клала да Катерину

70. В нову дубову колоду,

Наводила да на колоду

Трои обруци жалезны, —

Отвозила она колоду

На синё морё Хвалыньско!»

75. Как кидалсэ да кнесь Михайло

На три ножыцька булатны, —

Его нянюшки здержали,

Его маленьки схватали.

Как кидалсэ да кнесь Михайло

80. Он в огоницёк горецёй, —

Его нянюшки здержали,

Его маленьки схватали.

Как кидалсэ да кнесь Михайло

На синё морё Хвалыньско, —

85. Его нянюшки не здержали,

Его маленьки не схватали.

Его маменька родима

Кругом берешка ходила,

Слезно плакала, рыдала:

90. «Уш я тяшко да согрешыла,

Три души я да погубила:

Перву душу да безымянну,

Втору душу да безответну,

94. Третью душу да понапрасно!»[365]

Попова Степанида

Степанида Попова — крестьянка д. Жабьей, 53 лет. Она мне внятно пропела старину «Мать князя Михайла губит его жену» и рассказывала без имени про Омельфу Тимофеевну. Она знает также духовные стихи: 1) «Михайло-архангел» и 2) «Вознесение Христово». Денег за пение она не взяла.

144. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал кнесь Михайло

На грозну службу велику,

Он сказал своей маменьки родимой:

«Уш ты, маменька родима,

5. Не буди моей кнегины

Да кнегины да Катерины, —

Розбуди мою кнегину

меж заутренёй-обе́днёй!»

Отправлялсэ да княсь Михайло

10. Он на грозну службу велику,

До гру[о]зной службы не доехал, —

Его конь-лошадь подопнулсэ,

Пухова шляпа свалилась,

Востра сабля переломилась:

15. «Верно, в доме да нездоровы:

Верно, маменька неможот,

Лебы кнегина да Катерина».

Его маменька родима

Жарку баенку топила,

20. Лисоугольё нажыгала;

Она звала да Катерину

В парну баенку помытьсе.

Она клала да Катерины

лисоугольё на утробу, —

25. Выжыгала да из утробы

Малогрешного младеньця.

Она клала да Катерину

Во белодубову колоду,

Наводила да на колоду

30. Трои обруци жалезны, —

Отвозила она колоду

На синё морё Хвалыньско.

Как приехал-то кнесь Михайло

Со гру<о>зной службы великой, —

35. Его маменька стрецяёт,

Его кнегина да не стрецяё.

«Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина

Да кнегина да Катерина?» —

40. «Да твоя-та веть кнегина

Да кнегина да Катерина

Да во горьници высокой,

Во светлици светлой,

На тисовой да на кровати,

45. На пуховой да на перины,

На крутом высоком зголовьи

под соболиным да одиялом!»

Как бросалсэ кнесь Михайло

Да во горницю высоку

50. Да во светлицю светлу

На тисову да на кроватку,

На пухову да на перинку,

На круто высоко зголовьё

Под соболино да одеяло, —

55. Не нашол своей кнегины

Да кнегины да Катерины.

«Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина

Да кнегина да Катерина?» —

60. «Да твоя-та да веть кнегина

Да кнегина да Катерина

меж заутренёй-обеднёй!..»

Как бросалсе да кнесь Михайло

меж заутреню-обедню, —

65. Не нашол своей кнегины

Да кнегины да Катерины.

«Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина

Да кнегина да Катерина?»

70. Ему нянюшки сказали,

Ему маненьки (так) сказали:

«Твоя маменька родима

Жарку баенку топила,

Лисоугольё нажыгала;

75. Она звала да Катерину

В парну баенку помытьсе.

Она клала да Катерины

Лисо[у]гольё на утробу —

Выжигала да из утробы

80. Малогрешного младеньця.

Она клала да Катерину

В белодубову колоду,

Наводила на колоду

Трои обруци жалезны, —

85. Отвозила она колоду

На синё морё Хвалыньско!»

Как бросалса да кнесь Михайло

Он на три ножыцька булатны, —

Его нянюшки здержали,

90. Его маненьки схватили.

И как бросалса да кнесь Михайло

Во синё морё Хвалыньско, —

Его нянюшки не видали,

Его маненьки не слыхали.

95. Его маменька родима

Крутым берешком ходила,

Зысьним голосом крыцяла:

«Уш я тяшко да согрешыла,

Три души я да погубила:

100. Перву душу безответну,

Втору душу да безымянну,

102. Третью душу да понапрасно!..»

Кротово

Крото́во стоит на обоих берегах реки Покшеньги, в стороне от тракта; состоит оно из нескольких (вероятно, из трех) околков.

Бутикова Овдотья Сергеевна

Овдотья Сергеевна Бутикова — крестьянка д. Кротова, околка, стоящего на левом берегу р. Покшеньги, 58 лет. Она родом из этой же деревни, но из околка, стоящего на правом берегу р. Покшеньги. Она старообрядка, вдова, сама исполняет полевые работы. Она имеет нескольких сыновей и замужнюю дочь. Она пропела мне старину «Мать князя Михайла губит его жену», которую у меня сначала не было охоты записывать в виду множества записанных мною вариантов этой старины, но ее вариант оказался отличным от других. Пела она очень громко, пронзительно и скоро. Она знает еще духовные стихи: 1) «Лазарь» и 2) «Михаил Архангел». Она слыхала еще старину «Князь Михайло (а не Василий), княгиня и старица»; рассказывала ее, но пропеть не могла. В ее варианте князь отрубает княгине голову, голова катится в лес, и он, убедившись в том, что у его жены ключи не заржавели и кони вычищены, отправляется в лес искать голову своей жены.

145. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал княсь Михайло

На грозну службу велику,

Оставлял свою кнегину

и кнегину Екатерину

5. Своей маменьки родимой:

«Уш ты маменька родима!

Уш ты пой-корми кнегину

И кнегину Екатерину

Белым хлебом да колацями,

10. Спать вали мою кне[г]ину

и кнегину Екатерину

В новые горьници высоки

В пуховую перину

Под соболино да одеяло!»

15. Не успел как княсь Михайла

Да от нова двора отъехать, —

Его маменька родима

Парну баню да истопила;

Клюцеву воду носила;

20. Серой камень да нажигала;

И кнегину да в баню звала

И кнегину да Екатерину.

Да на полоцик посылала;

сер камень на грудь клала —

25. И младеня да выжигала.

Да во пень-колоду клала,

В сыродубову колоду;

Трои обруци жалезны

И обруцьё да наводила;

30. Да пару коней да подводила

И колоду да отвозила

Во синё морё Хвалыньско.

Как доехал князь Михайло

До поло[ви]на (так) до дороги, —

35. Доброй конь его потпнулса,

Да востра сабелка (так) сломилась,

Пухова шляпа свалилась:

«Да верно, в доми да несцесливо:

Верно, маменька неможот,

40. Верно, молода кнегина,

кнегина Екатерина».

Воротилсэ княсь Михайло

Да с половина со дороги.

Не успел как княсь Михайло

45. Ко нову двору приехать, —

Его маменька родима

Да на крылецько да выходила,

Таки реци да говорила:

«Как твоя, сударь, кнегина

50. Да и кнегина Екатерина

И горда была, спесива,

Да у суседа во беседы!»

Как бросалсэ княсь Михайло

Да ко суседу на беседу.

55. «Ище нет моей кнегины

у суседа во беседы!

Уш ты, маменька родима,

Скажи, где моя кнегина

И кнегина Екатерина?» —

60. «Как твоя, сударь, кнегина

Да в новых горьницях высоких

На пуховое перины

Под соболиным одеялом!»

Как бросалса княсь Михайло

65. Да в новыя горьници высоки, —

«Ище нет моей кнегины

Да и кнегины Екатерины

В новых горьницях высоких,

В пуховое перины,

70. Под соболиным одеялом!

Уш ты, маменька родима,

Скажи, где моя кнегина

и кнегина Екатерина?» —

«Как твоя, сударь, кнегина

75. В новых подгребах глубоких

Разныя вина да розливаё!..»

Его мамушки стрецяли,

Да его нянюшки имали;

Такие реци да говорили:

80. «Как твоя, сударь, кнегина

Во синём мори Хвалыньском!

Не успел как, княсь Михайло,

Да от нова двора отъехать, —

Твоя маменька родима

85. Да парну баню да истопила

Да клюцевою воду носила;

Серой камень нажигала;

Да и кнегину в баню звала

да и кнегину Екатерину.

90. Да на полоцик посылала;

Да сер камень на груди клала —

Да и младеня да выжыгала.

Да и во пень-колоду клала,

сыродубову колоду;

95. Да трои обруци жалезны

И обруцьё наводила;

Да пару коней да подводила —

да и колоду отвозила,

Во синё морё спустила,

100. Спустила да во синё морё Хвалыньско!»

Как кидалса княсь Михайло

Ко синю морю Хвалыньску.

Он накинул (так) княсь Михайло

Да тонкия белы да поездоцьки*:

105. Перву тонюшку накинул, —

Да перва тоня да несцеслива;

Вторую тонюшку накинул, —

Да вторая тонюшка злоцясна (так);

Третью-то тонюшку накинул, —

110. Он веть вытенул колоду,

Трои обруци жалезны.

Тут кидалса княсь Михайло

Да на три́я (так) ножыцька булатных.

Его маменька родима

115. Да вдоль по берешку ходила

Да тонким голосом крыцяла:

«Как я тяшко согрешыла!

Да тры души я погубила:

Перву я душецьку безвинну,

120. Да втору душу бесповинну,

121. Третью душу безымянну!..»

Лохново

Лохново стоит на правом берегу р. Покшеньги, в стороне от тракта; состоит оно из нескольких околков (таковы, напр., Смоленец, Щербаково).

Смоленская Настасья

Настасья Смоленская — крестьянка д. Лохнова, околка Смоленца, 50 лет с лишком. У нее есть замужняя дочь. Она пропела мне две старины: 1) «Мать князя Михайла губит его жену» и 2) «Князь Дмитрий и его невеста Домна», и рассказывала, но петь не могла о Романе Васильевиче и его дочери.

146. Мать князя Михайла губит его жену

Поежджаёт кнесь Михайло

на гру[о]зну службу велику,

Оставляёт свою кнегину

Со своей с маменькой с родимой:

5. «Уш ты маменька родима!

Не буди ты моей кнегины

До заутрени великой, —

Ты буди мою кнегину

Меж заутренёй-обедьнёй!..»

10. Как поехал княсь Михайло

на гру́[о]зну службу велику.

Ото двора-та да он отъехал,

До гру[о]зной службы не доехал, —

Его конь-лошать подопнулсэ,

15. пухова шляпа свалилась,

Востра сабля переломилась:

«И верно, в доми да несчесливо:

Верно, маменька неможот,

Лебы кнегина да Ка́терина».

20. Его маменька родима

Парну баенку топила,

лисоугольё нажыгала;

Она звала веть Катерину

В парну баенку помытьсе.

25. Она клала ей на утробу

Лисоугольё горецё —

Выжыгала она из утробы

малогрешного младеня.

Она клала как Катерину

30. В белодубову колоду,

Наводила она на колоду

Трои обруци жалезны, —

Отвозила она колоду

Во синё морё Хвалыньско.

35. Как приехал кнесь Михайло

со грозной службы великой, —

Его маменька стрецяёт,

Его кнегина да не встрецяёт.

«Уш ты маменька родима!

40. ище где моя кнегина?» —

«Как твоя-та веть кнегина

Всех она слуг всех притомила,

Коней добрых да заморила». —

«Уш ты маменька родима!

45. ище где моя кнегина?” —

«Как твоя веть кнегина

У соборной-то у церькви!»

Как бросалса-то княсь Михайло

ко соборной-то ко церкьви, —

50. Не нашол своей кнегины,

Що кнегины да Катерины.

«Уш ты маменька родима!

ище где моя кнегина?» —

«Как твоя-та веть кнегина

55. Она во горьници высокой

Да во светлици-то светлой

На тисовой-то кровати,

На пуховой-то перины,

На шолковом-то на зголовьи

60. Под соболиновым одеялом!»

Как бросалса-то княсь Михайло

Он во горьницю высоку,

Он во светлицю-ту светлу

На тисову-ту на кроватку,

65. На пухову-ту на перину,

На шолково-то на зголовьё

Под соболино-то одеяло, —

Не нашол своей кнегины,

що кнегины да Катерины.

70. «Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина,

Що кнегина да Катерина?»

Ему нянюшки сказали,

Ему маленьки сказали:

75. «Твоя маменька родима

Парну баенку топила,

Лисоугольё нажигала;

Она вводила как Катерину

в парну баенку помытьсе.

80. Она клала ей на утробу

Лисоугольё горецё —

Выжигала она из утробы

малогрешного младеня.

Она клала как Катерину

85. в белодубову колоду,

Наводила она на колоду

Трои обруци железны, —

Отвозила она колоду

Во синё морё Хвалыньско!»

90. Как бросалса княсь Михайло

Он в ого́ницёк горецёй, —

Его нянюшки схватили,

Его маленьки здержали.

Как бросалса да княсь Михайло

95. на три ножыцька булатны, —

Его нянюшки схватили,

Его маленьки здержали.

Как бросалса да княсь Михайло

Во синё морё Хвалыньско, —

100. Его нянюшки не здержали,

Его маленьки не схватили.

Его маменька родима

Крутым берешком ходила,

Слезно плакала, рыдала:

105. «Уш я тяшко да согрешыла,

Уш я три души погубила:

Перву душу да безответну,

Втору душу да безымянну,

109. Третью душу да понапрасно!..»

147. Князь Дмитрий и его невеста Домна

А-й как посваталса Митрей-княсь

На Домны Фалелеёвны, —

По три года от окна не отхаживал,

От кольця не отпускивал[366].

5. Как пошёл, пошёл Митрей-княсь

Ко цесное ко заутрени,

Ко цесной к воскрисеньское, —

И Домна из окна гледит,

Фалелеёвна из косящатого:

10. «Как сказали про Митрея,

Що походка павиная,

Тиха рець лебединая,

Как брови-ти у Митрея —

Два цёрные соболя,

15. Как глаза-ти у Митрея —

Да два ясные сокола!.. —

Да походка-та у Митрея —

у котыры боерьское,

у совы заозерьское[367],

20. Да как брови-ти у Митрея —

да две кошки бурнастые (так),

Да глаза-ти у Митрея —

две собаки лайцивые,

Голова-та у Митрея

25. Как котёл пивоваренной!»

Воротилсе как Митрей-княсь,

Воротилсе Михайловиць

От цесной заутрени,

От цесной воскрисеньское:

30. «Ты родимая сестрицюшка

да Овдотья Михайловна!

Собери-тко беседушку,

Созови-тко подружицёк

Да названу-ту сестрицюшку

35. Да и Домну Фалелеёвну!»

Как первой посол послали

За Домной Фалелеёвной:

«Ты пойдём, пойдём, Домнушка,

Ты Домна Фалелеёвна;

40. Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

Как ушёл, ушёл Митрей-княсь,

Как ушёл, ушёл Михайловиць

В темны леса за охвотами,

45. Да за серыма гусямы,

Да за белыма лебедеми,

Да за перелетныма утицями!»

Зговорила ей матёнка:

«Ты пойди, пойди, Домнушка,

50. Ты Домна Фалелеёвна!» —

«Ты родима моя маменька!

Это не зов пришол, — омман пришол!»

Как другой посол послали

За Домной Фалелеёвной:

55. «Ты пойдём, пойдём, Домнушка,

Ты Домна Фалелеёвна;

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

Как ушёл, ушёл Митрей-княсь,

60. Как ушёл, ушёл Михайловиць

В цисто полё за охвотами,

Как за серыма гусями,

Да за белыма за лебедеми,

За перелетным[а] утицями!»

65. Зговорыла как матенка:

«Ты пойди, пойди, Домнушка!» —

«Родима моя маменька!

Это не зов идё, — омман идё!»

Как третей посол послали

70. За Домной Фалелеёвной:

«Ты пойдём, пойдём, Домнушка,

ты Домна Фалелеёвна;

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

75. Ушёл, ушёл Митрей-княсь

В цисто полё за охвотами,

Да за серыма гусями,

За перелетныма утицями!»

Зговорила как матёнка:

80. «Ты пойди, пойди, Домнушка

Да Домна Фалелеёвна!»

Умывалась как Домнушка

Клюцевой водой студёное;

Утиралась как Домнушка

85. Тонким белым полотёнышком;

Оболокалась как Домнушка:

Перво платьё заруцевноё,

Второ платьё подвенесьнёё,

Третьё платьё потконесьнёё*.

90. Брала как веть Домнушка

Да два друга серьдесьние —

Да два ножыцька булатные.

Да как пошла, пошла Домнушка, —

Двери на пету выставили,

95. Ворота накрепко заложили.

Как зашла наша Домнушка, —

Право, Митрей за столом стоит,

Право, Михайловиць за дубовым стоит.

Наливаёт как Митрей-княсь стокан,

100. Подаваёт как Домнушки:

«Ты прими, прими, Домнушка,

Ты Домна Фалелеёвна,

От котыры боерьское,

От совы заозерьское,

105. От собаки лайцивое,

Да от кошки бурнастое,

От котла пивоваренного!..

Ты родима моя сестрицюшка

Да Овдотья Михайловна!

110. Ты пойди на поветоцьку,

Выбирай коней па́рую (так),

Запрегай во коретоцьку:

Мы поедём как с Домнушкой

Ко цесной к церкьви веньцетисе,

115. Злаценым персьнём минетисе!»

Как поехал Михайло-кнесь

Ко цесной к церкви венцетисе,

Золотым перснём минетисе, —

Зговорыла как Домнушка

120. Да Домна Фалелеёвна:

«Ты спусти, спусти, Митрей-кнесь,

Ты спусти, спусти, Михайловиць,

Ко родимой-то к матёнки

Попросить бласловленьиця!

125. Уш мы тем бласловленьицём

Станём жыть-красоватисе

Да гулять-проклажатисе!»

Не спустил как ей Митрей-княсь,

Не спустил ей Михайловиць

130. Ко родимой-то к матёнки

Попросить бласловленьиця.

Как приехал как Митрей-княсь

Ко Божьей церькви веньцетисе,

Золотым перьснём минетисе, —

135. Зговорила как Домнушка,

Домна Фалелеёвна:

«Ты спусти, спусти, Митрей-кнесь,

Ты спусти, спусти, Михайловиць,

Ко родителю к батюшку

140. Да сходить на могилоцьку

Попросить бласловленьиця!

Уш мы тем бласловленьицём

Станём жыть-красоватисе,

Станём гулять-проклажатисе!»

145. Как спустил, спустил Митрей-княсь

Ко родителю к батюшку

Да сходить на могилоцьку

Попросить бласловленьиця.

Пришла, пришла Домнушка

150. Ко родителю к батюшку

На могилоцьку.

Вынимала как Домнушка

да два ножыка булатные, —

154. Она тут накололасе.

Смоленская Матрена

Матрена Смоленская — крестьянка д. Лохнова, околка Смоленца, 43 лет. Она в родстве с своей соседкой, сказительницей Настасьей Смоленской, ибо обе замужем за братьями; а сказительнице Маремьяне Лохновской она родная сестра. Она пропела мне три старины: 1) «Козарин» (в оборванном виде), 2) «Роман Васильевич и его дочь Настасья» и 3) «Теща, ее дочь и зять-турок». Она сама не знала, как назвать последний номер: это не духовный стих, но и не песня, т. к. в нем нет ничего про любовь и его поют в Великом посту. Все три номера она пела протяжно, прибавляя во второй старине почти к каждому стиху добавление, поющееся отдельно, но также протяжно. Пела она хорошо, приятным голосом. Во время пения и записи в дом ее пыталось пробраться много любопытной молодежи, но я не пустил никого, кроме ее невесток-старух. Она знает еще духовные стихи: 1) «Алексей [Божий человек]», 2) «Егорий», 3) «Лазарь» и 4) «Трудник», а также старины: 1) «Мать князя Михайла губит его жену» и 2) «Князь Дмитрий и его невеста Домна», но в той же редакции, что и сестра ее Маремьяна, и притом хуже ее, вследствие чего я их не стал записывать.

148. Козарин

А-й у кнезя да у боярина,

А-й у гостя да у торгового

Рожалосе да мало цядышко,

Малоё цядо, одинакой сын,

5. По имени Козарин Петровиць-свет.

На роду Козарина испортили, —

От отьця, от матери отлуцили.

Отець-матенка да не возлюбили:

Называли вором-розбойником,

10. Всяким же да подорожником.

Выростал Козарин лет семнатцети;

Поехал Козарин во цисто полё,

Во цисто полё да во роздольицё.

Во цистом поли да во ро[з]дольици

15. На дубу сидит да птица вещая,

Птиця вещая да ворон цёрнинькой.

Натегал Козарин свой нату́гой (так) лук,

Нату́гой лук да калену стрелу.

Как спроговорит да птиця вещая,

20. Птиця вещая да ворон цёрнинькой:

«Не стреляй миня, да доброй молодець.

Я скажу тибе да про цисто полё,

Про цисто полё да про роздольицё:

Во цистом поли да во роздольци,

25. Во роздольици да стоит бел шатёр, —

Во шатри девиця полудённая,

По имени Марфа Петровна-свет».[368]

<О>на сама седит да слезно пла́цё (так),

Плацё она да прыцита́*, седит:

30. «Кто же бы миня да ето выкупил,

Выкупил да миня выруцил

От трёх тотар да некрещоные (так),

От трёх собак небласловлёные?»

Как спро[го]ворит да доброй молодець:

35. «Ты садись, девиця, на добра коня;

Поедём, девиця, во цисто полё!»

Садилась девиця на добра коня,

Говорила девиця доброму молотцю:

«Ты поедём-ко, да доброй молодець,

40. Ко Божьей церкьви да повеньце́имсе,

Злаценым персьнём да поминеимсе!»

Как спроговорит да доброй молодець:

«У нас веть на Руси не водитьсе —

Брат-от на сестры не жо́нитсе!»

45. Слази́ла девиця со добра коня,

Поклон дала да до белых грудей,

Другой дала до шолкова пояса,

Третей дала да до сырой земли:

«Спасибо, брателко родимой мой:

50. Выкупил да меня выруцил

От трёх тотар да некрещоные,

52. От трёх собак небласловлёные!»

149. Роман Васильевич и его дочь Настасья

«Ты люлю́, баю́, Настасьюшка

а-й Романовна!

А-й ище кто тобя, Настасьюшка,

Станё по утрам будить?»

5. Ставала Настасьюшка

ранешенько;

Умывалась Настасьюшка

белёшенько;

Утиралась Настасьюшка

10. тонким белым полотёнышком.

«Уш ты родитель батюшко

Роман Васильевиць!

Где-ка моя родна маменька?..» —

«Твоя родна маменька

15. ко Божьей церкьви ушла!»

Побежала Настасьюшка

ко Божьей церкьви:

«Уш вы здрастуйте-тко,

да все попы́, дьецьки́

20. Да богомольницьки!

Не видали ле вы

моей родной маменьки?» —

«Не видали, Настасьюшка

Романовна!»

25. Побежала Настасьюшка,

заплакала:

«Уш ты родитель батюшко

Роман Васильевиць!

Где-ка моя родна маменька?..» —

30. «Твоя родна маменька

К деду, к бабушки ушла!»

Побежала Настасьюшка:

«Уш вы здрастуйте-тко,

да де́до-бабушка!

35. Не видали ле вы

моей ро́дной маменьки?» —

«Не видали, Настасьюшка

Романовна!»

Побежала Настасьюшка,

40. заплакала,

Со всего красна кл[р]ыльця

сокатиласе.

Как на стрецю-ту Настасьюшки

Два серы волка бежат.

45. «Уш вы два серы волки!

Не видали ле вы

моей родной маменьки?» —

«Твой-от родной батюшко

Роман Васильевиць

50. Нам двум серым волкам

отдал на съеденьицё!»

Побежала Настасьюшка,

заплакала:

«Родитель батюшко

55. Роман Васильевиць!

Где-ка моя родна маменька?..» —

«Ты не плаць, не плаць, Настасьюшка

Романовна;

Ище я тибе, Настасьюшка,

60. кунью шубоцьку сошью!» —

«Да не надо мине́

да кунья шубоцька;

Только надо мине́

моя родна маменька!» —

65. «Ты не плаць, не плаць, Настасьюшка;

Ище я веть тобе

молоду матерь возьму!» —

«Да не надо мине

молода́я ма́ти;

70. Ище надо мине́

да родна маменька!

Тобе будё молода жона,

мине лиха мацеха:

74. Будё бить, бранить!»

150. Теща, ее дочь и зять-турок

А-й не шум шумит, не гром гремит, —

Молодой турця́ свой дел делит (2 раза).

Досталасе тёща зетю.

Он взял тещу за руценьку,

5. за руценьку за правую;

Повёл тещу в Турецею;

сказал тёщи три дел (так) дела́ть:

Перво дело гусей пасти,

Второ дело постеля слать,

10. Третьё дело дитя кацять.

«Бай-бай, бай-бай,

бай, турець молодой,

По имени, не знаю, как звать,

По батюшки — тотарьской сын,

15. По матенки — и бояриноф!

Твоя-та матенка мне доць родна:

Семи годов во плен взята,

Дватцятой год в плену живёт!»

Тут услышила турцяноцька,

20. Услышила моло́дая:

«Скиновай, мати, шубу сыромятную;

Надевай, мати, шубу соболиную;

Отправляйсе-тко, мати, на светую Русь,

На светую Русь да к царю к белому,

25. К царю белому да к Петру первому!»

Сумкина Оксенья Ивановна

Оксенья Ивановна Сумкина — крестьянка д. Лохнова, околка Щербакова, 70 лет, еще бодрая, услужливая и препотешная старуха. Родом она из этой же деревни, но только из верхнего околка. Она — вдова, имеет взрослых и женатых сыновей. Она долго не могла понять, что я ей рассказывал о своем собирании старин. Подумав, что тот, кто пропоет, должен будет еще платить мне деньги на печатание, она спросила с готовностью заплатить, не надо ли платить сейчас. Она пропела мне две старины: 1) «Князь Дмитрий и его невеста Домна» и 2) «Мать князя Михайла губит его жену». Она знает еще духовный стих о Егории Храбром и слыхала старины: «Омельфа Тимофеевна выручает своих родных» и «Встреча Ильи Муромца с Добрыней», но сама пропеть их мне уже не могла, хотя и рассказывала. Старины она слыхала у отца. Она рассказывает, что, когда она была молодой, женщины пели «стихи», собравшись вместе работать на прялках; старики пели их тоже, когда собирались, что бывало обыкновенно по праздникам (престольным), когда из других деревень приезжали гости.

151. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Сваталса Митрей-княсь,

Как сваталса Михайловиць

На Домны Фалелеёвны

Он по три года, по три лета,

5. От ворот не отходуцись,

От окна не отъездуцись (так),

от Домны Фалелеёвны.

Как пошёл, пошёл Митрей-княсь,

Пошёл, пошёл Михайловиць

10. Ко цесное заутрени,

Ко цесной воскрисеньское.

Ино Домна из окна гледит,

Фалелеевна из косящатого.

Говорила как Домнушка,

15. Домна Фалелеёвна:

«Как идё, идё Митрей-княсь,

Как идё, идё Михайловиць;

Он — кутыра боерьская,

Как сова заозерьская:

20. Голова-та у Митрея

Как котёл пивоваренной,

Глаза-ти у Митрея —

Да две кошки-то серые,

Брови у Митрея —

25. Две собаки бурнастые (так)!»

Воротилсэ как Митрей-княсь,

Воротилсэ Михайловиць

От цесное заутрени

да от цесной воскресеньское.

30. Зговорыл как Митрей-княсь,

Зговорыл как Михайловиць:

«Ты родима моя сестрицюшка,

Ты Овдотья Михайловна!

Ты пойди на конюшен двор;

35. Выбирай коней пару собе;

Запрегай во корету-ту;

Поежжай ко Домны-то,

ко Домной Фалелеёвны!»

Приежджаёт как к Домнушки,

40. ко Домной Фалелеёвны, —

Зговорыла Овдотьюшка,

Зговорыла Михайловна:

«Ты пойдём, пойдём, Домнушка,

Ты Домна Фалелеёвна!

45. Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

Как уехал веть Митрей-княсь,

Как уехал Михайловиць

В цисто полё за охвотами,

50. Он за серыма гусеми,

за перелетныма утицеми!»

Умывалась как Домнушка

Да Домна Фалелеёвна

Свежою водой клюцёвою,

55. Утиралась как Домнушка

Да Домна Фалелеёвна

Тонким белым полотенышком.

Как брала, брала Домнушка

как Домна Фалелеёвна

60. Она перво платьё веньцельнёё,

Да друго платьё заруцельнёё

Да третьё-то платьё свадебно.

Поежджаёт как Домнушка,

Домна Фалелеёвна,

65. Как к Овдотьи Михайловны.

Приежджаёт как Домнушка,

как Домна Фалелеёвна,

Во белокаменны полаты-ти, —

Ино Митрей за столом стоит

70. Да Михайловиць за дубовым-то.

Наливаёт как Митрей-княсь,

Наливаёт Михайловиць

Всяких крепких напитоцёк.

Подаваёт как Митрей-княсь,

75. Подаваёт Михайловиць

Домной Фалелеёвны:

«Ты прими, прими, гордливая,

Ты прими, прими, спесивая,

Ты прими, пустосмешковата,

80. Ты прими, пустограйковата,

От кутыры боерьское,

От совы зао[зе]рьское,

от котла пивоваренного,

Да от кошок серых-то,

85. От собаки бурнастое!»

Зговорыл как Митрей-княсь,

Зговорыл как Михайловиць:

«Ты родима моя сестриценька!

Ты пойди во конюшен двор;

90. Выбирай коней пару собе,

Запрегай во коретушку!»

Поежджаёт как Митрей-княсь,

Поежджаёт Михайловиць

Ко Божьей церькви веньцетисе

95. Со Домной Фалелеёвной.

Как поехал Митрей-княсь,

Как поехал Михайловиць

со Домной Фалелеёвной, —

Зговорыла как Домнушка

100. Да Домна Фалелеёвна:

«Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

Ты спусти, спусти, Михайловиць,

На крепко домовищицё

Ко родителю-батюшку,

105. К кормилици-матёнки

Попросить бласловленьиця

Нам веть ехать веньцетисе

Ко Божьей церькьви великое!»

Спустил как Митрей-княсь,

110. Спустил как Михайловиць

Ко родителю-батюшку

Да к кормилици-матёнки

На крепко домовищицё

Попросить бласловленьиця.

115. Как брала, брала Домнушка,

Как Домна Фалелеёвна,

Да два друга сердесьных-то —

Два ножа-то булатные.

Она вышла на конюшон двор,

120. Она падала на востры ножы

Своим серьдьцём ретивым-то —

Концяласе Домнушка,

Как Домна Фалелеёвна.

Воротилса как Митрей-княсь,

125. Воротилса Михайловиць.

152. Мать князя Михайла губит его жену

Как поежджаёт княсь Михайло

на грозну службу да велику.

Оставляёт княсь Михайло

Свою молоду кнегину

5. И кнегину Екатерину;

Оставляёт княсь Михайло

Он свою маменьку да родиму:

«Уш ты маменька да родима!

Ты укладывай спать кнегину

10. Во соборную да вецерьню!

Ты буди, мати, кнегину

Во соборную да обедьню!»

Как поехал да княсь Михайло

На грозну службу велику...

15. Его маменька да родима

Парную банецьку да топила;

Огорьци (так)[369] она нажыгала;

Она клала ко кнегины да на утробу

Она угольё да горецё —

20. Выжыгала у кнегины да ис утробы,

Выжыгала она младеня.

Она зделала белодубовую да колоду;

Она клала-то кнегину да во колоду

да наколацивала на колоду

25. Трои обруци да железны —

Отвозила ету да колоду

Во синё морё да Хвалыньско.

И не доехал как княсь Михайло

До грозной службы да великой, —

30. И добра лошадь да подопнулась,

востра сабля переломилась,

Пухова шляп3а с плець свалилась.

И воротилса да княсь Михайло

Со грозной службы да великой.

35. Приежджаёт да княсь Михайло

во свой дом да благодатной, —

Не увидал своей да кнегины

и кнегины Екатерины.

«Ты веть маменька да родима!

40. Ище где да моя кнегина

и кнегина Екатерина?» —

«Как твоя-та веть кнегина

У соборное да вецерни!»

Как бросалса да княсь Михайло

45. Ко соборное да вечерни, —

Не увидал-то своей да кнегины

и кнегины Екатерины.

«Уш ты маменька да родима!

Ище где-то моя да кнегина

50. и кнегина Екатерина?» —

«Как твоя-та веть кнегина

У соборное да обедьни!»

Как бросалса княсь Михайло

ко соборное да обедьни, —

55. Не увидал-то своей кнегины

И кнегины Екатерины.

«Ище маменька да родима!

ище где моя да кнегина

И кнегина Екатерина?» —

60. «Как твоя веть кнегина

она горда стала да спесива;

Да всех слуг она пригоняла,

лошадей всех притомила!..»

Ему слуги да насказали:

65. «Твоя маменька да родима

Парну баницьку да топила;

Огорьци она нажыгала;

Она клала ко кнегины да на утробу

Она угольё да горяцё —

70. Выжыгала она из утробы младеня.

Она зделала белодубовую да колоду;

Она клала веть кнегину да во колоду,

Наколацивала на колоду

трои-то обруци да железны, —

75. Отвозила ету да колоду

Во синё морё Хвалыньско!»

Как бросалса-то княсь Михайло

Ко синю морю да Хвалыньскому.

Как коналса да княсь Михайло

80. Своим слугам-то верным:

«Вы берите невода велики!»

Они перву тоню закинули, —

Нечего им да не попало;

Как другу тоню закинули, —

85. Ничего же да не попало;

Как третью тоню закинули, —

Они вытенули белодубовую колоду.

Как бросалса да княсь Михайло

Во синё морё да Хвалыньско, —

90. Он веть коньцилса, погубил свою веть душу.

Его-то маменька да родима

Вдоль по берешку да ходила,

громким голосом да крыцяла:

«Уш я тяшко согрешила,

95. И тры души-то я погубила:

Перву душу да безответну,

втору душу да безымянну

98. И третью душу да понапрасну!..»

Карпова гора

Ка́рпова Гора — большая деревня на правом берегу р. Пинеги, на тракте, с министерским училищем и церковью; в ней находятся волосное правление, пристав и урядник, фельдшер, мировой судья; теперь в ней есть кирпичный завод, устроенный для приготовления кирпичей для строющейся в ней каменной церкви.

Попов Павел Дмитриевич

Павел Дмитриевич Попов — крестьянин д. Залывья[370], более 60 лет. Он служит в д. Карповой Горе при Никитинском волостном управлении «заседателем», т. е. помощником старшины, и уже 6-й год живет там у Марьи Верещагиной. Он поет сознательно еще и теперь и известен как песенник, но песни его по большей части не подходили для меня. Он пропел мне старину «Встреча Ильи Муромца со станичниками» (которая считается за песню и поется, как песня) и две песни: 1) «Девица обыгрывает молодцев и выигрывает себе супруга» и 2) «Атаман, его сестра и есаул»[371].

153. Встреча Ильи Муромца со станичниками

От славного города Мурова

А што до славного города Киева

А пролегала путь-дорога широкая.

А ширина той дороги широкое —

5. Три косы три сажени печатные;

Глубина той дороги глубокое —

Э-што добру коню до черева кониного,

Добру молодцу до стремена булат[н]ого.

Що нихто по ефтой дороги не ездил,

10. Только ездил один стар матёр человек:

И голова-та у его была седая,

А борода-та у его была белая.

А що настрецу старому станичники;

И их не много и не мало — их петьсот человек.

15. Хотят они старого побити,

Хотят они свету белого лишити,

Хотят они веку долгого укоротати.

Эх, как спроговорил стар матёр человек:

«Уш вы ой еси, младыя станичники!

20. Уш вам бить старого не по що,

Уш вам взять у старо[го] нечего:

Золотое казны дак у мня нет с собой;

Только есть у старого сто рублей —

Взято у мня на опохмёлонку,

25. На винную чарочку!»

Ничему тому не веря (так) младыя станичники,

На грудь старому наступают:

Хотят они старого побити,

Хотят они свету белого лишити,

30. Хотят они веку долгого укоротати.

Как спроговорил стар матёр человек:

«Йюш вам бить старого не по що,

Йюш вам взеть у старого не́чего, —

Золотое казны дак у мня нет с собой;

35. Только есь на старом кунья шуба,

Што на ефтой на шубочьки тритцеть пять пуговок,

Што во кажной во пуговки змеи лютые».

Ничему тому не веря младые станичники,

На грудь старому наступают:

40. Хотят они старого побити,

Хотят они свету белого лишити,

Хотят они веку долгого укоротати.

Как спроговорил стар матёр человек:

«Юш вы ой еси, младыя станичники!

45. Йюш вам бить старого не по що,

Йюш вам взять у старого не́чего:

Золото́е казны дак у меня не́т с собой, —

А-й только есь под старым доброй конь;

Куплен был он однолеточком

50. Он да на пятьдесят рублей;

Я тепериче не возьму я целой тысици:

Што уносит конь у ветру и у вехорю,

И у стрелы калёное,

И у пули свинцовое.

55. И уносит конь у пушки едрышко (так)»!

Как ударил стар матёр человек

Своей палицей жалезною

В мать сыру землю, —

Мать сыра земля потрехнуласе,

60. Сыроматеро дубищо пошатилосе,

И все младыя станичники прочь откачнулисе.

Как поехал стар матёр человек.

Ломтев Иван Матвеевич

Иван Матвеевич Ло́мтев — крестьянин д. Карповой Горы, 64 лет. Он женат, детей не имеет, до сих пор работает все сам со своей старухой, которой побаивается (он боится курить в ее присутствии). Живет он посредственно. Он славится как песенник по окрестным деревням. Поет он хорошо, сознательно и внятно. Он пропел мне: 1) «Петр I на молебне в Благовещенском соборе», 2) «Встреча Ильи Муромца со станичниками» и 3) «Кострюк». «Петр I» — это песня, каждый стих которой он пел по два раза; эта песня поется еще теперь тогда, когда жених приезжает за невестой, или тогда, когда он приезжает с невестой домой после венца; поют ее мужчины. «Встреча Ильи Муромца со станичниками», по его терминологии, — старина; ее старики пели, когда собирались вместе. «Кострюк» — «перецытырка»[372], служащая для смеха. Он пел ее не протяжно, а скороговоркой; так пела ее и Марфа Щербакова: такое пение ее, видно, особенность этой местности. «Кострюка» он выучил от матери, а про Петра I и Илью Муромца от отца и деда. Он знает много других песен, но я их не записывал.

154. Петр I на молебне в Благовещенском соборе

Середи сильнёго царства Московског[о][373],

Середи государства Российского,

Середина Москвы, в Кремле-городи

Що то удеялосе-учинилосе?

5. У того у дворца государева

Со того со крыльца со прекрасного

Што не тёмная туча востучила,

Што то не оболоко поднималосе,

Що то не красноё со́ньцё выкаталосе, —

10. Выходил наш надежда православной царь,

Ище бывшой наш царь Петр Алексеевич, —

Соходил со крыльця со прекрасного.

Он садилса государь в телегу в царскую,

Що то во царскую телегу колесьцетую.

15. Покатилса царь государь ко Божьей церкви,

Що ко Божьей-то церкви к Благовещению.

Заходил государь во Божью церковь,

Становилсе на место на царскоё,

Що на то царскоё место среди церькви, —

20. Начинаёт служить Божьи молебены:

Он у Спаса просил много милости,

У премой (так) Софеи премудрости.

И отслужил государь Божей молебена,

Выходил государь из Божьей церкви, —

25. Он садилса государь в телегу в царскую,

Що то во царску телегу колесьцетую —

Покатилса государь к своему дворцу.

Впереди несут знаменьё царскоё,

Позади несут мису серебреную:

30. Що насыпана миса много золота,

Ище больше того — чистого серебра.

Прикатилса государь к своему дворцу.

Што то не золота трубонька вострубила,

Што то не маленька сыповоцька (так) возыграла, —

35. Зговорил наш надежда православной царь,

Ище бывшой наш царь Петр Алексеевич:

«Що ходи, атаман, всё прихваливай;

Говори, атаман, приговаривай...»

155. Встреча Ильи Муромца со станичниками

Изо славного города Мурова[374]

И до славного города Киева

Пролегала дорога широкая,

Што широка дорога глубокая.

5. Ширина той дороги широкое —

Три косые сажени печатные;

Глубина той дороги глубокое —

И що добру коню до чрева кониного,

Доброму молодцу до стремены булатные.

10. Што по той по дороги широкое,

По широкой дороги глубокое

Тут веть ехал старой матер человек:

Голова седа, борода бела.

Што то настречу-ту старому — станишники:

15. Тут веть стретилось тотар сорок тысицей.

Що хотят они старого ограбити,

Що хотят полишить свету белого,

Що хотят покоротать веку долгого.

Що спроговорил старой матер человек:

20. «Уш вы ой еси, младые станишники!

Ище бить-то вам старого не по що,

Ище взеть вам у старого не́цего.

Ище есь на кормани петьдесят рублей, —

Ище взято на чару на винную,

25. Що то на винную чару, похмельную!..»

Да тому жа станишники не ва́руют, —

Приступают ко ста́рому накрепко,

Што берут они старого за́ ворот.

Што спроговорил старой матер человек:

30. «Уш вы ой еси, младые станишники!

Ище бить-то вам старого не по що,

Ище взеть вам у старого не́цего.

Только есь веть на старом кунья шуба;

Що нашито на шубы тритцеть три пугвицы:

35. Ище всякая пугвиця в петьсот рублей,

Ище трём-то веть пугвицям сметы нет».

Да тому же станишники не варуют, —

Приступают ко старому на́крепко,

Що берут они старого за́ ворот.

40. Що спроговорил старой матер человек:

«Уш вы ой еси, младые станишники!

Ище бить-то вам старого не по що,

Ище взеть вам у старого нецего.

Только есь веть под старым как доброй конь:

45. Конь уносит у ветра, у вехоря,

46. Убегает у пули свиньцовое...»

(Дальше он не знает.)

156. Кострюк

В годы-ти были прежние,

В времена-ти были досельние

При нашом при свети цари

при Иване Васильевици.

5. Да он здумал жонитисе

во земли во неверное

На Марьи Темрюковны.

У ей было много провожатых-то:

дваста тотаровей,

10. Полтораста улановей,

Полтретьяста церква сыновей.

Они все сидят у царя на пиру;

Они сидя[т], пиво-то с мёдом пьют,

Хлеб с солью едят,

15. Таки ясвы кушают,

Лиха не думают

На нашого света царя

На Ивана Васильевиця.

Один больший шурин царев

20. Кострюк-Темрюк Темрюкович

Он пива-та с мёдом не пьёт,

Хлеба-та с солью не ест,

Зелена вина в рот не берёт,

Таки ясвы не кушаёт, —

25. Да не лихо ле думаёт

На нашого света царя

На Ивана Васильевиця?..

Увидал его стольник царев

Микита Романовиць.

30. Он скоро допрашивал большого шурина

Кострюка-Темрюка Темрюковиця:

«Уш ты ой еси, большой шурин царев

Кострюк-Темрюк Темрюковиц!

Уш ты што же пива с мёдом не пьёш,

35. Хлеба-та с солью не еш,

Зелена вина в рот не берёш,

Таки ясвы не кушаёш?

Да не лихо ле думаёш

На нашого света царя

40. На Ивана Васильевиця?..»

Спроговорит большой шурин царев

Кострюк-Темрюк Темрюковиць:

«Хош я пива-та с мёдом не пью,

хлеба-та с солью не ем,

45. Зелена вина в рот не беру,

Таки ясвы не кушаю, —

Да я лиха не думаю

Да на вашего света царя

На Ивана Васильевиця!

50. Ище столько я думаю:

Я тритьцеть городов перешол,

Я тритьцеть борцей поборол, —

не мог силки отведати.

Ес[ть] ли у вас в каменной Москвы

55. Таковы борьци —

С Кострюком поборотисе,

с Темрюком поотведати

Да и силки отведати?»[375]

В та́ пора стольник царев

60. Да Микита Романовиць

Выходил он на те сени новые,

на те сени царьские,

На те государевые,

На то крыльцё красноё,

65. на то государевоё.

Скрыцял как он во всю буйну голову —

Щобы цють по всей каменной Москвы.

Из нижьнёго коньця,

из крайнёго дворьця

70. Щобы было два борьця,

были дети Ондреевые

Да Ондрея-та Павженина:

Васька-то Маленькой

да Потанька Хроменькой

75. О костыль потпираитьсе,

ко двору подвигаитьсе.

В та пора стольник царев

Да Микита Романовиц

Наливает он чашу зелена вина

80. (Не велика, не мала чаша, — полтора ведра),

Подавает-то Васьки Маленькому

да Потаньки Хроминькому.

Принимается Васютка единой рукой,

выпиваёт Васютка за единой мах:

85. «Ну дайте же мне ныньце борьця на руку!»

В та пора стольник царев

Да Микита Романович

Да он скоро докладывал

Да большому шурину

90. Кострюку-Темрюку Темрюковицю:

«Уш ты ой еси, больший шурин царев

Кострюк-Темрюк Темрюкович!

У нас у царя хлеб на столи / и борьци на двори!»

Он как стал да скоцил церез золот стол,

95. Церез ясвы сахарные,

Церез скамейку дубовую;

Задел ногой правою, —

Дваста тотар подломил,

Полтораста улановей,

100. Полтретьяста церква сыновей.

Они все как посыпались,

Да все повалилисе,

Все пошли борбы смотреть,

Все пошли молодецькое.

105. Они дол[г]о сходилисе

Да и плотно сымалисе.

Васька-то Маленькой

Да Потанька Хроменькой

На ношку справилса,

110. За рубашку зграбилса, —

Был Кострюк на ногах,

Да поставили на голову!

Его стыд-от взял:

Он стыд-от в горсть захватил,

115. А в дыру-ту перстом ткнул;

Под новые сени побежал,

Под те сени новые

И под те сени царские

И под те государевые —

120. Под то кр[ыл]ьцё красноё,

Под то крыльцё царскоё,

Под то государевоё.

Спроговорит Марья Темрюковна:

«Уш ты ой еси, царь-государь,

125. царь Иван Васильевиц!

Нашто было рубашка здеть;

Да нашто было нага спустить;

Да и нашто было безчестити;

Да под новые сени бежать,

130. Под те сени царские,

Под те государевые —

Под то крыльцё красное,

Под то государевоё?..»

Спроговорит царь-государь,

135. Царь Иван Васильевиць:

«Уш ты ой еси, Марья Темрюковна!

В Москвы так и водитьсе,

Кто с кем боритьсе:

Рубашка здеть да нага спустить

140. Да под новые сени бежать,

Да под те сени новые,

Под те сени царские,

Под те государевые —

Под то крыльцё красное,

145. Под то государевоё!..»

Завернин Артемий Андреевич

Артемий Андреевич Завернин — крестьянин д. Карповой Горы, 50 лет. Он женат, имеет пять сыновей и одну дочь, живет средне, занимается земледелием и ловлей рыбы. Он пропел мне «песни»: 1) «Козарин», 2) «Встреча Ильи Муромца со станичниками» и 3) «Петр I на молебне в Благовещенском соборе». «Козарина» он слыхал от деда с матерней стороны, «Илью Муромца» от отца Ивана Ломтева — Матвея, «Петра I» от стариков. Он еще знает историческую песню про графа Захара Григорьевича Чернышова и прусского короля, слыхал песни: 1) о кончине Стеньки Разина, 2) о Платове-казаке и 3) «Девица обыгрывает молодцев и выигрывает себе супруга», а также [4] про князя Дмитрия и его невесту Домну.

157. Козарин

И-за славное матки Кубань-реки

Подымаласе сила татарская,

Што татарская сила бусурманская

Што на славную матку святую Русь.

5. Полонили матку каменну Москву.

Да доставалася девиця трём тотаринам,

Трём тотаринам девица бусурманинам.

Как первой-от говорил таково слово:

«Я душу красну девицу мечём убью!»

10. Второй-от говорил таково слово:

«Я душу красну девицу копьём сколю!»

Третей-от тотарин говорил таково слово:

«Я душу красну девицу конём стопчу!»

Как из далеча, далеча из чиста поля

15. Што не есён сокол в переле́т летит,

Што не серой-от кречет воспархиваёт, —

Выежджает удалый доброй молодец.

Он первого татарина мечом убил,

Он второго тотарина копьём сколол,

20. Он третьёго тотарина конём стоптал,

А душу красну девицу с собою взял.

«Уш мы станём, девиця, по третям ночь делить,

По третям ночь делить да ино грех творить!»

Как спроговорит душа красна девиця:

25. «Уш ты ой еси, удалой доброй молодец!

Ты когда был отца лучше, матери,

А теперече стал хуже трёх тотар,

Хуже трёх тотар бусурманинов!» —

«Уш ты ой еси, душа красная девица!

30. Ты которого царства-отечества?» —

«Уш ты ой еси, удалой доброй молодец!

Я сама красна девица со святой Руси,

Со святой Руси да ис славно́й Москвы;[376]

Я не большого роду, не меньшаго,

35. Што того же было роду кнежейского;

Как у моего батюшка было деветь сынов,

А десята-та я го́рё-горькая;

Четыре-то брата царю служат,

А четыре-то брата Богу молятся,

40. А девятой-от брат — богатырь в поли,

А десятая-та я горе-горькая!..»

Как спроговорил удалой доброй молодец:

«Ты прости-тко меня, девиця, во первой вины,

Во первой вины во великое:

45. Уш ты по роду мне сестрица родимая;

Мы поедём, девица, на святую Русь (2 раза),

47. На святую Русь, во славну Москву!»

158. Встреча Ильи Муромца со станичниками

Иза славного города Мурома

Пролегала дорога широкая.

Что по той по дороге ехал стар матер человек.

Как настречу-ту старому идут станичники;

5. И хотят они старого ограбити,

Приступают ко старому накоротки...

Как спроговорил стар матер человек:

«Уш вы ой еси, младые станичники!

Ище взеть вам у старого нечего.

10. Ище есь веть на старом кунья шуба;

Що нашыто на шубы пять пуговок:

Перва пуговка стоит сто рублей,

Втора пуговка стоит пятьсот рублей,

Третья пуговка стоит тысячи[у],

15. А четвёрта-та пугофка три ты[с]ячи,

А пята-та пугофка десеть тысичей.

Ище есь веть у старого в кормани петьсот рублей

Что на винную чару похмельную.

Ище есь веть под старым доброй конь:

20. Конь уносит от ве[т]ру, от вехорю,

Конь уносит от пули свиньцовое.

22. Ище взеть вам у старого нечего!..»

(Дальше он не знает.)

159. Петр I на молебне в Благовещенском соборе

Середи сильного царства Московского,

Середи государства Росийского,

Серинина* Москве, в Кремле-городе,

У того у дворца государева

5. Что удеелосе-учинилосе?

Что не темная туча востучилась,

Что не чорное оболоко поднималосе, —

С того со крыльца со прекрасного

Соходил наш надежда православный царь,

10. Ище бывшой наш царь Петр Алексеевич.

Он садилса государь в телегу колесчетую.

Покатилса государь ко Божье́й церкви,

Что ко Божьей церкви к соборное,

К соборное церкви к Благовещению.

15. Становилса государь середи церкви,

Середи церкви на место на царское.

Начинал государь служить Божьи́ моле́бены:

Он у Спаса просил много милости,

У премудрой Софеи премудрости, —

20. Отслужил государь Божьи молебены,

Выходил государь из Божьей церкви, —

Он садилса государь в телегу колесчетую,

23. Покатилса государь к своему дворцу.

(По словам Артемия Завернина, эту песню поют на свадьбах, когда привезут невесту от венца и сядут за стол. Один пропоет первый стих, а остальные подхватывают со второго стиха, повторяя каждый из них по два раза)

Завернин Павел Иванович

Павел Иванович Завернин — крестьянин д. Карповой Горы, около 40 лет, занимается плотничеством. Он пропел мне старину «Мать князя Михайла губит его жену» в д. Немнюге, где он был на празднике. Выучил он ее еще в детстве от своей старшей сестры, которая немало странствовала и бывала в Архангельске.

160. Мать князя Михайла губит его жену

Поежджал-то княсь Михайло

На царьску грозну службу.

Да оставлял-то княсь Михайло

Да молоду свою книгину:

5. «Вот тибе, маменька родима,

Да молода моя кнегина;

Уш ты пой, мати, кнегину

Да сытою медовою!

Ты корми, мати, кнегину

10. Да бел-крупищатым колачом!

Уш ты мой, мати, кнегину

Да трёмы мылами камфарными!»

Как уехал княсь Михайло

Да он на царску грозну службу.

15. После е́во-то было вскоре

Да ево маменька родима

Парну баенку топила,

Молоду ево кнегину

да в парну баенку водила.

20. Сер горюч камень нажыгала,

Она на утробу накладала —

Да младеня выжыгала,

Глаза шылом колупала;

В белодубову колоду

25. Да трёма обруцьми железными заковала, —

’на спустила ту колоду

во синё морё Хвалыньско.

Уш как е́дёт княсь Михайло

Да он на грозну царску службу, —

30. Сивой конь ево подпнулса,

С головы шляпа свалилась,

Да сабля востра подломилась.

Розсуждал-то княсь Михайло:

«Да лебо в службы несчасливо,

35. Либо в доми нездорово!»

Воротилсе княсь Михайло

Да он со грозной царской службы.

Приежджаёт княсь Михайло

Ко своим белым палатам.

40. «Уш ты маменька родима!

Где моя молода кнегина?» —

«Молода твоя кнегина

Она горда стала, спесива,

Вон из горницы не ходит

45. И князя Михайла не встречаёт!»

Не нашол-то княсь Михайло

Да молодой своей кнегины.

«Уш ты маменька родима!

Где молода моя кнегина?» —

50. «Молода твоя кнегина

Ко Божье́й церкви ушла!»

Как бросалсе княсь Михайло

да ко Божьей церкви

И всех людей обозрил, —

55. Да молодой своей кнегины не обозрил.

Как бросалсе княсь Михайло

Да на три ножычка булатных, —

Его нянюшки здержали,

Да и мамушки здержали:

60. «Ты послушай, княсь Михайло,

И мы тибе що скажом.

После тибя-то было вскори

Да твоя маменька родима

парну баенку топила,

65. Сер горюч камень нажыгала,

На утробу накладала —

’на младеня выжыгала

Да глаза шылом колупала;

В белодубову колоду

70. Да трёма обруцьми железными заковала, —

Она спустила ту колоду

Да во синё морё Хвалыньско». —

«Уш вы братцы рыболовы!

Вы берите шелковые невода,

75. Выневаживайте колоду

76. Да с трёми обручьми железными!»

(Дальше он не помнит.)

Немнюга (и Немнега)

Не́мнюга стоит на левом берегу р. Пинеги против д. Карповой Горы (тракт здесь на правом берегу), при впадении р. Немнюги в р. Пинегу; состоит она из нескольких околков (например, Нижнего околка, Ивановки); в ней есть церковь.

Онаньин Павел Никитич

Павел Никитич Онаньин, по прозванию Кобыл, — крестьянин д. Немнюги, около 50 лет. Он в пьяном виде сам остановил меня и вызвался петь. Я записал от него только «Встречу Ильи Муромца со станичниками». Он еще знает старины: 1) о Козарине и 2) о кн. Владимире (что именно, я не знаю).

161. Встреча Ильи Муромца со станичниками

Середи было царства Московского,

Ох, во середь восударства Росийского,

Ох, пролегала тут дорога широкая.

Ох, шириною дорога широкая;

5. А глубиною дорога глубокая —

Три косые сажени печатные,

Добру молодцу, добру коню — до стремени;

И ширина у дороги — ружьём перестре́лити.

И што нехто по той дороги не хаживал,

10. Не хаживал да не ежживал.

По ей ездил-гулял стар матёр целовек.

Што как настречу тут старому стал[н]ишницьки;

Ох, их не много, не мало — пятьсот целовек.

Они убить-победить хотят старого,

15. Ох, порешить жисть его, света белого,

Укоротать хотят веку долгого.

Тут спроговорил стар-то матёр целовек:

«Уш вы ой еси, младые стал[н]ишницьки!

Уш вам бить старого не за що,

20. Уш вам взеть у старого нечего.

Ой, ище ес<т>ь у миня, ес<т>ь кунья шуба,

Ох, кунья шуба на мне ес<т>ь петьсот рублей.

Ище ес<т>ь у мня денёк сто рублей,

Хош ес<т>ь сто рублей — на чару винную:

25. Уш я пью эту чару на один я дух.

Ох, ище есь у мня, есь да доброй конь;

У мня куплен был конь однолетоцьком,

Ище дано было за его сто рублей, —

Не отдал его за целую тысищу!»

30. Осмелилисе младые стал[н]ишницьки;

За правую руку брали его сто целовек,

За левую руку брали около трехсот их.

Стар тряхнулсе рукой, рукою правою, —

Ище сто целовек пали на землю,

35. Они на землю пали намертво.

Невзоров Алексей Дмитриевич

Алексей Дмитриевич Невзоров — крестьянин д. Немнюги, 50 лет, женат, имеет двух дочерей, из коих одна замужем. Он грамотен, занимается земледелием, делает колеса и столярничает, живет средне. Он пропел мне 1) «Встречу Ильи Муромца со станичниками», 2) «Состязание молодца конями с князем Владимиром» и 3) «Войско Румянцева берет в плен королевичну». Будучи грамотным и прочитав кое-что, он долго стыдился петь и решился только после того, как достаточно выпил. Первый и третий номер я сначала записал с его слов, а потом исправлял под его пение. Про Илью Муромца он слыхал у какого-то Трофима. Он еще знает песню про Ермака Тимофеевича. Старину про молодца знала и его жена, но забыла, хотя кое-что помнит еще и теперь. Про этого молодца знала, но позабыла также соседка Алексея Невзорова.

162. Встреча Ильи Муромца со станичниками

Пролегала путь-дорога широкая,

Што широкая дорога глубокая.

В ширину дорога — горазну стрельцю перестрелити,

В глубину дорога — добру молодцю до стремени.

5. Що по той дороги широкое

Нихто не еждживал, не хаживал.

Тут ехал, проехал стар матерой муж (2 раза):

Голова бела, да борода седа (2 раза).

Ту[т] идут настречу старому мужу станичники младые;

10. Их не много, не мало — пятьсот целовек.

Стали старого захватывати:

Долга веку хоцют укоротати.

Как спро[го]ворил старой матерой муж:

«Уш вы ой еси, станишник[и] младые!

15. Задевать вам старого не по що;

У старого взять нечего, —

Золотой казны да не [с]лучилосе.

Столько ес<т>ь у старого петьсот рублей

На одну чару, к одному духу выпити;

20. Только ес<т>ь у старого кунья шуба́,

Кунья шуба стоила петьсот рублей;

Только ес<т>ь у старого свой добрый конь:

Конь уносит меня от ветру, от вехоря,

Он уносит меня от грому, от молнии,

25. Он уносит меня от стрелы каленое!..»

Ище стали старого захватывать.

Стар назат упетитьсе, усмехнитьсе;

Ище вынел из-под полы свой булатный меч,

Поворотитсе вкруг, — дак улиця лежит.

30. Говорят другие ему станишнички младые:

«Уш ты ой еси, да стар матерой человек!

Утули* свое серце ретивоё,

33. Ты оставь нам народу хоть на семени!»

163. Состязание молодца конями с князем Владимиром

Во стольнём было городи во Киеви

У ласкова князя у Владимера,

У его было пированьицё, почесный пир.

Все на пиру да наедалисе,

5. Все на чесном да напивалисе;

Тут нихто на пиру ничем не хвастает.

Выходил как княсь Владимер стольнекиевский,

Говорил сам да таковы слова:

«Уш вы ой еси, сильные бояра вы могучие,

10. Злые поленицы удалые!

Уш вы все на пиру да наедалисе,

Все на цесном да напивалисе, —

Нехто на пиру ницем не хвастаете;

Иной бы спохвастал цистым серебром,

15. Иной бы спохвастал красным золотом,

А иной бы спохвастал могутой своей,

Да иной бы спохвастал молодой жоной!..»

Большие туляютьсе за средние,

А средние туляются за меньшие,

20. От меньших-то и ответу нет.

Тут как сидел детинушка удалая,

Сидел как детинка на дубовой скамьи.

Выходил как он на середу кирписьнюю;

Уш он крес-от кладёт по-писаному;

25. Сам поклон ведёт по-уцёному

На все на три, на цетыре стороны,

Владимиру-то князю — на особину.

«Уш ты батюшка Владимер стольнекиевский!

Уш я бьюсь с тобой о велик заклад —

30. Не о сто рублей да не о тысещу,

О свою я буйню голову —

Уш я гоны-ти гонить по тритцеть вёрст,

Роздольи-ти метать по штидесяти

Между петьями-четьями церковныма!»

35. А Владимер-от князь полгор[од]а, пол-Киева[377].

Они записи с им да запи́сали

И за людей записи положили.

Как спроговорил детинушка удалая:

«Уш ты батюшко Владимер стольнекиевский!

40. Уш ты дай мне строку на три дни!»

Спроговорит Владимер стольнекиевской:

«Я не дам тибе строку на три дни!»

Спроговорит детинушка удалая:

«Уш ты батюшко Владимер стольнеки[е]вской!

45. Уш ты дай мне-ка строку на един денецёк

Сходить во чисто полё

По малинького бурушка-косматушка!»

Спроговорил Владимер стольнекиевской:

«Уш я дам тибе строку на един денецёк

50. Сходить во чисто полё

По малинького бурушка-косматушка!»

Пошол как детинка удалая,

Пошол как детинка во чисто полё

По малинького бурушка-косматушка.

55. По-звериному закрычал он,

По-соловьиному да засвистал он.

Тут услышило сердечко лошадиное:

Избиваитьсе да извиваитьсе

Повыше лесу стояцего,

60. Пониже облака-то ходяцего, —

Прибежал как тут бурушко-косматушко,

Повалилса подли́ землю, как белый заюшко.

Тут спроговорил детинушка удалая:

«Уш ты ой еси, бурушко-косматушко!

65. Во хмелю я с тобою призахвасталса...»

Тут поехал как детинушка удалая,

Он поехал как детинушка в стольней Киев-град.

Приехал ко князю ко Владимеру —

Поставил бурушка середи двора

70. Не прикованого да не привязаного.

Заходил как детинушка удалая

В полаты белокаменны.

Становилса он на середу кирписьнюю;

Уш он крест-от кладёт по-писаному;

75. Да сам поклон-от ведёт по-уцёному:

На все на три, на цетыре стороны,

Владимеру-ту князю на особину:

«Уш ты батюшко Владимер стольнёкиевской!

У нас об цём было с тобой слово молото (так)?

80. И об цём были записи записаны,

Записаны, за людей положены?..»

Тут спроговорыл Владимер стольнёкиевской:

«Вы подите-тко, бояра, на конюшен двор;

Выпускайте вы, бояра, тритьцеть жерепцей,

85. Тритьцет[ь] жерепьцей да с одным жерепьцём!»

Пошли как бояра на конюшон двор;

Выпускали как бояра тритцеть жерепцей,

Тритьцеть жерепцей да с одным жерепьцём.

Нацели бурушка покусывати,

90. Нацели косматушка понивкивати*.

Нацел как бурушко покусыватьсе,

Нацел как косматоцько понивкиватьсе;

И скоцил как бурушко церес каменну стену,

Ударыл он копытом о горю́ць каме́нь, —

95. Розлетелса камень на цереньё ножовоё.

Уж тут рыжий жеребец да на коленки пал,

97. Сивой жеребец за реку убежал.

Остальные жеребцы разбежались.

(Дальше Невзоров не помнит.)

164. Войско Румянцева берет в плен королевичну

Как во городи во Казани,

Да во другом было во Резани,

Во третьём было в Острокани;

Да во стру[о]ю стоели солдаты,

5. Всё солдатушки молодые,

Да не женатые, холостые.

Не порядочнё поступали:

Да пушки с порохом, — ой! — зарежали,

Да з дула ёдрышка, — ой! — закатали.

10. Блись ко городу, — ой! — подходили,

Да в каменну стену, — эй! — выстреляли,

Да сер-то горюць камень розбивали,

Да королевицьню, — ой! — доставали,

Да-ой, не слыхали, как во полон взяли.

15. Да на белы руки, — ой! — подхватили,

Да на красно крыльцё да выводили,

Да на добра коня, — ой! — посадили,

Да во цисто полё отвозили,

Против-то Румяньцева становились.

20. Да княсь-то Румяньцев здивовалсэ:

«Да ты-то бещасная девушка, — ой! — уродилась, —

Да с отьцём, с матушкой не простилась:

Да с родом, с племенью, — ой! — да не видатьсе!

Да отдадим-ко мы дефку замуш,

25. Да дефку замуш да за Ивана,

За Ивановиця да за Ивана,

27. Да за Румяньцева ой за брата́на!»[378]

Киглахта

Ки́глахта стоит на левом берегу р. Пинеги, на версту выше д. Немнюги, не при тракте, и состоит из нескольких околков (один из них — Луг).

Кобылин Василий Васильевич

Василий Васильевич Кобылин (с неприличным прозванием «Ж..а») — крестьянин д. Киглахты, 46 лет, занимается сапожничеством. Про него (как про своего учителя) мне сообщила в д. Шотогорке сказительница Настасья Лисицына, что он знает ту же старину, которую пропела она, и еще про Егора-Святополка (= Святогора), про которого сама она только могла рассказывать. Сначала он, испугавшись, отвечал на мои вопросы, что ничего не знает, но потом успокоился и рассказал содержание обеих старин. Петь он отказывался, так как потерял голос и не мог громко говорить, но я упросил его сначала говорить мне старину по стихам так, чтобы по ней можно было петь; а потом попросил его говорить протяжнее: вышло настоящее пение; затем я попросил его пропеть и начало, сказанное им словами. Он пропел мне ту же старину, что и Настасья Лисицына: «Состязание молодца конями с князем Владимиром и бой его с Чудищем поганым». Про Егора-Святополка он подробно рассказывал, а петь не взялся, так как слышал сам рассказом, а не пением. Рассказ этот я записал в общих чертах, но только позднее, в Москве, поэтому кратко, так как позабыл подробности. Во время пения он спрашивал серьезно, не уведут ли его куда-нибудь, но потом успокоился.

165. Состязание молодца конями с князем Владимиром и бой его с Чудищем поганым

У князя было у Владимера,

У славного было у киевского,

И было пированьё, поцестён пир,

Было столованье, почестен стол.

5. Были на пиру кнези́-бо́яра,

Сильные богатыри могуцие,

Злые поленицы удалые.

Все на пиру да напивалисе,

Все на чесном да наедалисе, —

10. И нихто на пиру ницем не хвастаёт.

«И я как похвастаю Владимер славный киевьской!

Иной бы похвастал цистым серебром,

Иной бы похвастал красным золотом,

Иной бы похвастал молодой жоной,

15. Иной бы похвастал цистотой своей,

Иной бы похвастал моготой своей;

И я как похвастаю Владимер славнокиевьской

Уж я гоны-ти гонять по тридцать вёрст

И роздолья-ти метать по шестидесяти вёрст

20. Между четьями-петьями черьковныма (так)

И между звонами колоколенныма!..»

Ище большой за меньшого прятаитьсе.

Сидел как детинушка удаленькой;

Становилса на се́реду кирписьнюю

25. И навпротив Владимера киевского

И крест-от кладёт по-писаному,

А поклон-от кладёт по-уцёному —

На все сто́роны цеты́ре.

«Уш я гоны-ти гонять да по тридцеть вёрст

30. И роздолья-ти метать по шестидесети вёрст

Между четьями-петьями черковныма,

Между звонами колоколенныма!»

Как спроговорил Владимер славной киевьской:

«Вы подите, конюхи, на конной двор;

35. Уш вы выпустите, конюхи, тритцеть жеребьцей да с одным жеребьцём».[379]

Как спроговорил детинушка удаленькой:

«Уш ты ой ес[л]и, Владимер славной киевьской!

Уш ты дай мне-ка строку на неде́лецьку!» —

«И не дам тибе строку на неде́лецьку!» —

40. «Дай ты мне строку хош на шесь дён!» —

«И не дам тибе на шесь дён!» —

«И дай ты мне хош на петь дён!» —

«И не дам тибе на петь дён!» —

«Дай ты мне хош на цетыре денька!» —

45. «И дам тибе строку на цетыре денька!»

И пошёл как детинушка удаленькой

По цисту полю да по роздольицю,

Крык крыкнул да по-богатырьскому,

Свист свиснул по-соловьиному.

50. И заслышило сердецюшко кониноё —

И бежит его сивушко-бурушко

И повалилса подле землю беленьким заюшком.

И как спроговорил детинушка удаленькой:

«Уш ты ой еси, сивушко-бурушко

55. И мален[ь]кий косматоцько!

Ище я тобе провиноватилсе:

О велик залок[г] да я ударилса —

Не о сто рублей да не о тысицу,

О буйну твою да св[о]ю голову!»

60. Как спроговорил сивушко-бурушко:

«Ты корми меня по три зори да по три утренной,

И пой ты миня водицей медо́вою!»

И кормил как детинушка удаленькой

И кормил он пшоницей белоярою,

65. И поил он водицей медову[о]ю,

И накладывал уздецьку тасмянную,

И накладывал седелышко черкасьскоё,

И подстегивал потпружецьки булатные.

И говорят ему люди посторонные (так):

70. «И на що же ты, детинушка удаленькой,

И подстегиваш подпрушецьки[380] булатные?»

Как спроговорыл детинушка удаленькой:

«И не ради красы, да ради крепости!»

И садилса детинушка удаленькой,

75. И поехал детинушка удаленькой

Ко Владимеру киевьскому.

И приехал детинушка удаленькой

Середь двора да середь царьского,

И не привязал, не приковал своего коня.

80. И заходит детинушка удаленькой

И становитсе на се́реду[381] кирписьнюю.

И спроговорил детинушка удаленькой:

«Уш ты ой еси, Владимер славной киевьской!

И на що у нас записи написаны,

85 За людей у нас записи положены?»

И спро[го]ворыл Владимер славной киевьской:

«И подите, конюхи, на конной двор;

И выпустите, конюхи, тритце́ть жерепце́й».

И пошли его конюхи на конной двор,

90. И выпустили конюхи тритцеть жерепцей и с одным жерепьцём...

И нацели сивушка-бурушка покусывати,

И нацели косматоцька полегивати.

Нацел его сивушко-бурушко полегиватьсе,

Нацел косматоцько понивкиватьсе[382], —

95. Повыскоцил повыше-то лесу дремуцего,

А пониже-то облака ходяцего.

Кар жеребець за реку убежал,

Сер жеребець на коленки пал,

А тем жерепцам и вести нет.

100. Как спроговорил Владимер славной киевьской:

«Вот тибе, детинушка, полгорода,

Вот тебе, детинушка, пол-Киева,

Вот тебе, детинушка, полдворьця восударьского!»

Как поехал детинушка удаленькой[383]

105. По цисту полю да по роздольицю, —

Стретилась калика перехожая,

Стретилась калика переежджая.

Как спроговорил детинушка удаленькой:

«Уш ты ой еси, калика перехожая,

110. Уш ты ой еси, калика переежджая!

Уш ты дай мне-ка платье калическоё,

Отдай ты мне шляпу Земли Греческую,

Отдай ты лапотоцьки семи шолков,

Отдай ты костыль крепка́ дерева́,

115. Отдай ты мне крес сорока пудов!»

Как спроговорыл калика перехожая,

Да спроговорит калика переежджая:

«Не отдам тибе платья каличиського,

Не отдам те лапотоцёк семи шолков,

120. Не отдам тибе шляпы Земли Гречеськой,

Не отдам костыля крепка́ дерева́

И не о́тдам креста сорока пудов!»

И спроговорыл детинушка удаленькой:

«Добром не отдаш — си́лою возьму!»

125. Как спроговорыл калика перехожая:

«На ты, детинушка, платьицё,

На ты, детинушка, лапотоцьки,

Возьми ты, детинушка, косты́ль крепка́ дерева́,

Возьми ты, детинушка, шляпу Земли Гречесьску,

130. Возьми ты, детинушка, крес сорока пудов;

Оставь ты, детинушка, добра коня!»

Как оставил детинушка добра коня,

Как пошол веть детинушка удаленькой.

И приходит детинушка удаленькой,

135. И приходит каликой перехожою.

И доходит калика до Владимера,

И добираитьсе калика до Владимера.

И добралса калика до Владимера,

И спроговорыл калика про Владимера:

140. «Уш ты ой еси, Владимер славной киефьской!

Можно ле, Владимер славной киефьской,

Можно ле задти к тебе в полатоцьки?»

Как спроговорыл Владимер славной киефьской:

«Ты поди, поди, калика перехожая!»

145. Как зашёл веть калика перехожая.

«Перво-то место — в дубовой скамьи́,

Второё-то место — в дубово́й лафки́,

А третьё-то место: куда хош, садись!»

А как спроговорыл калика перехожая:

150. «А кали́ки-то место на песьнём столбу́!»

Сидит у его Цюдищо поганоё,

Поганоё да некрещоноё.

Потребовало Цюдищо боранины.

Принесли ему, Цюдищу, боранины.

155. Он на вилки ткнул да зараз зглонул.

Как спроговорит калика перехожая:

«Эдако собакищо обжорцивоё!

Кабы́ у вас собакище поро́зорвало!»

Спроговорыло Цюдищо поганоё,

160. И потребовало Цюдищо телятины.

Принесли ему Цюдищу телятины.

Он на вилки ткнул да зараз зглотнул.

Как спроговорыт калика перехожая:

«Эдако собакищо обжорцивоё,

165. Обжорцивоё да ненажорцивоё!

Кабы́ у вас собакище́ поро́зорвало».

Как спроговорыло Цюдищо поганоё,

И потребовало Цюдищо гусёвинки.

Принесли ему Цюдищу гусёвинки.

170. Он на вилки ткнул да зараз зглонул.

Как спроговорыл калика перехожая,

И спроговорыл калика переежджая:

«Эдако собакищо обжорцивоё,

Эдако собакищо ненажорцивоё!

175. Кабы у вас собакище порозорвало».

Да зазбу́ривало[384] Цюдищо поганоё:

Шып он калики перехожое и переежджое, —

И шыбло веть Цюдищо поганоё,

Шыбло ножом да перечи́ниньким.

180. Прилетел етот ножицёк в белу́ю грудь.

Взял етот ножицёк выломал, —

Бросил ему ножицёк обратно веть.

И спроговорыл детинушка удаленькой:

«Отодвиньсе, царевна[385], от Цюдища,

185. Берегитесь, бога́тыри могуцие, —

Не хватило щобы кровью поганою!»

Снял как детинушка удаленькой,

Снял он шляпу Земли Гречеську;

Ударыл он шляпой Цюдища.

190. Прилетела как шляпоцька в Цюдища —

191. Убил он Цюдищо шляпой своей.

166. Встреча Ильи Муромца с Егором-Святополком и с поленицей

Егор-Святополк едет по полю. На него нападает Илья Муромец, но Егор-Святополк не обращает на это внимания. Илья Муромец повторяет нападение, но Егор-Святополк по-прежнему не обращает внимания. Илья Муромец нападает на него в третий раз. Они называются назваными братьями и едут вместе. По дороге они видят, что старик делает гроб. Егор-Святополк спрашивает старика, для кого он делает гроб. Старик отвечает, что для того, кому он подойдет. Илья Муромец ложится в гроб, но он мал для него. Тогда ложится Егор-Святополк: гроб в пору, и он закрывается крышкой, но потом не может поднять ее. Илья Муромец, по его просьбе, бьет мечом по крышке, но результатом этого появляются железные полосы поперек и вдоль гроба. Видя, что приходит смерть, Егор-Святополк велит Илье Муромцу взять его меч и коня, а для того, чтобы он был в состоянии поднять его меч и ездить на его коне, он велит ему нагнуться и посредством слюны передает ему часть своей силы.

Илья Муромец едет по полю. Тут на него нападает поленица. Он не обращает на ее удары внимания. Она нападает на него во второй и наконец в третий раз. Затем эта поленица, оказавшаяся девицей, приглашает Илью Муромца к себе. Они едут. Когда они приезжают ко дворцу ее отца, девица отдает Илье свой меч и велит ему идти в дом крыльцом, где сидит ее отец, встречающий своих дочерей после поездок, и приказывает не разговаривать с ее отцом, а вместо ответа сунуть в руку меч, чтобы он не раздавил руки. Илья Муромец так делает и входит во дворец. Там он, как кажется, и живет с этой девицей[386].

Шотова Гора

Шо́това Гора — деревня Никитинской волости, стоит на правом берегу р. Пинеги, на тракте, состоит из нескольких удаленных друг от друга околков (таковы, напр.: Волость, Черни́льница, Но́совка, Подгорье) и растянулась на несколько верст; в ней есть церковь.

Суховерхова Макарина

Макарина Суховерхова — крестьянка д. Шотовой Горы, 55 лет, вдова. Она пропела мне две старины: 1) «Мать князя Михайла губит его жену» и 2) «Отправление молодца в царство Кудревана»; последнее представляет, вероятно, отрывок чего-нибудь цельного: или старины про Дюка или духовного стиха про Егория Храброго. Она знает еще стихи: 1) «Егорий Храбрый» и 2) «Сон Богородицы». Раньше она знала много старин, но забыла их, так как давно их не пела; про князя же Михайла она поет еще и теперь.

167. Мать князя Михайла губит его жену

Поехал кнесь Михайло

На грозну службу велику.

От двора-та да он отъехал,

А до грозной службы не доехал, —

5. У его конь-лошать подопнулась,

Пухова шляпа свалилась,

Востра сабля переломилась:

«Верно, в доме да несчесливо:

Верно, маменька неможот,

10. лебы кнегина Катерина».

Его маменька родима

Она слуг всех притомила,

Она коней заморыла;

А парну баенку топила,

15. А лисоугольё нажыгала;

Да звала она кнегину

в парну баенку помытьсе;

Она клала на утробу

лисоугольё горецё —

20. Выжыгала из утробы

малого безгрешного младеньця.

Она клала Катерину

В белу ду́бову колоду,

Наводила на колоду

25. трои обруци жалезны, —

Отвозила она колоду

на синё морё Хвалыньско.

Как приехал кнесь Михайло

со грозной службы великой:

30. «Уш ты маменька родима!

А ище где же моя кнегина

Да кнегина Катерина?» —

«Да твоя-та веть кнегина

Она во горенки во новой,

35. На кроватки на тисовой,

на перины на пуховой!»

Да кидалса кнесь Михайло

Он во горенку во нову

На кроватку на тисову,

40. На перину на пухову, —

Не нашол своей кнегины

Да кнегины Катерины.

«Уш ты маменька родима!

А ище где же моя кнегина

45. Да кнегина Катерина?» —

«Да твоя-та веть кнегина

у соборной Божьей церькви!»

Да кидалсэ кнесь Михайло

Да к соборной Божьей церькви, —

50. Не нашол своей кнегины

Да кнегины Катерины.

«Вы скажите, люди добры,

А ище где же моя кнегина

да кнегина Катерина?..»

55. А ему нянюшки сказали,

Ему маленьки сказали:

«Твоя маменька родима

Она слуг всех прытомила,

Она коней заморила;

60. Парну баенку топила,

Она лисоугольё нажыгала;

Да звала она кнегину

в парну баенку помытьсе;

Она клала на утробу

65. Лисоугольё горецё —

А выжыгала из утробы

мало безгрешного младеньця.

Она клала Катерину

В нову дубову колоду,

70. Наводила на колоду

трои обруци жалезны, —

Отвозила она колоду

на синё морё Хвалыньско!..»

Да кидалса кнесь Михайло

75. на три ножыка булатны, —

Его нянюшки здёржа́ли,

Его маленьки схватали.

И да кидалсе кнесь Михайло

он в огоницёк в горе́цёй, —

80. Его нянюшки сдёржали,

Его маленьки схватали.

И да кидалса княсь Михайло

Он в синё морё Хвалыньско, —

Его нянюшки не здёржали,

85. Его маленьки не схвата́ли.

Его маменька родима

Крутым берешком ходила,

Слезно плакала, рыдала:

«Уш я тяшку (так) согрешила,

90. Юш я три душы погубила:

Перву душу да безответну,

А втору душу да безымянну,

93. А третью душу да понапрасну!..»

168. Отправление молодца в царство Кудревана

«Ой еси, да моя маменька,

Благоверна молода царыцая!

Наложи-тко бласловленьицё

Ехать в царьсво в Кудреваново!» —

5. «Ой еси, да цядо ты моё!

Ехать во цярьсво в Кудреваново,

А есь тут три застовы (так) великие;

Перва-та застова великое —

Стоят, стоят леса высокие,

10. От сырой земли да ле́са — до неба,

От восток леса до запада;

Тут веть рыськуцему зверю прорыску* нет,

Ясному соколу пролету нет,

Тибе-ле доброму молотьцю проезду нет!» —

15. «Ой еси, да моя маменька,

Благоверна молода царыцая!

Наложы-тко бласловленьицё великоё

Ехать во цярьсво в Кудреваново!» —

«Ой еси, да цядо ты моё!

20. Ехать во цярьсво в Кудреваново,

А втора-та застова великое —

Стоят, стоят горы высокие,

От сырой земли да горы — до неба,

От восток горы до запада;

25. Тут веть рыскуцему зверю прорыску нет,

А ясному соколу пролету нет,

Тибе-ле доброму молотьцю проезду нет!» —

«Ой еси, да моя маменька,

Благове́рна молода́ цари́цая!

30. Наложи-тко бласловленьицё великое

Ехать в цярьсво в Кудреваново!» —

«Ой еси, да цядо ты моё!

Ехать во цярьсво в Кудреваново,

Третья-та застова великое —

35. Тут стояла река огненна,

От восток река до запада,

От сырой земли да пламё — до неба;

Тут рыскуцему зверю прорыску нет,

Ясному соколу пролету нет,

40. Тибе-ле доброму молотьцю проезду нет!» —

«Ой еси, да моя маменька,

Благоверна молода царицая!

Наложи-тко бласловленьицё великоё

Ехать во цярьсво в Кудревано[во]!»

45. Наложила бласловленьицё

46. Ехать во цярьсво в Кудреваново.

(Он проехал эти три заставы. — Дальше Суховерхова не знает.)

Вехорев Дмитрий

Дмитрий Ве́хорев — крестьянин д. Шотовой Горы, лет под 45. Он грамотен настолько, что читает и поет в церкви. Он сказал мне словами по стихам историческую песню «Петр I на молебне в Благовещенском соборе» и хотел потом пропеть ее голосом; но это ему запретила жена, мать и еще одна старуха Анна. Последняя подскочила ко мне, перекрестила меня и прочла надо мной воскресную молитву «Да воскреснет Бог», предполагая, вероятно, что я, как идущий от дьявола антихрист, растаю, как воск. Жена же угрожала бросить его, если он станет петь. Поэтому он так мне и не пропел песни.

169. Петр I на молебне в Благовещенском соборе

Середи было сильного царства Московскаго,

Середи государст[в]а Росийского,

Середина Москвы, в Кремле-городе

У того дворца у государева

5. Что удеялося-учинилося?

Тут не грозная туча поднималасе,

Что не синее облако выкаталосе,

Што не красное солнце выкаталосе,

Што не светел месяц выкатаитьсе, —

10. Выходил наш надежда православной царь,

Наш бывшой царь Пётр Алексеевич,

Што на то на крыльцо на прекрасное.

Он садилса во корету золоту,

Покатилса государь да ко Божьей церкви,

15. Што ко Божьей церкви ко соборное,

Што к соборное церкви к Благовещению.

Прикатилса государь ко Божье́й церкви,

Становилса государь на место царское,

Начинал о[н] петь-служить Божии молебены:

20. Он у Спаса просил много милости,

У премудрой Софеи премудрости.

Он отпел-отслужил Божии молебены,

Выходил из церкви Божии,

Садилса во корету в золоту.

25. Покатилса государь от Божьей церкви:

Впереди несут знамёна царские,

27. А позади несут мису золотую.

Чемакин Лука

Лука Чема́кин — крестьянин д. Шотовой Горы, околка Чернильницы, 50 лет, служил в солдатах. Он пропел мне старину «Иван Горденович» и часть песни о поездке Петра I в Благовещенский собор[387]. «Ивана Горденовича» он выучил у своей матери; он еще знал раньше, но теперь позабыл про князя Михайла, про князя Владимира, про Илью Муромца, Добрыню и Алешу Поповича.

170. Иван Горденович

Сваталсе царищо Кощевищо

На той же Настасьи на Митревны;

Он сваталсе да равно три года.

Запираласе Настасья во темной погреп;

5. Зарываласе Настасья жолтым песком,

Жолтым песком да зеленым дерном.

Приехал Иван да сын Горденович,

Выводил он Настасью из темна погреба,

Он брал ею́ да за белы́ руки,

10. Садил ею́ да на добра коня.

Поехали да во чисто полё,

Во роздольицё широкоё;

Становили они бел шатёр.

Приехал царищо Кощевищо:

15. «Ище хто есь в бело́м шатру, —

Выходи-ко во чисто полё,

Во роздольицё широкоё;

Мы с тобой да станём дел делить,

Дел делить да станём [б]ратоватьсе!»

20. Первым боём билисе,

Палицами да всё шибалисе:

Палицы да поломалисе —

А-й друг друга всё не ранили.

Копьицами да всё кололисе:

25. Востры копьиця да всё поломалисе —

А-й друг друга всё не ранили.

Вострыма сабельками да всё рубилисе:

Востры сабельки да поломалисе —

А-й друг друга да всё не ранили.

30. Скакали со добрых коней,

Хваталисе да рукопашкою —

Ой, пнул царищо Кощевищо,

Свалил он Ивана Горденовича,

Садитсе на белы груди,

35. Берёт он булатной нош,

Хоцё колоть да груди белые.

Как спроговорил Иван да сын Горденовиць:

«Уш ты ой еси, Настасья Митреевна!

Возьми ты копьё булатное,

40. Порази ты царища Кощевища!»

Взяла она копьё булатное

И ткнула царища Кощевища

Прямо в широкую грудь, —

Свалилса царищо Кошевищо.

45. Скочил Иван да сын Горденовиць,

Взял он булатной нож,

Роспорол да грудь широкую царищу Кощевищу.

Как спроговорил Иван да сын Горденович:

«Уш ты ой еси, Настасья Митреевна!

50. Садись-ко на добра коня;

Поедём во свещенной храм

Принимать с тобой законной брак!»

Садятсе они да на добра коня,

Поехали да во свещенной храм

55. Принимать они законный брак.

Ермолина Онисья

Онисья Ермо́лина — крестьянка д. Шотовой Горы, околка Подгорья, 34 лет. Она родом из этой же деревни, дочь той самой старухи Анны, которая отчитывала меня; замужем она 15 лет, имеет нескольких детей. Признавшись в знании старины «Мать князя Михайла губит его жену», она отказывалась петь, угнала корову в лес, долго не приходила и не пустила меня во второй раз к себе в избу. Но во мне приняли большое участие соседки, ввели меня к ней в избу, и нам соединенными усилиями, при поддержке пришедшего мужа, удалось убедить ее, что я не антихрист, и заставить спеть свою старину.

171. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал кнесь Михайло

На грозну службу велику.

Не доехал кнесь Михайло

До грозной службы великой, —

5. Доброй конь его подпнулсе,

Востра сабля переломилась,

Пухова шляпа слитела:

«Верно, в доми нещесливо:

Родна маменька да неможот,

10. Молода жона кнегина

и кнегина Катерина!..»

Его маменька родима

Жарку баенку топила;

И угурьци* она нажигала —

15. Выжигала из утробы

Она безгрешного младеня.

Приказала слугам верным

Зделать дубову колоду.

И положили в колоду

20. Молоду жону кнегину

и кнегину Катерину

И безгрешного младеня.

Навели они на колоду

Трои обруци железны;

25. Подвели они под колоду

Тройку ко́ней, ко́ней добрых, —

Отвезли они колоду

во синё морё Валыньско.

Как приехал кнесь Михайло

30. со грозной службы великой:

«Уш ты маменька родима!

ище где моя кнегина

а кнегина Катерина?» —

«Как твоя-та веть кнегина,

35. Как твоя-та Катерина

В тёплой спаленки лежала

На тисовой на кровати,

на пуховой на перины!»

И он бросалса и совалса

40. Он во тёплу нову спал[ь]ню, —

Не нашол своей кнегины,

он кнегины Катерины.

«Уш ты маменька родима!

ище где моя кнегина

45. И кнегина Катерина?» —

«Как твоя-та веть кнегина,

Как твоя Катерина

Ко Божье́й церькви ходила!»

Бросалсэ и бросалсэ

50. Ко Божье́й церькви молитьсе, —

Не нашол своей кнегины,

Он кнегины Катерины.

Ему нянюшки сказали:

«Твоя маменька родима

55. Жарку баенку топила,

Угурьци да нажыгала —

Выжыгала из утробы

Она безгрешного младеня.

Приказала слугам верным

60. Зделать ду́бову колоду.

Они положили в колоду

Молоду жону кнегину,

Они кнегину Катерину

И безгрешного младеня;

65. Подвели они под колоду

тройку коней, коней добрых, —

Отвезли они колоду

во синё морё Валыньско!» —

«Уш ты маменька родима!

70. Ище [г]де моя кнегина

и кнегина Катерина?» —

“Как твоя-та веть кнегина,

Как твоя-та Катерина

Она зла стала, бранлива:

75. Всех служанок прибранила,

Тройку коней утопила!»

Как бросалсе княсь Михайло

Ко синю морю Валыньску.

Он перву-ту тоню кинул, —

80. Нецего ему не попало;

Он другу-ту тоню кинул. —

Ницего ему не попало;

Он третью́-ту тоню кинул, —

Попала дубова колода,

85. Дубова нова́ колода,

Трои обруци железны,

Тройка коней, коней добрых.

Роспицятал княсь Михайло

Дубову нову колоду, —

90. Ище тут его кнегина,

и кнегина Катерина,

и з безгрешным она младенём.

Ище сам он лежи́лсе (так),

во синё морё спускалса.

95. Его маменька родима

вдоль по берешку ходила:

«Уш я тяшко согрешила,

Три души я погубила:

Я перву душу безвинну.

100. Я другу да безответну,

101. Я третью да я безгрешну...»

Ваймуша

Ва́ймуша стоит на правом берегу р. Пинеги, на тракте, в 4-х верстах выше Карповой Горы; в ней есть церковь.

Никифорова Марфа Кузьмовна

Марфа Кузьмовна Ники́форова — крестьянка д. Ваймуши, 55 лет. Она — вдова, имеет нескольких сыновей и дочь; один сын и дочь живут дома. В молодости она ходила с отцом просить и пела стихи; теперь она живет хорошо, стихов не поет и поэтому забыла их. Она пропела мне «Роман и его дочь Настасья»; она еще помнит и поет «Мать князя Михайла губит его жену», но не до конца.

172. Роман и его дочь Настасья

Тут была-жыла Настасья да Романовна.

«Хто тобя, Настасья, да поутру рано да будил,

Хто тобя, Романовна, поутру рано да будил?» —

«Миня будил-то, будил татонька да родной.

5. Уш ты татонька, татонька! Где моя мамонька да родна?» —

«Ты не плаць, не плаць, Настасья да Романовна, —

Ушла твоя маменька во темной подгребок!»

Тут пошла наша Настасья да во темно́й подгребок,

Тут идёт наша Романовна со темного подгрепка:

10. «Уш ты татонька, татонька! Где моя маменька да родна?» —

«Тут ушла твоя маменька во поваренку,

Во поваренку да за сладким суслицём!»

Тут пошла наша Настасья во поваренку,

Тут идёт наша Романовна со поваренки:

15. «Уш ты татонька, татонька! Где моя ма́менька да родна́?» —

«Как ушла твоя маменька ко Божьей церькви».

Тут пошла наша Настасья да ко Божьей церькви.

Тут идёт наша Романовна на цирковноё да крыльцё;

Она крест-тот кладёт — по-писаному ведёт,

20. Она поклон отдаёт — по-уцёному да ведёт.

Тут пошла наша Настасья от Божьей церькви,

Тут пошла наша Романовна со церьковного да крыльця.

Тут пришла наша Настасья к родному татоньки:

«Уш ты та́тонька, та́тонька! Где моя ма́менька да родна́?» —

25. «Как ушла твоя маменька во чистоё да полё».

Тут пошла наша Настасья да во чистоё да полё,

Тут идёт наша Романовна со чистого поля, —

Тут на стрету-ту Настасьи да три серых волка да бежат.

Она спросила у волко́в-то: «Да вы куды́ бежите́?» —

30. «Мы бежим, бежим, Настасья да Романовна,

Мы бежим-спешим да во чистоё да полё:

Во цистом-то поли там да Роман жону́ да убил,

Там Роман жону убил, в цисто полё схоронил!»

Тут идёт Настасья да Романовна,

35. Как пришла наша Настасья к родному татоньки, —

У ей слёзы-ти да как руцьи текут.

Как спроговорил Настасьи да родной татонька:

«Ты не плаць, не плаць, Настасья да Романовна;

Я возьму сибе жону, тибе маминьку да родну».

40. Спроговорила Настасья родному татоньки:

41. «Да тибе будё — жона, мне-ка — мачеха да лиха!»

Огафья Павловна

Огафья Павловна — замужняя крестьянка д. Ваймуши, 68 лет, муж ее еще жив. Родом она из д. Пиринемы, где она была соседкой сказительницы Марфы Соболевой и пела вместе с нею, вследствие чего их старины очень сходны. Она пропела мне две старины: 1) «Алеша Попович и сестра Петровичей» и 2) «Князь Дмитрий и его невеста Домна». Поет она хорошо и сознательно. Она, хотя и слыхала, что меня принимают за антихриста, но решила, что антихристу к ней приходить не за чем, и петь согласилась скоро. Узнав о собирании старин за несколько дней до моего прибытия, она, видимо, подготовилась.

173. Алеша Попович и сестра Петровичей

Было два брата да два Петра Петровиця.

Собирали пир да всё такой большой,

Всё такой большой да всё купецеськой.

Все на пиру да напивалисе,

5. Ище все на большом да наедалисе;

Ище все на пиру да приросхвастались

И все жытьём-бытьём да все богацесьвом.

Ище два брата да два Петра Петровиця

Они хвастали своей родной сестрой,

10. Всё родной сестрой своей Олёнушкой:

«У нас Олёнушка есь умная,

У нас Петровна есь разумная!»

Поповской сын да всё Олёшен[ь]ка:

«Вы не хвастайте своей родной сестрой,

15. Всё родной сестрой своей Олёнушкой!

Шёл по городу да я по Киеву

Мимо ваши полаты белокаменны,

Зажымал я комы снегу белого,

Я бросал Олёнушки в окошецько,

20. Изломал у Олёнушки стеколышко, —

Выходила Олёна на красно крыльцо,

На красно крыльцё да на высокоё

В одной рубашецьки, без поеса,

В одных цюлоциках, без щокотцёв!»

25. Тут двум братьям за беду пало,

За беду пало да за досадушку.

Пошли они да со больша пира,

Со больша пира да со великого,

Всё по городу да всё по Киеву

30. Мимо свои полаты белокаменны;

Зажимали комы снегу белого;

Бросали Олёнушки в окошецько;

Изломали [у] Олёнушки стеколышко.

Выходила Олёна на красно крыльцё,

35. На красно крыльцё да на высокоё.

Тут и двум братьям и за беду пало,

За беду пало да за досадушку.

Они брали Олёну за белы руки,

Повели Олёну во высо́к терем:

40. «Ты неси, Олёна, дубову плаху,

Ты неси, Олёна, востру сабелку (так);

Мы ссекём твою да буйну голову!»

Тут бедной едё, — весь приплацитьсе;

Тут богатой едё, — прихохоцитьсе.

45. Тут едё Олёшенька, поповской сын;

Поповской сын да всё Олёшенька:

Он брал Олёну за белы руки,

Он садил Олёну на добра коня,

Он повёз Олёну ко Божьей церкьви.

50. У Божьей церькви да повиньцелисе,

Злаценым персьнём да поминелисе, —

Они стали с Олёной по закону жыть,

53. По закону жыть да всё царю служить.

174. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Сваталсе Митрей-княсь,

Да ище сваталсе Михайловиць-княсь

По три годы на Домнушки,

по три весны на Фалелеёвны,

5. От ворот не отъездуцись,

от окна не отходюцись.

А нейдёт, нейдёт Домнушка,

А нейдёт Фалелеёвна.

Как пошол, пошёл Митрей-княсь,

10. Как пошол, пошёл Михайловиць княсь

Ко ранной заутрени,

Ко цесной воскрисеньское.

Увидала как Домнушка

Да всё Домна Фалилеёвна

15. Из око́шка косящотого, —

Надсмеялась над Митреём:

«Как походка у Митрея —

Как у тыры боерьское,

Слово-рець-та у Митрея —

20. как у совы заозерьское,

Как брови у Митрея —

как у кошки ордастое,

Как глаза-ти у Митрея —

как у собаки горластое,

25. А голова-та у Митрея —

Как котёл пивоваренной!»

А пришёл, пришол Митрей-княсь,

Пришёл, пришол Михайловиць-княсь

От ранной заутрени,

30. От цесной воскрисеньское

Ко родимой ко сестрици

Ко Федосьи Михайловны:

«Ты родимая сестриця,

Ты Федосья Михайловна!

35. Собери-тко беседушку;

Назови красных девушок,

Поредовных суседушок,

Полюбовных подружецёк,

Ты Домну, Домну, Домнушку

40. А всё Домну Фалелеёвну!»

Да Федосья Михайловна

да собрала она беседушку;

Назвала красных девушок,

Поредовных суседушок,

45. Полюбовных подружецёк.

Перво́го посла послали

Да по Домну, Домну, Домнушку,

по Домну Фалилеёвну:

«Ты поди, поди, Домнушка,

50. Поди, Домна Фалелеёвна!

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

Он уехал в цисто полё,

В цисто полё за охотами,

55. Он за серыма утицеми,

за перелетныма птицеми!»

Как нейдёт, нейдёт Домнушка,

Нейдёт Домна Фалелеёвна.

Как второго посла послали:

60. «Ты поди, поди, Домнушка,

Поди, Домна Фалелеёвна!

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

Он уехал в цисто полё,

65. в цисто полё за охотами,

За серыма утицема[и],

за перелетныма птицеми!»

Нейдёт, не идёт Домнушка,

Нейдёт Домна Фалелеёвна.

70. Третьёго посла послали:

«Поди, поди, Домнушка,

Поди, Домна Фалелеёвна!

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

75. Он уехал в цисто полё,

в цисто полё за охотами,

За серыма утицеми,

за перелетныма птицеми!»

Стала [посылать] как матёнка:

80. «Да ты поди, поди, Домнушка,

Поди, Домна́ Фалелеёвна!» —

«Да ты корминиця матёнка!

Это — не зов идёт, — омман идёт!»

Да пошла, пошла Домнушка,

85. пошла Домна Фалелеёвна

Да по широкой по улици.

Да идёт, идёт Домнушка,

идёт Домна Фалелеёвна, —

А отпирали двери на пету,

90. Да запирали двери накрепко.

Да тут Митрей-княсь за столом стоит,

Право, Михайловиць за дубовыем.

Наливаёт он цяроцьку

Да всё из разных бутылоцёк;

95. Подаваёт он Домнушки

Да всё Домны Фалилеёвны:

«Уш ты выпей, спесливая,

Уш ты выпей, гордливая,

Уш ты выпей, пустолайковата,

100. Уш ты выпей, пустограйковата,

Ты от тыры боерьское,

От совы заозерьское,

От кошки ордастое,

от собаки горластое,

105. От котла пивоваренного!»

Принела она, выкушала.

Она стала как Домнушка

Проситьсе у Митрея:

«Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

110. Ты спусти, спусти, Михайловиць-княсь,

Ко корминици ко матёнки

За винцельним за платьицём:

Мы с тобой овиньцеимсе,

Станём жыть-пожыватисе,

115. Станём жыть-красоватисе!»

Не спустил ею́ Митрей-княсь,

Да не спустил ею́ Михайловиць-княсь.

«Спусти, спусти, Митрей-княсь,

Да как спусти, Михайловиць-княсь,

120. На цесную на могилоцьку

Да ко родителю ко батюшку

Попросить бласловленьиця;

Уш мы тем бласловленьицём

Станём жыть-поживатисе,

125. Станём жыть-красоватисе!»

Спустил, спустил Митрей-княсь,

Да как спустил, спустил Михайловиць-княсь.

Пошла, пошла Домнушка

ко корминици ко матёнки.

130. Брала, брала Домнушка

Два ножа два булатные —

как два друга два милые.

Пошла, пошла Домнушка

Да по широкой по улици.

135. Тут и ставила Домнушка

Два ножа два булатные,

Тут два друга два милые:

Первой нош — проти́в серьця́,

Как другой нош — проти́в горла́.

140. Тут и резалась Домнушка.

Нифантьева Онисья Васильевна

Онисья Васильевна Нифантьева — крестьянка д. Ваймуши, 71 г. Родом она из д. Шотогорки, где еще и теперь живет ее брат Андрей Холмовский. Она вдова, живет у женатого своего сына в большом старинном доме. У них в доме находится книга: «Русские былины» (1894 г., СПБ., Изд. журн. «Родина», I. «Киевский период»[388], вследствие чего они скоро поняли, в чем дело, и Онисья охотно согласилась петь, хотя порядочно подзабыла. Она пропела мне две старины: 1) «Князь Дмитрий и его невеста Домна» и 2) «Мать князя Михайла губит его жену»; пела она их двумя разными голосами (напевами).

175. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Сваталсе Митрей-княсь,

Да и сваталсе Михайловиць

На Домны Фалелеёвны

Да он по три года, по три лета,

5. От ворот не отъездуцись

Да от окна не отходуцись.

Да пошол, пошол Митрей княсь

ко цесное заутрени

Да ко цесной воскрисеньское.

10. Да увидела Домнушка

да Домна Фалилеёвна:

«Да идёт, идёт Митрей-княсь —

Да как кутыра боерьская,

Как сова заозерьская:

15. Да как глаза-ти у Митрея —

Да как две кошки-то серые,

Брови у Митрея —

да как две собаки бурнастые,

Голова-та у Митрея —

20. да как котёл пивоваренной!»

Да пришол, пришол Митрей княсь

Да от цесное заутрени

Да от цесной воскрисень[с]кое:

«Да ты сестриця родимая,

25. Ты Овдотья Михайловна!

Собери-тко беседушку

Да созови-тко подружецёк

Да ты названую сестрицю

Да ты Домну Фалилеёвну!»

30. Первой посол послали

да по Домну Фалилеёвну:

«Да ты поди, поди, Домнушка,

Да ты поди, Фалилеёвна!

Право, Митрея дома нет,

35. Право, Михайловиця дома нет».

Не пошла как веть Домнушка,

Да не пошла Фалилеёвна:

«Это — не зов идёт, — омман идёт!»

Другой посол послали

40. да по Домну Фалелеёвну:

«Ты поди, поди, Домнушка

Да ты Домна Фалелеёвна!

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет».

45. Не пошла как веть Домнушка

Да как Домна Фалелеёвна.

И третей посол послали

да по Домну Фалилеёвну:

«Да ты поди, поди, Домнушка

50. Да ты Домна Фалелеёвна!

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет». —

«Это — не зов идё[т], — омман идёт!»

Да брала, брала Домнушка

55. Да Домна Фалилеёвна

Да два друга серьдесьние —

да два ножа булатные.

Да пришла, пришла Домнушка

Да Домна Фалилеёвна.

60. Подавает ей Митрей-княсь,

Да подавает Михайловиць:

«Ты прими-тко, гордливая,

Ты горда и спесивая;

Да ты прими, пустосмешковата;

65. Да ты прими, пустограйливая,

От кутыры боерьское,

От совы заозерьское,

От кошки от серы[е],

От собаки бурнастое,

70. От котла пивоваренного!..»[389]

Она пала на ножики,

72. Да она пала — зарезаласе.

176. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал княсь Михайло-то

На грозну службу великую,

Оставляёт свою молоду кнегину:

«Уш ты маменька родимая!

5. Да ты вали* мою кнегину

Во соборную вецернюю,

Да ты буди мою кнегину

да во соборную обедьню!»

Его маменька родимая

10. да парну баенку топила;

Да угурьци она нажыгала;

Она клала кнегины да на утробу —

Выжыгала у кнегины,

выжыгала младеня.

15. Не доехал как княсь Михайло

До грозной службы великой, —

Доброй конь его подопнулсе:

«Верно, дома да несцесливо:

Верно, маменька неможот,

20. Лебы молода кнегина».

Как приехал княсь Михайло

Со грозной службы великое:

«Да уш маменька родима!

Да где моя кнегина?» —

25. «Твоя-та да веть кнегина

Да горда стала спесива:

Она слуг всех угоняла

Да лошадей всех притомила!» —

«Маменька родима!

30. Да ище где моя кнегина?» —

«Твоя-та веть кнегина

во соборное вецерьни!»

Как броси́лсе кнесь Михайло, —

Да не увидел своей кнегины.

35. «Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина?» —

«Твоя-та и кнегина

И во соборное обедьни!»

И бросилсе кнесь Михайло, —

40. да не увидел своей кнегины.

«Да маменька родима!

Ище где моя кнегина?»[390]

Как бросилсе кнесь Михайло

Да и на два ножыцька булатные.

45. Уш его маменька родимая:

«Уш я тяшко да согрешила,

Уш я три души и погубила:

перву-ту душу я да безымянну,

Ище втору я душеньку да безответну,

50. Третью-ту душеньку да я сердесьню!»

Залесье

Зале́сье стоит на версту выше д. Ваймуши, на правом берегу р. Пинеги, при тракте.

Екатерина Александровна

Екатерина Александровна (фамилии ее я не знаю) — крестьянка д. Залесья, 51 года, низкого роста. Родом она из д. Ваймуши, откуда была взята в Залесье замуж на 21-м году. Третий год она уже вдовеет; у нее есть сын 18 лет. Муж ее, будучи еще холостым, ходил в качестве приказчика по заготовке леса по многим местам в течение 18 лет. У нее есть две сестры: одна, Анна А. Мельникова, — в д. Айновой горе, а другая, Татьяна А. Фефилова, — в д. Кевроле; они также мне пели старины (см. ниже). Екатерина пропела мне пять старин: 1) «Князь Михайло (Дмитрий) и его невеста Домна», 2) «Мать князя Михайла губит его жену, 3) «Роман и его дочь Марья», 4) «Илья Муромец покупает коня, воюет с Полубелым, ловит и казнит Соловья-разбойника» и 5) «Двенадцать братьев, их сестра и отец». Первые три номера она называет «стихами», а последние два «старинами». Первый номер она переняла от мужа, а остальные от своего отца Александра. Ее отец, умерший три года тому назад и ослепший за 3 года до смерти, знал и пел много старин; к нему приходили молодые парни с просьбой петь им старины; он пел; им нравилось, но они были недовольны длиннотой его старин. Сама Екатерина раньше знала больше старин, но теперь некоторые из них она позабыла, т. к. поет их очень редко, например, приходящим к ней во время Великого поста детям.

Старины Екатерины поражают своей странностью, особенно последние две, являющиеся новыми, хотя и не во всех эпизодах (некоторые эпизоды не новы, например, в первой покупка коня; на других видно влияние известных уже песен, например, на второй — песен об убитом казаке, о графе Чернышове). Странность ее старин замечается и в содержании и в форме. В содержании мы видим непоследовательность, неясность и трудную допустимость некоторых действий. В форме мы видим натяжки, иногда с нарушением смысла, для выдержания размера стиха[391]. Сначала она пропела мне первые три номера, предварительно пропев их для восстановления их в памяти, и сказала, что знает еще две старины: одну про Илью Муромца, а другую про 12 братьев. По моей просьбе, она стала припоминать старину про Илью Муромца и петь ее про себя при исполнении различных домашних работ (доила коров, пасла лошадь), а поздним вечером пропела мне из этой старины 118 стихов. На другой день (26 июля) она окончила про Илью Муромца, а затем, по моей просьбе, стала припоминать и петь про себя во время работ про 12 братьев; наконец, я уговорил ее сесть и пропеть про 12 братьев мне. — Хотя она обладает очень большой фантазией и, владея размером, могла бы пропеть о чем угодно, все-таки я думаю, что в последних двух старинах она, если что и сочинила сама, то не очень много. Встретив потом ее двух сестер, я спрашивал их, слыхали ли они эти старины у отца или нет. Они ответили, что слыхали первую старину, но второй (о 12 братьях) не слыхали. Но о существовании старины о 12 богатырях я слышал где-то еще раньше в Поморье или на р. Пинеге, хотя мне не могли пропеть ее и не рассказывали ее содержание. В первой старине для войны с Полубелым, быть может, найдут и историческое основание, если обратят внимание на то, что местом действия являются Малороссия и Турция. Но во всех пяти старинах необходимо признать сильное личное влияние Екатерины. Из ее манеры петь я вывел заключение, что она слыхала много старин, владеет их складом, но так как давно не певала, то позабыла их и дополняет их из собственной фантазии. Она настолько освоилась со складом старин, что так и кажется, что она может сочинить и пропеть, о чем угодно. При пении у нее не было твердо установленных стихов. Если я просил ее повторить пропетое раньше, то изменялась не только форма, но и содержание стиха, вследствие чего я и вывел вышеприведенное заключение, что она, владея размером старин, не твердо помнит их содержание. Старину про 12 братьев она, даже припомнив ее содержание и пропев ее про себя, все-таки не хотела петь мне, так как, по ее словам, голос старины протяжный а у нее этот голос теперь не бежит, ибо она несколько дней тому назад была на свадьбе и пела там песни, вследствие чего теперь у нее голос песенный. Только по моему настоянию она пропела мне эту старину негромким голосом (т. к. на свадьбе охрипла и несколько дней до моего прибытия даже говорила шепотом), но с перерывом, как бывает в песнях; для примера же она пропела подходящим протяжным голосом несколько начальных стихов. — Она знает еще хорошо «перецытырку» про Дурня-валеня, а также духовные стихи: 1) «Лазарь», 2) «Егорий Храбрый», 3) «Алексей, человек Божий»; слыхала еще <...> 1) «Илью Муромца на корабле», 2) «Илью Муромца и Соловья-разбойника» (иначе, чем она пела), 3) «Илью Муромца и станичников», 4) «Кострюка», 5) «Голубиную книгу», 6) «Ваську-пьяницу», 7) «Ивана Грозного и его сына», 8) «Петра I», 9) «Ермака» и 10) «Птиц». Я ее спрашивал о содержании ее «Кострюка». В воспоминаемом ею мне было знакомо только одно имя «Кострюк», а остальное, по-видимому, выдумывалось ею или бралось из какой-нибудь песни.

177. Князь Михайло (Дмитрий) и его невеста Домна

Засрежалсе да кнесь Миха́йло

Он ко Божьёму да ко храму,

Он к веньцю да к благодарну.

Он зовёт, зовёт с собой да Домину,

5. Фалелеёвну да Домину:

«Ты пойдём со мной, да Домина.

Ты ко Божьёму да ко храму,

К веньцю, к веньцю да благодарну!»

Отвецяла ему да Домина:

10. «Иду, иду, да кнесь Михайло,

Я иду да ко Божьему ко храму,

Ко веньцю да благодарну!» —

«Я пошлю, пошлю да сестрицю,

Я сес[т]рицю да Ульени́ю

15. За Доминой да Фалелеёвной;

Она придё за тобой да Ульяния

За Фалелеёвной да Доминой!»

Как срежаитьсе да кнесь Михайло,

Он посылает веть да Ульянию

20. За Фалелеёвной да за Доми́ной.

Приходит к ей да Ульяния:

«Ты пойдём, пойдём, да Домина,

Фалелеёвна да Домина!»

Она мо́лула[392] да Ульянии:

25. «Я нейду, нейду да Домина;

Ты скажи, скажи, да Ульяния:

Голова у его — да котлина,

Глаза у его — да котины!»

Пошла наша да Ульяния

30. Ко князю да ко Михайлу.

Пришла, пришла да Ульяни́я

Ко кнезю да ко Михайлу:

«Отвецяёт твоя да Домина,

Говорит она да Домина;

35. Голова у тибя да котлина,

Глаза у тибя да котины!»

Он не слушает да кнесь Михайло;

Он корету да собираёт,

Он пару коней да запрегаёт,

40. Он сестрицю да посылаёт:

«Ты ище́ сходи, да сестриця,

Ты сестриця да Ульени́я».

Пошла, пошла да Ульени́я

За кнегиной да за Доминой:

45. «Ты пойдём, пойдём, да Домина,

Пойдём, пойдём, да Фалелеёвна!

Посылаёт да кнесь Михайло

за тобой же да за Доминой,

за Фалелеёвной да Доминой!»

50. Как срежаитьсе да Домина:

Берёт три платьиця хорошых:

Перво платьицё да заруцельнё,

Второ платьицё да веньцельнё,

Третьё платьицё да умёршо.

55. Как идёт наша да Домина;

Отворила двери да наша Домина, —

Двери на пету да откатились;

Увидела да кнезя Михайла, —

Подломились да резвы ноги,

60. Опустились да белы руки.

Говорит же да кнесь Михайло:

«Ты поди, поди, да Домина,

За дубовой стол да становисе!» —

«Иду, иду, да Михайло!»

65. Подходила к ему да Домина,

Становилась за дубовой стол же.

За дубовой да стол становилась;

За белы руки ей брал же,

Во сахарны уста да целовал же:

70. «Голова у мня да котлина,

Глаза у мня да коти́ны!»

Выходили они да с Доминой,

Помолилисе да Божью Богу,

Перекрестилисе да середи полу;

75. Выходили они да ко кореты.

Да са́дил ей да кнесь Михайло

Во коре́ту да в золотую;

Залезаёт да кнесь Михайло

Во корету да золотую;

80. Поежджаёт да кнесь Михайло

Да ко Божьему да ко храму,

Ко цюдному да ко кресту́ же,

Ко златому же да ко веньцю же.

Да поехал да кнесь Михайло

85. З Домной, Домной да з Доми́ной.

Домна, Домна да Доми́на

Зговорила кнезю да Михайлу:

«Становите да коней добрых,

Вы спустите миня да для ветру:

90. У мня сердецюшку не столь тошно!» —

«Не спущу, не спущу тибя, да Домина!»

Она просто да упрошаёт:

«Уш я слезу да со кореты!»

Они коней да остановили,

95. Они Доману да выпустили:

«Ты Домна, Домна! Да выходи же».

Пара коней да остановилась.

Тут Домна, Домна да звеселилась,

Фалилеёвна да становилась,

100. Ставила три ножа да булатных.

Она скоцила на ножи булатны, —

Покололась наша да Домина,

Она коньцилась да Фалелеёвна.

Бросилсе да кнесь Михайло,

105. Хватили тут взели да Домину:

Упокоиласе ихна Домина,

Фалелеёвна да Домина.

Они взели под ей да под Доминой

Три ножика да булатных.

110. Как заплакал да кнесь Михайло;

Он заплакал да веть слезами,

Он веть горькима да слезами;

Он горицима слезами да проливал же;

За Домину да он ималсе:

115. «Ты Домна, Домна да Домина,

Фалелеёвна да Домина!»

Он за узольё да хваталсе;

Он у́зол да розвязал же,

Три платьиця да розвертел же:

120. Перво платьицё да заруцельнё,

Друго платьицё да винцельнё,

Третьё платьицё да умёршо.

Они платья да надевают,

Домну Фалелеёвну да нарежают, —

125. В Божьёй храм ею да повозят,

126. Вечну память да запевают.

178. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал да княсь Михайло

ко грозной большой да к обедни, —

Его лошать да подопнулась,

Пухова шляпа да слетела:

5. «Есь-ли дома да неуправа,

Есь-ли дома да неизгода!»

Его маменька да родима

Парну баенку да топила;

огурьци́ она нажыгала,

10. На утробу живо угольё клала

ко кнегины да Катери́ны,

Що младеня да вынимала;

Гробову колоду да тесала, —

В гробову колоду да клала,

15. Три обруця жалезны да наводила;

На Волынь-морё да вывозила,

Во Волынь-морё да спустила.

Как приехал да кнесь Михайло

от грозной большой да от обедни:

20. «Маменька да родима!

Ище где моя да кнегина,

що кнегина да Катерина?» —

«Ушла та веть кнегина:

Она горда была да спесива;

25. Она слуг всех да загонила,

Лошадей всех да заморила;

Да ушла твоя кнегина

Ко грозной большо́й да к обедни!»

Как бросалсе да кнесь Михайло

30. Ко грозной большой да к обедни:

«Уш вы люди да богомольци!

не видали ле моей да кнегины,

Що кнегины да Катерины?»

Отвецяли да богомольци:

35. «Не видали мы да кнегины,

Що кнегины да Катерины!»

Да поехал да кнесь Михайло

от Божьего да от храму:

«Не видали моей да моей кнегины,

40. що кнегины веть да Катерины!..»

Как приехал да кнесь Михайло

К своей матёнки да к родимой:

«Маменька да родима!

Ище где моя да кнегина?» —

45. «Твоя-та веть кнегина

Ушла на новы да на сени,

Ушла в высокой да во терем!»

Как бросалсе да кнесь Михайло

во высокой да в новой в терем, —

50. Да нету тут веть его кнегины,

що кнегины да Катерины:

«Ушла моя да кнегина;

Не знаю, куды она да девалась,

Девалась кнегина да потерялась!»

55. Выходит на новы да сени.

Ему нянюшки да сказали:

«Твоя маменька да родима

она парну баенку да топила,

Огурьци́ она да нажыгала —

60. На утробу живо́ угольё ко кнегины клала,

Она младеня да вынимала;

Гробову колоду да тесала —

В гробову колоду да она клала,

Три обруця жалезны да наводила;

65. На Волынь-морё колоды (так) да вывозила!»

Как бросалсэ да кнесь Михайло

Он на задни да на повети,

Он веть сети да собираёт,

Он веть нёвод да сошиваёт,

70. На Волынь-морё да поежджаёт.

Перву тоньку да закидаёт, —

Гробову колоду младеня да увидаёт

До колен в воду да броса́лсе,

за гробову колоду да има́лсе.

75. Другу тоньку да закидаёт, —

гробову колоду кнегины да увидал же;

До грудей в воду бросалсе,

За гробову колоду да ималсе.

У его маменьки да родима

80. она по берешку да ходила,

Она по кру́тому да гуляла,

Руцьки к серьцю да прыжыма́ла:

«Ох-те мнециньки! Я да согрешила,

Три души я да погубила:

85. Перву душу да безымянну,

втору душу да безответну,

Третью душу да занапрасно!»

Как повёз да веть кнесь Михайло

Що кнегину да Катерину

90. ко Божьему да ко храму,

Он запел же да вечну паметь

Со малым да со младенём.

Родну матёнку да не допускают:

Белы руки у ей да свезали,

95. Резвы ноги у ей да сковали,

В тёмну в те́мницю да посадили.

Тут роскаеласе его мати:

«Погубила кнегину да напрасно,

99. безответну да занапрасно!»

179. Роман и его дочь Марья

Да Роман жону убил да в цисто полё схоронил.

Оста́лась его Ма́рьюшка ма́ненька,

Маненька да нидельня (так) она.

И стала наша Марья в зыбоцьки:

5. «Татонька, татонька! Где моя мамонька?» —

«Ушла твоя мамонька во три подгреба

Да во глубокия!..»

Стала наша Марьюшка из зыбоцьки,

Пошла наша Марьюшка во три погреба / во глубокия, —

10. Нету веть у Марьюшки ро́дной матёнки.

«Татонька, татонька! Где моя матёнка?» —

«Ушла наша матёнка ко Божьей церькви!»

Пошла наша Ма́рьюшка ти́тосьня (так)[393],

Титосьня да мала, зыбосьня,

15. Пошла наша Марьюшка ко Божье́й церькви́:

«Люди, вы люди, богомольцивы люди!

Не видали ле Романовой жоны?»

Сказали богомольци: «Не видали мы Романов[о]й жоны!

Нет, не видали, слыхо́м не слыха́ли!»

20. Пошла наша Марьюшка, заплакала.

Вышла наша Марьюшка на церьковноё крыльцё,

Облегласе наша Марьюшка о церковны перила́

И во цисто полё гледит.

Що во цистом-то поли ище три волка бежат,

25. И три волка бежат, и они на небо гледят.

Зговорила наша Марьюшка маненька (так):

«Волки, вы волки, серы волки!

Не видали ле Романовой жоны?»

Отвецяли ее (так) волки да серыя,

30. Остановилисе волки во цистом поли:

«Дитетко, дитетко Марьюшка!

Да Роман жону убил да в цисто полё схоронил,

В цисто полё схоронил да под межу повалил.

Твоя-та веть матёнка за волками идёт;

35. Позади она идёт да молоком ре́ку бе́лит,

Молоком реку белит, во слезах пути не видит,

Во слезах пути не видит да Марьюшку жале́т».

Пошла наша Марьюшка к татоньки:

«Татонька, татонька! Омманываш миня́:

40. Ты веть мамоньку убил да в цисто полё схоронил,

В цисто полё схоронил да под межу повалил!»

Татонька сказал: «У́ш ты Марьюшка, Марьюшка, / где услыхала?

Уш где услыхала, куго́ (так) увида́ла?»

Отвецяла ее́ Марьюшка ти́тосьня,

45. Титосьня да ма́ла, зыбосьня:

«Ище три волка бежат да они на небо гледят,

Я у волков спросила, мине волки сказали:

«Роман жону убил да в цисто полё схоронил,

В цисто полё схоронил да под межу повалил;

50. Моя-та веть матёнка молоком реку белит,

51. Молоком ре́ку белит, во слезах пути не видит — Марьюшку жалет».

180. Илья Муромец покупает коня, воюет с Полубелым, ловит и казнит Соловья-разбойника

Илья Муровиць да сын Ивановиць

За моря да за широкия,

За широкия да за глубокия

Он приходит же да ко родну отьцю,

5. Ко родну отьцю да всё ко батюшку.

«Уш ты батюшко да мой родитель же!

Уш ты дай мине́ динёк не мало же,

Ты не сто рублей да ты не тысецю —

Мне купить коня да коня серого,

10. Коня серого да коня доброго:

Мне купить коня да слугу верную,

Слугу верную да неизменную;

Мне купить на коня седло доброё,

Седло доброё да седло медноё».

15. Ему дал отець да отець сто рублей.

Попросил отьця да ище тысицю:

«Мне купить коня — да коня доброго,

Коня доброго да коня верного!»

И дал отець да ему тысецю:

20. «Ты купи коня — да коня доброго,

Коня доброго да ко́ня серого!»

«Я пошол молодець да Илья Муровець,

Илья Муровиць да сын Ивановиць!» —

Он пошол Илья да всё ко конюхам,

25. Он ко конюхам да ко добрым коням:

«Отворите-ко мне да конюшенку,

Покажите-тко да ко́ней добрых же!»

Отмыкают же да ему конюхи

И заводят Илью да во конюшенку,

30. Показывают да коней добрых же.

Илья Муровиць да сын Ивановиць

Посмотрел коней да коней вороных, —

Всё не глянутсе да кони вороны:

Кони вороны да не смирёны же.

35. Стоит же конь да за семи замкам,

За семи замкам да за семи яслям;

Зговорил же конь да ру́ським е́зыком:

«Ты купи, Илья, да ты миня коня,

Ты миня коня да коня серого!»

40. Отмыкают же да ему другой замок.

Он же смотрит коней добрых же,

Коней добрых же да коней карих же;

Он веть мол: «Да всё не кони мне,

Отмыкайте же да вы третей замок!»

45. Отворили же ему конюшенку,

Показали же да коней быстрых же, —

Не давают же да Ильи Муровицю,

Ильи Муровицю да сыну Ивановицю.

«Отворьте же да вы подальше же!»

50. Говорил же конь да руським езыком:

«Допустите-тко до добра коня,

До добра коня да коня серого!»

Ино конюхи да отвечат ему:

«Що тому коню да стоит тысиця!» —

55. «Отворьте же да все конюшенки,

Покажите-тко да коней добрых же;

Вы не пустите да всё добро́м к коню,

Я зайду Илья да всё силко́м к ему́!»

И как отмыкнули цетвёртой замок,

60. Он говорит Илья: «Да всё не кони мне,

Не кони мне да всё не быстры жа!»

Идёт Илья да всё до голоса,

Всё до голоса да до коня добра́,

До добра коня да коня серого.

65. Отмыкнули же да ему пятой замок,

Отворили же пяту конюшенку.

Как сказал Илья: «Да всё не кони мне,

Всё не кони мне да всё не серы же;

Отворите мне шесту конюшенку!»

70. И как отворили шесту конюшенку, —

Ище Ильи́ да всё не кони же.

Зговорили же да ему конюхи:

«Ино що же ты, богатырь велик,

Богатырь велик, да разве силен ты?

75. На тибя богатыря да разве суда нету?..»

Он сказал им, да им веть, конюхам:

«Отворите же мине сему́ конюшенку!»

Отворили же ему конюшенку, —

Стоит конь да конь веть серинькой,

80. Он веть ест веть конь да он пшонишонку.

Он веть бросилса да от яслей к ему,

Он веть пал веть конь да на колени же.

Зговорил веть конь да Ильи Муровицю,

Ильи Муровицю сыну Ивановицю:

85. «Ты купи, купи, да Илья Муровиць,

Илья Муровиць да сын Ивановиць;

Ты возьми миня да слугой собе,

Слугой верное да неизменной же!»

Он веть взял коня да за злату узду,

90. Он даёт за коня да сам веть тысицю;

Он берёт у их да стремена-седла,

Он седлаёт же да он добра́ коня,

Он платит за седла да петьдисят рублей;

Он сади́тса же да в стремена́-седла́,

95. Поежджаёт же да сам на родину,

Всё на родину к своему к батюшку

И ко родимое да к своей матёнки.

Он веть просит же да их на улицю:

«Посмот[р]ите-тко у мня добра коня,

100. Всё добра коня — да коня серого,

И коня серого да коня доброго!»

Выходили же отець на улици,

Посмотрили (так) же да коня доброго,

Коня доброго да коня серого.

105. Как садилса же да Илья Муровиць,

Илья Муровиць да сын Ивановиць;

Поежджаёт же да на добром кони.

На добром кони да в Малу Росию.

Не спускает его отець с матерью:

110. «Ты не езди же, да сын Ивановиць:

У тибя, дитя, да тежел смур кафтан,

Он тижолой же да стоит триста рублей!»

А Илья сказал: «Да ему сцёту нет,

Ему сцёту нет, да он крепко́й кафтан:

115. Не берёт его да сабля вострая,

Не берёт его да пуля быстрая!»

Поежджат Илья да на войну́-ею,

На войну-ею да к Полубелому,[394]

К Полубелому да в Малу Рос<с>ию,

120. В Малу Ро́ссию да в Большу в Турцию,

В Большу в Турцию да во цисто полё,

Во цисто полё да к Полубелому.

Полубе́лой же да он войно́й берёт,

Он войной берёт да силой-правдою[395].

125. Вдруг евляитсе да Илья Муровиць,

Вдруг евляитсе да сын Ивановиць.

Как ужакнулса да Полубелой же:

«Ты сильнёй богатырь, да Илья Муровиць;

Силён-страшен, да сын Ивановиць!»

130. Как стрецяли его да во цисто́м поли

Илья Муровиця сына Ивановиця.

Отвецят Илья: «Здрастуйте, люди-прия́тели!» —

«Ты давно евилса ты на сей земли,

Ты на сей земли да в Малой России,

135. В Малой России да в Большой Пруссии?»

Середи поля Илью стрецяли же,

Що стрицели же да звелицели же:

«Уш ты здрастуй, да Илья Муровиць,

Илья Муровиць да сын Ивановиць!»

140. Потхватили его за белы руки,

Посадили Илию высоко на крук (так),

Они здумали поцинить Илью.

Илья Муровиць да он догадливой;

Он веть сел на крук да думу думаёт,

145. Думу думаёт да думу крепкую,

Слово мол — да слово тайноё:

«Я пойду Илья да на ухо́д с пиру!»

Он веть бросилса Илья, с крука пошо́л,

Он с круга́ пошол да во цисто полё.

150. Во цисто полё за им войной идут;

Они бросились Илью губить-доли́ть.

У Ильи сила́ да богатырьская;

Он стоит Илья со всей силой же,

Он со всей силой да с богатырской же.

155. Они билися да сутки правыя,

Они [в]били[396] Илью да по колен в землю.

По колен в земли да всё Илья стоит,

По колен в земли да Илья Муровиць,

Илья Муровиць да сын Ивановиць;

160. Он стои́т, шуми́т да си́лой-пра́вдою,

Силой-правдою да богатырьскою.

Богатырьска сила поднималасе;

Как Илья Муровиць да розмахалса же;

Он рукой махнёт — да силу всю прибьёт,

165. Силу всю прибьёт да Полубелого.

Полубелой же да он веть дрогнул же,

Що кака сила да поднималасе.

И всю войну Илья да погублял же ей.

Он другой рукой да розмахалсе же

170. Илья Муровиць да сын Ивановиць, —

Полубелого да он во плен же взял,

Он во плен же взял да он в землю́ втопта́л.

Полубелой же да он в земли лёжит,

Во земли лёжит да караул крицит:

175. «Илья Муровиць да сын Ивановиць!

Уш ты дай сроку да полцеса мине́;

Полцеса не даш — да дай минутоцьку;

Ты минуты не даш — да полминутоцьки!» —

«Полминуты не дам, да я голову сказню,

180. Голову сказню да Полубелому,

Полубелому да Илья Муровиць!»

Заходил Илья да по белу свету,

По всему свету́ да благодатному.

Он поехал Илья да во сыру землю,

185. Розгорел Илья да со всема силами —

Не хватило Ильи да всего во́иска.

Поежджат Илья да во сыры́ боры,

Во сыры бора́ (так) да во дрему́ция.

Он приехал же, да во сыром бору,

Во сыром бору да во дремуцём же

Он копал яму да сам великую,

Утулял силу свою великую.

Он валил коня да во сыру́ землю,

Он давал коню да [на] семь годо́ф отдо́х.

195. Он копал яму да всё с подкопами;

Он веть шол в яму сам же с подк[оп]ами,

Повалилса Илья на семь годоф в отдо́х.

Они здумали да сила воиска,

Сила воиска они искать Илью.

200. Они думали, куды Илья делса,

И не могли Илью они натти́ негде́.

Посылали они да по городам искать,

По городам искать да далеко́-широко́.

Илья Муровиць да всё услышиват,

205. Слыхом слышиёт да слово мол же,

Слово мол же: «Моя крепка сила,

Що крепка сила да утулиласе!»

Они пошли силой да всё землёй искать;

Они услышили: Илья в земли лёжит,

210. Во земли лёжит да во сыро́й большой.

«Пролежу же я да семь годов в земли;

Накоплю силы да я побо́льше ище́;

Я евлюсь с силой да я к саму́ к царю,

Я с большой силой да со свое́й храброй».

215. Що летат во сат[д] да всё розбойницёк,

Всё розбойницёк, да он веть яблок рвёт,

Он веть яблок рвёт да всё с собой несёт.

Увидала его да красна девиця,

Увидала его да доць купецеська, —

220. И доць купецеська она сказыват:

«Летал во сат[д] да к нам розбойницёк».

И как охнула да сила-армия:

«Не пои́мать же нам будё розбойника!»

Выежджаё же да Илья Муровиць,

225. Илья Муровиць да сын Ивановиць;

Он и едё же да сам во сат[д] к царю.

Как оградушка у царя заперта,

Ище заперта, крепко заложена.

Илья Муровиць да ко́ня по́нюжат,

230. Понюжнул коня да во весь мах махну́л,

Во весь мах махнул да во цисто полё.

Он ище плёткой да, само* свисну́л же, —

Доброй конь у его во огра́душку.

Во оградушки да вся земля дрожит,

235. Вся земля дрожит, да сила-армия болит;

Они думают: «Да розбойник летит».

Он увидел же да всё розбойницька:

Он розбойницёк да на дубу сидит,

На дубу сидит да на большом толстом,

240. На большом толстом да всё розбойницёк,

Всё розбойницёк да Соловеюшко.

Он веть думаёт: «Да не достать миня»;

И Соловей-розбойник крепко радуитьсе.

Илья Муровиць да коня понюгат;

245. Он коня понюжну́л да Соловья схватил,

Соловья схватил да крепко взял в руки.

Соловей-розбойник крепко плацёт же:

«Ты спусти, спусти миня, силён храбёр,

Ты силён храбёр да Илья Муровець,

250. Илья Муровець да сын Ивановиць!» —

«Не спущу тибя да Илья Муровиць,

Я возьму Соловья да в руки белыя;

Соловей-ле ты да сам розбойницёк,

Ты свисни-тко, Соловей, попуще же!»

255. Он свиснул Соловей да полсвиста́ свиснул,

Он ище свиснул — да во весь свист махнул:

Сила-армия да вся упала же,

Вся упала же да на земли лёжит.

Илья Муровиць да Соловья везёт,

260. Соловья везёт, из города повёз;

Он из города везёт к ему́ к дому.

У розбойника дом стоит на трёх верстах.

Его детоцьки крицят, в окно́ гледят:

«Нашого тату́ да всё мужик везёт».

265. Ихна матенка да не поверила,

Ихна матенка да думу думала:

«Уш вы детоцьки! Да наедимсе мы!»

Он кругом обвёз, да он домой не завёз.

Соловей-розбойник отбиваитьсе.

270. Он повёз Илья да во цисто полё,

Во цисто полё да во широкоё;

Он сказнил голову у Соловья-розбойника.

Поехал Илья да во темны леса,

Во темны леса да во дремуция,

275. За болота же да за дыбуция.

Повалилса Илья да во сыру землю:

«Во сырой земли да я дватцать лет лежу,

278. Дватцать лет пролежу — да я не выглену».

181. Двенадцать братьев, их сестра и отец

Старина́ гуля́т да ро́стит де́тоцёк

И ро́стит детоцёк да дитей маленьких.

Он веть труды болел да он детей жалел;

Ему трудно же, да детей ростил же.

5. Он веть трудно болит да он с жоной говорит:

«Ты жона́-ле, жона́ да жо́на ве́рная,

Ты жона́ верная да благодарная!

Ты родила у мня да ты двенатцать сынов,

Ты двенатьцеть сыноф да едну доцюшку,

10. Едну доцюшку да ты Сусаннушку,

Ты по имени ею да Сусаннушку,

По изво́тьцины да ты веть Митреёвну».

Он веть шум шумит, да на его плен[397] идё.

Он веть выразил (так) своих дете́й в среду́,

15. Он становил детей да во реду же всех,

Он веть дал же всем по ружью́ све́тлому́,

Он веть дал же всем по сабли вострое:

«Вы не бойтесь-ко, да иди́те си́лою

И силою крепкою да силой старою;

20. Не бытьте-тко все капра́льнима,

Вы бытьте-тко все редовыма!»

Старшого зделал капральним же.

Они́ не слу́шали да старины́ дети́.

Они задумали да они своим умом,

25. Они своим умом да со своей силой;

Они веть взе́ли же большо́го бра́телка.

Он не был да всё капральним же,

Он был же всё да редовым же:

«Уш мы будём же да все капра́льнимы!»

30. Посадили его да брата в те́мьницю,

Закрепили его да [в] заключемницю.

«Подойдём, пойдём да мы ко батюшку

И мы ко ба́тюшку да к родной матушки. —

У нас большой-от брат да под кустом лежит,

35. Под кустом лежит да под ракитовым;

Во груди у его да пуля быстрая,

Во руках его да сабля вострая!..»

Прослезилса его да родной батюшко

И со корминицёй да с родной матёнкой;

40. И они сплакали да слёзы пролили:

И ро́дна мать пошла́ — да как река́ текла,

Как река текла да река быстрая;

И как сестра-та шла — да мелкия руцейки.

Зговорил старик да он по старости

45. И он по старости да старицёк седой,

Старицёк седой да глубоко седой;

Он сказал жоны: «Да, жона, Бог же с им,

Он веть Бог же с им, да он под пулёй лежит,

Он под пулёй лежит да он под быстрою,

50. И он под саблей лежит да под саблёй вострой же;

И ище мы, жона, да вечну паметь споём,

И вечну паметь споём да Богу судить даём;

Ищо жонилсе он на пули быстрой же,

И овенцялсе он на сабли востринькой;

55. Що жона у ёго да гробова доска,

И свадебка да всё сыра земля».

И зажыли де́ти да всё оди́натцеть брате́й.

«Братья, братьиця», — да старина́ говори́т,

Старина говорит да их на службу редит:

60. «Вы пойдите-тко да силой-армиёй;

Вы послушайте у старико́в стары́х;

Ино стары старики да поговаривают

И верой-правдою да не омманывают,

Не омманывают да до крови кладут,

65. И до крови кладут да сами в плен идут”.

И его детоцьки да думу думают,

Думу думают да думу крепкую.

Его доцюшка она во плен пошла,

Она Митреёвна да всё натурой же.

70. Она думала да она во сад пошла,

Она во сад пошла да во зилёнинькой.

И во зелёном во саду да она гуляёт,

Мимо ту же те́мьницю она похаживаёт,

По заключемное она да погуливаёт;

75. Она с собой-ле сама рець розговариваёт:

«Що во етой же да всё во те́мьници,

Що во той во злой да заключемной же

И поса́жон сидит да как росийской граф

И он веть граф, граф, да я не знаю, как звать».

80. Отвицял да ей да доброй молодець:

«Ой еси, девиця, душа, красавиця!»

И он спросил у девици, кака́ уроже́ньицём.

И отвецяла девиця: «У мня двенатцеть братей,

У мня двенатьцет[ь] братей, да я одна сестра,

85. Я одна сестра да одинакая».

И он веть мол же да в тёмной те́мници,

И он промол ей да он пола́скове:

«Ой еси, душа да сестра моя!

Ой еси, душа, да я тибе брателко;

90. Уш ты дай мине белу гумажецьку (так);

И напишу тобе да уш я грамотку,

И отнеси-тко ты да к своему папеньки!»

Подала душа да белу гумажецьку,

И подала она да перо гусиноё.

95. Написал ле он да во слезах манил

И во слезах манил да во горецих же,

Да подал грамотку да он к сестрицюшки:

«И ты прими, прими, сестра да Сусаннушка,

Ты снеси, снеси́, да родна́ Митреёвна,

100. Ты отдай, отдай да моему батюшку

И со корминицёй да с моей матёнкой,

Процитал и[398] же да мою грамотку —

Обливаюсе да горецьми слезьми».

Пошла сестра да взела грамотку,

105. Она пошла сестра да к своему батюшку.

Она идёт сестра да мимо братьицей:

«И вы не думайте; да вас веть людно[399] брате́й:

Есь вас братьицёв да вас одинатцеть,

Вас (так) двенатцато́й да во тюрьму посажо́н,

110. Он веть старинькой да в тюрьмы в тёмное:

Я ходила же да я во сад гулять, —

Шла-прошла да мимо темницю,

Мимо темницю, злу заключемницю;

В этой темници да посажон же граф,

115. Посажон же граф да родной брателко,

И родной брателко да старина сидит».

Они думу думали да думу крепкую

И слово молвли (так) да слово тайноё:

«Мы не спустим же да мы сестру родну,

120. Уш мы спустим же да пулю быструю,

Уш мы сгре́ём (? — Ред.) ей да саблёй во́строе».

Они срежаютсе, оружья зарежают же:

«Старина старик да его достанёт же».

Они стрелили, да се́стра скрыласе;

125. И они стрелили да не увидели.

Она приходит сестра да всё ко батюшку,

Отдават сестра да свою грамотку:

«Ты цитай-ко, цитай, да ты мой батюшко,

Со корминицёй да с моей матенкой».

130. И поцита́ли они да всё заплакали:

«Що дитя моя да во тюрьмы сидит,

Що дитя моя да в тюрьмы в крепкое;

Уш я старинькой, да я в тюрьмы не бывал,

Я старешенёк — да деветьсо́т прожива́л;

135. И мои де́тоцьки мне голову́ секли,

Мне не столь тошно да мине сердецюшку,

Я старина́ иду́ да я про ста́ро говорю́.

Ты пойдём, пойдём, да ты, дитя моя,

Отведи мине до старого сына

140. И старого сына да всё большого его!»

Пошла она да що до темници́,

Що до темници до заключемное:

«Уш ты грап (так)-ле, грап да ты росийской грап!

Отворите-тко да дверь крепкия,

145. Выпускайте-тко да сына старшого!»

Он веть взял сына да за белы руки.

Он лежал же сын да во резвых ногах,

Во резвых ногах у своего отьця,

У своего отьця да всё у старого.

150. «Я не думал же, що ты, дитя́, живой;

Я не мыслил же да я тобя видеть». —

«Я увидел да я сестру свою

Що веть маленько[и]м да я окошецьком,

Ище маленьким да всё протёсаным».

155. Он веть взял за руки, за руки белыя,

Обливалсе сын да горецьми слезьми́:

«И ты сестра-ле, сестра и сестра верная,

И сестра верная да благодарная!

Взяла сестра да рукописаньицё,

160. Понесла сестра да всё ко батюшку,

Приворотила сестра да к родным братьицям;

Она сказала братья́м: “Да посажо́н же брат”.

Они думали да думу крепкую,

Они молули (так) да слово тайноё;

165. Зарежали они оружья светлыя,

Они сострелить думали они родну сестру.

Она скрыласе моима молитвами,

Она скрыласе: молитвы крепкия.

Я сидел в тюрьмы да годоф петнатцеть же,

170. Що молилсе я дённо-но́сьноё;

Уш я думаю да старину видеть,

Уш я старого да отьця с матерью,

Отьця с матерью да крепко видеть хоцю;

Я родну́ сестру́ да е́ю жа́лую.

175. Уш ты татенька да старина-ле мой!

Пожале́й миня́ да со родно́й сестро́й,

Со родной сестрой да со Сусаннушкой:

Уш ты дай же нам да целобитьицё,

Целобитьицё да си́лу бо́льшую

180. И силу большую да служить братьицям,

Служить братьицям да братьям родным же!»

Отвецял отець: «Да я не дам служить,

Я не дам служить да всё им братьицям;

Я велю́ служи́ть, на старину́ ходи́ть;

185. Не спущу топерь да я веть с глас тобя́».

Подошли же братья веть, веть к дому же,

Що ко дому же всё ко старому,

Всё ко старому, ко старины́ служить.

Они приходят же сами горды больши́,

190. Всё горды больши: да много слышили,

Они много слышили да всё наук прошли,

Много наук прошли да много видели.

Старина призывал, — да высоко знели́сь

И высоко знелись: да ружья светлиньки.

195. «У меня в дому да дети верныя,

Дети ве́рныя да умом крепкия».

Они приходят же на старой дом,

Они в окно́ згленули, — видят старого брата,

Тут сидит же с им да как сестра родна;

200. Они не думали, мысли не мыслили;

Они здумали: «Да брат сидит в тюрьмы»;

Они здумали: «Сестра сострелена»;

Они охнули — сами брёхнули (так)[400].

Их отець зовёт да на высокий двор;

205. Он судить хоцёт да сам своим судом,

Он своим судом да стариной своей.

«Уш вы слушайте, дети жаланныя (так);

Уш вы слу́жите мине неверной слугой,

Вы неверное да неблагодарное, —

210. Вы омманываите меня ста́рину;

Вы сказали мине: “Да брат убит лёжит,

Брат убит лёжит да брат под кустышком,

Що пот тем кустом да под ракитовым;

Во груди у его да пуля быстрая,

215. И во плеци у его да сабля вострая”.

Уш вы врите-тко да врите пра́вду мине́.

Посажон же брат да во тюрьмы у вас,

Во тюрьмы у вас да в тюрьмы в тёмной же!

Увидала же да услыхала же

220. Его родна сестра да всё Сусаннушка

И всё Сусаннушка да она Ми́треёвна,

Выручала его ис тёмной темници,

Выводила его из заключемници,

Она пошла мимо вас да она сказала вам;

225. И вы не верили, да сами думали

И сами думали да думу крепкую,

Думу крепкую: ору́жья за́режали

И во родну сестру ружьё спу́стили!

Що родна сестра да она скрыласе:

230. И родной брателко да умолил за ей.

Вы не думайте, да вы пойдите в тюрьму,

Вы пойдите в тюрьму да в тюрьму в крепкую;

Не хоцю́ я ва́м да головы казнить,

Уш я лучше старина да и в тюрьму посадить;

235. И посидите-тко, одиннатцеть братьицей,

Вы погнойте-тко да во тюрьмы́ в тёмно́й;

Помолитесь-ко да но́сьно-дённоё,

И вы спаситесь да ду́шой крепкоя (так);

Уш я дам хлебов да вам малёхон[ь]ко;

240. Вы помолитесь Богу долгёхонько,

Уш вы змолитесь — да святось видите,

242. Святось видите, к старины́ покло́ните́сь!..»

Айнова Гора

Айнова Гора стоит на правом берегу р. Пинеги, при тракте, при перевозе в с. Кевролу.

Мельникова Вера Егоровна

Вера Егоровна Мельникова — крестьянка д. Айновой Горы, 53 лет, умная, сообразительная и смелая женщина. Она немного грамотна, старообрядка и чуть ли не дьяконица у старообрядцев. Она пропела мне две старины: 1) «Князь Дмитрий и его невеста Домна» и 2) «Мать князя Михайла губит его жену». Во время пения в затруднительных случаях ей подсказывал ее брат, также грамотный старообрядец, старообрядческий начетчик или быть может даже поп, берущий, как рассказали мне потом, большие деньги за поминания старообрядцев. Вера Мельникова, будучи умной и смелой, не боялась петь, хотя одна старуха и запугивала ее. Она слыхала старину «Встреча Ильи Муромца с Добрыней». У них в деревне жила старуха, которая пела также и эту старину, о чем вспоминали при мне некоторые жонки.

182. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Сваталса Митрей-княсь,

Да и сваталса Михайловиць

на Домны Фалелеёвны

По три годы, по три лета,

5. От ворот не отъездуцесь

Да от окна не отхо́дуцесь.

Пошол веть как Митрей-княсь,

да пошол веть Михайловиць

Ко чесное заутрени

10. да ко чесной воскрисе́ньское.

Увидела Домнушка / да Домна Фалелеёвна

Из око́шка косящатого

Да скрось околенку стекольцету:

«Идёт как Митрей-княсь —

15. как кутыра боерьская,

Как сова заозерьская:

Голова-та у Митрея —

да как котёл пивоваренной,

Глаза-ти у Митрея —

20. да как две кошки-то серые,

Брови у Митрея / — да как собаки бурнастые!»

Пришол веть как Митрей-княсь,

да пришол как Михайловиць

От цесное заутрени

25. да от цесной воскрисеньское:

«Ты сестриця, сестрицюшка

Да ты Олёна Михайловна!

Собери-ко беседушку

да созови милых подружыцёк,

30. Названу-ту сестрицю

да Домну Фалелеёвну!»

Первой посол послали

да за Домной Фалелеёвной:

«Ты пойдём, пойдём, Домнушка

35. Да Домна Фалелеёвна;

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

Уехал как Митрей княсь,

да уехал Михайловиць

40. В цисто полё за охвотами,

да он за серыма утицеми,

за перелетныма гусеми!»

Зговорила ее (так) матенка,

Зговорила корминиця:

45. «Дак пойди, пойди, Домнушка

да Домна Фалелеёвна». —

«Уш ты матенка-корминиця!

Это — не зов идё[т], — обман идё[т]!»

Да другой посол послали

50. Да за Домной Фалелеёвной:

«Дак ты пойдём, пойдём, Домнушка

Да Домна Фалелеёвна;

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

55. Уехал как Митрей-княсь,

да уехал Михайловиць

В цисто полё за охотами,

Да он за серыма утицями,

За перелетныма гусеми!»

60. Говорила ее матёнка:

«Ты пойди, пойди, Домнушка

Да Домна Фалелеевна». —

«Уш ты мати-корминиця!

Это — не зов идё[т], — обман идё[т]!»

65. Третей посол послали

Да за Домной Фалелеёвной:

«Ты пойдём, пойдём, Домнушка

Да Домна Фалелеёвна;

Право, Митрея дома нет,

70. Право, Михайловиця дома нет:

Уехал как Митрей-княсь,

да уехал Михайловиць

В цисто полё за охотами,

да он за серыма утицями,

75. За перелетныма гусями!»

Зговорила е́е матенка:

«Дак ты пойди, пойди, Домнушка

Да Домна Фалелеёвна!»

Мыласе Домнушка

80. да свежой водой клюцёвою;

Утираласе Домнушка

да тонким белым полотёнышком.

Да брала, брала Домнушка

три платья-та цветные:

85. Да перво платьё веньцельнёё,

Да друго заруцельнёё,

Да третьё платьё свадебно.

Она брала, брала Домнушка

Да Домна Фалелеёвна

90. Да два друга сердесьние —

Два ножа-та булатные.

Пошла наша Домнушка

Да Домна Фалелеёвна, —

Окатились двери на пету,

95. Запирались двери накрепко.

Резвы ноги подломилисе,

Белы руки опустилисе,

Да из глаз слёзы покатилисе:

Да княсь Митрей за столом стоит,

100. Да Михайловиць за дубовыма.

Наливаёт как Митрей-княсь,

Наливаёт Михайловиць

Он слатких напитоцёк,

Подаваёт как Домнушки

105. Да Домны Фалелеёвны:

«Ты прими, прими, Домнушка

Да Домна Фалелеёвна,

От кутыры боерьское

да от совы заозерьское,

110. От котла пивоваренного

да от кошки-то серые,

От собаки бурнастые!»

Брал веть как Митрей-княсь,

Да и брал ей Михайловиць

115. Да за руцку за праву́ю;

Выводил как Митрей-княсь

На крылецько косящотоё;

Посадил веть как Митрей-княсь

Да во корету во золоту́ю.

120. «Вы сестрици подружецьки!

Пойдите во конюшонку;

Приведите вы пару лошадей,

Лошадей-коней до́брые,

Ище добрых кова́ные

125. Нам веть ехать венцетисе

Да с Домной Фалелеёвной!»

Приежджаёт как Митрей-княсь,

Приежджаёт Михайловиць

К белокаменным полатам;

130. Просилась его Домнушка

Да Домна Фалелеёвна

В белокаменны полаты свои

Попросить бласловеньиця:

«Уш мы тем бласловленьицём

135. Да станём жыть-красоватисе

Да гулять-проклаждатисе!»

Не спустил ею Митрей-княсь,

Да не спустил Михайловиць.

Приежд[ж]аёт как Митрей-княсь,

140. Да приежд[ж]аёт Михайловиць

Ко Божьей-то к церькви.

«Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

Да спусти, спусти, Михайловиць,

Ко родителю батюшку

145. да на крепко́ домови́щицё

Попросить бласловленьиця;

Уш мы тем бласловленьицём

Да станём жыть-красоватисе

Да гулять-проклаждатисе!»

150. Спустил ею́ (так) Митрей-княсь,

да спустил ей (так) Михайловиць

да Домну Фалелеёвну.

Она бросила Домнушка

Да Домна Фалелеёвна

155. Как два друга сердесьние —

Да два ножыка булатные,

И пала наша Домну[ш]ка

На два друга сердесьние —

На два ножыка булатные.

160. Концилась Домнушка

161. Да Домна Фалелеёвна.

183. Мать князя Михайла губит его жену

Поежджаёт княсь Михайло

На грозну службу велику.

Оставляёт княсь Михайло

Свою маменьку родиму,

5. Ище молоду кнегину

Да кнегину Екатерину.

Как поехал княсь Михайло

На грозну службу велику,

Его маменька родима

10. Жарку баенку топила;

угорьцей она нажыгала;

Да звала мати кнегину

В жарку баенку помытьсе;

Она клала на кнегину,

15. на кнегину Екатерину

она угольё горецё —

Выжыгала у кнегины

из утробы младеня.

Она зделала белодубову колоду,

20. Набивала на колоду

Трои обруци жылезны,

Клала эту кнегину

в белодубову колоду, —

Отвозила ету колоду

25. Во синё морё Хвалыньско.

Не доехал княсь Михайло

Д[о] грозной службы великой, —

Добра лошать подопнулась,

Востра сабля переломилась,

30. Пухова шляпа свалилась.

Как спроговорит княсь Михайло:

«Верно, дома да нещесливо:

Верно, маменька неможот,

Лебы молода кнегина

35. Да кнегина Екатерина».

Воротилсе княсь Михайло

Со грозной службы великой.

Приежджаёт княсь Михайло

в белокаменны в полаты.

40. Да бросалсэ княсь Михайло

к своей маменьки родимой:

«Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина,

кнегина Екатерина?» —

45. «Твоя-та веть кнегина

в новой горьници высокой!»

Бросалсе княсь Михайло

в нову горьницю высоку, —

Не нашол своей кнегины

50. да кнегины Екатерины.

«Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина

Да кнегина Екатерина?» —

«Твоя-та веть кнегина

55. во соборное обедни!»

Бросалсэ княсь Михайло

во соб[о]рную обедню, —

Не нашол своей кнегины

Да кнегины Екатерины.

60. Ему нянюшки сказали,

Ему маленьки росказали:

«Твоя маменька родима

Жарку баенку топила;

Угорьци она нажыгала;

65. Да звала мати кнегину

в жарку баёнку помы́тьсе;

Она клала ко кнегины на утробу

Она угольё горецё —

Выжыгала у кнегины из утробы младеня.

70. Она зделала белодубову колоду,

Набивала на колоду

трои обруци жалезны, —

Отвозила ету колоду

Во синё морё Хвалыньско!»

75. Бросалсэ княсь Михайло

к своей маменькой родимой:

«Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина

Да кнегина Екатерина?» —

80. «Да твоя-та веть кнегина

Она горда стала, спеслива;

Она слуг всех пригоняла,

Лошадей всех притомила!..»

Да бросалсэ княсь Михайло

85. На синё морё Хвалыньско.

Как перву-ту тоню кинул, —

Ницего они не вытенули;

Как другу тоню закинули, —

Ницего они не вытенули;

90. Как третью́ тоню закинули, —

Они вытенули белодубову колоду.

Кидалса княсь Михайло

На два ножыка булатных.

Его маменька родима

95. Вдоль по берешку ходила,

Громким голосом крицяла:

«Уш я тяшко да согрешила,

Три души я погубила:

Перву душу да безответну,

100. Втору душу безымянну,

101. Третью душу занапрасну!»

Мельникова Анна Александровна

Анна Александровна Мельникова — крестьянка д. Айновы горы, 63 лет. Она — сестра сказительницы Екатерины Александровны в д. Залесье. Она 11-й год вдова; муж ее был лесником и объездчиком и умер после трехмесячной болезни от водянки. Дочь ее замужем; а при себе она имеет парня-приемыша 20 лет, которого хочет усыновить. Видит она уже плохо и употребляет очки. Она пропела мне старины: 1) «Князь Дмитрий и его невеста Домна», 2) «Мать князя Михайла губит его жену», 3) «Молодость Добрыни и бой его с Ильей Муромцем» и 4) «Козарин» (в отрывке). Эти «стихи» (по ее названию) она пела с жонками в деревне.

184. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Как посваталса Митрей-княсь,

Как посваталса Михайловиць

Да на Домны Фалелеёвны, —

Да он веть сваталса по три лета,

5. По три лета, по три зимы,

От ворот не отходуцесь

Да от окошка не отъездуцись.

Да пошол Митрей-княсь

ко цесное заутрени

10. Да ко цесной воскрисеньское.

Его люди увидели:

«Да голова-та у Митрея —

Как серебрена маковиця,

Да и глаза-ти у Митрея —

15. Да и два ясных-то сокола,

Брови у Митрея —

да два цёрных-то соболя!»

Да идё, идё Митрей-княсь,

Как идё, идё Михайловиць

20. От цесное заутрени,

от цесной воскрисеньское.

Да зговорила как Домнушка:

«Идё кутыра боерьская,

Идё сова заозерьская:

25. Голова-та у Митрея —

как котёл пивоваренной,

Глаза-ти у Митрея —

да две кошки-то серые,

Брови у Митрея —

30. две собаки бурласные*».

Пришол Митрей-княсь

да от цесное заутрени:

«Ты сестриця, сестрицюшка

Да ты Овдотья Михайловна!

35. Собери-тко беседушку

Да созови милых подружицёк

Да названу-ту сестрицю

да Домну Фалелеёвну».

Посла они по́слали

40. за Домной Фалелеёвной:

«Поди, поди, Домнушка,

Да на весёлую беседушку;

Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

45. Уехал Митрей-княсь

Да в цисто полё за охотами,

За серыма утицями,

За перелетныма гусями!»

Не пошла наша Домнушка

50. Да Домна Фалилеёвна.

Другой посол послали:

«Да ты поди, поди, Домнушка

да Домна Фалелеёвна;

Да право, Митрея дома нет,

55. Право, Михайловиця дома нет:

Уехал как Митрей-княсь,

Как уехал Михайловиць

В цисто полё за охотами,

За серыма утицями,

60. За перелетныма гусями!»

Да нейдё, нейдё Домнушка

Да на весёлую беседушку.

Да третье́й посол послали

Да за Домной Фалелеёвной:

65. «Поди, поди, Домнушка

Да Домна Фалелеёвна;

Да право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

Уехал как Митрей-княсь,

70. Уехал Михайловиць

в цисто полё за охотами,

За серыма утицями,

За перелетныма гусями!»

Зговорила как матёнка:

75. «Да ты сходи, сходи, Домнушка,

на весёлую беседушку». —

«Уш ты матёнка, матёнка,

ты корминиця-матёнка!

Мне не зов идёт, — омман идёт

80. Да на Домны Фалелеёвны!»

Умываласе Домнушка

Да свежо́й водой ключовое;

Утираласе Домнушка

Тонким белым полотёнышком.

85. Да брала, брала Домнушка

Да три платья цветные:

Одно платьё веньцельнёё,

Друго платьё заруцельнёё,

Третьё платьё-то свадёбно;

90. Брала, брала Домнушка

Да два друга сердесьние —

Да два ножыцька булатные.

Как пошла наша Домнушка

на висёлую беседушку.

95. Стрицеют как Домнушку

да звелицеют Фалелеёвну:

«Право, Митрея дома нет,

Право, Михайловиця дома нет:

Как уехал Митрей-княсь

100. в цисто полё за охвотами,

за серыма утицями,

За перелетныма гусями!»

Отворились двери на пету,

Запирались двери накрепко.

105. Зашла, зашла Домнушка, —

Резвы ноги подломилисе,

да белы руки опустилисе:

За столом стоит Митрей-княсь,

За столом стоит Михайловиць.

110. Подаваёт как Митрей-княсь,

Подаваёт Михайловиць

Да и слатких напитоцёк:

«Да прими, прыми, Домнушка,

Домна Фалелеёвна,

115. От кутыры боерьское

да от совы заозерьское,

От кошки-то серое

да от собаки бурластое,

от котла пивоваренного!»

120. Зговорил как Митрей-княсь:

«Да ты сестриця, сестрицюшка

Да ты Овдотья Михайловна!

Подите на конюшну

да выводите коней пару,

125. Коней пару вороны́е;

Запрегайте во корету да золотую

Да нам ехать виньцетьсе

Да с Домной Фалилеёвной!»

Поехал Митрей-княсь,

130. Как поехал Михайловиць;

Зговорила как Домнушка

Да Домна Фалилеёвна:

«Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

Да к родителю-ту батюшку

135. Да на крепко́ домовищицё

Да попросить благословеньиця (так);

Тем благословеньицём

Нам веть жыть-красоватисе,

нам гулять-проглаждатисе!»

140. Не спустил ею Митрей-княсь,

Не спустил ею Михайловиць.

Поехал как Митрей-княсь,

как поехал Михайловиць;

Попросиласе Домнушка

145. да Домна Фалелеёвна:

«Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

ко корминици-то к матёнки

В белокаменны полатушки

Попросить благословеньиця

150. Нам веть ехать винцетисе;

Нам веть тем благословеньицём

Нам веть жыть-красоватисе,

Нам гулять-проглаждатисе!» (так)

И спустил ею Митрей-княсь,

155. Да спустил ею Михайловиць

В бело[ка]менны полатушки

Да ко корминици-то к матёнки

Попросить бласловеньиця:

«Нам веть тем бласловеньицём

160. Нам веть жыть-красоватисе,

Нам гулять-проглаждатисе!»

Да скоцила с кореты золотое —

163. Да скололась на два ножыцька булатных.

185. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал княсь Михайло

на гру[о]зну службу велику.

Оставляё княсь Михайло

Свою молоду кнегину

5. и кнегину Екатерину

С своей с маменькой родимой:

«Уш ты маменька родима!

Ты вали мою кнегину

Да во горьници во новы,

10. Ты спусчай мою кнегину

ко соборное к обедни!»

Как уехал княсь Михайло

на грозну службу велику.

Его маменька родима

15. Жарку баенку топила,

Повела кнегину в байну,

Огурьци да нажыгала,

угольё горяцё на утробу клала —

Из утробы младеня выжыгала.

20. Она и зделала белодубову колоду,

Навела обруци жолезны (так),

Отвезла в синё морё Хвалыньтьско.

Не успел как княсь Михайло

До грозной службы да доехать, —

25. Добра лошать да подопнулась,

Пухова шляпа свалилась,

востра сабля переломилась:

«Верно, в доми да есь несчасьё (так):

Лебо маменька неможот,

30. Лебо молода кнегина

и кнегина Екатерина».

Как приехал княсь Михайло

Из грозной службы великой:

«Здрастуй, маменька родима!

35. Ище где-ка моя кнегина

и кнегина Екатерина?» —

«Как твоя-та веть кнегина

Она горда стала, спеслива:

Всех она слуг да изгонила,

40. лошадей всех да истомила». —

«Уш ты маменька родима!

Где моя кнегина

И кнегина Екатерина?» —

«Твоя-та веть кнегина

45. Она во горьници высоких[401]».

Как кидалсэ княсь Михайло

он во горьници во новы, —

Не нашол свою кнегину.

«Уш ты маменька родима!

50. Ище где-ка моя кнегина

и кне[г]ина Екатерина?» —

«Да твоя-та веть кнегина

Ушла к соборное к обедни»

Как кидалсэ княсь Михайло

55. ко соборное к обедни, —

Не нашол свою кнегину

и кнегину Екатерину.

Ему нянюшки сказали,

Ему нянюшки росказали:

60. «Твоя маменька родима

Жарку баенку топила,

Повела кнегину в байну,

Огурьци да нажыгала,

Угольё горяцё на утробу клала —

65. Из утробы младеня выжыгала.

Она и зделала белодубову колоду,

Навела обруци жоле́зны, —

Отвезла в синё морё Хвалыньско!»

Хотел как княсь Михайло

70. на два ножыцька сколотьсе;

Его нянюшки да сдержали,

Его нянюшки да содержали.

Он поехал княсь Михайло

Во синё морё Хвалыньско.

75. Он перву тоню закинул, —

ницего в тони не попало;

Он другу тоню закинул, —

ницего в тони не попало;

Он третью тоню закинул, —

80. он веть вытенул белодубову колоду.

Он веть сам в воду скоцил, —

Его нянюшки не здёржали.

Его маменька родима

Вдоль по берешку ходила,

85. Тонким голосом кричала:

«Уш я тяшкой грех согрешила,

Три души да погубила:

Перву душу да безответну,

Другу душу да безымянну,

90. Третью душу да занапрасно!»

186. Молодость Добрыни и бой его с Ильей Муромцем

Ище жыл-был Микита Романовиць.

Живуцись был Микитушка состарилсэ,

Он состарилсэ Микитушка, представилсэ.

Оставалась у Микитушки люба семья,

5. А-й люба́ семья да молода́ жона,

Ище молода Омельфа Тимофеёвна.

Да ище оставалосе мило́ цядо,

Ище милоё цядо, одинакой сын,

По прозваньицю Добрынюшка Микитиць млад.

10. Ище боёк был Добрынюшка боротисе.

Пошла славушка великая,

А-й великая, не малая

И по всем землям да по всем городам;

Да дошла это[402] до славного города до Мурома

15. И до того же молотьця до Илии Муровиця.

Молодець долго не розговарываёт;

Он веть брал клюци да во белы руки,

Отмыкал веть конюшну стоялую,

Выводил он жерепьця да неежджалого.

20. Он того же коня скоро набуздываёт (так)

И поскоре́ того добру лошать наседлыват,

Он двенатцети потпругами подстегиваёт

(А-й подпруги-ти были всё шо́лковые,

Ище пряжи-ти были всё зо́лотые,

25. А-й шпенёчки-ти были булатные!):

«Мне не ради басы, да ради крепости:

Ище шолк-от не рвётсе, булат не мнёт,

Ище красно-то золото не ржавеёт».

Он веть бил веть коня по крутым ребрам;

30. Он веть правил коня црез градову́ стену,

Церез ту же церез пашню (так)[403] трёхуго́льнюю

Да приехал к Добрынюшки на улицю.

Мать сыра земля да пошатиласе,

У Добрынюшки двор да сколыбалсе весь,

35. Да косящяты окошецька припотусилисе*,

Как стекольцяты околенки посыпалисе.

Его вышла матёнка на красно крыльцё:

«Как уехал Добрынюшка во цисто полё,

Во цисто полё уехал за охвотами!»

40. Молодець долго не розговарываёт;

Он за им же поехал во цисто полё.

Они съехалисе да поздоровалисе.

Они схватилисе, водились день до вецёра,

У которого взеть-то у их нецёго.

45. У Елеюшки платьё ременьцято,

У Добрынюшки платьё сутужноё[404];

Да рыменьцето платьё потягаитьсе,

Да сотужно (так)-то платьё не здаваитьсе.

49. Да Елеюшка Добрынюшку назвал большим братом.

187. Козарин

Встретилось девици три тотарина.

Как спроговорит первой-от тотарин:

«Эту красну девицю конём стопьцю!»

Да спроговорит второй-от тотарин:

5. «Эту красну девицю ружьём убью!»

Да спроговорит третей-от тотарин:

«Эту красну девицю копьём сколю!»

Да приехал из циста поля удалой молодець

Да первого тотарина конём стоптал,

10. Он другого-то тотарина ружьём убил,

Да третьёго-то тотарина копьём сколол,

Сохранил красну девицю.

«Ище станём мы, девиця, ноць делить,

Станём ноць делить да станём грех творить!»

15. Сказала красна девиця:

«Уш ты лучше ты был отьця родного,

17. Ты теперя хуже трёх тотар!»

(Он спросил, кто она. Она рассказывает, что у царя было 9 сыновей и одна дочь. Он видит, что она его сестра. Так как Анна Мельникова слыхала эту старину давно, то забыла не только петь, но и рассказывать начало и конец[405].)

Церкова Гора

Це́ркова гора стоит на правом берегу р. Пинеги, на тракте (по обе стороны его), на 3 версты выше Айновой Горы и состоит из двух околков: Верхнего и Нижнего.

Кузнецова Дарья

Дарья Кузнецова (отчества ее я не знаю) — крестьянка д. Церковой Горы, 35 лет. Родом она из д. Немнюги, откуда взята сюда замуж. Она пропела мне хорошо старину «Мать князя Михайла губит его жену». Денег за пение взять она не хотела, говоря, что «может быть, и наши дети будут учиться по твоей книге».

188. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал княсь да Михайло

Ко грозной службы да великой,

Ко грозной да воскрисеньской.

Не доехал княсь да Михайло

5. До грозной службы да великой,

До грозной да воскрисеньской, —[406]

Доброй конь его подопнулсэ,

Пухова шляпа да свалилась,

Востра сабля переломилась:

10. «Верно, в доме да несчесливо:

Верно, маменька да хвараёт,

Молода жона помираёт;

Верно, маменька да родима,

молода жона да Катерина».

15. Как его-то мать да родима

Жарку баенку да топила;

Сер камень она нажыгала;

Призывала она да кнегину,

молоду жону Катерину

20. В жарку баенку да помытьсе,

В жарку в парну да попарытьсе.

Как его-то веть да кнегина,

Молода жона Катерина,

Безотпорна, безотговорна;

25. Пошла в баенку да помытьсе,

Пошла в жарку да попарытьсе.

Как его-то мать да родима

она клала да на утробу

Сер камень она да горецёй —

30. Выжыгала да из утробы

<о>на безгрешного да младеня.

Высекала она да колоду;

Она клала да во колоду

молоду жону да кнегину,

35. Наводила да на колоду

Трои обруци да жалезны, —

Отвозила ету да колоду

на синё морё да Хвалыньско.

Как приехал княсь да Михайло

40. От грозной службы да великой,

От грозной да воскрисеньской:

«Уш ты маменька да родима!

Ище где моя да кнегина,

Молода жона Катерина?» —

45. «Как твоя-та веть да кнегина,

Молода жона Катерина,

В новой горьници да высокой

на кровати да на тисовой,

На подушки да на шолковой,

50. На перины да на пуховой

Под оде[я]лом да соболиным!»

Как кидалсэ княсь да Михайло

В нову горьницю да высоку

на кровать да на тисову,

55. На перину да на пухову,

На подушку да на шолкову

Под одеяло да соболино, —

Не нашол свой да кнегины,

Молодой жоны Катерины.

60. «Уш ты, маменька да родима,

Скажи, где моя да кнегина,

Молода жона Катерина?» —

«Как твоя-та веть кнегина,

Молода жона Катерина,

65. Она горда стала да спеслива:

Она слуг всех да пригоняла,

Лошадей всех да притомила!..» —

«Уш ты, маменька да родима,

Скажи, где моя да кнегина,

70. Молода жона Катерина?» —

«Как твоя-та веть да кнегина,

Молода жона да Катерина,

Во конюшны да во кониной

Овсу-сена да задаваё!»

75. Как кидалсэ княсь да Михайло

Во конюшну да во конину, —

Не нашол своей да кнегины,

Молодой жоны Катерины.

«Уш ты, маменька да родима,

80. Скажи, где моя да кнегина,

Молода жона Катерина?» —

«Как твоя-та веть да кнегина,

Молода жона Катерина,

<О>на горда стала да спеслива:

85. Она слуг всех да прыгоняла,

Лошадей всех притомила!» —

«Уш ты, маменька да родима,

Скажи, где моя да кнегина,

Молода жона Катерина?» —

90. «Как твоя-та веть да кнегина,

Молода жона Катерина,

Ко соборной ушла да к обедни,

Ко грозной службы да великой».

Как кидалсэ княсь да Михайло

95. Ко соборной да обедни,

Ко грозной службы да великой;

Посмотрел он да по народу, —

Не нашол он своей да кнегины,

Молодой жоны Катерины.

100. «Вы скажите, да люди добры,

Ище где моя да кнегина,

Молода жона Катерина?»

Ему девушки да сказали,

Ему нянюшки да сказали:

105. «Как твоя-та мать да родима

Жарку баенку да топила;

Сер камень она нажыгала;

Призывала она да кнегину,

Молоду жону Катерину,

110. В жарку баенку да помытьсе,

В жарку в парну да попарытьсе.

Как твоя-та веть да кнегина,

Молода жона Катерина,

Безотпорна, безотговорна;

115. Пошла в баенку да помытьсе,

Она в жарку да попарытьсе.

Как твоя-та мать да родима

Она клала да на утробу

Сер камень она да горе́цёй —

120. Выжыгала да из утробы

<О>на безгрешного да младеня.

Как твоя мать да родима

Высекала она да колоду;

Она клала да во колоду

125. Молоду жону да кнегину,

Как кнегину да Катерину,

Наводила да на колоду

Трои обруци да железны, —

Отвозила ету да колоду

130. На синё морё да Хвалыньско!»

Как кидалсэ князь да Михайло

На три ножика да булатных, —

Его девушки да здёржали,

Его нянюшки да схватали:

135. «Мы возьмём-ко да неводо́цьки,

Мы перву тоню да закинём,

Мы другу тоню да закинём,

Мы третью тоню да закинём;

Уш мы вытенём да колоду!»

140. [О]не перву тоню закинули,

[О]не др[у]гу тоню закинули, —

Они третью тоню закинули,

Они вытенули да колоду.

Как кидалсэ княсь да Михайло

145. На три ножыка да булатных;

Его девушки не здёржали,

Его нянюшки не схватали.

Как его-то мать да родима

<О>на по берешку да ходила,

150. Громким голосом да вопила:

«Уш я тяшко да согрешыла,

Три души да погубила:

Перву душу да безответну,

Втору душу да безгрешну,

155. Третью душу да понапрасно!»

Шардонема

Ша́рдонема — большая и тесная деревня на правом берегу р. Пинеги, в стороне от тракта, с училищем и церковью; она растянулась вдоль реки на две версты с лишком.

Конашина Аграфена Михайловна

Аграфена Михайловна Конашина — крестьянка д. Шардонемы, 38 лет. Родом она из этой же деревни. Она замужем за Елисеем Григорьевичем Конашином (или Конасивом[407]) и имеет 2 сыновей и 1 дочь. Она пропела мне старину «Роман и его дочь Настасья». Кроме того, она еще знает стихи: 1) «Петр и Павел», 2) «Лазарь» и 3) «Трудник», и слыхала старины про князя Михайла и князя Дмитрия — у своей де́дины Лампеи (которую я не застал дома), а также про Илью Муромца и Идолище и неудавшуюся женитьбу Алеши Поповича (кажется, у своего слепого дяди Александра).

189. Роман и его дочь Настасья

Тут была наша Настасья Романовна.

Она поутру ставала ранешинько,

Она мыласе да умываласе,

Она белым полотно́м да ютираласе.

5. «Ище татонька, татонька! Где же моя матенка?» —

«Да юшла твоя матёнка да во темной погребок,

Во темной погребок да за слатки́м за медо́м!»

Как пошла наша Настасья да во темной погребок,

Как назад она идёт да слезно плакаёт:

10. Как Наст[ас]ья-та плацё — да как река тецёт,

Как Романовна рыдаё — как руцьи бежат.

«Ище татонька, татонька! Где же моя матенка?» —

«Она юшла твоя матёнка во дымну́ поваренку,

Во дымну поваренку да и хмельняяя пива́ слива́ть!»

15. Как пошла наша Настасья во дымну поваренку.

Да назать она идёт да слезно плакаёт:

Как Настасья-та плацё — да как река тецёт,

Как Романовна рыдаёт — да как руцьи бежат.

«Ище татонька, татонька! Где же моя матенка?» —

20. «А-й ушла твоя матенка ко Божье́й церькви,

Ко Божьей церькви да Богу мо́литсэ!»

Как пошла наша Настасья да ко Божьей церькви;

Как Настасья-та плацёт — да как река тецё,

Как Романовна рыдаёт — да как руцьи бежат.

25. Она зашла наша Настасья да на церковно на крыльцё, —

Она крест-от кладёт да по-писаному,

Она поклон-от ведёт да по-уцёному;

Как зашла наша Настасья да во Божью церковь, —

Как Настасья-та плацё — да как река тецёт,

30. Как Романовна рыдаё — да как руцьи бежат:

«Не видали ле, не слыхали ле моей матенки?» —

«Не видали мы, не слыхали да твоей матенки!»

Как Настасья-та плацёт — да как река тецёт,

Как Романовна рыдаё — да как руцьи бежат.

35. Как пошла наша Настасья да из Божьей церькви, —

Она крест-от кладёт да по-писаному,

Она поклон да по-уцёному.

Вышла наша Настасья да на церковно на крыльцё,

Она на церковно на крыльцё да Богу мо́литсе:

40. Она крест-от кладёт да по-писаному,

Она поклон-от ведёт да по-уцёному.

Тут бежат, тут спешат да три́ серы волки.

«Вы куды вы бежите́-спешите́, да три серы́ волки?» —

«Мы бежим, мы спешим да во цистоё полё:

45. Во цистом-то поли да тут Роман жону убил,

Тут Роман жону убил да в цисто полё схоронил!»

Как Настасья-та плацё — да как река тецё,

Как Романовна рыдаё — да как руцьи бежат:

«Ище татонька, татонька! Где же моя матенка?» —

50. «Ты не плаць, не плаць, дитя моя Настасья Романовна;

Я куплю тобе, куплю да три куньи шубы!» —

«Мне не надо, мне не надо да три куньи шубы;

Мине надо, мине надо да родна матенка!»

Как Настасья-та плацё — да как река тецёт,

55. Как Романовна рыдаё — да как руцьи бежат:

«Ище татонька, татонька! Где же моя матенка?» —

«Ты не плаць, не плаць, дитя моя Настасья Романовна;

Я куплю тобе, куплю да три злата́ венка». —

«Мне не надо, мне не надо да три злата́ венка;

60. Мине надо, мине надо да родна́я матенка!»[408]

Как Настасья-та плацёт — да как река тецё,

Как Романовна рыдаёт — да как руцьи бежат.

«Ты не плаць, не плаць, Настасья Романовна;

Я возьму тобе, возьму́ да молодую матенку!» —

65. Как Настасья-та плацёт — да как река́ тецё,

Ка́к Рома́новна рыда́ё — да ка́к руцьи́ бежа́т:

«Мне не надо, мне не надо да молодая матенка!

У молодой-то матенки да по конець стола сидеть,

По конець стола сидеть да рукаданого кусоцька глиде́ть!..»

Кузнецова Онисья Григорьевна

Онисья Григорьевна Кузнецова — крестьянка д. Шардонемы, 50 лет, бойкая женщина. Она — вдова, детей не имеет. Теперь она печет колачи (баранки) на продажу. Она пропела мне новую «старину»: «Ловля филина», которую она выучила от отца[409]. Она слыхала еще старины про Кострюка и Добрыню; старина о филине, по ее словам, называется так же стариной, как и старины о Кострюке и Добрыне[410]. По ее словам, раньше старики пели старины на праздниках. — Каждый стих этой старины длинен, оканчивается паузой и состоит из двух полустихов, разделяющихся небольшой паузой; изредка к стиху добавляется еще один полустих. Чтобы уловить размер, я заставил ее пропеть два раза.

190. Ловля филина

Со́бира́лисе ребя́тушки / во еди́ноё собра́ньицё[411],

За едно́-ле ду́му ду́мали / да за едно́ совет советовали:

«Да уш мы как же, ребятушки, / да будём хилина ловить?»

Да Петруша ходит-слушат; / Матюша ходит-тюкат, хоцёт сосну валить;

5. Ище Чика ходит-чиркат, / хоцёт хилина стрелеть.

Да стрелели хилина́ / да из большого из ружья,

Да из большого из ружья / да из оленного.

Да попало хилину́ / по заду и по перу́.

Хилин стрепеталса — / да Чика удристалса;

10. Хилин выше подымалса / на сосну, на сушину, на саму на вершину.

Под им сук не погодилса — / хилин наземь свалилса.

«Уш мы как же мы, ребятушки, / станём хилина делить?» —

«Да Петруши полтуши, / да Матюши серы уши,

Да Харлану ноги драны, / Борису ноги ли́<ы>сы!»

15. При́шол Лу́цька, взя́л за кры́лко, / бро́сил о́ землю:

“Уш вы глупые ребята, / неразумные старики!

Ва́м нащо́ его́ дели́ть, / да ка́к нельзя́ его́ вари́ть?

Да повесим хилиноцька / да ко Цики на гумёшку, на проежжу на дорожку;

Кто не про́ойдёт, не проедёт, / всяк про хилина поменёт:

20. “Не топе́ря хилину / да не по соснам летать да не нас же пугать!”»

Пелагея Степановна

Пелагея Степановна (фамилии ее я не знаю) — крестьянка д. Карповой Горы, 60 лет. Родом она из д. Марьиной Горы, на 21-м году вышла замуж в д. Карпову Гору. Она сестра певших мне в д. Кобелеве Марфы Щербаковой и в д. Красном слепой Екатерины[412]. Теперь она вдова, имеет трех замужних дочерей, к одной из коих она приехала погостить в д. Шардонему, где та замужем. Она — «дедина» предыдущей сказительницы Онисьи Кузнецовой. Она пропела мне старину «Мать князя Михайла губит его жену» и историческую песню «Жалоба солдат Петру I на кн. Долгорукого», которые она выучила уже в д. Карповой Горе. Она знает еще духовный стих о расставании души с телом. Она бывала в Петербурге. Сначала она пела безбоязненно, но потом, вспомнив, что есть тайная полиция, которая все разузнает, спрашивала меня, не будет ли ей чего-нибудь за песни. Я ее успокоил, но она не успокоилась и спрашивала меня об этом еще раз на другой день.

191. Мать князя Михайла губит его жену

Да поехал княсь Михайло

На грозну службу велику.

От двора-та он отъехал,

До грозной службы не доехал, —

5. Его конь-лошать подопнулсэ,

Пухова шляпа свалилась,

Востра сабля переломилась:

«Верно, в доми да несчесливо:

Родна маменька неможот,

10. ли кнегина да Катерина».

Его маменька родима

Он слуг всех притомила,

Всех ко́ней да заморила;

парну баенку топила,

15. Лисоугольё нажыгала.

Зазвала она кнегину

в парну баенку помытьсе, —

Она клала да на утробу

лисоугольё горецё:

20. Выжыгала да из утробы

малогрешного младеньця...

Она клала Катерину

в белу в дубову в колоду,

Наводила на колоду

25. трои обруци железны, —

Отвозила да ту колоду

на синё морё Хвалыньско.

Как приехал княсь Михайло

со грозной службы с великой:

30. «Уш ты маменька родима!

Ище где моя кнегина

Да кнегина Катерина?» —

«Да твоя-та веть кнегина

Она во горьници во светлой

35. Да во светлици высокой!»

Он кидалса да княсь Михайло

Он во горьницю во светлу,

он во светлицю высоку, —

Не нашол своей кнегины

40. да кнегины Катерины.

«Ты маменька родима!

Ище где моя кнегина?» —

«У соборной Божьей церькви!»

Он кидалса да княсь Михайло

45. Ко соборной да Божьей церькви, —

Не нашол своей кнегины.

Ему нянюшки сказали,

Ему маленьки надвестили:

«Как твоя маменька родима

50. она слуг всех притомила

Да всех коней да заморила,

Парну баенку топила,

Лисоугольё нажыгала;

Да звала она кнегину

55. Да кнегину Катерину

в парну баенку помытьсэ.

Она клала на утробу

Лисоугольё горецё:

Выжыгала да из утробы

60. Малогрешного младеньця;

Она клала Катерину

В бе́лу ду́бову колоду,

Наводила да на колоду

трои обруци железны,

65. Отвозила да ту колоду

На синё морё Валыньско!»

Да кидалса княсь Михайло

в синё морё Валыньско.

Его маменька родима

70. Крутым берешком ходила,

Слезно плакала-рыдала:

«Уш я тяшко согрешила,

Уш я три души погубила:

Перву душу да безответну,

75. Вто́ру душу да безымянну,

76. Третью душу да занапра́сно!..»

192. Жалоба солдат Петру I на князя Долгорукого

Середи-то было Кита́я, да славного города,

Тут стояла веть полата белокаменна,

А-й белокаменна полата да греновитая,

Що возлюбленна престолом да восударевым.

5. У того же у крыльця у паратного,

У того же у окошка у косящата

А що то не мурова трава в поли шатаитьсе,

Не лазурьевы цветоцьки приклоняютьсе, —

Тут веть бьют целом да салдаты да самому царю:

10. «Уш ты батюшко, надежда да православной царь!

Уш ты дай нам суд на князя да Долгорукого!»

Как спроговорит надежда да православной царь:

«Що у мня на Долгорукого суда нету.[413]

Вы судите-тко, салдатушки, своим судом,

15. Вы своим судом судите — рукопашкою;

Вы берите-тко да слегу да долгомерную,

Вы берите-тко да слегу да девети сажон;

18. Вы пойдите-тко к воротам да Долгорукого...»

(Дальше она не знала. — Голос песни высокий. Ее поют, по словам Пелагеи, в дд. Шотовой Горе, Карповой Горе и Шардонеме на свадьбах, когда привозят молодых от венца.)

Елисеева Афанасия

Афанасия Елисеева — крестьянка д. Шардонемы, 50 лет. Она жена сельского старосты Федора Елисеева, имеет детей и недавно еще родила мальчика, чему дивятся и муж и соседи. Она пропела мне две старины: 1) «Роман и его дочь Настасья» и 2) «Ловля филина». Первую она называла «стихом», а вторую «перецытыркой». Она женщина довольно самостоятельная. От пения ее глухо удерживали муж и взрослый сын; кроме того, ей было стыдновато петь за деньги. Поэтому, решившись петь, она думала, что получит много; но получив обычную мою плату, хотя несколько и повышенную, она, видимо, осталась недовольна и не хотела пропеть мне на следующий день старины о князе Михайле под предлогом запрещения со стороны мужа, хотя последний, по моей просьбе, и предоставил ей свободу действия.

193. Роман и его дочь Настасья

Была-жила Настасья Романовна.

Да Роман жону убил да в цисто полё схорони[л],

В цисто полё схоронил да бороной прикрыл.

Да пошёл веть он Роман да свою доцерь розбужать:

5. «Ты ставай-ко, ставай, да моя цедо Настасья Романовна;

Умывайсе свето́ю водой,

Утирайсе-тко белым тонким полотном!»

Ставала Настасья поутру рано,

Умываласе, утирал[а]се,

10. Утираласе, Богу молиласе.

«Уш ты татенька, татенька! Где же да моя мамынька (так)?» —

«Ушла же твоя маменька во темной подгреб,

Во темной подгреп да молока переливать!»

И пошла наша Настасья да во темной подгреп.

15. Идёт наша Романовна ис темна подгреба:

«Ище татенька, татенька! Где же да моя маменька?» —

«Ушла же твоя маменька во поваренку,

Во поваренку ушла да всё хмельня пива сливать,

Хмельня пива сливать да зелена вина курить!»

20. И пошла наша Настасья да во поваренку.

Идёт наша Романовна ис поваренки:

«Ище татенька, татенька! Где же да моя маменька?» —

«Ушла же твоя маменька ко Божьей церькви,

Ко Божьей церькви ушла да Богу мо́литсе,

25. Богу молитсе да всё спаса́итсе!»

Пошла наша Настасья ко Божьей же церкви.

Идёт наша Романовна на церковно крыльцё;

Она крест-от[414] кладёт да по-писаному,

Она поклон-от ведёт да по-уцёному.

30. И пошла наша Настасья да ис церкви,

И вышла наша Настасья на церковно крыльцё.

Тут бежит-спешит да три серых волка.

«Вы куда, волки, бежите́-спешите́?» —

«Мы бежим-спешим да во цистоё полё:

35. Во цистом поли Роман жону убил,

Роман жону убил да в цисто полё схоронил!»

И тут наша Романовна заплакала-пошла;

Она плацёт-идёт — да как река тецёт,

И слёзы-ти идут — да как руцьи текут.

40. «Уш ты татенька, татенька! Нету у мня матенки!» —

«Ты не плаць-ко, не плаць, да мое цедо Настасья Романовна;

Ище я тибе куплю да три злотны́х (так) венка». —

«Мне не нать, мне не нать три злотных венка, —

Мне-ка нать, мне-ка нать да родима матенка!» —

45. «Ище я тибе куплю да три куньи шубы!..»

«Мне не нать, мне не нать и три куньи́ шубы, —

Мне-ка нать, мне-ка нать да мне родима матенка!» —

«Ище я тобе возьму да молодую матенку!» —

«Мне не нать, мне не нать да молодая матенка, —

50. Мне-ка нать, мне-ка нать да мне родима матёнка!

С молодой-то матенкой да по конец стола сидеть,

С молодой-то матенкой да рукоданого кусоцька ждать,

53. По подстолью-ту собацькой мелки крошецьки збирать!..»

194. Ловля филина

«Що же у нас там удеялосе-учинилосе?

Там запыркало за лягой, там за Детковой за пожней, за Сосновым наволоком;

Там пищит-верещит; там не кошка ли курнё<т>?

Не собака ле ревё<т>? Верно, скотину дерё<т>!»

5. Собиралисе ребята во единую избу;

Они думали-гадали, советовали:

«Ище как будём, ребята, хилина ловить?»

И Петруша ходит-слуша, / да Чика ходит-чика.

И попало хилиноцьку не [по] заду, не [по] переду и не по острому перу.

10. Ище хилин стрыпеталса — хилин выше подымалса

На со́сну, на сощи́ну[415], на саму на вершину.

Под им сук не погодилса — хилин на землю свалилса.

«И как будём, ребята, будём хилина делить?» —

«И Петруши — полутуши, и Харлану — ноги драны,

15. Борису — жопа ли[ы]са, Матуши — серы уши».

Пришол Луцька, взял за руцьку, бросил о землю:

«Уш вы глупые ребята, неразумны старики!

И нащо его делить, как нельзя его варить?

Мы повесим хилиноцька на проежджу на дорошку, ко Прочике на гумёшко*;

20. И хто пройдё, хто проедё, всё п[р]о хилина споменё:

“Вот тебе, хилин, не по соснам летать и не Шыдмицей пужать”». —[416]

«Я седу да поеду[417] к зе́леному са́ду и к милому на спутьё;

Куды мил ни пойдё, куды мил ни поедё, и мимо не проедё.

И спрашивай на горки и спешка[418] (так) — на задворки.

25. Изба на болоти, едя́ пироги всё гороховые;

Байня-та в лесе, да моютсе бе́си;

Гув[м]но на болоти — нихто не молотит;

Овин в моху́, дырой вверьху́.

Девки поповы по воду ходили,

30. По воду ходили да голуба убили, на пень посадили;

На пню не седит, хлопоту говорит:

32. “Хлопота, хлопота! Погубила ты меня!”»

Елисеева Анна

Анна Елисеева — крестьянка д. Шардонемы, 40 лет. У нее одна дочь замужем, а другая дочь-невеста дома. Муж ее грамотен. Про нее мне говорили, что она хорошо умеет петь старину «Мать князя Михайла губит его жену», но мне она сказала, что, хотя и пела раньше эту старину во время Великого поста, но теперь петь не может, а может только рассказывать. Я записал ее рассказ по стихам; но когда я высказал мысль, что она, конечно, может и пропеть старину, и стала просить петь, она, улучив время, ушла и долго не возвращалась, вследствие чего и я ушел, чтобы не тратить слишком много времени на эту старину, записанную мною уже в большом числе вариантов.

195. Мать князя Михайла губит его жену

Поехал княсь Михайло

на грозну службу велику.

Оставляё княсь Михайло

свою маменьку родную,

5. Свою молоду кнегину,

Кнегину Катерину:

«Уш ты маменька родима!

Ты вали мою кнегину

во соборную вецерню,

10. Ты буди мою кнегину

во соборную обедню!»

Его маменька родима

Жарку баёнку топила,

Огурьци да нажыгала;

15. Она звала эту кнегину

В жарку баенку помытьсе.

Ницего она не сказала,

скиновала цветно платьё.

Она валила эту кнегину

20. На дубову́ю на лафку,

Клала ко кнегины угольё горецё —

Выжигала у кнегины

из утробы младеня...

Она сделала кнегины

25. сыродубову колоду;

Она валила эту кнегину

В сыродубову колоду,

Наводила на колоду

Трои обруци железны, —

30. Отвозила эту колоду

на синё морё Волыньско.

Не доехал княсь Михайло

до грозной службы великой, —

Его конь-лошать подопнулась,

35. Пухова шляпа свалилась,

Востра сабля переломилась:

«Верно, в доми несчесливо:

Верно, маменька неможо,

Либо молода кнегина,

40. Кнегина Катерина!»

Воротилса княсь Михайло

со грозной службы великой.

Его нянюшки стрицели,

Его маленьки звелицели:

45. «Твоя маменька родима

жарку баёнку топила,

Угурьци она нажы[га]ла,

Она звала твою кнегину

В жарку баенку помытьсе.

50. Она ницего ей не сказала,

Пошла в баёнку помытьсе,

Скиновала цветно платьё.

Она валила твою кнегину

на дубовую на лафку;

55. Она клала ко кнегины

угольё горецё —

Выжыгала у кнегины из утробы младеня...

Она сделала кнегиной

сыродубову колоду;

60. Она валила эту кнегину

в сыродубову колоду,

Наводила на колоду

трои обруци железны,

Отвозила эту колоду

65. на синё морё Волыньско!»

Приехал княсь Михайло

со грозной службы великой:

«Уш ты маменька родима!

где же моя кнегина?» —

70. «Твоя-та веть кнегина

горда стала, спеслива:

Она слуг всех пригоняла,

лошадей всех притомила,

Овсу-сена не давала...

75. Твоя-та веть кнегина

в новой горьници высокой!»

Бросалса княсь Михайло

в нову горьницю высоку, —

Не нашол своей кнегины.

80. Бросалса княсь Михайло

ко синю морю Валыньску.

Сшивал же княсь Михай[ло]

три нёвода шелковых.

Неводил княсь Михайло

85. во синём мори Валыньском:

Перву тоню закинул, —

ницего ему не попало;

Как другу́ тоню закинул, —

и вытенул колоду.

..........................[419]

90. Его маменька родима

вдоль по берешку ходила,

Громким голосом крицяла:

«Грех я тяшкой согрешила,

Три души я погубила:

95. Перву душу безответну,

Втору душу безимянну,

97. Третью душу малогрешну!»

Ёркино (или Ёркинема)

Ёркино стоит на левом берегу р. Пинеги (а тракт здесь на правом берегу); состоит оно из нескольких околков, один из коих Бере́зник в экономическом и административном отношениях принадлежит к Шардонеме.

Парасковья

Парасковья (ни отчества, ни фамилии ее я не знаю) — крестьянка д. Ёркина, лет 45—50. Здесь, по моему почину и при содействии одной старухи, собралось вместе много жонок, которые стали рассказывать, кто что знает, и пробовать петь. Парасковья пела лучше других, и я попросил петь ее. Голос у нее приятный. Раньше она пела в Великом посту, но теперь давно уже не пела, подзабыла, и поэтому я стал записывать старину «Роман и его дочь Настасья» только после того, как она предварительно пропела ее 2 раза. В Ёркине, по словам жонок, еще и теперь в посты молодые девушки поют про Настасью Романовну, князя Дмитрия и князя Михайла.

196. Роман и его дочь Настасья

Тут жыла была Настасья Романовна.

Роман жону убил да в цисто полё схоронил.

«Татенька, татенька! Где же моя маменька?» —

«Да ушла твоя маменька во темной погребок!»

5. Да пошла наша Настасья Романовна во темной погреп, —

«Татенька, татенька! Нету моей маменьки!

Уш ты татенька, татенька! Где же моя маменька?» —

«Да ушла твоя маменька на поваренку,

На поваренку ушла да как церна пива сливать!»

10. Да пошла наша Настасья Романовна на поваренку, —

«Уш ты татенька, татенька! Нету моей маменьки!» —

«Да ушла твоя маменька ко Божьей церькви!»

Да пошла наша Настасья Ром[а]новна ко Божьей церкви;

Она крест-от кладёт да по-писаному,

15. Она поклон-от ведёт да по-уцёному.

Ище стары-ти старушки да призадумались-стоят,

Ище молоды молодки да запечалились-стоят,

Красны девици да заплакались-стоят[420].

Да вышла Настасья на церковно на кл[р]ыльцё, —

20. Тут бежат-спешат да три серы волки́.

«Вы куды, серы волки, бежите́-спешите́?» —

«Мы бежим-спешим да во цисто-то полё:

Во цистом-то поли да тут Роман жону убил,

Тут Роман жону убил да в цисто полё схоронил!»

25. Пошла наша Настасья Романовна;

Да Настасья-та плацё — да как река тецё,

Да Романовна рыда́т — да как руцьи бежат:

«Да и татенька, татенька! Нету моей маменьки,

Ище нету моей маменьки у Божьей церкви!» —

30. «Ты не плаць, не плаць, Настасья Романовна:

Я куплю тибе, куплю да три куньи шубы!» —

«Мне не надо, мне не надо да три куньи шубы, —

Столько надо, мне-ка надо родима маменька!» —

«Ты не плаць, не плаць, Настасья Романовна:

35. Я куплю тибе, куплю да три злата венка!» —

«Мне не надо, мне не надо да [три] злата венка, —

Столько надо, мне-ка надо родима маменька!» —

«Ты не плаць, не плаць, Настасья Романовна:

Я куплю тибе, куплю да цветно платьицё!» —

40. «Мне не надо, мне не надо да цветно платьицё, —

Столько надо, мне-ка надо родима маменька!» —

«Ты не плаць, не плаць, Настасья Романовна:

Я возьму тибе, возьму да молодую маменьку!» —

«Мне не надо, мне не надо да молодая маменька, —

45. Столько надо, мне-ка надо родима маменька!

Ты возьмёш сибе да молодую жону,

Да возьмёш мине лиху мациху!»

Да Настасья-та плацё — да как река тецё,

49. Да Романовна плацё — да как руцьи бежат...

Улита Дмитриевна

Улита Дмитриевна (фамилии ее я не знаю) — крестьянка д. Ёркина, 59 лет. Она теперь, кажется, вдова и имеет сына и 3 дочерей. Родом она из д. Шардонемы, из семьи Кузнецовых. Теперь она страдает «родимицей» и живет бедно. Однажды она в течение трех зимних месяцев ходила с мужем на поклонение святыням и побывала в г. Тотьме, г. Устюге «у Прокопия Праведного», на р. Устье, в г. Шенкурске и Сии. Старухи, осведомив меня о ее знании и своенравном характере, безуспешно пытались пригласить ее ко мне; поэтому я отправился к ней сам, но без провожатых. Мне она сначала рассказала, а потом пропела старины: 1) «Ловля филина» и 2) «Роман и его дочь Настасья». Денег за пение она, как и Парасковья, не взяла.

197. Ловля филина

Да Матюша услыхал, / ко суседу побежал, —

Да ко соседу-ту к Петру / да ко Тарасовицю,

Колотилса под окном / да большим рошмако́м[421] да всё ша́бальником[422]:

«Уш ты стань-ко ты, Петруша, / пробудись-ко, мой сусед!

5. Ище що эко уцюдилосе, / що то удеялось?

Що за Кыркиной за лягой, / за Детковой за пожней, за Медвежьим наволоком,

Тут кошкой-то куня́рка<т>*, / собакой-то горьци́т*,

Пищит-верещит, / придикоиваё<т>* (так)».[423]

Собиралисе ребята / во едину во избу

10. Да садились вдруг / да по скаме́йкам в крук<г>.

Они сове́товали, / са́ми бесе́довали:

«Ище как же мы, ребята, / будём хилина ловить?»

Да Петруша ходит, слуша<т> — / не хилин ле седит;

А Матюша ходит, тюка<т> — / хоцё сосну рубить;

15. А Чика ходит, чика<т> — / хоцё хилина стрелет[ь].

Да стрелели хилина́ / да из большого ружья да из оленного.

Да попало хилину́ / по заду́ и по перу́.

Ище хилин трепеста́лса — / да Чика удриста́лса;

Хилин выше поднималса — / на со́сну, на суши́ну, на саму на верши́ну.

20.

Да сук не пригоди́лсе — / хилин на́ землю свали́лсе.

«Ище как же мы, ребята, / будём хилина делить?» —

«Да Петруши-то — полтуши, / Матюши — серы уши,

Ивану — ноги драны, / Борису — ноги ли[ы]сы!»

Да Петруша схватил хилина́ / да о́ землю хвоснул:

25. «Нащо его делить, / да как нельзя его варить?

Мы повесим хилиноцька / к Ушакову на гумёшку, на проежжу на дорошку;

Хто про́йдё и прое́дё, / тот и хилина споменёт:

28. “Топеря тебе, хилин, / не по соснам летать да не Ши́дмицей[424] пужать!”»

198. Роман и его дочь Настасья

Жыла была Настасья Романовна.

«Татенька, татенька! Где же моя маменька? куды она ушла?» —

«Да твоя-та маменька да в темны подгреба ушла!»

Да кидаласе Настасья Романовна,

5. Да кидаласе да во темны подгреба:

«Ище нету да моей матенки во темных подгребах!

Ище татенька, татенька! Где же моя маменька? куды она ушла?» —

«Да твоя-та, верно, маменька ко Божьей церкви ушла!»

Да кидаласе Настасья Романовна,

10. Да кидаласе Настасья да ко Божьей церкьви:

«Ище нету моей матёнки у Божьей церкьви!»

Она крест-от кладёт да по-писаному,

Да поклон-от отдаёт да по-уцёному.

Ище спрашивала Настасья у Божьей церкви:

15. «Ище где же моя маменька? Куды она ушла?»

Как пошла наша Настасья да от Божьей церкви, —

Тут бежи́т-спеши́т да два серы́х волка.

«Уш вы волки, вы волки, се́ры волки!

Вы куды́ бежите́, да вы куды́ спешите́?» —

20. «Мы бежим, мы спеши́м, да где Роман жону убил,

Где Роман жону убил да в цисто полё схоронил!»

Как пошла наша Настасья Романовна,

Как пошла она да слезно плакала:

«У́ш ты та́тенька, та́тенька! Не́ту мо́ей ма́тенки!

25. Ты мою-ту родну матён[к]у убил

да в цисто полё под ку́стик схорони́л!» —

«Не плаць-ко, не плаць, моя Настасья Романовна:

Я тибе куплю да всё кунью шубу!» —

Мне не надо, не надо кунья шуба, —

30. Мине надо родна да родна маменька!» —

«Ты не плаць-ко, не плаць, моя Настасья Романовна:

Я тибе возьму да [молоду][425] маменьку!» —

«Мне не надо, не надо молода матенка!

Мине надо-то, надо стара матенка:

35. Молода-та мати да тибе — мол[о]да жона,

36. Да мине молода-то жона — да ли́ха мачеха!»

Кушкопала

Ку́шкопала стоит на левом берегу р. Пинеги при впадении в нее реки Ю́лы, выше д. Ёркина на 5 верст, в стороне от тракта (тракт здесь на правом берегу); состоит она из нескольких околков, из которых один называется Э́дома и стоит на высоком месте, а остальные лежат ближе к реке и на наволоке.

Кокорина Крестина Егоровна

Крестина (Христина) Егоровна Кокорина — крестьянка д. Кушкопалы, околка Эдомы, 77 лет (как кажется, старообрядка). Родом она из д. Шардонемы, из семьи Мироновых. Она — тетка сказительницы в д. Шо́тогорке Матрены Скомороховой, от мужа коей я узнал о Крестине за 50 верст. Крестина с своими родными находится теперь в бедственном положении, так что даже ходит просить. Муж ее, глухой старик, ничего не делает; женатый сын ее с больными ногами также ничего не делает, а между тем у него есть несколько малых детей. Единственной опорой и надеждой семьи был внук Крестины, но его в этом году весной задавило бревно при скатывании бревен с берега в реку. Поэтому теперь семью поддерживают Крестина и ее невестка. Узнав, что за старины (по ее, «стихи») я плачу деньги, она охотно согласилась петь; хотя во время пения на нее напало раздумье, хорошо ли она делает, но я все-таки уговорил ее продолжать. Она пропела мне три старины: 1) «Голубиная книга», 2) «Князь Дмитрий и его невеста Домна» и 3) «Мать князя Михайла губит его жену». Первую старину она выучила давно от какой-то старухи. Так как она пела хорошо, то я увидел, что ее последнюю старину о князе Михайле надо записывать длинным стихом, с перерывом по середине, в чем я прежде с другими сказительницами колебался, т. к. они (или зная плохо, или просто не желая) не повторяли некоторых полустихов, вследствие чего размер длинного стиха расстраивался. Она знает еще духовные стихи: 1) «Алексей, человек Божий», 2) «Вознесение Христово», 3) «Сон Богородицы», 4) «Аллилуева мать», 5) «Егорий Храбрый», 6) «Нареченная Мати Богородица, услыши молитвы и т. д.», 7) «Михайло-архангел», 8) «Христос и Ирод» и 9) о двух вдовах (я теперь не знаю, что это за стих, хотя она, может быть, и рассказывала его).

199. Голубиная книга

Що со ту страну да со полуденну

Подымаласе да туця грозная,

Туця грозная да туця тёмная.

Що исъ той же туци, туци грозное,

5. Туци грозное да туци тёмное

Выпадала книга да Голубимая (так).

В долину-ту книга да тритцети аршин,

В ширину-ту книга да дватцети аршин.

Собиралисе тут да соежджалисе тут

10. Ище сорок цярей да сорок цяревицей,

Ище сорок королей, сорок королевицей,

Наш премудрой цярь да Давыд Осеевиць,

Волотоман-цярь да Волотомановиць.

Как спроговорил да наш премудрой цярь,

15. Наш премудрой цярь да Давыд Осеевиць:

«Ты скажи-тко нам, да Волотоман-цярь,

Волотоман-цярь да Волотомановиць,

Велика ле книга да Голубимая?» —

«На ногах стоять — да не устоя́ть будё,

20. На руках дёржа́ть — да не удёржать будё.

Цитал эту книгу да равно три года,

Процитал этой книги да равно три листа!» —

«Ты скажи-тко нам, да Волотаман-царь,

Волотаман-царь да Волотомановиць,

25. От цего зацялса да наш-от белой свет?» —

«Я скажу-то вам да по старой памети

По старопрежное да по досе́льнёе.

От того заця́лса да наш-от белой свет:

Зацялса млад светёл месяц от тыла Божья,

30. О[т] тыла Божья да от самого Христа, Царя Небесного;

А зацелосе соньцё красно да от лиця Божья́,

От лиця Божья да от самого Христа, Царя Небесного;

Как зацелисе це́сты зве́зды да от косиць Божьих,

От косиць Божьих и от самого Христа, Царя Небесно [го];

35. Зацелисе зори утренны да от веть от риз Божьих,

Как от риз Божьих да от самого Христа, Царя Небесного;

И зацели́сь темны́ леса́ да как от власо́в Божьи́х,

От власо́в Божьи́х да от самого́ Христа́, Царя Небе́сного;

Зацело́се синё морё да от слёз Божьи́х,

40. Как от слёз Божьих да от самого́ Христа́, Царя Небе́сного;

Киян-морё — да всем морям морё;

И Псалтырь-книга — да всем книга́м мати;

Орёл-птиця — да всем птиця́м птиця́;

На трёх китах земля осно́вана

45. И на трёх китах да на семи пот[д]ки́тках!»

200. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Как посваталса Митрей-княсь,

Как посваталса Михайловиць

На Домны Фалелеёвны —

Да по три годы, по три лета,

5. От окна не отходуцись

Да от двора не отъехати.

Пошёл как Митрей-княсь, —

Ище хвалят люди Митрея,

Ище хвалят Михайловиця:

10. «Голова-та у Митрея —

да серебряна маковка,

Да ище брови у Митрея —

да два цёрные соболя,

Да глаза-ти у Митрея —

15. да два ясные сокола!»

Да пошёл как Митрей-княс[ь],

Да пошёл как Михайловиць

Ко цесной заутрени

да ко цесной воскрисеньское.

20. Увидала как Домнушка,

да увидала Фалелеёвна

Скрось косящато окошичько

Да скрось стекольцяту околенку:

«Да кутыра боерьская,

25. Да сова заозерская:

Да голова-та у Митрея —

да как котёл пивоваренной,

Ище брови у Митрея —

да две собаки бурнастые,

30. Да глаза-ти у Митрея —

да две ве́кошки* серые».

Да пошол как Митрей-княсь,

Да пошол Михайловиць

От цесное заутрени

35. да от цесной воскрисеньское.

«Ты сестриця, сестриценька

Да ты Овдотья Михайловна!

Да ты собери-тко беседушку

да созови-тко суседушок,

40. Ище ближну-ту суседушку

да Домну Фалелеёвну!»

Первой посол послали

да за Домной Фалелеёвной:

«Уш ты Домна, ты Домнушка,

45. Ты Домна Фалелеёвна!

Ты пойдём на беседушку

Да ище к Митрею к Михайловицю!

Верно: Митрея дома нет,

Верно: Михайловиця дома нет, —

50. Он уехал во цисто полё

Да в ци́сто полё за охвотами,

За серыма гусеми,

За перелетныма утицеми!»

Другой посол послали

55. да за Домной Фалелеёвной:

«Да уш ты До́мна, ты Домнушка!

Да ты пойдём на беседушку

Да верно к Митрею к Михайловицю;

Да верно: Митрея дома нет,

60. Верно: Михайлов[и]ця дома нет, —

Да он уехал во цисто полё

Да в ци́сто полё за охвотами,

За серыма гусями,

За перелетныма утицеми!»

65. Трете́й посол послали

Да за Домной Фалелеёвной:

«Да уш ты Домна, ты Домнушка!

Да ты пойдём на беседушку

Да ище к Митрею к Михайловицю!»

70. Собиралась как Домнушка,

Да собиралась Фалелеёвна;

Да умываласе Домнушка

Да свежой водой ключо́вою,

Да утиралась как Домнушка

75. Да тонким белым полотёнышком.

Да брала, брала Домнушка

Да ище три платья цве́тные:

Да перво платё заруцельнёё,

Да друго платё веньцельнёё,

80. Да третьё платё свадебно.

Брала, брала Домнушка

Да ище два друга сердесьние

Да два ножыка булатные.

Да пошла, пошла Домнушка,

85. Да пошла Фалелеёвна

Да к Митрею на беседушку

Да к Михайловицю на беседушку, —

Ворота отворелисе

да со крюков сокатилисе,

90. Ище двери отворелисе

да на пету становилисе.

Да зашла, зашла Домнушка,

Да зашла Фалелеёвна.

Резвы ноги подломилисе,

95. Да белы руки опустилисе,

Да ясны оци сомутилисе, —

Ище Митрей за столом стоит,

да Михайловиць за столом стоит.

Наливаё как Митрей-княсь,

100. Да наливаёт Михайловиць

Да ище слатких напитоцёк,

Ище слатких пивоваренных:

«Прими, прими, Домнушка,

да ты прими, Фалелеёвна,

105. От кутыры боерское

да от совы заозерьское,

От котла пивоваренного,

От собаки бурнастое,

От ве́кошки се́рое!.. —

110. Ты сестриця, сестриценька

Да ты Овдотья Михайловна!

Ты сходи во конюшонку,

Ты возьми ко́ней пароцьку

Да заложи во коретоцьку:

115. Нам веть ехать веньцетисе

Да со Домной Фалелеёвной!» —

Да пошла во конюшонку,

Да взела коней пароцьку,

Да заложила во коретоцьку.

120. Они сели во коретоцьку

Да поехали веньцетисе

Да со Домной Фалелеёвной.

«Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

Да ты спусти, Михайловиць,

125. Ище к батюшку на могилоцьку

Да к кормилици-матёнки

Да попросить бласловленьиця!

Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

Ты спусти, спусти, Михайловиць,

130. К батюшку на могилоцьку

да к кормилици-матёнки

Да попросить бласловленьиця!»

Да пошла, пошла Домнушка,

Да пошла Фалелеёвна

135. К батюшку на могилоцьку

да к кормилици-матёнки

Да попросить бласловленьиця.

Да взела, взела Домнушка

Да ище два друга сердесьние —

140. Ище два ножыка булатные.

Да скололасе Домнушка,

Да скололась Фалелеёвна

Да на два друга сердесьни[е] —

144. Да на два ножыка булатные...

201. Мать князя Михайла губит его жену

Да поехал княсь Михайло /[426] во грозну службу велику;

Наказуё княсь Михайло / своей маменьки родимой:

«Уш ты маменька родима! Ты вали мою кнегину,

Ты вали мою кнегину / в нову горьницю высоку,

5. Ты буди мою кнегину / во соборну обедню,

Ты спущай мою кнегину / ко соборное обедни».

Поехал княсь Михайло / во грозну службу велику.

Его маменька родима / жарку баенку топила,

Жарку баенку топила, угурци нажыгала,

10. Звала ету кнегину / в жарку баенку помытьсе.

Она клала на кнегину / живоугольё на утробу —

Выжыгала у кнегины / из утробы младеня.

Она зделала этой кнегины / белодубову колоду;

Она клала ету кнегину / в белодубову колоду,

15. Наводила на колоду / трои обруци жалезны, —

Отвозила ету колоду / во синё морё Хвалынско.

Не доехал княсь Михайло / до грозной службы великой, —

Доброй конь да подопнулса, бел шатёр да пошатилса,

Бел шатёр да пошатилса, сабля востра переломилась,

20. Сабля востра переломилась, з головы шляпа свалилась,

З головы шляпа свалилась: «Верно, дома несчесливо,

Верно, дома несчесливо: родна маменька неможот,

Родна маменька неможот, молода жона́ боли́т».

Воротилсэ княсь Михайло / со грозной службы великой,

25. Со грозной службы великой / к своей к маменьки к родимой.

«Уш ты маменька родима! Ище где моя кнегина?» —

«Твоя-та веть кнегина / в новой горници высокой!»

Кидалсе княсь Михайло / в нову горницю высоку, —

Ище нету кнегины / в новой горници высокой:

30. «Уш ты маменька родима! Ище где моя кнегина?» —

«Твоя-та веть кнегина / горда была, спеслива

И всех коней приморыла / и всех слуг притомила!» —

«Ты маменька родима! Ище где моя кнегина?» —

«Твоя-та веть кнегина / у соборное обедни!»

35. Кидалсе княсь Михайло / ко соборное обедни, —

Ище нету кнегины / у соборное обедни.

Кидалса княсь Михайло / на два ножыка булатных,

На два ножыка булатных. Его нянюшки здёржали,

Его нянюшки здёржали, ему нянюшки росказали:

40. «Твоя маменька родима / жарку баёнку топила,

Жарку баёнку топила, угурцей нажыгала,

Звала ету кнегину / в жарку баенку помытьсе.

Она клала на кнегину / живоугольё на утробу —

Выжыгала у кнегины / из утробы младеня.

45. Она зделала етой кнегины / белодубову колоду;

Она клала ету кнегину / в белодубову колоду,

Наводила на колоду / трои обруци жалезны, —

Отвозила ету колоду / во синё морё Хвалыньско!»

Кидалсэ княсь Михайло / во синё морё Хвалыньско.

50. Перву тоню закинул, — не попало нецего;

Другу тоню закинул, — не попало ницего;

Третью́ тоню́ заки́нул, — о́н веть вы́тенул колоду́,

Он веть вытенул колоду, трои обруци жалезны.

Он сколацивал Михайло / трои обруци жалезны,

55. Он крыцял-зыцял Михайло / громким голосом своим,

Да кидалса княсь Михайло / во синё морё Хвалыньско.

Его маменька родима / по гороцьки бежала,

По гороцьки бежала, громким голосом крыцяла,

Громким голосом крыцяла: «Три я тя́шки согрешила,

60. Три я тяшки согрешила — три души я погубила:

Пе́рва ду́ша безответна, друга душа безымянна,

62. Друга душа безымянна, третья душа — дитя сердесьнё!..»

Кеврола

Кевро́ла стоит на левом берегу р. Пинеги, против д. Айновой Горы, не при тракте, с училищем и церковью; раньше (еще до существования г. Пинеги) была городом[427]; состоит из многих околков (Чу́хченема, Большое Зу́ево, Гри́бово, Харито́ново, Горка и др.) и растянулась на несколько верст.

Фефилова Татьяна Александровна

Татьяна Александровна Фе́филова — крестьянка д. Кевролы, 45 лет. Она — сестра певших мне в Залесье Екатерины и в Айновой Горе Анны Мельниковой. Она вдова, живет у женатого сына. Раньше она знала много старин (по ее терминологии, «стихов»), но теперь позабыла их. Она слыхала у отца про Илью Муромца так, как пела ее сестра Екатерина, а про 12 братьев не слыхала. Она пропела мне две старины: 1) «Мать князя Михайла губит его жену» и 2) «Князь Дмитрий и его невеста Домна».

202. Мать князя Михайла губит его жену

Как поехал Михайло-княсь,

Как поехал Митреевиць

К цюдное к заутрени,

Ко цюдной к воскрисеньское.

5. Его лошать подопнуласе,

Пухова шляпа слитела,

Востра сабля переломиласе:

«Верно, в доми несчесливит:

Верно, маменька неможот

10. да кнегина Катерина».

И воротилса Михайло княсь,

Воротилсэ Митреевиць

К своей маменьки родимой.

«Моя маменька родима!

15. ище где моя кнегина,

Как кнегина Катерина?» —

«Как твоя кнегина

да горда стала, бранлива;

Лошадей всех притомила,

20. Она слуг всех пригоняла;

Твоя-та кнегина да уехала Катерина

Да ко цюдное к обедни!..»

Да бросилсе княсь Михайло

Ко цюдное к обедни:

25. «Ище добрыя люди!

ище нет ле моей кнегины

и кнегины Катерины?» —

«Нету кнегины / да кнегины Катерины!»

Как броси́лсе княсь Михайло

30. к своей маменьки родимой:

«Моя маменька родима!

ище где моя кнегина

и кнегина Катерина?» —

«Как твоя-та кнегина

35. да кнегина Катерина

ушла во высокой новой терем!»

Как бросилсе княсь Михайло

во высокой новой терем:

«Вы нянюшки! Где моя кнегин[а]?» —

40. «Твоя маменька родима

жарку баенку топила,

Да угурьци нажыгала,

на утробу угольё клала —

Из утробы младеня выжыгала.

45. Дубову колоду колотила,

Во колоду Катерину положила,

Железны обручи наводила, —

На Волынь-морё отвозила,

На Волынь-морё спускала!..»

50. На Волынь-морё бросилса;

Он веть нёводы збираёт;

Перву тоню закидаёт, —

ницего в то́ни не те́нё;

Втору тонь закидаёт, —

55. Дубову колоду тянёт.

И бросилсе княсь Михайло —

во Волынь-морё бросилса.

Моя[428] маменька родима

Она по берегу ходила,

60. Громким глосом крычала:

«Моя душа тяшко согрешила,

Три души погубила:

Перву душу безымянну,

Втору душу безответну,

65. Третью душу понапрасну!..»

203. Князь Дмитрий и его невеста Домна

Как пошол, пошол Митрей-княсь,

Пошол, пошол Михайлов[и]ць

Ко цюдное к заутрени

Да ко цюдной воскрисеньское.

5. Увидала Домнушка да Домна Фалелеёвна:

«Да идёт, идёт Митрей-княсь,

Да идёт, идёт Михайловиць,

Да кутыра боярьская,

Да сова заозерьская:

10. Голова-та у Митрея —

как котёл пи[во]варенной,

Да глаза-ти у Митрея —

Да две кошки бурластыя,

Как брови у Митрея —

15. две собаки лайци́вые!»

Воротилса Митрей-княсь,

Воротилса Михайловиць

Ко своей-то сестрици

Да к Овдотьи Михайловны:

20. «Собери-тко беседушку

да созови всех подружецёк

Да Домну Фалелеёвну

Да к Овдотьи на беседушку!»

Она посол по́слала

25. Да за Домной Фалелеёвно[й]:

«Ты поди, поди, Домнушка,

Да поди, поди, Фалелеёвна,

Да к Овдотьи на беседу,

к Михайловны на великую!» —

30. «Да не зов ко мне идё — /да омман ко мне идё!»

И другой посол послала

Да Овдотья Михайловна

Да за Домной Фалелеёвной:

«Ты поди, поди, Домнушка,

35. Да ты поди, поди, Фалелеёвна,

Ты к Овдотьи на беседушку

Да ты к Михайловны на велику!»

Ею маменька спровожаёт:

«Ты поди, поди, Домнушка,

40. Да ты поди, поди, Фалелеёвна,

Да к Овдотьи на беседу

Да к Михайловны на велику!»

Зговорила как Домнушка:

«Не посол за мной пришол, —

45. Да омман за мной пришол!»

Да третей посол послали:

«Ты поди, поди, Домнушка,

Да ты поди, поди, Фалелеёвна,

Да к Овдотьи на беседушку

50. Да ты к Михайловны на велику!»

Ею́ маменька бласловляёт:

«Ты поди, поди, Домнушка,

Ты поди, поди, Фалилеёвна;

Ты возьми, возьми, Домнушка,

55. возьми платьё заруцельнёё,

второ платьё подвене́сьнё[ё],

тре́тьё платьё умёршоё!»

Как средилась Домнушка,

Да как средилась Фалелеёвна

60. Да к Овдотьи на беседушку

Да к Михайловны на велику.

Она взяла, взяла Домнушка

да три платья:

перво платьё заруцельнёё,

65. второ платьё подвенесьнёё,

третьё платьё умёршоё,

да два друга сердесьние —

да два ножыка булатные.

Как пошла, пошла Домнушка,

70. Как пошла, пошла Фалелеёвна

Да к Овдотьи на беседушку.

Да как отво́рились ворота на пету,

запираютьсе накрепко.

Как зашла, зашла Домнушка,

75. да зашла Фалелеёвна

Да к Овдотьи на беседушку, —

Да стоит, стоит Митрей-княсь,

Как стоит, стоит Михайловиць

За столами дубовыма.

80. Резвы ноги подломилисе,

белы руки опустилисе.

Наливаё как Митрей-княсь,

Подаваё Домнушки / да Домны Фалелейёвны:

«Ты прими, прими, Домнушка,

85. Ты прими, прими, Фалилеёвна,

От котыры боярьское,

От совы заозерьское,

От котла пивоваренного,

От кошки бурластое,

90. От собаки лайцивое!» —

«Уш вы слуги, вы добрыя!

Заложите пару коней

Да во золоту корету:

Нам веть ехать с Домной

95. Да з Домной Фалелеёвной,

Ехать веньцетьсе ко Божьей к церкви!»

Да поехал Митрей-княсь,

Как поехал Михайловиць

Ко Божьей церкви веньчатьсе.

100. «Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

Ты спусти, спусти, Михайловиць,

Да сходить на могилу

ко родителю к батюшку

Да попросить бласловленьиця

105. Мине́ ехать веньцетьсе!»

Не спущаёт ей Митрей-княсь,

Не спущаёт Михайловиць

Ко родителю за бласловленицём.

«Ты спусти, спусти, Митрей-княсь,

110. Ты спусти, спусти, Михайловиць,

Ко родителю к батюшку

Мне сходить за бласловленьицём

Мине ехать венцетьсе!»

Как спустил, спустил Митрей-княсь,

115. Как спустил, спустил Михайловиць:

«Ты поди, поди, Домнушка,

Да ты поди, поди, Фалелеёвна,

Ко родителю за бласловленьицём».

Как пошла, пошла Домнушка,

120. Как пошла, пошла Фалелеёвна

Ис кореты золотое.

Как скоцила Домнушка,

Как скоцила Фалелеёвна

На два друга сердесьних —

125. На два ножыка булатных...

Покололась Домнушка,

Да покололась Фалелеёвна

На двух другах сердесьних-то,

129. На двух ножыках булатных.

Фефилов Александр Иванович

Александр Иванович Фе́филов — крестьянин д. Кевролы, околка Гри́бова, 71 г., еще бодрый старик. Он женат (жена жива еще и теперь) и имеет нескольких взрослых сыновей, один из коих — надсмотрщиком по постройке каменной церкви в д. Карповой Горе, а другой чуть ли не капитаном на каком-то пароходе. Он грамотен, живет достаточно в большом хорошем доме. Сначала, узнав о цели моего посещения, он принял меня насмешливо (пустился в критику богатырей), но потом, поговорив со мною, прежде сказал по стихам, а затем и пропел про Козарина, хотя жена и сыновья были против этого. Он знает настоящее народное название былин «старинами». Раньше он знал и пел их больше, но теперь подзабыл, так как не поет теперь. Он знал старины: 1) «Илья Муромец и Каин-Кудреванко», 2) «Илья Муромец и Батый-поганое издолище», 3) «Илья Муромец и станичники» и 4) «Петр I». Про Илью Муромца и Кудреванка он стал припоминать, но не мог припомнить самого начала.

204. Козарин

И-за славное матушки Кубань-реки

Поды[ма]лись татара с калмыками.

Подымались татара на святую Русь,

Подымались татара на матушку каменну Москву.

5. Пленили татара кнезей-бояр,

Пленили душу красную девицу.

Да не больша роду да не меньшого,

Того же была роду княженерского[429].

Доставалась девица трём тотаринам.

10. Первой зговорил таково слово:

«Я душу красну девицю копьём сколю!»

Второй зговорил таково слово:

«Ох, я душу красную девицю ружьём убью!»

Третей зговорил таково слово:

15. «Ох, я душу красну девицу конём стопцю!»

Как душа красная девиця заплакала.

Не есён тут сокол в перелет летит,

Тут не красноё солнцё восходило, —

Доброй молодець едет на добром кони.

20. Он первого тотарина копьём сколол,

А второго тотарина ружьём убил,

А третьёго тотарина конём стоптал,

А душу красную девицю с собой повёз.

«Уш мы станем, девица, тёмную ночь делить,

25. Темну ночку делить, тайный грех творить!»

Как душа красная девица расплакалась:

«Как тепериче стал мне хуже трёх тотар —

Хуже трёх тотар бусарманинов!

Как у моёго батюшка деветь сынов:

30. Четыре-то сына царю служат,

А друга-та четыре Богу молятсе;

А десята-та я горе-горькая!» —

33. «Ох, видно, я тибе, девица, брат родной!..»

Кокорин Василий

Василий Кокорин — крестьянин д. Кевролы, околка Харитонова, 55 лет. Он женат (жена еще жива), но бездетен, вследствие чего должен делать все сам со своей старухой, хотя уже остарел. В молодости он славился как песенник, и меня к нему направили уже давно. Хотя я застал его измученным косьбою, но все-таки, постаравшись подействовать на его честолюбие, с указанием на его известность, достиг своей цели. Он, напоив меня чаем, пропел мне, несмотря на присутствие большой толпы, две старины: 1) «Козарин» и 2) «Встреча Ильи Муромца со станичниками», которые он выучил в молодости от стариков. Сходив затем в баню и одумавшись, он петь больше не хотел ни в этот день ни в следующее утро, отзываясь незнанием. Он слышал песню о походе под Ригу, но пропеть ее не смог, а направил меня к старику Гаврилу Трубкину.

205. Козарин

Що и-за славной из-за матушки Дунай[430]-реки

Подыма́лисе тота́ра с войной с калмы́ками,

И полонили тота́ра три города,

А подхватили тота́ра душу красную дев[и]цю.

5. Доставаласе душа красная девиця трём тотаринам да бусарманинам.

Стали тотара промеж собой дел делить.

Первой-от тотарин таково слово молвил:

«Я душу красную девицю копьём сколю».

А другой-от тотарищо сказал:

10. «Я душу красную девицю конём стопцю».

Как третей-от тотарин спроговорил «ружьём убью».

Подъежджал-то доброй молодець к трём тотаринам да бусарманина[м]

/Конь под им — как-быть лютой зверь,

На кони молодец — как есён сокол/;

15. Как первого-то тотарина копьём сколол,

А другого-то тотарина конём стоптал,

А третьёго-то тотарина ружьём убил.

«Ах, ты садись-ко, садись, девица, на добра коня;

Мы поедём с тобой, девица, на святую Русь!»

20. Середи было степи, степи-матушки,

Середи-то пристигала их темная ноченька.

«Слази-тко, слази, девица, со добра коня;

Мы станём с тобой, девица, темную ночь делить,

Темну ночь делить да тайной грех творить!» —

25. «Уш ты ой еси, доброй молодец!

Преже был лучше отца-матери,

А теперице стал хуже трёх тотар!» —

«Уш ты ой, красная девушка!

Ах, ты коей земли, коего роду-племени?» —

30. «Я земли Критское[431], роду-племени богатырского.

Два брата царю служат,

да два брата Богу молятся,

Да два брата дома ес<т>ь, —

По роду, по племени сестра родна!» —

35. «Ты прости-тко, прости, родная сестриця,

36. миня в пе́рвой вины́!»

206. Встреча Ильи Муромца со станичниками

Пролегала путь-дорошка широкая

От Киева города, ах, до Киева-Мурона —

Три косы три сажени печатное.

Глубина была той дороги глубокое —

5. А-й две косы две сажени печатное.

Что нехто по той дороги не хаживал, не проеждживал.

Ах, тут ехал, проехал стар матёр целовек:

Борода была седая, голова была белая.

Как настречю-ту старому станичники,

10. И хотят они старого приограбити,

Укоротать хотят веку долгого,

Полишить они хотят свету белого.

Как спроговорил стар матёр целовек:

«Уш вы ой еси, мла́дые станичники!

15. Што у старого взеть нецего

И старого бить не за що:

Золотой казны не случилосе;

Только взял с собой петьсот рублей

На чару на винную и похмельнёю!»

20. Как спроговорили станичники:

«Да конь под им — друга петьсот!» —

«Уш вы ой еси, младые станичники!

Однолеточком был конь дан петьсот рублей,

А теперице не отдам я коня за целую тысицю:

25. Конь у мня уносит у ветра и у вехоря,

Убегает от пули от свинцовое,

Ускакивал от стрелы каленое.

28. Уш вы прощайте-тко, младые станичники!»

Трубкин Гаврило

Гаврило Трубкин — крестьянин д. Кевролы, 84 лет. Это — моложавый, еще бодрый, живой старик низкого роста. Жена его — старуха также жива. У него 4 женатых сыновей и замужняя дочь, есть внуки, внучки и даже правнучки. Все сыновья живут вместе в одном доме. Семья — благочестивая: лишь только началась обедня, почти все отправились в церковь. Сам старик, не пошедший в церковь по недомоганию, не соглашался петь, пока не окончится обедня. Он скоро рассказал мне содержание «Голубиной книги», но пропел ее только после обедни и обеда. Он знает настоящее народное название былин «старинами» и пропел мне три старины: 1) «Голубиная книга», 2) «Встреча Ильи Муромца со станичниками» и 3) «Взятие Риги русским императором». Раньше он знал старин больше, но теперь позабывал их, т. к. не с кем петь (он знал между прочим старины: 1) «Козарин» и 2) «Илья Муромец и Добрыня»). Во время его молодости его отец и дядя пели старины, и, слушая их, он научился старинам. Теперь он, хотя и с охотой пел, чтобы показать свое искусство своим сыновьям и многочисленным внукам и внучкам, но пел только тогда, когда я говорил, что у меня этого еще нет или есть в плохом виде. «Голубиная книга», по его словам, — старина, а не стих.

207. Голубиная книга

Со ту сторону да с восточную,

Со восточную со холодную

Подымалась туча грозная.

Що из этой грозной тучи

5. Да выпадала книга Голубиная.

Голуби́на та книга не малая:

На руках держать — не удержать её,

На ногах стоять — не устоять будё.

Тут читал эту книга Исак-пророк;

10. Он цитал веть ей три года —

Процитал веть ей только три листа.

На ту на славну на святую Русь,

Що на ту на Фараон-гору,

Ко тому же ко чудну кресту к животворящему,

15. На ту славу на великую

Соежджалосе тут, собиралосе

Тут сорок царей и сорок царевицей,

Сорок королей да королевицей.

Выбиралса из их первой мудрый царь / Давыд Осеевиць,

20. Выбиралса из их вторый мудрый царь

Да Волотаман-царь Волотомановиць.

Как спроговорил премудрый царь

Да Волотоман-царь Волотамановиць:

«Ох ты ой еси, премудрый царь Давыд Осеевиць!

25. От цего зачалса у нас белой свет?

От цего зачалосе красно́ сонцё?

От цего зачалса млад светёл месяц?

От цего зачались зори утренни, / зори вечерни?

От чего зачалисе часты звезды?

30. От чего зачалисе ветры буйныя?»

Как спроговорил премудрой царь / Давыд Осеевиць:

«Ох ты ой еси, премудрый царь

Да Волотоман-царь Волотоманов[и]ць!

Я могу сказать, про то вам проповедать:

35. От того зачалса у нас белой свет, —

От самого Христа́, Царя Небе́сног[о];

От того зачалосе красно́ сонцё, —

От лиця его, от самого Христа, Царя Небесного;

О[т] того зачалса млад светёл месяц, —

40. От груди его, от самого Христа, Царя Небесного;

От того зацялись зори утренни, / зори вечерния, —

От косиц его, от самого Христа, Царя Небесного;

От того зачалисе часты звезды, —

Що от риз его, самого Христа, Царя Небесного;

45. От того зачались ветры буйные, —

Що от воздуха от Саваофова».

Как спроговорил премудрый царь

Да Волотаман царь Волотомановиць:

«Ох ты ой еси, премудрый [царь] Давыд Осеевиць!

50. Спасибо тебе, Давыд Осеевич:

Ты умел сказать да слово молвити

Ты по грамоти али по памети.

Ты ише скажи да проповедай нам:

Ище хто у нас над царями царь?

55. Которая земля да всем землям земля?

Котора гора да всем горам гора?

Котора река да всем рекам река?

Которо морё да всем морям морё?

Котора птиця да всем птицям птиця?

60. Котора рыба да всем рыбам рыба?

Который зверь у нас над зверями зверь?».

Как спроговорил премудрой царь Давыд Осеевиць:

«Я могу сказать, про то вам проповедати.

Я-то буду над царями царь;

65. Що Псалтырь-книга — всем книгам книга.

Потому она всем книгам книга,

Що Псалтырь-ту книгу я сам писал

По велению по Божию,

По благословлению Саваофову.

70. Свято-Русь Земля — всем Землям Земля:

Потому она да всем Землям Земля,

Ходил я по святой Руси,

Що устроил церкви да всё божественны,

Становил колокольни звонкия

75. По велению по Божию,

По благословлению Саваофову, —

Потому она всем Землям Земля,

Потому веть я над царями царь.

Фараон-гора — всем горам гора,

80. Що в той горы образился сам Исус Христос, —

Потому она всем горам гора.

Що Ердан-река — всем рекам река,

Що во той реки крестилса сам Исус Христос, —

Потому она да всем рекам река.

85. Що плакун-трава — всем травам трава;

Потому она да всем травам трава:

Що вели Христа по сырой земли;

Шла за им Мати Божья Богородиця,

Она плакала слезми горячими,

90. Ронила слезы горячи

Що на матушку да на сыру землю;

Выростала тут плакун-трава —

Потому она всем травам трава.

Страфир-птиця* — да всем птицям птиця;

95. Потому она да всем птицям птиця:

Живёт эта птиця да на синём мори,

Н[а] синём мори, на сером камени;

Она пьёт-ест да из синя моря;

Как штрафир-птиця вострипёщитсе, —

100. Всё морё всколыбаитьсе,

Да все птици испугаютьсе,

Со синя моря убираютьсе.

Окиян-морё — да всем морям морё;

Що окинуло всю землю подселенную,

105. Що есь в том мори церковь соборная,

Ише есь в той церкви трои мощи:

Первы мощи — папы римского,

Вторы мощи — Петра Афонского,

Третьи — Олександру Невскому;

110. Потому окиан-морё — всем морям морё.

Молокита-зверь — да над зверями зверь:

Живёт он у крутой горы,

У крутой горы да у синя моря;

Он пьёт и ес[т] из синя моря;

115. Волокита зверь да вострыпёщитсе, —

Ище вся гора да востробощить[се],

Ище все звери испугаютсе,

И с крутой горы да убираютсе».

Как спроговорил премудрой царь

120. Да Волотоман-царь Волотомановиць:

«Спасибо тебе, премудрой царь Давыд Осеевиць:

Ты умел сказать, слово молвити

Ты по грамоте али по памети;

Ты ище скажи, сударь, проповедай нам.

125. Мне ночесь спалось да во снях виделось,

Що два заяца собегалося:

Один сер заец да другой бе́л заец;

Промежду собой они по[б]ратались,

Серой белого да побивати стал, —

130. Побежал белой да во чисто полё,

Побежал серой да во темны лесы».

Как спроговорил премудрой царь Давыд Осеевиць:

«Ох ты ой еси, премудрой царь

Волотоман-царь да Волотомановиць!

135. Я могу сказать, про то вам проповедати.

Не во снях-то это тобе-то виделось,

Не во снях тоби, — на́яви;

Не два заеца да собегалосе, —

Собегалисе тут Правда с Кривдою;

140. Промежду собой они по[б]ратались,

Кривда Правду побивать стала;

Побежал[а] Правда к Богу на небо,

Побежала Кривда в православной мир,

144. В православной мир да как темны леса».

208. Встреча Ильи Муромца со станичниками

Из города Мурома

Що до славного города Киева

Пролегала дорога широкая,

Що широка дорога глубокая.

5. Ширина той дороги широкое —

Три косы сажени печатные.

Глубина той дороги глубокое —

Що добру коню до черева кониного,

Добру молотцю до стремена булатного.

10. Що по той по дороги широкое,

По широкой дороги глубокое

Що нехто по ей не хаживал,

Не хаживал и не еждживал.

Тут ехал, проехал стар матёр человек:

15. Голова бела, и борода седа.

Що настрету-ту старому станишники;

Вот хотят они старого ограбити,

Хотят укоротать веку долгого,

Они ладят лишить свету белого.

20. Как спроговорит-спромолвит стар матёр человек:

«Уш вы ой еси, млады станишники!

Уш взеть вам у старого нецего,

Бить вам за [да] старого не за що.

Ище есь веть на старом кунья шуба,

25. Ище стоит шуба столько петьсот рублей;

Ище есь на шубы петьдесят пуговок,

Ище стоят пугофки петьдесят рублёф;

Ище есь у старого кругом шеецьки ожерельицё,

Стоит ожерельицё пятьдесят рублей;

30. Есь у старого на кормане петьсот рублей —

Ище взято на чару на винную,

Ище выпить старому и опохмелитьсе,

С вами добрыми молодцами роспотешитьсе!» —

Ударил коня по крутым ребрам, —

35. Половину конём стоптал,

36. А втору́ половину копьём сколол.

209. Взятие Риги русским императором

По морю, / морю синёму

Плыло-выплывало / три ветлёные струшка́.

На первом стружочки / император-царь сидит,

На втором стружочки / кня́зи-бо́яра сидя́т,

5. На третьём стружочки / всё солдатики сидят;

Сидели солдаты / полку Семёновского,

Той же первой роты / гренадерское.

Их же приносило / к Риге — к каменной стены,

К той же к круглой башни / трёхугольное.

10. Якори метали / всё булатные;

Шеймы* выпущали / всё шолковые

Дорогого шелку / шохматинского*;

Сходенки метали / всё дубовые —

Дорогого дубу, / дубу польского;

15. Сами выходили / на крут красен бережок.

Думали-гадали / думу крепкую;

Поткопы копали / всё глубокие;

Бочки выкатали / со лютым зельём,

Со лютым со зельём, / с че́рным порохом;

20. Свечки зажигали / воскояровые.

Свечки догорели, / бочки ро́зорвало —

Ски́нуло-сброси́ло / Ригу-каменну стену

С той же с круглой башни / с трехугольное.

Стали проздравляти / императора-царя:

25. «Здрастуй, император, / с Ригой-каменной стеной,

26. С той же с круглой башней / с трехугольнёю!»

При пении каждый стих делится на две части (разделенные у меня чертой). Сначала поется первая часть, потом поется весь стих (т. е. первая и вторая часть вместе), и, наконец повторяется вторая часть. При повторении вторая часть неожиданно и резко обрывается последним слогом.

Рукопись Самсона Таборского

В д. Кевроле, в околке Чухченеме у крестьянина Самсона Петровича Таборского я купил 31 июля 1900 г. небольшую рукописную тетрадку. Эта рукопись в 8º, на 6 лл., скорописью конца 19 века. Прежде тетрадочка была толще: от нее отрезано 10 листков, как видно из обреза; ко мне она попала уже в урезанном виде. На лл. 1 об. — 6 об. находится «Стих / о сотворении света и о всеи твари, / о^тчего зачалъса белои свет», написанный без разделения на стихи, с крайне редкими точками в виде знаков препинания. Этот стих, по словам С. Таборского, написал для него другой крестьянин-старик, певший его сам, — с тем, чтобы мог петь его и Таборский (С. Таборский грамотен и известен как песенник[432]; но так как старик написал стих без разделения на стихи[433], то Таборский не мог петь по этой тетрадке и уступил ее мне. «Стих» этот довольно сходен с пропетой мне в этой же деревне, Кевроле, Гаврилом Трубкиным «Голубиной книгой». Печатая этот «стих», делю его на стихи, ставлю знаки препинания и начинаю собственные имена с большой буквы[434]. На 1-м листе находится окончание какой-то молитвы и наставление читать ее над бесноватыми: «помилуй стыи раба / твоего [имркъ] яко / благъ и человеколюбец / молитва / сия глаголати пред обра/зом креста Господна / или пред образом пре/чистыя богородицы над / главою болаших челове/к имущих дух / нечистых во иступле/ние ума бивает ве/лия помощъ и здравие глаго/лю сию молитву присываю/щихъ аминъ».

210. Голубиная книга. Стихъ о сотворении света и о всеи твари, от чего зачалъса белои светъ

Съ ту сторону съ полудену

Становилас туча темъная, грозная.

Ис тои ис тучи ис темнои и грознои

Выбадала[435] книга Голубиная.

5. На ту на славу на великую

Събиралосъ много и съеждалосъ (так),

Сорокъ цареи и сорокъ царевичеи,

Сорокъ королеи и сорокъ королевичеи.

Одинъ выбыралъса имъ

10. Премудрои царъ Давитъ Осеевичъ,

Выбиралъса Вотоломанъ царъ Вотоломановычъ.

Что спроговоритъ Вотоломанъ царъ:

«Нашъ премутрыи царъ Давитъ Осеевичъ!

Ты // бери книгу да Голубыную,

2 лист.

15. Ты прочты книгу съ доски на доску.

Раскажи ты нал[м] все про белои светъ.

От чего зачалъса у нас белои светъ?

От чего зачалосе сонъце красное?

От чего зачалъса млатъ светелъ месецъ?

20. От чего зачалиса зари утрени, зари вечерни?

О[т] чего ч[з]ачалиса звезды частыя?

От чего зачалиса ветры буиныя?»

Что жъ проговорить нашъ премутрии царъ Давитъ Осеевичъ:

«Вотоломанъ царъ Вотоломановичъ!

25. Сия книга Голубиная

Въ руках держатъ — не удержатъ будетъ,

На ногахъ стоять — не простоятъ будетъ,

И читатъ еи — не прочитатъ будететъ (так)

От млатости и до старости;

30. И читалъ ту книгу Исаия-пророкъ,

И читалъ онъ книгу // разъ три года, —

2 об.

Прочиталъ он три листа;

Я скажу вамъ по старои памати,

Что въ Голубынои книги напечатано.

35. У насъ белои светъ — от светаго духа

Самого Христа, цара небеснаго;

Сонце красное — от светаго духа

Самого Христа, цара небеснаго;

Светелъ месецъ — от грудеи его,

40. Самого Христа, цара небеснаго;

Зари утрени, зари вечерни — от очеи его,

Самого Христа, цара небеснаго;

Звезди частыия от ризъ его,

Самого Христа, цара небеснаго;

45. Ветры бы[у]иныия — от здыхание Саваофа».

Что съпроговоритъ царъ:

«Аи спасибо, царъ Давытъ Осеевичъ!

Ты // горасъ сказыва[ть] все по памати, аки по грамоты;

3 л.

Ты про то сказалъ — скажи про евто,

50. Ты скажи-ко намъ, проповедуи:

Которая книга — всемъ книгамъ мати?

Которая Земла — всемъ Земламъ мати?

Аи которои царъ надъ царами царъ?

Которои градъ надъ гро[а]дами градъ?

55. Которая церковъ — всемъ церквамъ мати?

Которое древо — всемъ древамъ мати?

Которая трава — всемъ травамъ мати?

Которо[а]я гора — всемъ горамъ мати?

Которои каменъ — в[с]емъ камнамъ мати?

60. Которая река — всемъ рекамъ мати?

Которое море — всемъ морамъ мати? //

Которое езеро — всемъ езерамъ мати?

3 об.

Которая рыба — всемъ рыбамъ мати?

Которои зверъ — всемъ зверамъ мати?

65. Которая птица — всемъ птицамъ мати?»

Что проговоритъ:[436]

«Волотоманъ царъ Волотомановичъ!

Я скажу вамъ по старои памати;

Въ Голубинои книги напечатано:

70. У насъ Псалтиръ-книга — всемъ книгамъ мати;

Писалъ Псалтриръ-книгу самъ Давитъ

По Божьему веленью, по Господну благословлению,

Что по тои книги за весъ миръ Бога молатъ

И поминаютъ православныхъ родителеи.

75. Сваторус[кая] Земла — всемъ Земламъ мати». // —

«Почему Земла та — всемъ Земламъ мати?» —

4 л.

«Стоятъ по неи церкви Божия соборныя,

Осващеныя все богомолныя.

У насъ белои царъ надъ царами царъ». —

80. «Почему тотъ царъ над царами царъ?» —

«Что велика вера православна [я],

Благочестивая вера христия[нская];

Онъ уставилъ звоны колоколныя,

Преклонилъ все уеде неверныя[437].

85. Иерусалимъ градъ — надъ градами градъ;

Стоитъ тои градъ позреде земли,

И в немъ пупъ земли,

Стоитъ тамъ церковъ соборная,

Богомолъная, богомолъная;

90. Во тои церкви соборнои стоитъ гробница Господна

Самого Христа, цара небезнаго,

Горатъ свещи неугасимыя.

Кипаристъ-древо — всемъ древамъ мати». —

«Почему то // древо — всемъ древамъ мати?» —

4 об.

95. «Распатъ на немъ самъ Исусъ Христосъ,

Небесныи царъ, промежду двума разбоиникома.

Плакунъ-трава — всемъ травамъ мати». —

«Почему та (трава — всем травамъ) мати?» —

«Повели Христа на растатие —

100. Плакала, плакала Мати Божия Богородица

По своемъ сыне по возлюбленомъ,

Ронила злезы пречистыя на матъ на сыру землу;

От техъ слех[з]ъ от пречистыхъ

Народилас на землю плакунъ-трава.

105. Фаворъ-гора — всемъ горамъ мати,

Преобразилъза на неи самъ Исусъ Христосъ,

Царъ небезныи, со двуманадесати апостолов,

Показалъ онъ славу (учен)икомъ своимъ.

Белъ-(Ла)тиръ-каменъ // — в(с)емъ камнамъ мати». —

5 л.

110. «Почему тотъ каменъ?»[438] —

«На томъ на камени на белъ-Латыре

Почивалъ тутъ самъ Исусъ Христ(ос)ъ».[439] —

«Почему то море — всемъ морамъ море?» —

«Окианъ-море — все вокругъ земълу, всю вселенную;

115. Воставала церковъ соборная,

Осващеная и п[б]огомолная

Светаго Климента, папы римъскаго.

Еръменъ езеро — всемъ есерамъ езеро,

Не тотъ Ерменъ надъ Новимъ градомъ:

120. Тотъ Ерменъ, что во Иерусалиме;

Ис того изъ ес[з]ера протекала матушка Ерданъ-река.

Въ мори китъ-рыба — всемъ рибамъ мати». —

«Почему та рыба — всемъ рыбамъ мати?» —

«На китахъ-рибахъ земла основана,

125. Они держатъ землю, вселеную всу. //

Малои но(е)гиръ-зверъ — всемъ зверамъ мати;

5 об.

Живетъ тотъ зверъ во ст(в)етои горе во Сионъскои,

Онъ пиетъ и есть все готовое и благословленоее;

Малои негиръ-зверъ восколыблитса, —

130. Сионъ-гора вса поворотитъса,

Тогда вси звери ему поклонитса.

Страптиръ-птица — всемъ пт[и]цамъ мати». —

«Почему та птица — всемъ птицамъ мати?» —

«Живетъ та птица позреде мора,

135. На томъ на камени на Р[Л]атыре;

Она пиетъ и есть и[съ] сина мора;

Какъ страптиръ-птица вострепещитс(е), —

Все синое море восколыблетсе,

Тогда все птицы еи поклонатъста». //

140. Что спроговоритъ да Волотоманъ царъ:

6 л.

«Аи спасибо, царъ Давитъ Осеевичъ:

Горасъ ты сказыватъ все па памати, аки по грамоты;

Ты про то сказалъ — скажи про евто,

Скажи ты мне, проповедаи.

145. Ночесъ мне, цару, мало спалосъ,

Во сневидении много виделосъ:

Во далнемъ во чистомъ поле

Съходилосъ въместо два заяца,

Единъ белъ заецъ, другои серъ заецъ;

150. Промежду собои они подралисъ,

Серои белого одолитъ хочет;

Белъ заецъ пошелъ въ чистое поле,

А серъ заецъ пошелъ во темныи леса».

Что же спроговоритъ нашъ премудрии царъ // Д(авитъ) Осеевичъ:

6 об.

155. «Во(ло)томанъ царъ Волотомановичъ!

Не во снахъ тебе царю привиделосъ,

Наяву тебе все покас[з]алосъ.

Не два заеца (в)место сходилоса, —

Сходиласъ Кривда съ Правдои;

160. Промежду собои они подралисъ,

Кривда Правду одолатъ стала;

Правда възата к Богу на небо;

(Кр)ивда-та пошла по вс(е)и Земли Сваторускои,

Всел(и)ласъ по сердецамъ по таинимъ.

165. От того у нас, бра(т)цы, на светои Руси

Правды не стало, великая умножиласъ беззакони(я).

Славенъ Богъ, прослависа има(я) Господне по вс(еи) зем(ли).

168. аминъ».

Веркола (или Верколы)

Ве́ркола стоит на правом берегу р. Пинеги, на тракте; в ней есть церковь, училище и почтовое отделение. Это — большая деревня, состоящая из нескольких околков; через нее идет дорога в Веркольский мужской монастырь, стоящий на другом берегу р. Пинеги.

Сидоров Алексей Егорович

Алексей Егорович Сидоров — крестьянин д. Ве́рколы, 48 л. Теперь он служит церковным сторожем в д. Верколе. Он женат и имеет трех сыновей и дочь. Он любит выпить и потому охотно согласился петь: но, приступая к пению, он предварительно заставил меня послать за водкой и поднести ему чашку, а потом очень хвастался своим знанием и думал взять с меня возможно больше за свое пение. Он пропел мне старину «Хотен Блудович», которую выучил от дяди лет 30 тому назад. Сначала после чашки водки он путал, вследствие чего я заставил его пропеть всю старину для припоминания и только потом за третьим разом стал продолжать запись. Конец старины, по его словам, он раньше не пел, а только рассказывал; но я настоял на том, чтобы он пропел его, чем объясняется нескладность некоторых конечных стихов.

211. Хотен Блудович

Что во городе было во Киеве,

Во-в сёле-то было Карачееве

Да у славного у князя у Владимера,

Дак веть было пированьё, почестён пир,

5. Да веть было столованьё, пославён стол.

Да веть было на пиру тут две вдовушки:

Тут была Офимья, Чусова вдова,

Тут была Овдотья, Блудова вдова.

Да у той Офимьи, Чусовой вдовы

10. Да веть есь у ей дочи красна Чайная.

А у той Овдотьи, Блудовой вдовы,

Да веть есь у ей дитетко Хотенушко,

Да заветноё да было бутто куретко* залетноё

(Да залетна кура во дому сидит!).

15. Она посваталась Овдотья, Блудова вдова,

Да у той Офимьи, Чусовой вдовы,

Да на дочери на красно Чайноей[440].

Зговорит Офимья таковы слова:

«А веть есь у ей деветь сынов как ясных соколов;

20. Она жалеет их, нигде за их не смеет посвататьсе[441]»;

Наливала стокан мёду слаткого,

Выливала ей дак во ясны очи,

Заливала у ей шубу саболиную.

Она веть то говорит: «Не дорога мне шуба соболиная, равно в сто рублей, —

25. Около шубы дак во петьсот рублей,

Одны пугофки дак в челу тысичю!»

И пошла Овдотья со чесна пира домой очень невесела,

Очень невесела, очень нерадосьна.

И стречат ей дитетко дак Хотенушко:

30. «Уш ты гой еси, дак матушка родимая,

Уш гой еси, Овдотья, Блудова вдова!

Що же ты идёш да со чесна пиру домой очень невесела,

Очень невесела, очень нерадосьна?

Дак было ле тибе место-то по вотчины?

35. Да веть не были ле на тебя и супостаты-ти и воры-ти-гобносчички?*

Доходила ле тебе чаша со пьяным пивом?

Доходила ле тебе чара с зеленым вином?» —

«Уш ты гой еси, дитетко Хотенушко!

Дак веть было мне-ка место-то по вотчины,

40. Дак веть не были и на меня супостаты-ти и воры-ти-гобносчички,

Доходила мне-ка чаша со пьяным пивом,

Доходила мне-ка чара с зеленым вином.

А вет[ь] было нас дак на пиру тут две вдовушки:

Тут была Офимья, дак Чусова вдова,

45. Тут была Овдотья, Блудова вдова.

Да у той Офимьи, Чусовой вдовы

[Да у той Офимьи, дак Чусовой вдовы]

Дак веть есь у ей дочи красно Чайная.

Я посваталась за тебя дак за дитетка дак за Хотенушка.

50. Зговорит Офимья дак таковы слова:

«Есь у меня деветь сыноф как ясных соколоф;

Я жалею их, нигде за их не смею посвататьсе!» —

Наливала мне дак стокан мёду слаткого,

А выливала мне дак во ясны очи,

55. Заливала у мня дак шубу соболиную.

А веть то говорю: «Не дорога мне шуба саболиная, равно в сто рублей, —

Около шубы дак во петьсот рублей:

Одны пугофки дак в челу в тысичу!»

Дак тут Хотенку за беду стало,

60. Да и тут ему за великою.

Да пошол Хотенко во конюшной двор;

Он и брал себе коня дак неежджалого,

Неежджалого дак постоялого;

Да на пу[о]тнички веть клал войлучки,

65. Да на войлучки седёлышко черкальчето;

Да семью потпругами потстегивал,

Да семью шолковыма потстегивал;

Да и сам коню да приговаривал:

«Еще туго коню будёт — конь поттянитьсе,

70. Конь поттянитьсе, дак белой шолк не со́рвитьсе!»

И поехал веть Хотенко ко Офимьину ко терему

Да и вышип воротечка середи двора.

Тут выходит до́чи красно Чайная:

«Уш ты гой еси, Хотенко ты Хотенович, сын Иванович!

75. У тебя отца-то звали Блу́дою,

А тебя мы станем звать дак Пустоломою!»

Дак тут Хотенку за беду стало,

Да и тут ему да за великую.

Вынимал он ножичок-укладничок

80. Да и ножичок-булатничок,

Он шиба́л в девицу красно Чайною.

А она была семян дак богатырскиех,

Она очень была уверчива;

Увернуласе она за ободверину, —

85. Ушол ножичок дак в ободверину,

В ободверину дак вплоть до черена.

И вынимал он ножичок-укладничок

Да и ножичок-булатничёк:

«Уш ты гой еси, дак дочи красно Чайная!

90. Ты скажи же своей маменьки дак цёлом-битьицо*,

Щобы ехала она дак з деветью сынами как с ясныма соколми

До со мной с Хотенушкой по[б]рататьсе

Да и на полё Куликово,

Да на то на займищо Трепетово,

95. На то побоищо Мамаево!»

Идёт Офимья со чесна пиру домой дак очень весела,

Очень весела дак очень радосьня.

А стречат ей дак дочи красно Чайная:

«Уш ты гой еси, дак матушка родимая,

100. Уш ты гой еси, Офимья, Чусова вдова!

А был у мня Хотенко-то Хотенович, сын Иванович;

Он велел тебе сказать да челом-битьицё,

Щобы ехала ты с деветью сынами как с ясныма соколми

Да со мной с Хотенушкой по[б]рататьсе

105. Да веть на полё Куликово,

Да на то на займищо Трепетово,

Да на то побоищо Мамаево!»

Да и тут Офимьи за беду стало,

Да и тут ее́ дак за великую.

110. «Уш вы гой еси, дак мои дети, деточки!

Вы возьмите-тко дак в руки востры сабельки,

Да срубите-тко у Хотенка буйну голову,

Да соткните вы его дак на востро копьё!»

А зговорят ей дак дети, деточки:

115. «Уш ты гой еси, дак матушка родимая!

Было тритцеть три богатыря,

Да не было Хотенка-та удалее!» —

«Уш вы гой еси, дак мои дети, деточки!

Как была бы у мня в ру́ках востра сабелька, —

120. Я срубила бы у вас по буйной головы,

Да соткнула бы я вас дак на востро копьё!»

Веть пошла она ко князю ко Владимеру да ко брату ко родимому,

Занела у его силы много множество, четыре тысичи,

И отослала ету силу на полё Куликово,

125. На то на займищо Трепетово.

Увидал Хотенко в поле ету силу;

С этой силой нечего было ему марать[и]се.

А и был у его дядюшка Пану́та Пану́тович.

«Уш ты гой еси, дак дядюшка Панута ты Панутович!

130. Обувай-ко ты, Панута, лапоточки,

А лапоточки-обродочки

Ис семи шелков дак всеких разные,

Всеких разные дак разноличные.

Да поди-ко ты, Панута, во коню́шной двор;

135. Ты бери себе коня дак неежджалого,

Неежджалого дак постоялого;

Да на пу[о]тнички-ти клади войлучки,

Да на войлучки седёлышко черкал[ь]чето;

Да семью потпругами потстегивай,

140. Да семью шолковыма потстегивай;

Да и сам коню да приговаривай:

«Ище туго коню будёт — конь поттянитьсе,

Конь поттянитьсе, дак белый шолк не сорвитьсе!» —

А пошол По[а]нута ко конюшной двор;

145. Он и брал себе коня дак неежджалого,

Неежджалого дак постоялого;

Да на пу[о]тнички-ти веть клал войлучки,

Да на войлучки седёлышко черкальчато;

Да семью потпругами потстегивал,

150. Да семью шелковыма потстегивал;

Да и сам коню да приговарывал:

«Ище ту́го ко́ню будёт — конь поття́нитсе,

А конь поттянитьсе, дак белый шолк не соорвитсе!»

И поехал веть Панута на полё Куликово,

155. Да на то на займищо Трепетово,

Да на то побоищо Мамаево.

Да поехал веть Хотенко с ним да сзади караульщиком.

А дядюшка где проедёт, — тут дак улица лёжит,

А поворотитсе, — дак всё чисто полё.

160. (Офимья послала деветь сынов караульщиками)[442]

А Хотенко взял веть деветь сыноф как ясных соколоф,

Он связал веть их дак вместо[е] волосами всех,

Поставил он на средину на чисто полё;

А сам поехал ко Офимьину ко терему,

165. А воткнул веть он копьё дак середи двора:

«Уш ты гой еси, Офимья, дак Чусова вдова!

Только заноси это ты копьё да златым-серебром,

Отпущу твоих дак сыновей дак на волю!»

Она носила, носила златым-серебром,[443]

170. Всё копьё да заносила златым-серебром,

Отдала она за него да свою дочушку.

172. Отпустил он ей дак своих родимых сыновей.

Сульца

Сульца́ стоит на правом берегу р. Пинеги, выше с. Суры, на тракте; в ней есть церковь и училище; — сам я в этой деревне не был.

Иов

Иов (ни отчества, ни фамилии его я не знаю) — крестьянин д. Сульцы Тимошенской волости Пинежского уезда. Он уже три года не был дома, ходит на поклонение по монастырям и с этой целью бывал чуть ли не в Сибири. Он пропел мне старину «Поездка Алеши Поповича в Киев и бой его с Гогарином» в д. Каменихе Онежского уезда (на р. Онеге) 16-го июля 1899 г., когда я там собирал старины. В д. Каменихе Иов останавливался на обратном пути из Соловецкого монастыря. Он, если не раскольник, то склонен к расколу. Старину петь мне он боялся: сначала говорил сказительнице А. Г. Каменевой, что за это могут сослать в Сибирь, а затем говорил мне, что петь ему при его паломничестве неприлично. Свою старину он выучил дома, но не от отца, а от посторонних лиц, певших ее. Былины у них называют не «старина́ми», а «ста́ринами». Его, как я заметил при пении, смущало в старине упоминание вина и хороших девушек. До его деревни (Сульци) в 1900-м году мне не удалось доехать.

212. Поездка Алеши Поповича и бой его с Гогарином

Во Ростове было, во крепком городе,

У попа-то у Левонтия ростовского

Зародилосе цадышко малешенько,

Как малешенько цадушко, глупешенько.

5. Когда будёт птица да на порханье,

[Доброй молодец да на возросте,]

Как ясён сокол да на возлете,

Доброй молодец да на возросте, —

Он звал слугу верную, неизменную.

10. Сели, ребята, поехали

во цистоё полё полевницати;

Доезжали ребята до дороженьки.

Что на тех дорогах право чудён крест;

На кресте подписи подписаны,

15. Подписаны и подрезаны.

Не уцён-то Алёшенька грамоты,

Поучён-то слуга да верная;

Он скакал-то с коня н[а землю],

На кресте-то подписи розсматривал,

20. Розсматривал да Оле[ё]шеньки да розсказывал:

«Как перва-та дорога, широка ростань, —

Ко славному-ко городу Кре́млеву;

Что во Кремлевы вина дешевы». —

«Уж нам тут-то, ребята, идти-ехати,

25. Идти-ехати, — да спромотатисе;

Как пройдет-то про нас славушка недобрая

Ко попу ко Левонтию ко ростовскому

Да ко моёму ко ба́тюшку!» —

«Как друга-та дорога, широка ростань,

30. Что ко славному городу к Чернигову;

Во Цернигове есть девушки да хорошии,

Молодушки да пригожии». —

«Тут-то, ребята, итти-ехати,

Итти-ехати, — сбаловатисе;

35. Как пройдёт-то славушка недобрая

Ко попу-то Левонтию ко ростовскому,

Ко моёму ко батюшку!» —

«Как третя дорога, широка ростань,

Ко великому ко князю ко Владимиру». —

40. «Нам-то тут, ребята итти-ехати,

Итти-ехати, — да нам живым не быть;

Как живым не быть — так тут ехати!»

Сели ребята и поехали.

Доезжали ребята вплоть до Киёва;

45. Заезжали-то в Киев не воротами —

Церез те же башни наугольныи.

Приезжали ребята [на] площадь конную

И становили коня к дубову столбу́;

Не вязали коня ко золоту кольцу —

50. Оставили коня не привязана и не приказана;

И пошли же ребята во полаты княженецкие,

Во полаты княженецкие, во горни[ци светлыи].

Как пошли ребята в полаты княж[е]нецкии,

Что во горници во светлыи, —

55. Они крёст кладут по-писанному,

Как поклон кладут по-учёному,

Бьют-то целу[444] князю-то Владимиру,

Молодой-то княгине на особицу,

Князям-то, боярам рядо́м ведё[у]т.

60. Как не грозная туча поднималасе,

Не облака вместе сокаталасе, —

По два воина вместе соезжалосе.

Как едёт Гогарин на добро́м коне[445];

Приезжаёт-то он [на] площадь конную,

65. Становил-то коня к дубову столбу...

...Молодой княгини на колени сел

И склал руки в па́зуху.

Князь стал ёго цостовать.

Он приносит на стол лебедь белую, —

70. Он на нож токнёт

да и зараз цалком сглонёт.

Оле[ё]ша Попович на пече сиде́л

И утерпеть не мог:

«Во Ростове-то было, крепком городе,

75. У попа-та Левонтия у ростовского

Было кобелищо престароё,

Что по подстолью да волочилосё,

Лебединого костью подавилосе, —

Тибе-то Гого[а]рин, то-жо будёт!»

80. Вынимает-то Гогарин свой булатный нож

И шибаёт-то в Алёшу Поповича.

Увернулся Алёша за печной за столб, —

Уше[ё]л этот нош до черёна.

Принимаетсе-то Алёша единой рукой

85. И говорит такие́ слова:

«И годитсе тот нож матушке хоть квашня скрести!»

Приносит Владимир полведра вина, —

Он принимаетсе да единой рукой,

Выпивает-то чашу на единый дух.

90. Олёша Поповиц на пеце сидел, утерпеть не мог

«Во Ростове было, крепком городе,

У попа-то Левонтия у ростовского

Было коровищо престарое;

По поварням оно волочилосе,

95. Оловиной винной подавилосе, —

И тебе, Гогарин, то же́ будёт!»

Он сымал, Гогарин, пухову шляпу,

Да шибает он в Алёшу во Поповича.

Увернулся Олёша за печной за столб, —

100. Вылетало из фатеры три дерева.

«Ой слуга верная, неизме́нная!

Ты бери ты Гогарина за черны кудри,

Ты не сбей-ко посуды княжене́цкоей,

Не окровени ты пола княжене́цкого, —

105. Ты тащи Гогарина на улицу,

На улицю ты таши-волоци, покуль хочитсе,

Покуль хочетсе, покуль можетсе, покуль я́ велю!»

Тут свезли Гогарина во чисто́ полё,

Сожогли-то нёго на огнёвищё

110. И по чистому полю него да розве́яли.

Стал-то князь тут цостовать...

«На приезде как не уцо́стовал,

На уезде так не уцостовать!»

114. Сели ребята да пое́хали.

< Назад Далее >

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги