Батарейцы

НА ЗАПАД

Под мерный перестук колес в теплушке обсуждают бойцы фронтовые события, радуются последним сводкам Совинформбюро. На импровизированном столе — школьная карта с извилистой линией советско-германского фронта. Ежедневно на ней отмечается продвижение наших войск.

— Братцы! — басит старший сержант Ищенко. — На очереди Севастополь! Вот это здорово, ребята!

Иван Ищенко, невысокого роста, кряжистый, с круглым добродушным лицом, показывает на карте продвижение войск 4-го Украинского фронта.

— Так-то оно так, — задумчиво роняет комсорг взвода Петр Бурик и добродушно, во все свое широкоскулое лицо улыбается. — Жаль, что пока черепашьим шагом тянемся. Так недолго и к шапошному разбору угодить.

— Хватит дел и нам, — оборачивается Васнецов к Бурику. — Гитлеровцев предстоит выгнать с территории нашей страны, Европу освободить. Не оставлять же ее фашистам, да и коричневую чуму уничтожить в собственном логове.

Ребята с интересом смотрят на Васнецова. Ожидают продолжения разговора. До этого во взводе еще не заходила речь об освободительной миссии Советской Армии. Свои дела нужно было решить, отвести беду от родного дома. Теперь успехи на фронтах позволили заглянуть и вперед. Поэтому, наверное, и появилась у Васнецова эта мысль.

— Да, да, готовьтесь, хлопцы, освобождать другие народы.

Бойцы улыбаются, довольны. Расчет с врагом далеко еще не окончен. Слишком много бед принесли фашисты советской Родине. Все содеянное ими требует отмщения.

Эшелон подолгу стоит на станциях и полустанках. Пропускает составы с фронта и на фронт.

Двери теплушки распахнуты настежь. Веет мягким ветерком. По обочине железнодорожной колеи мелькают столбы, фруктовые деревья. Из соседнего вагона доносятся переборы гармоники, кто-то сочным голосом напевает:

— Давайте-ка, братцы, плясовую! — слышится голос старшего лейтенанта Марка Спитковского.

Гармонист рванул русский перепляс. Зазвенела дробь каблуков. Не иначе, Спитковский пошел.

— И-и-их! — разнесся возглас Марка. — Шире круг, хлопцы!

Напев гармоники тонет в топотке, припевках сильных молодых голосов огневиков первой батареи:

Тут же послышался голос санинструктора Ани Ладченко:

— Анка пошла, — тепло обронил сержант Панов. — Даст сейчас дрозда!

Что спеть, что сплясать — нет равной Ане в полку. Да и за словом она в карман не полезет. Аннушка не раз повергала в уныние острословов, любителей пустить девчатам пыль в глаза. «Так отбреет, что хоть сквозь землю провались», — сокрушались местные сердцееды. С ней было интересно, суровая жизнь становилась радостнее и разнообразнее.

— Вот черти! — вырывается у Васнецова. — Разошлись-то как! Ненароком еще и вагон развалят.

— Нет, товарищ лейтенант, не развалят, — улыбается в ответ разведчик Зебров. — Зато от всей души дробят ребята.

В ноздри бьет пьянящей аромат весенних цветов. На душе радостно. Изнутри, от самого сердца, просится песня. «А мы что, хуже? Да нисколько!» — думает Васнецов. Как бы в ответ на его мысли кто-то из бойцов запевает «Землянку», ее тут же подхватывает весь взвод. Поют вдохновенно, прочувствованно.

На остановке к ним перескочил Спитковский. Марк возбужден, еще живет бешеным ритмом пляски. Поправив выбившиеся из-под пилотки пряди черных волос, интересуется:

— Как, гуси-лебеди, живете-можете? Веселитесь?!

— Как все, — протянул ему руку Васнецов. — Не хуже других.

Комсорг тепло ответил на рукопожатие, окинул улыбчивым взглядом продолжающих песню ребят.

— Может, сесть предложите? Притомился у соседей.

— Понятно, — улыбается Петр Бурик, придвигая Спитковскому чурбачок. — Плясать у них, а у нас отдыхать.

— Не совсем так. Дело у меня к вам, полковые глаза и уши. — И чуть помедлив: — Скоро выйдет третий Государственный заем, Мы на бюро вопрос обсудили. Решили, что комсомольцы первыми в полку должны проявить инициативу в заеме государству личных сбережений. Члены полкового комсомольского бюро подписываются не менее как на три месячных денежного содержания. Думаю, вы нас поддержите.

— Конечно, — встает Бурик. — Деньги пойдут на разгром врага. Какой может быть разговор. Так, ребята?

— Верно, правильно! — разносятся голоса. — Не подведем! Мы — за!

— Иначе и не думал, товарищу. Доложу заместителю командира полка по политической части: комсомольцы взвода управления единодушно поддержали мнение полкового комсомольского бюро. — Спитковский оборачивается к Васнецову: — Николай, слышал, у вас гитара есть. И настроена, говорят?

— Все есть, и притом в самом лучшем виде, товарищ комсомольский вожак. Ребята, где наш инструмент?

Почти тут же из дальнего угла теплушки с гитарой в руках появляется сержант Фадеев. Спитковский берет в руки инструмент, трогает струны и говорит:

— Тогда песню, друзья! Без песни на фронте, как сказал поэт, нет полной жизни!

Под переборы гитары ребята запели о Родине, ее необъятных просторах. Вдохновенно, с молодым задором выводили куплеты о красоте русской природы и с тоской — что оторваны от любимого дела. Раздольный, широкий напев вырывался из дверей теплушки и замирал в грохоте вагонных колес.

В пути следования проводили собрания, читали газеты, слушали радио. Время летело незаметно. Позади остались Мелитополь, Запорожье, Харьков, Курск, Орел, Москва, Смоленск… За окном тянулись знаменитые белорусские леса. По сторонам железнодорожного полотна деревья вырублены. У мостов, переездов, на разъездах — разрушенные доты, дзоты, площадки для стрельбы из пулеметов, траншеи с ходами сообщения в полный профиль, окопы. На месте многих поселков и хуторов почерневшие печные трубы. Даже зелень не может скрыть страшных следов войны.

Из газет, сообщений радио воины знали о борьбе белорусских партизан, переросшей во всенародную войну. На территории республики действовали подпольные обкомы, горкомы, райкомы партии. В целых районах была восстановлена Советская власть. Имена партизанских вожаков В. Е. Лобанка, Ф. Ф. Капусты, Р. Н. Мачульского и других были известны всей стране.

Врагу не приносили успеха ни карательные рейды против партизан, ни тюрьмы и концентрационные лагеря, ни расстрелы мирного населения. В глубоком тылу фашисты не были хозяевами положения. Каждый мост, железнодорожный переезд, не говоря уже о станциях, им приходилось охранять. Однако и это не помогало. Эшелоны продолжали лететь под откос. Тогда гитлеровцы начали вырубать леса вдоль железных дорог, стирать с лица земли населенные пункты.

Но одно дело читать, слышать по радио о событиях в Белоруссии, другое — видеть деле рук фашистов. Горько становилось при виде опустошения и запустения некогда людных мест.

Чем ближе к фронту, тем чаще эшелон останавливался. На станциях и полустанках народу мало: женщины, старики, дети. Одежонка ветхая и серая, безликая. На ногах — лапти, опорки, подвязанные веревками старые галоши. Солдаты тяжело вздыхали, делились с ребятишками хлебом, сахаром, а то и крупой. Обезлюдел, обветшал и обнищал за время фашистской оккупации белорусский край…

После разгрузки сосредоточились в лесу у города Новозыбков. Отсюда предстояло выйти к болоту в районе деревень Гороховище и Корма, там оборудовать огневые позиции. Дороги не было, рубили лес и кустарник, вязали маты, гатили болото. К строительству колонного пути вскоре подключились прибывшие минометчики. Дело пошло быстрее, хотя и не обошлось без неурядиц. Нет-нет да и попадал кто-либо в болотную жижу. С головой окунуться пришлось и Васнецову. Пренеприятная это штука. Николай оказался с ног до головы в грязи, под смех окружающих побежал к костру — болото еще не прогрелось. Санинструктор Маша Кузьменко налила Николаю из фляги сто граммов, сказала, смеясь:

— Хорош, сейчас бы тебя в село — за черта бы сошел. Вот бы бабы похохотали.

Подошел сержант Попов. Развязал вещмешок, протянул сверток.

— Переоденьтесь, товарищ лейтенант. Застудиться недолго.

С благодарностью принял Васнецов обмундирование.

Через несколько суток переправа была готова. Батареи форсировали болото и приступили к инженерному оборудованию местности. В тылу занимал огневые позиции минометный полк. В эти дни стало известно, что из резерва Ставки полк вошел в состав 28-й армии генерал-лейтенанта А. А. Лучинского.

Воины части совершенствовали оборону, изучали передний край. Естественно, в замыслы командования их не посвящали. Лишь позднее, после войны, им стало понятным и ясным многое из тех насыщенных до предела подготовкой к операции событий. Они узнали, что Белорусская операция — «Багратион» — явилась одной из блестящих стратегических операций советских войск. Ее замысел предусматривал одновременный прорыв обороны врага на шести участках, окружение и уничтожение фланговых группировок противника в районах Витебска и Бобруйска, разгром оршанской и могилевской группировок. Затем сходящимися ударами трех Белорусских фронтов в общем направлении на Минск предстояло окружить и уничтожить основные силы группы армий «Центр». В дальнейшем, расширяя фронт наступления, планировалось выйти к западной границе Советского Союза. В операции участвовали четыре фронта, Днепровская военная флотилия, соединения авиации дальнего действия.

28-й армии в составе 1-го Белорусского фронта предстояло участвовать в Бобруйской операции, замысел которой сводился к нанесению ударов по противнику из районов севернее Рогачева и южнее Паричи в общем направлении на Бобруйск.

Больше месяца готовились воины к прорыву обороны противника, возводили инженерные сооружения. Разведчики за передним краем врага выявляли его силы, огневые средства, наносили их на схемы и карты.

Работа не прекращалась ни днем ни ночью. Погода выдалась жаркая. Воздух стал плотным и вязким, напоенным терпкостью зелени. Появились комары.

— Вот бисовы души, — ворчал водитель Чернов, — ни днем ни ночью нет от них покоя. Поедом едят. Ну и места!

— Кругом болота, топи, — вздыхал сержант Попов.

— Спасу нет от кровососов. Мало того что нудят — уродуют. Нынче глянул в зеркало и не узнал физиономию.

Медики во главе с капитаном Константином Начинкиным с ног сбились, однако облегчить участь воинов мало чем могли. Комары продолжали истязать людей.

И все же воины радовались весне. Как-то с вечера на березовом взгорке завел песню соловей. Из уходящего к изгибу небольшой речушки ивового распадка ему ответил второй. Когда же у КП начала выводить свою песнь третья птаха, округа замерла. Затаив дыхание, слушали певунов. Не так-то уж и часто в грохоте боев можно оказаться на «поединке» пернатых. Разведчик-наблюдатель Миша Зебров покачал головой и зашептал:

— Вот это выводят коленца, товарищ лейтенант! Голоса, голосища-то какие! Ну прямо курские певуны!

Зебров вздохнул и после очередного колена соловьиной песни продолжил:

— Точно дома побывал! В глазах двор, усадьба, мать… Как она там справляется? Давно что-то писем нет.

— Живет, Миша, ждет тебя. А насчет весточки — работы по горло. Весна!

— Это-то я знаю, что ждет не дождется. Собрались перед войной крышу новую в доме сладить, да не успели. Теперь разве до нее матери…

Голова Зеброва дернулась. Недавно Михаил был ранен. Пуля задела нерв. Врачи сказали, отойдет, рекомендовали побыть в тылу. Но Михаил отказался наотрез.

Слушая соловьев, ребята охали и ахали от избытка чувств.

«Концерт» длился часа полтора, пока соловьев не спугнули выдвинувшиеся к переднему краю стрелки. Затем над головой загудели ночные бомбардировщики. Низко, почти над самыми верхушками деревьев, шли По-2. Чуть позже из глубины вражеской обороны донеслись глухие взрывы. И так уже не первую ночь: советские пилоты наносили бомбовые удары по врагу.

Наконец на передовой установилось относительное затишье. Инженерные работы были в основном закончены. Появилось время подумать, мысленно обозреть прошлое, взглянуть на товарищей, с которыми идешь фронтовыми дорогами. Теперь это подлинные мастера своего дела.

Академия войны строга и беспощадна. Ошибка здесь стоит дорого, иногда — целой жизни. И тот, кто прошел фронтовыми путями-дорогами сотни километров, хорошо усвоил ее кровавые уроки, научился даже на первый взгляд в слепом стечении обстоятельств боев видеть логику развертывающихся событий, а порою и влиять на них. Происходило это незаметно для самого человека. Может, потому, что, находясь на оселке жизни и смерти, он отбрасывал все наносное. Взять хотя бы Васнецова. Это был уже не тот по-детски наивный младший лейтенант сорок второго года. Николай познал тонкости профессии офицера-противотанкиста, людские характеры раскрылись ему в сложной боевой обстановке. На его глазах умирали и в одно мгновение седели люди, ковались цельные характеры у восемнадцатилетних парней, принявших на свои еще не окрепшие плечи тяготы войны. Лейтенант радовался мастерству подчиненных, хладнокровию в схватках с врагом. О себе Николай думал мало. Все как-то недосуг было. Исправно, как повелевали долг и совесть, делал порученное дело. Да вот хотя бы поединок с «тиграми». Два тупомордых пятнистых, в желто-оранжевых разводах тяжелых фашистских танка, дав последние выстрелы, медленно ушли за небольшую высотку. С наглой пунктуальностью ровно в семнадцать часов, ни минутой раньше, ни минутой позже, вот уже третий день подряд выползали они на эту высотку на переднем крае своей обороны и методично обстреливали наши боевые порядки. Пытались дивизионные артиллеристы накрыть их огнем, но безрезультатно. Не обращая внимания на, казалось бы, точный огонь, фашистские танки вели стрельбу ровно пятнадцать минут и не спеша, будто демонстрируя свою неуязвимость, уходили к себе в тыл.

Стрелять по этим танкам прямой наводкой на таком расстоянии было бессмысленно, можно выдать расположение своих орудий, а этого противник наверняка и добивался.

— Издеваются, гады! — вздыхал Васнецов, лежа за укрытием из дерна. — Хозяйничают, точно у себя дома.

Да, тут, в белорусских болотах, все было непривычным, все было иначе, чем в Крыму, где еще недавно воевал их полк. Ничейная полоса была шириной километр-полтора, а то и больше. С рассветом жизнь на переднем крае замирала: ни солдата, ни машины. Лениво постреливала артиллерия — то с одной стороны, то с другой. Кругом кочки да болотца, болотца да кочки, кое-где небольшие песчаные высотки, поросшие березняком и мелкой сосной. Даже окоп нельзя вырыть: копнешь пару раз — вот тебе и вода; ни лощинки или овражка подходящего, где бы тягачи укрыть. Словом, позади трясина, спереди трясина и с боков она.

Так и стоит в этих местах 530-й истребительный противотанковый артиллерийский полк. Зарылся, где в песок, а где и в грязь, и ждет своего часа. Все цели давно засечены, расстояния измерены. Живет и кормит, как говорят полковые остряки, комаров.

Лейтенанта Васнецова разбирает зло, так и хочется открыть огонь по фашистским танкам, но нельзя, никак нельзя. Это знает и сам Васнецов, и весь орудийный расчет, на позиции которого прибыл лейтенант. Бойцы нервничают, ругаются. А тут еще соседи — матушка-пехота жару поддает.

— Что, кишка тонка?! Истребители танков, истребители танков… Форсу много, а стрельнуть боитесь, — издеваются пехотинцы. — Фрицы плюют на вас, а вы молчите.

— Стрельнуть! Стрельнуть!.. Что вы понимаете, пехота! Ну стрельнем, ну попадем, а что ему на таком расстоянии сделаешь! Это же «тигры»…

— Сами видим, что там «тигры», а тут котята, — задирают соседи, хоть в драку лезь…

Лейтенант подносит бинокль к глазам и в который уж раз подробно изучает участок местности между огневой позицией взвода и песчаной высотой, на которой появились фашистские танки. Высота небольшая, поросшая редким мелким соснячком и можжевельником. Песчаные осыпи желтыми клиньями сползли вниз и уперлись в болото, которое уходило далеко на север и там, в туманном мареве, терялось в синих перелесках и блюдцах озер. Болото подходило и к самым позициям взвода. Прямо перед орудиями зеленели островки болотной травы, чередуясь с провалами черной, покрытой ржавыми пятнами гнилой жижи.

«Гиблое место», — в который уж раз думал Васнецов, продолжая внимательно рассматривать местность, лежащую перед ним.

Середину болота занимала узенькая полоска тверди. Бугорки, чахлые кустики можжевельника да разбросанные тут и там копны сена, а дальше опять болото и болото… Бинокль лейтенанта медленно пополз назад и остановился на клочке твердой земли. Васнецов внимательно вглядывался в старые, слежавшиеся копенки сена, и смутно мелькнувшая мысль становилась все яснее и яснее. «А что, если?..» — обрадовался Николай, и позвал командира орудия:

— Фадеев, ползи сюда!

— Под копенку орудие замаскируешь? — спросил он у старшего сержанта, когда тот прилег рядом.

Фадеев долго разглядывал островок в болоте. Вместо ответа спросил у Васнецова:

— А туда как?

— Это уже другой вопрос. Ты мне скажи, орудие замаскируешь так, чтобы фрицы его не обнаружили?

— Что ж, это можно… Это можно, — медленно начал командир орудия, видимо, еще не совсем понимая, чего хочет от него Васнецов. Наконец, поняв замысел лейтенанта и сам заразившись его возбуждением, горячо и убежденно закончил: — Товарищ лейтенант, все сделаем, как в сказке. Замаскируем — хоть неделю смотреть будут, ничего не заметят. Это проще пареной репы. Уберем в сторону сенцо, отроем окопчик, в него орудие и этой же прошлогодней травкой замаскируем. Да так, что комар носа не подточит.

— Ну тогда пошли к расчету. Там поговорим подробнее…

У орудия царило возбуждение. Васнецов подробно объяснил свой план — рискованный, предельно дерзкий. Нужно было переправить ночью орудие по болоту на островок с копнами. Замаскировать орудие, укрыв его под копной сена. Потом замаскироваться самим и ждать выхода фашистских танков. Как только танки выйдут на высотку, внезапным огнем уничтожить оба сразу.

— Дальность метров четыреста, так что мы их, как орешки, щелкнем — это раз… Бить по бортам — это два… Ну а три — мазать нельзя. Нам дано право на два выстрела. По снаряду на танк… Успеешь? — в упор спросил Васнецов у наводчика.

— Успею, товарищ лейтенант! Еще как успею!

Долго еще у орудия шел разговор. Взвешивали все до мелочей: и как лыжи для орудия сделать, чтобы в болоте не увязли, и как тропу проложить, чтобы немцы ее не засекли даже с воздуха, и еще много-много разных вопросов было обговорено. Когда споры умолкли и все было решено, лейтенант пошел к командиру батареи.

Старший лейтенант Портянов выслушал Васнецова. Долго смотрел на него. Затем, покачав головой, сказал:

— Не чуди, Коля! Ни расчета, ни орудия после первого выстрела не будет. Фашисты вас живьем сожрут и пикнуть не дадут. Да и от Бати влетит. Тебя он прислал к нам изучать противника. А тут…

— Минута нужна. Одна минута! Два выстрела, а там уйдем. Фрицы к нам не сунутся, они болота боятся, — уговаривал Васнецов командира батареи.

— Ну ладно, иди готовь все, а я свяжусь с командиром полка. Если разрешит, сам к тебе приду, — сдался в конце концов старший лейтенант…

В заботах, тревогах и подготовке к этой маленькой, но отчаянной вылазке время летело быстро. Васнецов не заметил, как подошла пора начинать задуманное.

Короткая летняя ночь опустилась на болота и перелески нейтральной полосы. Над темными провалами гнилой воды, над зарослями осоки стлался густой туман. Очертания кустов расплывались в пелене и принимали причудливые формы, заставляя вздрагивать и настороженно вглядываться в мягкую серую мглу. Голоса стали глуше. Высоко-высоко в небе просматривались звезды, но тут над болотом густыми волнами плыл и плыл туман.

Васнецов и Фадеев осторожно двигались впереди орудия, прощупывая тропу длинными жердями. Казалось, тропа была хорошо знакома — дважды прошли по ней артиллеристы. Но то было вчера, а сегодня ночью все представлялось другим, новым.

Эти пятьсот метров прошлой ночью были тщательно подготовлены артиллеристами и соседями-пехотинцами. В особо трудных местах сделали настил из жердей, немного утопив его в болоте, чтоб не просматривался. Неприметными вехами обозначили маршрут. На сухом участке подготовили огневую позицию, а рядом капонир — для укрытия пушки. Немного в стороне накануне ночью вырыли окопчики для расчетов. Замаскировав все, усталые, вымокшие, вернулись в расположение взвода.

— Ну, черти болотные, сушиться и спать! — скомандовал Васнецов и, доложив командиру батареи о проделанной работе, тоже попробовал было уснуть.

Сон не приходил, одолевала тревога. Все ли хорошо сделали, не заметят ли чего фашисты? На рассвете лейтенант долго наблюдал за поведением противника, придирчиво всматривался в знакомую картину нейтральной полосы. Постепенно тревога отступала — все было спокойно.

— Ни черта фрицы не заметили, — успокоил Николая командир стрелкового взвода.

К вечеру на огневую позицию пришел командир батареи Портянов.

— В случае чего огоньком поддержим. Командир полка договорился с начальником артиллерии дивизии. У них там все пристреляно, — обрадовал он Васнецова.

Времени еще оставалось много, и они несколько раз разбирали с орудийным расчетом подробности предстоящего поединка. Ждали ночи…

И вот они уже на болоте.

Тихие сполохи осветительных ракет и редкие пулеметные очереди были привычны и, казалось, совсем не нарушали спокойствия тихой летней ночи. Небольшая группа людей медленно двигалась по болоту. И только когда осветительная ракета повисла вверху, лейтенант скомандовал:

— Ложись!

И все замирало: орудие, по самый лафет утонувшее в болотной жиже; люди, тянувшие его. И тогда даже им, Васнецову и Фадееву, трудно было различить в этих бесформенных темных пятнах своих товарищей.

Гасла ракета, и опять звучала тихая команда «Вперед!», поднимавшая артиллеристов. Натягивались лямки, и на солдатские плечи наваливалось орудие. Под ногами чавкала жижа, неохотно выпуская из своих тисков орудие и людей. То и дело слышались неясные всплески — значит, оступился кто-то, шагнул в болото по пояс, а то и по самую шею…

К двум часам ночи подтянули орудие к нужному месту.

— Ни пуха!.. — сказал сержант-пехотинец, и соседи ушли, пропали в тумане.

Артиллеристы остались одни.

— Орудие к бою! — тихо скомандовал Васнецов и сам бросился помогать расчету.

Работа спорилась. Переговаривались шепотом.

— Заряжать? — опять прозвучал тихий вопрос, и тут же заряжающему в темноте передали снаряд.

Готовое к выстрелу орудие осторожно накрыли сеном, стараясь укладывать его слежавшимися пластами. Васнецов отошел в сторону, подождал, пока вспышка осветительной ракеты хоть немного пробила туман, и внимательно осмотрелся. Копна как копна, вроде бы все хорошо. Расчет занял свои места в окопах.

Васнецов еще раз обошел всех, проверил маскировку и спрыгнул в свой окопчик. Поправляя маскировку, бросил радисту:

— Передавай три семерки. Пора начальству докладывать.

Время тянулось мучительно долго, в мокром обмундировании становилось холодно, одолевало комарье. Но вот небо на востоке начало розоветь, потянул свежий ветерок. Густой туман из серого превратился в светло-сиреневый, потом порозовел, начал понемногу подниматься над болотом и таять в золотистых лучах солнца.

Васнецов хорошо просматривал передний край обороны противника. Вот из молодого березнячка, пригибаясь, вышли три немца. За спиной автоматы, в руках котелки. Осторожно перебежали открытое место и опять исчезли в кустах у бугорка. Минут через пять оттуда же в обратный путь тронулись двое.

— Ага, огневая точка! Наверняка пулемет, — машинально зафиксировал лейтенант, продолжая наблюдать.

Еще в нескольких местах Васнецов заметил движение солдат. Цепочка гитлеровцев потянулась в тыл к небольшой рощице.

«Кухня пришла!» — понял лейтенант и сам невольно полез в карман за сухарем.

Жизнь на переднем крае шла своим чередом. Было тихо и спокойно, как может быть тихо на участке фронта, где линия обороны установилась давно и никто не наступал да и вряд ли наступать будет по топям да болотам.

Начало припекать солнце. Обмундирование подсохло. Пригретый солнцем, убаюканный тишиной, Васнецов крепко уснул. Когда проснулся — было уже пятнадцать минут восьмого.

«Теперь недолго», — подумал и тихо перекликнулся с номерами орудийного расчета, поговорил с каждым. Еще раз напомнил каждому план действий. Связался с командиром батареи и доложил, что группа готова к выполнению задачи.

Медленно тянулись последние минуты. Наконец Васнецов услышал гул двигателей, а затем увидел танки. Они выползли на высотку, остановились, повертели башнями туда-сюда и открыли огонь.

Отсюда хорошо виднелся борт ближнего танка. Второго танка лейтенант не видел: просматривался лишь ствол танковой пушки и чуть-чуть передняя часть. Неприятный холодок пробежал по спине — танки стали в створе, открывать огонь при таком их расположении нельзя.

Подставленный под выстрел борт ближнего «тигра», малое расстояние и точный глаз наводчика Левоняна давали полную гарантию удачных действий. Но второй танк закрыт. Удастся ли поразить его?

«Что делать? Что делать?» — мучительно думал Васнецов.

— Лейтенант, второй танк не вижу! — тревожился наводчик.

Долго раздумывать некогда. Минутная растерянность прошла, мысли опять обрели ясность.

— Тихо! Слушайте меня. Танки стали в створе. Дальний закрыт. Стрелять нельзя. Всем ждать! Будем бить при отходе! — чеканит лейтенант.

Медленно бегут минуты. Вот где-то слева со знакомым шорохом проносятся снаряды, и почти сразу высотка с танками окутывается дымом. Это советская артиллерия с закрытых огневых позиций бьет по фашистским танкам, но они стоят как вкопанные и посылают вперед снаряд за снарядом…

Пятнадцатая минута подходит к концу.

— Приготовиться! — почему-то тихо командует Васнецов и, сняв бинокль, кладет его на бруствер окопа.

Вот один из танков, тот, что был подальше и не просматривался, тронулся с места и, пятясь, стал уходить, подставляя огню левый борт.

— К бою! — крикнул Васнецов.

Больше он уже не командовал, а только цепким взглядом старался уловить общую картину начавшегося поединка.

Гитлеровцы еще ничего не заметили, а если и заметили, то не разобрались в сложившейся обстановке. Номера расчета уточняли наводку. Ствол орудия двигался за фашистским танком, несколько обгоняя его. Вот он замер — наводчик ждал, когда в перекрестии прицела появится борт танка. И тут же орудие выплеснуло столб огня.

— Есть! — крикнул Васнецов, увидев, как рвануло танк, легкий дымок показался над корпусом.

— По второму! — скомандовал лейтенант, хотя хорошо знал, что наводчик и без команды уже ловил в прицел вторую фашистскую машину.

Башня второго танка начинает разворачиваться в сторону орудия. Засекли его и с огневых точек, расположенных на переднем крае немецкой обороны. Пулеметные очереди хлещут вовсю, но не достигают цели: люди, за исключением Левоняна и Васнецова, в укрытии.

«Спокойно, спокойно…» — шепчет лейтенант сам себе и с облегчением видит резкое движение руки наводчика, нажимающего на спусковой рычаг. Языки пламени и клубы черного дыма поднимаются над вторым танком.

Пулеметный огонь фашистов становится яростнее. Прикрываясь щитом, артиллеристы проворно толкают орудие к укрытию.

Лейтенант Васнецов видит, как на станину пушки валится наводчик, и бросается к нему. На правом плече раненого быстро расплывается красное пятно.

— Лейтенант, танк уходит! Танк!.. — слышит Николай голос командира орудия и видит, как первый подбитый «тигр» начинает уходить за высоту.

Одним прыжком Васнецов вырывается к прицелу. Руки привычно ложатся на маховики подъемного и поворотного механизмов.

— Все в укрытие! Фадеев, заряжай! — командует лейтенант, а сам ловит танк в перекрестие прицела.

По щиту орудия щелкают пули и, рикошетя, уходят в небо.

— Огонь! — командует лейтенант и делает выстрел.

Орудие подпрыгивает и чуточку отъезжает назад. Пороховой дым и облако пыли на доли секунды закрывают фашистский танк и всю высотку, но Васнецов знает, чувствует всем существом своим, что выстрел удачный.

Когда дым рассеялся, орудие и весь расчет уже были в укрытии.

Над островком забушевали разрывы снарядов. Несколько немецких пулеметов длинными очередями били по нему. Мины ложились все ближе и ближе.

«Где же наши? Что молчат?» — тревожно думал лейтенант.

Как бы в ответ на его мысли передний край немецкой обороны накрыли разрывы — заработала советская артиллерия. Гитлеровские пулеметы потихоньку замолкли. Высоко в небе пронеслись тяжелые снаряды, и где-то далеко прогремели глухие разрывы. Минометный обстрел закончился. Установилась напряженная тишина.

— Все живы? — крикнул Васнецов.

— Живы, живы! — донеслось из соседних окопов.

— Левонян, как дела? Раненая рука сильно болит?

— Ничего, терпеть можно.

Прошло совсем немного времени, и гитлеровцы опять начали интенсивный обстрел. Затрещали пулеметные очереди, стали рваться мины и снаряды. И все это — против одного орудийного расчета.

Ответный огонь советской артиллерии на время вынудил фашистов замолчать. Короткая передышка — и опять все сначала.

Казалось, огненным схваткам не будет конца. Так, в налетах артиллерии, в пулеметных очередях, в свисте пуль и снарядов прошел вечер. Наступила ночь. Но Васнецов не спал. Гитлеровцы время от времени с различным интервалом вели артиллерийский огонь по отдельным участкам болота, надеясь накрыть артиллеристов. В предутренней мгле вывел лейтенант своих артиллеристов в расположение батареи…

Уже вечером, когда Васнецов, хорошо выспавшись, пил у комбата чай, Портянов спросил у него:

— А ты, Коля, знаешь, сколько времени вел бой станками?

— Нет… Не засекал. Не до того было, — чистосердечно признался.

— Полторы минуты, Коля. А ведь обещал за одну минуту управиться.

— В следующий раз, Ваня, управлюсь за минуту.

— Добро. Слушай, Батя вначале хотел взгреть тебя за идею, мол, не своим делом занимаешься, да и меня сбиваешь, но вступился начальник штаба полка. Он в тебе души не чает. Говорит Бате: «Григорий Митрофанович, как чирьи на энном месте, эти танки у нас. Васнецов дело предлагает». А теперь награда тебе выходит.

— Брось, Ваня, какая тут награда. Для дела нашего общего старался.

— Нет, нет. И не говори. Буду ходатайствовать.

Отзвенел соловьиными трелями май, отшумел метелью цвет тополя. Вступило в свои права лето. Воины догадывались: вот-вот фронт двинется вперед; у пехотинцев произошла смена — первый признак предстоящих боевых действий; на соседнем участке обороны проведена разведка боем.

Командир полка был в приподнятом настроении.

— Ну вот, товарища, пробил и наш звездный час, — говорил подполковник. — Сегодня получена боевая задача.

Данильченко поэтапно ознакомил офицеров с планом действий стрелковой дивизии, которую полк будет поддерживать в предстоящем прорыве обороны противника, обратил внимание на систему прикрытия танкоопасных направлений.

— Конкретно задача будет поставлена в приказе, — произнес Данильченко. — Начальник штаба над ним работает. Как будет готов, сразу же доведем до вас.

После совещания командир полка пошел на огневые. Расспрашивал командиров орудий, наводчиков, номеров расчета о целях, которые предстояло уничтожить в ходе прорыва.

Утром 24 июня 1944 года гулкий залп возвестил о начале артиллерийской подготовки. Радостно было ощущать возросшую мощь армии. Огневой смерч вздыбился над позициями противника. В радиусе двух километров сотрясалась земля. Артподготовка закончилась массированным залпом гвардейских минометов. Стрелковые подразделения поднялись в атаку.

— Пошла-поехала царица полей, — пробасил сержант Попов. — Скоро двинем и мы, товарищ лейтенант.

— Скоро, Ваня, скоро, — подтвердил Васнецов.

Батареи полка, поддерживавшие стрелковые батальоны, спустя десять минут снялись с огневых позиций и перекатами стали перемешаться вслед за пехотой. Важно было не дать противнику опомниться. Грохот орудий, минометов, рев двигателей машин слились в сплошной гул. Активно работала наша авиация.

Лесисто-болотистая местность сдерживала продвижение. К вечеру, несмотря на то что противник особого упорства не проявлял, удалось продвинуться не более чем на пять километров. Противник подготовил к обороне выгодные рубежи. Приходилось сосредоточивать артиллерию, танки и прорубать огнем путь пехоте.

Стрелковая цепь миновала разрушенные инженерные сооружения врага. Вскоре сюда подошел второй эшелон полка в предбоевом порядке. И тут по колонне стеганула очередь из бронеколпака. Стрелковые роты оказались как на ладони. Пулемет противника в какую-то минуту прижал бойцов к земле.

Возможно, огневая точка врага наделала бы и больше бед, не окажись неподалеку батарея старшего лейтенанта Павла Волкова. Офицер поставил два орудия на прямую наводку. Расчеты повели огонь по бронеколпаку. Потребовалось четыре выстрела, чтобы заставить вражеский пулемет замолчать.

Пехотинцы бросились к разрушенной огневой точке. Вслед за ними последовал и Волков. Когда подбежали, увидели неприглядную картину. Прикованный цепью к стене колпака пулеметчик лежал ничком.

— Смертник! — невольно произнес один боец.

— Ну и зверюги! — добавил другой. — Что с человеком сделали!

Герой Советского Союза П. С. Волков.

На второй день наступления 530-й артполк влился в конно-механизированную группу генерал-лейтенанта И. А. Плиева. Дозаправили бронетранспортеры горючим, получили боеприпасы и убыли в район сосредоточения. Конно-механизированная группа была введена в прорыв на стыке 65-й и 28-й армий. С воздуха ее надежно прикрывала авиация. Продвижение шло успешно. Там, где противник оказывал сопротивление, вступали в дело батареи полка — огнем прямой наводки прокладывали дорогу конникам. Через сутки, 26 июня, вышли к реке Птичь в районе поселка Глуска. Не теряя времени, приступили к форсированию реки. Кавалеристы преодолевали водную преграду вброд, танкисты и артиллеристы — по наведенному саперами мосту. Фашисты стремились помешать переправе, но ничего у них из этого не вышло. Передовой отряд конников, преодолев реку, ударил во фланг противнику. Гитлеровцы, боясь окружения, отошли.

На ближних подступах к Глуску с подготовленных заранее позиций гитлеровцы повели плотный ружейно-пулеметный огонь. Конники вынуждены были спешиться и залечь в невысоком березняке. С подходом батарей 530-го полка атака возобновилась. Но продвинуться удалось метров на сто пятьдесят, не больше; противник начисто скосил первую цепь, новую атаку пришлось начинать при поддержке бронетранспортеров. Видя, что советских воинов не остановить, враг в злобе поджег город. Деревянные дома вспыхнули, словно порох. Горько было смотреть на пожарище. Конники рванулись навстречу свинцовой метели. Сдержать их натиск было невозможно. Пощады вражеским факельщикам не было ни в населенном пункте, ни за его пределами.

И вновь — марш. Проселочные и лесные дороги завалены фашистской техникой; по обочинам автомобили, бронетранспортеры, орудия различных систем и калибров… Васнецов смотрел на все это и вспоминал сорок второй, отход к Черному морю. «Труден он был, но мы не бросали оружие и технику, — с гордостью думал Николай, — берегли как могли».

Путь пролегал через леса и болота, по берегам речушек и озер. Передовой отряд сопровождали партизаны. В голове полка шла батарея Ивана Портянова. Это опытный офицер, не раз меченный свинцом, умелый командир. Потому его подразделению и доверено идти первым; местность лесисто-болотистая, всякое можно ожидать, хотя впереди только что прошли кавалеристы.

Преследование врага, да еще такое стремительное, всегда таит неожиданности, как ни стараешься все предусмотреть.

Дорога петляет меж сосен и елей, высоток и холмов, то уходя в распадки березняка и осинника с зарослями камыша, то вновь взбираясь на взгорок. По сторонам мелькают озера и лесные заводи.

Портянов нагибается к водителю бронетранспортера Чернову.

— Ваня, прибавь обороты, скорость не выдерживаем.

Двигатель бронетранспортера взял высшую ноту. Впереди небольшой подъем, у самого подножия которого валун. Водитель начал объезжать его, и тут прогремел мощный взрыв. Машину подбросило. Бронетранспортер завалился на бок. К счастью, Чернов остался жив.

Двигавшаяся следом машина остановилась. Командир расчета старший сержант Фадеев открыл дверцу и спрыгнул на землю. Вслед за ним — Петр Кириченко, Владимир Григорьян и Павел Комлев. Бойцы бросились к месту взрыва. Глазам их открылась огромная дымящаяся воронка с рваными краями. Рядом лежал бронетранспортер с дырой в днище. Орудие взрывной волной отбросило метров на десять назад. Двигатель машины охватило огнем.

— Командир! — первым пришел в себя старший сержант Фадеев. — Ребята, Портянов там…

Фадеев рванул дверцу кабины раз, второй — не подалась.

— Заклинило, — прохрипел Илья. — Лом нужен.

Подбежали разведчики, кто-то поддел ножом замок, и он не выдержал. Дверца подалась. Фадеев и Кириченко подняли Портянова с сиденья и отнесли в сторону. И тут взорвался бак с горючим, машину охватило огнем.

— Не задело никого? — обвел подчиненных взглядом Фадеев.

Он склонился над Портяновым. Щеку офицера наискось перебороздила рваная рана, из нее пульсировала алая кровь.

— Товарищ старший лейтенант, товарищ старший лейтенант…

Портянов молчал. Сержант рванул ворот его гимнастерки и приник ухом к груди. Биения сердца не услышал. Донесся пронзительный женский крик:

— Ваня… Ваня!

Это подбежала санинструктор батареи Люба Голубева.

Девушка оттолкнула Фадеева и распластала руки на груди Портянова.

— Нет, не может быть, Ваня… Нет, нет… Ваня, Ванечка… Очнись же… очнись, родной ты мой!

Они встретились на фронте. В двадцать лет любовь приходит, несмотря на голоса орудий. Не обошла она и Любу с Иваном. Хотя они и скрывали свои чувства от окружающих, все поговаривали, что вот-вот поженятся. Некоторые осуждали их: мол, не время думать о женитьбе. Но люди постарше улыбались. «Жизнь есть жизнь!» — говорили они. Да, любовь не подвластна ни боям, ни смерти. Это может развести людей, но не в силах погасить возникшего пламени сердец.

Люба упала на грудь Ивану и зашлась в рыданиях. Батарейцы, потупясь, смотрели в землю, словно были виноваты в смерти командира.

Никто не решался успокаивать Любу. Рассудили: «Пусть выплачется, выплеснет свою боль». Подъехал Данильченко, опустился на колено рядом с девушкой, тяжело вздохнул, дотронулся до ее плеча и произнес глухо:

— Люба!

Она подняла на Данильченко невидящее, в слезах глаза.

— Как же мне теперь быть, Батя? Как? Я ведь Ивана…

— Знаю, что любила, дочка. Война…

— Не могу я! Не могу, Батя! Пусть бы и меня вместе с ним…

— Да как ты смеешь такое говорить, Люба? — Данильченко приподнял девушку за трясущееся от рыданий плечи. — Не смей и думать об этом! Не смей, слышишь? Нам жить, жить нужно, чтобы эту вот погань, которая убила твоего Ивана, гнать с родной земли.

…Портянова похоронили вместе с павшими бойцами. Прогремел прощальный салют. Люба задержалась на могиле. Командир попка оставил ей свой вездеход и охрану во главе со старшиной батареи Плицем, предупредив бойцов:

— Смотрите в оба. Бродят разбежавшиеся по лесам фашисты, наскочат ненароком. Ее не беспокойте.

В тот же день Васнецов вступил в должность командира батареи.

Рейд конно-механизированной группы продолжался. В ходе него войскам помогали партизаны: показывали дорогу, участвовали в боях. Маршрут пролегал по чудесным местам. Девственные леса, озера, реки.

После воссоединения западных областей Белоруссии с БССР край преобразился. В прошлом уездный город, Барановичи стали областным центром; здесь появились новые учреждения, крупные предприятия. Война прервала мирную жизнь. Вскоре эти земли оказались под пятой врага. Мужественный народ не склонил головы перед гитлеровскими захватчиками, повел против врага свою войну — партизанскую.

Гитлеровцы цеплялись за естественные рубежи. То и дело приходилось разворачиваться и помогать огнем конникам, Особенно возросло сопротивление противника на ближних подступах к Барановичам. Это и понятно, С потерей этого города враг лишался узла железных и шоссейных дорог. Фашисты обрушили на советских воинов снаряды, мины, не говоря уже о плотном ружейно-пулеметном огне. Расчеты на руках выкатывали орудия в цепи конников, в упор уничтожали огневые средства противника. Грохот стоял такой, что закладывало уши. Враг не хотел без боя уступать и пяди земли. И чем ближе продвигались к городу, тем сильнее становился натиск фашистов.

При подходе к железной дороге из-за насыпи появились немецкие танки и открыли по наступающем огонь. Эскадрон залег. Дорога была каждая минута. Ближе других оказался к танкам взвод лейтенанта Косицына. Иван не растерялся, подал команду: «К бою!». Счет пошел на секунды. Кто первым выстрелит — фашистские танкисты или расчеты взвода?

— Быстрее, быстрее, — кусал лейтенант губы. Холодок озноба полз по спине.

Выучка и нервы советских солдат оказались крепче. Из стволов орудий почти одновременно плеснуло пламя. Один из немецких танков дернулся и боком пополз в канаву.

— Готов! — выдохнул Косицын.

Тугая волна бросила Ивана на землю, в уши ударило тяжелым и жарким. Немного погодя Косицын начал подниматься и тогда услышал голос младшего сержанта Ивана Рюмина:

— Товарищ лейтенант, смотрите. — Командир отделения связи показывал рукой в сторону железнодорожного переезда, из-за которого выкатились бронетранспортеры.

Косицын повернулся к ближнему орудию.

— Васев, по танку! По танку — огонь!

Лейтенант тут же метнулся к другому расчету и опять скомандовал:

— Второе орудие — по бронетранспортерам!

Ухнуло первое орудие. Мимо! Второе — тоже…

— Черт!.. — выругался Васев. — Ребята, ну что же вы?!

Лишь после третьего выстрела танк загорелся. Незадолго до этого осколком фашистского снаряда были ранены заряжающей и подносчик снарядов.

Косицын отер ладонью лицо, разбитое в кровь во время падения, позвал:

— Васев, давай по бронетранспортерам.

Вражеская пехота к этому времени успела соскочить с машин и сближалась с поредевшей цепью конников.

— Огонь! Огонь! — яростно командовал лейтенант.

Снаряды ложились точно, вырывая из вражеской цепи сразу по нескольку человек. Но опьяненные угаром атаки фашисты продолжали сближаться. Казалось, еще две-три минуты — и дойдет до рукопашной. Вдруг гитлеровцы остановились и повернули назад. Только тут Косицын заметил подоспевшую густую цепь конников. «Вот почему попятился враг», — улыбнулся лейтенант. Земля вдруг качнулась у него под ногами: давала себя знать контузия, но он усилием воли удержался на ногах.

Не менее ожесточенные схватки с врагом происходили и на других участках. На счету батарей Григория Чигрина, Василия Дикарева числилось немало уничтоженных целей противника. Отличились и разведчики. Они своевременно предупредили батареи о контратаке танков противника.

Кольцо вокруг Барановичей сжималось все туже и туже. Соединения конно-механизированной группы и подошедшие стрелковые дивизии продолжали теснить противника. Следуя в боевых порядках конников, 530-й артиллерийский на плечах отходящего противника ворвался в город.

Приказом Верховного Главнокомандующего личному составу полка была объявлена благодарность. Состоялся митинг. Его открыл заместитель командира полка по политической части подполковник Синельников. Отметив героизм солдат и офицеров, он предоставил слово командиру полка.

— Наши боевые дела оценены высоко, — начал Григорий Митрофанович. — Это большая честь. Спасибо вам, друзья! Спасибо, родные!..

Подполковник передохнул, окинул всех взором и продолжил:

— Не могу не поделиться с вами еще одной вестью. Получена телеграмма. Командование представило полк к почетному наименованию «Барановичский».

Голос командира полка потонул в радостных криках «Ура!», «Даешь Белоруссию!», «Смерть фашистским оккупантам!» Секретарь партийного бюро полка майор Федор Галкин, старшие сержанты Илья Фадеев и Вайк Левонян в ответ на благодарность Верховного Главнокомандующего призвали однополчан сильнее бить врага.

Разворачивалась Люблин-Брестская операция, перегруппировывались войска. Полк вновь вошел в состав 28-й армии генерал-лейтенанта Лучинского. В один из дней в полк прибыл командующей артиллерией армии. Генерал-майор поздравил личный состав с успехами, передал благодарность от командарма за отличные боевые действия в боях.

— Генерал Плиев не хотел вас отпускать. Уж больно вы ему пришлись по сердцу. Особенно в последних боях. — Генерал обернулся к Данильченко: — Григорий Митрофанович, подготовьте наградные на всех отличившихся в боях за Барановичи. Плиев приказал.

Поддерживая огнем 162-й стрелковый полк 54-й стрелковой дивизии, гвардейцы достигли рубежа Парасьяны — Обуж, где противник заранее подготовил оборону. После получасовой артподготовки вражеская пехота пошла в атаку, однако вскоре вынуждена была залечь. Батареи 530-го полка выдвинулись в боевые порядки стрелков. Началась огневая дуэль. С открытых позиций расчеты уничтожали доты и дзоты противника, пулеметные площадки, позиции минометчиков. Упорство гитлеровцев было сломлено. Советские войска устремились на Свислочь и Пружаны.

В эти дни Военный совет обратился к личному составу армии: «Скорее очистить от оккупантов Советскую Белоруссию, восстановить границу СССР, разгромить фашистского зверя и добить в его собственной берлоге!» Впереди был Западный Буг, на правом берегу которого раскинулся один из древних городов нашей Родины — Брест.

Воины знали, что Брест принял первый удар фашистов. Однако им еще не было известно о многодневной самоотверженной борьбе его защитников. Спустя годы весь мир поразится несгибаемому мужеству бойцов и командиров 42-й и 6-й стрелковых дивизий, вместе с пограничниками встретивших натиск превосходящих сил противника. Люди с гордостью назовут майора П. М. Гаврилова, капитана И. Н. Зубачева, полкового комиссара Е. М. Фомина и других героев.

Оборона Брестской крепости — пример стойкости и мужества советских воинов. Они свершили поистине легендарный подвиг во имя Родины, отдали за нее жизнь.

О героях Брестской крепости сложены песни, написаны книги. В 1965 году крепости присвоено почетное звание «Крепость-герой».

А тогда, в сорок четвертом, предстояло отбить у врага город-крепость. Настроение у всех было приподнятое. Еще бы! За Брестом — Западный Буг, граница! В траншеях и землянках, на фронтовых дорогах мечтали о дне, когда враг будет выброшен за пределы родной земли. Сбывалась заветная мечта.

Во время короткой передышки перед штурмом города на огневую позицию прибыл боец стрелкового полка, который поддерживали артиллеристы.

— Ребята, радость-то какая! — начал невысокий паренек в перепачканном землей обмундировании. — Выбрасываем фрицев из моей Белоруссии! Попили гады родной кровушки.

Боец передохнул. Лицо его посуровело…

— Батьку они моего, маму, сестер порешили. — И заскрипел зубами. В голубых глазах появились едва заметные на солнце слезинки. — Пришла расплата.

— Крепись, мы — солдаты, — встал комсорг полка Марк Спитковский. — Даешь Брест!

— Даешь, даешь! — разнеслось по лесной поляне. — Вперед, на Брест! Выбросим фашистскую нечисть за пределы Родины! Уничтожим врага!

Люблин-Брестская операция длилась недолго, но по своему накалу была одной из самых ожесточенных. Фашисты дрались фанатично, цеплялись за каждый клочок земли. Сутками не смолкала канонада. Гарь разъедала глаза, трудно было дышать. Однако батарейцы держались. Единственным желанием каждого было — скорее освободить Белоруссию. На щитах, на снарядах выделялись надписи: «Даешь Брест!», «Даешь Белоруссию!» В боевых листках призывы: «Воин! Выбросим врага за пределы Родины!»

Во время кровопролитной схватки с врагом на батарее старшего лейтенанта Василия Дикарева кончились боеприпасы. Фашисты обошли огневую с трех сторон. Расчеты отбивались от контратаковавшего противника, ведя огонь из орудия, гранатами. К батарее оставался один путь — по не проверенной саперами лощине.

— Нельзя ждать, товарищ старший лейтенант, — сказал водитель бронетранспортера. — Там ребята кровью истекают. Проскочу!

Солдат доставил боеприпасы на огневую. Недалеко от крепости из железобетонного укрытия фашисты ружейно-пулеметным огнем прижали к земле стрелковую цепь. На руках расчеты взвода лейтенанта Ивана Косицына выкатили орудия и в упор расстреляли огневую точку противника. Путь пехоте был расчищен.

Фашисты поняли, что город не удержать, и приступили к эвакуации — вначале тыловых учреждений, а потом и войск. На фронте они пока продолжали драться отчаянно. Тем не менее судьба города-крепости была решена. Брест был взят.

В руки советских войск попали богатые трофеи. Разведчики разыскали больше десяти бронетранспортеров «Скаут-кар». Такие же были и в полку.

— Братцы, что же это! — развел руками шофер взвода управления полка красноармеец Владимир Товстюк. — Откуда у фрицев машины наших союзников?

— Откуда? Слышал, небось, союзников фашисты поколотили во Франции. Вот и прихватили себе «Скаут-кары».

Все обернулись на голос. Неподалеку стоял подполковник Синельников.

— Видно, туго у Гитлера, раз трофеи начал применять на фронте.

Батареи полка подошли к реке. С противоположного берега фашисты вели огонь. Пехота уже приступила к форсированию водной преграды. Развернувшись к бою, открыли огонь по фашистам.

Тем временем офицер разведки полка Юрий Садовский с разведчиками Тишкиным и Исаченко вплавь преодолели Западный Буг. На противоположном берегу группа столкнулась с гитлеровцами. Завязалась перестрелка. Разведчикам удалось прорваться через заслон. Садовский выяснил обстановку, нанес ее на карту и вернулся назад.

В этот же день 530-й полк поступил в оперативное подчинение 20-го стрелкового корпуса, выдвинулся в район Челеево и приступил к форсированию водной преграды.

За рекой оказалось немало окруженных фашистских войск. Гитлеровцы стремились вырваться. Советские войска мешали этому. Батареи полка занимали боевой порядок попарно. Это давало возможность хорошо взаимодействовать между собой при уничтожении танков и пехоты противника.

В середине августа полк занял огневые позиции на западной окраине села Вулька-Сулейовска с задачей с утра сопровождать огнем наступающее танки и пехоту. Однако с рассветом, используя сильный туман, противник предпринял контратаку. Стрелковые полки дивизии не выдержали и начали отходить. На выручку им поспешили артиллеристы. Общими усилиями остановили фашистов. Стрелки били по автоматчикам, артиллеристы — по танкам и штурмовым орудиям. Гитлеровцы не выдержали плотного огня, отошли. Вскоре к месту боя подоспели танкисты. После короткой артподготовки советская пехота при поддержке танков двинулась в атаку. Населенный пункт был очищен от захватчиков.

В донесениях заместителя командира полка по политчасти подполковника Синельникова отмечалось:

На войне не обходится без потерь. Многие были ранены и в тех боях: старший лейтенант Волков, номера орудийных расчетов красноармейцы Лысун, Павлов, Якупов и Андрющенко.

Наступая, полк вышел к реке Нарев. Здесь был получен приказ: совершить марш и сосредоточиться в районе деревни Хуцки, севернее Кобрина.

Герой Советского Союза И. Т. Задорожный.

Накануне состоялось вручение орденов и медалей. Старшие сержанты Василий Лукошкин и Сергей Гуськов удостоились ордена Красного Знамени, капитан Григорий Чигрин и старший лейтенант Николай Васнецов — ордена Отечественной войны II степени, командир пятой батареи старший лейтенант Андрей Борисенко — ордена Красной Звезды. Награды получили и другие герои минувших боев.