Батарейцы

И СНОВА В БОЙ

В начале февраля влажные азовские ветры принесли в низовья Дона тучи. Мокрый снег сменялся без конца моросящими дождями, зачастили туманы. Потемнели поймы речушек, лугов, придорожные кюветы, обнажились бугры, почернела выброшенная армейскими лопатами и тротилом земля. «Сиротская зима», — говорили меж собой батарейцы. «Гнилой сезон, — отвечали им сельчане. — Ох и много с ним горюшка: то хлябь, то мороз. Нынче проедешь, завтра застрянешь. Такой он у нас, февраль».

Бесцветная, тусклая стояла погода. По утрам на крышах домов, деревьях, обрывках проводов высыпала белесая изморозь. Но проходил час, другой — и она превращалась в прозрачные капли. Вновь наплывали тучи, сыпал мелкий дождь. А кому по душе день с серым небом и чудными холодными каплями… Бойцы на все лады кляли небесную канцелярию.

Распутица принесла немало хлопот. Бронетранспортеры застревали на разбитых дорогах, глохли во вспучившихся ручьях и заболоченных низинах. Их приходилось толкать, а то и выносить на руках. Кавалеристы сочувственно глядели на артиллеристов — мокрых, облепленных с ног до головы грязью. Подчас спешивались и впрягались вместе с ними в работу.

В Матвееве Кургане противник закрепился прочно, успел подтянуть сюда крупные силы.

Радостью тех февральских дней были встречи в освобожденных хуторах и станицах. Старики-казаки, казачки наперебой приглашали в дома. Угощали соленьями, вареной картошкой, иногда молоком, сметаной, а то невесть как сохранившимся салом — всем, что осталось после вражеского нашествия. Угощали щедро, от чистого сердца.

Сельчане с горечью рассказывали о своей жизни под немцем, при фашистском «новом порядке», когда царил повальный грабеж, расстрелы. По спинам стариков пошли нагайки. Вернулось канувшее в Лету время свинца и розги. Фашисты уничтожали коммунистов, комсомольцев, активистов. Случалось, ради прихоти выведут кого-либо и полоснут из автомата. Человеческая жизнь дешево ценилась во время оккупации.

В Койсуге в 530-й влились три паренька. Они были настолько истощены, что начальник штаба полка усомнился в том, что они совершеннолетние.

— Уж больно вы, хлопцы неказисто выглядите. Может, повременим с армией? Обрастите на домашних харчах мясом, окрепните.

— Нам нельзя ждать, — шагнул вперед Богданенко, невысокий черноглазый парнишка. — Не имеем права. Зачислите нас, товарищ майор, в полк. Не подведем.

Голос Богданенко звучал так искренне, что начальник штаба не выдержал.

— Хорошо, доложу о вашей просьбе командиру полка.

Герой Советского Союза В. А. Богданенко.

Минут через двадцать в штаб пришли старики и стали просить за ребят.

— Больше у нас ничего не осталось, — поклонился командиру полка белый как лунь старик. — Отдаем вам наших внуков. Правда, пока мелковаты, но ничего, окрепнут. Злости у них на фашистов много. Не посрамят нас, а вас в бою не подведут.

Командование пошло навстречу сельчанам. Через райвоенкомат хлопцев зачислили на все виды полкового довольствия. Зубков, Чумаков, Богданенко попали в батарею старшего лейтенанта Сыроежкина. Ребята старательно осваивали боевые специальности.

— Ненавидят гитлеровцев люто, — говорил о новичках Сыроежкин. — Только и твердят: «Мстить, мстить, мстить»… Как бы не сорвались.

Старший лейтенант как в воду смотрел. В одном из боев на батарею вышла группа гитлеровцев. Немцы пришли сдаваться в плен. И тут случился казус. Богданенко ударом приклада карабина свалил с ног здоровенного рыжего детину, тут же оказался верхом на фрице и продолжал колотить его кулаками.

— Вот тебе за все, за все! — приговаривал Богданенко, пока командир батареи не оторвал его от гитлеровца.

— Дайте я, прикончу его, гада! — рвался из рук Сыроежкина Виктор. — Дайте, товарищ старший лейтенант.

— Богданенко, прекратите! Он шел сдаваться к нам в плен. Понимаете? Сдаваться! А пленных… Да вы что делаете?

— Они… Они со мной что сделали?

Из глаз красноармейца брызнули слезы. Он сбросил полушубок, приподнял гимнастерку. Спина Виктора была в синих рубцах.

— Ремнями они приручали меня к «новому порядку». Да я их, гадов, зубами готов грызть, а вы о пощаде…

Сыроежкин изменился в лице, глухо сказал в ответ:

— Опусти гимнастерку и прекрати, мальчишка! Мы будем мстить, но мстить на поле боя.

Несколько часов кряду конники штурмовали стоявшее на взгорье небольшое село Синявку. Гитлеровцы яростно сопротивлялись. Даже когда кавалеристы обошли село, фашисты продолжали упорствовать. Они еще жили мечтой о непобедимости германской армии, захвате богатых земель, обещанной райской жизни. Сломить упорство врага удалось лишь под утро, после того как выдвинули в залегшую цепь орудия и уничтожили около десятка огневых точек.

Бои местного значения продолжались. Тем временем установилась хорошая погода. И начала досаждать авиация противника. Почти все светлое время суток немецкие самолеты висели в небе. Пренеприятная это штука — лежать под бомбежкой: грохот взрывов, свист осколков. Сколько бы раз ни попадал человек в такую переделку, каждый раз вой приближающейся бомбы рождал ощущение опасности, которое пронизывало все существо. И если кто из фронтовиков бравировал, мол, мне и сам черт не страшен, не то что бомбежка, большинству не верилось в это. Человеку присуще чувство страха. Главное — сдерживать его, не поддаваться минутной слабости.

В эти дни заметно прибавилось работы медикам. Санинструктор старшина медицинской службы Чудов перевязывал, выносил с поля боя раненых. Многие батарейцы были обязаны ему своей жизнью.

Дмитрий Петрович, пожилой, степенный, рассудительный человек, пользовался у батарейцев авторитетом. К нему шли бойцы за советом и помощью. Командир — старший лейтенант Чигрин называл Чудова не иначе как по имени и отчеству, а это при его строгости значило многое.

В один из последних налетов фашистской авиации старшина перевязывал раненого. Рядом упала бомба. Взрывной волной Чудова швырнуло в сторону. Он потерял сознание, а когда пришел в себя, увидел — нет ноги. Бойцы бросились искать жгут, он слабеющем голосом позвал командира батареи. Чигрин склонился над старшиной.

— Не уберегся я, командир, прости. — И чуть тише добавил: — Война еще впереди. Вы уж тут за меня…

— Да ты что, Петрович?

Старшина закрыл глаза. Его лицо побледнело, длинные тяжелые руки плетьми упали вдоль носилок.

— В медпункт! — распорядился Чигрин.

Бойцы подхватили носилки. По дороге Дмитрий Петрович Чудов скончался. Весть об этом горечью полоснула по сердцам товарищей. Ничего не поделаешь — война. На фронтовой дороге вырос еще один холмик с каской и пятиконечной звездой.

Взятию Матвеева Кургана способствовало общее наступление войск фронта. Ломая сопротивление врага, они местами продвинулись более чем на сто километров. Теперь уже немецко-фашистскому командованию пришлось искать выход, снимать с одних участков силы и бросать на угрожающее направления. Но и это помогло им мало.

Дальше Матвеева Кургана полк не продвинулся. Несколько дней передний край взрывался артиллерийско-минометными залпами. Брешь в боевых порядках обороны противника найти не удалось. Войска перешли к обороне на реке Миус и приступили к инженерному оборудованию местности. Здесь их догнали другие части и соединения фронта.

Батареи заняли огневые позиции на окраине Матвеева Кургана. Обустраивались прочно, по-хозяйски: стены окопов, траншеи ходов сообщения обкладывали бревнами, возводили блиндажи в два-три наката, готовили укрытия для бронетранспортеров.

Инженерные работы в основном велись ночью. К утру передний край замирал — основная масса людей после ночных работ отдыхала. Бодрствовали лишь наблюдатели, дежурные связисты да работники штаба полка и тыловых служб. Все — от красноармейцев до командира полка — соблюдали строжайшую маскировку.

В светлое время суток в воздухе по-прежнему висела вражеская авиация. Зенитного прикрытия батарейцам недоставало. Фашисты вскоре поняли это и закружили буквально над головами.

— Нахалюги! — злились бойцы. — Наказать бы сволочей. Жаль, мало зениток!

Не раз заходил разговор о борьбе с низко летящими самолетами противника на совещаниях офицеров, на партийных и комсомольских собраниях. Исходя из создавшихся условий искали выход. Кавалеристы отгоняли фашистских стервятников залповым огнем. Для стрельбы приспособили пулеметы и противотанковые ружья, не раз выручавшие в борьбе с танками.

В один из налетов, после штурмовки траншей конников, три гитлеровских самолета на бреющем пошли не позиции батарейцев. Фашистские пилоты вели машины настолько низко, что виднелись их лица. В свистящем гуле авиационных двигателей, визге бомб, треске пулеметных очередей не было слышно выстрелов артиллеристов. Но вдруг за одним самолетом потянулся шлейф дыма.

— Никак, подожгли! — разнесся чей-то голос в затихающем гуле. — Горит! Горит!..

Громовый удар заглушил голоса. Над местом падения самолета всплеснулся столб дыма.

Полетели вверх каски, шапки. Бойцы обнимали друг друга. Не так часто удавалось сбить стервятника. Одно дело танки, орудия, пулеметы, вражеские доты. К ним уже привыкли, а тут самолет!

— Братцы, кто сбил-то? — воскликнул старшина батареи Плиц.

В батареях, взводах, расчетах, отделениях люди задавали подобные вопросы. И все пожимали плечами. Возможно, и дальше так продолжалось бы, не обернись командир батареи к красноармейцу Суслову, перезаряжавшему противотанковое ружье:

— Ты, что ли?

— Не знаю, — смущенно ответил водитель бронетранспортера.

— Стрелял?

— А как же, ударил с упреждением. Как учили.

Начали уточнять по батареям, кто еще вел огонь. В конце концов выяснили, что это работа Суслова.

На следующий день водитель бронетранспортера красноармеец Петросян повторил успех Суслова. Радости не было предела. Суслов и Петросян были награждены орденом Отечественной войны II степени.

Постепенно фронт стабилизировался. Появилась возможность почитать газеты, послушать радио. Все тогда жили под впечатлением только что закончившейся Сталинградской битвы. Разогромлено свыше тридцати дивизий врага, капитулировала целая фашистская армия вместе с командующем — фельдмаршалом Паулюсом! Такого поражения гитлеровская Германия еще не знала.

— Получили фашисты по заслугам, — сказал Чигрин. — Еще не то будет!..

— Определенно будет. Наполеон тоже мечтал покорить Россию, — в ответ произнес Васнецов, — но так получил, что до самого Парижа бежал.

— О чем разговор, товарищу? — подошел заместитель командира полка по политической части майор Синельников.

— Да вот Васнецов Наполеона вспомнил, — заметил кто-то.

— Радуемся успеху под Сталинградом, — весело посмотрел на замполита Чигрин. — Правда, товарищ майор, что по случаю нашей победы под Сталинградом в Германии был объявлен траур, а Гитлер, сказывают, чуть в ящик не сыграл?

— Насчет ящика не знаю, в фашистской ставке быть не довелось. Относительно траура — верно. Вместо бравурных маршей по всей Германии иная музыка неслась из репродукторов. Что ж, давно известно: кто посеет ветер, тот пожнет бурю! Нам с вами назначено вершить расплату с врагом. Бить и гнать фашистскую нечисть с родной земли, как говорили наши предки, не щадя живота своего. — Сергей Осипович окинул всех взглядом, его смугловатое лицо осветилось радостью. И уже совсем мягко, задумчиво добавил: — Поняли, хлопцы, какая нам миссия предстоит? Трудная, тяжелая, но почетная.

Конечно, все понимали, что до окончательного разгрома врага далеко. Фашистская армия еще сильна, и предстоят трудные бои.

Шел на убыль февраль. Появились первые вестники весны — грачи. Все чаще стало выглядывать солнце. Птицы важно прохаживались по талым взгоркам. В свободное время бойцы собирались группами и, любуясь обновляющейся природой, вели неторопливые разговоры — о доме, семье, о прошлой жизни. Это и понятно. Люди истосковались по любимому, мирному труду, от которого оторвала их война. Делились друг с другом радостями и горестями, читали письма из родных мест…

23 февраля в полку огласили приказ Верховного Главнокомандующего, в котором подводились итоги за двадцать месяцев борьбы советского народа против немецко-фашистских захватчиков. В приказе ставилась задача полного изгнания врага с территории нашей Родины.

Чуть позже награждали орденами отличившихся в боях солдат и офицеров части. День выдался теплый, солнечный. Противник не беспокоил. Замолкли даже кочующее орудия и пулеметы. Награжденные собрались близ штабной землянки — веселые, радостные, чисто выбритые, в начищенных до блеска сапогах. Многие при орденах и медалях.

— Любо-дорого посмотреть сегодня на вас, товарищу, — шагнул на середину строя член Военного совета 44-й армии генерал-майор Уранов. — Выглядите прекрасно. Воюете тоже на славу. Направляя меня сюда, командующей просил передать вам благодарность.

В ответ прозвучало дружное «Ура!». Член Военного совета обернулся к заместителю командира полка майору Синельникову:

— Читайте, Сергей Осипович.

Майор Синельников начал перечислять фамилии награжденных. Генерал-майор вручил ордена Красного Знамени секретарю партбюро полка капитану Галкину, командирам батарей старшим лейтенантам Сыроежкину, Лысенко, командиру взвода младшему лейтенанту Абрамову, сержантам Чистотину, Лукошкину, красноармейцу Гуськову… Дойдя до своей фамилии, Синельников остановился.

— Сергей Осипович! — громко сказал генерал-майор. — Сердечно поздравляю вас как политработника и смелого воина.

Член Военного совета армии обнял майора Синельникова и под аплодисменты присутствующих расцеловал.

Политработник Сергей Осипович Синельников в полной мере обладал и командирскими качествами: прекрасно знал технику, в бою был решителен, инициативен. После ухода полковника Воеводского на повышение возглавил полк. Его уважали за смелость, требовательность, справедливость. Солдаты и офицеры искренне радовались тому, что он удостоился столь высокой награды.

В конце марта трава прикрыла раны земли. Лишь разбитая техника да воронки от бомб и снарядов, артиллерийские дуэли, ружейно-пулеметные перестрелки, бои за улучшение позиций напоминали о фронтовой обстановке. Появлялись первые, робкие листочки в рощах, щебетали птицы. Пернатые певцы настроили на лирический лад батарейцев. Ребята стали следить за своей внешностью. Бойцы постарше усердно брились, до блеска чистили сапоги. Кое-кто из молодежи отрастил для солидности усы, обзавелся щегольскими бакенбардами.

Полковые девчата вносили тепло в суровый фронтовой быт.

Девушки-санинструкторы Аня Ладченко, Антонина Масленникова, Люба Голубева, Мария Кузьменко прямо-таки расцвели.

Девчата держали себя с парнями строго, хотя, безусловно, у каждой был тот единственный, о ком мечталось и грезилось.

Среди парней многие вздыхали по Тоне Масленниковой. Едва она появилась в полку, сердцеед лейтенант Вася Дикарев разволновался:

— Откуда такая птаха? Бывает же на свете подобная красота! Прямо Венера Милосская! В такую грех не влюбиться.

— А ты попробуй, — толкнул его в бок старший лейтенант Чернышев. — Может, и сумеешь. Или кишка тонка, Вася?

— Отчего не попробовать. Попробую, Миша! У меня не сорвется.

— Посмотрим, поглядим, Василек!

Тоня — среднего роста, с большими голубыми глазами и точеным, словно из слоновой кости, правильным носиком. Военная форма на ней сидела так, что это невольно вызывало у окружающих восхищение. Чуть ли не все молодые офицеры полка поклонялись ей, но она не отличала никого, относилась ко всем ровно. Усилия Васи Дикарева ни к чему не привели. Некоторое время он обходил Чернышева стороной, на вопросы отвечал невпопад, а однажды развел руками:

— Не по зубам орешек — пас, братцы. И на старуху, говорят, бывает она самая… проруха!

Красота Антонины взволновала и Васнецова. До армии он не дружил с девчатами. При встрече с Тоней начал теряться, краснеть. Девушка вскоре поняла причины его робости, дружески шутила с ним.

В Тоне сочеталась природная красота с храбростью. В трудные минуты боев она появлялась на огневых позициях. Перевязывала раненых, выносила их из-под огня. Васнецов тогда еще не знал, что скоро, под Большой Лепетихой, Тоня будет тащить на плащ-палатке под разрывами мин и его.

— Коля, терпи, милый, терпи, родной. Еще чуть-чуть, еще немного, — будет просить она.

Рядом плеснет взрыв, за ним второй, третий…

— Оставь меня, Тоня, уходи. Накроют… — скажет он Масленниковой.

— Да ты что! Не в моем характере, — возмутится Тоня.

По возвращении из госпиталя он узнает: Тоня стала женой командира полка Григория Митрофановича Данильченко, сменившего в этой должности майора Ивановского.

— Не надо, Коля, — говорила ему. — Не поддавайся чувствам, и все пройдет, как с белых яблонь дым.

Войска фронта развернули наступление на Таманском полуострове. Командование заранее стягивало туда силы. Убыли на Тамань и воины 530-го полка. Естественно, о подготовке к операции солдаты и офицеры не знали. Поступил приказ из штаба армии: снять две батареи и направить в распоряжение командования Н-ской части. Обычное дело на фронте. Зато возвращение батарей вылилось в праздник. Командиры капитан Иван Бодренко и старший лейтенант Михаил Чернышев привезли благодарственные письма командира стрелкового полка, которому они были приданы во время операции.

В полку только и разговоров было о том, как в станице Кущевской захватили эшелон с четырьмя десятками боевых машин противника.

— Врываемся мы в Кущевскую, — рассказывал Бодренко. — Откуда ни возьмись пехотинец на мотоцикле: «Братцы, на железнодорожной станции эшелон с танками. Паровоз под парами. Уйдет, как пить дать, уйдет». Раздумывать некогда. Командую: «Вперед!» На полном газу несемся к вокзалу. Выскакиваем на площадь. На глазах у ошалевших гитлеровцев разворачиваемся. Дорога каждая секунда. Люди работают как черта. Подаю команду. В это время по щиту первого орудия стучит очередь. За ней вторая, третья… Очухались фрицы. Но командиры орудий уже докладывают о готовности к открытию огня. Снаряды ложатся точно. Паровоз окутывается паром. Дернувшийся было эшелон останавливается. Рассредоточиваю огонь. И бегут фрицы!

Многие за тот бой получили награды.

В апреле истекал срок кандидатского стажа Васнецова. В один из дней секретарь партийного бюро полка Галкин завел разговор об этом.

— Все думал, сам заглянешь ко мне, Николай, — начал Федор Семенович. — А тебе недосуг. Стесняешься, что ли?

— Нет.

— Тогда в чем же дело? Воюешь ты хорошо. Командир батареи хвалит. Кандидат на повышение. Лейтенанта недавно получил, а заявления твоего в партию не вижу. Может, какая причина есть?

— Причины нет, Федор Семенович, — покраснел до самых корней волос Васнецов. — А вдруг…

— Вот чудак, кого же тогда принимать в партию! Мы тебя знаем. Считай, одна рекомендация за мной, вторую командир батареи даст, третью у кого-либо из коммунистов взвода возьмешь. Надеюсь, не откажут, Николай. Как мыслишь?

— Думаю, что не откажут.

Написал заявление. Спустя несколько дней состоялось партийное собрание батареи. Коммунисты приняли лейтенанта Васнецова в свои ряды.

Вскоре начальник политотдела дивизии вручил лейтенанту Васнецову партийный билет. Николай держал в руках партбилет, и радость переполняла его. Еще бы! Он — коммунист! К этому его вели предшествующее годы, исторические события, которые перевернули миллионы судеб людей молодой Страны Советов. Какая бы участь ждала его, сироту из крестьянской семьи, не будь Советской власти? Кнут пастуха, беспросветное нищенское существование.

Отшумел теплыми дождями, птичьим гомоном и соловьиными трелями май. В буйном разнотравье отошел июнь. В 530-м противотанковом полку было без перемен, если не считать того, что несколько офицеров убыли из полка, их заменили новые товарищу. Секретарем комсомольского бюро части стал Марк Спитковский. Подвижный, веселого нрава лейтенант всем пришелся по душе острым словцом, шуткой, песней. А в пляске и вовсе не было ему равных в полку. Такие коленца выделывал, что все только ахали.

Тем временем на огромных просторах Среднерусской возвышенности развернулась Курская битва. По сводкам Совинформбюро нетрудно было сделать вывод: в ней участвовали огромные массы войск — слишком велики были потери фашистов в первые дни боев. Очевидно, гитлеровское командование делало ставку на поворот в войне. Эти догадки подтвердил прибывший по делам в 530-й истребительный противотанковый полк после начавшегося наступления Советской Армии на Курской дуге представитель штаба фронта. Полковник подробно информировал об ожесточенных боях под Понырями, в районе Ольховатки и других местах. Рассказал о массовом применении артиллерии, танков, самолетов и другой техники.

В августе 530-й артполк составил противотанковый резерв 130-й стрелковой дивизии 44-й армии. Воины полка участвовали в прорыве вражеской обороны юго-западнее Матвеева Кургана. После часовой артиллерийской подготовки стрелковые батальоны пошли в атаку. Оборона врага была прорвана. Противник начал отход. Части дивизии овладели населенными пунктами Ряжное и Большая Никитовка.

У деревни Дарьевка фашисты приостановили продвижение советских войск. В огневом бою были уничтожены артиллерийская и минометная батареи и восемь пулеметов противника. После этого стрелки возобновили атаку. Дарьевка была взята.

Стрелков вскоре сменили кавалеристы. К исходу первой половины сентября конники достигли юго-восточной окраины населенного пункта Октоберфельд, но здесь были остановлены плотным огнем противника. Попытки обойти и овладеть селом с флангов успеха не имели. Подразделения везде наталкивались на упорное сопротивление врага.

Гитлеровцы укрепили подступы к Октоберфельду. Перед передним краем установили минные поля в несколько рядов, проволочные заграждения. За ними шли траншеи полного профиля с ячейками для стрельбы из автоматов, пулеметными площадками, ходами сообщения. Сюда стянули танки, штурмовые орудия, артиллерию, минометы и пулеметы. По данным разведки, гитлеровцы подготовили к круговой обороне и постройки Октоберфельда.

— Крепкий орешек этот поселок! — заметил командир полка майор Ивановский. — Задаст фриц нам мороки.

Вскоре Ивановский убыл в штаб кавалерийской дивизии. Возвратившись, Тимофей Иванович собрал офицеров штаба, командиров батарей и поставил задачу: ночью выдвинуться к переднему краю и с рассветом поддержать атаку кавалеристов.

Однако бой развернулся иначе, чем предполагалось. Рано утром фашисты предприняли артналет. Снаряды легли в расположении конников. Батареи полка, выделенные для сопровождения подразделений кавдивизии, находились на запасных позициях, а входящие в противотанковый резерв по приказу майора Ивановского ночью оставили место сосредоточения; так что, ударив по огневым, гитлеровцы сработали впустую.

Кавалеристы понесли большие потери. Пока усиливали передовые эскадроны, фашисты крупными силами перешли в контратаку.

Нужно было остановить и отбросить врага. В бой постепенно втянулись все батареи 530-го артполка.

Октоберфельд — необычное для русской стороны название. Здесь жили немецкие колонисты. Покинувшие Германию в поисках работы, они осели в разных местах России. Первая мировая война сдвинула со своих мест миллионы людей из разных концов планеты. Новая волна немцев — пленные, а затем их семьи — осталась в местах, некогда облюбованных земляками. Переняв обычаи народов России, переселенцы ревностно берегли и свои. Вокруг усадеб — изгороди. Бомба, снаряд, мина, попадая в кирпичные строения, взметали вверх желтую пыль.

Жителей в Октоберфельде, по сведениям разведки, было мало. Основная часть еще до подхода фашистских войск эвакуировалась в глубь страны, почти все, кто остались, разбрелись во время оккупации; немногочисленные же гитлеровские прихвостни разбежались при подходе советских войск: понимали, что за содеянное придется отвечать полной мерой.

Бой за село продолжался несколько суток. Стволы орудий иногда нагревались так, что до них нельзя было дотронуться. Сутками висела над землей пыль от разрывов мин и снарядов.

Противник старался овладеть инициативой, пробовал контратаковать в разных местах, несмотря на значительные потери.

В один из дней гитлеровцы особенно бесновались. Четыре контратаки подряд отразил кавалерийский эскадрон, который поддерживали артиллеристы. Комэск, худощавый капитан лет сорока пяти, пришел на батарею Чигрина под вечер и, глядя на горящие вдали бронетранспортеры, проговорил глухо:

— Лизуть напролом, як будто билыны объилысь, собачьи диты. Сотни тры ныни положилы в зэмлю…

Капитан до войны бригадирствовал в одном из украинских колхозов, на словцо был резок.

— Престиж держат, — задумчиво ответил Чигрин. — Небось, наговорили землякам о своей непобедимости, а теперь драпать приходится. Спесь-то она у гитлеровцев еще не выветрилась. Ну и приказ.

— Да-а-а, прыказ. — Капитан разгладил усы и с болью в голосе произнес: — Хлопцив моих жалко. Ныни сорок чоловик загубыв. Мисця соби нэ нахожу. Пройдэ з наших полив вийна, а хто орать, сиять будэ, стоять у станка, працювать в шахти?

Видно, наболело у человека, требовалась разрядка.

В ходе боев мало говорят об инициативе. Сама обстановка заставляет людей проявлять смекалку, находчивость, или, как любил выражаться старшина Капшуков, думать головой.

Правда, несколько атак сорвали фашистские танки. Обыкновенно они появлялись, как только советские подразделения поднимались из траншей. Бронированные машины врага занимали заранее подготовленные позиции и били из пулеметов и орудий в упор.

— Жалуются на нас кавалеристы, — вызвал к себе старшего лейтенанта Андрея Борисенко командир полка. — Докуда нам обедню будут портить фашистские танки? Или не способны мы ничего сделать?

Командир батареи вздохнул:

— Далековато до них.

— На то мы поставлены, чтобы и черта перехитрить, и фрицев бить. Завтра в шесть конники атакуют, дорога для них должна быть расчищена. Поняли меня, товарищ старший лейтенант?

— Так точно, понял.

— Вот и хорошо.

Ночью Борисенко выдвинул вперед расчет старшего сержанта Девисилова чуть ли не к самому переднему краю. Номера замаскировали орудия. Как и ожидалось, фашистские танкисты завязали дуэль с открывшей по ним огонь батареей. Этим и воспользовался Девисилов. Пока немцы поняли, откуда грозит опасность, старший сержант успел поджечь танк. Командир орудия знал: в его распоряжении считанные секунды.

— Вася! — обернулся он к наводчику. — Лупи левого.

Лукошкин навел орудие на двигающейся танк, взял упреждение.

— Огонь!

Снаряд угодил в гусеницу. Танк начал разворачиваться на месте. Вторым выстрелом расчет поджег его.

Фашисты открыли огонь по орудию Девисилова. Это позволило эскадрону зацепиться за несколько домов. Затем захватили еще. К вечеру противник вынужден был оставить село. В Октоберфельде был захвачен обоз с боеприпасами и продовольствием.

Дальше продвижение пошло сравнительно успешно. В эти дни, в бою за небольшой хутор, Васнецов временно вступил в командование шестой батареей. Конники сосредоточивались для атаки. По боевым порядкам вела огонь артиллерия противника, в воздухе висела вражеская авиация.

— Надеюсь на тебя, Васнецов, — пожал на прощание лейтенанту руку командир полка. — Знаю, нелегко придется. Взводные — сержанты. Держись. После боя разберемся, утрясем штаты. — И майор Ивановский заторопился в штаб.

Кавалеристы атаковали противника в пешем строю. Батарея повзводно двигалась в их боевых порядках, расчеты уничтожали выявленные в ходе атаки цели. Хутор был взят.

Однако утряска штатов, о которой говорил Ивановский, затянулась чуть ли не на две недели. Не до того было. Шли упорные бои. На подходе к реке Молочной на должность командира батареи прибыл старший лейтенант Чернышев.

Васнецов был доволен его назначением. Михаил Чернышев в полку пользовался авторитетом. Его боевые дела под Семерниками, в станице Кущевской являлись лучшей аттестацией. Продолжительное время он исполнял обязанности командира батареи. Словом, Васнецов не дал волю самолюбию, рассудил верно: Чернышев подготовленнее.

Естественный рубеж — реку Молочную немецко-фашистское командование подготовило к обороне. Попытки воинов полка форсировать водную преграду с ходу, хотя ее ширина в иных местах достигала не больше десяти метров, не увенчалась успехом. Фашисты не только имели разветвленную сеть инженерных сооружений, но и превосходили советских воинов в живой силе и огневых средствах. В часть поступил приказ: временно перейти к обороне. Требовалось пополнение, усиление, а где их возьмешь, когда идет операция в масштабе фронта, а ты действуешь на второстепенном направлении. Безусловно, и конникам, и артиллеристам обидно было топтаться на месте.

— Мы как тараканы возимся, — ворчал старший лейтенант Чернышев, разглядывая в бинокль передний край противника. — Люди города берут, а тут что ни сутки, то докладываешь: уничтожил пулемет, наблюдательный пункт.

— Да ведь курочка по зернышку клюет, — обронил подошедший незаметно помощник начальника штаба полка старший лейтенант Борис Тепляков. — Вот и мы. Уничтожаем фрицев, но главное — сдерживаем их на нашем направлении, сковываем силы врага. Все участки фронта не могут быть сильными. На то и существует, товарищ Чернышев, военное искусство. — Тепляков помолчал, закурил папиросу и задумчиво закончил: — Сетовать не нужно. Ни к чему это. Следует бить врага там, где находишься.

Михаил Петрович покраснел и, чтобы как-то сгладить минутную вспышку недовольства, обронил:

— Нечаянно выскочило, товарищ старший лейтенант.

— Не должно этого быть. Мы — командиры, на нас подчиненные смотрят, пример берут.

Хороший урок преподнес офицерам Тепляков. Они не только сами выбросили из головы хандру, но и старались отвлечь от этого подчиненных. Продолжали разведку целей противника, совершенствовали оборону.

Между тем к конникам прибыло пополнение, части усиления.

С большими потерями наконец овладели плацдармом на берегу реки Молочной, темп наступления несколько увеличился. В поселке Октябрьский кавалеристов сменила 417-я стрелковая дивизия.

Поступил приказ командарма: вместе с пехотинцами выдвинуться к Каховке. Подобную задачу получили и другие армейские соединения и части. Советские войска отсекали крымскую группировку противника от его основных сил.

В полку царил подъем. Еще бы! Впереди Каховка! С этим городом связана одна из блистательных побед молодой Красной Армии в годы гражданской войны. Нередко можно было слышать слова знаменитой песни:

Поговаривали: в случае успеха частям будет присвоено почетное наименование «Каховская». Что и говорить, заманчиво было удостоиться такой чести. «Даешь Каховку!» — этот лозунг можно было прочесть в боевых листках, листовках-молниях, услышать в беседах. Полковой художник вывел его аршинными буквами на кумачовом полотнище.

Боевой настрой был и в других частях и соединениях. Сбивая сопротивление фашистов, войска форсированным маршем двигались вперед. Дороги позволяли развивать высокую скорость. Пехота не отставала, шла следом. Передовые батальоны дивизии двигались на автомобилях.

Противник спешно откатывался. Фашисты почти без боя оставили Каховку. И хотя мечте воинов 530-го полка о почетном наименовании не суждено было сбыться, это не особенно огорчило. Главное — еще один советский город был освобожден!

В двадцатых числах ноября соединения армии вышли на берег Днепра. С ходу форсировать реку не удалось. Фашисты встретили передовые подразделения плотным огнем. С подходом главных сил форсирование возобновилось. В бою полк понес потери и был выведен в резерв на доукомплектование.

С неделю отдыхали. Получили пополнение, отремонтировали технику, привели себя в порядок. Затем выдвинулись к переднему краю в районе Большой Лепетихи. Осень уже уступала права зиме. Выпал снег, ударили морозы. После теплых деревенских хат окопы и блиндажи показались неуютными.

На этом участке гитлеровцы сосредоточили большое количество артиллерии, тяжелых минометов. Передний край врага был оборудован траншеями в полный профиль. Перед ними были установлены минные поля, проволочные заграждения. Днем над полем боя висела вражеская авиация.

После артиллерийской и авиационной подготовки под прикрытием танков фашисты пошли в атаку. Основной удар пришелся по боевым порядкам батальонов, поддерживаемых второй и пятой батареями. На взвод лейтенанта Васнецова двигались два танка и бронетранспортеры. За ними — густая цепь пехоты. Вражеские боевые машины приблизились метров на четыреста к первой траншее.

Нервы у всех были напряжены. Телефонист протянул трубку Васнецову.

— Николай! — Васнецов узнал командира стрелковой роты. — Что медлишь? Огонь! Говорю, открывай огонь.

— Не торопись, Гвоздев, потерпи, — ответил Васнецов.

Танки подошли к проселочной дороге.

— Огонь! — обернулся лейтенант к расчетам.

Орудийные выстрелы прогремели один за другим. На башне передней машины высветилась синяя полоса.

— Максимов, ниже наводить!

Старший сержант Иван Максимов уточняет наводчику Ганохову точку наводки. Но в это время возле огневой разрывается снаряд. Наводчик падает замертво. Командир орудия бросается к панораме. Проходят считанные секунды, и гремит выстрел. На этот раз снаряд попадает в цель.

Расчет старшего сержанта Георгия Захарченко тоже останавливает танк. Чуть позже на поле боя загорается бронетранспортер.

Фашистская пехота залегла, а потом начала откатываться к придорожной посадке.

Попытка врага улучшить свое положение не увенчалась успехом. Огонь на переднем крае постепенно утих. Но ясно было: ненадолго.

Наступала ночь. Тихая, ясная. Купол небосвода засветился мириадами звезд. Взошла луна. Передний край затих. Однако все знали: тишина эта обманчива, в любую минуту она может взорваться. На всякий случай в каждом взводе держали по дежурному расчету.

Около полуночи Васнецов задремал. Старший сержант Иван Максимов вышел проверить несение службы нарядом. Спустя несколько минут в землянку вбежал наблюдатель.

— Товарищ лейтенант! — дотронулся он до плеча Васнецова. — Товарищ лейтенант!

Николай вскочил быстро.

— Что случилось?

— Там того… Старшего сержанта Максимова…

— Ранило?

— Нет, совсем.

— Как это случилось?

— Максимов подошел к орудию, взялся за щит, глянул в сторону противника и упал. Пулей прямо в лоб.

В ту же ночь погиб и помощник командира взвода управления старший сержант Владимир Павлов.

Стало ясно: на этом участке начали действовать снайперы врага. Ночью за двести — триста метров нелегко попасть в человека, а тут разят без промаха.

Была усилена бдительность.

В последний день уходящего 1943 года небо очистилось. Выглянуло солнце. Снег заискрился, да так, что на белый саван было трудно смотреть. Все вышли из блиндажей и с удовольствием вдыхали свежий воздух.

— Эх, братцы! — радостно сказал младший сержант Николай Кузнецов. — Прежде, бывало, под Новый год принесешь елку, установишь. Дети ее украшают, жена хлопочет у печи, мастерица она у меня, Полина. На душе спокойно. Ждешь гостей.

— Ныне они тоже жалуют, — вздохнул Семен Мальцев, — незваные только гости-то.

Невольно обернулись на далекий звук и в синеватой небесной лазури увидели приближающееся точки. Шли самолеты противника.

— По местам! — распорядился комбат Чернышев.

Расчеты бросились к огневым позициям орудий. Заняли свои места разведчики. Фашистские самолеты нанесли бомбовый удар по переднему краю и, развернувшись, ушли назад. Почти тут же заговорила артиллерия противника. Минут сорок враг молотил передний край. Несколько снарядов упало на позицию батареи, не причинив, правда, ей никакого вреда. Но вот артобстрел прекратился. В наступившей паузе с вражеской стороны послышался гул. Вскоре показалась пехота: она шла под прикрытием танков, штурмовых орудий и бронетранспортеров.

Перевес врага в огневых средствах и живой силе на этот раз был велик. Однако подразделения артиллеристов успели зарыться в землю и до подхода фашистов к первой траншее подожгли несколько боевых машин. Атака врага была сорвана.

Минут через сорок вновь начался массированный обстрел переднего края, теперь к орудиям прибавились шестиствольные минометы. Один из снарядов лег на огневую позицию батареи. Взрывом разнесло орудие взвода Васнецова. Самого офицера волной швырнуло в сторону. Он потерял сознание. Командира батареи старшего лейтенанта Чернышева вместе с телефонистом засыпало землей в блиндаже.

Артналет принес немало беды. Васнецов оказался в госпитале. Чернышев с несколькими бойцами — в медсанбате.

Закончился сорок третий год. Напряженным и радостным был он для советского народа. Бойцы не сомневались, что новый, 1944 год принесет более значительные победы.

Личный состав 530-го полка вел активные боевые действия. Схватки носили подчас драматический характер.

В один из январских дней танкам врага удалось смять стрелков. Они двинулись на огневую позицию взвода лейтенанта Владимира Железнякова. Офицеру раздробило руку, старший сержант Лебедев был убит, номер орудийного расчета красноармеец Петр Ржевский — тяжело ранен.

Тяжело раненный Железняков увидел, что фашистский танк, маневрируя в складках местности, двигается в направлении подбитого орудия взвода. Владимир собрал последние силы, прополз вперед, приподнялся, бросил противотанковую гранату под гусеницу и упал, перерезанный пулеметной очередью.

Пехота противника достигла огневых позиций батарей лейтенанта Ивана Портянова и старшего лейтенанта Николая Соловаря, Завязалась рукопашная схватка. Артиллеристы разили гитлеровцев огнем из автоматов, забрасывали гранатами, глушили прикладами, секли саперными лопатами. Позиции удалось отстоять ценой больших потерь. Из строя выбыли многие бойцы: Александр Бабунист, Петр Кевлишвили, Семен Мальцев, Василий Осипов, Петр Нестулей, Сергей Близинский и другие.

В начале февраля Большая Лепетиха была взята. Полк получил боевую задачу выдвинуться в направлении Перекопского перешейка и поступить в распоряжение командующего 51-й армией 4-го Украинского фронта. Шла подготовка к прорыву обороны противника.

Полк занял район севернее Перекопа и приступил к инженерному оборудованию местности. В течение месяца офицеры изучали передний край, систему огня противника, пристреливали цели, а красноармейцы и младшие командиры совершенствовали оборону.

В постоянных заботах воины не заметили, как пришла весна на смену зиме. Таял снег, с гор бежали ручьи.

В эти ясные погожие дни Васнецов прибыл из госпиталя, представился недавно назначенному командиру полка майору Данильченко.

— Значит, подремонтировался? — радостно пожал руку Николаю Григорий Митрофанович. — Это хорошо! Дела предстоят горячие. Вот-вот начнем прорыв. — Командир полка вызвал начальника штаба. — Васнецов прибыл. У нас нет командира взвода управления полка. Как твое мнение?

— Обеими руками за. Но согласится ли он? Огневики они, сами знаете, ребята с норовом.

Данильченко обернулся к Васнецову:

— Николай Петрович, согласен? Дело интересное, боевое. По твоему характеру. Соглашайся, не пожалеешь.

— Согласен, товарищ майор.

— Вот и хорошо. Принимай взвод. Люди там неплохие. Готовься к прорыву.

Удержанию Крыма немецко-фашистское командование придавало большое военно-политическое значение. Внушительные силы Советской Армии сковывались находившимися там войсками. Оккупация Крыма использовалась Германией для давления на Турцию и удержания в агрессивном блоке Румынии и Болгарии. Противник создал в Крыму развитую систему оборонительных сооружений. Перекопский перешеек перехватывался тремя оборонительными полосами. Перед передним краем устанавливались минные поля и проволочные заграждения.

Советские войска долго готовились к прорыву вражеской обороны. В начале апреля к переднему краю была подтянута артиллерия, танки. Тысячи орудий различных калибров нацелились на врага. Артиллерийская подготовка длилась четыре часа. Потом заработала авиация. Батареи полка уничтожали фашистские огневые точки прямой наводкой. Проиграли свою песню «катюши», и советские войска ринулись вперед. Вслед за стрелками двинулись и противотанкисты.

Оборона противника была прорвана. Однако дальнейшее продвижение замедлилось. На подступах к селу Ново-Михайловское фашисты остановили стрелковые батальоны. Населенный пункт обороняли танки, штурмовые орудия и большая группа пехоты. Пехотинцы залегли под перекрестным огнем. К месту боя подошли батареи полка. Они с ходу развернулись и вступили в огневую дуэль с гитлеровцами.

С прибытием подкрепления атаки возобновились. Ново-Михайловское было очищено от противника, путь на Джанкой — открыт.

В середине апреля полк вышел на подступы к Севастополю, где получил новую боевую задачу.