Байки из STIKS-а

33. Карп матерый

В бар вошел неопрятного вида мужичок с сероватой бородой. Был он невысок, да и телосложения совсем не богатырского. Выступающее вперед брюшко подчеркивало не дружащее со спортом тело. К тому же внешний вид шагавшего явно не отвечал не только установленным местным фейсконтролем нормам, но и до общечеловеческих не дотягивало. Вся одежда была далеко не первой свежести, и, несомненно, требовала воды и мыла. Да и самому неряхе было бы нелишним устроить банный день. Но, если взглянуть со стороны, сквозь пелену дыма, его можно было бы принять за какого–то сказочного персонажа: гнома или лешего, заблудившегося в тумане и по ошибке завернувшего не туда. Ну или просто за бомжа, если отбросить мифологические аллюзии.

Каким образом подобный индивидуум проник в самый престижный в этих краях бар, было непонятно. «Горбатый кваз» был заведением высокого класса. Помимо впечатляющих цен на услуги, от всякой шантрапы его оберегала охрана в виде пары вышибал на входе.

Появление в стенах элитного бара бомжеватого субъекта было явлением из ряда вон выходящим. Потому на бородатого бродягу были обращены многочисленные взгляды отдыхающих рейдеров. Кто–то смотрел с недоумением, кто–то с улыбкой, а кто–то в открытую начал ругаться, призывая вышвырнуть вон неизвестно откуда взявшегося бомжа.

Бородатый на взгляды и крики окружающих никак не реагировал, лишь головой покачивал в такт шагам, продолжая неумолимо приближаться к месту наибольшей концентрации веселья, а именно к барной стойке.

— Это кто тут у нас нарисовался такой чистый?

— С какой помойки, уважаемый?

— Какого хрена тут бичи лазят?!

— Арт вообще за порядком не следит, что за дела?!

— О, да это ж Толстой! Чудила–отшельник с Байкала! — одному из рейдеров, устроившихся за столиком рядом с барной стойкой, вошедший оказался знаком.

— Натуральный Байкал что ли?

— Да не, просто озеро огроменное и глубины немеренной, вот и прозвали так. Мы как–то в Моровке наткнулись на него, смешной мужичонка! Он немного того, со странностями. Его кроме рыбалки ничего не интересует. День и ночь рыбачит, а улов в Моровке сдает, тем и живет. Эй, Толстой, айда к нам, угостим!

— На хрена он тебе нужен? — приятелей, сидевших с ним за столиком, явно не прельщала перспектива соседства с бомжеватого вида чудиком.

— Да ладно, повеселимся!

— Благодарствую, кхе–кхе, но я теперича при споранах, сам всех угощать буду! — к удивлению компании, на приглашение был получен вежливый отказ. Толстой приложил руку к груди, после чего двинулся в прежнем направлении тем же семенящим шагом.

— Ха–ха! Я ж говорил, весело будет! Жалко, что к нам не подсел, ну ничего издалека понаблюдаем, как он чудить будет.

Тем временем рыбак добрался до барной стойки и, с кряхтеньем, взгромоздился на один из высоких табуретов.

— Во от тебя прёт–то! — сидевший через стул от него рейдер поднялся с места и, не переставая ругаться, двинулся к дальнему краю стойки. От угнездившегося на стуле Толстого и впрямь разило всеми оттенками несвежей рыбы.

— Что пить будем? — бармен тоже не стал подходить близко, амбре ощущалось на приличном расстоянии. Говорил он без особой вежливости, явно сомневаясь в платежеспособности нового клиента, готовый в любой момент дать знак охране.

Гомонивший дотоле зал притих, ожидая дальнейшего развития событий.

— Мне водочки, будь добр, уважаемый! И кружку темного, горлышко промочить. — Рукой Толстой сделал широкий жест в сторону зала. — Ну а господам отдыхающим кто чего пожелать изволит, всех угощаю!

На бармена широкий (в прямом и переносном смысле) жест клиента должен был оказать благоприятное впечатление, но подействовал прямо противоположным образом. Он нахмурился, подзывая охрану, после чего потер большим пальцем об указательный.

— Как насчет споранов? За столь большой заказ от нового клиента вынуждены требовать предоплату.

— Ну это как водиться. Столько вот хватит? — рыбак полез за пазуху, покряхтел, после чего на черной глади столешницы материализовалась пятерка желтых горошин.

Бармен приблизился к стойке, ловко накрыл их ладонью, кивнул. Выражение его лица с недовольно–подозрительного сменилось на удовлетворенно–приветливое.

— На здоровье! — Толстой поднял поставленную перед ним рюмку, держа ее за высокую ножку, отсалютовал залу, и опрокинул в рот.

В ответ понеслись ответные тосты, где–то всерьёз, где–то шутовские, со смешками, но и одобрительных возгласов хватало. Публика приняла бомжеватого вида мужичка, неожиданно оказавшегося щедрым сибаритом.

— Здорово, Толстой! Я Тапок, помнишь, в Моровке виделись?! А, неважно. Тебя–то сюда каким ветром принесло? Ты, вроде как, по барам особо не хаживаешь?! Или в Моровке покупатель кончился, решил улов в «Горбатом квазе» продать?! Хотя, со споранами у тебя, видимо, порядок. Раньше–то, помнится, особо не шиковал. Хе–хе, на подножном корме жил, а спораны для живца на рыбу менял. А сейчас что, удачная рыбалка, подводного рубера поймал? — рейдер, зазывавший рыбака к себе, подсел за барную стойку, через стул от него и завалил Толстого вопросами. При этом он не переставал оглядываться на оставшихся за столом товарищей, заговорщически подмигивая им и улыбаясь.

— Эх, да на кой мне в такую даль рыбу таскать?! У меня и так по доброй цене забирают все, что поймаю. По барам я и впрямь не ходок, но тут случай особый, важное событие! Так что можно и гульнуть маненько. — рыбак взялся за пиво. Пил он шумно, прихлебывая и довольно отдуваясь, будто в пузатой запотевшей кружке был не холодный пенный напиток, а горячий чай.

— Последний–то раз и впрямь удачная рыбалочка вышла. Чуть в штаны не навалил, правда, но улов прямо–таки царский! Чего говоришь, рубер подводный?! Эх, такого чуда не ловил ещё, но теперича не удивлюсь, если попадется. Я и раньше не грешил этим делом — удивляться–то, а сейчас для меня и подводный элитник нормой будет.

— Ха–ха, прям интересно, что за улов. Неужто кита поймал за яйца?!

— Уж лучше бы кита, наверное. — Толстой на подначивания никак не реагировал, а теперь вообще посмурнел, словно вспомнил что–то неприятное. Заказал ещё водки, попросил бармена повторно угостить всех без исключения в зале, потом поднял глаза к потолку и, перекрестившись, выпил.

— Так чего–поймал–то? Или кого? — на лице рейдера по–прежнему присутствовала улыбка, но уже не такая уверенная. Испуг, явственно читающийся на лице рыбака, понизил шутнику градус веселья.

— Того! Недаром эти… философы говорили, что нужно просто сидеть на берегу реки и ждать, когда по ней проплывёт труп врага твоего. Вот я и дождался… своего врага. Хотя, жаловаться, грех, конечно. Добром все кончилось, но страху натерпелся на три жизни вперёд.

— Что за страшный кит–то такой? А спораны откуда? Китовый ус продал или всё–таки яйца? Ха–ха! Яйца китовьи продавать тащил на руках или перед собой катил? — смех дребезжащим эхом прокатился по залу от барной стойки, через столики до самого выхода и обратно. Незамысловатые подначки шутника пришлись по вкусу немалой части присутствующих.

— Сейчас, кружку допью, все расскажу, не торопи. — то ли выдержка у Толстого была железобетонная, то ли он до сих пор не понял причины общего веселья, но на хохот в свой адрес обращал внимания не больше, чем заяц на табуретку.

Рыбак прикончил пиво, заказал ещё, расслабился. Озабоченность и хмурь сползла с его лица.

— Недели полторы назад это было. В ту пору дела мои и впрямь были не сахар. Это сейчас я горохом сыплю направо и налево, а тогда карманы от споранов были пусты. Да что там карманы, даже живчика последние полфляжки оставалось. А рыба словно попряталась вся, второй день ни плеска ни поклевочки. Ни на донку, ни на удочку, ни на экранчик. Морды пустые, даже сети решил поставить, хотя не люблю я это дело, но и тут ничего, будто мор какой прошёл по озеру. Я не то что для торга, для живота своего ничегошеньки поймать не мог. Два дня вяленым карасем питался.

— А по кластерам пошарить не вариант? С чем, с чем, а с харчами в улье проблем нет. — донеслось удивленное из зала.

— Он у нас по кластерам не ходит, первый и единственный пацифист в Улье! — хохотнул неугомонный Тапок. — Сидит у себя на островке или на лодке по Байкалу рассекает. Дальше Моровки нос не показывает, да и туда два раза в неделю гоняет на той же лодке, улов сдавать.

— А с трясучкой как? — продолжил допытывать любопытный голос.

— Там речушка рядом есть, она до Моровки крюк делает, по пяти–шести кластерам петля идёт. Толстой хитрый пацифист, у него всё продумано, ха–ха!

— Не люблю я всей этой вашей суеты: шастать по сотам, хабар таскать, да с мертвяками бороться. Пустое это все, лишнее! Мне рыбу удить по душе, тем и живу. Другого и не надо. Каждый должен своим делом заниматься. Рейдер — спораны добывать, бармен вон — наливать, а рыбак — рыбу ловить. Вот я и ловлю… — он прервался, подумал немного, отхлебнул пива и продолжил прерванное повествование. — Обыкновенно–то я такой хренью не балуюсь, я и сети не уважаю, это ж не рыбалка вообще. Но на крайний случай они у меня есть. Ну и хрень эта — удочка электрическая тоже есть. Ее я и решил попробовать, раз даже сетями не ловиться. Выплыл на лодке, сел, значит, подключил эту хрень к аккумулятору, включил, жду… Ждал, ждал — ничего. Накрутил побольше, опять жду — снова ничего. Выкрутил до конца и снова пусто. Нет рыбы и всё тут. Думал уже сворачиваться, как хрень эта дернулась. Да так, что чуть из рук не вылетела. Я обрадовался, подумал, что щука здоровенная или карп матерый. Наклонился, чтобы разглядеть, что там такое попалось… И кааак херакнулся назад! Ладно, за борт не вылетел, а то бы там и остался, хреновину–то эту лектрическую на полную катушку врубил.

— Сам себе бы жопу и поджарил, браконьер старый! — не сдержался шутник.

— Поджарил бы, конечно, и потому хренью этой не рыбачу. Да и не рыбалка это, а дурь бестолковая, хуже сетей даже! Хотя, не возьмись я в тот раз за дергалку эту, ничего и не случилось бы… Эх… Так вот, брякнулся я на дно лодки, об аккумулятор башкой шарахнулся, в глазах потемнело, но не вырубился. Побарахтался, побарахтался, да начал подниматься. Глянул через борт — коряга какая–то. Ну, думаю, вот тебе и щука, вот тебе и карп — на бревно наткнулся! Полез я отключать дергалку–то, а бревно как дрыганет! Ладно, в сторону от лодки, а то б перевернуло. Дрыгануло, да замерло. И выгнулось как бы, будто живое. Начал я тогда рассматривать это живое бревно. Толщиной оно с дуб столетний, с наростами какими–то. Длиной метра три, темное, корявое, с одной стороны пошире, с другой сужается. Сбоку кружок какой–то, будто ветку прямо у основания спилили, только годовых колец нет, странный кружок какой–то. Вдруг бревно опять дернулось, а кружок поднялся вверх. Поднялся, значит, а под ним глаз! Здоровенный такой глазище, как вон та он чашка, не меньше! Струхнул я, конечно, аж ноги отнялись. Где стоял, там и сел, ладно жопой в самый раз на скамейку попал. С минуту просидел, глаз этот разглядывая! Потом отошёл, вроде. Хотел сначала деру дать, но «бревно» это глазастое притихло, вроде. Дергалку–то я включенной оставил, наверное, парализовало его лектричеством или убило вообще, но то, что эта тварь лектричество не любит — это точно. Думаю, мама дорогая, что же это за чуд такой, если только башка метра три длиной?!

— Да ну, брехня! Элита от тока, который выдаёт аккумулятор на электроудочку, даже не почешется. Чтобы ее пронять, нужно напругу намного серьёзнее! Кончай уже байками нас кормить, чай не дети малые! — донеслось откуда–то справа.

— Так это и не элита была.

— А кто ж тогда?

— Знамо кто — скреббер! — спокойно ответил рыбак. Причём в голосе его не было и капли трепета перед самым страшным ужасом улья.

Последние слова Толстого подняли небольшой переполох. Одни кричали, чтобы охрана вышвырнула вон вонючего козла, так запросто балаболящего про запретное. Другие их успокаивали, напоминая, что на стабе подобные разговоры вполне уместны. Но помаленьку негодующие угомонились и разговор продолжился.

— Померещилось тебе с перепою, бревно с неназываемым перепутал! — Тапок, добив второй бокал, продолжил докапываться до рыбака.

— На рыбалке я не пью, да и вообще если выпиваю, то редко и понемногу. Потому как телу своему и голове нужно самому быть хозяином.

— Ну ты выдал! Ты у нас не только пацифист, но буддист к тому же! Ха–ха! А сегодня что тогда, синий день календаря у буддистов?

— Сегодня отмечаю уменье новое, да и за победу над скреббером выпить не грех, раз за него разговор пошёл.

— Так может фотку сделал, в позе победителя, над поверженной тушей? Или у тебя другие доказательства есть?

— Так уменье, что знахарь открыл, появилось как раз после того, как жемчужины слопал. И ещё одно само открылось раньше.

— Жемчуг? Белый? Сам сожрал? Ну ты даёшь, Толстой! С тобой и без подколок весело! Ой, не могу! Надо ж такое выдумать! — шутник обернулся, приглашая остальных присоединиться к его веселью, но откликнувшихся было немного.

— Да ладно, Тапок, поймай тишину уже! Пусть дед уменье покажет, которое знахарь ему открыл. — донеслось откуда–то справа. Просьбу поддержали голоса из зала. История чудаковатого рыбака заинтересовывала все больше народу.

— И то верно!

— Покажи уменье, рыбак.

— Ага, всем интересно, чем Стикс одаривает за белый жемчуг, если не врешь, конечно.

Неизвестно, поверили ли вопрошающие в описываемые события, но, судя по изрядно стихшему шуму, заинтригованы были неслабо. Даже сидящий рядом с Толстым шутник примолк. Лишь искоса поглядывал на соседа, не переставая кривить губы в ухмылке.

— Эх! Показать новое умение я вам не смогу. Просто могу сказать, что с ним можно через стены все видеть, как бы. Знахарь еще сказал, что хороший секс теперь будет или что–то такое.

— Какой такой секс, что–городишь–то?! — Тапок даже ухмыляться перестал, непонимающе глядя на Толстого. Похожее недоумение повисло вокруг, пока его не рассеял поясняющий возглас все оттуда же справа.

— Наверное имелся в виду сенс?!

— Во, точно, сенс! — просиял рыбак, — То–то я думаю, что–то не то он мне сказал, а сам и постеснялся переспросить знахаря про глупости такие.

На пару минут зал утонул в волнах хохота. Сам Толстой сидел, с довольной улыбкой оглядывая окружающих.

— Ох–хо! Давно я так не смеялся!

— Ну ты дал, дед!

— Повеселил так повеселил, от души!

— Смех смехом, а уменье полезное, сенсы везде нарасхват.

— Ну да, доброе уменье! К тому ж знахарь сказал, что смогу теперь рыбу видеть даже на глубине, через воду. Эх! Поскорей хочется попробовать. Так что счас по последней и домой, на озеро. — Когда смех стих, Толстой заказал ещё водки и попросил налить остальным. Не мешкая, замахнул стопку, буркнув в сторону зала короткое «будем». Потом полез за пазуху, вытащил мешочек с завязками, вытряхнул содержимое на раскрытую ладонь.

Весельчак Тапок, искоса наблюдавший за телодвижениями соседа, повернул голову, уперев взгляд на упавшие в пригоршню предметы. Ухмылка, снова было заигравшая на губах шутника, сменилась внезапно отвисшей челюстью, а глаза распахнулись на максимально возможную ширину.

На заскорузлой, не особо чистой рыбацкой ладони, среди желтоватых шариков гороха, матово–белым поблескивало главное сокровище улья, невероятно редкое, добываемое из опаснейших его созданий. Белая жемчужина. Публика в «Горбатом квазе» собиралась бывалая и небедная, но вряд ли найдутся среди присутствующих видевшие это чудо воочию.

В следующее мгновение, эта чудесная диковинка была грубо схвачена грязноватыми пальцами и, совершенно бесцеремонно, без всякого почтения к уникальному предмету, заброшена в, обрамленный густыми серыми волосами, рот.

— Держи вот, уважаемый. Будь добр, угости ещё честной народ. — Толстой высыпал на стойку оставшиеся на ладони горошины. Запил проглоченную святыню остатками пива, отрыгнул. Оглянулся на повторно притихший зал.

Дальние столики, не особо вникавшие в происходящее у барной стойки, еще продолжали гомонить. Но ближние застыли, лишь переговариваясь восторженно–благоговейным шёпотом, не отрывая изумленных глаз от безмятежно–спокойного рыбака, опускающего на столешницу пустую кружку.

— Белый жемчуг… Выходит, ты и впрямь неназываемого завалил… — первым из ступора вынырнул побледневший Тапок.

— Эх, выходит, что так. Видимо, этот подводный скреббер лектричество совсем не переваривает. Я потом долго искал, где у него жемчуг спрятан, потом ещё полдня вскрывал панцирь его. Ладно хоть он на дно не пошел, так и болтался на воде, как лодка надувная.

— А сколько… сколько жемчуга–то было? — невесело спросил шутник и в голосе его явственно слышны были звуки с трудом ворочающегося в пересохшей пасти, немеющего языка.

— Три штуки, эта вот последняя. Первую я в тот же день закинул, вторую через неделю. Сегодня у знахаря был. Тот сказал, что правильно все сделал и третью уже можно принимать.

— Так ты все, что с неназываемого взял, сам сожрал?! — глаза Тапка, казалось, готовы выскочить из орбит, губы перекосило в безумной ухмылке, а изо рта начал вырываться истеричный смех. — Вот ты баран! Ха–ха! Ты ж мог как сыр в масле кататься! Ха–ха! Да если б даже одну жемчужину оставил, мог бы этот вот бар вместе с посетителями купииить!

— А на кой мне бар этот?! У меня хибарка есть на островке, для рыбалки все приблуды, больше ничего и не надо. Янтарь со скреббера продал, опять же, лодку взял новую, ещё по мелочи разное, знахарю заплатил, да вас вот угостил. Споранов на живец оставил, вот и всё.

— Вы гляньте на этого чудика! Не надо ему ничего! В грязную халупу ему не терпится вернуться, чтобы рыбу вонючую ловить! Это ж каким тронутым надо быть, чтобы белый жемчуг просто сожрать?! — Тапок почти кричал, слезая с табурета и оборачиваясь к залу.

— Ну жемчуг и жемчуг, что такого?! Я за богатством не гонюсь, мне лишнего не надо. К тому же, у меня два уменья новых появилось, ещё вот третье потом появится. И умения полезные, так что все добром обернулось.

— Умения жемчугом с элиты развивают! Открывать умения белым жемчугом, это… это… все равно, что по одинокому пустышу стрелять из гаубицы калибра 203 мм!

— Ай, бестолку тебе объяснять! Но каждому свое, как говорится! — Толстой махнул рукой на шутника, слез с табурета. — Эх! Ладно, отметили и будет. Пора и честь знать.

— Погоди, дед, можешь второе умение показать?! — вновь донеслось откуда то справа.

— Покажу, почему бы и не показать. Все равно домой собрался. Счас, погоди маленько.

Толстой встал спиной к залу, развел руки в стороны. Застыл на пару секунд, буркнул что–то себе под нос, потом резко свел ладони вместе.

В то же мгновение, перед замершей фигурой рыбака, выросло изображение берега водоема на прямоугольнике три на три метра. Никаких намеков на какую–либо кромку по краю внезапно появившегося квадрата не наблюдалось. Больше всего это напоминало огромный, зависший в воздухе, экран проектора, показывающий идиллически пасторальную картину в высочайшем качестве.

Можно было и впрямь принять эту версию за правду, если бы, вместе с «картиной», в помещение не хлынула волна свежайшего прибрежного воздуха, щедро сдобренного запахами камыша, водорослей и даже цветов. Кстати и сами цветы присутствовали на «картине». Слева понизу из–за края квадрата выглядывали бутончики алых, красных и жёлтых роз.

— Вот и все уменье, но тоже полезное. Считай и дома уже. Тут у меня вот клумба, цветы высаживаю, нравится мне это дело. Так приходишь с неудачной рыбалки мокрый, уставший, глянешь на них и на душе теплее становиться и покойнее. — Толстой улыбался, глядя на живую картину. — Ну, пора мне. Добра всем, не поминайте лихом!

После сказанного, рыбак в очередной раз удивил присутствующих. Подтянул штаны, помахал рукой залу и, шагнул внутрь картины.

— А коли у кого желанье есть в гости заглянуть, да рыбку поудить, милости просим! — Градус удивления перевалил предельную отметку, когда изображение Толстого, делающее приглашающие жесты, проявилось по ту сторону «экрана».

Желающих погостить у отшельника не нашлось. Зал ответил лишь оглушенным молчанием и ошарашенными взглядами.

— Ну, как хотите. — рыбак улыбнулся, покачал головой, повернулся и ушёл за край квадрата. Еще какое–то время было слышно, как он шагает, насвистывая что–то веселое. Затем хлопнула закрываемая дверь, и звук прервался.

— Вот нихрена себе! — Тапок подошел к изображению, так и оставшемуся висеть в воздухе, помедлил секунду–другую, коснулся пальцем, потом осторожно просунул руку внутрь, вытащил обратно.

— Ха–ха! Вот дела! — весельчак обернулся к залу с обалдевшей улыбкой на пол лица, не переставая при этом махать рукой по ту сторону экрана.

— Голову засунь! — донеслось из зала со смешком.

Шутник не стал тянуть, тут же последовав совету.

— Да это ж Байкал! Отсюда ж до него километров двадцать, не меньше! Остров на Байкале! А вон халупа рыбака стоит, там дальше что–то типа причала, лодка привязана. — комментировал Тапок, ошалело крутя головой за невидимой преградой, разделяющей два места, отделенные друг от друга немалым расстоянием.

Вдруг его взгляд остановился на цветах. Послышалось ехидное хихиканье, рука нырнула вниз и зашарила меж стеблей. Спустя пару секунд Тапок «вынырнул» обратно, протягивая букет свежесорванных роз проходящей мимо официантке.

— О, как приятно! — девушка опустила поднос на стойку, осторожно, опасаясь уколоться о шипы, приняла цветы. Поднесла красные, наполовину раскрывшиеся бутоны к хорошенькому носику.

— А можно ещё вон те, желтенькие?!

— Для вас, миледи, всё что угодно! — явно кривляясь, ответил весельчак. Чтобы дотянуться до указанных официанткой цветов, ему пришлось наклониться и тянуться из неудобного положения. Из зала доносились веселые голоса, помогающие цветочному вору советами.

— Ты там шевелись, а то дед увидит, ремня всыпет!

— Побольше рви, тут девок много!

— Ты того, осторожнее что–ли, а то эта хрень закро…

Договорить последний советчик не успел.

Экран исчез также бесшумно, как и появился.

Вместе с верхней половиной тела весельчака Тапка.

Нижняя половина завалилась назад, обрызгав горячей кровью, хлынувшей из перерезанных артерий, завизжавшую официантку. Девушка выпустила из рук букет ворованных цветов, шагнула назад, но оступилась и села на пятую точку. Но, даже не попытавшись подняться, начала отползать спиной вперёд, продолжая визжать на одной ноте. Ее перепуганный взгляд был прикован к ужасающему обрубку, всего две секунды назад бывшему веселым шутником–рейдером.

Вокруг поднялась суматоха. Публика вскакивала с мест. Кто–то спешил к выходу, кто–то звал охрану и управляющего. Кто–то крикнул, в данной ситуации, совсем уж идиотское «Позовите знахаря!»

Но Тапок этого уже не видел и не слышал. Органы, ответственные за зрение и слух, вместе с головой и верхней половиной туловища, остались на рыбацком островке.

Нижняя же половина лежала на темном полу бара «Горбатый кваз». Левая нога дергалась в предсмертных конвульсиях, а рядом, в алой луже крови, рассыпались краденные цветы.

(Байку рассказал Кормильцев Александр - https://author.today/u/jleonapg871)