Киллиан разворачивает меня и впечатывает в автомобиль, прижимаясь ко мне всем телом и все глубже просовывая язык в мой рот. Когда я выгибаюсь навстречу, впиваясь пальцами в мышцы его спины, он гортанно стонет от удовольствия — совершенно мужской и сексуальный звук.


Рычание. Вибрация. Утробный звук льва, который совокупляется со своей львицей.


Когда он понимает, что я не сопротивляюсь и не пытаюсь оттолкнуть его, он одной рукой обхватывает мое горло, а другой зарывается в волосы.


Киллиан запрокидывает мою голову и углубляет поцелуй.


Поцелуй продолжается, пока я не начинаю бредить. Грудь тяжелеет и ноет. Между ног пульсирует. Мое сердце — пойманная птица, бешено бьющаяся в клетке моей груди. Мой разум пуст, если не считать опьяненного, повторяющегося мурлыкания «да, да, пресвятая богородица, ДА!»


Мужчина прижимает свои бедра к моим так, что я чувствую всю твердую длину его пульсирующего члена, такого же требовательного, как и его рот.


Даже когда я, слабая и стонущая, прижимаюсь к нему, он отказывается меня отпускать.


Когда я практически теряю сознание, Киллиан резко разрывает поцелуй и прижимается губами к моему уху. Тяжело дыша, он хрипло шепчет:


— Блядь, детка. Только почувствуй это. Почувствуй это вместе со мной.


И вновь прижимается своим ртом к мои губам, заглушая мой стон.


На этот раз поцелуй мягче. Медленнее. Искушеннее. Я словно плавлюсь в горячей ванне — все мои мышцы излучают тепло. Я забываю о ненависти к этому гангстеру и обнимаю его за широкие плечи. Я прижимаюсь грудью к его твердому телу.


Стоит Киллиану застонать, во мне начинает петь сладкий восторг.


Мужчина скользит рукой от моей шеи к груди, обхватывая ее через платье и потирая большим пальцем взад-вперед твердый камешек моего соска.


Окажись там его требовательный горячий рот, я бы кончила.


Киллиан снова разрывает поцелуй, и на этот раз утыкается носом в мою шею и горячо шепчет мне на ухо. Его губы скользят по моей коже. Его щетина щекочет меня. Я не понимаю слов, которые он говорит — они не на английском. Он шепчет по-ирландски, и это почему-то еще сильнее возбуждает. Мое тело словно в огне.


Я откидываю голову назад, задыхаясь.


Тут моя голова ударяется о стекло машины ровным, несексуальным стуком, который действует как сигнал тревоги для моего одурманенного мозга.


Подождите-ка. Какого черта я творю?


Я замираю.


Почувствовав перемену в моем настроении, застывает и Килли. Он выпрямляется, берет мое лицо в свои большие ладони и смотрит на меня сверху вниз. Целая вселенная полыхает в его глазах.


— Не убегай пока, — хрипло велит он. — Давай немного передохнем и обдумаем.


Мы смотрим друг на друга и прерывисто дышим – нос к носу. Мои губы опухли. Мое сердце разбито. Колени дрожат, трусики промокли, и вообще мне кажется, что я просто сошла с ума.


— Ты поцеловал меня, — в ужасе шепчу я.


— Да. Но что действительно заставит тебя позже рвать на себе волосы, так это воспоминание о том, как страстно ты целовала меня в ответ.


Я прижимаю руки к его груди и отталкиваю достаточно далеко, чтобы вырваться из его объятий. Я оказываюсь в нескольких футах от Киллиана, прикрывая рот ладонью, не в силах смотреть на него.


— Для протокола, мне тоже чертовски понравилось, — выдает он.


Я разворачиваюсь и ударяю его по лицу.


Его голова резко отклоняется в сторону. Киллиан стоит неподвижно в течение нескольких секунд, которые кажутся вечностью, затем медленно поворачивается ко мне и фиксирует на моем лице свой пылающий взгляд.


Затем облизывает губы. Я знаю, что только невероятная сила воли останавливает его, чтобы не броситься на меня.


Я разворачиваюсь и семеню обратно в квартиру.


Словно в оцепенении, я стягиваю платье, оставляя его лужицей посреди моей спальни. Переодеваюсь в джинсы, футболку, легкую куртку и ботинки, затем спускаюсь по запасной лестнице в гараж.


Там сажусь в машину и еду на работу.


Еще рано. Пробок нет. Через пятнадцать минут я сижу за своим столом, тупо уставившись на темный экран компьютера. Мои руки по-прежнему дрожат, а губы все еще пульсируют.


Час спустя входит мой босс, а я нахожусь в том же положении.


— Привет, козявка. Как выходные? – вскользь бросает Хэнк, постукивая костяшками пальцев по перегородкам. Я что-то бормочу ответ. Даже не представляю, что именно.


Он останавливается, пятится и смотрит на меня с беспокойством своими темно-синими глазами. В свои пятьдесят он невероятно красив: загорелый и подтянутый, с копной светлых волос песочного цвета. Мне всегда казалось, что он смело мог рекламировать преимущества здорового образа жизни.


— Кто-то умер?


— Нет. А что?


— Ты бледная как смерть. — Он смотрит на мои руки. — И руки у тебя трясутся


Я опускаю руки под стол и виновато сжимаю их.


— Я в порядке. Не очень хорошо спала ночью.


Он пристально меня рассматривает. Судя по выражению его лица, мне не удалось его убедить. Следовало уже давно уяснить, что этот мужчина обладает настолько острыми наблюдательными способностями, что способен найти мышь в темноте.


— Хочешь поговорить об этом


Мой смех – это смех слабости и полу-истерики.


— Я не знаю, с чего начать.


— Пойдем ко мне в кабинет. – Он указывает подбородком на свой офис. — Я принесу нам кофе


Кофе, ха-ха. Не думаю, это такая уж хорошая идея. В последний раз, когда я пила кофе с мужчиной, у меня снесло крышу, и я превратилась в гигантский пульсирующий клитор.


Я поднимаюсь и нетвердой походкой иду в его кабинет, где опускаюсь в ближайшее кресло. Хэнк возвращается через несколько минут с двумя пластиковыми стаканчиками и протягивает один мне. Потом садится за свой большой письменный стол из красного дерева и впивается в меня взглядом.


— Итак, выкладывай. Кто, что, когда, где и почему?


Я невольно смеюсь. Он такой репортер. Чтобы выиграть время, я делаю большой глоток крепкого кофе и изучаю награды в рамках, которые висят на стене за его столом. Кабинет небольшой, но уютный — в бежевых и кремовых тонах. Бросается в глаза отсутствие каких-либо семейных фотографий.


— Ты когда-нибудь жалеешь, что у тебя нет детей? – спрашиваю я.


Его брови взлетают вверх.


— Вопрос предполагает ответ, встречал ли я когда-нибудь женщину, с которой хотел бы иметь детей.


Смутившись, я смотрю на уродливый белый стаканчик в моих руках.


— Прости. Это было грубо. И это не мое дело.


После минутного молчания Хэнк произносит:


— Я отвечу через секунду, но сперва хочу отметить важность этого события.


Я смотрю на него исподлобья.


Он улыбается, и на обеих щеках вспыхивают ямочки.


— За пять лет, как ты стала моим помощником, сегодня ты впервые задала мне личный вопрос.


— Я не лезла не потому, что меня это не волнует.


— Я знаю. — Его голос мягкий. — Это потому, что ты не хочешь получить личный вопросы в ответ.


О боже. Я настолько очевидна?


Его тон становится оживленным.


— Во всяком случае, отвечая на твой вопрос — нет. Я не жалею, что у меня нет детей. Они меня пугают.


Это заставляет меня смеяться.


— Дети тебя пугают?

— Их единственная цель — вырасти и заменить нас. Мы выращиваем себе замену. Задумывалась ли ты когда-нибудь об этом?


— Ты пересмотрел фильмов про инопланетян.


— У моей сестры шестеро маленьких монстров... Шестеро! — Он вздрагивает. — Посетить ее дом — все равно что спуститься в седьмой круг ада Данте. Полдюжины жестоких, миниатюрных тиранов разгуливают вокруг, ломая вещи и вопя, как кучка викингов на крэке. Это полный дурдом. Ей сорок два, но выглядит она на сто два. Если бы мне не сделали вазэктомию в двадцать, то, глядя, как она воспитывает этих будущих преступников, я бы точно побежал к врачу.


Я чувствую холодный укол паники.


— Ты думаешь, люди могут родиться плохими? Заложено ли это в них так, что как бы они ни старались быть хорошими, они всегда будут гнилыми?


Он наклоняет голову и с хмурым видом разглядывает меня.


— Нет. Я преувеличиваю. Моя сестра — очень хорошая мать. И ее дети вырастут хорошими людьми. О чем ты на самом деле спрашиваешь?


Я смотрю на чашку в своих руках, с ужасом обнаруживая, что она расплылась. Мои глаза застлали слезы. Я прочищаю горло и глубоко вдыхаю. Давай же, мать твою. Просто скажи. Тебе нечего терять.


— Я прошу совета. — Когда Хэнк ничего не говорит, я поднимаю на него взгляд. — Мне нужно мужское мнение. Взрослого мужчины. Кого-то умного. Опытного. Как ты.


— Окей. Весьма лестно, спасибо. Но почему бы тебе не посоветоваться со своим отцом?


— Мы не близки. Вообще-то мы не разговаривали уже много лет.


Некоторое время он переваривает эту информацию.


— Мне жаль это слышать.


— Не стоит. Он плохой парень. Злокачественный как рак.


Судя по выражению лица Хэнка, он умирает от желания податься вперед и допросить меня – это в его крови. Его репортерский инстинкт срабатывает, как срабатывает инстинкт собаки, когда она замечает белку. Но мужчина сдерживается и просто кивает, показывая, что готов меня слушать.


— Я встретила мужчину. — Я останавливаюсь и делаю еще один вдох.


— Продолжай.


Я снова смотрю вниз. Все это слишком сложно.


— Эм. Он… — Красивый. Сложный. Раздражительный. Интересный. Король среди преступников. Несравненного сексуальный. — Я не могу решить, нравится он мне или я его ненавижу. Я как бы обязана его ненавидеть. Он – воплощение всего, что я желать не должна. Но еще он… Невероятный. Умный. Очаровательный.


Я закрываю глаза и представляю лицо Киллиана.


— Он самый интересный человек из всех, кого я когда-либо встречала. И, если не считать моего отца, самый опасный.


— Опасный?


Я открываю глаза и вижу, что Хэнк смотрит на меня с неверием, вскинув брови.


— Насколько опасный? По шкале от вождения в состоянии алкогольного опьянения до Дарта Вейдера.


Я отвечаю без колебаний.


— Дарт Вейдер — маменькин сынок по сравнению с ним. Он больше похож на дитя любви Лекса Лютера и Малефисенты. Умноженное на десять тысяч.


Мы молча смотрим друг на друга, пока Хэнк осторожно не говорит:


— Если этот человек обижает тебя, Джули, мы должны пойти в полицию и заявить об этом.


Мое задержанное дыхание вырывается из меня громким, диким смехом.


— Боже, нет. Единственная опасность, которую он представляет для меня, — это уничтожение моей коллекции трусиков.


Хэнк моргает.


Я поджимаю губы и в ужасе смотрю на него.


— Прости.


Мужчина кривится, проводит рукой по волосам и нервно хихикает.


— Ничего страшного, просто я этого не ожидал. Хорошо. — Теперь его очередь откашляться. — Этот... э-э... этот твой опасный человек. Как вы с ним познакомились?


— Я кое-что у него украла. Вообще-то, много чего. Нет, это одна и та же вещь, просто в большом количестве.


Хэнк выглядит так, будто сожалеет о том, что вообще затеял этот разговор. Какое-то время он подбирает слова.


— Ты совершила кражу.


— О да. Серьезную. Этот опасный человек обнаружил, что это сделала я… не стану утомлять тебя всякими подробностями того, как меня вычислил, но уверяю, они довольно интересны. Так вот, он меня выследил. И продолжает наблюдать за мной, потому что я ему понравилась, даже когда он обнаружил, что мой отец — его злейший враг.


Хэнк внимательно меня изучает, выглядя смущенным.


— Ах-хах.


Распаляясь на этой теме, я выпрямляюсь в кресле.


— И это действительно проблема. Не то чтобы они были врагами, но у них с моим отцом один род деятельности. И в основном тот же тип жизни


— Злокачественного типа.


— Ага.


— Могу я задать личный вопрос?


— Конечно.


— Ты подумывала о профессиональной терапии?


Я смотрю на него с необычной болью.


— Господи, Хэнк.


— Это не упрек, — мягко успокаивает он. — Я говорю от чистого сердца. Потому что из того, что я услышал, у тебя сильное сексуальное влечение к мужчине, от которого ты должна держаться подальше, но не можешь. — Он делает паузу. — Кроме того, у тебя проблемы с воровством.


— Это скорее хобби.


— Ты воровала не один раз? – Его голос повышается.


Я чувствую себя безрассудно, поэтому признаюсь. С таким же успехом можно было заставить нестись поезд со скандалами на всех парах.


— О боже, да. Много раз.


Хэнк изумленно смотрит на меня.


— Ты можешь оказаться в тюрьме!


— Да. — Я пожимаю плечами. — Уже сидела. Неплохо расслабляет. В голову приходит много мудрых мыслей.


Хэнк медленно откидывается на спинку кресла. Его брови нахмурены, а на лице застыла тревога.


— Знаю, — тихо бормочу я, наблюдая за его реакцией. — Я кажусь милой девушкой.


— Ты славная девушка. Честно говоря, я в шоке.


— А что, если я скажу тебе, что ворую только у плохих парней. а все, что я беру, идет на помощь менее удачливым?


— Я бы сказал, что эта история стара как мир.


— Как и история Моисея. Это не значит, что это неправда.


Он упирается локтями в стол, опускает голову на руки и стонет.


— Пожалуйста, перестань болтать.


Вот почему не стоит доверяться людям. Правда заставляет их нервничать.


— О, расслабься, Хэнк. Я просто шучу. Не о парне, который мне не должен нравиться, а обо всем остальном.


Когда мужчина смотрит на меня, я посылаю ему свою самую обаятельную улыбку. Он прищуривается, явно сомневаясь в моих словах.


— Значит, ты ничего у него не украла?


Я пренебрежительно отмахиваюсь.


— Разумеется, нет. Не неси чепухи.


— И он не опасен?


— Он бухгалтер.


— Тогда почему он тебе не должен нравиться?


— Потому что мой отец тоже бухгалтер. Я поклялась, что никогда не выйду замуж за бухгалтера. Все эти подсчеты способны свести девушку с ума.


Мы пялимся друг на друга. Я с невозмутимым лицом, Хэнк — словно у него мучительный запор.


Наконец он вздыхает.


— Ладно. Вот тебе мой совет. Прими все как должное. Понимаешь?


— Да.


— Жизнь коротка. Второй не будет. Целуй того, кого хочешь целовать, люби того, кого хочешь любить, а того, кто не уважает тебя, шли на хер. Твое сердце само приведет тебя туда, где твое место. Никогда не принимай решения, основанные на страхе. На самом деле, тебе стоит стремиться к тому, что тебя пугает, потому что именно там находится настоящая жизнь. В самых страшных местах. В грязных местах. В тех местах, где не так уж красиво. Погрузись и окунись во всю боль и красоту, которые только может предложить тебе жизнь, чтобы в конце у тебя не было никаких сожалений. Мы приходим в этот мир единожды. Получив чудесный дар жизни, следует по-настоящему, полностью прожить его.


Он замолкает и промаргивается.


— Вау. Жаль, что я этого не записал. Речь была великолепной.


— Я перепишу это для вас, — шепчу я. – Мне кажется, что слова отпечатались в моей душе.


— О боже. Ты плачешь.


— Нет, — сквозь рыдания всхлипываю я. Утерев слезящиеся глаза, добавляю: — Просто у меня месячные.


Покачав головой, Хэнк усмехается.


— Я рад, что мы поговорили в восемь утра в понедельник. Возьми сегодня отгул.


Я встаю, обходу стол и обнимаю мужчину за шею. Все еще сидя в кресле, он по-отечески похлопывает меня по спине.


Через мгновение он прочищает горло.

— Ладно. Это предел моих отцовских инстинктов, козявка. Если тебе понадобится дополнительная помощь, я отправлю тебя к Рут в отдел кадров, потому что в буквальном смысле не представляю, как обращаться с эмоциональными молодыми леди.


Я выпрямлюсь и с улыбкой смотрю на него сверху.


— Ты молодец, Хэнк Хаузер.


Он отмахивается.


— Перестань пытаться умаслить меня. Тебе еще пять месяцев не полагается повышение зарплаты.


Стук в дверь кабинета Хэнка заставляет нас обернуться.


В дверях стоит молодой человек — симпатичный латиноамериканец лет под тридцать в дорогом черном костюме и белой рубашке с расстегнутым воротом. Он принес внушительный букет темно-красных роз и плоскую черную бархатную коробочку, перевязанную черной лентой.


— Джули, — сурово говорит он, словно меня обвиняют в ужасном проступке.


Божечки. Что происходит?


— Она сегодня на больничном.


Он кривит губы и качает головой.


— Хорошая попытка. Собираетесь остаться здесь? — Он увказывает подбородком в сторону стола Хэнка.


Ошеломленный новым поворотом событий, Хэнк делает широкий жест рукой.


— Непременно, мистер…


— Диего. Просто Диего.


Диего явно не обычный посыльный. Помимо костюма, он обладает той же самоуверенностью и развязностью, которую я слишком хорошо знаю.


Что именно заставляет мужчин ходить так, будто у них в заднице миллион долларов наличными?


Диего кладет букет роз на стол, следом — черную коробку, затем поворачивается и направляется обратно к двери. Прежде чем выйти, он резко останавливается и смотрит на меня.


— Он не тот, за кого ты его принимаешь.


Мы пристально смотрим друг на друга. Я чувствую, как Хэнк озабоченно бросает на нас взгляды, не зная, стоит ли ему вмешаться или позволить этой странной маленькой драме разыграться.


Я хочу, чтобы все закончилось. С меня хватит этой чепухи типа «не кто, а что из себя представляет».


— Тогда скажи мне, кто он.


Диего впивается взглядом в Хэнка и вновь смотрит на меня.


— Он купил моей матери дом, — тихо говорит он. – Все выплатил. Отдал закладную. Никто в моей семье никогда не владел недвижимостью.


— Какая трогательная история, Диего. Мой отец тоже однажды купил кому-то недвижимость. Отдал закладную, перевез его и всю его семью. Через неделю дом сгорел со всеми обитателями. Угадайте, кто бросил спичку?


У Хэнка отвисает челюсть.


Глаза Диего вспыхивают.


— Полный пиздец, — выпаливает он.


— Так и есть. Плохие люди иногда ведут себя так, будто делают хорошие вещи, но это всего лишь игра. Понарошку. На твоем месте я бы посоветовал твоей матери найти другое жилье, прежде чем твой хозяин покажет свое истинное лицо и зажжет спичку.


Хэнк встает и широко разводит руки, словно проводит интервенцию.


— Ладно, ситуация становится странной. Диего, я думаю, вам пора уходить…


— Что они сделали? — настойчиво допытывается Диего. — Семья, которая сгорела в огне… Что они сделали, чтобы заслужить это?


— Оуф, — шиплю я. — Ты все еще думаешь, что дело в чести, да? Что вы вступили в клуб, братство, основанное на принципах, хотя на деле это предлог для жестоких козлов ломать жизни людей.


Мы смотрим друг на друга. Хэнк в смятении наблюдает за происходящим.


— Я тоже из плохих парней, — произносит Диего. — Мой работодатель не из их числа. Хотя вначале думал иначе. Но мое невежество не его вина.


Когда мое терпение иссякает, я спрашиваю:


— Что ты хочешь сказать?


Он смотрит на меня, его темные глаза блестят.


— Надеюсь, ты скоро все сама поймешь. Потому что он того стоит. Все, что он делает, важная работа.


У меня отвисает челюсть. Быть гангстером — это важная работа?


Диего поворачивается и выходит.


Через мгновение Хэнк произносит мое имя, подняв глаза от черной бархатной коробочки, которую держит в руках. Затем развязывает ленту и поднимает крышку, поворачивает коробку так, чтобы я видела, что внутри.


Это ожерелье. Бриллианты сверкают на черном бархате — три плотные цепочки собираются вокруг большого камня в центре, здорового, как яйцо малиновки, и черного, как чернила.


Чутье подсказывает мне, что это тоже бриллиант.


— Итак, у этого твоего бухгалтера не только верные подчиненные и необыкновенный вкус в ювелирных украшениях, но еще и романтическая натура, — сухо произносит Хэнк.


Он не потрудился дождаться моего ответа. Просто взял маленькую белую карточку, которая пришла с подарком, и прочитал вслух:


— «Так с поцелуем на устах я умираю».


Опять Шекспир. Это последняя строчка Ромео из пьесы, после того как он выпивает яд, чтобы присоединиться к своей любви в загробной жизни. Холодок дурного предчувствия пробегает по моей спине.


— Должно быть, поцелуй выдался славным, Джули, — не отрывая от меня взгляда, добавляет Хэнк.


Мой смех совершенно лишен веселья.


— Ага. По-настоящему убийственный.


ГЛАВА 18


Джули



Решив, что в моем нынешнем состоянии от меня не будет никакой пользы, Хэнк дает мне отгул, предложив съездить проветрить голову за городом.


Еще он рекомендует мне связаться с психотерапевтом как можно быстрее, вот только мне не нужны никакие разговоры. Мне нужно что-то сделать.


Только я понятия не имею, что.


Моей первой остановкой после ухода с работы становится банк. Я арендую банковскую ячейку и оставляю там ожерелье. Чуть позже, когда снова смогу мыслить здраво, закажу оценку стоимости. Сама я ничего не знаю о бриллиантах, разве что чем они больше и ярче, тем дороже. Следовательно, подарок Киллиана, вероятно, принесет при продаже неплохой куш.


Я еще не решила, как поступлю с деньгами: отдам на благотворительность или подожгу купюры и буду смотреть, как они горят.


Еще я останавливаюсь в круглосуточном магазине, чтобы купить воду в бутылках, и на заправке. Затем выезжаю на шоссе и еду без определенного пункт назначения. Я прибавляю скорость, радуясь, что в зеркале заднего вида не видно больших черных внедорожников.


В расслабленном состоянии я нахожусь ровно минуту, пока не замечаю пролетающий над головой самолет. Тут до меня доходит, что Киллиан мог следовать за мной не только по земле.


У этого человека, кажется, глаза повсюду, включая небо.


— Дурацкие спутники, — бормочу я, въезжая в паркинг торгового центра.


Я останавливаюсь посреди ряда машин, захожу внутрь и ищу таксофон. Отыскав один возле туалетов, вызываю такси. Когда подъезжает автомобиль, падаю на заднее сиденье и прошу водителя отвезти меня в какое-нибудь симпатичное местечко.


— «Манчестер у моря», — мгновенно отвечает он. — Прелестный пляж. Отличный вид. Все красивое. И всего сорок минут езды.


— Поехали.


По дороге я заставляю себя делать все, что угодно, лишь бы не думать о Киллиане.


Я считаю количество красных машин по пути. Считаю, сколько церквей мы проезжаем. Пытаюсь вспомнить слова песни Let It Be группы The Beatles, любимой песни моей матери. Играю с водителем в «Двадцать вопросов», выясняв, откуда он родом, нравится ли ему Бостон и что он думает о президенте.


Затем я откидываюсь на спинку сиденья и слушаю его настолько яркие разглагольствования, что мне удается вставлять лишь вежливые «ммм» и «угу» время от времени.


Когда мы добираемся до места назначения, мне уже просто необходимо выпить. Не думать о ком-то удивительно тяжкий труд.


Так как сидеть в баре рановато, я несколько часов брожу по пристани и очаровательным магазинчикам, пока не наступает время обеда. Будучи чертовски голодной, я запихиваю еду в рот, словно животное. И запиваю все это двумя пинтами холодного пива. После этого я чувствую себя намного лучше. Ясная голова и все такое. Наверное, дело в морском воздухе.


Я решаю, что мне нравится это место и я хочу остаться здесь подольше.


Я звоню Хэнку из таксофона, которые стоят рядом с уборными ресторана.


— Сколько у меня накопилось дней отпуска?


— Ты работаешь на меня уже пять лет. В год набирается две недели оплачиваемого отпуска. Ты никогда его не брала. Так что посчитай сама. Почему ты спрашиваешь?


— Психотерапевт, к которому я ходила сегодня утром, сказал, что мне будет полезно немного отдохнуть от работы.


Хэнк замолкает, а потом вздыхает.


— Это ложь, так ведь?


— Да.


— Джули, я беспокоюсь за тебя.


— Мне просто нужно несколько дней отдохнуть.


— Сколько дней?


— Скажем... сто восемьдесят семь?


— Отдохни до конца недели, — твердо говорит он. — Соберись с мыслями и приходи в следующий понедельник свежим. Договорились?


— Договорились, — с облегчением соглашаюсь я.


— Девочка?


— Да?


— Ты умница, — хмыкает он. — Поэтому уже знаешь, как поступить с твоим бухгалтером. Доверься своей интуиции.


В слове «бухгалтер» я слышу сарказм.


— Хотелось бы мне, но моя интуиция в данный момент ведет кровавую войну между мозгами и чреслами. Все ужасно. Количество жертв растет.


Он хихикает.


— Ах эта молодость с переизбытком гормонов. Рад, что уже старый. Все гораздо менее запутанно.


— Ты не старый!


— Я живу в два раза дольше тебя. Полвека.


— Полвека — это еще не старость. Последний раз я видела бабушку, когда ей было девяносто два, и она была полна сил.


— Держу пари, она выглядела свежей, как маргаритка, не так ли?


Когда я не произношу ни слова, он смеется.


— Ага, я так и думал. В пятьдесят лет еще не стар ни умом, ни духом, но поверь мне, малышка, когда доживешь до моего возраста, начнешь избегать зеркал. Твоя кожа покрывается непонятными пятнами. Пределом мечтаний становиться спать всю ночь напролет, не вставая при этом, чтобы пописать. Все, что может провиснуть, сморщиться или болтаться, делает это.


— Прошу меня простить, мне надо отойти поблевать.


— Эй, это все вина гравитации.


«Ты мне нравишься так же, как Ньютон любил гравитацию. Как только он открыл ее, все остальное обрело смысл».


Я закрываю глаза и прижимаюсь лбом к холодному металлическому корпусу таксофона, молясь о чуде, которое заблокирует слова Киллиана и его прекрасное лицо из моего сознания.


— Ты на проводе?


— Да. Просто интересно, существует ли способ очистить разум от наложенных тобой отвратительных образов. У меня травма. Я больше никогда не смогу смотреть тебе в глаза.


— Уверен, ты выживешь. Увидимся в понедельник. — Он вешает трубку, не дожидаясь ответа.


Следующим звонком становится запись на голосовую почту, которую мы с Фин и Макс используем для экстренных случаев. Я оставляю сообщение, что меня не будет в городе несколько дней, но даю понять, что со мной все в порядке. Из-за чрезмерной осторожности я больше ничего не добавляю. Особенно информацию о том, где я остановилась. Я знаю, они поймут.


Я снимаю комнату в мотеле у самой воды до конца недели. Оттуда открывается вид пристань, где мирно раскачиваются лодки. В номере есть полностью укомплектованный мини-бар и джакузи, достаточно большая, чтобы уместить трех человек. Если именно так выглядит рай, пора бы начать принимать меры, чтобы точно туда попасть.


Потом перезваниваю на автоответчик и сообщаю Фин, в каком торговом центре оставила автомобиль, чтобы она ее отогнала. В кухонном ящике хранится запасной ключ, но, зная ее, уверена, она просто вскроет тачку.


В вестибюле мотеля располагается небольшой сувенирный магазинчик, где я покупаю зубную пасту и кое-какие туалетные принадлежности. В отделе чуть ниже по улице, явно для туристов, нашлись для меня футболки и шорты, шлепанцы и легкие цветочные платья. Пока я разорялась на всякие тряпки, гадала, когда в последний раз покупала себе одежду.


В отличие от модницы Фин или Макс, которая всегда выглядит так, будто идет на кастинг на роль в следующей части «Расхитительницы гробниц», я, как правило, хожу в джинсах.


Вторую половину дня я брожу пешком, без цели. Когда солнце опускается за горизонт и мой пустой желудок начинает протестовать, я ищу местечко, чтобы поужинать. Мне на глаза попадается устричный бар с переполненным патио и музыкальной группой, которая в углу зала исполняет кавер-рок-песни.


Я сажусь за барную стойку и заказываю шардоне у прилизанного бармена с растрепанными волосами, которому на вид около двухсот лет. Он представился Харли (прозвище в честь мотоцикла), что он живет в этом городе со дня своего рождения, а также что он влюбился в меня.


— Я тоже люблю тебя, Харли, — говорю я ему, улыбаясь. — Давай вдвоем сбежим в Мексику?


Хихикнув, он смотрит направо.


— Я бы поддержал тебя, милая, — он понижает голос, — но, думаю, сегодня вечером ты поймаешь рыбку покрупнее.


Я поворачиваюсь, чтобы узнать, что привлекло внимание бармена.


Там, в пол-оборота, на стуле сидит мужчина и сканирует толпу, упершись локтями в барную стойку и небрежно закинув на соседний табурет длинную ногу в джинсах. Глаза скрывают затемненные очки, а обтягивающая белая футболка, ботинки и ковбойская шляпа подчеркивают его красоту, вызывая коллективное вожделение каждой женщины в этом месте.


Татуировки покрывают его мускулистые руки от выпуклых бицепсов до запястий.


Он проводит рукой по короткой черной бороде на квадратной челюсти, открывая отличный вид на другие свои татуировки.


Те, что на костяшках его пальцев.


Я не могу описать это чувство. Шок, ярость, недоверие, удовольствие, ужас, благоговение и почти непреодолимое желание совершить кровавое убийство с помощью коктейльной зубочистки в полном зале.


Киллиан поворачивает голову и смотрит на меня. Я не вижу его глаз за зеркальными стеклами очков, но чувствую их, словно огненно-красные лазерные лучи разрезают меня надвое.


Я снова переключаю свое внимание на Харли.


— Знаешь что? Вино тут не поможет. Мне нужна текила.


— Умница! — Он достает из-под стойки рюмку, небрежно наливает в нее текилу, протягивает мне и говорит: — Только помни, милая: нет защиты – нет любви.


Во что же превратилась моя жизнь…


Харли уходит, чтобы заняться другими клиентами. Я с колотящимся сердцем наблюдаю, как Киллиан садится на табурет рядом со мной.


Он делает вид, что внимательно изучает меню, написанное мелом на стене за стойкой. Затем, словно вырос на ранчо в Техасе, протяжно произносит:


— Хей, дорогуша! Как твои дела сегодня?


Я борюсь с желанием стукнуться лбом о стойку бара, выпив вместо этого текилу.


Затем, без всякого акцента, он добавляет:


— Не прониклась ковбойской атмосферой, да? Так и знал, что стоило говорить с британским акцентом. Женщины тащутся от англичан.


— Вообще-то мы обожаем вонзать вилы в грудь раздражающих мужчин, привязывать их к стулу, а потом поджигать.


— Хм. Не уверен, что для такого существует акцент. — Он подавляет смешок.


Я машу Харли, чтобы он повторил мне текилу.


— Что ты здесь делаешь?


— То же, что и ты, дорогая. Осматриваю достопримечательности. Выпиваю. Любуюсь этими прекрасными людьми.


И вновь этот техасский акцент. Хотелось бы мне сказать, что это звучит глупо, но нет. Это звучит невероятно горячо, но и невероятно раздражает.


— Итак, ты следил за мной. Снова.


— Ты забыла о той части разговора, когда я пообещал, что буду охранять тебя?


— Я и подумать не могла, что это означает твое постоянное присутствие на расстоянии крика. И я вполне в состоянии сама о себе позаботиться, спасибо.


— Одно не отменяет другого.


— Боже, ненавижу, когда ты так говоришь.


— Как именно?


— Как будто я веду себя иррационально.


— Я не думаю, что ты иррациональна. Как и люди, которые тебя ищут, только они чуть лучше вооружены.


От косвенного упоминания о сербах по моей спине пробегает холодок. Я облизываю губы, чувствуя, что он — осиное гнездо, в которое я только что засунула палец. Интересно, как сильно меня ужалят?


— Как ты меня нашел?


Техасский говор возвращается, но на этот раз Киллиан просто дразнит.


— Но-но, дорогая. Ты же знаешь, что я не могу раскрыть все свои секреты. — Он усмехается. — Иначе не останется ни одной тайны, на которой ты могла бы зациклиться.


А сейчас официальная информация: я собираюсь убить его.


Не улыбаясь, я поворачиваюсь к этому мужчине. Я смотрю на свое отражение в его авиаторах, с трудом узнавая смотрящую на меня женщину. Она злится, да, но еще она выглядит так, словно страстно жаждет поцелуя.


Она смотрит… как дикое животное, которое годами держали в клетке и вот-вот выпустят.


Киллиан медленно снимает очки. Он кладет их на барную стойку, не отрывая от меня взгляда.


Больше он не смеется. На самом деле он напоминает на голодного волка, готового сожрать меня целиком. Воздух вокруг нас потрескивает от напряжения. Между нами настолько мощное притяжение, что я не удивлюсь, если его видно.


— Ты сама знаешь, как поступить. Доверься своей интуиции.


Вспоминая слова Хэнка, во мне что-то поднимается. Давление нарастает. Какая-то темная, безымянная эмоция разрастается в моей груди, сдавливая легкие и сминая сердце, что оно почти перестает биться.


А мое нутро кричит, чтобы я позволила ему взять инициативу.


О нет. Я собираюсь сделать что-то действительно глупое. Я глубоко вдыхаю-выдыхаю и прыгаю.


— Крис Хемсворт.


Киллиан вскидывает темную бровь.


— Прошу прощения?


— Ты можешь говорить, как актер Крис Хемсворт?


Он понимает, о чем я спрашиваю. Его глаза вспыхивают. Темные и опасные, а их глубине плескается желание.


— Конечно, могу, — тихо говорит он. — Я могу все, Джули. Тебе следовало бы уже это уяснить.


Его австралийский акцент безупречен.


Я прикусываю губу так сильно, что чувствую вкус крови.


Киллиан снова произносит мое имя. На этот раз едва слышно. Наши взгляды прикованы друг к другу. Мы не соприкасаемся, но я ощущаю его своей кожей. Каждая клеточка моего тела горит от исходящего от него жара.


Пульс грохочет в ушах, я тихо говорю:


— Один раз. Одна ночь. На этом все навсегда закончится.


Киллиан, не дожидаясь, пока я сделаю следующий вдох, вскакивает на ноги, бросает деньги на стойку бара, поднимает меня и выходит из ресторана, неся меня на руках.




ГЛАВА 19


Джули



Мой отель находится всего в нескольких минутах езды от паба, но ощущение, что мы едем вечность.


Я чувствую каждый крошечный ухаб на дороге. Каждый неистовый удар моего сердца. Каждый оборот двигателя, когда Киллиан вдавливает ногой в педаль газа со сменой светофора с красного на зеленый.


Прежде чем мы выехали, он пристегнул меня к пассажирскому сиденью и крепко поцеловал, одной рукой обхватив шею, а другой сжав в кулаке мои волосы. Чтобы оторваться от меня, ему явно потребовался весь свой самоконтроль. Казалось, что его так и подмывало сорвать с меня ремень безопасности, толкнуть лицом вниз на сиденье, стянуть мои трусики и взять прямо там, на парковке.


Его чувства мне понятны как никогда.


Каждое нервное окончание в моем теле жаждет его. Желает того, что он способен мне дать.


Разрядку.


Единственное, что я помню из пути от парковки перед мотелем до своего номера, — это ненасытные поцелуи в лифте. Какой же у него горячий рот! А его тело невероятно твердое твердое. Его руки, дрожа, блуждают по моей коже. Оказавшись перед дверью в мой номер, я так сильно нервничаю, что дважды роняю ключ. Киллиан вырывает его из моих рук и сам отпирает дверь.


Он заталкивает меня внутрь, ногой захлопывает за собой дверь, хватает меня и бросает на кровать.


Мое тело подпрыгивает на матрасе, прежде чем Киллиан оказывается на мне.


Под ним я чувствую себя карликом. Он такой большой и восхитительно тяжелый. Под тяжестью его веса я вдавливаюсь в матрас. Но с ним я ощущаю странную безопасность, как будто просто его тело способно защитить меня от чего угодно.


Его рот. О боже, его рот. Я могла бы утонуть в этих поцелуях.


Услышав мой стон, Киллиан отрывается, пытаясь отдышаться.


— Я сделал тебе больно?


Я в шоке моргаю, вглядываясь в его лицо. Его глаза дикие. Ноздри раздуваются. Губы блестят от моих поцелуев. Он такой красивый, что это физически больно. Смотреть на него — все равно что получить стрелу в сердце.


— Нет, — шепчу я. — Но если я в любом случае не хочу, чтобы это тебя останавливало. Как-нибудь справлюсь с синяками на следующий день.


Я вонзаюсь пальцами в его волосы и притягиваю к себе его голову. Как только наши губы встречаются, он издает стон.


Мы целуемся, пока я не начинаю извиваться под ним, ерзая и мурлыча, толкаясь бедрами к его длинной и твердой эрекции.


Свое платье я прикупила в магазинчике для туристов. Это прозрачная, струящаяся вещь с принтом тропических цветов. Киллиан встает на колени и разрывает его горловину, словно паутинку, а затем лихорадочно задирает мой лифчик.


И тут я получаю на своих грудях его прекрасный горячий рот, который пожирает мое тело.


Я со стоном выгибаюсь. Моя голова откидывается назад, а веки слипаются. Ощущение того, как он ласкает мои твердые соски — поочередно, взад-вперед — настолько приятно, что уверена, продолжай он в том же духе, я бы кончила только от этого.


Я зарываюсь пальцами глубже в его волосы и дергаю их. Покачиваю бедрами. Хватаю ртом воздух.


Сосок, который в данный момент находится не в его рту, получает щипок от его пальцев. Я дергаюсь и всхлипываю.


Что я делаю? Что, черт возьми, Я ТВОРЮ?


Не думай. Просто почувствуй. Ненавидеть себя будешь завтра.


Внезапно его рот исчезает. Киллиан отстраняется, садится на пятки и смотрит на меня сверху вниз. Его грудь вздымается, а язык облизывает губы. Затем он задирает юбку моего платья до бедер и опускает лицо между моих ног… затем глубоко вдыхает.


Это так чувственно и грязно. Так по-животному.


В любое другое время и с любым другим партнером я бы умерла от смущения. Но с Киллианом я шире раздвинула ноги. С колотящимся сердцем я наблюдаю, как он стягивает мои трусики.


— Черт, детка, — шепчет он, обнажив меня. — Только посмотри на себя. — Он наклоняется и нежно скользит языком по моему клитору. Когда я резко выдыхаю, он поднимает на меня глаза. Затем опускает рот к моей плоти и принимается целовать меня там.


Это невероятно. Издаваемые мной звуки даже не похожи на человеческие.


Он продолжает сосать, удерживая зрительный контакт. Моя внутренняя скромница шокирована этой близостью, но она не может сравниться с другой частью меня — большей, сильнейшей частью — которая превратилась в порнозвезду. Я стону, откидываю голову на матрас и прижимаюсь бедрами к его лицу.


Киллиан рычит и тянется к моей груди, не отрывая от меня своего рта.


Он дергает мои соски, затем делает это снова, сильнее, и я реагирую низким, прерывистым стоном удовольствия. Я извиваюсь у его рта, невероятно мокрая. Я умираю от желания почувствовать его внутри себя.


— Пожалуйста, Киллиан. Ты мне нужен. Я хочу…


— Прежде ты должна кончить от моего рта, детка, — рычит он. – А потом мы обсудим, чем зайдемся дальше.


Австралийский акцент. Крис Хемсворт у меня между ног. Я сейчас умру.


Киллиан снова принимается ласкать мой клитор, вонзаясь в меня своим пальцем. Его движения неумолимы. Он удерживает меня большой рукой на животе, когда я начинаю беспомощно брыкаться у его лица.


От наступающего оргазма я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть.


Я напрягаюсь и кричу. Сильнейшие сокращения волнами прокатываются по моему телу. Я словно раскалываюсь на части. Разрываюсь по швам.


Киллиан одобрительно, по-животному урчит возле моей промежности.


Когда дикие судороги стихают до случайных подергиваний, я пытаюсь отдышаться, обмякшая и удовлетворенная, и смотрю, как Киллиан поднимается на колени и стягивает футболку через голову, которую отбрасывает на пол.


Я впервые вижу его грудную клетку и пресс, и мои глаза расширяются. Воздух, который я выдыхаю, похож на огонь.


— Гангстер, мать твою, — еле слышно бормочу я.


Глядя на меня горящими темными глазами, он улыбается.


— Жаль, что у меня нет с собой фотоаппарата, милая. Этот взгляд бесценен.


Должно быть, его вырезал из камня скульптор. Киллиан великолепно сложен: широкие могучие плечи и тонкая талия. Живот плоский, за исключением тех мест, где проступают мускулы. У него великолепные грудные мышцы. Его бицепсы... Нет слов.


И повсюду ослепляющие меня татуировки.


И маленькими круглые шрамы, в которых я сразу узнаю следы пуль.


Когда я поднимаю взгляд на его лицо, он больше не улыбается.


— Сколько раз в тебя стреляли? — спрашиваю я, а мое сердце учащенно бьется.


— Стреляли или попали?


— Попали.


— Двенадцать.


Двенадцать. Меня это поражает, но тут он не добавляет:


— Стреляли, вероятно, тысячу раз.


— Это не может быть правдой.


— Я не лгу тебе. — Он расстегивает ширинку джинсов. Его голос падает на октаву. — Тебе и еще одной живой персоне.


Прежде чем я успеваю что-то осознать, Киллиан стягивает с меня трусики и перебрасывает их через плечо. Потом разрывает мое тонкое платье до самого подола и, перекатывая меня туда-сюда, избавляет меня от лишних тряпок. Профессиональными движениями пальцев он снимает с меня бюстгальтер, затем укладывает меня на живот и удерживает меня сзади за шею.


Я лежу неподвижно, уставившись в стену перед собой и вцепившись в покрывало, а он молча смотрит на меня.


Через мгновение он выдыхает.


— Ты так чертовски красива. — Его голос едва слышен.


Он наклоняется и нежно целует меня в поясницу. Другой рукой сжимает мое бедро, потом скользит выше. Своим коленом раздвигает шире мои бедра.


— Киллиан…


— Ш-ш-ш. Я не сделаю ничего, что тебе не понравится. Скажи мне остановиться, и я остановлюсь.


Я облизываю губы, но это не помогает. Слишком пересохло во рту. Мои руки дрожат. Это не страх, а чистый адреналин.


Киллиан скользит губами к моему копчику, его прикосновение легкое, как перышко. Его рука ползет выше и обхватывает мою попку, и затем Киллиан покусывает ее, его зубы погружаются в мою нежную кожу.


— Так чертовски красива, — снова шепчет он, кажется, самому себе.


Его пальцы находят мой центр, все еще влажный от его рта. Он гладит мой клитор. Дергает его. Щиплет его, мурлыча, когда я начинаю стонать. Как только его пальцем скользит внутрь меня, я выгибаюсь, чтобы встретить его давление со стоном и содроганием.


— Долбанное все, — шепчет он.


Не понимаю, почему он так медлит, потому что я уже готова.


Мне нужно, чтобы он оказался внутри меня, как можно быстрее.


— Тебе нужна минутка, чтобы принять сердечное лекарство, старина? Потому что я собираюсь устроить на этой кровати настоящий пожар.


А затем хихикаю.


— Ах, милая. Твой умный ротик сводит меня с ума…


Киллиан переворачивает меня, оттаскивает к краю матраса и закидывает мои пятки на свои плечи. Из заднего кармана джинсов достает презерватив и зубами разрывает обертку из фольги. Достав свою впечатляющую эрекцию из трусов, натягивает резинку и входит своим твердым членом глубоко внутрь меня.


Я хватаюсь за его стальные бицепсы. Мои глаза закатываются. Мой вздох такой громкий, что его, наверное, слышат в вестибюле.


— Мы закончили с дерзостью? — рычит он.


Я вздрагиваю, не в силах вымолвить ни слова. Каждое проникновение его члена растягивает меня. И мне это настолько нравится, что, вполне возможно, я могу разрыдаться от чистого удовольствия.


— Так я и думал, — сквозь стиснутые зубы хмыкает он и начинает толкаться сильнее.


Он вновь меня целует, и на этот раз дико. Он склоняется надо мной, пока мои колени не оказываются на его плечах, а бедра не впечатываются в матрас, и сминает мои губы жестким, грубым поцелуем, сталкивая наши зубы.


Приподнявшись на локтях и запустив ладони в мои волосы, он продолжает меня трахать.


Я впиваюсь пальцами в твердые мускулы его спины.


Откуда-то из глубины его груди поднимается стон.


Движения наших бедер синхронизируются. И вскоре я вновь поднимаюсь на гребень той восхитительной волны, высоко в небо, пока не начинаю думать, что ослепну от всего тепла и света, которые мы производим.


Опустив свои руки к его твердым ягодицам, я кончаю.


— Ты кончаешь. Господи, да, давай, детка. Покажи мне это, — хриплым голосом шепчет он.


Киллиан замедляет свои толчки, а затем полностью останавливается, будучи погруженным глубоко внутрь меня. Я продолжаю стонать от удовольствия и биться в конвульсиях вокруг его члена. Всхлипнув, я прижимаясь к нему тазом и впиваясь ногтями в его задницу.


Он целует меня в шею и начинает что-то шептать по-ирландски, и я выгибаюсь навстречу ему, в бреду что-то выкрикивая. Я слышу, как он произносит слово «красивая», и понимаю, что он мной любуется. По страстному, но наполненному нежностью тону его голоса мне очевидно, что наша связь на одну ночь для него так же насыщенна, как и для меня.


И еще я осознаю, что одной ночи будет недостаточно. С мужчиной вроде него всегда будет мало.


— Открой глаза, — командует он.


Мои веки медленно разлепляются, и встречаюсь с Киллианом взглядом. Еще одно мощное сокращение глубоко внутри меня заставляет меня содрогнуться.


Киллиан опять начинает толкаться, медленно, проникая в меня и выжимая ровным движением бедер удовольствие. Он наблюдает за сменой эмоций в моих глазах с детским восторгом, как будто смотрит в хрустальный шар, чтобы узнать свое будущее.


Когда это становится слишком интенсивным, я пытаюсь повернуть голову, но Киллиан не дает мне разорвать контакт, удерживая ладонью мою челюсть.


— Не прячься, — говорит он хриплым шепотом. — Если одна ночь — это все, что я получу, я чертовски уверен, что возьму все, что ты способна отдать.


— Я... я не могу... это слишком…


— Можешь. Будь храброй, милая. Давай. Отдайся мне полностью.


Мое сердце падает. Мне кажется, что я плыву или лечу, как будто гравитация перестала существовать. Как будто мир перестал существовать. Во всей вселенной есть только эта кровать, эта комната и мы вдвоем, занимавшиеся тем, чем любовники занимались с начала времен, но почему-то кажется, что придумали это мы.


Ощущение, что во мне что-то приоткрывается.


Но за этим ощущением немедленно следует леденящая дрожь ужаса. Только не с ним. О боже, нет. Я не могу чувствовать этого с ним.


Глаза наполняются влагой, стекая по виску. Киллиан шепчет мое имя.


Я прерывисто вздыхаю и провожу руками по его обнаженной спине. С тихим стоном он глубоко целует меня и смыкает веки, выпуская из клетки своих глаз.


Он зарывается лицом в местечке у моей шеи и толкается сильнее, его дыхание учащается. Я знаю, что он близко — конвульсии сотрясают его тело. Он замедляет движение бедер и стонет.


— Поцелуй меня, — шепчу ему на ухо. — Я хочу, чтобы ты целовал меня, когда будешь кончать.


Он поднимает голову и смотрит на меня затуманенным взглядом.


— Ты здесь не командуешь, милая, — хрипло парирует он.


Я сжимаю бедра, вытягивая из него еще один стон. Его руки, лежащие по обе стороны от моей головы, начинают дрожать.


Улыбаясь ему в лицо, я сообщаю:


— Извини, гангстер, но командую.


Я притягиваю его голову к себе и целую, толкаясь бедрами к его телу. Киллиан позволяет мне делать это несколько мгновений, затем резко вырывается из моих объятий и переворачивает на живот. Затем приподнимает мою задницу, раздвигает ноги своими большими руками и входит в меня сзади.


Когда я стону от бессмысленного удовольствия, Киллиан хмыкает. Склонившись надо мной, он упирается одной рукой на матрас рядом с моим лицом, в второй обнимает за талию и ласкает мой пульсирующий клитор. Я снова стону, громче.


— Повтори мне еще раз, кто тут командует?


— Наглый ублюдок.


— Да, девочка. И у тебя не было бы другого выхода.


Мои груди раскачаются, когда он трахает меня, и я зарываюсь лицом в одеяло. Он хрипит, а я стону… Все это так грязно, сексуально и горячо, особенно учитывая, что от нетерпения он даже не удосужился снять ботинки и джинсы.


Киллиан снова начинает бормотать по-ирландски, слова срываются между тяжелыми вдохами.


Когда я захныкала, почти переступив через край в третий раз, он замедлил движения, скользя руками по моей талии, вверх по позвонкам к плечам. Одну руку он запускает в мои волосы и оттягивает мою голову назад, чтобы провести пальцами по моим губам, которые только что были между мои ног.


— Соси, — грубо приказывает он.


Я открываю рот и всасываю его пальцы, жадно облизывая с них свой вкус и влагу, словно снимаюсь в порно и наслаждаюсь каждой секундой.


Похоже, происходящее нравится ему не меньше: хрипы, грохочущее в его груди, звучат пугающе опасно. Его толчки снова набирают обороты, пока он не входит в меня со стоном, явно начиная терять контроль.


— Джулия... Моя прекрасная воришка. Ты сводишь меня с ума.


Его стон низкий и прерывистый.


Киллиан прижимается лбом между моих лопаток и убирает пальцы от моего рта. Он скользит рукой между моих ног, туда, к месту нашего соединения.


Затем крепко сжимает мой клитор, и я полностью теряю себя.


Оргазм обрушивается на меня, яростный и интенсивный. Вскрикнув, я вжимаюсь в матрас.


Киллиан говорит что-то на хриплом, искаженном ирландском, содрогаясь всем телом. На долю секунды он напрягается, а потом кончает, простонав в мою спину.


Он вибрирует и пульсирует внутри меня, стремясь проникнуть как можно глубже, как можно дальше. Выдохнув мое имя, хватает меня за подбородок, поворачивает голову и целует.


Он наклонился, а я откинулась назад — мы оба извиваемся, желая получить тот дополнительный контакт, который нам так необходим. Эту экстра-горячую, восхитительную связь наших тел.


Эту ужасающе интимнуя связь чего-то гораздо большего.


Как бы мне бы хотелось, чтобы этот контакт был просто ради физического удовлетворения. Я убеждала себя, что жажду обычного освобождения.


Но я ошиблась.


Как бы мне ни хотелось думать, что между мной и моим беспощадным преступником классическая похоть, этот ненасытный, эмоциональный поцелуй во время кульминации недвусмысленно дает мне понять, что мой отец был прав насчет меня.


Я дочь своей матери. Мы обе питаем одинаковую слабость к плохим парням.


Но в отличие от нее я не идиотка.


Я не отдам свое сердце, даже если это убьет меня.


ГЛАВА 20


Джули



Проснувшись, где-то вдалеке я слышу меланхоличный звук сирены. В комнате еще темно, но начинает светлеть. Близится утро, но пока мир за окнами тих и спокоен.


Я одна.


Сей факт причиняет мне острую, холодную боль, но я отодвигаю свое эго в сторону и сажусь в постели.


Первое, что я замечаю — это бело-зеленый бумажный стаканчик из «Старбакс» на комоде. Под ним лежит сложенный листок бумаги. Мое сердцебиение учащается, я перекидываю ноги через край матраса и пересекаю комнату.


Взяв кофе в руки, я снимаю крышку — он горячий. Должно быть, Киллиан исчез всего несколько минут назад.


Я разворачиваю записку и читаю.



«Из-за тебя мне хочется жить другой жизнью. Из-за тебя мне хочется стать другим человеком. Джулия. Джульетта. Все песни о любви посвящены тебе».



Бумага дрожит в моей руке, пока я стою и перечитываю слова снова и снова, пока кофе не остывает.


Весь день я расхаживаю по комнате мотеля, пытаясь распутать в голове клубок мыслей. Я ничего не ем и никуда не выбираюсь. Я не доверяю себе, поэтому не выхожу на улицу. Сомневаюсь, что у меня хватит силы духа не кинуться под машину.


Когда солнце садится, я решаю вернуться в тот же паб, в котором была вчера вечером.


Это бессознательное решение. Ноги сами несут меня в том направлении. Я просто поднимаю глаза, выходя из дневного оцепенения, и обнаруживаю, что стою перед дверью того паба, не помня, как я туда попала.


Я прохожу внутрь. Присаживаюсь у стойки. Заказываю белое вино у Харли.


Он бросает взгляд на мое лицо и присвистывает, качая головой.


— Милая, как по мне, тебе нужно что-нибудь покрепче. — Он ставит передо мной рюмку текилы и оставляет меня в одиночестве.


Я закрываю глаза и выпиваю рюмку, наслаждаясь жжением в моей гортани, потому что это отвлекает от ожога на несколько дюймов ниже, в моей груди.


— Я ушел только потому, что ты сказала «один раз», — раздается справа от меня. — Если бы я дождался, когда ты проснешься в моих объятиях, я бы не смог почтить твою волю.


Мое сердце. О, мое бедное сердце! Ему никогда не приходилось иметь дело с чем-то подобным. Оно не знает, разорваться ему или вообще перестать биться.


Я поворачиваюсь и смотрю на Киллиана, который сидит на барном стуле рядом со мной.


На нем вновь джинсы и белая футболка, но на этот раз его образ не завершают западные ботинки и ковбойская шляпа. Тем не менее, его мужская красота и жгучая сексуальность все еще там, в избытке. Женщина на стуле по другую сторону от него глазеет на Киллиана, высунув язык и вздымая грудь.


— Я прочитала твою записку, — бросаю я. Это все, что я могу сказать, прежде чем моя гортань закрывается.


С горящими глазами Киллиан наблюдает, как я сглатываю. Смотрит, как я изо всех сил пытаюсь взять себя в руки, отвернувшись, чтобы глубоко вздохнуть.


Мое сердце колотится так сильно, что это может быть смертельно. То, что он так близко ко мне после всего, что случилось прошлой ночью, заставляет мое нервишки шалить.


Киллиан проводит своей огромной рукой по моим волосам и нежно сжимает мою шею. Затем наклоняется и нежно целует меня в висок.


— Я знаю, милая, — шепчет он мне на ухо. — Я тоже это чувствую.


Как он может читать меня так ясно? Почему он всегда знает, что я чувствую, хотя при этом молчу?


— Этого не может быть, — шепчу я.


— Так и есть.


Гнев образует горячий, кислый комок в моем животе, потому что я знаю, что он прав.


— Посмотри на меня.


Мне требуется мгновение, чтобы собраться с духом и сделать как он велел. Подняв глаза, я встречаюсь с его обжигающим взглядом.


— Но что произойдет дальше — зависит только от тебя, — низким голос говорит он. — Я не буду давить на тебя. Я исчезну, если ты действительно этого хочешь. Я лишь прошу, чтобы ты была честна со мной. Давай не будем играть в игры.


Выражение его лица крайне серьезно. Его взгляд не отрывается от меня. Большой палец Киллиана нежно поглаживает мой затылок, отправляя мурашек бродить по моей спине.


Борясь с эмоциями, рвущимися к горлу, я говорю:


— Я забыла поблагодарить тебя за ожерелье.


— Всегда пожалуйста. Скажи, когда я смогу поцеловать тебя. Мне нужен твой рот.


Я разрываю зрительный контакт и пытаюсь бороться с гипервентиляцией легких, но безуспешно. Глазея на меню, написанное мелом на стене за стойкой бара, я выпаливаю:


— И... и розы. За них тоже спасибо.


— Я не могу перестать думать о том, какая ты на вкус. Как ты стонешь. Как ты царапаешь мою спину во время оргазма. Я снова хочу всего этого. Я хочу тебя…


— Киллиан. Пожалуйста, — шепчу я, закрыв глаза.


Он стаскивает меня с барного стула, сажает к себе на колени и заключает в объятия.


Крепко сжимая меня, он глубоко вдыхает возле моей шеи.


— Впусти меня в свою жизнь. — Его голос звучит хрипло. — Позволь мне позаботиться о тебе. Доверься мне, и я подарю тебе весь мир. Я дам тебе все, о чем ты попросишь.


— Это безумие.


— Да. Но кого это волнует? Это по-настоящему, вот что важно.


Сладость его слов, мягкость его голоса, нежность, с которой он обнимает меня... Этот мужчина разбивает мне сердце.


Уткнувшись лицом в его шею, я шепчу:


— Ты понимаешь, как мне тяжело? Насколько глупо все, что я сейчас творю?


— Я не твой отец, Джулия.


Застонав, я пытаюсь вырваться, но Киллиан берет меня за подбородок и заставляет посмотреть на него.


— Я не твой долбанный отец! — Его тон грубоват. Глаза сверкают гневом. Он расстроен и оскорблен, и какая-то маленькая, жалкая часть меня прижимает ладошки к груди и трогательно воздыхает.


Я придушу эту тупую сучку.


— Я знаю, что ты не он, — парирую я, смотря в его глаза, и мое сердце бешено бьется. — Но я так и не знаю, кто ты или «кем являешься». Знаешь, с моего места довольно запутанный вид.


— О чем ты?


— Ты взламываешь спутники. Запрашиваешь досье. Твои визитные карточки имеют передовые технологии геолокации. Ты цитируешь Шекспира, даришь щедрые подарки и живешь в полном одиночестве небоскреба, где единственной компанией являются мили черного мрамора. Все в мире знают тебя под одним именем, а ты просишь меня называть тебя другим. У тебя репутация жестокого убийцы, но со мной ты себя ведешь как истинный джентльмен. — Мои щеки краснеют. — Кроме, разве что, постели.


— Тебе не нужен джентльмен в постели, женщина, — грохочет он.


— Откуда мне знать! И вообще я не об этом! Что мне делать со всей этой противоречивой информацией? Ты держишь свое слово, делаешь продуманные подарки, пишешь красивые любовные записки и буквально сражаешь меня наповал, но еще ты убиваешь людей в перестрелке посреди улицы! Почему кажется, что ты идеальный парень, если не считать того, что ты гангстер? Что, черт возьми, все это значит?


— Ну, никто не совершенен, — через секунду отвечает он.


Я раздраженно стону, пытаясь снова вырваться из его объятий. И снова Киллиан не позволяет, наоборот, притягивает меня ближе.


— Это значит, что вещи не всегда таковы, какими кажутся на первый взгляд, — напирает он, и теперь его голос звучит настойчиво. Так же настойчиво, как и выражение его глаз. — Это значит, что ты должна доверять себе и мне. Если ты сможешь это сделать, клянусь, я расскажу тебе все. Но ты ты должна довериться первой, милая. Выкинь всю эту чушь в своей голове и своем прошлом и доверься своему сердцу.


— Моя мама доверилась своему сердцу. И в итоге ее разорвало на куски.


Киллиан так пристально всматривается в мое лицо, что у меня перехватывает дыхание. Понизив голос на октаву, он медленно произносит:


— Ты действительно веришь, что я позволю чему-то подобному случиться с тобой?


Я открываю рот, но потом захлопываю его, потому что автоматическое «да», которое я собиралась выпалить, не является правдой.


Правда (какой бы нелепой, невозможной или безумной она ни была) заключается в том, что я верю, — он без колебаний пожертвует своей жизнью, если это спасет мою.


Мой голос срывается на слабый, шокированный шепот.


— Нет. Я думаю, ты будешь оберегать меня.


— Так и есть, — настаивает он, его глаза сияют от волнения. — Я так и сделаю. Клянусь…


Мы смотрим друг на друга, пока женщина за барным стулом по другую сторону от него не вставляет свое:


— Если она не заинтересована, красавчик, то я готова занять ее место.


Мы игнорируем ее.


— Но я не могу... твой образ жизни... ты... это... это неправильно.


Он выглядит расстроенным, словно хочет со мной чем-то поделиться, но не имеет права.


Или не хочет.


Привет, большие секреты. На тайнах прочные отношения определенно не строятся.


И вот тут-то моя дорога в страну фантазий заканчивается обрывом, и с резким визгом шины тормозят по асфальту.


Выдохнув, я лопаю блестящий пузырь, который висел над моей головой с видениями меня и Киллиана, которые разделяли счастливое будущее вместе.


Господи, какая же я дура! Красивое личико и сладкие обещания, и мои ноги раздвинулись, как булочка для хот-дога.


— О нет, — мягко вздыхает он, изучая выражение моего лица. — Ну вот, опять.


Со всем достоинством, на какое только способна, я вырываюсь из его объятий. Встаю, приглаживаю рукой волосы, расправляю плечи. Потом смотрю на него и произношу:


— Я здесь до конца недели. Полагаю, тебе это уже известно.


Желваки на его челюсти подпрыгивают, и Киллиан коротко кивает. Над его головой сгущаются грозовые тучи. Ему не нравится такой поворот разговора.


Увы, но он тут не командует.


— Окей. Итак, вот что я предлагаю. То, что между нами происходит — неразумно. Это не по-настоящему. Но в течение следующих пяти дней это может быть… — Я ищу подходящее слово, но не могу его найти. — Это может быть что угодно, черт возьми. Только здесь. В этом городе. Когда я вернусь домой в воскресенье, все будет кончено. Окончательно.


Я стою в ожидании ответа Киллиана, делая вид, что не я самолично вчера вечером утверждала, что наша связь больше раза не повторится. Моя мать всегда говорила, что женщина оставляет за собой право передумать.


— Итак, вот что ты предлагаешь? — уточняет он сквозь стиснутые зубы. — Пять дней. И тогда наши пути разойдутся навсегда?


— Верно.


Возвышаясь надо мной, Киллиан того и гляди сотрет свои коренные зубы от злости. Женщина рядом с ним за стойкой тихо ахает, впервые увидев его телосложение и рост. Не удивлюсь, если она без сознания свалится со стула.


Киллиан наклоняется, пока мы не оказываемся лицом к лицу.


— Никаких сделок, — рычит он.


Затем проходит мимо меня и покидает паб, оставляя за собой след из падающих в обморок женщин.


Я вскидываю руки и кричу:


— Ради бога, возьмите себя в руки!


Затем бросаюсь в противоположном от Киллиана направлении.

***


Вернувшись в номер мотеля, я заказываю еду в номер и пытаюсь смотреть телевизор. Через десять минут я с раздражением выключаю его. Я снова пытаюсь ходить, но это не помогает. Я бы рвала на себе волосы, но это кажется излишне драматичным и болезненным. Поэтому я жду, сидя на краю кровати, заказанные блюда.


Я ем, не чувствуя вкуса. Я принимаю ванну в обжигающей воде, но не чувствую жара. Затем выхожу и смотрю на себя в зеркало. От моей кожи поднимается пар. Все мое тело красное. Я выгляжу как вареный рак.


Я оставляю сообщение для Фиа и Мака и снова принимаюсь расхаживать по номеру. Взглянув на настенные часы, я громко стону, когда понимаю, что прошел всего лишь час с тех пор, как я покинула бар.


Такими темпами к утру я окажусь в смирительной рубашке.


Я снова начинаю ходить взад-вперед, выворачивая руки, но интуиция заставляет меня остановиться посреди комнаты и посмотреть в окно. Тонкие белые занавески задернуты. Вечер за стеклом опустился на пристань.


У меня нет причин обращать внимание на окна, но я чувствую притяжение, которое не могу описать. Я плыву к ним почти неохотно, пока сердце громыхает где-то в горле.


Встав в стороне, я отодвигаю уголок занавески и выглядываю на улицу.


Там, как одержимый, Киллиан ходит туда-сюда по тротуару.


Я опускаю занавеску и прижимаюсь к стене.


— Не смотри больше, Джули. Не смей открывать занавески и смотреть на него снова. Напейся. Иди спать. Свяжи гребаный шарф, если придется. Займись чем-нибудь, только не смотри вниз!


Закрыв глаза, я прислоняюсь к стене и затаиваю дыхание, прислушиваясь к грохоту пульса в ушах. Затем выдыхаю гигантским порывом и снова открываю занавески, на этот раз полностью раздвинув их.


Киллиан все так же ходит от одного фонаря к другому, сжимая и разжимая ладони, пока не замечает меня в окне. В этот момент останавливается как вкопанный и смотрит на меня.


Выражение его лица наполнено тоской, разочарованием, гневом и желанием. Одновременно.


Да я еще большая дура, чем думала, потому что не соображаю, что творю, когда мои пальцы нащупывают пуговицы на платье.


Даже с другой стороны улицы я вижу, как вспыхивают глаза Киллиана. Я чувствую, как его внимание сосредотачивается на мне, как его фокус смещается — словно у хищника, который уловил запах своей жертвы на ветру.


Киллиан стоит совершенно неподвижно и наблюдает, как лиф платья разъезжается под моими быстро двигающимися пальцами, обнажая меня до талии. Я медленно провожу кончиками пальцев по бюстгальтеру.


Он что-то бормочет. Материться, без сомнения. Его глаза — два горящих угля, пугающе напряженные и пронзительные.


Я знаю, что играю в опасную игру, но в моей крови гуляет адреналин, а в ушах шум бьющихся волн. Вряд ли мне удалось остановиться, даже если бы я захотела.


Я стягиваю платье с плеч, и оно повисает на моей талии. Завожу руку за спину и расстегиваю лифчик, чтобы припустить его вниз по рукам, а затем полностью уронить. Я стою, сложив руки на обнаженной груди, и смотрю на Киллиана сверху вниз.


После, дрожа, я отодвигаюсь от окна и сажусь на край кровати.


Он не заставляет меня долго ждать.


Не прошло и шестидесяти секунд, как он влетел в номер через дверь.


ГЛАВА 21

Джули



Киллиан толкает меня, отчего я падаю спиной на матрас, усаживается верхом и заводит мои руки за голову.


— Ладно, воришка, — рычит он, его глаза пылают гневом. — Будь по-твоему. Пять дней, договорились. Но когда все закончится, помни, что я дал бы тебе все, что бы ты ни попросила, если бы ты только подарила мне свое сердце.


И прижимается своим ртом к моим губам.


И, о боже, сладостный трепет пробегает по моему телу. Киллиан злится на меня, поэтому я уверена, что секс будет грубым, но меня это невероятно возбуждает.


Он разрывает поцелуй, перекатывает меня на живот, задирает мое платье до талии и стягивает трусики. До меня доносится звук, как он расстегивает ширинку джинсов. Затем Киллиан снова зажимает мои запястья, используя лишь одну руку.


Его член врывается в меня без всяких предупреждений, без проверок, готова ли я, и без лишних слов.


Я вскрикиваю, выгибаясь на матрасе.


— Да, — хрипит он. — Ты ведь этого хочешь, правда? Хочешь от меня только этого? Ты это получишь, воришка. — Его голос становится опасно низким. — Ты получишь сполна.


Удерживая меня на месте за бедро, он прижимает к себе и начинает трахать. При этом он бормочет по-ирландски сквозь стиснутые зубы.


Вряд ли слова любви. Это поток резких фрикативных звуков, фырканий и рычания, словно говорит на языке животного. Словно одно длинное, сложное проклятие. Киллиан толкается в меня, снова и снова, его рука крепко сжимает мои запястья, его дыхание проникает в грубые штаны.


Я кончаю так сильно, что начинаю всхлипывать.


Он мгновенно замирает. Отпустив мои запястья, Киллиан наклоняется и упирается локтями возле моей головы.


— О черт, — с болью в голосе шепчет он. — Прости меня. Я сделал тебе больно.


— Н-нет. Не сделал. Пожалуйста, не останавливайся.


Он убирает волосы с моего лица и нежно целует в щеку. Его дыхание тяжелое и неровное.


— Обещай, что тебе не будет больно. Я бы не выдержал, если бы это случилось.


— Обещаю. Клянусь.


— Ты мне скажешь в случае чего?


— Да.


— Ты не... ты не боишься прямо сейчас? Ты не просто пытаешься меня успокоить?


Я двигаю бедрами, тихо постанывая.


— Киллиан. Я обожаю это. Мне потрясающе.


— Тогда почему ты плачешь, любимая?


Любимая. О, как же больно. Так больно, как будто меч пронзил мое сердце.


Я закрываю глаза и утыкаюсь лицом в простыни.


— Ты знаешь почему, — сдавленным голосом говорю я.


Он по-прежнему пытается отдышаться. Глубоко внутри меня пульсирует его член, но Киллиан не обращает на это внимания. Он вновь целует меня в щеку и зарывается в мои волосы.


Затем выскальзывает из моего тела, переворачивает на спину и снова проникает в меня, обхватив мое лицо руками. Его глаза пылают, когда он шепчет:


— Скажи мне.


Его взгляд ошеломляет. Там нужда. Отчаянная тоска.


Я отворачиваю голову и судорожно втягиваю воздух.


Киллиан целует мою шею, подбородок, висок. Запускает пальцы в мои волосы и еще глубже прижимается ко мне, наблюдая за моим лицом, как будто от этого зависит его жизнь.


Я сцепляю ноги на его талии, обнимаю руками спину и закрываю глаза.


— Скажи мне, — повторяет он мне на ухо.


Я покачиваю бедрами и молчу. Уверена, что если открою рот, то из него вырвутся только рыдания.


— Скажи мне, ты плачешь потому, что понимаешь, что не сможешь вернуться к тому, кем была до нашей встречи? — шепчет он. — Как будто я смогу…


— Киллиан…


— Скажи мне, что это потому, что ты хочешь меня так же, как я хочу тебя, пускай это и не имеет смысла. Пускай это и невозможно.


Я не могу вдохнуть. Он внутри меня, на мне: его вес, его тепло, его интенсивность, и я обнажена во всех отношениях. Я не что иное, как бьющееся сердце и оголенный клубок из нервов.


— Скажи мне, что это потому, что ты знаешь, что ничто не сравнится с тем, что происходит.


— Пожалуйста, не будь милым, — умоляю я. – Мне не устоять против твоих сладких слов.


Киллиан склоняется к моим грудям и утыкается в них носом, облизывая мои твердые соски и нежно царапая их зубами.


Обезумев от удовольствия, я стону и выгибаюсь под натиском его рта.


Он начинает медленно, размеренно кружить бедрами, глубоко, но мягко толкаясь. Не в силах им насытится, я скольжу руками под его футболку и вверх по спине, наслаждаясь прикосновениями к его напряженным мускулам. Как же мне нравится их гладкость и тепло его кожи!


Он посасывает и облизывает то одну мою грудь, то другую, обхватывая их своими огромными руками. Я задыхаюсь. Потею. Отчаянно пытаюсь не рассыпаться на крупицы.


Когда я извиваюсь и дрожу на грани очередного оргазма, Киллиан чуть надавливает на мое горло и прижимает большой палец к яремной вене.


И начинает трахать меня сильнее.


Я выдыхаю его имя.


Он отрывает голову от моей груди и прижимается губами к моему уху. Его голос — мрачная команда, команда, которую нельзя игнорировать.


— Кончай.


Что я мгновенно и делаю.


Когда я начинаю биться в конвульсиях вокруг его члена, откинув голову назад и крича, Киллиан стонет. Мои ногти впиваются в мышцы его спины. Мои ноги сжимаются вокруг его бедер. Все еще теплые и влажные от его рта, мои соски пульсируют на прохладном воздухе.


Сделав плавное, медленное движение бедер, Киллиан вонзается в меня все быстрее и неистовее. Изголовье кровати снова и снова бьется об стену. Он стонет и трясется, сжимая хватку на моих волосах.


Затем замирает, издав звук, словно от сильнейшей боли.


Мои глаза распахиваются, и я вижу обреченное выражение на его лице.


— Что такое? — ахнув, спрашиваю я. — Что случилось?


— Я не надел презерватив, — отвечает он, стиснув зубы.


— Боже, ты напугал меня! — Я расслабляюсь на матрасе, позволяя напряжению покинуть мое тело. — Перевернись.


Его взгляд затуманен, он растерянно моргает.


— Зачем?


— Хочешь кончить мне в рот или нет?


Он перестает дышать. Затем, в мгновение ока, оказывается на спине. Я усаживаюсь сверху и улыбаюсь над его свирепым, диким лицом.


— Так я и думала, гангстер, — шепчу я.


Я опускаю бедра, и Киллиан начинает стонать. Затем вытягивает руку, чтобы прикоснуться мою обнаженную грудь. Его глаза медленно закрываются. Я прикасаюсь руками к его широкой груди и продолжаю насаживаться на него бедрами, прижимаясь клитором к его тазу.


— Ты такая мокрая, — тихо говорит он. — Твоя киска такая мокрая. Такая горячая. Так чертовски…


Он замолкает с очередным стоном, когда я ускоряюсь в поиске идеального ритма, который посылает ударные волны удовольствия сквозь меня, и моя грудь начинает подпрыгивать в его руках.


Киллиан хватает меня за бедра и толкается сам, его тело дергается, а вены на шее выступают.


— А ты такой твердый, — выдыхаю я. — О боже. Я сейчас снова кончу. Киллиан. Киллиан…


Он щипает меня за соски, и я, содрогаясь и постанывая с запрокинутой головой, вновь достигаю оргазма.


— Детка... ах, черт, я не могу... не могу…


Глубокий, прерывистый стон вырывается из его груди. Киллиан замирает, а каждый мускул его тела напрягается. У меня едва хватает времени, чтобы слезть с него и взять его пульсирующий член в рот, прежде чем он изольется на мой язык. Я обхватываю рукой его плоть и принимаюсь сосать.


Его пальцы путаются в моих волосах, и он с хрипом толкается в мой рот.


Я испытываю странный восторг, наблюдая, как Киллиан подходит к освобождению. Наблюдая, как он всецело отдается наслаждению моим ртом и руками, каждому движению и скольжению моего языка. Он такой огромный, такой сильный и властный, но сейчас так беспомощен и бесконтрольно дергается, повторяя мое имя, подобно молитве.


Я закрываю глаза и проглатываю каждую каплю.


Вместе с этим уходят и мои последние обрывки отрицания того, что мы на пути ни к чему иному, как к полной катастрофе.


Я это понимала, но только сейчас приняла.


Мы сожжем друг друга дотла.


***



Через некоторое время я просыпаюсь на боку, прижимаясь к Киллиану. Моя голова покоится на его груди, а лодыжка зажата между его ног. В комнате темно, лишь в другом конце комнаты горит маленький голубой огонек на приставке кабельного. Возле моего уха медленно и ровно стучит мужское сердце.


— Ты произносила мое имя во сне.


Надеюсь, он это выдумывает, потому что иначе я умру от унижения.


— Ты когда-нибудь спишь?


— Только не рядом с тобой.


Играя с моими волосами, он целует меня в макушку. Какой же он большой, теплый и удобный. Опасно удобный. Я могла бы остаться здесь, в этой постели, на всю оставшуюся жизнь.


— У меня к тебе вопрос.


— М?


— Откуда ты всегда знаешь, где меня найти?


— Точно так же, как компас знает, как найти истинный север.


Вот дерьмо. Он снова милый. Я закрываю глаза и делаю медленный, успокаивающий вдох.


Он сжимает меня в объятиях, посмеиваясь.


— У тебя глаза на мокром месте, — шепчет он.


— Да ну тебя. Компасы не указывают на истинный север. Они указывают на магнитный север, что не одно и то же.


— Я знаю. Но тогда бы это не звучало так романтично. Истинный север — это эвфемизм для обозначения…


— Не продолжай, — умоляю я. — Боже. Пожалуйста. Ты что, хочешь моей смерти?


— Нет, девочка. Просто пытаюсь взобраться на крепостные стены.


— Ох, перестань.


Я рвано выдыхаю. Клянусь, после всего мне понадобится какая-нибудь операция на сердце. Как минимум шунтирование.


Некоторое время мы лежим в тишине, достаточно долго, чтобы мой пульс вернулся к почти нормальному уровню. Мои пальцы решают совершить медленную прогулку по выступам и впадинам его живота. Его кожа атласная. Пресс стальной. Когда я легким движением очерчиваю указательным пальцем по контуру его пупка, по его груди расползаются мурашки.


— Киллиан? — шепчу я.


— Да, девочка?


— Если бы я попросила пожертвовать миллион долларов Красному Кресту, ты бы это сделал?


— Разумеется. — Задумчивая пауза. — Ты просишь?


— Думаю, да. Да.


— Считай сделано.


— Окей. Спасибо. — Теперь мой черед сделать паузу. — Как я узнаю?


— Я что-нибудь придумаю. — Его голос становится теплее. — Есть еще какие-нибудь благотворительные дела, которые я обязан сделать, раз уж мы подняли эту тему?


Раздумывая, я провожу пальцем вокруг очаровательной маленькой впадинки в середине его твердого живота, борясь с желанием наклониться и лизнуть местечко языком.


— Гм. Наверное? Но…


Я чувствую, как его внимание обостряется.


— Но что?


— Не бери в голову. Это будет звучать странно.


— Если ты считаешь, что мне может так показаться, то ты меня совсем не знаешь.


Вздохнув, я говорю:


— Вместо очередного благотворительного пожертвования я бы хотела попросить... эм… кое-что нехорошее.


— Что же?


— Нет, не так. Я хочу, чтобы ты не сделал кое-чего плохого.


Некоторое время он молча обдумывает мою просьбу, проводя пальцами по моим волосам.


— И что входит в «кое-чего»?


— Сам выбери. Ты у нас босс мафии. Я уверена, что в твое ежедневное расписание входит дюжина плохих вещей, которые ты можешь не задумываясь назвать.


Он делает вид, что думает.


— Что-то вроде... не задавить бабушку машиной? Потому что это я планировал совершить во вторник.


— Ха-ха.


— По средам я обычно стреляю по коробкам с щенками. По четвергам я помогаю слепым переходить через дорогу. Я дожидаюсь, когда поменяется свет на светофоре и оставляю их на середине пешеходного перехода... А по пятницам мне нравится баловаться легким мошенничеством. Кражей личных данных, звонки типа от службы безопасности банков и тому подобное.


— Ты придурок.


— О, это тебе понравится: по выходным я обычно покупаю несколько дюжин пончиков с сахарной пудрой и отношу их в местный приют для бездомных.


Он ждет от меня вопроса, пока я стою, закатив глаза.


— Ладно, я сыграю в твою дурацкую игру. Почему это плохо?


Он подавляет смех.


— Потому что на самом деле я обваливаю эти пончики в клее и обсыпаю детской присыпкой.


Я вздыхаю.


Он толкает меня на спину, закидывает на меня свою тяжеленную ногу и приподнимается на локте с улыбкой на лице.


— Подожди, сейчас я расскажу, что у меня запланировано на понедельник, милая.


— Дай угадаю, — звительно шиплю я. — Взрываешь больницы? Отравляешь городской водопровод? Убиваешь всю аудиторию комеди-клуба своим ужасным занудным стендапом?


Его улыбка превращается в ухмылку, ошеломляющую своей красотой. Даже в полумраке, освещенном лишь тусклым голубым сиянием, от этого человека захватывает дух.


— Уже лучше. Я лишаю девственности.


Я фыркаю.


— Что заставляет бедняжек влюбляться в тебя, без сомнения.


Его улыбка исчезает. Он нежно целует меня в губы.


— Надеюсь.


Я поворачиваю голову и прячу лицо в ямке на его шее. Киллиан проводит ладонью по моей руке, потом по плечу, потом баюкает мою голову.


— Когда же два больших огня сойдутся, Они сжигают все, что их питает. От ветра слабого крепчает пламя. От сильного порыва угасает, — шепчет он.


— Если ты еще раз процитируешь мне «Ромео и Джульетту», я за себя не ручаюсь. — Мой голос звучит сдавленно.


— Это не из «Ромео и Джульетты», милая. Из «Укрощение строптивой».


— Значит, я теперь строптивая?


— Учитывая, что мои обнаженные яички находятся в пределах досягаемости твоих сердитых кулаков, я отказываюсь отвечать.


Я морщу нос.


— Не говори «яички».


— А почему бы и нет?


— Слово не фонтан. Почти такое дурацкое, как и «мокрый».


Он хихикает.


— Я сделал пометку. Какие еще запрещенные слова я должен знать?


Я хмуро смотрю ему в шею.


— Если это есть в словаре, то запрещено.


— А. Это я понимаю, намек, что надо заткнуться.


— Сейчас же. Или в ход пойдут мои кулаки.


Киллиан прижимает меня ближе к себе, и я чувствую, как грудная клетка сотрясается от беззвучного смеха. Когда я раздраженно прижимаюсь к его животу, он нежно целует меня в шею.


— Ты убиваешь меня, дьявол, — бормочу я.


— Сейчас это устроим, маленькая воришка. — Он обхватывает ладонями мою задницу, сжимая ее, и толкается к моей попке, так что я чувствую его эрекцию. Его голос становится хриплым. — Мне нужно быть внутри тебя сейчас.


— Если это заставит тебя замолчать, я в деле.


— Ты уверена, что хочешь, чтобы я молчал? Потому что, насколько я помню, тебе ужасно нравились мои разговорчики.


Снова появился австралийский акцент. Он снова Крис Хемсворт, злобный ублюдок.


Но я не дура. Я раздвигаю ноги и насаживаюсь на него, закрывая глаза, чтобы представить перед собой актера, с которым я предпочла бы заниматься любовью. Это лучше, чем мой опасный гангстер с сердцем поэта и тысячью невысказанных тайн, плавающих в темноте его глаз.


ГЛАВА 22

Джули



К моему пробуждению он снова уходит. Мне еще больнее, чем в прошлый раз.


Весь день я бесцельно брожу по городу. Полагаю, это становится моей рутиной. Когда солнце садится над океаном, я возвращаюсь в тот же ресторан, который посещала последние два вечера, зная, что найду его там.


Или он найдет меня. Магниты забавным способом притягивают друг друга.


На этот раз Киллиан появляется в великолепном темно-синем костюме в тонкую полоску с белым шелковым платком в кармане и в черных кожаных ботинках, отполированных до зеркального блеска.


Его прическа идеальна. Борода подстрижена. Галстука нет, что позволяет полюбоваться столбиком его горла, татуировкой и всем таким. Сочетание изящной утонченности с грубой мужественностью потрясает.


Как и его британский акцент.


Криса Хемсворта сегодня заменяет Джеймс Бонд.


Опираясь локтем о стойку бара, он говорит Харли:


— Мартини с водкой. Встряхнуть, но не смешивать.


Харли в замешательстве смотрит на него.


— Да быть не может!


Я поднимаю бокал с вином в шутливом приветствии.


— Аминь.


Киллиан вежливо улыбается бармену.


— И не тряси слишком сильно. Лед испортит водку. — Затем поворачивается и бросает на меня горячий взгляд. — Снова здравствуй.


— И вам приветики, мистер Крейг.


Он вскидывает брови.


— Кто такой мистер Крейг?


Я оглядываю его с ног до головы.


— Дэниел Крейг. Такой актер. Ну, Джеймс Бонд?


Киллиан хрипло, чертовски сексуально смеется, вызывая мгновенную овуляцию.


— Нет. Шон Коннери — лучший и единственный Бонд. Все остальные парни — сплошная показуха.


— Все так, мачо, вот только у Шона Коннери был очень сильный шотландский акцент.


Киллиан с ухмылкой наклоняется ближе ко мне.


— Такой шотландский акцент?


Да, именно такой. Как же мне хотелось задушить его голыми руками!


— Ты был актером до того, как решил стать преступником?


Он снова переключается на шикарный британский акцент Бонда.


— Нет. Я был деревенским мальчишкой. Актерский талант пришел ко мне только после того, как я стал преступником.


Он выдерживает мой взгляд. Его собственный — решительный. Как это ни странно, Киллиан только что сказал правду.


— Деревенский мальчишка, — размышляю я, согреваясь этим фактом. — В Ирландии?


Он кивает.


— Твои родители заставляли тебя работать по хозяйству?


Он снова кивает.


Я очарованно пытаюсь представить это. Киллиан, маленький мальчик, выполняет на ферме свои ежедневные обязанности. Чистит стойла для лошадей. Кормит цыплят. Доит коров.


Быть такого не может.


— У тебя есть братья и сестры?


Пауза не поддается измерению.


— Один.


Я вглядываюсь в его лицо, чувствуя, что он оставил что-то недосказанным.


— Один?..


— Типа того, — говорит он, понизив голос. — Теперь у меня остался один брат.


— Точно. Брат. Ты говорил. — Через секунду я добавляю: — Подожди. Остался?


Он облизывает губы, колеблясь.


— Нас было восемь. В живых остались только двое.


Я в шоке смотрю на него. Несчастные случаи? Болезни? Что-нибудь похуже? Что могло случиться с шестью братьями и сестрами в одной семье? Мне до чертиков хочется выяснить все подробности, но я не решаюсь совать нос в чужие дела.


И это глупо, учитывая, что я глотала его сперму.


Прочитав выражение моего лица, Киллиан тихо говорит:


— Случился пожар.


Мое сердце останавливается. Моя рука взлетает, чтобы прикрыть рот.


— О, господи. Соболезную.


Киллиан медленно проводит двумя пальцами по пряди моих волос, пристально ее изучая.


— Спасибо.


— Эм... А твои родители? Они живы?


— Умерли. Каждый. Все. Все, кто имел значение. Осталась лишь месть, — отстраненно пробормотал он.


Какое-то время кажется, что он мыслями где-то далеко, не здесь, но потом приходит в себя. Туман в его взгляде рассеивается, и глаза опасно блестят, словно лезвие клинка. Он опускает руку и поворачивается лицом к стойке.


Харли театральным жестом ставит перед ним бокал.


— Если после водки на утро будет плохо, король Артур, не стесняйтесь подать жалобу руководству.


И, хихикнув, отворачивается.


Стиснув зубы, Киллиан хватает бокал и осушает его одним глотком.


Тем временем я пялюсь на его профиль, и произнесенное им слово вновь и вноаь отдается эхом в моей голове.


Месть.


Пожар, что унес его семью, не был случайностью.


Ощущение, словно запретная, запертая дверь приоткрылась, открыв луч света.


Киллиан был мальчишкой, когда его семья погибла в огне, и все, что ему оставалось, — это мстить за их смерть.


— Ты знал, кто это сделал, — тихо замечаю я.


Он осторожно ставит пустой бокал на стойку. Сглатывает. На меня не смотрит.


— Ты убил его. Или их.


Тело Киллиан напрягается, но сам он никак не реагирует. Его молчание служит ответом.


— Вот как все и началось, — шепчу я, понимая, что раскрыла правду. — У деревенского мальчишки появился вкус к мести, и он никогда не оглядывался назад.


Киллиан резко поворачивается ко мне. Он недоволен, его глаза горят.


— Я оглядываюсь назад каждый гребаный день. Воспоминание о том, откуда я пришел и почему делаю то, что делаю — единственное, что поддерживает меня.


Его нормальный голос вернулся. Бархатистый, певучий ирландский акцент переполнен эмоциями. Киллаин вновь стал самим собой, с жесткими границами и острыми углами, вихрем хаотических чувств, которые сдерживаются железной волей, что скрывается под красивой лощеной оболочкой.


Вот только теперь я заглянула за дверь. Заглянула за кулисы его бродвейского шоу.


Киллиан Блэк — преступник не потому, что родился плохим, не потому, что у него это хорошо получается, или не потому, что ему больше нечем заняться.


Он преступник, потому что мир разбил его сердце, а единственный известный ему способ справиться с величиной своей боли — это насилие.


Месть.


Пролитая кровь.


Удерживая его взгляд, я говорю:


— Я была неправа кое в чем.


— И в чем же? – огрызается он.


— Ты не такой, как мой отец. Ему нравится причинять людям боль.


Киллиан смотрит на меня, его грудь быстро поднимается и опускается, челюсть и кулаки сжаты. Его глаза настолько темные, что напоминают бездну.


— Мне кажется, тебе совсем не нравится то, что ты делаешь.


Он замер, что кажется, будто он не дышит. Его губы приоткрываются, но он молчит с ошеломленным выражением лица.


Мы так и смотрим друг на друга в пузыре напряжения, пока Киллиан не выдыхает — пузырь тут же лопается.


Он хватает меня за руку и тащит меня через толпу к задней части паба.


— Куда мы идем?


Он не отвечает. Продолжает идти, не выпуская мою ладонь.


Мы проходим стол за столом, пока я не понимаю, что пункт нашего назначения — кухня. Киллиан распахивает двери и ведет меня по проходам, где готовящие еду повара бросают на нас лишь беглый взгляд, прежде чем вернуться к своей работе.


Он поворачивает меня налево, где стоит огромный холодильник, потом направо, ведет меня мимо ряда металлических стеллажей, уставленных сервировочными подносами и графинами с водой, затем рывком открывает дверь без надписи.


Он втягивает меня внутрь, закрывает дверь и целует с такой страстью, что у меня перехватывает дыхание.


Поцелуй продолжается и продолжается. Жадный поцелуй собственника, заявляющий на меня права. Когда Киллиан наконец отрывается, мои колени дрожат, а сердце бьется как сумасшедшее.


Находимся мы в маленькой кладовке. От пола до потолка со всех сторон тянутся полки, заваленные кухонными полотенцами, чистящими средствами и другими предметами. Я замечаю это лишь потому, что Киллиан прижимает меня к полке с полотенцами, прежде чем вновь припасть к моим губам.


Застонав, он опускает ладонь между моих ног и сжимает.


Я знаю, что ему нужно. Я жажду того же. Освобождения, которое может дать другой, тот ожог, который приходит со скоростью молнии и поражает с силой бомбы.


Я расстегиваю его ремень. Киллиан дергает молнию. Его твердый член выпрыгивает в мои руки. Мы продолжаем неистово целоваться. Тем временем он задирает юбку на мои бедра. Поскольку избавление меня от трусиков заняло бы время, а Киллиан явно не хочет ждать, он просто оттягивает их в сторону.


Дрожа, я повожу его к своему входу. Приподняв колено, я упираюсь ногой в полку. Когда он входит в меня, я задыхаюсь от удовольствия.


Схватив меня за задницу обеими руками, Киллиан глубоко толкается, трахая меня, и я цепляюсь за его плечи. Он делает это быстро и жестко, пока его пальцы впиваются в мою попку, а губы скользят по моей шее.


С верхней полки падает стопка полотенец. На пол со стуком скатываются баллончики с промышленным моющим средством. Большой мешок с мукой опрокидывается и, сталкиваясь с плиткой, разрывается. Белая пыль взлетает в воздух, оседая на наших ботинках, как снежная пыль.


Киллиан наклоняется и кусает мой твердый сосок прямо через платье.


Я кончаю бесшумно. Мой рот открыт, но я не издаю ни звука. Слишком сильное удовольствие.


Пока я дрожу и бьюсь в конвульсиях вокруг его твердой плоти, Киллиан замедляет движение бедер, чтобы чувствовать мои пульсацию и подергивание. Тяжело дыша, он стискивает мое горло ладонью и прижимается губами к уху. Его голос полон эмоций.


— Я хочу, чтобы ты солгала мне. Всего одна ложь. Только один раз.


Я стону, не понимая.


Он поднимает подбородок и смотрит на меня горящими глазами.


— Скажи мне, что ты моя.


Мое сердце сжимается в кулак. Мы стоим нос к носу и смотрим друг на друга. Киллиан продолжает медленно входить и выходить из меня.


Просто ложь. Маленькая, ничего не значащая ложь. Никакого вреда ведь не будет, мы оба это знаем.


Я прерывисто вздыхаю.


— Я… Я твоя.


У него сносит крышу. Толкаясь сильнее, он облизывает губы. Киллиан хочет большего. И да поможет мне бог, я хочу дать это ему.


— Я принадлежу тебе. Только тебе.


Он мягко стонет, но его взгляд еще мягче. Мое сердце переполняется нежностью.


— Я всегда буду твоей, — шепчу я срывающимся голосом. — Несмотря ни на что. Тело и душа. Сердце и разум. Я буду принадлежать тебе вечно.


Киллиан резко целует меня, пожирая губами. Его толчки становятся быстрыми, отчаянными. Из его груди вырывается стон, чисто мужской звук, который может свидетельствовать либо о боли, либо об удовольствии.


Он трахает меня, кусая мои губы, пока не отрывается с выдохом.


Я опускаюсь на колени на посыпанный мукой пол, обхватываю руками его набухший член и открываю рот.


Киллиан зажимает мои волосы в кулаки и кончает, глядя на меня сверху вниз.


Я сглатываю, закрыв глаза, чтобы не встречаться с его взглядом.


Взглядом, в котором я прочту, что ложь, которую он попросил меня сказать, окажется чем угодно, только не маленькой и не ничего не значащей.


ГЛАВА 23

Джули



После той ночи мы стали неразлучны.


Киллиан ест со мной, бродит по городу и пристани со мной, спит рядом со мной в моей маленькой кровати мотеля. По крайней мере, я предполагаю, что он спит. Он должен. Однако каждый раз, когда я просыпаюсь, Киллиан уже ждет меня с кофе и выпечкой.


Я никогда не слышу, как он приходит и уходит. Часть меня думает, что Киллиан обладает способностью превращаться в дым, дабы подобно Дракуле бесшумно проникать в комнаты через щели в оконных стеклах или под дверями.


Говоря откровенно, меня бы это не удивило.


По вечерам за ужином Киллиан задает мне десятки вопросов. С каждым днем они становятся все более личными. Он спрашивает меня о Фин и Макс. О любимых фильмах и телешоу. О любимых блюдах и книгах. Интересуется, кем я хотела стать, когда вырасту, что я помню о своей матери и каково это — быть единственным ребенком.


И была ли я когда-нибудь влюблена.


На все вопросы я отвечаю честно. Но не спрашиваю в ответ.


Если ему и любопытно, почему так, то он не упоминает об этом. Возможно, догадывается, что это мой способ защитить себя. Мне страшно, ведь чем больше я узнаю о сердце этого поэта, что бьется под мощной, опасной внешностью Киллиана, тем сложнее мне будет уйти, когда придет время.


Он водит меня танцевать. Он водит меня в кино. Он арендует парусную лодку и сам встает за штурвал. Мы посещаем художественные галереи и музеи, слушаем джазовое трио в баре с видом на океан, лопая омары и крабы. Мы делаем все глупые туристические вещи, которые любая нормальная пара сделала бы на отдыхе.


И мы везде занимаемся любовью.


Ночами на пристани. На качелях в парке. В джакузи мотеля. В тускло освещенном, уединенном заднем коридоре ресторана. В школьной аудитории, куда мы пробрались после наступления темноты.


Наш секс всегда безрассуден и почти всегда без слов.


В один момент мы идем за руку по улице или стоим у перил на берегу, наблюдая за кружащими над головой морскими птицами, а в другой мы смотрим друг на друга и лишаемся самообладания.


Это можно описать только так и никак иначе: лишаемся самообладания. Изнемогаем от возбуждения и голода.


Охвачены нуждой.


Когда я спрашиваю себя, так ли чувствовала себя моя мать, встретив моего отца, меня парализует глубокий страх. И я еще больше уверяюсь, что мой мораторий мудр.


Но недостаточно мудр.


Тогда я этого еще не понимала, но мое сердце было уже потеряно.

***


Ко мне подходит парень лет тридцати: хорошо сложен, красиво одет и улыбка до ушей. Волосы забраны в пучок, на предплечье татуировка катаны. Он европеец, поэтому нанесение традиционного японского культурного символа на видимую часть тела означает, что он либо двинутый ученик боевых искусств, либо тупой придурок.


— Приветики, — говорит он и усаживается на соседний стул у барной стойки.


Киллиан в туалете. Харли смотрит из-за стойки на новоприбывшего с таким выражением, словно заменяет Киллиана.


Затем поворачивается ко мне, вскинув брови, на что я пожимаю плечами. Если этому парню неймется «разукрасить» свое лицо, так тому и быть.


Харли наливает мистеру Пучок шот текилы и ставит перед ним.


— Нет, спасибо, брат, — удивленно благодарит мистер Пучок. — Я буду клубничный дайкири.


— Разумеется, — невозмутимо отвечает Харли. – Тампон для твоего членогалища принести?


Оскорбленный мистер Пучок выпячивает грудь.


— Прошу прощения?


Харли оглядывает его с ног до головы и фыркает.


— О, только не надо нервничать, сладкий. Через пять минут ты умрешь. Наслаждайся жизнью, пока можешь. И попробуй умереть с достоинством. — Он смотрит на волосы мистера Пучка и кривится. — Ты уже достаточно опозорился.


Харли уходит, чтобы обслужить другого клиента. Мистер Пучок удивленно смотрит ему вслед, потом переводит внимание на меня.


Я улыбаюсь.


— Колоритненько, согласен?


— Думаю, это можно назвать и так, — недовольно ворчит он.


Я потягиваю вино и жду, когда мужчина представится. Когда он это делает, я чуть не выплевываю вино изо рта.


— Я Трипп. С двумя «п».


Я тяжело сглатываю, затем возвращаю свою улыбку с пола, куда она упала от шока.


— Привет, Трипп с двумя «п». Я Джульетта.


Его брови взлетают вверх.


— В самом деле? Джульетта? Как у Шекспира?


О, ну что за ирония! Парень, чье имя говорит о неуклюжести, удивляется моему.


— Да, как у Шекспира.


— Ха, — ухмыляется он. — Тогда, наверное, тебе нужен Ромео.


Или электрошокер.


Я вижу из-за спины Триппа, как приближается Киллиан. Его длинные ноги с пугающей скоростью преодолевают расстояние между мужским туалетом и баром. На мгновение меня посещает мысль, что, вероятно, я должна предупредить Триппа, прежде чем он пострадает.


Пока он не наклоняется ближе ко мне и не произносит:


— Я готов стать им, если хочешь. – И поигрывает бровями.


Твоя судьба решена, мистер Пучок.


Но Киллиан удивляет меня своим хладнокровием. Он подходит ко мне, целует в макушку и с дружелюбной улыбкой поворачивается к мистеру Пучку.


— Привет, приятель. Вижу, ты успел познакомились с моей женщиной. Сногсшибательная, правда?


Тот изучает Киллиана с ног до головы взглядом и сглатывает. Краска сходит с его лица.


— Э-э…


— Хорошая тату, — говорит Киллиан, рассматривая рисунок меча мистера Пучка. — Синоги-дзукури начали изготавливать после периода Хэйан. Лично я предпочитаю кисаки-мороха-дзукури. Все из-за обоюдоострого лезвия. Предпочитаю острые. Так гораздо проще резать.


Он ухмыляется, глядя на оленя в свете фар.


— А ты, случайно, не увлекаешься еще и огнестрельным оружием? Я с удовольствием познакомлю тебя со своей коллекцией.


Харли с ухмылкой ставит клубничный дайкири перед Пучком, бросает в бокал бумажный зонтик и, хихикая, вновь отходит.


Мистер Пучок встает, берет свой дайкири и натянуто улыбается нам.


— Было приятно познакомиться.


Наблюдая за этим бегством, Киллиан хихикает.


— Судя по всему, я плачу за его выпивку.


— Каково это, жить твоей жизнью?


— Как именно?

— Быть королем джунглей. Хозяином поместья. Магистром всего, за чтобы ни брался.


Киллиан скользит на барный стул, который секунду назад освободил Пучок, и улыбается мне.


— Очень приятно. Удобно. — Его улыбка угасает, а голос надламывается. — Одиноко.


Его уязвимость убивает меня, поэтому я смотрю на свой бокал с вином.


Вернувшись к нормальному тону, он говорит:


— Каково это, быть настолько привлекательной, что случайные незнакомцы пытаются подцепить тебя в барах?


Я фыркаю и перевожу взгляд на трех женщин за столиком рядом, которые таращат глаза в нашу сторону.


— Тебе ли не знать, жеребец.


Он посмотрел на них.


— Может быть, нам стоит устроить небольшое шоу, чтобы вдохновить их отправиться к мужьям?


— Например?


Вместо ответа он показывает — наклоняется, берет мое лицо в ладони, заглядывает мне в глаза и целует.


Поцелуй хоть и страстный, но в то же время обжигающе нежный. Откинув голову, я погружаюсь в происходящее, сжимая руками рубашку Киллиана и вдыхая его запах.


Когда он прерывает поцелуй, то начинает шептать мне на ухо очередную строчку из «Ромео и Джульетты».


— Но тише! Что за свет блеснул в окне? О, там восток! Джульетта — это солнце.


— Я воткну тебе в сердце коктейльную шпажку, — сдавленным голосом шепчу в ответ.


Он отстраняется, все еще держа мое лицо в своих ладонях. Его улыбка до боли прекрасна и печальна.


— Ты уже ударила меня ножом в сердце, воришка. Теперь только и остается, что смотреть, через сколько времени я истеку кровью.


Мы не отрываем взгляд друг на друга, все мысли о трех пристально наблюдающих женщинах испарились. Киллиан нежно проводит большим пальцем по моей скуле, потом по губам.


— Ты написал в своей записке, что я заставляю тебя мечтать о другой жизни. Неужели это правда?


— Да.


— И… — Мое сердце колотится так сильно, что мне приходится взять паузу и сделать глубокий вдох. — А если я попрошу тебя об этом? Попрошу отказаться от жизни, которую ты сейчас ведешь? Ты сделаешь это ради меня?


Он отвечает без колебаний, его голос хриплый.


— Я бы так и поступил, если бы ты сказала, что доверяешь мне. Я бы так и поступил, если бы ты подарила мне свое сердце. Если бы ты перестала сдерживать себя.


Его адамово яблоко дрожит. Киллиан облизывает губы. Его голос падает до шепота.


— Если бы это означало, что я могу заполучить тебя навсегда, я бы зажег свою жизнь в огне и покинул пепелище.


Между нами опасно потрескивает напряжение.


Киллиан ждет, накаленно и молчаливо, глядя на меня. Его ладони на моем лице подрагивают. А когда он хрипло шепчет мое имя, все внутри меня переворачивается.


Я почти говорю это.


Я почти выпаливаю: «Да, я доверяю тебе, да, я без ума от тебя, да, давай будем вместе, и пошел бы весь мир на хуй».


Но в этот момент меняется музыка.


Звучит песня Let It Be группы The Beatles.


Ледяной холодок пробегает по моему телу, отчего волосы на затылке встают дыбом, а кожа на руках покрывается мурашками. Моя мать словно обращается ко мне из могилы с предупреждением. Я практически слышу ее слабый, шипящий мне в ухо голос.


«Не повторяй моих ошибок. Не влюбляйся в негодяя, иначе умрешь, как я».


И магия рушится.


Я отстраняюсь от Киллиана, смахиваю его руки со своего лица и перевожу взгляд на табурет, тупо на него уставившись. Затем дрожащими руками тянусь за бокалом вина. Я пью его, продолжая трястись, потому что все так же ошеломлена тем, как близко я подошла к краю обрыва.


Ошеломлена тем, как сильно мне хотелось броситься вниз.


Киллиан тяжело вздыхает рядом. Его смех низкий и хриплый.


— Харли.


Бармен вытягивается по стойке «смирно», когда Киллиан окликает его по имени.


— Что вам принести, босс?


— «Гленливет». Три пальца. Без льда.


— Понял.


Мы сидим в напряженной тишине, бок о бок, наблюдая за Харли, который берет бокал и наливает виски. Как только Харли ставит его на стойку, Киллиан хватает бокал и выпивает одним глотком. Выдохнув, с резким стуком он ставит бокал обратно на стойку и поворачивается ко мне.


— Давай не будем затягивать. Я уеду сегодня вечером, а не завтра утром. — Его голос грубый, как будто по его гортани прошлись наждачной бумагой.


Я задушила внутренний голосок, кричащий: «Нет! Нет! Нет!» и постаралась сделать так, чтобы мой собственный голос звучал спокойно.


— Дело не в том, что я не хочу тебе доверять. Дело в том, что я не могу.


Киллиан горько смеется.


— Можешь. Просто решила не делать этого.


— И ты действительно меня в этом обвиняешь?


Он обхватывает мои плечи и поворачивает лицом к себе. Его челюсть тверда, глаза пылают яростью... еще никогда он не выглядел настолько красивым.


— Да, черт возьми, обвиняю, потому что ты сама видишь, как нам хорошо, но такая трусиха, чтобы боишься хотя бы попробовать.


— Трусиха? — повторяю я, повышая голос. — Скорее, слишком умна. Или мудра!


Он наклоняется и пронзает меня своим горящим взглядом.


— Чушь собачья, — рычит он.


Я моргаю, потому что его тон сочится яростью.


— Прошу прощения?


— Это полная чушь, и ты это знаешь. Это оправдание.


Мой голос поднимается еще выше.


— Ты преступник!


— Как и ты.


— Ты гангстер!


— А ты — воровка.


— Я делаю то, что делаю, чтобы помочь людям! — кричу я.


Когда он смотрит на меня, жилы на его шее напряжены, а ноздри раздуваются.


— Я тоже, воришка, — после минутного молчания выдает он. — Я, блядь, тоже.


Затем Киллиан вскакивает на ноги и идет прочь сквозь толпу, сжав ладони в кулаки и расправив плечи.


— За выпивку не переживай, дорогая, — мягко говорит Харли. — Этот раунд за счет заведения.


Он уходит, оставляя меня наедине с непонятным ощущением, что я только что совершила ужасную ошибку. Но почему?


Когда я возвращаюсь в мотель, Киллиан уже там, ждет меня.


ГЛАВА 24

Киллиан



Я собирался вернуться в Бостон сразу из ресторана, но как только сел в автомобиль, понял, что не могу.


У меня осталась еще одна ночь.


И я ею воспользуюсь.


Джули открывает свой номер в мотеле и замирает, увидев меня у ее кровати. Затем тихо выдыхает и закрывает за собой дверь. Она даже не тратит силы на вопросы и выяснения, как я сюда попал.


Когда она вновь поворачивается ко мне, ее глаза сияют от волнения.


— Ты не должен ожидать, что я пожертвую ради тебя всей своей жизнью.


— Тем не менее, от меня ты ожидаешь именно этого, — грубо замечаю я.


Закусив губу, она рассматирвиает мысы своей обуви. На Джули одно из тех легких летних платьев без рукавов, которые так ей идут. Правда, лучше всего они смотрятся, когда я их срываю.


— Я... — Она замолкает, переводит дыхание и начинает по новой, все ещё глядя под ноги. — Я не пытаюсь спорить. Или бросаться словами. Или судить. — Она смотрит на меня, насупив брови. — Но в тебе много непонятного.


Я делаю шаг к Джули, потому что не могу протянуть больше ни секунды без прикосновений к ее телу. Мои пальцы покалывает от желания дотронуться до ее кожи.


— Я же сказал, что все расскажу.


Мои слова заставляют ее глаза вспыхнуть.


— Но сначала я должна довериться тебе?


— Да.


Это ее еще сильнее раздражает. Я вижу, как она старается успокоиться, но ничего не может с собой поделать. Кровь уже прилила к ее щекам.


— Почему я должна прыгнуть с обрыва первой? Почему ты не можешь довериться мне и рассказать все?


— Потому что на карту поставлено слишком много жизней, мне нельзя так рисковать.


Это ее останавливает. Но ненадолго. Она делает шаг ко мне, настаивая:


— И что это значит?


Я качаю головой. Что приводит ее в бешенство.


Она подходит ближе.


— Твой мальчик на побегушках, Диего, сказал мне кое-то, что меня беспокоит.


Черт бы побрал Диего и его болтливый рот.


— Он сказал, что твоя работа очень важна, — продолжает она, несмотря на мое молчание. — Тогда мне показалось это смешным, я посчитала, что Диего просто находился в заблуждении, смотря на тебя, как на своего наставника в образе крутого плохого парня. Смотря на нечто, к чему стоит стремиться. Быть худшим из худших. Королем преступников. Но потом, по дороге сюда, я вспомнила твои слова о том, что ты стер мое досье в базе ФБР. Стер именно ты, а не кто-то другой. Следовательно, у тебя есть доступ к той самой базе данных ФБР. И учитывая твою способность манипулировать правительственными спутниками, находить людей как иголки в стоге сена и наводить справки, в которых будет даже информация о том, люблю ли я долбанную яичницу, все становится более и более интересным, если не сказать больше.


Джули подходит все ближе и ближе, пока не останавливается передо мной, смотря мне в глаза. Ее голос становится тише, а глаза горят огнем.


— А потом ты сказал, что тоже помогаешь людям. «Я, блядь, тоже» — сказал ты, такой весь из себя злой и гордый, как будто я оскорбила тебя. Что, конечно, не имеет никакого смысла. Как глава ирландской мафии может помогать людям, если в его обязанности входит лгать, обманывать и убивать?


Она хочет ответа. Мне приходится сжать ладони в кулаки, чтобы не дотянуться до нее. Не прижаться губами к ее рту, не сорвать с нее платье и не погрузиться в ее тепло.


Не пытаться сделать ее своей.


Она должна сдаться добровольно.


— И еще вопрос с твоим именем, — шепчет она, заглядывая в мою душу. — Киллиан. Имя, о котором, насколько я могу судить, никто, кроме меня, не знает. Для всего мира ты — безжалостный гангстер Лиам Блэк, но меня ты просил называть тебя Киллианом. Ты сказал, что это твое настоящее имя. Как ни странно, я тебе верю…


Она так близко, что я чувствую запах ее кожи. Ощущаю тепло ее тела. Вижу, как бьется пульс на ее горле.


Мы смотрим друг на друга в напряженном молчании, всего в нескольких дюймах друг от друга, пока она не требует:


— Расскажи мне свою большую тайну, гангстер.


— Скажи, что ты влюблена в меня. — Ее щеки становятся пунцовыми, а задние зубы скрежещут.


— Расскажи мне, как ты выяснил, кто мой отец.


— Скажи мне, что ты моя, и что у нас все серьезно.


Она смотрит на меня так, словно жаждет размозжить мне череп тупым предметом.


— Объясни, что ты имел в виду, говоря, что на карту поставлено слишком много жизней.


— Скажи мне, что ложь, которую я заставил тебя сказать в кладовке, вовсе не была ложью, и я расскажу тебе все, что ты захочешь знать.


Она изучает мое лицо в напряженном молчании. Затем выдыхает и вскидывая руки в воздух.


— Знаешь что? Просто уходи. Мне надоело играть с тобой в игры.


Джули отворачивается, но я хватаю ее за руку, разворачиваю и прижимаю к своей груди. Стиснув ее челюсть в своей ладони, я заставляю ее посмотреть на меня.


— Я не мальчик, — хрипло огрызаюсь я. — Я мужчина. Я не играю в игры. Я знаю, кто я, чего я хочу и что я готов сделать, чтобы получить желаемое. И я готов на все, чтобы заполучить тебя.


Она тяжело дышит и смотрит на меня с поджатыми губами и недоверчивым взглядом.


Я понижаю голос.


— Но ты должна взять на себя такие же обязательства, милая. Ты должна быть моей. Во всех отношениях. Во всех смыслах. Ты должна сделать прыжок веры…


— Веры! Ха!


— ...и пусть наши отношения станут такими, какими должны быть. Перестань бороться. Будь как будет.


Джули моргает. Ее губы приоткрываются. Сомнение в ее взгляде исчезает и сменяется глубоким замешательством. Может быть, даже страхом.


Джули, сглотнув, отворачивается. Когда она снова на меня смотрит, то кажется потерянной.


— Я боюсь, — тихо сообщает она.


— Я знаю.


— Я действительно хочу тебя. Я… — Она вновь отворачивается, а ее голос падает до шепота. — Я что-то к тебе чувствую.


Господи. Мое гребаное сердце.


Я чуть не стону вслух. И почти прижимаюсь губами к ее губам. Но вместо этого стою неподвижно и молча, ожидая. Давая ей время.


Пожалуй, это самое трудное, что я когда-либо делал.


Джули снова поднимает на меня взгляд и прикусывает губу.


— Но у меня даже нет никаких данных, чтобы справиться с этим. Я хочу доверять тебе, но не доверяю даже себе. Все слишком запуталось. Это так неправильно, что ты — это ты, а я — это я… да неправильно даже то, что мы стоим здесь и ведем этот разговор.


Лаская большим пальцем ее шелковистую кожу, я шепчу:


— Я знаю.


— А ты знаешь, что будет, если мой отец узнает о нас? Понимаешь, что это приведет к войне? Понимаешь, что многие умрут. Много людей с обеих сторон. Будет настоящая кровавая бойня.


— Да.


Ее голос повышается. Она начинает паниковать.


— И, вполне вероятно, пострадают и невинные люди. Я не могу отвечать за это. Я не хочу, чтобы на моих руках была кровь. Я не…


— Послушай меня, — перебиваю я. Она замолкает, глядя широко раскрытыми глазами мне в лицо. — Я разберусь с твоим отцом.


Ее брови приподнимаются.


— «Разберешься» — это код для убийства?


— Нет.


— Тогда что? Пойдешь и просто мило побеседуешь с ним? Все уладите мирно? — Ее смех звучит немного истерично.


— Да, — тихо говорю я, глядя ей в глаза. — Пойду и поговорю с ним. Я попрошу у него твоей руки, и мы все уладим мирно.


Она долго смотрит на меня в полном изумлении. Затем обеими руками отталкивает меня и кричит:


— Ты совсем сошел с ума?


Учитывая все обстоятельства, реакция неплохая. Я ожидал, что к этому моменту я уже буду истекать кровью.


— Нет, — спокойно отвечаю я.


— Ты... ты шутишь? Или что, издеваешься надо мной?


— Нет.


Она начинает расхаживать по комнате с дикими глазами, обнимая себя дрожащими руками.


— Ты психически больной. Так? Вот и разгадка. Ты сбежал из больницы для душевнобольных и теперь выдаешь себя за печально известного преступника. Или нет… погоди! — Она со смехом откидывает голову. — Я попала в новое реалити-шоу, где главная героиня не знает, что ее снимают. Как в том фильме, где всю жизнь парня показывали по телевизору, но он не подозревал об этом!

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги