— Так что не облажайся, ладно?


— Я скорее умру, чем разочарую тебя, — торжественно обещаю я.


Это была попытка пошутить, но, удивительно, я именно это и имел в виду.


Она закатывает глаза.


— Будем надеяться, что в этом не будет необходимости.


Затем разворачивается на месте и идет через кухню к гостевой комнате дальше по коридору.


Я слышу, как хлопает дверь, и улыбаюсь.


Потом достаю из ящика пластиковый пакет на молнии, засовываю в него руку, беру ею стакан с виски, выливаю содержимое в раковину и, насвистывая, направляюсь в свой кабинет, чтобы выяснить, кто же на самом деле моя прекрасная воровка.


* * *



— Ты меня разыгрываешь.


— Нет.


— Иди ты, Киллиан. Хватит шутить!


— Вовсе нет, Деклан. Я говорю тебе правду.


— Да ладно?


— Ага. Отпечатки пальцев не лгут.


На другом конце провода на мгновение воцаряется тишина, затем я слышу низкий смешок.


— Вау, просто вау. Каковы шансы?


— Примерно семь миллиардов к одному.


— Господи Иисусе. Дочь Антонио Моретти? — Снова смешок. — Настоящий пиздец.


— Ты признал это вслух? — сухо замечаю я.


— И каков же твой следующий шаг?


— Хороший вопрос.


Я смотрю отчет ФБР на экране компьютера. Шок только недавно притупился до более управляемого изумления.


Не каждый день я обнаруживаю, что самая интересная и привлекательная женщина, которую я когда-либо встречал — это не кто иная, как единственный ребенок главы печально известной нью-йоркской итальянской преступной семьи.


Дочь настолько злобного мужчины, что его дыхание, вероятно, ядовито.


Мужчины, который, к сожалению, уже довольно давно пытается меня убить.


— Ты думаешь, он это все спланировал?


Деклан имеет в виду кражу подгузников.


— Нет. Я не могу найти никаких свидетельств контакта между ней и ее отцом.


Я не добавляю, что ее мать погибла при взрыве заминированного автомобиля, когда Джулия была ребенком. Кажется мне, что она не особо хотела бы, чтобы я об этом распространялся. Я также не рассказываю о ее годах на домашнем обучении или чрезвычайно закрытом образе жизни, прежде чем в тринадцать лет ее отправили в Вермонтскую школу-интернат для ультра-богатых детей. Похоже, тогда в ней проснулась бунтарка, потому что, покинув отцовский дом, она начала попадать в неприятности.


Сразу после окончания школы в восемнадцать лет ее арестовали за кражу в магазине. Обвинения были сняты — папино влияние, без всякого сомнения, — вот только кто-то в папочкиной службе безопасности забыл стереть ее отпечатки пальцев из полицейской базы данных.


Ошибка, которую я бы никогда не совершил, зато их промах помог мне.


После ареста нет ничего в досье ФБР. Ни ее фальшивой фамилии, ни какого-либо известного адреса. В Интерполе и в АНБ тоже, а они знают всех. Следовательно, она отлично заметала следы.


Следовательно, она впечатляет меня все больше и больше.


— Аха. Почему тогда именно у тебя они украли подгузники?


Мои губы растягиваются в улыбке.


— Судя по всему, она с приятельницами воруют только у плохих парней. Так или иначе, я оказался в их списке.


— Это все объясняет, — выдает Деклан после минутного молчания.


— Что?


— Почему она тебе нравится.


— Я не понимаю.


— Она — благодетельница. Твой криптонит.


— С чего, мать твою, ты это взял? Ты не видел меня с женщиной с тех пор, как я заменил Лиама.


— Он и сказал мне.


Я стискиваю зубы. Сейчас должно быть интересно. Досадно, но интересно.


— Что именно он сказал?


— Что единственный раз в жизни ты ослабил бдительность из-за женщины, которая была так влюблена в мужчину, что отдала жизнь во имя его спасения.


— Не отдавала она жизнь, — ворчу я сквозь стиснутые зубы. — И спас его я.


Я не вижу Деклана, но знаю, что сейчас он выпускает кольца дыма и пренебрежительно размахивает рукой в воздухе.


— Детали, детали. Суть в том, что она была благодетельницей. Самоотверженной. Щедрой. Как и эта девчонка.


— Она воровка.


— Воровка-филантроп, — самодовольно поправляет он. — Забирает у плохих парней и жертвует краденное на благотворительность. Если это не определение благодетеля, то я не знаю, что это такое.


Когда я слишком долго молчу, Деклан говорит:


— Я знаю, что ты сидишь там и пытаешься придумать, как бы со мной поспорить, вот только проблема в том, что ты сам понимаешь, что я прав.


— На самом деле я представлял себе твою медленную и мучительную смерть от отравления.


— Пфф. Яд — оружие женщины. Ты просто пустишь мне пулю в лоб.


— Заманчивая мысль. Я сейчас вешаю трубку.


— Не забыл ли ты случайно сказать, как рад, что я пережил нашу маленькую стычку с сербами?


— Я в восторге, — невозмутимо отвечаю я и нажимаю пальцем на кнопку отбоя.


Он перезванивает мне через пять секунд.


— Мне тут набрал приятель из департамента. Федералы сейчас на месте преступления.


— Отлично. Пусть сообщат все, что у них есть.


— Есть, есть, капитан, — имитируя пиратский акцент, выпаливает Деклан.


— Деклан?


— Хм?


— Никогда больше так не говори.


— Тебе не нравится? Это морской термин Британского Королевского флота, означающий «Да, я сделаю, как вы прикажете». В отличие от общепринятого «так точно» в ответ на приказ, который не подразумевает безоговорочного подчинения. Потому что, знаете ли, военные очень любят повиновение.


— Мне ли не знать. Я служил в армии.


Его тон становится задумчивым.


— Точно. Всегда забываю. Наверное, потому что не могу представить, как ты получаешь приказы от кого бы то ни было. Держу пари, тебя постоянно наказывали, верно?


— Надо было пристрелить тебя сразу, — бормочу я и снова вешаю трубку.


Несколько долгих мгновений я просто сижу и думаю. Когда у меня начинает урчать в животе, я понимаю, что уже несколько часов ничего не ел. Я направляюсь на кухню, чтобы перекусить, но останавливаюсь в гостиной, прислушиваясь.


И снова этот звук. Низкий стук, как удар о стену.


Он доносится из коридора, который ведет в комнату для гостей, где находится Джулия.


Через несколько секунд я барабаню костяшками пальцев по двери ее комнаты.


Наступает пауза, прежде чем дверь открывается. Пауза, во время которой мне на удивление трудно не начать колотить кулаком по дереву и кричать. Затем ручка поворачивается, дверь широко распахивается, и вот Джули передо мной.


Раскрасневшаяся, взъерошенная, тяжело дышащая.


Комната за ее спиной превратилась в развалины.


Я позволяю своему взгляду поблуждать по перевернутой мебели, скошенным картинам и кровати, лишенной простыней. Прикроватная тумбочка оказалась придвинутой к вентиляционному отверстию на потолке. Шторы валяются кучей на полу.


Я скрещиваю руки на груди, прислоняюсь плечом к стене и мягко говорю:


— А я смотрю, ты занималась перестановкой.


— Я искала камеры.


— И выход.


— Да.


— Тут нет ни того, ни другого.


— Я это уже поняла, спасибо.


Мы пристально смотрим друг на друга. Она такая красивая, с румянцем на щеках и горящими от гнева глазами. Мне хочется протянуть руку, чтобы провести ладонью по ее щеке, но уверен, что за подобные вольности получу пощечину.


— Ты говорила, что веришь моему слову.


— Я сказала, что в основном верю, что ты сдержишь свое слово. Меня нельзя обвинить в том, что я сомневаюсь в твоей честности. — Помолчав, она добавляет: — Извини, если оскорбила. Я не хотела тебя обидеть. — Она закрывает глаза, вздыхает и бормочет: — Не могу поверить, что извиняюсь.


— Однако я это ценю.


Она открывает глаза и смотрит на меня, нахмурив брови, как будто я головоломка, которую она наполовину хочет разгадать, а наполовину — поджечь и выбросить на улицу.


— Ты голодна? Я собирался перекусить.


Она игнорирует меня


— Ты уже что-нибудь выяснил? Можно мне уйти?


Ой.


— Я хочу, чтобы ты доверяла мне, — прошу я.


— А я хочу пони-единорога. Но что есть, то есть.


Мне приходится прикусить нижнюю губу, чтобы не рассмеяться, потому что я знаю, что это только разозлит ее еще сильнее.


— Поработаем над этим позже. А пока накормим тебя. Я поворачиваюсь и ухожу, чувствуя ее взгляд на своей спине и пытаясь подавить темную, мощную волну желания, когда слышу ее шаги по мрамору и понимаю, что она идет за мной.


ГЛАВА 10


Джули



Прекрати таращится на его задницу, идиотка. Он дьявол, забыла?


Я следую за Киллианом на кухню, невольно восхищаясь его крепкой, идеальной пятой точкой. Он идет как настоящий король: голова высоко поднята, широкие плечи расправлены, а непринужденная развязность выражает абсолютную уверенность.


Он — крутой, и он это знает.


Я бы с удовольствием скинула ботинок и запустила им в его самодовольную голову, дабы сбить спесь.


Но не запускаю. Я и без того разгромила гостевую комнату этого мужчины. Бардака вполне достаточно для одного вечера.


Еле волоча ноги от усталости, я запрыгиваю обратно на табурет у барной стойки, где сидела раньше, подпираю подбородок руками и наблюдаю, как глава ирландской мафии делает мне сэндвич с тунцом.


Стопудово, этот хипстер-бармен что-то подсыпал мне в стакан.


Когда бутерброд готов, Киллиан кладет его на тарелку и достает из ящика нож.


— С корочками или без? — спрашивает он через плечо.


Ага, так и есть. У меня определенно галлюцинации.


— Можно с корочкой, спасибо.


Он разрезает бутерброд пополам, поворачивается и протягивает мне тарелку. Затем складывает свои большие руки на своей большой, глупой груди и смотрит на меня из-под опущенных ресниц с самодовольной полуулыбкой.


— Не ухмыляйся, — ворчу я, беря сэндвич с тарелки. — Это неприлично.


— Это не ухмылка, а мое обычное выражение лица.


Удерживая его взгляд, я откусываю бутерброд, представляя, что вгрызаюсь в нежное пространство между его указательным и большим пальцами.


Я отказываюсь им очаровываться. Он гангстер, убийца, плохой парень до мозга костей. То, что он спас мне жизнь и сделал сэндвич с тунцом, ничего не меняет. Кроме того, присяжные еще не верят, что он меня отпустит, как обещал.


— Я действительно не так уж плох, когда узнаешь меня получше.


Я жую с минуту, злясь от того, что он так с легкостью читает мои мысли по лицу.


— Блядь, ты прекрасна, — рычит он, совершенно сбив меня с толку.


— Лестью ты ничего не добьешься.


— Никакой лести. Чистая правда.


Я сглатываю и прочищаю горло, чувствуя, как мои щеки краснеют.


— Окей. Спасибо.


— Пожалуйста.


Он изучает каждый нюанс моего лица немигающим взглядом, излучая чистую мужскую сексуальность, до тех пор, пока это становится невыносимым.


— Ты всегда такой?


— Какой, например?


Я жестикулирую рукой.


— Такой. Сам знаешь. Доминирующий.


Он пожимает плечами, изображая безразличие.


— Разумеется.


Надо же, а чего я ожидала? Смущения?


Несколько мгновений он наблюдает, как я раздраженно чавкаю, а потом улыбается.


— Мне жаль этот сэндвич.


У меня нет остроумного ответа, поэтому я просто жую и глотаю, пока еда не исчезает.


Звонит его сотовый. Он вытаскивает его из кармана и коротко отвечает:


— Да?


Затем внимательно слушает. Я тоже прислушиваюсь, но мне не удается разобрать, что говорит человек на другом конце провода. Затем Киллиан со скоростью света задает серию вопросов, и его челюсть напрягается все сильнее и сильнее.


— Только один? В сознании? Где? Кто с ним? Сколько у нас времени?


Он слушает, и выражение его лица становится все мрачнее, пока, наконец, он не поднимает на меня взгляд.


Его темные глаза стали черными.


— До связи, — бросает он и завершает вызов.


Я отодвигаю тарелку, чувствуя странное ощущение в животе.


— Дай угадаю. Тебе нужно ненадолго отъехать?


— Да. Я не задержусь надолго. Чувствуй себя как дома, устраивайся поудобнее.


Я мило улыбаюсь.


— О, само собой. Просто немного пороюсь в твоих ящиках, пытаясь найти улики, которые смогу предоставить властям.


Если я думала, что это заставит его дважды подумать перед тем, как оставить меня одну (вдруг он все же решит прихватить меня с собой, тем самым подарив мне шанс на побег), я ошибалась.


— Займись этим, милая. Дверь моего кабинета открыта. Ты ничего не сможешь сделать без биометрического отпечатка пальца, так что потратишь время впустую, но ты, конечно, можешь попробовать.


Он идет к лифтам, но затем останавливается и оборачивается, чтобы посмотреть на меня. Его голос — низкий и грубый, а темные глаза сверкают тайнами.


— Кстати, власти уже знают, что я из себя представляю.


Любит он говорить загадками. Всегда кажется, что под его словами что-то скрыто, его тон полон лукавства, как будто он единственный, кто понимает шутку. Это интригует и раздражает.


— Я тоже знаю, кто ты, гангстер. Это не секрет ни для кого в городе.


— Я не сказал кто, девочка. Я сказал, что из себя представляю.


Я начинаю раздражаться от его словесных игр.


— А какая разница?


— Только та, что имеет значение, маленькая воришка.


Он задерживает на мне на мгновение свой горящий взгляд, прежде чем развернуться и уйти.


Когда двери лифта закрываются, и он исчезает, я кричу ему вслед:


— Ты такой надоедливый, дьявол!


Но лучше мне от этого не становится.


Поскольку меня прививали хорошие манеры, я споласкиваю свою тарелку и ставлю ее в посудомоечную машину, а затем вытираю крошки со стойки. Затем отправляюсь на охоту в офис человека-дьявола.


Я нахожу его в противоположном конце коридора от разгромленной гостевой комнаты. Кабинет большой и явно принадлежит мужчине: большой черный дубовый стол, громоздкие кожаные диваны и подобные вещи настоящих мачо. Я усаживаюсь в до нелепого огромное офисное кресло и, поджав губы, смотрю на пустой экран компьютера. Мой взгляд падает на клавиатуру, затем — на поверхность стола.


Как бы мне хотелось, чтобы он был здесь и увидел мою улыбку.


Оттолкнувшись от стола, я выбегаю из кабинета и бегу обратно по коридору. Добравшись до хозяйской спальни, оформленной в серых и черных тонах — какой сюрприз, — я начинаю рыться в ящиках ванной комнаты, пока не нахожу то, что искала.


Затем возвращаюсь в кабинет, прихватив с собой баночку талька.


Снова усевшись в кресло, я слегка посыпаю тальком край стола рядом с клавиатурой. Затем осторожно его сдуваю, наклонившись, и присматриваюсь.


— Ну, привет, — радуюсь очертаниям отпечатка пальца.


Достаточно легко нахожу скотч, потому что он лежит бумажном блоке.


Прижимаю кусок ленты к тальковому следу, затем осторожно поднимаю его и наклеиваю скотч на неоново-желтую бумажку.


Закончив, я оглядываюсь и понимаю, что нигде не вижу биометрического сканера для отпечатков пальцев. Дверь в кабинет Киллиана уже была широко распахнута, а на столе не было ничего, что указывало бы на секретный сканер к ящикам или компьютеру.


Где бы ни была эта проклятая биометрическая штука, она спрятана.


— Ну и черт с ним, — бормочу я.


Щелкаю компьютерную мышь, но ничего не происходит. Я пытаюсь открыть ящик, но он не открывается. Заглядываю под стол и кресло, но ничего там не нахожу.


Затем переключаюсь на клавиатуру.


Не представляю, с какого пальца снят этот отпечаток, поэтому начинаю слева направо. Сначала бумагой для заметок нажимаю на клавишу A. Ничего не происходит. Я перехожу к клавише S, но и тут провал. Действую дальше по горизонтали, пробуя каждую клавишу, где мы ставим пальцы, чтобы начать печатать, но не получаю никаких результатов.


Пока не добираюсь до пробела.


Клавиатура загорается. Как и экран компьютера.


Как и мое лицо.


— Дамы и господа, мы взлетаем! — ухмыляясь, восклицаю я.


Затем в середине экрана компьютера появляется окно с сообщением, что доступ запрещен и все системы отключаются из-за попытки неавторизованного проникновения. Экран и клавиатура гаснут.


Через пять секунд звонит мой сотовый.


Я достаю его из кармана пальто. Неизвестный номер.


Любопытно, учитывая, что единственные два человека в мире, которые знают номер этого одноразового телефона, — это Фин и Макс. А они есть у меня в контактах.


У меня плохое предчувствие, что я знаю, кто это.


— Алло?


— Привет, милая. Развлекаешься?


Я смотрю на потолок, гадая, где же камера.


— Можно сказать и так. Планирую развести небольшой костер на кухне.


— Остерегайся разбрызгивателей. Система пожаротушения расходует около четырехсот литров в минуту, так что, надеюсь, ты умеешь плавать.


Его богатый акцент насыщен весельем. Киллиан ни капельки не волнуется, придурок.


— Откуда у тебя этот номер?


— Такой вот я.


Он говорит это с такой непринужденностью и высочайшей степенью самоуверенности, что мне хочется швырнуть телефон через всю комнату.


Вместо этого я требую:


— Я серьезно, как ты его узнал? Я купила этот телефон в киоске аэропорта неделю назад. И заплатила за него наличными. Звонила по нему лишь дважды.


— Я знаю, — снисходительным тоном говорит он. — И ты купишь новый телефон для следующего дела, и новый — для следующего после этого. Я бы позвонил тебе домой, но сейчас тебя там нет.


Отлично. Он знает и домашний номер, которого нет ни в одном справочнике. Дурацкий стационарный телефон. Говорила же Фин, что нам не стоило подписываться на это.


— Раз уж мы заговорили об этом, как ты нас вычислил на складе? Была установлена камера наблюдения, о которой мы не знали?


— Вы забыли отключить камеры на складе напротив.


Я закрываю глаза, тихо ругаясь. Какая глупая, очевидная ошибка.


— А оттуда? Как нас выследил? Камеры в поле, где мы разгружали грузовик и где его бросили, были отключены.


— Хакнул военный спутник.


Я открываю рот, но не могу произнести ни слова. Он умеет взламывать правительственные спутники? С каким гангстером я связалась?


Он знает, что я в шоке. В его смешке можно разобрать все виды удовольствия.


— Ты еще здесь, милая?


— Боже, меня действительно бесит твое самодовольство.


— О, не сердись. Признайся, что ты впечатлена.


Да, но я никогда, никогда, даже через миллиард лет не признаюсь в этом.


— Взлому техники, вращающейся вокруг Земли, тебя учили в школе мафиози?


— Ах, нет. Я постиг это задолго до того, как попал в мафию.


— Да неужели, — скучающе протягиваю я.


— Не так уж было и трудно. Спутники не защищены системами кибербезопасности, поэтому любой, кто имеет базовое представление о компьютерных системах и языках программирования, может обойти жалкие брандмауэры, установленные правительственными оборонными ведомствами. Я могу показать тебе, если хочешь.


— Великолепная идея. — Мой тон сочится сарказмом.


— Может пригодиться для одной из твоих будущих «подработок».


Нутром чую, что сейчас он старается не заржать, сукин сын.


— Я бы с удовольствием поболтала еще, но лучше заболею диабетом второго типа.


— Признай это, девочка. Ты считаешь меня очаровательным?


— Ты очарователен, как горящий сиротский приют.


— Никак не можешь перестать думать, что почувствуешь, когда я наконец поцелую тебя?


— Неужели рядом нет пули, под которую тебя нужно прыгнуть?


— Если бы я тебе действительно не нравился, ты зарезала бы меня в такси, когда у тебя была такая возможность. Или застрелила бы меня из пистолета, который стащила из тумбочки в моей гостевой комнате и спрятала в кармане.


Меня очень нервирует то, как он примечает каждую деталь.


— Мне следовало сделать и то, и другое. Смысл твоей жизни — стать донором органов.


Когда он разражается взрывом смеха, я не могу не улыбнуться. Но сохраняю спокойсвие в голосе, когда говорю:


— Смотри не подавись от смеха. Пока.


И, чертовски расстроенная, вешаю трубку. Затем, поскольку я предполагаю, что он наблюдает через скрытую камеру, кручусь в его мачо-кресле, как будто мне все равно.


Затем пишу Макс, что я все еще жива и что им с Фин нельзя возвращаться домой, пока не получат от меня сигнал. Если дьявол прав, и эти парни охотились за мной, а не за ним, то квартира небезопасна.


Через несколько минут я получаю смайлик с большим пальцем от Макс, но это не очень успокаивает мои нервы. Судя по тому, как мне везет, она, вероятно, думает, что «не ходи домой» — это код, означающий «у нас закончилась туалетная бумага».


Затем, с нарастающим чувством ужаса, я понимаю, что, если Киллиан знает этот номер телефона, возможно, он отслеживает мои сообщения. И что еще хуже, он мог следить за телефонами Макс и Фин... и использовать их, чтобы отслеживать геолокацию!


Если он может взломать спутник, чтобы найти нас, то манипулировать мобильным телефоном для него вообще проще простого.


Я посылаю Макс еще одно сообщение:



Новости: телефоны скомпрометированы. Уничтожьте как можно скорее. Переберитесь в свое тайное место. Уходите в затишье до тех пор, пока я не отправлю «все-чисто» код.



Макс требуется всего несколько секунд на ответ.



Пожалуйста, скажи мне, что ты больше не оскорбляла его!


Я повторяю:



ЗАТИШЬЕ ОЗНАЧАЕТ НИКАКИХ РАЗГОВОРОВ!



Затем вынимаю сим-карту из телефона и растаптываю ее каблуком. Убираю обломки в карман, не желая рисковать, оставляя в мусоре что-то, что он мог бы как-то использовать. Зная его, он, вероятно, создаст устройство наблюдения из крошек моего сэндвича с тунцом.


Около часа я брожу по пентхаусу и капаюсь в его ящиках, но не нахожу ничего личного, ничего интересного. Если у него и есть семья, то нет ни одной их фотографии. В библиотеке огромная коллекция книг, но ни одной безделушки на полках. Здесь нет ни комнатного растения, ни журнала, ни смятого чека из магазина. Пыли и той нет. Как будто он живет в музее.


В конце концов меня одолевает усталость. Я заваливаюсь на диван в гостиной, надеясь, что он один из супер-педантичных чистюль увидит меня в одной из своих камер и разозлится, что я не сняла обувь.


Я не хочу, но почти сразу засыпаю.


А просыпаюсь в объятиях Киллиана. Он несет меня к лифту.


— Расслабься, милая, — бормочет он, когда я начинаю панически блеять. — Я отвезу тебя домой.


Я замираю, мои глаза расширяются.


— Домой? Правда?


— Правда.


Мы входим в лифт, и двери закрываются. Кабина начинает спускать нас вниз.


— Эм, — смотря на его профиль, бормочу я, — ты можешь опустить меня прямо сейчас.


— Могу. Но не хочу.


Я задумываюсь на мгновение, но решаю, что у меня есть другие, более важные вопросы.


— Мне безопасно возвращаться домой?


Он поворачивает голову и смотрит на меня томным взглядом.


— Не можешь смириться с мыслью, что будешь от меня вдали?


Я подавляю в себе желанием треснуть его по плечу.


— Пожалуйста, скажи мне, что происходит. Те люди, которые напали на нас…


— Все мертвы, — перебивает он, и его взгляд темнеет. — И теперь я знаю, кто их послал и почему. Этот человек тоже скоро умрет.


Она всматривается в мое лицо, заставляя меня дрожать. Миллион вопросов проносится у меня в голове, но больше всего меня интересует один.


— Кто их послал? — спрашиваю я.


— Враг твоего отца, — с леденящей мягкостью отвечает он.


Он знает, кто я. Мое сердце замирает в груди.


Я не могу перевести дыхание или отвести глаза от глубокого, темного взгляда Киллиана. Мы молча смотрим друг на друга, пока лифт плавно опускается, унося нас неизвестно куда.


— Отпусти меня, — прошу, стараясь сделать все, чтобы мой голос звучат ровно.


— Еще нет.


Он продолжает мною любоваться с той странной интенсивностью, отчего паника начинает подниматься вверх по моему горлу.


— Ты обещал, что никогда не причинишь мне вреда.


Он наклоняет голову. Мое дыхание немного выравнивается, потому что по какой-то безумной причине, я верю ему. В значительной степени. Но это все равно не имеет никакого смысла.


— Но... Даже теперь, когда ты знаешь, кто мой отец?


— Да. — Его тон спокоен. — Хотя нас с ним вряд ли можно назвать друзьями.


Здравствуй, преуменьшение века. Единственное, что мой отец ненавидит больше, чем переваренные макароны — это ирландскую мафию. Они враждовали, сколько я себя помню, и еще задолго до моего рождения.


— И ты же не собираешься использовать меня в своих интересах? Получить деньги, уступки, выставить свои условия?


— Ты говоришь так, будто это невозможно.


Я усмехаюсь.


— Если бы в руках моего отца оказалась твоя дочь, поверь, он выжал бы из этого все, что можно. И что нельзя.


Как только слова слетают с моих губ, я жалею об этом. Это прозвучало как вызов. Но Киллиан лишь продолжает на меня смотреть, не прерывая зрительного контакта.


— Я кое-что получу от этого, милая, — мурлычет он.


У меня пересыхает во рту. Вот дерьмо. Прощай большой палец на ноге.


— Что? — шепчу я


— Это.


Он не вдается в подробности, вводя меня в замешательство.


— Это... что «это»?


Его большие руки нежно сжимают меня.


— Этот момент. Это воспоминание. Время с тобой.


Я недоверчиво смотрю на него с открытым ртом.


Он говорит серьезно. Он действительно серьезен.


— Что ты за гангстер такой? — выпаливаю я.


Он поворачивает голову, отрывая от меня взгляд. Я чувствую себя так, словно только что вышла из тюрьмы.


— Только никому не говори, — вздыхает он. — Не могу допустить, чтобы кто-нибудь узнал, что я романтик. Стоит акулам почувствовать запах крови, все полетит к ебеням.


Двери лифта раздвигаются, открывая вид на гараж. Шестеро мужчин в темных костюмах ожидают у заведенного внедорожника. Киллиан выходит из лифта и направляется к машине. Один из его головорезов в костюме открывает нам заднюю дверь.


Но Киллиан не садится.


Он осторожно ставит меня на ноги рядом с открытой дверью, выпрямляется и смотрит на меня.


— Было приятно познакомиться, мисс Моретти. — Его тон и выражение лица мрачные.


Я смотрю на него, чувствуя себя так, словно нахожусь в альтернативной вселенной, где все происходит наоборот.


— Я не понимаю, что сейчас происходит.


— Деклан собирается отвезти тебя домой.


— Но… — Я растерянно оглядываюсь по сторонам.


— Вот мой номер телефона. Если тебе что-нибудь понадобится, позвони мне. Независимо от времени.


Он протягивает мне маленькую белую карточку. Я беру ее, моргая, как сова. Напечатан только номер. Ни имени, ни адреса, ни объяснения, почему я чувствую себя такой опустошенной.


Увидев выражение моего лица, взгляд Киллиана становится тлеющим. Он подходит ближе и наклоняется, чтобы прошептать мне на ухо:


— Я буду ждать. когда ты будешь готова к поцелую, маленькая воришка.


Затем разворачивается и уходит, не оглядываясь.


ГЛАВА 11


Джули



Деклан высаживает меня перед моей квартирой. Я жду, когда внедорожник скроется из виду, чтобы вернуться на главную улицу и поймать такси.


Я добираюсь до отеля на рассвете. Зарегистрировавшись, отправляюсь в номер и оставляю голосовое сообщение для Фин и Макс на телефон, предназначенный только для экстренных случаев.


Затем, до смерти устав, падаю вниз лицом на огромную кровать и засыпаю. Я не вижу снов. Я не двигаюсь. Я проваливаюсь в приятное забвение.


Просыпаюсь, когда солнце садится в захватывающем золотом световом шоу над рекой Чарльз. Принимаю душ, заказываю бифштекс и бутылку красного вина в номер и снова одеваюсь в ту же одежду, в которой ворвалась на склад подгузников ирландского короля мафии, после чего мой мир перевернулся вверх тормашками.


Звенит отельный телефон. Я беру трубку и отвечаю именем, под которым зарегистрировалась.


— Китнисс Эвердин слушает.


— Это я.


Вздохнув с облегчением, я опускаюсь в кресло и делаю большой глоток вина.


— Макс… Слава Богу. Девочки, вы в порядке?


— У нас все хорошо. Как прошло свидание?


— Ха-ха.


— Я спрашиваю только потому, что твое сообщение показалось таким горячим и страстным. Мы решили, что ты с безумно красивым беспощадным гангстером добрались до следующей после петтинга стадии.


— Почему у меня ощущение, что ты ни капельники не беспокоилась, что прямо сейчас я могу быть мертва?


— Ты взяла трубку, глупышка. Ясно, что ты не мертва.


— Ты знаешь, о чем я. Он мог убить меня!


— Слушай, когда мужчина смотрит на женщину так, как Лиам Блэк смотрел на тебя, единственное, что ей грозит — это прокол легкого от его неистового стояка.


Боже правый, какое бездушие!


— Спасибо за твои молитвы, мать Тереза, — сухо бормочу я.


— Только чистая правда. Ты ему нравишься.


Я сердито глотаю вино.


Тем временем Макс смеется.


— Ага, так я и думала. Он не хочет причинять тебе боль, он хочет пошерудить с тобой своими гигантскими ногами под столом. Кстати, обратила внимание на размер его ступней? Я заметила в баре — они огромны. Если все его части тела такие же большие, то он, вероятно, может убить тебя своим стояком.


— Это не смешно, Макс. Он мог сделать со мной что-то плохое.


— Но не сделал. Ты в безопасности. Он не только сдержал свое слово, что не причинит тебе вреда, но и отпустил тебя... снова. — Она делает паузу. — Как ты думаешь, что это значит?


— Что он любит играть в игры.


— Возможно. Или, возможно, что под всей этой горячей дурью есть душа.


— Душа? — фыркаю я. — Давай не будем увлекаться. Он такой, какой есть, всем известно.


Вот только он велел называть его не тем именем, которым его называют все остальные, и делал прямо противоположное моим ожиданиям, так что, я в действительности не представляю, какой он. Или кто скрывается под маской известного мафиози.


«Я не сказал кто, девочка. Я сказал, что из себя представляю.»


Что бы, черт возьми, он ни имел в виду, это всего лишь еще один вопрос, который следует добавить к растущей куче.


— Так когда ты снова с ним увидишься? — спрашивает Макс.


Я лезу в карман и провожу пальцем по краю маленькой белой карточки.


— Надеюсь, никогда. Смена темы: вы же выбросили одноразовые телефоны?


— Да, мы избавились от одноразовых телефонов.


— Отлично. Вы находитесь в своих безопасных точках? Слежки не было? Никто не знает, где тебя искать?


Макс отвечает с преувеличенным терпением:


— Все верно, Сестра Невроза Всенепорочного Ордена Высокой Тревоги.


— Мне кажется, что ты считаешь мои действия неразумными.


— Тебе никогда не приходило в голову, что все наши поступки, чтобы загладить свою вину — это пустая трата времени? — после взвешенной паузы отвечает Макс. — Что если бы мы действительно хотели изменить мир к лучшему, то каждой было бы достаточно всадить пулю в лоб своему отцу?


Я удивленно моргаю.


— Ого. Разговор принял мрачный оборот.


— Мы могли бы спасти бесчисленное множество жизней, сделав это, Джули. — Ее тон становится твердым. — Мы могли бы положить конец стольким страданиям! Но вместо этого мы играем в героев-неудачников, которые творят неправильные вещи по правильным причинам. Или правильные вещи по неправильным причинам, я, блядь, не знаю.


— Макс…


— Мой отец — один из крупнейших наркоторговцев в северном полушарии. Отец Фин продает оружие любому анархисту или жаждущему власти авторитарному правителю, если ему неплохо за это заплатят. Ну а по сравнению с твоим отцом Майкл Корлеоне выглядит слюнтяем.


Я слушаю ее тяжелое дыхание, прежде чем спросить:


— Что ты хочешь этим сказать?


— Благодаря судьбе мы встретились в школе, когда нам было по тринадцать. Благодаря судьбе мы заключили договор, мечтая помогать людям вместо того, чтобы превратиться в тех, в кого нам уготовано превратится нашими генами и детством. Благодаря судьбе из всех людей во всем мире, ты выбрала Лиама Блэка в качестве мишени для дела.


— Или благодаря явной глупости.


Она игнорирует меня.


— И судьба распорядилась так, что он отпустил тебя не один раз, а дважды.


Я в замешательстве морщу лоб.


— Не уверена, что понимаю ход твоих мыслей.


— Это твое влияние! — Она на мгновение задумывается, прежде чем продолжить: — Он не причинил тебе вреда и даже не рассердился из-за того, что ты сделала. Гонялся за тобой с горящим взглядом и дал слово, что с ним ты будешь в безопасности. И сдержал свое слово, не используя тебя ни одним из миллионов способов, которыми мужчина вроде него мог бы использовать женщину. — Еще одна пауза, на этот раз длиннее. — Представь себе, если бы наши матери имели хоть какое-то влияние на наших отцов. Представь, как сильно изменилась бы жизнь многих людей.


— Вопрос: что ты покурила?


— Ничего.


— Уверена? Потому что все это звучит так, как будто ты предлагаешь мне попытаться как-то контролировать империю зла Киллиана Блэка.


— Так и есть. Подожди, а кто такой Киллиан?


Я сжимаю пальцами переносицу и закрываю глаза.


— И курила ты явно не сигареты.


— О, да вы только посмотрите на это! — В голосе Макс слышен сарказм. — Снова смена темы. Ты что, не хочешь рассказать более умной из своих двух лучших подруг, что скрываешь о горячем преступнике, который тебе якобы не нравится?


— Он мне не нравится, — говорю сквозь стиснутые зубы.


— Разумеется. А я — Брэд Питт.


— Приятно познакомиться, Брэд. Ты становишься все прелестнее.


— Я хочу кое-что сказать сейчас. Тебе это не понравится.


— Как и весь наш разговор.


— Если ты можешь сделать так, чтобы он перестал творить плохие вещи, пусть и что-то одно, то ты обязана это сделать.


Я открываю глаза и смотрю на стену.


— Ты права. Мне это не понравилось.


Некоторое время мы сидим в напряженной тишине, нарушаемой лишь отдаленными звуками уличного движения.


— Я не предлагаю тебе спать с ним.


— Странно, ведь в моей вагине полно волшебной пыльцы эльфов, которая заставляет плохих мужчин совершать добрые дела.


— Ты слишком не уверенна в себе.


— О, ради бога. Давай уже сменим тему. Видела что-нибудь в новостях о перестрелке? Я отключилась до самого вечера.


— Перестрелка? Какая перестрелка?


— В которую я попала после «Ядовитого пера». — Тишина. — Перестрелка, после которой около десяти трупов валялись на Берчленд-Авеню?


— Сегодня я прочла две газеты от начала до конца, посмотрела новости и проштудировала интернет. Там ничего не было о перестрелке.


Неужели он настолько могущественен, что может оказывать влияние на новости? Не думаю, что мой отец смог бы такое провернуть.


— Алло? Есть кто дома?


— Я здесь. Просто задумалась.


— Я знаю. Чувствую запах борьбы. Итак, ты участвовала в перестрелке. Выкладывай.


— Эм. Какие-то парни пытались убить нас... меня... Ну, я точно не знаю, за кем из нас охотились, но Ки… Лиам сказал, что за мной. Он сказал, что это были враги моего отца, а я не подумала уточнить, кто именно, потому что в то время он нес меня на руках. Что, знаешь ли, дезориентирует.


Я чувствую удивление Макс в секундной заминке.


— Ты хочешь сказать, что он знает, кто ты?


— Да


— И он отпустил тебя? — Ее голос срывается на крик.


Ее точка зрения мне понятна. Я была брошенным ему на колени золотым яйцом, призом, который можно всунуть его сопернику-королю мафии, а он им не воспользовался.


Почему?


Я прикусываю губу, не зная, что ответить.


— Как он узнал, кто ты? — Она сжалилась надо мной и пошла в другую сторону.


— Понятия не имею. Он ничего не сказал. Но у него есть сверхъестественная способность проворачивать такие штуки. Полагаю, что у него могут быть друзья в высших кругах. Например, высокопоставленные члены в правительстве. Он сказал, что проверил мою биографию. Он узнал всякие факты, например, что в течение многих лет у меня не было серьезных отношений.


— Это не обнаружится при обычной проверке биографии.


— Сама знаю. И угадай, как он нашел нас после того, как мы покинули склад?


— Как же так?


— Он взломал спутник.


— Если бы он знал кого-то в правительстве, ему не пришлось бы утруждать себя взломом спутника. Он мог бы просто позвонить и сказать: «Эй, приятель, мне нужны время и координаты, не мог бы ты прислать снимок цыпочек, которые у меня кое-что увели, чтобы я мог проследить за ними и выяснить их личности?»


— Хм. Верно.


— Следовательно, если он действительно взломал спутник и не соврал об этом, у него есть кое-какие безумные навыки для обычного рядового гангстера.


— Может быть, он был программистом в Google, пока не пошел по скользкой дорожке.


— Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала.


— Знаю, — стону я. — Я хватаюсь за соломинку. Я так запуталась во всей этой ситуации, что не могу мыслить ясно.


— Ты сама себя запутываешь. На самом деле все очень просто.


— Не могу дождаться, чтобы услышать вердикт, — бормочу я.


— Он хочет тебя. Ты хочешь помогать другим людям. Предложи ему бартер в обмен на свое тело.


— Ты сама только что сказала, что не предлагаешь мне переспать с ним!


— Я солгала. Ты определенно должна переспать с ним. Боже мой, Джули, посмотри на этого человека. Он — олицетворение мужской красоты. Я могла бы кончить, просто увидев его голым.


— Ты ужасная подруга, — решительно заявляю я.


— Вовсе нет.


— Да.


— Ладно, ладно. Тогда сделай это хоть один раз. Скажи ему, что ты займешься с ним сексом, если… — Она замолкает, задумавшись. — Если он пожертвует миллион долларов Красному Кресту.


— Он миллиардер, а ты кладешь меня под него всего за миллион баксов? Я для тебя так мало значу?


Чувствую, что сейчас она пожимает плечами.


— Ну а что, я бы сделала это бесплатно.


— Тогда займись этим! Я дам тебе его номер телефона!


— Он не хочет меня, Джулс. Он хочет тебя. — Она замолкает. — У тебя есть его номер телефона?


— Он дал его мне. — Ее молчание звучит обвиняюще, поэтому я добавляю, защищаясь: — На случай, если мне что-нибудь понадобится.


Как только она начинает смеяться, я понимаю, что совершила ошибку, сказав ей.


— О-хо! Теперь у тебя есть номерок Большого серого волка на быстром наборе на случай, если тебе что-то понадобится! Вот так поворот!


Я устало вздыхаю.


— Мне хочется ударить себя в глаз из-за тебя.


— Ты же понимаешь, он надеется, что тебе понадобится его большой, толстый…


— Мне пора, — громко бросаю я. — Меня зовет карниз за окном.


— Не будь такой ханжой. Покувыркавшись в постели с этим мужчиной, твоя жизнь наполнится смыслом.


— Я действительно надеюсь, что это сон, и я просунусь через несколько минут в реальности, где моя лучшая подруга не пытается продать мою киску печально известному гангстеру за некую безумную гуманитарную миссию.


— Знаешь что? — Ее тон становится задумчивым. — Это хорошая идея. Дай мне его номер, сама позвоню ему, чтобы назначить тебе следующее свидание.


Я наливаю себе еще один большой бокал вина и начинаю пить. Тем временем Макс продолжает:


— Составлю список основных правил. Буду твоим менеджером.


— Ты хотела сказать сутенером? И мы не заключаем никаких сделок, чтобы спасти мир с человеком, который однажды сбросил официанта с крыши ресторана за то, что он пролил каплю вина.


— Это городская легенда. Наверно.


— Слушай, просто не высовывайся, пока я не придумаю, что нам делать дальше, ладно?


Макс улюлюкает.


— О, собираешься сама что-то выяснять? Девушка, якобы воровка, но которая не может даже взломать замок или завести машину?


— Прошу прощения, но не я забыла вырубить камеры на складе через дорогу от фабрики подгузников. — Она испугалась, ха. — Да. Наш друг, мистер Блэк, упомянул об этом. Так что ты тоже не Ханс Грубер, детка.


— Эй, Ханс Грубер был плохим парнем!


— Извини. Он был первым пришедшим на ум вором, которого я смогла вспомнить.


— Потому что ты, без сомнения, тысячу раз пересматривала «Крепкий орешек».


— О, теперь обсудим это? Может, поговорим о том, сколько раз ты смотрела «Форсаж»?


С этого момента разговор переходит в спор о нашем плохом кино-вкусе. Мы препираемся, как старикашки, пока меня не отвлекает стук в дверь.


— Тише. Кто-то стучит.


— Ждешь кого-нибудь?


Уже встав, я резко останавливаюсь. Внезапно закрытая дверь начинает очень зловеще выглядеть.


— Нет.


— Посмотри в глазок.


— Мне нужно положить трубку. Шнур не достает.


— Я буду здесь. Действуй.


Я кладу трубку на стол и на цыпочках подкрадываюсь к двери. Прижимаюсь к ней и смотрю в глазок.


Пожилой мужчина в униформе консьержа стоит в дверях, держа в руках коричневый бумажный пакет. Седые волосы, веселая улыбка и золотая бирка с именем на лацкане с именем «Эрнесто».


Не похоже, что Эрнесто пришел, чтобы убить меня, но никогда не знаешь наверняка. Белки очень милые, но они могут переносить чуму.


— Да? — отзываюсь я.


— Посылка для мисс Эвердин. — Он поднимает пакет, улыбаясь еще шире.


— Пожалуйста, разверните ее и покажите мне, что внутри.


Его улыбка подрагивает, но он подчиняется, доставая из пакета что-то завернутое в фиолетовую папиросную бумагу.


Что-то странной формы, с заостренным концом.


— Эм... не могли бы вы развернуть это, пожалуйста?


Судя по всему, Эрнесто начинает жалеть, что не оставил пакет у двери и не убежал, когда у него была такая возможность. Он срывает папиросную бумагу с заостренного конца предмета, обнажая что-то похожее на рог.


Золотой рог, покрытый сверкающими блестками.


Я рывком открываю дверь, выхватываю предмет из рук испуганного консьержа и срываю оставшуюся упаковку.


Уставившись в изумлении на мягкую игрушку, я выдыхаю:


— Сукин сын.


— Джентльмен, оставивший пакет, приложил записку. — Он трясет коричневым пакетом.


Я забираю у него посылку и возвращаюсь в комнату, слишком ошеломленная, чтобы чувствовать себя виноватой, что не дала ему чаевых.


Когда я снова беру трубку, Макс спрашивает:


— Кто это был?


— Не кто. А что из себя представляет.


— Не понимаю.


Шутка для тех, кто в теме.


— Это был консьерж. Принес мне посылку.


— Типа приветственную корзинку?


— Нет. Типа подарка, который кто-то для меня оставил.


— Подарок? Этот отель — твоя безопасная точка! Кому рассказала о ней?


— Никому. И за мной не следили. Я в этом уверена.


— И что это за подарок?


Я в неверии смотрю на мягкую игрушку в своих руках. На ее золотой блестящий рог и переливающиеся всеми цветами радуги гриву и хвост. На четыре копыта, инкрустированных крошечными кристаллами горного хрусталя.


«Я хочу, чтобы ты доверяла мне.


А я хочу пони-единорога. Но что есть, то есть.»


Вспоминая свой разговор с Киллианом, я начинаю тихо смеяться.


— Это пони-единорог.


После паузы Макс уточняет:


— Это код для вибратора или что?


Я зажимаю трубку между ухом и плечом и восхищаюсь единорогом, вертя ее в руках.


— Нет, грязный мозг. Игрушка.


— Кто, черт возьми, посылает тебе плюшевых зверушек? И что еще важнее, почему?


— Подожди, там записка.


Я вытаскиваю из коричневого пакета квадратный белый конверт, открываю его и вынимаю карточку.


— Два дома, одинаково достойных, в Вероне милой, где мы действие ведем, — читаю вслух.


Подписи нет, нет ничего, кроме цитаты, но и этого достаточно. Тихий, впечатленный голос глубоко внутри меня шепчет: «Вау, а этот парень не промах», но я быстро подавляю его.


— Шекспир, — после минутного молчания выдает Макс.


— Да. Это первая строчка из «Ромео и Джульетты».


— Это гребаный пони-единорог от Большого злого волка? — визжит она.


— Угу.


Макс взволнованно дышит в трубку.


— И он посылает тебе цитаты из самой романтичной любовной истории, когда-либо написанной? Боже. Мое сердце.


— Не говори ерунды, идиотка! «Ромео и Джульетта» — это не роман, это трагедия! Шесть человек умирают за четыре дня из-за двух глупых подростков!


Макс не трогает моя логика.


— Но ведь ты понимаете символику этой конкретной цитаты, верно?


Я закатываю глаза к потолку.


— Ты в любом случае собираешься просветить меня.


— Ты —Джульетта, ну, очевидно, он — Ромео. Два несчастных влюбленных из враждующих семей, которых свела вместе судьба…


— Мне суждено умереть из-за серии нелепых недоразумений и неудачного выбора времени?


— ... связанные истинной любовью…


— Ой, да брось! Вожделение — это не истинная любовь. В ночь, когда Ромео впервые увидел Джульетту и решил, что она его родственная душа, он тосковал по какой-то другой цыпочке. Поговорим о непостоянстве?


— …и в конечном итоге положили конец вековой вендетте между их семьями…


— Потому что они умерли. Их не стало! Как ты этого не понимаешь?


— Это знак, Джулс, — решительно возражает она. — Забудь про смерть. Он посылает тебе оливковую ветвь.


— Скорее предупреждение.


— Он дает понять, что знает, кто ты. И он знает, кто он. Он знает, что поставлено на кон. Но все еще хочет тебя!


— Ты действительно сошла с ума, подруга.


— Кстати, с каких это пор ты стала таким противником любви?


— С тех пор, как мою мать взорвали бомбой, предназначенной для мафиози, за которого она вышла замуж. — Макс тяжело вздыхает. — О, черт. Прости. Я и мой длинный язык.


— Ничего страшного. Древняя история.


Я швыряю единорога через всю комнату. Он отскакивает от ковра и кувыркается, пока не останавливается, чтобы посмотреть на меня обиженными голубыми глазами.


— Итак... что мы будем с этим делать? Он знает, что ты в том отеле. Он может знать наши с Фин номера, и, возможно, где мы прячемся, потому как у него, похоже, есть жуткие хорошие навыки поиска людей. Он знает адрес нашей квартиры. Он, наверное, знает, где мы все работаем. И мы не можем прятаться вечно.


Я знаю, что она предлагает. И я понимаю, что она права. Но, боже, я не хочу этого делать.


Я хочу, чтобы все это — что бы это ни было — между мной и большим злым волком закончилось прежде, чем начнется.


Я с неохотой достаю из кармана маленькую белую карточку и смотрю на номер.


Глупый Ромео. Мне бы хотелось врезать тебе по физиономии.


— Ладно. Я ему позвоню. Устраивает?


— Не забудь поблагодарить за подарок.


Я вешаю трубку, прежде чем бросить что-нибудь еще через всю комнату, и набираю номер Киллиана.


ГЛАВА 12


Джули



Он отвечает на первом же гудке.


— Привет, милая. — Его богатый акцент окрашен теплотой.


— Привет. — На мгновение у меня заплетается язык. Он не облегчает мне задачу, продолжая молчать. — Эм. Спасибо за подарок.


— Всегда пожалуйста.


— Это не значит, что я доверяю тебе.


— Я знаю.


— Звоню я тебе по настоянию подруги. Я не хотела этого делать.


— Я понимаю.


Мне нечего сказать, поэтому я сижу молча, покусывая губу, пока он не начинает хихикать.


— Перестань кусать губы.


Я испуганно втягиваю воздух и в панике оглядываюсь.


— Ты что, наблюдаешь за мной?


— Нет. Просто ты так делаешь, когда не можешь решить, хочешь разбить что-нибудь о мою голову или поцеловать.


Тяжесть его эго могла бы привести к коллапсу целые солнечные системы.


— Мы уже сто раз это обсуждали. Я не хочу целовать тебя.


— Я знаю, что ты не видишь мое лицо, но сейчас на нем выражение крайнего неудовольствия. Мы же договорились не лгать, забыла?


Мне хочется разорвать этого гребаного пони-единорога в клочья. Зубами. И отправить одному самодовольному ублюдку видео этого.


— Если я когда-нибудь и поцелую тебя, то только дабы удовлетворить болезненное любопытство о том, каково разочарование на вкус.


Он покатывается со смеху.


Это так неожиданно, что я просто сижу и слушаю его какое-то время, не только наслаждаясь этими звуками, но и не понимая происходящего.


— Почему тебе нравится, когда я говорю такие вещи?


Он все еще хихикает, когда отвечает:


— Потому что никто другой не смеет.


Как и многое другое, наличие у него чувства юмора становится сюрпризом. Безусловно, у него раздутое самомнение, но он может и посмеяться над собой. И, стоит признать, его манеры весьма хороши.


Он умудренный опытом, умный и — для безжалостного убийцы с репутацией крайнего насильника — обладает неслыханным самоконтролем.


Мой отец никогда не отказывал себе в женщине, если хотел ее.


Если она будет сопротивляться, он бы посмеялся, а потом взял ее. О его аппетитах ходят легенды. Так же как и о его вспыльчивом нраве и его исключительной чувствительности ко всему, что можно истолковать как оскорбление: он перерезал глотку своему собственному портному за предположение, что, возможно, придется перешить пальто, немного увеличив размер.


А этот мужчина реагирует на мои оскорбления смехом.


Он спокойно принимает мой отказ целоваться с ним. Он и пальцем меня не тронул, хотя его желание уложить меня на лопатки было более чем очевидным.


Он сдержал свое слово не причинять мне вреда и отпустить меня, хотя держать меня в плену ему было чрезвычайно выгодно. Без всяких сомнений, мой отец дорого заплатил бы за мое благополучное возвращение (хотя бы потому, что того требовала честь семьи).


Будь я менее осведомленной, я охарактеризовала Киллиана Блэка как джентльмена.


Красивый, опасный, необычный джентльмен, способный прожечь дыры в женском теле жаром своих глаз.


— Ой-ой, она задумалась. Хорошо это не заканчивается, — хмыкает он. Его тон мягкий и дразнящий. Нежный и теплый.


Меня поражает невероятная мысль, что у Киллиана Блэка есть мягкая сторона.


— Я тебя не понимаю, — выпаливаю я.


— Но хочешь. — Его голос становится еще мягче.


— Да, — от ужаса, согласие срывается с моих губ, но я «переобуваюсь» так быстро, как только могу. — Нет!


Мы мгновение молчим, пока я не бормочу:


— Не знаю. — От раздражения я закрываю глаза и делаю вдох. — По правде говоря, да, но я не хочу это признавать, потому что тогда мне придется любить себя еще меньше. Так я стану чувствовать, что иду против того, за что выступаю.


— Потому что?..


— Из-за того, кто ты есть. Кем ты являешься. Что ты делаешь. Все это.


В очередной паузе я ощущаю, что он не знает, как поступить. Киллиан борется с собой из-за чего-то, но я не знаю, из-за чего. Затем в трубке раздается его хриплый голос:


— А что, если я не тот, за кого ты меня принимаешь, милая?


— Но ты именно тот. — Мой ответ последовал незамедлительно.


— Представим, что нет, — дожимает меня он. Его тон мягкий, но напряженный.


— Окей. Если мы отправляемся в страну фантазий, я подыграю. Если бы ты не был тем, кто ты есть, я бы... ну, я бы...


Для начала, я бы хотела заняться с тобой сексом. Много-много горячего секса, потому что ты чертовски красивый жеребец, и я хотела бы скакать на тебе до истощения.


— Милая? Ты еще здесь?


Мои щеки горят. Мне приходится прочистить горло, прежде чем заговорить, чтобы не походить на оператора секса по телефону.


— Я позвонила, чтобы узнать, каковы твои намерения относительно информации, которой ты располагаешь обо мне и моих подругах. — Я снова прочищаю горло. — А также выяснить, как ты узнал, что я нахожусь в этом отеле.


Немного помолчав, он хрипло произносит:


— Для протокола, я бы с радостью занялся бы с тобой тем, о чем ты подумала, но не сказала.


Я прерывисто выдыхаю, роняю голову на руки и закрываю глаза.


Он мне уступает, потому что больше не упоминает об этом. Его тон становится деловым.


— Единственное, что я собираюсь сделать с полученной информацией, это следить, чтобы ты была в безопасности.


— Безопасности? О чем ты?


— Не то, чтобы тебе сейчас особо угрожали, но сербы пришлют за тобой больше людей…


— За мной охотятся сербы?


В то время как мой голос поднялся на октаву, голос Киллиана на одну упал.


— Они тебя не тронут. Даже не приблизятся к тебе. Я обещаю тебе, Джулия, что буду оберегать тебя.


Его слова звучат убедительными, но моим нервам это не помогает.


У меня вспотели ладошки. Я сжимаю телефон, пытаясь контролировать свое дыхание.


— Почему они преследуют меня?


— Судя по всему, твой отец превратил стычку из-за маршрутов торговли наркотиками в войну. Сербы ищут залог.


Мой разум изо всех сил пытается осмыслить эту печальную новую информацию.


— Но меня невозможно найти. Я не пользуюсь своей фамилией и не живу с отцом больше десяти лет. Я заметала за собой следы.


— Любого можно найти, милая, — ласково мурлычет он. — Цифровой след, независимо от того, как сильно его пытаться стереть, все равно остается. Кредитные карты, использование интернета, мобильные телефоны, камеры наблюдения, банковские счета, счета за коммунальные услуги, списки пассажиров авиакомпаний, снимки со спутников и беспилотников… Можно продолжать и дальше. Существует миллион способов для поиска. Это проще, чем ты думаешь. — Он делает паузу. — Тем не менее, ты проделала хорошую работу, заметая свои следы. Я стер то, что нашел в твоем досье ФБР, но это не так уж много.


Какое-то время я хлопаю глазами, пытаясь прояснить зрение.


— Прошу прощения, ты сказал, что на меня есть досье в ФБР?


— Было, — поправляет он. — Теперь его нет. — Когда я ничего не говорю, он продолжает: — Еще я стер любые другие цифровые следы твоего существования, но нам следует обсудить, как ты планируешь поступить со своими банковскими счетами и водительскими правами. Возможно, имя тоже следует сменить. Ты упомянула Серафину, но лично я думаю, что если ты не цирковой артист, то это немного чересчур.


— Я... Я...


— Я знаю. Слишком много информации. Подумай обо всем и дай мне знать.


Он мог все это выдумать. Это может быть какой-то тщательно продуманный ход, способ, чтобы завоевать мое доверие. Он мог затеять какую-то странную игру.


Или, может быть, он просто очень хорошо разбирается в компьютерах?


— Киллиан?


— Да, милая?


— Вы следил за мной до отеля?


— Нет.


— На моей одежде «жучок»?


— Нет.


— Тогда как ты узнал, что я здесь?


— На визитке с моим номером телефона, которую я тебе дал, встроен микроскопический геолокационный чип.


Ну, разумеется. Потому что это совершенно нормально. А еще, наверное, в моих венах плавают крошечные камеры-роботы.


— Понятно. Очень круто.


— Ага, я тоже так думаю. — Он на мгновение замолкает. — Ты опять в бешенстве.


— Похоже на то.


— Открой дверь.


Я в шоке смотрю на закрытую дверь отеля.


— Зачем? Меня ждет еще одна мягкая игрушка?


— Что-то вроде этого. — Его голос звучит разгоряченно и весело, как будто он наслаждается какой-то своей шуткой. Что заставляет меня нервничать.


— Ты принес мне кролика или что-то в этом роде? Пузатую свинью? Одна из этих падающих в обморок коз? О боже, не говори мне, что там трубкозуб!


— Открой дверь и посмотри.


Он отключается, и я начинаю тяжело дышать.


Я кладу трубку обратно на подставку и направляюсь к двери, чувствуя, что мои артерии вот-вот взорвутся от чрезмерного давления. Смотрю в глазок... но никого не вижу.


Окидываю взглядом коридор. Нет никаких признаков человека, пузатой свиньи или чего-то еще. Все тихо и спокойно.


Приоткрываю дверь и выглядываю.


Внезапно из-за двери появляется огромная ладонь и открывает ее шире. Затем меня вталкивает в комнату большое и внушительное присутствие никого иного, как самого бостонского короля мафии.


Прежде чем я успеваю удивленно пискнуть, он захлопывает дверь ногой, хватает меня за плечи, разворачивает и прижимает к ней.


— Попроси меня поцеловать тебя, милая, — бормочет он, поглаживая большими пальцами мои напряженные бицепсы. Мои руки прижаты его твердой груди. Я пытаюсь оттолкнуть Киллиана, но безрезультатно. Этот человек сложен как гора.


Мне удается выдавить из себя «нет». Но не похоже, что это прозвучало убедительно, потому что его улыбка становится самодовольной, а глаза начинают пылать.


Пытаясь собраться с мыслями, я делаю глубокий вдох через нос. К несчастью, вместе с ним я вбираю пьянящий запах его кожи — головокружительную смесь мускуса, специй и запах мужчины в расцвете сил.


Вполне может быть, что я только что забеременела воздушно-капельным путем.


Возьми себя в руки! Вышвырните его вон!


— Нет! — твердо говорю я. — Почему ты здесь?


— Потому что хочу поцелуя.


Я притворяюсь, что его страстный взгляд, направленный на мой рот, ни капельки меня не трогает.


— Разве у тебя нет империи зла, которой нужно управлять?


— Есть, — тихо соглашается он, — но это гораздо важнее.


О нет. Он решил быть очаровательным. Где пояс верности, когда он так нужен?


— Я хочу, чтобы ты ушел.


Он качает головой и цыкает.


— Еще одна ложь, милая маленькая воришка, и я перекину тебя через колено.


Жар заливает мое лицо, мое сердце начинает бешено колотиться в груди. Я возмущенно смотрю на него.


— Ты не посмеешь!


— Поспорим?


Судя по всему, ничего на свете он не хочет сильнее.


Затем он наклоняется и глубоко вдыхает у моего горла. Когда я напрягаюсь, он горячо говорит:


— Ты пахнешь раем.


Затем утыкается носом в мои волосы и снова вдыхает. Его руки крепче сжимают мои, а голос схож с рычанием.


— Держу пари, ты тоже на вкус как рай.


Мой разум легко отвлекается при самых благоприятных обстоятельствах, потому сейчас превращается в пустоту. Я совершенно забываю о ненависти к Киллиану, о том, чтобы надо попросить его уйти, или о чем-то еще, если уж на то пошло, и просто цепляюсь за его пиджак и пытаюсь остаться в вертикальном положении.


Он прижимается ко мне всем своим твердым телом, одной рукой вцепляется в мои волосы на затылке, другой обхватывает шею и отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза.


В его собственных бушует ад.


— Давай, соври мне. Скажи, что не хочешь, чтобы я зарылся лицом между твоих ног. Потому что это все, о чем я могу думать.


Он медленно поглаживает большим пальцем пульс на моей шее, без сомнения чувствуя его ускоренное биение.


— Трубкозуб, — шепчу я.


Его глаза вспыхивают. Он облизывает губы, и, черт возьми, ничего сексуальнее я в жизни не видела.


У моего бедра пульсирует его эрекция.


Хотя я стараюсь излучать силу и холодную уверенность в себе, мой голос дрожит, когда я говорю:


— Я хочу тебя кое о чем попросить.


Он замирает и напрягается, словно пружина. Его немигающий взгляд фокусируется на мне. Его дыхание становится неровным.


— Я хочу, чтобы ты сделал шаг назад. Ты слишком подавляешь и слишком ошеломляешь. У меня голова не соображает.


Он молча изучает выражение моего лица. Между нами искрится. Его взгляд такой горячий и напряженный, что кажется, будто он обжигает. Затем Киллиан снова переводит свое внимание на мой рот.


— Киллиан. Пожалуйста.


Его глаза медленно закрываются, желваки на его челюсти напрягаются. Он медленно выдыхает через нос, затем отпускает меня.


Стоит ему отступить на шаг, мои ноги становятся ватными настолько, что я практически соскальзываю на пол.


Поправляя галстук, он откашливается.


— Приношу свои извинения. Из-за тебя я… Мне кажется, я слишком… — Он останавливается и переводит дыхание. Его смех низкий и слегка растерянный. — Боюсь, что из-за тебя у меня едет крыша.


— Мне знакомо это чувство.


Наши взгляды встречаются и удерживают друг друга. Киллиан стоит всего в футе от меня, и воздух между нашими телами кажется слишком насыщенным. Намагниченным. Как будто какая-то невидимая сила притягивает нас друг к другу, как бы мы ни старались держаться порознь.


Наше дыхание становится синхронным. Мои уши горят.


Его ладони сжимаются и разжимаются, как будто заставляет себя не тянуться ко мне.


— Все это очень странно, — шепчу я.


— Ага.


— Сверх странно. Вроде НЛО и домов с привидениями. Что-то сверхъестественное.


— Если ты этого не понимаешь, это не означает, что этого не должно случиться.


— Но этого не должно случиться. Так не должно быть. Я — это я, а ты — это ты.


— Да, у нас есть кое-какой багаж, но не обязательно распаковывать его сегодня вечером.


Его глаза горят желанием, но голос бархатно мягкий, хриплый от эмоций. Сочетание животной похоти и необузданной уязвимости опьяняет. Особенно от такого мужчины, как он.


Почему-то. Хоть убейте, не могу этого понять.


— Не хочу показаться грубой, но, может быть, я тебе нравлюсь только потому, что отказываю? Может быть, ты из тех парней, которые любят вызов? Может быть, я привлекаю тебя только потому, что…


— Твоя привлекательность в том, что ты — это ты, — перебивает он так мягко, словно ласкает голосом мою кожу. — Ты храбрая, умная, жесткая, но добрая. И забавная. И красивая. Боже, тобой достаточно просто любоваться. И при этом ты не прикладываешь усилий. Мне нравится, как ты выглядишь. Словно у тебя есть задачи поважнее, чем одеваться определенным образом, вести себя определенным образом или притворяться кем-то другим, дабы произвести впечатление на мужчину. Ты не стыдишься себя. Живешь по своим правилам. Доверяешь своим инстинктам. Ищешь свое место. Ты отказываешься меняться, чтобы куда-то вписаться. Так делает большинство женщин. Ты же... свободная. Это освежает. Ты заставляешь меня чувствовать…


Некое время он подыскивает слово, потом медленно моргает, словно приходит к неожиданному — и не совсем желанному — пониманию.


Затем качает головой и отводит взгляд, сглатывая.


Он стоит вот так, напряженный и молчаливый, а я смотрю, как он борется со всем, что не позволяет себе сказать.


Это невероятно привлекательно, черт бы его побрал.


— Эй? Гангстер.


Не поворачивая головы, он снова смотрит на меня. Настороженно.


Неожиданно я ловлю себя на том, что улыбаюсь ему.


— Ты мне тоже нравишься. Это вселяет в меня надежду, что где-то глубоко под всей этой жесткой черной броней у тебя действительно есть сердце.


— Я бы поблагодарил, но не уверен, что это комплимент.


Мгновение мы смотрим друг на друга, не двигаясь, пока я не выдыхаю:


— Безопасно ли мне с подругами возвращаться в нашу квартиру?


— Да, — он отвечает без колебаний.


Я изучаю его лицо, интуитивно понимая, что конкретно он оставил невысказанным.


— Потому что ты будешь присматривать за нами?


— Да.


— И ты не допустишь, чтобы случилось что-то плохое.


— Да.


— Потому что ты... необъяснимым образом... очарован мной?


Он протягивает руку и нежно проводит костяшками пальцев по моей щеке. Его взгляд следует по пути его прикосновения.


— Это не так уж необъяснимо, — мягко замечает он. — Я очарован тобой так же, как Ньютон — гравитацией.


— Не понимаю, о чем ты.


— Как только он открыл ее, все остальное во Вселенной обрело смысл.


Я сижу с этим фактом мгновение, позволяя себе прочувствовать его слова. Позволяя себе принять это и осознать.


Киллиан дает мне время все обдумать, мирно выжидая.


Он не требует от меня ответа. Он не настаивает на какой-либо реакции. Он просто тихо стоит и смотрит на меня без всякого ожидания.


Можно было ба посмеяться над этим. Я могла бы разозлиться на него. Я могла бы осыпать его презрением. Но суть в том, что он готов принять любую мою реакцию, радуясь, если она будет правдивой.


Это озаряет меня, как восход солнца над горами: он не хочет лгать мне. Он не хочет играть со мной в игры. Он хочет выложить мне свою правду.


Если бы моя жизнь была фильмом, то его режиссерами были Альфред Хичкок и Вуди Аллен.


— Как думаешь, может, у тебя кризис среднего возраста? — Он откидывает голову назад и смеется. — Ведь мы даже не целовались.


Все еще посмеиваясь, он сухо чеканит:


— Не из-за отсутствия попыток с моей стороны.


— Но ты должен признать, что твое стремление зашкаливает. Практически мания. Ромео впечатлился бы твоей целеустремленностью.


— Если ты думаешь, что я перегибаю палку, тебе следует познакомиться с моим братом. Он целый год сидел за одним и тем же столиком в дерьмовой закусочной, любуясь своей будущей женой, прежде чем сказать ей хоть слово.


Как только он это произносит, становится понятно по его поведению, что упоминание его брата было ошибкой.


Я улыбаюсь, удивительно радуясь этому поступку.


— Не волнуйся, гангстер. Я никому не скажу, что ты человек.


Он задумчиво проводит большим пальцем по моей скуле, потом берет меня за подбородок.


— Даю тебе неделю на размышление, — внезапно заявляет он.


— На что?


— Обдумать поцелуй. Если через неделю ты решишь, что действительно не хочешь меня целовать, я отпущу тебя. Ты больше никогда обо мне не услышишь. — Он выдерживает паузу. — Уточню: я все равно буду следить, чтобы ты была в безопасности. Это не шантаж.


Невероятно, но я ему верю. Но не могу в этом признаться, поэтому прибегаю к сарказму.


— Какая галантность!


— То, что я лидер международной преступной организации, еще не означает, что я не могу быть честным.


— Забавно, но у меня сложилось впечатление, что так и должно быть.


В его глазах снова появляется лукавый у-меня-есть-секрет огонек.


— Ты должна привыкнуть ошибаться том, что касается меня, милая.


Он наклоняет голову, касается губами моей щеки, затем берет меня за плечи и отодвигает на несколько футов в сторону. И уходит, позволяя двери захлопнуться за ним.


Я стою неподвижно там, где он оставил меня, долгое время. Ладонь прижата к лицу в месте, где прикосновение его губ обожгло кожу.


Я пытаюсь убедить себя, что когда Макс сказала, что мое столкновение со стихией, которую представляет собой Киллиан Блэк, это судьба, она была смертельно неправа.


Пытаюсь, но не совсем верю.


ГЛАВА 13


Джули



Я перезваниваю Макс и все ей докладываю. Затем спрашиваю, что, по ее мнению, следует сделать.


— Помимо поездки в ближайший секс-шоп за запасом смазки и чулками в сеточку? Запишись на глубокую депиляцию бикини. Не забудь установить видеокамеры. Буду пересматривать ваш фильм для взрослых снова и снова.


— Я не собираюсь заниматься с ним сексом. Ты совсем помешалась. Я спросила, что нам делать? Оставаться в наших укрытиях, или как?


— Он знает, где твое укрытия, гений.


— Разумеется, я перееду в другое место.


— Угу. И почему он не сможет узнать, куда именно?


Хороший вопрос. Я дотрагиваюсь до своих волос, гадая, не имплантировал ли он еще одно устройство слежения, когда погрузил в них свою руку.


Похоже, шансы велики. Мне нужно принять еще один душ.


— Мы не можем вернуться в квартиру, как будто ничего не случилось. Это безрассудно.


— Точно, — хихикает Макс. — Потому что наша троица никогда не совершает ничего безрассудного.


Я сажусь на край кровати и смотрю на реку Чарльз. Ту самую, куда я сказала, он бросит меня, забетонировав ноги в цементные блоки.


Я вспоминаю лицо Киллина, когда он сказал, что очарован мной так же, как Ньютон — гравитацией.


Я думаю о его глазах.


— Помоги мне, Макс, — тихо прошу я. — Я запуталась.


Она долго молчит.


— Ты запуталась, потому что он тебе нравится. И ты ненавидишь себя за то, что он тебе нравится. Потому что он представляет собой все, чего ты боишься. Потому что твой худший кошмар заканчивается так же, как жизнь твоей мамы: опьяненная любовью и мертвая.


Дар и проклятие, что другой человек знает меня так хорошо.


Сердце в груди сжимается до боли.


— Я помню, как она боготворила моего отца. Как она ловила каждое его слово. Даже когда я была маленькой, я не могла понять ее преданности. Я понимала, что он плохой… почему она ничего не сделала?


— Ты не твоя мать, — уверенно говорит Макс. — И не твой отец. Ты — отдельная личность, а не единица из их половин. Отпусти это дерьмо.


Именно отпустить я пыталась всю свою жизнь. Но история жизни человека — это не кокон бабочки или отросшая кожа змеи. Нам от нее не уйти. Мы носим нашу историю в сердцах, воспоминаниях и самом существе. Она циркулирует в наших кровеносных сосудах.


Наше прошлое точно знает, кто мы такие, даже когда мы сами этого не понимаем.


Или просто не хотим признавать.


Возможно, это моя ошибка: убегать от прошлого вместо того, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Убегать от дракона вместо того, чтобы убить его.


Я путаю свои игры в «прятки» с движением вперед.


Я смотрю на пистолет на ночном столике, который украла из гостевой комнаты Киллиана. Нож по-прежнему спрятан в кармане моего пальто. Я вспоминаю все те способы, которым я научилась спасать себя от опасности, все те способы, которыми я навредила себе, чтобы искупить грехи одного человека, и задаюсь вопросом, не было ли целью всех этих тренировок не умение защищаться, а подготовить к чему-то?


Каждый воин должен идти в бой. Каждый, кто тренируется с мечом, должен в конце концов использовать его в сражении.


— Алло? — зовет Макс.


— Я вернусь в квартиру. А пока вы с Фин не попадайтесь мне на глаза.


— Джулс…


— Я не стану рисковать вашей безопасностью.


Она хихикает.


— Милая мысль, детка, вот только решать не тебе. Куда бы ты ни пошла, мы пойдем за тобой. Без товарищей-мушкетеров Д'Артаньян был просто дебилом в дурацком плаще.


На меня накатываем волна разнообразных эмоций. Я не заслуживаю такой преданности, но, черт возьми, это действительно здорово.


— Я люблю тебя. Ты ведь это знаешь, правда?


Она на мгновение замолкает.


— Боже. Что за гадости?


— О чем ты?


— Ты сказала: «Я люблю тебя» так, как будто сообщила, что мой щенок умер.


Когда я смеюсь, вытирая слезящиеся глаза, Макс добавляет:


— Увидимся дома.


Она вешает трубку, прежде чем я успеваю сделать еще одно удручающее заявление.

* * *


Часа через два я, Фин и Макс стоим у большого эркерного окна в передней части нашей квартиры и таращимся вниз на улицу.


— Что он делает? — бормочет Фин.


Киллиан расхаживает между двумя припаркованными внедорожниками. Судя по всему, эти громадины с затемненными стеклами, блестящими навесами и в целом угрожающим видом принадлежат ему. Он не останавливается, чтобы переброситься парой слов с мужчинами внутри, он просто идет до конца квартала, затем поворачивается и возвращается обратно.


— Он ходит, — отвечает Макс.


— Но нафига?


— Может быть, это входит в его спортивную программу.


Но я его понимаю.


Там, внизу, он сражается с самим собой. Эти знаки мне знакомы. Ладони сжимаются и разжимаются, грозовые тучи собираются над его головой, желваки на челюсти напряжены.


Он сдерживает себя, чтобы не взбежать по ступенькам, не выбить ногой входную дверь, не вытащить меня из дома, не перекинуть через плечо и не утащить обратно в свою пещеру с летучими мышами. Даже на расстоянии он выглядит как одержимый.


Я не могу решить, льстит мне это или вызывает желание вызвать полицию.


Не сбавляя шага, он смотрит в окно. Наши взгляды встречаются. Меня обдает жаром. Я тихо выдыхаю, удивляясь, почему лишь от одного взгляда этой особи моя температура тела увеличивается на несколько десятков градусов.


Фин толкает меня локтем в бок.


— Не будь грубой. Помаши!


— Судя по выражению его лица, ждет он вовсе не приветствия. Парень охренительно напряжен.


— Может, тебе стоит позвонить ему, хах? — предлагает Фин.


— И что она ему скажет, Фин? «Привет, я даже отсюда вижу твой стояк. Очень неплохо. Подниметесь с ним ко мне наверх»?


— Я просто предполагаю, что он, возможно, немного успокоится, если услышит ее голос.


— Или он может взорваться на миллион раскаленных кусков короля мафии.


— Нельзя, что бы он всю ночь разгуливал у нас перед домом. Сами знаете, что миссис Либерман уже наверняка общается по телефону с 9-1-1.


— Я не буду ему звонить, — тихо говорю я, наблюдая, как он разворачивается на пятках и идет в противоположном направлении. — Я ничего не буду делать. Он сказал, что защитит нас от сербов. Если для этого ему нужно протереть дыру в асфальте, то так тому и быть. Он не дождется от меня какой-либо реакции.


Явно впечатленная Фин низко присвистывает.


— Отличный ход, игрок.


— Никаких игр. Я хочу выйти из боя, а не сгореть на войне.


— Тут если и сгоришь, то только от оргазмов, — «сухо» вставляет Макс.


— Зачем ему звонить? Грядет катастрофа. Глупая, опасная и полностью предотвратимая катастрофа, — не понимаю я.


Из одного из внедорожников выходит мужчина. Я узнаю его. Это Деклан, красавчик, который обращался ко мне «Ваше Высочество», за что получил резкий выговор от Киллиана.


Заметив его, Макс громко визжит:


— Что здесь твориться, мать вашу? Съезд злобных супермоделей? Ежегодное награждение «Преступники, которые могут резать сталь своими скулами»?


Деклан подходит к Киллиану. Они обмениваются парой фраз, затем Киллиан снова начинает расхаживать по тротуару. Деклан возвращается в машину, качая головой.


Что касается меня, я отворачиваюсь от окна и ложусь посреди гостиной на пол. Уставившись в потолок, заявляю:


— Кто-нибудь, пожалуйста, принесите мне «Ксанакс». Через несколько часов мне надо вставать на работу. Еще пару дней в таком темпе, и у меня случиться сердечный приступ.


— О, черт, это точно! — вскрикивает Фин. — Завтра понедельник. Кажется, прошла целая жизнь с тех пор, как мы вломились на склад подгузников. — Она поворачивается, смотрит на меня (на пол) и улыбается. — С тех пор, как я вломилась на склад подгузников.


— Какая же ты отстойная, — безэмоционально ворчу я. — И ты ошибаешься. Именно я использовала болторез, чтобы перекусить цепь, помнишь?


— Что я помню, так только как ты металась, как новорожденный жираф, пока я не вручила тебе болторезы. Который взяла с собой я.


— Почему все у нас походит на соревнование? — говорю я в потолок.


— Потому что ты была любимицей мисс Крэбтри. Я тебе это так и не простила.


Я вспоминаю нашу очаровательную учительницу в школе-интернате и говорю:


— О, боже! Кэролин Крэбтри. Интересно, чем она сейчас занимается?


— Вне всяких сомнений, убивает парней своими кристально-голубыми глазами и копной волнистых рыжих волос. — Ее улыбка подрагивает, и Фин более мягко добавляет: — Парней и девушек.


Глядя на Фин с нежностью, Макс говорит:


— Тебя всегда завораживали рыжие.


— А тебе всегда завораживали члены!


— В них есть свое очарование.


— Назови хоть одну причину. Я подожду.


Фин и Макс улыбаются друг другу, а я валяюсь на полу, издавая жалобные стоны:


— «Ксанакс»!


— Ты же знаешь, что мы не держим «Ксанакс» в доме, глупая. — Макс подходит и садится на пол рядом со мной, скрестив ноги. Она берет мою руку и поглаживает ее. — Но я одолжу тебе свой вибратор.


— Меня сейчас стошнит, — я тяжело вздыхаю, закрыв глаза.


Фин усаживается с другой стороны от меня и берет меня за другую руку. Я осторожно спрашиваю:


— Мы собираемся призывать духов?


— Скорее, начать групповую терапию, — произносит Макс, заставляя меня снова застонать.


— Нет. Никакой терапии. Я не хочу говорить об этом. Ни о чем не хочу!


Некоторое время никто не произносит ни слова. Фин начинает расчесывать пальцами мои волосы.


Тишина, наполненная ожиданием.


— Я нем мы не говорим. Я даже не хочу произносить его имя, — внезапно заявляю я.


— Хм, — мычит Фин в точности как психотерапевт.


Я открываю глаза и пристально всматриваюсь в ее лицо.


— Он преступник! Тут не о чем говорить!


— Не о чем, кроме твоих глубоко противоречивых чувств к нему и того, что он творит с твоим либидо.


Я снова закрываю глаза и глубоко сожалею, что не являюсь отшельником, который живет один на тропическом острове, а моими единственными друзьями были попугай и древесная улитка.


Немой попугай и древесная улитка.


Когда тишина становится кричащей, я сдаюсь.


— Окей. Кто начнет первой?


— Я, — быстро откликается Фин, уже переходя в режим допроса. — Макс посвятила меня в ситуацию с единорогом-пони, но бы хотела отмотать назад и вернуться к моменту, как все это началось. С самого начала. Почему мы вообще решили ограбить его?


— Я видел его в новостях год назад. Его арестовали. Кучка федеральных агентов вела его в наручниках вверх по ступеням здания суда. Вот только создалось впечатление, что вел их он. Фу! Мир еще не видел такой самоуверенности. Такого тщеславия! Даже его волосы выглядели самодовольными. Это очень, очень меня разозлило.


Вспомнив это, я снова начинаю злиться.


— Что-то такое припоминаю, — задумывается Фин. — Его довольно быстро отпустили, верно?


— Буквально в тот же день. Никаких обвинений предъявлено так и не было. Правительство арестовало мудака после нескольких месяцев напряженного расследования, и ни одно из предъявленных обвинений не продержалось даже двадцать четыре часа.


— Тебя это возмутило, — догадывается Макс.


— И правильно, — добавляет Фин успокаивающим тоном.


— Черт возьми, да, меня это привело в бешенство! Этот… Этот мужчина…


— Этот невероятно великолепный мужчина. Это крайний пример сверх мужественности. Этот обжигающе горячий, огнеопасный мужчина, который способен доводить до спонтанных оргазмов у целых слоев женского населения одной только улыбкой.


— Могу я продолжить? — Я перевожу взгляд на Макс.


У нее хватает порядочности смутиться.


— Прости. Просто он чертовски красив, Джулс.


— Никто не отрицает, что этот мужчина привлекателен. Пантеры великолепны, но только глупец протянет руку, чтобы проверить, действительно ли такая гладкая и шелковистая у них шерсть.


— Замечание принято. Продолжай.


— Спасибо. Как я уже говорила... что я говорила?


— Ты была возмущена, — подсказывает Фин.


— Точно! Спасибо, — поблагодарила я. — Этот мужчина, этот гнусный преступник источал самоуверенность и превосходство, как сок с дерева. Я возненавидела его с первого взгляда. Он явно знал, что выйдет сухим из воды. Я видела это по его лицу. Это... это…


— Смелость. — Судя по интонации, на Фин он произвел впечатление.


— Пылкость, — мечтательно произносит Макс.


— Дайте мне передохнуть, девочки. У меня заканчиваются едкие взгляды.


Они извиняются, и я продолжаю.


— Высокомерие — вот слово, которое я искала. Он источал высокомерие, как дым. И не только это… превосходство. Он знал, что выйдет, потому что он тот, кто он есть. Потому что он считал, что заслужил это. Потому что для такого человека, как он, нет ничего невозможного или недосягаемого. Бессердечный ублюдок.


Мгновение я злюсь, пока Фин не замечает:


— Я чувствую некоторые проблемы воспитания отцом.


— Да неужели? — Мой тон сочится сарказмом.


— Честно говоря, — протягивает Макс, — если бы проблемы воспитания нашими отцами были связаны с плутонием, у нас троих было бы достаточно ядерной энергии, чтобы управлять всей галактикой.


— Верно, — кивает Фин. — Всех нас в детстве эмоционально бросили.


— Мы эмоционально разбиты.


Мы сидим в мрачном молчании, пока я не говорю:


— Разговор получился просто отличным. Очень воодушевляющим. Теперь я чувствую себя намного лучше.


Пока я маринуюсь в своем недовольстве, Макс как-то странно на меня посматривает.


— Стоп! — выпаливает она. — Если мои расчеты верны, то за последний год мы провернули четыре дела.


— Да? Ну и что?


— Итак, ты сказала, что видели Лиама Блэка в новостях год назад.


— И?


Она пристально меня изучает.


— И с тех пор ты только о нем и думаешь.


Я выдаю автоматический отказ, на что Макс отвечает:


— Нет? Тогда почему мы не его ограбление стало нашим первым делом после того, как ты увидела эту новость?


— Я проводила исследование.


— Исследование. Угу. Целый год исследований.


Ее тон заставляет меня защищаться.


— Именно!


Она на это не ведется.


— У тебя уходило несколько месяцев на изучение и составление плана по остальным нашим вылазкам… почему тут понадобился целый год?


— Может быть, я осторожничала!


— Или, может быть, в глубине души ты понимала, что это будет не просто очередная работа.


Я сажусь и тереблю волосы руками, устало вздыхая.


— Пожалуйста, не начинай снова про судьбу.


— Судьба реальна, Джули.


— Разумеется. Как и зубная фея.


— Нет, это хрень, которую родители впаривают своим детям. Судьба так же реальна, как... ну, как любовь. То, что ты ее не видишь, не означает, что ее не существует. Все самое важное в жизни невидимо.


Фин и я смотрим друг на друга, потом снова на Макс. Та пожимает плечами.


— А какие еще невидимые вещи важны? — уточняет Фин. — Ментальный разрыв с реальностью, который ты испытываешь?


Отлично. Она тоже не верит в судьбу. Я знала, что Макс ошибалась, когда утверждала, что она умнее всех.


Но Макс это не смущает. Она задирает нос достаточно высоко, чтобы смотреть на нас сверху вниз.


— Верность. Вера. Или дружба, тупицы.


— Настоящее счастье, что дружба невидима, — сладко мурлычет Фин.


Макс сердито смотрит на нее.


— Через минуту я сделаю твою снисходительную улыбку невидимой. Когда сотру ее с твоего лица!


Я встаю и иду в свою спальню, крикнув через плечо:


— Разбудите меня, если понадобится помочь одной из вас похоронить тело другой. Не хочу, чтобы вы приходили ко мне в кошмарах.


Я захожу в свою комнату и запираю дверь, зная, что это не единственные лица, которые я буду видеть во сне.


Я уверена, что Киллиан Блэк будет в волнении расхаживать под окном завтра утром.


Темный, несущий смерть Ромео будет ждать свою Джульетту.


Слава богу, у меня нет балкона.


ГЛАВА 14


Киллиан



Когда Лиам наконец берет трубку, я уже готов что-нибудь разбить.


— Брат, — говорит он хриплым ото сна голосом. — Скажи, что это срочно. Скажи, что ты не звонишь мне в три часа ночи, чтобы поболтать с семьей.


— У тебя сейчас два! — рычу я. — И да, это чертовски срочно.


Я поворачиваюсь на пятках и иду в другую сторону, не обращая внимания на Деклана внутри внедорожника. Он смотрит на меня, качая головой, как будто считает меня безнадежным.


Услышав мой тон, Лиам напрягается.


— Что произошло? С тобой все в порядке?


— Нет, со мной все не в порядке. Я — полная противоположность порядку, что бы ты не подразумевал.


— Что случилось?


Я поднимаю взгляд на окно Джули. Темнота. Вся улица погружена во мрак, если не считать уличных фонарей и ядерного сияния моего возбуждения.


— Что ты сделал, чтобы Тру в тебя влюбилась?


После недолгого молчания Лиам осторожно спрашивает:


— Повтори?


— Ты слышал, что я сказал. Ответь на вопрос.


— Я не понимаю.


— Что тут понимать? Вопрос простой.


— Неожиданный от тебя.


Я резко останавливаюсь, запрокидываю голову и смотрю на звездное ночное небо.


Закрыв глаза, я тяжело выдыхаю.


Всю ужасность ситуации я выражаю тремя словами:


— Дело в женщине.


Тишина. А потом в неверии:


— Ты шутишь?


— Нет.


Снова тишина. Где-то вдалеке собака завывает на Луну. Понимаю бедолагу как никто другой.


— Спасибо, что подождал, пока я поднимал челюсть с пола. Насколько все плохо?


Мой смех низкий и недоверчивый.


— Отвратительно. Хуже некуда.


После очередной тяжелой паузы Лиам спрашивает:


— Она знает?


— Ага.


— Чувствует то же самое?


Я представляю себе лицо Джули. Как она смотрит на меня своими большими карими глазами, полными гнева, отвращения, любопытства и желания. Разумеется, я могу лишь это предполагать, что все же считаю, что желание имеет хорошие шансы на победу.


— Она не так ясно говорит о своих чувствах, как я о своих.


— Тогда она полоумная. — Тон Лиама становится снисходительным.


— Она не полоумная. Она идеальна. Правда, с трудом меня выносит, ни хрена не доверяет и издевается надо мной при каждом удобном случае... — Мой вздох тяжел и полон отчаяния. — Но она идеальна.


— Боже мой, — встревоженно охает Лиам. — С кем, мать твою, я разговариваю? Ты говоришь как адекватный человек!


— Я знаю. Это ужасно. Помоги!


После молчания ошеломленный Лиам говорит:


— Просьба о помощи только что сорвалась с твоих губ? Если это так, то сейчас я точно сплю, и мне снится сон-мечта после выпитого за ужином красного вина. Для настоящего Киллиана Блэка «помощь» почти такое же грязное слово, как и «любовь».


Недовольное рычание грохочет в моей груди.


Лиам же смеется от восторга, ублюдок.


— Я думаю, тебе следует закончить разговор со мной и вызвать «скорую», брат. Похоже, дела у тебя идут не очень хорошо. Так и до инфаркта недалеко.


— Я рад, что тебе весело, — огрызаюсь я. — А теперь, блядь, расскажи мне, как ты, сука, заставил Тру влюбиться в тебя?


— Если тебе это так важно, то я ее похитил.


Теперь настала моя очередь молчать от шока.


— Способ неидеальный, я знаю, — словно оправдываясь, объясняется он.


— Так ты серьезно?


— Да.


— И это сработало?


— Она спит рядом со мной. Надела мое кольцо. Вынашивает моего ребенка. Полагаю, да, это сработало.


Его голос потеплел, и я понял, что он смотрит на спящую жену, прижавшуюся к нему в постели. Я чувствую тревожный укол того, что можно описать только как зависть.


Нет, наверняка просто хочу есть. Я никогда в жизни никому не завидовал.


Потом я понимаю, что все же завидовал одному человеку. Человеку, чья красота снаружи выглядела так же, какими были отношения Тру и Лиама внутри их пары.


Подобного у меня никогда не будет. У меня не будет прекрасных моментов. Моя жизнь построена на мести и мертвых телах. Прекрасное не для людей вроде меня.


Я ощущаю настолько сокрушительную боль, что мне приходится заставлять себя дышать и расслабиться, чтобы не раздавить телефон в моей ладони.


— Киллиан?


— Я здесь.


— Не надо ненавидеть меня за эти слова, но что бы ни случилось, это случится. От судьбы не уйдешь.


Я усмехаюсь.


— Вера в судьбу — удел детей и дураков. Я ни первое, ни второе.


— Не обязательно во что-то верить, чтобы это было правдой. Твое мнение не обязательно правильное.


— Разумеется, правильное. Я всегда прав.


— О, это действительно ты, — со смехом замечает Лиам. — Я уже начал думать, что ты одержим бесами. — Он подавляет смешок. — Или призраком Ромео Монтекки.


— Кстати, тебе понравится это точно понравится: ее зовут Джули.


— Вот теперь смешно, — усмехается он.


— Это не шутка. Угадай, что еще?


— Она думает, что Ирландия находится в Великобритании?


— Хуже. Она дочь Антонио Моретти.


Мой брат не ахает. Это не в его стиле. Но через телефонную трубку доносится характерный звук тяжелого дыхания, затянувшегося от шока.


Потом он начинает откашливаться. Хрипит, словно в его горле застрял большой кусок мяса.


— Ага, — хмыкаю я. — Теперь ты знаешь, что я чувствую.


— Дочь... Антонио... Моретти? — Его слова сложно разобрать из-за сдавленного покашливания. На заднем плане Тру что-то тревожно шепчет.


Дерьмо. Я ее разбудил.


— Прости, что звоню так поздно. Можешь возвращаться к своей жене.


— Нет! Стой! — громкий возглас едва не оглушает меня. Лиам откашливается, а потом шумно шипит в трубку: — Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря, что она дочь Антонио Моретти?


— Я это и имею в виду. Ее зовут Джульетта Моретти. Дорогой папочка — наш добрый друг Антонио. Добро пожаловать в мою жизнь.


Он фыркает.


Представляю, как он с глазами по пять копеек сидит на постели, стиснув мобильный в руке так сильно, что костяшки пальцев побелели, и пытается не упасть в обморок от шока, а его хорошенькая молодая жена склонилась над ним в беспокойстве.


Это видение странным образом удовлетворяет меня.


— Больше никаких банальностей о судьбе, брат? Никаких мудрых советов о том, как не влюбиться в единственного ребенка нашего смертельного врага?


— Она знает, кто ты? — рявкает он.


— Да.


— Неудивительно, что она тебя терпеть не может! Они — Капулетти, а мы — Монтекки! Их семейная традиция — ненавидеть нас!


— Они с отцом отдалились друг от друга. Уже много лет не поддерживают контакт.


— Оу.


— А еще она ворует у плохих парней, таких как ее отец, и жертвует все на благотворительность. Так мы и познакомились.


— На благотворительном вечере?


— Нет! Она вломилась в один из моих складов и похитила у меня две тысячи подгузников.


Через мгновение Лиам бормочет:


— Это не может быть правдой.


— Богом клянусь, брат.


— Хах. Тогда твое состояние неудивительно.


Я стону от разочарования.


— Это я и пытался тебе сказать!


— Когда ты в последний раз ты был серьезно очарован женщиной? — спустя мгновение, задает вопрос Лиам.


— Тридцать лет назад.


— Я, блядь, не шучу.


— Я тоже. В последний раз что-то подобное я чувствовал лет в десять. Ее звали Кэти Данэм, и она жила через улицу от нас. Черные волосы. Зеленые глаза. Большая щель между передними зубами.


Он на мгновение задумывается.


— Та, что лопала горстями грязь?


— Это была ее сестра, Лиззи.


— Значит, повзрослев, ты ни разу не...


— Нет, — резко выпаливаю я, прежде чем он успевает продолжить. Я не вынесу, если он произнесет это вслух. — Однажды я был близок к этому. Но она любила другого. Да и…


Я провожу рукой по волосам, пытаясь подобрать слова, чтобы описать это.


— Сейчас все иначе. Меня словно ударило током. Словно подожгли. Словно у меня рак, и мне осталось жить всего несколько недель. Я смертельно болен. Я в полном отчаянии. Все ужасно.


— Похоже на то, — усмехнулся Лиам.


— А я еще даже не целовал ее!


В разговоре, состоящем из множества различных типов пауз и безмолвий, эта самая длинная. Долгая и полная неверия.


— Ты недавно падал? — наконец выдает Лиам. — Ударялся головой об острый предмет?


— Нет, — шиплю сквозь стиснутые зубы. Затем разворачиваюсь и иду в другую сторону, злобно пнув камень с моего пути.


— Что-то я забеспокоился состоянием твоего мозга. Похоже, он работает неправильно.


— Все в порядке! Ты не слышал ни слова из того, что я сказал?


— Это совсем на тебя не похоже.


— Я знаю, мать твою налево!


— Ты расклеился из-за женщины, которая тебя обокрала, которая тебя не любит и которую ты даже не целовал?


— Упрек от человека, который преследовал свою жену целый год, прежде чем набраться смелости заговорить с ней? И который похитил ее, потому что у каждой женщины это занимает первое место в списке «Самые романтичные жесты»?


— Зато ее отец не пытался убить меня шесть раз.


— Меня он пытался убить только дважды.


— Я говорил о себе. Я управлял делами до того, как ты стал меня подменять, помнишь?


— Ох, точно. Приношу свои извинения.


— Итак, Антонио Моретти совершил восемь покушений на нас вместе взятых. — Лиам делает паузу. — Похоже, его не будет в списке приглашенных на свадьбу.


Он смеется надо мной! Я слышу это в его тоне.


— Напомни мне дать тебе по носу, когда мы увидимся в следующий раз.


— О, да хватит тебе киснуть. Все же хорошо!


— Почему это хорошо?


— Страдания закаляют характер.


— Пошел ты, придурок, — рычу я.


— Не бросай трубку, я сейчас дам тебе полезный совет.


Наконец-то.


— Слушаю.


— Если и есть что-то, что я узнал о женщинах после встречи с Тру, так это то, что они ненавидят, реально ненавидят, когда их контролируют.


Я в замешательстве хмурю брови.


— И чем это может помочь?


— Как бы поделикатнее сказать? — Он задумывается, а потом: — Ты подавляешь как никто другой в мире.


— Я командую, а не контролирую.


— Не хочу тебя огорчать, но женщины — не моряки. Им не нравится, когда им отдают приказы, пока они драят палубу.


Я думаю о том, сколько раз после знакомства с Джули я требовал от нее того или иного, и чувствую слабый прилив смятения.


— Еще женщины ненавидят, когда над ними слишком доминируют. Сильный и уверенный в себе мужчина — это одно, но вести себя подобно пещерному человеку — совсем другое. Постель — исключение. Там доминирование допускается. За пределами спальни — нет, нет и еще раз нет. О, и не види себя так, как будто считаешь ее глупее себя. После такого женщина захочет поджечь твое лицо и потушить его молотком. Минуту, подумаю, что забыл...


— Не важно. Я уже обречен.


Он игнорирует меня и продолжает:


— Не объясняй ей ничего, пока она сама не попросит объяснений.


— В каких вопросах, например?


— Во всех. Экономика. Параллельная парковка. Как правильно загрузить посудомоечную машину.


— Почему объяснение — это плохо?


— Кто ж знает? Так у них устроено. Для этого даже слово придумали: менспейнинг 1. Дамочек это сводит с ума.


1 (прим.пер. манера общения мужчины с женщиной, при которой допускаются всяческие упрощения смысла высказывания, подразумевая неспособность противоположного гендера к восприятию оригинального смысла).


— Именно поэтому и изобрели надувных кукол.


— А ведь я только начал. Мы могли бы проболтать по телефону всю ночь. — Он делает паузу. — Может, проще отправить список по электронной почте?


— Суть мне ясна: не быть мной.


— Именно. Будь кем угодно, только не собой. Будь... Райаном Рейнольдсом. Похоже, он нравится женщинам. Он забавный, обаятельный и способен к самоиронии. — Ржание. — Я знаю, что эти слова тебе незнакомы, но ты можешь погуглить их значение.


Я останавливаюсь, чтобы провести рукой по лицу и вздохнуть.


— Как же я рад, что позвонил тебе.


— Я тоже. Думал, что никогда не доживу до того дня, когда мой крутой братец покажет свою уязвимость.


— Ничего я, блядь, не уязвимый! Спокойной ночи.


Перед тем, как я отключаюсь, он кричит:


— Запомни... Райан Рейнольдс!


Вероятно, быть единственным ребенком будет приятно.


ГЛАВА 15


Джули



Я просыпаюсь, когда на улице еще темно. Мой первый порыв — подойти к окну, но вместо этого я принимаю душ и завтракаю.


Потом сажусь за кухонный стол и делаю то, что редко себе позволяю.


Думаю о своем отце.


Мама вышла за него замуж в двадцать пять лет. Как мне сейчас. Об отце уже ходила дурная молва. Он был младшим из четырех сыновей, но самым амбициозным. И самым жестоким. Согласно легенде, если моему деду нужно было доставить крайне важное послание конкурентам, он поручал эту работу именно Антонио.


Мой дед тоже был мафиози. Капо ди капи, босс боссов.


Прям как мой отец.


И это дерьмо течет по моим венам.


Бомба, предназначенная для моего отца, забрала мою мать, когда мне было двенадцать. У меня только начались первые месячные. У меня не было подруг, кроме женщин внутри семьи, никого, с кем я могла бы поговорить и кто при этом не являлся моей кузиной или тетей. Моя бабушка (мама папы) была еще жива, но она была до чертиков религиозной пугающей старухой, вечно во всем черном... даже в летний зной. Единственными удовольствиями в ее жизни были стряпня и Бог.


Будучи интровертом, я прожила свою жизнь в безопасности книг. Триединство домашнего обучения, знакомства с навыками выживания и замкнутого круга общения сделало меня чрезвычайно подозрительной к незнакомцам и до крайности неловкой. Я понятия не имела, как существовать в «реальном» мире.


Но со смертью мамы реальный мир постучался в мою дверь. Меня отправили в интернат в другом штате.


По логике моего отца, сделано это было ради моей безопасности. На деле же, когда мамы не стало, он просто не знал, что со мной делать.


С его единственным ребенком. Во время пубертатного периода.


Поэтому я поехала в частную школу для богатеньких деток в Вермонте.


И ничего лучше со мной не случалось. Я познакомился с Фин и Макс — у меня впервые в жизни появились друзья.


У мамы не было подруг. Ей было не позволено.


Она родилась в Калифорнии, но познакомилась с моим отцом во время каникул на Манхэттене. Зная его всего неделю, она отдала всю свою жизнь и перебралась в Нью-Йорк. Настолько была влюблена.


Или насколько была одинока.


Если она и не знала, кем он был до переезда, то, конечно, быстро узнала.


Он был королем. Состоятельным. Гордым. Харизматичным. Его боялись и уважали. Все знали о его приверженности своей чести, но особенно о его жажде насилия.


Что очень напоминает о Лиаме Блэке.


— Киллиане, — вслух поправляю себя.


Киллиан. Ни прозвище, ни второе имя, ни альтер эго. Какой смысл требовать, чтобы именно я называла его так? Это меня раздражает.


Но еще больше меня раздражает то, что я не рассказала об этом Фин и Макс. Я всегда умела хранить секреты, но не от них. Хотя эта фигня с его именем… Я все еще пытаюсь разгадать этот секрет. Это что-то важное. Ключ. Правда, я не знаю к чему.


В последний раз я разговаривала с отцом семь лет назад. Меня арестовали за кражу в магазине. Тогда я первый и последний раз видела полицейский участок изнутри. Нужен был залог всего пятьсот долларов, но у меня не было своих денег. У меня не было работы. Папа оплачивал все. Это случилось на следующий день после окончания школы, и мне предстояло вернуться в Нью-Йорк в течение недели.


Но тогда разговор по телефону с отцом изменил все.


В мафии, вор — это низшая форма мусора, хуже только «стукач». Мафиози с радостью извлекут выгоду от украденных товаров, но сами никогда не опустятся до кражи. Им не позволяет их «честь». Для подобного рода вещей есть соратники, люди, которые по тем или иным причинам не могут вступить в группировку. Не итальянцы, люди с плохой репутацией и так далее. Поэтому, когда мне пришлось позвонить отцу и попросить внести за меня залог, он узнал, что я опозорила семью кражей, и пришел в ярость. Кричал на меня. Обзывал меня.


Он сказал, что я глупая, дочь своей матери до мозга костей.


И что-то внутри меня оборвалось.


Мне надоело. Я решила покончить со всем этим. Особенно с отцом.


Я повесила трубку на середине его тирады.


А затем сообщила офицеру, что останусь в тюрьме до предъявления обвинения. Он странно посмотрел на меня и сказал, что поговорит с судьей, потому я показалась ему славной девочкой. И это был мой первый прокол. У него была дочь примерно моего возраста, и не было никакого смысла держать меня в тюрьме за кражу десятидолларовой помады из универмага вместе с проститутками и торговцами наркотиками.


Судья решил проявить снисходительность. Меня выпустили через двенадцати часов одинокого сидения в камере, где я вдоволь поразмышляла. Тогда я впервые в жизни была действительно одна.


И мне понравилось. На двери и окне стояли решетки, но я никогда не чувствовала себя такой свободной.


Я знала, что отец придет за мной, хоть и был в ярости. Я принадлежала этой семье. Я была движимым имуществом. Я была ценна как невеста для любимого союзника или плата за долг: было немыслимо просто отпустить меня.


Поэтому я исчезла.


Я переехала в Бостон с Фин и Макс. Фин знал кое-кого, кто знал кое-кого, кто продал мне фальшивое удостоверение личности. Я получила работу в почтовом отделе местной газеты.


Первое время я работала отвратительно, но со временем всему научилась.


Из почтового отдела меня быстро повысили в отдел рекламы, а оттуда до должности помощника одного из штатных сценаристов в отделе художественных материалов. Хэнк стремился к величию: он хотел получить Пулитцеровскую премию за репортаж. Он был упрям в своей погоне за «реальными новостями» и научил меня анализировать данные в интернете для исследований, как собирать воедино, казалось бы, несвязанные лакомые кусочки информации и, самое главное, как проверять факты.


Я стала знатоком всего этого. В свободное время мои новые навыки использовались для поисках целей.


Преступники — по крайней мере, «хорошие» — искусны в сокрытии своей преступной деятельности. Когда я увидела в новостях сообщение об аресте и чуть ли не немедленном освобождении Лиама Блэка, я решила узнать о нем побольше.


Но для человека с такой репутацией нашлось удивительно мало интересного. Ни поддающегося проверке адреса, до недавнего времени ни единого ареста, ни присутствия в социальных сетях, ни фотографий. Как будто он существовал только в разговорах. Как будто он был призраком, Бугименом, которым родители пугали своих непослушных детей.


Мой интерес рос.


Я продолжала копать, пока кое-что не нарыла: в базе данных корпоративного лицензирования госсекретаря штата Массачусетс была зарегистрирована компания Black Irish Enterprises. Название бросилось мне в глаза и не выходило из головы. Адресом штаб-квартиры корпорации был обычный абонементный ящик на почте. А высшую должность занимал некто Миал Кэлб.


Имя, которое не имело абсолютно никакого смысла, пока не прочитаешь его задом наперед. Покопавшись еще немного, я выяснила, что мистер Кэлб являлся владельцем девяноста пяти других компаний, большинство из которых находились в зарубежных странах. Большинство оказалось подставными корпорациями. То есть у них не было ни сотрудников, ни активных деловых операций, ни значительных активов.


Предполагаю, что создали их только в целях отмывания денег и уклонения от уплаты налогов.


Я снова и снова прокручивала ролик, на котором агенты ФБР вели Лиама Блэка в федеральное здание. Я запоминала его лицо, отмечала татуировки на костяшках его левой руки. Он произвел на меня неизгладимое впечатление. Я никогда не видела такого красивого преступника… или хотя бы наполовину столь самодовольного.


Это сочетание привело меня в бешенство.


На тот момент я прожила в Бостоне больше десяти лет. Этого было достаточно, чтобы наслушаться историями об ирландской мафии и ее безжалостном лидере. Вспомнив, как мой отец кричал, что я глупа, я решила, что есть еще один высокомерный гангстер, которому нужно показать, что он на самом деле не король вселенной. Что есть кто-то, кто не боится его.


То, что я была девушкой — моложе, меньше, беспомощнее — не означало, что я не могла обыграть его.


Но Макс была права. Я действительно мучилась из-за него месяцами. Месяцы, месяцы и еще больше месяцев, пока не прошел почти год, прежде чем я, наконец, разработала план.


За все это время я ни разу не спросила себя, почему тяну время.


Теперь, сидя здесь за кухонным столом и борясь с прошлым, я должна признать, что Макс оказалась права и в другом. С первого взгляда я поняла, что грозный мистер Блэк — это молния, а я — громоотвод.


Я создана, чтобы привлечь удар.


— Ладно, гангстер, — мрачно сообщаю пустой кухне. — Хочешь поиграть в игру? Давай поиграем.


Но я участвую в ней, чтобы победить.

* * *


Пар от кофе поднимается в прохладном утреннем воздухе идеальными белыми завитками, как в рекламе. Приближаясь к внедорожнику с кружками в каждой руке, я стараюсь не пролить ни капли на свое красивое белое платье.


Когда я нахожусь в двадцати шагах от него, Киллиан вырывается с пассажирского сиденья, как будто машина выплюнула его.


Он стоит неподвижно. Смотрит на меня. Пожирает меня глазами.


Я останавливаюсь перед ним и встречаюсь с его пылающим взглядом. Протягивая одну из кружек, я вежливо говорю:


— Доброе утро.


Он берет кружку, не отводя взгляда от моего лица.


— Доброе утро.


— Дерьмово выглядишь.


— Я не спал.


— Переднее сиденье твоего крутого внедорожника не подходит для таких вещей?


Он облизывает губы. Делает глоток кофе. Снова облизывает губы.


— Кстати, — продолжаю я, — ты не задумывался, что твое с головорезами пребывание на этой улице привлечет определенное внимание? Учитывая, что ты пытаешься защитить меня, стратегия выбрана явно не лучшая. — Я оглядываю его с ног до головы. — Ты не совсем инкогнито.


— Я не пытаюсь быть инкогнито. Вот в чем фишка.


Мы смотрит друг на друга. Пьем кофе. От легкого ветерка шелестят листья на деревьях.


— По-ирландски, «головорезы» будет comhlach.


— Звучит, как будто ты откашливаешься.


Его губы растягиваются в кривой улыбке.


— Ага. Многое в ирландском языке так звучит.


Я склоняю голову и рассматриваю его.


— Разве язык не называется «гэльским»?


— Да, но дома мы называем его «ирландским». Он отличается от шотландского гэльского.


Я прекрасно понимаю, что от прохладного утреннего ветерка мои соски затвердели. И понимаю, что это не осталось незамеченным Киллианом. Но мы оба делаем вид, что это не так.


— Скажи одно и то же слова на ирландском и на шотландском гэльском.


Он задумывается на мгновение.


— Áilleacht. Brèagha.


— Это одно и то же?


— Ага.


— Итальянская мафия не допускает в семью нечистокровного итальянца.


— Полагаю, ничего страшного, учитывая, что я не стремлюсь примкнуть к итальянской мафии.


— Я полукровка. Моя мама из Британии.


— Из Лидса, с севера, — соглашается он. Когда я в шоке на него таращусь, он добавляет: — Прекрасная часть страны.


Я использую момент, чтобы собраться с мыслями, а затем спрашиваю:


— А ты провел обширную поверку данных, хах?


Его взгляд смягчается, как и его голос.


— Всю информацию я не получил.


— Нет? Ладно, спрашивай. Что ты хочешь знать? Размер моей обуви? Любимый цвет? В каком виде я предпочитаю яйца?


— Восемь с половиной. Фиолетово-синий. Омлет с беконом.


Оу, и я считала себя умной? Думала, что у меня все под контролем?


Да он через минуту после начала разговора заводит меня в тупик.


Киллиан улыбается из-за выражения на моем лице, затем мягко говорит:


— Кое-что я о тебе не знаю.


— Серьезно? — ерничаю я. — Неужели какой посудой мне хочется запустить в твою голову?


— Как ты выглядишь, когда кончаешь.


Жар растекается по моей шее и подступает к щекам.


— Или как ты смеешься, когда по-настоящему счастлива, а не огорчена. Без сарказма. Или злобы.


Я открываю рот, но тут же закрываю его, не зная, что ответить.


Его голос падает на октаву.


— Или как долго ты будешь наказывать меня за то, что я напоминаю тебе о твоем отце.


Мои щеки начинают пылать еще сильнее. Сердце подскакивает к горлу. Я ненавижу, что он отлично мной манипулирует. Что знает обо мне всякие болезненные, личные факты, которые знать не должен.


Я ненавижу это, и я ненавижу его.


— Всегда, — страстно отвечаю я. — И ты не только напоминаешь мне его. Ты — это он. Просто в другом теле.


— Вовсе нет, милая. Совсем нет.


Легкий след меланхолии окрашивает его тон. Меланхолии, тоски и сожаления. Мы смотрим друг на друга в кричащей тишине так долго, что становится невыносимо. Я отвожу взгляд, пытаясь отдышаться.


— Это платье ты надела, чтобы тоже наказать меня, не так ли? Специально без бра, чтобы я видел то, что никогда не получу? То, что ты знаешь, насколько я жажду, но ты не хочешь мне дать?


Я закрываю глаза. У меня начинают дрожать руки.


— Прекрати.


Он продолжает, и в его голосе все та же нежная ласка.


— Я знаю, что так и есть. И приму это. Какое бы наказание ты ни назначила, я приму все, милая. Потому что уверен, что как только мы преодолеем твой гнев и ты отдашь мне всю себя, это будет стоить каждой пинты крови, которую тебе нужно было из меня выпить.


Я открываю глаза и смотрю на него с яростью, которая нагревает каждое мое нервное окончание и разливается по моим венам.


— Ты тщеславный, невыносимый, заносчивый осел!


— Виновен. Признаю.


Я зла настолько, что мне хочется плюнуть. Ударить. Я чувствую, как ярость исходит от меня раскаленными волнами. Я подхожу ближе к нему. Моя рука так сильно сжимает кофейную кружку, что удивительно, как она не трескается.


— Ты никогда не получишь меня, — дрожащим голосом шиплю я. — Никогда. Я скорее умру, чем отдамся тебе. Я лучше брошусь голой со скалы к голодным пираньям. Предпочту, чтобы с меня содрали кожу и обваляли в соли, а потом покрыли смолой и обсыпали перьями. Да лучше…


Он роняет свою кружку, выбивает мою из моих рук, хватает мое лицо и целует.


ГЛАВА 16


Киллиан



На хуй Райана Рейнольдса.


Я не забавный. Я не очаровательный. Я не способен к самоиронии.


Я гребаный Киллиан Блэк.


ГЛАВА 17

Джули


Давным-давно я была одинокой маленькой девочкой, которая играла в куклы с выдуманной подружкой и мечтала, что однажды появиться мой Прекрасный принц, который перевернет мой мир верх тормашками и заберет меня от этой замкнутой, клаустрофобной жизни в свой великолепный замок.


Мой принц был добр. Благороден. Был сильным и храбрым, но самое главное — хорошим.


Он был так чертовски хорош, что дракон бросился бы к его ногам и охотно вытянул бы шею за честь быть убитым человеком такой доброты.


Мой принц не убивал других людей.


Мой принц также не лгал, не обманывал, не воровал, не вымогал деньги, не управлял проституцией, наркокартелями или незаконными игорными операциями.


Он не был высокомерным. Не был ни раздражающим, ни властным, ни тщеславным.


Он не был объектом правительственных уголовных расследований.


И у него была одежда, отличная от черных костюмов от Armani.


Короче говоря, он был самым совершенным образцом мужественности, какой только мог вообразить невинный ребенок.


Но я никогда, даже в самых смелых мечтах, не представляла себе, что мой добрый принц умел так целоваться.


Горячий и требовательный рот Киллиана сливается с моими губами с неистовой потребностью. Он целует меня так, словно хочет съесть. Как будто умирает. Как будто он ждал этого момента всю свою жизнь, и наконец оказавшись здесь, собирается выжать из происходящего каждую каплю удовольствия или покончить с собой в попытке.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги