— «Шоу Трумана».


— Точно! Я как Труман!


— Ты не Труман.


Она разворачивается и шагает в другую сторону.


— Или, может быть, все это галлюцинация. Может быть, я попала в серьезную автомобильную аварию и сейчас лежу где-нибудь в больнице, а мне все это снится. Может быть…


Все выходит из-под контроля. Я хватаю ее за обе руки и снова прижимаю к груди.


— Тебе это кажется сном?


И прижимаюсь к ее губам, чтобы подарить поцелуй, в котором, по ее мнению, она не нуждается, но я знаю лучше.


Джули мгновенно тает в моих объятиях, как и всегда. С легким стоном, она обвивает руками мою талию и обмякает в моих объятиях. Я зарываюсь пальцами в ее волосы и продолжаю целовать, пока нам обоим не начинает грозить нехватка кислорода.


Я вырываюсь и подстегиваю:


— Скажи, что ты любишь меня.


Ее веки поднимаются, и она смотрит на меня такими большими зрачками, что кажется, будто она под кайфом.


— Я вросла в тебя, между нами что-то странное, противоречивое и неоднозначное. С этим не поспоришь, черт возьми.


— Недостаточно хорошо. — Я снова целую ее, крепче.


На этот раз она вырывается первой.


— Нет! Я не влюблена в тебя! Это было бы самой глупой вещью на свете!


Упрямая девчонка. Я снова целую ее и подвожу к кровати.


Толкнув ее на матрас, опускаюсь на колени и задираю ее платье на бедра. Склонившись, припадаю ртом к ее нежной, теплой коже в нескольких дюймах слева от трусиков. Сначала посасываю, потом осторожно прикусываю.


Она стонет. Проводит дрожащими руками по моим волосам. Проклинает меня.


Я скольжу большим пальцем вверх и вниз по теплому центру на ее трусиках.


— Где еще ты хочешь, чтобы я поцеловал, детка?


— Я ненавижу тебя. Ты знаешь, где.


— Ты не ненавидишь меня. Если только ты не заменяешь это слово другим, из шести букв.


Я глубоко вдыхаю. Черт, обожаю ее запах. Теплый, естественный и совершенно женский. Совершенно ее.


Мой твердый член дергается. Джули извивается, когда я оттягиваю ее трусики в сторону, обнажая ее красивую розовую киску, влажную и возбужденную.


Как только я начинаю дуть на ее маленький бугорок, Джули всхлипывает.


— Это означает «пожалуйста», детка?


Ее голова беспокойно двигается взад-вперед, и она раскачивает бедрами.


Это определенно гребаное «пожалуйста».


Очень нежно я ласкаю языком ее клитор. Она стонет, а ее тело выгибается над матрасом.


— Любишь это?


— Да.


— А что еще ты любишь?


Я кружу языком, чередуя с нежными посасываниями, а затем погружаю в нее палец. Моя награда — протяжный, низкий стон удовольствия.


— Трубкозуб, — сквозь стиснутые зубы шепчет она.


Вызов принят.


Я усиляю атаку на ее клитор, щелкая языком туда-сюда, и Джули вздрагивает. Мой член пульсирует, жаждет оказаться в этом сладком, влажном тепле, но я сдерживаю желание погрузиться в нее и начать таранить. Я продолжаю лизать и сосать, скользя в ней пальцем до момента, пока она не начинает прижиматься к моему лицу и дергать меня за волосы.


Мне нравится, как она на меня реагирует. Что она не скрывает в постели свои эмоции.


Если бы только я мог заставить ее сделать то же самое со своими чувствами, я был бы очень счастливым сукиным сыном.


Продолжая лизать ее киску, я расстегиваю ширинку на джинсах и достаю член из трусов. Он выскакивает, словно пружина, твердый и налитый.


Встав на колени, я держу член в одной руке, а ее клитор зажимаю двумя пальцами другой. Мое сердце бешенно стучит, когда я смотрю на эту картину.


— Покажи мне свои красивые сиськи, — командую я.


Ее глаза заволокло пеленой, щеки пылают, пока Джули возится с пуговицами на лифе платья. Распахнув его, она обнажает свою грудь передо мной и выгибает спину, предлагая себя.


На ней нет бра. Ее соски твердые, розовые, и им невозможно сопротивляться.


Я наклоняюсь и обхватываю один губами.


Она всхлипывает. Стонет. Вонзается пальцами в мускулы моих плеч. Я скольжу головкой члена по ее влажным складкам, пока Джули не начинает стонать и умолять о большем.


Тогда я поднимаюсь, сбрасываю туфли, срываю с себя одежду и стягиваю с нее платье. Сев на край постели, я притягиваю Джули на свои колени так, чтобы ее ноги сцепились за моей спиной. Целуя ее, направляю свой член внутрь ее скользкого тепла.

Она крепче обнимает мои плечи и стонет мне в рот.


И начинает жестко и быстро скакать.


Я дергаю Джули за волосы, и она откидывает голову. Пока Джули скачет на моем члене, я целую ее горло. Ее сиськи ударяются о мою грудь, и она издает эти короткие, женские звуки удовольствия, отчего я начинаю чувствовать себя каким-то диким животным.


Выдыхая мое имя, она крепче обхватывает меня руками и ногами, и я теряю контроль.


Я перекатываю Джули на спину и, кусаю в шею, кончая в нее так сильно, что вижу звезды.


Ее лоно ритмично сжимается вокруг моего члена. Джули вздрагивает и кричит подо мной. И я продолжаю наслаждаться. Волна за волной я иизливаюсь в нее, потеряв голову. Моя кожа влажная от пота. Каждый мускул в моем теле напряжен.


Потом мы снова целуемся. Глубокие, восхитительные поцелуи смешиваются с мягкими стонами, пока наши оргазмы угасают и переплетенные конечности расслабляются.


Когда я, наконец, открываю глаза и смотрю на нее, вижу, как она лежит подо мной с блаженным выражением лица, закрытыми глазами, порозвевшими щеками и небольшой, но довольной улыбкой.


Улыбка держится около двух секунд.


Затем ее глаза распахиваются, сама она сжимается и в ужасе, судорожно втягивая воздух, смотрит на меня.


Блядь.


— Прежде чем ты начнешь бросаться в меня оскорблениями, позволь мне заверить тебя, что я не планировал этого, — оправдываюсь я. — Я просто увлекся.


Так и есть, но она мне не верит. По выражению ее лица могу сказать, что она думает, будто я заманил ее в ловушку и там оттрахал.


— Наверное, сейчас не самое подходящее время напомнить тебе, что ты тоже увлеклась?


— Сейчас неподходящее время тебе вообще что-то говорить, гангстер. Тем более что-то подобное.


Она толкает меня в грудь и пытается выбраться из-под меня. Я игнорирую эти попытки, продолжая находиться внутри нее.


— Посмотри на меня.


Джули смотрит на меня взглядом острее лезвия бритвы. Я смотрю в ответ.


— Когда у тебя были последние месячные?


— О, решил записаться в мои гинекологи? — хмыкает она.


— Если будешь умничать и дальше, я буду шлепать тебя по заднице, пока она не покраснеет, а мою ладонь не начнет жечь. Ответь на вопрос.


Она добивается моей смерти. Господи, того и гляди просверлит дыру в моем мозгу. Если бы ее глаза были заряженными пистолетами, я был бы изрешечен пулями.


— Чуть больше трех недель назад.


— Спасибо.


— Пожалуйста.


— У тебя регулярные месячные?


Она закрывает глаза и бормочет:


— Божечки.


— Просто ответь на чертов вопрос.


— У меня регулярные месячные, — вздохнув, докладывает она.


Я нежно целую ее в губы.


— Значит, у тебя лютеиновая фаза.


— Я никогда в жизни даже не слышала этого термина. О чем, черт возьми, ты говоришь?


— Я говорю, что ты, вероятно, не забеременеешь.


— «Вероятно» не означает «точно».


— Это точно. — Мы пялимся друг на друга, пока я не нарушаю тишину: — Что ты думаешь о близнецах?


Ее лицо бледнеет.


— Понимаешь, в моей семье есть близнецы.


Она продолжает в ужасе на меня таращиться.


— Я просто спросил. Не смотри на меня так, словно вот-вот потяряешь сознание.


— Т-ты не можешь... ты не можешь так говорить про…


— Что? Что ты можешь забеременеть от меня?


— Да!


Я снова целую ее.


— Единственной проблемой, с которой мы можем столкнуться – это проблемы с твоим темпераметном из-за бушующих гормонов беременности. Полагаю, это будет ужасно. Мне придется оформить дополнительную страховку. И нанаять еще несколько телохранителей.


Она в ужасе.


— Это не смешно!


— Да, милая, это не смешно. Такова жизнь. Беспорядочна, сложна и, иногда, чертовски прекрасна. Если ты беременна, мы со всем справимся.


— Мы?


Я замираю. Мое сердце перестает биться. Я не рассматривал другие альтернативы.


Увидев выражение моего лица, Джули мягко добавляет:


— Не могу поверить, что собираюсь сказать это вслух, но спасибо, что оскорбился этим.


— Скорее ужаснулся, — хрипло сказал я. — Я словно получил нож в сердце.


— Прости меня. Я и не думала, что ты захочешь принимать участие... — Она замолкает, затем задумывается, потом вздыхает. — Ладно, может быть, предполагала. Хотя, мне до сих пор не вериться, что ты хочешь участвовать в воспитании. Ты, да с младенцем?


Потом она стонет и закрывает глаза рукой.


— О боже. Похоже на катастрофу.


— Или на чудо, — шепчу я.


Она убирает руку от глаз и с возмущением на меня смотрит.


— Ты права. Это катастрофа, — торжественно объявляю я. — Мне сейчас впасть в ярость и разбрасывать вещи по комнате, или ты предпочитаешь слезы? Я не плакал с тех пор, как мне исполнилось тринадцать лет, поэтому просто обязан тебя предупредить, что мне может потребоваться некоторое время, чтобы справиться с этой задачей.


На этот раз, когда она бьет меня в грудь, я позволяю ей оттолкнуть меня. Как только я скатываюсь с Джули, она вскакивает с постели и начинает возиться с одежой дрожащими руками, пытаясь одеться.


Я сажусь на край матраса, упираюсь локтями в колени и наблюдаю за этой сценой.


Опять убегает. Вечно убегает.


Может, она и права. Может быть, это катастрофа. Она — айсберг, а я – «Титаник», капитан которого слишком самонадеян и не желает утруждать себя коррекцией курса, что ведет к гибели сотен невинных людей.


Число, которое вполне могло бы соответствовать тому, сколько человек погибло бы в войне короля мафии со своим врагом, в чью дочь он влюбился.


Слова Лиама снова преследуют меня: «На свете нет еще одного придурка, который так же любил все контролировать, как ты».


И куда меня завел весь этот контроль?


Сижу на краю кровати в арендованном номере мотеля и наблюдаю, как единственная женщина, который я мечтал дать свою фамилию, была вне себея от мысли выносить моего ребенка.


С тошнотворным ощущением в глубине живота я понимаю, что только это у меня и есть. И это все, что когда-либо было и будет. Все, на что может рассчитывать человек вроде меня...


Ничего.


Я провожу рукой по волосам, медленно выдыхаю и тянусь за своей одеждой.


ГЛАВА 25

Джули



Одеваемся мы молча. Закончив, Киллиан отрешенно смотрит на меня, явно погрузившись в свои мысли.


— Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, как меня найти, — холодно говорит он и выходит за дверь.


Я падаю на ближайший стул, прижав руку к колотящемуся сердцу. От шока я ничего не соображаю.


В этом состоянии я пребываю довольно долго, пока, наконец, этот пузырь не лопается.


И я начинаю рыдать.


Я плачу, собирая свои вещи, плачу, вызывая такси, плачу всю дорогу до дома на заднем сиденье такси. Сама не понимаю, почему так расстроена, кроме того, что все происходящее неправильно, неправильно, неправильно. После его ухода мое сердце нетерпимо болит.


Я же сама хотела, что все это закончилось.


И вот это случилось.


Хотя, может и не случилось. Есть еще вероятность появления ребенка.


Потому что, вполне вероятно, я самый глупый человек во всем мире.


Дверь в квартиру я открываю почти в десять вечера. Фин и Макс сидят за кухонным столом в нижнем белье, пьют вино и играют в покер.


— Мать твою, хватит жульничать! — вскрикивает Макс.


Фин смеется.


— Если ты не умеешь играть, это не означает, что я жульничаю.


Я бросаю сумочку на пол в прихожей, и девочки поворачиваются ко мне. Их глаза расширяются.


— Ох, черт, — шепчет Макс.


— Эй, что случилось? Ты в порядке? — спрашивает Фин.


И я вновь зарыдала, хотя и без того делала это весь день.

***


— Так, стоп. Чуть перемотаем. Лютеиновая фаза? Да какой мужчина вообще знает, что такое, черт возьми, лютеиновая фаза? Я вот даже не подозревала о таком, а у меня имеется пара яичников!


Макс хватает телефон и просит Сири подсказать нам определение «лютеиновой фазы».


— Возможно, изучение женских репродуктивных циклов — одно из его хобби, — бормочет Фин.


Макс бросает на меня напряженный взгляд.


— Или ему не впервой попадать в такую ситуацию.


— Матерь божья, — стону я. — Насколько я понимаю, у него уже могут быть дети. Черт, вероятно, что и жена! Я реально ничего о нем не знаю!


Фин качает головой.


— У него нет жены.


— Откуда такая уверенность?


— Женатиков кастрируют. Это видно по их походке «я-сдался-по-собственному желанию»… ходят так неуклюже, да еще и шаркают. У них словно пропало желание жить. А твой мистер Блэк красуется как павлин. Или лев. Явно с яйцами. Явно неженатый. Между ног у него все как надо.


Макс морщит нос.


— Как давно ты стала таким экспертом по части женатых мужчин и их яйцам? Или вообще мужчин, если уж на то пошло?


— Не из пещеры вылезла. К тому же, это вы неясно видите особей противоположного пола, а вот я беспристрастный наблюдатель. Мужские походки классифицируются на походку женатика, походку свободного парня и походку женатика, который ходит налево. Последняя весьма характерная. Дерзкая, но в то же время скрытная, словно лисица, которая крадется из курятника с мертвой птицей в зубах.


На часах почти два часа ночи. Мы уже несколько часов сидим за кухонным столом и обсуждаем все события после того, как я покинула их. Девочки пьют вино, я же — воду, делая вид, что ничего не обычного этим субботним вечером не происходит.


Устроив допрос Сири, мы выяснили, как скоро тест на беременность может подтвердить ту самую беременность. К моему великому разочарованию, судя по всему, даже самым чувствительным тестам требуется около восьми дней с момента зачатия для получения точной информации, появится ли горячий гангстер-младший на свет через девять месяцев.


Макс поглядывает на меня. Когда она опускает свои ладони на мои руки через стол и нежно сжимает их, я понимаю, что настало время плохих новостей.


— Ладно, — ласково говорит она. — Мы никогда не говорили об этом раньше, так что я не знаю, как ты к этому относишься, но я просто хочу рассмотреть другие возможности, помимо сохранения ребенка. Ты могла бы...


— Нет.


Фин и Макс удивлены горячностью моего ответа. Я смотрю на свои распростертые на столе руки и выдыхаю.


— Моя мама как-то упоминула, что хотела бы стать бабушкой. В детстве ее кто-то спросил, кем она хочет стать, когда вырастет, и она сказала, что хочет стать бабушкой, что это казалось самой замечательной вещью на свете.


Мне пришлось сделать еще один вдох, прежде чем продолжить.


— Она часто представляла день, когда у меня появится ребенок. Как бы она была счастлива. Как надеялась, что это будет девочка. Если у меня будет девочка, я назову ее в честь своей матери.


Через мгновение Фин мягко говорит:


— Но ты должна сама этого хотеть. Выбрать лучший вариант для себя.


Я сухо смеюсь.


— Если выяснится, что я беременна, выбирать не придется.


Макс сжимает мою руку и откидывается на спинку стула с улыбкой.


— Черт. Я не думала, что стану крестной матерью в таком юном возрасте.


Фин усмехается.


— Прошу прощения, но это я собираюсь стать крестной матерью. Ты едва можешь завязать шнурки на собственных ботинках.


— Вы будете со-крестными еще-не-факт-что-зачатого ребенка, — громко заявляю я. — А теперь, пожалуйста, не могли бы вы дать мне пять минут тишины?


Макс на мгновение замолкает, а затем всхлипывает:


— Бог ты мой!


— Что?


Она смотрит на меня огромными глазищами.


— Кто будет крестным отцом?


Я стону и впечатываюсь лицом в стол.


Фин успокаивающе похлопывает меня по спине.


— Мы забегаем вперед. Наверняка все обойдется. Скорее всего, это просто ложная тревога


— Зато, — весело тараторит Макс, — мы знаем, где взять подгузники, если они нам все-таки понадобятся.


Я снова стону — более жалобно.


Подруги уложили меня в постель и укутали, воркуя и кудахча надо мной, как пара наседок. Как будто я больной ребенок. Как будто я безнадежна или просто полная неудачница.

***


И полагаю, что так и есть.


Я просыпаюсь в прекрасном моменте, когда не помню, где нахожусь, где я была или что происходит.

Но затем я замечаю плюшевого пони-единорога, который обвиняюще смотрит на меня с комода в другом конце комнаты, и все вспоминаю.


Натягиваю одеяло на голову и остаюсь в постели до конца дня.

***


Наступает «траурный» понедельник.


Я иду на работу. Хэнк бросает взгляд на мое лицо и смеется.


— Ты выглядишь точь-в-точь как моя сестирица каждый день в пять вечера.


— Сестрица с полудюжиной злобных детей-банши, которой сорок два, но выглядит она на все сто?


— Та самая.


— Спасибо за комплимент.


Хэнк опирается локтями на верхнюю часть моей кабинки сочувственно смотрит на меня.


— Судя по всему, отпуск не удался?


Я мрачно усмехаюсь.


— О, все прошло нормально. Просто прижился и пустил корни.


Теперь Хэнк выглядит встревоженным.


— Не знаю, как на подобное реагировать, детка.


Я отмахиваюсь.


— Забудь. Я уже достаточно травмировала тебя своей личной жизнью. Что-нибудь произошло интересное, пока меня не было?


Он пожимает плечами.


— Джордж снова сломал ксерокс. Сэнди и Донна поссорились из-за «Настоящих домохозяек из Беверли-Хиллз». На еженедельном собрании персонала Руди разразился эпической тирадой о том, что Том Брэди покинул «Патриотов» и присоединился к малоизвестной команде во Флориде. Как их там?..


— «Пираты».


— В точку. Из-за оранжевой формы они смахивают на апельсиновый фруктовый лед. Руди вне себя. По его мнению, все это было подстроено какой-то анархистской группировкой, чтобы посеять недовольство среди масс и свергнуть правительство. О, еще в службе доставке FedEx появился новый сотрудник, от которого у всех девчонок текут слюнки. Если я еще раз услышу термин «ходячий секс», я напишу по собственному в знак протеста.


— Значит, все было как всегда.


— Ага. — Он изучает меня мгновение. — Тебе нужно поговорить?


— Мне нужна машина времени, чтобы я могла вернуться в прошлое, где я не была тупицей.


Хэнк всматривает в мое лицо, и его глаза блестят от смеха.


— Что-то ты расшутилась сегодня.


— Ага. Спасибо тебе за удивительную сдержанность. А теперь, пожалуйста, уходи, чтобы я могла попытаться работать.


Он постукивает костяшками пальцев по перегородке.


— Я здесь, если понадоблюсь.


Я сглатываю образовавшийся в горле комок.


— Спасибо, Хэнк.


— В любое время, детка.


Он поворачивается и уходит в свой кабинет, оставляя меня с обжигающим мысленным образом лица Киллиана, когда я поблагодарила его за спасение моей жизни. Он сказал то же самое, что только что сказал Хэнк: «В любое время».


Я знаю, что сейчас только утро понедельника, но мне действительно не помешало бы выпить.


И тут в мою голову приходит мысль, что если я беременна, то не смогу пить в течение девяти месяцев. Мне вновь захотелось предаться горю, но я сумела взять себя в руки.


С трудом.

***


Проходит неделя. От Киллиана ничего не слышно. Сама ему тоже не звоню. Большие черные внедорожники все еще стоят возле нашего дома, меняясь каждые несколько часов, но Киллиана нет среди мужчин, которые приглядывают за нами.


Я покупаю шесть тестов на беременность и использую три, хотя знаю, что еще слишком рано, но я не в силах остановиться.


Все отрицательные. И это никак не влияет на мое душевное спокойствие.


Я иду в банковскую сейфовую ячейку и смотрю на бриллиантовое ожерелье. Провожу пальцами по холодным камням, задаваясь вопросом, принадлежали ли они кому-то, кого убил наш возможно-папочка.


Я старадаю бессонницей.


Затем, в следующий вторник, на мой стол попадет кое-что, что вводит меня в ступор.


Статья в цифровом издании газеты. Небольшая статья, объемом в три страницы, о пожилом мужчине, живущем в безвестности в маленьком городке в Аризоне, который однажды утром отправился в продуктовый магазин и через несколько дней оказался в тюрьме по обвинению в многочисленных преступлениях, совершенных много лет назад.


По словам прокурора, этот человек ранее являлся членом мафиозной группировки и бесследно исчез тридцать лет назад. Его семья и коллеги считали его мертвым, жертвой заказного убийства. Но все эти годы он жил на Западе под вымышленным именем, спокойно занимаясь своими делами.


Мое внимание привлек не столько сам мужчина, сколько то, как он был пойман.


Его опознал информатор.


Другой бывший член мафиозной группировки, ныне работающий на правительство под прикрытием, оказался в том самом продуктовом магазине в то самое утро, покупая сигареты. Он ехал своим ходом из Нью-Йорка в Калифорнию, чтобы навестить своего единственного внука, потому что от путешествия на самолете его удерживал страх высоты.


Бывший мафиози номер два увидел бывшего мафиози номер один на кассе, а остальное, как говорится, уже история.


Я смотрю на статью, и мое сердце бешено колотится в груди, перечитывая ее снова и снова. Одно слово поястонно на меня «бросается».


Информатор.


Я достаю желтый блокнот из верхнего ящика стола и поспешно набрасываю список:


· Секреты


· Мафия


· Другое имя


· Доступ к базе ФБР


· Удивительные способности к проверке данных


· Доступ к военным спутникам


· Отстутсвие личных вещей в своей резиденции


· Устройство для отслеживания геолокации в визитках


· Арест и скорое освобождениие


· «Он выполняет важную работу»


· «Слишком много жизней посталено на карту»


Я добавляю шекспировкого фанатика и раздражающее высокомерие, но вычеркиваю их, потому что это не имеет значения.


Затем ошеломленно откидываюсь на спинку стула.


Все это оббрушивается на меня, как ядерные осадки. Атомное грибовидное облако, осыпающееся ядовитым пеплом.


Киллиан Блэк работает с федералами.


Он заключил сделку с ФБР, чтобы не попасть в тюрьму. Он осведомитель!


Папочка-стукач моего возможного ребенка.


— Срань господня, — бормочу вслух, отчего проходящая мимо моей кабинки девушка бросает на меня странный взгляд.


Но мне плевать. Я нахожусь в эпицентре чего-то грандиозного, чтобы забивать голову чужим мнением о себе.


А я считаю, что моя идея имеет смысл.


Киллиан был арестован по нескольким обвинениям в тяжких преступлениях, но был отпущен в тот же день. Он кидается загадочными фразами о том, что помогает людям и что не может довериться мне первым, так как на карту поставлено слишком много жизней. У него есть доступ к технологиям, недоступным для обычных обывателей... эм, ну кто ставит биометрический сканер отпечатков пальцев на свой чертов компьютер?


Тот, кто работает на правительство, вот кто.


Все кусочки пазла, наконец, собираются вместе, и я целиком вижу картину.


Я так ошеломлена, что оцепенела. Ничего не чувствую. Не понимаю, счастлива ли я, печальна или ужасно разочарована. Внутри меня заброшенный западный городок, заросший бурьяном и изрытыми колеями грязными дорогами, с пустыми зданиями и без признаков жизни... разве что стервятники обгладывают выбеленные кости.


На столе звонит мой телефон. Я отвечаю что-то вроде: «Э?», но не уверена, потому что мой мозг не работает.


— Привет, милая.


Его голос тихий, но этого достаточно, чтобы каждая клеточка моего тела очнулась от комы.


Я сгорбилась над столом, прижимая телефон к уху. Мое сердце бешено колотилось.


— Ты...


Наступает пауза, затем Киллиан говорит:


— Да... я... А ты кого ждала?


Хоть он меня и не видит, но я отчаянно размахиваю рукой в воздухе, чтобы прекратить светскую беседу. Говоря одновременно шепотом и шипением, я заявляю:


— Я все поняла!


Его голос становится резче.


— Что поняла?


Я открываю рот, чтобы ответить, но с резким страхом понимаю, что, возможно, не в моих интересах сообщать ему то, что я выяснила. Вполне вероятно, этот звонок даже записывается. ФБР может прослушивать его телефон.


А затем мне приходит в голову кое-что еще... кое-что гораздо хуже.


Что, если его горячее преследование было вовсе не из-за меня?


Что, если романтические жесты, цитаты из Шекспира и болезненная уязвимость — все это было частью плана, частью гораздо большей паутины с целью поймать паука покрупнее?


Паука вроде моего отца.


«Я разберусь с твоим отцом».


Вот что он говорил. Точные, безумные, нелепые слова.


Он настойчиво требовал, чтобы я доверяла ему, чтобы мы говорили друг другу только правду, чтобы я поддалась нашей химии и приняла, что принадлежу ему... все это могло быть планом сблизиться со мной, чтобы он мог стать ближе к Антонио Моретти.


Потому что разве существует лучший способ свергнуть главу нью-йоркской мафии, чем использовать его же собственную дочь?


Я вижу все это так ужасающе четко и ярко, словно просматриваю фильм, только в своей голове.


Он очаровал меня. Сделал так, чтобы я забеременела. И сейчас настаивает на встрече с моим отцом, настаивает на том, чтобы все с ним уладит… Чтобы подобно змее обвить сердце моей семьи и вручить нас всех правительству на блюдечке.


«Жучки». Наблюдение. Отслеживание моего местоположения. Он использовал всевозможные технологии, чтобы поймать моего отца и его сообщников в ловушку.


А я всего лишь вспомогательный материал. Средство для достижения цели.


Инструмент, который можно использовать и выбросить после, как грязную салфетку.


Из моего горла вырывается сдавленный звук. Мне кажется, меня сейчас стошнит прямо на стол.


— Джули? — волнуется Киллиан.


Я бросаю трубку, сбрасываю вызов и сижу, уставившись на мобильный.


Ребенок. О боже мой. Что, если я беременна?


Что я наделала?


Я вспоминаю, как впервые увидела его в баре «Ла Фиеста» в ту ночь, когда мы украли у него грузовик подгузников. Я помню выражение его лица.


Самодовольный, самоуверенный взгляд.


Как он и его приятели из ФБР, должно быть, смеялись над моей глупостью. Как-никак, именно я начала первая. Я вломилась на его склад. Преподнесла им подарок! Фантастический поворот событий! Они, вероятно, пытались найти способ уничтожить моего отца в течение многих лет, а тут пританцевала я – забывчивая идиотка. Идеальное решение их проблемы.


Я вспоминаю каждый раз, когда Киллиан смотрел мне в глаза и когда занимался со мной любовью, и дикий звук от боли вырывается из моей груди.


Я едва успеваю добежать по коридору в туалет, прежде чем меня тошнит.


ГЛАВА 26

Джули



Остаток дня я провела на работе. Рабочий телефон периодически звонит, но я неумолимо переключаю его на голосовую почту. Никто не оставляет сообщения, но я и так знаю, кто это.


Свой мобильный я отправляю в офисный мусоропровод, ранее уничтожив SIM-карту. По дороге домой покупаю в торговом центре замену.


По возвращении в квартиру я обнаруживаю там Макс, но Фин все еще нет. Я подношу палец к губам и указываю на потолок, кружа пальцем в воздухе. Макс кивает, уходит в свою комнату и возвращается с электронным устройством, которое прочесывает помещение на предмет наличия «жучков».


После проверки она смотрит на меня.


— Ты же знаешь, что я делаю это уже два раза в неделю, верно?


— С этого момента делай это дважды в день. Я не собираюсь рисковать.


Она изучает мое лицо.


— Ты в порядке?


— Нет, но не хочу об этом говорить. Предполагается, что мы находимся под усиленным наблюдением. Смени телефон, электронную почту... все поменяй. Отформатируй жесткий диск. Сожги все компрометирующее документы.


— Мы все это сделали, как только ты начала встречаться с GQ-гангстером, — мягко говорит она.


— Ох, правда?


Она кивает.


— Если к кому-то полиция и может прицепиться, то только к нему. Так что да, правда. Если они решат заглянуть в эту квартиру, мы будем безупречно чисты.


Я с облегчением вздыхаю. По крайней мере, у одной из нас голова на плечах.


— Хорошо, отлично. Спасибо.


Я обнимаю Макс, а затем спускаюсь вниз, чтобы поговорить с водителем одного из черных внедорожников.


После того, как я постучала по стеклу, красавчик по имени Деклан опускает его.


— Ну что за приятный сюрприз! — ухмыляется он. — Рад вас видеть, ваше королевское высочество.


Я решаю пропустить любезности, потому что ненавижу его босса.


— Мне нужно, чтобы вы, ребята, убрались отсюда. Прямо сейчас.


Деклан вскидывает свои темные брови и оглядывает меня с ног до головы, его голубые глаза по-детски искрятся весельем.


— Прошу прощения, но ты действительно ошибочно решила, что главная здесь?


Я предвидела это. Гангстеры, как правило, не отличаются сговорчивостью.


— Если вы не уедете через две минуты, я позвоню на федеральный новостной канал и расскажу, что пять внедорожников Киллиана Блэка, до краев заполненные бандитами, припарковались на Маунт-Вернон-стрит. И поделюсь номерными знаками. Вероятно, репортеры хотели бы задать несколько вопросов о необычном и внезапном освобождении вашего босса из-под стражи в прошлом году.


Улыбка Деклана исчезает. Мне кажется, моя угроза приводит его в бешенство, но он говорит с тихим удивлением:


— Он сказал тебе свое настоящее имя.


— Он назвал мне имя. Я понятия не имею, настоящее оно или нет.


— О, оно настоящее, девочка, — уверяет Деклан, глядя на меня из-под насупленных бровей. Похоже, такое развитие событий его не радует.


— Если ты боишься, что я кому-нибудь проболтаюсь, не стоит. Мне все равно, даже если он будет называть себя Джаббой Хаттом. Я вообще не хочу иметь с ним ничего общего. Я просто хочу, чтобы вы, парни, свалили. И держались подальше.


Деклан поднимает голову и с прищуром смотрит на меня. Из кармана пиджака он достает пачку сигарет. Вытряхивает одну и сует ее в рот, пачку убирает обратно и выуживает «Зиппо» из другого кармана.


Затем он закуривает, не отрывая от меня пристального взгляда, рассматривая как интересную, но сомнительного качества головоломку.


— Вы поссорились.


— Да ты гений. А теперь уезжай.


— Что он сделал?


Когда я тяжело вздыхаю, закатывая глаза, Деклан говорит:


— Потому что если кто его и знает, так это я.


— Спасибо за увлекательный лакомый кусочек информации, — сухо парируя я. — Пока.


Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Деклан кричит:


— Я никогда не видел его таким раньше, девочка. Он без ума от тебя.


Я останавливаюсь как вкопанная, мое лицо мгновенно вспыхивает. Разворачиваюсь и посылаю Деклану убийственный взгляд.


— Скажи своему боссу, что я не настолько глупа, как он думает. И что пускай он катится в ад. — Я мрачно смеюсь. — И что у меня начались месячные. Так что его коварные планы рухнули.


Я поднимаюсь по ступенькам квартиры с высоко поднятой головой и разбитым сердцем.


Вернувшись в дом, направляюсь в свою комнату и закрываю дверь. Оказавшись у окна, я смотрю на улицу, пока оба внедорожника не отъезжают. Я немного удивлена. Возможно, если Деклан передал Киллиану мои слова, то меня оставят в покое. Возможно, теперь он найдет какую-нибудь другую девушку, чтобы соблазнить и солгать.


Надеюсь, она умнее меня, поэтому отрежет его яйца тупыми ножницами.


Я достаю очередной тест на беременность из коробочки в верхнем ящике комода, затем бреду в ванную, где писаю на маленькую белую палочку.


Пару минут на унитазе кажутся двумя часами, пока я сижу, уставившись на эту чертову штуку.


Увидев отрицательные результаты, громко выдыхаю.


Но у меня все еще не пришли месячные, хотя они должны были начаться вчера.


Через девять дней после незащищенного секса.


Через день после того, как самый чувствительный тест способен обнаружить гормон беременности.


Я рано ложусь спать с плохим предчувствием, что остаток недели будет кошмаром.

***


Просыпаюсь посреди ночи с четким ощущением, что в комнате находится кто-то еще.


Я не двигаюсь и не демонстрирую своего пробуждения. Я просто лежу на боку, лицом к стене, напряженно прислушиваясь к биению своего пульса. В комнате темно и тихо. Где я оставила свой нож?


— Если ты ищешь свой нож, он на раковине в ванной. Рядом с оберткой от теста на беременность.


Голос низкий, спокойный и узнаваемый. Кровь в жилах превращается в лаву.


Я резко сажусь, включаю свет на тумбочке и смотрю на Киллиана, который спокойно восседает в кресле напротив, небрежно скрестив одну ногу на другой.


Он в своем костюме от Armani. Том, который он носит, подобно доспехам. Том, который делает его элегантным и опасным — голодный тигр, наряженный в одежду джентльмена.


Его глаза темные, блестят. Даже намек на тепло не смягчает жестких черт его лица.

— Убирайся, — бросаю я.


— Нет.


Мы смотрим друг на друга. У меня начинают дрожать руки. Во рту пересыхает.


— Что тебе нужно?


— Ты. Но ты уже знаешь это.


Он смертельно серьезен. Чувствуя себя уязвимой, я натягиваю простыни до груди. На мне короткая хлопковая сорочка и больше ничего.


Наблюдая за изменением выражения моего лица, он говорит:


— Значит, мы не беременны.


Мы! Мне захотелось прибить его.


— Нет, я не беременна.


Не отрывая от меня пристального взгляда, Киллиан медленно барабанит пальцами по подлокотнику кресла. Желваки на его челюсти напрягаются. Я чувствую его разочарование и досаду, но не знаю, направлено ли это на меня или на мои слова.


— Если не веришь, пойди и сам посмотри тест. Он в мусорном ведре в ванной.


— Я знаю, где он.


Игра в гляделки продолжается. В комнате становится слишком жарко. Мы слишком близко. Я начинаю потеть. У меня определенно развивается клаустрофобия.


— Я хочу, чтобы ты ушел. Мне нечего тебе сказать.


Уголки его рта изгибаются в слабой, но опасной улыбке.


— Уверена? — нежно спрашивает он.


Я сжимаю простынь в кулаках, пытаясь унять дрожь.


— Уверена. Меня не интересуют твои игры. Так что, что бы это ни было...


— Мне не нравится, когда ты мне лжешь. Я хочу знать, почему ты делаешь это сейчас.


Кажется, что моя кожа в огне. В любой момент моя ночнушка, простыни и сама кровать вспыхнут синим пламенем.


— Мне все равно, что тебе нравится или не нравится. И я не обязана тебе ничего объяснять. Что-либо.


Его глаза горят. Медленное, ровное постукивание его пальцев по подлокотнику кресла продолжается.


— Ты должна сказать мне правду, воришка. Как-никак, ты обещала мне это.


— Это ты покинул номер мотеля, а не я.


Глаза Киллиана вспыхивают. На короткое мгновение его пальцы замирают. Затем он выдыхает и возобновляет медленную, размеренную дробь.


Я знаю, что будь я мужчиной, я бы обделалась от страха. Очевидно, Киллиан контролирует свой вспыльчивый характер одной лишь силой воли.


Но я его не боюсь. Это мой дом. Он может вернуться в пещеру, из которой выполз.


— Убирайся.


— Мы уже говорили об этом. Я никуда не уйду, пока ты не скажешь мне, почему ты мне лжешь. — Он прищуривается. — И что ты имела в виду, когда сказала: «Я все поняла». А также, что ты имела в виду, бросив Деклану, что ты умнее, чем я думаю.


— Именно так.


Когда я больше ничего не добавляю, он встает. Смотрит на меня из-под полуопущенных век и медленно расстегивает пиджак.


Я помню слова Киллиана, что он надерет мою задницу, если я снова солгу ему, поэтому мое сердце разрывается в панике.


— Не смей, — шепчу я, вжимаясь в стену.


— Что такое, маленькая воришка? Ты выглядишь испуганной. Что, по-твоему, я собираюсь делать?


Он издевается надо мной, сукин сын. Неторопливо шагает к кровати с хитрой ухмылкой, как будто все время в мире принадлежит ему.


Гнев разжигает во мне огонь.


Я вскакиваю на матрасе, сбрасываю простыни и кричу:


— Убирайся к черту из моего дома, высокомерный ублюдок!


Легкая улыбка на его лице превращается в опасный оскал.


— А вот и моя дьяволица, — хриплым голосом бормочет он, продолжая приближаться. — Я задавался вопросом, сколько времени потребуется, чтобы кошечка выпустила коготки.


Он срывает с себя пиджак и бросает его на пол.


И кидается на меня.


Я вскрикиваю и отскакиваю в сторону, но он слишком быстр, поэтому с легкостью ловит меня, хватая в стальные тиски своих рук, и опускает нас на матрас.


Приземлившись на меня сверху, Киллиан закидывает мои руки за голову и наваливается на меня всем своим весом, поймав в ловушку.


Я не пытаюсь сопротивляться. Я, наверняка, просто вывихну что-нибудь, но это все равно не сработает. Киллиан слишком силен, чтобы я могла убежать. Поэтому я просто лежу под ним, тяжело дыша и глядя в его самодовольное, красивое лицо.


Смотря на меня сверху вниз, он говорит:


— Ты, безусловно, самая великолепная чертова женщина, которую я когда-либо видел в своей жизни.


— А ты, безусловно, худший лжец, которого я когда-либо встречала. Ты заслужил награду «Самый большой говнюк на свете».


— Какая злючка, — выдыхает он, облизывая губы.


Дерьмо. Я его возбуждаю. Но что еще хуже, его запах у меня в носу, а его твердое тело вжимается в меня, напоминая, как хорошо было ощущать его определенную часть внутри себя.


— Что я такого сделал, что навлек на себя твой гнев? Разумеется, не будем брать во внимание то, что я выполнил твою просьбу оставить тебя в покое.


— Ох, да только посмотрите, он снова заговорил, как словарь!


Киллиан прижимается губами к моему уху.


— Ты бы предпочла, чтобы я сказал, как сильно хочу засунуть свой член глубоко в твою сладкую киску и трахать тебя до тех пор, пока ты не забудешь, как сильно ненавидишь меня?


Я рычу на него сквозь стиснутые зубы, но это только заставляет его улыбаться.


— Не похоже. Наверное, не стоит рассказывать тебе, каким адом была для меня прошедшая неделя? — Он снова хихикает, дыша в мою шею. — Или, может, хочешь. А может, и так знаешь. Может, тебе будет интересно узнать, что я не могу есть. Или спать. Или делать что угодно... могу только думать о тебе. — Его голос падает до шепота. — Скажи, что ты тоже скучала.


— Мне очень жаль, что это все тебя не убило.


— Скажи мне, что думала обо мне.


— Думала. И это напомнило мне вынести мусор.


Он смеется. Это глубокий, удовлетворенный, мужской смех, от которого мне хочется выколоть ему глаза.


— Уговорила, воришка. А теперь поясни, что ты имела в виду, когда сказала по телефону, что все поняла?


Я поворачиваю голову, отказываясь на него смотреть.


Когда он нежно целует чувствительное местечко под мочкой моего уха, я закрываю глаза.


— Это не сработает.


— Тогда мне придется постараться получше, — бормочет он.


Затем медленно скользит губами вниз по моей шее, проводя кончиком языка по коже так легко, как это только возможно.


Я пытаюсь подавить дрожь в своем теле.

— Нет? Хм. Как насчет этого?


И он начинает нежно ласкать мое горло, отчего меня пронзает вспышка удовольствия, но я лежу неподвижно и молчу, ненавидя чувства, которые он во мне вызывает, хотя желаю, чтобы он катился к черту.


Напротив моего таза пульсирует его эрекция. Киллиан прижимается своими бедрами, нежно посасывая мочку моего уха. Мне приходится прикусить губу, чтобы не произнести ни звука.


Когда он спускается от моего горла к груди и прижимается носом к моему соску, я не могу сдержать вздоха — он срывается с моих губ.


— У тебя такие твердые соски, воришка.


— Здесь холодно.


— Скажи мне правду, и я расскажу свою.


Киллиан с нежностью целует мой сосок, затем через ткань втягивает его во влажный жар своего рта. Я не велю ему остановиться, потому что мне слишком хорошо, но еще и потому, что эмоции в моем горле заставляют меня молчать.


Он меня использует. Я это знаю, но поступаю как последняя дура, потому происходящее кажется искренним.


Когда я прерывисто вздыхаю, Киллиан поднимает голову. Его руки достаточно большие, поэтому он без труда хватает меня за запястья одной рукой и вжимает в матрас, а другой берет за подбородок и поворачивает мое лицо к себе.


— Открой глаза.


— Нет.


Тогда он очень нежно меня целует.


— Детка, открой глаза.


— Если ты еще раз назовешь меня деткой, — шиплю я, — я сделаю своей целью жизни уничтожить тебя.


Могу сказать, что он изучает мое лицо, но отказываюсь смотреть на него. Затем одним быстрым, удивительным движением он перекатывается на спину и тянет меня с собой.


Киллиан обнимает мой затылок и прижимает к себе. Мы лежим грудь к груди, живот к животу, бедра на бедрах, наши тела выровнены. Я знаю, что он не отпустит меня, поэтому просто утыкаюсь лицом в его шею, изо всех сил пытаясь выровнять дыхание.


Он тяжело вздыхает.


— Что бы ты ни думала, что бы ни «поняла», ты ошибаешься.


— Разумеется. Как скажешь.


— Проверишь свою теорию?


— Я не собираюсь ничего проверять.


Он стискивает меня в объятиях, прижимается поцелуем к моим волосам, затем снова выдыхает.


— Хорошо.


Не представляю, что на это ответить. Я лежу молча, гадая над его новой тактикой и ненавидя себя за то, что мне нравится столько удобный «матрас».


— Для протокола, — мягко говорит Киллиан, — я думаю, что когда-нибудь ты станешь потрясающей матерью.


Я подавляю рыдание и ударяю кулаком в его большую, глупую грудь.


— Строгой, но удивительной.


— Прекрати болтать. Пожалуйста, прекрати болтать. Мое сердце больше не выдержит этого.


Киллиан еще раз стискивает меня и милосердно затыкается.


Его пальцы медленно кружат по моей спине, пока мне вновь не удается свободно дышать. Под моим ухом его сердце бьется медленным, ровным стуком.


— То, что ты делаешь, неправильно, — шепчу я. — Я человек, а не бумажная салфетка.


Его рука на моей спине замирает.


— Я знаю, что ты не бумажная салфетка. Что, черт возьми, это вообще значит?


— Это значит, что у меня есть чувства. Я не… — Я подавляю рыдание. – Мною нельзя попользоваться и выбросить.


Его тело застывает на несколько секунд. Кроме его сердца, которое начинает бешено колотиться, когда остальная часть его тела неподвижна.


Затем Киллиан перекатывает меня на спину, приподнимается на локте и берет мое лицо в колыбель своих ладоней. Его глаза пылают от эмоций. Его голос настойчив и суров.


— Клянусь, я не использую тебя. Что могло заставить тебя так подумать?


Боже мой. Этот мужчина — искусный лжец. О, вспомнила: он как-то упоминал, что актерское мастерство пришло к нему после прихода в преступный мир.


За такой спектакль он должен быть удостоен «Оскара».


Когда я не отвечаю, Киллиан говорит:


— Все мои поступки и каждое сказанное мною слово были искренними.


Я стону, закрывая глаза.


Он крепче сжимает мое лицо и наклоняется ближе к моему уху.


— Каждое гребаное слово, Джули. Блядь, что ты навыдумывала?


— Просто уходи, — несчастно шепчу я. — Пожалуйста, попытайся найти в себе хоть каплю порядочности и оставь меня в покое. Навсегда.


Он тяжело дышит, держа мое лицо так, словно никогда не отпустит его.


— Я никуда не уйду, пока ты не скажешь мне, что, черт возьми, все это значит.


— Нет! Убирайся!


— Посмотри на меня.


— Нет.


— Прекрати прятаться! — кричит он.


Вот и все. Вся моя скорбная жалость к себе испаряется, как по щелчку пальцев, мгновенно сменяясь термоядерной яростью.


Я открываю глаза и позволяю ему увидеть каждую унцию моей ярости.


Но почему-то мой голос остается ледянящим, пугающе-спокойным.


— Это ты прячешься, Киллиан Блэк. Лиам Блэк. Кем бы ты ни был. Это у тебя есть секреты. Тайные намерения здесь только у тебя.


— Какие намерения? — сердито спрашивает он. — О чем ты говоришь?


Меня настолько расстраивает этот фарс, что я выплескиваю накопившееся наружу, крича ему прямо в лицо:


— Я знаю, что ты сотрудничаешь с ФБР, так что можешь прекратить это дерьмо, ясно?


Киллиан моргает. Его брови сходятся. Склонив голову набок, Киллиан смотрит на меня в искреннем замешательстве.


— Ты думаешь, я агент по борьбе с наркотиками?


— Нет! Полицейский осведомитель! Ты заключил сделку, чтобы не попасть в тюрьму, и теперь ты на жалованье у копов!


После секундного изумленного молчания он начинает ржать.


Киллиан скатывается с меня и заваливается на спину, от души смеясь в потолок, держась за живот, как будто я только что рассказала ему самую смешную шутку в мире.


Я спрыгиваю с кровати и таращусь на него, скрестив руки на груди.


— Признай это. Ты используешь меня, чтобы добраться до моего отца.


Киллиан смеется еще громче. Его лицо краснеет.


Я подхожу к гардеробу, хватаю ближайшую туфлю, затем возвращаюсь в спальню и бросаю ее в него. Туфля попадает в его бедро. Киллиан игнорирует это. Он слишком занят смехом.


Мне приходится кричать, чтобы убедиться, что он слышит меня сквозь весь этот шум.


— Продолжай в том же духе, и я использую твою огромную голову для стрельбы по мишеням, придурок!


Наконец Киллиан берет себя в руки, вздыхает от удовольствия и вытирает глаза. Затем встает с кровати, поднимает с пола пиджак и набрасывает его на широкие плечи.


Тепло улыбнувшись мне, он говорит:


— Спасибо тебе. Я уже давно так не смеялся... — Он замолкает, размышляя. — Вообще-то, никогда.


Затем подходит ко мне и целует в лоб. Согнув палец под моим подбородком, Киллиан приподнимает мою голову и смотрит в мои сердитые глаза. Его же взгляд нежный и теплый.


— Мое предложение все еще в силе, милая: скажи мне, что ты моя, и честное слово, я расскажу тебе все. А до тех пор продолжай гадать. Я не против повеселиться.


Киллиан разворачивается и выходит из моей спальни.


ГЛАВА 27

Джули



Проснувшись утром, я иду в туалет пописать. Красный.


У меня начались месячные.


Моя первая реакция оказалась не такой, как я ожидала. Я думала, что почувствую огромную волну облегчения, как будто с моих плеч упал тяжкий груз. Что действительно происходит, но только после странного приступа меланхолии, ощущения, что я потеряла что-то важное, что-то значимое.


Когда я делюсь этим с Фин, она удивленно смотрит на меня.


— Это называется амбивалентностью, хах.


— Амбивалентность. — Идеальное слово для описания моих отношений с Киллианом Блэком.


Оно или «безумие».


На работу я отправляюсь в полном смятении. Мне больше нравилось, когда я была уверена, что Киллиан меня использует. Так все хотя бы казалось ясным. Было больно, но зато понятно. А теперь я вернулась к тому, с чего начала — блуждаю в темноте по лабиринту.


Полагаю, он мог меня и обманывать, но, боже, его смех был таким искренним. Настоящим. Киллиан счел мою идею о том, что он является осведомителем полиции, очень забавной.


Когда я возвращаюсь домой с работы, вижу перед домом припаркованные большие черные внедорожники. Заметив меня, Деклан весело отдает мне честь. Я отвечаю взмахом руки, подобно королеве Англии, царственно и превосходительно. Деклан смеется, качая головой.


Кто эти веселящиеся гангстеры? В какой перевернутой вселенной я живу?


И что еще более важно, что мне теперь делать?


***


Проходит две недели. Ничего необычного не происходит. От Киллиана нет никаких вестей, но и я не пытаюсь с ним связаться. Как-то к одному из внедорожников на улице подъезжает полицейская машина. Она задерживается менее чем на тридцать секунд, затем уезжает. На этом все.


Полагаю, это миссис Либерман, которая проживает снизу, наконец-то вызвала полицию. Они прибыли, выяснили, с кем имеют дело, и сразу же свалили.


Ни с кем они имели дело...


Кто они? КЕМ ЯВЛЯЮТСЯ?


Я становлюсь одержимой идеей выяснить, что скрывает Киллиан. Каждый день на работе я часами роюсь в Интернете в поисках подсказок. Любой истории, в которой упоминается Киллиан или Лиам Блэк. Но никаких фотографий. Ничего найти не удается.


Даже сообщения о его аресте в прошлом году исчезли. Как и все его корпорации, перечисленные в базе данных госсекретаря штата Массачусетс.


Как будто его не существует.


Как будто он призрак, который появляется только чтобы преследовать меня, а затем исчезнуть без следа.


Излишне добавлять, что я глубоко встревожена всем этим. В какой-то момент я так отчаянно нуждаюсь в объяснении, даже думаю, что он может быть путешественником во времени или инопланетянином, посланным с таинственной миссией из дальнего космического пространства.


Хорошо, что я не беременна. Потому что, учитывая количество вина, которое я потребляю, мой бедный плод плавал бы в алкоголе.

***


— Итак, когда мы начнем планировать следующее дело? Я в предвкушении.


— Ага, ведь последняя наша вылазка так хорошо прошла! — я фыркаю на вопрос Макс.



— Все действительно прошло хорошо, — вставляет Фин. — Если ты совершила промах и упала на волшебный член гангстера сразу после вылазки, это не означает, что все прошло плохо.


В этот будний день мы сидим за столом и едим лазанью, которую я приготовила в надежде отвлечься от мыслей броситься на капот черного внедорожника Деклана и выпытать местонахождение Киллиана.


Я могла бы и позвонить ему, чтобы это узнать, но тогда мне пришлось бы признаться, что я о нем думаю.


— Как насчет политика? — предлагает Макс. — Мы могли бы проучить одного из этих подлецов.


— У них нет нужных активов, — не соглашается Фин.


— У них полно активов! Акции, облигации, яхты и так далее...


— Мы угоним яхту и припаркуем ее перед детским домом? Так себе идея.


— Я еще не в том состоянии, чтобы планировать дело, — говорю я.


Они переглядываются, потом смотрят на меня.


— Пора привести мысли в порядок, — замечает Фин.


— О, ради бога, давай без намеков.


— Намеки? — невинно спрашивает она, оглядываясь вокруг, словно ища поддержки у невидимой толпы зевак. — Ничего подобного.


— Ты говорила намеками.


— Макс, о чем она?


Макс хмыкает.


— Твои намеки такие легкие, как удар кувалды. Сама знаешь.


— Спасибо, — благодарю я.


Фин пожимает плечами и проглатывает кусочек еды.


— Итак, я говорила намеками. Подайте на меня в суд.


— Если кому-то интересно, то у меня сейчас нет концентрации, необходимой для планирования дела. Я не могу думать ни о чем, кроме...


Макс скалится.


— Волшебного член гангстера! Кстати, мы ни разу это не обсуждали за чашечкой чая. Насколько у него большой?


— Десять сантиметров, — с невозмутимым видом отвечаю я.


— Хватит вредничать! У него толстый, да? Хватит тебе, не скупись на подробности. Расскажи нам все. У него обрезанный? Волос на яйцах нет? Головка с пирсингом? Его сумасшедшее тщеславие связано с его гигантским баклажаном, верно?


— Макс, я сама в шоке от того, что говорю это, но тебе действительно нужно потрахаться.


Она с пренебрежением от меня отмахивается.


— Перестань пытаться сменить тему.


Фин вздыхает.


— Люди, я вообще-то ем! И я не хочу ничего слышать ни о чьем члене. Меня сейчас стошнит лазаньей.


— Ты сама подняла эту тему.


— А теперь я закрываю эту тему. Конец.


Некоторое время мы жуем в тишине, пока я тихо не заявляю:


— У него огромный.


Все замирают. Я перевожу взгляд на Фин и извиняюсь.


— Я так и знала! — визжит Макс. — Ты вернулась домой из своего маленького отпуска и ходила так, словно две недели приучала жеребцов к верховой езде. Ха! — Она хлопает ладонью по столу. — Молодец, девочка!


Фин с отвращением кривит губы.


— Фу. Одна мысль о жилистом, фиолетовом, набухшем члене перед лицом вызывает у меня желание блевать.


Я начинаю смеяться так сильно, что чуть не задыхаюсь.


Макс кисло говорит:


— Спасибо тебе. Когда я в следующий раз увижу член вблизи, обязательно вспомню о тебе.

— Боже, Макс, как мило, — сладко мурлычет Фин. — В следующий раз при просмотре малобюджетного фильма, где все одеваются как клоуны с родео, я обязательно вспомню о тебе.


— Ох, считаешь себя такой потрясающей? На деле ты похожа на то, что я нарисовала левой рукой.


— Девочки! — взываю я.


Но меня игнорируют.


— Не заставляй меня выбивать из тебя лишнюю хромосому, — угрожает Фин.


— Выкуси, — парирует Макс.


— Я бы так и сделала, но не хочу лишний раз делать прививку от столбняка.


— Молодцы, — радостно говорю я. — Это было весело. Теперь готовы разойтись по разным углам ринга?


Макс показывает язык Фин, которая смотрит в потолок и качает головой.


— Полагаю, что у всех нас троих есть функционирующая половина мозга. Поэтому мне нужна ваша помощь, чтобы кое-что выяснить.


Они смотрят на меня. Я опираюсь локтями на стол и опускаю подбородок в ладони.


— Я сейчас перечислю факты, а вы скажите, кто это может быть. Секреты. Харизма. Навыки наблюдения. Хакерские замашки. Умение незаметно пробраться в здания и запертые комнаты.


— Я, — говорит Макс.


— Я, — говорит Фин.


Я закатываю глаза.


— Дайте мне закончить. Передовые технологии. Верная армия солдат. Мифическая репутация, но отсутствие доказательств в Сети.


— Бэтмен, — говорит Макс.


— Лисбет Саландер, — говорит Фин.


— Оба они одиночки. У них нет армии верных солдат. Повнимательнее.


Макс поднимает руку.


— У меня есть вопрос.


— Само собой. Что?


— В конце будет тестированиие? Потому что я прослушала первую часть.


Вздохнув, я продолжаю:


— Безжалостность. Интеллект. Утонченность. Огромные суммы денег. Раздутое эго. Отличные навыки обращения с огнестрельным оружием. Полное отсутствие страха. Невероятный стиль. Великолепные волосы.


Фин щелкает пальцами.


— Суперзлодей.


— Или психопат, — хихикает Макс.


— Может быть, и то и другое. А если серьезно, собрав все эти характеристики в одном человеке… что мы получим?


Они на мгновение задумываются, пока Фин не говорит:


— Реальный человек? Типа, не супергерой из комиксов?


— Да.


Она пожимает плечом.


— Глава ЦРУ.


— Нет, — мгновенно отвечает Макс. — Глава ЦРУ похож на дантиста. У него ортопедическая обувь и неправильный прикус. Ни стиля, ни харизмы, ни великолепных волос.


— Поделись тогда своей идеей!


— У меня ее нет. Я просто указываю, что твоя — отстой.


Они снова препираются, и я перестаю слушать. Я встаю и подхожу к окну, смотрю вниз на улицу.


Глядя вниз на большие внедорожники с блестящими ободами и затемненными окнами, заполненные вооруженными бойцами в костюмах.


«Глава ЦРУ», — слова Фин вновь и вновь отдаются эхом в моем разуме.


Может быть, когда я думала, что Киллиан работает на полицию, я ошиблась с точностью до наоборот.


Может быть, они работают на него.


Может быть, все работают на него.


Может быть, он гораздо сильнее, чем я думала.


Или, может быть, мне стоит напиться и провести сеанс с призраком Пеппи Длинный Чулок, моей любимой кошкой детства, потому что у меня все равно поехала крыша.

***


Следующим рабочим днем я мучаю гугл запросом «глава ЦРУ».


Перейдя по ссылке, я попадаю на страницу «Википедии», где узнаю, что директором Центрального разведывательного управления является миниатюрная брюнетка по имени Джина, напоминающая учительницу средней школы.


Она не выглядит безжалостной, изощренной или как будто обладает какими-либо навыками обращения с огнестрельным оружием. Скорее, как будто она способна связать крючком отличную декоративную подушку или усовершенствовать рецепт нежного и ароматного мясного рулета.


Меня переполняет разочарование.


Я решаю отказаться от своей блестящей теории заговора о том, где Киллиан — Тайный Босс Всего. Если бы он каким-то чудесным образом был связан с государственной службой, то не имел бы в гардеробе такое количество костюмов от Armani. Не говоря уже о том, что он не был бы миллиардером и не жил бы в небоскребе. Работай он на правительство, получал бы повышенную пенсию и льготную медицинскую страховку, но на этом все.


Так я возвращаюсь к тому, с чего начала. Мне известно лишь, что он сексуальный, богатый, высокомерный незнакомец и чемпион по оральному сексу.


Я серьезно задумываюсь, что, возможно, все это тайное общество «Плаща и кинжала», «не кто, а кем является», «я помогаю людям» — полнейшая чепуха. Он просто получает удовольствие, мучая мой разум. Но он не более чем гангстер с раздумым ЧСВ.


Это самое простое объяснение. Особенно учитывая его гигантское эго.


Но кое-что не вяжется.


Почему у него акцент?


Что за любовь к Шекспиру?


Зачем взламывать спутник? Да и вообще, кто, черт возьми, знает, как взломать спутник?


Все это так утомительно!


По дороге домой с работы я решаю побаловать себя ужином. Я не в настроении снова быть рефери между Фин и Макс, поэтому останавливаюсь в маленьком итальянском заведении, где лазанья почти не уступает моей.


Выбрав столик, я заказываю бокал красного вина и тарелку пасты Болоньезе у пожилого итальянского официанта. Затем устраиваюсь в кресле и любуюсь очаровательным декором.


И в момент, когда я поднимаю бокал, чтобы сделать глоток вина, я бросаю случайный взгляд в окно.


Там, на улице, стоит Киллиан.


С женщиной.


Очень беременной женщиной.


Он держит ее в своих объятиях. Нежно целует.


Затем одно рукой ласкает ее лицо, а второй водит по большому животу.


Я цепенею. Каждый мускул в моем теле сжимается. Я не могу ни дышать, ни двигаться, ни даже моргать, когда смотрю на эту парочку на тротуаре.


Девушка молода и хороша собой, примерно моего возраста. Брюнетка, как и я. Она смотрит на него, и ее глаза светятся. Он смотрит на нее сверху вниз, и его губы расплываются в улыбке.


Боже, как это больно. Как горько.


Не припомню, чтобы меня когда-либо так раздирало от боли. Словно кислота разъедает мою плоть и кости. Я не могу дышать. Я умираю с каждым одним агонизуюрующим ударом сердца за другим.


Через мгновение они уходят, держась за руку, пока не исчезают из поля моего зрения. Я же так и остаюсь примороженной к месту, сжимая в руке бокал с вином. Горячие слезы скапливаются в уголках моих глаз.


Он клялся, что не использует меня. Он смотрел мне в глаза и уверял, что каждое сказанном им слово было правдой.


Он посчитал, что из меня получится потрясающая мать.


Когда официант подходит к столику с моим блюдом, чары, под которыми я находилась, рассеиваются. Я осторожно ставлю бокал трясущейся рукой. Достаю наличные из кошелька и оставляю их на столике, затем встаю и на автомате иду к своей машине.


Мое сердце колотится. Моя кожа становится липкой. Мой желудок скручивается в узел. Я чувствую, что мне не хватает кислорода, но ничего не могу с собой поделать. Мир расплывается, как будто я вот-вот потеряю сознание.


Беременная. Она беременна от него. На ее месте могла быть я.


Я чувствую себя такой дурой. Глупым, наивным ребенком. Меня так сильно тошнит, что кажется, будто мое тело жаждет очистить все мои органы.


Особенно мое глупое сердце.


Потому что я обманывала его до сих пор, пока не увидела Киллиана с... с женой? Пассией? Еще одной тупой идиоткой, вроде меня? Сейчас же с душераздирающей ясностью стало очевидно, насколько этот мужчина мне дорог.


Хоть я старалась этого не делать, хоть и сопротивлялась изо всех сил, я влюбилась в него.


Я полюбила его.


Рыдание вырывается из моей груди. Я прижимаю ладонь ко рту, чтобы задушить его. Я несусь по городским улицам на сумасшедшей скорости, не видя и дрожа, не имея ни малейшего представления, где я нахожусь и куда направляюсь, пока с визгом покрышек не останавливаюсь перед винным магазином.


Вбегаю внутрь с дикими глазами, зная, что выгляжу как сумасшедшая, но мне все равно.


«Я попрошу у твоего отца разрешения жениться на тебе».


— Идиотка, — шепчу я, спотыкаясь в проходе. — Ты знала, что он мерзавец. Лжец. Ты знала это. А теперь посмотри на себя...


Я беру с полки большую бутылку текилы и разворачиваюсь, направляясь к выходу.


— Ты позволила ему соблазнить себя. Ты позволила ему трахнуть себя. Ты впустила его в свое сердце.


Я распахиваю стеклянную дверь и выхожу наружу, спотыкаясь, но прижимая бутылку текилы к груди, как спасательный жилет. Я не могу думать ни о чем другом, кроме желания выплеснуть из себя все это дерьмо. Мне нужно заблокировать эти чувства: боль, стыд и ужасную ярость.


Ревность.


Я никогда так не ревновала. Ощущения, что меня снова и снова пронзают ножом в сердце.


Его рука нежно ласкала ее живот… Этот образ я не забуду до конца своей жизни.


Я рывком распахиваю дверцу машины. Уже собираюсь прыгнуть внутрь, но кто-то с криком оттаскивает меня.


— Какого?.. — Я поворачиваюсь, дезориентированная.


На меня кричит мужчина. По-корейски, так что я понятия не имею, что ему надо. Но он продолжает орать на меня, дергает за руку, тянет, и, как после пощечины, я понимаю, что происходит.


Я вышла из магазина, не заплатив за текилу.


— Ой, извините! Мне так жаль, я не хотела... Подождите, мой кошелек... Я достану деньги...


Потом я понимаю, что, должно быть, оставила его в ресторане, потому что не нахожу его в автомобиле.


Владелец корейского магазина все еще кричит на меня. На тротуаре собралась небольшая толпа. Люди смотрят на меня с различными выражениями — от любопытства до презрения. Я пытаюсь отступить, объяснить, что все это ошибка, и я заплачу за бутылку, разумеется, я заплачу, но кореец начинает называть меня воровкой, и картина происходящего превращается в уродство.


Несколько зрителей достают свои мобильные телефоны и принимаются снимать все на видео.


— Вызовите полицию, — командует какой-то здоровяк.


— Она пытается сбежать! — орет другой.


— Нет! Не пытаюсь! Это все недоразумение! — Я отступаю, пытаясь вырвать руку из крепкой хватки корейца, но точно знаю, как это выглядит.


Кто-то хватает меня сзади, толпа начинает визжать, и все летит в тартарары.


ГЛАВА 28

Джули



От копа, который меня арестовал, несет супом.


Не чем-то вкусным, а кислятиной, вроде вонючих носков. У меня снимают отпечатки пальцев, фотографируют мою физиономию, обыскивают и спрашивают о принадлежности к банде и инфекционных заболеваниях, затем провожают в камеру предварительного заключения и велят оставаться на месте.


— Когда я смогу позвонить? — спрашиваю я полицейского.


— Как только я захочу, — бросает он и неторопливо уходит.


Я остаюсь одна в камере. Сажусь на жесткую металлическую скамью у цементной стены и стараюсь не обращать внимания на темно-желтое пятно на полу в углу.


Проходит час. Потом два. К концу третьего часа я начинаю задаваться вопросом, не происходит ли забастовка полиции, потому что никто не пришел навестить меня. За такое преступление, как мелкая кража, достаточно внесения залога для выхода. Нет причин задерживать меня на неопределенный срок.


Но никто так и не приходит.


Наконец, часа в четыре утра, другой полицейский открывает мою камеру. Он большой, с бритой головой и ужасающими глазами. Я решаю не отчитывать его за задержку и тихо следую за ним из камеры по коридору.


Он поворачивается к двери без таблички и заводит меня в маленькую комнатку. Внутри лишь два металлических стула и искореженный металлический стол, на котором ничего нет. Полицейский указывает на один из стульев.


— Садись.


Я озадаченно оглядываюсь по сторонам. Помещение выглядит в точности как одна из тех комнат для допросов из фильмов. Абсолютно голые цементные стены, за исключением одной с темным отражающим стеклом, где определенно прячутся люди.


— Что происходит?


— Садись, — повторяет он, и звучит это как: «Задай мне еще один вопрос, и я вышибу твои мозги».


Я сажусь.


Он уходит, хлопнув за собой дверью. Камера под потолком наблюдает за мной красным немигающим глазом.


Через несколько минут я поворачиваюсь к темной стеклянной стене.


— Вы серьезно? Это была бутылка текилы. Не брендовая. У вас, парни, ночка не выдалась или как?


Ничего не происходит. Проходит еще больше времени. Никто не приходит.


Как раз в тот момент, когда я собираюсь начать колотить по стеклу и кричать о своих правах американского гражданина, дверь в комнату открывается. Входит женщина.


Беременная женщина.


Та самая женщина.


Она одета в шикарный черный костюм, который умудряется сделать ее живот менее похожим на беременный и больше похожим на то, что она просто плотно поела. В одной руке у нее портфель, в другой — стаканчик кофе. Она тепло улыбается мне.


— Привет, Джули. Я Труви. Можешь звать меня Тру. Так приятно с тобой познакомиться!


Ее техасский акцент мягок и прекрасен, и я собираюсь вырвать ее глаза прямо из черепа.


Кровь пульсирует у меня в щеках, я натянуто говорю:


— Что. За. Пиздец.


— Я вижу, мы прекрасно поладим, — смеется она. У нее очаровательный смех. Мягкий, женственный и звонкий. Ведьма.


Тру усаживается за стол, ставит портфель на пол, пододвигает ко мне стаканчик кофе, складывает руки на коленях и изучает меня.


Эм, она реально на меня глазеет.


Я опускаю взгляд на ее огромное кольцо с рубином и бриллиантом.


— Ты замужем, — сипло замечаю я.


— Да.


Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и проклинаю день, когда решила совершить налет на этот чертов склад подгузников.


— Я твой адвокат, если тебе интересно.


Мои веки распахиваются. Я смотрю на нее. Я никогда по-настоящему не понимала слова «ошеломленный»… до сих пор.


Девушка хмурит брови. У нее потрясающие глаза бледно-зеленого оттенка, как морское стекло.


— Не смотри так удивленно, — заявляет она. — Если я выросла в крошечном городке Техаса, то это вовсе не означает, что я не могу спорить с законом. Да будет тебе известно, я сдала экзамены с первого раза.


Мне хочется расхохотаться. Но сильнее мне хочется огнемет в руки.


— Как давно ты замужем?


Она сияет, крутя обручальное кольцо большим пальцем.


— Уже семь месяцев. Мы расписались сразу, как только узнали, что мы беременны.


«Значит, мы не беременны».


Я вспоминаю разочарованный тон Киллиана в ночь, когда он ворвался в мою спальню.


Меня начинает мутить.


Тру смотрит на меня. Ее глаза такие же мягкие, как и ее голос.


— У нас будет девочка. Мы назовем ее Марибель, в честь моей мамы.


Тогда я чуть не срываюсь и не начинаю рыдать. Еще бы чуть-чуть. Я чувствую давление и жжение в глазах. Но я отказываюсь выставлять себя еще большей идиоткой, чем уже выставила, поэтому вскакиваю на ноги и начинаю расхаживать по комнате.


Намотав несколько кругов, я останавливаюсь и осуждающе смотрю на нее.


— Что еще? Он двоеженец в дополнение к тому, что он огромный мудак и гигантский лжец?


Она растерянно моргает.


Я использую свое преимущество.


— Ты поклоняешься какому-то культу? Некой чокнутой религиозной организации, которая промывает женщинам мозги, чтобы они стали женами-подружками?


Она смотрит налево, потом направо, как будто понятия не имеет, что происходит, и надеется, что кто-нибудь ворвется и спасет ее от сумасшедшей меня.


— Эм...


Я усмехаюсь.


— Не играй со мной в скромницу. Он послал тебя сюда! Ты точно знаешь, кто я.


— Да, — осторожно отвечает она. — Я слышала о тебе много всего хорошего.


Я вскидываю руки в воздух и кричу:


— И ты не против? Господи!


— Прости... Не против чего?


Мой смех мрачнее и страшнее, чем глаза полицейского, который привел меня сюда.


— О, леди, ты ненормальная. Тебе нужна помощь.


Она хмуро смотрит на меня, выпрямляет спину и огрызается:


— На самом деле, это тебе нужна помощь. И я здесь, чтобы ее предоставить. В четыре часа утра, если не раньше! И мне не нравится ни сарказм, ни подобное отношение, ни то, на что ты, черт возьми, пытаешься намекнуть.

Я не иду на поводу своих желаний, поэтому не впиваюсь пальцами в ее волосы, а скрещиваю руки на груди и смотрю на нее, тяжело дыша.


— Держу пари, он говорит тебе, что ты самая красивая женщина, которую он когда-либо видел, верно?


Она говорит сквозь сжатые челюсти:


— На самом деле, он так и делает.


Ублюдок. Если я когда-нибудь увижу его снова, я выдерну пинцетом его лобковые волосы один за другим, затем засуну их ему в нос и подожгу.


— И держу пари, он дарит щедрые подарки. Смехотворно дорогие подарки. Украшения, которые ты даже не можешь носить на публике, потому что тебя ограбят ровно через десять секунд.


Она пристально смотрит на меня. Ее глаза из морского стекла тверды, как кремень.


— О да, — с сарказмом хмыкаю я. — В этом он великолепен. О-о-очень щедр. О-о-очень романтичен. А как насчет Шекспира? Спорим, он вдувает этот шекспировский дым прямо в твою задницу, не так ли?


Она приподнимает подбородок.


— Нет? О, неужели я особенная? — Я смеюсь. Мой голос такой хриплый, как будто заядлая курильщица.


— Подожди секунду... — просит она.


— А как насчет акцента, а? — Я хихикаю. — О боже! Крис Хемсворт — мой самый любимый! Джеймс Бонд стоит вторым в списке, потому что, милый младенец Иисус, австралийский акцент просто бомба, верно? Держу пари, в ночь, когда ты забеременела, он говорил именно этим акцентом.


Мой истерический смех застревает в горле. Я делаю глубокий вдох. Что звучит как прерывистое рыдание.


Тру поднимается на ноги, прижимая руку к груди.


— О, милая. О господи. Ты думаешь, что я замужем за Киллианом? — шепчет она


— Ты только что сама сказала мне, что вышла за него замуж!


Она качает головой и прищелкивает языком. Смотрит на меня с сочувствием. Затем обходит стол и кладет руки мне на плечи. Пристально вглядывается в мои глаза.


— Я замужем не за Киллианом, милая. Я замужем за его братом.


Ощущение, будто она только что ударила меня в живот.


— Но... но я видела тебя. Я видела вас двоих вчера вечером на улице возле ресторана!


Она на мгновение задумывается, затем ее зрачки расширяются.


— Он не сказал тебе, да? — Тру вздыхает. — Божечки, ну что за невозможный человек.


— Что сказал? — взрываюсь я.


Она немного подождала, откинув волосы с лица.


— Киллиан и Лиам — близнецы.


Лиам.


Киллиан.


Близнецы.


Воздух покидает помещение. Мое сердцебиение замедляется.


Тру улыбается, глядя на мое лицо, и похлопывает меня по плечу.


— Понимаю. У меня было точно такое же выражение лица, когда я узнала. — Она морщит нос. — Боюсь, это только верхушка айсберга.


Я издаю тот же звук, что и кошка, когда пытается выблевать комок шерсти из желудка.


— Может, тебе лучше присесть?


Она подводит меня к стулу и садится напротив. Мы смотрим друг на друга. Думается мне, она ждет, что я возьму слово первой.


— Э-эм, — мычу я.


— Лиам сказал, что Киллиан позвонил ему сразу после знакомства с тобой. В разговоре он постоянно повторял, что ему кажется, словно он умирает от рака. Или что-то в этом роде. Полагаю, из его уст это звучало получше. Так или иначе, Лиам никогда не слышал, чтобы брат так говорил о женщине. Понимаешь, он не особо серьезный парень, поэтому его отношения никогда далеко не заходили. Можешь себе представить? В его-то возрасте! Как по мне, это невероятно романтично. Говорю тебе, если плохие парни остепеняются, то делают это основательно.


Она смеется своим женственным, восхитительным смехом.


— Альфа-волки превращаются в зефир, когда дело доходит до встречи с той самой женщиной. О, я не могу дождаться, когда узнаю тебя получше! У меня три сестры, но я не против иметь четвертую. Это будет весело! Ты просто обязана перебраться к нам в Аргентину как можно скорее.


— Аргентина. Ага. Хах.


— Бедняжка. Я тебя совсем утомила, верно? — Ее голос переходит от сочувственного к оживленному. — Что ж, обещаю, Киллиан получит от меня нагоняй. На, пей свой кофе.


Она пододвигает ко мне стаканчик. Я беру его, но не могу найти в себе силы вспомнить, как пить. Я просто сижу и таращусь на него, как на бутафорию.


— Близнецы.


Тру кивает.


— Идентичные. Никто не может отличить их друг от друга, кроме меня.


Я вспоминаю, как однажды вечером, когда мы стояли на кухне, Киллиан кое-что сказал. Я съязвила на тему мрачного декора в его доме, и его ответ прозвучал так, как будто под поверхностью что-то скрывалось.


«Так было, когда я переехал».


А потом, во время этого же разговора, он попросил меня называть его Киллиан. Не Лиамом, как к нему обращались остальные. На мое требование объяснений он отмахнулся, сказав, что не может этого сделать.


Хотел, но не мог.


И вот теперь я узнаю, что он и его брат — близнецы.


— Тру? — осторожно зову я.


— Да?


— Чем занимается Лиам?


— О, он на пенсии. — Она загадочно улыбается.


Если я думала, что в глазах Киллиана горят секреты, то эта стальная магнолия его побеждает.


Я выпиваю кофе одним большим глотком, а когда заканчиваю, ставлю стаканчик на стол. Неудивительно, что моя рука дрожит.


Тру кладет свою ладонь поверх моей.


— Это история Киллиана, а не моя, — тихо объясняет она. — Так что я позволю ему все тебе рассказать. Но могу сказать вот что: когда-то я была в той же ситуации, что и ты. Ну, не совсем так. Меня никогда не арестовывали за кражу дешевой текилы…


— Это понятно.


— Я к тому, что понимаю твое смущение, но ты можешь доверять ему. Что угодно. Свою жизнь.


— Но он же мафиози, — шепчу я.


Она откидывается на спинку стула и снова бросает на меня загадочный взгляд.


— Он такой же мафиози, как ты — воровка.


— Это к чему?


— Я же сказала тебе: это история Киллиана. Но, милая, если ты доставляла ему неприятности из-за его работы... что ж, будь готова извиняться.


— Серьезно? В вашей семье умеют общаться не загадками?

Она смеется.


— Если тебе повезет, очень скоро ты тоже будешь говорить загадками.


— Повезет? — мой голос срывается.


Она берет свой портфель и встает, улыбаясь.


— Ладно, хватит. Давай отвезем тебя домой. Уверена, что немного сна тебе не помешает. Когда Киллиан завтра вернется из Праги, он все тебе расскажет.


— Прага?


Она смотрит на меня, приподняв брови.


— Ты же не думала, что он отправит к тебе кого-то другого, если будет в стране, м?


— Я ничего не думала. Потому что больше не способна здраво мыслить. Потому что… Киллиан.


— Поверь мне, я понимаю, — сухо говорит она.


Я встаю со своего места и хлопаю глазами, совершенно сбитая с толку.


— Разве ты только что не сказала, что живешь в Аргентине? Или у меня проблемы со слухом?


— Мы решили приехать в гости до рождения ребенка, на прошлой неделе. Ты не представляешь сколько раз твое имя всплывало в разговоре! Киллиан все время донимал меня вопросами о том, отчего все женщины без ума.


На мгновение я прихожу в ужас.


— В смысле? В постели?


— Хах, нет. Если он хоть в чем-то похож на своего брата, то уверена, там все в порядке. Он спрашивал о том, что притягивает женщин к мужчине.


Облегченно вздохнув, я бормочу:


— Везде поспел…


— Я думаю, он пытается меньше раздражать тебя.


— Я не думаю, что это возможно в его случае.


Мы выходим из камеры допроса и идем по коридору. Мне кажется, что я во сне. Странном, бессмысленном сне с автомобильной погоней, страхом беременности, перестрелкой и пони-единорогом.


Тру уже внесла за меня залог, так что остается заполнить кое-какие документы. После этого я словно в тумане следую за ней вниз по ступенькам полицейского участка к ожидающему внедорожнику.


Вот почему мне требуется больше времени, чем обычно, чтобы отреагировать, когда из тени сбоку здания появляется группа мужчин.


Они хватают меня.


Я открываю рот, чтобы закричать, но воняющая химикатами тряпка уже прижата к моему носу и рту.


Когда мои ноги превращаются в желе, а мир становится черным, один из мужчин говорит что-то другому на языке, который я не узнаю.


Но мне и не требуется его знать, потому что я уверена, что это сербский.


ГЛАВА 29

Джули


Я прихожу в сознание и понимаю, что лежу в багажнике движущегося автомобиля. Мои руки и ноги чем-то связаны, вероятно, веревкой. Мою голову покрывает грубая черная тканьи. Я босиком. Если не считать, что у меня раскалывается голова и присутствует легкая болезненность в бицепсах в месте, где меня схватили мужчины, я цела и невредима.


Мой первый инстинкт — закричать.


Я борюсь с этим и кидаю все свои силы на то, чтобы сохранять спокойствие. Ровными вдохами контролирую свою панику, как меня учили в детстве.


Вдох. Задержи дыхание и считай до четырех. Выдох. Задержи дыхание и снова считай до четырех. Начни все сначала.


В данный момент только и остается, что следить за счетом. Если мне удасться правильно оценить, как много мы проедем перед конечной остановкой, полиции будет легче найти меня позже. Разумеется, если я смогу каким-то образом передать эту информацию в полицию.


Если меня не убьют меня раньше.


Вдох. Задержи дыхание и считай до четырех. Выдох. Задержи дыхание и снова считай до четырех. Начни все сначала.


Я внушаю себе, что, скорее всего, меня не убьют. Если меня похитили люди из той сербской банды, то, по словам Киллиана, они искали рычаги управления в войне с моим отцом, следовательно, я представляю собой ценность. Пока я жива, они могут диктовать условия. И чтобы отец их принял, они должны будут предоставить доказательства, что я жива.


Просто на слово папа им не поверит. Как и фотографиям, потому что их могли сделать в любое время. Даже много лет назад.


Им придется снимать меня на видео.


Или, что еще хуже, устроить нам телефонный разговор.


Как только отец согласится на условия, моим похитителям придется предъявить меня — все еще дышащую и в основном целую, — чтобы получить то, что они хотят.


Если только дорогой папочка не захочет моего возвращения. Если только он не скажет им, что я для него уже мертва и они могут делать со мной все, что заблагороссудится.


Вдох. Задержи дыхание и считай до четырех. Выдох. Задержи дыхание и снова считай до четырех. Начни все сначала.


Он захочет, чтобы я вернулась. Если он позволит своим врагам причинить вред единственному ребенку, это опозорит его. Подорвет его репутацию. Он отдаст что угодно, хотя бы для того, чтобы сохранить лицо.


А потом... о, божечки.


Тогда отец меня заберет.


И ни за что на свете больше никогда не отпустит.


Меня посадят под замок. В клетку. Я буду вынуждена жить как пленница. Или меня отошлют в Италию. Отправят жить с семьей в Сицилии, подальше от врагов в Нью-Йорке.


Выдадут замуж за одного из моих жестоких, волосатых кузенов. Я буду вынуждена заниматься с ним сексом. Рожать ему детей. Готовить ему еду. Мыть за ним туалет.


Вдох. Задержи дыхание и считай до четырех. Выдох. Задержи дыхание и снова считай до четырех. Начни все сначала.


Я не могу позволить себе отчаиваться. Я должна думать о позитивном. Сохранять спокойствие. Быть бдительной и не проявлять агрессии. Остаться в живых.


И я не могу позволить себе думать о Киллиане.


Я не могу думать о его прекрасных темных глазах и его душераздирающей улыбке. Я не могу думать о том, как его голос становится хриплым, когда он хочет меня. Я не могу думать о том, как он прикасается ко мне, или как он целует меня, или о его невероятно пьянящем сочетании мужественности и нежности.


Как он нежно занимается со мной любовью.


Как страстно он трахает меня.


И что у него есть брат-близнец.


Мне определенно нельзя об этом думать, потому что мой мозг взорвется, ведь это может означать многое. Невозможное.


То, что их двое — полное безумие.


Что они могли сделать.


Кем они могли бы быть на самом деле.


Или кем являться.


Машина останавливается. Хлопают двери. Гравий скрипит под тяжелыми ботинками. Крышка багажника открывается, и внутрь врывается порыв прохладного ночного воздуха. Мужской голос обращается ко мне с сильным восточноевропейским акцентом.


— Правило номер один: веди себя хорошо, или я что-нибудь тебе отрежу.


Его тон деловой. Скучающий. Эту угрозу он использует не раз. Говорит, не бросая слов на ветер.


Мое сердце учащенно бьется, когда я обещаю:


— Я буду вести себя хорошо.


Я ненавижу себя за то, что шепчу.


Мужчина одобрительно хмыкает. Схватив меня за предплечье, он подтягивает меня в сидячее положение, затем грубо поднимает и перекидывает через край. Мои лодыжки связаны, поэтому я заваливаюсь лицом вперед, но похититель поднимает меня и поддерживает. Острый, ледяной гравий врезается в подошвы моих босых ног.


Мужчина поднимает меня и закидывает через свое плечо.


Хотя и не могу видеть его через мешок на голове, я могу сказать, что он большой. И сильный. Не организатор. Не главный. Это парень, которого начальство посылает, когда им требуется сила. Его рука, обнимающая мои бедра, тверда, как сталь. У него легкая, скачущая походка, как будто мой вес на его плече совершенно несущественен.


Он, наверное, частенько носит подобный груз.


Мертвый груз.


Вдох. Задержи дыхание и считай до четырех. Выдох. Задержи дыхание и снова считай до четырех. Начни все сначала.


Мы поднимаемся по ступенькам. Теперь его ноги идут по дереву, об этом говорит тяжелый, глухой звук. На мгновение становится тихо. Я слышу металлический лязг, затем жалобный скрип несмазанных петель. Открывается большая дверь... нет, скорее откатывается с одной стороны.


Резкий, отчетливый запах лошадей и влажного сена, сопровождаемый более слабым запахом свежей воды, ударяет мне в нос.


Должно быть, мы в деревне. Кроме нежного стрекота сверчков и шелеста листьев деревьев на прохладном ветерка, я ничего не слышу. Я, наверное, долгое время была без сознания. Я далеко от города.


Если кто-то и ищет меня, то никогда не найдет.


Вдох. Задержи дыхание и считай до четырех. Выдох. Задержи дыхание и снова считай до четырех. Начни все сначала.


Мой похититель снова шагает. Несколько раз он меняет направление, сбивая меня с толку. Мы находимся, должно быть, в большом здании, потому что мы идем довольно долго. Остановка.


Затем лифт с громким скрипом резко опускается вниз, я испуганно втягиваю воздух.


— Правило номер два: молчи, пока тебе не разрешат говорить.


Я прикусываю нижнюю губу и проглатываю рвущийся к горлу крик.


Когда лифт останавливается, меня овевает теплый и спертый воздух. Я чувствую запах сигаретного дыма и слышу негромкое гудение радио, настроенного на новостной канал. Канал не английский, поэтому я не могу понять, о чем там вещают.


Я оказываюсь в вертикальном положении, и меня усаживают на жесткий металлический стул. Мешок с головы снимают. Я моргаю от ослепительного белого света. Под моими ногами грязный пол.


— Назови свое имя для камеры, — говорит мужской голос за светом.


Мы уже делаем это? А они не теряют времени даром.

Я облизываю пересохшие губы. Дыши медленно. Выпрямись.


— Джули Моретти.


— Громче.


— Джульетта Моретти.


— Дата и место рождения?


Мужчина абсолютно бесстрастен. Никаких эмоций. Для него это всего лишь работа. Я не более чем средство для достижения цели. Он, вероятно, даже не видит во мне человека.


Мои руки за спиной так сильно трясутся, что я не могу сжать их в кулаки.


— Двадцать восьмое января тысяча девятьсот девяносто пятого. Пресвитерианская больница в Нью-Йорке.


— Назови девичью фамилию матери и имя любимого питомца детства.


Мне нужно в туалет. Мой мочевой пузырь так переполнен, что кажется вот-вот лопнет.


— Элизабет Бушнелл. Пеппи Длинный Чулок.


Ослепляющий белый свет смещается, открывая человека за видеокамерой на штативе. Еще трое мужчин стоят в стороне, молча наблюдая. Я не вижу их лиц, но чувствую на себе их взгляды. Я чувствую их сосредоточенность.


У одного в руке короткий кожаный хлыст.


Я начинаю задыхаться. Дыхательные упражнения больше не помогают.


Киллиан, прости. Я была идиоткой. Круглой дурой.


Если бы я могла увидеть его прямо сейчас, то сказала, что мне все равно. На его секреты, его прошлое, всю его жизнь — мне все равно. Меня волнует только то, что я чувствую, когда он смотрит мне в глаза.


Меня волнует лишь он.


Неважно, кто. Неважно, кем является.


Просто он.


— Поздоровайся со своим отцом, Джульетта.


Мои глаза полны слез. Я быстро моргаю, чтобы убрать их. Пульс, подобно океану, ревет в моих ушах.


— Addio, папа, — хрипло шепчу я.


Addio — это неофициальный итальянский способ попрощаться с человеком, которого, как вы думаете, больше никогда не увидите. Именно это меня учили говорить в ситуации, если я почувствую, что шансы на мое выживание невелики. Код, чтобы мои спасатели знали, что им нужно поторопиться.


Именно это я сказала закрытому гробу мамы в день, когда его опустили в землю.


Всем ее маленьким кусочкам, которые смогли собрать.


Человек за камерой делает шаг вперед. Он лысый. Во всем черном. На его кадыке татуировка черепа.


Он опускает руку мне на плечо и толкает.


Я падаю назад. Моя голова ударяется об пол с ужасным глухим стуком. Я задыхаюсь от боли, инстинктивно перекатываюсь на бок, но мужчина хватает мои связанные лодыжки и обматывает их пластиковой кабельной стяжкой, привязывая мои ноги к ножке стула.


Я лежу на спине, уставившись в темноту, и тяжело дышу, убежденная, что вот-вот умру.


Вот только похитители запланировали для меня явно не смерть. По крайней мере, пока.


На данный момент лишь небольшую легкую пытку.


Я слышу свист хлыста, рассекающего воздух за долю секунды до того, как он соприкасается с моей плотью. По нежной, незащищенной коже правой ноги между пальчиками и пяткой.


Боль хуже огня. Хуже, чем раскаленное металлическое клеймо. Она обжигает. Пронизывает насквозь, как копье. Я резко дергаюсь, но не кричу. Не сейчас. Сейчас у меня все еще есть надежда, что это может быстро закончиться.


Мужчина с хлыстом безжалостно гасит эту надежду.


Пока камера снимает, он снова и снова хлещет меня по подошвам обеих ног, пока моя плоть не становится разорванной и окровавленной, а мои крики не превращаются в дикие вопли, заглушая звук его смеха.


Через некоторое время меня в полусознательном состоянии, сквозь пульсирующее красное море страданий, отправляют в яму. Тесную комнатку без окон и дверей, с одним-единственным предметом — пустым металлическим горшком в качестве, полагаю, туалета. Потолок — железная решетка, примерно в двенадцати футах надо мной.


Ладно, это не комната. Технически, это дыра в земле.


Темница.


Я осматриваюсь, борясь с паникой.


Из положительного — у меня не будет ни единого шанса развить досадный случай Стокгольмского синдрома, потому что, если один из моих похитителей не спрыгнет сюда со мной, чтобы поболтать и немного промыть мозги, похоже, в обозримом будущем в одиночной камере буду только я одна.


Не камере... темнице.


Я сажусь и с удивлением обнаруживаю, что мои руки и лодыжки развязаны. Я все еще одета — еще один плюс. Но, судя по состоянию моих ног, какое-то время я не смогу ходить, не говоря уже о том, чтобы убежать.


С другой стороны, это не особо важно, потому что отсюда нет выхода, если только кто-нибудь не опустит лестницу.


Я смотрю на прутья решетки, гадая, отправили ли уже видео моему отцу.


А потом решаю, что пора пописать.


Тут я быстро выясняю, что неспособность ходить — большая помеха для похода в уборную. Или, точнее, похода на горшок.


Закончив кататься по грязи и ругаться, я провожу несколько ужасных минут, гадая, что, черт возьми, я буду делать, если захочу «по-большому». Я не могу присесть, и тут нет туалетной бумаги. Плохо дело.


Меня отвлекает звук шарканья сверху.


— Берегись.


Это тот, кто бил меня.


Я молча сижу у стены, скрестив ноги набок, и смотрю на него снизу вверх. Я стараюсь сохранять нейтральное выражение лица и не сердиться. Мне не хочется вновь испытать на себе его навыки порки.


Он поднимает небольшой квадрат в решетке и опускает красное пластиковое ведро, прикрепленное к веревке.


Когда оно соприкасается с земляным полом темницы, мужчина дергает веревку и втягивает ее обратно. Закрывает решетку и уходит, не проронив больше ни слова.


Я подползаю к ведру. В нем нахожу две бутылки воды, аспирин, протеиновый батончик, банан и тонкое шерстяное одеяло. Упаковку детских салфеток, тюбик мази с антибиотиками и пару белых спортивных носков.


Я не настолько глупа или упряма, чтобы отказаться от этих подарков. Я понимаю, что мне нужно поддерживать энергию, поэтому съедаю батончик и банан, затем принимаю четыре таблетки аспирина и выпиваю бутылку воды. Морщась и стискивая зубы, я протираю свои израненные ноги детскими салфетками, затем наношу мазь.


Натянув носки, прислоняюсь к стене спиной.


Если я думала, что тюрьма хороша для серьезных размышлений, то дыра в земле в тысячу раз лучше. И все мои мысли продолжают возвращаться к Киллиану.


Вероятность того, что я, возможно, никогда больше его не увижу, гораздо более мучительна, чем боль в ногах.


Должно быть, я засыпаю, потому что резко просыпаюсь в полной темноте. Мгновение я пребываю в чистой, ослепляющей панике, потому что мне кажется, что я мертва. Но потом я чувствую запах сигаретного дыма и поднимаю глаза.


Кто-то сидит и курит в темноте надо мной.


Я молчу. Мне велено помалкивать, пока ко мне не обратятся — это может быть испытанием.


После, кажется, вечности, некто говорит:


— Ты молодец. Не плакала. Не просила. Обычно всегда плачут и умоляют. Даже мужчины.


Здесь кромешная тьма, так что я чувствую себя в безопасности, щелкая пальцами и скаля зубы. Но отвечаю мягких голосом:


— Спасибо.


Его голос падает на октаву.


— Мне понравилось, как ты кричишь.


Вдох. Задержи дыхание и считай до четырех. Выдох. Задержи дыхание и снова считай до четырех. Начни все сначала.


После еще одной долгой паузы он добавляет:


— С твоим отцом трудно связаться.


Вот дерьмо. Мой разум мчится со скоростью миллион миль в час, пытаясь найти что-то, что можно было бы ему предложить. Мне ясно дали понять, что с моим отцом еще не связались. Он еще не видел видео.


Похитители еще не получили денег или чего они там хотят.


И чем дольше они не смогут связаться с ним, тем дольше я буду гнить в этой дыре.


— Сейчас август. Он, наверное, на своей яхте.


Тишина. Мужчина курит и ждет.


— Каждый август он проводит три недели в плавании вокруг островов Хорватии. Яхта называется «Бомбардировщик».


Он насмешливо фыркает.


С этим с соглашусь. Мой отец далеко не романтик.


Я слышу скрип над собой, как будто мой похититель наклоняется вперед в своем кресле. Если он вообще в кресле. Может быть, болты в шее этого Франкенштейна издают такой шум.


— Хорошо. Если мы найдем эту папину яхту, ты сможешь вылезти из ямы. Если мы узнаем, что ты солгала, мы засыплем яму землей.


И он оставляет меня наедине с темнотой и моим собственным растущим страхом.


Долгое время я ничего не слышу. Никто не приходит поговорить со мной. Я так голодна, что мой желудок начинает переваривать сам себя. Я допила вторую бутылку воды, но есть больше нечего.


Никого нет. В течение долгих часов. Может быть, нескольких дней. Я понятия не имею, сколько пробыла в этой темной дыре, знаю только, что ни одна детская подготовка мне не помогла.


Мне кажется, что меня так и оставят в этом полном одиночестве.


Я умру здесь, внизу. Умру с голоду. Нет, я умру от обезвоживания.


И никто никогда не найдет мое тело. Никто не знает, где я.


Киллиан. Я бы все отдала, чтобы увидеть его лицо в последний раз.


Именно эта мысль в конце концов заставляет меня сломаться и заплакать.


Я прислоняюсь к грязной стене, накинув на плечи тонкое одеяло, дрожу, как собака, и слезы текут по моему лицу. Я позволяю себя пострадать. Я выпустила все свои эмоции наружу. Всю боль и смятение, сожаление и отчаяние, разбитые надежды и потерянные мечты.


Я плачу по Макс и Фин, которые никогда не узнают, что же со мной случилось. Я плачу по жизни, которую могла бы прожить, по теплым летним ночам, великолепным зимним восходам и ужинам с друзьями, по которым я буду скучать. По всем годам, что ждали меня впереди.


Годам, которые я могла бы провести с мужчиной. Создать семью. Быть влюбленной.


Быть любимой.


Я плачу, пока слезы не заканчиваются. Пока не становлюсь опустошенной.


Затем вытираю лицо одеялом, тяжело выдыхаю и встаю. На пятки, потому что это единственный способ не упасть от боли. Я беру одну из пустых пластиковых бутылок из-под воды и принимаюсь насыпать горки для ног.


Потому что я не тряпка.


Я копаю минут пять, когда взрыв неподалеку не опрокидывает меня на задницу.


После резкого изменения давления воздуха, ливень комьев грязи падает на мою голову. За взрывом следует несколько более мелких. До меня доносятся автоматные очереди и крики мужчин. Снова стрельба, уже ближе, затем яростный, неземной рев, подобного которому я никогда не слышала. От этих криков волоски на моих руках встают дыбом.


Это крик ярости. Жажде мести. Крик демона, жаждущего крови, и его бешеный рев эхом разносился по местности.


Но это не демон. Это мужчина.


Это мой мужчина, и каким-то образом он нашел меня. Он пришел за мной!


И, судя по всему, он серьезно надирает чью-то задницу.


Мое сердце несется вскачь. Я встаю на колени, вытягиваю шею к решетке, навстречу мерцающему оранжевому свету и клубящемуся дыму.


— Киллиан! Я здесь! — кричу во всю силу своих легких.


Шлепки по грязи. Все ближе и ближе, пока с одной стороны решетки не появляется фигура и не останавливается, глядя на меня сверху вниз.


Он похож на парня из фильма о конце света. Солдат после апокалипсиса, прочесывающий пепел мира в поисках своей потерянной любви.


В камуфляжной боевой форме, очках ночного видения, тяжелых ботинках, наколенниках и черном шлеме, который одобрил бы сам Дарт Вейдер. На спине Киллиана рюкзак. На поясе вокруг его талии висит огромный нож в ножнах и несколько пистолетов в держателях. Его грудь прикрыта жилетом с карманами, набитыми патронами и гранатами. Его ладони в перчатках зажимают огромную черную винтовку с инфракрасным прицелом на конце.


Я не вижу его лица из-за шлема, но я знаю, что это он.


Я бы узнала этого мужчину где угодно.


Я смотрю на него, и мое сердце расширяется в груди.


— Привет, милый. Почему ты так долго?


ГЛАВА 30


Джули



Киллиан опускает металлическую лестницу, соскальзывает по ней, как пожарный по шесту, хватает меня, перекидывает через плечо и вылезает из моей темницы быстро и бесшумно. По дороге наверх я даже ничего не задеваю.


Чувствуется мне, подобное он вытворял не раз.


Добравшись до верха, Киллиан берет меня в свои объятия и несет через разрушенные здания, легко обходя дымящиеся груды обломков и переступая через тела, словно через деревянные балки.


Лысый парень с татуировкой на кадыке лежит на спине с широко открытыми глазами, и через зияющую рану на голове вытекает мозг.


Я зарываюсь лицом в жилет Киллиана и жмурюсь.


Он осторожно укладывает меня на заднее сиденье внедорожника и набрасывает на меня тяжелое одеяло. Мы едем в тишине, нарушаемой лишь звуком шин, плюющихся гравием, когда автомобиль слишком быстро мчит на проселочной дороге.


В пустынном поле Киллиан останавливается, чтобы дальше продолжить путь на вертолете.


Управляет вертолетом сам Киллиан, потому что, почему бы ему не быть еще и пилотом?


Я сижу на носилках за его креслом и раздумываю, когда можно будет попросить стопку текилы.


Мы приземляемся на крыше больницы. Команда врачей и медсестер выбегает на вертолетную площадку. Меня загружают на другие носилки и заносят внутрь.


Все игнорируют мои уверения в том, что со мной все в порядке, за исключением моих ног, которым, возможно, понадобится пара пластырей и несколько капель перекиси.


Киллиан бежит рядом с моими носилками. Он снял шлем Дарта Вейдера, но остается по-прежнему в полном боевом обмундировании, что пугает всех вокруг. Я смотрю на него снизу вверх под глубоким впечатлением.


И еще без ума от него.


Ворвавшись через вращающиеся двери в операционную, у меня начинают слезится глаза от яркого освещения. Врач выкрикивает инструкции людям в халатах. Они снуют вокруг, включая приборы. Мои носилки паркуют у стены, усеянной медицинскими инструментами.


Киллиан стоит сбоку от дверей в режиме абсолютно крутого парня, скрестив руки на широкой груди и расставив ноги, наблюдая за всем происходящим с невероятной сосредоточенностью.


Его зубы стиснуты. Ноздри раздуваются. Взгляд угрожает убийством любому, кто посмотрит на него вместо того, чтобы сконцентрировать свое внимание на мне.


— Эй, гангстер.


Он поворачивает свои глаза-лазеры на меня.


— Сейчас неподходящее время, чтобы признаться, что я люблю тебя?


Кто-то вонзает иглу мне в руку, но я едва это осознаю.


Киллиан прожигает меня своим взглядом так, как делал каждую нашу встречу.


— Потому что я люблю. То есть и любила, но поняла это совсем недавно.


Медсестры снуют вокруг моих носилок, подключая меня к различным аппаратам и разговаривая друг с другом на «медицинском языке». Я знаю, что так из-за него. Столь пристальное внимание и активность. Я не обычная пациентка.


Я пациентка, которую привез таинственный и могущественный мистер Блэк.


Очевидно, он впечатляет не только меня.


Вообще-то, медсестры кажутся впечатленными, а вот доктор выглядит совершенно испуганным.


— Прости, что не доверяла тебе, — шепчу я. — Ты был прав: я боялась. Но больше не боюсь. И обещаю, что заглажу свою вину перед тобой. Как только все эти люди перестанут тыкать в меня иголками.


Киллиан опускает руки, делает два шага вперед и громко командует:


— Всем выйти.


Его голос прокатывается по комнате, подобно грому. Вся деятельность резко прекращается.


Когда он бросает на доктора угрожающий «не-заставляй-меня-повторять-это-дважды» взгляд, тот взмахивает ладонью в воздухе и быстро говорит:


— Вы слышали? Всем на выход.


Доктор выводит своих сотрудников и позволяет дверям захлопнуться за ними.


Так я и мой супергерой-гангстер остались наедине, уставившись друг на друга через холодную операционную неотложной помощи. Датчик моего сердцебиения пищит как неисправная пожарная сигнализация.


— Я не умираю, — бормочу я. — Только пить хочу. И еще не отказалась бы от бургера. И, может, маленькой порции картошки фри.


Он делает шаг ко мне, его взгляд скользит по моему телу и лицу. Явно изучает на предмет травм.


— Спасибо, что все это устроил, но, если ты не против, лучше я отправлюсь в твою пещеру с летучими мышами и восстановлю силы там.


— Ты ранена. — Его голос низкий, хриплый.


— Ничего такого, что не зажило бы.


— Тебе нужна медицинская помощь.


— Мне нужен ты.


Он делает еще один нерешительный шаг вперед, как будто хочет держаться подальше, но ничего не может с собой поделать. Но судя по его глазам, он ничего так не хочет, как броситься и прижаться своими губами к моим, навалиться на меня сверху и целовать, пока мы не начнем задыхаться. Вот только он думает, что сделает мне больно. Он думает, что я сейчас слишком слаба.


Он не знает, что больно мне лишь от расстояния между нами.


— Я обезвожена и голодна, — сердито шиплю я. — Мои ноги знавали лучшие дни. Но в остальном я в порядке, я в полном сознании, и мне очень, очень нужно, чтобы ты прикоснулся ко мне прямо сейчас, пока я не обезумела. Что может произойти прямо сейчас. Так что поторопись.


Это звучало дерзко. А этот мужчина не может устоять перед моей дерзостью.


Он приближается ко мне несколькими быстрыми, длинными шагами, наклоняется и заключает меня в объятия.


Так крепко прижимает меня к своей груди, что мне трудно дышать.


Я поворачиваюсь лицом к его шее и глубоко вдыхаю его запах.


— Я никогда себе этого не прощу, — резким шепотом произносит Киллиан.


Он имеет в виду похищение. Что был в Праге, когда должен был быть со мной. Или, может быть, что не нашел меня раньше. Или все вышеперечисленное.


— Не говори глупостей, милый. Ты спас мне жизнь. Снова. И вообще, мне показалось, что ты как бы упустил из виду более важное событие, которое произошло с нашей последней встречи.


Он слегка отстраняется и всматривается в мое лицо темными, горящими глазами. Я встречаю его взгляд, чувствуя себя лучше, чем когда-либо за последние годы.


— Ты влюблена в меня.


— Абсолютно.


Он закрывает глаза, делает вдох и облизывает губы. Когда он поднимает веки, в его взгляде столько эмоций, что у меня перехватывает дыхание.


— И ты доверяешь мне?


— Безоговорочно.


— Значит... — Он делает еще один прерывистый вдох. — Ты моя.


Я улыбаюсь.


— Да поможет тебе Господь, но да. Я твоя. Мне все равно, чем ты зарабатываешь на жизнь, какие секреты ты хранишь или тому подобное. То, чего я больше всего боялась всю свою жизнь, наконец произошло, и это было и вполовину не так плохо, как мысль о том, что я никогда больше тебя не увижу. Только о тебе я думала. — Я выдерживаю паузу, улыбаясь ему в лицо. — Жена твоего брата весьма милая.


Киллиан снова прижимает меня к своей груди. Баюкающая мою голову рука дрожит.


Как же мне нравится, что этот большой, мужественный, высокомерный задира, со мной такой нежный.


Затем в мой разум прокрадывается мысль, которая приводит меня в ужас.


— О боже!


— Что? В чем дело? — лихорадочно реагирует Киллиан.


— Труви! С ней все в порядке? Она была со мной в полицейском участке! Похитители забрали ее?..


— Нет, — мягко перебивает он, облегченно выдыхая. — С ней все в порядке.


— Вот я иду прямо за ней, а в следующую секунду...


— Я знаю, милая. Я знаю как все было от и до.


Я изучаю его лицо.


— Откуда?


— Я — это я.


Он говорит это без тени сарказма. А после целует меня, нежно обнимая мое лицо своими огромными, шероховатыми ладонями. Прерывисто дыша, он целует мои щеки, шею и губы, собственнически и с любовью.


Я тихо смеюсь с закрытыми глазами, все сильнее влюбляясь в этого мужчину с каждым ударом моего сердца.

***


Киллиан настаивает на осмотре врача, прежде чем отвезти меня к себе.


Любые действия доктор совершает с осторожностью, словно думает, что его расстреляют при малейшей ошибке.


Жаль его немного. Во время продецур я не могу думать ни о чем другом, кроме горячей ванны и постели.


Постели Киллиана. Откуда, если я добьюсь своего, я никогда не выберусь.


Доктор промыл и перевязал мои ноги, поэтому смотреть на них теперь не так страшно, однако Киллиан настаивает на том, чтобы вынести меня из больницы на руках. Судя по всему, об инвалидном кресле не может быть и речи.


На переднее сиденье внедорожника мне категорически запрещают садится. Киллиан укладывает меня назад, с яростной сосредоточенностью укутывая пледом.


Я не спорю о том, что спереди с ремнями безопасности и всем прочим, было бы лучше, потому что чувствую, что спокойствие Киллиана держится на волоске.


Мы едем в середине каравана из, кажется, сотни черных внедорожников, пока не добираемся до небоскреба, который Киллиан называет своим домом. В гараже у лифтов собралось, должно быть, пятьдесят вооруженных людей. Киллиан оставляет не заглушает двигатель, выходит из автомобиля и осторожно поднимает меня на руки.


Он молчит по пути в пентхаус. Не представляю, что творится в его голове, но решаю не нарываться. Я чувствую в нем затаенную, кипящую ярость.


У меня такое чувство, что его гнев не угас даже после того количества тел, что он оставил в месте моего заточения.


Думаю, он перестанет мстить только когда горы из трупов достигнут солнца.


Первым делом, оказавшись в пентхаусе, Киллиан несет меня прямо в спальню. Он осторожно укладывает меня на кровать, опуская мою голову на подушки и сообщает, что сейчас вернется. Возвращается быстро с большой бутылкой воды и тарелкой еды.


Фруктами, картошкой фри и сэндвичем с тунцом.


От вида сэндвича с тунцом на глаза наворачиваются слезы.


Пока я ем за обе щеки, Киллиан исчезает в ванной. До меня доносится звук бегущей воды. Я решаю, что он принимает душ, но Киллиан возвращается полностью одетым.


— Ванна?


Я стону в предвкушении.


— Да, было бы здорово.


Киллиан кивает и проводит рукой по волосам. Я зачарованно наблюдаю, как он снимает модульный жилет, наколенники, ботинки, носки и «пояс смерти». Затем стягивает через голову камуфляжную рубашку с длинными рукавами и отбрасывает ее. Под ней оказывается бронежилет, надетый поверх оливково-серой майки, которую он тоже снимает.


Киллиан оказывается передо мной с обнаженной грудью в одних только камуфляжных штанах. Тоже со всякими карманами для хранения ножей, радиоприемников, скальпов и прочего.


— Я пока не могу говорить обо всем, — тихим голосом говорит он. — Не сейчас. Я слишком... — Он качает головой, отводит взгляд и сглатывает. — Но я даю тебе слово, что расскажу тебе все. Больше никаких секретов.


Он имеет в виду, что расскажет кто он такой.


Кем является.


— Хорошо. Как только ты будешь готов. Я верю тебе.


Он снова переводит взгляд на меня, и его глаза полыхают.


— Я готов слушать, как ты говоришь мне это каждый день до конца моей жизни, — хрипло шепчет он.


С моим сердце происходит нечто невероятное. Оно танцует странное танго под моей грудной клеткой. Но я стараюсь сохранить светлый настрой. Нам уже хватило драм.


— Если ты правильно разыграешь свои карты, гангстер, то все может быть.


Впервые с тех пор, как он вытащил меня из этой дыры, в его глазах вспыхивает огонек. Уголок его рта приподнимается, но не может убедить остальную часть рта улыбнуться.


Киллиан относит меня в ванную, усаживает на закрытую крышку унитаза и помогает раздеться. Затем осторожно опускает меня в горячую воду, нежно командуя, чтобы я держала свои забинтованные ноги на краю ванны. Им нужно оставаться сухими.


Я улыбаюсь ему.


Я улыбаюсь, когда Киллиан моет мое тело и волосы, улыбаюсь, когда он смывает с меня пену, улыбаюсь, когда он поднимает меня на край ванны и вытирает большим пушистым полотенцем.


Когда я зеваю, он несет меня обратно в постель.


Накрыв меня одеялом, Киллиан целует меня в лоб.


— Тебе что-нибудь нужно?


— Не сейчас. Но когда я проснусь, берегись. Тебе, наверное, стоит начать разминаться. — Я снова зеваю, меня одолевает усталость. Я устала до мозга костей.


— Обещания, одни обещания, — шепчет он, касаясь губами моего виска.


Пока я не погружаюсь в объятия сна, Киллиан садится на край кровати и играет с моими волосами. Когда я уже собираюсь провалиться в темноту, он ложится рядом со мной, прижимает меня к своей груди, целует в затылок и вздыхает.


— Ты в порядке? – бормочу я.


— Просто думаю о твоем отце.


— Обнимая меня? Это слегка тревожит.


— Мне скоро придется навестить его.


— Зачем?


— Чтобы попросить у него твоей руки.


— Ха, удачи.


Я улыбаюсь и зарываюсь в подушку, зная, что уже крепко сплю и вижу сон.


ГЛАВА 31


Киллиан



— Все что случилось с нами, лишь пролог.


Это знаменитая цитата из «Бури» Шекспира. Зачастую люди ошибочно растолковывают эту фразу неверно: что прошлое предсказывает будущее, что все события предрешены. Но полная цитата говорит об обратном:

«Все, что случилось с нами, лишь пролог

К тому, что мы с тобой должны свершить.»


Иными словами, мы сами пишем свои судьбы. Прошлое — это просто то, что предшествует первому акту.


Наблюдая за спящей Джули, я понимаю, что вся моя жизнь до этого момента была прологом.


Я выжидал, когда же начнется первый акт.


Мне было необходимо найти ее, прежде чем по-настоящему начать жить.


Осторожно, чтобы не потревожить девушку, я поднимаюсь с кровати и иду на кухню. Там наливаю себе на тройной виски. И звоню Лиаму.


Он отвечает практически сразу, после первого гудка. Его голос напряжен от беспокойства.


— Брат. Рассказывай.


— Все сделано. Она в безопасности.


Лиам долго, с облечением выдыхает.


— Травмы?


Мимолетная улыбка скользит по моим губам.


— Ничего такого, что мешало бы ей раздавать мне команды.


— Можно подумать, ты сам не такой, — он усмехается.


Одна из многих причин, по которым мы с Джули идеально подходим друг другу.


Я повторяю виски. Некоторое время мы сидим в тишине, пока он снова не заговаривает тихим голосом:


— Я должен перед тобой извиниться.


— Я знаю, что ты собираешься сказать. Не стоит.


— Нет, я обязан это сказать. Именно я позволил им уйти.


— Ты выпустил в ту машину около тридцать пуль.


— Я должен был пойти внутрь с Тру.


— У тебя не было причин. Это был полицейский участок, черт возьми. Безопаснее просто нет места. Они были в отчаянии, раз решили похитить ее оттуда.


После короткой паузы Лиам печально говорит:


— Я чувствую себя ответственным.


— В первую очередь ты обязан был обеспечить безопасность своей жены. Безопасность своей беременной жены. Что ты и сделал. Ты посадил ее во внедорожник и запер. А уже потом разрядили три обоймы в мчащийся прочь автомобиль так, чтобы ни одна пуля не попала в багажник. — Я делаю паузу для создания эффекта. — Где была Джули.

ТЕЛЕГРАМ

Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками

Книжный Вестник

Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)

Поиск книг

Свежие любовные романы в удобных форматах

Любовные романы

О психологии, саморазвитии и личностном росте

Саморазвитие

Детективы и триллеры, все новинки

Детективы

Фантастика и фэнтези, все новинки

Фантастика

Отборные классические книги

Классика
ВКОНТАКТЕ

Цитаты, афоризмы, стихи, книжные подборки, обсуждения и многое другое

Книжный Вестник
БИБЛИОТЕКИ

Библиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории

Любовные романы

Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров

Фантастика

Самые популярные книги в формате фб2

Топ фб2 книги