Беспощадный рай

Когда он ничего не говорит, я добавляю:

— Моя женщина — моя ответственность. Если бы я не торчал в Праге...

— Сотни людей были бы мертвы. Кто еще мог помешать Альфасси взорвать бомбу в мечети?

Я залпом допиваю виски и наслаждаюсь жжением, когда жидкость протекает по моему горлу. Затем наливаю себе еще тройную порцию, потому что мне это необходимо.

— Давно хотел тебя спросить, как живется на пенсии?

Он хихикает.

— Тебе надоело возглавлять международную преступную империю и быть международным супершпионом, верно? Чувствуешь себя немного перегруженным?

— У всего есть свои недостатки, — сухо бормочу я.

— Вот и уходи.

— Ты говоришь так, как будто это возможно.

— Нельзя спасти весь мир, брат. Особенно сейчас.

Он имеет в виду из-за Джули. Потому что мои приоритеты изменились.

Когда я молчу, он предлагает:

— Или выбери что-то одно. Откажись от внедрения в мафию.

— Точно. Ведь на эту должность давно открыт кадровый резерв.

— Знаешь, говорят: «Природа не терпит пустоты». Замены найдется. Как насчет Деклана? Ему можно доверять. Мы могли бы убить тебя каким-нибудь фантастическим огненным взрывом, а он бы взял бразды правления в свои руки.

— Деклан — исключительно бэк-офис. Он ненавидит находится в центре внимания.

— А Диего? Ты говорил, что у него все отлично выходит. И смею полагать, он достаточно амбициозен.

— Ты предлагаешь, чтобы ирландской мафией управляло латиноамериканское дитя? Интересный вариант.

— Он не ребенок, брат. Это ты старый.

— Я старше тебя всего на две минуты. Так что, если я стар, значит, и ты тоже.

Данную часть логической цепочки Лиам игнорирует.

— И ирландцы всегда были более открытыми, в отличие от итальянцев. Ирландцы не за чистоту крови, скорее за результат. Кстати, я все еще не могу поверить, что ты купил его матери дом.

— Это было необходимостью. Так я подкупил его, чтобы он держал рот на замке и молчал, что нас с тобой двое.

Лиам это обдумывает.

— Или тебе показалось забавным, что он продолжал пытаться убить тебя, потому что думал, что ты — это я.

— Признаю, что это было смешно. Кстати, он все еще спрашивает временами о твоей жене.

Лиам издает звук, похожий на рычание медведя.

— Не мог бы ты найти ему подружку, чтобы погасить все его надежды?

— Я уверен, что с поиском дам он справляется самостоятельно. Латиноамериканская страстность у него в крови. О, давно хотел спросить, кто тот гений, что придумал зашифровать твое имя, записав его задом наперед в учредителях твоих корпораций?

— Я. А что?

— Потому что шифр не очень надежный, вот что. Тебе действительно следует развить навыки запутывания личности. Твое имя никогда и нигде не должно появляться.

— Ой да брось. Кто до такого может догадаться?

— Джули.

В его удивленную паузу я добавляю:

— Она провела небольшое расследование, прежде чем вломиться на мой склад подгузников. Прошу прощения… наш склад подгузников.

Судя по всему, Лиама это впечатлило.

— Умная девочка.

Я улыбаюсь.

— Ты даже не представляешь. Но не волнуйся, уже позаботился о твоем шифре.

— Спасибо. — Он делает паузу. — Ты ей уже сказал?

Я медленно выдыхаю, делаю еще один глоток виски.

— Еще нет.

— Почему?

— В данный момент она спит.

Он знает меня лучше, чем я думаю, потому что, почувствовав, в каком раздрае я нахожусь, он смеется.

— Как бы ты сказал любимой женщине, что был шпионом в МИ-6 с тех пор, как ушел из армии в двадцать лет?

— Именно так и сказал бы, идиот.

— Точно. Но ведь мы с тобой понимаем, что это только начало? Только верхушка айсберга. Как найти правильные слова, которые помогут объяснить, насколько мне не нравилось работать на правительство и что поэтому я стал «фрилансером»? Что последние два десятилетия я убивал плохих парней по всему миру в попытке отомстить за убийство всей нашей семьи и предотвратить то же самое с другими?

Я начинаю нервничать. Когда моя история прозвучала вслух, стало еще тяжелее представить, как ею поделиться.

— Как я смогу рассказать, что сформировал независимую группу из дюжины единомышленников, которые специализируются на шпионаже, разведке, геополитике, партизанской войне и противодействию терроризму? И что мы называем себя Thirteen, потому что не смогли договориться о лучшем названии, так что теперь мы звучим как бойз-бэнд?

Как мне сказать ей, что мы работаем под прикрытием, маскируясь под боссов мафии, коррумпированных политиков и магнатов теневого бизнеса, потому что лучший способ убить крысу – уничтожить ее внутри собственного гнезда? Или как рассказать, что я в одиночку убил сотни людей?

Мой голос повышается. Мое сердце колотится. Жар расползается по моей шее.

— И как мне сказать ей, что вся весь этот сыр-бор начался из-за того, что целую жизнь назад я всадил пулю в мозг своему собственному отцу?

Тон Лиама становится резко укоризненным.

— Ты поступил милосердно. Он висел на дереве, с ранеными сухожилиями и горел. Бился в агонии. Умирал. Его было уже не спасти, но ты спас его от еще больших страданий в его последние минуты. А потом ты спас меня. Хоть тебя и использовали как мишень для пуль, ты все равно невероятным образом добрался до горящего дома и спас своего брата. Я обязан тебе жизнью.

Не делай из мухи слона, Киллиан. Эоин Макграт и его банда уничтожили нашу семью. Единственное, что нам оставалось, — это развеять прах.

Когда я глотаю остатки виски, моя рука дрожит. Мой смех холодный и безжизненный.

— Ага. И вот через двадцать семь лет спустя я сталкиваюсь с необходимостью признаться в своей кровавой истории женщине, которая считает, что быть мафиози — плохо. Господи. Да она убежит от меня, сверкая пятками. И никто не станет ее винить.

Мы долго сидим в тишине, оба погруженные в мрачные воспоминания. Наконец Лиам вздыхает.

— Если она действительно та самая, брат, она не убежит. Она будет любить тебя еще сильнее за то, через что ты прошел.

Я обещал ей, что все расскажу, так что, полагаю, мне придется через это пройти.

Немного погодя Лиам весело говорит:

— У меня есть идея.

— О, нет.

— Напиши ей письмо.

— Я знаю, что ты этого не видишь, но я морщусь.

— Женщины любят получать письма. Для них это много значит. Это даже лучше, чем цветы или украшения.

Брат говорит очень уверенно, но я сомневаюсь.

— Серьезно?

— Да, так и есть.

— Стал бы Райан Рейнольдс писать женщине письмо?

— Безусловно.

— Тогда я определенно, блядь, не буду этого делать.

Лиам вздыхают.

— Господи, какой же ты идиот.

— На этой ноте я вешаю трубку. Мне нужно сделать важный телефонный звонок.

— Кто важнее твоего брата? — оскорбленно бормочет он.

— Мой будущий тесть.

Жаль, что мы разговариваем не по видеосвязи, чтобы я в полной мере мог насладится его удивлением и воочию увидеть, как его глаза вылезают из орбит.

***

— Мистер Блэк. И чем я обязан такому сюрпризу?

Голос на другом конце линии звучит в точности как у ДеНиро в «Славных парнях». У главы нью-йоркской мафии бруклинский акцент гуще тушеного мяса. А его сарказм еще насыщеннее.

Решаю отбросить все это дерьмо и сразу приступаю к делу.

— Твоя дочь, Джульетта.

Тишина.

Затем апоплексический рев:

— Послушай сюда, ты, долбанный членосос, сын десятидолларовой шлюхи! Ты стоял за ее похищением? Я отрежу на твоем гребаном теле все, что только можно отрезать, а потом задушу голыми руками, ты, никчемный ублюдок!

Судя по всему, похитители связались с ним до того, как я связался с ними.

— Я не похищал ее. Это сделал Миро Петрович. Но он уже мертв. Я убил его.

Снова тишина. Затем мужчина говорит низким, убийственным голосом:

— Что за игру ты ведешь, мать твою?

— Никаких игр. От тебя потребовали пересмотреть маршруты незаконного оборота наркотиков, верно? — Я не утруждаю себя ожиданием ответа. Да и в любом случае, видимо, от ярости он проглотил свой язык. — Можешь больше не беспокоиться об этом конфликте. Их организация уничтожена. Вновь встать на ноги они смогут не скоро. Верхушка мертва вместе с лучшими исполнителями.

— О, да? Откуда мне это знать? Откуда мне знать, что ты не пытаешься сыграть со мной?

— Я отправил тебе их охлажденные головы. Ты получишь их утром.

После удивленной паузы он смеется коротким, резким смехом.

— Отправил по почте? Мне ждать их на своем пороге?

— Нет. Я отправил их частной курьерской службой, которая специализируется на подобного рода перевозках. И посылка появится на кормовой палубе «Бомбардировщика» в шесть часов по местному времени. В данный момент, если я не ошибаюсь, палуба находится в десяти милях от побережья Крапань. А я не ошибаюсь. Такого еще не было. Сказал просто так, красивый оборот речи.

Когда он ничего не говорит, я добавляю:

— Дам контакты курьера. Рекомендую. Уверен, они пригодятся.

За этим следует очередной поток проклятий. Длинный и красочный, вращается в основном вокруг отделения моих гениталий от моего тела и подвергания их различного рода неприятностям.

Когда мужчина выдыхается, я говорю:

— Причина, по которой я звоню, в том, что я влюблен в твою дочь.

В трубке раздается странный звук. Звук рвоты или звук нехватки воздуха. Плохо дело. У него может быть сердечный приступ.

— Прошу прощения… немножечко отмотаем. Я забыл упомянуть, что именно я спас ее от сербов. Ее держали в яме в земле под заброшенным сараем посреди сельской местности Массачусетса. Разумеется, я не стал спускать им это с рук, учитывая, что я собираюсь сделать ее своей женой.

— Т-ты... ты, б-блядь... — заикается он.

— Знаю-знаю. Но если Россия и Соединенные Штаты смогли пережить холодную войну, мы с тобой тоже что-то придумаем.

Обращаясь к кому-то на заднем плане, он кричит:

— Этот гребаный придурок! Ты можешь поверить, что несет это гребанный придурок?

Он возвращается на линию, кипя от злости.

— Слушай, кретин. Мне не нравятся странные звонки, я не терплю придурков, и я чертовски уверен, что не позволю главе ирландской мафии нести всякую чушь про мою семью. Считай себя мертвым!

— Это так удручает, ведь я надеялся, что мы сможем встретиться лицом к лицу где-нибудь в ближайшие несколько дней. Я хочу оказать тебе уважение и лично попросить руки твоей дочери.

Снова тишина. Еще более странные звуки. И странное шипение.

Вряд ли я благотворно влияю на его здоровье.

— Не то, чтобы Джули нуждалась в разрешении, просто я старомоден. И, возможно, мы также сможем договориться, как будет происходит твое общение с внуками. Честно говоря, не похоже, чтобы Джули хотела иметь с тобой что-то общее, но, может быть, я мог бы убедить ее позволить мне время от времени присылать фотографии наших детей. Но я ничего не могу обещать, так что не заставляй меня это делать.

На линии раздается громкий стук, за которым следует хрип.

— Вторник в десять утра? Я буду один. — Я хихикаю. — Мне придется, учитывая, что я буду прыгать с парашютом на палубу твоей мегаяхты.

Я слышу слабое бульканье и воспринимаю это как подтверждение.

— Отлично. Тогда до встречи!

Просто чтобы вонзить нож немного глубже, я торжественно добавляю:

— Папа.

И довольный собой, я вешаю трубку. Думаю, что все прошло хорошо.

Затем, поборовшись некоторое время с совестью, я сажусь писать письмо.

ГЛАВА 32

Джули

Я пробуждаюсь ото сна, в котором несусь на единороге сквозь волнистые радужные облака, и вижу сложенное письмо на подушке рядом со мной.

В комнате я одна. Уже утро. За окнами пентхауса Бостон сверкает, словно драгоценный камень.

Сев, я свешиваю ноги с края матраса и осторожно опускаю ступни на пол. Я пробую перенести на них свой вес, опираясь рукой о кровать, и обнаруживаю, что могу справиться с болью.

Врач в больнице, вероятно, применил какую-то магию вуду, посчитав, что в ином случае Киллиан оторвет ему голову на месте.

Доковыляв до ванной, я пользуюсь туалетом и чищу зубы. Своей собственной фиолетовой зубной щеткой, которая неким волшебным образом появилась в стаканчике у раковины. Когда я случайно заглядываю в гигантский шкаф, то обнаруживаю, что вся моя одежда висит рядом с милями одинаковых черных костюмов от Armani и накрахмаленных белых рубашек.

Очевидно, пока я спала, Киллиан трудился не покладая рук. Судя по всему, я официально переехала. Можно было бы устроить ему взбучку из-за того, что моего мнения по этому поводу не спросили, но он бы понял, что я просто выпендриваюсь.

Но если у меня есть хоть какое-то право голоса, мы сделаем ремонт. У Бэтмена не было жены, а если бы была, пещера летучих мышей точно перестала бы быть такой удручающей. Этому месту как минимум нужны яркие подушки и ароматические свечи.

Я снимаю с вешалки одну из белых рубашек и набрасываю ее. Подол свисает до колен. Мне приходится несколько раз закатывать рукава, чтобы они доходили до моих запястий. Эта штука могла бы послужить мне платьем.

Затем я возвращаюсь к кровати, сажусь на край матраса и беру письмо. Я разворачиваю его и начинаю читать.

За двадцать минут я перечитала письмо с полдюжины раз. Я по-прежнему сижу на кровати, а по моим щекам текут слезы.

Именно в таком состоянии меня находит Киллиан.

Он останавливается в дверях спальни. Босиком, в выцветших джинсах и белой футболке. Темные волосы растрепаны. Глаза налиты кровью. Кажется, будто он не спал неделями.

Но несмотря ни на что этот мужчина все еще так великолепен, и у меня перехватывает дыхание.

Он сует руки в передние карманы джинсов и смотрит себе под ноги. Его голос низкий и нехарактерно неуверенный.

— Итак. Ты прочитала.

Шмыгая носом, я киваю. Это все, что я могу сделать.

Киллиан поднимает на меня взгляд, молча изучает выражение моего лица, затем снова опускает глаза и делает глубокий вдох.

— Прости. Я знаю, что это... слишком. Я не был уверен… Лиам предложил... — Он замолкает, бормоча проклятия себе под нос. — Если ты захочешь уйти, я пойму.

— Уйти? Ты что, шутишь?

Он вскидывает голову и смотрит на меня не мигая. В его глазах я замечаю либо надежду, либо ужас, учитывая слезливый всхлип, который только что сорвался с моих губ. Что звучало пугающе даже для меня.

Я пытаюсь немного успокоиться, но безуспешно. Грядет поток новых рыданий.

— Киллиан. Господи. Это письмо. — Я истерически размахиваю им в воздухе. — Это письмо вырвало мое сердце. Сожгло мою душу дотла. Разорвало меня на куски!

Его темные брови медленно сходятся на переносице. Выглядя смущенным, он ждет продолжения.

Я едва могу говорить, поэтому просто распахиваю объятия и продолжаю рыдать.

Киллиан в мгновение ока бросает ко мне, заключает меня в объятия и прижимает к матрасу, придавливая своим восхитительным телом. Затем зацеловывает мое мокрое лицо.

Я обнимаю Киллиана за широкие плечи и плачу в его шею.

Его смешок низкий и хриплый.

— Значит ли это, что ты не против быть девушкой шпиона?

— Да. А тебя устраивает, что ты влюблен в воровку?

Он поднимает голову и смотрит на меня теплым взглядом, обхватив мое лицо своими большими руками.

— Да, милая. Более чем устраивает. О таком я мог только мечтать.

Я вновь начинаю рыдать.

Он перекатывается на спину, увлекая меня за собой, и крепко прижимает к своему телу. Медленно скользя ладонью по моему позвоночнику, Киллиан успокаивает меня, пока я не затихаю, начав тяжело дышать, а не изображать банши.

— Я не могу в это поверить, — уткнувшись ему в плечо, шепчу я. — Все эти годы... ходил по краю... Как ты выжил?

— Таков я.

Я чувствую, как он пожимает плечами, и мне хочется стукнуть кулаком по его надменной груди. Вместо этого я начинаю слабо смеяться.

— Так-то лучше. — Он целует меня в макушку. — На минуту я подумал, что мне придется позвонить своему знакомому в психиатрическое отделение Бостонской больницы, чтобы тот привез смирительную рубашку.

— Хочешь пристыдить меня?

Его грудная клетка поднимается от медленного глубокого вдоха.

— Нет. Кстати, еще...

Я поднимаю голову и в ужасе смотрю на него сверху вниз.

— Что еще? О боже. Чем еще ты хочешь меня огорошить?

— Я говорил с твоим отцом. — Он кривится от моего выражения лица. — Это еще не самое худшее.

— Что самое худшее? — растягивая слова, уточняю я.

— Я пообещал ему, что буду отправлять ему фотографии наших детей. Ну, знаешь… когда они у нас появятся…

Я моргаю, как сова, но не могу остановиться. Возможно, нам все-таки понадобится смирительная рубашка.

— Или я мог бы просто отправлять ему фотографии из журналов, — тараторит он. — Он не заметит разницы. — Киллиан замолкает. — Слушай, ты собираешься как-то реагировать?

— Я все еще обрабатываю часть про детей.

Он нежно убирает волосы с моего лица.

— Я бы хотел большую семью, — бормочет он. — Но если ты не хочешь детей, то ничего страшного. Тебя я хочу больше, чем детей. Я хочу тебя больше всего на свете.

Я чувствую, как новые всхлипы поднимаются к моему горлу. Мне приходится несколько раз сглотнуть, чтобы не выпустить рыдания наружу. Я опускаю голову ему на грудь и слушаю медленное, размеренное биение его прекрасного сердца.

— Я встречаюсь с ним во вторник в десять часов, — добавляет он.

Я крепко зажмуриваюсь, не зная, смеяться мне или снова начать плакать.

— Становится все интереснее и интереснее.

— Я говорю тебе это, потому что не хочу, чтобы между нами была какая-либо ложь, умалчивание и все в этом духе.

— Я считаю, один-два раза невинно обмануть позволительно. Например, если я спрошу, толстая ли у меня задница в новых джинсах, ты должен ответить: «Нет. Твоя задница всегда выглядит потрясающе». Даже если мои булочки напоминают зад слонихи.

— Твои булочки выглядели бы потрясающе, даже если бы были размером с зад слонихи.

— Ты говоришь это только потому, что боишься, что я выколю тебе глаза за встречу с моим отцом.

Когда Киллиан хихикает, я поднимаю голову и смотрю на него.

— В этом нет необходимости. К тому же, это опасно. Он попытается всадить тебе пулю в грудь в ту же секунду, как увидит тебя.

— Да. В этом нет никаких сомнений. Но на повестке дня у меня будет обсуждение еще нескольких вопросов, помимо просьбы твоей руки.

Когда я вскидываю брови, Киллиан поясняет

— Например, что ему не стоит пытаться расширяться в Бостоне, когда я уйду в отставку, иначе я предоставлю в ФБР достаточно доказательств его деятельности по контрабанде, рэкету и незаконному обороту наркотиков, что позволит отправить его в тюрьму пожизненно.

Я приподнимаюсь на ладонях, в шоке глядя на Киллиана сверху вниз.

Выражение моего лица он неправильно истолковывает.

— Знаю, знаю. Я сам в замешательстве. Твой отец действительно заслужил место за решеткой, но он член нашей семьи. Мне кажется, будет странным, если отправлю его туда я. Как нам потом объяснить детям, почему папочка сдал дедушку?

От всего этого разговора у меня голова идет кругом.

— Это меня не сильно волнует.

— А что тебя волнует?

— Уйдешь в отставку? — неспешно спрашиваю я.

— Из гангстерского бизнеса, — кивает он. — У меня больше не будет на это время, учитывая, что я беру на себя новые обязанности. Присматривать за тобой — это работа на полный день. — Киллиан сжимает меня в объятиях и улыбается. — У тебя есть склонность попадать в неприятности.

Я сдаюсь.

Когда я падаю на грудь Киллиана, он перекатывает меня на спину и глубоко целует. Его рука обхватывает мое горло, чтобы он мог почувствовать, как у меня сбивается пульс.

Когда мы выходим подышать воздухом, я шепчу:

— Ты невозможен.

— Если «невозможен» — это код для «удивителен», я согласен.

— Нет, это не код. Пожалуйста, поцелуй меня еще раз, прежде чем скажешь что-нибудь, что меня разозлит.

Он смеется.

— Чувствую, в будущем мы будем часто целоваться.

Я тихо посмеиваюсь в его губы.

— Остается только надеяться.

И мы вновь целуемся, на это раз поцелуй более глубокий. Когда я начинаю нетерпеливо извиваться под Киллианом, он понимает, чего я хочу.

— Ты ранена, любовь моя.

Любовь моя. Мне никогда, никогда не надоест слышать, как он меня так называет.

Но я не могу ему этого сказать — достаточно информации ему на сегодня.

Дергая его за подол футболки, я ворчу:

— Я не единственная, кто может оказаться с ранами. Если ты не разденешься через пять секунд, я сделаю что-нибудь радикальное.

Он делает вид, что шокирован.

— Ты? Радикальное? Да быть такого не может.

— Бросаешь мне вызов? Поторапливайся!

Он борется около двух секунд, затем сдается с ухмылкой. Встав на колени, Киллиан стягивает через голову футболку, отбрасывает ее и расстегивает ширинку на джинсах.

Разглядывая его великолепный торс в татуировках и пресс, я счастливо вздыхаю. Я уверена, что в моих глазах горят сердечки.

— Ох, милая. Ты такая чертовски красивая, — шепчет он.

— Ты говоришь это только потому, что я пялюсь на твое тело.

— Да. — Он снова хмыкает. — Честно говоря, я обожаю, когда ты так делаешь.

Глядя мне в глаза, Киллиан скользит ладонями вверх по моим бедрам, задирая белую рубашку, пока она не собирается вокруг моей талии. Когда я оказываюсь обнаженной под ним, он облизывает губы.

— Итак, маленькая воришка. Что будет первым? Мой язык или мой член?

Господи. Боже милостивый. Крис Хемсворт с явным голодом смотрит на мое тело.

— И то и другое. Но без акцента. Я хочу тебя, милый. Только тебя. Навсегда.

Темный и страстный взгляд Киллиана снова возвращается к моим глазам. Какими-то невероятными ниндзя-движениями он с молниеносной скоростью вылезает из джинсов и трусов.

— Что? — спрашивает он на мой смех.

— Тебе придется купить мне швейную машинку, чтобы я могла пришить обратно все оторванные пуговицы.

— Все, что ты захочешь, — нежно отзывается он, протискиваясь между моих ног. Я выгибаюсь и вдыхаю, стоит ему войти в меня. — Я исполню любое твое желание.

Киллиан глубоко целует меня, не прекращая толкаться. Я обхватываю ногами его талию и покачиваю бедрами, подстраиваясь под его темп, который медленно нарастает, точно так же, как нарастает давление в моей груди.

Никто никогда не говорил мне, что так может быть. Никто никогда не говорит, что падение — это неправильное слово для состояния влюблённости.

Я не падаю. Я лечу. Я парю. Я плыву по радужным облакам на спине своего пони-единорога, устремляясь далеко в сверкающее голубое небо.

Когда Киллиан стонет, содрогаясь, я шепчу:

— Как думаешь, сейчас подходящее время, чтобы сказать, что я не хочу твоего ухода в отставку? В нашем списке осталось полно плохих парней. Фин и Макс очень разочаруются, если я позволю распустить твою группу.

Он смотрит на меня с недоверием.

— Да, сейчас неподходящее время!

Я делаю движение рукой «закрываю рот на замок».

— Понятно. Прости. Продолжай.

Киллиан смотрит на меня еще мгновение, затем заливается смехом и прижимается лбом к моей груди. Все его тело сотрясает дрожь.

Через мгновение я ворчу:

— Это не так уж и смешно.

Киллиан переворачивается, удерживая руки на моих бедрах, и его твердый член глубоко погружается в меня. Улыбаясь своей фирменной, самодовольной улыбкой, он прижимает большой палец к моему клитору.

— Замолчи, женщина, — приказывает он. — И оседлай меня.

Я улыбаюсь ему сверху вниз, в кои-то веки благодарная за его властность.

Мой красивый, властный, доминирующий гангстер, который оказался чем-то гораздо большим.

ЭПИЛОГ

Спустя два месяца

— Отойди от окна. Ты стоишь там почти час.

— Я жду их приезда.

Посмеиваясь, Киллиан обнимает меня за талию и целует в шею.

— Ты просто не можешь дождаться встречи с ребенком, верно?

Выглядывая из большого окна в гостиной на ранчо Лиама и Тру в сельской местности недалеко от Буэнос-Айреса, я трясусь от нервного возбуждения. Не знаю почему, ведь я не из девушек, которые сходят с ума по детям. Может быть, я старею, поэтому становлюсь такой размазней?

Или, может быть, это потому, что Тру и Лиам решили дать маленькой Марибель второе имя Элизабет. Первое имя в честь матери Тру, второе — в честь моей мамы.

Когда Тру спросила моего мнения, я разрыдалась. Она самая милая и заботливая девушка на свете.

Ну, когда не злится. Поначалу она кажется сдержанной и благовоспитанной, но, если придется, всем покажет свою дерзость.

Черный лимузин поднимается на холм по длинной гравийной подъездной дорожке и подъезжает к дому.

— Ох! Они близко! — Я слегка подпрыгиваю, хлопая в ладоши.

Киллиан сжимает меня в объятиях.

— Пошли. Давай встретимся с ними на крыльце.

Он берет меня за руку и ведет к входной двери. Когда я выбегаю на крыльцо перед ним, он смеется. Я стою на верхней ступеньке и бешено машу приближающемуся лимузину. Киллиан встает рядом со мной, обнимает меня за плечи и целует в макушку.

Ему нравится, что мы с Тру сблизились. За три недели, что мы пробыли у них в гостях, мы стали практически неразлучны. К тому же, Тру моя единственная беременная знакомая. Я засыпала ее вопросами по мере того, как приближался срок ее родов.

Не то чтобы я собиралась сама становится матерью — у меня по-прежнему чешутся руки что-то сделать. Как только мы с Киллианом вернемся в Бостон, мы с девочками начнем планировать наше следующее дело.

С помощью мистера Супершпиона, возможно, у нас даже будет запасной план на случай, если что-то пойдет не так.

Когда что-то пойдет не так. Пора смотреть правде в глаза.

Лимузин останавливается. Лиам выскакивает из автомобиля, ухмыляясь, как сумасшедший. Обходит багажник и открывает другую заднюю дверь. Наклонившись, он берет Тру на руки и идет к нам.

Он несет ее, а она — ребенка. Крошечный сверток розовых одеял с розовой вязаной шапочкой и нахмуренным розовым личиком.

Киллиан фыркает.

— Похоже, маленькая Марибель пошла в своего папочку.

— Господи, прекрати! — шепчу я. — Ее недавно выдавили из отверстия, размером с десятицентовик. У бедняжки, наверное, болит голова.

Когда новоиспечённые родители оказываются с нами на крыльце, мы все улыбается. Но только не ребенок. Мне кажется, он считает, что попал в кучу дерьма.

— Ребята, она такая милашка!

Тру улыбается мне. Она выглядит уставшей, но счастливой. Очень, очень счастливой.

— Ну разве она не красавица? Я знаю, что я пристрастна, но думаю, что она самое красивое существо, которое я когда-либо видела.

Внимательно наблюдая за своей женой, Лиам тихо говорит:

— Как и ее мать.

Киллиан хлопает Лиама по спине.

— Поздравляю, брат.

— Спасибо.

Они улыбаются друг другу. Я слегка подпрыгиваю на месте и снова хлопаю в ладоши, потому что сейчас самое время вести себя глупо.

Звук моих хлопков заставляет Марибель открыть глаза. Она смотрит на меня, ее сосредоточенность поразительна для такой крошечной мелочи. Цвет ее глаз тоже поражает. Это бледный, прозрачный оттенок зеленого морского стекла, совсем как у Тру.

А губы так же, как и губы Тру, напоминают бутон розы. И это бутон сжался в маленькую, неодобрительную розовую складочку, пока его владелица разглядывала меня. Я почти слышу, как она говорит мне, что если я снова издам этот звук, то получу затрещину.

Я закрываю рот рукой и начинаю смеяться.

— Что? — спрашивает Лиам.

— Ужасно такое говорить, но я думаю, что Марибель хочет меня ударить.

— О, возможно, — кивает Тру. — Ты бы видела ее в больнице. Она терроризировала доктора. Кажется, она поставила ему синяк под глазом.

— Ей два дня, и она еще ни разу не плакала, но она определенно дает понять, когда ей что-то не нравится, — поясняет Лиам. Гордо глядя на свою дочь, он улыбается. — Она могла бы испепелить этот дом одним лишь взглядом.

— Боже, интересно, от кого она это унаследовала? — невинно спрашивает Тру.

Я бросаю взгляд на Киллиана.

— Я думаю, это семейная черта.

Он обхватывает меня за талию, ухмыляясь, и мы все заходим внутрь.

***

— Так вы с Киллианом остаетесь в Бостоне?

Мы с Тру сидим в гостиной и пьем чай. Мальчики исчезли несколько минут назад на кухне, вероятно, чтобы выпить виски и поговорить свои мужские разговоры. За окнами все окрашивается в бронзовой и золотой — солнце садится за далекие холмы.

— Я не знаю. Он сказал, что собирается уйти из гангстерского бизнеса, но назвал точную дату. — Я пожимаю плечами, надеясь, что Киллиан даст мне знать, когда это произойдет. — Возможно, он закрывает разные дела. Я уверена, что это сложно.

— Я спрашиваю, потому что нам бы понравилось, если бы вы переехала сюда.

Когда я удивленно смотрю на нее, она улыбается.

— Есть причина, по которой это ранчо называется «Ранчо двух братьев». Все здесь принадлежит Киллиану так же, как и Лиаму. Они купили его вместе.

— Но это твой дом. Ты жила здесь все это время. Разве ты не почувствовала бы… как бы сказать. Излишнюю многолюдность?

Тру тихо посмеивается, раскачиваясь в кресле. Марибель спит у нее на руках.

— Я выросла с сестрами и братьями в доме с одной ванной комнатой. Четверо взрослых и младенец в особняке площадью десять тысяч квадратных футов точно не покажется «многолюдным».

Я обдумываю этот вариант. Ранчо впечатляет. Просторное, как и сказала Тру.

Но думаю, что в душе я городская девчонка.

— Посмотрим. Спасибо за предложение.

Тру улыбается.

— Это «нет». Но ты должна пообещать, что будешь часто навещать меня.

Издав тихий недовольный звук, Марибель ерзает на ее руках. Тру наклоняется к ней ближе и шепчет:

— Тише, пчелка. Мама и тетя Джули разговаривают.

Марибель морщится, словно только что сделала свои грязные делишки в подгузник.

Я закрываю лицо руками и смеюсь, стараясь делать это тихо, чтобы ребенок не проснулся и не надрал мне задницу.

Лиам входит в комнату, наклоняется и целует Тру в лоб. Он смотрит на меня с улыбкой.

— Твой мужчина зовет тебя на кухню.

— Да? Ему нужна помощь в загрузке посудомоечной машины? Недавно он попытался указать, что я делаю это неправильно, за что чуть не получил тарелкой по голове.

Покачав головой, Лиам сжимает губы, чтобы сдержать смех.

Я встаю и направляюсь на кухню. Киллиана, стоит у раковины с газетой в руках. Заметив меня, он смотрит настороженным взглядом. Выражение его лица мрачное.

— Что случилось? — спрашиваю я, мгновенно встревожившись.

Положив газету на кухонную стойку, он протягивает руку. Я прижимаюсь к его большому телу, обнимаю его за талию и смотрю ему в лицо.

— Ничего, — бормочет он, обхватив мою челюсть ладонью, скользя большим пальцем по моей скуле. — Все настолько правильно, насколько это возможно.

— Тогда почему у тебя такое лицо, как будто кто-то умер?

— Кто-то действительно умер.

Мое сердце замирает.

— Кто?

— Я.

Я моргаю n-количество раз.

— Это код для чего-то?

Он поворачивается к газете и одним пальцем подталкивает ее ко мне, пока она не оказывается перед моим носом. Это воскресный выпуск The New York Times.

Заголовок гласит: «Это новое лицо мафии?»

Ниже — фотография сбоку красивого молодого темноволосого мужчины, который садится в большой черный внедорожник. Он смотрит вдаль с загадочной улыбкой, застегивая свой черный пиджак от Armani.

— Подожди, — говорю я, присматриваясь. — Это же…

— Диего, — подтверждает Киллиан.

— Он приносил мне на работу розы и ожерелье. Твой посыльный.

Киллиан усмехается.

— Больше нет. Прочти статью.

Мое сердце бьется быстрее, когда я хватаю газету и начинаю читать.

«Прославившись благодаря фильмам, которые восхваляли их жестокий образ жизни, гангстеры прошлого практически вымерли. От репрессий на федеральном уровне до инакомыслия в собственном окружении, череда громких убийств уничтожила главных боссов, мафия в Америке потеряла большую часть своей власти.

Но не всю.

Сицилийская мафия и Коза Ностра все еще действуют в тени, как и ирландская мафия — их главный соперник в Соединенных Штатах. Согласно достоверным источникам, две расколотые группировки недавно достигли соглашения объединить усилия, чтобы вернуть то, что они потеряли.

Двадцатисемилетний латиноамериканец — их новый лидер».

Я читаю до конца статьи, затем поднимаю взгляд на Киллиана. Он следит за каждым изменением в выражении моего лица.

— Там говорится, что предполагаемый глава ирландской мафии Лиам Блэк, по слухам, мертв.

— Да.

— Убит предполагаемым главой итальянской мафии Антонио Моретти.

— Да.

— Который также, по слухам, умер от ран во время той же перестрелки, в которой погиб Лиам Блэк.

— Да.

— Итак... вы с моим отцом убили друг друга в перестрелке. Якобы.

— Да. Все должно остаться слухами и предположениями, иначе пришлось бы опознавать тела.

Через мгновение я спрашиваю:

— Мой отец знает, что должен быть мертв?

— Это была его идея.

— Мне кажется, что я упускаю какую-то важную информацию? — добавляю через некоторое время.

— Ну, ты помнишь, что я рассказывал, что встречался с ним?

— Да. Ты сказал, что встреча вышла душевной. Что он всего три раза пытался в тебя выстрелить.

— И что я попросил у него твоей руки.

— И что на это он сказал тебе пойти и прыгнуть с ближайшего высокого здания.

— И что я показал ему все имеющиеся у меня доказательства его преступной деятельности и сказал, что предоставлю ему выбор: отправиться в тюрьму или уйти с поста капо и забыть о жизни гангстера.

Я морщу лоб.

— Уйти с поста? Нет. Ты пропустил эту часть.

— Неужели? Хм.

Я толкаю его в грудь.

— Ты сделал это нарочно!

Киллиан ухмыляется.

— Я хотел сделать тебе сюрприз. Твой отец сказал, что он согласится покинуть свой пост только в том случае, если убьет меня. Я сказал, что был бы счастлив позволить ему застрелить меня. На бумаге, знаешь ли, не в буквальном смысле. Затем мы еще немного поговорили и решили, что будет правдоподобнее, если погибнем мы оба.

— Правдоподобнее?

— Легенду берет на себя Диего. И мое убийство, и твоего отца.

Я смотрю на него с недоверием.

— И отец согласился на это?

Когда Киллиан колеблется, я подталкиваю к ответу:

— Что? — Когда он ежится, я стону. — О боже. О нет. Что ты ему пообещал?

— Что он может позвонить тебе в твой день рождения.

— Что?

— Он скучает по тебе. И хочет извиниться. Он сказал, что о многом сожалеет.

Я пристально смотрю на Киллиана. Мои глаза не могли моргнуть, даже если бы захотели.

— Я пораскинул мозгами и решил, что если стоимость замены главы нью-йоркской мафии кем-то, кто собирается разнести в клочья всю группировку изнутри – всего лишь один короткий ежегодный телефонный звонок...

— Ежегодный?

Он изучает мое лицо.

— Вроде все идет неплохо, да?

Я собираюсь поискать что-нибудь, чтобы разбить ему череп, но он отвлекает меня, говоря:

— Потому что, если нет, может быть, это поможет.

Киллиан берет у меня газету, переворачивает ее на несколько страниц вперед, складывает пополам и протягивает.

Я выхватываю ее у него из рук и смотрю на заголовок статьи, на которую он указывает жестом.

«Анонимный спонсор пожертвовал «Красному Кресту» сто миллионов долларов».

Мое сердце останавливается. Затем строчка в статье бросается мне в глаза, и мое сердце начинает бешено колотиться.

В неподписанной записке, прилагаемой к пожертвованию, содержались строки из «Ромео и Джульетты» Уильяма Шекспира:

«Моя как море безгранична нежность

И глубока любовь. Чем больше я

Тебе даю, тем больше остается…»

— Миллион миллионом, но я хотел, чтобы твой подарок на помолвку был особенным.

Он протягивает руку. В его ладони кольцо.

Бриллиантовое.

Газета падает на пол. Я закрываю рот ладонями. Слезы мгновенно наворачиваются на мои глаза и начинают скатываться по щекам.

— Так как я мертв, мы больше не сможем жить в Бостоне, — хрипло говорит Киллиан. — Я подумываю о Париже. Ты и твоя веселая шайка воришек сможете проводить международные операции.

Я всхлипываю, глядя на него снизу вверх. Его глаза горят темным, прекрасным огнем.

Самый красивый огонь, который я когда-либо видела.

КОНЕЦ