Блистательный обольститель

XI Поиски

Готовая упасть от истощения, спотыкаясь, брела Анне-Лиз по железнодорожной насыпи, пока не достигла дороги, которая, как она знала, может быстрее привести ее обратно в Алигар. Обезумевшие от своих собственных несчастий небольшие группы пассажиров разбитого поезда с трудом тащились по этой дороге, смешавшись с беженцами, которых становилось все больше и больше. Она подняла сари еще выше к глазам, стараясь оставаться неузнанной. Хотя Анне-Лиз плохо понимала индийские диалекты, страшные разговоры и несчастные лица вокруг свидетельствовали о том, что атака на поезд была не единственной среди серии ужасов. Ее кожа была слишком светлой для индианки, но никто не обращал на нее никакого внимания.

Местные повозки были нагружены домашним скарбом. Между ними протискивались крестьяне с узлами и детьми, шатавшимися от усталости. Яркая цветная одежда индийцев была испачкана, ноги пожелтели от поднимающихся туч песка. Анне-Лиз страдала от жажды, но не осмеливалась попросить воды ни с одной из повозок с огромными глиняными горшками. Если она продержится до ночи, то, может быть, ей удастся найти ручей или неохраняемый колодец в какой-нибудь деревне. Изможденная, она время от времени падала на обочину, чтобы отдохнуть несколько минут. Она как будто проваливалась в сон, ничего не замечая вокруг. Коза, щипавшая траву неподалеку, подошла, обнюхала ее сари, растрепала ей волосы и пошла дальше.

Дерек быстро доскакал до Вилипаха, но потом поехал тише, так как его лошадь устала. Он останавливался и в Джедипуре и Мирулпуре. На обеих этих станциях поезд Анне-Лиз был по расписанию, но, когда известие об аварии с ним достигло Дели, по линии пришла телеграмма, что все следующие поезда должны быть остановлены. Пути были забиты железнодорожными составами. Теперь, когда телеграф не действовал, никто так и не знал, что случилось с последним поездом в Дели. Оставив Мирулпур, он выехал на Гранд-Транк-роуд и здесь увидел беженцев.

— Эй, вы там! — закричал он на хорошем хинди купцу, шагающему в окружении своей многочисленной семьи. — Что случилось?

Купец остановился, но посмотрел на него подозрительно:

— Интересно, как это слуга Бахадур-шаха не знает об аварии на севере?

— Я всю неделю был в Канпуре, — легко нашелся Дерек. Он наклонился над крупом своей лошади. — Можно надеяться, что правление раджи идет к своему скорому концу?

Купец сплюнул в пыль:

— Проклятье на всех вас и вам подобных. Вы все думаете о сражениях, в то время как мирные жители голодают. Весь Дели разграблен сипаями; все улицы заполнены мятежниками, резиденция осаждена.

— Так что с поездом из Канпура? — спросил Дерек настойчиво, когда этот человек, взвалив тяжелый узел на спину, продолжил свой путь.

— Не знаю, мне все равно, — ответил купец резко. — Канпур в семидесяти пяти милях отсюда, а вы нас задерживаете.

Дерек наклонился и бросил ему несколько рупий.

— Мои извинения. Пусть удача улыбнется вам в пути.

Купец не обратил на это внимания, но один из его детей бросился подбирать деньги.

— Лучше вам попытать удачу с поездом из Мирулпура. Ни один поезд не выходил из Джидды, — все-таки сказал купец.

Не рискуя расспрашивать кого-либо еще, Дерек направился в Алигар. В городе были восставшие сипаи. Они сожгли резиденцию, разрушили центральный рынок. Дерек пробирался сквозь толпу, крушившую все на своем пути. Взобравшиеся на верхние этажи зданий бандиты высовывались из окон и криками подбадривали восставших. Если Анне-Лиз и Конран, покинув поезд, оказались в подобной свалке, их положение безнадежно. Несмотря на одежду эмиссара падишаха, Дерек с трудом, только через несколько часов, добрался до северной окраины города. Здесь после визгов и стонов Алигара он наконец спокойно вздохнул. В двух милях от города Дерек пересек железную дорогу и поехал вдоль нее на север.

Вскоре Дерек обнаружил разрушенный конец пути. В сумерках с трудом можно было различить искореженную громаду перевернутого поезда посреди долины. Его пассажиры вытекли, как кровавые внутренности, на рельсы и желтую пыль. Он почувствовал тяжесть в желудке, слезая с жеребца и пробираясь между трупами. Закрыв рукавом лицо, чтобы не чувствовать запаха разлагающихся тел, Дерек прокладывал себе дорогу. Страх и ужас окутывали его, как саван. Однако он быстро отыскал два вагона с англичанами.

— Господи, помоги, — шептал Дерек страстно в полной тишине, — не дай Анне-Лиз оказаться здесь. Не дай мне найти ее изрубленной, как эти несчастные…

Через некоторое время он нашел Конрана, изуродованного, как тот поезд, на котором он ехал. Ирландский сержант лежал посреди вагона в куче тел. Как дамба, он перекрыл поток смерти. Дерек остолбенел на мгновенье, потом трясущимися руками начал переворачивать трупы в вагоне, ища Анне-Лиз. Но ее не было. Во втором вагоне он нашел соломенную шляпу, в которой так часто видел ее. Новая розовая лента была втоптана в грязь на полу вагона. Подняв шляпу, он стал искать еще что-нибудь. Реальность становилась невыносимой, все его напрасные надежды угасли: Анне-Лиз наверняка была мертва. Она сейчас лежит где-то среди этих брошенных тел, и нет смысла ее искать. Дерек обхватил голову руками и застонал. Но это была лишь минутная слабость.

Только он может найти ее! Он должен знать, что она умерла. С Анне-Лиз связаны все его надежды.

Одно за другим он вновь осмотрел каждое женское тело в поезде. Это было ужасно, но он решил идти до конца. Солнце взошло, поднялось высоко, светило все жарче, а он все ходил и искал. В палящий полдень он перевернул последнее бездыханное тело: это была индианка, лицо показалось ему странным, как будто собранным из чужих черт. У нее должны быть янтарные глаза, которые, вероятно, тускло светились, как светлячки в летних сумерках, губы, как будто покрытые бархатными лепестками пышных королевских роз. Но это была не его любовь, так безжалостно вырванная из жизни, будто отрезанная стальными ножницами.

Здесь была незнакомка, далекая, как гималайские снега. Слезы текли из его усталых глаз, на душе было тускло и мрачно. С трудом он взял себя в руки, чтобы серьезно все обдумать. Если Анне-Лиз нет среди этих трупов, то где она? Может быть, ее захватили сипаи? Красивая или нет, она им не нужна, так как их религия запрещает осквернение украденной женщины. Темный покров постепенно спадал с его рассудка. Должен же был остаться в живых хоть кто-то из местных жителей? Возможно, она ушла вместе с ними, хотя … они, как и сипаи, вряд ли захотели взять ее с собой. «Наверное, ее похитил какой-нибудь свирепый джинн», — мрачно усмехнулся он про себя.

Шатаясь как пьяный, Дерек вышел из поезда. Если Анне-Лиз каким-либо образом спаслась, она должна попытаться найти дорогу назад, в Канпур. Одна. В стране, жаждущей английской крови.

Анне-Лиз очнулась в сумерках, ее руки и ноги отяжелели от усталости. Она была не единственной, кто остался на краю дороги на ночь. Небольшие группы собирались вокруг огня среди ровной долины. Новорожденная луна висела низко над горизонтом, серебряные призраки в пыльных мантиях приподнимались над землей. Голубь ворковал в рощице, темневшей в нескольких ярдах от нее. Она натянула сари на голову и поднялась, израненная и измученная долгой ходьбой. У нее не было времени подумать о сандалиях. В Алигаре она продаст драгоценности и купит себе обувь. Она боялась пользоваться английскими фунтами. Желудок урчал от напряжения и голода. Она знала, что люди, собравшиеся у огней, ничего ей не дадут, если она попросит. Бедность — всеобщая беда в Индии, особенно сейчас.

Анне-Лиз направилась к рощице, решив, что какой-нибудь ручеек все-таки должен протекать там. Действительно оказался ручеек, тихо журчащий между деревьями, которые отбрасывали длинные тени на влажную траву и тину. Осторожно она опустилась на колени и зачерпнула воды, чтобы напиться. Вода была прохладной, но неприятной на вкус. С холодным прагматизмом, приобретенным в поезде, она подумала о том, что выше по течению трупов не должно быть.

Анне-Лиз снова погрузила руки в воду и вдруг уловила какой-то шепот в тени, затем еще, теперь уже низкий протяжный звук, поднимающийся из травы. Она быстро вскочила, сердце глухо стучало. Это были гиены, прятавшиеся в лесу, они подкрадывались. Охваченная страхом и ужасом, Анне-Лиз поспешила назад той же тропинкой, что и пришла. Если гиены наберутся храбрости, они нападут. Теперь она пожалела, что не взяла пистолет Конрана; что-то говорило ей, что он скоро понадобится.

Она уснула невдалеке от большой группы беженцев, расположившихся у дороги, тепло от огня едва достигало ее. Время от времени до Анне-Лиз долетали обрывки индийских фраз, не имевших большого смысла, затем затихающие всхлипывания ребенка. Почва была твердой, и рассвет долго не наступал, но она была слишком усталой, чтобы превозмочь сон: сари на ее лице трепетало от ее легкого дыхания.

Вскоре забрезжил рассвет, принесший тишину неподвижного воздуха. Чириканье воробьев послышалось из травы и откуда-то сверху; одинокие северные журавли, похожие на воздушных змеев, вырисовывались на желтой земле. Проснувшись, Анне-Лиз увидела солнце, большое и туманное, сонно поднимающееся вдали, над журавлями. Журавли были хорошим предзнаменованием. Почему Конрану не суждено было знать о медленном и ленивом рождении этого дня? Как ужасно потерять его! Они долгие годы могли быть вместе, могли иметь детей, потом внуков… и тут к ней вернулась та ужасная мысль, что смерть Конрана была справедливой. Она спасла его от несчастия иметь жену, которая слишком мало его любит.

Голодная и отчаявшаяся, она дошла до окраин Алигара только к вечеру следущего дня. Весь этот путь был адским мучением: она пила из покрытых пеной оросительных каналов, ее пищей стал прокисший рис из помойной ямы в сожженной деревне. Окраины города немного успокоились после двух дней мятежа, несколько человек, попавшихся ей на улицах, были либо попрошайками, которым нечего терять, либо ворами, надеявшимися поживиться остатками товаров в разграбленных лавках.

Довольная тем, что на ней рваное сари, которое делало ее похожей на нищенку, она все равно старалась держаться ближе к стенам, прячась в тень. Ночь настала быстро, дым от пепелищ тонкими струйками поднимался вверх, но где-то недалеко от центра города видны были яркие языки пламени. Анне-Лиз пошла туда и вскоре оказалась у рынка. Здесь улицы уже не были пустынны. Кучки людей передвигались в тенях и отсветах пламени, как акулы, вынюхивающие добычу. На главной улице толпы выглядели храбрыми под покровом ночи. Дрожа от страха, всматривалась Анне-Лиз в вывески. Некоторые из них болтались на одном крюке. Пустой желудок Анне-Лиз восставал против запаха раздавленных фруктов, перезревших на дневной жаре, доносившегося с рынка. Даже смрад от прогорклого масла и мочи не мог заглушить ее зверского аппетита.

Хмурясь от безнадежных попыток собраться с мыслями, она пыталась вспомнить улицы, которые однажды показывал ей профессор Сандервиль во время их путешествия. Она сворачивала то на одну улицу, то на другую и в конце концов нашла то, что искала: деревянную вывеску в форме огромного красного рубина на углу улицы ювелиров. Только несколько магазинов с зарешеченными окнами и дверями остались нетронуты грабителями; в остальных витрины были разбиты, всюду валялись коробочки из-под драгоценностей; воры унесли даже резную мебель. Анне-Лиз постучала в запертую дверь одной лавки, потом в другую, но ответа не было. Она боялась менять драгоценности на еду на рынке. Если она покажет драгоценности случайному человеку, ее просто ограбят или убьют.

Следующие две лавки тоже были погружены в тишину, но наконец ей повезло: в ответ на ее стук в дверь одной из лавок в конце улицы из окна верхнего этажа высунулась лысая голова.

— Убирайся, — прошипел торговец, — ты что не видишь, что закрыто?

— Я хочу продать драгоценные камни за рупии, — тихо проговорила она, глядя вверх. — Вы не пожалеете, если поговорите со мной.

Удивленный ее английским, он всмотрелся, увидел рваное сари и вновь прошипел:

— Убирайся, или уличная стража повесит тебя, как воровку!

В ответ она лишь высвободила руку из-под сари. Блеск разлился от ее тонкого запястья до белого локтя. Торговец заколебался, затем, бросив взгляд в обе стороны улицы, уже другим тоном сказал:

— Ладно. Подожди, я выйду! — Ставни захлопнулись.

Анне-Лиз прижалась к стене и ждала. В мрачной тишине через несколько кварталов вдруг взметнулось пламя. Анне-Лиз услышала крики и звук разбитого стекла. Среди общего шума ясно раздались женские рыдания. «Всего несколько часов назад я так же кричала по Конрану», — подумала она. Вспоминая его идущим через торговую площадь в тот день, когда она впервые увидела его, гордого и высокого, она почувствовала, как сжалось ее сердце. Потом перед ее мысленным взором вдруг почему-то предстало обезумевшее, искаженное лицо Дерека, когда она сказала ему, что выходит замуж за Конрана. А теперь она совсем одна.

Тем временем хозяин лавки отпер дверь, растворив ее настолько, что она еле смогла протиснуться. Неожиданно сзади кто-то грубо толкнул ее, и она упала. Двое мужчин ворвались в лавку. Хозяин отступил назад, потом, завизжав от страха, он бросился к лестнице, ведущей в его квартиру. Блеснул нож, хозяин лавки что-то промычал. Затем, когда нож опустился снова, он испустил короткий булькающий звук и замер.

Анне-Лиз вскочила и стремглав бросилась к двери. Но рука бандита схватила ее за сари; затем за волосы негодяй втащил ее в комнату.

— Нет! — завопила она, когда холодное лезвие ножа прикоснулось к ее горлу. Она пыталась оттолкнуть бандита — нож сорвал с ее руки браслет. Из последних сил она ударила своего противника в живот кулаком, а затем вцепилась ему в глаза. Она почувствовала, что его рука, держащая ее за волосы, ослабела, но лишь на мгновенье. Тогда она стала молотить его руками и на этот раз попала в нос. Он завыл и выпустил ее, темно-красный поток залил его лицо. Ругаясь и зажимая нос рукой, он все равно преследовал ее, пока она бежала по комнате к двери. Другой бандит усиленно освобождал коробочки от драгоценностей, набивал ими карманы и не обращал на нее никакого внимания. Потом он направился наверх.

Вдруг человек десять мужчин ввалились в лавку. Один из них схватил Анне-Лиз, остальные кинулись на бандита, нанося удары дубинками. Когда тот попытался воспользоваться своим клинком, один из мужчин выстрелил ему в живот из старинного кремневого пистолета. Бандит сразу осел, прижимая руки к животу, а потом повалился, как мешок. Пятеро индийцев отодвинули в сторону тело владельца лавки и направились наверх за напарником мертвого вора. Он визжал и упирался, но индийцы стащили его по лестнице, а потом вывели вместе с Анне-Лиз на улицу. Эта разношерстная компания, в большинстве своем состоявшая из толстых и лысых мужчин, скорее всего была отрядом самозащиты торговцев. Среди толкотни и криков кто-то достал веревку, привязал ее к навесу лавки и накинул на шею плачущего вора петлю. Через несколько мгновений его вздернули. Задыхающийся, он сучил ногами. В ужасе Анне-Лиз смотрела на его выкатившиеся глаза и безумно раскрытый рот. Еще какое-то время он боролся со смертью; его лицо становилось похожим на страшную маску Горгоны, ноги скребли по земле. Затем он дернулся и затих, страшный в своей неподвижности.

Теперь двое мужчин потащили охваченную ужасом Анне-Лиз к освободившейся под навесом петле.

— Нет! — закричала она. — Не убивайте меня! Я ничего не сделала!

Удивленные ее английским, индийцы остановились. Она плохо владела хиндустани, чтобы объяснить им, кто она.

— Она прислуга, — проговорил один из них, — наверно, раньше работала у ангрези.

Анне-Лиз знала, что индийцы называют англичан «ангрези».

— Нет, — поправил его другой. Взяв ее руку, он указал на богатые браслеты, — она была вместе с ворами. Они использовали ее, чтобы старый Амаль открыл им дверь.

Большинство было склонно согласиться, что эта девушка воровка и ее следует повесить. Анне-Лиз дико кричала:

— Нет, вы не поняли! Я сама ангрези. Англичанка. Я ничего не сделала тому человеку…

Не понимая, что она говорит, они смотрели на нее в некотором замешательстве, особенно двое, те, что постарше. Они качали головой, не решаясь ее повесить.

— А что, если она ангрези? Что, если ангрези скоро вернутся и накажут нас за ее смерть? Они не посмотрят на то, что мы только защищали себя и свою собственность…

Один из них опустил сари с ее головы:

— Смотрите, у нее светлая кожа. Она может быть ангрези.

Анне-Лиз быстро кивнула:

— Я вдова сержанта Конрана О'Рейли из третьего кавалерийского полка.

Видимо, уловив суть ее слов, они посмотрели друг на друга.

— Пошлем за судьей, — предложил один из них.

— Тьфу! Не будет судья заниматься грабительницей, когда весь базар горит, как факел, — сказал другой.

— Тогда возьмем ее с собой, — предложил кто-то. — Если мы не найдем судью, то повесим ее, и дело с концом.

Связав ей руки, они потащили ее за собой.

— Молись, женщина. Судьи сегодня встречаются так же редко, как зубы у курицы. Едва ли тебе удастся увидеть рассвет.

Дерек достиг Алигара за два часа до восхода солнца. Освещенный луной город выглядел, как уставшая блудница. Дым плотным покровом навис над ним, а от реки, забитой телами, распространялось зловоние. Дерек устал, он был голоден и удручен. Нигде среди беженцев, устремившихся из Дели и Мирута, не было и следа Анне-Лиз. «Вряд ли я сумею найти ее здесь», — мрачно подумал он. Дети, заблудившиеся на дороге, уйдя от спящих родителей, грязные от пыли, лежали, как камни, на земле. В темноте он заметил пастуха, гнавшего стадо белых баранов. Городские ворота не охранялись, их огромные петли скрипели, и этот звук наполнил тоской его душу. Дерек въехал в центр города: навстречу ему брели группы людей, уставших от разбоя. Резиденция была тихой, там не светилось ни одного окна, а стены были испещрены следами пуль. Покинутые хозяевами рыночные ларьки были разграблены, навесы раскачивались от порывов ветра. Дерек спешился возле каменного колодца и попытался достать воды, но вместо всплеска услышал только равнодушный удар, когда ведро достигло дна. Было что-то жуткое в этом звуке. Со вздохом он взял полупустую флягу, притороченную к седлу лошади, и прижал ее к губам. Противная теплая вода потекла ему в рот. Человек, кравшийся мимо, торопливо поклонился, увидев его форму, и тут же скрылся в темноте. Вдруг кучка повстанцев выскочила на рыночную площадь, поджигая факелами навесы и ларьки. Он увидел лишь силуэты этих людей, пританцовывавших в свете пламени. Но и они как будто устали от ночных пирушек. Безразличный ко всему после долгого, страшного дня, он сел на лошадь и проехал мимо повстанцев, словно их и не существовало.

— Хузоор! — послышался голос из толпы. — Хузоор, остановитесь, помогите нам! — Человек подбежал и ухватился за стремя. — Мы поймали вора-убийцу, и вы должны совершить правосудие.

Дерек оттолкнул его:

— Я выполняю срочное поручение Бахадур-шаха и не могу вмешиваться в ваши дела.

Человек приплясывал от нетерпения:

— Вы не поняли, хузоор, — он оглянулся — вдруг повстанцы услышат его — и прошептал: — Вор — ангрези, хузоор.

Дерек натянул поводья. «Надо посмотреть, в чем там дело, — решил он, — несчастного ангрези убьют, если я не вмешаюсь». Ситуация ему не очень-то нравилась, достаточно волнений с собственными делами, а теперь еще и это. Если кто-нибудь уловит его английский акцент, то будет казнен не один ангрези.

— Хорошо, — сказал он отрывисто, — только побыстрей покажите мне этого вора. Я не могу задерживаться здесь долго.

— Очень хорошо, хузоор, но не упрекайте меня, если вора уже повесили.

Анне-Лиз неистово сопротивлялась, но один из купеческих стражей уже надевал петлю ей на шею, а другой забрасывал конец на балку, поддерживавшую навес.

— Отпустите меня! — кричала она исступленно. — Я не имею ничего общего с этими ворами!

Но индийцы, по-прежнему не понимая ее, не обращали на эти крики никакого внимания. Они не сомневались, что эта девушка, хотя она и светлокожая, и очень красивая, была воровкой, иначе что она делала в лавке ювелира среди ночи, да еще в компании двух бандитов? Ангрези или нет, ей не повезло. Они начали тянуть за веревку.

Анне-Лиз задыхалась, ее ноги скользили по земле, веревка перехватила ей горло, и, издав последний стон отчаяния, она замерла. Петля резко затянулась, и взорвавшийся мозг Анне-Лиз смутно отметил лишь звук копыт в тот момент, когда ее ноги отделились от земли. Кривая индийская сабля просвистела в воздухе — высокий индус в зеленом с золотом одеянии слуг Бахадур-шаха наклонился с седла и перерезал веревку. Анне-Лиз увидела глаза индуса — темные, отчаянные и как будто… знакомые.

— Господи, — прошептал Дерек с чувством огромного облегчения, но нарочно повернулся к ней спиной и, стараясь четко произносить слова, обратился к индийцам:

— Вы действительно поймали ангрези. Вы были благоразумны, не казнив ее сразу. Я заберу ее к комиссару в Канпур и там решим, что с ней делать.

— Но, хузоор, — запротестовал один из индийцев, — вам нет необходимости беспокоиться. Она использовалась ворами, как приманка: Иначе как ей достались эти безделушки? — говоря это, он схватил руку Анне-Лиз и показал браслеты.

— Вы видели это своими глазами? — потребовал ответа Дерек.

— Нет, — растерялся индус и попытался оправдаться, — но она была внутри лавки, так что все ясно…

Дерек отвернулся от него и быстро заговорил по-английски:

— Объясни, почему ты оказалась в лавке, и поживее. Эти парни не расположены к болтовне.

Анне-Лиз смотрела на него в изумлении; затем, заикаясь, рассказала, что хотела продать драгоценности, чтобы купить еду. Воры же ворвались в лавку совершенно неожиданно.

— Это первое место, где ты украла драгоценности? — он впервые обратился к ней на хиндустани, громко, чтобы слышали индийцы, затем сказал по-английски:

— Говори правду. Если они почувствуют ложь, виселица обеспечена.

— Да, — запинаясь, ответила она, — я взяла драгоценности, но женщина была мертва. Я надеялась…

Дерек оборвал ее:

— Значит, ты пойдешь со мной к комиссару, который будет судить тебя. — Он повернулся к окружавшим их людям: — Эта женщина под моей дипломатической защитой. У меня дело к комиссару в Канпуре. Он рассудит.

Довольные, что освободились от этого запутанного дела, мечтавшие поскорее попасть домой после длинной беспокойной ночи, торговцы после краткого обсуждения согласились. Анне-Лиз была близка к обмороку от истощения, голода и страха. Наконец индийцы передали ее Дереку.

— Забирайте ее и отведите к комиссару, только оставьте драгоценности, принесшие нам столько волнений.

Дерек поторговался с ними несколько минут, надеясь тем самым скрыть слишком сильное желание поскорее увезти Анне-Лиз; но эти минуты показались ей вечностью. Наконец они согласились на половину драгоценностей. Дерек связал руки Анне-Лиз, сел на лошадь, а ее на веревке повел за собой. Стараясь побыстрее выбраться из Алигара и не привлечь ничьего внимания, Дерек быстро ехал через город, так что Анне-Лиз еле-еле поспевала за ним, спотыкаясь от усталости. Через десять минут она упала на колени и закричала:

— Стой, пожалей меня! Зачем ты тащишь меня, как вьючное животное?

Дерек осадил лошадь, но она дернула, и Анне-Лиз шлепнулась прямо лицом в грязь. Несчастная, она извивалась в пыли и рыдала; слезы маленьким грязным ручейком стекали по ее лицу.

— Поднимайся, женщина, — приказал он грубо на хиндустани, незаметно придерживая лошадь. Он спешился, подошел к Анне-Лиз и поднял ее на ноги.

— Ты должна подчиниться, пока мы не выйдем из города, — прошептал он ей на ухо.

— Я не могу идти дальше, — беспомощно ответила она, — я шла от поезда… голодная… всю ночь… — Она обреченно снова опустилась на землю. — Конран мертв, Дерек. Мертв… — Слезы потекли свободно. Анне-Лиз свернулась клубочком, закрыв лицо руками, и рыдания сотрясли ее тело.

Оглянувшись, Дерек заметил несколько бездельников, наблюдавших за ними. Хотя ему очень хотелось помочь Анне-Лиз, он боялся своей жалостью вызвать подозрения у индусов.

— Возьми себя в руки, — прошептал он. — Если ты сейчас сдашься, то убьешь нас обоих. Дели в огне, в Алигаре нет больше комиссара. Мы должны попасть в Канпур, иначе мы погибли.

Измученный мозг Анне-Лиз с трудом воспринимал его слова, но она поднялась с земли. Дерек уже садился на лошадь. Веревка вновь натянулась, и, чувствуя, что может упасть в любой момент, Анне-Лиз поплелась вдоль улицы.

Город казался бесконечным ночным кошмаром. И солнце еще только выползало из-за горизонта, когда они миновали южные ворота. Оно осветило стены, пробиваясь сквозь волны дыма, висевшие, как сумрачный туман, над крышами.

В полумиле от города Анне-Лиз опять повалилась на дорогу. Дерек поднял ее — она осталась неподвижной. Ее нежная головка свесилась ему на плечо. Бесчувственная, она была похожа на изможденного ребенка.

С восходом солнца дорогу вновь наполняли толпы беженцев. Дерек взял Анне-Лиз на руки и отнес подальше от дороги. Губы, которые он так часто целовал, потрескались без воды, босые ноги, маленькие и нежные когда-то, теперь были изранены и кровоточили. Длинные ресницы скрывали ее прекрасные глаза. Он лег рядом с ней в высокую траву, она пришла в себя и прижалась своим слабым телом к нему. Дерек пробыл в седле больше тридцати часов, но что все это значило по сравнению с тем, что она снова с ним! Через несколько минут страстное желание проснулось в нем, но Анне-Лиз была так измучена, и он не стал ее будить.

Анне-Лиз проснулась, и бутылка с водой, поднесенная к ее губам, быстро опустела. Дерек нежно поцеловал ее в щеку, потом закрыл ей лицо сари, чтобы она выглядела как одно из брошенных на окраине дороги тел. «Теперь нужно накормить ее и найти какую-нибудь повозку, чтобы добраться до Канпура, идти она не сможет», — решил Дерек и отправился на поиски.

Часа через два он нашел ферму, которая показалась ему не настолько разрушенной, чтобы там не было хоть каких-то припасов. Он отдал оставшиеся браслеты Анне-Лиз за козье молоко и тощего, но широкого в кости белого мула. Но одежду для Анне-Лиз он купить не смог, так как на ферме не было женщин. Это обстоятельство беспокоило его: ее изорванное и окровавленное красное сари и его роскошная униформа плохо сочетались и могли привлечь внимание, а это никак не входило в его планы. Сам же Дерек не мог переодеться в крестьянскую одежду, поскольку не был похож на фермера, у него даже бороды не было, как это положено у сикхов. Кроме того, форма слуги Бахадур-шаха могла ему еще пригодиться.

Вернувшись к тому месту, где он оставил Анне-Лиз, Дерек с ужасом обнаружил, что ее там нет. Пустая бутылка из-под воды лежала рядом со свернутым одеялом. Оглядевшись, он увидел, по траве тянется след, как будто кто-то тащил Анне-Лиз волоком. Сердце Дерека бешено колотилось, он выхватил пистолет и бросился по следу в траве, и тот привел его к ручейку, окруженному бамбуком. У самой воды он увидел Анне-Лиз, пытавшуюся напиться. Выше по течению Дерек заметил мертвую распухшую овцу, застрявшую среди камней. Он подбежал к Анне-Лиз и оттащил се от ручья. Заплакав, она слабо отбивалась:

— Мне нужна вода, Дерек… я должна напиться…

— Не этой водой, она испорчена, посмотри. — Слегка приподняв ее, он показал ей на несчастное мертвое животное. Она взглянула и быстро зажала рукой рот, почувствовав позывы к тошноте. Дерек привлек по-детски невесомую Анне-Лиз к груди и прошептал:

— Потерпи еще немного. Я знаю, ты пережила ужасное время, но я здесь. Настало время мне позаботиться о тебе. — Он поцеловал ее в лоб. — Полежи пока. Я скоро приду.

Вернувшись, он дал ей остатки подсоленной воды из фляги, потом козьего молока, вливая его понемногу в пересохшие губы из глиняного сосуда. Она пила с жадностью, пытаясь обхватить кувшин двумя руками.

— Долго ты ничего не ела? — спросил он, гладя ее волосы.

— Три дня. Я думала, что никогда не доберусь до Алигара, — она поймала его руку. — Ты был на месте аварии?

— И видел Конрана. Я сожалею, — сказал он и добавил более спокойно: — Мне жаль его, он мне нравился, мы могли бы с ним подружиться. Ты вышла замуж за хорошего человека.

— Да, — прошептала она, — он был хорошим человеком. Он умер, защищая меня.

— Я думал, что ты тоже погибла, — сказал Дерек мягко. — Когда я не мог найти тебя… — его голос стал сиплым, он привлек Анне-Лиз к себе, — я думал, что потерял тебя навсегда, когда ты вышла за него. Но я не знал, что значит потерять, пока не нашел Конрана в этом разбитом поезде. Я люблю тебя больше жизни. Никогда не покидай меня снова.

Она посмотрела на него грустно, ее пальцы коснулись его щеки:

— Я никогда не смогу быть твоей, Дерек, я поняла это, когда вышла за Конрана. Наши дороги давно разошлись. Смерть Конрана ничего не меняет. И вы никогда не смогли бы стать друзьями. И даже не из-за меня — слишком велика социальная пропасть между вами. Я не смогу жить в твоем мире, Дерек, так же, как не смог бы и Конран.

Дерек поцеловал ее волосы:

— Бедность Конрана не имеет сейчас никакого значения. Я люблю тебя. В эти последние несколько дней я понял, что жизнь без тебя будет пустой.

— Ты чувствуешь себя обязанным мне. Эта обязанность возросла, когда ты решил, что я умерла.

Он опустил голову и грустно усмехнулся:

— Женщины! Их логика не поддается описанию. Разве ты была мертвой, когда я говорил тебе, что люблю тебя?

— Ты никогда не говорил мне об этом до сегодняшнего дня.

Он знал, что Анне-Лиз права.

— Да, но уверяю, я всегда подразумевал это.

Она покачала головой, ее глаза были справедливы, как королевский суд.

— Нет. Страсть подразумевает великодушие, любовь — никогда… Хотя почему бы и нет?

Взяв ее руку, он глубоко вздохнул и поднялся, увлекая ее за собой.

— Мои глубочайшие извинения, мадам. Я был ужасно небрежным.

— И вообще ослом, — добавила она строго.

Он вздрогнул.

— Согласен… более или менее. Но ты сама покинула Клермор, как ведьма подземное царство. Как я мог исправить ситуацию? Кроме того, ты же хотела выйти за меня замуж? Ты любишь меня. Почему из упрямства ты вышла за другого?

— Мною руководило не упрямство, но простое чувство. Поженившись, мы бы никогда не были счастливы с тобой.

Он в гневе вскинул руки.

— Мы были безумно счастливы в Клерморе, пока я не бросил взгляд на Мариан!

— То счастье не могло продолжаться долго, — сказала она упрямо. — Ты… смотрел на меня свысока. Я не могла вынести этого.

Он сжал ее слабые плечи:

— Я бы любил и лелеял тебя. Ты была бы смыслом моей жизни. Чего же тебе еще желать?

Она покачала головой:

— Я не стала бы центром твоей жизни. Ты всегда выглядел каким-то отрешенным, — она колебалась. — Впрочем, нет, мне не хотелось быть смыслом твоей жизни. Я не эгоистична. Я хотела… равенства. Я хотела быть личностью. Можешь ты это понять? С Конраном это было возможно.

— Ты говоришь такое о мужчине, которого не любила? Да какие такие достоинства мог иметь Конран?

— Нет, я любила Конрана, — сказала она мягко. — Возможно, недостаточно, но любила. Он был лучшим человеком на земле.

— Он поклонялся тебе, как идолу. Он бы позолотил каждую ирландскую картофелину, которой стал бы потчевать тебя, и самое обидное то, — он посмотрел на нее негодующе, — что ты никогда не разочаруешься в нем. Ты проведешь остаток своей жизни, изображая бумажную святую. — Он взял ее за руку и потащил за собой.

Глядя под ноги, чтобы не наступить израненной босой ногой на колючки, и хромая, Анне-Лиз почти наткнулась на мула. Недовольный этим, мул попытался отбросить ее. Дерек прикрикнул:

— Смотри, где идешь, если не хочешь снова поссориться. Сейчас не время для этого. Ты не должна забывать, что сельская местность кишит мятежниками и негодяями.

Она задержалась:

— В таком случае я тоже, наверное, негодяйка?

Он бросил ее на спину мула.

— Не будь невыносимой!

Лежа поперек мула, она тихонько заплакала.

— Я не завтракала… не обедала, не…

Он сунул ей чупатти.

— Поехали! Мы великолепно поедим на ходу.