Братья-рыцари и камни Гроба Господня

Глава 10

Вольный имперский город Ульм, Священная Римская империя, ноябрь 1307 года от Рождества Христова.

Время бежало быстро. Не прошло и пары часов, как оставив шнеккеры на попечение брата-сержанта Годфри Шатильона, Робер де Ридфор, Жак Мотье и с ними ещё десять тщательно отобранных братом-рыцарем сержантов и арбалетчиков, осторожно приблизились к Ульму со стороны его восточных ворот.

Тамплиеры двигались во всеоружии: кольчуги, наплечные щитки, подшлемники и шлемы — перед сходом с кораблей, все это было проверено, подогнано и надето. Если уж им предстояло идти навстречу врагу, то делать это следовало хорошо подготовленными и защищёнными. Оружие — мечи, боевые топоры, булавы и кинжалы были под рукой. Щиты сержантов и латников находились не за спиной, как это обычно делалось на марше, а висели на левом плече, так, чтобы в бою обе руки могли держать оружие. Арбалетчики тоже были наготове. Помимо своих смертоносных арбалетов с запасом тяжёлых болтов, каждый из них имел обитый железом щит-баклер и фальшион с широким лезвием и защищавшей ладонь широкой гардой.

Лес и кустарник вокруг города были давно вырублены. Фобуров, которые можно было бы считать пригородом, не было тоже. Благодаря этому, защитные стены города со стороны дороги были видны издалека. Они хорошо просматривались в обе стороны от ворот, вплоть до массивных угловых башен, которыми и заканчивалась восточная стена.

Возглавлявший отряд де Ридфор был спокоен. Открытое пространство вселяло уверенность в том, что внезапного нападения на его отряд не будет, во всяком случае здесь — за пределами городских стен. Реши ульмцы устроить где-то здесь засаду — сделать это им было бы довольно трудно. Однако… хоть засада на открытой местности, была и маловероятна, но слепо доверять на слово бургомистру и его спутникам не стоило. Даже учитывая все те клятвы в искренности и правдивости, которые они принесли тамплиерам, Робер де Ридфор хорошо понимал, что храмовники вот уже больше месяца как объявлены вне закона, а значит и любые, данные им клятвы на деле могут ничего не стоить.

Итак, город лежал перед ними. Он лежал открыто и на первый взгляд — выглядел совершенно беззащитно. Слишком уж беззащитно, чтобы в действительности быть таковым…

Тем не менее, явной угрозы не наблюдалось и не чувствовалось. Её как будто и вовсе не было. Так, во всяком случае, казалось, но это было первое впечатление, и оно, как не раз убеждался де Ридфор, могло оказаться обманчивым.

Каменные стены Ульма были высоки, и хотя людей на них нигде видно не было, о том, что находилось сразу за ними, пока можно было только догадываться.

С другой стороны, оставались ещё башни. Они высились через каждые полторы сотни шагов и по своим размерам вполне могли вместить в себя до нескольких десятков вооружённых воинов. Если их ждали враги, то вполне возможно, что они находились именно в башнях, причём — скорее всего — в тех двух, что соседствовали с надвратной.

— Дальше пока не пойдём! Торопиться не будем. Осмотримся, — не дойдя до городских ворот чуть более трёх сотен шагов, Робер де Ридфор остановил свой небольшой отряд и некоторое время внимательно осматривал стены и башни города. На этот осмотр у него ушло несколько минут. Он не пропустил своим вниманием ни одной бойницы, ни одного прикрытого деревянной крышей просвета между прямоугольными зубцами стен, но ничего подозрительного так и не заметил.

Наконец, что-то привлекло его внимание, и это что-то лежало впереди на дороге:

— А что это там? Человеческий труп?.. Вроде как да… — рыцарь указал на что-то, находящее в полусотне шагов ближе к воротам, у правой обочины дороги. Это «что-то» сильно напоминало человеческие ноги. Всего тела видно не было, видимо оно лежало в придорожной канаве. Де Ридфор обернулся к Мотье:

— Ты видишь? — Жак Мотье кивнул. — Надо взглянуть: что там. Сделаешь?

Брат-сержант ещё раз кивнул. Не тратя лишнего времени, вместе с двумя латниками он прошёл вперёд и осмотрев труп, быстрым шагом вернулся назад.

Дождавшись, когда сержант поравнялся со стоявшими впереди латниками, Де Ридфор шагнул навстречу и нетерпеливо спросил:

— Так что там, брат Жак?! Труп?

— Да, труп. Мужчина. Торговец или ремесленник — определить точнее трудно, но то, что это был не воин, могу сказать однозначно. Он полностью обезображен: его лицо и руки сильно искусаны, кожи на них почти не осталось, вся одежда изорвана и залита кровью. Очень похоже на то, что с ним так поработали крысы или какие-то другие мелкие животные. Я всё же думаю, что это были именно крысы — таких мелких и частых следов от укусов я уже давно не встречал.

Де Ридфор нахмурился. Некоторое время он размышлял над словами сержанта, потом уточнил:

— Ты уверен, что это были крысы?

Жак Мотье ответил почти сразу:

— В общем — да. Что-то похожее я видел в Палестине. Мы как-то набрели на заброшенный дом, в котором разбойники перерезали всю семью. Там трупы уже почти разложились, но перед этим ими вволю полакомились крысы. Так вот: то, что я увидел сейчас, было похоже на то, что я видел тогда…

— Значит, всё-таки крысы?.. Выходит, бургомистр говорил нам правду?

— В этой части его рассказа — да. Во всём остальном, — Жак Мотье пожал плечами, — посмотрим…

— Да, посмотрим. Осталось уже недолго. Скоро — за городскими воротами — всё станет окончательно ясно. Хорошо: мы идём дальше, — рыцарь кивнул Мотье и, знаком приказав своим людям построиться, двинул отряд вперёд.

Через пять минут тамплиеры приблизились к городским воротам. Ульм был мёртв или казался таким: обезображенные трупы стражников и нескольких горожан лежали прямо возле массивных, обитых широкими стальными полосами дубовых створок и в глубине прохода высокой воротной башни.

Две мощные герсы, тоже сработанные из добротного дуба и усиленные смертоносными стальными шипами, оставались на своих местах. Так и не сыграв свою защитную роль для жителей города, они, тем не менее, всё ещё угрожающе выглядывали из расположенных в потолке воротного прохода широких щелей…

«Подозрительно это… — Робер де Ридфор бросил настороженный взгляд на хищно торчащие из потолка обитые железом колья решёток. Даже с учетом того, что он уже увидел, ему всё ещё было чего опасаться — мало ли что?.. — слишком много за последний месяц вокруг рыцарей Храма произошло обмана и предательства, чтобы сейчас он вот так просто взял и безрассудно шагнул вперёд, без тени сомнения доверившись рассказу впервые увиденного им человека. — А ведь бургомистр мог и соврать, кто знает: чьи это на самом деле трупы… может это преступники, и погибли они вовсе не от неизвестного мора, а от удавок своих палачей…»

Сжатая в кулак правая рука рыцаря поднялась вверх, и его небольшой отряд снова остановился, привычно ощетинившись на башню и прилегающие к ней стены короткими копьями и готовыми к стрельбе арбалетами.

Глаза де Ридфора пытались проникнуть в темные провалы узких бойниц, находящихся в стене башни сбоку и выше от ворот, и то, что он видел и — одновременно с этим — не видел, его сильно тревожило…

Прошлый военный опыт подсказывал рыцарю, что враг вполне мог оказаться слишком хитрым и достаточно терпеливым для того, чтобы до сих пор не обнаружить своё присутствие. В любой момент из этих бойниц и с вершины городских стен могли вылететь несущие смерть тяжёлые арбалетные болты, и — с такой убийственно-короткой дистанции — безошибочно найти себе цели…

Вполне могло быть и другое: зайдя в глубину воротного прохода, он и его люди могли оказаться в хитро устроенной ловушке. Для этого было вполне достаточно всего двоих, спрятавшихся в башне воинов — если они одновременно обрубят удерживающие герсы канаты, решётки обрушатся вниз и превратят проход в прочную безвыходную клетку, со стенами из камня и несокрушимых, обитых железом и усеянных шипами дубовых кольев…

— Брат-рыцарь?! — Мотье придвинулся ближе и прикрыл правый бок де Ридфора своим щитом. — Вы что-то заметили?!

— Хвала Господу — нет, но я опасаюсь, что воротная башня может оказаться ловушкой… — рыцарь неотрывно смотрел в глубину лежащего перед ними прохода, — назначь двоих — пусть они проверят помещения с противовесами.

— Я пойду вместе с ними, брат-рыцарь. Дьявол ли, вюртембергцы ли — кто бы там ни был, я не позволю застать себя врасплох и сумею дать вам знак. Прошу лишь об одном: если мы обнаружим засаду — не теряйте время, сразу отступайте к кораблям и прорывайтесь дальше…

Робер де Ридфор резко обернулся: он не привык к тому, чтобы сержант мог так говорить с рыцарем. Однако, за те несколько коротких мгновений, что он смотрел в полные решимости глаза Мотье, к нему пришло осознание того, что этот человек даёт ему лишний шанс выполнить волю Великого магистра, которая для него была превыше всего…

Вздохнув, Робер де Ридфор утвердительно кивнул:

— Что ж, хорошо, брат Мотье, если это жертва — то я, во имя Господа, её принимаю. Мы будем здесь. Иди.

Не теряя времени, Жак Мотье, отдав одному из арбалетчиков своё копьё, вытащил из ножен меч и, в сопровождении двух сержантов, осторожно двинулся к темнеющему впереди проходу.

Брат-рыцарь и оставшиеся с ним воины застыли в напряжённом ожидании. Прошла минута, затем вторая и, наконец, к их облегчению, из ворот появился Жак Мотье и оба ушедших с ним сержанта. Когда они вернулись к отряду и Жак Мотье, видимо для облегчения, снял свой шлем, рыцарь поразился его побледневшему лицу и тяжёлому дыханию. Не лучшим образом выглядели и сержанты.

— Что ты там видел? Говори!

— Там все мертвы. В башне лишь несколько трупов стражников и тело капитана городской стражи — я опознал его по капитанской цепи на тунике и украшенному плюмажем шлему. Они отбивались от крыс и даже успели убить пару десятков, но, судя по всему, этих тварей было слишком много… — вставший на своё место сержант перекрестился, снова одел на голову шлем и тихо добавил. — Никогда прежде такого не видел: обычно крысы себя так не ведут…

Робер де Ридфор согласно кивнул:

— Ты прав, крысы никогда себя так не ведут. Бургомистр сказал, что они как будто взбесились и начали набрасываться на людей, не боясь ни мечей, ни палок, что они появились в городе тысячами, практически одновременно и исчезли в подвалах домов так же быстро, как и вылезли из них…

— Судя по тому, что мы видели внутри, бургомистр этого города говорил чистую правду. Я вот что скажу, брат-рыцарь: это не засада, но и не мор, во всяком случае — в том виде, в котором он бывает. Я не знаю, что это, но дальше по центральной улице — насколько мы смогли разглядеть — тоже везде лежат одни мертвецы и крысиные трупы. Их там множество. Мы не заметили никого живого — наверное, весь город пуст, а его жители бежали через другие ворота…

Де Ридфор мрачно усмехнулся и положил руку на плечо сержанта:

— Мы же хорошо знаем, брат-сержант — Кто может управлять крысами, змеями и другими, подобными им тварями. Мы с тобой хорошо знаем — Кто властен над ними!..

Жак Мотье согласно кивнул:

— Да, брат-рыцарь, мы это знаем, и что с того?

— Ха! Для сержанта, это, клянусь девой Марией — хороший ответ! Я думаю, что настанет тот день — и он, я надеюсь, недалёк — когда ты станешь рыцарем Храма, ибо все твои дела и эти слова говорят о том, что ты уже давно достоин белого рыцарского плаща!.. — обернувшись к ожидавшим окончания их разговора воинам, Робер де Ридфор громким, уверенным голосом, провозгласил:

— Братья! Обратной дороги у нас с вами нет! Путь к славе и Царству Небесному, Господь проложил нам через этот город! Во славу Христа — не убоимся мы ни самого Дьявола, ни легиона слуг Его! Свет всегда побеждает тьму, и перед Верой Христовой силы Антихриста будут бессильны! Да будет так! С нами Господь! Вперёд!

Подняв щиты, тамплиеры двинулись в проход и, миновав его, вошли в вольный имперский город Ульм. Сделав всего пару десятков шагов, они, по сигналу идущего впереди рыцаря, снова остановились: представшая их глазам мрачная картина недавно прогулявшейся здесь смерти, заставила почти всех их осенить себя крестным знамением и зашептать молитвы…

Трупы, трупы и трупы… Погибших горожан были десятки. В разных позах — распластанные и скрюченные, в изодранной в клочья одежде и почти голые, они лежали везде, и вокруг них валялись мёртвые крысы.

Мёртвых крыс было великое множество — Робер де Ридфор никогда не думал, что в городе может обитать столько этих мерзких созданий. Куда бы ни падал его взгляд — на камнях мостовой, на ступенях перед дверями домов и в сточных канавах — всюду валялись сотни издохших крыс, оскаленные пасти которых были испачканы свежезапёкшейся человеческой кровью…

— Поветрия нет! — это был голос одного из арбалетчиков, в своё время побывавших с отрядом госпитальеров в охваченной мором палестинской провинции — именно поэтому Жак Мотье специально включил его в их отряд, — я помню тот зловонный запах, и на мертвецах — я заметил — нет никаких язв! Если это и мор, то он не похож на тот, последствия которого я видел в Палестине. Это что-то совсем другое…

— Что ж, хоть это уже хорошо!.. мор — наказание божье, посылаемое людям за их грехи, в борьбе с ним мы бессильны, а вот с дьявольской нечистью мы уж как-нибудь справимся, недаром же на нас кресты… — Робер де Ридфор внимательно оглядывался по сторонам, — но торопиться на встречу с ней мы не будем…

Помимо усеявших улицы мертвецов, в городе было ещё кое-что — то, что заставляло тамплиеров приглушать свои голоса и бросать вокруг себя напряжённые взгляды…

Шелест, шорох, скребет и противный непрекращающийся писк… — они раздавались из приоткрытых дверей, из подвалов, из-за углов окружавших дорогу домов и сливались в единый глухой шум. Источником этого шума, без сомнения, были всё те же проклятые крысы. Их были десятки тысяч, пока не приближавшихся к ощетинившейся группке храмовников и державшихся от неё на почтительной дистанции, но живых, полных необъяснимой злобы и готовых броситься на них также свирепо, как их сородичи несколько часов назад бросались на обезумевших от страха горожан.

— Не нравятся мне эти звуки, — Жак Мотье тоже внимательно смотрел по сторонам и первым заметил, что в оставшемся позади них воротном проходе сгустившаяся в нём темнота как будто ожила и вдруг — прямо на его глазах — взорвалась потоком выплеснувшейся из неё серо-черной массы:

— Брат-рыцарь! Чёртовы твари сзади нас! Они перекрыли ворота!

Рыцарь обернулся: выходя из воротного прохода, плотный, покрывший мостовую поток крыс медленно, но целенаправленно начал движение по улице, всё ближе и ближе приближаясь к остановившимся тамплиерам. Глядя на это неестественное движение, Робер де Ридфор отчётливо понял, что кто-то с помощью крыс подталкивает их к тому, чтобы они продолжили свой путь вперёд, к центру города: «Это всего лишь крысы, наши доспехи им не по зубам. Ну да ладно, я намёк понял, впрочем: мы для этого и пришли, чтобы встретиться с тем, кто ими повелевает…»

— Мы не отступим, братья! Укрепитесь духом и помните: мы не одни — с нами наш Господь и Он не оставит нас! — повернувшись к видневшемуся в сгущающихся сумерках шпилю кирхи, он решительно двинулся вперёд, за ним, плечо к плечу, тут же последовал Жак Мотье и сразу за ним — все остальные.

Было ли им страшно? Понимали ли они: что происходит вокруг них? Предвидели ли они возможные последствия того, на что они обрекли себя, вступив на улицы этого, обезлюдевшего в одночасье города? Возможно, что — да, но они были тамплиерами — воинами Храма, и хоть страх и пытался проникнуть в их души, они не замедляли свой тяжёлый шаг, а страх… — они гнали его от себя, всё громче и громче повторяя, за идущим впереди братом-рыцарем Робером де Ридфором:

— Господь — свет мой и спасение мое: кого мне бояться? Господь — крепость жизни моей: кого мне страшиться?.. Если будут наступать на меня злодеи, противники и враги мои, чтобы пожрать плоть мою, то они сами преткнутся и падут…

Так, шаг за шагом, держась — насколько это было возможно — центра улицы, сохраняя строй и прикрывшись своими, освящёнными красным крестом щитами, они медленно продвигались к центру города.

Их шагов, как и читаемого ими псалма, почти не было слышно — все звуки поглощал леденящий душу шелест десятков тысяч крысиных лап — за идущими навстречу своей судьбе тамплиерами, всего в паре дюжин шагов позади них, неотступно двигались крысы…

Пройдя несколько сотен метров, тамплиеры оказались на центральной площади. Здесь их встретили бледный как смерть бургомистр и те люди, что несколько часов назад ждали их на берегу. Вместе с бургомистром и членами городского совета здесь было ещё пару десятков человек, вооружённых палками, лопатами и ножами, однако, среди всей этой разношерстной толпы выделялись своими одноцветными плащами и боевым оружием ещё и несколько уцелевших стражников.

Поравнявшись с ними, Робер де Ридфор коротко бросил:

— Где Он?

Один из стражников указал на открытый чёрный портал распахнутых настежь высоких дверей городской кирхи:

— Он там, господин рыцарь, Он ждёт вас там…

Робер де Ридфор повернулся к бургомистру:

— Он один?

Бургомистр неуверенно пожал плечами, но тут вперёд выступил один из членов городского совета:

— Я видел, господин рыцарь, как Он, после того, как повелел вызвать вас, повернулся и вошёл в кирху. Был ли там кто-то ещё — мы не знаем, но, вокруг площади, кроме подчиняющихся его воле крыс, мы никого не видели!

Робер де Ридфор кивнул:

— Понятно. Если мы не выйдем — попробуйте покинуть город, иначе все вы погибнете… пришелец — кем бы он ни был — принёс вам мор — люди не гибнут от укусов обычных крыс, во всяком случае — так быстро…

— Помоги вам Господь, господин — рыцарь, но мы отсюда не уйдём, все мы решили, что останемся здесь до конца — это наш город и это наш долг!

— Что ж, тогда молитесь за нас… — повернувшись к своим спутникам, де Ридфор коротко бросил. — С Богом братья! Сомкнуть шиты!

— Мы с вами! — двое стражников с небольшими щитами и шестопёрами в руках, вышли из сгрудившейся вокруг бургомистра толпы и подошли к Роберу де Ридфору. — Мы будем сражаться вместе с вами и, если надо — примем смерть под вашим началом. Крысам очень не понравились наши шестопёры, а от мечей — имейте в виду — эти твари уворачиваются — слишком уж они проворны…

Рыцарь оценивающе взглянул в глаза стражников — в них не было ничего, кроме холодной решимости выполнить свой долг, и он дал своё согласие:

— Хорошо. Не подведите нас, воины. Вы будете замыкать наш строй. Прикрывайте арбалетчиков и смотрите за тем дьявольским отродьем, что может напасть на нас сзади!.. — де Ридфор показал рукой на многотысячные полчища окруживших площадь крыс…

Не доходя до дверей кирхи дюжину шагов, небольшой отряд тамплиеров выстроился атакующим клином. На его острие находился рыцарь, слева и справа от него, расходящимися уступами, встали по трое также хорошо, как и он, вооружённых и защищённых доспехами сержантов. За сержантами свои места заняли готовые к стрельбе арбалетчики, помимо своих арбалетов вооружённые короткими мечами и заброшенными за спину небольшими круглыми щитами-баклерами. Тыл построения прикрыли два вызвавшихся им помочь стражника.

Убедившись в том, что все его люди готовы к бою, Робер де Ридфор поднял свой щит и отдал команду:

— Вперёд!..

Когда тамплиеры подошли к дверям кирхи, из её глубины послышался голос, усиленный акустикой её высоких сводов, но даже с учётом этого, всё же показавшийся им слишком сильным для голоса обычного человека:

— Вас так много, де Ридфор?! Ха-ха-ха! Я думал, что ты смелее и придёшь один!

Жак Мотье ближе придвинулся к рыцарю:

— Не слушайте его, брат-рыцарь, он хочет разделить нас, мы все войдём туда вместе!

— За мной! — Робер де Ридфор шагнул внутрь кирхи, одновременно начав вдохновенно читать Символ веры:

— Credo in Deum Patrem omnipoténtem, Creatorem cæli et terræ…

Его подхватили сержанты и арбалетчики:

— Et in Iesum Christum, Filium Eius unicum, Dominum nostrum…

Стражники вторили уже под сводами кирхи:

— Qui concéptus est de Spíritu Sancto…

Голос, раздававшийся из самой глубины погружённой во мрак кирхи, был полон нескрываемого торжества:

— Тамплиеры! Сколь же неуёмна ваша гордыня?! Вы что думаете: если я здесь, в его храме, то ваш бог вас не оставил, и сейчас он будет с вами?! Тогда скажите мне, ха-ха-ха: где же он?!

Идти дальше в полной темноте было слишком опасно, и Робер де Ридфор мысленно обратился к силе камня. Тут же, все свечи, установленные в стоящих вдоль стен, у статуй и алтаря подсвечниках, одновременно зажглись и начали гореть неестественно ярким, осветившим всё внутренне пространство кирхи, тёплым, живым светом. Этот свет, казалось, придал тамплиерам сил и твёрдости духа: «Свет да побелит мрак!..» Они плотнее сомкнули свой крохотный строй, напряжённо ища глазами врага.

Лишь только свет наполнил всё внутреннее пространство храма, голос захватившего Ульм существа загремел с удвоенной силой:

— Ага! А-хах-ха-ха! Я так и знал! Я долго ждал этого момента! Значит… — они всё же оказались у вас?.. Ха-ах-ха-ха! Я всегда это подозревал — все долгие сто восемьдесят лет поисков, и вот она — долгожданная награда! Ваш магистр, кстати, оказался на удивление крепким орешком — он не раскрыл свою тайну даже под пытками, а Мурмур — уж поверьте мне на слово — мастер узнавать секреты! Да, вашему де Моле надо отдать должное… — голос опять зашёлся торжествующим хохотом, — но вы сами всё и испортили! Вы, по своей неопытности и глупости, всё сделали за него! Ха-ха! Все мои ловушки сработали — а ведь я сначала не знал что делать, где искать, однако же вы, раз за разом, необдуманно использовали силу камней, и все мои сомнения отпали. Так что они у вас… Я прав, рыцарь Храма? Они у вас?

Теперь, когда внутри кирхи стало достаточно света, Робер де Ридфор наконец увидел того, кто с ним говорил: повелевавшее взбесившимися крысами существо стояло перед алтарём. Как его и описал бургомистр Ульма, оно было похоже на очень рослого, на две головы выше его самого, человека, ширина плеч которого говорила о его недюжинной силе. На существе был грубый чёрный плащ-балахон с большим глубоким капюшоном, полностью скрывавшем его голову.

Как ни старался де Ридфор увидеть в чёрной глубине скрытого капюшоном провала хоть какие-то человеческие черты, разглядеть ему ничего так и не удалось, как будто там — под капюшоном — и вовсе ничего не было, лишь плотная, непроницаемая чернота, тьма, ничто…

— Так что ты молчишь, глупый и самоуверенный храмовник? — громовой голос стоявшей у алтаря фигуры снова раздался под сводами кирхи, казалось, что он звучит отовсюду. — Неужели от страха у тебя отнялся твой язык?

— Кто ты? Исчадие Ада? — голос брата-рыцаря был твёрд, он решил идти до конца. — Слуга Сатаны?

— А-ха-ха-ха! Слуга?! Почему же слуга?.. — у меня нет господина, ты, храмовник, как и все вы — жалкие церковники — слишком упрощённо смотрите на мир!.. Сатане я не слуга, ведь он — даже не бог и не ровня мне! Неужели вы думаете, что с приходом вашего Христа, мир стал так примитивно прост, и все, повелевавшие им до этого боги, куда-то вдруг взяли и исчезли?..

Робер де Ридфор бросил взгляд по сторонам, и пламя свечей стало ещё ярче — теперь, вокруг его маленького отряда, неосвещённым не осталось ни одного уголка.

Существо опять подало голос:

— Ого! А ты, я смотрю, осторожен? Думаешь, что это ловушка? Так не ломай себе свою дурную голову: это и есть ловушка, из которой ни тебе, ни тем, кто с тобой, уже не выбраться, во всяком случае — живыми…

— Ты много говоришь, отродье, видать долго тебе и поговорить-то было не с кем… но ничего — поговори — я никуда не тороплюсь, — рыцарь медленно вытащил из ножен свой меч. От стоявшей перед алтарём фигуры это движение было скрыто его большим каплеобразным щитом, но сержанты его заметили и плотнее сомкнули свои ряды. — Так что ты там говорил по поводу примитивности нашего понимания мира?

— А что тут говорить?.. — существо сделало небольшой, почти незаметный, но не ускользнувший от внимания Робера де Ридфора шаг вперёд:

— Вы — христиане — наивно предполагаете, что всё устроено до обидно незатейливо и просто: есть Бог и есть его ангелы, есть Сатана и есть его слуги. Они — все вместе — делят ваш мир на три части: собственно — этот Мир, в котором вы существуете, Рай и Ад, к которому, по вашему мнению, принадлежу и я… Так?

— Нет, мы этого не предполагаем.

В голосе существа появились оттенки заинтересованности:

— Да неужели?! — существо сделало ещё один шаг вперёд. — Что это значит? Неужели слухи о вашем ордене правдивы, и вы действительно поднялись выше глупых церковных догм и абсолютно бездоказательной веры в единого — ха-ха-ха — кто ж придумал-то такое — бога?!

— Нет. Всё это — подлые наветы и человеческая зависть. Убогое и серое всегда завидует наполненному внутренним светом, так произошло и с нами.

— Но ты же только что сказал, что вы не предполагаете подаваемую вашими церковниками картину мира истинной?!

— Я так сказал потому, что предполагать могут лишь сомневающиеся, а те, кто верит в истинность и правоту своей веры — ничего не предполагают — они и так знают истину и им этого достаточно. Так что мы, отродье, ничего не предполагаем, мы знаем это! Мы знаем, что есть Царство Небесное и есть Геенна Огненная, ещё мы знаем то, что перед каждым из нас всегда есть выбор, а вот перед такими как ты — этого выбора нет! Пойми, отродье: если ты что-то точно знаешь — тебе ничего предполагать не требуется, тебе просто нужно знать истину и всё время помнить об этом своём знании… в нашем случае — о нашем выборе! Так что ты — кем бы ты там себя не считал, чем бы ты себя ни возомнил, для нас — ты обычное презираемое нами исчадие ада, и чтобы ты своим языком здесь не вещал, для нас ты таковым и останешься!..

— Да ты, храмовник, оказывается, ещё глупее, чем я думал! Жаль… мне становится неинтересно, а впрочем — чего же я ожидал от смертного, добровольно ограничившего свою, и без того ничтожную и никчемную жизнь, рабскими религиозными догмами и всё из-за чего: из-за жалкой иллюзии попадания в так называемый «Рай»?..

— Если ты, отродье, думаешь, что ты мне чем-то интересен и важен, если ты себе возомнил, что ты можешь быть мне или моим братьям, важнее Царствия Небесного, — рыцарь холодно усмехнулся и, отведя назад согнутую в локте руку, приподнял меч, — то ты тоже сильно ошибаешься. Царство Небесное — реально, оно есть, и ты — этому лишнее подтверждение. Говоря же с тобой, мне интересно лишь одно — твоя смерть, и кем бы ты ни был, но если ты умрёшь от моей руки, то костлявая заберёт тебя в Ад и там черти найдут для тебя достойное тебя место, причём — пожарче, а то, я смотрю — ты любишь мрак, смрад и холод?..

— Что?! Наглец! Ты говоришь с богом, настолько древним, что твое убогое воображение не сможет даже представить себе мою сущность! Моё имя — Нергал! Я — бог среди богов и царь царей, повелитель неба и земли! И мне подвластны не только мор и мрак, но и огонь, и слепящий свет!.. Воины, древние как сама земля, мощные как ураганы и несгибаемые как скалы, ещё задолго до тех времён, когда ваш жалкий пророк появился в Вифлееме, слагали обо мне песни, которые вдохновляли их на великие подвиги, которые вам, с вашей рабской верой, никогда не будут по силам.

Раскинув в стороны руки, демон громовым голосом затянул что-то похожее на гимн:

Я бык в небесах и лев на земле.

Я царь средь царей и бог средь богов.

В лесу я топор и смерть средь людей,

Я гордое знамя бесстрашных бойцов!

— Ну, всё! Ты заставил меня кое о чём пожалеть…

— О чём?.. — несмотря на то, что тамплиер самым бесцеремонным образом прервал его пение, Нергал опустил руки и всем своим видом показал заинтересованность. — О чём ты пожалел, храмовник?

— О том, что не взял с собой шутов, с лирами и бубенцами! Ха-ах-ха-ха! Уж больно смешна твоя песнь!

— Ты-ы-ы! Нет, храмовник, я не убью тебя просто, на что, видно, ты очень надеешься! Я заберу тебя с собой, я заставлю тебя мучиться и страдать вечно! Я сделаю так, что ты будешь умирать в невообразимых муках тысячи раз, и раз за разом мои слуги будут оживлять твою плоть и подвергать её всё новым и новым мукам!

В ответ на эту угрозу брат-рыцарь лишь усмехнулся, причём сделал он это так, что его усмешка стала слышна начавшему выходить из себя демону. В последующем его ответе Нергалу, в каждом, произнесённом им с рассчитанной интонацией слове, были лишь холодное презрение к врагу и уверенность в собственных силах. Теперь де Ридфор намеренно начал говорить с ним так, как он привык говорить с сарацинами и разбойниками:

— Да что ты тут такое нам рассказываешь?! Ты — никому неизвестный, забытый всеми демон — что ты о себе возомнил?! Не знаю уж, кем ты там себя считаешь, но я пока вижу только то, что ты мастак лишь говорить, да ещё, разве что — управлять всякими мелкими безмозглыми тварями! И ещё… знаешь, что… — де Ридфор сделал вид, что на несколько мгновений задумался:

— Я вот что думаю: если тебе так близки безмозглые твари, так может — у вас есть что-то родственное, может ты сам — безмозглая тварь?.. подумавшая о себе невесть что?! Одно слово: «отродье» — оно всегда будет «отродьем», даже если называет себя «Царём царей»!

— Ах та-а-ак?! — фигура дернулась, и Робер де Ридфор понял, что всё же сумел задеть её за живое. — Ничтожный! Да понимаешь ли ты, что я легко могу спалить не только тебя, но и весь этот город?! Мне только нужен твой камень, и — клянусь Первозданной сущностью — сегодня я его себе верну, верну во чтобы то ни стало! И ещё, храмовник, знай: я думал, что снова пришёл в этот мир ненадолго, лишь для того чтобы вернуть себе своё былое могущество и силу — у меня много дел в других мирах — но ты, жалкий человечишка, сумел оскорбить меня! Тебе удалось это сделать, так что теперь я здесь немного задержусь. Знаешь, для чего я это сделаю? Не догадываешься?

Де Ридфор деланно равнодушно пожал плечами:

— Откуда ж мне знать, что творится в твоих тёмных мозгах?!

— Так знай же! Я сотру с лица земли всю эту страну! Её города и селения я обращу в пепел, а поля — в мёртвую пустыню! Я поголовно истреблю всех её жителей, я… — Нергал сделал ещё один шаг вперёд и, дёрнув за верёвку, резким движением сорвал мешок, до этого мгновения закрывавший верхний конец его посоха.

Как оказалось, мешковина скрывала под собой массивное каменное навершие. Оно было выполнено в форме странного вида черепа с четырьмя, расположенными в горизонтальный ряд отверстиями: то ли глазницами, то ли глубокими впадинами. Чей это был череп, какого существа: человека или демона, бога или зверя, никто из тамплиеров не знал. У брата де Ридфора, в определённой степени научившегося благодаря своему мечу чувствовать магическую силу, появилось ощущение исходящей от навершия силы — мощной, сокрушающей, но в то же время чем-то скованной, лишённой возможности высвободиться…

«А это ещё что?.. — рыцарь почувствовал, как рукоять его меча начала заметно нагреваться, как будто скрытый в ней камень отзывался на появление каменного черепа. — Его посох обладает такой же силой, как и наши камни?! Не приведи Господи, чтобы это оказалось так!..»

Нергал поднял посох выше, так, что каменный череп вознёсся на высоту, в два раза превышающую человеческий рост. Несколько мгновений демон удерживал посох таким образом, после чего вдруг с силой опустил его вниз. Основание посоха ударило в пол кирхи, и от того места, где оно соприкоснулось с каменными плитами, с сухим треском расползлись в стороны зигзаги глубоких трещин…

В ряду храмовников послышались возгласы удивления. Кто-то из них громко прошептал: «Храни нас, пресвятая Дева Мария, огради от сил зла!»

Нергал снова поднял вверх свой устрашающий посох и снова с силой ударил им о камни пола. Трещин на полу стало ещё больше, и они стали шире, уже в пол ладони.

— Вы все умрете и умрете совсем скоро! Не старайтесь: ваши жалкие молитвы вас не спасут! Я обещаю: все будут мертвы, всё будет разрушено и предано огню! — в то время как храмовники невольно устремили свои взгляды на увенчивавший посох каменный череп, свободная рука существа скользнула за его спину. Она вернулась назад, уже сжимая в ладони длинный меч с изогнутым внутрь широким серпообразным лезвием. Нергал вонзил свой взгляд в де Ридфора:

— Таких разрушений и таких бед эта земля ещё не видела. Они будут ужасны и не сравнятся ни с чем, а впрочем, упёртый храмовник: мы же с тобой оба хорошо понимаем, что ты же всё равно этого уже не увидишь. Так что давай мы поступим так: ты просто отдашь мне сейчас свой камень, а три остальные я заберу сам. Сделай это, иначе я нашлю на тебя и твоих друзей мор — ты же видел, что я сделал с жителями этого жалкого городишки?.. Если ты прямо сейчас отдашь мне свой камень, я ещё подумаю: может просто сожгу этот город и уйду — у меня действительно много дел… Так что: ты отдашь камень?

Робер де Ридфор молчал. Прошла минута, но он всё ещё сохранял молчание. Нергал не выдержал:

— Почему ты молчишь?!

— А о чём мне с тобой говорить? Веры к твоим словам, как и к словам любого другого исчадия Ада, у меня нет, и никогда не будет, — Робер де Ридфор медленно покачал головой из стороны в сторону:

— Нет, адская тварь, ты, как я думаю, сильно лукавишь: видать — пока камень у меня — ты ничего не можешь мне сделать. Ты угрожаешь мне мором? Так к этому «мору» у меня тоже много вопросов… Откуда мне знать: может, несчастные жители Ульма умерли не от насланного тобою гнилого поветрия, а от укусов управляемых тобой крыс, которых ты как-то заразил бешенством или какой-то другой, убивающей людей болезнью? Я не видел на улицах ни одного, не обезображенного крысами трупа, значит — люди умирали не сами по себе, как это бывает при море, а именно после укусов крыс… Так что знаешь, что я тебе посоветую? Если надеешься получить камень — хватит зря болтать своим гнилым языком — попробуй-ка его лучше у меня забрать!

— Убогий смертный! Ты осмеливаешься мне — великому Нергалу — давать свои советы?.. — забормотав нечленораздельное заклинание, Нергал взмахнул и ударил о пол нефа своим устрашающим посохом, и тут же, позади отряда тамплиеров послышалось нарастающее громкое шуршание и царапанье — как будто по каменным ступеням кирхи потащили несколько набитых камнями мешков…

— Брат-рыцарь! Крысы! — это был голос одного из замыкавших строй арбалетчиков. Де Ридфор к этому был давно готов. Даже не обернувшись, на что, скорее всего, рассчитывал Нергал, он мысленно представил себе сплошной огненный круг, который тут же и возник, отрезав сплошным потоком гудящего пламени, рвущиеся к ним тысячи взбесившихся грызунов.

Перестроившиеся в кольцо тамплиеры и Нергал, с возвышавшимся за его спиной алтарём, оказались внутри этого огненного круга…

Демон медленно огляделся, после чего резко передернул плечами. Его голова неестественно наклонилась в бок, затем, с хрустом позвонков, как будто преодолевая их сопротивление, она вернулась на место.

— А-а-а-а-а! Так ты, смертный, смеешь мне сопротивляться?! — голос Нергала потерял присущее ему спокойствие. — Так умри же, проклятый храмовник! Прими свою смерть!

Исходящее физически ощущаемой злобой и ненавистью существо, в одно мгновение преодолев разделявшие их полдюжины шагов, ринулось на ощетинившихся тамплиеров и наотмашь ударило по их строю своим посохом.

Страшной силы удар, который мог бы опрокинуть навзничь и закованного в полный доспех конного рыцаря вместе с его конём, пришёлся в щит Жака Мотье. Щит получил жуткую вмятину, прогнувшую укреплённую на нём железную полосу, но всё же выдержал. Однако сам брат — сержант, потеряв равновесие, был отброшен назад и ударился спиной о спины замыкавших строй латников. Послышался его стон, за которым последовали и глухие проклятия:

— О, Господи!.. А тварь сильна!.. Мой щит!..

— Босеан! Сомкнуть ряды! — не дожидаясь повторного замаха со стороны демона, Робер де Ридфор наотмашь, справа-налево, нанёс удар своим мечом.

Лезвие его клинка, сверкнув в свете пламени, ударило как молния. Это был хороший удар, но Нергал его легко парировал древком своего посоха. Древко это, не иначе как было зачаровано, поскольку меч тамплиера выбил из него слепящие глаза голубые искры.

Де Ридфор не ожидал этого и, отступив на шаг, прикрылся щитом. Демон, заметив какой эффект произвели искры, злорадно усмехнулся:

— Ну что? Ах-ха-ха-ха! И это всё, храмовник, на что ты способен?!

— Колдовство?! Ну да, это явно оно… — куда ж ты, отродье, без него?! — де Ридфор коротко размахнулся и из-за щита нанёс демону повторный удар, вложив в него всю мощь своих тренированных мышц. Его враг был силён, на что он был способен ещё — оставалось только догадываться, потому брат-рыцарь пока не хотел использовать энергию камня, хорошо помня о том, как быстро она высасывает силы из его хранителя. Как бы не хотелось Роберу вложить в свой меч могучую мощь огня, но силы нужно было экономить, тем более, что для защиты от ворвавшегося в кирху полчища бешеных крыс ему ещё нужно было постоянно удерживать стену пламени…

Второй удар де Ридфора, направленный в левый бок демона, тоже не достиг цели — Нергал повторно подставил под меч рыцаря свой посох, и снова сталь клинка выбила из него сноп голубых искр.

Нергал опять замахнулся, но его меч ещё не начал своего движения вперёд, как коротко хлопнули спущенные тетивы сразу трёх арбалетов. Тяжёлые болты без промаха ударили в черный плащ Нергала. Они то ли вошли в него и застряли где-то внутри, то ли прошли его насквозь, выйдя с другой стороны — де Ридфор не успел это понять, поскольку в этот же самый момент Нергал нанёс удар своим изогнутым серповидным мечом.

Рыцарь выверенным встречным движением подставил щит и широкое смертоносное лезвие, скользнув по изображению красного креста, ушло вниз, потянув за собой и самого Нергала. Воспользовавшись этим, де Ридфор нанёс прямой колющий удар. В этот раз, острие его меча утонуло в складках чёрного плаща.

Без труда выдернув клинок назад, Робер де Ридфор увидел, что лезвие покрыто разводами подозрительно похожей на гниль вязкой жёлто-зелёной жидкости. В голове рыцаря мелькнуло: «Это не может быть плотью живого существа. Значит — мы всё же сражаемся с мертвой нежитью?! Но как тогда его победить обычным оружием?! Магия камня?.. — она должна решить этот вопрос!»

Противник, словно ничего и не почувствовав, нанёс новый удар, как и предыдущий, он тоже был направлен против рыцаря. В этот раз на де Ридфора обрушился посох. Демон ударил им не сверху-вниз, а как копьём, прямо — пытаясь попасть увенчивающим его массивным каменным черепом в открывшуюся грудь тамплиера.

Робер де Ридфор еле успел отклониться, но удар демона не пропал зря: тяжёлый, как навершие стальной булавы, каменный череп ударил в шею и грудь стоявшему позади де Ридфора сержанту.

Добрая стальная кольчуга сержанту не помогла: брат-рыцарь услышал, как камень сокрушил его плоть, и как лопнули, сминаемые чудовищным ударом, рёбра. Нергал дёрнул свой страшный посох назад, и сержант медленно и беззвучно осел на каменный пол нефа.

Робер де Ридфор ещё провожал взглядом скользящий назад посох с окровавленным каменным черепом на конце, а демон уже рубил его справа, обрушивая удар своего серповидного меча сверху-вниз прямиком на его щит.

И этот удар был силён — де Ридфору даже показалось, что со смертью сержанта у демона прибавилось сил. Когда широкое кривое лезвие как боевой топор вошло в прочный рыцарский щит, разрубив его почти на треть и застряв в нём так, что вырвать его сразу не получилось даже у самого демона, брат — рыцарь почувствовал удар такой силы, будто на него обрушилась мачта морского корабля. Только удачный угол, под которым находился щит, спас рыцаря от разрыва сухожилий и мышц удерживающей его руки, но пронзившая её боль чуть не вырвала рыцаря из сознания, на какие-то мгновения застлав черными кругами его глаза.

Повтори сейчас Нергал свой удар — судьба де Ридфора была бы уже решена, но ситуацию спас сержант — тот, что стоял от него слева. Коротко, из-за головы взмахнув своим мечом, он неожиданно нанёс сокрушительный рубящий удар по сжимавшей серповидный меч руке демона.

На этот раз, острый клинок начисто перерубил рукав плаща и — вместе с ним — скрывающуюся под ним плоть. Мгновение… и тут же взгляды всех тамплиеров устремились на ужасный обрубок, открыто торчавший из обрывка чёрного рукава.

То, что предстало взорам воинов Храма, никак не походило на плоть в привычном для их понимания виде. Из-под ткани виднелось нечто, похожее на сгнившее дерево, ствол которого был полон трухи и разъевшихся на ней жирных трупных червей. Всё это месиво было наполнено гнилою жёлто-зелёною слизью, толчками выходившей наружу и большими сгустками падающей на растрескавшийся каменный пол нефа.

«Огради меня Господи, силою Честного и Животворящего Твоего Креста и сохрани меня от всякого зла!» — губы Робера де Ридфора шептали молитву, а его рука уже наносила ещё один, уже рубящий удар по застывшему перед ним чёрному капюшону.

Нергал отшатнулся назад и круговым движением слева-направо ударил своим посохом. Рассекая воздух, каменный череп пронёсся перед глазами храмовников, но в этот раз никого не достал: тамплиеры среагировали вовремя, кто пригнулся, а кто просто отпрянул назад, пропуская зияющее пустыми глазницами каменное навершие перед собой.

Повернув голову к изрыгающему гнилую слизь обрубку своей руки, Нергал издал звероподобный рык. Это был рык-призыв, в котором де Ридфор угадал какое-то заклинание. В тот же миг, повинуясь приказу своего повелителя, сотни крыс самоубийственно рванулись к тамплиерам через ревущее пламя оградительного круга.

Это был отчаянный рывок навстречу смерти. Пламя было безжалостно. Многие десятки бешеных грызунов тут же сгорели заживо. Они умерли ещё в воздухе, даже не успев достигнуть каменного пола: опаленные почерневшие тушки усеяли камни перед ногами тамплиеров.

Мерзкий запах сгоревшей шерсти и крысиного мяса заполнил неф. Удушливый дым начал подниматься вверх, разъедая глаза и перехватывая дыхание. Что могло быть хуже этого смрада?!

Как только крысы бросились внутрь защитного круга, пламя усилилось. Оно стало ещё более плотным и теперь бушевало вовсю, добавляя к невыносимому зловонному дыму ещё и нестерпимый жар.

Пламя делало своё дело: всё новые десятки крыс комками бесформенной дымящейся плоти падали вокруг закрывшихся щитами тамплиеров. Но погибали далеко не все. Ещё десятки крыс, оскалив свои разинутые пасти, ринулись на двух прикрывавших тыл городских стражников: у них обоих не было больших щитов, и крысы в первую очередь атаковали именно их.

Прошло всего несколько коротких мгновений, и оба отмахивающихся шестопёрами бородача покрылись вцепившимися в них крысами. Ещё несколько мгновений они как могли защищались, пытаясь сбить с себя облепивших их тварей, но вот сначала один, а потом и другой стражник упали на пол, и крысы начали рвать их незащищённые доспехами шеи и лица.

Смерть стражников подарила арбалетчикам несколько драгоценных мгновений. Используя свои кроткие мечи и круглые баклеры, которые также можно было использовать для нанесения ударов, они с возгласами «Босеан!» вступили в схватку с мелким, но всё пребывающим и пребывающим врагом.

Дугообразные удары коротких широких мечей разрубали крыс в воздухе, а острые кромки баклеров рубили тех, кто нападал на арбалетчиков снизу, стремясь вцепиться им в ноги. Бешеные твари погибали мгновенно, но грызунов было слишком много…

Не прошло и минуты, как отчаянно отбивающиеся арбалетчики и помогавшие им сержанты, практически неуязвимые в своих закрытых дополнительными стальными накладками кольчугах, перебили сотню или даже полторы бросающихся на них крыс. Ещё несколько их сотен, чадящими чёрным жирным дымом обугленными тушками, валялись под ногами яростно сражающихся тамплиеров, но с каждым следующим мгновением, внутрь защитного круга через ревущий по его периметру высокий огонь, прыгали всё новые и новые десятки подвластных воле демона визжащих тварей.

Два искусанных крысами арбалетчика сначала упали на колени, а когда крысы шевелящимися гроздьями повисли на их плечах и вонзились своими когтями и зубами в их лица, безмолвно упали под ноги своих сражающихся товарищей.

Всё это Робер де Ридфор видел краем глаза, машинально рубя мечом бросавшихся на него в бессильной ярости крыс: стальные латы рыцаря были для них неодолимым препятствием. Всё внимание брата-рыцаря, как и вновь стоявшего рядом с ним Жака Мотье, было приковано к отступившему к алтарю демону.

Нергал был явно не в себе — его плоть хоть и была мертва, но без одной руки он чувствовал если не боль, то злобу, а значит — в пылу схватки, он мог допустить какую-нибудь оплошность. Переглянувшись, де Ридфор и Мотье поняли один другого без слов и с кличем «Босеан!» рванулись вперёд.

Заметив их бросок, Нергал взревел и взмахнул своим посохом. Он бил слева-направо, и тамплиерам, держащим щиты в левой руке, отразить этот удар было сложно. Брат-сержант успел повернуться лишь на пол-оборота и подставил под летящий на него череп свой меч. Демон был всё ещё слишком силён — клинок вырвало из руки Мотье, а каменный череп, продолжая своё движение, ударил в центр его щита.

Мотье показалось, что он попытался остановить своим щитом летящее в него бревно — сила удара подняла его в воздух и швырнула на спины стоявших позади него двух, отбивающихся от крыс сержантов. Все трое упали на покрытый чадящими дымом обгоревшими крысиными трупами пол нефа. Воспользовавшись этим, прорвавшиеся в огненный круг крысы бросились на их спины и плечи, настойчиво царапая своими острыми, но бесполезными против сержантских доспехов зубами, их кольчужные бармицы и склёпанные из стальных пластин большие закрытые шлемы…

Робер де Ридфор всего этого не видел. Используя то, что посох демона ударил в Мотье, он молниеносно рубанул Нергала по его второй руке и перерубил её в локтевом суставе. Обрубленная часть, вместе с сжимавшей посох кистью, упала вниз и демон на несколько мгновений застыл, не веря тому, что тамплиеры сумели лишить его привычного ему оружия, а заодно и обеих рук.

— Ты заплатишь за это, храмовник! Я бессмертен и я приду за тобой!..

— Исчадие ада! Вернись же в ад! — с этим криком рыцарь воззвал к силе камня и вогнал меч в грудь возвышавшейся перед ним чёрной фигуры. Камень огня откликнулся на зов своего хранителя мгновенно: клинок раскалился, вокруг него вспыхнуло и загудело белое пламя. Развивая свой успех, де Ридфор рванулся вперёд и, что было силы, пригвоздил демона к основанию дубового алтаря.

Чёрный плащ начал гореть, а под ним, шипя и трескаясь, лопаясь вскипевшим жёлтым гноем, начала гореть и жариться плоть демона. Грудь Нергала горела, и хотя его мертвая плоть не приносила ему боли, он заорал так, что воины Храма втянули головы в плечи:

— Тамплиеры! Божьи храмовники! Надменные лицемеры и жалкие слуги вашего никчемного Папы! Вы радуетесь, что победили меня? Ха-ха-ха! Вы ещё не знаете, что этот жалкий трус — ваш Римский Папа — он же вас и продаст! Это он отправит вас на костры! И этим — ха-хах-ха-ха!.. — вы ответите за то, что сделали со мной! — Нергал дёргался и извивался, пытаясь освободиться от пригвоздившего его к загоревшемуся алтарю меча, но брат-рыцарь лишь усиливал силу пожирающего нечестивую плоть огня, и вскоре демон прекратил эти попытки. Теперь он уже не орал, захлёбываясь пламенем, он выкрикивал лишь отдельные слова, и слова эти были ужасны:

— Знайте: вы все сгорите так же, как сейчас сгораю я, но я возрожусь, как всегда возрождался, ведь я — Бог, а боги бессмертны! Я вернусь — пройдёт всего лишь сорок лет — и я вернусь! Ибо когда-то насытившись живою плотью, и моя плоть снова станет живою. И вот тогда: я найду каждого из вас, где бы вы ни были, где бы вы ни прятались: в селениях, городах, лесах и горах — я найду вас везде, я посещу каждый уголок христианской Европы, неся вам страшный мор! Я клянусь: вся земля покроется погребальными кострами, где будете сгорать вы, ваши дети и ваши внуки! Вы запомните меня и назовёте «Черным мором»!..

— Ты всё ещё не наговорилось, жалкое отродье?.. — Робер де Ридфор усилил исходящий из меча огонь, и пламя охватило уже всю черную фигуру изрыгающего проклятия демона.

Нергал рассыпался прахом прямо на глазах брата-рыцаря, но он всё ещё слышал исторгаемые им слова:

— Я вернусь, рыцарь! Европа содрогнётся! Я заберу каждого третьего, я буду забирать жизни королей и герцогов, баронов и графов, я буду десятками тысяч забирать горожан и крестьян, я заберу миллионы! Я буду свирепствовать до тех пор, пока камни снова не станут моими, и тогда я воцарюсь над миром живых и мёртвых и смогу достать вас, будь вы даже в святых могилах! Ха-ха-ха!..

Последним, в гудящем пламени клинка, распался в пепел до последнего мгновения держащий контуры головы чёрный капюшон, но рыцарь всё ещё не вынимал из раскалившегося и исчезающего в огне пепла свой меч. Наконец, пламя уничтожило и сам пепел.

Де Ридфор отпустил силу камня и почувствовал, что и сам находится на пределе своих собственных сил. Обернувшись, он увидел, что всё кончено: стена окружавшего их пламени исчезла, но с ней исчезли и десятки тысяч осаждающих её крыс — без управляющего ими демона они, утратив к людям всяческий интерес, разбегались по своим норам…

К рыцарю спешили братья-сержанты и арбалетчики. Подбежав к де Ридфору, они подхватили его под плечи. Держась за ушибленную грудь, тяжело подошёл, опираясь на плечо товарища, брат-сержант Жак Мотье:

— Мы сделали это, брат-рыцарь. Мы победили зло, город спасён, и, по-моему, спасён не только этот город…

— Во славу Господа, Мотье, — голос рыцаря был слаб, но глаза его светились удовлетворением, — во славу Господа…

Мотье и помогавший ему стоять на ногах сержант кивнули и тихо промолвили:

— Non nobis, Domine, non nobis, sed Nomini Tuo da Gloriam! — Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему воздать Славу!

— Аминь, братья, — голова де Ридфора упала на грудь, он чувствовал, что ещё немного и потеряет сознание:

— Мотье!

— Да, брат-рыцарь?!

— Этот посох… мы должны забрать его, мне кажется — я знаю, для чего он нужен…

— А меч демона, его нам тоже взять с собой?

— Да, заверните его в мой плащ — от этого дыма он стал совсем чёрным — мне кажется, что оруженосцы его уже никогда не отстирают!..

— Ваша воля, брат-рыцарь, мы всё сделаем! — всё ещё опираясь на помогавшего ему стоять сержанта, Жак Мотье начал давать распоряжения:

— Вы: несите брата-рыцаря наружу, ему нужен свежий воздух и дайте ему воды! Вы — упакуйте в плащи посох и меч демона, смотрите — укутайте их так, чтобы никто не видел, что внутри!

— А что с нашими погибшими братьями?!

— Оставим их на попечение бургомистра, я думаю, он сделает всё, как надо…

Всего через несколько минут, сержанты и арбалетчики выполнили его приказы, и вскоре все, оставшиеся в живых тамплиеры покинули кирху. На каменном полу нефа остались лежать сотни мёртвых исходящих дымом тлеющей шерсти крыс, и заваленные ими тела трёх тамплиеров и двух стражников.

На центральной площади, поредевший отряд храмовников — измождённых тяжёлым боем, закопчённых дымом и гарью, в изорванных, с тлеющими подпалинами черных плащах и мантиях — встречало несколько сотен уцелевших жителей вольного имперского города Ульма.

Тяжело шагавший впереди тамплиеров Мотье остановился и громко, так, чтобы его голос был услышан всеми, заполнившими площадь людьми, воскликнул:

— Босеан! Услышьте, люди и возрадуйтесь: пришедшее в ваш город зло уничтожено! Демон мёртв, и прах его развеян! Ульм снова свободен!

Несколько мгновений ничего не происходило, но затем по площади пронёсся всеобщий вздох облегчения. Тут и там люди осеняли себя крестными знамениями, женщины улыбались и плакали, мужчины неумело и стеснительно снимали с себя шапки и скупо улыбались. Многие из стоявших в толпе жителей, несмотря на текущие по их лицам слёзы, начали читать благодарственные молитвы и осенять нательными крестами и взятыми из своих домов распятиями медленно идущих воинов ордена Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова.

Когда тамплиеры достигли середины площади, навстречу им вышел бургомистр и молча склонил голову в глубоком поклоне. Его примеру последовали все стоявшие на площади жители Ульма.

Выпрямившись, бургомистр дал знак одному их членов совета и через несколько минут из-за расступившейся толпы горожан, выехало несколько повозок:

— Доблестные тамплиеры! Как глава Городского совета Ульма, я выражаю вам свою благодарность! Вы победили исчадие Сатаны, своим бессмертным подвигом доказав, что для воинства Христова нет ничего невозможного! Однако я вижу, что все вы крайне устали и изнеможены. Некоторые доблестные воины даже ранены! — наши лекари перевяжут ваши раны, и мы доставим вас к вашим кораблям, ибо знаем о тех страшных и несправедливых обвинениях, что против вас выдвинуты и понимаем, что вы не можете здесь оставаться…

Жак Мотье кивнул:

— Я понимаю, бургомистр. Но наши погибшие…

— Не волнуйтесь. Мы позаботимся о ваших павших братьях. Я даю вам своё слово в том, что завтра же они будут с почестями похоронены на нашем городском кладбище, и за их могилами будет учреждён надлежащий уход за счёт Городского совета.

— Храни вас Господь, бургомистр. Большего и не надо.

— Постой, доблестный сержант, скажи: что с вашим командиром? — бургомистр показал рукой на импровизированные носилки с братом-рыцарем. — Это рыцарь Робер де Ридфор? Это вы его несёте на плаще? Он что: тяжело ранен?

— Да, это брат-рыцарь Робер де Ридфор. Это он убил и сжёг демона. Он очень измождён схваткой, но жив, и с божьей помощью, его сила к нему вернётся.

Бургомистр понуро склонил голову:

— Мы не можем оставить вас в городе, это очень опасно и в первую очередь — для вас самих. Чем раньше вы покинете наши стены, тем для вас же и будет лучше: уничтоженный вами ужасный демон осквернил Ульм и, узнав об этом, скоро здесь, неминуемо, появится Святая инквизиция — её расследования нам не избежать!

Мотье пожал плечами и, склонившись к бургомистру, негромко сказал:

— Ты показал себя достойным правителем этого города, не струсил, не сбежал, остался со своими людьми. Это говорит о многом: ты обладаешь внутренней силой и способностью убеждать… и окружающие тебя люди — раз они здесь — тебе преданы…

— Я не совсем понимаю: к чему ты клонишь?..

— Я считаю, что в твоих силах сделать так, чтобы о случившемся здесь никто ничего и никогда не узнал. Надо лишь убедить горожан это сделать, потом всё хорошенько обдумать, учесть и обставить так, что о происшедшем здесь не останется никаких следов: ни о принесённом крысами море, ни о поселившемся в вашей кирхе демоне, ни о том, что здесь были мы… Согласись: если здесь ничего «не было» то и Святой инквизиции появляться здесь нет никакого резона! Подумай хорошенько — это в интересах всех жителей Ульма…

Бургомистр удивлённо взглянул на Мотье, потом кивнул, повернулся и подошёл к стоявшим поблизости представителям городского совета и нескольким знатным горожанам. Несколько минут они о чём-то говорили, за это время другие горожане помогли уложить Робера де Ридфора на повозку, на другие повозки стали усаживаться и другие тамплиеры.

Уже можно было трогаться в путь, но Жак Мотье всё ещё стоял на месте, ожидая, когда бургомистр закончит свой «совет». Некоторое время спустя бургомистр подошёл к брату-сержанту. Его голос срывался от волнения, но теперь в нём звучали торжественные нотки:

— Ульм не забудет подвига тамплиеров, и хотя в условиях гонений на ваш орден, о нём придётся умолчать, мы знаем, как сделать так, чтобы память о вашем бое с захватившим город демоном осталась в сердцах жителей Ульма навсегда.

Жак Мотье удивлённо приподнял бровь:

— Мы ничего не требуем, защита христиан — наш священный долг и исполнение данного при вступлении в орден обета! Мы не могли вам отказать, даже если бы нам пришлось сразиться с самим Дьяволом!

— Пусть так, но в благодарность к вашему подвигу, я, от имени всех жителей нашего доброго города, призывая в свидетели Святую Троицу и всех святых, даю вам клятву. Я клянусь вам в том, что с сегодняшнего дня, герб города Ульма будет выглядеть как ваше священное знамя «Босеан»: двухцветный рыцарский щит, верхнее поле которого будет чёрным, а нижнее — белым!.. — бургомистр поцеловал поданное ему одним из горожан распятие и возвысив свой голос, так чтобы его услыхали все находящиеся на площади тамплиеры и жители Ульма, провозгласил:

— И ещё, доблестные воины!.. Мы найдём повод, и на месте этой кирхи, где христианским мечом было побеждено и навсегда сгинуло ужасное зло, будет возведён самый высокий храм во всей христолюбивой Европе. Этот храм, как и наш герб, будут вечными свидетельствами вашего подвига и нашей благодарности вам — бесстрашным воинам ордена Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова, вступившим в безнадёжный бой с пришедшим к нам Злом и сумевшим победить его!..

Наступила глубокая ночь. Высокие крепкие башни вольного имперского города Ульма были хорошо подсвечены вынесенными далеко за его крепостные стены большими кострами, в которых сжигали его павших от неведомого мора жителей.

Такие же костры, не меньшие по своим размерам и куда как небрежнее сложенные, сжигали горы сдохших взбесившихся крыс, еще недавно кусавших людей и разносивших свой смертоносный яд по улицам города. Крыс к этим кострам сносили в мешках и вместе с мешками же бросали в щедро сдобренный маслом огонь.

Сам же Ульм, на его укрытых крепостными стенами улицах, был полон сотен горевших факелов и фонарей. Всё взрослое население было на ногах. Живые прочёсывали город в поисках мёртвых и, находя их, вывозили на тачках дровосеков за городские стены.

Далее скорбная работа продолжалась уже специально выделенными главой Городского совета людьми. Они складывали тела погибших одно рядом с другим, обкладывали просмоленной соломой и дровами, а затем подносили огонь и отходили в сторону. Новые скорбные костры зажигались каждые четверть часа — надо было торопиться, ибо к утру, по распоряжению Городского совета, нужно было всё закончить…

Три шнеккера тамплиеров, в отсвете горевшего над Ульмом зарева, всё дальше и дальше уходили от этого, занятого скорбной работой города. Их белые с красным крестом паруса были убраны, но пойманному кормчими течению хорошо помогали вёсла. Они равномерно опускались и поднимались, толкая корабли вперёд — вниз по ночному Дунаю.

На головном шнеккере, оперевшись руками о борт, в одиночестве стоял брат-сержант Жак Мотье — несмотря на ушибленную грудь, именно он теперь вёл отряд к его цели — затерявшемуся где-то в австрийских землях одному из последних командорств ордена Храма — замку Штайншлюсселю. Было ли это командорство уже захвачено сторонниками заговора против ордена Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова или его командор Бриан де Боро всё ещё удерживал замок под своим контролем — об этом можно было только догадываться.

Брат-сержант бросил долгий внимательный взгляд на объятый мрачным заревом погребальных костров город. Глядя на его высокие стены и башни, он подумал о том, что пережитое в кирхе и на улицах Ульма теперь навсегда останется в его памяти: «Будем надеяться, что никто и никогда не узнает о том, что здесь произошло, а если кто-то что-то и узнает — от какого-нибудь слишком болтливого жителя — то, конечно же, никогда в это не поверит. Я и сам бы в такое не поверил… Впрочем: как будет — так будет, разве для нас это важно?.. — нет. Важно лишь то, что попытавшаяся проникнуть в наш мир нечисть была остановлена и уничтожена, и ещё очень важно то, что мы снова продолжаем свой путь!»

Жак Мотье склонил голову и посмотрел на чёрные воды реки. Холодный ветер трепал его длинные волосы, но брат-сержант был ему за это лишь благодарен — после того, как они нынешним вечером сразились с Нергалом в пожирающем воздух защитном огненном круге, ему казалось, что он уже никогда не пресытится свежестью и прохладой…

«Удастся ли мне выполнить поручение братьев-рыцарей?.. Что нас ожидает в Австрийском герцогстве?.. Наш ли ещё замок Штайншлюссель?..» — от всех этих вопросов голова была полна тяжёлых, безрадостных дум и брат-сержант тяжело вздохнул. Он не знал: стоило ли об этом вообще думать, ведь впереди тамплиеров ещё ждали долгие недели пути и расположенные по берегам Дуная многочисленные города и селения… — Как примут нас там? Дадут ли возможность спокойно пройти?.. Эх! Неисповедимы пути Господни — всё в Его руках!»

Жак Мотье сильно устал. Конечно — он мог вообще ни о чём не думать и довериться исключительно Божьему провидению. Одно дело — бесстрашно броситься с мечом и щитом в гущу врага, другое — возглавить караван с важнейшим для ордена грузом, ведь он — не рыцарь, а всего лишь сержант… — по способностям ли ему это?.. Но проблема была в том — и он это с всё возрастающим беспокойством осознавал — что достигнут шнеккеры замка Штайншлюссель или нет — зависело теперь только от него одного: все четыре брата-рыцаря лежали под парусиновым пологом и чем-то помочь ему были не в силах.

Бросив ещё один взгляд на остающийся позади их каравана Ульм, брат Мотье повернулся и, обогнув мачту, откинул парусину и зашёл под навес. Рыцари лежали всё так же неподвижно, как и пару часов назад, когда он в последний раз заходил их проведать. Они были настолько истощены, что взглянувшему на них сержанту показалось, что всё уже кончено.

Его успокоил дежуривший у изголовья рыцарей брат-сержант Пьер Форе, когда-то давно несколько лет прослуживший оруженосцем и помощником брата-лекаря у госпитальеров и потому единственный в их отряде, ведавший достаточными навыками врачевания:

— Они живы, брат-сержант, они дышат.

— Скажи: вернутся ли к ним их силы или они готовятся предстать перед Господом?

— Так на то — Его воля, брат-сержант, если они ещё не выполнили здесь своё предназначение то Он их к себе и не призовёт… Сам рассуди: они — последние рыцари Храма — я имею в виду из тех, кто всё ещё на свободе, а не в застенках инквизиторов. Кому как не им, своими делами славить Его имя на этой, погрязшей в грехах и предательстве земле?! Кому как не им донести потомкам правду о славных делах нашего ордена?! — Пьер Форе грустно улыбнулся и поправил изголовье Робера де Ридфора:

— Мы же с тобой, брат Жак, хоть сами и не рыцари, но хорошо видим, что времена истинного рыцарства безвозвратно уходят. Рыцари, конечно, остаются, но меняется сам смысл и цели рыцарского служения. Ты знаешь… — я думаю, что это плохо — Святая церковь не должна остаться без Святого воинства, так что кто-то, из истинных — честных и чистых душой носителей красного креста на левой груди, но обязательно должен выжить. Орден Бедных рыцарей Христа и Храма Соломонова ещё не выполнил своего предназначения, он не освободил от сарацин Святую землю, где был распят Господь. Пусть нам не дали это сделать, подло предав и кощунственно оклеветав, но всё равно: пока жив хоть кто-то из нас, это значит лишь одно — всё ещё далеко не кончено…

— Да, ты прав, брат Пьер — кто-то из истинных рыцарей Храма должен обязательно выжить, — Жак Мотье окинул взглядом лежащих братьев-рыцарей, — так пусть же это будут они…

— Аминь, брат Жак.

— Аминь…

Выйдя на палубу, Жак Мотье встретил идущего со стороны форкастля брата-сержанта Годфри Шатильона, который, заметив Мотье, знаком предложил ему подойти к борту:

— Брат Жак…

— Да? Ты обеспокоен? Что там ниже по течению?

— Не волнуйся, всё в порядке: вода чистая, Луна большая, вперёд видно далеко…

— Так что же тебя беспокоит?

Годфри Шатильон ответил не сразу, облокотившись о борт, он некоторое время смотрел на уплывающий назад, подсвеченный призрачным светом пылающих костров Ульм:

— Брат Жак, ты дал распоряжение братьям молчать о том, что было в Ульме. Мы с тобой знаем друг друга уже десять лет…

— Да, знаем, и я благодарен Господу за то, что ты всегда стоял со мною рядом. Я ценю это…

Годфри опять ненадолго погрузился в молчание. Было видно, что он хочет о чём-то спросить, но не решается это сделать. Мотье его не торопил, хотя и догадывался о том, в чём будет суть его вопроса. Прошло несколько минут, прежде чем Годфри, наконец, задал свой вопрос:

— Скажи мне, Жак: так что там всё-таки было?

— Что-то да было…

— Снова демоны, как в тот, прошлый раз? — Мотье неопределённо пожал плечами, и Годфри взволнованно уточнил:

— Я понимаю… ты хочешь сказать, что в Ульме «ничего подобного не было»? Так?

— Может, ничего и не было. Но… как у нас всё дальше сложится — неизвестно. Кругом враги: и впереди, и за спиной. Так что, пожалуй, для всех остальных пусть лучше будет: «не было»… — Мотье обернулся на своего товарища и посмотрел в его глаза. Взгляд брата-сержанта не был холодным, но в нём было столько суровой и непреклонной решимости, что Годфри Шатильон лишь понимающе кивнул: «Что ж: тайна — значит тайна, и здесь не о чем больше говорить».

Он собрался было оставить Мотье одного, наедине с его мыслями и отправиться назад, к форкастлю, но не успел этого сделать. Он уже начал поворачиваться, но не прошло и мгновения, как Жак дружески положил на его плечо свою ладонь и негромко, так, чтобы его слова были слышны одному лишь Шатильону, промолвил:

— Всё может произойти — смерть витает над нами, и за последний месяц мы в этом не раз убеждались. Выживут наши братья-рыцари или нет — известно одному Господу, так что кто-то, кроме их и меня, должен знать правду. Ты — мой старый и верный боевой товарищ, у нас за спиной годы сражений и лишений. На этом корабле я могу довериться тебе также как и самому себе. Я расскажу тебе о том, что произошло в Ульме и расскажу так, как понимаю. Но учти: пусть это всё то, что ты сейчас услышишь, останется только между нами!

Годфри с готовностью кивнул и Мотье коротко рассказал своему другу о том, как они пришли в город, что в нём увидели, как добрались до кирхи и приняли бой с неизвестным сверхъестественным существом, которое само себя именовало «демоном». Завершил этот рассказ Мотье так:

— Я уверен в том, что «что-то» там действительно было… «что»?.. — неважно «что». Там, брат Годфри, было ЗЛО. Страшное и могущественное ЗЛО. Я видел его собственными глазами. Не подумай — это была не греховная сущность — нет, это было нечто другое, возможно то, на что только намекает библия. Мы, во имя и с именем Христа, его победили. Навсегда ли? Безвозвратно ли? На эти вопросы я и сам не знаю ответа. С кем мы боролись?.. «что» это было, и в чем его сущность — для меня тоже загадка. Одно я знаю точно: мы уничтожили его, мы сделали то, что должны были сделать, но ты же знаешь: мы не ищем славы, так что… — Жак Мотье, осенил себя крестным знамением и тихо промолвил:

— Non nobis, Domine, non nobis, sed Nomini Tuo da Gloriam! — Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему воздать Славу!..