Цезарь Каскабель. Повести

Послесловие

Вот и перевернута последняя страница этого весьма пестрого по содержанию тома. Здесь рядом с известным русскому читателю романом «Цезарь Каскабель» соседствуют произведения, о существовании которых большинство почитателей творчества Ж. Верна еще три-четыре года назад и понятия не имели, а потому логично обратиться прежде всего именно к этим произведениям.

Итак, перенесемся в апрель 1847 года, когда девятнадцатилетний Жюль по настоянию отца отправляется в Париж. Ему предстоит учеба в Школе права, готовящей адвокатов и нотариусов. Подумать только! — сидеть над скучными фолиантами, вникая в хитросплетения юридических закавык, зубрить латынь, усваивая мудреные термины, проводить время в душных судейских помещениях, в то время... В то время как младший брат Поль на легкокрылой шхуне «Лютен» мчится к Антильским островам... (Дальние путешествия — заветная мечта и смысл всей жизни для юного Жюля!) В то время как Каролина, юношеская любовь Жюля, вступает в брак и становится мадам Дезоней... (Сколько отроческих грез, сколько юношески неровных, неотделанных поэтических строк было посвящено неверной!..) Жюль только вступает в мир, но жизнь уже кажется конченой, да и может ли быть иначе, если самые радужные мечты рухнули, если самые большие надежды обманули? «Увы, дорогая мама, — признается он в одном из писем, — не все в жизни идет гладко, и некоторые люди, строившие себе блестящие воздушные замки, не находят их и на своей родной земле!»[461]

А тут еще революционный вихрь ворвался в Париж. Восстание 22 февраля 1848 года смело монархию, но очень многие демократически настроенные люди были не удовлетворены установившимся строем. В июне революционное пламя с новой силой заполыхало над французской столицей. Жюль не участвовал в этих бурных событиях. Воспользовавшись тем, что занятия в Школе права были прерваны, он поспешил в Нант, в родительский дом. Июньские бои закончились разгромом революционеров, улицы Парижа были залиты кровью. Месяц спустя, когда занятия возобновились и будущий писатель опять появился в Париже, он обошел все районы недавних боев. «Я побывал в разных местах, где происходило восстание, — сообщает он родителям 17 июля 1848 года. — Ужасное зрелище!»[462] Запомним эти слова.

Возможно, Жюль еще долго продолжал бы заниматься нелюбимой юриспруденцией, однако случай изменяет его жизнь. Дядя по материнской линии, Шарль де ла Селль де Шатобур, вводит юношу в модные светские салоны мадам де Жомини, мадам де Барер, мадам Мариани. «Чем больше я посещаю дам литературного света, — пишет воодушевившийся студент домой в конце 1848 года, — тем больше вижу, как много здесь можно завести знакомств. Я хорошо понимаю, что знакомства эти достаточно поверхностные, но, как бы то ни было, они придают разговору не знаю уж какой блеск, усиливающий сияние, несколько напоминающее ту позолоченную бронзу, блестящий налет которой груб, но все равно нравится глазу! Впрочем, все эти беседы, вся эта бронза достаются так дешево! Во всяком случае, все эти люди, принятые в самом высшем обществе, кажется, на короткой ноге с самыми замечательными личностями эпохи! Ламартин, Марраст[463], Наполеон[464] подходят к ним пожать руку; с одной стороны — мадам графиня, с другой — мадам княгиня; там говорят о каретах, лошадях, собаках, ловчих, лакеях, о политике и литературе; там судят о людях с точки зрения наиновейшей, хотя нередко измаранной ложью. Это, говорит В. Гюго, всего лишь оптическая иллюзия; есть люди, которые упорно принимают свечу за звезду. И что самое примечательное, это общество можно описать, на мой взгляд, такой вот характерной чертой: хотя на любую тему тут говорят весьма дружественно, хотя различные мнения никогда не сталкиваются настолько, чтобы воспламенить спор, собеседники ни в малейшей степени не отступают от своих взглядов; говорят так спокойно, потому что всё знают друг о друге заранее; выдвигают мало аргументов, но никогда не позволяют себя переубедить... Впрочем, и я повторяю только то, что мне говорили, я сумел всем понравиться! В самом деле, как не найти меня очаровательным, когда я, в частности, постоянно разделяю мнение своего собеседника! Понимаю, что своего мнения я иметь не могу, иначе буду опозорен! О, двадцать лет! Мои двадцать лет! Очень надеюсь, когда-нибудь я отплачу этим людям тем же»[465].

Впрочем, молодой провинциал весьма охотно посещал литературные салоны. В другом письме к отцу он сообщает: «Это истинное удовольствие, хотя и не очень понятное в Нанте, быть в курсе всех литературных событий, интересоваться новейшими веяниями, следить за различными фазами, через которые проходит литература... Нужно глубоко постигнуть современный жанр, чтобы угадать предстоящий»[466]. Итак, в неполных двадцать лет Жюль уже сделал свой выбор: его будущее — литература, но, пока он не нашел своего места среди писательской братии, можно потратить толику времени и на юриспруденцию. И он не скрывает своих намерений от отца, что видно хотя бы из написанного 24 января 1849 года письма: «Если бы после всех моих литературных упражнений, которые — как ты сам признаешь — в любом положении всегда полезны, я решился бы на более серьезную попытку в этой области, то... лишь в порядке дополнительного занятия, ни в коей мере не отвлекающего от намеченной цели... Тем не менее ты меня спрашиваешь: «Ты хочешь сказать, что станешь академиком, поэтом, знаменитым романистом?» Если бы мне предстояло достичь чего-либо подобного, ты же сам, дорогой папа, толкнул бы меня на этот путь! И ты первый гордился бы мной, ибо это ведь самое лучшее в мире положение! И если бы мне предстояло такое поприще, то призвание неодолимо влекло бы меня к нему. Но до этого еще далеко!»[467] Не надо обольщаться здесь сослагательными наклонениями. Заветное желание явно проглядывает сквозь них, и Пьер Верн понял, что отныне для сына адвокатское будущее отодвигается на второй план.

Стало быть, писательство... Но какой же литературный жанр избрать? Казалось бы, Жюлю и размышлять нечего: он с детства занимался стихосложением. Только в Париже юношу увлекла другая муза — попав в театр, студент правоведения воспылал к этому колдовскому месту «просто неистовой страстью»[468]. И вот свободными вечерами у себя в комнатке он трудится над пятиактной пьесой в стихах «Александр Шестой», едва закончив которую садится за сочинение водевиля «Морская прогулка», одновременно продолжая работу и в серьезном жанре — опять пьеса в стихах, опять на историческую тему — «Пороховой заговор». Это уже начало революционного 1848 года. У начинающего автора, как видим, драмы современной жизни интереса не вызывали. До конца года юноша успевает сочинить еще одноактную комедию «Миг расплаты» и... попробовать свои силы в прозе, написав две коротенькие новеллы «Тетерев» и «Дон Галаор»[469]. Вся эта продукция пошла, как сказали бы сейчас, в стол, да, похоже, автор особо и не надеялся на ее обнародование. Просто творческий порыв требовал отдачи, и Жюль писал — самозабвенно, неустанно, лихорадочно. Ему, как и большинству начинающих, кровью и потом доставался каждый следующий шаг.

Впрочем (это открылось совсем недавно), устремившийся в литературу студент, как едва ли не каждый второй мечтающий о писательской славе юноша, не смог совсем отказаться от стихов. В 1989 году парижское издательство «Шерш Миди» выпустило его поэтический сборник, состоящий из. опусов, которые сохранились в двух тетрадках под сиреневой и голубой обложками. Долгое время тетрадки находились в муниципальной библиотеке Нанта. Стихи эти относятся к 1847 — 1848 годам, то есть к самому начальному периоду пребывания Ж. Верна в Париже. Они весьма разнообразны по содержанию. Достаточно привести здесь заглавия некоторых: с одной стороны — «Парафраза 129-го псалма», «Юпитер и Леда», «Коран», «Смерть», «Сиротка в монастыре», с другой — «Шестой город Франции» (сонет, посвященный родному городу Верна — Нанту), «Кабинет 29 октября», «Генералу Камброну», «Рождение коррупции». И вместе с тем юноша посвящает особый сонет канкану, а затем сочиняет озорную балладу на арго. Немало стихотворений посвящено Эрмини Арно-Гросетьер, тогдашней пассии молодого провинциала. Чувство это, как и все юношеские влюбленности Ж. Верна, осталось без ответа, и в июле 1848 года Эрмини вышла замуж, после чего в тетрадках появляются другие женские имена. Но вот неожиданно среди этой описательной, любовной или подражательной поэзии появляется «Песня баррикад»:

И еще шесть куплетов в том же духе, причем последние две строчки общие для всех октав. Словом, почти боевая песня. Жаль только, что она не добралась до баррикад. Эти пышущие революционным огнем строчки были сочинены в спокойном Нанте, а когда их автор появился наконец в Париже, с баррикадами, как говорилось выше, было уже давно покончено. Напомним, что в недавнем прошлом не раз делались попытки представить Ж. Верна чуть ли не революционером. Это не соответствует истине. Выходец из добропорядочной и преуспевающей буржуазной семьи; Жюль никогда не был склонен к революционным эскападам, хотя его в целом либеральные убеждения и подергивались время от времени чуть более радикальным (но всегда в рамках законности) флёром. 10 декабря 1848 года, когда Луи Бонапарта избрали президентом республики, Жюль писал отцу: «Хотя выборы уже прошли, вполне возможно, что еще будет шум. Вчера вечером огромные толпы народа пробегали по бульварам с ужасными криками и бранью. По улицам фланировали усиленные патрули. Повсюду собираются возбужденные группы людей... Теперь дело может кончиться не мятежом, а гражданской войной. Чью сторону держать? Кто будет представлять партию порядка? К какому флагу примкнуть?»[470] Вопросы несколько риторические, потому что адвокатский сын, изучающий юриспруденцию, давно сделал свой выбор: он за порядок, то есть в принципе готов даже поддержать идеи социалистов, но только в их эволюционном варианте. Разумеется, Жюля как художника всегда будут волновать бунтарские личности, но заметьте: на страницах его романов бунтари постоянно терпят неудачи и, только примирившись с властью, добиваются успеха.

Но вернемся к стихам. Молодой автор пробует себя в различных жанрах: пишет сонеты, баллады, рондо, элегии, пародии, песни. Пишет то в изысканном романтическом стиле, то вдруг «снисходит» до грубого уличного языка («Песенка на арго»). Не чурается он и эпиграмм, обнаруживая при этом недюжинные способности юмориста. О тематическом разнообразии стихов уже упоминалось. Интересно, что записи в тетради, особенно в первую, Жюль делал каллиграфически уверенным почерком. В них нет ни помарок, ни исправлений. Ясно, что речь идет об окончательных текстах, которые переписывались набело для подготовки к изданию. (Первая тетрадь даже содержит на последней странице слово «конец».) Однако большинству этих произведений так и не суждено было увидеть свет при жизни автора. Особняком среди поэтических творений юноши стоит только песня «Марсовые».’ Она была посвящена брату Полю, уходившему в декабре 1847 года в плавание к острову Реюньон на трехмачтовике «Регулус». В 1851 году Ж. Верн опубликовал ее текст, его друг Аристид Иньяр положил стихи на музыку, песня была исполнена со сцены Лирического театра, долетела до морского побережья и вскоре стала одной из любимейших у французских матросов. Слова ее стали считаться народными.

Между тем посещение литературных салонов приносило определенные плоды: юноша знакомится со своим кумиром Виктором Гюго, потом с Теофилем Готье и обоими Дюма. Знакомство с Дюма-отцом стало решающим в жизни начинающего литератора. Они встретились в феврале 1849 года в ложе руководимого А. Дюма Исторического театра, на премьере «Юности мушкетеров». Прославленный писатель согласился принять молодого человека и просмотреть его сочинения. Жюль выбрал для показа две исторические драмы — «Пороховой заговор» и только что законченную «Трагедию из времен Регентства». Первую мэтр отклонил по цензурным соображениям, а вторую нашел недостаточно сценичной. Однако в целом юноша произвел неплохое впечатление на маститого автора, и тот предложил ему попробовать себя в водевиле. Верн согласился и уже через несколько месяцев читал свой первый водевиль «Сломанные соломинки» в салоне композитора Адриана Талекси. Друзья шумно одобрили пьесу, а вскоре она понравилась и Дюма-отцу. Он принял водевиль к постановке в своем театре. 12 июня 1850 года состоялась премьера. На сцене Исторического театра одноактная пьеса в стихах выдержала 12 представлений, осенью того же года с успехом прошла в Нанте, а текст был напечатан отдельной брошюрой. Пьер Верн гордился сыном, хотя и находил текст водевиля «слишком фривольным». Впрочем, в глубине души отец, видимо, еще надеялся, что сын, вкусив успеха на литературной стезе, удовлетворится и предпочтет неверной писательской карьере обеспеченную жизнь в родном городе.

Но сына уже крепко-накрепко привязал к себе артистический Париж. Одно из первых его тесных знакомств — с Александром Дюма-сыном. Это было не просто знакомство. Между молодыми людьми все время происходил обмен идеями. Жюль Верн позднее признавался в письме Абрааму Дрейфюсу: «В „Сломанных соломинках” есть несколько прелестных штучек: и — да будет позволено мне это сказать — принадлежат они Дюма-сыну»[471]. А Дюма-сын с немалым восторгом отзывался о своем приятеле: «С моим отцом его роднит воображение, молодой задор, чудесный юмор, неистощимая выдумка, здоровый дух, ясность мысли и еще одна добродетель, которую не признают слабосильные, — плодовитость»[472].

Последнее подмечено очень верно. Начинающий писатель работает весьма и весьма напряженно: в 1849 году заканчивает двухактный водевиль «Абдаллах», в 1850-м — водевиль «Кто смеется надо мной» и двухактную комедию в прозе, в 1851-м — «серьезную» комедию «Ученые» (никогда не публиковавшуюся и не ставившуюся) и начинает сочинять одноактную лирическую комедию в стихах, которая сначала называлась «Леонардо да Винчи», потом «Джоконда» и, наконец, была переименована в «Мону Лизу». В том же, 1851 году Жюль увлекся литературой о путешествиях и проводил целые вечера в Национальной библиотеке. Результатом нового увлечения стали рассказы «Первые корабли мексиканского флота» и «Путешествие на воздушном шаре». При всем при этом день (с семи утра до девяти вечера) молодой Верн, закончивший к тому времени курс обучения, проводил в нотариальной конторе Гимара, где служил сверхштатным писцом за 600 франков в год, что давало возможность кое-как сводить концы с концами. В это же время начинающий литератор близко сходится с молодым композитором, своим земляком Аристидом Иньяром, и пишет либретто для оперетты «Тысяча вторая ночь», музыку к которой сочинил его новый друг.

Не менее ценным для Жюля оказалось и знакомство с известным в то время путешественником Жаком Араго, к тому же владевшим искусством интересного рассказа о своих странствиях — рассказа как устного, так и письменного. Впоследствии именно на вечерах у Араго молодой писатель познакомится и сдружится с такими учеными, как Теофиль Лавалле и Вивьен де Сент-Мартен, оказавшими большую помощь Ж. Верну в углубленном изучении географии. У Араго же сочинитель водевилей и куплетов встретился с перуанским художником Игнасио Мерино, чьи красочные пейзажи родной страны настолько захватили начинающего литератора, что у того под их воздействием да еще под влиянием не менее колоритных рассказов южноамериканца возник замысел «этнографической повести». Речь идет о «Мартине Пасе», опубликованном в середине следующего, 1852 года в журнале «Мюзе де фамий».

В конце богатого для Ж. Верна событиями 1851 года он впервые становится свидетелем уличных боев. В ночь на 2 декабря Луи Наполеон совершает государственный переворот. «В четверг, — сообщает Жюль домой, — жестоко сражались в нижнем конце моей улицы. Дома продырявлены орудийными снарядами! Это гнусно! Нарастает всеобщее негодование против президента и армии, опозоривших себя такими действиями. Должно быть, это первый случай, когда право и законность могут целиком и полностью перейти на сторону вооруженного восстания. Погибло много честных и порядочных людей... Вчера я обошел весь Париж, занятый армией. Все бульвары заполнены пехотой, кавалерией, артиллерией; днем и ночью армия на взводе. Вплоть до Опера-Комик все дома изрешечены пулями»[473]. Приходится повторяться: Жюль не был революционером. Да, увиденное потрясло его, он осуждает действия власти в частном письме, он выражает сочувствие поверженным — и это все. Его сейчас занимают совсем другие вопросы, и прежде всего — на что жить? Он, в ущерб, конечно, занятиям литературой, пошел было юрисконсультом к адвокату Полю Шампьонеру, но тот неожиданно умирает, Жюль расценивает это как «ужасное несчастье». Видимо, в материальном плане так оно и было, но для творческой судьбы писателя потеря имела благоприятное значение. «Я работаю, — сообщал Жюль матери, — и пусть мои произведения не приносят немедленного результата — я подожду!.. Я могу стать хорошим писателем, тогда как адвокатом буду плохим, потому что во всех делах вижу только комические стороны да художественный способ их подачи, совершенно не воспринимая реального положения вещей. Надо работать в настоящем да верить в будущее»[474].

Образцом раннего прозаического творчества Верна в этом томе являются сохранившиеся главы романа «Жедедья Жаме», над которым автор работал с 1848 года. Главы эти — пропуск в творческую мастерскую молодого писателя, знакомство с его художественными навыками и вкусами, до определенной степени отражающими вкусы литературных салонов, усердно посещавшихся в то время жадным до литературной науки провинциалом.

В поисках средств к существованию Жюль начинает давать уроки. Это очень не понравилось отцу. Месье Верн уговаривает сына вернуться в родной город и поступить в солидную отцовскую адвокатскую контору. Вернуться? Это совсем не привлекает Жюля. «Литература прежде всего, — отвечает он отцу, — потому что только в ней я могу преуспеть, потому что мой ум постоянно устремлен к ней»[475]. И словно для успокоения отца сын добавляет: «Твоя контора в моих руках только захиреет»[476].

Наконец в декабре 1851 года Жюль получает предложение от директора Лирического театра Жюля Севеста и становится его секретарем с окладом 100 франков в месяц. Это позволяет освободиться от слишком назойливой родительской опеки. 17 января 1852 года Ж. Верн пишет отцу: «Мне больше всего подходит именно та карьера, которой я следую... А если я не смог выделиться, то это не по причине отсутствия таланта, а из-за недостатка терпения, из-за упадка духа, и больше всего в мире мне подошла бы адвокатура, которая вернула бы меня в Париж»[477].

А тем временем Жюль сочиняет вместе с Шарлем Валлю пятиактную драму «Башня Монлери» (так и не увидевшую свет), а вместе с Питром Шевалье — комедию-пословицу «Замки в Калифорнии, или Катящийся камень мхом не обрастет», которую публикует издаваемый соавтором журнал «Мюзе де фамий». В 1852 году создаются и два рассказа — «Мастер Захариус» («Мюзе де фамий» опубликует его в 1854 г.) и «Пьер-Жан», представленный на суд читателей только в 1988 году в приложении к монографии Оливье Дюма.

1853 год был отмечен целым рядом событий в жизни молодого Верна. Прежде всего он поселяется вместе с Иньяром в мансарде на бульваре Бон-Нувель. Переезд молодые люди отметили интенсивной работой над опереттой «Спутники Маржолены», причем Жюлю в работе над текстом помогал поэт Мишель Карре. А в театре 18 апреля была поставлена написанная той же троицей годом ранее «Игра в жмурки». Потом Жюль заболел: от постоянного переутомления его стали мучить хронические головные боли, появилась бессонница. Здесь стоит отметить, что писателю со студенческих лет периодически докучали две болезни: паралич лицевого нерва и булимия — постоянное ощущение голода. Создатель красочных романтических фантазий хвастался в дружеской компании тем, что вместе с «воображением рода Аллоттов»[478] унаследовал от матери и «желудок Аллоттов». Как-то он пожаловался отцу: «Какой скверный желудок дала мне мама!»[479] Интенсивная литературная работа обострила желудочно-кишечный кризис. В одном из писем домой молодой человек признается: «У меня опять возобновились колики и поносы». Основательно описав течение одного такого расстройства, писатель едко замечает: «Одним словом, зад мой не закрывается как следует»[480]. Постоянные колики вызывали страх перед холерой, и Жюль стал носить на животе амулет — заячью шкурку.

Пришлось взять двухмесячный отпуск в театре и уехать на побережье Северного моря, под Дюнкерк. Там Жюль, кажется, впервые серьезно заболел Севером, ибо Дюнкерк для француза почти то же, что для нас, скажем, Кольский полуостров. И здесь, в деревушке Мортань, молодой литератор упорно работает над повестью «Зимовка во льдах», впервые взявшись за полярную тематику, он не расстанется с нею до самого конца жизни. Вернувшись в Париж, писатель успевает еще сочинить до окончания года пятиактную комедию в стихах «Сегодняшние счастливцы». К тому же к 1853 году относится и не публиковавшийся до недавних пор рассказ «Осада Рима», в котором со скрупулезной документальностью воссоздаются эпизоды интервенции французских войск, направленных в Италию для подавления революции. Помимо естественного в таких случаях оправдания соотечественников, помимо одностороннего (по самой своей сути пристрастного, то есть партийного) взгляда на исторические события — что опять-таки отчасти объяснимо национальностью одной из борющихся сторон — автор пытается сделать и далеко идущие обобщения. Он горько, но вполне справедливо замечает: «Несмотря на прокламируемую аскезу, республиканцы, а особенно демократы, не привычные к роскоши трона, очень даже любят мягкое кресло власти, — для них власть имеет особую притягательность. Так уж устроен мир! Истинные короли стремятся заставить народ забыть об их титулах, тушуются, отступают в тень; правители же из низов высоко несут обретенную корону и строят из себя королей, поелику возможно...» Сегодня мы знаем, что анализ молодого парижанина справедлив не только для французских реалий середины XIX века. Юридическая образованность позволила молодому человеку высказать суждение достаточно оригинальное для лица, еще недавно сомневавшегося, к какому же лагерю примкнуть: «Настоящая свобода может существовать только при крепкой несменяемой власти, стабильность которой не зависит от результатов выборов, от случайных успехов или провалов. В республике же каждый имеет право законно претендовать на власть; амбициозные личности, которым нечего терять, вступают, желая выиграть все, в открытую борьбу с сегодняшними правителями...» Нет, не стоит после таких слов записывать Жюля Верна в монархисты — просто его устами говорит человек, переживший столичные беспорядки (пусть и не в самом крайнем их проявлении) и напуганный непримиримостью противостоящих лагерей, толкающей противников к вынужденной жестокости. Молодой писатель очень рано понял, что революции не приносят пользы ни государству, ни народу, ни культуре. «В случае, когда реализуются самые безумные амбиции, когда они не сдерживаются стабильностью основного принципа, а именно принципа наследования власти, в стране воцаряется анархия, которая душит свободу, и тогда в дверь стучится диктатура, а, пока мятежники ищут способа избежать возмездия, мирное население теряет свое дело, свое благополучие, теряет все, вплоть до будущего». Кажется, впервые молодой литератор столь ясно излагает политическое кредо. Со временем, конечно, резкость выражений смягчится. Мэтр Жюль будет выдвинут кандидатом в муниципальные советники Амьена и будет избран; он даже шутливо отнесется к высказыванию одного восторженного журналиста, утверждавшего, что, мол, если бы автор приключенческих и фантастических романов согласился выдвинуть свою кандидатуру в президенты страны, то победил бы с огромным преимуществом. Но основа его политических убеждений уже заложена: Верн за разумный консерватизм, революционные взрывы он признает только в литературных фантазиях. Летом 1853 года Жюль на короткое время приезжает в Нант и успевает по уши влюбиться в Лоране Жанмар, причем влюбиться без всякой надежды, потому что девушка отдала свое сердце Шарлю Дюверже, женой которого она и стала в августе 1854 года.

Жюль с некоторых пор проявлял интерес к супружеству, что ясно видно по письмам к матери. В 1851 году, прося подыскать себе невесту, он восклицает: «Да я женюсь на любой женщине, какую ты найдешь, женюсь с закрытыми глазами...»[481] В декабре 1853-го требования становятся еще настойчивее: «Найдите для меня хоть горбунью, лишь бы у нее была рента»[482]. Год спустя, огорченный браком Лоране, он сетует: «Молодые девушки, которых я удостаивал вниманием — все в скором времени выходили замуж! Смотрите-ка! Мадам Дезоней, мадам Папен, мадам Тер-рьен де ла Ай, мадам Дюверже и, наконец, мадемуазель Луиза Франсуа»[483].

Вместе с тем укоренившийся в Париже провинциал упорно отвергает все союзы с деревенскими девушками, которые ему предлагают родители. Литературовед Кристиан Шельбур говорит в связи с этим о появившемся у Верна «комплексе Эрмини», хотя влюбленность именно в мадам Террьен де ла Ай уже давно прошла. И вот такая странная смесь одновременного желания и боязни женитьбы у творческого человека не могла не вылиться на бумагу. Жюль садится за повесть «Женитьба господина Ансельма де Тийоля», всю пронизанную добродушным юмором. Здесь и критика брака, и сатира на школьное преподавание латыни. Писатель создал нечто вроде водевиля в прозе, он наслаждается простой игрой слов, рассыпает по тексту всевозможные намеки, в том числе и эротические. Современных исследователей творчества Ж. Верна удивляет как смелость текста этой новеллы, так и ее незаслуженное отлучение от читающей публики на 130 лет. Обуянный мыслью о женитьбе, Ансельм, герой повести, находится в том же возрасте, что и автор. За «Женитьбу» писатель взялся, видимо, сразу же после возвращения из Мортани и закончил ее в 1854 году. Оливье Дюма подмечает любопытную деталь: хотя Жюль страстно желает жениться, его пугают девственницы. Молодых девушек после неудачи с Эрмини он просто-напросто избегает. «Так вот и герой „Женитьбы” не обручится с каким-нибудь зеленым фруктом, но — с по-настоящему перезрелой грушей, считая ее, без сомнения, более съедобной»[484]. У самого Верна уже сложилось на этот счет определенное мнение: он выберет в подруги жизни, вероятнее всего, какую-нибудь приятную вдовушку, дабы не осложнять себе жениховскую жизнь отношениями с родителями избранницы. Кстати, и герои его романов чаще всего женятся на вдовах. Говорят иной раз о слиянии писательской фантазии с реальной жизнью автора. Кажется, здесь именно такой случай. И два года спустя, в мае 1856 года, когда Жюль приехал в Амьен на свадьбу своего приятеля Огюста Леларжа, он знакомится с двадцатишестилетней вдовой Онориной Морель и влюбляется в нее, что называется, с первого взгляда. Через полгода Онорина станет госпожой Верн.

Тем временем Франция вступила в войну против России. Автор водевилей и шуточных куплетов, то и дело исполнявшихся в артистических кафе Парижа, не остался в стороне от этой авантюры. Жюль пишет походную песню «Вперед, зуавы!», которая не раз звучала над горами и равнинами Крыма. Вот так впервые появились в России сочинения Ж. Верна... 1854 год принес очередные изменения в жизнь молодого писателя. В конце июля умирает от холеры Жюль Севест, и Верн некоторое время руководит Лирическим театром, но потом расстается с ним. Новый директор театра, Эмиль Перрен, пытается удержать Жюля, но тот выбирает свободу: «Я отказался. Он было предложил мне даже руководить театром — мне одному, лишь формально оставив себе директорство и делясь со мной бенефисами; но я снова отказался; хочу быть свободным и доказать, чего я стою»[485].

А стоил он пока немногого. В июне 1855 года были поставлены «Спутники Маржолены», но ни эта оперетта, ни написанные им в том же году и не увидевшие ни света рампы, ни печатного издания стихотворные комедии «Приемный сын», «На берегу Адура», «Война с тираном» славы ему не принесли. «Жюль Верн, бесспорно, был одаренным драматургом, хотя и с ограниченными возможностями»[486]. Не прибавляли известности и публикации в «Мюзе де фамий». Средств к жизни часто не хватало. Время от времени Жюль вынужден обращаться к отцу. Так, в марте 1855 года он отправляет в Нант обширное рифмованное послание, которое начиналось следующим образом:

Перечислив подробно свои беды, писатель умоляет выслать хотя бы небольшую сумму:

На что Верн-отец, также в рифмованной форме, ответил:

Но в конце концов отец все же сжалился и предложил Жюлю взять в долг шестьдесят франков у кузена Анри, обещав оплатить эту сумму, однако далее шла настойчивая рекомендация сыну — бросить рифмоплетство и заняться серьезным делом:

Жюль работает целыми днями, и упорный труд подрывает здоровье. В его комнате холодно, от этого воспалилось среднее ухо. Болезнь затронула и лицевой нерв, дело дошло до паралича этого нерва. Позднее писатель будет объяснять Этцелю: «Одна сторона моего лица — живая, а другая — мертвая; одна двигается, другая неподвижна! Хорошенькая ситуация. С одной стороны, у меня профиль разумного человека (позвольте уж мне так выразиться ради следующего противопоставления), с другой — идиота»[491] (это письмо было написано во время очередного обострения болезни в 1864 году). Матери Жюль сообщал в ноябре 1855 года: «Если я не открываю рот, не закрываю глаз, не втягиваю носом воздух, не морщу лоб, то ничего и не замечаю»[492].

Значительные перемены произошли в жизни молодого писателя в 1856 году. В это время, как уже упоминалось, он познакомился со своей будущей женой Онориной. Жюль хотел было сразу жениться, но отец его и брат Онорины ставят условие: прежде чем заключать брачный контракт, молодой человек должен заняться делом. Отец предлагает сыну работу биржевого маклера, помощника известного парижского финансиста Фернана Эггли. Пришлось согласиться, хотя сам Верн смотрел на смену занятий как на временную уступку, как на передышку, которая поможет ему собраться с новыми силами. К тому же он оставляет себе для работы вечера.

Свадьба состоялась в самом начале 1857 года. В том же году в Буфф-Паризьен состоялась премьера комической оперы Иньяра «Месье Шимпанзе» (со стихами Ж. Верна). Вместе с Шарлем Валлю Жюль пишет текст оперетты «Сабинянки», от которой сохранилось лишь первое действие.

Через пару лет наконец-то сбывается мечта Жюля о дальнем путешествии. Летом 1859 года он вместе с Иньяром посещает Шотландию, родину своих предков. Эту поездку молодым людям устроил брат композитора, служивший агентом пароходной компании. Писатель был в настоящем восторге от недолгого странствия. Вернувшись в Париж, он тут же берется за перо и в шутливых тонах — как и пристало автору водевилей и оперетт — сочиняет рассказ о своей поездке — «Путешествие в Англию и Шотландию задом наперед». В этом произведении, в свое время, к сожалению, не нашедшем издателя, уже отчетливо видны характерные черты творчества «настоящего» Верна. Это — и обстоятельность рассказа, и обилие географических и историкогеографических описаний, и мягкий, ненавязчивый юмор, и динамичность сюжета, слегка замедляемая потоками познавательных сведений... Верновская повесть о путешествии в Англию и Шотландию увидела свет только в 1989 году. На русском языке она впервые появится в нашем собрании сочинений знаменитого писателя.

Подобную поездку друзья хотели повторить через два года на «маленьком угольщике», который намеревался заходить в датские, норвежские, шведские порты, но Ж. Верн вынужден был прервать это путешествие: Онорина ожидала ребенка, и супругу пришлось спешно возвращаться из Копенгагена на родину. Жюль все равно опоздал, он приехал на следующий день после появления на свет Мишеля Верна.

Тем временем заканчивался «театральный период» творчества писателя. В 1860 году Лирический театр поставил одноактную комическую оперу «Гостиница в Арденнах», написанную А. Иньяром на либретто Ж. Верна и М. Карре. В 1861 году театр «Водевиль» поставил трехактную комедию «Одиннадцать дней осады», написанную Жюлем в соавторстве с Шарлем Валю, только что ставшим руководителем «Мюзе де фамий», сочиняет «Племянника из Америки», трехактную комедию, поставленную только в 1873 году, и, если не считать переделок собственных романов, больше не пишет для сцены. Успехи Верна как драматурга были незначительны. Он прекрасно это понимал. Его честолюбие требовало большего. В феврале 1860 года он убеждает отца: «Я уверен, что рано или поздно достигну своей цели. Иногда меня страшит, что мне уже тридцать два года. Однако я не теряю надежды к тридцати пяти занять прочное место в литературе»[493].

К тому времени Жюль был не только хорошо знаком с лучшими географами Франции — он свел дружбу с братьями Сен-Клер Девиль: Шарлем, известным геологом, и Анри, химиком, в приятельских отношениях он был и с химиком Марселеном Бертло, математиком Жозефом Бертраном, физиологом Грасио-ле, естествоиспытателями Мильном Эдвардсом и Катрфажем. Верн внимательно прислушивался к ученым разговорам своих друзей, иногда входил в тонкости разных наук, набирался знаний и идей. Он начал составлять свою знаменитую картотеку, куда заносил сведения о новейших открытиях и достижениях в самых различных областях науки и техники. Здесь же нашлось место для смелых гипотез и оригинальных технических новшеств, внедрение которых коренным образом меняло жизнь человечества. И вместе с тем, получив опыт путешественника, хотя, надо признать, весьма скудный, Жюль вернулся к своей детской мечте о далеких странствиях. Что? Он не может сам поехать на край света? Так за него это сделают его герои!

И молодой писатель засел за приключенческий роман «Дядюшка Робинзон» — первый серьезный подступ к «Необычайным путешествиям»[494].

Но роман не был написан. Верна увлекают новые идеи, отражением которых являются два произведения, вошедшие в данный том. Прежде всего это рассказ о контрабандистах «Сан-Карлос», написанный в 1863 году[495] и предназначавшийся для журнала «Мюзе де фамий». По какой-то причине рассказ не был принят, и публикации пришлось ждать 130 лет, хотя, как считают некоторые литературоведы, его давно стоило выпустить в свет — хотя бы потому, что в нем присутствуют две осевые линии верновской тематики: комбинационное начало и чрезвычайные обстоятельства[496]. Интересно, что техническое усовершенствование, предлагаемое в рассказе — лодку с двойным дном для обмана пограничников, — Ж. Верн использует в своем творчестве еще один раз — в позднем произведении «На прекрасном желтом Дунае», опубликованном посмертно, в трудах Общества имени Жюля Верна.

«Ознакомительная поездка» занимает особое место в творчестве французского автора. Писатель принялся за сочинение этого романа («Ознакомительная поездка» — только рабочее название) в 1902 году. Однако сил для написания задуманного не хватило. Осталось только начало — те самые 50 страниц, опираясь на которые, по мнению О. Дюма, Мишель и сочинил после смерти отца «Необыкновенные приключения экспедиции Барсака». Мишель, публикуя «последний роман отца», объяснил, что смертельно больной, полуслепой старый мастер делился с ним планами своего нового детища. Он, мол, только запомнил монологи отца, записал их суть, а потом восстановил на бумаге. С подобным утверждением трудно спорить. Однако известны и другие высказывания Мишеля Верна, хваставшего тем, что он настолько овладел стилем и литературным методом отца, что фактически написал сам все посмертно изданные романы. Имя отца, мол, только торило прямой путь к читателю. Так это или не так, мы скорее всего никогда не узнаем. Но в данном случае отечественный читатель впервые имеет возможность сравнить замысел и воплощение, первые задумки и последующие разработки, сложившиеся в один из самых «таинственных» и гуманистических романов Жюля Верна.

«Цезарь Каскабель», написанный в основном в 1889 году, относится к числу романов, созданных в период жизненного и творческого кризиса писателя. Эти произведения, как признают многие, в том числе и внук писателя Жан, уступают предыдущим[497]. Автор не случайно выбрал героями романа цирковых артистов. Он в те годы весьма интересовался цирком[498]. Поэтому так любовно выписаны «прекрасный человек Каскабель и его не менее прекрасная жена Корнелия». Видимо, первая часть романа предназначалась юным читателям журнала «Магазэн д’эдюкасьон...». Это — типичный приключенческий роман для юношества, с жанром которого Ж. Верн крепко сжился. Мы находимся в исконно верновском приключенческом пространстве, насыщенном событиями и описаниями природы. Здесь, если отвлечься от географии, автор проигрывает стандартные для себя ситуации. Для российского читателя роман интересен тем, что действие его во второй части происходит на русской территории. Более того, в книге один из главных героев — русский. Конечно, графу Наркину, в образе которого отразились некоторые черты князя П. А. Кропоткина, далеко до Михаила Строгова, да и все путешествие по сибирскому Северу по динамизму значительно уступает приключениям царского курьера. К сожалению, и в географическом плане «Цезарь Каскабель» уступает своим предшественникам. Прибегая к искусственным литературным ситуациям, автор вольно обращается и с географическими реалиями, допуская порой грубые ошибки. Напрасно искать в романе достоверных географических описаний Сибири. И кажется, это происходит не потому, что автор перестал учить географию. Здесь больше подходит другое объяснение. Выбрав сибирский вариант следования циркового фургона, Верн, видимо, очень скоро убедился в нереальности подобного путешествия, но отступать — подобно своим героям — не хотел. Поэтому он переносит действие в ирреальное пространство, в выдуманную географическую среду, связанную с действительностью разве что общностью географических названий. Но в таком случае роман уже никак нельзя отнести к «русским». Он становится ординарным приключенческим романом, каких немало выходило в конце XIX века, и верновской фантазии так и не удалось вывести его на приличествующий знаменитому автору уровень. «Цезарь Каскабель», как уже сказано, был закончен в 1889 году. Печататься в журнале «Магазэн д'эдюкасьон» стал с января 1890 года. В июле того же года вышел отдельным изданием у Этцеля-младшего.

А. МОСКВИН