Час волка

Глава 1

Майкл услышал гудок паровоза. Может быть, решил вернуться, чтобы вновь потягаться с ним силами? Если так, то на этот раз победителем окажется паровоз. Все тело, каждая косточка в нем нестерпимо болели, голова была готова расколоться на части. Гудок паровоза смолк. Майкл вглядывался в темноту, но так ничего и не увидел. И куда девалась луна? Она ведь только что была здесь, разве нет?

Послышался тихий стук. Потом снова.

— Барон! Вы уже проснулись?

Человеческий голос. Говорит по-немецки. Майкл открыл глаза. Над головой был потолок, обшитый темным полированным деревом.

— Барон! Вы позволите мне войти? — На этот раз стук был настойчивее. Повернулась ручка, и открылась узкая дверь. Майкл поднял голову, чувствуя сильную боль в висках. — А! Вы уже проснулись! — мило улыбаясь, сказал вошедший. Это был худой, совершенно лысый человек с аккуратно подстриженными светлыми усами. На нем был костюм в крапинку и красный бархатный жилет. Вокруг него все сияло красным светом, как будто он стоял на краю открытой топки. — Герр Сэндлер надеется, что вы составите ему компанию за завтраком.

Майкл медленно сел. Голова его гудела, словно чертова наковальня. И каким же это молотом ее так охаживали? Он вспомнил о черной резиновой дубинке; это, должно быть, ее удары так сильно повлияли на его способность держать равновесие и на слух, потому что шум в ушах не утихал и вся комната продолжала мерно покачиваться.

— Завтрак подадут через четверть часа, — любезно объявил человек в дверях. — Что вы предпочитаете: яблочный сок или сок грейпфрута?

— Что это за место?

Еще раньше он понял, что сидит на кровати. Воротничок рубашки был расстегнут, узел белой «бабочки» ослаблен, расшнурованные ботинки стояли на полу. Они выглядели так, как будто их только что начистили. Комната — крохотный, тесный закуток — вмещала в себя стул, обтянутый коричневой кожей, и стол, на котором стояла белая миска с водой. То место, где должно находиться окно, было закрыто железным щитом. Он снова услышал паровозный гудок: высокий, пронзительный звук доносился откуда-то спереди. Ну вот, теперь он знает, где он и почему комната качается, но вот только куда направляется этот поезд?

— Герр Сэндлер ждет вас, — сказал человек в дверях.

Майкл заметил легкое движение позади него. В коридоре, там, где из щелки между занавесками на окнах выбивался алый свет, стоял солдат с пистолетом.

«Черт возьми, что здесь происходит?» — недоумевал Майкл. Немного поразмыслив, он решил, что благоразумнее всего будет играть отведенную ему роль и дальше.

— Прикажите принести яблочный сок, — сказал он, опуская ноги на пол. Он медленно встал с кровати. Ноги слушались.

— Да, сэр. — Человек — скорее всего, это был дворецкий — двинулся к двери.

— И еще, — сказал Майкл, — кофе. Черный, без сахара. И три яйца.

— Да, господин.

— Хорошо. Три яйца в скорлупе.

По лицу человека в дверях было видно, что он не понял последней просьбы.

— Извините, что?

— Три яйца. Сырые. В скорлупе. Вам это понятно?

— Да, сэр. Вполне. — Он попятился к двери и плотно прикрыл ее за собой.

Майкл подошел к железному щиту на окне и попытался подсунуть под него пальцы. Бесполезно. Щит прочно держался на железных засовах. Он нашел свисавший со стены шнур и, дернув за него, включил лампу в круглом белом абажуре на потолке. В шкафу висел его темно-серый пиджак с лацканами из черного бархата, но никаких других вещей в нем не оказалось. Он снова окинул взглядом тесную комнату. Спартанская обстановка. Тюрьма на колесах. Разумеется, солдат в коридоре караулил его. И сколько солдат помимо него ехало в этом поезде, если они были здесь вообще? Как далеко они отъехали от Берлина? Где сейчас Чесна и Мышонок? Он не имел никакого представления, сколько времени прошло с момента нападения, но не сомневался, что всего несколько часов. Итак, если сейчас только встает солнце, значит, вечеринка в «Бримстоне» происходила вчера вечером. Интересно, знает ли уже Сэндлер, что осталось от его сокола? А с другой стороны, если он, как особо опасный шпион, едет сейчас на допрос в гестапо, то почему тогда дворецкий обращается к нему не иначе как «барон»?

Вопросы, вопросы. Пока что ни на один из них невозможно дать ответ. Подойдя к столу, Майкл зачерпнул пригоршню воды из миски и протер лицо. Рядом висело чистое белое полотенце, и он вытерся. Затем сделал несколько глотков. Рядом на стене висело зеркало. Майкл, посмотрел на свое отражение. Белки глаз слегка покраснели, но других заметных следов от удара дубинкой не осталось. Он нащупал у себя на голове две шишки: одну — немного повыше виска и вторую — на затылке. Каждый из этих ударов мог быть смертельным, но они, видимо, наносились расчетливо, вполсилы. А это значит, что Сэндлеру — или еще кому-то кроме него — он нужен был живым.

Глаза все еще застилал туман. Нужно поскорее прийти в себя, неизвестно, какие испытания ожидают его впереди. Прошлым вечером в саду «Рейхкронена» он совершил большую ошибку, не обратив внимания на то, что говорило ему природное чутье. Ему следовало сразу же насторожиться, когда стало ясно, что Сэндлер притворяется пьяным, и уж конечно, тогда он вовремя услышал бы шаги у себя за спиной. Что же, это будет хорошим уроком на будущее. В следующий раз он уже не станет столь недооценивать Гарри Сэндлера.

Он застегнул пуговицу на воротничке рубашки и завязал «бабочку». Не стоит выходить к завтраку в непрезентабельном виде. Он вспомнил о фотографиях в номере у полковника Джерека Блока, истерзанные лица жертв какой-то ужасной по своей жестокости программы испытаний на норвежском острове Скарпа. А что знает Сэндлер о новом проекте доктора Хильдебранда? Или о «Железном кулаке» и трудах Франкевитца, рисовавшего следы от пуль на зеленом металле? Самое время выяснить это.

Майкл достал из шкафа пиджак и надел его. Затем, глядя на себя в зеркало, поправил галстук и, глубоко и решительно вздохнув, открыл дверь.

Дожидавшийся в коридоре солдат немедленно выхватил «люгер» из кобуры и направил его в лицо Майклу.

Сдержанно улыбнувшись, Майкл поднял руки и пошевелил растопыренными пальцами.

— Я чист, — сказал он.

— Туда. — Солдат взмахнул пистолетом, указывая налево, и Майкл пошел вдоль покачивающегося коридора, а солдат шел в нескольких шагах позади.

В вагоне было еще несколько купе, каждое из которых было примерно такого же размера, как и то, что занимал Майкл. На вагон для перевозки заключенных не похоже, слишком уж чисто. Блестели полировкой деревянные панели стен, медные ручки ярко начищены. И все же здесь пахло плесенью: это был стойкий, невыветриваемый запах пота и страха. Что бы ни происходило в этом поезде, это было далеко не так безобидно.

Второй солдат с «люгером» дожидался у раскрытой двери в следующий вагон. Майклу дали жестом понять, чтобы он не останавливался. Переступив порог, Майкл остановился, не ожидая увидеть подобной роскоши.

Это был богато обставленный вагон-ресторан, потолок и стены которого были отделаны темным палисандровым деревом, а пол застелен золотисто-красным персидским ковром. С потолка спускалась люстра, а стены украшали светильники. Под люстрой стоял стол, накрытый белой скатертью, за которым сидел радушный хозяин, пригласивший Майкла на завтрак.

— А! Доброе утро, барон! — Широко улыбаясь, Гарри Сэндлер встал из-за стола. Он выглядел хорошо отдохнувшим; на нем был красный шелковый халат с его инициалами, вышитыми готическими буквами на груди. — Прошу вас, составьте мне компанию!

Майкл бросил быстрый взгляд через плечо. Один из солдат вошел вслед за ним и встал у двери, не выпуская из рук «люгер». Майкл подошел к столу и занял место напротив Сэндлера, там, где специально для него был поставлен еще один прибор — вся посуда была темно-голубого фарфора. Сэндлер вернулся за стол.

— Я надеюсь, вы хорошо спали. А то ведь некоторые испытывают трудности со сном в поездах.

— После первых двух затрещин я спал сном младенца, — ответил Майкл.

Услышав это, Сэндлер рассмеялся:

— Вот это да! Вам не изменило чувство юмора! Весьма впечатляет, барон.

Майкл развернул салфетку. Поставленный перед ним прибор был пластмассовым, у Сэндлера он был из серебра.

— Невозможно предугадать, каким будет ответ, — продолжал Сэндлер. — Бывает, что случаются… ну… очень некрасивые сцены.

— У меня нет слов! — проговорил Майкл, изображая деланый испуг. — Посреди ночи огрели по голове, засунули в багажник, отволокли куда-то, а потом разбудили уже в поезде. И что, находятся еще такие, кто заявляет, будто это некрасивый поступок?

— Сожалею, но это так. На всех не угодишь, не правда ли? — Он снова рассмеялся, но глаза оставались холодными. — А, вот и Хьюго с нашим кофе! — Дворецкий, приходивший в купе к Майклу, появился на пороге двери, которая, должно быть, вела в кухню. На подносе, который он держал в руках, стояли два небольших серебряных кофейника и две чашечки. — Это мой поезд, — говорил Сэндлер, пока Хьюго разливал кофе. — Подарок рейха. Очень мило, не так ли?

Майкл осмотрелся. Он заметил, что на окнах были опущены железные шторы.

— Да, конечно. Вы страдаете светобоязнью?

— Вовсе нет! И действительно, почему бы нам не впустить сюда немного утреннего солнца? Хьюго, открой эти два! — Он указал на окна по обеим сторонам от столика. Хьюго достал из жилетного кармана ключ, вставил его в замок под одним из окон и повернул. Послышался легкий щелчок. Он потянул за ручку, и железный занавес поднялся. Через оконное стекло внутрь вагона хлынули лучи солнца. Хьюго открыл второе окно, поднял железные шторы, после чего убрал ключ в карман жилета и удалился на кухню. Майкл попивал кофе — черный, без сахара, в точности как он заказал, — и глядел в окно. Поезд шел через лес, и яркий солнечный свет пробивался сквозь ветви деревьев.

— Вот так, — сказал Сэндлер. — Вот так гораздо лучше, не правда ли? Это весьма занимательный поезд, и я надеюсь, вам еще представится возможность самому убедиться в этом. Мой личный вагон находится в хвосте, как раз позади того вагона, в котором вы проснулись сегодня утром. Но вот этот вагон от локомотива отделяют еще три. Это просто чудо техники. Вы вообще разбираетесь в поездах?

— В свое время мне приходилось иметь с ними дело.

— Но чем меня больше всего привлекает поезд, так это тем, что в нем, оказывается, можно создать свой собственный, неповторимый мир. Если посмотреть со стороны, в нем, кажется, и нет ничего необычного. Поезд как поезд. И никто даже не обратит на него внимания. Но внутри… это мой мир, барон. Я люблю звук колес, стучащих по рельсам, мне нравится мощь локомотива. Это все равно что ехать, сидя в утробе огромного прекрасного зверя. Вы не согласны со мной?

— Почему же нет? — Майкл отпил еще один глоток кофе. — Мне поезд всегда представлялся похожим на… о да… на огромный железный кулак.

— Правда? Очень интересно. Да, действительно. — Сэндлер кивнул. С лица его не сходило беззаботно-довольное выражение. «Не сработало, — подумал Майкл. — Так все же, знает он что-нибудь о "Железном кулаке" или нет?» — Вы удивляете меня, барон, — сказал Сэндлер. — Раньше я думал, что вы… как бы это сказать… я считал вас нервным. Или, возможно, вы просто очень хороший актер. Да, скорее второе. Но теперь ваши сады с тюльпанами остались далеко. И знаете, барон, меня не покидает чувство, что вы не сойдете с этого поезда живым.

Майкл медленно опустил, чашечку с кофе на стол. Сэндлер пристально смотрел на него, ожидая в ответ жалобных криков, слез, мольбы. Майкл какое-то время тоже глядел на него, а затем взял со стола серебряный кофейник и налил себе еще кофе.

Сэндлер нахмурился.

— Вы, наверное, думаете, что я шучу, не так ли? Друг мой, уверяю вас, что это вовсе не розыгрыш. Я собираюсь вас убить, а будет ли ваша смерть быстрой или же медленной и мучительной, зависит только от вас.

Стук колес поезда внезапно изменился. Майкл взглянул в окно. Они проезжали по мосту над широкой рекой, вода в которой казалась темно-зеленой. Но внимание его было привлечено другим ошеломляющим зрелищем. В полумиле от железной дороги из-за деревьев виднелись башни и башенки огромной постройки. Вне всякого сомнения, это был «Рейхкронен».

— Да, это отель, — сказал Сэндлер, угадав ход мыслей барона. — Последние три часа мы кружили вокруг Берлина. Мы будем кататься здесь до окончания охоты.

— Охоты?

— Точно так. — Сэндлер снова улыбнулся; ему опять удалось перехватить инициативу. — Я буду охотиться на вас по всему поезду. Если вам удастся добраться до локомотива и трижды дать гудок, прежде чем я догоню вас, то ваша смерть будет быстрой — пуля в висок. Но если я изловлю вас раньше, чем вы сумеете добраться туда, то… — Он пожал плечами. — Приговор выносится по усмотрению охотника.

— Вы что, совсем рехнулись?

— Браво, какое самообладание! — Сэндлер лениво зааплодировал. — Ну добавьте же сюда немного эмоций! Неужели вам трудно выдавить из себя хотя бы несколько слезинок? Может быть, вы станете молить меня о пощаде? Или, может быть, для вас окажется полезным узнать, что с самого последнего человека из тех, на кого я охотился здесь, содрали шкуру? Он был недругом Гиммлера, и потому-то эту шкуру я подарил ему. Надеюсь, что он вывесил ее на видном месте.

Хьюго выкатил из кухни столик с завтраком. Он поставил тарелку с бифштексом перед Сэндлером и блюдо перед Майклом, на котором лежали три сырых яйца.

— Вы мне положительно нравитесь, барон! — усмехнулся любитель большой охоты. — Даже не знаю, что и подумать о вас!

Сердце Майкла забилось чаще, в горле появилась легкая сухость, но все же он был еще очень далек от того, чтобы запаниковать. Он снова посмотрел в окно, на быстро проплывающие дома и фабрики.

— Я сомневаюсь, что Чесна обрадуется, узнав, что меня похитили, — холодно сказал он. — Или, может быть, вы украли и ее тоже?

— Разумеется, нет. Она все еще в «Рейхкронене», и ваш камердинер там же. Чесна об этом ничего не знает и не узнает никогда. — Он взял острый нож и принялся разрезать бифштекс. Внутри мясо было почти сырое, и на тарелку стекала кровь. — Сейчас полиция ищет ваше тело в реке. Объявились двое, они будто бы видели вас на берегу реки, после того как вы ушли с представления в клубе «Бримстон». Наверное, вы слишком много выпили в тот вечер. Вы бродили по берегу и упорно отказывались возвратиться обратно в отель. — Сэндлер прожевал мясо и запил его кофе. — Тот берег оказался не самым удачным местом для прогулок, барон. Вам не следовало отправляться туда одному.

— Уверен, что кто-нибудь видел, как я уходил вместе с вами.

— В этой толпе? Вряд ли. В любом случае сейчас это не имеет значения. Относительно вас у меня есть разрешение полковника Блока; он точно так же, как и я, не хочет, чтобы вы с Чесной поженились.

Вот оно как! Майкл понял, что это никоим образом не связано ни с его миссией, ни с тем, что он является агентом британской разведки. Сэндлер и Блок хотят, чтобы барон фон Фанге исчез. Ясно также и то, что Сэндлер еще ничего не знает об участи, постигшей его сокола; скорее всего, вчера вечером ему больше так и не представился случай подняться к себе в номер, и теперь он не вернется в отель, пока не закончится его «охота». Разумеется, Чесна не поверит в то, что Майкл был пьян. Она поймет, что все это подстроено. Только что она сможет сделать? Но сейчас у него не было времени на раздумья. Сейчас его основной мишенью был улыбающийся человек, сидящий напротив него за столом и жующий бифштекс с кровью.

— Я люблю Чесну, — сказал Майкл. — Чесна любит меня. Разве этого не достаточно? — Он постарался сказать это так, чтобы придать своему голосу легкий оттенок малодушия; он был вовсе не заинтересован в том, чтобы Сэндлер вдруг что-то заподозрил.

— Забудьте об этом! Чесна не любит вас! — Сэндлер отправил в рот очередной кусок бифштекса. — Возможно, вам удалось вскружить ей голову. Я даже допускаю, что ей нравится ваше общество, хотя и не могу понять почему. Но Чесна нередко позволяет эмоциям одерживать верх над разумом. Она замечательная женщина, красивая, талантливая, с хорошими манерами. Но это не мешает ей бывать безрассудной. Вы знаете, что она сама управляет собственным самолетом? Воздушные трюки в фильмах, где ей приходится сниматься, она выполняет самостоятельно. Она замечательно плавает и стреляет лучше, чем очень многие из тех мужчин, с кем мне приходилось водить знакомство. Вот с этим, — он многозначительно дотронулся рукой до лба, — у нее тоже все в полном порядке, но все же у нее сердце женщины. У нее и до вас были разного рода ни к чему не ведущие, весьма опрометчивые любовные романы, но прежде она никогда не заговаривала о свадьбе. Я немного разочарован, так как всегда считал, что она неплохо разбирается в людях.

— Вы имеете в виду то, что Чесна предпочла меня, а не вас?

— Чесна не всегда поступает благоразумно, — сказал Сэндлер. — Иногда ее надо подвести к принятию правильного решения. Поэтому мы с полковником Блоком решили убрать вас из кадра. Навсегда.

— Откуда такая уверенность, что если вам удастся убить меня, то она обязательно выйдет замуж именно за вас?

— Я постараюсь. Неплохой повод для пропаганды. Двое американцев, выбравшие для себя жизнь под сенью нацистского знамени. Да и Чесна — звезда. Наши с ней фотографии обошли бы страницы газет и журналов всех стран. Теперь вы понимаете?

Майкл все понял. Сэндлер был не только предателем и убийцей, помимо всего прочего, он оказался еще и редкостным эгоистом. И если бы даже Майкл не собирался убить Сэндлера, то последнее его откровение сыграло решающую роль. Он разбил пластмассовой ложкой скорлупу яйца, поднес его ко рту и выпил.

Сэндлер рассмеялся, глядя на это.

— Сырое мясо и сырые яйца. Барон, ваше детство, должно быть, прошло в хлеву!

Майкл съел еще одно яйцо. Хьюго вернулся из кухни с двумя графинами яблочного сока — для Майкла и для Сэндлера. Поклонник большой охоты тут же опрокинул в себя целый бокал, но Майкл не спешил: он поднес свой бокал к губам и остановился, почувствовав едва ощутимый горьковатый запах. Какой-нибудь яд? Нет, запах яда был бы сильнее. Но в сок явно было подмешано какое-то лекарство. Транквилизатор, заключил Майкл. Нечто, что должно было замедлить его реакцию. Он отставил стакан с соком и снова налил себе кофе.

— Что-нибудь не так? — спросил Сэндлер. — Вам не нравятся яблоки?

— Нет, просто попахивает червоточиной.

Он надколол скорлупу третьего яйца и выпил желток, спеша пополнить запасы протеина в организме. Последнее яйцо он запил кофе. Рельсы повернули на северо-восток, и объезд вокруг Берлина был начат заново.

— Так, значит, вы не собираетесь падать передо мной на колени и молить о пощаде? — Сэндлер подался вперед.

— А это что, может помочь?

Сэндлер помедлил с ответом, а затем отрицательно покачал головой. Взгляд его темных глаз казался настороженным, и Майкл был уверен, что он почувствовал что-то, чего никак не ожидал. Он решил снова прозондировать почву.

— Никаких шансов у меня нет, верно? Как у таракана, попавшего под удар железного кулака?

— Ну конечно же, у вас есть шанс. Не бог весть какой, но все же есть. — И снова по лицу Сэндлера было видно, что он не обратил внимания на последнюю фразу. Что бы там ни скрывалось под названием «Железный кулак», Гарри Сэндлеру не было о нем ничего известно. — Умереть быстрой смертью. Для этого вам нужно добраться до локомотива прежде, чем я доберусь до вас. Само собой разумеется, я буду вооружен. Я захватил свое любимое ружье. У вас, на вашу беду, оружия не будет. Но зато вам положено десять минут форы на старте. После завтрака вы на некоторое время вернетесь в свое купе. Потом будет подан аварийный сигнал. Это и станет сигналом, что для вас охота уже началась. — Он отрезал новую порцию бифштекса, а затем воткнул нож в оставшийся на тарелке кусок мяса. — Только не пытайтесь спрятаться в своей комнате или держать дверь изнутри. Это лишь ускорит вашу поимку. И если вы еще смеете надеяться на то, что вам удастся спрыгнуть с поезда на ходу, вы очень ошибаетесь. В переходах между вагонами будут расставлены солдаты. Кстати, окна… о них тоже забудьте. — Он подал знак Хьюго, стоящему рядом в ожидании, когда можно будет убирать со стола. Хьюго опустил на окнах железные ставни, и солнечные лучи померкли. — Пусть это станет спортивным состязанием, хорошо? — настойчиво продолжал Сэндлер. — Каждый будет играть отведенную ему роль.

Когда Хьюго вытащил из кармана жилета ключ, чтобы запереть замки, Майкл заметил пистолет в кобуре под полой его пиджака.

— Даже не думайте о том, что вам удастся завладеть пистолетом Хьюго, — сказал Сэндлер, проследив направление взгляда Майкла. — Он провел восемь месяцев на русском фронте, и к тому же он отличный стрелок. У вас есть вопросы относительно основных правил игры?

— Нет.

— Вы и в самом деле удивляете меня, барон. Должен признаться, что я рассчитывал на то, что уже к этому времени вы встанете передо мной на колени. Это лишний раз доказывает, что невозможно предугадать, каким человек может оказаться на самом деле. Вы согласны со мной? — Он широко улыбнулся. — Хьюго, а теперь проводи барона в его покои.

— Слушаюсь, господин.

Когда дверь купе закрылась у него за спиной, Майкл обнаружил, что в его отсутствие в комнате произошла значительная перестановка. Зеркало, стол, белая миска и полотенце исчезли. Из шкафа была убрана единственная вешалка. А Майкл как раз рассчитывал на то, что ему удастся воспользоваться осколками зеркала, черепками от миски и вешалкой, для того чтобы попытаться выбраться отсюда. Круглый стеклянный плафон на потолке остался, и теперь Майкл глядел на него. Достать до плафона было невозможно, хотя Майкл чувствовал, что он наверняка смог бы придумать что-нибудь, что позволило бы ему разбить лампу. Он сел на кровать и погрузился в раздумья; поезд плавно покачивался, и колеса стучали на стыках рельсов. А понадобится ли вообще ему оружие, чтобы убить Гарри Сэндлера, если он сам сейчас устроит на него охоту? Едва ли. Он мог бы превратиться в волка и броситься бежать сразу же, как только будет дан аварийный сигнал.

Но Майкл, не стал превращаться. Его чутье было крайне обострено. Вместе с превращением ему пришлось бы лишиться одежды. Но, оставаясь человеком, он мог думать как волк и одержать верх над Сэндлером. Единственная проблема состояла в том, что Сэндлер знал этот поезд лучше его. Майклу нужно найти место для засады, и тогда…

Тогда графиня Маргритта будет отомщена, и душа его наконец избавится от этого тяжкого бремени. Он сможет поставить последнюю точку и написать «конец» под этим печальным эпизодом своей жизни.

Для себя Майкл решил во что бы то ни стало одержать верх над Гарри Сэндлером. И он сделает это человеческими руками, а не когтями волка. Он ждал.

Прошло около двух часов, и все это время Майкл пролежал на кровати. Он отдыхал. Он был совершенно спокоен и готов к предстоящему испытанию морально и физически.

Задребезжал аварийный сигнал. Этот звук раздавался на протяжении, наверное, десяти секунд, но к тому времени, как наступила тишина, Майкл успел выскочить за дверь и устремиться в сторону локомотива.

Глава 2

Стоявший между вагонами солдат взмахом руки, державшей пистолет, дал ему понять, чтобы он проходил дальше, и Майкл вошел в открытую для него дверь, оказавшись в богато украшенном вагоне, где был подан завтрак. Солдат в коридоре захлопнул дверь у него за спиной.

Железные ставни были опущены. Люстра и светильники по стенам вагона горели мягким, приглушенным светом. Майкл пошел вдоль вагона, но затем задержался у стола, накрытого белой скатертью.

Посуду после завтрака еще не убирали. Из куска недоеденного бифштекса на тарелке Сэндлера торчал нож.

Взгляд Майкла был устремлен на этот нож. Дело начинало принимать неожиданный оборот. Отчего же этот нож был все еще здесь? Ответ был очевиден: Сэндлер явно рассчитывал на то, что он заметит и возьмет его. И что тогда? Майкл осторожно дотронулся до рукоятки ножа и, едва коснувшись поверхности металла, обнаружил, что и ожидал найти. Серебряная рукоятка была обмотана тонкой, как волос, почти не различимой на глаз проволокой. Исчезая в царившем в комнате полумраке, она уходила наверх, к висевшей у него над головой люстре. Внимательно оглядев начищенный канделябр, Майкл заметил скрытый среди богатого убранства люстры небольшой, отделанный под бронзу пистолет. Курок был взведен, а свободный конец проволоки привязан к спусковому крючку. Майкл проследил и за углом поворота ствола, понимая, что, если бы он взялся за нож и выдернул его из мяса, курок был бы спущен и пуля угодила бы ему в левое плечо. Майкл хмуро усмехнулся. Вот почему его продержали в купе целых два часа. Сэндлер и его команда готовили свои трюки. «Нечего сказать, — подумал Майкл. — Вот тебе и десять минут форы». Эта охота могла для него окончиться очень быстро.

Он решил дать Сэндлеру повод для размышлений, возможно, это все-таки заставит его немного сбавить скорость. Отступив в сторону, оказываясь таким образом вне линии огня, Майкл ударом ноги выбил ножку из-под крышки стола. Стол завалился, тонкая проволока натянулась, и раздался громкий выстрел. Пуля отколола щепку от панели палисандрового дерева. Майкл поднял с пола нож, и здесь его ждало разочарование: в руках у него оказался тупой обломок лезвия. Он снял пистолет с люстры, заранее догадываясь, что это тоже пустой номер: пистолет был заряжен единственной пулей.

Все, хватит. Бросив пистолет на ковер, он продолжил свой путь, направляясь в противоположный конец вагона. Но теперь шаги его стали медленнее и осторожнее. Майкл пристально оглядывался по сторонам в поисках натянутых шнуров. Он остановился у двери в кухню, и рука его замерла у самой ручки двери. Наверняка Сэндлер рассчитывал на то, что он заглянет и сюда — в надежде завладеть ножами. Медная ручка была недавно начищена и сверкала весьма многообещающе. «Слишком просто», — подумал Майкл. Поворотом этой ручки мог спускаться курок ружья, нацеленного на дверь изнутри кухни. Он опустил руку, отошел от двери и отправился дальше. В переходе к следующему вагону стоял еще один солдат, который безучастно глядел на него, лениво моргая глазами с тяжелыми веками. Майкл подумал о том, что за все время, наверное, очень немногим из жертв Сэндлера удавалось благополучно миновать первый вагон. Но торжествовать победу было еще рано: от локомотива его отделяли целых три вагона.

Через открытую перед ним дверь Майкл вошел в следующий вагон. Через весь вагон шел длинный узкий проход, по обеим сторонам которого стояли два ряда кресел. Окна были закрыты железными ставнями, но две люстры под потолком горели, пожалуй, даже слишком ярко. Вагон мерно покачивало; послышался громкий паровозный гудок. Майкл опустился на пол и взглянул вдоль прохода на уровне колен. Если где-то в проходе между креслами и натянут шнур, то увидеть его отсюда было нельзя. Он подумал, что Сэндлер к этому времени наверняка пустился за ним в погоню, и теперь дверь позади него в любую секунду могла распахнуться от удара ноги. Ждать Майкл не мог; поднявшись с пола, он медленно пошел вдоль прохода, держа руки перед собой и в то же время пристально глядя под ноги, в надежде вовремя заметить блеск тонкой проволоки на уровне колен или у щиколоток.

Ни вверху, ни внизу проволоки не оказалось. Майкл почувствовал, что начинает потеть; наверняка здесь скрывался какой-то подвох. Или, может быть, в этом вагоне не было никаких ловушек и все его опасения напрасны? Он дошел до второй люстры, и теперь до перехода в следующий вагон оставалось еще метров шесть. Приближаясь к люстре, он взглянул вверх, пристально оглядывая ее ярко начищенные медные рожки; оружия видно не было.

Но, сделав очередной шаг, он вдруг почувствовал, как слегка — наверное, всего на полсантиметра — прогибается пол под левой ногой. Послышался легкий щелчок, и внутри у Майкла все похолодело: он только что наступил на пружину скрытого в полу потайного механизма.

Майкл прыгнул вверх, ухватившись руками за висевшую над головой люстру и подтянув колени к груди. Прогремел выстрел; обрез был установлен в полу слева от него, залп свинцовой дроби пролетел через вагонный проход — как раз там, где всего пару секунд назад находились его колени, — угодил в сиденья по правую сторону от прохода. Следом за первым стволом выпалил и второй. По вагону разлетелись деревянные обломки и куски обивки.

Майкл осторожно опустил ноги, разжал пальцы и очутился на полу. Одного беглого взгляда на развороченные сиденья было достаточно, чтобы представить, что случилось бы с его ногами, замешкайся он хоть на мгновение. Безнадежно искалеченный, он остался бы лежать на полу, корчась от боли, пока здесь не появился бы Сэндлер.

Майкл услышал, как распахнулась дверь в дальнем конце вагона. Сэндлер, в охотничьем костюме цвета хаки, поднял двустволку, прицелился и выстрелил.

Майкл успел броситься на пол. Пуля пропела повыше левого плеча и отскочила от железной шторки окна. Не дожидаясь, пока Сэндлер снова возьмет его на мушку, Майкл стремительным прыжком бросился к двери, распахнул ее и упал на пол тамбура. Как Майкл и ожидал, за дверью стоял очередной солдат. Держа в одной руке пистолет, он хотел было другой рукой ухватить Майкла за шиворот и поставить на ноги.

Не дожидаясь этого, Майкл вскочил с пола и головой ударил солдата в подбородок. Тот отшатнулся, глаза его широко раскрылись от боли и удивления. Схватив солдата за запястье, Майкл изо всех сил ударил ладонью по острому арийскому носу. Захрустели, ломаясь, хрящи, из ноздрей брызнула кровь, и Майкл, выхватив «люгер», отбросил солдата от себя, как мешок, набитый соломой. Он обернулся, заглянув в вагон через стеклянное окошко в двери. Сэндлер был уже на полпути к выходу. Подняв руку с «люгером», чтобы выстрелить через стекло, Майкл увидел, что Сэндлер остановился в проходе и тоже вскинул ружье. Оба выстрела прогремели одновременно.

Майкла осыпало градом деревянных щепок, а Гарри Сэндлера — осколками дверного стекла. Майкл почувствовал обжигающую боль в правом бедре, словно кожи коснулось раскаленное клеймо, и упал на колени от боли и неожиданности. Стекла в двери больше не было, а в том месте, где пуля Сэндлера пробила деревянную обшивку вагона, зияла дыра величиной с кулак. Майкл снова выстрелил через дверь, и спустя несколько секунд из вагона раздался ответный выстрел — пуля угодила в стену над головой Майкла. Оставаться здесь было опасно. Майкл привстал с пола и, прижимая одну руку к растекающемуся по правой ноге кровавому пятну, пригнувшись, начал пятиться к двери в соседний вагон.

Звенящий грохот колес за спиной заставил его обернуться. В вагоне, на пороге которого он теперь стоял, не было пола; это была просто верхняя оболочка с опущенными железными ставнями на окнах, и он, Майкл, стоял у самого его края, глядя вниз, где мелькали шпалы. У него над головой по длине всего вагона — метров двадцать или около того — тянулась приваренная к потолку железная труба. В другой его конец было невозможно перебраться, иначе как только перехватываясь руками по этой трубе. Майкл взглянул на изрешеченную пулями дверь, через которую он только что вошел. Сэндлер выжидал. Может быть, один из выстрелов «люгера» все же достиг цели или осколками стекла ему задело лицо. Майкл был уверен, что лучший способ избавиться от этого сумасшедшего — поскорее добраться до локомотива и сбросить скорость. Если Сэндлер был ранен, то, скорее всего, солдаты постараются довести охоту до конца. В любом случае оставаться здесь было нельзя; пуля прошла навылет, и он терял много крови. Еще немного — и от его силы и выносливости останутся одни воспоминания. Засунув «люгер» за пояс, Майкл подпрыгнул над проносящимися внизу рельсами и шпалами и крепко ухватился за железную трубу над головой. Тело его покачивалось, по правой ноге текла кровь. Он двинулся вдоль трубы, стараясь переставлять руки как можно шире.

Половина пути была позади, когда сквозь гремящий перестук колес Майкл услышал ружейный выстрел. Пуля угодила в потолок всего в полутора метрах слева от трубы. Повернув голову, Майкл увидел, что в дверном проеме стоит Сэндлер, готовый приступить к следующему раунду охоты. Сэндлер глядел на него, криво усмехаясь, из порезов на лице сочилась кровь. Он вскинул ружье и прицелился Майклу в голову.

Держась за трубу одной рукой, Майкл выхватил из-за пояса «люгер». Палец Сэндлера был на спусковом крючке, и Майкл знал, что ему не удастся выстрелить первым.

— Брось! — скомандовал Сэндлер, перекрывая своим криком стук колес. — Я сказал, бросай пушку, сукин ты сын, а не то я вышибу твои вонючие мозги!

Майкл лихорадочно подсчитывал в уме сантиметры и доли секунды. Нет, ничего не выйдет; пуля Сэндлера достигнет цели раньше, чем «люгер» успеет выстрелить.

— Я сказал, брось пушку! Быстро! — Лицо Сэндлера исказила злобная гримаса; с подбородка у него капала кровь.

Майкл разжал пальцы. «Люгер» упал вниз на рельсы и исчез.

— Ну что, попался? — орал Сэндлер, глядя на темное кровавое пятно, расплывшееся у Майкла на бедре. — Я знал, что ты все равно от меня не уйдешь! Вообразил себя самым умным, да? — Он провел рукой по лицу и посмотрел на алые разводы, оставшиеся на ладони. — И кровь мне еще пустил, мать твою! — выругался Сэндлер. Майкл видел, что на лице охотника поблескивают стеклянные осколки. — А вы, барон, оказывается, совсем не так просты! Я был уверен, что с вас будет достаточно и одного ножа! А обрез… обычно он и заканчивал охоту! Никто до вас еще не забирался так далеко!

Майкл обеими руками держался за трубу. По лицу его струился холодный пот.

— Но ведь вам не удалось меня поймать! — выкрикнул он в ответ.

— Черта с два! Последний выстрел — и моя коллекция пополнится новым трофеем!

— Но вы не поймали меня, — продолжал Майкл. — И после этого вы еще станете называть себя охотником? — Он хрипло рассмеялся. — Ведь есть еще один вагон, так? И я все равно пройду через него, чего бы вы там ни подстроили… хоть и с раненой ногой, но пройду! — Он видел, как в глазах Сэндлера разгорается пламя азарта. — Можете застрелить меня сейчас, но тогда я упаду на рельсы. Живым я все равно не дамся… А разве вам не этого хотелось?

Сэндлер опустил ружье и облизнул перепачканные кровью губы.

— А вам не откажешь в самообладании, барон! Я никогда не думал, что любитель тюльпанов окажется способен на такое! Мы уже пустили друг другу первую кровь, так? И значит, можно считать, что мы квиты. Но через следующий вагон вам не пройти, это я вам обещаю!

— А я говорю, что пройду.

Сэндлер зло усмехнулся.

— Что ж, посмотрим. Давайте! Даю вам минуту на то, чтобы убраться отсюда.

Майкл ухватился за эту возможность. Он продолжил свой путь вдоль трубы, слыша, как Сэндлер выкрикнул ему вслед:

— До скорой встречи! Еще немного — и вы покойник!

Майкл добрался до небольшой площадки перед выходом из вагона и спрыгнул на нее. Солдат, стоявший у входа в последний вагон, отступил назад и, стараясь держаться на расстоянии от Майкла, взмахом пистолета приказал ему проходить. Оглянувшись, Майкл видел, как Сэндлер перекинул винтовку за спину, готовясь к переходу по трубе. Последний вагон ждал его, и Майкл переступил порог.

Дверь тут же захлопнулась у него за спиной. Стекло в двери было замазано черной краской. Кругом царила кромешная тьма, не было ни единой щелки, через которую мог бы пробиться солнечный свет. Здесь было темнее, чем в лесу в самую черную из ночей. Майкл, вглядывался в темноту впереди себя, пытаясь разглядеть в ней хоть что-нибудь — люстры, погашенные светильники, мебель, но все было напрасно. Вытянув вперед руки, держа ладони на уровне лица, он шагнул вперед. За первым шагом последовал второй. Потом третий. Путь был свободен. Он сделал четвертый шаг, и тут пальцы его обожгла резкая боль.

Майкл отдернул руки. Он понял, что это бритвы или битое стекло. Пошарив рукой, он обнаружил пустое пространство слева от себя. Два шага вперед и третий влево — и он вновь порезал руку об острые лезвия. Майкл почувствовал, как кровь стынет у него в жилах. Это был лабиринт. И стены этого лабиринта были усеяны торчащими из них обломками бритвенных лезвий.

Сняв пиджак, он обмотал им руки и наугад двинулся вперед, осторожно ступая в кромешной тьме. Все его чувства были обострены до предела; потянув носом воздух, он учуял запах паровозного масла, горьковатый дым горящего угля и сладкий аромат с металлическим привкусом — запах собственной крови. Сердце его бешено стучало, глаза вперялись в темноту. Руки Майкла снова коснулись ощетинившейся лезвиями стены — она выросла прямо перед ним. Слева оказалась еще одна стена; ход лабиринта уводил его вправо, и ему не оставалось ничего другого, как пройти по этому узкому коридору. Он резко сворачивал влево, заводил в тупик. Майкл понял: он пропустил выход в коридор и теперь ему придется возвращаться. Бродя в темноте в поисках выхода, чувствуя, как острые лезвия впиваются в намотанный на руки пиджак, он слышал, как открылась и тут же закрылась вагонная дверь: Сэндлер прибыл.

— Ну как вам мой маленький лабиринт, барон? — спросил Сэндлер. — Я надеюсь, что вы не боитесь темноты.

Майкл молчал. Сэндлер рассчитывал обнаружить, где он, по звуку его голоса. Майкл молча водил рукой по стене, морщась от боли, когда бритвы, прорезая ткань, впивались ему в пальцы. Вот он! Узкий коридорчик. Он вошел и двинулся дальше, держа руки перед собой.

— Я никак не могу понять вас, барон! — сказал Сэндлер. Голос его доносился теперь с другой стороны: Сэндлер пробирался по лабиринту. — Я думал, что теперь-то вы уж точно сдадитесь! Или, может быть, вы уже сдались и, дрожа, забились в какой-нибудь угол? Эй, где вы?

Майкл наткнулся еще на одну стену. Узкий коридор уходил под углом вправо, и лезвия, прорезав рубашку, чиркнули по коже на плече.

— Я знаю, что вам очень страшно. Здесь любой испугается, окажись он на вашем месте. Но для меня это и есть самый волнующий момент всей охоты: видеть ужас в глазах животного, когда оно понимает, что спасения нет. Я вам не говорил случайно, что знаю кратчайший путь через лабиринт? Это я сам его построил. Вам не кажется, что эти лезвия приятны на ощупь?

«Болтай, болтай», — думал Майкл. Звук голоса позволил определить, что Сэндлер где-то слева, метрах пяти-шести позади него. Майкл продолжал пробираться вперед, протискиваясь между ощетинившимися бритвами стенами.

— Я знаю, что вы в клочья изрезали себя, — сказал Сэндлер. — Вам бы следовало прихватить с собой пару кожаных перчаток — таких, как у меня. Нужно быть готовым ко всему, барон; это и есть отличительная черта настоящего охотника.

У Майкла на пути снова выросла стена. Он пошарил руками слева и справа от себя в поисках другого прохода Голос Сэндлера тем временем все приближался.

— Если вы сдадитесь, я облегчу ваши страдания. Вам стоит сказать два слова: «Я сдаюсь». И тогда я дарую вам быструю смерть. Ну как, вас это устраивает?

Руки Майкла нащупали угол стены, он оказался слева. Пиджак, которым он обмотал пальцы, был изрезан в клочья, и ткань пропитала кровь. Он чувствовал, как силы оставляют его, как слабеют мускулы. Раненая нога немела. Но выход из вагона должен быть где-то впереди, совсем близко, оставалось пройти еще метров пять, не больше. Наверное, окошко в двери закрашено черной краской, и отыскать дверь будет нелегко. Он пошел вдоль коридора, уходящего налево; вагон покачивало, колеса стучали на стыках. Проход сделался прямее. Запах горящего угля усилился. Теперь Майкл думал, что дверь где-то совсем рядом…

Он сделал еще два шага и услышал высокое металлическое «пим-м-м!» обрываемой, туго натянутой тонкой проволоки.

И в то самое время, как Майкл стремительно бросился на пол, прямо у него перед глазами произошла ослепительная вспышка. Ее яркий свет словно опалил глаза, и Майклу начало казаться, что в мозгу у него закружилось бесчисленное множество ярко-голубых шестеренок. Ослепленный, он лежал на полу, утратив вместе с равновесием и способность ориентироваться в пространстве, глаза его болели, словно их искололи иглами.

— А! Вы уже почти у выхода, да? — Голос Сэндлера раздался у него за спиной, где-то метрах в четырех сзади и справа. — Подождите меня, барон, я скоро к вам приду.

Глаза Майкла все еще были полны голубого пламени. Он отполз в сторону и лежал на полу, касаясь спиной утыканной лезвиями стены. Сэндлер приближался. Под его сапогами скрипели половицы. Охотник рассчитывал найти его совершенно беспомощным, корчащимся на полу, полуслепым. Он перевернулся, чтобы дать свободу рукам, отвернул в сторону изрезанный в клочья пиджак.

— Ну что же вы молчите, барон? Скажите хоть что-нибудь, — настаивал Сэндлер, — и я положу конец вашему унижению.

Майкл лежал на боку и молчал. Он прислушивался к шагам Сэндлера, которые приближались. «Давай-давай, топай сюда! — В душе Майкла все кипело. — Иди ко мне, я жду!»

— Барон? Я думаю, что охота закончена.

Майкл слышал, как Сэндлер щелкнул затвором.

Он уже чувствовал мятный запах его лосьона. Потом совсем рядом с ним скрипнула упругая кожа начищенного сапога, тихо застонала половица, и он знал, что до Сэндлера можно уже достать руками.

Полностью полагаясь на свой слух, Майкл протянул руки вперед. Он обхватил щиколотки Сэндлера и изо всех сил рванул их на себя и вверх.

Сэндлер и вскрикнуть не успел. Ружье выстрелило, пуля отскочила от потолка, а Сэндлер повалился на пол, задев одну из стен, утыканных обломками бритвенных лезвий.

Он пронзительно закричал.

Изнемогающий от боли Сэндлер оказался на полу. Руки Майкла сомкнулись на шее охотника. Но тут неожиданный удар прикладом ружья заставил его ослабить хватку. Майкл успел ухватить Сэндлера за рубашку. Тот пытался уползти от него, продолжая отбиваться прикладом, следующий удар которого пришелся Майклу по ключице. Майкл был вынужден отпрянуть, перед глазами у него все еще проносились голубые вихри, и он чувствовал, как острые лезвия на стене впиваются ему в плечи. Прогремел выстрел; сноп огненных искр вырвался из ствола, но пуля была пущена вслепую. Майкл снова набросился на Сэндлера и бросил его на утыканную бритвами стену. И снова Сэндлер завопил от боли и ужаса. Майкл нащупал в темноте ружье и ухватился за него обеими руками; Сэндлер отчаянно отбивался. Пальцы в кожаных перчатках пытались выдавить Майклу глаза, хватали его за волосы. Майкл ударил кулаком наугад, и удар попал в цель.

Оба соперника стояли на коленях; вагон покачивало, и в спины им впивались лезвия. Ружье было между ними, и теперь каждый пытался подняться на ноги, стараясь опереться на него как на рычаг. Борьба велась молча, проигравшего ждала смерть. Майкл сумел упереться в пол одной ногой и был готов встать, когда Сэндлер нанес удар в солнечное сплетение, снова бросая его на колени. Сэндлер, приподнявшись, высвободил ногу и ударил Майкла в подбородок. Ружье было прижато к горлу Майкла, и теперь Сэндлер наваливался на него всем своим весом. Майкл сопротивлялся, но ему никак не удавалось отпихнуть от себя охотника. Тогда он обеими руками ухватил голову Сэндлера и изо всех сил ткнул его лицом в усеянную бритвами стену рядом. Сэндлер взвыл, забившись в агонии, и отпрянул.

Сэндлеру как-то удалось подняться на ноги, ружье оставалось у него в руках. Майкл ухватил его за щиколотки и опрокинул навзничь, ударившись спиной о стену. Сэндлеру было невмоготу оставаться в своем лабиринте; освободившись из хватки Майкла, он поднялся с пола и заковылял по коридору, завывая от боли. Майкл слышал, как Сэндлер возится с дверной ручкой, пытаясь повернуть ее скользкой от крови рукой, и он вскочил на ноги, устремившись вслед за охотником.

Сэндлер с размаху ударил дверь плечом. Она распахнулась, и в узкий коридор хлынул показавшийся ослепительно ярким свет дня. Бритвы — их было сотни по обеим сторонам коридора — поблескивали в солнечных лучах, и многие из них были обагрены кровью. Майкл снова был ослеплен, но все же он мог видеть достаточно хорошо, для того чтобы различить в дверном проеме силуэт Сэндлера. Он бросился вперед, наскакивая на охотника сзади, и от сильного удара они оба вылетели из вагона, оказавшись на открытой площадке.

Лицо Сэндлера было исполосовано бритвами, глаза слепило солнце. Он бился в истерике.

— Убей! Убей его! — кричал он солдату на платформе.

Солдат был настолько потрясен, увидев двоих окровавленных мужчин, вывалившихся из внезапно распахнувшейся двери вагона, что «люгер» у пояса оставался в кобуре. Рука его торопливо открыла кобуру, он ухватился за рукоятку, вытаскивая пистолет наружу.

Щурясь на свету, Майкл видел лишь темный силуэт солдата. Он ударил его в пах, прежде чем «люгер» оказался наведенным на него; немец согнулся пополам, ударом колена в лицо Майкл отбросил ею назад и перекинул через железные перила на краю платформы. «Люгер» выстрелил в воздух, и солдат исчез.

— Помогите! — стоя на коленях посреди небольшой площадки, кричал Сэндлер, взывая к тем, кто еще мог его услышать. Но стук колес заглушал его вопли. Поставив ногу на ружье Сэндлера, Майкл прикрыл рукой глаза от света: впереди был тендер и паровоз, из трубы которого валили клубы черного дыма. Сэндлер стоял на четвереньках подле него, по изрезанному лицу текла кровь, и его охотничья куртка цвета хаки была усеяна кровавыми пятнами. — Помогите! — взывал он слабым голосом. Он стонал, дрожа всем телом, горестно раскачиваясь из стороны в сторону.

— Я сейчас убью тебя, — сказал Майкл по-английски. Сэндлер вздрогнул и замер. Он сидел на полу, низко опустив голову, и было слышно, как капли его крови стучат по металлу. — Я хочу, чтобы ты сейчас припомнил одно имя: Маргритта Филип. Оно говорит тебе о чем-нибудь?

Сэндлер не ответил. Поезд снова проезжал мимо зеленеющего леса в пригороде Берлина. Там, где теперь находились Майкл с Сэндлером, их не могли увидеть ни машинист, ни кочегар, подбрасывающий уголь в топку. Носком ботинка Майкл пнул Сэндлера в бок.

— Графиня Маргритта. В Каире. — Он чувствовал себя вконец измотанным, казалось, что колени вот-вот подогнутся и он рухнет на пол. — Богом клянусь, что ты ее не забыл, потому что это ты отдал приказ убить ее.

Сэндлер наконец поднял на него глаза; лицо его было истерзано, опухшие глаза превратились в узкие щелочки.

— Кто вы? — выдохнул он, тоже переходя на английский.

— Я друг Маргритты. Вставай!

— Так вы… так, значит, вы не немец?

— Вставай, — повторил Майкл свой приказ.

Он все еще прижимал одной ногой ружье к полу, но уже раздумал прибегать к этому средству. Он голыми руками свернет шею Сэндлеру и потом сбросит его с поезда, словно мешок с мусором.

— Я сказал, на ноги! Я хочу, чтобы ты глядел на меня, когда я буду тебя убивать!

— Умоляю… — застонал Сэндлер. Из носа у него текла кровь. — Пожалуйста, не убивайте меня. У меня есть деньги. Я заплачу вам деньги, много денег.

— Оставь их себе! Встать!

— Я не могу. Не могу стоять. — Сэндлер снова задрожал, едва не падая вперед. — Ноги… наверное, они сломаны.

Майкл почувствовал, как его захлестывает волна дикой ярости. Смерти скольких безвинных мужчин и женщин были на совести Гарри Сэндлера? И разве помиловал он хоть кого-нибудь, внял мольбам о пощаде? Майкл был уверен, что нет. Сэндлеру хотелось откупиться; что ж, теперь он заплатит за все сполна. Наклонившись вперед, Майкл крепко ухватил охотника за воротник куртки, собираясь поднять его с пола.

И тут Майкла снова подстерегла еще одна ловушка, которой и суждено было стать последней.

Сэндлер — он притворялся и на этот раз, так же как накануне изображал из себя пьяного, — внезапно вскочил на ноги, яростно скрипя зубами от злости, и в руке у него сверкнуло желтым блеском лезвие ножа, выхваченного из-за голенища сапога.

Нож описал в воздухе стремительную дугу, его острие было направлено в живот Майклу Галлатину.

Лезвие было перехвачено меньше чем в пяти сантиметрах от цели. Сильные пальцы обхватили запястье Сэндлера. Заплывшие глаза охотника в замешательстве уставились на эту ладонь.

Державшая его рука не была человеческой, хотя и звериной лапой ее тоже назвать было пока еще нельзя. Кожа на ней на глазах зарастала темной шерстью, скрюченные пальцы становились короче, словно втягиваясь в тело, и на их месте показались острые когти. У Сэндлера перехватило дыхание, и он в страхе взглянул в лицо своему противнику.

Лицо барона тоже менялось: нижняя челюсть и нос вытягивались вперед, образуя некое подобие звериной морды, зарастающей темной шерстью. Рот приоткрылся, освобождая место для клыков, с которых капала густая слюна. Сэндлер словно окаменел; нож со звоном покатился по железному полу, в нос ударил звериный запах: пахло потом и волчьей шерстью. Он широко открыл рот, собираясь закричать.

Майкл, у которого к тому времени уже начинала выгибаться спина, подался вперед и вцепился клыками охотнику в горло. Одним быстрым хищным движением головы он растерзал плоть, разорвал вены и перекусил Сэндлеру гортань. Он откинул голову назад, оставляя на месте растерзанной шеи жуткую зияющую дыру. Глаза Сэндлера закатились, лицо исказила судорога, нервы и мышцы были уже неподвластны его воле. Почувствовав вкус вражеской крови, Майкл нанес новый удар, погружая клыки глубоко в кровоточащую плоть, мотая головой из стороны в сторону, вгрызаясь в тело в попытке добраться до спинного мозга. Позвонки хрустели у него под клыками, и вот позвоночник поддался, но Майкл не унимался, продолжая грызть уже треснувшие костяные края. Когда Майкл наконец оторвался от тела Сэндлера, голова охотника была связана с туловищем лишь остатками уцелевших мышц и соединительной ткани. Из дыры в гортани со свистом вырывался еще остававшийся в легких воздух. Майкл, чувствуя, как рубашка на нем трещит по швам, а брюки сами собой начинают ползти вниз, уперся в грудь охотника ногой и сильно толкнул.

Все, что осталось от тела Гарри Сэндлера, плавно соскользнуло с набирающего скорость поезда.

Майкл выплюнул набившиеся в рот куски окровавленной человеческой плоти и лег на пол. Он лежал на боку, и тело его находилось на полпути между двумя полюсами превращения. Он понимал, что ему еще предстоит добраться до паровоза и замедлить ход состава; волчьими лапами не удержать рычагов. Он удерживал себя от окончательного превращения, слыша в ушах вой дикого ветра, чувствуя, как перекатываются упругие мускулы под черной волчьей шкурой, пока скрытой под одеждой. Тесные ботинки стали малы, могучие плечи были готовы вырваться на свободу. «Не сейчас! — думал Майкл. — Не сейчас!» Он начал возвращаться назад, заставляя свое тело проделать весь только что пройденный им путь в обратном направлении, и через полминуты он сумел сесть на полу; на белой человеческой коже блестел пот, а раненая нога онемела.

Он схватил винтовку; пуля была в патроннике. Поднявшись с пола, чувствуя, как кружится голова, он принялся карабкаться по железной лестнице, выходившей к проходу, устроенному по краю вагона для угля. Майкл осторожно добрался до паровоза и, увидев, что и машинист, и кочегар заняты работой, быстро спустился по лестнице в кабину машиниста.

При виде ворвавшегося к ним вооруженного ружьем незнакомца машинист вместе с кочегаром дружно подняли руки вверх. Они были простыми рабочими, а не солдатами.

— Прочь с поезда! — приказал Майкл, снова переходя на немецкий. Он взмахнул стволом ружья. — Быстро!

Кочегар спрыгнул первым и покатился по насыпи. Машинист медлил, оставаясь неподвижно стоять, глядя на Майкла выпученными от страха глазами, пока тот не приставил ему к горлу дуло винтовки. И тогда машинист бросился под откос.

Майкл ухватился за красную рукоятку тормоза и сбавил скорость. Высунувшись в окно, он видел, что поезд приближается к мосту, перекинутому через Хафель. Вдали виднелись башни «Рейхкронена». Это было самое подходящее место. Он сбросил давление пара и взобрался на самый верх тендера. Паровоз приближался к мосту, его колеса вращались все медленнее. Скрежетала паровая турбина, но у Майкла не было времени беспокоиться об этом. Поезд поедет через мост на довольно быстром ходу. Он встал во весь рост, все еще прижимая руку к раненому бедру. Железнодорожный мост сузился, под ним плескались темно-зеленые волны реки. Майкл выплюнул застрявший у него в зубах маленький обрывок кожи Сэндлера. Он надеялся, что река под мостом окажется достаточно глубокой. Если же нет, то очень скоро ему придется поцеловать землю.

Майкл набрал в легкие побольше воздуха и прыгнул.

Глава 3

Чесна стояла на заросшем травой берегу реки близ «Рейхкронена», глядя на лодки, медленно спускавшиеся вниз по течению и затем начинавшие свой путь в обратном направлении. Утреннее солнце безмятежно пригревало. И хотя внешне Чесне и удавалось сохранять спокойствие, в душе ее все кипело. Вот целых четыре часа эти лодки, не переставая, прочесывали реку, но она была уверена, что в их сети не попадется ничего, кроме ила и грязи. Где бы ни находился сейчас барон, что бы с ним ни случилось, на дне Хафеля его не было. Это уж точно.

— Говорю я вам, вранье это все, — говорил стоявший рядом с ней Мышонок. Он говорил очень тихо, потому что поиски тела барона фон Фанге привлекли на берег реки толпы зевак. — Зачем ему было приходить сюда, тем более одному? И ведь пьян-то он не был. Эх, черт, я ведь знал, что за ним глаз да глаз нужен! — Маленький человечек нахмурился и горестно покачал головой. — Ведь должен же был кто-то позаботиться об этом недотепе!

Взгляд светло-карих глаз Чесны был устремлен на реку, легкий ветерок перебирал ее золотистые волосы. На ней было черное платье: черный цвет был частью ее кинообраза, и наряд этот вовсе не был трауром. Солдаты прочесывали берега в нескольких милях вниз по течению — на тот случай, если тело вдруг оказалось выброшенным на мелководье. Чесна заранее была уверена, что и это тоже ни к чему не приведет. Все это было подстроено, но вот только кем и для чего? Пока она могла найти этому единственное разумное объяснение, но именно эта возможность и беспокоила ее теперь больше всего: его могли схватить в номере у Джерека Блока и оттуда сразу же увезти на допрос. Если это и было так, то полковник Блок ни словом не дал этого понять, когда утром известил ее о том, что вызванные наряды полиции будут прочесывать реку. Душу Чесны терзали сомнения: а вдруг барон сломается под пытками и выложит все, что ему известно? Тогда на ее собственной шее и на шеях членов антифашистской организации, работу которой ей удалось так замечательно наладить, затянутся петли виселицы. И как быть дальше: остаться, продолжая играть роль убитой горем невесты, или же выбираться отсюда, пока не поздно? Еще одной причиной для беспокойства были Блок и Франкевитц; полковник объявил врачу из гестапо, что через двенадцать часов Франкевитц должен быть в состоянии давать показания.

Бороздящие реку сети не найдут барона фон Фанге. Очевидно, он попал в сеть иного рода, и, возможно, та же сеть вскоре накроет и Чесну, и ее друзей. «Нужно выбираться, — решила Чесна. — Придумать какой-нибудь предлог. На аэродром, а там только бы добраться до самолета, и тогда можно было бы попробовать перелететь в Швейцарию…»

Мышонок бросил взгляд через плечо, чувствуя, как внутри у него все холодеет от страха: по берегу шли, направляясь в их сторону, полковник Блок и следом за ним звероподобный человек в начищенных до блеска высоких сапогах. Мышонок чувствовал себя как голубь, которого собираются ощипать и зажарить в масле. Но теперь он знал истину: его приятель — тоже мне, барон! — был прав. Это Гитлер убил его, Мышонка, семью, а такие, как Джерек Блок, были послушными орудиями в его руках. Мышонок сунул руку в карман своих безупречно отутюженных серых брюк и дотронулся до лежащего там Железного креста. У медали были острые грани.

— Чесна! — позвал Блок. Серебряные коронки зубов ярко сверкнули на солнце. — Ну что там?

— Ничего. — Она старалась, чтобы голос не выдал ее. — За все время выловили только ботинок.

Блок, на котором был черный эсэсовский мундир, встал по другую руку от Чесны, а Сапог возвышался горой за спиной у Мышонка. Полковник покачал головой.

— Боюсь, что им не удастся найти его. Здесь быстрое течение. Если он упал в воду в этом месте, его могло отнести на несколько миль вниз по реке. Он мог зацепиться за корягу, или застрять в валунах, или… — Он заметил, как побледнела Чесна. — Извини, дорогая. Я, право же, не хотел тебя расстраивать.

Она кивнула. Мышонок слышал позади себя шумное, похожее на работу кузнечных мехов дыхание Сапога и почувствовал, как под мышками у него становится влажно и жарко.

— Что-то Гарри не видно сегодня, — заговорила Чесна. — Не думаю, чтобы ему это было безразлично.

— А я как раз только что от него, — сказал Блок. — Я ему рассказал о бароне. — Блок щурился от ярких солнечных бликов, дрожащих на поверхности подернутой легкой рябью речной воды. — Гарри чувствует себя неважно. Говорит, что у него болит горло. Думаю, он собирается сегодня весь день проспать… но все же он просил меня передать соболезнования и от его имени.

— Но ведь пока еще неизвестно, погиб барон или нет, — холодно заметила Чесна.

— Нет, конечно, — согласился Блок. — И все же двое свидетелей заявили, что они видели, как вчера вечером он бродил по берегу и…

— Это я уже слышала! Но разве они видели, как он упал в реку?

— Одному из них показалось, что он слышал всплеск, — напомнил ей Блок. Он хотел взять ее за локоть, но Чесна отдернула руку. — Я знаю, что ты… что с ним тебя связывало сильное чувство. И наверняка вы тоже огорчены случившимся не меньше, — обернулся он к Мышонку. — Но факты остаются фактами, не так ли? Если допустить, что барон не упал в реку и не утонул, то где…

— Что-то есть! — закричал один из сидевших в лодке, ярдах в сорока от берега. Вместе с напарником они принялись изо всех сил вытягивать сеть из воды. — Что-то очень тяжелое!

— Наверное, сеть зацепилась за затонувшее бревно, — объяснил Чесне Блок. — Боюсь, что тело барона унесло вниз по…

Наконец сеть подняли на поверхность, и из воды показалось перепачканное в грязи человеческое тело.

У Блока от удивления отвисла челюсть.

— Нашли! — кричал человек в лодке, и Чесна почувствовала, как дрогнуло и часто забилось ее сердце. — Боже мой! — вдруг снова послышался тот же голос. — Да ведь он живой! — Когда гребцы попытались втащить тело в лодку, утопленник ухватился за край борта и, перевалившись через него, оказался на дне лодки.

Блок подался еще на три шага вперед, зайдя в воду; вокруг его сапог клубилась поднятая со дна грязь.

— Не может быть! — выдохнул он. — Этого просто… не может быть!

Собравшиеся на берегу зеваки, по всей видимости ожидавшие увидеть мокрый, выловленный из реки труп, начали подходить поближе. Лодка повернула к берегу. Человек, которого минуту назад вытащили из водяной могилы, сидел в лодке, освобождаясь от сетей.

— Невозможно! — снова прошептал Блок.

Чесна заметила, что, когда он, оглянувшись, посмотрел на Сапога, лицо его было белым как полотно. Мышонок с радостным криком бросился к реке, чтобы помочь вытащить лодку на берег; вбежав в воду, он совсем не думал о своих отутюженных брюках.

Когда киль лодки врезался в берег, Майкл Галлатин шагнул за борт. Его ботинки скрипели, свисавшие с плеч лохмотья — все, что осталось от белой рубашки, — были перепачканы грязью. На шее у него по-прежнему был завязан галстук-бабочка.

— Боже милосердный! — воскликнул Мышонок, протягивая руку, чтобы обнять его за плечи. — А мы и не надеялись увидеть вас живого!

Майкл кивнул. Губы у него посинели, он дрожал от холода. Вода в реке была слишком холодной для купания.

Чесна словно застыла. Но потом, опомнившись, бросилась к барону и крепко обняла его. Майкл поморщился, перенеся вес на здоровую ногу, и обнял ее за талию перепачканными грязью руками.

— Ты жив, ты жив! — повторяла Чесна. — Слава богу, ты жив! — По ее щекам катились слезы.

От Чесны пахло свежестью. Если раньше он не потерял сознание лишь потому, что вода в реке оказалась слишком холодной, то теперь им овладевала слабость. Самым большим испытанием оказалась последняя сотня ярдов, которую ему пришлось проплыть под водой, чтобы попасть в сети. За спиной у Чесны кто-то стоял; Майкл взглянул в глаза полковнику Джереку Блоку.

— Вот так так! — проговорил полковник, натянуто улыбаясь. — Да вы как будто с того света вернулись. Сапог, я считаю, только что мы все стали свидетелями настоящего чуда. И позвольте узнать, барон, как же это ангелам удалось откатить ваш камень?

— Отстаньте от него! — вспылила Чесна. — Человек еле на ногах стоит! Вы что, не понимаете?

— Ну конечно, я понимаю, что человек устал, но чего я никак не могу понять, так это почему он вообще еще жив! Барон, насколько мне известно, вы пробыли шесть часов под водой. У вас что, жабры выросли за это время?

— Не совсем, — ответил Майкл. Раненая нога онемела, но кровотечение прекратилось. — У меня было вот это. — Он поднял правую руку. В кулаке был зажат полый стебель речного тростника — трубка около метра длиной. — Боюсь, я был слишком беспечен. Вчера вечером я слишком много выпил и после этого мне вздумалось погулять. Должно быть, я поскользнулся. Но как бы там ни было, я свалился в воду, и меня подхватило течением. — Он поднял руку и вытер грязь со щеки. — Просто потрясающе, как быстро трезвеешь, когда начинаешь понимать, что идешь ко дну. В воде я зацепился за что-то ногой. Наверное, за бревно. Его угол здорово расцарапал мне бедро. Видите?

— Продолжайте, — приказал Блок.

— Я не мог выбраться. Поднять голову над водой не было сил, но, к счастью, там рос тростник. Я выдернул один из стеблей, откусил конец и стал дышать через него.

— Какая удача! — сказал Блок. — Надо думать, барон, этому номеру вы научились в школе диверсантов?

Майкл сделал вид, что он потрясен и обижен.

— Нет, полковник. В школе бойскаутов.

— И вы хотите сказать, что просидели почти шесть часов под водой, дыша через какой-то дурацкий тростник?

— Этот «дурацкий тростник», как вы только что изволили выразиться, я заберу с собой. Дома я, может быть, велю его позолотить и выставить на самом видном месте. Человек не знает своих возможностей до тех пор, пока сама жизнь не решит испытать его на прочность. А вы, кажется, не согласны со мной?

Блок хотел было что-то возразить, но передумал. Он взглянул на собиравшуюся вокруг них толпу.

— Что ж, барон, добро пожаловать в мир живых, — сказал он. Взгляд его по-прежнему был холоден. — Лучше всего вам сейчас принять душ. Вы насквозь пропахли тиной. — Блок зашагал было прочь, и Сапог с готовностью последовал за ним, но затем полковник вдруг обернулся и снова обратился к барону: — Вам, пожалуй, и вправду стоит сохранить этот тростник. Чудеса в наше время случаются редко, и чаще всего не с нами.

— Ну что вы! Об этом не беспокойтесь, — ответил ему Майкл; он все же не мог упустить подвернувшейся возможности. — Теперь уж я не выпущу его из рук, буду держать, как говорится, в железном кулаке.

Блок остался стоять неподвижно, словно аршин проглотил. Майкл чувствовал, как Чесна еще сильнее прижалась к нему. Ее сердце сильно забилось.

— Спасибо за заботу, полковник, — сказал Майкл.

Блок все еще стоял на месте. Майкл понял, что в голове полковника глубоко засели эти два слова. Было ли это случайно пришедшимся к слову сравнением или сказано преднамеренно, с умыслом? Еще несколько мгновений они в упор разглядывали друг друга, словно два хищника, сошедшихся на одной тропе. Майкл был волком, а Джерек Блок — черной пантерой с серебряным оскалом. Затянувшееся молчание нарушил Блок.

— Желаю скорейшего выздоровления, барон, — кивнул он, скупо улыбнувшись, и пошел вверх по склону берега, направляясь в сторону «Рейхкронена».

Сапог разглядывал Майкла, наверное, секунды на три дольше своего хозяина — вполне достаточно для того, чтобы дать понять: война объявлена, — и затем последовал за полковником.

Из толпы вышли два немецких офицера, один из них — с моноклем, и предложили помочь Майклу дойти до номера. Майкл, поддерживаемый ими с обеих сторон, захромал по берегу реки к отелю, а Чесна и Мышонок шли позади. В холле отеля его встретил раскрасневшийся от волнения управляющий, выразивший свое сожаление по поводу несчастья, постигшего барона. Он заверил, что прикажет выстроить на берегу реки стену, чтобы предотвратить возможность повторения подобных происшествий в будущем, и предложил Майклу воспользоваться услугами врача, состоявшего в штате гостиницы, на что Майкл вежливо отказался. Но тогда, может быть, бутылка лучшего коньяка из винных погребов отеля поможет унять боль от полученных бароном ран? Барон ответил, что это и в самом деле было бы очень кстати.

Двое офицеров, вызвавшихся проводить Майкла, ушли. Дверь в апартаменты Чесны закрылась.

— Где ты был? — строго спросила Чесна у Майкла, устало опустившегося на белое кресло.

— И не пытайся убедить нас, что ты все это время сидел под водой! Тебе это все равно не удастся! — заявил Мышонок. Взяв со стола бутылку коньяка столетней выдержки, он плеснул немного в бокал, который затем передал Майклу. — Так что же с тобой приключилось?

Майкл пил коньяк. Это было очень похоже, как если бы ему вдруг пришлось вдыхать огонь.

— Я катался на поезде, — ответил он. — В гостях у Гарри Сэндлера. Сэндлер умер. Я пока еще жив. Вот и все. — Развязав галстук, он принялся сдирать с себя оставшиеся от рубашки лохмотья. Вся спина и плечи были исчерчены тонкими красными порезами. — Полковник Блок рассчитывал на то, что Сэндлер меня убьет. Вообрази, как он удивился.

— Но зачем Сэндлеру понадобилось убивать тебя? Ведь он ничего не знает о том, кто ты на самом деле!

— Сэндлер хочет — вернее, хотел — на тебе жениться. Вот он и решил сделать все возможное для того, чтобы поскорее убрать меня с дороги. А Блок с ним заодно. Нечего сказать, душевные у тебя друзья, Чесна.

— Может статься, что очень скоро Блок перестанет быть моим другом. Гестаповцы взяли Тео фон Франкевитца.

Майкл внимательно выслушал все, что Чесна рассказала ему о телефонном звонке Блока. В свете новых фактов его упоминание о «Железном кулаке» было в высшей степени неосторожным. Как только гестапо приступит к обработке Франкевитца, бедняге Тео придется выложить то, что ему известно. И хотя Франкевитц не знал его имени, он наверняка хорошо запомнил его лицо. Одного этого описания будет достаточно, чтобы навести Джерека Блока и гестапо на их след.

Майкл решительно поднялся.

— Мы должны немедленно уехать отсюда.

— Из Германии? — с надеждой в голосе спросил Мышонок.

— Ты — да, но вот я… боюсь, что нет. — Он посмотрел на Чесну. — Я должен попасть в Норвегию. На остров Скарпа. Я уверен, что доктор Хильдебранд изобрел новый вид оружия, и теперь он испытывает его на военнопленных. Какая может быть взаимосвязь между этим оружием и «Железным кулаком», я пока не знаю, но именно это мне теперь и необходимо выяснить. Ты можешь переправить меня туда?

— Мне нужно отладить всю цепочку.

— И сколько времени это займет?

— Трудно сказать, — пожала плечами Чесна. — Не меньше недели. Кратчайший путь в Норвегию — по воздуху. Нужно будет организовать места для дозаправки. Кроме того, еда и оружие. А потом понадобится лодка, чтобы перебраться с норвежского побережья на Скарпу. Этот остров наверняка находится под усиленной охраной: мины в прибрежных водах, береговые радары и еще бог знает что.

— Ты меня не поняла, — сказал Майкл. — В Норвегию я отправлюсь без тебя. А вам с Мышонком в это время придется уехать. Как только до Блока дойдет, что я английский агент, он без труда догадается, что все лучшие роли были сыграны тобой отнюдь не в кино.

— Но ведь тебе нужен пилот, — возразила ему Чесна. — А у меня есть свой самолет, и я за штурвалом с девятнадцати лет. У меня десять лет летного стажа. А пытаться подыскать другого пилота, чтобы переправить тебя в Норвегию, просто немыслимо.

Майкл вспомнил, как Сэндлер говорил, что Чесна сама выполняла воздушные трюки в фильмах, в которых снималась. Он еще назвал ее безрассудной; Майкл же считал, что Чесна ван Дорне — одна из самых замечательных женщин, с кем ему когда-либо доводилось встречаться, и, разумеется, одна из самых красивых. Она принадлежала к тому редкому типу женщин, которые не нуждаются в том, чтобы их действиями руководил мужчина, и которые не выставляют напоказ своих слабостей. За то время, что они провели вместе, Майкл понял, что она не лишена этих слабостей. Нет ничего удивительного в том, что Сэндлеру так хотелось овладеть ею; как охотник, он чувствовал непреодолимое желание приручить Чесну. Если ей удалось так долго прожить среди врагов и не раскрыть себя, оставаясь до сих пор секретным агентом, значит, Чесна и в самом деле была далеко не заурядной личностью.

— Тебе нужен пилот, — повторила Чесна, и Майкл был вынужден в этом с ней согласиться. — Я полечу вместе с тобой в Норвегию. Там я смогу договориться насчет лодки. А дальше ты сможешь идти один.

— А как же я? — спросил Мышонок. — Черт, я ведь не хочу лететь в Норвегию!

— Я пущу тебя по конвейеру, — сказала ему Чесна. — Ты отправишься в Испанию, — пояснила она, заметив, что он все еще недоуменно смотрит на нее. — А когда окажешься на месте, мои друзья помогут тебе перебраться в Англию.

— Ладно. Это просто замечательно. Чем скорее я выберусь из этого гадюшника, тем лучше.

— Тогда нам нужно собираться и немедленно удирать.

Сказав это, Чесна отправилась к себе, чтобы начать укладываться, а Майкл пошел в ванную умыться и вымыть голову. Он осмотрел рану на бедре; пуля не задела кости. Он знал, что с этим делать.

— Мышонок, — позвал Майкл. — Принеси мне коньяку. — Он взглянул на руки. Ладони и пальцы были исполосованы острыми лезвиями. Некоторые из порезов были довольно глубокими. Мышонок принес ему графин и мучительно поморщился, увидев рану, оставленную пулей. — А теперь сними с моей кровати простыню, — наставлял его Майкл, — и оторви от нее парочку узких полос. Справишься?

Мышонок торопливо вышел.

Первым делом, хоть и вздрагивая от боли, Майкл сполоснул коньяком руки. Наверное, теперь от него будет пахнуть как от заправского пьяницы, но ничего не поделаешь: раны нужно было продезинфицировать. Промыв также и порезы на плечах, он занялся простреленным бедром. Он смочил коньяком махровое полотенце и прижал его к ране.

— Да, именно этого мне надо добиться от Франкевитца. — Джерек Блок возвратился в свои апартаменты и разговаривал по телефону. — Словесный портрет. А капитан Хальдер сейчас на месте? Он хороший человек; уж он-то знает, как получить информацию. Передайте капитану Хальдеру, что эти сведения нужны мне позарез. — Послушав еще немного, он возмущенно фыркнул в трубку: — Если хотите знать, то до состояния Франкевитца мне нет никакого дела! Я сказал, что мне нужна эта информация сейчас. Немедленно. Я буду ждать на линии. — Услышав звук открываемой двери, он обернулся и взглянул на Сапога. — Ну, и что там? — переспросил у него Блок.

— Поезд герра Сэндлера еще не вернулся в депо. Он опаздывает уже на десять минут.

Сапог спускался вниз и только что говорил с другого телефона с начальником железнодорожного депо Берлина.

— Сэндлер сказал мне, что он посадит барона на свой поезд. И вот поезд его все еще где-то катается, а барон фон Фанге в это время вылезает из реки, как вонючая жаба. Ну а ты сам-то, Сапог, что ты думаешь по этому поводу?

— Я не знаю. Как вы сказали, это немыслимо.

Блок фыркнул и покачал головой.

— Дышал он через тростник! У него крепкие нервы, по крайней мере для такого типа, как он! И знаешь, Сапог, мне все это очень и очень не нравится. — На другом конце провода кто-то поднял трубку. — Я жду капитана Хальдера! — сказал он. — Полковник Джерек Блок, вот кто это! А теперь оставьте трубку в покое и уйдите от телефона!

На бледных щеках Блока проступили пятна нервного румянца. Он барабанил пальцами по крышке стола, затем потянулся за ручкой и положил перед собой листок голубой бумаги с названием отеля. Сапог стоял перед ним, сцепив руки перед собой, ожидая от полковника дальнейших указаний.

— Хальдер? — спросил Блок после небольшой паузы. — Ну как, вам удалось получить то, что мне нужно? — Он слушал. — Мне наплевать, при смерти он или нет! Я снова спрашиваю у вас: вы получили информацию? Хорошо, теперь скажите, что у вас там. — Он держал ручку наготове и затем начал писать: «Хорошо одетый мужчина. Высокий. Стройный. Блондин. Карие глаза». — Что? Повторите еще раз, — попросил Блок. Чуть пониже он записал: «Порядочный человек». — А что это значит? Да, я понимаю, что вы не умеете читать чужие мысли. Послушайте, Хальдер, возвращайтесь к нему и пройдите это все с самого начала. Важно знать наверняка, что он не лжет. Скажите ему… вот, скажите ему, что мы не дадим ему умереть только в том случае, если будем уверены, что он говорит правду. Погодите немного… — Он прикрыл трубку рукой и взглянул на Сапога. — Ключ от номера Сэндлера у тебя?

— Так точно! — Сапог вытащил ключ из кармана.

— Отдай его мне.

Блок взял ключ. Он пообещал Сэндлеру, что утром покормит Блонди. Блок был одним из тех немногих людей, общество которых, казалось, не вызывало у Блонди раздражения. По крайней мере, она не набросится на него, когда с поворотом ручки входной двери откроется дверца клетки.

— Ну ладно, Хальдер, — продолжал Блок. — Сейчас возвращайся к нему, а потом перезвони мне. Я в «Рейхкронене».

Он продиктовал Хальдеру номер своего телефона в отеле и повесил трубку. Блок вырвал листок из голубого блокнота. Блондин. Карие глаза. Если это и в самом деле так, то к барону это никак не подходит. И почему это вообще взбрело ему в голову? Какое отношение барон — а возможно, и Чесна тоже — может иметь ко всему этому? Это же просто смешно! Но все же он порядком перетрухнул, услышав от барона о «Железном кулаке». Ну конечно же, это выражение просто к слову пришлось. Такое мог сказать кто угодно. Но барон… он ведь с самого начала показался ему сомнительным типом. И вот теперь поезд Сэндлера опаздывает, нарушая расписание, а барон почему-то вылезает из реки. Ведь ему все-таки довелось побывать в поезде у Сэндлера? Неужто нет?

— Мне еще нужно покормить эту дрянную птицу, — сказал Блок. Мясо для Блонди было оставлено в холодильнике в кухне апартаментов Сэндлера. — Оставайся здесь и слушай телефон, — приказал он Сапогу, а сам вышел в коридор, направляясь к следующей двери.

Глава 4

Личный шофер Чесны вывел «мерседес» из гаража «Рейхкронена» во двор перед отелем. Пока Вильгельм вместе с Мышонком были заняты погрузкой чемоданов в багажник, Чесна и Майкл задержались в холле гостиницы, чтобы попрощаться с управляющим.

— Я весьма сожалею об этом ужасном инциденте, — повторял краснолицый управляющий, ломая руки. — Но все же надеюсь, что вы, барон, еще почтите «Рейхкронен» своим присутствием.

— Я тоже на это надеюсь. — Майкл вымылся и был чисто выбрит, на нем был темно-синий костюм с белой рубашкой и серым галстуком в полоску. — Кроме того, я сам во всем виноват. Боюсь, что я… гм… несколько легкомысленно отправился разгуливать ночью по берегу.

— Слава богу, что вы не растерялись! Ну а как вам наш коньяк?

— О да! Все было просто замечательно, большое спасибо.

Когда горничная станет убирать апартаменты Чесны, она найдет там истерзанное махровое полотенце и обрывок простыни, бинтами из которой была теперь перевязана рана на бедре Майкла.

— Фрейлейн ван Дорне, желаю вам с бароном счастья и удачи, — сказал управляющий с учтивым поклоном.

Чесна поблагодарила его, сунув в руку радушному хозяину щедрое вознаграждение за заботу и гостеприимство.

Чесна и Майкл прошли через холл, держась за руки. Планы на будущее были оговорены заранее: вместо медового месяца их ожидал перелет в Норвегию. Майкла одолевало беспокойство. Сегодня уже двадцать четвертое апреля, а Чесна сказала, что понадобится еще по крайней мере неделя, для того чтобы через сеть антифашистских организаций подготовить все для дозаправки самолета, соблюдая при этом необходимые меры предосторожности. Если же учитывать, что высадку союзников в Европе планировали начать в первую неделю июня, то основным фактором было время.

Они были уже почти у выхода, когда Майкл услышал позади себя тяжелые шаги. Его напряжение передалось и Чесне. На плечо ему легла чья-то рука, остановившая их всего в трех метрах от выхода.

Майкл оглянулся и поднял глаза на ставшее подчеркнуто вежливым лицо Сапога. Громила убрал руку с его плеча.

— Прошу простить меня, барон, мои извинения, фрейлейн, — сказал он, — но полковник Блок хотел бы поговорить с вами.

Блок подошел, держа руки в карманах.

— А! Вот и славно! Сапог все же успел застать вас, прежде чем вы уедете! О том, что вы уезжаете, я узнал, когда пытался дозвониться до вашей комнаты, Чесна.

— Мы приняли это решение всего час назад. — В ее голосе не было слышно и оттенка нервозности. «Настоящий профессионал», — подумал Майкл.

— Правда? Должен сказать, что я этим вовсе не удивлен. Я хочу сказать, что причиной, наверное, стал этот несчастный случай. — Его серые, с тяжелыми веками глаза ящерицы окинули взглядом Майкла и потом снова уставились на Чесну. — Но только не говорите, что вы хотели уехать, не попрощавшись со мной. Я всегда считал себя членом твоей семьи, Чесна. — Улыбка его стала еще шире. — Возможно, добрым дядюшкой, который все время суетится и сует свой нос, куда его не просят. Да? — Он вытащил из кармана правую руку. Между большим и указательным пальцами было зажато золотистое перышко. Майкл тут же узнал это перо, и внутри у него все похолодело. Блок, улыбаясь, продолжал обмахиваться соколиным пером. — Почту для себя за честь пригласить вас обоих отобедать со мной. Ведь не собираетесь же вы уехать отсюда голодными? — Перышко подрагивало в его руке.

Чесна держала себя в руках, хотя сердце ее бешено колотилось. Она тоже почувствовала надвигающуюся опасность.

— Нас ждет машина. Нам и в самом деле надо ехать.

— Я никогда не думал, Чесна, что ты можешь отказаться от обеда в хорошей компании. Возможно, ты попала под влияние барона?

Майкл перехватил инициативу.

— Полковник Блок, — заговорил он, протягивая руку, — мне было очень приятно познакомиться с вами. Надеюсь, вы примете приглашение и приедете к нам на свадьбу.

— О да, — ответил Блок, пожимая руку Майкла. — Свадьбы и похороны — эти два события я не пропускаю никогда.

Майкл и Чесна вышли на улицу и начали спускаться по гранитным ступенькам широкого крыльца. Полковник и Сапог шли за ними следом. Мышонок ждал, открыв дверцу для Чесны, а Вильгельм убирал в багажник последний чемодан.

«Блок явно старается задержать нас здесь, — размышлял Майкл. — Но зачем? Очевидно, полковник обнаружил останки Блонди, а вместе с ними и иные признаки проникновения в апартаменты Сэндлера. Если он собирается арестовать нас, то почему не сделал этого раньше?» Майкл подвел Чесну к открытой дверце «мерседеса»; Блок шел позади них. Майкл чувствовал дрожь в руках Чесны. Она тоже понимала, что дело принимает опасный оборот.

Чесна хотела уже было сесть в машину, когда Блок, протянув руку мимо Майкла, тронул ее за локоть. Она взглянула на полковника, с лица ее не сходила лучезарная улыбка.

— Ну, тогда, может быть, позволишь… по старой дружбе, — сказал Блок и, наклонившись вперед, поцеловал ее в щеку.

— До свидания, Джерек, — ответила ему Чесна, из последних сил стараясь сохранять хладнокровие.

Она села в машину, и Мышонок хлопнул дверцей, а затем, обойдя вокруг, открыл дверцу для Майкла. Блок последовал за Майклом, Сапог стоял в стороне.

— Мне было очень приятно, барон, — сказал Блок. Майкл сел на заднее сиденье «мерседеса», но Блок придержал дверцу. Вильгельм уселся за руль и вставил ключ в зажигание. — Я надеюсь, что впереди вас и Чесну ожидает счастливое будущее, то будущее, которое вы сами себе избрали. — Он мельком взглянул в сторону арки въездных ворот. Майкл же еще раньше услышал глухой рокот мотора автомобиля, въехавшего на понтонный мост. — Ах да, чуть не забыл! — улыбнулся Блок, сверкая своей серебряной улыбкой. — Слуге Сэндлера все же удалось остановить поезд. Тело Сэндлера они тоже нашли. Бедняга, в лесу на него уже успел набрести какой-то зверь. Но теперь, может быть, вы все-таки потрудитесь объяснить мне, барон, как это вам, изнеженному барчуку, не имеющему военного опыта, удалось убить Гарри Сэндлера? Если, конечно, вы тот, за кого себя выдаете. — Его узкая рука скользнула под полу черного эсэсовского мундира как раз в тот момент, когда грузовик с дюжиной вооруженных солдат в кузове въехал во двор отеля.

У Майкла не оставалось времени на то, чтобы изображать из себя оскорбленного барона; он пнул ногой в полковничий живот, и этот удар отбросил Блока назад, на камни, которыми был вымощен двор. Когда Блок упал, пистолет уже был у него в руке. Мышонок заметил дуло «люгера», наведенное на барона. Неожиданно для себя он шагнул вперед, оказавшись на линии огня, и ударил ногой по руке с пистолетом.

Раздался сухой треск выстрела, пальцы Блока разжались, а «люгер» отлетел в сторону.

На помощь полковнику бросился Сапог. Майкл, выскочив из машины, схватил Мышонка за шиворот и втащил его на заднее сиденье.

— Двигай! — крикнул он Вильгельму, и шофер резко нажал на газ.

«Мерседес» рванул с места. Майкл успел захлопнуть дверцу, и удар кованого сапога оставил на металле глубокую вмятину величиной с обеденную тарелку.

— Пистолет! Дай пистолет! — верещал Блок, торопливо поднимаясь на ноги. Сапог бросился поднимать «люгер».

Пока Вильгельм рулил через гостиничный двор, еще одна пуля попала в заднее стекло, и на Майкла, Чесну и Мышонка обрушился град битого стекла.

— Задержите их! — кричал Блок солдатам. — Остановите машину!

Раздались новые выстрелы. Спустило левое заднее колесо. По ветровому стеклу поползли трещины. Но «мерседес» уже мчался по понтонному мосту; двигатель его скрежетал, а из пробитого пулей отверстия в капоте вырывалась струйка пара. Обернувшись, Майкл увидел, что вслед за ними по мосту бегут стреляющие на ходу солдаты. Воздух разрезали автоматные очереди, и «мерседес» вздрагивал под ударами пуль. Автомобиль достиг противоположного берега, но оба задних колеса у него были спущены, а из-под капота выбивались языки пламени.

— Двигатель вот-вот взорвется! — выкрикнул Вильгельм, глядя на стрелку термометра, перескочившую за красную линию.

Машину занесло. «Мерседес» съехал с дороги в лес, вниз по склону, и врезался в густой кустарник. Вильгельм изо всех сил нажал на тормоза, и «мерседес», задев боком ствол дуба, остановился среди сосен.

— Быстро выходите! — приказал Вильгельм, открыл дверцу рядом со своим сиденьем и, ухватившись за подлокотник, щелкнул скрытым под ним замком. Кожаная обшивка двери отлетела, открыв тайник, в котором лежал автомат с тремя запасными магазинами. Пока Майкл с Мышонком выбирались из машины, Чесна открыла тайник под задним сиденьем, где был спрятан «люгер».

— За мной! — скомандовал Вильгельм.

Они бросились в заросли. Чесна бежала впереди. Через каких-то сорок секунд позади раздался взрыв — «мерседес» взлетел на воздух, осыпая деревья градом железных обломков и осколками битого стекла. Майкл почуял запах крови. Его правая ладонь и пальцы были залиты кровью. Оглянувшись, он увидел, что Мышонок упал на колени.

Пуля прошла чуть ниже сердца, и на рубашке Мышонка расплылось огромное алое пятно. Лицо его залила смертельная бледность, лоб блестел от пота.

Майкл опустился на колени рядом с ним.

— Можешь встать? — Он слышал, как дрогнул его голос.

Мышонок всхлипнул, глаза его были влажными.

— Не знаю, — сказал он. — Я попробую.

Он попытался подняться и встал, но ноги его не держали. Майкл успел подхватить его и стоял рядом, не давая ему упасть.

— Что там у вас? — Чесна подошла к ним. — Он ранен? — Она замолчала, увидев кровавое пятно на рубашке Мышонка.

— Они идут! — сказал Вильгельм. — Они уже у нас за спиной! — Он вскинул автомат и стоял, оглядываясь по сторонам. Судя по голосам, солдаты были совсем близко.

— О нет! — заморгал Мышонок. — Нет! И зачем я только влез во все это?! Но все-таки камердинер из меня получился, а?

— Нам придется оставить его! — сказал Вильгельм. — Пошли!

— Я не бросаю друзей.

— Брось дурить! — Вильгельм перевел взгляд на Чесну. — Я ухожу. — Он развернулся и бросился в лес, подальше от приближавшихся солдат.

Чесна взглянула на вершину склона. Там четверо или пятеро солдат продирались сквозь заросли.

— Что бы ты ни надумал, — сказала она Майклу, — будет лучше, если ты сделаешь это скорее.

И он сделал это. Подняв Мышонка с земли, он взвалил его себе на плечи, и они вместе с Чесной скрылись за деревьями.

— Сюда! Сюда! — кричал один из солдат, призывая подмогу.

Где-то впереди послышалась автоматная очередь, несколько выстрелов из карабина. Потом снова послышался крик:

— Один готов!

Чесна, пригнувшись, спряталась за стволом дерева, и Майкл встал позади нее. Она молча указала вперед, но Майкл увидел это еще раньше: прямо перед ними на поляне двое немецких солдат с автоматами стояли над извивающимся на земле телом Вильгельма. Чесна вскинула руку. Солдат, в которого она целилась, получил пулю в сердце. Его напарник бросился бежать. Чесна прострелила ему бедро и прикончила выстрелом в шею. Потом она встала во весь рост — профессиональный убийца в узком черном платье — и подбежала к Вильгельму. Майкл последовал за ней, мысленно вынося приговор, который и для самой Чесны был тоже уже очевиден: пули попали Вильгельму в грудь и в живот, он был приговорен и стонал, корчась от нестерпимой боли.

— Прости, — прошептала Чесна.

Она приставила дуло пистолета Вильгельму к виску и, прикрыв глаза свободной рукой, выстрелила, положив конец его мукам.

Подняв с земли автомат, она сунула «люгер» Майклу за пояс; горячий ствол пистолета обжег ему живот. Светло-карие глаза Чесны увлажнились, и веки покраснели, но лицо ее оставалось сдержанным и спокойным. Один каблук сломался, и она, не раздумывая, скинула с ног туфли.

— Пошли, — коротко бросила она Майклу.

Ему, тащившему на своих плечах Мышонка, удавалось не отставать от Чесны, хотя рана на бедре у него снова открылась. Он не позволял усталости взять верх над собой, понимая, что ожидает их всех, попадись они в руки гестапо. Во всяком случае, это лишило бы их всякой надежды узнать, что скрывается под названием «Железный кулак».

Чесна уловила какое-то движение: солнце ярко сверкнуло на начищенной пряжке солдатского ремня, — и тут же она дала очередь по солдату, залегшему за бугром.

— Они здесь! — закричал солдат и выстрелил.

Обе пули угодили в ствол дерева. Майкл и Чесна побежали, резко изменив направление. Из-за деревьев им вдогонку бросили какой-то предмет, который с глухим стуком ударился о ствол дерева. Прогремел оглушительный взрыв, и в воздух взметнулись прошлогодние листья. Повалил густой белый дым. Дымовая граната! Ее бросили, чтобы обозначить, где они находятся. Чесна бежала вперед, продираясь сквозь колючие заросли, прикрывая лицо рукой. Майкл слышал крики, доносившиеся у них за спиной, слева и справа. Над головой у него, жужжа, как шершень, пронеслась пуля. Лицо Чесны исцарапали колючие шипы. Она остановилась среди густого кустарника у самой дороги. Отсюда были хорошо видны два грузовика, из которых выпрыгивали прибывшие на подмогу солдаты. Чесна изменила направление. Вскоре они оказались на вершине холма, а потом спустились вниз, на дно оврага.

На вершине склона возникли силуэты троих солдат. Чесна уложила двоих, третий сбежал. Справа взорвалась еще одна граната, и по оврагу пополз едкий белый дым. «Обложили со всех сторон», — подумал Майкл. Он чувствовал, как солдаты, словно охотничьи псы, истекая слюной, рвутся вперед, перебегая от дерева к дереву, нацеливая стволы автоматов в центр сужающегося круга. Чесна бежала по дну оврага, сбивая о камни босые ноги, но ни на секунду не останавливалась, словно не чувствуя боли. Майкл не отставал от нее; вокруг них клубился белый дым. Мышонок еще дышал, но его кровь обильно стекала на шею и плечи Майкла. Слева от них, где-то среди деревьев, прогремело глухое «кррак!» разорвавшейся невдалеке гранаты. В небе над лесом с криком кружились вороны.

На склоне холма снова появились человеческие фигуры, они бросились вниз, скрываясь в клубах дыма. Чесна успела заметить это, и автоматная очередь заставила их отступить. В воздухе свистели пули. Одна из них отскочила рикошетом от острого края лежавшего на земле рядом с ней валуна, и каменные осколки вонзились ей в руку. Она огляделась по сторонам; на лице блестел пот, глаза были безумными. Майкл видел в них страх загнанного в ловушку дикого зверька. Она опять пустилась бежать, низко пригибаясь к земле, и он последовал за ней.

Из оврага они вновь попали в лесные заросли. Между поросшими мхом берегами змейкой извивался ручеек. Впереди виднелось шоссе, делавшее в этом месте поворот, а в насыпи под ним была проложена каменная труба водоотвода, вход в которую был почти незаметен из-за нанесенной грязи и буйно разросшейся травы. Именно отсюда и вытекал ручеек. Оглянувшись, Майкл увидел, как из оврага из-за плотной дымовой завесы появляются солдаты. Он заметил, как темные силуэты начинают спускаться также и по склону холма, передвигаясь перебежками от дерева к дереву. Чесна уже опустилась на колени, чтобы протиснуться в залепленную грязью трубу.

— Пойдем! — торопила она его. — Быстрее!

Отверстие было довольно узким, и, лишь взглянув на него, Майкл понял, что он не успеет пролезть через него и протолкнуть Мышонка, солдаты настигнут их. Решение было принято мгновенно: в то время как Чесна легла на живот и начала забираться в трубу, Майкл повернул обратно и побежал прочь от русла ручья, уходя обратно в лес. Чесна ползла по липкой грязи, забираясь все глубже, и полностью скрылась в трубе, вход в которую тут же снова сделался незаметным за нанесенной грязью и распрямившимися стеблями.

У Майкла над головой треснула сломанная выстрелом ветка. Он продолжал бежать, петляя между деревьями, пока прямо перед ним снова не повалил дым от еще одной разорвавшейся гранаты. Эти охотники знали свое дело. Он уже начинал выдыхаться, силы покидали его. Майкл продирался через зеленеющую лесную чащу; солнечные лучи, проникая сюда сквозь густые кроны деревьев, стелились по земле золотой сетью. Он взобрался на вершину холма и стал спускаться, как вдруг, поскользнувшись на ковре из бурых прошлогодних листьев, упал, уронив Мышонка. Острые шипы терновника впились в их тела.

Майкл отчаянно рвался — на свободу. Солдаты наступали со всех сторон. Взглянув на Мышонка, он увидел, что изо рта у него вытекает тонкая струйка крови.

— Пожалуйста, пожалуйста, — с трудом выдохнул Мышонок, — не дай им пытать меня.

Майкл освободил руки от ноши и выхватил из-за пояса «люгер». Он подстрелил одного солдата, другие залегли. Два его следующих выстрела не попали в цель, а вот четвертая пуля со звоном отскочила от железной каски. Майкл прицелился в белевшее перед ним лицо и нажал на спусковой крючок. Магазин «люгера» был пуст.

Сквозь колючие заросли прорезалась автоматная очередь, после которой Майкл и Мышонок оказались присыпанными землей.

— Не убивайте их, идиоты! — раздался чей-то голос. Это был Джерек Блок, выбравший себе укрытие на вершине холма. И тут же он прокричал: — Бросайте оружие, барон! Вы окружены! Одно мое слово — и вас разнесут в клочья!

Майкл изнемогал. Он снова взглянул на Мышонка, проклиная себя за то, что втянул его в опасную переделку. Мышонок умоляюще глядел на него, и Майкл вдруг вспомнил, как давным-давно такими же, полными мольбы глазами на него смотрел Никита — умирающий волк, лежавший на рельсах.

— Барон, я жду! — крикнул Блок.

— Не дай… не дай им пытать меня, — прошептал Мышонок. — Я не выдержу… и расскажу обо всем. — Его исцарапанная колючками ладонь ухватила Майкла за руку, и он вдруг слабо усмехнулся. — А знаешь… до меня только что дошло… что ты мне так и не назвал своего настоящего имени.

— Меня зовут Михаил.

— Михаил… — повторил Мышонок. — Как архангела, да?

«Черный ангел, — подумал Майкл про себя. — Ангел, несущий смерть». Он вдруг почему-то вспомнил, что оборотни никогда не умирали от старости; также не суждено было умереть от старости маленькому человечку, которого он называл Мышонком.

— Барон! Пять секунд, и мы открываем огонь!

В гестапо знают, как не дать Мышонку умереть. Его напичкают лекарствами, а потом станут пытать и замучают до смерти. Это будет страшная и мучительная смерть. Майкл понимал, что его ожидает та же участь, но он привычен к боли и, если подвернется подходящий случай, постарается выбраться, чтобы продолжить свою миссию.

Да будет так! Майкл отшвырнул в сторону «люгер».

Взяв Мышонка обеими руками за голову, он подтащил его к себе. Горькие слезы покатились по его исцарапанным щекам «Как ангел, — с горечью думал он! — О да. Проклятый ангел».

— Ты… ты обещаешь позаботиться обо мне? — тихо спросил Мышонок, впадая в забытье.

— Да, — сказал Майкл. — Обещаю.

Мгновением позже снова послышался голос Блока:

— Выползайте оттуда! Оба!

Из колючих зарослей показался человек. Майкл, с головы до ног перепачканный в грязи и крови, в изнеможении лежал на земле, и шестеро вооруженных солдат направили на него стволы автоматов. Блок спускался по склону в сопровождении Сапога.

— А где еще один? — Заглянув в заросли, он увидел лежавшее на земле безжизненное тело. — Вытащить! — приказал он солдатам, которые с готовностью бросились в заросли. — Встать! — Блок обернулся к Майклу. — Барон, ты слышал, что я сказал?

Майкл медленно встал с земли и в упор, вызывающе глядел в глаза Джереку Блоку.

— Куда девалась сучка? — спросил полковник.

Майкл не ответил. Он с душевным содроганием слушал, как рвется одежда Мышонка об острые колючки, когда солдаты волокли его из зарослей.

— Отвечай, куда ты дел свою сучку? — Блок приставил ствол своего «люгера» пониже левого глаза Майкла.

— Заткнись, мудак, — ответил ему Майкл, заговорив по-русски. Он видел, как побледнел Блок, услышав это. — Все равно ты меня не убьешь.

— Что он сказал? — Полковник озирался по сторонам, ища переводчика. — Ведь это по-русски? Ведь по-русски же, да? Что он сказал?

— Я сказал, — продолжал Майкл на своем родном языке, — что ты сосешь член у осла и пердишь на каждом углу.

— Что, черт подери, он говорит? — разорялся Блок. Взгляд его остановился на Сапоге. — Ты ведь побывал на русском фронте! Что он сказал?

— Я… э-э-э… мне кажется, он сказал., что у него есть осел и петух, который поет.

— Он что, пытается шутить или же просто сошел с ума?

Майкл громко рыгнул, и Блок отступил на пару шагов назад. Майкл посмотрел в сторону, на лежавший на земле труп Мышонка. Один из солдат пытался разжать его крепко сжатую в кулак правую руку. Пальцы не поддавались. Вперед вышел Сапог и со всего размаху опустил ногу в кованом сапоге на руку Мышонка. Кости пальцев треснули, ломаясь как спички. В ладони Мышонка был зажат Железный крест.

Сапог наклонился, чтобы поднять медаль с земли.

— Если ты только прикоснешься к нему, я тебя убью, — сказал ему по-немецки Майкл.

Этот голос — спокойный и уверенный — заставил Сапога застыть на месте. Он недоуменно заморгал, рука его, готовая отнять у покойника последнюю драгоценность, замерла. Майкл в упор глядел на Сапога, чувствуя, как в жилах у него закипает жаркая кровь дикого зверя. Он был близок к превращению… очень, очень близок. Стоило только захотеть…

Пистолет Блока описал в воздухе короткую дугу и со всей силой врезался Майклу в пах. Майкл упал на колени, корчась от нестерпимой боли.

— Ну что же вы, барон? — с упреком сказал Блок. — Угрозы только унижают вас и ваше аристократическое достоинство, или вы не согласны со мной? — Он кивнул Сапогу, и тот зажал Железный крест в кулаке. — Знаете, барон, очень скоро нам с вами представится возможность продолжить наше близкое знакомство. Может быть, тогда вы сбавите тон и запоете по-иному, и это случится прежде, чем я разделаюсь с вами. Поднимите его, будьте так любезны, — обратился он к двоим стоявшим неподалеку солдатам, и те подхватили Майкла и поставили на ноги. Сильная боль в паху согнула его пополам; даже став волком, он не смог бы уйти далеко. Кроме того, время было неподходящим, да и место тоже. Он подавил, дикий зов, и его голос затих, как эхо.

— Ладно. Пора идти.

Блок зашагал вверх по склону, солдаты повели Майкла, толкая его впереди себя. Еще несколько солдат шли по сторонам от него, держа оружие наготове. Немного поодаль шел Сапог, сжимавший в кулаке Железный крест, а другие солдаты волокли к дороге тело Мышонка. Майкл больше не оглядывался на Мышонка: бедный маленький человечек умер, и теперь ему уже не придется испытать уготованных ему пыток.

Задрав голову, Блок посмотрел в высокое голубое небо и сверкнул своей серебряной улыбкой.

— А замечательный все-таки сегодня день, не правда ли? — сказал он, ни к кому не обращаясь.

Он оставит в лесу вооруженный отряд и бросит все силы на поиски Чесны. Вне всякого сомнения, эта сучка не успеет далеко уйти. В конце концов, она ведь всего только женщина. Блоку было неприятно, что он дал провести себя, но, с другой стороны, он с нетерпением ожидал того момента, когда Чесна окажется у него в руках. Раньше он изображал из себя ее милого доброго дядюшку, но тогда он всерьез считал, что она предана рейху; теперь же его отношение к предательнице, действовавшей с таким размахом, будет, несомненно, менее семейным, но с профессиональной точки зрения более привычным. Но какой скандал! Нужно любой ценой не дать ему выплеснуться на страницы газет! А также скрыть от любопытствующих глаз и ушей Гиммлера. Итак, спрашивается: где допрашивать барона?

Ну да! Конечно же!

Он видел, как солдаты втолкнули барона в кузов и заставили его лечь на пол, заломив ему руки за спину. Один из солдат сел рядом, приставив к горлу Майкла дуло автомата.

Блок отошел, чтобы дать указания водителю грузовика, а солдаты продолжали прочесывать лес в поисках «золотой девушки» Германии.

Глава 5

Обоняние подсказало Майклу направление, в котором они ехали, прежде чем он увидел местность. Он лежал в кузове грузовика на железном полу, руки его были придавлены к полу весом собственного тела, а вокруг сидели вооруженные солдаты. Над кузовом крытой машины был натянут серый холст, пропускавший внутрь лишь узкую полоску света. Он не мог точно сориентироваться, но был уверен, что они едут не в город, а, скорее всего, в противоположную сторону; дорога, по которой ехал теперь грузовик, была слишком ухабистой для колес легковых берлинских машин. Нет, эта колея была проложена шинами грузовиков и тяжелых машин. Боль пронзала придавленные к полу руки Майкла каждый раз, когда машину подбрасывало на ухабах.

Через холст внутрь кузова проникал сильный запах. Солдаты, очевидно, тоже учуяли его; некоторые беспокойно заерзали на своих лавках и начали нервно перешептываться. Вонь все усиливалась. Нечто похожее ему довелось ощутить в Северной Африке, когда он обнаружил трупы британских солдат, сожженных из огнемета. Этот густой сладковатый запах горящей человеческой плоти невозможно забыть, он остается в памяти навсегда. К нему примешивался запах горящего дерева. «Сосна, — догадался Майкл. — То, что горит быстро и жарко».

Один из солдат вскочил со своего места и бросился к заднему борту грузовика, его рвало. Прислушавшись к шепоту двух других, Майкл сумел уловить лишь одно слово: «Фалькенхаузен».

Теперь он знал, куда ведет эта дорога. Концентрационный лагерь Фалькенхаузен. Детище Блока.

Тяжелый запах постепенно исчез. Наверное, сменился ветер, думал Майкл. Но что же там жгли? Грузовик ненадолго остановился. Сквозь низкий рокот мотора слышался стук молотков. Затем они поехали дальше и через сотню ярдов снова остановились. Послышался резкий окрик:

— Выгружайте заключенного!

Холщовые створки кузова были откинуты. Майкла вытащили из грузовика на свет, и он стоял перед немецким офицером в форме майора СС, толстым человеком в черном мундире, трещавшем по швам. У него было мясистое красное лицо со взглядом прозрачным и твердым, словно алмаз, но лишенным природного блеска. Из-под черной фуражки виднелся ежик коротко остриженных волос. На ремне у пояса висела кобура с пистолетом системы «Вальтер» и черная резиновая дубинка.

Майкл огляделся по сторонам. Сколоченные из досок бараки, стена из серого камня, из-за которой виднелись зеленые макушки высоких деревьев. Строились новые бараки, заключенные в полосатых робах сбивали доски, а вооруженные автоматами конвоиры расположились в тени. Витки колючей проволоки образовывали внутренние заграждения, и на углах внешней каменной стены возвышались деревянные смотровые вышки. Отсюда Майклу были видны деревянные въездные ворота и над ними каменная арка, которую он уже видел однажды — на вставленной в рамку фотографии в гостиничных апартаментах Блока. Над лесом медленно плыла темная дымка. Майкл снова учуял запах горящей человеческой плоти.

— Смотреть вперед! — Нацистский майор ухватил Майкла за подбородок, чтобы развернуть его голову.

Один из солдат ткнул Майкла в спину дулом автомата. Другой сорвал с него пиджак, а затем и рубашку, рванув ее с такой силой, что жемчужные пуговицы разлетелись во все стороны. Ремень был выдернут, брюки спущены, с него сорвали белье. Дуло автомата ткнулось ему в почки. Майкл знал, чего они от него хотят, но продолжал пристально смотреть в бесцветные глаза майора, твердо стоя на земле обеими ногами.

— Снимай ботинки и носки, — приказал ему майор.

— А что, разве мы с вами уже помолвлены? — спросил Майкл.

Из чехла была извлечена резиновая дубинка, конец которой уперся Майклу в подбородок.

— Снимай ботинки и носки, — повторил майор.

Краем глаза Майкл уловил какое-то движение слева от себя.

Он повернул голову и увидел Блока, который в сопровождении Сапога теперь направлялся к нему.

— Смотреть вперед! — скомандовал майор и, взмахнув дубинкой, обрушил короткий, стремительный удар по ране на бедре Майкла.

Глубокая рана снова начала кровоточить, и ногу пронзила острая боль. Майкл упал на колени в известковую пыль, покрывавшую землю толстым слоем. В лицо ему смотрело дуло автомата.

— Барон, — сказал Блок, — должен вам заметить, что отныне вы находитесь в нашем королевстве. И поэтому, может быть, вы все-таки соизволите слушаться майора Кролле?

Майкл медлил; пульсирующая боль в бедре не унималась, на лице его выступила испарина. Последовал сильный пинок в спину подошвой кованого сапога, и он растянулся в пыли во весь рост. Сапог поставил ногу ему на спину, навалившись на позвоночник всей своей тушей. Майкл заскрежетал зубами.

— Ведь вы, барон, наверное, уже не прочь приступить к сотрудничеству с нами, — продолжал Блок. А затем он обернулся к Кролле. — Он русский. А вы ведь знаете, каким упрямым может оказаться это сучье отродье.

— Мы научились быстро излечивать такой недуг, как упрямство, — сказал Кролле.

И пока Сапог прижимал Майкла к земле, двое солдат стащили у него с ног ботинки и носки. Он остался совершенно голым, и запястья у него за спиной сковали железные браслеты наручников. Солдаты подняли его с земли и пинками погнали впереди себя. Майкл не сопротивлялся; кроме как к новым ранам и переломанным костям это все равно ни к чему не привело бы, к тому же он чувствовал себя измотанным после поединка с Сэндлером и пробежки по лесу. У него не было времени на то, чтобы оплакивать Мышонка или скорбеть по поводу постигшей его самого участи; эти люди были намерены ценой любых пыток выколотить из него всю информацию, которая могла оказаться ему известной. Майклу было на руку то, что они сочли его советским шпионом, потому что его присутствие здесь вынудит их по большей части вести речь о Восточном фронте.

Это был большой концлагерь. Слишком большой. Повсюду были понастроены дощатые бараки, стены большинства из них были выкрашены зеленой краской, а множество пней от срубленных деревьев говорило о том, что когда-то на месте Фалькенхаузена шумел лес. Майкл видел бледные, изнуренные лица заключенных, глядевших на него через узкие, забранные глухими решетками окна. Мимо него вооруженные автоматами и резиновыми дубинками конвоиры прогнали группку тощих, наголо обритых заключенных. Майкл заметил, что робы подавляющего числа заключенных были отмечены желтыми звездами Давида. Казалось, что окружающим его нагота представлялась чем-то обычным, и внимания на это никто не обращал. Немного поодаль Майкл увидел нечто походившее на лагерь в лагере, там были выстроены бараки, обнесенные колючей проволокой. Человек триста или четыреста заключенных выстроили на пыльном плацу, громкоговоритель монотонно вещал что-то о тысячелетии рейха. В глубине лагеря, слева от себя, он заметил приземистую постройку из серого камня; из двух ее труб валили клубы темного дыма, поднимающегося над лесом. Слышался грохот и железное лязганье, но Майкл так и не понял, откуда доносится шум. Изменивший направление ветер донес до него другой запах: не смрад паленого человеческого мяса, а зловоние немытых, потных тел. Ко всему этому примешивалась и вонь гниющей и разлагающейся плоти, человеческих испражнений и крови. Какие бы дела здесь ни творились, думал Майкл, глядя на столбы поднимающегося над трубами дыма, цель их состоит в уничтожении людей, а вовсе не в содержании под стражей.

По дороге, идущей от серой каменной постройки, ехали три грузовика. Кролле сделал знак водителям остановиться и подвел Блока и Сапога к заднему борту первой машины. Кролле говорил с Блоком, и Майкл видел, как красная физиономия майора прямо-таки сияет от неподдельного восторга.

— Качество превосходное, — доносились до него слова Кролле. — Продукция Фалькенхаузена уверенно держит первенство среди подобных предприятий всей нашей системы. — Кролле приказал солдату спустить на землю из кузова один из заколоченных сосновых ящиков. Солдат усердно принялся сдирать крышку, вытаскивая гвозди. — Сейчас вы сможете воочию убедиться, что я продолжаю поддерживать высокие стандарты качества, в свое время установленные здесь вами, господин полковник, — заискивающе лебезил перед Блоком Кролле, и Майкл отметил, что Блок довольно кивнул и заулыбался: лесть жополиза пришлась ему по душе.

Наконец был выдернут последний гвоздь, и Кролле запустил руку внутрь.

— Вот, видите? Я никогда не поверю, что какой-то другой лагерь сможет добиться подобного качества.

В руке Кролле держал пригоршню каштановых волос. Это были вьющиеся женские волосы. Кролле самодовольно усмехнулся и, наклонившись, запустил руку поглубже. На этот раз он держал густые, пшеничного цвета, локоны.

— Посмотрите, какая красота! — воскликнул майор. — Из этого сырья выйдет роскошный парик, который наверняка будет высоко оценен. Я также весьма рад сообщить вам, что выход продукции увеличился на целых тридцать семь процентов. И во всей партии нельзя обнаружить ни единой вошки. Новый распылитель против вшей — это просто мечта, подарок богов!

— При случае я непременно передам ваш хвалебный отзыв доктору Хильдебранду, — сказал Блок. Он заглянул в ящик, наклонился, запуская в него руку, и тут же выпрямился. В руке у него были отливающие медью на солнце длинные женские волосы. — Вы правы, это просто изумительно!

Волосы заструились из ладони Блока обратно в ящик. На них играли, переливались солнечные блики, и сердце Майкла опускалось. Волосы женщины из концлагеря. Где теперь ее тело? И словно в ответ на этот вопрос, до него донесся запах жженого человеческого мяса. При одной лишь мысли об этом Майклу показалось, что желудок у него подступил к горлу.

У этих нелюдей, у этих чудовищ не было права на жизнь. И пусть он будет навеки проклят Богом, если теперь он не сделает все возможное, чтобы перегрызть глотки этим недочеловекам, которые стояли перед ним и, улыбаясь, рассуждали о париках и производственных графиках. Кузовы трех грузовиков были забиты деревянными ящиками; они были полны человеческими волосами, их обрили, как сбривают шерсть с заколотых ягнят.

Он не мог и не имел права оставить их в живых.

Отпихнув наведенный на него ствол, Майкл шагнул вперед.

— Стоять! — последовал окрик солдата. Кролле, Блок и Сапог оглянулись на него. — Стоять! — скомандовал солдат, ткнув дулом автомата Майклу в ребра.

Не обращая внимания на боль, Майкл продолжал идти вперед, руки его по-прежнему были скованы наручниками за спиной. Он в упор глядел в бесцветные глаза майора Кролле и видел, как тот, вздрогнув, попятился назад. Майкл чувствовал, что еще немного — и из ноющих десен вылезут волчьи клыки, мышцы лица были готовы дать им свободу.

— Стой, мать твою!

Солдат ударил его по спине дулом автомата. Майкл споткнулся, но удержался на ногах. Он шел, направляясь к притихшей троице, и Сапог шагнул вперед, встав между ним и полковником Блоком. Еще один вооруженный автоматом солдат бросился к нему наперерез и ударил его прикладом автомата в живот. Майкл согнулся, корчась от боли, а конвоир снова занес оружие, чтобы ударить его по голове.

Заключенный ударил первым, и его удар коленом в пах оказался такой силы, что солдат опрокинулся навзничь. Чья-то рука ухватила его сзади за шею, сдавливая горло. Другой конвоир со всего размаху ударил его кулаком в грудь.

— Держите его! Держите гада! — рявкнул Кролле, видя, что Майкл все еще вырывается.

Замахнувшись дубинкой, он ударил Майкла по плечу. Последовавший вслед за этим удар заставил его повалиться на колени, а после третьего он остался лежать на пыльной земле, хрипло дыша. Едва не потеряв сознание, он упорно противостоял превращению. Еще чуть-чуть — и из-под его кожи вырвется черная волчья шерсть; Майкл ощущал исходящий от тела запах звериного пота, мускусный привкус волчьей слюны во рту. Если он начнет превращаться сейчас, на пыльной обочине, они выпотрошат его. А потом все частички его тела — от органов до зубов — будут разложены по баночкам, залиты формалином и переданы для изучения нацистским докторам. Он хотел жить, чтобы убить этих нелюдей, и потому противостоял превращению, подавляя его в себе.

Возможно, немного волчьей шерсти все же показалось на его теле — на груди, внутренней поверхности бедер и шее, — но она исчезла так же стремительно, как и появилась. Если же кто-нибудь из солдат все же увидел что-то необычное, то решил, что ему померещилось. Майкл лежал на животе в дорожной пыли. Он слышал, как Блок сказал:

— Барон, я думаю, что вы не в восторге от такого обращения.

Солдаты подхватили его под руки и попытались поставить на ноги, а потом просто поволокли по дороге, и Майкл почувствовал, что он проваливается в темноту.

Глава 6

— Вы слышите меня?

Кто-то разговаривает. Голос доносится издалека, с того конца туннеля. Кто бы это мог быть?

— Барон? Вы слышите меня?

Темнота в темноте. Не откликаться! Если не станешь откликаться, то тот, кто говорит с тобой, уйдет и оставит тебя в покое.

Свет включили, очень яркий свет. Майкл видел его сквозь опущенные веки.

— Он очнулся, — сказал другой голос. — Чувствуете, участился пульс? Он знает, что мы здесь. Все в порядке. — Это был голос Блока. Рука ухватила его за подбородок. — Ну, откройте же глаза, барон.

Не дождетесь.

— Дайте ему хлебнуть воды, — сказал Блок, и в лицо ему выплеснули целое ведро.

Он захлебнулся, тело его вздрогнуло от холода, и глаза открылись сами собой. Свет — ослепительная лампа, поднесенная к самому лицу, — снова заставил его зажмуриться.

— Барон! — снова окликнул его Блок. — Если вы сейчас же не откроете глаза, мы вырежем вам веки.

В том, что они сдержат свое слово, сомневаться не приходилось. Он подчинился, щурясь от яркого света.

— Ну вот и хорошо! А теперь можно приступить к делу! — Он подкатил кресло на колесиках поближе к своему пленнику. Майкл видел и других людей, собравшихся в комнате: высокий человек держал в руке ведро с водой и еще кто-то — толстяк с мясистым лицом — в черной форме эсэсовца, трещавшей по швам. Разумеется, не кто иной, как майор Кролле. — Перед тем как начать, — тихо сказал Блок, — я хочу предупредить вас, что удача надолго изменила вам. Из этой комнаты убежать невозможно. Некуда. За этими стенами есть другие стены. — Он слегка подался вперед, и серебро его зубов сверкнуло в ярком свете лампы. — Здесь у вас нет друзей, и никто не посмеет сунуться сюда ради того, чтобы спасти вас. Мы убьем вас, а произойдет это быстро или же мучительно медленно, всецело зависит от вас. Вы меня поняли? Если да, то кивните, будьте так добры.

Приходя понемногу в себя, Майкл пытался вспомнить, каким образом его связали. Он все еще был голым и лежал на столе в виде железной крестовины, руки задраны над головой, ноги широко раздвинуты. Запястья и щиколотки туго стянуты кожаными ремнями. Поверхность стола была наклонной, так что тело Майкла находилось на нем почти в вертикальном положении. Он попробовал на прочность ремни; они не поддались даже на полсантиметра.

— Бауман, — сказал Блок, — принесите мне еще воды, будьте любезны.

Человек с ведром — наверное, адъютант майора Кролле, предположил Майкл, — ответил:

— Есть, господин полковник, — и прошел через всю комнату.

Отодвинулся в сторону железный засов на двери, и, когда тяжелая дверь приоткрылась и тут же закрылась за Бауманом, в комнату успел проникнуть тонкий лучик серого света. Блок снова переключил все свое внимание на заключенного.

— Ваше настоящее имя и национальность?

Майкл молчал. Сердце бешено колотилось в груди; он был почти уверен, что Блок видит это. Плечо нестерпимо болело, хотя, скорее всего, кости были целы. Он ощущал свое тело оболочкой из синяков, натянутой на скелет из колючей проволоки. Блок ждал ответа, и Майкл решил выдать его:

— Ричард Гамлет. Я англичанин.

— Неужели? Английский Томми, к тому же блестяще говорящий по-русски? Не думаю. Если уж вам вздумалось назваться англичанином, то, может быть, вы заодно и поговорите со мной по-английски?

Майкл не ответил.

Глубоко вздохнув, Блок покачал головой.

— Как барон вы мне нравитесь гораздо больше. Ну хорошо, давайте все-таки исключительно в качестве одного из всех возможных вариантов представим, что вы — агент Красной армии. И что вас забросили в Германию с диверсионным заданием. Ваша связь с Чесной ван Дорне. Где и когда вы с ней познакомились?

Интересно, удалось ли им поймать Чесну? В глазах палача ответ на этот вопрос прочитать было невозможно.

— В чем состоит ваше задание? — спросил Блок.

Майкл глядел перед собой, в висках у него стучало.

— Зачем Чесна привезла вас в «Рейхкронен»?

Молчание.

— Как вы собирались выбраться из страны, выполнив задание? — Снова никакого ответа. Блок придвинулся несколько поближе. — Вам говорит о чем-нибудь имя — Тео фон Франкевитц?

Лицо Майкла оставалось безучастным.

— А вот Франкевитц, кажется, был с вами знаком, — продолжал тем временем Блок. — Сперва он попытался скрыть это, но мы дали ему одно очень интересное лекарство. И прежде чем отправиться на тот свет, он выдал нам точный словесный портрет человека, приходившего к нему домой. Он рассказал нам также и о том, что показывал тому человеку один рисунок. Он описал вас, барон. А теперь расскажите мне поподробнее: чем смог заинтересовать советскую разведку бульварный мазила типа Франкевитца? — Он ткнул пальцем в огромный синяк, черневший у Майкла на плече. — Напрасно вы строите из себя храбреца, барон. Бросьте валять дурака. Мы можем нафаршировать вас лекарствами, и ваш язык развяжется сам собой, но, к большому сожалению, в вашем случае результаты могут не оправдать ожиданий, и только при условии, если вы будете пребывать… скажем так… в ослабленном состоянии, все проблемы отпадут сами собой. Поэтому нам придется потратить некоторое время на то, чтобы вы удовлетворяли всем требованиям. Как видите, барон, решение по-прежнему за вами. Итак, как же все-таки мы поступим?

Майкл промолчал. Он знал, что ожидает его впереди, и теперь заранее готовил себя к этому.

— Понятно, — вздохнул Блок. Он встал и отошел от пленника. — Майор Кролле, будьте добры, начинайте.

Кролле шагнул вперед и, взмахнув черной резиновой дубинкой, приступил к делу.

Должно быть, с начала экзекуции прошло уже некоторое время, потому что в лицо Майклу снова плеснули холодной водой, и он перенесся в действительность окружающего его королевства, которым правил сам дьявол. Он закашлялся, захлебываясь водой, из ноздрей текла кровь. Правый глаз заплыл, и ему казалось, что вся правая сторона его тела превратилась в один огромный синяк. Нижняя губа была разбита, и из ранки сочилась кровь.

— Это очень неблагоразумно с вашей стороны, барон.

Полковник Блок снова сидел в своем кресле рядом с Майклом. На подносе перед ним стояла тарелка с колбасками и кислой капустой, а также хрустальный бокал белого вина. В руках Блок держал серебряные вилку и нож, за ворот мундира был заправлен уголок салфетки. Он обедал.

— Вы же понимаете, что я могу в любой момент убить вас.

Из ноздрей у Майкла текла кровь. Возможно, ему сломали нос. Язык нащупал во рту сломанный коренной зуб.

— Майор Кролле хочет забить вас до смерти прямо сейчас и больше не возвращаться к этому вопросу, — продолжал Блок. Он прожевал очередную порцию колбасок и приложил салфетку к губам. — Но я надеюсь, что вы все же опомнитесь. Так откуда вы, барон? Москва? Ленинград? Какой военный округ?

— Я… — Голос был хриплым и срывался. Он начал заново: — Я гражданин Великобритании…

— Бросьте, барон! Это мы слышали! — перебил его Блок. Он отпил глоток вина. — Барон, кто направил вас к Тео фон Франкевитцу? Этим человеком была Чесна?

Майкл не ответил. Перед его глазами все плыло, в голове шумело после побоев.

— Я уверен в этом, — сказал полковник. — В том, что Чесна продавала вражеской разведке военные секреты Германии. Я понятия не имею, откуда ей стало известно про Франкевитца, и следовательно, тут логичнее всего предположить, что она действовала не одна, а значит, у нее были сообщники. Она помогала вам в выполнении задания — но сейчас речь не о нем, — пообещав раздобыть для вас такую информацию, которую вы смогли бы передать вашим русским хозяевам. Ведь даже у таких псов, как вы, наверное, имеются хозяева, так? А может быть, Чесна рассчитывала на то, что вы ей заплатите за эти сведения? Вы ей заплатили?

В ответ по-прежнему молчание. Неподвижный взгляд Майкла был устремлен мимо слепящей глаза лампы.

— Чесна привезла вас в «Рейхкронен», потому что вы замышляли покушение, так? — Блок разрезал очередную колбаску, и жир из нее потек на тарелку. — Все-таки столько высокопоставленных военных, офицеры… Или по возможности вы должны были сделать так, чтобы на воздух взлетел сразу весь отель. Но скажите мне другое: зачем вы полезли в номер к Сэндлеру? Ведь это вы убили его сокола, не так ли? — Видя, что отвечать Майкл не намерен, Блок улыбнулся. — Не берите в голову. Я тоже ненавидел эту дрянную птицу. Но знаете, стоило мне лишь переступить порог номера Сэндлера и увидеть разлетевшиеся перья и творившийся там бардак, как я сразу же догадался, что это ваших рук дело — особенно после небольшой драмы на берегу. Я догадался о вашей диверсионно-разведывательной выучке по тому, что вам удалось живым покинуть поезд Сэндлера. В этом поезде у него перебывало больше дюжины объектов для охоты, среди которых попадались и офицеры, по какой-либо причине впавшие в немилость; так что теперь вам, наверное, ясно, почему я с самого начала был твердо убежден, что никакой «цветочный барон» не смог бы одолеть самого Сэндлера. Правда, он, я вижу, тоже сумел вас погонять, да? — С этими словами он указал ножом на затянутую коркой запекшейся крови пулевую отметину на бедре у Майкла. — Но вернемся к Франкевитцу. Кто еще знал о его рисунке?

— А вы у Чесны об этом спросите, — сказал Майкл, надеясь выяснить, поймали ее или нет.

— Обязательно спрошу. Можете не сомневаться. Но сейчас я задаю этот вопрос вам. Итак, кто еще знает об этом рисунке?

Ей удалось уйти, думал Майкл. Или, может быть, ему просто хотелось, чтобы это было так. Для Блока крайне важно, чтобы о существовании того рисунка не знал никто. Блок доел колбаски и не спеша потягивал вино из бокала, терпеливо дожидаясь, что скажет ему на это русский шпион. Наконец он встал и отодвинул кресло.

— Майор Кролле! — позвал он, сделав рукой повелевающий жест.

Из темноты комнаты выступил Кролле. Резиновая дубинка снова была занесена для удара, мышцы на теле Майкла напряглись. И все же он не был готов вынести еще одно избиение; ему требовалось время, чтобы прийти в себя. И тогда он сказал:

— Я все знаю о «Железном кулаке».

Занесенная у него над головой дубинка начала опускаться, но, прежде чем намечавшийся в лицо удар достиг цели, Блок перехватил руку Кролле.

— Постойте, — сказал ему Блок. Полковник пристально смотрел на Майкла. — Это только слова, — сказал он. — Пустая фраза, которую вы услышали от Франкевитца. Для него она ничего не значила, и, следовательно, то же самое можно с уверенностью сказать и о вас.

Пришел самый подходящий момент, чтобы нанести удар исподтишка.

— А вот союзники могут придерживаться иного мнения по этому поводу.

В комнате воцарилась гробовая тишина, как будто одного лишь упоминания о союзниках было вполне достаточно, чтобы всех присутствующих вдруг разбил паралич. Блок в упор смотрел на Майкла, лицо его оставалось безучастным. Затем он наконец заговорил:

— Майор Кролле, не могли бы вы ненадолго выйти из комнаты? И вы, Бауман, тоже. — Подождав, когда за майором и его адъютантом закроется дверь, Блок принялся нервно расхаживать по каменному полу, заложив руки за спину и слегка наклонившись вперед. Внезапно он остановился. — Вы блефуете. И ни черта вам не известно о «Железном кулаке».

— Я знаю, что вы отвечаете за сохранение в тайне любой информации, имеющей отношение к этому проекту, — сказал Майкл, тщательно подбирая слова. — И осмелюсь предположить, что мое теперешнее пребывание здесь связано лишь с тем, что вам очень не хотелось бы, чтобы вашему вышестоящему начальству в Берлине стало вдруг известно, что по вашей вине произошла утечка информации.

— Никакой утечки не было. И к тому же я не понимаю, о каком проекте вы говорите.

— Нет, почему же? Конечно, понимаете. Только боюсь, что он уже перестал быть секретным.

Блок подошел к Майклу и наклонился к нему.

— В самом деле? Ну тогда, барон, скажите мне: что такое «Железный кулак»? — От него пахло колбасками и кислой капустой.

Настал момент истины. Майкл знал, что произнесенная сейчас вслух одна-единственная фраза может определить его дальнейшую участь. И тогда он сказал:

— Доктор Хильдебранд создал некое средство, и сила его воздействия… как бы это сказать… несколько превосходит распылитель против вшей, не так ли?

У Блока дрогнули скулы. Но он не пошевелился.

— Да, я немного похозяйничал в номере Сэндлера, — продолжал Майкл. — Но прежде я заглянул к вам. Я нашел вашу папку и фотографии с результатами экспериментов Хильдебранда. Скорее всего, эти люди были узниками какого-нибудь концлагеря. А откуда вы их берете? Отсюда? Или из других лагерей?

Глаза Блока сузились.

— А почему бы тогда нам немного не порассуждать? — спросил Майкл. — Вы поставляете военнопленных из концлагерей. И они отправляются прямиком Хильдебранду на остров Скарпа. — Лицо Блока слегка побледнело. — О, если только вас не затруднит, я бы не отказался от глотка вина, — сказал он. — У меня пересохло в горле.

— Я сейчас перережу тебе горло, ты… русская свинья! — зашипел Блок.

— Вряд ли. Так вы угостите меня вином?

Блок не двинулся с места. В конце концов его тонкие губы растянулись в холодной улыбке.

— Как вам будет угодно, барон. — Взяв с подноса бокал, он поднес его к губам Майкла, позволив ему сделать лишь один глоток. — А теперь продолжайте развивать свои причудливые фантазии.

Майкл облизал распухшую нижнюю губу; от вина защипало ранку.

— Заключенные нужны Хильдебранду для опытов. Насколько я могу припомнить, проведено уже более трехсот экспериментов. Я догадываюсь, что вы регулярно общаетесь с Хильдебрандом. А фотографии вам нужны для того, чтобы информировать свое вышестоящее начальство о ходе проекта. Я прав?

— Вы знаете, это очень необычная комната, — сказал Блок, оглядываясь по сторонам. — Временами здесь можно слышать голоса мертвецов.

— Наверное, вам очень хочется убить меня, но вы этого не сделаете. Ведь мы-то с вами знаем, как важен «Железный кулак». — Еще один выстрел наугад, и еще одно меткое попадание. Блок снова уставился на него. — Мои друзья в Москве будут очень рады поделиться этой информацией с союзниками.

Намеки Майкла попали точно в цель.

— А кто еще знает об этом? — спросил Блок; кажется, голос его даже чуть дрогнул.

— Не только Чесна. — Это было неплохой возможностью лишний раз щелкнуть Блока по носу. — Она оставалась с вами, пока я был в ваших апартаментах.

Задело. У Блока снова вытянулось лицо, когда он начал осознавать то, что предателем мог оказаться кто-то из обслуги «Рейхкронена».

— Кто дал вам ключ?

— Этого я не знаю. Ключ принесли и оставили в номере Чесны во время концерта в «Бримстоне». Я возвратил его, опустив, как и было условлено, в цветочный горшок на втором этаже.

«Пока все вроде бы идет неплохо, — думал Майкл. — Во всяком случае, Блоку и в голову не придет, что я мог залезть к нему по стене замка». Майкл склонил голову к плечу. Сердце его колотилось, он понимал, что затеял игру со смертью, но нужно было выиграть время.

— А знаете, я думаю, что вы правы насчет этой комнаты. В ней и вправду можно услышать голос мертвого полковника.

— Вы можете поддразнивать меня сколько угодно, барон, — сдержанно улыбнулся Блок; на щеках у него проступили пятна пунцового румянца. — Но всего несколько инъекций сыворотки правды — и вы выложите мне все как на духу.

— Я думаю, что со мной вам справиться будет несколько труднее, чем с покойным Франкевитцем. К тому же даже при большом желании я не смогу рассказать вам того, чего не знаю сам. Ключ принесли, и я его вернул в конверте вместе с пленкой.

— Пленкой? Какой еще пленкой? — На этот раз дрожь в голосе стала более заметной.

— Но ведь не мог же я отправиться к вам в гости, не подготовившись, не правда ли? Разумеется, у меня при себе была камера. Ее тоже любезно предоставил друг Чесны. Я переснял фотографии из вашего портфеля, а заодно и бумаги, очень похожие на листы из бухгалтерской книги.

Блок молчал, но Майкл догадывался, о чем он сейчас думает: секретная информация, ответственность за сохранность которой была возложена на него, попала в руки русского шпиона, и возможно, он успел направить ее с курьером в Советский Союз, а «Рейхкронен» оказался гнездом предателей.

— Лжешь! — наконец выдавил из себя Блок. — Иначе ты не стал бы так свободно болтать об этом.

— Просто мне не хочется умирать, и пытки я тоже не жалую. В любом случае информация благополучно передана. И вы уже ничего не сможете с этим поделать.

— А вот тут вы не правы! Ох как не правы! — Блок схватил с подноса вилку и зажал ее в кулаке. Он стоял рядом с Майклом, лицо его побагровело. — Я сотру «Рейхкронен» с лица земли и, если понадобится, казню всех, от последнего водопроводчика до управляющего. А вы, мой дорогой барон, расскажете мне, где и при каких обстоятельствах вы познакомились с Чесной, каким образом вы были намерены покинуть страну и многое другое. Но в одном вы правы: убивать вас я не стану. — Он воткнул зубья вилки в левую руку Майкла. — Вы действительно очень ценное приобретение. — Майкл вздрогнул. — Я сожру вас, — сказал Блок, тыча зубьями вилки Майклу в грудь, немного ниже горла, — как кусок мяса. Я прожую все, возьму то, что надо, а остальное выплюну. — Он выдернул вилку, концы зубьев которой окрасились кровью. — Пусть вам стало известно о «Железном кулаке» — как и о докторе Хильдебранде, и о Скарпе, — вы все равно не знаете, как будет использован «Железный кулак». Никто не знает о том, где находится крепость, кроме меня, доктора Хильдебранда и еще нескольких людей, допущенных к проекту, в лояльности которых не может быть никаких сомнений. Об этом вашим русским друзьям ничего не известно, и поэтому они не смогут передать информацию англичанам и американцам, а? — Он вонзил вилку в левую щеку Майкла, выдернул и попробовал на вкус его кровь. — Это, — сказал Блок, — лишь начало обеда.

Щелкнув выключателем, он погасил лампу.

Майкл слышал, как он прошел через всю комнату. Открылась железная дверь.

— Бауман, — сказал полковник, — отправь этот хлам в камеру.

Майкл с трудом сдерживал дыхание; он выдохнул неслышно, сквозь зубы. По крайней мере, какое-то время его не будут истязать. В сопровождении трех солдат вошел Бауман. Руки и ноги Майкла отвязали от железной крестовины стола, под дулом автомата его выпихнули в коридор и повели по каменному полу.

— Давай, скотина! Пошевеливайся! — покрикивал Бауман — стройный молодой человек в круглых очках на вытянутом мрачном лице. По обеим сторонам коридора располагались запертые железными засовами деревянные двери, каждая высотой не более метра. В дверцах были проделаны маленькие раздвигающиеся квадратные окошки. Наверное, через них передают в камеры воду и хлеб. В воздухе пахло застоявшейся сыростью, а также гнилым сеном, человеческими испражнениями, потом и грязным телом. «Как конура для приблудных собак», — думал Майкл. Из-за закрытых дверей до его слуха доносились стоны и приглушенное бормотание заключенных.

— Стой! — скомандовал Бауман. Он стоял, словно застыл, и с глубоким безразличием глядел на Майкла. — На колени.

Майкл помедлил. В спину ему уперлись стволы двух автоматов. Он опустился на пол, и тогда один из солдат отодвинул на ближайшей двери ржавый засов. За дверью послышалась возня.

Бауман открыл дверцу. В лицо Майклу ударила горячая волна тошнотворной застоявшейся вони. В темноте тесной конуры он мог различить пять или шесть тощих человеческих тел, остальные, должно быть, сидели, привалившись к стенам. Пол устилала грязная солома, от пола до потолка было не более полутора метров.

— Входи! — сказал Бауман.

— Пощады Божьей милостью! Пощады! — выкрикнул лысый худой человек с выпученными глазами и гноящимися язвами на впалой груди, бросаясь на коленях к двери. Тут он остановился, дрожа и с надеждой глядя на Баумана. Глаза его светились в темноте.

— Я сказал, входи! — повторил фашист.

Один из солдат ударил Майкла ногой по ребрам, остальные вталкивали его в дьявольскую каморку. Дверь захлопнулась. С ржавым скрипом задвинули железный засов.

— Пощады Божьей милостью! Пощады Божьей милостью! — продолжал выкрикивать один из узников тесной конуры, пока наконец раздавшийся откуда-то из темноты камеры грубый окрик не заставил его замолчать:

— Заткнись, Метцгер! Все равно тебя никто не услышит!

Глава 7

Лежа на загаженном сене в душной, зловонной темноте, слыша, как стонут и что-то бормочут во сне заключенные, Майкл чувствовал, как им медленно, но верно овладевает уныние.

Жизнь человека бесценна; но тогда почему же находятся люди, которые ее так ненавидят? Он думал о клубах горького черного дыма, валившего из высоких печных труб, отравляя воздух запахом сожженной человеческой плоти. Он думал и о сколоченных из сосновых досок ящиках, доверху заполненных человеческими волосами, и о том, как, должно быть, не раз в том далеком мире детства кто-то — отец или мать — расчесывали эти волосы, проводил по ним любящей рукой и целовал лоб, на который спадали детские локоны. И вот теперь эти волосы отправляются к мастеру, который сделает из них парик, а ставшее ненужным тело — в печь крематория. Здесь не просто уничтожали людей; серым пеплом оседали на землю целые миры, спаленные в печи. И ради чего все это? Во имя Lebensraum — пресловутой гитлеровской теории «жизненного пространства» — и Железных крестов? Он вспомнил о Мышонке, когда он лежал мертвый среди колючих зарослей; шея несчастного маленького человека была сломана одним резким рывком. У Майкла защемило сердце; он привык убивать, но это вовсе не доставляло ему удовольствия. Мышонок был хорошим другом. Разве можно подобрать эпитафию лучше этой? Оплакивать одного человека среди этих владений дьявола, где людей отправляют на смерть тысячами, — все равно что на пожаре ворваться в горящий дом и дуть на свечу. Он постарался отделаться от навязчивых воспоминаний о том, как Сапог ударом ноги сломал мертвую руку, чтобы завладеть медалью. На глаза у Майкла навернулись слезы, и он понял, что если так дело пойдет и дальше, то в этой чертовой дыре можно лишиться рассудка.

Блок что-то говорил ему. Что же это было? Майкл мучительно пытался вспомнить. Блок говорил о какой-то крепости. Да, точно, о крепости. Он сказал еще: «Никто не знает о том, где находится крепость, кроме меня, доктора Хильдебранда и еще нескольких людей, допущенных к проекту…»

Крепость. Что же это за крепость? Остров Скарпа? Нет, Майкл так не думал; уж слишком легко удалось Чесне узнать о том, что у Хильдебранда на Скарпе был дом и лаборатория. Во всяком случае, эта информация не содержалась в строжайшем секрете. О какой крепости упомянул Блок и какое отношение она могла иметь к планам нацистского командования по использованию «Железного кулака»?

«Следы от пуль на стекле и выкрашенном в зеленый цвет металле, — размышлял про себя Майкл. — Точнее, на металле оливкового цвета. Почему был выбран именно этот оттенок?»

И вдруг его лица коснулись чьи-то пальцы.

Он вздрогнул от неожиданности и ухватил тоненькое запястье пригнувшейся фигурки, призрачный голубоватый силуэт которой проступал рядом с ним на фоне темноты. Послышался приглушенный вскрик; фигурка попыталась вырваться и отползти в сторону, но Майкл держал ее крепко.

Тогда еще одна фигура, побольше, тоже видимая Майклу в темноте таким же голубоватым силуэтом, вынырнула откуда-то из темноты справа от него. Она занесла руку для удара. Тяжелый кулачище огрел Майкла по голове, отчего у него зазвенело в ушах. Второй удар пришелся в лоб, и он поднялся на колени. В голове у него промелькнула ужасная мысль, что его пытаются убить. Это было похоже на панику. Может быть, они настолько голодны, что готовы терзать человечину? Он выпустил руку первого человека, который тут же поспешил отползти подальше, забившись в дальний угол, и сосредоточил все свое внимание на втором из нападавших, который оказался больше и сильнее. Рука его замахнулась для третьего удара; Майкл ударил по незащищенному локтю и услышал, как противник тихо вскрикнул от боли. Глаза различили очертания головы и проступавшие сквозь темноту черты лица. Он ударил его кулаком и не промахнулся.

— Охрана! — закричал кто-то по-французски. — Охрана! На помощь!

— Пощады Божьей милостью! Пощады Божьей милостью! — снова заверещал крикун.

— Эй, придурки! Перестаньте! — по-немецки сказал кто-то из темноты. У этого человека был сильный датский акцент. — Вы тут так весь воздух перепортите!

Вокруг груди Майкла обвились чьи-то жилистые руки. Он откинул голову назад и ударил затылком в лицо наступавшего на него сзади. Руки разжались. Большая фигура с разбитым носом не собиралась сдаваться. Крепкий кулак нанес мощный удар по избитому и покрытому синяками плечу Майкла, заставив его вскрикнуть от боли. Грубые пальцы схватили его за горло, и противник навалился на него всем телом. Майкл ответил на это коротким ударом ладони снизу, по заросшему бородой подбородку, и услышал, как щелкнули зубы нападающего. Человек застонал, но пальцы его крепко сжимали горло Майкла, пытаясь добраться до гортани.

Пронзительный девичий визг враз заглушил несущиеся со всех сторон безумные крики.

Крошечное окошко в дверце конуры отодвинулось, и в него просунули латунный наконечник пожарного брандспойта.

— Берегитесь! — предупредил датчанин. — Они сейчас…

Из латунного наконечника ударила тугая струя воды, и под ее мощным напором Майкла и его противника отбросило в разные стороны. Майкла прижало к стене, струя воды больно била в тело. Визг захлебнулся в кашле. Крикун тоже умолк, его болезненное тело тотчас прибило к полу холодными струями. Через несколько секунд все стихло, наконечник брандспойта исчез, и окошко в двери задвинулось. В наступившей тишине раздавались тихие стоны.

— Эй ты! Новенький! — послышался все тот же грубый голос, который еще раньше приказал Метцгеру заткнуться. Но теперь его обладатель говорил, еле ворочая от боли прикушенным во время драки языком. — Смотри, если вздумаешь тискать девку, я сверну тебе шею, понял?

— Я вовсе не хотел ее обидеть, — ответил Майкл на своем родном языке. — Просто мне в темноте показалось, что на меня кто-то напал.

Метцгер продолжал всхлипывать и жалобно скулить, и было слышно, как кто-то пробует его утешить. Вода стекала по стенам, собираясь лужами на полу, и в сыром воздухе сильно пахло потом.

— Она не в себе, — сказал Майклу русский. — Ей лет четырнадцать. Сколько раз ее уже успели изнасиловать! И вот кто-то из сволочей выжег ей глаза раскаленным железом.

— Ты извини.

— За что? — переспросил русский. — Разве ты это сделал? — Он хмыкнул, и из его сломанного носа вылетел сгусток крови. — Ну ты и сукин сын, это надо же было так меня приложить! Звать-то тебя как?

— Галатинов, — ответил Майкл.

— А я Лазарь. Эти сволочи взяли меня в плен под Кировоградом. Я был летчиком. А ты?

— А я простой солдат, — сказал Майкл. — Меня они взяли в самом Берлине.

— В Берлине, говоришь? — Лазарь рассмеялся, и из носа у него снова пошла кровь. — Вот это да! Здорово! Значит, наши боевые товарищи скоро пройдут маршем по улицам Берлина. Уж тогда-то они спалят этот чертов город и выпьют за смерть Гитлеpa. Надеюсь, они поймают этого мудака. Представляешь, как он будет болтаться на крюке мясника посреди Красной площади?

— Возможно и такое.

— Нет, этого не будет. Гитлер не даст взять себя живым, это уж точно. Есть хочешь?

— Ага.

В первый раз с тех пор, как его засунули в эту нору, Майкл подумал о еде.

— Вот. Подставляй руку, у меня тут кое-что осталось.

Майкл протянул руку. Лазарь нашел его ладонь в темноте и, крепко удерживая ее своими жилистыми пальцами, вложил что-то в ладонь. Майкл понюхал: от маленького кусочка черствой хлебной корки пахло плесенью. В таком месте не отказываются от угощения. Он ел хлеб, медленно пережевывая его.

— Галатинов, а сам-то ты откуда?

— Из Ленинграда. — Майкл дожевал корку и теперь языком пытался достать застрявшие в зубах хлебные крошки.

— А я из Ростова. Но успел пожить во многих городах. — Таким было начало биографии Лазаря. Ему тридцать один год, и отец его работал в «инженерном составе» советской авиации; на деле это означало, что он возглавлял бригаду механиков. Лазарь рассказывал о жене, троих сыновьях — все они были в Москве, в безопасности — и о том, что ему удалось на своем Як-1 совершить более сорока боевых вылетов, во время которых он сбил двенадцать самолетов люфтваффе. — Я как раз работал над тринадцатым, — тоскливо сказал Лазарь, — и вдруг из-за облаков прямо надо мной вывалились еще двое. Они в клочья расстреляли мой бедный «Боевой молот», я покинул его и спустился на парашюте. Приземлился чуть ли не в сотне ярдов от амбразуры вражеского пулемета. — Майкл не мог разглядеть лица рассказчика в темноте, но заметил, как очерченный голубоватым контуром силуэт пожал плечами. — Я храбрый только в небе. А на земле как-то не очень. И вот я здесь.

— «Боевой молот», — повторил Майкл. — Это был твой самолет, да?

— Я сам придумал это название. Даже написал его краской на фюзеляже. И потом еще пририсовывал по свастике за каждый сбитый самолет. Это была красивая умная машина, просто зверь! — Он вздохнул. — А знаешь, я ведь так и не увидел, как она падала. Наверное, это и к лучшему. Иногда мне очень хочется верить в то, что она все еще летает в небе над Россией. В нашей эскадрилье все пилоты давали своим самолетам имена. Тебе все это, наверное, кажется ребячеством?

— Нет, конечно. Это помогает человеку выжить, и, значит, все правильно.

— Вот и я тоже так думаю. Американцы делают то же самое. Вот бы тебе увидеть их самолеты! Размалеваны, как волжские шлюхи, особенно дальние бомбардировщики. Но сражаются, как настоящие казаки. Эх, нашей бы армии такие машины! Вот мы бы тогда…

Лазарь рассказал Майклу и о том, что его постоянно переводили из одного лагеря в другой, в Фалькенхаузене он живет уже с полгода, а может быть, и больше. В эту конуру его бросили совсем недавно, недели две назад, хотя он в этом не совсем уверен — в таком месте трудно уследить за ходом времени. Почему он оказался здесь, об этом остается только догадываться, но он истосковался по небу.

— А здание с трубами? — осмелился спросить Майкл. — Что там находится?

Лазарь не ответил. Майкл слышал, как он поскреб ногтями подбородок.

— Я очень скучаю по небу, — снова заговорил Лазарь. — Облака, голубой простор. Если мне доводилось увидеть птицу, то я не переставал радоваться целый день. Но над Фалькенхаузеном птицы почти не летают. — Он снова замолчал. Метцгер опять начал всхлипывать, это был страшный, словно надорванный звук. — Эй, кто-нибудь, спойте ему! — обратился Лазарь к остальным, говоря хоть на ломаном, но все же вполне понятном немецком. — Он любит, когда ему поют.

Никто не запел. Майкл сидел на мокрой соломе, подтянув колени к груди. Кто-то тихо застонал, и вслед за этим послышалось журчащее хлюпанье поноса. У дальней стены камеры, до которой было, наверное, не больше двух с половиной метров, Майкл слышал тихий плач слепой девочки. Ему были видны шесть человеческих силуэтов, очерченных бледно-голубыми контурами на фоне темноты. Он поднял руку и дотронулся до потолка. Ни лучика света не проникало в келью. Ему начало казаться, что потолок медленно опускается, стены постепенно сдвигаются и внутреннее пространство камеры становится все меньше. Еще немного — и их раздавит под этим тяжелым каменным прессом. Разумеется, это было лишь плодом его воображения, но еще никогда за всю свою жизнь он так не тосковал по лесу и вольному воздуху. Спокойно. Только спокойно. Он знал, что может перенести гораздо больше боли и других тягот, чем обыкновенный человек, потому что все это составляло неотъемлемую часть его жизни. Но вот заточение было настоящей пыткой, и он чувствовал, что здесь он может не выдержать и сломаться. Спокойно. Никто не знал, суждено ли ему увидеть солнце, оставалось одно — держать себя в руках. В жизни для волка важнее всего самообладание. Без него ни один волк не сможет выжить. И поэтому он не должен терять надежды, даже оказавшись в логове безнадежности. Ему удаюсь подвести Блока к мысли о том, что в «Рейхкронене» якобы действует подпольная организация, но вот надолго ли это? Рано или поздно его начнут пытать, и тогда…

Спокойно! — приказывал он себе. Не думай об этом. Будь что будет, стоит задумываться заранее?

Очень хотелось пить. Он принялся слизывать капли влаги со стены.

— Лазарь! — окликнул Майкл немного погодя.

— Чего тебе?

— Если бы ты вышел отсюда, то смог бы найти в охране лагеря слабое место? Можно ли где-нибудь перелезть через стену?

— Ты шутишь! — фыркнул в ответ Лазарь.

— Вовсе нет. Существует же смена караула, ворота открываются, через них въезжают и выезжают грузовики, можно сделать подкоп. Разве у заключенных нет организации, которая занималась бы подготовкой побегов? Неужели никто никогда не попытался убежать отсюда?

— Нет, — сказал Лазарь. — Здесь даже просто ходить разрешают не вдруг и не каждому, а куда уж там бегать, лазать и копать! Никто здесь побегами не занимается. И мыслей о побеге тоже не возникает ни у кого, потому что это невозможно. А теперь выбрось глупости из головы, пока совсем не свихнулся.

— Но ведь должен же быть какой-нибудь выход, — упорствовал Майкл. Он слышал отчаяние в собственном голосе. — Сколько здесь заключенных?

— Точно не знаю. Тысяч сорок или около того. Это в мужском лагере. И еще, наверное, тысяч двадцать в женском. Ну конечно, они постоянно сменяются. Но поезда с новым грузом прибывают каждый день.

У Майкла не было слов. Шестьдесят тысяч человек, и это только по самым грубым подсчетам.

— А охраны?

— Трудно сказать. Наверное, человек семьсот — восемьсот, может быть, тысяча.

— Один конвоир на шесть человек? И несмотря на это, никто не попытался убежать?

— Послушай, Галатинов, — устало сказал русский, будто разговаривал с непонятливым ребенком, — я не знаю никого, кто смог бы убежать от пулеметной очереди. Или того, кто попытается это сделать. К тому же у конвоиров есть собаки — доберманы. Мне как-то довелось видеть, что их зубы могут сделать с человеческим телом, и скажу тебе, ничего привлекательного в этом нет. Если же все-таки произойдет чудо и заключенному удастся выбраться из Фалькенхаузена, куда податься бедняге? Мы в самом сердце Германии. Отсюда все дороги ведут в Берлин. — Он отполз немного в сторону и прислонился спиной к стене. — Мы с тобой уже отвоевались, — тихо сказал он. — Забудь об этом.

— Черта с два! — огрызнулся Майкл; ему хотелось плакать с досады.

Ход времени был неуловим. Наверное, прошел еще час или два, и Майкл обратил внимание на то, что узники темницы вдруг беспокойно закопошились. Вскоре он услышал, как отодвигается засов на двери соседней с ними конуры. Узники встали на колени, дрожа от вожделения. Дверь их темницы распахнулась, и в келью проникла полоска тусклого света.

Маленькую буханку хлеба с прожилками зеленой плесени швырнули на пол. Заключенные разом набросились на нее, выхватывая хлеб из рук друг друга, отламывая куски.

— Несите губку! — приказал один из стоявших за дверью солдат.

Лазарь пополз вперед, держа в руке серую губку. В былое время он был дородным мужчиной, но с тех пор тело его высохло, и крупные кости обтягивала одна только кожа. Свалявшиеся темно-русые лохмы ниспадали на плечи, во всклокоченной бороде было полно соломы и другого мусора. Кожа лица плотно обтягивала острые скулы, а глубоко запавшие глаза темнели на бледном осунувшемся лице. Нос его походил на грозный птичий клюв, которому мог бы позавидовать даже незабвенный Сирано. Вокруг ноздрей запеклась кровь — последствие обмена любезностями с кулаком Майкла. Проползая мимо Майкла, Лазарь взглянул в его сторону, и Майкл в ужасе отшатнулся. У Лазаря были глаза мертвеца.

Лазарь погрузил губку в ведро грязной воды. Потом он вытащил ее, разбухшую от жидкости. Ведро с водой тут же убрали, дверь с треском захлопнулась, лязгнул засов. Было слышно, как отворилась дверь соседней камеры.

— Обед, — сказал Лазарь, снова проползая мимо Майкла. — Всем положено пить с одной губки. Эй вы, мрази! Моему приятелю тоже оставьте! — Последовали звуки непродолжительной борьбы, после которой Лазарь толкнул Майкла локтем. — Вот, бери. — Он вложил ему в ладонь влажный хлебный мякиш. — Этот проклятый француз всегда пытается урвать больше, чем ему полагается. Тебе самому нужно быть пошустрее, если хочешь вместо корки иметь кусок получше.

Майкл сидел, прислонившись спиной к шершавым камням, и жевал хлеб. Взгляд его был устремлен в пустоту. Слезы щипали глаза, они катились по щекам, и он сам не знал, к кому был обращен этот плач.

Глава 8

Лязгнул отодвигаемый железный засов на двери.

Майкл вскочил с пола, садясь на корточки, прогоняя от себя кошмарный сон, в котором ему снова привиделся все тот же густой черный дым, поднимающийся над трубами печей и стелющийся по земле. Дверь приоткрылась.

— Давайте сюда девку! — приказал один из троих стоявших в коридоре солдат.

— Бога ради, — сказал Лазарь осипшим от сна голосом, — оставьте ее в покое. Разве мало она и так уже…

— Давайте девку сюда! — повторил тот же голос.

Девчонка тем временем проснулась и сидела, забившись в угол, тихонько хныча и дрожа, словно попавший в западню заяц.

Все. Спокойно мириться с этим Майкл больше не мог. Он подполз к двери, его зеленые глаза сверкали над темной, покрывшей щеки и подбородок щетиной.

— Если вам так приспичило, — сказал он по-немецки, — то зайдите и возьмите сами.

Щелкнул затвор винтовки. Дуло было направлено ему в лицо.

— Пошел вон отсюда, паразит!

— Галатинов! — Лазарь принялся оттаскивать его от двери. — Ты что, совсем спятил?

Майкл продолжал стоять на своем.

— Давайте ползите сюда, подонки, сучье отродье! Трое на одного. Чего вы ждете? — кричал он. — Начинайте!

Никто из немцев не принял его вызова. Майкл был уверен, что стрелять они не станут, солдаты наверняка знали, что Блок и Кролле с ним еще не закончили. Один из солдат накопил во рту слюну и плюнул в Майкла, после чего дверь снова захлопнулась и загромыхал задвигаемый засов.

— Ну вот, доигрался! — засуетился Лазарь. — Теперь только одному Богу известно, что за беду ты накликал!

Майкл резко обернулся и ухватил русского за бороду.

— Слушай, ты! — заговорил он. — Если ты забыл, что ты человек, то мне на это наплевать. Но только я не собираюсь всю оставшуюся жизнь валяться и стонать в этом дерьме! Ты заступился за девчонку, когда решил, будто я собираюсь трахнуть ее, почему бы тебе не защитить ее и от этих выродков?

— А потому… — Лазарь тщетно пытался высвободить бороду из руки Михаила, — потому, что ты здесь один, а их целый легион.

Снова загромыхал ржавый засов.

— Пощады Божьей милостью! — заверещал Метцгер.

Дверь открылась. В коридоре стояло уже шестеро солдат.

— Ты! — Блуждающий луч фонарика остановился на лице Майкла. — На выход!

Это был голос Баумана.

Майкл не двинулся с места.

— Если нам придется тебя выволакивать, будет хуже! — пообещал Бауман.

— Как и тому фрицу, который на это отважится.

Бауман выхватил «люгер» из кобуры.

— Приступайте! — приказал он солдатам. Те нерешительно переминались с ноги на ногу. — Я сказал, приступайте! — заорал Бауман, дав пинка под зад солдату, который стоял всех ближе.

Первый солдат опустился на пол и полез в открытую дверцу конуры. Он протянул руку, собираясь ухватить Майкла за руку, и Майкл сунул ему в лицо пригоршню вонючего сена, вслед за чем последовал мощный удар кулаком. Был слышен громкий треск сломанной челюсти. В камеру пролез еще один солдат, и третий — следом за ним. Майкл отбил удар и в свою очередь ударил второго подступающего к нему солдата в горло. Третьему из них все же удалось нанести Майклу удар в челюсть, а четвертый навалился на него сзади, ухватив рукой за шею. В темноте закричали, это был тонкий, пронзительный вопль ужаса.

Этот звук, так похожий на призывный вой волка в ночи, заставил Майкла перейти к решительным действиям. Резко отведя назад локти обеих рук, он нанес сильный удар в ребра солдату, который навалился на него сзади. Нападавший вскрикнул от боли, хватка его ослабела, и Майкл вырвался. Кулак ударил в почерневшее от синяков плечо, еще один удар пришелся по голове. Он с такой силой откинул от себя противника, что тот отлетел к стене, со всего размаху ударившись о нее спиной. Сильный удар коленом в спину, чьи-то пальцы норовили выцарапать ему глаза. Но тут солдат, так усердно пытающийся вцепиться Майклу в глаза, вдруг вскрикнул и набросился с кулаками на тощую фигурку, внезапно напавшую на него сзади. Обезумевший Метцгер вцепился зубами ему в щеку и принялся терзать плоть с усердием бешеного терьера.

Майкл ударил ногой, и подбиравшегося к нему солдата отбросило назад, он вывалился в коридор, едва не сбив с ног самого Баумана. Бауман поднес к губам свисток, раздался пронзительный свист. Тяжелый кулак со всего размаху опустился на бледную физиономию немца. Хрипло вскрикнув, Лазарь снова и снова наносил удары, разбив ему в кровь верхнюю губу. Схватив охранника за волосы, Лазарь изо всех сил шмякнул немца по темени. Глухой стук был похож на удар топора по бревну.

Неожиданно откуда-то, словно голова кобры, появилась резиновая дубинка. Майкл перехватил запястье сжимавшей ее руки, прежде чем солдат успел нанести удар, и ткнул его кулаком под мышку. У себя за спиной он услышал свист воздуха и не успел повернуться, как получил сокрушительный удар прикладом винтовки по спине. Резиновая дубинка ударила его по руке чуть повыше локтя, и рука онемела. Потом удар кулаком по затылку, и, хотя он отчаянно отбивался, было ясно, что сил у него уже почти не оставалось.

— Тащите его сюда! — кричал Бауман. На подмогу ему бежали солдаты. — Скорее! Пошевеливайтесь!

Удары резиновой дубинки обрушились на Лазаря и Метцгера. Двое солдат схватили слепую девочку и поволокли ее к выходу. Майкла бросили на каменный пол коридора, и Бауман наступил ему на горло ногой в сапоге. Остальные солдаты, побитые, в крови и синяках, один за другим выползли из конуры.

Майкл услышал звук взведенного автоматного затвора. Превозмогая боль, он открыл глаза и увидел, как один из охранников направил ствол своего «шмайссера» в открытую дверь их конуры.

— Нет! — захрипел Майкл; на шею ему все еще давил сапог Баумана.

Две короткие автоматные очереди были выпущены по пятерым оставшимся в камере узникам. Гильзы со звоном покатились по каменному полу.

— Прекратить! — заорал Бауман и стволом своего пистолета оттолкнул «шмайссер» от двери. — Без приказа не стрелять! — орал Бауман, бешено сверкая глазами из-за стекол очков. — Понятно тебе?

— Так точно! — испуганно ответил присмиревший охранник, торопливо опуская дымящийся автомат.

Лицо Баумана побагровело. Он убрал ногу с шеи Майкла.

— Забыл, что ли, что здесь приходится отчитываться за каждый патрон?! — орал он на автоматчика. — Расстрелялся тут! А мне теперь из-за тебя, придурка, целую неделю отчеты строчить! — Он брезгливо указал рукой на дверь камеры. — Закрывай! А вы заставьте встать эту скотину!

Он зашагал по коридору, а Майкла подняли с пола и заставили идти следом.

Он снова оказался в уже известной ему комнате с железным столом, над которым ярко светила все та же лампа.

— Привяжите! — приказал Бауман конвоирам Майкл сопротивлялся изо всех сил, представив, что в его тело снова врежутся узкие кожаные ремни, но силы иссякли. Ремни были туго затянуты. — Оставьте нас! — приказал солдатам Бауман.

Когда те ушли, он снял очки и, достав из кармана носовой платок, начал медленно протирать им стекла, Майкл заметил, что руки у него дрожат.

Бауман снова водрузил очки на нос. У него было мрачное лицо с темными кругами под глазами.

— Как ваше настоящее имя? — спросил он.

Майкл упорно молчал; туман в голове начинал понемногу рассеиваться, но боль в спине и плечах была почти невыносимой.

— Я имею в виду, как вас называют англичане? — продолжал Бауман. — Настойчиво рекомендую вам, друг мой, ответить на этот вопрос, и побыстрее! Каждую минуту сюда может заявиться Кролле, а ему страсть как не терпится прогуляться по вам своей дубинкой!

Майкл был озадачен. Интонации голоса Баумана изменились: он говорил скорее торопливо, чем повелительно. Должно быть, это очередная уловка! А что же еще?

— Чесну ван Дорне им пока не удалось разыскать. — Бауман поднял крышку стола и закрепил ее таким образом, что Майкл оказался почти в вертикальном положении. — Друзья — наши друзья — помогли ей скрыться. Она занимается необходимыми приготовлениями.

— Приготовлениями? — Ему казалось, что на его горло все еще давит сапог Баумана. — Какими приготовлениями?

— Чтобы вытащить вас отсюда. А также по возможности организовать самолет и надежные пункты для заправки горючим. Ведь вы собирались в Норвегию, не так ли?

Майкл был потрясен. Это уловка! Боже! Они взяли Чесну, и она им рассказала все!

— А теперь слушайте внимательно. — Бауман глядел Майклу в глаза. — Я здесь, потому что мне было из чего выбирать. Или идти воевать, рискуя в лучшем случае отделаться простреленной задницей, а в худшем — попасть к русским, или же работать в лагере, в этом… на этой бойне. На фронте я бы не смог приносить пользы нашим общим друзьям; в лагере же я могу, по крайней мере, поддерживать с ними связь и делать что в моих силах для помощи некоторым заключенным. Кстати, если сегодня вы собирались отправить всех своих сокамерников на тот свет, то были близки к цели.

Вот что, оказывается, было причиной его истерики. Автоматная стрельба! Бауман не хотел, чтобы пострадали остальные. Нет, нет! Его подослал Блок или Кролле! Все это подстроено!

— Моя задача, — сказал Бауман, — сделать так, чтобы вы остались в живых, пока все не будет готово к побегу. Сколько это займет времени, мне неизвестно. О том, каким образом будет организован ваш побег, сообщат шифрованной радиограммой. И дай бог, чтобы все получилось, потому что заключенные покидают Фалькенхаузен лишь в виде золы для удобрений. Я передал свое предложение; посмотрим, сочтет ли Чесна его целесообразным.

— Какое предложение? — настороженно поинтересовался Майкл.

— Фалькенхаузен был построен с тем расчетом, что его узники будут содержаться в камерах. Поэтому охранников здесь не так много, а те, что есть, привыкли к послушанию и покорности. Вы сегодня действовали крайне глупо. Впредь не совершайте ничего, что могло бы привлечь к вам внимание. — Говоря, он расхаживал из стороны в сторону. — Просто стройте из себя смиренного заключенного, и, возможно, вам удастся прожить здесь еще неделю.

— Ну хорошо, — сказал наконец Майкл, — предположим, что я вам поверил. Каким образом я выберусь отсюда?

— Охрана и Кролле тоже обленились. Здесь все спокойно, никаких восстаний заключенных, беспорядков, попыток побега, короче — ничего, что могло бы омрачить их привычную каждодневную рутину. Охрана лагеря даже не допускает мысли, что кто-то попытается вырваться отсюда, потому что это попросту невозможно. Но… — он перестал расхаживать перед Майклом, — точно так же они не ожидают и того, что кто-то может попробовать ворваться сюда. А подобная возможность существует.

— Ворваться сюда? В концлагерь? Какая чушь!

— Да, Кролле и охрана рассуждают так же. Как я уже говорил, все в Фалькенхаузене приспособлено для того, чтобы держать заключенных в камерах, но не для того, чтобы воспрепятствовать группе освобождения прорваться сюда с воли.

В душе у Майкла затеплилась призрачная надежда. Если этот человек и притворялся, то это получалось у него весьма искусно и достаточно правдоподобно. Но Майкл все еще не мог позволить себе поверить ему.

— Я знаю, что вам сейчас нелегко. На вашем месте я наверняка отнесся бы к подобному заявлению весьма скептически. Возможно, вы подозреваете, что я намерен заманить вас в ловушку. И хотя, может быть, переубедить или заставить думать иначе о себе мне и не удастся, вы все же должны поверить, что моя задача — сохранить вам жизнь, этим я буду заниматься и впредь. Просто, не раздумывая, делайте то, что вам говорят.

— Это очень большой лагерь, — сказал Майкл. — Если группа проникнет сюда, как они смогут меня отыскать?

— Об этом позабочусь я.

— А если у них ничего не выйдет?

— В таком случае, — сказал Бауман, — я должен буду проследить за тем, чтобы вы умерли, никого не выдав.

Это был удар в цель. Иного выхода из положения, на случай если побег не удастся, Майкл и не ожидал. «Боже, — думал он, — неужели я все же решусь поверить этому человеку?»

— Конвой ждет за дверью. У них длинные языки, и они обязательно настучат Кролле о сегодняшнем. Поэтому, для того чтобы со стороны наша с вами беседа выглядела правдоподобно, я должен буду вас побить. — Бауман намотал носовой платок на правую руку и сжал ее в кулак. — Надо, чтобы пошла кровь. Так что заранее извините. — Он затянул платок потуже. — Когда мы с вами здесь закончим, вас снова отведут в камеру. Но я вас умоляю: не оказывайте сопротивления. Нужно, чтобы охранники и майор Кролле поверили в то, что им удалось вас сломить. Понятно?

Майкл не ответил. Он был слишком занят обдумыванием только что услышанного.

— Ну ладно, — сказал Бауман. Он поднял кулак. — Я постараюсь управиться побыстрее.

Он бил с расчетливостью боксера — и носовой платок Баумана оросился кровью. Бауман бил по лицу, чтобы следы побоев сразу бросались в глаза. Когда же дело было сделано, у Майкла шла кровь из рассеченной брови над левым глазом и разбитой нижней губы, а синяков на лице заметно прибавилось.

Бауман открыл дверь и позвал конвой. Кулак его был обмотан окровавленным платком. Майкла отвязали в полубессознательном состоянии, его поволокли по коридору обратно в камеру, там бросили на сырую солому, и дверь захлопнулась.

— Галатинов! — Лазарь потряс его за плечо, пытаясь привести в чувство. — А я-то уж думал, что они тебя убили!

— Они… сделали свое дело. — Майкл попытался сесть, но собственная голова казалась ему совершенно неподъемной, словно налитая свинцом. Он лежал на полу, привалившись к кому-то. Это было холодное, недвижное тело. — Кто это? — спросил Майкл, и Лазарь все ему рассказал.

Бог, наверное, услышал мольбы Метцгера, забрав его к себе своею милостью. Автоматная очередь задела также и француза, пули попали ему в грудь и живот, теперь он лежал, забившись в угол и тяжело дыша. Лазарь, датчанин и еще один узник — стонущий и постоянно плачущий немец — отделались царапинами от острых осколков. А вот девочка в камеру так и не вернулась.

Больше они ее не видели. Часов через восемь — точно, сколько прошло времени, Майкл не мог определить — умер француз. Охранники принесли буханку черного хлеба и позволили окунуть губку в ведро с водой, но трупы оставили в камере.

Майкл много спал, восстанавливая силы. Рана на бедре начала подсыхать, так же как и разбитая бровь над левым глазом, такой вот признак того, что время не стоит на месте. Он лежал, вытянувшись на полу тесной конуры, заставляя кровь возвращаться в ушибленные мышцы. Он старался отрешиться от этих стен и низкого потолка, и перед его мысленным взором возникали зеленые леса и луга, простирающиеся до голубого горизонта. Он усвоил здешнее расписание: охранники приносили хлеб и воду ежедневно, а на каждый третий день еще и ведро с жидкой серой кашей-размазней. Это была медленная голодная смерть, но Майкл, не переставал наравне со всеми биться за каждую крошку хлеба, каплю воды и каши.

Трупы вздулись и начали разлагаться.

Интересно, чем занимается Блок? Возможно, изучает досье на служащих «Рейхкронена», пытаясь вычислить среди них несуществующего шпиона? Или старается разыскать воображаемую камеру и отснятую ею пленку? А может быть, возглавляет поиски Чесны? Майкл знал, что возобновление пыток неизбежно; и на этот раз наверняка на смену кулакам и дубинке Кролле придут специальные инструменты. Майкл не был уверен, что ему удастся это перенести. Он принял решение: когда за ним придут палачи, он станет волком и перегрызет глотки всем, до кого только успеет добраться. Со всем этим кошмаром будет покончено раз и навсегда.

Но а как же быть с «Железным кулаком» и предстоящей высадкой союзников? Ведро с кашей приносили уже дважды; значит, он по крайней мере неделю торчит в этой вонючей дыре. Командование союзников должно быть предупреждено о «Железном кулаке». За этим названием таилась какая-то страшная опасность, и, быть может, своевременное оповещение о ней станет достаточным основанием для переноса начала операции. Если солдаты во время высадки на европейское побережье подвергнутся воздействию вещества, результаты испытания которого он видел на фотографиях, будет сорвана вся операция, погибнут люди.

Он очнулся от беспокойного сна, ему снова привиделось французское побережье, заваленное горами скелетов в солдатской форме. Были слышны доносившиеся откуда-то издалека громовые раскаты.

— Ты только прислушайся к этой музыке! — сказал Лазарь. — Ну разве не чудо?

Это не гром, понял Майкл. Взрывы бомб.

— Снова бомбят Берлин. Американцы на своих Б-семнадцать. — Лазарь замолчал, и дыхание его взволнованно участилось. Майкл знал, что русский летчик мысленно видит себя за штурвалом одного из поднявшихся в небо тяжелых бомбардировщиков. — Гремит где-то совсем рядом. Наверняка будет лесной пожар.

В лагере завыла сирена воздушной тревоги. Грохот усилился, и Майкл чувствовал, что уже даже в их конуре вибрирует кладка пола и стен.

— Много бомбят, — сказал Лазарь. — Но лагерь они не тронут. Американцы знают, что мы здесь, к тому же есть точные бомбовые прицелы. Вот у них, Галатинов, настоящая авиация. Если бы у наших летчиков были такие «крепости» взамен паршивых Ту, мы разгромили бы фрицев еще в сорок втором.

— Что? — переспросил Майкл.

— Да я говорю, что если бы у нас были Б-семнадцать вместо тех вшивых Ту…

— Нет, ты сказал «крепости».

— Правильно. «Летающие крепости». Б-семнадцать. Их так называют, потому что эти самолеты трудно сбить. Так им, фрицам, и надо. — Он подполз поближе к Майклу. — Когда небо ясное, за воздушным боем можно наблюдать и с земли. Не за самолетами, конечно, а за теми хвостами, что они оставляют за собой в воздухе. А однажды был вообще кошмар. Такая вот «крепость» с двумя загоревшимися двигателями пролетела над лагерем всего метрах в тридцати над землей. Было слышно, как самолет грохнулся где-то в миле от нас. Еще чуть-чуть — и он свалился бы нам на голову.

«Летающая крепость», думал Майкл. «Крепость». Стратегические американские бомбардировщики, базирующиеся в Англии. Бомбардировщики янки были тускло-оливкового цвета, того же цвета, что и куски железа, на которых Тео фон Франкевитц выписывал свои узоры. Блок сказал «Никто не знает о том, где находится крепость, кроме меня, доктора Хильдебранда и еще нескольких людей». Франкевитц работал в ангаре на неизвестном аэродроме. И может быть, «крепость», о которой говорил Блок, вовсе не место, а бомбардировщик Б-17?

А что, если… И тогда он снова спросил:

— А что, американские летчики тоже дают имена своим самолетам?

— Да. Они выводят их краской на носу, а рядом добавляют еще какие-нибудь художества. Я же говорил, что их самолеты размалеваны, как шлюхи, но летают они, как ангелы.

— «Железный кулак», — сказал Майкл.

— Чего?

— «Железный кулак», — повторил он. — Ведь какой-нибудь из «летающих крепостей» могли дать такое имя, правда?

— Могли, наверное. А что?

Майкл не ответил. Он думал о рисунке, показанном ему Франкевитцем: железный кулак, сжимающий карикатуру на Адольфа Гитлера. Ни один здравомыслящий немец ни за что на свете не осмелился бы выставить напоказ такую картинку. Но зато она вполне могла бы украсить нос гордой «летающей крепости».

— Прекрасная музыка, — прошептал Лазарь, прислушиваясь к грохоту далеких взрывов.

Майкл думал, что нацисты наверняка знали о высадке. Они не знали только, где и когда она произойдет, и не без оснований полагали, что акция запланирована на конец мая или начало июня, когда воды Ла-Манша несколько утихомирятся. Логично было предположить: то, над чем так упорно работает доктор Хильдебранд, к этому времени должно быть полностью готово. Возможно, название «Железный кулак» обозначает не само оружие, а способ его применения.

Боевые самолеты и стратегические бомбардировщики союзников все чаще поднимаются в небо над гитлеровским рейхом. Они сотни раз пролетали над оккупированными фашистами городами европейских стран. Сколько «летающих крепостей» было сбито немецкими пилотами или артиллерией с земли? Сколько из них потерпели катастрофу? Суть проблемы: сколько пригодных к эксплуатации «летающих крепостей» может сейчас находиться у фашистов?

По крайней мере, один-то самолет есть точно, думал Майкл. Ведь им мог оказаться и тот бомбардировщик, который упал в лесу, пролетев над Фалькенхаузеном. Может быть, идея завладеть самолетом принадлежала самому Блоку, и после этого он, тогдашний комендант концлагеря, получил повышение и ему было поручено обеспечивать безопасность проекта, получившего название «Железный кулак».

Он продолжал обдумывать возможности. Можно ли сделать так, чтобы сбитый Б-17 вновь поднялся в небо? Разумеется, это зависит от характера повреждений; а детали можно подобрать, снимая уцелевшие части с других самолетов, сбитых над Европой. Может быть, эта «летающая крепость» — «Железный кулак» — и была восстановлена на том самом аэродроме, где побывал Франкевитц. Но при чем тут пробоины от пуль? Какой смысл восстанавливать самолет, делая его с виду похожим на решето?

Так оно и есть.

Маскировка.

В день начала операции побережье, где будет происходить высадка союзных войск, окажется под прикрытием истребителей союзников. Ни один из самолетов люфтваффе не сможет прорваться туда — но это будет вполне по силам американской «летающей крепости». Особенно если со стороны это будет выглядеть так, как будто изрешеченный пулями в воздушном бою самолет возвращается домой в надежде, что ему удастся дотянуть до своей базы в Англии.

Но стоит этому самолету оказаться в заданном районе, как бомбы, начиненные новым открытием Хильдебранда, полетят на головы тысяч молодых солдат.

Майкл понимал, что в выдвинутой им версии немало неясностей: зачем прикладывать столько изобретательности и усилий, когда обстрелять войска, высаживающиеся на побережье, снарядами Хильдебранда могли и орудия немецкой артиллерии? А если и в самом деле это оружие было разработано на основе какого-либо газа, то как могли быть фашисты уверены, что случайный порыв ветра не обратит его против них самих? Нет, может быть, немцы и были доведены до отчаяния, но до полного безумия им было еще очень далеко. В таком случае, если, конечно, Майкл не ошибался в своих рассуждениях, каким образом планировалось использовать эту «крепость»?

Он должен во что бы то ни стало выбраться отсюда, попасть в Норвегию и собрать воедино все части этой головоломки. Майкл сильно сомневался в том, что ангар с Б-17 находится в Норвегии; слишком уж это далеко от тех мест европейского побережья, которые союзники могут выбрать для переброски своих войск. Но ведь Хильдебранд со своим новым оружием находится в Норвегии, и Майкл обязан разузнать об этом поподробнее.

Бомбардировка прекратилась. Лагерная сирена воздушной тревоги замолкла.

— С удачной охотой! — вслух поздравил Лазарь бомбардировщиков, и в его голосе слышалась мучительная тоска.

Майкл лег, пытаясь заснуть. В памяти всплывали истерзанные трупы, которые он видел на фотографиях, сделанных на испытаниях Хильдебранда. Это вещество необходимо уничтожить в любом случае.

Распухшие трупы Метцгера и француза начали лопаться и потекли. Майкл слышал, как где-то в стене рядом с ним тихонько скребется привлеченная запахом крыса. Что ж, пусть приходит. Крыса проворная и хитрая, потому что ей тоже хочется жить, но Майкл знал, что он все равно проворнее ее. Потому что протеин есть протеин. Так что пусть приходит.

Глава 9

Принесли ведро с кашей, а значит, пошел уже десятый день, как Майкл находился в плену. Трупный смрад был невыносим, охранников одолевали позывы к рвоте, и они спешили поскорее захлопнуть дверь конуры. Какое-то время спустя сквозь полудрему Майкл услышал, как отодвигается железный засов. Дверь в коридор снова открылась, там стояли двое солдат с винтовками.

— Вынести мертвых, — сказал один из них, зажимая рот и нос носовым платком.

Лазарь и двое других заключенных не двинулись с места, будто желая увидеть, подчинится ли Майкл. В открытую дверь конуры заглянул третий человек, направивший в лицо Майклу луч фонарика.

— Поживее! — приказал Бауман. — Я не намерен возиться с вами всю ночь.

Голос Баумана звучал неестественно. Что же все-таки происходит? Бауман выхватил из кобуры «люгер» и направил его дуло в камеру.

— Я не собираюсь повторять. Выметайтесь отсюда!

Майкл и Лазарь ухватили костлявое тело Метцгера и выволокли его из конуры. Датчанин и немец вытащили второй труп. Поднимаясь на ноги, Майкл чувствовал, как скрипят у него колени, а датчанин поначалу и вовсе не мог стоять и повалился на каменный пол, поднявшись лишь после того, как на него нацелилось дуло винтовки.

— Вот так, — сказал Бауман. — А теперь марш вперед!

Они понесли трупы по коридору.

— Стоять! — приказал Бауман, когда они оказались перед железной дверью. Один из охранников открыл засов и широко распахнул дверь.

Майкл знал, что этот момент он запомнит на всю жизнь, сколько бы времени ни было ему отпущено судьбой на этом свете. Через открытую дверь на него пахнуло свежим, прохладным воздухом; возможно, тут и пахло горелой человечиной, но после застоявшейся вони тесной конуры он казался благоуханным. В лагере было тихо, в небе мерцали полуночные звезды. У обочины стоял грузовик, и Бауман направил пленных с их ношей в ту сторону.

— Грузите! — приказал он, голос его был по-прежнему напряжен. — Быстро!

В кузове машины лежало около дюжины обнаженных тел — и мужчины, и женщины. Отличить их было трудно — все головы обриты, а иссохшие груди женщин были совершенно плоские. Над грузовиком кружились полчища мух.

— Пошевеливайтесь! — приказал Бауман, подталкивая Майкла вперед.

И тут Бауман вдруг развернулся — это было то самое изящное движение, которое он уже сотни раз мысленно представлял себе, готовясь к этому моменту. В левую ладонь скользнул спрятанный в рукаве нож, и, шагнув к ближайшему солдату, он всадил ему лезвие в сердце. Конвоир вскрикнул и повалился навзничь, обливаясь кровью. Второй успел лишь изумленно выдохнуть:

— Что, черт возь…

Бауман ткнул его ножом в живот, потом вытащил нож и снова засадил по самую рукоятку. Первый охранник корчился на земле, стараясь подняться на колени и вытащить из кобуры пистолет. Майкл бросил тело Метцгера и ухватил конвоира за запястье, когда пистолет уже был у того в руке. Он ударил охранника кулаком в лицо, но палец немца дрогнул на спусковом крючке, и раздался выстрел, в тишине показавшийся на редкость громким. Майкл снова изо всех сил ударил солдата и, когда тот повалился на землю, выхватил у него пистолет.

— Помогите! На помощь, кто-нибудь! — закричал сцепившийся с Бауманом конвоир.

Бауман сунул ему дуло пистолета в разинутый рот и выстрелил. Солдат опрокинулся на пыльную землю и затих.

Где-то лаяли собаки. Доберманы, подумал Майкл.

— Ты! — Бауман ткнул пальцем, указывая на застывшего на месте от удивления Лазаря. — Возьми винтовку! Да не стой как пень!

Лазарь подхватил винтовку с земли. И направил ее дуло на Баумана. Видя это, Майкл схватился за ствол, отводя его в сторону.

— Нет, — сказал он. — Он за нас.

— Да что здесь, черт возьми, происходит?!

— А теперь заткнитесь! — Бауман засунул окровавленный нож за пояс. Он взглянул на светящиеся стрелки наручных часов. — У нас три минуты, чтобы добраться до ворот! Все в кузов! Быстро!

Майкл услышал, как где-то пронзительно засвистели: сигнал тревоги.

Датчанин залез в кузов, забираясь на гору трупов, Лазарь последовал за ним, но немец упал со стоном на колени и опять зарыдал.

— Брось его! — приказал Бауман, указывая Майклу на кабину грузовика.

Бауман сел за руль и включил зажигание. Он направил машину прочь от постройки с тесными каменными клетками по обеим сторонам коридора, держа путь к воротам Фалькенхаузена; из-под задних колес грузовика в воздух поднималось густое облако пыли.

— Стрельба растревожила осиное гнездо. Держись крепче.

Лихо вывернув руль, он провел грузовик между двумя деревянными постройками и до упора нажал на педаль газа. Слева Майкл видел трубы крематория, из которых валил темный дым и летели искры: там жгли людей. Свет фар выхватил из темноты силуэты троих солдат, в руках одного из них был автомат. Они стояли посреди дороги и размахивали руками, приказывая водителю грузовика остановить машину.

— Прорвемся, — сказал Бауман.

Солдаты отскочили в сторону. Снова раздались свистки. Кузов прошили пули автоматных очередей. Прогремел винтовочный выстрел: это Лазарь принялся за дело. Один за другим зажигались прожектора, установленные на сторожевых вышках, их лучи шарили по пыльной земле и стенам строений.

— Еще несколько секунд — и начнется.

Майкл не успел спросить у него, что должно начаться; где-то справа от них раздался глухой грохот. За первым прогремел и второй взрыв — позади слева. Третий снаряд разорвался так близко, что Майкл увидел огненную вспышку.

— Это отвлекающий маневр, — сказал Бауман. — Наши друзья в лесу обстреливают лагерь из миномета.

Взрывы гремели. Майкл слышал беспорядочную пальбу из винтовок. Часовые наугад стреляли по зарослям.

Слепящий луч прожектора нашарил их в темноте. Бауман выругался и, крутанув руль, свернул на другую дорогу, но луч не отставал. Раздался высокий свист парового гудка: по всему лагерю была объявлена тревога.

— Теперь и Кролле сюда же, — бросил Бауман, так крепко сжимая руль, что суставы пальцев на обеих руках побелели. — У этих гадов на вышках есть рации. Они оповещают, где мы находимся.

На дорогу из темноты выступил солдат, он встал, широко расставив ноги, и отвел затвор своего «шмайссера».

Автоматная очередь веером прошлась по низу машины. Две передние шины лопнули почти одновременно, грузовик дернуло, двигатель и радиатор тоже были пробиты. Автоматчик, продолжая стрелять, бросился в укрытие, когда накренившийся грузовик пронесся мимо него, подняв за собой облако пыли. Переднее крыло его, высекая искры, чиркнуло острым углом по каменной стене. Бауману удалось выровнять машину. Ветровое стекло треснуло; высунувшись в него, Бауман продолжал вести машину. Им удалось проехать еще с пятьдесят ярдов, потом мотор застучал, заскрежетал и заглох.

— С грузовиком все!

Бауман распахнул дверцу. Грузовик встал как раз посреди дороги, они с Майклом выбрались из кабины.

— Идем! — крикнул Бауман Лазарю и датчанину. Они и сами были похожи на мертвецов, выбравшись из-под кучи трупов. — Ворота там, около сотни ярдов отсюда! — Взмахом руки Бауман указал направление и сам бросился бежать.

Майкл бежал в нескольких шагах позади него, изо всех сил стараясь не отставать. Лазарь споткнулся, упал, поднялся и снова побежал.

— Подождите! Пожалуйста, подождите меня! — кричал, отставая, датчанин.

Майкл оглянулся как раз в тот момент, когда прожектор поймал датчанина своим лучом.

— Не останавливайся! — дико закричал Бауман.

Послышалась пулеметная очередь, и датчанин замолчал.

— Сволочи! Вонючие выродки!

Лазарь остановился, вскинул винтовку, луч света добрался и до него. Пули взрывали землю почти у его ног, но Лазарь продолжал стрелять. Послышался звон стекла, и луч погас.

Бауман внезапно замер на месте, столкнувшись лицом к лицу с тремя солдатами, появившимися из узкого прохода между деревянными бараками.

— Это я, Фритц Бауман! — закричал он, прежде чем они успели выхватить оружие. Майкл залег на землю. — Попытка бунта в секторе Е! — продолжал кричать Бауман. — Эти скоты разнесут все к чертовой матери! Ради бога, туда! Все туда!

Солдаты бросились бежать и исчезли за углом ближайшего барака. Бауман и Майкл кинулись к воротам и, миновав на пути несколько деревянных построек, оказались почти у самого выезда из лагеря. Впереди оставалась опасная полоса открытой местности. Установленные на вышках прожектора обшаривали лагерь. В самом центре Фалькенхаузена все еще рвались мины.

— Ложись! — приказал Майклу Бауман; они залегли у стены одного из бараков, луч прожектора скользнул мимо них. — Черт возьми! Они опаздывают! Куда они запропастились!

Рядом послышались шаркающие шаги. Майкл ухватил человека за щиколотки и сильным рывком опрокинул его на землю.

— Ты что, козел, совсем сдурел? — раздался голос Лазаря. — Решил свернуть мне шею?

На открытую дорогу у ворот из темноты вынырнул мотоцикл с коляской, и водитель притормозил у зеленой постройки недалеко от ворот. Дверь распахнулась, и на улицу выскочил толстяк в сапогах, каске и красном шелковом халате, поверх которого на ремне болтались две кобуры с пистолетами. Поднятый среди ночи с постели, майор Кролле плюхнулся в коляску. Из-под заднего колеса мотоцикла взметнулось облако пыли, и Майкл понял, что Кролле сейчас проедет в двух метрах от их укрытия. Бауман поднял руку с пистолетом.

— Не надо, — сказал Майкл и выхватил у Лазаря винтовку.

Он поднялся с земли, когда мотоцикл подъехал, выступил из-за угла и нанес удар, словно в руках у него была бейсбольная бита. Винтовка сломала водителю шею, и тут мощный взрыв потряс ворота Фалькенхаузена, по двору концлагеря разлетелись обломки горящих бревен.

Жаркая взрывная волна бросила Майкла на землю. Потерявший управление мотоцикл резко забрал влево и, описав круг, врезался в деревянную стену. Мотоцикл опрокинулся, мотор все еще продолжал работать, а оглушенный взрывом Кролле вывалился из коляски. Каску свою он потерял.

Из-за обломков ворот показался военный грузовик, шины которого были защищены от пуль бронированными пластинами. Он ворвался во двор лагеря; защитного цвета холст над крытым кузовом был откинут назад, под ним стоял пулемет 50-го калибра на турели. Пулеметчик направил его ствол вверх, расстрелял прожектор на вышке и открыл огонь по следующему. Три человека с винтовками в кузове обстреляли часовых.

— Вперед! — выкрикнул Бауман, вскакивая с земли.

Майкл, сидя на корточках, смотрел, как Кролле барахтается на земле, пытаясь подняться; ремень с кобурами соскользнул вниз, и он запутался в нем ногами.

— Бери моего друга и бегите к грузовику, — сказал Майкл, выпрямляясь во весь рост.

— Ты с ума сошел? Они же приехали за тобой!

— Бегите. — Майкл посмотрел на валявшуюся на земле винтовку со сломанным прикладом. Кролле, поскуливая, пытался вытащить из кобуры пистолет. — Не ждите меня. — Он подошел к майору Кролле и отбросил в сторону ремень с пистолетами. Кролле всхлипнул; из раны на разбитом лбу текла кровь. — Уходи! — заорал Майкл на Баумана, и тот вместе с русским бросился бежать к грузовику.

Кролле застонал, наконец-то узнав стоявшего перед ним человека. На его жирной шее болтался свисток, который он сунул в рот, но только издать звук ему почему-то не удавалось.

По броне грузовика застучали пули. Оглянувшись, Майкл увидел, что Лазарь и Бауман добежали до грузовика и взобрались в кузов. Пулеметчик строчил по часовым на вышках, но теперь доставалось и грузовику. К лагерным воротам сбегались солдаты. От одного из бронированных щитов над колесами отскочила пуля; пулеметчик повернул ствол и выпустил по стрелку короткую очередь. Обстановка накалялась. Грузовик дал задний ход и выкатился в темноту через пылающий пролом, где только что стояли ворота.

Кролле пытался уползти.

— На помощь! — квакал он, как лягушка. — Помогите!

Но его голос потонул среди криков, выстрелов и воя лагерной сирены.

— Майор! — окликнул его Майкл, с удовлетворением видя, как у Кролле лицо перекосилось от ужаса.

Майкл приоткрыл рот, раздвигая челюсти, освобождая место для клыков, которые полезли из десен. Обнаженное тело поросло густыми черными волосами, а на руках и ногах появились острые когти.

Кролле вскочил на ноги, оступился, испуганно взвизгнул, снова поднялся и побежал. Не к воротам — на пути к ним стояло ужасное чудовище, — а в центр Фалькенхаузена. Позвоночник Майкла начал изгибаться, суставы хрустели, но он неотступно следовал за майором, словно тень смерти.

Майор Кролле упал на колени у стены одного из бараков и попытался протиснуть свою тушу в узкую щель. Понимая, что его усилия тщетны, он с трудом поднялся с земли и заковылял дальше. Мина попала в деревянную постройку, в трех сотнях ярдах от него, она загорелась, и высоко в небо взлетели языки пламени. Лучи прожекторов все еще бродили по земле, в наступившем замешательстве часовые нередко открывали огонь по своим.

И только волк оставался спокоен. Он знал, что делает, и намеревался довести задуманное до конца.

Кролле оглянулся через плечо и увидел зеленые глаза чудовища. Шелковый халат был перепачкан в пыли, полы его распахнулись, и из-под них виднелось белое отвислое брюхо. Он испуганно заблеял и побежал, задыхаясь, время от времени зовя на помощь. Черное чудище нагоняло его широкими, размеренными скачками, и тут вдруг щиколотки Кролле зацепились за невысокое заграждение, он с криком упал и заскользил на животе по крутому склону.

Заграждение было установлено здесь, чтобы подъезжавшие грузовики, давая задний ход, не могли опрокинуться. Майкл остановился у самого края ямы. Человеческое сердце в теле волка сжалось.

Сколько трупов сброшено на дно огромной ямы, определить было невозможно. Три тысячи? А может быть, пять? Трудно сказать. В земле был вырыт огромный — наверное, с полсотни ярдов в диаметре — котлован, наполненный костлявыми трупами. Сверху Майкл видел, что среди этой серой голой массы грудных клеток с торчащими ребрами, тощих рук и ног, лысых черепов с провалившимися глазами копошится человеческая фигура в красном халате, пытающаяся пробраться к противоположному склону, карабкаясь по хлипким мостикам разлагающихся тел.

Майкл неподвижно стоял у края ямы, вонзив когти в мягкую землю. Пламя близкого пожара озаряло огромную братскую могилу дьявольским светом. Его рассудок оцепенел. Это было царство смерти. Весь мир перед глазами будто перевернулся. Ему словно приснился страшный сон, от которого нужно было как можно скорее избавиться. Это была отметина подлинного зла, того зла, по сравнению с которым меркнут самые жестокие фантазии.

Майкл поднял голову к небу и завыл.

Это был хриплый, яростный вой взбешенного волка. В яме Кролле услышал его и оглянулся. Лицо фашиста блестело от пота; в воздухе носились полчища мух.

— Уйди от меня! — крикнул он монстру, остановившемуся у края ямы. Голос его сорвался на истерический визг. — Уйди от ме…

Но тут мертвое тело у него под ногами скользнуло вниз, и Кролле потерял равновесие. Он цеплялся за чье-то сломанное плечо, пытался ухватиться потными ладонями за тощие ноги, но сгнившая плоть разваливалась под его пальцами. Майор полетел вниз, в самую гущу трупов. Кучи мертвых тел скользили по склону и волнами обрушивались вниз, а Кролле судорожно пытался остаться на поверхности. Он открыл рот, чтобы заорать, но мухи тут же набились ему в рот, залепили глаза и проникли в уши. Он цеплялся за разлагающуюся плоть, не находя под ногами твердой опоры. Трупы накрыли его с головой, продолжая скользить вниз по склону, они шевелились, словно проснулись ото сна. Каждое из иссохших тел, взятое отдельно, по весу, наверное, не превосходило лопату, которой их сбрасывали сюда, но все вместе, в едином изощренном сплетении рук и ног, они погребли под собой Кролле, увлекая его в глубину. Его тащило на дно; чья-то костлявая рука ухватила его за шею, мухи продолжали лезть ему в горло.

Кролле исчез из виду. Трупы продолжали сползать вниз по склону, словно освобождая место еще для одного пришельца. Зеленые глаза Майкла терзали слезы ужаса, он отвернулся от мертвых и бросился прочь, возвращаясь к живым.

Два добермана, которых удерживали на поводках хозяева, почуяв его, замерли от испуга. Майкл пересек открытую площадку, где лежал опрокинутый мотоцикл. И тут же грузовик с вооруженными солдатами выехал из ворот в погоню за группой освобождения. Майкл резко изменил их планы, запрыгнув через задний борт в кузов. Солдаты завопили и посыпались на землю, как будто у них выросли крылья. Водитель, увидев за ветровым стеклом перед собой щелкающего зубами тощего и голодного волка, потерял управление, и грузовик с ходу врезался в каменную стену Фалькенхаузена.

Но волка на капоте уже не было. Майкл миновал развороченные взрывом ворота, пересек проселочную дорогу и углубился в лес. Он был на свободе. В воздухе стоял запах машинного масла, пороха и, конечно же, запах русского летчика.

Он пробирался вдоль дороги, не выходя из зарослей, идя на запах. Пахло кровью: кто-то был ранен. Примерно в миле от Фалькенхаузена бронированный грузовик свернул с главной дороги на узкую просеку, не намного шире волчьей тропы. Группа освобождения была хорошо подготовлена; судя по запаху, из этой просеки выехал второй грузовик, чтобы сбить с толку преследователей. Майкл шел по тихим лесным полянам, запах Лазаря безошибочно указывал ему дорогу.

Он прошел почти восемь миль по извилистой тропе и наконец услышал голоса и заметил свет фонариков. Майкл затаился среди еловых зарослей. Над поляной была натянута маскировочная сеть. Здесь стоял военный грузовик и две легковые машины. Рабочие возились у грузовика, снимая с него бронированные листы и разбирая пулемет. Другие люди перекрашивали машину в белый цвет и рисовали красные кресты на дверцах кабины. Кузов машины превратился в передвижной госпиталь с рядами носилок. Пулемет завернули в мешковину, положили в деревянный ящик, обитый резиной, и опустили в яму.

На поляне была разбита палатка, над которой торчала антенна радиопередатчика. Майкл был растроган. Сколько усилий они приложили, чтобы спасти его! Не говоря уже о том, что из-за него всем им пришлось рисковать жизнью.

— Я пытался уговорить его сесть в машину, черт бы его побрал! — Неожиданно из палатки вышел Бауман. — Он просто свихнулся! Вот не думал, что так получится!

— Ты должен был его заставить! Господи, что они теперь с ним сделают! — Вслед за Бауманом из палатки вышел кто-то еще. Майклу был знаком этот голос; принюхавшись, он почувствовал аромат ее тела: корица и кожа. На Чесне был черный костюм, на ремне у пояса висела кобура, светлые волосы убраны под черную шапочку, а лицо испачкано древесным углем. — Столько трудов, и он все еще там! А вместо него ты привозишь вот это! — Она разгневанно указала на Лазаря, который вышел на поляну вслед за ними и невозмутимо хрустел печеньем. — Боже мой! Боже! Что нам теперь делать?

Волки тоже умеют улыбаться, только по-своему, по-волчьи.

Через пару минут стоявший в карауле часовой услышал, как где-то совсем рядом хрустнула ветка. Он замер. Похоже, что за этой елью кто-то стоит. Или нет? Он вскинул винтовку.

— Стой! Кто идет?

— Свои, — сказал Майкл. Он отбросил сломанную ветку и вышел с поднятыми руками из-за дерева.

Столь неожиданное появление в лесу голого, избитого человека так поразило часового, что он закричал что есть мочи:

— Эй! Скорее сюда! Скорее!

— Что там еще за шум? — сказала Чесна.

Она, Бауман и еще двое бросились на помощь часовому. Фонари осветили заросли, и их пересекающиеся лучи выхватили из темноты Майкла Галлатина.

Чесна застыла на месте.

— Но это просто немыслимо! — прошептал Бауман.

— Не время для формальностей. — Голос Майкла был слабым и срывался. Превращение, а потом еще и восьмимильная пробежка отняли у него последние силы. Все вокруг закружилось и поплыло перед глазами. Теперь можно было позволить себе немного расслабиться. Он был на свободе. — Я… наверное, сейчас упаду, — сказал он. — Может… кто-нибудь все же успеет… меня поймать?

Колени у него подогнулись.

Чесна успела.