Час волка

Глава 1

— Михаил! — звала женщина через время и расстояние. — Михаил, где ты?

Через секунду Елена Галатинова увидела змея, а потом ее зеленые глаза нашли сына, стоявшего в дальнем конце поляны, почти у леса. В этот день, 21 мая 1918 года, ветер дул с востока, принося с собой слабый запах порохового угара.

— Иди домой! — крикнула она сыну и долго смотрела, как он радостно машет ей рукой и принимается сматывать бечеву. Змей нырнул вниз, как белая рыбка.

Позади виднелся двухэтажный дом Галатиновых, дом, сложенный из коричневых камней, с заостренной красной крышей и рядом труб. Дорога, покрытая гравием, вела через железные ворота от помещичьей усадьбы к ближайшей деревне Морок, в шести километрах к югу. Ближайший город, Минск, находился в пятидесяти километрах к северу.

Россия — громадная страна, и поместье Галатиновых выглядело в ней пылинкой на острие иглы. Но двенадцать гектаров земли этого поместья были миром Галатиновых, особенно же с того момента, когда 2 марта 1917 года царь Николай Второй отрекся от престола. Но когда царь написал памятные слова в своем акте отречения «Да поможет России Бог», Родина-Мать стала убийцей собственных детей. Только Миша ничего не знал о политике, о войне между красными и белыми, о бессердечных людях по имени Ленин и Троцкий. Он счастливо не ведал о сожженных в кровавой схватке деревнях в каких-то ста километрах от их имения, о голоде, о повешенных женщинах и детях, о дулах револьверов, на которых остаются следы мозгов. Он знал, что его отец — герой войны, а мать — красавица, что сестра иногда щипала его за щечки и называла сорванцом и что сегодня будет долгожданный пикник. Он смотал катушку, подхватил змея под мышку и побежал через поле к матушке.

Но Елена знала о том, чего сын и не подозревал. Ей было тридцать семь лет. Она носила длинное белое льняное платье, седина уже начинала пробиваться на ее висках и на лбу. У глаз и у рта появились ранние морщинки: не от возраста, а от жизненных испытаний. Федор воевал и был тяжело ранен в кровавой схватке у Ковеля. Ушли в прошлое опера и балы в Санкт-Петербурге, шумные рыночные походы в Москве; ушли банкеты и роскошные приемы при дворе царя Николая и царицы Александры, контуры будущего скрывались в густом тумане.

— Мама, он взлетел! — кричал Миша, подбегая к матери. — Ты видела, как высоко?

— О, это был твой змей? — спросила она, изображая удивление. — Я думала, что это облачко на веревочке.

Он понял, что она его поддразнивает.

— Это был мой змей! — настаивал он.

Мать взяла его за руку и сказала:

— Спустись на землю, мое маленькое облачко. Нужно подготовить пикник.

Она сжала его руку и повела к дому; от возбуждения он дрожал, как пламя свечи.

В воротах они встретили кучера Дмитрия на коляске, запряженной двумя лошадьми, и двенадцатилетнюю сестру Миши Лизу, которая несла корзинку с едой для пикника.

Горничная и компаньонка Елены Софья вынесла еще одну корзинку. Софья и Лиза разместили корзинки в коляске.

Из дома вышел Федор, неся под мышкой свернутый коврик; другой рукой он опирался на трость. Его правая нога, искалеченная пулеметной очередью, не сгибалась и была намного тоньше левой, но он приноровился ходить с уверенной военной осанкой. Подойдя к коляске и разместив в ней коврик, он взглянул на солнце. Несмотря на прожитые вместе годы, сердце Елены замирало, когда она глядела на мужа. Он был высок и худощав, с фигурой фехтовальщика, и, хотя ему было сорок шесть лет и тело его избороздили шрамы от сабель и пуль, в нем все еще ощущалась молодость, любознательность и сила жизни, которая иногда заставляла ее чувствовать себя старой. Его лицо, с длинным тонким носом, квадратной челюстью и глубоко посаженными карими глазами, с недавнего времени обрело твердое и горькое выражение: лицо человека, дошедшего до края человеческих испытаний. Сейчас, однако, оно несколько смягчилось: он вышел в отставку и хотел бы жить до конца дней своих здесь, на клочке земли, далеком от круговерти событий. Его вынужденная отставка после отречения царя была для него большим потрясением, но он пережил ее и стал успокаиваться, чувствуя себя как после перенесенной операции.

— Чудесный день, — сказал он, рассматривая верхушки деревьев, трепещущие под ветром. На нем был коричневый, хорошо отглаженный мундир с рядом медалей и планок; на голове — черная фуражка с козырьком, все еще украшенная царской кокардой.

— Я запустил змея! — горячо сказал Миша отцу. — Он долетел почти до неба.

— Очень хорошо, — сказал отец и потянулся к Лизе. — Ангелок мой золотой, помоги мне забраться в коляску, пожалуйста.

Елена смотрела, как Лиза помогала отцу подняться в коляску, пока Миша стоял со змеем в руках. Она тронула сына за плечо:

— Пойдем, Миша. Посмотрим, все ли уложено.

Они уложили змея вместе с другими вещами, и Дмитрий закрыл сундук. Затем Елена и Миша уселись напротив Федора с Лизой на сиденья коляски, обитые красным бархатом, и махали Софье рукой на прощание, пока Дмитрий натягивал вожжи и лошади ускоряли бег. Миша смотрел в овальное окно коляски. Лиза рисовала, отец и мать говорили о чем-то, кажется о пасхальных праздниках в Петербурге, о поместье, где он родился и жил, о людях, чьи имена были ему известны только потому, что их упоминали родители. Он смотрел, как равнины, проплывающие мимо, уступали место дубравам и хвойным лесам, слушал скрип колес и переливчатый звон колокольчиков. Сладкий запах цветущих трав проникал в коляску, когда они ехали лугом. Лиза подняла глаза от своего рисунка и смотрела куда-то вдаль; тут и Миша увидел стайку оленей на опушке леса. С середины октября до конца апреля он сидел дома, терпеливо выполняя школьные задания вместе с Лизой, которые им задавала Магда, их домашняя учительница. С наступлением весны чувства Михаила взбунтовались — свинцовые оттенки зимы, по крайней мере на время, изгнаны, воцарились зеленые — цвета лета.

Их майский пикник был своеобразным ритуалом, унаследованным от жизни в Санкт-Петербурге. В этом году Дмитрий нашел для них уютное место на берегу озера на расстоянии часа неспешной езды от дома.

По голубому озеру бежала рябь, и, когда Дмитрий остановил коляску на лугу у озера, Мишу приветствовали карканьем вороны, гнездившиеся на вершине могучего дуба. Вокруг был лес! Далеко на север, юг и запад от озера — никаких признаков человеческого жилья. Дмитрий проверил колеса, сойдя с облучка, затем отпустил лошадей на водопой, а Галатиновы принялись разгружать корзинки со снедью и расстилать покрывало на берегу.

Они ели ветчину с жареной картошкой, темный пшеничный хлеб и глазированные ячменные пряники. Одна из лошадей заржала и нервно запрыгала по поляне, но Дмитрий быстро ее утихомирил.

— Она чует какого-то зверя в лесу, — сказал Федор. Он налил себе и Елене красного вина и добавил: — Дети, не уходите далеко от нас.

— Хорошо, папа, — сказала Лиза, хотя в эту минуту она разувалась, чтобы побродить по берегу.

Миша пошел к озеру вместе с ней, подбирая по дороге мелкие камушки. Дмитрий сидел неподалеку на упавшем дереве, следя за бегущими облаками. Рядом с ним лежало ружье.

С карманами, полными камней, Миша бродил по лугу, поглядывая на отца с матерью, которые мирно беседовали, сидя на покрывале. Лиза прилегла вздремнуть рядом с отцом; рука отца то и дело опускалась на ее плечо. Миша вдруг подумал, что отец никогда не прикасался к нему. Он не мог понять почему. Порой, когда отец смотрел на него, его взгляд дышал январским холодом. Иногда ему казалось, что он — маленькое существо, живущее под нависшей скалой. Временами он забывал об этом, однако сердце его не покидало щемящее ощущение.

Через некоторое время мать положила голову на плечо мужа, и они оба заснули под лучами яркого весеннего солнца. Миша смотрел на ворона, кружащегося вверху: лучи солнца темно-синими бликами играли на его крыльях. Затем он пошел к коляске за своим змеем. Он бегал вдоль поляны, позволяя бечевке разматываться с катушки в его руке. Ветер подхватил змея, раздул его, и змей плавно взмыл в воздух.

Он чуть было не закричал об этом родителям, но они спали. Лиза тоже спала, прижавшись к отцу.

Змей взлетал все выше и выше. Бечевка разматывалась. Михаил покрепче ухватился за катушку. Над верхушками деревьев ветер был весьма крепким. Он подхватил змея, бросая его то вправо, то влево; бечева звенела как струна. Змей поднимался все выше. Слишком высоко, вдруг решил он и начал сматывать нить. В этот момент удар ветра накренил змея и резко натянул бечевку: она со звоном лопнула в двух метрах от деревянного каркаса.

Не надо! — чуть ли не закричал он. Змей был маминым подарком на его восьмой день рождения, седьмого марта. И вот теперь змей улетал по воле ветра в глубину леса. Нет, нет! Он посмотрел на Дмитрия и хотел позвать его на помощь. Но Дмитрий сидел, опустив лицо на руки, в каком-то оцепенении. Все спали. Миша вспомнил, что отец не любил, когда его будили. Через секунду змей скроется за лесом, решение нужно принимать мгновенно.

«Дети, — вспомнил он слова отца, — не уходите далеко от нас».

Но это был его змей, и, если он его потеряет, мать огорчится. Он снова посмотрел на Дмитрия: тот сидел не двигаясь. Драгоценные секунды ускользали.

Миша решился и побежал через луг к лесу.

Глядя вверх, он видел змея сквозь зеленую листву деревьев. На бегу он вытащил горсть мелких камушков из кармана и стал бросать их по дороге, оставляя след. Змей летел вперед, за ним бежал мальчик.

Через две минуты после того, как Миша убежал в лес, к берегу озера со стороны большака подъехали трое всадников. На них была темная заплатанная одежда местных крестьян. У одного на плече висела винтовка, у двух других на поясах висели револьверы в кобуре. Они подъехали туда, где под солнцем спала семья Галатиновых. Одна из лошадей тихо заржала. Дмитрий поднял голову и встал, его лицо покрылось крупными каплями пота.

Глава 2

Федор Галатинов проснулся, когда на него легли тени незнакомцев. Он поморгал, глядя на лошадей и всадников, сел. Елена тоже проснулась. Лиза протирала глаза.

— День добрый, генерал Галатинов, — поздоровался один из всадников, мужчина с длинным тощим лицом и мохнатыми рыжими бровями. — Не видел вас со времен Ковеля.

— Ковель? Кто… кто вы такой?

— Поручик Сергей Щедрин. Из гвардейцев. Возможно, вы меня не помните, но уж Ковель-то вы, конечно, не забыли.

— Конечно. Каждый тот день. — Галатинов с трудом поднялся на ноги, опираясь на трость. Его лицо покрылось красными пятнами раздражения. — Что все это значит, поручик Щедрин?

— О нет! — Рыжебровый вытянул палец и помахал им, возражая Галатинову. — Теперь я просто товарищ Щедрин. Мои друзья Антон и Данилов также были в Ковеле.

Взгляд генерала скользнул по лицам спутников Щедрина. Антон был широкоплечим человеком с тяжелыми челюстями. Лицо Данилова украшал штыковой шрам, идущий от левой брови до линии волос. Смотрели они мрачновато-холодным, с оттенком любопытства взглядом, как будто разглядывали насекомое через увеличительное стекло.

— Мы привели с собой и всех остальных, — сказал Щедрин.

— Остальных? — Галатинов непонимающе покрутил головой.

— Слушайте! — Щедрин наклонил голову: ветер свистел в верхушках деревьев. — Вот они шепчут. Они говорят: справедливости, справедливости! Вы слышите их шепот, генерал?

— У нас здесь пикник, — твердо сказал Галатинов. — Было бы хорошо, если бы вы уехали, господа!

— Да, — сказал Щедрин, — конечно, вы хотите, чтобы мы уехали. Какая у вас прекрасная семья!

— Дмитрий! — крикнул генерал. — Дмитрий, выстрели вверх и…

Он повернулся к Дмитрию, и то, что он увидел, сжало его сердце железным обручем.

Дмитрий стоял в пятнадцати метрах от них и даже не шевельнулся. Он понурясь смотрел в землю, опустив плечи.

— Дмитрий! — вновь закричал Галатинов, но понял, что ответа не будет. Горло генерала пересохло, он схватил холодную руку Елены.

— Спасибо за то, что ты привел их сюда, товарищ Дмитрий, — сказал Щедрин. — Твоя работа будет отмечена.

Мише, бежавшему по лесу за змеем, показалось, что он слышит крик отца. Сердце у него застучало: отец, наверное, проснулся и зовет его. Миша подумал, что надо вернуться, но змей опускался, обрывок нити цеплялся за верхушки деревьев. Затем порыв ветра освободил его, и змей снова взмыл в небо. Миша продирался сквозь густые кусты, мягкие пружинящие груды умерших листьев и мха — и все бежал, бежал. Еще десять метров, еще двадцать, еще тридцать. Колючий куст схватил его за волосы, он вырвался, пригнулся и бросил еще один камешек на землю, чтобы пометить след.

Змей упал среди сосняка, затем, как бы дразня Мишу, снова взлетел. Миша смотрел на него с надеждой и отчаянием.

Что-то шевельнулось под кустом слева, совсем рядом.

Миша остановился и замер, пока змей не исчез из виду. То, что двигалось, тоже замерло. Выжидало.

Еще движение, теперь справа. Тихое шуршание сухих листьев.

Миша сглотнул. Он хотел было позвать мать, но она слишком далеко, чтоб услышать его, и ему не хотелось кричать.

Вокруг царила тишина, и только ветер свистел в верхушках деревьев.

Мальчик ощутил запах животного, из пасти которого пахло гниющим мясом. Кто-то смотрел на него с двух сторон, и он понимал, что, стоит ему побежать, они нападут на него сзади. Ему отчаянно хотелось закричать и убежать, но он не поддался своему желанию. Галатиновы не бегут, как говорил отец. Струйки пота побежали по спине. Звери, похоже, ожидали его решения.

Мальчик повернулся на дрожащих ногах и медленно пошел назад, по цепочке брошенных камней.

«Галатиновы не бегут», — подумал Федор. Он осмотрел луг. Где же Михаил?

— Наша группа была ликвидирована в Ковеле. — Щедрин нагнулся вперед, охватывая руками луку седла. — Ликвидирована, — повторил он. — Нам был дан приказ: после броска через болота атаковать укрепления с колючей проволокой, простреливаемые пулеметным огнем. Конечно, вы это помните.

— Я помню войну. Я помню, как одна трагедия следовала за другой.

— Трагедия — это для вас. Для нас это просто массовая бойня. Конечно, мы подчинялись приказам. Мы были хорошими солдатами царя. Как мы могли не подчиниться?

— Мы все подчинялись одним и тем же приказам в тот день.

— Да, мы все, — согласился Щедрин. — Но некоторые подчинялись им, расплачиваясь кровью невинных людей. Ваши руки все еще красны от этой крови, генерал. Я вижу, как кровь капает с них.

— Смотрите лучше. — Галатинов смело шагнул ему навстречу, хотя Елена удерживала его. — Моя собственная кровь пролита там же.

— Да, — кивнул Щедрин. — Но думаю, ее маловато.

Елена задохнулась. Антон вытащил револьвер из кобуры и взвел курок.

— Пусть они уйдут! — всхлипывала Лиза. — Пожалуйста, пусть они уйдут!

Данилов достал свой револьвер и также взвел курок.

Галатинов встал, загородив собой жену и дочь, его глаза потемнели от гнева.

— Как вы смеете направлять оружие на меня и мою семью? — Он поднял трость. — Проклятые, приказываю вам, опустите оружие!

— Мы должны зачитать решение, — сказал Щедрин, нимало не смутясь. Он достал смятую бумагу из седельного мешка и расправил ее. — Генералу Федору Галатинову, состоявшему на службе царя Николая Второго, герою… — тут он едко улыбнулся, — Ковеля, командиру гвардейской армии, от выживших солдат… гвардейской армии, которые пострадали и пережили массовое уничтожение в результате неумелости царя Николая и его двора. В связи с тем, что мы не можем добраться до царя, мы приговариваем вас. Таким образом, дело будет закончено к нашему удовлетворению.

Расстрельный отряд, понял Галатинов. Один Бог знает, сколько времени они его искали. Он оглянулся. Никакого выхода. Михаил… Где же мальчик? Его сердце громко билось, на ладонях выступил пот. Лиза рыдала, но Елена не проронила ни звука. Галатинов посмотрел на револьверы и на людей, которые их держали. Выхода не было.

— Отпустите мою семью, — потребовал он.

— Ни один из Галатиновых не уйдет живым, — ответил Щедрин. — Мы знаем, что такое хорошо завершенное дело, товарищ. Считайте, что это… ваш личный Ковель. — Он снял винтовку с плеча и оттянул затвор.

— Проклятые собаки! — воскликнул Галатинов и шагнул вперед, замахнувшись тростью на Щедрина.

Антон выстрелил ему в грудь. Стая ворон взлетела над верхушкой дуба и в страхе метнулась прочь.

Галатинов был отброшен ударом пули и упал на колени. На его груди расплылось красное пятно. Он задыхался. Елена закричала и упала рядом с мужем, обнимая его, как будто хотела защитить от следующего выстрела. Лиза побежала к озеру, но не успела сделать и нескольких шагов. Данилов выстрелил в нее дважды, и она упала, как мешок кровавой плоти и перебитых костей.

— Нет! — крикнул Галатинов и оперся на свою здоровую ногу.

Кровь текла у него изо рта, в глазах застыл ужас. Он стал подниматься, Елена держалась за него. Щедрин нажал на спусковой крючок — пуля ударила Галатинову в лицо. Осколки костей и брызги мозгов усеяли платье Елены. Содрогающееся тело рухнуло на покрывало с припасами, увлекая за собой Елену. И они упали на корзинки, бутылки с вином и тарелки с остатками пищи. Данилов выстрелил Галатинову в живот. Антон добавил еще две пули в голову. Елена продолжала кричать.

— О боже мой! — прохрипел Дмитрий и побежал к берегу озера в приступе рвоты.

Миша услышал громкий треск и затем крики. Он остановился, и звери, преследовавшие его, тоже остановились. Он узнал голос матери. Его лицо напряглось от страха, и он побежал из леса, забыв про опасность.

Ветки кустов хватали его за рубашку, словно пытаясь задержать. Он бежал, скользя на камнях, покрытых мхом, проваливаясь по щиколотку в ямы с пожухлыми листьями. Выскочив из леса на луг, он увидел трех удаляющихся всадников и тела, распростертые на траве в лужах чего-то красного. Его желудок сжался, колени подкосились, когда он увидел что один из всадников оттянул затвор и прицелился в…

— Мама! — закричал он в ужасе.

Антон и Данилов посмотрели в сторону мальчика. Елена Галатинова стояла на коленях, ее белое платье было залито кровью. Она увидела сына на опушке леса и закричала:

— Беги, Миша, бе…

Пуля из винтовки попала ей в лоб. Сын увидел, как раскололась голова его матери.

— Стреляй в мальчишку! — скомандовал Щедрин, и Антон поднял свой револьвер.

Миша стоял и смотрел в дуло. «Галатиновы не бегут», — подумал он. Палец стрелка нажал на спусковой крючок. Из дула выскочил язык пламени, и он услышал, как просвистела пуля, оставив царапину на его щеке и срезав ветку сзади.

— Да убейте его, черт возьми! — орал Щедрин, вгоняя очередной патрон в винтовку и разворачивая лошадь.

Данилов целился в Мишу. Антон собирался выстрелить во второй раз.

И мальчик побежал.

Крик матери все еще звучал в его ушах. Следующая пуля врезалась в дерево справа от него, осыпав его щепками. Он споткнулся о корень и чуть не упал. В этот миг еще одна пуля пролетела у него над головой. Он бежал и бежал, продираясь сквозь кусты, скользя на опавших листьях и отстраняя колючие ветки. Упав в канаву, мальчик выбрался из нее и продолжал бежать дальше в глубь леса.

— Догнать его! — кричал Щедрин. — Мы не можем дать уйти этому щенку!

Миша услышал стук копыт. Он взобрался на каменистый холм и скатился с противоположного склона.

— Вот он! — кричал один из преследователей. — Я видел его. Сюда!

Колючки-шипы вонзались Мише в лицо, рвали рубашку. Слезы катились из глаз. Но ноги сами несли его. Очередная пуля содрала кору с дерева в пяти метрах от него.

— Береги патроны, идиот! — орал Щедрин, увидев мелькнувший среди ветвей силуэт мальчика.

А Миша бежал пригнувшись, ожидая удара пули. Его легкие горели, сердце колотилось. Он осмелился оглянуться. Люди на лошадях скакали за ним, вздымая тучи сухих листьев. Он рванулся влево и вбежал в густой подлесок, перевитый ползучими растениями.

Нога лошади Антона попала в кротовую нору. Антон свалился на землю вместе с жалобно заржавшей лошадью, и его колено от удара об острый камень разбилось, как перезрелое яблоко. Он завопил от боли, лошадь дергалась, прилагая отчаянные усилия, чтобы встать, но Щедрин и Данилов не прекращали погони.

Миша продирался сквозь подлесок, стремясь добраться до заросшего кустами оврага. Он понимал, что с ним будет, если убийцы его настигнут, — от страха у него выросли крылья. Мальчик поскользнулся на ворохе сосновых игл и влетел в ложбинку, где росли грибы с красными шляпками. Но снова побежал, услышав за собой ржание лошади и крики:

— Вот он! Спускается по склону.

Впереди был хвойный лес и колючие заросли шиповника. Мальчик углубился в чащу, надеясь, что там всадники не смогут его преследовать, раздвинул кусты расцарапанными в кровь руками и — очутился лицом к лицу со зверем.

Это был волк, с темно-карими глазами и гладкой красновато-коричневой шерстью. Михаил упал на спину, крик застрял у него в горле.

Волк прыгнул. Пасть его была открыта, клыки пробороздили плечо мальчика, тело волка прижало его к земле, и он потерял сознание. Зверь был готов разорвать его на куски, но в этот момент лошадь Щедрина прорвалась через кусты и прянула назад, вдруг увидев волка. Щедрин выронил винтовку. Он в ужасе заорал и ухватился за шею лошади. Волк отпустил плечо Миши, плавно развернулся и вгрызся клыками в брюхо лошади. Лошадь забилась и упала со смертельным стоном, придавив Щедрину ноги.

— Боже мой! — закричал Данилов, остановив лошадь на склоне холма.

И тут же крупный серый волк вспрыгнул на лошадь сбоку и вонзил клыки Данилову в шею. Данилов содрогнулся, как соломенная кукла; его позвоночник был переломан — он свалился на землю. Лошадь скатилась по склону холма, вздымая тучи сухих листьев.

Третий волк, светлый, с ледяными голубыми глазами, подскочил и вцепился в свисающую руку Данилова. Одним рывком он сломал ее в локте. Осколки кости проткнули кожу. Тело Данилова дергалось и корчилось. Серый волк, который сбросил Данилова, схватил его зубами за горло и порвал глотку.

Пока Щедрин тщетно пытался освободить ноги, коричневый волк вспорол лошади брюхо. Из зияющей дыры вывалились кишки, лошадь ржала в ужасе. Пытаясь выбраться из-под нее, Щедрин визжал тонким голосом. В нескольких метрах от него лежал Миша, оглушенный, в полубессознательном состоянии; в ране на плече кровь перемешалась с волчьей слюной.

На вершине холма Антон, услышав шум схватки, сжал свое разбитое колено и пытался ползти, укрыться в чаще, а его лошадь, у которой была сломана нога, все еще не оставляла тщетных усилий подняться. Содрогаясь от боли, Антон прополз около восьми метров. И тут из-за кустов появились два небольших волка: один — темно-коричневый, другой — темно-рыжий. Бросившись на несчастного, они переломали ему кости рук. Антон взывал к Богу, но Бога в этой глуши, казалось, не было. Были дьяволы с острыми клыками.

Два волка, действуя в паре, разодрали плечи и грудь Антона. Затем рыжий схватил Антона за горло, а темно-коричневый терзал его лицо.

Щедрин все еще пытался освободиться из-под лошади, из его глаз текли слезы ужаса. Он ухватился за деревце, но то хрустнуло. И тут он глянул в глаза светло-коричневого волка. Из его пасти струилась кровь.

— Не надо… — прошептал Щедрин.

Волк вцепился в лицо Щедрина и сорвал с него кожу. На голом черепе торчали рваные розовые сухожилия. Волк оперся лапами на плечи Щедрина и жадно заглатывал мясо. Глаза Щедрина без век торчали из окровавленного черепа. Громадный серый зверь с тугими мышцами подскочил к несчастному и одним движением сломал Щедрину шею. Темно-коричневый зверь оторвал нижнюю челюсть Щедрина и откусил язык. Затем светло-коричневый волк раскусил череп мертвеца и присоединился к общему пиру.

Миша тихо простонал, пытаясь не потерять сознание от дикого зрелища.

Красно-коричневый волк, который укусил его в плечо, повернулся и направился к нему.

Остановившись, он принюхивался. Его темные глаза не мигая уставились на мальчика. Миша смотрел на волка, и ему померещилось, что волк спрашивает его: «Ты хочешь умереть?»

Михаил схватил ветку и, дрожа, поднял ее над головой, чтобы ударить зверя, если тот нападет.

Волк медлил. Он не двигался; его глаза были черны, как бездонный омут.

И тут могучий серый зверь резко толкнул коричневого в бок. Коричневый моргнул и тихо рыкнул.

Миша вцепился в ветку так, что суставы его пальцев побелели. На вершине холма один из волков, пожиравших тело Антона, вдруг завыл на низких тонах, он выл все громче и громче. Эхо раздавалось в лесу, распугивая птиц. Голубоглазый волк оставил тело Данилова и отозвался воем, от которого дрожь бежала по позвоночнику. Этот дуэт звучал кошмаром. Но тут поднял морду и завыл серый зверь — все остальные сразу затихли. А вой серого все нарастал, пока он не оборвал его на высокой ноте. И все волки, как по команде, вернулись к своему пиршеству.

Перед глазами Миши закружились черные точки. Он прижал руку к плечу; из плеча сочилась кровь. Ему захотелось позвать на помощь отца с матерью. Но тут он вспомнил все — их мертвые тела на поляне — и чуть не потерял сознание.

Но где-то глубоко жила мысль, что все это не кошмарная сказка, не сон — это жуткая игра за жизнь или смерть. Это не было игрой. Это не было сказкой, которую рассказывала мама.

Он тряхнул головой, чтобы прийти в себя. «Бежать?» — подумал он. Конечно, Галатиновы не бегут. Но нужно бежать… нужно…

Бурый волк с серыми пятнами и голубоглазый рычали друг на друга над багровыми кусками печени Данилова. Затем светлый отступил, позволив другому проглотить остатки. Крупный серый волк доедал лошадиное мясо.

Михаил отполз в сторону, отталкиваясь каблуками от земли. Он все время ждал нападения; голубоглазый покосился на него, но продолжал свою трапезу. Миша отползал в кусты. Среди терновника и повилики он потерял сознание, окунулся в ночь.

День подошел к концу. Солнце клонилось к закату. На лес легли голубые тени, похолодало. Тела убитых съежились. Волки наелись до отвала, набили брюхо про запас и растворились в густеющей тьме.

Кроме одного. Громадный серый волк, принюхиваясь, подошел к мальчику. Он почуял запах крови и волчьей слюны, и его морда почти коснулась раненого плеча человеческого детеныша. Зверь долго стоял, глядя на него, словно в раздумье.

Потом глубоко вздохнул.

Солнце почти зашло. На востоке над лесом загорелись первые звезды. Лунный серп повис над Россией.

Волк наклонился и кровавой мордой перевернул мальчика на живот. Михаил тихо застонал, шевельнулся и снова потерял сознание. Волк крепко, но бережно сомкнул челюсти вокруг шеи ребенка и легко поднял его. Зверь отправился через лес. Его светящиеся янтарем глаза рыскали по сторонам, волк был настороже. Ноги мальчика тащились по земле, чертя борозды в опавших листьях.

Глава 3

В угасающем сознании Миши звучал победный хор волков. Он несся над лесом и холмами, над озером и лугом, где лежали убитые и цвели одуванчики. Волчья песня летела, перемежаясь людскими воплями и вновь возвращаясь к своей мелодии. Миша услышал свой стон, словно соревнующийся с волчьим воем: боль пронизывала его тело. Лицо было в поту, раны горели. Он попытался открыть глаза, но не смог. Засохшие слезы склеили веки. В ноздрях стоял запах крови и сырого мяса; лицо его все еще ощущало горячее волчье дыхание, и что-то мерно урчало рядом, как кузнечные мехи.

Благодатная тьма вновь окутала его, и он скользнул в ее бархатные объятия.

Его разбудила высокая звонкая трель птичьих голосов. Он был в сознании, но на мгновение ему подумалось; не попал ли он на небо? Но тогда почему Бог не исцелил его плечо и ангелы не стерли поцелуями соленые слезы с глаз? Ему с трудом удалось разлепить веки.

Солнечный свет и тень. Холодные камни и запах древнего праха. Он сел; плечо его разрывалось от боли.

Нет, это не рай, он все еще был во вчерашнем аду. Сквозь овальное окно в комнату заглянул золотой луч утреннего солнца, ярким светом озаряя деревья, перевитые вьющимися растениями. Вьюны проникли сквозь окно и цеплялись за стены, на которых была видна поблекшая мозаика, изображающая фигуры со свечами.

Он посмотрел вверх; мышцы шеи у него одеревенели. Над ним был высокий потолок, перекрещенный деревянными балками. Он сидел на каменном полу огромной комнаты, освещенной солнечным светом, проходящим через ряд окон; в некоторых из них еще сохранились кусочки темно-красного стекла. Вьюны, опьяненные весенним солнцем, обвивали узорами стены и свисали с потолка. В одно из окон проникла ветка дуба, на которой ворковали голуби.

И вдруг ему стало ясно, что теперь он далеко, очень далеко от дома.

«Мама, — подумал он. — Папа, Лиза». Сердце его забилось, слезы потекли по щекам. Глаза жгло, как будто их опалил яркий свет. Все мертвы. Никого нет. Он мерно покачивался, глядя вперед невидящими глазами. Все мертвы. Все ушли. Прощайте.

Он принюхался, и на него хлынули запахи. Вдруг его обуял страх.

Волки. Где же волки?

Он решил, что останется здесь. Будет сидеть и ждать, пока кто-нибудь не придет за ним. Ждать придется недолго. Кто-нибудь обязательно придет. Иначе быть не может.

Он почувствовал металлический запах и осмотрелся. Справа, на камне, заросшем мхом, лежал кусок кровавого мяса, наверное печенки. А рядом с печенкой — несколько ягод голубики.

Михаил почувствовал озноб. Крик застрял в его истерзанном горле. Он с воплем отпрянул от страшного подношения и, дрожа, забился в угол. Его вырвало остатками вчерашнего пикника.

Никто не придет, подумал он. Никогда. Волки были здесь и, наверное, скоро вернутся. Чтобы жить, ему нужно выбраться отсюда. Он сидел, съежившись и унимая дрожь, пока наконец не заставил себя встать. Ноги плохо слушались его, и он чуть не упал. Прижимая рукой больное плечо, он выбрался из комнаты в длинный коридор, стены которого тоже были украшены мозаикой; вдоль стен стояли покрытые мхом безрукие и безголовые статуи.

Он вышел через ворота и попал в то место, которое десятилетия назад, наверное, было садом. Сад зарос и превратился в свалку мертвых листьев и желтых вьюнов, однако там и сям из земли упрямо пробивались цветы. Сад тоже украшали статуи в позах окаменевших стражников. В центре пересекающихся дорожек был фонтан, заполненный дождевой водой. Михаил остановился у фонтана, окунул руки в воду и напился. Поплескал водой на лицо и на рану; плечо горело, и по щекам его снова покатились слезы. Но он закусил губу и огляделся, силясь понять, где же он находится.

Свет и тени причудливо играли на стенах и башнях дворца, сложенного из камня цвета старой кости; крыши башен и выступов отсвечивали древней позеленевшей бронзой. Башни возвышались над верхушками деревьев. Витые каменные лестницы вели к смотровым площадкам. Почти все окна были разбиты, в них заглядывали ветви дуба, но в уцелевших окнах сохранились красные, зеленые, желтые и фиолетовые витражи. Дворец был покинутым королевством — каменные стены не остановили натиска леса. По тщательно проложенным дорожкам прошла поросль дубов, перечеркивая затеи человека грубым натиском природы. Проникнув сквозь трещины в стенах, вьюны сдвинули многопудовые камни. Поросль черного куста с шипами вылезла из земли прямо из-под статуи, опрокинув ее, сломала ей шею и обвила свою жертву.

Миша шел через зеленое забвение, увидел искореженные бронзовые ворота и попытался их открыть. Петли, скрипя, поддались. Перед ним возникла новая стена, теперь из леса. В этой стене не было ворот и не было дорожек к дому. Миша понял, что до дому много километров; и каждый сулит ему гибель.

Глупо счастливые птицы громко щебетали, и вдруг Миша услышал еще один удивительно знакомый трепещущий звук. Оглянувшись на дворец и подняв глаза к верхушкам деревьев, он увидел.

Бечевка его змея закрутилась вокруг тонкого шпиля одной из башен. Змей трепыхался на ветру, как белый флаг.

Справа, ниже по склону, что-то шевельнулось.

Миша вздрогнул от страха, сделал шаг назад и натолкнулся на стену.

В тридцати метрах от него, по ту сторону фонтана, стояла девушка в темном одеянии. Она была старше, чем Лиза, наверное, лет пятнадцати или шестнадцати. Длинные светлые волосы свисали ей на плечи. Она взглянула на Мишу холодными голубыми глазами, не сказав ни слова, нагнулась к фонтану и стала пить. Бросила на него настороженный взгляд и продолжала пить воду. Затем вытерла рот рукой, отвела свои золотые локоны от лица, отвернулась и вошла в портал дома, из которого вышел Миша.

— Подожди! — закричал он.

Но она не стала ждать и скрылась в доме.

Может быть, он спит? Нет, он ведь проснулся, режущая боль в плече — это не сон. А это значит, что девушка тоже не из сна. Он осторожно, не спеша пересек заросший сад и вернулся во дворец.

Девушки нигде не было.

— Эй! — закричал он, стоя в длинном коридоре. — Где ты?

Молчание.

Направляясь в ту комнату, где он проснулся, Миша рассмотрел и другие комнаты, высокие шкафы без дверок, кое-где — грубые деревянные столы и скамейки. Одна из комнат была, наверное, столовой, но по тарелкам и кувшинам бегали ящерицы; было ясно, что она давно заброшена.

— Эй! Эй! — кричал он слабеющим голосом: силы его убывали. — Не бойся меня.

Он повернул в другой проход, темный и длинный, ведущий к центру дворца. Со стен капала вода; все вокруг заросло мхом.

— Эй! Эй! — кричал мальчик из последних сил. — Где же ты?

— Здесь. — Ответ раздался сзади.

Перед ним стоял человек с бурыми седеющими волосами и растрепанной бородой… На нем была такая же темная одежда, как на девушке, — шкура какого-то животного.

— Ты чего шумишь? — спросил он раздраженно.

— Я… Я… не знаю… где я?

— Ты с нами, — был ответ, как будто это все сказало.

Кто-то подошел сзади и тронул его за плечо.

— Это наш новый малек, — сказала женщина. — Франко, будь с ним поласковее.

— Это ты будь с ним поласковее! Как можно спать при таком шуме? — закричал Франко.

Он резко повернулся и ушел, а Миша остался наедине с невысокой плотной женщиной с длинными каштановыми волосами.

Миша решил, что она старше его матери. Ее лицо прорезали глубокие морщины. На ней тоже была одежда из шкур.

— Меня зовут Рената, — сказала женщина. — А как тебя?

Миша промолчал. Он прижался к стене, поросшей мхом, и боялся двинуться.

— Я не кусаюсь, — сказала Рената.

Взгляд ее карих глаз скользнул по его ране.

— Сколько тебе лет?

— Семь, да нет, уже восемь, — вспомнил он.

— Восемь, — выдохнула она. — И как тебя звать? Например, если я буду тебя поздравлять с днем рождения?

— Михаилом, — сказал он. — Михаилом Галатиновым.

— О, я вижу, что ты очень гордый мальчик.

Она сдержанно улыбнулась, показывая неровные, но белые зубы. Ее улыбка была сдержанной, но дружелюбной.

— Миша, кое-кто хочет видеть тебя.

— Кто?

— Тот, кто ответит на твои вопросы. Ты хочешь знать, где ты, правда?

— Разве… я не на небе?

— Боюсь, что нет. — Она протянула ему руку. — Пойдем, малыш, пойдем со мной.

Миша замешкался.

— Волки, а где же волки?

Он вложил свою маленькую ладошку в ее твердую и сильную руку. Она повела его в глубь дворца. Они подошли к площадке; вниз от нее спускалась лестница. Ступеньки были ярко освещены лучами солнца, проникающими через овальные окна.

— Осторожно, — сказала Рената.

Внизу в клубящейся тьме просматривался ряд коридоров и комнат, откуда тянуло кладбищенским духом. Кое-где горели факелы, освещая дорогу в катакомбах. В стенах виднелись могильные плиты с надписями, стертыми временем. Наконец они вышли к большому залу; в центре его пылал огонь, потрескивая и выплевывая искры. Дымные струйки тянулись вверх.

— Вот он, Виктор, — сказала Рената.

Вокруг огня разместились люди, одетые в оленьи шкуры. Они повернулись, глядя на входную арку, и мальчик увидел, как сверкают их глаза.

— Подведи его поближе, — сказал человек, сидящий в кресле.

Рената почувствовала, как дрожит рука мальчика.

— Мужайся, — шепнула она и повела его за собой.

Глава 4

Человек по имени Виктор бесстрастно глядел на подходящего к нему мальчика. Мужчина был облачен в накидку из оленьих шкур, отороченную по вороту снежно-белыми заячьими шкурками, на ногах — сандалии из оленьих шкур, на шее — ожерелье из полированной кости. Рената остановилась, ее рука лежала на плече мальчика.

— Его зовут Михаилом, — сказала она. — А фамилия…

— Здесь нам не нужны фамилии, — прервал ее Виктор. По тону его голоса было ясно, что он привык к повиновению.

Его янтарные глаза отсвечивали блеском костра, когда он с любопытством как бы ощупывал взглядом Мишу — от грязных башмаков до взъерошенных черных волос. Михаил, в свою очередь, изучал того, кто, видимо, являлся главой подземного мира. Крупный человек, с широкими плечами и бычьей шеей; на его шишковатой голове совсем не было волос; седая борода сероватого цвета спускалась до пояса. Михаил заметил, что под накидкой Виктор был совсем голый. Во всех чертах лица была какая-то жесткость — острый нос с резко очерченными ноздрями, острый подбородок, глубоко посаженные глаза смотрели на мальчика не мигая.

— Он слишком мал, Рената, — сказал кто-то из окружения. — Выброси его.

Раздался недружный смех. Михаил огляделся. Человек, который говорил, сам был почти мальчик — лет девятнадцати, с длинными рыжими волосами. Уж он бы помолчал — слаб и мал так, что оленья накидка накрывала его почти до пят. Рядом с ним сидела стройная молодая женщина, примерно его возраста, с волнистыми каштановыми волосами и темно-серыми глазами. Напротив у костра молодая блондинка внимательно разглядывала Михаила, неподалеку пристроился мужчина лет сорока, темноволосый, с лицом монгольского типа. За костром поодаль лежала еще одна фигура, накрытая шкурами.

Виктор подался вперед.

— Скажи нам, Михаил, — спросил он, — кто были эти люди и как ты попал в наш лес?

«Наш лес», — подумал Михаил. Это звучало странно.

— Мои… мама и отец. Моя сестра. Все они…

— Мертвы. По-видимому, убиты, — просто сказал Виктор. — У тебя есть родные? Люди, которые станут тебя разыскивать?

«Дмитрий, — сначала подумал он. — Нет, Дмитрий был там же, на берегу озера, с винтовкой и не поднял ее против убийц. Он, видно, тоже был убийца, только тихий. Софья? Она одна сюда не придет. Или… Дмитрий ее убьет, или, может быть, она и сама такая же тихая убийца?»

— Я… не… — Его голос сорвался, но он заставил его окрепнуть. — Я не думаю, что кто-то придет за мной, господин, — ответил он.

— «Господин»! — передразнил рыжий и снова засмеялся.

Взгляд Виктора, сверкая желтым огнем, метнулся в сторону рыжего, и смех умолк.

— Михаил, расскажи нам о себе, — предложил Виктор.

— Мы… — Рассказывать было трудно. В памяти все было слишком свежо и глубоко ранило. — Мы… приехали на пикник, — начал он.

Затем он рассказал об улетевшем змее, о том, как он убежал в лес, о выстрелах и о кровожадных волках. Слезы закапали у него из глаз, его подташнивало от голода.

— Я проснулся здесь, — сказал он. — И… рядом со мной… лежал кусок мяса. Наверное, кусок мяса от тех, кого загрызли.

— Проклятье! — прорычал. Виктор. — Рыжий, я же тебе сказал, чтоб ты обжарил мясо!

— Я позабыл, как это делается, — ответил Рыжий, пожимая плечами.

— Ты водишь мясом над огнем, пока оно не подгорит. Это останавливает кровь. Что, я за вас все должен делать? — Виктор обернулся к Михаилу. — Но ты ел голубику?

— Голубика, — вспомнил Михаил. Еще одна странная вещь: он сам не упоминал о ягодах. Откуда Виктор знал про нее, если…

— Ты их не тронул… — Виктор нахмурил свои густые седоватые брови. — Да и не за что тебя упрекать. Рыжий просто дурак. Но ты должен что-нибудь есть, Михаил. Чтобы быть сильным, нужно есть. Сними рубашку! — скомандовал Виктор.

Пока онемевшие пальцы мальчика искали деревянные пуговицы, подошла Рената и быстро их расстегнула. Она осторожно оттянула ткань от раны на его плече и сняла рубашку. Затем поднесла окровавленную ткань к носу и вдохнула.

Виктор поднялся со стула и, подойдя к мальчику, навис над ним как скала. Михаил было отшатнулся, но Рената удержала его.

— Скверная рана, — сказал Виктор женщине. — Возможно воспаление. Чуть поглубже, и рука бы отсохла. Ты думала, что делаешь?

— Нет, — призналась она, — просто он показался мне вкусным.

— В таком случае твоя цель отвратительна! — Он сжал плечо мальчика. Михаил стиснул зубы, чтобы не застонать. Глаза Виктора сверкали. — Смотрите на него. Он не издал ни звука от боли. — Он снова сжал плечо, густая жидкость выступила из раны. Запах ее был ужасен. — Ты можешь терпеть боль, а? — сказал Виктор. — Это хорошо. — Он отпустил плечо мальчика. — Если ты можешь подружиться с болью, ты подружишься и с жизнью.

— Да, господин, — глухо сказал Михаил.

Он посмотрел вверх на Виктора; колени у него тряслись.

— Когда… когда я смогу уйти домой? Пожалуйста!..

Виктор не ответил.

— Я хотел бы представить тебе других, Михаил. Вот наш дурак Рыжий. Рядом с ним его сестра Павла. — Виктор кивнул на стройную девушку. — Вот этот — Никита. — Он показал на монгола. — Та, за костром, — Алекша. Твои зубы подрастают, подрастают, дорогуша. — Блондинка улыбнулась голодной ухмылкой. — Ты уже видел Франко. Он предпочитает спать наверху. С Ренатой ты знаком и теперь знаешь меня. — Тут послышался глухой кашель. Виктор показал на фигуру под накидками. — Это Андрей, он себя неважно чувствует, что-то съел не то.

Глухой кашель продолжался; Виктор и Рената подошли и наклонились над лежащей фигурой.

— Я хочу домой, господин, — настаивал Михаил.

— Да-да, — кивнул Виктор, и Михаил увидел, что взгляд его затуманился. — Вопрос о доме.

Он подошел к костру, присел на корточки и повернул ладони к огню.

— Михаил, — сказал он тихо, после того как Андрей перестал кашлять, — скоро тебе придется… — он замолчал, подыскивая нужные слова, — искать удобное прибежище, искать… как бы это сказать… семью.

— У меня есть… — Мальчик запнулся. Ведь вся его семья там, на берегу озера. Они мертвы. Боль в ране напомнила о себе.

Виктор протянул руку к огню и вытащил горящую ветку.

— Правда похожа на огонь, Михаил, — сказал он. — Она либо исцеляет, либо убивает. Но она никогда, никогда не оставляет того, чего она касается, неизменным. — Он медленно покачал головой и посмотрел на мальчика. — Ты сможешь выдержать испытание огнем правды, Михаил?

Мальчик промолчал: он не знал, что ответить.

— Я думаю, что сможешь, — сказал Виктор, — если бы нет, ты бы уже был мертв.

Он швырнул ветку в огонь и поднялся; сбросил сандалии, и его мощные руки легли на плечи мальчика. Виктор закрыл глаза.

— Отойди, — напряженно сказала Рената Алекше, — дай ему место.

Алекша села на корточки; густые золотые волосы покрывали ее до пят. Никита и Павла стояли на коленях по обе стороны от Алекши. Все чего-то ждали.

Глаза Виктора открылись. В них светилась тайна, которая уводила его далеко, в скрытую от всех глубину разума. На лице и груди его выступили капли пота, словно он преодолевал какое-то колоссальное внутреннее напряжение.

Михаил открыл рот, но Рената заставила его молчать.

Виктор снова закрыл глаза. Мышцы его плеч затрепетали, и темная накидка со снежно-белым воротником свалилась с плеч. Затем он наклонился, позвоночник его выгнулся, кончики пальцев коснулись земли. Он глубоко выдохнул, за этим последовал быстрый вдох. Борода коснулась земли.

Год назад родители взяли Мишу с сестрой в Минск на цирковое представление. Там он увидел циркача, номер которого запомнился ему надолго. Человек-резина гнулся наподобие того, как сейчас это делал Виктор, — позвоночник резинового человека растянулся с резким хрустом, как сухая ветка, когда на нее наступишь. Такие же звуки теперь сопровождали наклоны Виктора, только его позвоночник не растягивался, а, напротив, сжимался. Жгуты мышц выступили на его ребрах, побежали вдоль бедер, как рояльные струны. Пот, сверкающий на груди, спине и плечах, вдруг выступил на поросли волос, которая, как тень облаков, бегущая по летнему полю, стала покрывать его тело. Его плечи подались вперед. Под кожей напряглись бугры мышц.

Михаил отступил, натолкнувшись на Ренату. Она удержала его за руку, а он уже и сам не мог оторвать глаз от тела человека, из которого возникал демон.

Короткая серая опушка покрыла макушку Виктора, шею, руки и ягодицы, бедра и икры. Щеки и лоб покрылись волосами, а борода охватила глотку и грудь, как вьюн из адской сказки. Пот продолжал лить с него ручьем. Виктор громко фыркнул, и нос его начал менять форму. Он поднес руки к лицу, и Михаил увидел, как на пальцах, уже покрытых серым мехом, кожа стала сжиматься.

Михаил хотел удрать или хотя бы отвернуться, но Рената сказала:

— Нет! — и сжала его руку еще крепче.

Зрелище было невыносимым. Мальчик чувствовал, что его череп вот-вот лопнет. Он прикрыл глаза рукой, но оставил щелочку между пальцами и видел, как меняется тень Виктора на стене в пляшущих бликах костра.

Тень еще была тенью человека, но все больше приобретала очертания волка. Звуки хрустящих костей и скрипящих жил сводили мальчика с ума; в задымленном воздухе стояла вонь, как в клетке дикого зверя. Искаженная тень на стене подняла руки, как бы стараясь себе помочь. Слышны были учащенные вздохи. Михаил сомкнул пальцы. Быстрые вздохи замедлялись и углублялись, переходя в хрип; потом хрип перешел в мерный шум работающих мехов.

— Взгляни на него, — сказала Рената.

Слезы ужаса струились из его глаз. Он прошептал:

— Пожалуйста, не надо, не заставляй меня.

Рената отпустила его руку.

— Я не заставляю тебя, не смотри, если не хочешь.

Михаил по-прежнему закрывал глаза рукой. Шум мехов приблизился. Тепло коснулось его пальцев. Затем звук дыхания стих, будто это «что-то» отошло. Михаил задрожал, с трудом подавляя слезы. «Правда подобна огню», — подумал он. Он чувствовал себя как кучка золы, ничем не напоминающая того, что сгорело.

— Я же говорил вам, что он слишком мал, — с ухмылкой сказал Рыжий с другого конца зала.

Звук этого издевающегося голоса пробудил искру в кучке золы. Там что-то еще осталось для поддержания огня. Михаил глубоко вздохнул и задержал дыхание. Тело его трепетало. Затем он выдохнул и отвел руку от лица.

Не далее чем в десяти шагах от него на задних лапах сидел волк с янтарными глазами и смотрел на мальчика с напряженным вниманием.

— Ох! — прошептал Михаил; его колени подкосились, и он рухнул на пол.

Голова мальчика кружилась. Рената бросилась помогать ему, но волк заворчал, и она отошла прочь.

Михаил остался один. Слегка наклонив морду, волк смотрел, как он привстал на колени — это было все, что он смог сделать. Боль в плече была нестерпимой, в голове все крутилось и прыгало.

— Смотрите на него, — хмыкнул Рыжий, — он не знает, что ему делать: орать или срать.

Волк повернулся к Рыжему и щелкнул челюстями у самого его носа. Издевательская ухмылка Рыжего испарилась.

Михаил встал.

Виктор двинулся в его сторону и стал приближаться. Михаил отступил на шаг. Если умирать, то, значит, его дорога ведет на небо, туда, где его отец, мать и сестра, далеко отсюда. Будь что будет.

Виктор подошел к нему и обнюхал его руку. Михаил не шевельнулся. Видимо, удовлетворенный тем, что он унюхал, волк приподнял заднюю ногу и пустил струю мочи на левый ботинок Михаила. Теплая зловонная жидкость оросила его штаны.

Волк закончил свое дело и отошел. Он широко раскрыл свою пасть, в которой блестели клыки, и поднял голову к потолку.

Михаил, борясь с близким обмороком, почувствовал, как на его ладонь легла твердая рука Ренаты.

— Пошли, — потянула она его за собой. — Он хочет, чтобы ты поел. Сначала мы попробуем ягоды.

Михаил дал ей вывести себя из зала; ноги его не слушались.

— Ничего, теперь все будет хорошо, — сказала она удовлетворенно. — Он тебя отметил. Это значит, что ты под его защитой.

Прежде чем уйти, Михаил обернулся. На стене он увидел нарисованную огнем костра тень волка, встающего на задние лапы.

Рената взяла его за руку, и они стали подниматься по каменным ступенькам.