Частное определение

КАК Я ЛОВИЛ МЕЩАНИНА

Один раз мне на работе говорят:

— Есть задание. Надо выполнить.

А мне жалко, что ли? Надо — значит надо.

— Чего делать-то?

— Поезжай, — говорят, — в командировку, поймай там мещанина и напиши про него фельетон.

— Это, — говорю, — нам раз плюнуть. Подумаешь — невидаль.

А как стал собираться — взяло меня небольшое сомнение. Решил кое-что уточнить. Звоню по «ноль девять» в справочную.

— Так и так, — говорю. — Не скажете ли: какой из себя мещанин, в чем его принципиальное отличие?

Девушка помедлила самую малость и отвечает:

— Мещанин — это который с фикусом и канарейкой.

Все ясно. Выписываю командировку, получаю аванс, прилетаю. Выпил бутылку минеральной воды и пошел на большак ловить мещанина.

Охотничьих припасов никаких брать не стал. А пустился на хитрость. Воткнул возле дороги фикус и посадил на него канарейку. Сижу, подманиваю.

Только канарейка никудышная попалась. Знала всего один романс: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня». И то без последнего куплета. Забыла, дуреха.

И еще, кроме канарейки, взял я на всякий случай кусок бечевочки. Поймаю, думаю, мещанина и привяжу к какому-нибудь кустику… Чтобы он не убежал, пока я буду про него фельетон писать. А напишу — отпущу. Пускай ходит. Мне жалко, что ли?

И вот, значит, сижу. Сижу час, другой, а мещанина нету. По большаку много народу ходит. Служащие идут, отдыхающие дефилируют. А мещанина нету.

«Куда же, — думаю, — он пропал? Или у него другие запросы появились? Может, он теперь вместо канарейки магнитофоном наслаждается?»

Сидел, сидел, и надоела мне эта самодеятельность невыносимо. Закинул я свой фикус в кусты, а канарейку отпустил на все четыре стороны.

Собрался домой. И тут идет гражданин в меховой шапке. Представительный такой, интеллигентный. Сколько таких за день прошло!

— Охотой, что ли, занимаетесь? — спрашивает.

— Да вот, — говорю, — ловил мещанина.

— И попадается?

— Плоховато.

— Да, — говорит, — сейчас не сезон. А у меня вот другие заботы. Разбилась крепкая семья. Была, знаете ли, неземная любовь, вздохи под луной и трели канарейки… А теперь жена ушла. И что самое неприятное, приходится делить имущество. Прямо нож острый.

— А вы, — говорю, — простите, не из мещанского сословия?

— Что вы! — говорит. — Я интеллигент. Разрешите представиться: Авоськин Илья Миронович, врач-рентгенолог санатория «Пустынник». Несу в суд документы о разделе имущества. Не угодно ли почитать?

А мне жалко, что ли?

— Давайте, — говорю, — если разберу. — Читаю.

«Акт

Мы, нижеподписавшиеся, комиссия в составе председателя местного комитета санатория «Гастрит» Вавилонова С. С., санатория «Пустынник» Горбоносова П. Г., Иродовой З. К., составили настоящий акт в нижеследующем:

Ввиду добровольного ухода от мужа Авоськиной, ее муж сдал, выдал все ее личные вещи, а именно:

. . . . . . . . . .

13. Восемь шелковых трусиков — 16 р.

14. Семь х/б трусиков — 8 р. 40 коп.

15. Три бюстгальтера — 9 р.

. . . . . . . . . .

33. Клипсов 4 пары — 16 р.

34. Брошь — 1–5 р.

35. Диплом об окончании мединститута

36. Бидон

Подписи членов комиссии».

— Здорово, — говорю. — Прямо-таки уникальный документ. Только, на мой взгляд, есть в нем одно упущение. Почему, например, не указана стоимость диплома? Уж если быть точным — надо им быть до конца.

— Я об этом думал, — говорит Илья Миронович, — только не знаю, как его оценить.

— А диплом был с отличием или без?

— Без.

— Тогда, я думаю, его можно приравнять к семи хлопчатобумажным трусикам. А если бы он был с отличием, тогда его можно оценить, как трусики шелковые.

— А не дорого будет?

— По-моему, нет. В крайнем случае приплюсуйте к диплому еще бидон. Будет в самый раз.

— Возможно, — говорит рентгенолог, — возможно… А я вот от супруги еще одну расписочку потребовал. Полюбуйтесь.

«Я, Авоськина Анна Ильинична, действительно в присутствии председателя местного комитета санатория «Гастрит» Вавилонова С. С. Петровой, и члена местного комитета Счастливой А. К. дополучила со своего мужа следующее:

1. Облигации 3 % займа на 100 руб. с талоном № 17.

2. Простыней — 5

3. Полотенце — 1

4. Очки — 1

5. Консервный ключ — 1

6. Рожок для надевания обуви — 1

7. Компот в мешочке — 2 кг 500 г.

8. 1/2 бутылки ацетона.

9. Салфетки бумажные.

10. Пудра «Сирень».

— Да, — говорю, — дело у вас поставлено солидно. Только не пойму, зачем вы привлекли к этому делу общественность?

— А как же? — удивился Илья Миронович. — Разве можно кому-нибудь верить? А что если жена потребует с меня компот вторично? Так сказать, захочет вторую порцию? Начнутся разные мещанские пересуды. А я, скажу вам откровенно, мещанства терпеть не могу. Что хотите, только не мещанство.

Рассказал он мне по дороге еще кое-какие пикантные подробности о бывшей жене, о сослуживцах, и мы расстались.

А я пришел в Кисловодск, выпил бутылку минеральной воды и поехал обратно.

Приезжаю на работу, рассказываю: нету, мол, мещанина. И так и этак ухитрялся — не попадается. А где я его возьму, если нету? Рассказал, между прочим, про рентгенолога.

А ребята смеются.

— Голова ты, — говорят, — садовая. — Это же и был как раз мещанин. Тот самый, который барахло возводит в принцип. Садись скорей и пиши про него фельетон.

Обидно мне стало до слез. Загляделся, думаю, балда, на его интеллигентскую шапку, а мещанскую-то суть и не заметил. Вспомнил, как Илья Миронович несколько лет назад с первой женой разводился. Тоже требовал, чтобы суд разделил имущество вплоть до сумки хозяйственной пестрой, поперечной пилы без ручки, мешка и помойного ведра.

Когда я это рассказал, смотрю, помрачнели ребята. А приятель мой Митрич подходит и за грудки берет.

— Признайся, — говорит, — что про ведро ты от злости выдумал. Я обедать собрался, а после твоего ведра не могу в столовую идти.

А я тоже разозлился. «Иди ты к черту! — говорю. — Ничего я не выдумывал, об этом даже местная газета писала».

Ну, а потом, когда страсти улеглись, сел писать фельетон. Мне что, жалко, что ли? Обидно, конечно, Митрич без обеда остался. Хотя и его понять можно. Потому что, как тронешь это мещанство, так очень на душе скучно становится. И уж, кажется, тронешь-то чуть-чуть, с краешку, а все равно обедать неохота.