Чекисты

А. ВЕЛИДОВ ИВАН КСЕНОФОНТОВИЧ КСЕНОФОНТОВ

— Бабушка, тятька с мамкой едут! — закричал Андрюша, с сияющими глазами вбегая в избу.

Бабушка, стоявшая у печи, бросила ухват в угол и устремилась к двери, на ходу вытирая руки о передник. Но раньше ее на улице очутились внуки Яша и Ваня.

К избе, поскрипывая колесами, подъезжала телега. В ней сидели радостно улыбавшиеся отец с матерью.

Приезд на пасхальные праздники Ксенофонта и Устиньи Крайковых, работавших на текстильной фабрике в Москве, нарушал монотонное однообразие деревенской жизни. После приветствий и поцелуев отец с матерью развязывали котомки, распаковывали узды и начинали раздавать подарки: бабушке — темный платок, ребятишкам — ситцевые рубашки, ботинки, леденцы и пряники. Потом садились за стол и начиналась неторопливая беседа. Затаив дыхание, Яша, Вася и Андрюша, как сказку, слушали рассказы родителей о первопрестольной Москве. Бабушка, в свою очередь, сообщала последние деревенские новости — кто умер в Савинках, кто женился, кто отделился от родителей.

Пасхальный отпуск проходил быстро, крестьяне-отходники уезжали в города. Жизнь в деревне возвращалась в обычную колею. Снова работали дотемна в поле, ухаживали за скотиной. Питались хлебом, квасом, щами, кашей.

Ваня, средний сын в семье Крайковых, всегда с нетерпением ждал приезда родителей, их вкусных гостинцев, рассказов о Москве. Он мечтал, как и многие его сверстники, пожить в этом городе. Хотя Ване было лишь 12 лет, однако он уже успел натерпеться всякого. Ему пришлось работать на кулаков, пасти деревенское стадо. Нередко в доме к весне не оставалось муки, и бабушка посылала мальчика просить милостыню. Чаще всего ему вежливо, с состраданием отвечали: «Бог подаст». Иногда давали корки хлеба, яйца.

Однажды, вскоре после отъезда родителей, бабушка подозвала к себе внука и, грустно глядя на него, сказала:

— Ваня, отец подыскал тебе место в Москве. Ты ужебольшой мальчик, пора работать. Будь умницей, ходи вцерковь, слушайся и уважай старших.

Долго бабушка еще говорила внуку о том, чтобы он боялся бога, не забывал родных, не тратил попусту деньги, которые будет зарабатывать.

Через несколько дней Ваню собрали в дорогу.

На станцию Батюшкове приехали к полудню. Вскоре с фырканьем и грохотом подошел поезд. Простились с провожатыми, сели в вагон. Раздался гудок паровоза, поезд тронулся, застучали колеса о рельсы, замелькали в окнах станционные постройки, дома, деревья.

Время в пути прошло незаметно. Ваня с интересом наблюдал за пассажирами, смотрел в окно на проносившиеся поля, леса и деревни. Оказалось, что его попутчики работали на фабрике Щекина, куда отец устраивал Ваню. Они много рассказывали о своей жизни, о фабричных порядках.

Вечером приехали в Москву. На перроне Ваню встречали отец с матерью.

Через знакомого мастера отец устроил Ваню на фабрику присульгдиком на прядильной машине. Мастер, усатый, невысокого роста мужчина в запыленной одежде, объяснил мальчику, что он должен делать:

— Будешь заправлять основы. В цех надо приходитьк семи утра. Конец смены в восемь часов вечера.

Мастер помог мальчику получить койку в фабричном общежитии и строго наказал не опаздывать на работу.

Жизнь в Москве на первых порах очень понравилась Ване. По воскресеньям и в праздничные дни он любил бродить по городу. С удивлением смотрел на многоэтажные дома, на красивые церкви, на фабрики с высокими дымящимися трубами, заходил в магазины и лавки, наполненные всевозможными товарами. Мальчик восхищался красивыми рысаками, запряженными в экипажи, поражался многолюдности улиц и площадей. Все это так отличалось от того, что он видел в деревне!

Работа вначале показалась Ване нетрудной и даже интересной. Жалованья хватало на то, чтобы ежедневно питаться в фабричной столовой, и даже оставались кое-какие деньги на сладости. Нищая, голодная деревня вспоминалась как кошмарный сон.

Любознательный, смышленый мальчик присматривался, как живут люди вокруг. Одни после окончания работы шли в кабак и около полуночи с пьяным шумом и криками возвращались в общежитие. Другие, поужинав, садились за стол и начинали с азартом играть в карты. Молодые рабочие, нарядившись в выходные костюмы, уходили гулять.

Большинство живших в общежитии были неграмотными. Только несколько человек умели читать. Часто по вечерам они доставали газеты и углублялись в чтение. Вокруг них сразу собирались рабочие, просили читать вслух, оживленно обсуждали новости.

Ваня, еще в деревне самостоятельно научившийся грамоте, тоже пристрастился к чтению газет. Сначала он читал их для себя, а потом для своих товарищей. Прошло немного времени, и мальчик стал в общежитии признанным чтецом.

Нередко читали романы Лажечникова, рассказы Успенского, произведения Пушкина, Лермонтова. Особенно любили слушать поэмы и стихи Некрасова.

Во время чтения часто возникали споры. Почему у разных пародов не одна и та же вера? Чем объяснить, что в одних странах правят цари и короли, а в других — президенты? Где простому народу лучше живется? Как появились богатые и бедные? Почему люди воюют? Много говорили о только что изданном новом фабричном законе. Радовались, что царь-батюшка установил рабочий день «всего лишь» в одиннадцать с половиной часов, ограничил сверхурочные работы, ввел обязательные перерывы на обед. Вместе с тем недоумевали, почему новый закон определил так мало праздничных дней.

Быстро летело время. Работа с раннего утра до позднего вечера перестала быть такой привлекательной, какой она показалась Вайе в первое время. Нудная, монотонная, она сильно изматывала мальчика. Заработной платы, которую Ваня вначале считал чуть ли не целым состоянием, едва хватало на питание. Поизносилась одежда, прохудились сапоги. А рядом с собой мальчик видел холеные, сытые лица конторщиков, мастеров.

Осенью 1897 года Ваня Крайков перешел на фабрику Сытина под Москвой, а затем — на фабрику Захарова в Сыромятниках. Здесь трудились по 10 часов в день и была выше оплата.

Проработав зиму у Захарова, Ваня в мае 1900 года устроился ставельщиком на фабрику Дюфурмантеля. Поступить на новое место удалось легко, так как весной многие крестьяне-отходники брали расчет и уезжали в деревню обрабатывать землю.

На фабрике часто можно было видеть студентов-практикантов из Технического училища. Во время обеденного перерыва молодые люди нередко вели беседы с рабочими, рассказывали им о порядках на других предприятиях Москвы и Петербурга.

Как-то Ваня подошел к группе возбужденно споривших рабочих. Один из них взволнованно доказывал своим товарищам, что надо бороться за увеличение расценок.

Почти везде рабочие добились повышения заработка, — говорил он. — Наш хозяин дерет с нас три шкуры. Если мы дружно выступим и потребуем прибавки жалованья — он уступит.

— А если не уступит? — раздались голоса.

— Тогда объявим забастовку. Вспомните, сколько стачек заканчивалось победой нашего брата.

Через несколько дней рабочие обратились к Дюфурмантелю с требованием повысить расценки. Хозяин отказался. Рабочие объявили стачку, но своего не добились.

После стачки порядки на фабрике ужесточились. Мастера и их помощники начали придираться ко всяким мелочам, увеличились штрафы. Администрация мстила рабочим.

…Прошло два года. Ваня вырос, возмужал, окреп. Любимым его занятием стало чтение книг. Он начал ходить в Политехнический музей, где была большая библиотека. Читал все подряд — книги по истории, физике, химии, биологии, астрономии, произведения русских и иностранных писателей. Юноша по-новому стал смотреть на окружавший мир. С улыбкой вспоминал он теперь о своей вере в бога, в рай и ад, в вечные муки грешников.

Однажды Ване довелось прочитать листовку, изданную социал-демократами. В ней рассказывалось о том, как хозяева фабрик и заводов наживаются на труде рабочих, как царь защищает капиталистов, используя против пролетариев полицию и солдат. Ване захотелось познакомиться с кем-нибудь из социал-демократов. Но на фабрике о них не было слышно. Правда, говорили, что существовала социал-демократическая группа, но ее арестовали еще в начале 1900 года, до прихода Вани на фабрику.

В читальне музея Ваня познакомился с рабочим завода Гужона Алешей Фуфлиндаревым. Юноши подружились. Однажды Алеша пригласил Ваню в гости. За разговором время пронеслось незаметно. На прощанье Алексей после некоторого раздумья произнес:

— Ваня, хочешь я тебя познакомлю с интересными людьми?

— Очень.

— Давай встретимся в воскресенье и пойдем вместе.

— Куда?

— Потом узнаешь.

Настало воскресенье. Ваня с нетерпением ожидал встречи. После обеда в читальню зашел Фуфлиндарев и позвал его с собой. Сели в конку, доехали до Лефортова. Какими-то незнакомыми Ване переулками вышли к Анненгофской роще. Прошли запущенными дорожками старого парка на поляну, укрытую от любопытных глаз деревьями и густыми кустами. Там было человек 20 рабочих — одни сидели на траве, подстелив пиджаки, другие стояли, вполголоса разговаривая. Тихо играла гармонь. Осеннее солнце близилось к закату.

От группы разговаривавших отделился высокого роста человек и предложил собравшимся подойти поближе.

— Это Костин, с нашего завода, — шепнул Алексей Ване.

Рабочие окружили Костина. Он говорил просто и доходчиво. Хозяева уменьшают расценки, жить рабочим становится невмоготу. На многих фабриках и заводах происходят забастовки. В деревнях крестьяне поджигают барские именья. Власти посылают солдат на борьбу с «беспорядками». Царь, фабриканты, помещики — одна шайка, сосущая кровь из народа. У рабочих только один путь избавленья от кабалы — объединиться и прогнать царя и его приспешников.

Когда Костин кончил свою речь, посыпались вопросы. Рабочие говорили о порядках на фабриках, возмущались грубостью мастеров, произволом хозяев.

Уже ночью участники собрания стали расходиться — по одному, по два человека в разные стороны. Каждый уносил с собой по пачке листовок.

Ваня возвратился вместе с Фуфлиндаревым.

— Алеша, — обратился он к приятелю, — я тебя очень прошу, когда опять будет собрание вашего кружка, возьми меня с собой.

— Ладно, — пообещал Фуфлиндарев.

Всю зиму 1902/03 года Ваня посещал рабочий кружок на заводе Гужона. Собирались обычно на квартире одного из членов кружка. Читали книги, обсуждали события в стране, в городе, на заводе. Нередко занятия проводили студенты. Они разъясняли требования социал-демократов, рассказывали о жизни рабочих на Западе. Слушатели всегда задавали много вопросов, просили совета, что и как надо рабочему читать, где доставать нужные книги. Особенно их интересовали отношение социалистов к религии, программы других партий.

Ваня, словно губка, жадно впитывал в себя все новые и новые знания. Он начал осознавать, что путь к освобождению рабочего класса лежит только через политическую борьбу.

Занятия в гужоновском кружке так увлекли юношу, что он решил организовать такой же кружок на фабрике Дюфурмантеля. Желающие заниматься в кружке скоро нашлись — Казак, Помотаев, Мякотин, Сук и другие рабочие. Его руководителем стал Иван Крайков.

В Москве, недалеко от Данилова монастыря, жил земляк Крайкова Андрей Степанович Смоленский, савинковский крестьянин, работавший прядильщиком на фабрике Алексеева. Он был на пятнадцать лет старше Ивана, имел жену и детей. Несмотря на разницу в возрасте, Иван сблизился с ним, ходил к нему в гости. Каждую весну они вместе ездили в родную деревню, вместе возвращались в Москву.

Андрей Степанович был социал-демократом. Часто я подолгу расспрашивал он Ивана о положении на фабрике Дюфурмантеля, о настроении рабочих. Иван рассказывал все честно и откровенно.

Однажды Андрей Степанович, в упор глядя на Ваню, спросил:

— Ты социал-демократ?

Вопрос не застал юношу врасплох. Он уже давно догадывался, что Смоленский является марксистом, и па-тому прямо ответил:

— По убеждениям — да. Но в организации не состою.

Иван рассказал Смоленскому о своей учебе в кружка на заводе Гужона, о создании такого же кружка на фабрике Дюфурмантеля, об агитации среди рабочих.

— Давно я к тебе, Ваня, присматриваюсь, — сказал Андрей Степанович;. — Вижу, что ты ненавидишь самодержавие, желаешь бороться за дело рабочих. Но мне непонятно: почему ты не состоишь в партийной организации, хотя фактически ведёшь работу как член партии?

— Я очень хотел бы вступить в организацию, — ответил Иван. — Но не знаю, как это оформить.

— Хорошо, я подумаю, Надеюсь, сумею помочь.

Вскоре Смоленский ввел Крайкова в социал-демократическую группу на фабрике Алексеева. Ваня стал посещать собрания группы. Ему давали отдельные задания — провести беседу с рабочими, раздать им листовки. В мае 1903 года его приняли в социал-демократическую организацию. Поручились за юношу Смоленский и его товарищи — Андреев и Степанов, Смоленский тепло поздравил нового партийца и сказал ему в напутствие:

— Теперь ты, Ваня, член нашей партии. Ты знаешь, что деятельность социал-демократов запрещена в России. Тебе придется выполнять различные поручения комитета, часто опасные. Запомни: никто из знакомых не должен знать, что ты социал-демократ. Будь осмотрителен. Остерегайся провокаторов, никому не говори о связях организации.

По заданию ячейки Иван Крайков вступил в рабочий кружок на фабрике Алексеева, а также начал вести пропаганду на фабрике Щапова. Одновременно он продолжал руководить кружком на фабрике Дюфурмантеля и заниматься в гужоновском кружке. Революционная работа Ивана не ограничивалась пропагандой — ему поручили распространение среди рабочих нелегальной литературы.

Начавшаяся в 1904 году война с Японией, поражения русской армии в Маньчжурии вызывали сильное недовольство рабочих и крестьян политикой царизма. Большевики старались использовать это недовольство для революционного воспитания масс.

Иван Крайков., сразу же после раскола в партии вставший на сторону В. И. Ленина, убежденно отстаивал большевистскую линию. В Маньчжурии, говорил он в беседах с рабочими, гибнут тысячи наших братьев, русских солдат. Народу не нужна эта война. Нам нужна другая война — против царя. Только уничтожение самодержавия откроет путь к свободной жизни.

О выступлениях Крайкова стало известно полиции. Однажды, в марте 1904 года, на улице к нему подошел пристав и негромко сказал:

— Пожалуйте следовать за мной!

Ивана доставили в полицейский участок, а затем в Московское губернское жандармское управление. Жандармский ротмистр, щеголеватого вида мужчина средних лет, с интересом взглянул на арестованного.

— Прошу садиться, — предложил он.

Иван сел на стул, привинченный к полу.

— Ваша фамилия, имя, отчество?

— Крайков Иван Ксенофонтович,

— Год и место рождения?

— Родился в 1884 году августа 28-го дня в Смоленской губернии Гжатского уезда Острицкай волости, деревня Савинки.

— Вероисповедание?

— Православное.

— Происхождение?

— Крестьянское.

— Народность?

— Великоросс.

— Звание?

— Крестьянин.

Ротмистр долго еще расспрашивал Ивана о его месте жительства, прописке, об отношении к воинской повинности, роде занятий, средствах к жизни, семейном положении, родственниках. Записав анкетные данные, он заявил:

— Вы обвиняетесь в принадлежности к преступному сообществу, именуемому Российской социал-демократической рабочей партией, в ведении революционной пропаганды среди рабочих, в распространении недозволенной крамольной литературы.

— Вы ошибаетесь, господин ротмистр, — ответил Иван. — Произошло какое-то недоразумение. Ни к какой организации я не принадлежу,

— Но у нас имеются данные о вашей пропаганде среди рабочих.

— Неправда! Я читаю газеты рабочим, но ведь это не запрещено законом.

Жандармский офицер долго еще мучил Ивана допросами, но так ничего и не добился: арестованный отрицал принадлежность к РСДРП. В управление вызывались и рабочие, среди которых вел пропаганду Крайков, но те в один голос утверждали, что Иван лишь читал газеты и разъяснял события.

В конце концов ротмистр вынужден был освободить Ивана.

В начале 1905 года Крайков предложил рабочим фабрики Дюфурмантеля предъявить хозяину требования об улучшении условий труда и повышении заработной платы. Эти требования вскоре были составлены и после обсуждения одобрены в цехах. Но хозяин не пожелал вступить в переговоры с рабочими. В ответ они объявили забастовку, которая закончилась их победой. Однако Ивану Крайкову, организатору забастовки, пришлось расстаться с фабрикой. Администрация наотрез отказалась принять его после пасхи на работу. Ничего не оставалось, как на лето уехать в деревню.

И вот снова родные Савинки! Настороженные, иногда злобные взгляды старух. Брюзжащий шепот: «Политический! Ирод! Против царя идет!„…Приветливые улыбки молодых мужиков, рукопожатия, расспросы.

Ветер революции достиг и Савинок. До деревни доходили слухи о беспорядках на заводах, о волнениях среди солдат, о крестьянских бунтах. Мужики с гневом говорили о своей нищенской жизни, каторжном труде. Ивану без труда удалось создать кружок, в который вошли молодые крестьяне не только Савинок, но и соседних деревень — Семеновки, Белавок, Подъелок, Неквасова, Ку-вылдина. Занимались по праздникам в саду или на лужайке. Иван читал крестьянам книги, которые с оказией пересылал Смоленский, разъяснял программу социал-демократов. Он призывал их захватывать помещичью и казенную землю, подниматься вместе с рабочими против царя. Агитация не прошла даром. Зимой крестьяне Острицкой волости захватили казенный лес и прогнали подрядчика, производившего заготовку леса.

В 1906 году Ивана Крайкова призвали на военную службу. На призывном пункте во время оформления документов писарь спросил у него фамилию. Иван ответил, что можно записать его Ксенофонтовым, по имени отца.

15-й полк 4-й пехотной дивизии, где Иван проходил службу, стоял в посаде Замброве Ломжинской губернии, верстах в 60 юго-западнее Белостока. К военному распорядку и дисциплине Ксенофонтов привык быстро. Он успешно изучал уставы, легко научился владеть оружием. Иван выделялся своими способностями и развитием из массы солдат — неграмотных, почти поголовно пришедших из деревень. На втором году службы его направили в учебную команду. По окончании обучения присвоили звание унтер-офицера.

Ксенофонтов легко сошелся с товарищами по службе. Среди них было немало надежных и восприимчивых к революционным идеям солдат. Новобранец Порфирий Козлов, например, в беседах с Иваном нередко с возмущением говорил о несправедливых порядках, царивших в России.

Порфирий, — обратился к нему однажды Ксенофонтов, — как ты смотришь на то, чтобы организовать в нашей роте кружок по изучению политики?

Дело стоящее, но опасное. В случае, если раскроют, — военный суд и может быть расстрел. Надо пригласить самых верных, испытанных ребят.

Вскоре в 11-й роте был создан нелегальный кружок. В нем занималось около десяти солдат. Установили связь с другими ротами. Помогли и там организовать кружки. В конце 1906 года объединили их в единую батальонную организацию. Избрали батальонный комитет во главе с Ксенофонтовым. В комитет вошли по одному представителю от каждой роты.

Работа среди солдат велась успешно. Осенью 1907 года большевики создали полковую организацию. Она насчитывала около 300 членов. Был образован полковой комитет. Председателем его стал солдат-музыкант, питерский печатник Иван Тихомиров. Его заместителем избрали Ивана Ксенофонтова, секретарем — Ивана Смирнова, московского рабочего. Эта тройка, которую в шутку называли „три Ивана“, была руководящим ядром организации.

Весной 1908 года 4-я пехотная дивизия выехала в лагерь. Здесь, в полевых условиях, появилось больше возможностей для проведения собраний, организации встреч. Ксенофонтову и его друзьям удалось объединить большевиков всей дивизии.

…Срок военной службы закончился в 1909 году. После армии Ксенофонтов устроился на фабрику Лыжина, в 50 верстах от Москвы, а затем снова поступил на фабрику Дюфурмантеля. Рабочий кружок, которым он ранее руководил, распался. Одни его участники были арестованы, другие сменили место работы, третьи отошли от революционной борьбы. Ивану Ксенофонтовичу пришлось заново создавать кружок.

В стране нарастал революционный подъем, участились стачки рабочих. Большевики вели пропаганду своих программных требований в легальных организациях — профсоюзах, страховых кассах, культурно-просветительных обществах. Для укрепления связей с массами широко были использованы выборы в IV Государственную думу. Наряду с этим партия не прекращала подпольную работу.

Нелегальные собрания рабочих фабрики Дюфурмантеля устраивались обычно в лесу. Анненгофскую рощу, где собирались раньше, уничтожил ураган, и теперь приходилось выезжать за город. Но в лесу встречаться можно было только по выходным дням, притом лишь в теплое время года. Кому-то пришла мысль использовать для собраний большую курительную комнату. Там в перерывах стали ежедневно проводиться беседы на политические темы. На стенах вывешивались листовки и разного рода призывы. Рабочие с интересом читали их.

В начале апреля 1912 года до Москвы долетела страшная весть: солдаты по приказу жандармского офицера расстреляли на Ленских золотых приисках рабочих, требовавших улучшения условий труда. Новость потрясла, взбудоражила рабочий люд. Большевики фабрики Дюфурмантеля созвали собрание. В своих выступлениях они с гневом говорили о новом чудовищном преступлении царизма.

— Товарищи, братцы! — обратился Ксенофонтов к рабочим. — Царь снова, как и в пятом году, расстрелял рабочих. Двести семьдесят человек убито. Их вдовы и дети обречены на голод. Двести пятьдесят рабочих ранено. Сколько же может безнаказанно проливаться наша кровь? Министр Макаров нагло заявил в Думе: „Так было и так будет впредь!“ Эти бессовестные, циничные слова показывают нам, кто настоящий виновник расстрела. Царь и его камарилья!

Раздался гул возмущения. Ксенофонтов, с трудом успокоив присутствующих, продолжал;

— Рабочие многих заводов и фабрик Москвы решили провести стачки протеста против Ленского расстрела. Надо и нам объявить стачку, Кроме того, предлагаю отчислить однодневный заработок в пользу семей расстрелянных.

Предложения Ксенофонтова были одобрены. Тут же избрали стачечный комитет для подготовки забастовки и руководства ею. Выделили несколько человек по одному от каждого цеха для сбора пожертвований.

Стачка протеста прошла успешно. Она подняла дух рабочих, повысила их готовность к продолжению борьбы.

В июле большевики фабрики организовали новую забастовку с требованием повысить заработную плату. Хозяин пошел на частичные уступки, но организаторов забастовки, в том числе и Ксенофонтова, выбросил за ворота.

Потянулись дни, недели, месяцы, полные лишений, голода, нужды. Найти работу долго не удавалось. Приходилось обходиться случайными заработками. Только через пять месяцев, в конце 1912 года, Ксенофонтов смог устроиться водопроводчиком в мастерскую Мейперта. Там он вступил в профессиональный союз рабочих по водопроводу и отоплению Московского промышленного района. Вскоре его избрали секретарем этого профсоюза.

Жил Иван Ксенофонтович более чем скромно. Питался скудно. По утрам пил чай, обедал в дешевой харчевне на пять-десять копеек. Вещей, кроме книг и одежды, не покупал. Большую часть жалованья отдавал стачечникам и безработным. Иногда товарищи укоряли его за это, говорили, что самоограничение до добра не доведет. Иван Ксенофонтович, мягко улыбаясь, объяснял им:

— Так нельзя же иначе! Я на себе испытал, что значит быть без работы. Притом я ведь один живу, без семьи. А у многих безработных есть дети, они голодают.

Секретаря профсоюза Ксенофонтова всегда можно было видеть среди рабочих. Он давал советы, разъяснял непонятные вопросы, снабжал водопроводчиков брошюрами и листовками. Часто Кеенофонтов выезжал на предприятия и в мастерские улаживать конфликты рабочих с хозяевами. В большинстве случаев удавалось добиваться решения спорных вопросов в пользу рабочих. „Наш Ксенофонтыч необыкновенный человек, — говорили они. — Голова!“

На одном из собраний правления Иван Ксенофонтович заявил:

— Мы немало сделали по сплочению рабочих, организации их экономической борьбы. Нам надо теперь подумать о привлечении их к борьбе политической.

По предложению Ксенофонтова в профсоюзе были созданы ячейки сочувствующих партии большевиков. На собраниях ячеек обсуждались вопросы текущей политики; многие рабочие стали выписывать большевистские газеты „Правда“, „Наш путь“.

Во второй половине 1913 года полиция обрушила жестокие удары на большевистские организации. Прошли массовые аресты. Подверглось разгрому и большевистское правление союза водопроводчиков и отопленцев. Ксенофонтову случайно удалось избежать ареста — он в это время был призван на учебные сборы.

Возвратившись со сборов, Ксенофонтов взялся за восстановление профсоюза. Было избрано правление, возобновлены связи, пополнили стачечный фонд. Снова начались занятия в кружках.

В апреле 1914 года профсоюз водопроводчиков и отопленцев впервые принял участие в политической демонстрации московских рабочих. Она проходила под лозунгом протеста против гонений правительства на рабочую печать. Иван Ксенофонтович много сделал для ее подготовки, хотя руководить ею не смог — он был арестован и затем выслан из Москвы.

…В начале марта 1914 года ночью на квартиру, где проживал Иван Ксенофонтович, ворвались полицейские. Предъявили ордер на обыск и арест. Перебрали книги, расшвыряли вещи, обшарили каждый угол, простучали стены, пол. Обыск, продолжавшийся почти пять часов, ничего не дал. Иван Ксенофонтович спокойно, с усмешкой наблюдал за полицейскими, выбивающимися из сил в надежде найти нелегальные материалы. Он знал — их потуги тщетны, потому что ни партийные документы, ни запрещенные книги, брошюры и листовки Ксенофонтов в квартире никогда не держал…

Выйдя на волю, Ксенофонтов задумался: куда уехать? Соболевский, секретарь профсоюза металлистов, тоже высланный из Москвы, предложил отправиться в Ригу — там крепкая организация, много промышленных рабочих.

В Латвию Ксенофонтов и Соболевский приехали в начале апреля. Погода стояла холодная, а вся одежда Ивана Ксенофонтовича — ватный пиджачок да кавказская папаха, накануне отъезда купленная за рубль на Сухаревке. Работу найти не удалось. Мест не было. Кое-как перебивались поденщиной. Не могли ничем помочь и социал-демократы из Рижской организации, с которыми Ксенофонтов и Соболевский установили связи по явкам, полученным в Москве.

Но зато сразу по приезде в Ригу Иван Ксенофонтович включился в партийную работу. По поручению Рижского комитета Социал-демократии Латышского края он часто выступал на собраниях рабочих.

Накануне 1 Мая полиция произвела массовые аресты. Она рассчитывала таким путем предупредить первомайские выступления. На одном из собраний был арестован и Ксенофонтов.

Три недели отсидел он в тюрьме. В 20-х числах мая полиция освободила задержанных. Ксенофонтова обязали в течение трех суток покинуть Ригу. Снова встал вопрос: где жить, чем заниматься дальше?

При Рижской социал-демократической организации существовал легальный Русский культурный центр. Он устраивал для русских рабочих и их семей вечера, концерты, лекции, экскурсии. Руководил центром большевик М.С. Новов, член Рижского комитета СДЛК. Иван Ксенофонтович был знаком с ним и решил перед отъездом зайти попрощаться.

Новов расспросил Ксенофонтова о его дальнейших планах. Затем сказал:

— Иван Ксенофонтович, я хочу предложить вам остаться в городе для подпольной работы.

— Что я буду делать?

Нам в организации нужен профессионал. Главным образом для печатания на гектографе листовок и проведения нелегальных собраний. Кроме того, потребуется ваше участие в работе культурного центра. Нужно будет установить связи с наиболее подготовленными социал-демократами, обеспечить их выступления перед рабочими с лекциями и беседами. Вам тоже иногда придется выступать на вечерах и собраниях, разумеется, конспиративно, под вымышленной фамилией. Мы считаем, что вы вполне справитесь со всем этим.

— Михаил Сергеевич, а где же я буду жить? Пребывание в Риге мне запрещено.

— Пропишетесь в пригороде, а квартиру в Риге мы вам обеспечим. Надо придумать кличку. Как вы смотрите, если мы вас будем называть „товарищ Лука“?

— Что ж, пусть буду „Лукой“!

Так Ксенофонтов стал профессиональным революционером.

В июле 1914 года в России прокатилась мощная волна стачек и демонстраций. В Петербурге полиция открыла стрельбу по участникам митинга на Путиловском заводе. Два человека были убиты, 50 ранено. В знак протеста против расстрела путиловцев забастовали сотни тысяч рабочих в разных городах страны. Ксенофонтов чуть ли не сутки подряд печатал листовки Рижского комитета с призывом ко всеобщей стачке. В городе забастовало 54 тысячи человек.

А 1 августа 1914 года началась мировая война. Многие большевики, члены Рижской организации, были мобилизованы на фронт. Ксенофонтов решил легализоваться и уйти в армию, чтобы вести революционную работу среди солдат.

…Телеграфный батальон, в который попал Иван Ксенофонтович, обслуживал штаб 2-й армии Западного фронта. Телеграфистов поначалу разместили в центральной телеграфной станции Гродненской крепости, а в середине августа перевели под Витебск.

После окончания краткосрочных курсов унтер-офицера Кеенофонтова зачислили в кабельное отделение телефонистом на коммутатор. Служба была нетяжелой. Каждую свободную минуту Ксенофонтов использовал для агитации среди солдат. Он организовал для них чтение газет. Это не запрещалось командованием. Оно было уверено, что чтение монархической и буржуазной прессы укрепляет дух армии, повышает готовность солдат отдать свою жизнь за „веру, царя и отечество“. Офицеры, конечно же, не догадывались, что Ксенофонтов занимался не столько чтением, сколько объяснением прочитанного. Он говорил своим слушателям, что войну затеяли капиталисты, что она ведется ради захвата чужих территорий, что народам она приносит кровь и страдания, а хозяевам — доход, поэтому солдаты всех стран должны не сражаться друг против друга, а повернуть оружие против буржуев и помещиков, против своих правительств.

В свободное от службы время солдатам разрешалось посещать корчму, В большую грязную хату набиралось множество посетителей. Потягивая пиво и дымя цигарками, они не спеша делились различными новостями. Ксенофонтов тоже иногда заходил в корчму — пообедать, поговорить с товарищами. Там он познакомился со стройной светлоглазой буфетчицей Ириной Стефанович. Девушка рано лишилась матери и росла под присмотром тети. Отца видела редко — он целыми днями пропадал на свадьбах, развлекая гостей игрой на скрипке. Вскоре молодые люди поженились. В сентябре 1915 года у них родился крепкий здоровый малыш, которого назвали Колей. Ирина с сыном уехала в Савинки, к родителям Ивана Ксенофонтовича.

Зимой телеграфный батальон перевели в Парфьяново, Докшицы и Буцлав — глухие поселки на западе Витебской губернии. Газет здесь купить было негде, и солдаты очень сожалели об этом. Однако Ксенофонтов нашел выход. Он предложил своему непосредственному начальнику старшему унтер-офицеру И. В. Евстафьеву, человеку, близкому ему по убеждениям, обратиться за помощью в земство. Сходи к властям, говорил Ксенофонтов, попроси их выписать газеты через земскую палатку. Скажи, что это нужно для просвещения солдат. Надо, дескать, помочь защитникам отечества приобщиться к свету знаний.

Чиновники земства, тщеславно и в то же время осторожно выставлявшие напоказ свой либерализм, согласились с доводами Евстафьева. Ксенофонтов возобновил чтение газет среди солдат.

Однажды случилось событие, которое могло иметь для Ксенофонтова самые печальные последствия, Из командировки в Петроград возвратился солдат Козлов. В столице ему удалось каким-то образом достать большевистские прокламации. Их сразу же распространили среди солдат батальона. Об этом стало известно командованию. Офицер, командир кабельного отделения, где служил Ксенофонтов, вызвал к себе Евстафьева и начал допытываться, кто в батальоне занимается крамольной пропагандой.

— В поселке, — говорил он, — слухи, что среди солдат ведется агитация против войны, распространяются большевистские листовки. Это делают враги престола. Они хотят нашего поражения в войне. Надо выяснить, нет ли в нашем отделении таких людей.

— У нас, ваше благородие, никакой агитации не ведется, — с простодушным видом ответил Евстафьев. — Правда, в роте читают солдатам газеты, но только дозволенные.

— В нашем отделении никаких чтений газет не должно быть, — приказал офицер. — Я категорически запрещаю.

Евстафьев сразу же сообщил о разговоре Ксенофонтову. Обсудив сложившуюся ситуацию, решили чтение газет продолжать, а конспирацию усилить.

Осенью 1916 года батальон расквартировали в местечке Кочановичи, в семи верстах от Несвижа, где размещался штаб армии. Здесь Евстафьев добился назначения Ксенофонтова телеграфистом ротной канцелярии. У Ивана Ксенофонтовича стало больше свободного времени. Евстафьев часто посылал его с различными служебными поручениями в Несвиж, а фактически — за газетами. Революционная агитация среди солдат не прекращалась ни на один день.

В феврале 1917 года Иван Ксенофонтович поехал в Оршу за получением инженерного имущества для телеграфной роты. Закончив дела, он уже собрался возвращаться в часть. Но его внимание привлекло необычное поведение солдат и офицеров, что-то взволнованно обсуждавших. На лицах многих офицеров была явная растерянность, солдаты же, напротив, не скрывали радости.

— Не знаешь, браток, что случилось? — спросил Ксенофонтов у одного из солдат. — Что-то офицеры, как бараны, толпятся?

— Как? Ты не слыхал? В Петрограде революция! Царь отрекся от престола! Свобода, брат!

— А откуда тебе известно?

— Да я только нынче утром из Петрограда. Новость так обрадовала Ивана Ксеиофонтовича, что он не удержался и… заплакал.

Бросив все дела, Ксенофонтов немедленно выехал в Москву. Город было не узнать. Не дымились трубы фабрик и заводов. Стояли трамваи. Все улицы и площади заполнили толпы ликующих людей. Повсюду шли митинги, слышались лозунги: „Да здравствует революция!“, „Да здравствует свобода!“ По тротуарам свободно разгуливали солдаты с красными бантами на груди.

Ксенофонтов с трудом разыскал Московский комитет партии. Там тоже царило необычайное оживление. Все куда-то спешили, на ходу отдавая распоряжения или получая задания. Все же Ивану Ксенофонтовичу удалось расспросить о перевороте в Петрограде и о положении дел в Москве. Он получил директиву: возвращаться на фронт, сплачивать солдат на защиту революции.

— Сейчас главное, — сказали ему, — закрепить победу. Необходимо арестовать офицеров-монархистов, создать в армии выборные солдатские комитеты, ограничить офицерам доступ к оружию, послать делегатов от солдат в местный Совет.

Ксенофонтову вручили пачку только что выпущенных большевистских листовок, и он выехал в свою часть.

В начале марта Ксенофонтов провел собрание солдат несвижского гарнизона по выборам в Совет. Избрали исполком из девяти человек во главе с Ксенофонтовым. Все члены исполкома, кроме Ивана Ксенофонтовича, были беспартийными. Но они оказались надежными людьми. Исполком разместился в одной из казарм. Это позволяло поддерживать более тесную связь с солдатами, оказывать на них влияние, и вместе с тем гарантировало от провокаций со стороны офицерства.

Средств в исполкоме никаких не было. Руководители Совета со смехом вынули свои кошельки и внесли деньги в общий фонд — кто сколько мог. Заказали печать, штамп. Позже начали поступать отчисления из воинских частей.

В середине марта состав исполкома изменился. На общем собрании солдат и офицеров гарнизона в него было избрано несколько эсеров и меньшевиков. Однако Ивану Ксенофонтовичу удалось нейтрализовать их влияние. Опираясь на беспартийных солдат, он добился того, что Совет по всем важнейшим вопросам проводил линию большевиков.

После Февральской революции в русской армии были созданы выборные солдатские комитеты. Они отвечали за соблюдение внутреннего распорядка в частях, осуществляли контроль за офицерством, организовывали собрания, митинги, демонстрации. Начали созываться армейские и фронтовые съезды, на которых избирались комитеты армий и фронтов. В мае по предложению Ксенофонтова в Несвиже собрался съезд представителей частей 2-й армии. Большинство на нем имели эсеры и меньшевики. Съезд избрал армейский комитет, в котором преобладали соглашатели, но были и большевики. Ксенофонтов вошел в состав комитета.

Армейский комитет разместился в замке Радзивиллов, в помещении штаба армии. Он всецело поддерживал политику Временного правительства, вместе со штабом старался сохранить „боевой дух“ армии, необходимый для продолжения империалистической войны. Первое время комитет имел большое влияние среди солдатских масс, находившихся в окопах, однако в Несвиже он доверием солдат не пользовался.

Единственной реальной силой в городе был Совет рабочих и солдатских депутатов, возглавляемый Ксенофонтовым. Он созывал собрания гарнизона, организовывал для солдат митинги, лекции, создал библиотеку. Совет получал по подписке много газет. Их распределяли среди подразделений, обслуживавших штаб, и посылали на позиции.

В исполкоме Совета с утра до вечера было полно солдат. Они обращались к Ивану Ксенофонтовичу с самыми различными просьбами — прислать докладчика на митинг, помочь достать литературу, особенно газеты „Правда“, „Солдатская правда“, „Известия“. Частыми гостями были курьеры, прибывавшие по различным делам в штаб армии и в армейский комитет. Из комитета они обычно уходили неудовлетворенными и направлялись за помощью в Совет. Ксенофонтов сердечно беседовал с ними, советовал, как лучше наладить работу солдатских комитетов. Связь с полками, находившимися на фронте, поддерживалась также через солдат, которые после лечения в госпиталях возвращались в окопы.

В начале июня Ксенофонтов в составе делегации 2-й армии выехал в Петроград для участия в 1-м Всероссийском съезде Советов. Столица бурлила. Страсти кипели и в актовом зале бывшего кадетского корпуса, где заседал съезд. Иван Ксенофонтович жадно слушал выступавших ораторов — и большевиков, и их противников. Вот на трибуну поднялся В.И. Ленин. С гневом говорил он об антинародной политике Временного правительства, неспособного управлять страной. И когда Владимир Ильич смело бросил в зал, что большевистская партия каждую минуту готова взять власть, Ксенофонтов вместе с товарищами поднялся с места и долго аплодировал оратору.

Через две недели Иван Ксенофонтович шел в колонне демонстрантов, рабочих и солдат, заполнивших улицы Петрограда. Над морем голов плыли алые знамена и лозунги: „Вся власть Советам!“, „Долой десять министров-капиталистов!“

Перед отъездом в Несвиж Ксенофонтов получил четкие директивы „Военки“ (так называлась Военная организация при ЦК РСДРП (б) о развертывании революционной работы в армии. Особое внимание обращалось на создание в каждой роте, в каждом батальоне, полку партийных ячеек.

В Несвиже не было большевистской организации — ни в городе, ни в гарнизоне. Поэтому, вернувшись из Петрограда, Ксенофонтов первым делом взялся за ее создание. Он знал многих честных, преданных идеалам революции солдат. Они послужили ядром создаваемой организации. Секретарем ее стал Иван Ксенофонтович.

4 июля Временное правительство расстреляло демонстрацию рабочих и солдат в столице. Контрреволюция праздновала победу. По всей стране развернулась дикая травля большевиков. Их обвиняли в германском шпионаже, в разложении армии с целью облегчить немцам захват России, в попытке вооруженного восстания.

Контрреволюция подняла голову и в Несвиже. Офицерство сочло, что настал благоприятный момент для того, чтобы свести счеты с ненавистным Советом, изменить его состав. Оно рассчитывало вывести Ксенофонтова из исполкома и подорвать таким образом влияние большевиков в городе и гарнизоне. Офицеры потребовали срочно созвать Совет, заслушать на нем доклад исполкома, принять резолюции по текущему моменту и произвести перевыборы.

…Собрание Совета проходило в помещении городской думы. Зал был заполнен до отказа солдатами гарнизона и рабочими. Ксенофонтов рассказал о работе Совета, разоблачил грязную клеветническую кампанию против большевиков, призвал солдат бдительно следить за подозрительными действиями офицеров и генералов, стойко защищать завоевания революции. Собравшиеся дружно одобрили предложенные им резолюции. Выборы нового состава Совета опять дали большинство противникам войны. Иван Ксенофонтович снова был избран председателем Совета и его исполкома.

В конце августа генерал Корнилов, верховный главнокомандующий русской армией, поднял мятеж. Он двинул воинские части на Петроград. Цель мятежа состояла в том, чтобы задушить революционные силы, уничтожить Советы, солдатские комитеты, добиться отставки Временного правительства, установить военную диктатуру. Рабочие и солдаты по призыву большевиков поднялись на борьбу с мятежным генералом.

Во время корниловского мятежа Ксенофонтов привел гарнизон в боевую готовность. Опасаясь провокаций со стороны контрреволюционных элементов, он установил круглосуточное дежурство в частях. Непосредственную охрану Совета несла бомбометная команда, насчитывавшая около 400 человек. Она была вооружена бомбами, минометами, пулеметами.

В сентябре в стране начался новый революционный подъем. Усилилась борьба рабочих против политики Временного правительства, участились выступления крестьян против помещиков, солдаты все настойчивее требовали заключения мира. Вышли из тюрем большевики, арестованные после июльских событий. Повсюду происходила большевизация Советов. В этих условиях В.И. Ленин снова выдвинул лозунг „Вся власть Советам!“, снятый после июльских дней, и поставил вопрос о практической подготовке вооруженного восстания.

Оживилась политическая жизнь и в Несвиже. Часто по вечерам и в выходные дни большевики устраивали в городском саду митинги и собрания, на которые приходили сотни людей.

— Временное правительство, — говорил Ксенофонтов, — продолжает империалистическую войну. Оно залило Россию кровью, завалило поля горами трупов убитых солдат, ввело смертную казнь на фронте. Правительство посылает войска против крестьян. Оно кормит народ обещаниями дать хлеб и землю и ничего не делает, чтобы выполнить свои обещания. Пора передать власть людям, более сильным умом и духом, которые всю свою жизнь посвятили борьбе за счастье народа. Только власть Советов даст измученным рабочим и крестьянам мир, хлеб, землю и свободу!

Военные оркестры исполняли „Интернационал“, „Марсельезу“, „Смело, товарищи, в ногу!“. С революционными песнями расходились рабочие по домам, а солдаты в казармы.

Революционный кризис в стране нарастал неудержимо. Влияние большевиков на массы становилось определяющим. Тысячи рабочих и солдат вступали в партию Ленина. Только с середины сентября по начало октября число большевиков и сочувствующих им в частях Западного фронта увеличилось более чем в пять раз. Самой многочисленной была большевистская организация 2-й армии.

В сентябре — октябре в Минске состоялись две конференции РСДРП (б): Северо-Западной области и Западного фронта, а также армейская партийная конференция. Ксенофонтов принимал самое активное участие в их работе. Он установил связь с Минским Советом и с Северо-Западным областным комитетом РСДРП (б), наладил контакты с большевистскими организациями 3-й и 10-й армий.

Армейский комитет во 2-й армии полностью потерял влияние на солдатские массы. Его председатель штабс-капитан Титов и военный комиссар Гродский метались от одного полка к другому, призывая солдат сохранять верность Временному правительству. Но все было тщетно. Армия, уставшая от эсеро-меньшевистской демагогии, от бесконечных обещаний, отвернулась от оборонцев. Она требовала окончания войны, перехода власти к Советам.

Начал проявлять нервозность и штаб армии. Командование с тревогой наблюдало за „разложением“ фронтовых и тыловых частей. Его беспокоило соседство с большевистским Советом в Несвиже. В сентябре штаб принял решение переехать „по стратегическим соображениям“ в Слуцк. Он надеялся, что в этом городе, где Совет был эсеро-меныневистский, ему будет спокойнее. Однако командование крупно просчиталось. Оно не учло того, что вместе со штабом в Слуцк прибыли и обслуживавшие его части, распропагандированные большевиками. За несколько дней был большевизирован местный Совет. Оборонцев отстранили от руководства исполкомом. Председателем Совета стал Ксенофонтов. Одновременно он фактически возглавил партийную организацию, насчитывавшую около тысячи человек. Большевики развернули широкую пропаганду своей политики среди рабочих города и батраков окрестных имений.

…Вечером 25 октября в помещении Слуцкого Совета проходило заседание исполкома. Обсуждались вопросы, касавшиеся обычной, повседневной жизни города, — о подвозе продовольствия, подготовке к зиме. Внезапно резко распахнулась дверь и в комнату вихрем ворвался возбужденный, сияющий от радости телеграфист.

— Товарищи! — крикнул он, прерывая ход заседания. — Телеграмма из Петрограда! Правительство свергнуто! Власть в руках Советов!

Члены исполкома, взволнованные известием, вскочили с мест. Ксенофонтов выхватил телеграмму из рук солдата, пробежал ее глазами и прочитал собравшимся:

— „В Петрограде власть в руках Военно-революционного комитета Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Единодушно восставшие солдаты и рабочие победили без всякого кровопролития. Правительство Керенского низложено.

Комитет обращается с призывом к фронту и тылу не поддаваться провокации и поддерживать Петроградский Совет и новую революционную власть, которая немедленно предложит справедливый мир, передаст землю крестьянам, созовет Учредительное собрание. Власть на местах переходит в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов“,

Раздались возгласы:

— Да здравствует революция! Ура!

Ксенофонтов предложил изменить повестку дня заседания и немедленно заняться обсуждением полученного сообщения. Эсеры и меньшевики заявили, что они воздерживаются от участия в заседании исполкома и покидают собрание. Уходу нескольких оборонцев не придали никакого значения.

Ксенофонтов продолжил заседание. По его предложению в ту же ночь установили дежурство в частях, заняли телеграф, ввели контроль над всеми распоряжениями штаба армии. Члены исполкома направились в казармы, чтобы рассказать о событиях в Петрограде. Солдаты радостно восприняли известие о свержении Временного правительства.

Штаб армии попытался воспрепятствовать действиям Совета. Он отдал приказ арестовать и расстрелять Ксенофонтова и других большевиков — членов исполкома. Но об этом сразу же стало известно Совету. Офицеры, попытавшиеся привести приказ в исполнение, сами были арестованы.

28 октября собрался Слуцкий Совет. Он заседал несколько часов. Представители всех частей гарнизона в один голос заявляли, что они получили наказ от солдат всемерно поддержать власть Советов. Была намечена программа дальнейших действий. Совет постановил взять власть в уезде в свои руки, не пропускать ни одной части, направляющейся с контрреволюционной целью с фронта в Петроград, установить самую тесную связь с Минским Советом и областным комитетом РСДРП (б). Было также решено немедленно приступить к конфискации помещичьих имений и образованию крестьянских комитетов для управления ими.

В ноябре 1917 года Иван Ксенофонтович был избран членом Учредительного собрания по Западному фронту, Минскому и Могилевскому избирательным округам. Вскоре после этого он выехал в Минск для участия в работе 2-го съезда Западного фронта. Делегаты съезда избрали его членом ВЦИК второго созыва. В конце ноября Центральный Комитет РСДРП (б) вызвал И.К. Ксенофонтова в Петроград в распоряжение председателя ВЦИК Я.М. Свердлова.

Петроград, куда прибыл Иван Ксенофонтович, переживал тревожные дни. Против молодой, еще не окрепшей Советской власти единым фронтом выступили кадеты, эсеры, меньшевики. Свыше месяца бастовали служащие бывших министерств, Государственного банка, казначейства, продовольственных и топливных органов городской управы. В результате остались без пенсий и пособий вдовы, сироты, пенсионеры, на некоторых предприятиях прекратилась выдача жалованья рабочим. Оказались без средств к существованию раненые и больные солдаты, а также инвалиды. Возникли трудности со снабжением предприятий топливом, создалась угроза остановки фабрик и заводов. Центр саботажников — „Союз союзов служащих государственных учреждений“ — принял решение объявить всеобщую политическую забастовку по всей России,

Положение осложнялось пьяными погромами, захлестнувшими Петроград. Неизвестные лица собирали на улицах толпы деклассированных элементов, несознательных рабочих и солдат, подбивали их на разгром винных складов, магазинов, лавок и аптек. Контрреволюционеры распространяли среди погромщиков листовки с призывом к аресту членов Совнаркома, „агентов Вильгельма“. В стихии пьяных погромов враги намеревались потопить революцию.

6 декабря Совет Народных Комиссаров принял решение создать особую комиссию во главе с Ф.Э. Дзержинским для принятия мер в борьбе с готовившейся всероссийской забастовкой служащих государственных учреждений.

На следующий день утром И.К. Ксенофонтова вызвал Я.М. Свердлов. Он сообщил о решении Совнаркома образовать комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем и предложил Ивану Ксенофонтовичу войти в нее.

— Я согласен, Яков Михайлович, — ответил Ксенофонтов.

— В таком случае, — сказал Свердлов, — свяжитесь, пожалуйста, с Феликсом Эдмундовичем. Дело срочное. Комиссия, вероятно, соберется уже сегодня.

Дзержинского Иван Ксенофонтович увидел в одном из коридоров Смольного. Он разговаривал с Я.X. Петерсом.

— Здравствуйте, товарищ Ксенофонтов, — обратился Дзержинский к подошедшему Ивану Ксенофонтовичу. — Товарищ Свердлов рекомендует вас в комиссию по борьбе с контрреволюцией. Встречаемся сегодня вечером, около восьми часов, в его кабинете.

В назначенный час в комнате № 39 на втором этаже Смольного собрались Ф.Э. Дзержинский, И.К. Ксенофонтов, В.К. Аверин, Г.К. Орджоникидзе, Я.X. Петерс, К.А. Петерсон, Д.Г. Евсеев и В.А. Трифонов. Все они были профессиональными революционерами, которых партия послала на передний край борьбы с врагами Советской власти. Некоторых из пришедших Иван Ксенофонтович знал по работе во ВЦИК, иных видел впервые.

Ф.Э. Дзержинский коротко рассказал о решении Совнаркома, принятом накануне, о полученной записке В. И. Ленина, в которой ставилась задача принять экстренные меры по защите революции. Феликс Эдмундович предложил назвать создаваемый орган Всероссийской чрезвычайной комиссией по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете Народных Комиссаров.

— Задачи комиссии, — говорил Дзержинский, — пресекать преступные действия не только в Петрограде, но и по всей России. Мы должны выработать меры борьбы с контрреволюционерами и саботажниками. Комиссия будет наблюдать за антисоветской печатью, за кадетами и эсерами, за саботирующими чиновниками, а также за лицами, проникающими с преступными целями в советские учреждения. На нее возлагается предварительное расследование, а затем все дела и арестованные должны передаваться в Ревтрибунал.

Прений почти не было. Дзержинский торопился — он опаздывал на заседание Совнаркома, на котором должно было быть принято решение об утверждении состава комиссии. Договорились собраться на следующий день в 3 часа и решить организационные вопросы.

8 декабря члены ВЧК собрались, как было условлено. Из присутствовавших на прошлом заседании не было только Серго — он получил другое назначение и в работе ВЧК больше не участвовал. Зато комиссия пополнилась новыми людьми. Избрали президиум из пяти человек во главе с Ф.Э. Дзержинским. И.К. Ксенофонтов и Я.X. Петере стали секретарями комиссии. Установили ежедневное дежурство в ВЧК — по очереди. Определили, что все распоряжения комиссии и ордера на обыски и аресты должны иметь подпись председателя ВЧК или его заместителя и одного из секретарей.

Так началась работа И.К. Ксенофонтова в ВЧК. Первое время приходилось заниматься всем — вести делопроизводство, ходить на обыски и аресты, производить дознание. Уже 9 декабря Ивану Ксенофонтовичу поручили арестовать ярого черносотенца, бывшего обер-прокурора синода Саблера. На следующий день, 10 декабря, в ВЧК поступило из Комитета по борьбе с погромами сообщение о том, что помощник командующего обороной Петрограда штабс-капитан Казанцев и комиссар гражданского отделения Петроградского военного округа левый эсер Фаерман занимаются шантажом и вымогательством. Коллегия ВЧК поручила Ксенофонтову расследовать это дело. Фаерман, Казанцев и их сообщники были арестованы. В ходе следствия, проведенного Ф.Э. Дзержинским и И.К. Ксенофонтовым, выяснилось, что Казанцев и Фаерман терроризировали владельцев вечерних кафе и клубов. Угрожая закрыть заведения, они требовали от хозяев „откуп“. Шантажисты выдавали фальшивые документы на производство обысков и арестов. Клубу литературного общества „Вешние воды“, по существу представлявшему собой игорный дом, они за крупную взятку разрешили принимать посетителей до четырех часов утра, несмотря на то, что ресторанам, кафе и клубам города запрещалось работать после 23 часов. Дело Казанцева и Фаермана было передано в следственную комиссию Петроградского ревтрибунала.

Много времени уходило у Ксенофонтова на дежурства. Секретари ВЧК обязаны были постоянно находиться в ВЧК, в том числе и в ночное время. Ведь в ВЧК, помещавшуюся на Гороховой, 2, в здании бывшего градоначальства, непрерывно шли посетители. Они рассказывали о собраниях контрреволюционеров, готовящихся террористических актах, о фактах спекуляции золотом и платиной, распространении контрреволюционной литературы. Много сообщений поступало по телефону — как днем, так и ночью.

18 декабря Дзержинский и Ксенофонтов узнали о том, что контрреволюционный „Союз защиты Учредительного собрания“ созывает в здании Вольно-Экономического общества конференцию, в которой предполагается участие кадетов, эсеров, меньшевиков, представителей разных „демократических“ организаций. Враги Советской власти намеревались обсудить меры по скорейшему открытию Учредительного собрания, возможно, даже явочным порядком, без разрешения правительства.

Феликс Эдмундович немедленно вызвал комиссара ВЧК И.В. Успенского и выписал ордер на производство ареста и обыска тех, кто окажется в помещении общества. Ордер вместе с Дзержинским подписал Ксенофонтов. В тот же вечер чекисты арестовали всех явившихся на конференцию.

В декабре 1917 года было заключено соглашение между большевиками и левыми эсерами о вхождении последних в Совнарком. Войдя в правительство, левые эсеры потребовали включения своих представителей во Всероссийскую чрезвычайную комиссию, причем без утверждения предложенных кандидатур Советом Народных Комиссаров. Ф.Э. Дзержинский выступил решительно против такого порядка пополнения ВЧК. 8 января 1918 года Совнарком принял решение ввести в состав ВЧК левых эсеров, членов ВЦИК, но с обязательным утверждением кандидатов в Совете Народных Комиссаров. Левый эсер В. А. Александрович стал первым заместителем председателя ВЧК.

К весне 1918 года в ВЧК уже работало около 120 сотрудников. Две трети из них составляли большевики, остальные — левые эсеры. Кроме того, было несколько анархистов. В связи с увеличением аппарата ВЧК Ксенофонтов почти целиком сосредоточил свое внимание на организационной работе.

В марте 1918 года ВЧК вместе с Советским правительством переехала в Москву. Вначале она разместилась в доме на Поварской улице, а в апреле в ее распоряжение передали здание на Большой Лубянке, 11, где ранее находилось страховое общество „Якорь“.

В Москве Ксенофонтову с женой и сыном выделили небольшую комнату на втором этаже 1-го Дома Советов (гостиница „Националы)). Из окна открывался вид на Тверскую. По улице с лязганьем двигались трамваи, проносились редкие автомобили, мчались извозчики, непрерывным потоком шли люди. Отсюда было рукой подать и до Лубянки, и до Центрального Комитета партии на Воздвиженке, и до Кремля. На службу Иван Ксенофонтович выходил рано утром, а домой возвращался далеко за полночь.

Обстановка внутри ВЧК после переезда в Москву сильно осложнилась. Дружной, слаженной работы с левыми эсерами не получалось. Удавалось добиться единогласного решения только при рассмотрении дел о бандитах и спекулянтах. Но как только на заседании коллегии речь заходила о строгом наказании политических преступников, вставших на путь вооруженной борьбы против Советской власти, левые эсеры срывали принятие постановлений, ссылались на запрещающие директивы своего ЦК. Разногласия приняли особенно острый характер после ареста участников савинковского "Союза защиты родины и свободы". Дзержинский, Ксенофонтов, Петере, Лацис убеждали левых эсеров в необходимости расстрела наиболее активных членов этой крупнейшей военно-заговорщической организации, но все было тщетно. Александрович и его товарищи применяли право вето, мешали развертыванию борьбы с контрреволюцией.

В июне 1918 года была созвана 1-я Всероссийская конференция ЧК. Ее председателем избрали Ф.Э. Дзержинского, однако он не смог присутствовать на заседаниях. Феликс Эдмундович в эти дни вел расследование по делу эсеров и меньшевиков — организаторов антисоветских сборищ, так называемых "собраний уполномоченных фабрик и заводов Москвы". Конференцией фактически руководили И.Н. Полукаров, И.К. Ксенофонтов, Д.Г. Евсеев.

В клубе ВЧК, где проходили заседания конференции, с утра и до позднего вечера не утихали споры. Не было ни одного вопроса, по которому не возникало бы резких разногласий с левыми эсерами. Их было меньшинство, но они использовали любой повод для нападок на большевиков. Особенно бурная дискуссия развернулась о принципах организации ЧК. Ксенофонтов и другие большевики говорили, что ВЧК должна быть строго централизованным учреждением, объединяющим ЧК всей страны. Вместе с тем они считали нужным сохранить подчинение ЧК местной власти, которая должна координировать работу всех органов, боровшихся с контрреволюцией на территории губернии. Левые эсеры категорически выступали против централизации чрезвычайных комиссий, поскольку она якобы противоречит демократии, «самодеятельности масс». Они заявляли, что ЧК должны подчиняться только местным Советам. Однако конференция отвергла полуанархистские предложения левых эсеров и утвердила принцип двойного подчинения чрезвычайных комиссий.

И.К. Ксенофонтов активно участвовал и в обсуждении проблемы создания контрольных коллегий при ЧК. В состав контрольно-ревизионного органа, считал он, следует включать члена коллегии ЧК и двух представителей партийного комитета. Цель такого органа — следить за тем, как сотрудники выполняют постановления чрезвычайной комиссии, не нарушают ли они прав граждан. Саму же комиссию могут контролировать другие учреждения, имеющие на то право, — исполкомы Советов, партийные комитеты.

Делегаты поддержали предложение Ксенофонтова. Оно вошло в принятое конференцией Положение о чрезвычайных комиссиях на местах.

Вскоре при всех губернских и уездных ЧК стали создаваться контрольно-ревизионные коллегии с участием представителей губернских и уездных комитетов партии. Они проверяли постановку следствия в чрезвычайных комиссиях, накладывали вето на те приговоры ЧК, которые были недостаточно обоснованы, принимали жалобы от населения. Эти коллегии являлись одним из эффективных средств партийного контроля за работой сотрудников ЧК.

Летом 1918 года классовая борьба в Советской России достигла небывалой остроты. С востока и запада, с севера и юга наступали интервенты, белогвардейские войска и армии возникших на окраинах эсеро-меныпевистских правительств. Республика оказалась в огненном кольце фронтов. В глубоком подполье действовали заговорщические контрреволюционные организации — «Национальный центр», «Союз возрождения России», филиалы савинковского «Союза защиты родины и свободы». В ряде городов им удалось поднять мятежи. По всей республике полыхало пламя кулацких восстаний. Начался белый террор.

6 июля 1918 года левые эсеры убили немецкого посла Мирбаха. Они рассчитывали таким путем сорвать Брестский мир, спровоцировать войну с Германией. Убийцы — сотрудник ВЧК Блюмкин, незадолго до того отстраненный Ф.Э. Дзержинским от должности, и фотограф Андреев — проникли в помещение посольства по мандату, на котором были поддельные подписи Дзержинского и Ксенофонтова и подлинная печать ВЧК. Ее поставил Александрович. Совершив террористический акт, Блюмкин и Андреев скрылись в особняке в Трехсвятительском переулке, где находился основной боевой отряд ВЧК, которым командовал левый эсер Попов. Там же разместился штаб мятежников.

Ф.Э. Дзержинский, как только получил сведения об убийстве Мирбаха, немедленно поехал в германское посольство. Ему рассказали о случившемся, передали брошенный террористами портфель и забытое ими подложное удостоверение. После этого Феликс Эдмундович направился в отряд ВЧК в Трехсвятительском переулке, где, как он предполагал, могли укрыться Блюмкин и Андреев. Дзержинский хотел выяснить, является ли убийство посла личным делом преступников или же заговором партии левых эсеров. Мятежники арестовали Феликса Эдмундовича.

Совнарком, узнав об аресте Дзержинского, поручил члену коллегии М.И. Лацису временно осуществлять руководство комиссией. Однако вечером левые эсеры захватили здание, где размещалась ВЧК, арестовали Лациса и увезли его в свой штаб. Вскоре мятежники овладели московским телеграфом, разослали повсюду телеграммы с сообщением о восстании против большевиков.

После ареста Лациса Совнарком поставил во главе ВЧК на время задержания Дзержинского Я.X. Петерса. Яков Христофорович первым делом решил очистить здание ВЧК от левых эсеров. Но как это сделать, чтобы избежать ненужных жертв? Решил прибегнуть к хитрости. Он снял телефонную трубку и позвонил дежурившему секретарю ВЧК. Им оказался большевик Левитан. Петерс приказал ему передать командиру левоэсеровского отряда, захватившего ВЧК, «телефонограмму» штаба мятежников с предписанием немедленно выехать в Сокольники для «разоружения контрреволюционеров». Хитрость удалась. Большая часть левых эсеров покинула Лубянку, 11.

Один из отрядов ВЧК во главе с А. Поляковым без труда разоружил оставшихся в помещении мятежников.

Ночь с 6 на 7 июля Ксенофонтов провел в ВЧК. Вместе с Петерсом он произвел аресты сотрудников Чрезвычайной комиссии из числа левых эсеров, опечатал их бумаги, привел в боевую готовность верные правительству отряды ВЧК.

7 июля части Красной Армии и отряды ВЧК разгромили мятежников. Позорная авантюра левых эсеров провалилась. Дзержинский, Лацис и другие советские работники, арестованные мятежниками, были освобождены. Главари мятежа разбежались. Александровича и еще нескольких левых эсеров, организаторов восстания, задержали на Курском вокзале и по постановлению ВЧК расстреляли. Дзержинский подал заявление об освобождении его с поста председателя ВЧК, так как он должен был выступать свидетелем по делу об убийстве Мирбаха. Совнарком удовлетворил его просьбу и поручил Петерсу сформировать коллегию ВЧК из одних большевиков. В новый состав коллегии одному из первых было предложено войти И.К. Ксенофонтову.

В конце августа председателем ВЧК снова стал Ф.Э. Дзержинский, а Я.X. Петерса назначили его заместителем. Ввиду частых отъездов Феликса Эдмундовича по заданиям ЦК РКП (б) Петерс до начала 1919 года осуществлял фактическое руководство Чрезвычайной комиссией. И.К. Ксенофонтов продолжал выполнять работу секретаря ВЧК. На всех приказах ВЧК его подпись была обязательной. Вместе с Я.X. Петерсом и заведующим Иногородним отделом В.В. Фоминым Иван Ксенофонтович направлял директивы местным чрезвычайным комиссиям о необходимости бдительно следить за действиями белогвардейцев, эсеров, меньшевиков, левых эсеров, анархистов, подавлять попытки контрреволюционных мятежей.

30 августа эсерами был убит председатель Петроградской ЧК М.С. Урицкий. В тот же день эсерка Каплан совершила злодейское покушение на жизнь В.И. Ленина, тяжело ранила его. В ответ на это Совнарком принял постановление о красном терроре как временной чрезвычайной мере защиты революции. Его проведение возлагалось на ВЧК.

Выполняя постановление Совнаркома, ВЧК и местные чрезвычайные комиссии арестовали многих участников контрреволюционных организаций, восстаний, мятежей, а также деятелей царского режима, виновных в кровавых репрессиях против народа.

Беспощадно подавляя сопротивление врагов, ВЧК осуществляла строгий контроль за тем, чтобы чекисты не нарушали законных прав и интересов граждан. Осенью 1918 года в губернские и уездные чрезвычайные комиссии были разосланы приказы и инструкции, подписанные Я.X. Петерсом и И.К. Ксенофонтовым, которые требовали «при малейшем злоупотреблении привлекать виновных к строгой ответственности».

В конце 1918 года в связи с победами Красной Армии на Восточном фронте, аннулированием Брестского мира и поворотом среднего крестьянства в сторону Советской власти упрочилось политическое положение в республике. Казалось, что самый трудный момент гражданской войны позади. Некоторые партийные и советские работники стали ставить вопрос о необходимости распустить ВЧК и местные чрезвычайные комиссии или по крайней мере лишить их права на применение крайних мер к противникам пролетарского государства. В печати, на заседаниях Советов, на партийных собраниях развернулась жаркая дискуссия о ЧК. Партийные комитеты, воспользовавшись улучшением обстановки в стране, начали отзывать коммунистов из чрезвычайных комиссий, переводить их на советскую работу или направлять в освобожденные от неприятеля районы.

И.К. Ксенофонтов вместе с Ф.Э. Дзержинским и Я.X. Петерсом выступал за сохранение чрезвычайных комиссий как органов борьбы с контрреволюцией. Он полагал, что пока гражданская война продолжается, Советской власти без ЧК не обойтись.

4 февраля 1919 года ЦК РКП (б) принял решение о том, что право вынесения приговоров должно быть передано из ЧК в ревтрибуналы. Вместе с тем ЦК указал, что чрезвычайные комиссии должны остаться как органы розыска и как органы непосредственной борьбы с вооруженными бандитскими и контрреволюционными выступлениями. За ними также сохранялось право на внесудебную репрессию, но лишь в местностях, объявленных на военном положении. Решение ЦК было положено в основу постановления ВЦИК от 17 февраля о реорганизации ЧК и ревтрибуналов.

Весна 1919 года принесла большие перемены в жизни Ивана Ксенофонтовича. На одном из заседаний коллегии ВЧК Дзержинский сообщил, что Петерс направляется на ответственную работу в Московский ревтрибунал, а заместителем председателя комиссии назначается Ксенофонтов.

— Иван Ксенофонтович, — сказал Феликс Эдмундович, — работает в ВЧК с момента ее основания. Все мы знаем его как человека принципиального, преданного революции, выдержанного, спокойного. Я советовался по этому вопросу в Центральном Комитете партии. ЦК поддерживает кандидатуру товарища Ксенофонтова.

В марте Иван Ксенофонтович приступил к исполнению своих новых обязанностей.

Назначение Ксенофонтова на должность заместителя председателя ВЧК произошло в условиях нового обострения военной и политической обстановки в стране. В начале марта начался поход Колчака, в апреле — мае осложнилось положение в Прибалтике, Белоруссии, под 1 Петроградом. Летом развернул наступление на Южном фронте Деникин. В тылу республики усилили шпионско-подрывную деятельность «Национальный центр», «Союз возрождения России», организация английского резидента Поля Дюкса. Эсеры, меньшевики, левые эсеры организовывали крестьянские восстания в Поволжье, в Курской, Воронежской, Рязанской, Саратовской и других губерниях. Под влиянием агитации антисоветских партий вспыхнули мятежи красноармейцев в Брянске, Гомеле; произошли забастовки рабочих на Путиловском заводе, на оборонных предприятиях Тулы. Контрреволюционеры перешли к диверсиям. На Украине поднял крупный мятеж атаман Григорьев. Эсеры и меньшевики открыто требовали передать власть Учредительному собранию. Они фарисейски обвиняли большевиков в развязывании гражданской войны, предлагали вернуться к «здоровому капитализму», распространяли антисоветские листовки.

Необходимо было принять решительные меры против поднявшей голову контрреволюции. На заседании коллегии ВЧК 12 марта Дзержинский, Петере, Ксенофонтов, Лацис, Аванесов, Валобуев, Мороз, Павлуновский взволнованно говорили об усилении подрывной работы врагов Советской власти. Феликс Эдмундович заявил, что ввиду сложившейся обстановки в районах, охваченных восстаниями, надо восстановить судебные права ЧК. Ксенофонтов поддержал Дзержинского. Нужно подумать, говорил Иван Ксенофонтович, и об усилении чрезвычайных комиссий коммунистами. ЧК ослаблена отзывами работников. Надо обратиться в ЦК с просьбой дать распоряжение губкомам партии возвратить в ЧК отозванных коммунистов и прислать новых людей.

14 марта ЦК РКП (б) по докладу Дзержинского «О серьезности переживаемого момента» принял решение объявить местности, где происходят контрреволюционные восстания, на военном положении и восстановить там судебные права ЧК. На следующий день Центральный Комитет партии направил губкомам партии письмо, в котором обязал их вернуть в чрезвычайные комиссии лучших работников, отозванных ранее оттуда.

…Рабочий день Ивана Ксенофонтовича в ВЧК продолжался с раннего утра до поздней ночи, без выходных. Он координировал деятельность отделов комиссии, непосредственно отвечал за делопроизводство, соблюдение правил внутреннего распорядка, состояние служебной дисциплины. При его участии рассматривались вопросы приема на службу и увольнения сотрудников, их поощрения и наказания.

Наряду с работой в ВЧК Ксенофонтов занимался многими другими важными государственными и общественными делами. Он был членом ВЦИК, членом, а затем председателем Верховного революционного трибунала, депутатом Моссовета.

Как-то в конце апреля 1919 года председатель бюро партийной ячейки ВЧК Петере обратился к Ксенофонтову с просьбой выступить на открытом партийном собрании с докладом о текущем моменте. Иван Ксенофонтович согласился. 5 мая в клубе ВЧК собралось около двухсот человек. Уставшие от напряженной, беспрерывной работы чекисты с тревогой и одновременно с надеждой ожидали выступления заместителя председателя ВЧК: что он скажет о положении на Восточном фронте? Нет ли там перемен к лучшему? Как развивается революция в Европе?

Иван Ксенофонтович вначале коротко рассказал об обстановке в Европе. Вести оттуда приходили неутешительные. В Советской Баварии шли тяжелые бои между ее защитниками и контрреволюционными войсками. Венгерская Красная Армия мужественно отражала натиск румынских и чехословацких войск. Антанта продолжала разрабатывать планы вмешательства во внутренние дела Советской России. Зато на Восточном фронте наметился перелом.

— Вчера, — сказал Иван Ксенофонтович, — Красная Армия перешла в контрнаступление, освободила Бугуруслан. Она стремительно движется к Бугульме. Свыше тысячи солдат противника добровольно, при полном вооружении сдались в плен.

Дружными аплодисментами встретили чекисты эту радостную весть.

— …Однако, — продолжал Ксенофонтов, — успокаиваться мы не должны. Положение на фронте все еще тяжелое. Наша задача, задача Красной Армии — отстоять Волгу, мобилизовать все силы и разбить противника. Мы, чекисты, тоже должны сделать все возможное, чтобы помочь красным бойцам выполнить эту задачу.

Ксенофонтов призвал коммунистов усилить агитацию среди масс. Он говорил, что надо донести до каждого рабочего правду о политике Советской власти, о текущих событиях.

В конце мая в связи с переходом в наступление войск Деникина обстановка в стране еще более осложнилась. В Москве левые эсеры широко распространяли нелегально отпечатанные листовки и воззвания. В них рабочие и крестьяне призывались к свержению «насильников-большевиков». У окон РОСТа и газетных витрин, где обычно собирались рабочие и красноармейцы, контрреволюционеры распространяли панические слухи о скорой гибели Советской власти.

28 мая 1919 года под председательством И.К. Ксенофонтова состоялось совместное заседание коллегий ВЧК, МЧК, НКВД и представителей Московского комитета РКП (б). В заседании участвовали Ф.Э. Дзержинский, Я.X. Петерс, М.И. Васильев, В.М. Загорский, В.Н. Манцев и другие руководящие работники. Обсуждался вопрос об организации борьбы с контрреволюцией в Москве. Было принято решение образовать при МЧК оперативный штаб во главе с Петерсом, который объединил бы все органы, ведущие борьбу с контрреволюцией в столице, развернуть агитацию среди рабочих, усилить деятельность Особого отдела МЧК.

Сразу после совещания Всероссийская чрезвычайная комиссия, НКВД, МК РКП (б) и МЧК осуществили намеченные меры по обеспечению революционного порядка в столице. Под руководством оперативного штаба были произведены аресты контрреволюционных агитаторов, усилена охрана важных политических и военных объектов. МЧК провела массовые обыски в домах, где жили буржуазные элементы и бывшие офицеры, изъяла большое количество оружия, припрятанных драгоценностей, продовольственных товаров. Московский комитет партии направил десятки большевистских агитаторов на заводы и в казармы.

Одной из наиболее трудных проблем в работе Ксенофонтова весной и летом 1919 года было пополнение ВЧК кадрами. Несмотря на то, что в марте многие губкомы возвратили в ЧК ранее отозванных чекистов, сотрудников все равно не хватало. Более того, с усилением военных действий на фронтах партийные комитеты сплошь и рядом начали мобилизовывать коммунистов-чекистов в армию, никого не давая взамен.

Дзержинский и Ксенофонтов писали письма в ЦК РКП (б), в местные партийные органы с просьбой не отзывать коммунистов из чрезвычайных комиссий. Центральный Комитет партии удовлетворил просьбу ВЧК и дал несколько директив губкомам РКП (б) с запрещением мобилизовывать чекистов и требованием усилить ЧК надежными работниками.

Заботясь об укреплении ВЧК честными, надежными работниками, Иван Ксенофонтович нетерпимо относился к сотрудникам, которые совершали должностные преступления, нарушали чекистскую этику, дискредитировали своим поведением звание чекиста.

…В середине июня Ивану Ксенофонтовичу позвонил Дзержинский и попросил зайти к нему. Когда Ксенофонтов вошел в кабинет председателя ВЧК, то заметил, что Феликс Эдмундович был чем-то крайне взволнован.

— Иван Ксенофонтович, нехорошие сведения из Казани, — сказал Дзержинский. — По постановлению губкома партии и коменданта укрепленного района арестованы двое ответственных работников губчека. Обвиняются в пьянстве и получении взяток. Карлсон, председатель ЧК, пытается защитить своих сотрудников, считает, что тут не обошлось без личной мести. Дело будет рассматриваться в Казанском ревтрибунале. Для участия в его работе ЦК назначил комиссию. Поедете вы и нарком юстиции Курский. Свяжитесь с ним, согласуйте время отъезда.

Ксенофонтов с Курским выехали в Казань. Они тщательно расследовали обвинения, предъявленные чекистам. Факты, о которых говорил Дзержинский, подтвердились. Ревтрибунал приговорил одного из обвиняемых к расстрелу, другого — к длительному заключению.

Иван Ксенофонтович резко осуждал употребление чекистами спиртных напитков. Поклонников Бахуса, говорил он, надо изгонять из чрезвычайных комиссий. Осенью 1919 года ему стали известны случаи пьянства среди сотрудников некоторых местных ЧК. Ксенофонтов немедленно издал приказ, в котором обязал председателей ЧК положить конец этому «позорнейшему явлению». «Чекисты стоят на страже законов республики, — говорилось в приказе, — требуют от других их исполнения, преступников наказывают, для чего требуется нам быть безукоризненными, мы должны быть для всех примером. Впредь все уличенные в пьянстве будут беспощадно наказываться».

21 октября 1919 года Совнарком принял декрет об образовании при ВЧК Особого революционного трибунала. Он должен был рассматривать дела о крупной спекуляции, о преступлениях должностных лиц, обвиняемых в хищениях, подлогах, неправильной выдаче нарядов, о взятках. Состав Особого ревтрибунала определялся ВЧК.

Дзержинский предложил Ксенофонтову возглавить вместе с Я.X. Петерсом Особый ревтрибунал.

Для работы в ревтрибунале, — сказал он, — нужны люди наиболее принципиальные и политически зрелые. Трибунал в своих приговорах должен руководствоваться исключительно интересами революции, он не будет связан какими-либо формами судопроизводства. Приговоры Особого ревтрибунала окончательны — их нельзя будет обжаловать в кассационном порядке. Поэтому суд не должен, не имеет права ошибаться при определении наказания. Нам, Иван Ксенофонтович, не найти лучших кандидатур на пост председателей трибунала, чем ваша и Якова Христофоровича. Председательствовать будете по очереди.

В трибунале будут одни лишь чекисты?

Нет, один член трибунала назначается по согласованию с профсоюзами. Кроме того, я хотел бы отметить еще одно обстоятельство: заседания будут гласными. Это важно. Рабочие лучше увидят врага, который обрекает их на голод, холод, нищету и разорение. Да и для буржуазных элементов и всякого рода советских бюрократов гласный характер суда будет полезен — пусть воочию убедятся в неотвратимости и беспощадности наказания за хозяйственные и должностные преступления.

Особый революционный трибунал при ВЧК, возглавляемый И.К. Ксенофонтовым и Я.X. Петерсом, рассмотрел несколько дел о незаконных валютных операциях, о крупной спекуляции продовольствием, о хищениях товаров с государственных и кооперативных складов.

Ревтрибунал при ВЧК существовал до конца марта 1920 года. Благодаря его деятельности спекулянты и расхитители социалистической собственности понесли заслуженное наказание, государству было возвращено большое количество ценностей и денег.

В конце 1919 — начале 1920 года Красная Армия полностью разгромила армии Колчака, Деникина, Юденича. Прекратились боевые действия на Западном фронте. ВЧК нанесла сокрушительные удары по наиболее крупным заговорщическим центрам контрреволюции. Были ликвидированы «Национальный центр», «Штаб Добровольческой армии Московского района», заговор Поля Дюкса. Чекисты арестовали членов «Тактического центра» — общероссийского объединения наиболее крупных антисоветских организаций. Наступила мирная передышка. Перед республикой встала неотложная задача залечивания ран, нанесенных войной.

Новая обстановка потребовала изменения характера деятельности чекистских органов, методов их борьбы. Задачи чрезвычайных комиссий в условиях мирной передышки определила 4-я Всероссийская конференция ЧК, состоявшаяся в начале февраля 1920 года.

Конференцию краткой вступительной речью открыл Ф.Э. Дзержинский. Он отметил, что контрреволюция в основном разгромлена как на внешних фронтах, так и на внутреннем. Но враги не уничтожены совсем — они распылены, ищут новые пути для свержения Советской власти. Центр тяжести борьбы с контрреволюцией переносится в экономику. Здесь опасность может быть в 100 раз больше, чем была на фронтах, когда Юденич подходил к Пулковским высотам, а Деникин приближался к Туле.

И.К. Ксенофонтову поручили выступить на конференции с докладом «Общие положения». Иван Ксенофонтович говорил, что надо улучшать структуру ВЧК, методы ее деятельности. Он считал недопустимым частую сменяемость руководящих работников чрезвычайных комиссий.

— Необходимо, — говорил Иван Ксенофонтович, — аппарат ЧК сделать устойчивым и по своему составу более или менее постоянным. Особое внимание следует обратить на укрепление дисциплины среди чекистов. Некоторые руководители не всегда считают нужным выносить сор из избы. Поэтому надо записать в инструкцию, что в ЧК должна быть товарищеская железная дисциплина, и за порядок, работоспособность, а также за бездеятельность отвечает коллегия ЧК. Нужно, чтобы председатель ЧК нес личную ответственность за поведение чекистов, их отношение к службе.

Основные положения доклада Ксенофонтова вошли в разработанные конференцией инструкции.

6 февраля, в последний день работы конференции, произошло волнующее, незабываемое для всех событие: перед делегатами выступил В.И. Ленин. Все участники конференции в едином порыве встали с мест и долго приветствовали горячими аплодисментами Владимира Ильича.

— Товарищи, — обратился Ленин к делегатам, — вам придется вести теперь работу в условиях перехода к новой полосе деятельности Советской России. Вы, конечно, все знаете, что эти условия переходного времени вызваны одинаково и международными и внутренними условиями, то есть, вернее, переменой положения, как международного, так и внутреннего фронта…

Ленин отметил, что первый острый момент борьбы с контрреволюцией, с белогвардейской вооруженной силой, как скрытой, так и явной, по-видимому, проходит. Однако не исключена опасность нового нашествия империалистов, новых контрреволюционных движений, восстаний, попыток террора.

Сохраняя боевую готовность, не ослабляя аппарата для подавления сопротивления эксплуататоров, говорил Ленин, мы должны учитывать новый переход от войны к миру, понемногу изменять тактику. Следует подумать над тем, как видоизменить деятельность чекистских органов в недавно освобожденных районах России, Сибири, Украины. В борьбе с разрухой органы ЧК должны стать орудием проведения централизованной воли пролетариата, орудием знания такой дисциплины, какую мы создали в Красной Армии.

Владимир Ильич призвал чекистов до максимума развить дисциплину и революционную энергию, опираться на коммунистические ячейки, на профсоюзы; объединить свою работу с пропагандой и агитацией, чтобы вызвать в массах сознательное отношение к борьбе.

Речь Ленина воодушевила чекистов. Она стала их боевой программой.

В конце апреля Дзержинский пригласил к себе Ксенофонтова.

— Иван Ксенофонтович, — сказал он, — Политбюро приняло решение о моем отъезде на Украину для проведения трудовой повинности и организации борьбы с бандитизмом. Руководство комиссией ложится на вас как на моего заместителя.

— Долго продлится командировка? — спросил Ксенофонтов.

— Думаю, две-три недели. Направления работы ВЧК остаются прежние. Поддерживайте связь с Центральным Комитетом. Когда придется принимать решения политического характера, обязательно советуйтесь с ЦК.

— Не беспокойтесь, Феликс Эдмундович, — сказал Ксенофонтов, — все будет в порядке.

Дзержинский выехал на Украину. Ксенофонтов принял руководство Всероссийской чрезвычайной комиссией, но не на две-три недели, как предполагалось. Свыше пяти месяцев он фактически возглавлял ВЧК, притом в сложных условиях. Началась война с Польшей. Снова подняли голову эсеры, меньшевики, анархисты. Они подбивали рабочих Москвы, Петрограда и других крупных городов на забастовки. В глубоком подполье готовились выступить против Советов белогвардейские организации на Дону, Кубани, Украине. Опасный характер принял политический бандитизм.

9 мая вспыхнул грандиозный пожар на артиллерийских складах на Ходынке. Огромной силы взрыв почти полностью уничтожил их.

10 мая Совет Труда и Обороны создал специальную комиссию для выяснения причин взрыва и разработки мер по усилению охраны военных складов. На следующий день Ксенофонтов на заседании президиума ВЧК сообщил об этом решении. Президиум поручил Особому отделу ВЧК обеспечить наблюдение за охраной складов на всей территории республики. В течение двух-трех недель чекистские органы проверили личный состав всех военных складов, состояние их охраны, меры противопожарной безопасности. Были расследованы причины пожара на Ходынке — он оказался результатом преступной халатности ответственных работников Главного артиллерийского и Главного военно-интендантского управлений Красной Армии. Виновные понесли наказание по законам военного времени.

25 мая 1920 года Политбюро ЦК РКП (б) в своем решении отметило усиление подрывной работы польских агентов в Красной Армии и в тылу и постановило придать военному положению самый решительный и непреклонный характер. В тот же день Ксенофонтов собрал коллегию ВЧК. Она наметила конкретные мероприятия чрезвычайных комиссий и особых отделов по проведению военного положения в республике.

В конце мая И. К. Ксенофонтов издал приказ ВЧК «О принятии срочных мер борьбы с пожарами». В нем говорилось, что только за последние недели в республике пожарами уничтожено около двадцати заводов и фабрик, имеющих военное значение, и что эти пожары связаны с польским наступлением.

Прямые обращения ВЧК к населению умножали ее силы в сложной работе по защите завоеваний революции.

Ф.Э. Дзержинский, находясь на фронте, проявлял большой интерес к делам ВЧК, к работе И.К. Ксенофонтова. Феликс Эдмундович едва ли не каждый день присылал ему письма, направлял телеграммы, разговаривал по прямому проводу. Он сообщал о положении дел на Украине, о трудностях борьбы с Махно, просил прислать опытных чекистов, давал советы. Ксенофонтов, в свою очередь, регулярно докладывал Дзержинскому о наиболее значительных операциях Чрезвычайной комиссии. В июне он сообщил Феликсу Эдмундовичу, что Секретный отдел ВЧК располагает сведениями о существовании в Москве контрреволюционных групп, готовящих террористические акты против руководителей Советского государства. Одна из групп намеревается сделать подкоп под Кремль. Дзержинский сразу же написал Ксенофонтову, что нужно самым серьезным образом отнестись к этим сообщениям. Он предложил Ивану Ксенофонтовичу связаться с секретарем ЦК РКП (б) Н.Н. Крестинским и через него поставить в известность В.И. Ленина о намерениях врагов. Феликс Эдмундович сообщал далее, что посылает в распоряжение ВЧК для борьбы с террористами опытного разведчика Ф.Я. Мартынова. Дзержинский рекомендовал Ксенофонтову немедленно вызвать военных специалистов, чтобы прослушать, нет ли где шума от подкопов, осмотреть подвалы зданий, расположенных вблизи Кремля.

ЦК РКП (б) придал сообщению ВЧК серьезное значение и предложил ей осуществить экстренные меры по усилению охраны Москвы и очищению ее от подозрительных элементов.

2 июля Ксенофонтов созвал коллегию ВЧК для обсуждения вопроса о предупреждении терроризма. Он рассказал о своей переписке с Дзержинским по этому поводу, о директиве Центрального Комитета партии и обязал членов коллегии срочно представить в письменном виде свои предложения.

6 июля коллегия ВЧК утвердила план мероприятий по усилению охраны Москвы. В отделах ВЧК были назначены уполномоченные, ответственные за проведение этой работы. Коллегия приняла решение выслать из столицы всех лиц, ведущих паразитический образ жизни, проверить личный состав подразделений, осуществлявших охрану важных объектов города. Были намечены технические меры выявления возможных подкопов.

Проведение в жизнь разработанного коллегией плана помогло сорвать опасные замыслы врагов.

В середине июля Ф.Э. Дзержинский на короткое время приехал в Москву для участия в пленуме ЦК партии. Здесь он получил назначение выехать на Западный фронт в качестве члена Польского бюро ЦК РКП (б). До своего отъезда он провел через Оргбюро ЦК решение о новом составе коллегии ВЧК, который позже был утвержден Совнаркомом. Ксенофонтов снова вошел в нее в качестве заместителя председателя ВЧК. Дзержинский согласовал с Центральным Комитетом партии принципы работы коллегии. 23 июля, в день отбытия на Западный фронт, он изложил их в письме Ксенофонтову. Феликс Эдмундович разъяснял, что необходимо сделать ВЧК военным учреждением, улучшить учет и распределение ответственных работников, упрочить контакты ЧК с ревтрибуналами, чтобы они «составляли… в работе одно целое».

Письмо Дзержинского, проникнутое заботой о повышении эффективности деятельности ВЧК, явилось прямой директивой для Ксенофонтова. В соответствии с ней он осуществлял руководство чекистскими органами.

Весной и летом 1920 года ВЧК нанесла ряд новых сокрушительных ударов по врагу. Чекисты раскрыли центры «Польской организации войсковой», осуществлявшей шпионаж и диверсии в Киеве, Одессе, Харькове, Житомире и других городах. В Ростове, Одессе, Киеве, Николаеве, Екатеринославе, Омске, Челябинске, Томске, Иркутске было разгромлено несколько белогвардейских организаций. За призывы к вооруженной борьбе против Советской власти чекисты арестовали группы правых эсеров в Москве, Петрограде, на Украине, на Алтае. В Ростове ими был арестован Донской комитет меньшевиков.

В июле ВЧК разоблачила группу врачей и служащих Центральной приемочной комиссии, бравших взятки за освобождение от военной службы здоровых людей. С начала поверочного сбора преступники признали негодными к службе 8 тысяч человек — одну треть осмотренных, получив за это около 50 миллионов рублей. Среди лиц, дававших взятки, были бывшие купцы, заведующие продовольственными магазинами, работники кооперации. Президиум ВЧК во главе с Ксенофонтовым приговорил 44 участника группы к высшей мере наказания.

Летом 1920 года Ксенофонтову пришлось много внимания уделять работе в Верховном революционном трибунале. С 16 по 20 августа он председательствовал на заседании, рассматривавшем дело участников «Тактического центра». Суду были преданы 28 человек — руководители центра Д.М. Щепкин, С.М. Леонтьев, С.Е. Трубецкой и С.П. Мельгунов, а также члены входивших в центр контрреволюционных организаций, ряд крупных деятелей царского режима. В процессе расследования ревтрибунал полностью доказал вину подсудимых. Они ставили своей целью свержение диктатуры пролетариата, уничтожение завоеваний Октябрьской революции и восстановление путем вооруженного восстания власти буржуазии, а также оказывали всемерную помощь Деникину, Колчаку, Юденичу и Антанте. Четверо руководителей «Тактического центра» были приговорены к расстрелу. Однако, приняв во внимание их чистосердечное раскаяние и желание сотрудничать с Советской властью, ревтрибунал заменил расстрел иными наказаниями. Остальные подсудимые были приговорены к различным срокам лишения свободы. Одного подсудимого суд оправдал.[1]

31 августа — 4 сентября И. К. Ксенофонтов руководил заседанием Верховного ревтрибунала, на котором слушалось «дело кооператоров». Суд приговорил четырех руководителей Центросоюза, виновных в контрреволюционной деятельности, к 15 годам лишения свободы. Несколько подсудимых были освобождены от наказания, некоторые были осуждены условно, двое — оправданы.

Оба процесса, которые вел Ксенофонтов, состоялись в условиях тяжелой войны с Польшей и отражения наступления войск Врангеля. Относительно мягкие меры наказания виновных показали всему миру, что Советская власть не намерена была мстить своим политическим противникам, давала им возможность честным трудом искупить то зло, которое они принесли народу, поднявшемуся на защиту революции.

В середине октября 1920 года Центральный Комитет партии демобилизовал Ф.Э. Дзержинского, поскольку военные действия на польском фронте заканчивались, и снова направил его на работу в ВЧК. И. К. Ксенофонтов целиком сосредоточился на исполнении своих прежних обязанностей заместителя председателя ВЧК.

В конце ноября Феликс Эдмундович предложил Ксенофонтову выехать на Кавказ для ревизии и инспектирования чрезвычайных комиссий.

— Чрезвычайные комиссии на Северном Кавказе еще не окрепли, — сказал он. — Им нужна большая помощь и кадрами и советами. Вам следует на месте выявить их проблемы и, если возможно, разрешить.

3 декабря коллегия ВЧК признала желательным образовать Центральное управление всеми органами ЧК на Кавказе. Ксенофонтов должен был изучить и этот вопрос. Кроме того, ему поручили договориться с особым отделом Кавказского фронта об организации особого отдела по охране границы.

Поездка была длительной. В Ростове-на-Дону Ксенофонтов провел ревизию районной ТЧК и Донской ЧК, затем посетил Новороссийск, Екатеринодар, Пятигорск, Владикавказ. Он внимательно анализировал работу чрезвычайных комиссий, интересовался состоянием дисциплины, взаимоотношениями ЧК с партийными и советскими органами.

Вернувшись в Москву, Иван Ксенофонтович доложил Дзержинскому о результатах поездки. Чрезвычайные комиссии Северного Кавказа, рассказывал он, в основном справляются с задачами. Кубано-Черноморская ЧК разгромила несколько законспирированных врангелевских организаций. Новочеркасская ЧК вместе с Донской ЧК ликвидировала белогвардейский «Штаб спасения России», арестовала его руководителя князя Ухтомского. Им удалось удачно внедрить в штаб своего человека. Чекисты раскрыли связи Ухтомского с белогвардейской бандой Назарова, с десантами Врангеля.

Дзержинский слушал внимательно, иногда что-то записывал в блокнот. О наиболее крупных операциях чекистов ему в общих чертах было известно, но многое он узнал впервые.

— Скажите, Иван Ксенофонтович, какие трудности испытывают чрезвычайные комиссии? Какие недостатки в их работе? — спросил он.

— Основная трудность — это нехватка работников. Особенно это чувствуется в транспортных ЧК. Я им рекомендовал установить более тесный контакт с партийными комитетами, с профсоюзами, просить у них пополнение. Транспортные ЧК слабо связаны с территориальными чрезвычайными комиссиями. Серьезный недостаток в работе всех ЧК — неумение выбрать главное направление. Много занимаются борьбой с мелкой спекуляцией, регистрацией нетрудовых элементов вместо того, чтобы бросить все силы на выявление законспирированных белогвардейских групп.

В конце разговора Дзержинский поручил Ксенофонтову подготовить приказ, который бы обобщил деятельность чекистских органов на Кавказе и сформулировал задачи по улучшению работы чрезвычайных комиссий и особых отделов. В феврале 1921 года приказ был разослан на места.

По возвращении из командировки Ксенофонтов снова с головой ушел в повседневную работу. Почти ежедневно он проводил заседания президиума ВЧК. На них рассматривались самые разнообразные вопросы: об организации чрезвычайных комиссий в автономных республиках, охране границы, увеличении ставок сотрудников, обследовании мест заключения, о помощи Наркомпросу в борьбе с детской беспризорностью, награждениях отличившихся чекистов, о перемещениях сотрудников ВЧК и т. д.

Одной из неотложных и важных задач ВЧК в тот период была борьба с политическим бандитизмом, прежде всего с бандами Махно на Украине и антоновщиной в Тамбовской губернии. Центральный Комитет партии придавал быстрейшему разгрому банд первостепенное значение. Против них были посланы регулярные части Красной Армии и войска ВЧК, образованные в январе 1921 года.

6 февраля Ксенофонтов провел расширенное заседание президиума ВЧК. В нем приняли участие члены коллегии и заведующие отделами ВЧК. Ксенофонтов сообщил, что мятеж Антонова в Тамбовской губернии разрастается, его банды совершают опустошительные набеги в Воронежскую, Пензенскую, Саратовскую губернии:

— Центральный Комитет партии, товарищ Ленин, — говорил Иван Ксенофонтович, — требуют как можно быстрее покончить с антоновщиной. Скоро наступит весна, и тогда, после полевых работ, бандитизм примет еще более опасные масштабы. Сейчас же, до весенней распутицы, имеется возможность сравнительно легкой переброски войск, окружения и уничтожения банд. Наша задача — обеспечить разведку. Мы должны знать состав и численность банд, их главарей, местонахождение штабов, источники снабжения оружием и боеприпасами, их планы и намерения. В этих сведениях крайне нуждается командование частей Красной Армии и войск ВЧК.

Президиум ВЧК принял решение послать в Тамбовскую и другие охваченные восстаниями губернии опытных чекистов, улучшить сбор разведывательной информации о мятежниках.

Ксенофонтов как заместитель председателя ВЧК координировал действия Секретного отдела ВЧК и местных чрезвычайных комиссий в разработке совместных мероприятий по проникновению в банды Антонова и разложению их изнутри, поддерживал постоянную связь с председателями губернских ЧК и с командованием частей ВЧК.

Весной 1921 года Секретный отдел ВЧК, возглавляемый Т.П. Самсоновым, совместно с Воронежской ЧК начал подготовку операции по внедрению в штаб Антонова бывшего левого эсера Е.Ф. Муравьева. Под видом члена ЦК левоэсеровской партии ему удалось проникнуть в логово мятежников. Муравьев получил важные сведения о дислокации бандитов, их командном составе, вооружении, связях и планах. С помощью Муравьева удалось вызвать нескольких руководителей банд в Москву якобы на «съезд повстанческих армий и отрядов» и арестовать их. Три группы боевиков Муравьев послал «за оружием» в Тулу, Воронеж и Москву, все они также попали в руки чекистов. Эти мероприятия способствовали дезорганизации политического и военного руководства мятежников накануне решающих операций Красной Армии и войск ВЧК по уничтожению банд Антонова.

Многие сложные вопросы приходилось решать И. К. Ксенофонтову на посту заместителя председателя ВЧК. Иногда жизнь ставила их совершенно неожиданно.

Однажды Ивана Ксенофонтовича пригласил к себе Дзержинский.

— Вы знаете, — обратился к нему Феликс Эдмундович, — что два дня тому назад, 8 февраля, умер князь Кропоткин. Комиссия по организации похорон послала телеграмму Ленину. Она просит освободить из мест заключения анархистов для участия в похоронах. С такой же просьбой обратилась к Владимиру Ильичу дочь Кропоткина. Анархисты грозятся, что они сбросят с гроба покойного все коммунистические венки, если их требования не будут приняты. Ленин сообщил об этом в Президиум ВЦИК. Президиум предлагает ВЧК по своему усмотрению решить этот вопрос. Вчера Владимир Ильич звонил мне, спрашивал, можем ли мы что-нибудь сделать, чтобы удовлетворить анархистов. Похороны состоятся в воскресенье, в 11 часов.

— Насколько я понимаю, — заметил Ксенофонтов, — анархисты должны прибыть без конвоя для участия в траурной процессии. Какую гарантию они дают, что не совершат побег?

— Никакой. Только честное слово.

Да, рискованное дело, — сказал Иван Ксенофонтович-. — Тем более уже было несколько случаев побегов анархистов во время следования к месту заключения. Я думаю, что от окончательного решения мы пока воздержимся, посмотрим, как поведут себя легальные анархисты дальше. А тем временем наметим, кого можно, а кого нельзя отпускать под честное слово. Я думаю, что уголовников, выдающих себя за анархистов, никоим образом освобождать нельзя. Мигом разбегутся. Речь может идти только об идейных анархистах.

Утром следующего дня в кабинет к И.К. Ксенофонтову вошел секретарь Дзержинского В.Л. Герсон с сотрудником Секретного отдела ВЧК М.В. Бренером. Вид у них был озабоченный, растерянный.

— Что будем делать с анархистами, Иван Ксенофонтович? — спросил Герсон. — Завтра похороны, а вопрос с их освобождением все еще неясен. Феликс Эдмундович будет только после обеда, приедет на заседание президиума, Самсонов в отъезде. Только что звонили из Совнаркома, спрашивали, какое решение мы приняли по записке товарища Ленина.

— Какой записке? — удивился Ксенофонтов.

— Вот по этой. Вчера передали. Ксенофонтов взял записку. В ней говорилось:

— Ребята волнуются, — вступил в разговор Бренер. — Они хотели бы знать, как будут организованы похороны. Разрешат ли анархистам первыми идти за гробом Кропоткина, будет ли им позволено нести свои знамена? Сотрудники отдела опасаются, не произойдет ли каких-нибудь эксцессов во время панихиды. Ведь руководить похоронами будет член конфедерации анархистов-синдикалистов!

Вопрос был крайне сложный. Иван Ксенофонтович тут же попытался связаться по телефону с Дзержинским, находившимся на даче. Феликс Эдмундович оказался на месте. Было решено: анархисты отпускаются утром в воскресенье под честное слово до 12 часов ночи, к этому времени они обязаны вернуться в места заключения.

В воскресенье, 13 февраля, анархисты без конвоя прибыли в Колонный зал Дома союзов проститься с Кропоткиным. Траурная процессия медленно двинулась на кладбище. Вслед за катафалком шли колонны анархистов с черными знаменами, за ними со склоненными красными знаменами — трудящиеся Москвы. Похороны прошли организованно. Ночью все анархисты, отпущенные под честное слово, возвратились в места заключения.

В середине февраля 1921 года Центральный Комитет партии откомандировал Дзержинского на Украину с заданием выяснить причины и наметить пути преодоления топливного кризиса. Руководство Всероссийской чрезвычайной комиссией снова легло на плечи Ксенофонтова. Отъезд Дзержинского, как будто по иронии судьбы, опять совпал с резким, наибольшим за все годы существования Советской власти обострением внутриполитической обстановки.

В конце февраля в Петрограде и Москве начались спровоцированные эсерами и меньшевиками забастовки рабочих, уставших от войны, голода и разрухи. Они требовали ликвидации заградительных отрядов, вылавливавших мешочников на железных дорогах, свободы торговли, равного для всех распределения продуктов, «демократических свобод», перевыборов Советов. Начались волнения моряков на линкорах «Севастополь» и «Петропавловск» в Кронштадте. На заводах и улицах появились меньшевистские листовки.

Утром 1 марта в кабинете Ивана Ксенофонтовича раздался телефонный звонок. Дежурный секретарь В.И. Ленина передавала, что его, Ксенофонтова, и Менжинского вызывает Владимир Ильич, прием назначен на 3 часа 15 минут пополудни.

Ленин встретил руководителей ВЧК сдержанно, даже несколько сурово. Чувствовалось, что он сильно озабочен последними событиями.

— Вы знаете, товарищи, о волнениях в Петрограде, о попытке контрреволюционеров организовать демонстрацию в Москве, — сказал Владимир Ильич. — Я получил сообщение из Петрограда о «волынках» на заводах, о приезде к бастующим рабочим делегации кронштадтских моряков. За всем этим ясно видна рука эсеров и меньшевиков. Вчера состоялось заседание Политбюро ЦК. Было принято решение прекратить освобождение меньшевиков из тюрем. ВЧК поручено произвести аресты эсеров и меньшевиков, возбуждающих рабочих против Советской власти. Вы должны срочно дать сведения о деятельности анархистов и других антисоветских партий, о причастности их к последним контрреволюционным выступлениям. ЦК срочно вызвал Феликса Эдмундовича в Москву, на днях он выедет из Харькова. Какими сведениями вы располагаете, что намерены предпринять, чтобы не допустить активизации действий врагов Советской власти?

Ксенофонтов и Менжинский коротко доложили Ленину об известных ВЧК фактах антисоветской деятельности эсеров, меньшевиков и анархистов, о важнейших процессах, происходящих во враждебном лагере, об участии чекистских органов в борьбе с политическим бандитизмом.

Беседа продолжалась двадцать пять минут.

После разговора с В.И. Лениным Иван Ксенофонтович послал во все чрезвычайные комиссии директиву ВЧК о повышении бдительности. В крупных городах были произведены аресты эсеров и меньшевиков, уличенных в антисоветской агитации, в подготовке восстаний. На подавление начавшегося Кронштадтского мятежа Ксенофонтов направил войска ВЧК, которые вместе с частями Красной Армии приняли участие в боевых действиях по разгрому мятежников.

В середине марта Ксенофонтов по заданию ВЧК выехал в Петроград. Он был наделен специальными полномочиями по расследованию причин Кронштадтского мятежа и ревизии Петроградской ЧК и особого отдела Петроградского военного округа. В Кронштадте он провел предварительное следствие по делам арестованных мятежников.

Выполнив поручение ВЧК, Ксенофонтов в конце марта возвратился в Москву.

Напряженная работа в ВЧК подорвала здоровье Ивана Ксенофонтовича. Сильно сказывались нервное переутомление и физическая усталость. Ксенофонтов обратился в Центральный Комитет партии с просьбой перевести его на партийную или хозяйственную работу. ЦК удовлетворил просьбу. Ксенофонтов сдал дела новому заместителю председателя ВЧК И.С. Уншлихту. В конце апреля Иван Ксенофонтович получил месячный отпуск для отдыха и лечения.

…Летом 1921 года на Воздвиженке, 5, в доме, где размещался Секретариат ЦК РКП (б), появился человек среднего роста, круглолицый, с наголо обритой головой. Суконная гимнастерка, подпоясанная офицерским ремнем, до блеска начищенные сапоги придавали его коренастой фигуре подтянутый вид. Это был Иван Ксенофонтович Ксенофонтов, назначенный Оргбюро ЦК РКП (б) управляющим делами ЦК.

Перед Ксенофонтовым поставили задачу улучшить работу аппарата Управления делами, приспособить ее к условиям мирного времени. После окончания гражданской войны была восстановлена сеть партийных организаций на территории, освобожденной от белогвардейцев и интервентов. Возросли масштабы деятельности Секретариата ЦК. Больше внимания стало уделяться вопросам партийного строительства. Расширились связи между партийными организациями и Центральным Комитетом РКП (б). Увеличилось количество документов, проходивших через Управление делами ЦК. Усилился поток посетителей. Тысячи коммунистов, демобилизованных из армии, обращались в ЦК за содействием в решении бытовых вопросов. Многим нужно было помочь восстановить здоровье, подорванное годами тюрем и ссылок, залечить раны, полученные в боях. Все это требовало от Управления делами особой четкости и оперативности.

Организационное бюро ЦК РКП(б), назначая Ксенофонтова на должность управляющего делами ЦК, учитывало его большой опыт руководства ВЧК. Этот опыт Иван Ксенофонтович широко применил на новой работе. Он упростил и удешевил аппарат Управления делами, укрепил служебную дисциплину. Несколько работников, недобросовестно относившихся к делу, были уволены. Ксенофонтов ввел учет времени, занятого на службе каждым сотрудником. При Секретариате было создано бюро пропусков. Иван Ксенофонтович организовал четкую регистрацию входящей и исходящей корреспонденции, наладил строгий контроль за исполнением постановлений ЦК, поручений и заданий В.И. Ленина и других руководителей партии.

Нововведения Ивана Ксенофонтовича в Управлении делами ЦК встретили понимание со стороны сотрудников. В большинстве своем это были молодые люди, пришедшие из армии. Их быт носил на себе суровый отпечаток времени, только что закончившейся войны. Они ходили, как правило, в легких серых пальто, выданных со склада. Эта одежда лишь символически защищала их от холода. Жили впроголодь. Раз в месяц с шумом и шутками приносили продовольственный паек: мясо австралийских кроликов, пару ржавых селедок, пакет пшена, немного муки. Зарплаты с трудом хватало на пропитание. Однако «цекисты» были полны энтузиазма, бодрости и оптимизма. Часто после окончания рабочего дня они задерживались в кабинете Ксенофонтова, говорили о текущих делах, обсуждали положение в мире, в стране. Товарищеские беседы затягивались иногда на несколько часов.

Ивана Ксенофонтовича сотрудники любовно называли «дед», «отец». Он был прост, приветлив, добр в отношении к подчиненным, но вместе с тем принципиален и тверд, нетерпим к любому нарушению служебной дисциплины и партийной этики. «Ксенофонтов, — вспоминал писатель Илья Кремлев, работавший в начале 20-х годов в Управлении делами ЦК, — был человеком кристаллической чистоты и беззаветной преданности партии… В нем, как в ценнейшем сплаве, слились воедино те чудесные черты, которые так присущи были чекистам… прямолинейность, неукротимая ненависть к проклятому прошлому, редкое бескорыстие, поразительное чувство товарищества и врожденная мягкость, уживающаяся с воспитанной опасной работой неумолимостью там, где этого требовали интересы революции».

Иван Ксенофонтович часто принимал посетителей, внимательно выслушивал их просьбы, жалобы, заявления, оказывал им помощь в устройстве на работу, в получении жилья, лечения. Однажды к нему в кабинет вошла невысокого роста женщина с орденом Красного Знамени на жакете.

— Товарищ Ксенофонтов, — обратилась она к Ивану Ксенофонтовичу. — Я красная сестра милосердия Фирковская, воевала в армии Буденного. Была тяжело ранена, получила инвалидность. Сейчас мне срочно нужна госпитализация. Очень прошу вашего содействия. Кроме того, нельзя ли получить единовременное пособие. Стыдно просить об этом, но другого выхода нет.

Иван Ксенофонтович помог Е.И. Фирковской лечь в больницу, распорядился выдать ей денежную ссуду.

Ксенофонтов проявлял постоянную заботу о быте красноармейцев отряда особого назначения при ЦК РКП (б). Он помог благоустроить казарму, где жили бойцы, интересовался их довольствием, организовал обучение грамоте, наладил регулярные политические занятия. Красноармейцы отряда единодушно избрали Ивана Ксенофонтовича депутатом Московского Совета. Весной 1922 года на общем собрании отряда, посвященном увольнению с действительной службы, бойцы приняли резолюцию, в которой отмечали большое внимание к ним со стороны Ксенофонтова. «Вы с отеческой заботливостью, — писали красноармейцы, — старались улучшить наше положение, благодаря чему серая казарма превратилась для нас в уютный дом».

Слова искренней благодарности в адрес Ивана Ксенофонтовича звучали и в выступлениях красноармейцев, увольнявшихся в запас в 1924 году. 4 апреля на общем собрании бойцов и командиров была принята резолюция, в которой говорилось: «Имя, которое мы, красноармейцы, тебе дали, — „дедушка“, „отец“ — будет долго сохранено в нашей памяти, и мы там, на своих местах, рассыпавшись по всему СССР, будем в лице твоем чтить и уважать Российскую Коммунистическую партию, как единственную защитницу мирового пролетариата и крестьянства».

Три с половиной года пробыл Ксенофонтов управляющим делами ЦК. Аппарат работал четко, хорошо. В конце ноября 1924 года Иван Ксенофонтович обратился в ЦК РКП (б) с просьбой перевести его на советскую работу, где в то время была большая нужда в опытных партийных кадрах.

С грустью расставались сотрудники Управления делами со своим руководителем. В день его ухода из аппарата ЦК они составили благодарственный адрес Ивану Ксенофонтовичу. Его подписали 80 человек. Они обещали Ксенофонтову работать с неутомимой энергией, как он их учил.

23 февраля 1925 года Ксенофонтов приступил к новой работе: его назначили заместителем наркома социального обеспечения РСФСР. Задачи, стоявшие перед наркоматом, были необычайно сложны. За годы империалистической и гражданской войн в стране погибло в боях и умерло от ран и болезней свыше двух миллионов солдат и офицеров. Более двух миллионов человек стали жертвами эпидемий в тылу. Сотни тысяч семей остались без кормильцев. Война искалечила четыре с половиной миллиона человек, многие из них полностью потеряли трудоспособность. Все они нуждались в питании, лечении, материальных средствах.

С первых дней пребывания в НКСО И.К. Ксенофонтову пришлось осуществлять фактическое руководство наркоматом — нарком В.Г. Яковенко был тяжело болен. Иван Ксенофонтович начал с улучшения работы центрального аппарата. На ответственные должности были выдвинуты опытные коммунисты. Удельный вес членов партии в коллективе увеличился за год почти в два раза. Коммунисты стали составлять около трети всех служащих наркомата. Повысилась интенсивность работы сотрудников, началось внедрение научной организации труда. Губернские органы соцобеспечения были укреплены выдвиженцами, преимущественно беспартийными рабочими и крестьянами.

Ксенофонтов повел решительную борьбу с бюрократизмом в аппаратах собеса, за сокращение бумажной отчетности. Несколько ответственных работников были наказаны за казенное отношение к инвалидам и волокиту. На места стали регулярно направляться инспекции, возглавляемые членами коллегии НКСО. Они ревизовали работу губернских и областных отделов собеса, оказывали им помощь, обобщали и распространяли передовой опыт. Ксенофонтов требовал от сотрудников неуклонного повышения дисциплины, добросовестного отношения к труду.

— Там, где товарищи не спят, — говорил он на IV Всероссийском совещании заведующих губернскими и областными отделами собеса, — удается много сделать. Но там, где работают спустя рукава или недостаточно активно проявляют себя, там дело не двигается с места. Трудиться надо не за страх, а за совесть.

— Каждый работник, — подчеркивал Иван Ксенофонтович, — начиная с курьера и кончая ответственным должностным лицом, должен проявлять максимальную инициативу, работать не бюрократически, а творчески.

Одним из важнейших направлений деятельности НКСО Ксенофонтов считал всемерное содействие укреплению и развитию крестьянских обществ взаимопомощи. Они играли основную роль в социальном обеспечении деревни. Ксенофонтов рассматривал крестьянские общества взаимопомощи как «школу советской государственности».

Другим важным направлением являлось трудовое устройство инвалидов. Всероссийское кооперативное объединение инвалидов (ВИКО) при наркомате образовывало производственные, торговые, потребительские артели. Благодаря посильному труду в артелях инвалиды обеспечивали себя и свои семьи средствами, необходимыми для жизни. Создавались различные техникумы, где они могли получить специальность.

Ксенофонтову удалось добиться удвоения пенсионного фонда. В результате повысился средний размер пенсий. Расширилась работа по пенсионному обеспечению инвалидов в деревне. Были увеличены нормы снабжения в домах инвалидов и престарелых. В 1925 году при прямом участии Ивана Ксенофонтовича образовалось Всероссийское общество слепых, увеличены пенсии незрячим и глухонемым.

Предметом особой заботы Ксенофонтова было пенсионное обеспечение лиц, имевших особо выдающиеся заслуги перед советским народом: участников революционного движения, крупных деятелей науки, техники, литературы и искусства. Иван Ксенофонтович возглавил Комиссию по назначению персональных пенсий.

Однажды, вскоре после вступления Ксенофонтова на должность замнаркома, ему позвонила Н.К. Крупская.

— Иван Ксенофонтович, — сказала она, — нужнопо мочь Александре Михайловне Калмыковой. Она очень много сделала в свое время для нашей партии. Александра Михайловна была вдовой тайного советника. Все свое состояние отдала на дело революции. Сейчас ей уже 75 лет, живет одна, бедствует.

— Хорошо, Надежда Константиновна, — ответил Ксенофонтов, — что-нибудь придумаем.

Калмыкова была беспартийной и потому не имела формального права на получение персональной пенсии. Ей оказали единовременную материальную помощь. Но эта помощь не решила проблемы обеспечения ветерана-революционерки. 23 мая 1925 года Крупская послала Ксенофонтову письмо, в котором говорилось: «Тов. Ксенофонтов, большое спасибо за меры, принятые в отношении Калмыковой. Но хорошо бы урегулировать этот вопрос также на будущее время — и выдавать ей пенсию в размере 75 рублей. Жить ей уже недолго. Она содержала старую „Искру“ целиком на свои средства. К ней очень хорошо относился всегда Владимир Ильич — писал ей как-то (кажется, в 21-м году) горячие приветы». Крупская сообщала, что Калмыкова привлекалась к суду еще по делу «Народной воли», она помогала группе «Освобождение труда» издавать марксистские произведения, имела до революции склад популярной литературы, где была явка социал-демократов, большую роль сыграла в развитии народного образования, сама читала лекции в воскресных рабочих школах. «Пожалуйста, урегулируйте уж это дело, — писала Надежда Константиновна. — Конечно, я тут больше всех виновата, что не проследила, не позаботилась».

Ксенофонтову удалось добиться назначения Калмыковой персональной пенсии в виде исключения, учитывая ее заслуги перед революцией.

Случай с А.М. Калмыковой подсказал Ксенофонтову мысль о том, что следует более активно выявлять ветеранов революции, не имевших средств к жизни, нуждавшихся в увеличении пенсий и в лечении. В июле 1925 года он от имени коллегии НКСО обратился к секретарям губернских и областных комитетов партии с письмом, в котором просил их содействия в решении этого вопроса. «В ожесточенной гражданской борьбе и в тяжелые годы нелегальной борьбы с царизмом, — писал Ксенофонтов, — многие старые большевики подорвали свои силы и стали инвалидами. Многие из них по причине инвалидности крайне нуждаются материально. Многим из них партия в советском порядке уже помогает (Комиссия по выдаче персональных пенсий при НКСО), но многие, к сожалению, об этом еще не знают, хотя имеют неоспоримое право на обеспечение по своим заслугам». Ксенофонтов просил губкомы выяснить, кто из заслуженных партийцев нуждается в материальном обеспечении, помочь им оформить документы на получение персональной пенсии.

Работая в НКСО, Ксенофонтов выдвинул предложение об упорядочении законодательства о социальном обеспечении. Многие законы и инструкции, считал он, устарели. Некоторые из них были опубликованы только в газетах, и это затрудняло пользование ими. Коллегия НКСО образовала комиссию по кодификации законодательства о назначении пенсий и пособий, подготовила проекты положений о социальном обеспечении и внесла их на рассмотрение Совета Министров РСФСР.

Ксенофонтов часто выступал в печати по проблемам социального обеспечения. В 1925 году он опубликовал брошюру «Состояние и развитие социального обеспечения в РСФСР», две статьи в журнале «Взаимопомощь». В газете с таким же названием было напечатано несколько речей Ксенофонтова, его бесед с корреспондентами. Он написал большую программную статью для вновь организованного журнала «Вопросы социального обеспечения».

Еще во время работы в Управлении делами ЦК у Ксенофонтова появились признаки болезни, которая потом привела к трагическому концу. Он с трудом мог принимать пищу: беспокоила боль в желудке и пищеводе. Никто из товарищей по работе не знал о недуге. О нем было известно лишь жене, Ирине Филипповне.

В конце 1925 года болезнь резко обострилась. Однажды, во время работы XIV съезда партии, по пути из Кремля домой, в гостиницу «Националь», Ксенофонтову стало плохо. С трудом дошел до квартиры. Ирина Филипповна вызвала доктора. В тот же день Ивана Ксенофонтовича поместили в больницу.9 февраля 1926 года Ксенофонтов вышел из больницы и сразу же включился в активную работу. Он провел заседание коллегии НКСО, составил докладную записку в ЦК ВКП(б) о положении дел в наркомате, принял участие в подготовке законодательных актов и инструкций по социальному обеспечению. Начал работать над статьей «Назревший вопрос», посвященной пенсионному обеспечению и трудоустройству инвалидов.

2 марта Иван Ксенофонтович почувствовал себя совсем плохо. Язва желудка обострилась. Его снова положили в больницу, сделали операцию, но она не помогла. Болезнь продолжала прогрессировать. Силы таяли с каждым днем. Ирина Филипповна часто навещала Ивана Ксенофонтовича. Он подробно расспрашивал о семье, о здоровье сыновей — десятилетнего Коли и двухлетнего Бориса.

Ребята чувствуют себя хорошо, — сообщала жена, — Боря непоседа, за ним нужен глаз да глаз. Бегает по квартире, тащит все в рот, вечно в синяках — то об один угол ударится, то о другой. Деньги, правда, почти кончились, но вчера приходили из наркомата, интересовались, как я живу, не требуется ли помощь. Я честно сказала им, что мы два месяца не платили за квартиру, задолжали шестьдесят четыре рубля. Обещали дать ссуду.

— Никоим образом не бери, — разволновался Иван Ксенофонтович. — Завтра же сходи в наркомат и откажись от денег. Выйду из больницы, напечатаю пару статей, и расплатимся с долгом. Обязательно зайди в наркомат, — повторил он.

Ксенофонтов не знал, что дни его сочтены.

23 марта в 8 часов утра Иван Ксенофонтович скончался. Похороны состоялись через два дня. Тысячи людей провожали И.К. Ксенофонтова в последний путь.

…На Новодевичьем кладбище стоит гранитная стела. Золотыми буквами на ней начертано:

Ксенофонтов прожил недолгую, но яркую жизнь. Вся она была отдана революции, победе социализма.