В начале апреля несколько дней дул южак. Тёплый ветер подточил сугробы, навесил хрустальную бахрому на карнизы крыш. На дорогах запарили проталины.
Потом ветер утих, ночью прошёл снег, и снова выглянуло солнце. Это была Ещё не весна, но зима уже отступала. С тайги сбежала серая хмурь. Белели склоны распадков. Терялись в ослепительном сиянии купола сопок. Воздух насыщался влагой и мягчал. Только ночь куталась в густую туманную мглу.
Наступили самые напряжённые дни подготовки к весне. Дорожники очищали кюветы, наводили временные мосты, сооружали переправу через Колыму. На горных участках вскрывали пески, строили приборы, сплотки, руслоотводные канавы. В мастерских ремонтировали оборудование. Уходили в поле поисковики. Водники готовили суда к навигации. В тайгу шли тракторы.
Колосов вернулся из леса, он сдержал слово. Колонна автомобилей заканчивала вывозку последних кубометров древесины для клуба. В конторе Его ждал Прохоров.
— Не ладится у меня с ворьём. Говорить не хочу, но может кончиться плохо. Или меня… или я кого-нибудь. Так что направьте обратно в тракторный.
— А что такое?
— То динамку подменят, то свечи вывернут. Как ни день, обязательно пакость. Поймаю, и всё… Зачем мне это надо?
— Хорошо, Прохоров. Иди, подумаем.
Надо принимать какие-то меры. Дороги тяжёлые, кого попало не посадишь за руль. Жульё настойчиво изводило Прохорова, а это был лучший водитель. Колосов не знал о Его взаимоотношениях с ворами и потому не понимал истинных причин.
Мимо окон, блеснув лаком, промчался «роллс-ройс» и остановился у проходной. Пока Юра вызвал Краснова и сообщил о прибытии руководителей Дальстроя, машина проскочила в жилую зону.
Нашёл он Берзина в столовой лагеря. Тот сидел с водителем Яном и Ел из алюминиевой миски.
— Начальник механической базы Колосов, — отрапортовал Юра и покосился на раздаточное окно.
Напуганный посещением большого начальства, повар суетился и что-то торопливо докладывал одному из приезжих.
— Садитесь, товарищ Колосов, и пообедайте с нами, — спокойно проговорил Берзин. Его большие серые глаза доброжелательно встретились с Юриным взглядом.
— Спасибо. Я уже обедал, а кроме того, в посёлке у нас очень хорошая столовая, — начал было Колосов, но директор Дальстроя неожиданно спросил:
— Скажите, товарищ Колосов, вы как хозяйственный руководитель что считаете своей основной задачей?
Вопрос Берзина Его удивил. Разве не главное — выполнение производственного плана? Юра так и ответил.
— Нет, выполнение плана должно быть только следствием. Главное… — Он так и не договорил. В дверях показался Краснов.
— Где же Владимир Васильевич? Разве он не приехал?
Берзин показал глазами на раздаточное окно.
— Занимается кухней. Забастовал наш Васильевич. Говорит, что пробовать пищу больше не в силах, потерял всякие вкусовые ощущения. — Он улыбнулся и кивнул на водителя. — Да и я уже не могу. Хорошо, Ян человек сильный. Теперь на него вся надежда.
Тот сделал испуганное лицо и замотал головой.
— Всё, всё. Больше нету и я…
Краснов уже знал правило Берзина заезжать во все столовые и проверять, как организовано питание.
Вытирая руки полотенцем, из кухни вышел Репин.
— Здравствуй, Михаил Степанович. Знакомился с меню и приготовлением обедов. Ничего, но слишком всё однообразно. Посмотрели бы, как организовано дело на Стрелке. Те же продукты, а сколько изобретательности.
— Да, на Стрелке кормят хорошо. Пошлите своих поваров, пусть поучатся, — Берзин поднялся, надел, кожаную тужурку, взял шапку и кивнул Краснову. — Ну что же, товарищ начальник, пойдём, покажи, как живут у вас люди.
В бараках было чисто. Шторки, драпировки, тумбочки придавали уют. Обстановка подтЯнула и заключённых.
Они сидели кто на койках, кто за столом, все опрятные. Берзин поздоровался и остановился у порога.
— Это хорошо, даже очень. Так следует сделать и в других лагерных пунктах. Совещание начальников лагерных подразделений Есть смысл провести здесь. Вот и познакомятся с организацией быта, — сказал он Репину и посмотрел на Колосова. — Вы это неплохо решили.
— Ну, положим, я тут не особенно виноват…
Но Берзин уже взял; под руку Репина, что-то тихо сказал и прошёл с ним к столу. Их сразу обступили заключённые.
— Гражданин начальник, когда же амнистия?
— Денег мало дают с лицевого счёта…
— Гражданин директор, у меня личный вопрос, — протолкался Прохоров.
— Сначала посмотрим, как вы тут живёте. Вечером будем принимать в одном из бараков. Подготовьте, что у вас наболело, разберёмся. Начальнику лагеря вместе с председателями коллективов подработать вопросы, которые следует разрешить. Общие жалобы можете высказывать сейчас — такие, как питание, нарушение законности.
— Жалоб нет, гражданин начальник, — выступил на шаг вперёд Копчёный. — Живём, как видите, неплохо. Вот прокурор допускает нарушения.
— Какие?
— Не ведётся приём по личным вопросам.
— Да-да, было такое. Транспортные затруднения. Теперь всё наладится. Что Ещё?
— Всё. Да, впрочем, Ещё: я водитель, а вот дневалю. Не доверяют…
— Зайдёте вечером, поговорим.
Откуда-то вывернулся Лёнчик. Он шмыгнул носом и, пряча глаза, скривился:
— Ездит вас тут, а толку? Перца нет, лавровый лист не дают. Вместо мяса — консервы…
— Да, заменяем, — подтвердил начальник лагпункта.
— А мне никто десять лет не заменяет на восемь, — перебил Его зло Ленчик.
На него зашумели заключённые. Берзин подождал, когда все успокоились, и так же спокойно сказал:
— Есть, молодой человек, чудесное качество человека — это личное достоинство. Надо обязательно научиться уважать себя и других…
Обошли все бараки. Проверяли постельное бельё. Заглянули в бытовые мастерские и каптёрку. Начальник Дальстроя был внимателен и требователен. Потом он попросил провести Его в штрафной изолятор и беседовал со штрафниками. И только после обследования лагпункта Колосову удалось затащить Его в мастерские.
— Правильно. Механическую базу следует развивать. Подумайте, что вам Ещё надо, — одобрил он и пошёл к машине.
— А гаражи? — Юра хотел показать и остальное хозяйство.
— Важно знать условия жизни людей, а остальное приложится, — мягко заметил Эдуард Петрович, — Ну что ж, Михаил Степанович, поедем в управление. Надо кое-что обсудить.
Вечером Колосова вызвали в управление. Начальник управления, огромный мужчина, склонился над картой и сосредоточенно водил по ней пальцем. Его длинная бородка касалась бумаги. Рефлектор настольной лампы был направлен на среднее течение Колымы.
Рядом с ним стоял главный инженер Купер-Кони. Высокий человек в зашнурованных до коленей ботинках и в куртке с никелированными заклёпками и многочисленными карманами. Он что-то тихо объяснял.
Дымнов сидел в кресле у окна, рядом с Красновым, и внимательно слушал главного инженера прииска «Нечаянный» Осепьяна.
Осепьян — загорелый, подвижный, с быстрыми, но мягкими движениями — возмущённо размахивал руками, и наступал на Краснова.
— С водозаводными канавами и сплотками надо кончать: кустарщина. Восемнадцатый век… Строим каналы, метро, металлургические гиганты, самолёты и не можем подать воду в забой. Смешно, а пески тащим к воде. Давайте бочки, резать будем, трубы варить начнём. Аппараты Есть, сварщики найдутся. Прошу — бочки. — Он повернулся к Дымнову. — Алексей Иванович, ну чего молчишь? На прииске был? Забой видел? Скажи…
Краснов засмеялся:
— А разве я в забоях не бывал? Не в том дело. Разрешение надо получить. А потом, наверное, так не годится. Какой-то требуется расчёт. Сколько тебе бочек?
— Дашь тысячу, спасибо скажу. Расчёт простой. Одна штука и два с половиной метра трубы. Будет вода, будет и золото.
— А сотня для начала не устроит?
— Давай, дорогой, сто. За каждой бочкой сам побегу. На себе принесу.
— Давай! — Краснов покосился на Дымнова, как бы спрашивая: рискнём на свой страх? Тот кивнул головой.
В это время напомнил о себе Колосов. Он спросил:
— Вы меня вызывали?
Осепьян сразу же бросился к нему и схватил Его за руку.
— Слушай, дорогой. Получи заказ на трубы. Массовое производство. Конвейер. Тысячи метров. Берёшь? Сам помогать буду.
— Постой, Данила Артёмович. Пока Ещё не до заказов. Сначала Ещё построить кое-что надо. — Краснов поднялся, — Дело у нас к Колосову срочное. Потерпи. А трубы пока, начинай варить сам.
— Зачем сам? Опять кустарщина.
— Подожди ты. Вот, Ей-богу. — Краснов подвёл Юру к карте. — Вот тут, ниже Сеймчана, на ключе Дюрас-Юрага, разведчики обнаружили касситерит. Эдуард Петрович придаёт олову исключительно важное значение. В нём нуждается отечественное машиностроение и многое другое. Надо успеть доставить туда оборудование и груз. Летом не пробраться.
— Тракторами поздно. Пока перебросим их до Среднекана, сформируем колонну — хлынет вода.
— Надо успеть. Как крайняя мера их можно оставить в Сеймчане. Пойми, грузы должны быть доставлены любыми средствами.
К ним подошёл Дымнов.
— Решается судьба первого колымского оловянного месторождения. Ответственность за Его разведку политчасть возложила на партийную организацию Юга, — сказал он тихо. -
— Понимаю, но с тракторами не получится, опоздали. Попробуем пустить колонну машин. Как-нибудь доберёмся.
— А дорога?
— Была же тракторная колея. Ночами прихватывают заморозки, доедем. Готовьте груз, машины будут через сутки. Поеду сам. Разрешите?
— Хорошо. Желаем удачи.
— Будет плохо, дотащим на себе, — засмеялся Колосов и стал прощаться.
— Да, вот Ещё что. Эдуард Петрович занимался Прохоровым и Ивановым и приказал машину Прохорова перевести на лесовывозки и посадить к нему сменщиком Копчёного. Это он хорошо придумал. Обоюдная ответственность, может что-нибудь выйти…
— Колосов, не спишь?
Юра вскочил и зажёг свет. В дверях Его комнаты стоял Фомин со свёртком и смущённо улыбался.
— Вот, чёрт, проспал. Да ты проходи. — Колосов придвинул Ему стул и, одеваясь, посмотрел в окно. В посёлке Ещё горел свет. По дороге в посёлок тянулись чёрные точки людей. Значит, полночь и хорошо подморозило.
— Ты Едешь скоро? — Фомин уже прошёл в комнату и сел, положив на стол свёртки.
— Еду, а что такое?
— Да вот тут пакет и посылочка. Прошу передать товарищу Урмузову. Это заместитель директора по политчасти Сеймчанского совхоза.
— А что там? Не попорчу в дороге? — покосился на свёртки Юра, натягивая сапоги. — Вода, весна, всё может приключиться.
— Я, собственно, выполняю просьбу одной дамы. Одного товарища. Ничего там серьёзного нет. Тут письма. А здесь охотничьи патроны фабричной упаковки и, кажется, свинец для дроби. — Он подвинул узелок и встал.
Колосов позавидовал.
— Это, брат, дефицит. Шутка сказать, заводские патроны! Скоро перелёт. Я ведь тоже немного грешу.
— Если не затруднит, буду обязан.
— О чём разговор? Давай сюда, — Юра развязал рюкзак и сложил всё вместе со своими вещами. — Не застрянем, так доставлю.
— Пожалуйста! — Фомин Ещё раз извинился и вышел.
— Юра, чего приходил Фомин? — спросила из своей комнаты Татьяна. Она тоже встала и собиралась пойти проводить колонну. — Ты подожди, пойдём вместе. Партком возложил ответственность за этот рейс на комитет комсомола.
— Какие-то посылки… Да ты не ходи. Без тебя не уедем, что ли?
— Ну как же. Поручено.
Татьяна ждала Юру на кухне. Вместе вышли на улицу. Морозило, начинался снегопад. Наст свободно держал их, и они пошли напрямик. С обрыва скатились на шубах.
Краснов встретил их у проходной.
— Тебе поручено такое серьёзное дело, а ты…
— Ну проспал, Михаил Степанович.
— Какое ты имеешь право спать, когда дорог каждый час? Ладно, простим. Водители ждут. Счастливого пути, Юра. Верю, что грузы доставишь в целости.
— Можете не сомневаться. — Юра вскочил на подножку первой машины.
Краснов махнул рукой. Машины тронулись.
…Прошло несколько дней. Машины благополучно добрались до ключа Дюрас-Юрага. Обратным рейсом двинулись по залитой водой колее. Палило солнце. Хлынувшее в тайгу тепло журчащими ключами устремилось к руслу Колымы. Снег сразу осел, и синие пятна воды выступили у берегов.
В кабине было душно, Юра перебрался в кузов. Бросив на ворох сена тулуп, лёг. Им овладело чувство благодатного покоя. Груз был доставлен, и колонна благополучно приближалась к Сеймчану. А там дождаться вечера и за ночь проскочить до Усть-Среднекана.
Мимо проплывали заросшие лесом острова. С почерневших берегов взлетали похожие на снежные комки куропатки и, описав кривую, падали в кустарник. Их громкий хохот доносился с обоих берегов. Где-то на острове горланили кедровки, журчали ручейки. На берегу показалась юрта. Было решено до вечера отдыхать здесь.
Машины поставили в ряд. Водители полезли в кузова, закрылись тулупами и сразу затихли. Юра забрал посылку и пошёл на берег. У юрты стоял высокий человек в форме водника, с выбритым до синевы лицом и с трубкой в зубах. Он назвался замполитом Урмузовым. Колосов обрадовался и тут же вручил Ему посылку, спросив, где можно разыскать директора совхоза Сарапулова.
— Он у себя в конторе. Впрочем, вас там ждёт один товарищ из Нижне-Колымска, Фамилия Его Николаев.
— Колька? Не может быть? — воскликнул Юра и так растерялся, что даже не спросил, как он тут оказался. А когда пришла эта мысль, Урмузов торопливо уходил к избушке в конце посёлка.
Николаева Юра застал в кабинете Сарапулова. Коля сидел в углу и что-то рассказывал.
— Колька! Ты?
— Юрка? — Николаев вскочил. Друзья обнялись.
— Какими судьбами?
— В отпуск на Большую землю. До Сеймчана на собаках, а дальше жду оказии.
— А борода! Да какая рыжая! Ну, как ты там? В каких чинах?
— Звание у меня одно — радист-полярник. Другого и не хочу, — с гордостью заявил Коля, разглаживая бороду. — Три недели в дороге, и ни разу не разделся. Эх, в баньку бы!
— Довезу до Среднекана, там уж попаришься. Помнишь, сами строили. Собирайся, пойдём к машинам, может, сразу и тронемся, — заторопился Юра и передал директору привезённую им почту.
Сарапулов отложил пакеты и поднялся.
— Захвати до Оротукана моего замполита. Собирался сам, да ожидаю с Зырянки начальство. Мы ведь подчинены речникам. На Утинке зимуют два парохода. Их надо подготовить к навигации. Лёд там обрубить и Ещё что-то. Думаешь, я знаю, — махнул он рукой. — По части телег, сбруи я Ещё понимаю.
— Но товарищ Урмузов, кажется, моряк. Вид у него настоящего капитана, — заметил Юра.
— Как работник вроде бы неплохой, а вот как моряк — не скажу, — вздохнул Сарапулов. — Мне-то он не особо подчинён. Ехал осенью на Зырянку в распорЯжение политчасти, да захватила зима. Ну, было у него предписание: в случае задержки использовать до открытия навигации в совхозе как замполита. А вот вчера поскандалили. Ты Его пристрой там в кабину, а то он жалуется на головную боль.
— Пожалуйста, заберём. Только на комфорт никаких гарантий. Распутица, весна. Может быть, придётся и потрудиться, — Юра показал потрескавшиеся от воды руки. — Так что прошу предупредить.
Днём выехать не удалось. Снег развезло, лёд размяк и рассыпался под колёсами машин, а по дороге бежала настоящая река. Колонна смогла выйти только ночью.
Ломая тонкую корку льда, грузовики ползли почти по сплошной воде. Брызги попадали на раскалённые моторы, и струи пара наползали на кузова. И тогда чернели только квадраты кабин, как рубки подводных лодок.
Дорога доживала последние часы. Выглянуло солнце. С обмёрзших кузовов потекла капель. Машины постоянно останавливались и буксовали. Водители выскакивали из кабин, подталкивали плечами, подсовывали под колёса жерди и так проезжали по одному. После обеда зачернели воронки промоин. Грузовики сцепили тросами, двигались с открытыми дверками.
Колосов Ехал на передней машине и постоянно заглядывал под колёса, наблюдая, как всплывали хрустальные палочки разрушающегося льда. Он вымок, как и все, но не замечал холода.
Только один Урмузов безразлично смотрел, как прибывает вода.
Юра так и не понял, в какую секунду под колёсами рухнул лёд. Машина подпрыгнула и, ударившись крылом об обочину дороги, вздрогнула и заглохла.
Прохоров нажал на сигнал. Выскочил на лёд.
— Кажется, закуривай! — ахнул он и опустился на мокрый снег.
Колонна, перекликаясь тревожными гудками, остановилась. Вылез и Колосов. Водители молча заглядывали в тёмное пятно пролома под передком автомобиля. В наступившей тишине слышалось, как всплывшие льдинки постукивали о крыло.
Николаев принёс шест и прощупал пролом. Он оказался только под передними колёсами. Тогда Николаев попробовал глубину и не достал дна. Водители отодвинулись от машины.
Грузовик Едва держался. Только тронь — разрушится лёд, и всё. Ждать ночи, вода размоет пролом? Чёрт знает, что делать? — раздумывал Юра.
— Машину отцепить и оставить, а ночью пришлём людей, пусть сделают, что возможно. Колонну сдать назад и у берега развернуть. Пока совсем не отрезало, добираться до Сеймчана, — раздался за спиной спокойный голос. Юра оглЯнулся. За ним стоял Урмузов.
— Бросить машину и обратно! Да вы что? — вспыхнул Юра.
— Бросить одну, дабы не потерять все. Колонна прошла меньшую часть пути. Опасных мест не было, вернуться сумеем. Летом машины отправим пароходами. Я лично оставлю такое распорЯжение.
— Вы, товарищ Урмузов, пока только пассажир, — заметил Колосов.
— Нет, я не только пассажир. Я Ещё гражданин и старший товарищ. И не могу позволить вам беспричинно рисковать народным достоянием.
Колосов обозлился:
— Вот что, старший товарищ. Это вам не пароход, и помалкивайте. Машины мы не бросим и поедем только вперёд. Провалятся, будем рубить до берега лёд и тащить. А вы с этой минуты будете работать, как и все. Понятно?
— Вас предупредили. Случится беда, придётся строго ответить. Я дам подтверждение о гибели машин по вашей вине.
— Кому же это?
— Кому следует. Я, как бывший работник политчасти Дальстроя, несу ответственность…
Юра не стал слушать и подошёл к водителям. Прохоров, как видно, слышал разговор и высказал своё мнение.
— Чернуха. Проехали больше половины. Спидометр у меня в порядке. Да и какой дурак бросает то, что Ещё не утонуло? Возвращаться назад? А чего мы там позабыли? Да мы Её сейчас как милую. Вон сколько лиственниц. Свалим подлинней, уложим рядом. А сверху под-сунем жерди — будут у нас накаты. До вечера вырубим объезд стороной, перегоним колонну. Выудим «утопленницу», возьмём на буксир и по брёвнам через пролом. Вот и вся недолга.
— Прохоров правильно предлагает. Мы тут продумали всё. Чего терять время? Пошли, — загалдели парни, вытаскивая из кузовов топоры и пилы.
Урмузов пошёл к машине, но Юра Его окликнул.
— Вы, старший товарищ, берите топор и помогать.
Урмузов молча подчинился.
К вечеру «утопленница» была спасена. Урмузов по-хозяйски прошёлся и поднял руку:
— Товарищи, спасибо за героизм! За пролетарскую преданность делу! — начал выкрикивать он. — Я сообщу в политчасть. Ваша работа будет отмечена приказом по главку! Спасибо вам всем! — И уже совсем тихо закончил — В том и сила большевиков, что они умеют признавать ошибки.
…Утром ветер угнал тучи, выглянуло солнце. Сразу стало тепло. Плотники сбросили куртки, снова взялись за топоры. Фомин попрощался с прорабом и направился в каменный карьер.
У подвесного моста он увидел Каца.
— Сергей Константинович, быть вам богатым: не узнал, — ещё издали закричал он, — Вы куда, в карьер? Пойдёмте вместе, мне тоже надо подобрать подставку под печь! Тороплюсь на лесоучасток.
Фомин насторожился. Со дня приезда Аллы Васильевы он переживал чувство стыда и тревоги. Ему казалось, что все знают о Его связи с Левченко, осуждают и сплетничают за спиной. На каждом партийном собрании он со страхом ждал, что кто-нибудь выступит и потребует разъяснений. Кроме всего, и Алла Васильевна вела себя странно. То целыми днями не выходила из своей комнаты, то вдруг забирала чемоданчик с лаками для ногтей и уезжала на прииски.
Сергей несколько раз деликатно намекал, в какое сомнительное положение она ставит Его. Алла Васильевна мило улыбалась и свои поездки объясняла скукой и нежеланием вызывать разговоры в посёлке. Фомин против веления совести старался, как мог, помочь Ей закончить дела, лишь бы скорее выпроводить Ее из Оротукана.
Озабоченный вид Каца вызвал у него новую тревогу. Что Ещё могло взволновать Исаака, кроме проживающей в его доме Аллы Васильевны?
— Вы что-то хотите сказать мне?
— О чём Ещё может говорить Кац, Если не о своих болячках. Скоро приезжает семья, надо подготовить хату и всё такое.
— Алла Васильевна заканчивает свои дела и должна скоро уехать, — успокоил Фомин старика.
— Жить ей тысячу лет. Не женщина — мармелад. А вот только где сладко, там и мухи, а где мухи, там нехорошие следы.
Фомина ударило в жар. Исаак что-то недоговаривал.
— Что? Что такое? Да говорите Ясней! — остановился Сергей.
Кац торопливо полез в карман. Потом вытащил небольшую тряпочку и подал Сергею.
— Посмотрите, что это, по-вашему?
Сергей увидел жёлтую крупинку с чечевичное зерно. А когда положил на ладонь, почувствовал её тяжёлый вес.
— Самородочек. Как он попал к вам?
— Пол, пол подметал. Печь вычистил и выбросил мусор на дорожку, чтобы скорее подтаяло тут, он и блеснул. Всю ночь думал: откуда бы? Хотел в райотдел снести, да побоялся, а вдруг накличу беду. К вам решил. Ой, не приведи бог, — простонал он.
Сергей не отвечал. Он сам был растерян не меньше Исаака. Неужели Алла Васильевна? А Если так, то не был ли он соучастником преступления…
Вот, кажется, и достукался. А разве он не видел, с кем имеет дело?
Кац понял Его состояние. Он зашмыгал носом, затоптался и глухим, срывающимся голосом выдавил:
— Только не золото это — медь. Кислотой пробовал, темнеет. Я ведь к тому, что в дом заходят медеплавильщики. А там жулики все. Да ну Его в рай, — хрипло засмеялся он, и не успел Сергей что-либо сообразить, как Исаак, размахнувшись, швырнул самородочек в снег. — Вот так-то оно будет лучше. Ах, старый дурак! Машина ведь ждёт меня на базе, а я тут разболтался.
Он подтянул голенища сапог и чуть не бегом припустил к диспетчерской, проворно размахивая руками.
Фомин бессмысленно смотрел Ему вслед. Его не успокоила наивная ложь Каца. И обмануть Исаак как следует не умел. Теперь многое становилось понятным. Обида и гнев захлестнули.
Сергей быстро прошёл по карьеру и сразу направился к дому Каца.
В тамбуре до него донёсся мягкий басок.
— Поедешь на прииск «Борискин», найдёшь Соллогуба. Он всё знает…
Фомин быстро открыл дверь и вошёл. В комнате было двое мужчин. Золотозубый, широкоплечий блондин с нагловатыми глазами стоял у порога. Он сразу попрощался и вышел. Второй по-домашнему развалился на диване и дымил длинной английской трубкой. Алла Васильевна суетливо убирала со стола.
— Прошу извинить за вторжение. Но у меня к вам, Алла Васильевна, срочный разговор, — резко проговорил Фомин.
Мужчина поднялся. Алла Васильевна вытерла руки о полотенце и, улыбаясь, обняла Сергея.
— Познакомьтесь с моим добрым другом Поплавским. Это Сергей Константинович, чекист и мой покровитель.
Поплавский театрально наклонил голову и протянул руку.
Сергея охватило желание отбросить от себя Левченко, ударить в улыбающуюся физиономию Поплавского и сказать всё, всё… Но страх сковывал Его, и он с ужасом чувствовал свою беспомощность.
Поплавский ухмыльнулся и опустил руку.
— Простите, но я тороплюсь. Служба, — проговорил он с улыбочкой и надел фуражку.
— А чай? — любезно предложила Алла Васильевна, отпуская Сергея.
— Нет, нет, дела. Завтра на седьмом прорабстве должны быть лопаты Беккера и грейдеры. Техснабжение теперь — это тысячи людей, километры дороги, это золото в казну страны. Ну, будьте здоровы. — Поплавский отвесил общий поклон и вышел.
— Ого, мой кролик, как видно, меня ревнует? Я даже рада: значит, не старею. — Она сузила глаза и пристально посмотрела на Фомина.
Они стояли друг против друга. Один — возмущённый до глубины души и с тысячами смутных подозрений. Вторая — насмешливая и зовущая.
— Что это за подозрительные мужчины? Особенно этот золотозубый? Мне кажется, я где-то видел это лицо.
— Подозрительные? Почему? Наверное, так же как и ты для них, — сладеньким голоском ответила она, хотя глаза сверкнули холодом.
— Довольно, Алла, — резко оборвал Сергей. — Поездки по приискам, сомнительные встречи, самородок у печки. Не считаете ли вы, что это всё серьёзнее, нежели ревность?
— Поездки, встречи самородки… Ах, ах! Ну продолжайте. На какие Ещё ужасы способна ваша фантазия? — засмеялась она беспечно.
Это сразу обескуражило Фомина.
— Мне кажется, этого вполне достаточно, чтобы заинтересоваться вашими делишками кому следует.
— Бедный, несчастненький кролик. Он так любит лакомиться в чужом огороде, но трусливо прячет ушки, когда где-нибудь хлопнут дверью, — снова засмеялась она, но глаза испытующе прощупывали Сергея.
Под окном прогудела машина. Левченко посмотрела в окно. Ноздри Её тонкого носа затрепетали.
— Всё это глупо и старо, как мир. Я ведь вижу, как трясётся ваш хвостик. Значит, вы решили с этим старым Евреем разыграть инсценировку, чтобы поскорее выпроводить меня? У меня тоже возникли кое-какие подозрения, и во всём этом, конечно, необходимо разобраться. Вы говорите, что Исаак, которому вы потворствуете, показывал вам самородок? Это, пожалуй, стоит внимания. — Она на миг задумалась. — Ну что же, пройдёмте вместе в райотдел и постараемся разобраться. Пусть прополощут наши косточки. Мне нечего бояться.
Сергей растерялся. Он чувствовал себя так нехорошо, словно Его сейчас выкатали в грязи.
— Алла Васильевна, прошу вас, уезжайте, — прошептал он.
— Это почему же? А потом, кто вы мне, чтобы определять черту моей оседлости? Или вы боитесь, что придётся заглянуть туда, куда бы вам не хотелось?
Она насмехалась.
— Слабы вы на расплату! А не побоялись влезть в чужую семью, находиться в связи с подозрительной женщиной и Ещё делать Ей сомнительные услуги. А этого старика надо тряхнуть. Не посыпятся ли из него и другие самородки…
Сергей молчал. Если бы он и пошёл, то пришлось бы выступить с обвинением против себя и Каца. Что мог он сказать? Самородка нет, и разве можно Его разыскать? Значит, подвести себя, несчастного старика, который ради него вышвырнул злосчастный самородочек. Эта женщина была способна на всё.
Левченко вышла в другую комнату и быстро переоделась.
— Я готова, пойдёмте! Ну, что же вы, кролик! Я жду!
— Я ничем не располагаю, кроме личных подозрений. Нет, Алла Васильевна, я никуда не пойду, — пробормотал он, пряча глаза.
Левченко распахнула дверь.
— Тогда вон! Вон! — повторила она. — И забудьте, что вы когда-либо меня знали.
Фомин вышел. Он потерял всякое уважение к себе. Нужно всё начинать сначала. Но как?..