Черниговское княжество X–XIII вв.

Глава четвертая Черниговская земля во второй половине XII — первой половине XIII в.

Летописные источники дают мало сведений для историко-географического изучения Черниговской земли второй половины XII — первой половины XIII в. Особенно это касается первой половины XIII в. (Киевский свод в составе Ипатьевской летописи обрывается на рубеже XII–XIII вв.). Если для второй половины XII в., на основе данных Ипатьевской летописи в сопоставлении со свидетельствами Лаврентьевской летописи и другими, еще слагается сравнительно целостная картина состояния Черниговской земли, то географические сведения первой половины XIII в. скудны и фрагментарны. Достаточно сказать, что летописи сообщают лишь о четырех неизвестных до этого городах — Серенске (Летописец Переяславля Суздальского под 6716 (1208) г.), Речице, Мосальске (Новгородская I летопись под 6722 (1214) и 6739 (1231) гг.) и Соснице (Ипатьевская под 6742 (1234) г.). Из прежде названных, кроме Чернигова, летописи упоминают (преимущественно однократно) менее десятка городов.

Летописные данные рассматриваемого периода представляют большей частью известия об общерусской политике князей Черниговской земли. Для второй половины XII — начала XIII в. это объясняется отсутствием внутренних усобиц в Черниговской земле, относительной крепостью ее княжеской власти.

Для изучения периода второй половины XII — первой половины XIII в., когда феодальная раздробленность в разной степени развития охватила земли-княжения Древней Руси, вопрос о политическом единстве Черниговской земли является первостепенным.

Как выше отмечалось, существует мнение, что в середине XII в. Новгород-Северское княжество отделилось от Черниговской земли. М. Н. Тихомиров справедливо считал, что для такого суждения нет прочных оснований[458].

Точка зрения М. Н. Тихомирова может быть подтверждена целым рядом наблюдений.

Представление о Новгород-Северском княжестве как об отделившемся от Чернигова вызывается очевидной самостоятельной политикой северских князей середины XII в., и в первую очередь Святослава Ольговича в конце 40-х — начале 50-х гг. Казалось бы, достаточно вспомнить о полочанах, принесших в 1151 г. своего рода вассальную присягу не черниговскому, а северскому князю. Более того, раздел Черниговской земли по отчинному признаку между Изяславом Давыдовичем Черниговским и Святославом Ольговичем в 1151 г. очень напоминает решение Любечского съезда «пусть каждый держит свою отчину», и как будто прямо указывает дату отделения Новгорода-Северского от Чернигова (цитировано выше).

Однако следует заметить, что в обращении 1151 г. Ольговичей к Изяславу Давыдовичу рассуждениям об отчинах предшествовали слова «прими нас к собѣ». Изяслав же «прия брата своя и отцину има узвороти»[459]. В этом договоре речь шла о вассальной покорности Ольговичей и вассальном подчинении новгород-северских волостей черниговскому князю[460]. Попытка установить разграничение волостей черниговских и новгород-северских по отчинному признаку в 1151 г. оказалась неудачной, так как Святослав Всеволодович последовал в своей политике за черниговским Изяславом, то есть новгород-северский отчич противопоставил себя и свою волость новгород-северскому князю. За это он и был наказан «в волость» — в марте 1155 г. новгород-северский Святослав Ольгович отнял у него Сновск и другие города.

При рассмотрении политики новгород-северских князей по отношению к Чернигову выясняется, что эти князья в XII в. стремились не к отделению от Черниговского княжества, а к овладению черниговским столом, всей Черниговской землей: в 1157 г. на черниговский стол вступил новгород-северский князь Святослав Ольгович, в 1164 г. — Святослав Всеволодович, в 1198 г. — Игорь Святославич, брат его Всеволод (умер в 1196 г.) погребен в Чернигове. В Черниговском княжестве право на черниговский стол не было закреплено только за старшей линией — потомством Всеволода Ольговича.

Рассматривая вопрос о положении Новгорода-Северского в Черниговской земле конца XII–XIII вв. нельзя не заметить, что после упоминания этого города в статье 1188 г. Ипатьевской летописи (в нем состоялась свадьба Владимира Игоревича с Кончаковной и Святослава Игоревича с Ярославой Рюриковной)[461] он почти на два столетия исчезает со страниц русских летописей.

Трудно вывести за рамки предположений и вопрос о том, кто занимал новгород-северский стол в XIII в. — имена его князей остаются неизвестными. Принято считать, что после новгород-северского Игоря Святославича (1180–1198 гг.) освободившийся стол занял его сын Владимир.

Основанием тому являются упоминания его в роли старшего в потомстве Игоря и вторым после черниговского Всеволода Чермного. В 1206 году перед походом на Галич «совкупишася Олговичи вси в Черниговъ на снем: Всеволодъ Чермны с своею братею и Володимеръ Игоревичь с своею братею»[462]. Однако вскоре после занятия Галича у него возникла усобица с братом Романом, сидевшим в галицком Звенигороде и «Володимеръ бѣжа во Путивль»[463], а не в Новгород-Северский. Конечно, новгород-северский стол мог занимать в это время следующий за Владимиром по старшинству Олег Игоревич, но возможны и другие предположения. На этот стол могли претендовать сыновья того или другого Олега Святославича или братья Всеволода Чермного — Глеб и Мстислав — таким образом, данный вопрос остается в области догадок.

Более основательны аргументы, приведенные П. В. Голубовским и Р. В. Зотовым в пользу новгород-северского княжения сына Владимира-Изяслава[464]. Основным отправным известием для этого утверждения служит сообщение Галицко-Волынского свода о том, что около 1237 г. Даниил Романович «возведе на Кондрата (Мазовецкого. — А. 3.) Литву Минъдога, Изяслава Новгородьского»[465]. Изяслав Владимирович активно участвовал в борьбе за галицкое наследство вместе со своим отцом, но в событиях 30-х гг. XIII в., где также упомянут союзник Михаила Всеволодовича-Изяслав, не указывается его отчество[466]. Правда, он большей частью приводит с собой половецкую помощь, что можно объяснить его половецким родством (Изяслав Владимирович — внук Кончака по материнской линии). Поздние летописные своды называют Изяслава (союзника Михаила Черниговского) Мстиславичем, внуком Романа[467]. Таким образом, и в отношении Изяслава Владимировича остаются некоторые сомнения.

Ипатьевская летопись содержит упоминания о новгородцах, участвовавших в походе киевского Владимира Рюриковича и Михаила Всеволодовича на Каменец, описанном в статье 6736 (1228) г.: «Володимеръ же со всими князи /а Михаилъ съ всѣми князи — X./ и Куряны, и Пиняны, и Новогородци, и Туровьци, обьсвдоша Каменѣць»[468]. Конечно, можно подозревать здесь Новгород-Литовский (Новогрудок), поскольку новгородцы названы между пинянами и туровцами, но вероятнее, что это северские новгородцы.

Для изучения положения Новгорода-Северского в Черниговской земли интересны наблюдения П. А. Раппопорта за размерами главных древнерусских городов. Им выявлена определенная закономерность: в каждой самостоятельной земле-княжении, как правило, существовал лишь один большой город, укрепленная площадь которого превышала 40 га[469]. Новгород-Северский, единственный из древнерусских городов, занимает промежуточное положение между крупнейшими центрами (свыше 40 га) и крупными (10–20 га)[470]. Несмотря на свою значительную роль в истории Руси середины XII в., Новгород-Северский хотя и превзошел другие княжеские города, но не вырос до размеров центров земель-княжений.

Вероятно, Новгород-Северское княжество Черниговской земли было значительно ослаблено в 50-60-х гг. XII в. территориальной урезкой — Сновская тысяча со Стародубом отошли к Чернигову (см. выше). Значительность этой потери показывает тот факт, что после смерти черниговского князя Святослава Ольговича (1164 г.) Черниговская земля знала до 1226 г. лишь две усобицы — столкновения из-за Стародуба в 1166 и 1174 гг.

Анализ политических событий второй половины XII в. показывает, что в это время Новгород-Северский выступает всюду как второй, младший стол Черниговской земли. Более того, в течение свыше полувека (последняя четверть XII — первая четверть XIII в.) в общерусской черниговской политике проявляется единство северских и черниговских Ольговичей, их «одиначество».

Совместно Ольговичи изгнали летом 1177 г. Романа Ростиславича с киевского стола, и 22 июля Святослав Всеволодович вступил в Киев[471]. Вся Черниговская земля с полоцкими князьями, половцами и новгородцами участвует в войне 1180–1181 гг. против союза смоленских князей и Всеволода Большое гнездо. Речь Святослава Всеволодовича, обращенная к братьям перед походом, характеризует порядок старейшинства в Черниговской земле: «Се азъ старѣе Ярослава, а ты, Игорю, старѣce Всеволода, а нынѣ я вамъ во оця /отца — X./ мѣтто остался; а велю тобѣ Игорю, сдѣ остати съ Ярославомъ блюсти Чернигова и весь волости своей, а я пойду съ Всеволодомъ к Суждалю»[472]. В 1184 г. Святослав Всеволодович поручает Игорю руководить походом младших князей, «веля ему — ѣхати в себе мѣтто»[473]. Даже знаменитый поход северских князей во главе с Игорем Святославичем на половцев в мае 1185 г. был сепаратным лишь по отношению ко всей Русской земле, но не к Чернигову: в походе участвовали черниговские ковуи с Ольстином Олексичем[474].

В конце 1191 г. Игорь и Всеволод Святославичи выступили в поход на половцев, «а Святославъ пусти три сыны: Всеволода, Володи мера, Мьстислава; а Ярославъ пусти своего сына Ростислава; а Олегъ Святославичь пусти сына Давыда»[475]. Характерно, что старший сын Святослава Всеволодовича — Олег упомянут особо от своих братьев вслед за своим дядей, черниговским князем, то есть в числе старших князей Черниговской земли.

Успешно во главе с Ярославом Всеволодовичем действовали Ольговичи в борьбе с Рюриком Ростиславичем и Всеволодом Юрьевичем Большое Гнездо в 1195–1196 гг.; совместно выступали черниговские князья во главе с Олегом Святославичем (1201–1204 гг.) и Всеволодом Святославичем Чермным (1204–1210 гг.) в борьбе за Киев, в походе на Литву, в борьбе за Галицко-Волынское наследство. В 1212 г. Черниговская земля оборонялась от коалиционного похода, вызванного тем, что киевский (1210–1212 гг.) Всеволод Чермный обвинил князей смоленской ветви Мономаховичей в пособничестве казни в 1211 г. Романа и Святослава Игоревичей в Галиче местными боярами, хотел изгнать «внукы Ростиславле из Руси», руководствуясь, вероятно, принципом: «оже ся князь извинить, то въ волость» (наказывается лишением волости)[476].

Вскоре после побоища на Калке в Черниговской земле вспыхнула первая за рассматриваемое время известная в источниках усобица. В начале 1226 г. владимиро-суздальский князь Юрий Всеволодович со своими племянниками — ростовскими Васильком и Всеволодом Константиновичами «ходи в помочь Михаилу Всеволодичю на Олга Курьскаго и створь миръ межи ими», в установлении мира участвовал и митрополит[477]. Из Новгородской I летописи известно, что Михаил, сын Всеволода Чермного и шурин Юрия Всеволодовича, в 1225 г. княжил в Новгороде Великом по предложению владимирского князя[478].

Тот факт, что усобица 1226 г. не могла разрешиться без вмешательства крупных посторонних Черниговской земле дружин, говорит о значительной силе Олега Игоревича Курского. Можно предполагать, что спор шел из-за черниговского стола и что Олег Курский занимал либо новгород-северский, либо, скорее всего, черниговский стол. Во всяком случае, из известных в это время Ольговичей он наиболее вероятный претендент на стол, освобождавшийся после гибели черниговского (1219(?)–1223 гг.) Мстислава Святославича. В сражении на Калке 31 мая 1223 г. (Олегу в ту пору было 49 лет) он, несомненно, второй среди черниговских князей[479]. Содействуя Михаилу Всеволодовичу, Юрий, очевидно, намеревался ослабить наиболее сильного и влиятельного в то время соперника — Черниговское княжество.

Об «одиначестве» Ольговичей в последующее время судить трудно: исчезает само обобщающее имя «Ольговичи»; крайне мало черниговских имен фигурирует в летописных статьях того времени. Учитывая общую тенденцию и отдельные косвенные данные, можно считать, что единство Черниговской земли слабело. Однако до распада земли дело не дошло.

Усобица 1226 г. способствовала обособлению Курска. Во всяком случае, отсутствие прямых и несомненных сведений о Новгороде-Северском и сравнительно частое упоминание Курска, факт соперничества курского князя с черниговским, — все это позволяет предполагать падение значения Новгорода-Северского в Черниговской земле и возвышение Курска.

Выделению Новгород-Северского в особое княжество, несомненно, препятствовала феодальная чересполосица во владениях, волостях Черниговской земли, установившаяся к середине XII в. Например, дреговические волости Святослава Ольговича были отделены от собственно Новгород-Северской волости территориями Гомия и Чичерска, тянувшими к Чернигову. Позже, в конце 60-х гг. XII в., Чичерская волость принадлежала новгород-северскому Олегу Святославичу, но отделялась от Новгорода Стародубской и Вщижской волостями черниговских князей. Ярким примером феодального владения был городок Обловь на границе со Смоленским княжеством. Этот город принадлежал княгине Святослава Ольговича, но, как отмечал А. Н. Насонов, часть гостиной дани из этого города шла к Смоленску, причем десятая ее часть в пользу смоленской епископии[480].

Чересполосное наделение практиковалось еще Всеволодом Ольговичем. Святослав Ольгович в 1151 г. так же наделил Святослава Всеволодовича — Стародуб и Корачев непосредственно не граничили, далеко на севере, в «Вятичах», находился Воротынск.

Со смертью последнего Давыдовича — вщижского князя Святослава Владимировича обе ветви Ольговичей, Всеволодовичи и Святославичи, могли претендовать как на отчину на любую волость Черниговской земли. Князь, сидевший на черниговском столе, был обязан «в Правду наделить» других, младших князей. В. Т. Пашуто считает, что при описании усобицы из-за Стародуба в ссылках новгород-северского Олега Святославича и киевского Ростислава Мстиславича на «Правду» подразумевается закон, право наделения (Олег «просяше въ Правду надтэлтэнья», Ростислав «усмотривъ Правду», велел Святославу Всеволодовичу «у Правду надѣлити Олга»)[481]. Аргументацию В. Т. Пашуто можно подкрепить тем, что в древнерусском праве слова «взирать в Правду» или «смотреть Правду» являются термином судопроизводства[482].

Изучая проблему феодальной раздробленности Черниговской земли на основе данных о политической деятельности ее князей, говоря об относительном единстве их, нельзя обойти вопрос о княжеских снемах, известия о которых прерываются во втором десятилетии XIII в. Подобно тому, как внуки Ярослава Мудрого после раздела «Русской земли» практиковали снемы[483], так и почти всем черниговским событиям рассматриваемого периода предшествовали, как сообщают источники, княжеские съезды. Записи о снемах в Черниговской земле становятся частыми после усобиц из-за Стародуба. Неизвестно, как был урегулирован вопрос о Стародубе после усобицы мая 1174 г., но на снеме 1180 г. мы видим единство князей земли, оформленное в терминах старейшинства (см. цитату выше).

Известные по летописи черниговские снемы происходили в 1180, 1190, 1194, 1195, 1196, 1206 гг.[484] Они, согласно источникам, касались общерусских предприятий Черниговского княжества, нет известий о разрешении на них внутренних вопросов. Возможно, на регулирование земских дел намекает сообщение о «рядах» Святослава Всеволодовича в 1180 г. Судя по тому, что известно о снемах на Руси, можно считать, что и черниговские снемы рассматривали вопросы о волостях, правовые вопросы и другие общечерниговские внутренние дела[485].

Несомненно, снемы способствовали выработке относительно устойчивых норм в распределении волостей земли, ибо «практика деятельности снемов была достаточно широкой, и как раз на практике складывались и определялись правовые нормы более или менее постоянного, устойчивого характера»[486].

Многие исследователи видели в Черниговском княжестве середины XII — первой половины XIII в. те или иные нормы или порядок в наделении волостями, в вокняжении на главных столах земли.

М. С. Грушевский, вслед за В. И. Сергеевичем, считая порядок так называемого «лествичного восхождения» князей при переходе со стола на стол книжной схемой XVI в., не существовавшей в реальности XII–XIII вв., делал исключение, замечая этот порядок среди князей Черниговской земли[487].

А. Е. Пресняков указывал, что во второй половине XII в. в спорах Ольговичей речь шла «не о разделе, а о наделении младших князей». Не соглашаясь с М. С. Грушевским по вопросу о «лествичном восхождении» в Черниговском княжестве, он, однако, отмечал среди черниговских князей «преемство по праву старшинства в роде». По его мнению «старейшинство каждый раз принадлежало старшему во всей группе черниговских князей по возрасту и влиянию: «княжаше въ Чернигове въ болыиемъ княжении, понеже бо старий братьи своей» (речь идет о Давыде Святославиче, — цитируется «Слово похвальное на перенесение мощей святых Бориса и Глеба»[488]. — А. 3.). В преемстве по старейшинству А. Е. Пресняков видел одну из форм «сеньората», «осуществление идей ряда Ярослава»[489]. Говоря о черниговском столе как о «большем княженьи» Черниговской земли, нельзя не вспомнить о том, что черниговский князь, судя по широко известной надписи на праздничной круговой чаре сына Давыда Святославича — черниговского Владимира (1139–1151 гг.)[490], назывался «осподарем великим князем».

Известия о черниговских событиях XII–XIII вв. дали обильный материал исследованию В. Т. Пашуто важнейших институтов государственной власти и, в особенности, характерных черт вассалитета Древней Руси. Например, предполагая существование на Руси XII в. элементов местничества, как одного из проявления иммунитета, В. Т. Пашуто находит бесспорный аргумент в словах черниговских князей, обращенных к киевскому (1139–1146 гг.) Всеволоду Ольговичу: «…осажалъся ими (Мстиславичами. — А. 3.) около, а намъ на безголовие и безъмѣттье и собѣ»[491].

Не рассматривая в данном случае детально вопроса о старейшинстве, «лествичном восхождении» или местничестве, важно отметить, что в Черниговской земле рассматриваемого периода существовала относительно устойчивая политическая структура, феодальная иерархия, несомненно связанная с административным членением территории княжества.

На основании летописных данных XII — первой половины XIII в. можно отметить существование княжеских столов в Курске, Трубчевске, Путивле, Рыльске, Козельске; вероятно, княжеские столы были в Стародубе, Сновске, Гомии, Корачеве и некоторых других городах[492]. Отсутствие усобиц (1174–1226 гг.), совместные действия на общерусской политической арене не исключали, однако, самостоятельных действий князей Черниговской земли в походах на половцев, борьбе за галицкое наследие и других предприятиях. В битве на Калке 1223 г. указаны черниговцы вообще, а также в отдельности «куряне, и трубчяне, и путивлици» со своими князьями (новгород-северцы не указаны)[493]. При анализе феодальной раздробленности в Черниговском княжестве следует говорить об обособлении княжеских волостей, но не об их отделении от черниговского стола.

Еще в конце 30-х гг. XII в. черниговские князья при вступлении на киевский стол, а позже и новгород-северские (Святослав Ольгович, Святослав Всеволодович) при переходе в Чернигов, пытались сохранить за собой новгород-северские и черниговские волости («Вятичи», «Радимичи», Подесенье, «Лесную землю»), находившиеся вне собственно черниговской и новгородской волостей. В 1223 г. при перечислении старших князей в Русской земле, возглавлявших поход на Калку, о Мстиславе Святославиче (внуке Всеволода Ольговича) в Ипатьевской летописи сказано, что он княжил «в Козельскѣ и в Чернигове», вариант Хлебниковской — «Мьстиславъ Козелскыи въ Чернътовъ»[494]. Упоминание о черниговском князе как о князе одновременно и козельском позволяет предполагать, что тенденция сохранения за собой отчины получила в XIII в. дальнейшее развитие.

Отмечая, что акт раздачи волостей в летописях назывался наделением, Л. В. Черепнин пишет: «По-видимому, к слову "надел" восходит и последующий термин "удел"»[495]. Так как есть достаточные свидетельства о наделениях в Черниговской земле второй половины XII в., то с учетом черт раздробленности земли в первой половине XIII в. можно считать, что практика наделения в сочетании со стремлением князей сохранить свою отчину привела к появлению уделов Черниговской земли. Однако до начала XIII в. Черниговская земля несомненно и очевидно выступает в источниках как единое политическое целое, постепенно слабевшее в первой половине XIII в.

А. Е. Пресняков считал, что в основе «одиначества» Ольговичей лежала необходимость упорной борьбы с «Мономаховым племенем». Этим он объяснял и борьбу «за Посемье, за Новгород, где во второй половине XII в. так часты князья-черниговцы, за Киев и киевские волости»[496]. Противоположной точки зрения придерживался М. С. Грушевский в своей модернизирующей оценке действий черниговских князей как «экспансии черниговского империализма».

Захватнические тенденции были присущи как «Мономашичам», так и Ольговичам, что довольно очевидно. Основными соперничающими силами второй половины XII — начала XIII в. были феодалы Владимиро-Суздальской и Черниговской земли. Потомки Юрия Долгорукого не отказывались ни от своих южнорусских владений (Переяславль оставался в их руках), ни от борьбы за Киев (на него притязал накануне батыева вторжения Ярослав Всеволодович). Черниговские князья, в свою очередь, принимали активное участие в новгородских делах[497], особенно во второй половине 20-х — начале 30-х гг. XIII в.

Рассмотрим те направления черниговской политики, в которых можно увидеть территориальные претензии черниговских князей. Кроме борьбы за киевский стол важнейшим направлением была борьба за Галицко-Волынское наследство. Она началась в 1187 г. после смерти Ярослава Осмомысла. С новой силой она продолжилась после гибели Романа Мстиславича в 1205 г., оставившего лишь малолетних детей Даниила и Василька. 1206 г. был годом наибольшего, но недлительного успеха Ольговичей. Владимир Игоревич занял Галич (братья его Роман и Святослав сели в Звенигороде и Владимире), Всеволод Чермный захватил у Рюрика Киев, а в конце августа — начале сентября изгнал из Переяславля Ярослава Всеволодовича и посадил там своего сына. Однако к концу года Чермный лишился киевского стола, а в Переяславле вокняжился сын Рюрика Владимир. Несколько ранее брат Чермного — Глеб Святославич лишился Белгорода[498].

Кульминацией борьбы на юго-западе была гибель Романа и Святослава Игоревичей, казненных галицкими боярами в 1211 г.[499], и коалиционный поход летом 1212 г. смоленского Мстислава Романовича, новгородского Мстислава Мстиславича, луцкого Ингвара Ярославича и других на киевского Всеволода Чермного и на Чернигов. Причина похода заключалась в том, что Всеволод Святославич «изгони… внукы Ростиславле из Руси», виня их в гибели двух Игоревичей. В результате похода в Киеве вокняжился Мстислав Романович (1212–1223 гг.)[500]. Новый период борьбы за власть в юго-западной Руси, длившийся около 15 лет был начат Михаилом Всеволодовичем в 1229 г.[501]

В этих событиях интересно то, что уже в 1206 г. в Галиче была «проигоревическая партия» («славяху бо Игоревичи»), это отмечалось П. В. Голубовским[502]. Заметим, что в 1206 г. Всеволод Чермный чувствовал себя настолько уверенно, что вступил в борьбу не только с киевским князем, но, заняв Переяславль, и с владимиро-суздальским Всеволодом Юрьевичем. Тыл он себе обеспечил, заручившись тайным союзом с рязанскими князьями, в результате чего поход, начатый в конце августа 1207 г. на Черниговскую землю, не состоялся: Всеволод со своим сыном Константином, новгородским в ту пору князем, вынуждены были воевать до зимы в Муромо-Рязанской земле. Однако этот поход Всеволода Большое Гнездо позволил Рюрику вновь изгнать Всеволода Чермного из Киева, который тот ненадолго вновь захватил с помощью турово-пинских князей[503].

Второе направление территориальных притязаний черниговских князей выявляется в событиях конца XII в., где упомянута «тяжа с Рюрикомъ и съ Давыдомъ и Смоленьскою землею» (1190 г.)[504]. Упоминается Смоленск и в предлагаемой Рюриком Ярославу Черниговскому формуле крестоцелования осенью 1195 г.: «не искати отчины нашея Кыева и Смоленьска под нами и под нашими дѣтми и подо всимъ нашимъ Володимеримь племенемь»[505]. Однако уже в марте 1196 г. Ярослав намеревался напасть на Смоленск[506].

Из киевского свода 1198 г. известно, что в это время борьба шла вокруг Витебска. Этот город во второй половине XII в. несколько раз отходил от Полоцка к Смоленску, несмотря на упорное сопротивление полоцких князей[507]. Зимой 1196 г. Витебск был уступлен киевским Рюриком Ростиславичем Ярославу Всеволодовичу Черниговскому по крестоцелованию[508]. Однако вскоре Рюрик обвинил Ярослава, что тот послал своих племянников в Витебск, не дождавшись, когда послы сообщат Давыду об уступке Витебска: «Язъ Витебьска ступилъ тобѣ и посолъ былъ свои послалъ есмь ко брату Давыдови… Ты же, того не дождавъ, послалъ еси сыновця своя ко Витебьску. Сыновци же твои идучи воеваша Смоленьскую волость»[509]. В сражении под Витебском 12 марта 1196 г. союзниками черниговских князей были полоцкие полки Бориса Друцкого[510]. Очень вероятно, что Ярослав передал Витебск полоцким князьям, иначе трудно объяснить полоцкую помощь черниговцам.

Интересно, что в Витебске сидел «рязанский княжич зять Давыдов (выделено мной. — А. 3.)» Глеб Владимирович, (будущий братоубийца): Ярослав послал Олега Святославича «ко Витебьску на зятя на Давыд(ов)а». Ярослав Всеволодович «Давыда винить про Витебьскъ, аже помогаеть зяти своему»[511]. Таким образом, положение Витебска по отношению к Смоленской и Черниговской землям представляет значительный интерес для изучения феодальной коммендации, отношений вассалитета-сюзеренитета в Руси второй половины XII в. Очевидно, что предметом спора в данном случае была не собственно Смоленская земля, а ее вассальная территория, причем верховным ее сюзереном был старший князь смоленской ветви, сидевший в Киеве.

О собственно смоленских территориях, на которые притязали черниговские князья, есть только косвенные свидетельства.

Высказывалось предположение о том, что черниговским князьям удалось во второй половине XII — начале XIII в. захватить район верхнего течения Протвы. Эта территория (Лужа, Верея, Боровск и иные места) до того, как она отошла к Москве в 1382 г., принадлежала Рязани, которая захватила после монгольского нашествия часть черниговских владений[512]. В какой-то мере это предположение можно подкрепить известиями о событиях конца 1180 г. Святослав Всеволодович, будучи в состоянии войны со смоленскими князьями и Всеволодом Большое Гнездо, соединился со своим сыном Владимиром (в ту пору новгородским князем) «на Вълзѣ устье Тьхвери» и уже затем вступил во Владимиро-Суздальскую землю и дошел до р. Влены (р. Веля, левый приток Дубны)[513], где был встречен войсками Всеволода. Чтобы выйти к устью Тверцы, не вступая в пределы владений Всеволода Юрьевича, нужно было пройти восточную часть Смоленской земли, населенные пункты которой известны по Уставной грамоте Ростислава. Летопись о проникновении войск Святослава в Смоленскую землю не говорит. Более того, после стояния на Влене черниговцы сожгли Дмитров и вышли из Суздальской земли («вышедшю же ему и /изь — X./ Суждальскои земыгѣ»). Святослав с сыном пошли в Новгород, а Всеволод Святославич вернулся беспрепятственно в Русь[514].

Однако в 1160 г. Изяслав Давыдович, прежде чем встретиться с Андреем Боголюбским на Волоке Ламском, идя из Вщижа «повоевал» смоленскую волость[515], т. е. в это время путь к новгородской волости из Черниговской земли шел еще через Смоленскую землю. Верховья Протвы близки к территории Волока Ламского, и если район Протвы был присоединен к Черниговской земле, то объяснимо беспрепятственное общение черниговцев с новгородцами в 1180 г.

О том, что Черниговская земля имела непосредственную связь с Новгородом через его юго-восточные форпосты, свидетельствует Новгородская I летопись. В марте 1229 г., узнав, что в Смоленске «по науцению» Ярослава Всеволодовича были задержаны послы от Новгорода к черниговскому князю, Михаил Всеволодович с сыном из Брына (район р. Брын, бассейн Жиздры) поехал «вборзе» в Торжок и оттуда в Новгород. Новгородский летописец сообщает при том, что «по наущению Ярославлю» также были заняты все пути через Смоленские земли[516]. Есть и другие сообщения о том, что черниговцы ходили в Новгород через Торжок в первой половине XIII в., но в данном случае указан отправной пункт этого пути[517]. В 1232 г. Святослав Трубчевский «приидоша ис Чернигова… и быша в Буици, селѣ святого Георгия», — к западу от оз. Селигер, а от Торжка на Новгород шел Селигерский путь[518].

Все эти аргументы еще недостаточны для того, чтобы уверенно нанести на карту верховья Протвы в качестве черниговской территории конца XII-начала XIII в.

Ретроспективные данные позволяют исследователям предполагать вхождение в Черниговскую землю другого района, близкого к Волоку Ламскому — Звенигорода на р. Москве. Р. В. Зотов показал, что по родословным книгам, Л юбецкому синодику и летописям XIV в. кн. Звенигородские были Ольговичами. Он предполагал, что до того, как Калита завладел Звенигородом, этот город был во владении черниговских князей. Б. А. Рыбаков, присоединяясь к этому мнению, дал дополнительный аргумент — на городище Звенигорода найдено гончарное клеймо с черниговским княжеским знаком[519].

Довольно активной была политика черниговских князей по отношению к князьям рязанским, однако сообщения о ней почти не дают возможности уточнить восточную границу Черниговской земли. Известно, что Олег Святославич (внук Всеволода Ольговича), возвращаясь во второй половине 1175 г. из Москвы, куда он сопровождал княгинь Михалки и Всеволода Юрьевичей, отвоевал у рязанского князя Сверилеск, «бяшеть бо и то волость черниговьская»[520]. Вероятно, этот городок был захвачен рязанцами вскоре после смерти Андрея Боголюбского, во время борьбы за владимирский стол.

Сведения о внешней политике черниговских князей второй половины XII — первой половины XIII в. не позволяют достаточно реально представить рост или сокращение основной территории Черниговской земли. Вместе с тем, несмотря на неполноту данных, несомненно активная внешняя территориальная политика имела своим основанием устойчивую внутреннюю территориальную структуру.

Эта общерусская политика отражала стремление феодалов Черниговской земли к увеличению феодальной ренты, перераспределению ее в их пользу за счет соседних земель, что вело к столкновению с феодалами других княжений, и в первую очередь — с владимиро-суздальскими князьями. Невозможно на карте Руси рассматриваемого периода найти княжество, с которым Черниговская земля не находилась в союзе или вражде-диапазон этих связей был очевидно общерусским. Существование (в разное время) прочерниговских группировок или партий в Киеве, Новгороде, Галицко-Волынской, вероятно — в Полоцкой и Рязанской землях, а соответственно и противостоящих им просуздальских и других партий, свидетельствует не только о претензиях черниговских или владимиро-суздальских князей на общерусское господство, но и о наличии в Древней Руси конца XII — первой половины XIII в., кроме центробежных, еще и центростремительных тенденций. Развитие тенденции к единению русских земель было прервано нашествием Батыя, активной политикой Орды, препятствовавшей, как это было доказано А. Н. Насоновым[521], консолидации Руси.

А. Н. Насонов справедливо считал, что смерть Михаила Всеволодовича Черниговского в Орде была не случайной. В XII — первой половине XIII в. шла борьба за политическое преобладание на Восточно-Европейской равнине, «в источниках красной нитью проходит соперничество между двумя сильнейшими княжествами — Черниговским и Ростово-Суздальским… стремление двух сильнейших княжеств, лежавших на территории Волго-Окского бассейна, утвердить свое влияние в других областях и держать в своих руках все важнейшие политические центры и торговые узлы… Незадолго до нашествия монголов мы наблюдаем новую вспышку, борьба возобновляется..»[522]. Отказ Михаила Всеволодовича выполнить языческий обряд был лишь поводом казни. В соперничестве князей владимирского и черниговского Батый отдал предпочтение Ярославу Всеволодовичу, утвердив его в положении старейшего «в Русском языцѣ» князя и в правах на Киев. Противник владимиро-суздальских князей «был уничтожен, а Черниговское княжество политически разбито. Этим успехом северовосточный князь был в значительной степени обязан Батыю»[523]. Впрочем, сам Ярослав Всеволодович пережил своего соперника лишь на десять дней, скончавшись «нужною смертию» на обратном пути из императорской ставки 30 сентября 1246 г.[524]

М. С. Грушевский, отмечая то, что во второй половине XIII в. Черниговская земля раздробилась на большое число мелких княжеств, возражал против общепринятого мнения, что место Чернигова после монгольского вторжения занял новый политический центр — Брянск. Основанием было то, что Роман Михайлович Старый, называемый в летописных источниках брянским князем, в Любецком синодике назван великим князем черниговским. Исследователь считал, что брянским Роман назван лишь потому, что он прежде сидел в Брянске[525]. Этому противоречит факт закрытия черниговской епархии и появления епархии брянской вскоре после монгольского вторжения[526].

История изучаемой территории во второй половине XIII–XIV в. освещена в летописях крайне скудно. Чернигов во второй половине XIII в. упомянут летописцами лишь дважды[527], а в XIV в. — два-три раза.

В середине XIII в. Черниговская земля перестает существовать как относительно единая и определенная государственная территория. Натуральный характер феодального хозяйства, развитие форм феодальной эксплуатации не только способствовали обособлению волостей Черниговской земли, но порождали тенденцию к образованию устойчивых форм политической и правовой надстроек, созданию устойчивой феодальной иерархии, основанной на договорно-служебных отношениях. «Расчлененной форме земельной собственности соответствует расчлененная форма государства, раздробленная структура власти… сама раздробленность есть своеобразная разновидность централизации, и из нее (правда, в острой борьбе) вырастает новая разновидность — единое государство»[528]. Однако закономерное развитие этой тенденции было нарушено общерусской трагедией середины XIII в.