Что осталось после нее

ГЛАВА 5 ИЗЗИ

Закончилась первая школьная неделя. Суббота выдалась знойной. Легкий ветерок играл в верхушках деревьев, а внизу, у земли, воздух был неподвижным. Иззи шла на работу по тенистой тропинке, доставая пальцами до березовых листьев над головой. Было раннее утро, и роса еще не высохла — мокрые листья холодили кожу. Опекуны уехали на рассвете, потому что Пег не терпелось заняться чемоданами из Уилларда. Склад психбольницы находился в двух милях отсюда. Иззи попросила разрешения пройтись пешком. Ей хотелось немного побыть одной. Она ходила в школу, делала уроки, завтракала и ужинала с опекунами — так и пролетела неделя. И она была непростой.

Пока Иззи не запомнила, где проходят разные уроки, она постоянно опаздывала. Пару раз она просила ей помочь, но одноклассники часто показывали в неправильную сторону, как будто назло ей. Но почему? Что она им плохого сделала? Она старалась не думать об этом. Может, они относятся так ко всем новеньким, не только к ней? В любом случае приятного мало.

Она не сразу догадалась, что спортивный зал находится в отдельном здании, в которое можно попасть по длинному коридору из столовой. Когда она туда добралась, на двери женской раздевалки висела табличка: «Закрыто. Протекли трубы». Вдалеке она услышала крики и шарканье кроссовок по деревянному полу. «Вот черт! Уже опоздала!» Иззи вздохнула, завернула за угол и чуть не налетела на подругу Шэннон, которая, сидя на корточках рядом с мужской раздевалкой, завязывала шнурки.

— Эй, осторожно! — воскликнула девушка, опираясь рукой о пол.

— Прости, я тебя не заметила, — сказала Иззи.

Она наклонилась, чтобы помочь ей встать, но та, не обращая внимания на протянутую руку, закончила шнуровать кроссовки. «Как же ее зовут? — соображала Иззи. — Кристал? Николь? Тина?»

Девушка выпрямилась.

— Ты куда бежишь? — спросила она, отряхивая колени, шорты и поправляя мелированные пряди. У нее, также как у Шэннон и многих других, были гладкие подстриженные лесенкой волосы, подвитые на концах, — в общем, такая же прическа, как у Рэйчел из сериала «Друзья». Белые тугие шорты чуть ли не лопались на ней, а на короткой свободной футболке переливалась и блестела первая буква ее имени. «Кристал, точно! Вот как ее зовут».

— Я хотела переодеться перед уроком, но… — начала было объяснять Иззи.

— Пока трубы не починят, мы пользуемся мужской раздевалкой, — сказала Кристал. — Давай быстрее. Опоздавших миссис Саутард заставляет бегать вокруг зала.

— Но как же… — нерешительно протянула Иззи.

Кристал махнула рукой.

— Да все нормально. С трубами вечно какие-то проблемы. Канализация протекает каждый месяц, наверное. Парни идут в раздевалку только после обеда.

Иззи стояла, как приклеенная, не зная, что делать.

— А если я приду на урок в джинсах и шлепанцах, это прокатит?

— Уж лучше опоздать, — засмеялась Кристал, закатывая глаза.

Она схватила Иззи за руку и потащила к двери раздевалки.

— Пошли. Там одни девчонки. Я тебе покажу.

Иззи дошла с ней до раздевалки и остановилась в нерешительности. Кристал открыла дверь нараспашку и, улыбаясь, придержала ее. Иззи застыла на месте.

— Гос-споди! — зашипела Кристал. — Ну что ты встала? Не будь такой трусихой. Я пойду с тобой.

Иззи сделала глубокий вдох. Ну если Кристал пойдет с ней, может, и нет никакого подвоха? Она шагнула за девушкой в предбанник перед второй дверью. В нос ударил сильный запах пота и застарелой мочи. Она услышала лязг шкафчиков, шум воды и эхо голосов. Мужских голосов. Иззи замерла. Она хотела убежать, но Кристал схватила ее за руку и распахнула вторую дверь. Там ее поджидали Шэннон и Николь. Втроем они схватили Иззи за одежду и волосы и потащили в раздевалку, впившись холеными ногтями ей в кожу. В облаках пара стояли голые и полураздетые парни. Увидев девчонок, они заржали, заулюлюкали, стали подбрасывать мокрые полотенца и пританцовывать на скамейках. Иззи не решалась поднять голову. Она пыталась вырваться, но безуспешно. В борьбе она потеряла шлепанец и уронила сумку со спортивной формой.

Девчонки протащили ее по раздевалке и втолкнули в душ, прямо под воду, а сами убежали. Иззи чуть не упала, поскользнувшись босой ногой на мокром полу, но чья-то влажная рука подхватила ее, чтобы поддержать. Она подняла глаза и увидела Итана: мокрая челка прилипла ко лбу, голая грудь — в мыльной пене. Она, словно олененок, ослепленный светом фар, остолбенело воззрилась на него. Наконец Иззи повернулась и, спотыкаясь, вышла из душевой.

Сгорая от стыда, не решаясь поднять глаза, она прошла по раздевалке, подняла шлепанец и одежду. Мальчишки свистели и улюлюкали ей вслед. «Эй, тебе понравилось?» — кричали они. Когда кто-то бросил ей в грудь пластиковую мыльницу «ракушка», она остановилась и посмотрела на них:

— У ползунков пиписьки и то больше, чем у вас, — храбро заявила она.

Парни загоготали и замахали руками.

Она вышла из раздевалки: одна штанина намокла, рукав футболки оторван. Шэннон с подружками ждала ее в коридоре. Иззи, стиснув кулаки, промчалась мимо них. Ей хотелось набить им морды. Но они не стоят того, чтобы усложнять себе жизнь.

— Не сердись, — крикнула ей вслед Шэннон. — Это просто шутка. Все новенькие через это проходят.

Тихо выругавшись — какая она дура, что поверила Кристал! — Иззи дошла до кабинета директора. Тот сказал, что велит психологу выступить на школьном собрании с лекцией о травле, а если Иззи почувствует себя в опасности, она может пойти к медсестре. Он попросил назвать имена обидчиц, но Иззи промолчала. Если директор вызовет к себе на допрос Шэннон и ее подруг, ей конец. Он должен знать, что происходит, это его работа, но она не хотела, чтобы ее называли стукачкой. Вечером она едва удержалась, чтобы не прокрасться в ванную за лезвием.

Казалось бы, что может быть хуже, чем этот случай в мужской раздевалке? Но вчера она вспугнула Шэннон и Николь, когда они приклеивали измазанную кетчупом прокладку к дверце ее шкафчика. Заметив Иззи, они бросились в конец коридора, где их поджидал Итан. Он выглядел озадаченным и сжал губы так, что рот стал похож на тонкую твердую линию. Иззи поймала его взгляд, и ей показалось, что ему стало стыдно. Но он убежал вместе с Шэннон и Николь, сжимая в руке пустую бутылку из-под кетчупа. Он ничем не лучше своей подружки. Правда, они с ним не обменялись и парой слов, но из-за того, как он улыбался и поддержал ее в душе, чтобы она не упала, Иззи решила, что он не такой. Когда она поняла, что ошибалась, ей почему-то стало грустно и противно.

Она думала об этом, скрежеща зубами. Сердце бешено колотилось в груди. Надо сделать так, чтобы Шэннон отстала от нее, но как? Что она может предпринять? И так ясно, что Шэннон в этой школе главная. С ней боялись связываться. Другие девочки старались к ней не приближаться и следовали за ней и ее подругами на почтительном расстоянии, даже если опаздывали на урок, или шли в другую сторону, если в коридоре было много людей и избежать встречи с ней было невозможно. Парни, которые не гоготали над ее издевательскими шутками и розыгрышами, смущенно отводили глаза, но не вступались за ее жертв. Поразительно, как эта пигалица всех запугала. «Тошнит от всего этого, честное слово!»

Обращаться к опекунам она не собиралась. Иззи прекрасно знала, что бывает с детьми, которые жалуются взрослым на одноклассников. Разъяренные родители, изрыгая угрозы, побегут к директору и в школьный совет. Сотрудники школы, испуганные перспективой судебного иска в случае признания факта травли, постараются сделать вид, что ничего не происходит. И тогда для несчастного ребенка, который посмел привлечь к делу взрослых, наступит час расплаты. Хулиганы всегда находят способ ему отомстить. Всегда! Чего бы им это ни стоило. Если она скажет опекунам и они пойдут к директору, ее положение только ухудшится. Поэтому надо самой придумать, как сделать так, чтобы Шэннон и компания от нее отстали. К тому же она с десяти лет привыкла рассчитывать только на себя. И переучиваться она не собирается.

Иззи замедлила шаг. Когда она думала о своих обидчицах, что-то рвалось у нее из груди, ударяясь о ребра, словно дикий царапающийся зверь в клетке. Живот сводило от спазмов, а зубы ныли от боли. У нее закружилась голова, и она остановилась, чтобы отдышаться. Ей нельзя так злиться, иначе она слетит с катушек, совсем как ее мать. Иззи набрала в грудь воздуха, огляделась по сторонам, чтобы убедиться, что никто не видел, как она ни с того ни с сего встала как вкопанная посреди тротуара — ни дать ни взять сумасшедшая.

На другой стороне улицы она увидела магазинчик и со всей силой впилась в кожу ногтями, борясь с искушением пойти туда и купить пачку лезвий. Иззи разжала кулаки и, сосчитав до десяти, пошагала дальше. Она гнала из головы мрачные мысли. Никто не заставит ее вернуться назад, к той темноте и одиночеству, где единственным развлечением была острая боль. Не бывать этому!

Наконец Иззи дошла до склада. Пег уже поджидала ее там. Она возбужденно тараторила, широко раскрыв глаза. На ней была длинная пестрая юбка, мужская безрукавка и сандалии. Свои буйные темные локоны она убрала наверх. Гарри стоял в другом конце склада и, оживленно жестикулируя, о чем-то рассказывал группе мужчин и женщин.

Пег показала Иззи четыреста двадцать семь чемоданов и сундуков из Уилларда. Они стояли на столах в ожидании, когда их откроют и вынут содержимое. Задыхаясь от волнения, Пег вручила Иззи толстый блокнот в кожаном переплете.

— Ты будешь записывать имена владельцев, — объяснила опекунша. — А я буду открывать чемоданы и перечислять, что внутри. Нужно указать все, вплоть до мелочей.

— Понятно, — кивнула Иззи. — По-моему, это несложно.

— Мы начнем работу с одного конца, а команда Гарри — с другого.

В эту минуту Гарри направился к ним в сопровождении двух людей. Он был высоким, стройным мужчиной. Его светлые волосы уже поредели. Он носил очки в серебряной оправе и одевался с безукоризненным вкусом: сегодня он выбрал рубашку в тонкую полоску и черные брюки. Рядом с ним по проходу, тяжело переваливаясь, шел седобородый великан, по сравнению с которым Гарри выглядел ребенком. Иззи с открытым ртом разглядывала гиганта, его широкое красное лицо и похожие на бревна ноги. Она никогда не видела такого высокого и могучего человека. Камера в его руке была похожа на детскую игрушку. Далеко не сразу она заметила второго мужчину, который нес сумки и треножник. У него были волосы цвета воронового крыла. Кровь бросилась ей в лицо — это же Итан!

— Познакомься, наш друг Питер и его сын Итан, — сказал ей Гарри. — Они будут фотографировать.

Питер с улыбкой взял ее за руку, и тонкие девичьи пальцы сразу исчезли в огромной горсти. Итан пожал руку Пег и приветливо поздоровался с Иззи. Она кивнула и метнула взгляд на свои стоптанные кеды и мешковатые джинсы. Пег сказала ей, чтобы она надела какое-нибудь старье, которое не жаль будет выбросить. Вот облом! Лучше бы она надела рубашку вместо кофты с фотографией бой-бэнда. На груди было написано: «Я люблю Джордана». Она купила ее в десятом классе и не раз ложилась в ней спать. Но черт бы с ними, с уродскими старомодными шмотками, так она еще не стала принимать утром душ! Иззи собрала грязные волосы в хвостик, и теперь жирные пряди падали на глаза. Краситься она, естественно, тоже не стала. «М-да, можно себе представить, как теперь будут глумиться в школе!»

Питер и Итан последовали за ними в конец склада, а Гарри вернулся обратно. К счастью, Питер, как скала, загораживал Иззи от Итана. Можно притвориться, будто его здесь вообще нет. Когда ей это удавалось, она медленно, глубоко дышала, чтобы кровь отхлынула от покрасневших лица и шеи.

Они подошли к первому чемодану: истертая кожа, коричневая рукоятка, металлические защелки. Итан поставил треножник и достал из брезентовой сумки портативный фонарь. Пег с Иззи отошли назад, чтобы он сделал несколько фото. Иззи ругала себя на чем свет стоит, потому что, как ни старалась, не могла отвести взгляд от его спортивной фигуры. Он был одет в черные туфли и узкие джинсы. Под рукавами белой рубашки перекатывались крепкие мускулы. В памяти промелькнуло воспоминание о том, как он стоял перед ней голый в душе и вода стекала по его загорелому телу. «Ну зачем он тоже пришел? — мысленно простонала она. — И почему он такой красавчик?» Потом она вспомнила другое: как Итан убегал от нее с пустой бутылкой из-под кетчупа, словно дошкольник, которого поймали с поличным, когда он окунал кошку в унитаз. Да, он симпатичный внешне, но у него уродливая душонка. И с этим ничего не поделаешь, несмотря на все его бицепсы и мужественный подбородок.

Наконец Пег подошла к чемодану и громко зачитала то, что было написано на бирке. Она произнесла имя и фамилию по буквам, чтобы Иззи записала правильно: «Мадлен Смолл». Затем Пег набрала в грудь воздуха, достала одноразовые перчатки, медленно, осторожно отстегнула застежку и раскрыла чемодан. Питер подошел ближе, чтобы сфотографировать содержимое, прежде чем его вытащат наружу. Иззи с Итаном остались стоять позади. Краем глаза она увидела, что он на нее смотрит. Она же смотрела строго перед собой.

Бережно, почтительно Пег стала доставать из чемодана ссохшиеся хрупкие предметы. Иззи записывала: «Библия с тремя вложенными внутрь черно-белыми фотографиями: на одной изображен мальчик в белой рубашке и черных брюках, на обороте написано карандашом: „Чарльз — 1919“, на второй — девочка в платье с оборками и в цветастом чепчике, на обороте написано карандашом: „Эстер — 1921“, на третьей — пожилая женщина в фартуке, которая стоит на крыльце, на обороте написано карандашом: „Мама — дом в Саратоге, 1927“. Серебряные столовые приборы — четыре штуки. Две вязаные детские шапочки, одна с розовыми лентами-завязками, вторая с голубыми. Сохранность: немного пожелтевшие и с пятнами. Детские пинетки с вышивкой. Сохранность: хорошая».

Иззи ждала продолжения, но в чемодане больше ничего не было: ни одежды, ни ночных сорочек, ни писем, ни других личных вещей.

— Это все, — подытожила Пег. Ее глаза блестели. Она пожала плечами и оглянулась на Иззи, Питера и Итана.

— Зачем она привезла в психбольницу детскую одежду? — удивилась Иззи.

— Не знаю, — ответила Пег. — Возможно, это шапочки и пинетки ее детей. Наверное, эти вещи были ее главной ценностью. Теперь ты понимаешь? Вот зачем мы это делаем! Мы хотим больше узнать о людях, которые оставили здесь свои чемоданы.

— Но как? — изумился Итан. — Разве можно что-то узнать, разглядывая их пожитки?

— Мы рассчитываем получить доступ к медицинским документам, — ответила Пег. — Сейчас они засекречены, но мы хотим выбрать несколько наиболее интересных случаев и обратиться в министерство здравоохранения, чтобы они разрешили нам провести расследование.

— А как фотографировать вещи — все вместе или по одной? — спросил Питер.

Пег задумалась, положив руки на бедра.

— Зависит от того, сколько их в каждом чемодане. Эти вещи, я думаю, можно сфотографировать все вместе, разом.

Итан достал из сумки черную ткань и положил ее перед чемоданом. Потом установил треножник с фонарем и направил свет на предметы. Пег дала Иззи пару одноразовых перчаток и попросила разложить шапочки, фотографии и столовые приборы. Как хорошо, что она принесла перчатки, обрадовалась Иззи. Она бережно брала в руки хрупкие предметы, жалея лишь о том, что не захватила медицинскую маску, вроде той, в которых Пег реставрировала картины или отскребала грязь от выставочных экземпляров. Глупо, наверное, но Иззи не хотела вдыхать старую пыль и миазмы разложения, исходившие от чемодана и пожелтевших детских вещей. Этот едкий душок, резкий запах смерти, напоминал ей о старых могилах и опечатанной родительской спальне.

В музеях, к счастью, экспонаты находятся на стендах, под стеклом. Их нельзя трогать. Это совсем другое дело. А она, словно археолог на раскопках, держит в руках предметы, к которым десятки лет никто не прикасался. Она помогает раскрыть старые секреты, дотрагивается до вещей, некогда принадлежавших людям, от которых осталась лишь горстка гниющих костей в могиле. К тому же владелица этих вещей была безумна. Конечно, это бред, но Иззи представляла, что детские чепчики и серебро испускают мельчайшие частицы, которые с воздухом попадают в ее сосуды и легкие, где начинается психическая цепная реакция; как только вредоносные молекулы доберутся до ее мозга, она будет обречена повторить судьбу матери. У Иззи кружилась голова, она старалась не дышать и думала лишь о том, как бы быстрей вернуться домой и принять душ.

Когда они с Пег закончили раскладывать вещи, Питер и Итан их сфотографировали. Женщины отошли назад, ожидая вердикта Питера: может, разложить вещи по-другому? Они вчетвером работали молча, нависая над чепчиками, серебром, фотографией и Библией, будто хирурги и медсестры над операционным столом. Наконец Пег сказала Питеру, что снимков достаточно, затем вместе с Иззи осторожно переложила вещи в чемодан, закрыла его и подошла к следующему.

Им удалось сфотографировать вещи еще из четырех чемоданов. Иззи боялась вдохнуть, стеснялась своих рук и ног. Она знала, что Итан поглядывает на нее, чувствовала пряный, древесный запах его одеколона, напоминавший о том, что они еще очень молоды и смерть им не грозит. Ей хотелось прижаться к нему, вдыхать этот свежий чистый запах, а не удушливую вонь чемоданов. Если они случайно касались друг друга или сталкивались, он широко улыбался, обнажая белые зубы. Она делала вид, что не замечает его, и злилась из-за того, что краснеет. Почему она чувствует себя такой слабой и уязвимой, как будто ее раздели догола? Что в нем такого?

Она волновалась, совсем как тогда, когда разговаривала с социальным работником, хотя чувство было немного другое. Странно, конечно. Итан же ничего о ней не знает. Он не знает о ее прошлом и настоящем, проблемах и скитаниях, надеждах и мечтах. И никогда не узнает. Он обнаглевший урод, ничем не лучше своей подружки. Иззи не хотела иметь с ним ничего общего. Надо взять себя в руки. Тем более что им предстоит разобрать еще двести чемоданов. Ей было страшно и противно копаться в вещах давно умерших безумцев. А тут еще Итан. Мысли путались и разбегались в разные стороны. Каждое движение стоило ей больших усилий.

В чемоданах лежали письма и фотографии, серебро и Библии, подтяжки и будильники, пуговицы и туфли, вышитые носовые платки и кружки для бритья, статуэтка собачки и фарфоровая чашка и еще самодельное одеяло. Иззи прилежно записывала, украдкой смахивая слезы. Она не могла не думать о родителях, мужьях, женах и детях пациентов, которым принадлежали эти чемоданы. Как они плакали, как горевали, разлучившись с дорогими сердцу людьми, хотя те жили совсем недалеко от них! Она представляла, как бессонными ночами они терзались мыслями о своих несчастных родственниках, спрашивали себя, что могли бы они сделать для них, как могли бы им помочь. Как они узнали о болезни? Стала она для них потрясением, или они давно подозревали, что подобный исход неизбежен? В любом случае, когда она представляла себя на месте людей, чья жизнь внезапно закончилась из-за какого-то сбоя или необъяснимого хаоса в голове другого человека, у нее сжималось сердце. Больше никаких семейных сборищ, новогодних праздников и дней рождения, никаких любовных историй и сказок на ночь, никаких свадеб и школьных выпускных… Какой ужас!

К полудню они разобрали всего пятнадцать чемоданов. Иззи поняла, что проект продлится намного дольше, чем она предполагала. Похоже, ей придется провести рядом с Итаном еще шесть-семь дней. Может, сказать, что она предпочла бы помогать Гарри? Или все сразу поймут, в чем дело? Если честно, когда она представляла, как они работают вместе с Итаном, у нее в животе порхали бабочки. Рядом с ним у нее было такое чувство, будто она не спала и не ела несколько дней. Ноги подкашивались, голова кружилась. Это раздражало, утомляло и в то же время доставляло удовольствие. «Да что со мной такое, в конце концов?» — раздраженно думала она.

К счастью, когда подошло время обедать, Пег спросила Иззи, не хочет ли она устроить пикник. Она привезла с собой в переносном холодильнике сэндвичи. Можно перекусить в тени деревьев — недалеко от парковки есть милая полянка. Питер, Итан и все остальные собирались в ближайший «Макдоналдс» за гамбургерами и молочными коктейлями. В другой раз Иззи с радостью поехала бы с ними, ведь прежние опекуны редко брали ее с собой даже в обычные забегаловки. А сейчас она вздохнула с облегчением оттого, что сможет остаться одна, посидеть в тишине вдали от Итана. Но когда она услышала, что говорит Пег, живот скрутило от волнения.

— Да не надо! — воскликнула та. — Я столько еды набрала! У нас есть сэндвичи с ветчиной и сыром, салат с макаронами, хумус и пита, чипсы, дыня, холодный чай и лимонад. В багажнике лежат одеяла и складные стулья. Соглашайтесь, будет весело!

— Простите, ребята, — радостно сказал Гарри. — Моя жена обожает всех кормить.

Питер и остальные рассмеялись и, конечно, согласились остаться. Они пошли к машине за стульями. Пег повернулась к Иззи.

— Поможешь накрыть на стол?

— Само собой, — хмуро ответила Иззи, едва скрывая досаду.

«Пусть Пег сама над ними кудахчет, — подумала она. — Мало того что я работаю с Итаном, так теперь я еще и обедать с ним должна?» За несколько минут до перерыва она почувствовала, что проголодалась. В животе так громко урчало, что все, должно быть, это слышали. Ее мутило от ужаса и восторга.

Все собрались под старыми дубами. Мужчины раскладывали стулья, а Пег с Иззи достали одеяло и расставляли еду на складном столе. Мужчины выстроились в очередь. Пег наливала им напитки и накладывала салат с макаронами на бумажные тарелки, а Иззи доставала из холодильника сэндвичи и раздавала пакетики с чипсами. Когда к ней подошел Итан, она опустила глаза, надеясь, что он выберет место подальше. Она протянула сэндвич, сделав вид, что ищет в сумке чипсы, и их пальцы соприкоснулись. Иззи притворилась, что ничего не заметила, и отдала ему чипсы. Он схватил пакет вместе с ее рукой и сдавил с такой силой, что чипсы захрустели. Она подняла глаза.

— Ах, прости, — ухмыляясь, заявил он. — Когда не смотришь, ничего не видишь.

Она попыталась выдернуть руку, но он крепко ее держал.

— Спасибо за сэндвич. И чипсы.

Она поморщилась.

— Отпусти руку.

— Ты так любезна…

— Ты задерживаешь очередь.

— А ты можешь сказать: «Проходи, пожалуйста»?

Она ущипнула его за руку.

— Иди уже. Пожалуйста, — в ее голосе слышался сарказм.

Он отпустил ее и взял чипсы.

— По-моему, ты забыла пожелать мне приятного аппетита.

Иззи сделала вид, что не слышала, и приветливо кивнула мужчине, который стоял за Итаном.

— Ну вот, а мне ты почему не улыбнулась? — шутливо возмутился Итан.

Иззи натянуто улыбнулась, чтобы он от нее отстал.

— Так-то лучше, — заметил он. — А то мне бы кусок в горло не полез.

Он отошел от нее, а Иззи вздохнула и перевела глаза на мужчин в очереди. Кожа на груди зудела. Ну и тип! От скромности не умрет. А она-то чего так разнервничалась?

Когда все закончили есть, Иззи села, скрестив ноги, на одеяло под дубом и стала отщипывать кусочки от лепешки. Пег разливала напитки. Итан сидел на стуле в нескольких ярдах от нее, болтал и смеялся с Питером и Гарри. Время от времени он поднимал глаза и, конечно, видел, что она на него пялится. Каждый раз она клялась себе, что больше не будет этого делать, но ее так и тянуло взглянуть туда, где раздавался его глубокий голос и заразительный смех. Жаль, что она не прихватила с собой журнал или книгу. Она могла бы сделать вид, что читает, а не просто сидит на траве. Закончив раздавать еду, Иззи специально задержалась в туалете, долго мыла руки и поправляла волосы. Она надеялась, что, когда она выйдет оттуда, все уже пообедают. Однако Пег стала раздавать оставшуюся еду, шутливо умоляя все доесть, чтобы ничего не выбрасывать.

Пока Пег разливала оставшийся чай и лимонад, Иззи опустилась на одеяло и стала собирать пластиковые контейнеры и салфетки, чтобы чем-то себя занять. Хоть бы этот глупый пикник быстрее прошел! Закончив с напитками, Пег села рядом с ней, прислонившись к сучковатому стволу широкого дуба. Она вздохнула и вытерла лоб тыльной стороной руки.

— Здорово, — сказала она. — Обожаю пикники. А ты?

— Угу, — буркнула Иззи.

— Какой же он красавчик! — заметила Пег. — Согласна?

— Кто? — Иззи потянулась за пластиковым кувшином.

— Ты знаешь кто! — рассмеялась Пег. — Итан.

Иззи пожала плечами и сунула кувшины в корзину.

— Наверное.

— Мы с его родителями старые друзья, — продолжала Пег. — Они милейшие люди.

— Жаль только, что у них сын говнюк, — выпалила Иззи, поднимая пакеты из-под чипсов, чтобы выбросить их в мусор.

— Кто говнюк? — пробасил чей-то голос.

Иззи обернулась и увидела нависавшего над ними Итана: одной рукой он сжимал ветку дерева, а вторую сунул в карман джинсов. Итан подмигнул ей. Иззи ужасно хотелось встать и сделать что-то такое, чтобы ухмылка слетела с его самодовольной рожи.

Пег похлопала по одеялу.

— Садись, — предложила она, показывая на пустое место рядом с Иззи. — Отдохнем несколько минут, а потом опять за работу.

Иззи запихала грязные салфетки в пакет. «Что за фигня? — подумала она. — Я не обязана любезничать с Итаном, раз вы дружите с его родителями».

— Все нормально, миссис Бэрроус, — ответил Итан. — Не хочу вам мешать.

«Миссис Бэрроус? — фыркнула про себя Иззи. — Корчит из себя паиньку».

— Ты не помешаешь, — возразила Пег. — Я как раз говорила Иззи, что твои родители замечательные люди и мы давно дружим.

— А, так это я говнюк, получается, — рассмеялся Итан.

— О нет! — Пег сразу выпрямилась и, широко распахнув глаза, замахала руками, словно хотела прогнать слова, повисшие в воздухе. — Я имела в виду совсем другое…

— Не надо меня выгораживать, — отрезала Иззи.

Она схватила грязные вилки и нож, которым резали дыню, завернула в бумажное полотенце и, вскочив, швырнула в корзину к пластиковым контейнерам и кувшинам. Вдруг указательный палец пронизала резкая боль — она нечаянно порезалась фруктовым ножом. Иззи поднесла руку к глазам и уставилась на длинную царапину. Ноги стали ватными. Она сунула палец в рот, ощутив металлический привкус крови, снова села на одеяло и прикрыла глаза, ожидая, когда тошнотворное головокружение прекратится.

— Что такое? — всполошилась Пег. — Ты поранилась?

Иззи кивнула и схватилась второй рукой за одеяло. Надо за что-то ухватиться, пока мир вращается перед глазами. Вдруг кто-то коснулся ее запястья. Она открыла глаза. Рядом с ней сидел Итан. Он ласково улыбался ей.

— Дай мне взглянуть, — голос его звучал мягко.

Она так ослабла, что не стала возражать и послушно протянула ему руку. Его ладонь была теплой и шелковистой, как гладкий животик спящего щенка. Голова, кажется, перестала кружиться, и сердце Иззи забилось спокойнее.

— Глубокая царапина, — сказал он. — Но ничего страшного. — Он поднял глаза на Пег: — У вас есть лейкопластырь? Или марля?

— Я принесу аптечку, — предложила Пег, с трудом поднимаясь с земли.

— Не нужно, — возразила Иззи, убирая руку. — Правда! — Но было поздно. Пег уже бежала по поляне с такой скоростью, что полы цветастой юбки развевались у нее за спиной.

— Вид у тебя не очень, — заботливо заметил Итан и оторвал кусок бумажного полотенца. — Белая, как лист бумаги.

— Я всегда такая, — объяснила она, прижимая кулак к животу.

— Вот и неправда, — сказал Итан. — Я же видел, обычно ты красная от злости.

Он попытался взять ее за руку, но она ее отдернула.

— Ха-ха! Очень смешно, — огрызнулась Иззи.

— Оберни палец, чтобы остановить кровь, — предложил он, протягивая бумажное полотенце.

Она обернула. Ну что он здесь сидит? Он был слишком близко, от него слишком хорошо пахло, он был слишком милым и нереально красивым. Она быстро отползла назад и поднялась на ноги. Итан посмотрел на нее и рассмеялся:

— Не бойся, я не кусаюсь!

— Откуда мне знать? — Иззи взяла плетеную корзинку и пошла к машине.

Он встал и пошел за ней.

— Так ты считаешь меня говнюком, да? — Похоже, это казалось ему забавным. Как же он ее бесит!

— Ничего я не считаю. Я тебя даже не знаю. — Иззи пошла быстрее. Он тоже прибавил шаг.

— Вот именно, ты меня не знаешь. Может, тогда не надо обзываться?

— А! — сказала она, закатывая глаза. — Вот оно что. Ты можешь делать все что хочешь, а другим нельзя. Так выходит?

— Ты о чем?

Она остановилась и обернулась к нему.

— Тебе неприятно, что я назвала тебя говнюком, а сам со своей подруженькой издеваешься над одноклассниками. Что, неправда?

Улыбка слетела с его лица. Нахмурившись, он смотрел на нее.

— Я не знал, что это твой шкафчик.

— Какая разница! Это подло, мерзко!

— Ты права, — признал он. — Но Шэннон…

— Шэннон говорит тебе и всем остальным, что делать, а вы и рады стараться.

— Нет, все не так. Просто… она…

Но тут Иззи заметила Пег, которая торопливо шла к ним по парковке. Она несла сине-белую аптечку. Гарри с встревоженным видом шел за ней.

Иззи затрясла головой.

— Нет, так! Но сейчас я не хочу об этом говорить. Нам придется работать вместе, пока мы не разберем все чемоданы. В общем, давай оставим все, как есть, ладно?

Итан повернул голову туда, куда она смотрела, и увидел Пег и Гарри.

— Мы можем обсудить это позже? В другом месте?

Иззи схватила корзинку обеими руками, случайно прижавшись раненым пальцем к ручке. Острая боль эхом отдалась в сердце и в мыслях. Противоречивые чувства брали вверх над разумом, хотя интуиция подсказывала, что ничего хорошего из этого не выйдет и поэтому лучше держаться от Итана подальше. И все же он ей нравился. Внутри у Иззи все свело от ярости.

— Зачем?

Тут к ним подошли Пег и Гарри.

Итан взял у женщины аптечку.

— Давайте я, — предложил он. — Ведь это я виноват.

— Ты уверен? — встревоженно переспросила Пег. — Ей не нужно наложить швы?

Итан усмехнулся.

— Нет, швы накладывать не нужно. Это всего лишь маленькая царапина-:

— Ладно, как скажешь. Ты же будущий врач, в конце концов. Ты тогда позаботься об Иззи, а мы уберем посуду.

Иззи не успела возразить. Пег и Гарри пошли к деревьям, чтобы собрать стулья и сумки, и они с Итаном снова остались наедине. Он открыл дверь машины и велел Иззи сесть на пассажирское сиденье. Она послушалась и примостилась на теплом кожаном сиденье, свесив ноги наружу. Итан опустился на колени и положил аптечку на землю. Затем он взял ее за руку и осторожно снял пропитанное кровью бумажное полотенце. Иззи скривилась и отвела глаза.

— Не будь такой нюней, — сказал он. — Представь, что ты порезалась листом бумаги. Кровь уже засохла.

— Ты же сказал, порез глубокий.

— Глубокий, но маленький. Все будет хорошо, я обещаю.

Теплые нежные пальцы скользили по ее руке. Он потянул девушку к себе, чтобы перевязать рану. Что бы он подумал о ней, если бы узнал, что она сама себя резала? «Наверное, решил бы, что я психованная, — подумала Иззи. — И, пожалуй, так оно и есть».

— Ах, ну да, — небрежно произнесла она, чтобы отвлечься от своих мыслей. — Ты же будущий врач.

— Родители мечтают, что я стану врачом, — объяснил Итан, перебирая лекарства в аптечке. — А я бы хотел работать на скорой помощи.

— Я бы не смогла, — заявила она и, чтобы не смотреть на свой палец, стала наблюдать через пыльное лобовое стекло за Пег и Гарри.

Они стояли в тени деревьев. Чмокнув Пег в губы, Гарри взял у нее сумку со льдом. Она с улыбкой взъерошила ему волосы. Иззи вспомнила, как ездила с родителями на пляж. Они со смехом гонялись друг за другом по песку, а потом отец обнял маму за талию, поцеловал и понес в воду. Иззи, улыбаясь, наблюдала за ними. Ей было уютно и тепло. Она верила, что в мире живут счастливые люди, которые любят друг друга. А как же иначе? Но тут на нее обрушилось другое воспоминание: отец лежит ничком на кровати на окровавленной простыне, а в голове у него зияет черная дыра. Мать сидит на корточках в углу комнаты, глядя перед собой, у испачканных в крови ног — охотничья винтовка. Иззи затошнило. Выходит, веселье на пляже, счастливые рождественские утра, поцелуи на прощание, смех и шутки за обеденным столом — все это лишь обман, иллюзия. Как знать, какие роковые секреты, способные разрушить их маленький идеальный мирок, скрывают друг от друга Пег и Гарри?

— Еще бы, — рассмеялся Итан. — Тебе бы пришлось нелегко, раз ты не переносишь вида крови.

— А… что? — спохватилась она, стряхнув мрачные мысли.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — встревоженно спросил он.

— Да, — ответила Иззи. — Прости, я задумалась.

Она осторожно скосила глаза, наблюдая за тем, как он смазывает йодом палец. Сейчас будет жечь… Но нет, она ничего так и не почувствовала.

— Мы говорили о том, что ты бы вряд ли смогла работать на скорой помощи.

— Точно, — согласилась Иззи. — В детстве я хотела быть ветеринаром. Не могу смотреть, как страдают животные. Но я бы ни за что не согласилась их оперировать, даже ради спасения жизни. — Ну вот зачем она разоткровенничалась? Иззи стало противно. Думать надо, прежде чем говорить. Наверное, она еще не пришла в себя после того, как порезалась.

— Я тоже. В прошлом году моя собака — у меня был лабрадор — попала под машину. Я несколько дней плакал, даже в школу не ходил. Кошмар.

— Как же ты будешь работать на скорой? Тебе придется смотреть на то, как люди страдают.

— Это совсем другое.

— Почему другое? — удивилась она.

Он пожал плечами.

— Не знаю, как объяснить. Животные ни в чем не виноваты. А люди… они не такие безобидные. Животные лучше людей.

Она посмотрела на его иссиня-черные волосы, широкие плечи, загорелую шею и совсем забыла о порезанном пальце. Он обернул вокруг него марлю и медленно, осторожно отлепил лейкопластырь. Неужели Итан не просто самоуверенный качок? Неужели у него есть сердце, мысли? Или он заманивает ее в ловушку? Иззи вспомнила, с какой фальшивой почтительностью он обратился к Пег — «миссис Бэрроус». От мальчишек, которые подлизываются к взрослым, хорошего не жди. И все же ей показалось, что она впервые увидела Итана таким, какой он есть на самом деле.

— Как звали твоего пса? — спросила она.

— Люси, — ответил он. — Это была девочка.

— Бедная Люси. Очень жаль.

— Спасибо. В прошлом году родители купили мне другую собаку, тоже лабрадора. Мы назвали ее Вторая Люси.

Он закрепил повязку лейкопластырем и, улыбаясь, поднял на нее глаза — голубые, как океан, и глубокие, как море. Иззи загляделась на него. Опомнившись, она выскочила из машины, чуть не сбив его с ног. Он схватился за дверь, чтобы не упасть.

В эту минуту к машине с сумками и складными стульями в руках подошли Пег и Гарри.

— Вижу, ты на нее запал… то есть упал, — рассмеялся Гарри.

Итан закрыл аптечку и выпрямился.

— Я не удержался, — пояснил он с пылающими щеками.

— Ну еще бы, — кивнул Гарри, скаля в усмешке зубы. — Открой багажник, будь добр.

Итан помог сложить в машину стулья и сумки. Иззи взяла аптечку и пошла к складу. Она оглянулась через плечо и увидела, что Итан, подняв несколько стульев, смотрит ей вслед.

Они вернулись на склад. Пег открыла следующий чемодан, принадлежавший человеку по имени Лоуренс Лоуренс. Она стала перечислять скудное содержимое ветхой кожаной сумки — «пара черных мужских туфель, эластичные резиновые подтяжки с белыми пуговицами, сине-белая кружка и помазок для бритья с пожелтевшей щетиной», — а Иззи радовалась, что может уткнуться носом в блокнот. Она записывала предметы аккуратным почерком, стараясь не думать об Итане. Когда Питер стал фотографировать, Итан взял резиновую перчатку и раскрыл ее, чтобы помочь ей надеть на порезанный палец.

Ее бросило в жар. Она взяла перчатку и сказала:

— Спасибо, я справлюсь.

Иззи вместе с Пег разложила вещи, потом сняла перчатки и положила на стол. Итан взял их и убрал в карман. Когда они снова ей понадобились, она попросила их отдать. Потом он снова забрал перчатки. Увидев это, она пошла за другой парой.

За три часа они разобрали десять чемоданов. В одном из них лежали вырезки из филиппинской газеты, групповая фотография из военного училища Брайант, блокнот с надписью «Воспоминания об американской школе», принадлежавший Роберто Торресу, и старая морская форма, в том числе шерстяная вязаная шапка. Иззи перелистала блокнот. В начале было написано: «В школе Уоллбэш я изучал следующие предметы: английский язык, грамматику, арифметику, географию, гигиену, музыку, правописание и плотницкое дело. Также я читал произведения Генри У. Лонгфелло. Кроме меня здесь учится пять студентов из восточных стран». На последней странице записи внезапно обрывались: «Никто не говорит конкретно, когда я выйду на свободу. Я бы хотел написать…»

— Может, это его отец? — предположила Пег, разглядывая газетную вырезку с фотографией сурового мужчины азиатской наружности. — Должно быть, он был банкиром или политиком. Что-то в этом роде.

Иззи посмотрела на один из снимков, лежавших в чемодане. На нем был изображен молодой мужчина с восточной внешностью. Красивое лицо казалось спокойным и серьезным. На обороте было написано карандашом: «Роберто Торрес». Что же произошло, какой длинный извилистый путь прошел Роберто Торрес, который, уехав с Филиппин, оказался в психиатрической лечебнице штата Нью-Йорк?

В другом чемодане нашлась Библия, открытки с обетами, сборники гимнов, молитвенник и письмо монахини к епископу. В докторском саквояже из кожи под крокодила лежал диплом медсестры и бережно упакованные чайные чашки с блюдцами. В большом сундуке нашлись кастрюли, сковородки, лампа, банки из зеленого уранового стекла и пара коньков.

Последним в тот день они решили разобрать огромный дорожный чемодан. На нем остались выцветшие туристические наклейки: черный океанский лайнер с красной надписью «Кунард — из Бостона в Европу», Эйфелева башня со словом «Франция», написанным жирными буквами, а также памятные знаки из Цюриха, Италии, штата Мэн, Каира, Лондона и Бремерхафена. Пег, Иззи, Итан и Питер сгрудились вокруг него. Каждый задумался о чем-то своем, разглядывая детали из тика, медные заклепки и поблекшие багажные печати. Это был самый большой из всех чемоданов, настоящая глыба в море обычных сумок и сундуков.

Интересно, кто был его владельцем? Иззи представила пожилого мужчину — писателя или преподавателя, — который путешествует по миру, чтобы своими глазами увидеть экзотические племена и старинные обычаи. Может, он был ученым, археологом, исследовавшим египетские могилы и древние руины? А на старости лет обезумел или заболел болезнью Альцгеймера, его отправили в Уиллард, и никто из родственников не захотел его забрать.

Питер сфотографировал сундук со всех сторон, и Итан поставил его на попа. Иззи удивилась, когда Пег зачитала имя на жетоне — Клара Элизабет Картрайт. Она записала его, а Пег щелкнула медным замком и открыла чемодан. Увидев, что лежит внутри, они с Иззи ахнули. Питер защелкал фотоаппаратом. Из обитых тканью с узором пейсли ящичков с кожаными ручками выглядывали перья и шелковые ленты, жемчуга и сорочки пастельных тонов, ноты и фестончатые края старых фотографий. На рейках висели пышные блузы, плиссированные юбки, расшитые стеклярусом платья-чарльстон, шелковые чулки, кардиган с шелковыми бантиками и вечернее платье без рукавов из золотистой металлизированной ткани. По углам чемодана лежали две выцветшие шляпки-клош, бисерная сумочка, несколько книг и туфли на высоких каблуках. Посередине расползалась бесформенная куча заклеенных конвертов.

— Нам нужно больше места, чтобы все это разложить, — сказала Пег зазвеневшим от волнения голосом. — Итан, попроси, пожалуйста, Гарри, чтобы он принес еще один стол.

Итан бросился выполнять ее просьбу. Спустя несколько минут они с Гарри поставили рядом с чемоданом большой стол.

— Схожу к машине за черной тканью, — бросил Итан, устремившись на улицу.

— Возьми заодно еще один рулон пленки, — крикнул ему вслед Питер.

Пока Итан ходил за тканью и пленкой, Питер направился в уборную, а Пегги стала открывать ящички. Иззи прилежно записывала: «Книга „Великий Гэтсби“ Ф. Скотта Фицджеральда, состояние: отличное. Книга „Любовник леди Чаттерлей“ Д. — Г. Лоуренса, состояние: отличное. Папка с нотами. Открытки из Германии, Испании и Франции, состояние: отличное. Розовое боа из перьев. Три нитки жемчужных бус. Четыре браслета из серебра и полудрагоценных камней. Черно-белая фотография молодой девушки в платье-чарльстон, сидящей за круглым столиком; за ней четыре улыбающиеся девушки, на оборотной стороне написано; „18 лет, день рождения в „Коттон-клаб““. Фотография той же девушки и молодого человека в смокинге с высоким воротником, на оборотной стороне написано: „Мы с Бруно в июле 1929-го“. Фотография ее же с пожилым мужчиной в фетровой шляпе и шерстяном пальто и пожилой женщиной в меховом палантине и шляпе с перьями, на оборотной стороне написано: „Мама и папа, Рождество 1928“. Зеленый блокнот в кожаном переплете, состояние: хорошее».

Эта молодая девушка, Клара, лучезарно улыбалась на каждой фотографии. Ее коротко стриженные волосы были уложены волнами или аккуратно спрятаны под шляпку. Она была хорошенькой, как кинозвезда: огромные глаза, длинные ресницы, высокие скулы, яркие полные губы. Ее отец на фотографии кривил рот под густыми висячими усами. Мать Клары, тщедушная женщина со сморщенным личиком, скосила глаза вправо, словно готовясь сбежать, как только фотограф закончит. Вид у обоих был довольно кислый.

Пока Пег раскладывала вещи из чемодана, Иззи взяла фотографию Клары и Бруно и невольно залюбовалась ими. У Бруно были темные волосы и волевой подбородок, а безупречная кожа светилась здоровьем. Обнимая Клару, он развернулся к ней, словно собираясь поцеловать ее в щеку. Клара с нежной улыбкой смотрела в камеру. Иззи не могла оторвать от них взгляда. Было ли у кого-нибудь из них предчувствие, что их жизнь сложится не так, как они надеялись? Если бы она нашла эту фотографию не на чердаке старой психбольницы, она бы решила, что влюбленные сыграли роскошную свадьбу и уехали вдаль на черном лимузине, а потом жили в большом доме с шумной ватагой прехорошеньких детишек. — Любой бы подумал, что они вместе состарились и умерли с улыбкой на устах, радуясь тому, что у них была спокойная счастливая жизнь.

Иззи с тяжелым сердцем разглядывала веселое лицо Клары. Могла ли эта девушка представить, что сойдет с ума? А Бруно? По рукам Иззи побежали мурашки. Что он почувствовал, когда узнал, что его любимая сошла с ума? Остается только надеяться, что это не сделало его несчастным на всю жизнь.

Пока Пег, опустив голову, перебирала письма, Иззи чувствовала, как у нее внутри шевелится что-то гадкое и уродливое. Когда она согласилась помочь с чемоданами, она такого не ожидала. А сейчас, куда ни брось взгляд, все напоминает о том, какой немыслимый поворот произошел в ее собственной жизни. Стопки непрочитанных писем принудили Иззи вспомнить о большом конверте, набитом письмами и поздравительными открытками, спрятанном в ее комоде. Она так и не смогла заставить себя прочитать то, что посылала ей мать.

Социальным работникам она говорила, что не читает письма, потому что ненавидит ее. Но это неправда. Как бы она ни злилась на мать, как бы ни боялась закончить так же, как она, Иззи не чувствовала к ней ненависти. Если честно, она скучала по матери даже больше, чем по отцу. Она вспоминала, как мама пекла печенье в залитой светом кухне, сажала фиалки у дома, вплетала ей в косы розовые ленты. Та женщина, которую она любила, по которой скучала, не могла убить ее отца. Просто у нее в мозгу что-то щелкнуло, и она превратилась в другого человека. Это единственное объяснение. Иззи ужасала мысль о том, что мама сошла с ума, но за что же ее ненавидеть? Ей стало грустно и страшно. Она верила, что у матери не было выбора. А как иначе?

Если бы Иззи сказала правду, то психолог бы решила, что девушка сама рехнулась. Дело в том, что она боялась читать письма матери, потому что считала их «заразными». Что она найдет в этих письмах? Бессвязный бред сумасшедшей? А если слова матери каким-то образом повлияют на нее, подтолкнут к скользкой дорожке, ведущей к сумасшествию? Чтобы выжить, чтобы продолжать переставлять ноги и идти вперед, нужно притвориться, что этих писем не существует. Так проще. Она перевозила большой конверт из одного дома в другой и добавляла в него новые письма, когда они приходили. Они вызывали у нее те же чувства, что и фотография отца, которую она держала во внешнем кармане чемодана на молнии. Письма и фотография — это просто ее вещи, жалкая собственность, не стоящая упоминания, вроде нижнего белья или джинсов.

Но между письмами в чемодане Клары и теми, что хранились в шкафу Иззи, было одно различие. На конвертах Клары не было марок и почтового штемпеля, потому что она их так и не отправила.

— Они все адресованы одному человеку, — заметила Пег, взглянув на последний конверт.

— Кому, Бруно? — догадалась Иззи.

— Да! Бруно Моретти! — ответила Пег, вскинув брови. — Как ты узнала?

Иззи показала снимок Клары и Бруно. Пег, прищурившись, долго смотрела на него.

— Какая красивая пара! — восхитилась она.

— Что же с ними стало… — сказала Иззи, разглядывая фото. — Она выглядит совершенно нормальной. И такой счастливой.

— Надеюсь, нам удастся это узнать, — ответила Пег, пожав плечами.

— Может, здесь что-нибудь написано? — предположила Иззи, потянувшись за блокнотом.

У него была зеленая кожаная обложка с тиснением гербовой лилией и корешок из блестящей черной искусственной кожи. Она открыла его и вслух прочитала:

— «Январь 1925 года. Дорогой дневник! Сейчас я нахожусь в Швейцарии. Мама купила мне этот блокнот в чудесном магазине подарков в Энгельберге. Я бы хотела здесь жить! Мы с Уильямом исследуем окрестности и прекрасно проводим время. Мне нравятся горы и швейцарские шале. Мама и папа тоже, кажется, довольны. Но завтра мы возвращаемся домой».

Иззи замолчала и перелистала страницы до конца. Она пробежала глазами длинные абзацы и прочитала последнюю запись:

— «Отец договорился, чтобы меня перевели в Уиллард. Мне страшно».

Иззи посмотрела на Пег, пытаясь проглотить комок в горле. Что за катастрофа произошла с молодой девушкой? Почему она оказалась в таком месте, как Уиллард? Если это не трагическая случайность, то по какой необъяснимой причине она сошла с ума? Почему родной отец отправил ее в сумасшедший дом? Неужели она обезумела внезапно, ни с того ни с сего? Как сложилась ее жизнь, что стало с Бруно? Может, она пристрелила своего жениха в припадке бешенства или ревности?

Вернулись Питер и Итан, который принес черную ткань и новый рулон пленки. Иззи положила дневник и стала перебирать письма и открытки, чтобы скрыть набежавшие слезы. Беззвучно выругавшись, она вытерла покрасневший нос. Хоть бы никто не заметил. Но когда она подняла глаза, то увидела, что Итан встревоженно смотрит на нее.