Дай оглянуться… Письма 1908 — 1930

1929

Париж <в Ленинград,> 4 января <1929>

Дорогой Михаил Леонидович, спасибо за все сведения. Сообщу их Мак Орлану. Надеюсь, что он поедет. О Вас, кстати, он всегда вспоминает ласково (помните, как Вы молчали?). Был сейчас в Берлине. Видали ли Вы антологию Малика?[1361] — там Ваш рассказ. Напишите как-нибудь о себе — что сейчас делаете? У меня все неопределенно: может быть, приеду к весне в Россию. Не знаю до сих пор и выйдет ли в России «Заговор Равных». Кстати, если Вы встречаете молодого Щеголева (историка)[1362], скажите ему, чтоб он непременно выслал бы книгу Rollin’y[1363].

Сердечный привет Вам и жене от нас обоих.

Впервые — Нева. 1988. № 4. С. 176 (с неточностями в тексте и неверным годом). Подлинник — ЦГАЛИ СПб. Ф.414. Оп.1. Ед.хр. 65. Л.58.

Париж <в Ленинград,> 5 января <1929>

Дорогой Тихонов, спасибо за книгу и за хорошее Ваше письмо. Кроме дружбы радость его редкую вдоволь определяет география отправителя. Не думайте, что Европа легко мне дается. Маяковский пишет теперь плохие стихи. Кажется, случайно он написал настоящую строфу и, разумеется, ее не напечатал. Вот она: «Я хочу быть понят родной стороной, а не буду понят, что ж, по родной стороне пройду стороной, как проходит косой дождь». Ну вот, на «что ж» не всегда хватает человеческой силы. Я не знаю, выйдет ли мой «Заговор», прочтете ли Вы его. Я писал эту книгу честно. Что теперь делать не знаю. Я Вам завидую. Не только молодости, но и тому, что Вы поэт. Это иногда дело возраста, иногда же сверхъестественное дело. Кроме того, Вы начинаете писать прозу. Вы пишете ее изумительно. Я чувствую, что натянутость интриги еще не давит Вас. Мне трудно стало жить с вымышленными людьми, других нет, другие газета. Поэтому у меня стопы бумаги, два пера «паркера», капризный норов и ни черта не написано. Может быть, я весной приеду к Вам. А Вы молодец. Ваши рассказы великолепны, и остается одно: роман. Вы моложе, крепче и как-то органичней нашего собачьего поколения. Может быть, Вы снова в такой-то раз докажете, что снашиваются люди, а не формы и что не только вещи, понятия, чувствования куда долговечней нас. Не забывайте обо мне и хоть изредка пишите: большая радость Ваше письмо.

Обнимаю Вас

Впервые — ВЛ. 2003. № 3. С. 245–246. Подлинник — собрание наследников Н.С.Тихонова.

<Из Парижа в Москву, 5 января 1929>

Обожаемый Рюрик, только что вернулся из Праги, там со мной были и Савы[1364], не раз за бутылкой токая вспоминали Вас… Был и в Берлине, радовался Вашим успехам. Видали ли Вы антологию «Малика» — там Ваш рассказ. Словом, проходя мимо соседнего дома по Малой Никитской, можете презрительно щуриться[1365]. Спасибо за Мака <Орлана>. Все ему сообщу и надеюсь, что он согласится. О себе еще ничего не знаю. Монпарнасская Пенза[1366] слегка надоела. К тому же здесь мороз, в мастерской[1367] буржуйка, словом, десять дней без потрясения мира. К Вам у меня просьба: тряхните стариной и займитесь немного делами вашего дряхлого Мони, который, уж наверное, успел Вас разжалобить. «Заговор равных» берет, кажется, «ЗиФ». В «Федерацию»[1368] я пишу насчет всего. Но вот, например, печатал я польские очерки. Их у нас всячески расхвалили, разумеется, не за литературные достоинства. Так вот, нельзя ли устроить издание их отдельной книгой (три с половиной листа), я их подправлю. «Огонек» тот согласен, но отказывается выслать сюда гонорар. Ну, а к славе в наши года люди равнодушны. Так вот, если б нашлось издательство, согласное не только напечатать книгу, но и выслать гонорар?.. Подумайте об этом. Не собираетесь ли к нам? Сава стал жестоким меланхоликом: готов проглотить трубку. Кудрявый Фотя Вас помнит и обожает. Роза устраивает выставку гуашей здесь и в Берлине: там много Бретани. Она орошает Ваш незабываемый бок вдовьими слезами. Пишите!

Впервые. Последняя фраза от руки.

Париж <в Ленинград,> 5 января <1929>

Дорогой Никитин, спасибо за письмо. Я только что вернулся из Берлина и Праги. Там провели мы с Якобсоном, Савичем и Тыняновым немало подходящих ночей. Видали ли Вы антологию «Малика», там и Ваш рассказ. Паренна видел перед отъездом; с Вашей книгой ничего еще не удалось выяснить. Насчет литературы разузнаю и список пришлю Вам. Только русские книги или французские также? Бернштейна пристыжу, но на аккуратность его Вы не очень-то надейтесь (знаю). Я еще ничего писать не начал, но к теме не охладел. Хочу написать о вещи (вероятно, об автомобиле) и об ее насилии над человеком. «Заговор <равных>», кажется, выйдет в «ЗиФ»’е, но в каких размерах не ведаю. О поездке в Россию еще ничего определенного не знаю. В Париже холодно, тает преподло ненужный снег, французы умирают о конжестиона[1369], и пензенский Монпарнас патриархально кашляет. Издали, разумеется, все это феерия. Я тоже обременю Вас ходатайством, притом явно обременительным: не знаете ли Вы издательства, которое взяло бы мои польские статьи отдельной книжкой и выслало бы мне гонорар сюда. Я их несколько подправлю. Если подвернется издатель, поговорите с ним и напишите мне, очень выручите. Как, то есть где, пойдет Ваша статья о Западе — хочу прочесть. Не забывайте! Вам и жене от нас обоих сердечные приветствия.

Впервые — ВЛ. 1997. № 2. С. 254–255. Подлинник — РГАЛИ. Ф.2575. Оп.1. Ед.хр.401. Л.5.

<Из Парижа в Ленинград,> 3/3 <1929>

Дорогой Евгений Иванович,

Ваша книга («Nous autres»[1370]) уже объявлена и<здательст>вом к выходу. Выйдет она, думаю, через месяц-два. Перевел молодой француз, хорошо знающий русский язык Carvet-Duhamel. Надеюсь, перевод неплох.

Очень радуюсь Вашей будущей вещи: давно жду от Вас большой прозы и верю, что будет это настоящая вещь.

Жаль, что нет оказии переслать Вам «Заговор равных». В «Кр<асной> нови» были напечатаны не то отрывки, не то, вернее, объедки (после пиршеств охранителей отечественных беллетр<истов>). Читали ли и, ежели читали, каков Ваш суд?

Сейчас я готовлю нечто вроде кинохроники нашего времени: историю автомобиля, т. е., вернее, его создания и человеческих трагедий, которые он при этом сглатывает. Входит сюда нефть, каучук и прочие мировые «этуали». Вещь документальная, т. е. без сюжета и без «выдуманного». М.б., это неправильно, но романы мне как таковые надоели.

Как пишут теперь в Росиии? Что хорошего пишут, точнее? Здесь вышла одна только занятная книга «Завоеватели» Andre Malraux[1371] (китайская революция).

Рад буду вести и крепко-крепко жму Вашу руку

Впервые — НЛО, 19. С. 180. Подлинник — ИМЛИ. Ф.146. Оп.1. № 12. Л.7.

<Из Шарлоттенбурга в Москву, 19 марта 1929>

Дор<огой> Рюрик Абрамович, как жалко, что Вы Солитер!

Дорогой Рюренька! Любите нас, мы того стоим. Любите девушек, они того стоят.

Lieben Lidin! <далее неразборчивая сгрока>

Дорогой Рюрюша, сил нет жить без тебя, помни это —

Дорогой Рюрик, у меня мировая слава[1373] и я хочу на тебе жениться.

Впервые. Шутливая открытка с видом берлинского ресторана Ферстер.

<Из Парижа в Ленинград,> 26/III <1929>

Уважаемые товарищи,

рукопись «Заговора равных» находится в Москве в и<здательст>ве «ЗиФ». Так как я не хочу отдать эту книгу «ЗиФ»’у, я написал, чтобы они рукопись переслали в Ленинград Н.Н.Никитину. У него (или непосредственно у «ЗиФ»’а в случае затяжки) Вы можете ее получить.

Если Вы хотите взять эту книгу, прошу Вас спешно телеграфировать мне: Париж 47, Boulevard Saint-Marcel, и сообщите условия.

С приветом

Впервые — Х2, 284. Подлинник — РНБ ОР. Ф.474 (П.Н.Медведева). Альбом № 2. К — Я. Л.36–37.

<Из Пенмарка в Москву, 28 марта 1929>

Дорогой Рюрик Абрамович! Я вновь в St. Guenole[1374] (приехал на один день показать режиссеру, который ставит фильму по моему сценарию и с сардинками). Все девушки здесь помнят тебя. A hotel — на слом. Вот как проходит жизнь. Пью кальвадос. Денег мне из России не шлют, и я не знаю, что мне делать. Для славы я стар. Для мудрости молод. Пью Ваше здоровье.

Впервые (с купюрой) — Х2, 284.

<Из Парижа в Москву, конец июня 1929>

Дорогой Рюрик! Почему Вы меня забыли? Получили ли открытку из Бретани?

Любимый Рюрик, без тебя воздух Парижа недостаточно розово-голубой. Как же с моей славой и статьей?[1375]

Здравствуйте, Лидин, как живете? Все собираюсь Вам написать. Хорошо бы сходить в старый Порт.

Если Вы, В.Г., успеете сесть на 16 № у Ник<итских> ворот, то поспеете к 1 часу ночи на Монпарнас.

Получили ли уже квартиру в нашем доме?

Впервые. Открытку отправлял в Париже, видимо, Л.В.Никулин; она пришло в Москву только 22 июля.

<Из Гетеборга в Москву, 3 июля 1929>

Дорогой Рюрик Абр<амович>! Едем на Север. Пока местный норд хоть и с незабываемыми закатами, но также и с чудесным курит<ельным> салоном и харчем. Напишите мне (в Париж), как живете, что пишете и кого любите.

Милый Рюря! Мы тоже. Когда свидимся?

Аля <Савич> стала все лопать и на радостях перелопалась.

Рюрюша, они меня накормили, но мне еще не очень хорошо.

Впервые.

<Из Стокгольма в Москву,> 13/7 <1929>

Дорогой Рюрик!

Подательница сего американка, которая в нашем консульстве мотивировала свою поездку психологическими изысканиями: ее интересует, как любят в СССР.

Она очень мила, и я думаю, что Вы ей поможете посмотреть Москву и т. д. и т. д.

Мы сегодня едем на север! Вас все часто вспоминаем и любим.

Ваш рассказ переведен на шведский в книге «14 советск<их> рассказов».

Впервые. На обороте записки рукой не ИЭ и не Лидина: «Madame Martino. Hotel Savoy».

<Из Швеции в Москву, примерно 22–24 июля 1929>

Дорогой Рюрик Абр<амович>! Как на 62° не вспомнить со слезой умиления Вас, незабвенный Солитер?! Нам только Вас недостает! Где Вы? Чьи целуете пальцы? Когда — Париж?

Где американка? Где Рюринька? Какая Швеция! Солнце! В полночь! Smörbröd! Круг! Полярный! Где Вы? Когда?

Огненный привет с полярного круга.

Твой верный друг шлет тебе любовь сердца своего.

Впервые.

<Из Парижа в Виши, 6 сентября 1929>

Дорогой Всеволод Эмильевич, мы вчера только вернулись в Париж из Скандинавии. Застали Ваши письмо и открытку. Очень, очень рад, что скоро увидимся. Как только приедете в Париж, позвоните нам по телефону: Invalides, 05–48.

После Vichy будет особенно хорошо распить бутылку французского вина?!

Ждем Вас. Сердечный привет Зинаиде Николаевне[1378] и Вам от нас обоих.

Впервые (с ошибочно указанным 1930 г.) — В.Э.Мейерхольд. Переписка. М.,1976. С. 312. Подлинник — РГАЛИ. Ф.998. Оп.1. Ед.хр.2667. Л.4.

<Из Парижа в Москву, начало сентября 1929>

Дорогой Рюрик Абрамович,

Вашему письму очень обрадовался, особенно вести о скором Вашем прибытии. С визами теперь дело обстоит весьма сложно, но все же, думаю, дело можно будет двинуть, если не теперь, то несколько позднее. Когда именно думаете Вы выехать и как при этом располагает бог?..

«Прожектор» мы получаем аккуратно, но тщетно искала в нем Роза бретонцев!..[1379]

Дела мои дрянь. Вот уж семь месяцев, как не получаю из отечества ни копейки. «Красная Новь» в восторге от новой моей книги и собирается печатать ее еще в сентябре[1380], но денег, разумеется, не шлет. Живу непонятной доверчивостью окружающих. Пожалуйста, при случае намекните в «Красной Нови» и в «Прожекторе», что, мол, все люди смертны, Эренбург тоже человек, как-никак смерть его будет потерей для отечественной беллетристики, даже в наш переходный момент перевыборов правления и прочих перетряхиваний. Вполне серьезно: положение мрачное.

Книга моя «Заговор Равных» до сих пор не вышла, и я не знаю даже, у кого теперь рукопись: у «ЗиФ»’а или в «Федерации». Словом, конец козла, кошмарный и ужасный, напоминает мне мою несчастную любовь.

Напишите, как Вам? Что написали нового? Почему не шлете Вашего сибирского романа?[1381]

Савичи сейчас на юге Франции. Собираются задержаться в Париже.

Роза шлет Вам нежнейшие приветы. Напишите!

Полностью впервые.

<Из Парижа в Варшаву,> 29/9 <1929>

Дорогой Тувим,

обращаюсь к Вам вот с какой просьбой: мне нужен в Польше издатель. Это вопрос не столько славы, сколько вульгарных злотых. С «Роем»[1382] мы развелись. Конечно, «барин» неплохой малый и солянка, что и Вы изволили кушать, была невредной, но все же «Рой» совсем отбился от рук. «Лазика» они напечатали с глупейшими купюрами[1383], а от «Заговора равных» вовсе отказались. Новую книгу я им сам уже не послал. Если Вы знаете какого-нибудь издателя в Польше, который не побрезгует столь явно трефным мясом, как мои книги, то, пожалуйста, напишите мне и сим обяжете.

На днях вышлю Вам мою новую книгу — «10 л.с.»[1384]. Это не роман, а хроника нашего времени: история ситроеновского автомобиля. Заводы, каучуковые плантации, борьба за нефть, биржа и пр. Уж очень надоело писать романы!

Что Вы-то поделываете, как живете, что пишете и над чем грустите? Этим летом я видел Якобсона, и он снова восторгался Вашими переводами: конгениально!

Я был на севере — в Лапландии, очень мне там понравилось и не хотелось возвращаться, не говоря уже о лопарях и полночном солнце; помните шведский ресторан в Париже, так это жалкая имитация!..

Не собираетесь ли в Париж?

Пожалуйста, кланяйтесь жене и всем общим друзьям.

Сердечно Ваш

Впервые — Сов. славяноведение, 1975, № 2. С.92-93. Подлинник — Национальный музей им. Мицкевича (Варшава).

<Из Парижа в Варшаву,> 17/X <1929>

Дорогой Тувим,

спасибо от меня за издателя, от моего хунда[1385] за поцелуй. Книга «10 лошадиных сил» только что вышла, и я пошлю ее Вам в ближайшие дни. Я не могу написать Штейнсбергу по той простой причине, что я не знаю адреса этого чудного человека, с которым мы так нежно пили водку в «Бристоле». Сообщите мне, пожалуйста, сей адрес или же попросите Штейнсберга прямо мне написать. Я предлагаю ему две книги: «10 л.с.» и «Заговор равных». Последнюю он, наверное, знает.

<Живу я> туманно и, говоря по-местному, мэрдовато. Был как-то в ночном кабаке и, выпив сналса, вспомнил наше апремади[1386]. Давайте-ка, Тувим, сюда, культурой и прочим соблазнять не <буду>. Это дело спорное, ну, конечно, тур д’эйфель, валери и так далее, но выпьем мы с Вами и, выпив, потолкуем.

Обнимаю

Впервые — Сов. славяноведение, 1975, № 2. С. 94. Подлинник — Национальный музей им. Мицкевича (Варшава).

Рисунок Ю. Анненкова.

Париж