Дело портсмутских злочинцев

Глава 9

Хотя Хоар знал многих офицеров-сослуживцев, которые чувствовали себя верхом на лошади так же комфортно, как и на квартердеке корабля, сам он лошадей презирал. В отличие от тех, кто находил параллели между благородными скакунами полей и белокрылыми колесницами морей, он находил этих животных неопрятными, необузданными, непредсказуемыми, готовыми гадить и портить воздух где угодно, оставляющими свое дерьмо там, где можно в него вляпаться. Хотя его отец позаботился по крайней мере о том, чтобы он научился — нравится ему или нет — управлять этими глупыми существами, не выставляя себя последним дураком.

И вот он шел рысью на гнедой лошадке сквозь легкий туман в сторону Уэллса, как какой-нибудь тупой сквайр по дороге на воскресную заутреню. Он нанял лошадь, вместо того, чтобы воспользоваться регулярной почтовой каретой от Портсмута к Бату, а оттуда почти назад в Уэллс. Он предпочел верховую езду тряске в раскачивающейся карете под управлением какого-нибудь алчного пьяного извозчика. Какой бы неуклюжей ни была эта лошадка, здесь он — Хоар — был командиром. Надо было только ясно показать ей, что мятежное поведение приведет ее к самым ужасным последствиям.

Скотинка стучала подковами по камням, и Хоар поводьями направлял ее в нужную сторону, как будто он правил «Проворной» при шквалистом ветре в Соленте. Он был вполне доволен собой. Впервые он испытал благодарность кэптену Джоэлю Хоару за то, что тот заставлял его провести немало утренних часов, заполненных падениями со спин этих существ.

Лошадь пошлепала по луже, остановилась, широко расставила ноги и пустила густую долгую струю. Именно такое поведение и раздражало Хоара в лошадях — ни одному судну не придет в голову привестись к ветру по собственному желанию во время плавания.

Поведение лошади наткнуло Хоара на подобную мысль. Он спешился и, держа поводья гнедой в руке, добавил свою, более скромную, струю.

Снова пошел дождь. Натянув на свою вторую лучшую шляпу чехол из промасленной парусины, он взгромоздился на лошадку и продолжил путь. В который раз во время поездки он размышлял о своих действиях. Он надеялся — со всем надлежащим благочестием, само собой, — что планируемый им допрос будущего преподобного Артура Гладдена принесет свои плоды, и время, потраченное на это путешествие, не пропадет даром.

При въезде в Уэллс туман сгустился, на шляпу и спину лошади стали падать более тяжелые капли дождя. Расспросив случайного прохожего, Хоар нашел гостиницу «Митра», которую рекомендовал Хакинг, хозяин «Якоря». Хоар сказал мальчишке-конюху позаботиться о гнедой и приготовить ее к обратной поездке следующим утром. Он и не собирался сам ухаживать за животным, хотя Хоар-старший учил его, что настоящий всадник считает делом чести заботу о своей лошади. Но это была наемная лошадь, а паренек наверняка знает свое дело.

Следующим утром Хоару не понадобилось расспрашивать, где найти кафедральный собор, так как его башня возвышалась над старым городом, как линейный корабль первого ранга над флотилией судовых шлюпок. Кроме того, его мощные колокола отмечали каждый час, начиная с самого рассвета. Ему повезло, что Артур Гладден оказался знаком привратнику собора, и скоро он увидел его самого. Бывший лейтенант задумчиво двигался в его сторону под крытой аркадой, уткнувшись в небольшую черную книгу, не обращая внимания на окружающую обстановку. Этот — дьякон? послушник? — был уже одет в униформу его новой службы. Сутана шла ему лучше, чем морская форма, и, как показалось Хоару, он выглядел умиротворенным, а не опустошенным как прежде. И брюки под сутаной наверняка не запачканы.

Гладден поднял голову посмотреть, кто преградил ему путь, моргнул и улыбнулся, узнавая. Он поприветствовал Хоара мягким рукопожатием клирика.

— Мистер Хоар! Я и не надеялся, что вы сможете найти время повидаться со мной, но я молился об этом, и — вот чудо! — мои молитвы осуществились.

Хоар никогда не ожидал услышать от кого-либо сказанное вслух «Вот чудо!» Ради благополучия паствы, которую Гладден готовился возглавить, Хоар надеялся, что после посвящения тот станет несколько менее ревностно проявлять свое благочестие.

— По правде говоря, Гладден, я здесь только для того, чтобы задать вам пару вопросов, если позволите.

— Что угодно, мистер Хоар, что угодно. В конце концов, я обязан вам жизнью. Давайте присядем на этой удобной скамейке.

Хоар сел на указанное место.

— Должен сначала сказать, что я принес плохие новости. Вы знаете, что «Вантидж» взорвался и затонул несколько дней назад, унеся с собой жизни почти всего экипажа, кроме двадцати четырех человек?

— Боже мой! – У Гладдена побледнели даже губы. – Спаслось только двадцать четыре человека? Кто? Как?

— Как – пока не известно, фрегат взорвался через полчаса после съемки с якоря. Я все это видел с борта моей яхты.

Гладден склонил голову – в молитве, предположил Хоар, в свете его призвания. Изумленный Хоар увидел, как на сутану скатилось несколько слез, где они сверкали под солнечным светом, пока не впитались в тонкую черную шерсть.

Наконец Гладден поднял голову. Он сунул руку в карман сутаны, вытащил носовой платок и громогласно высморкался.

— Простите, сэр, — сказал он. — Я всегда был склонен к слезам в моменты стресса. И, хотя я не могу сказать, что имел душевных друзей на борту «Вантиджа», но они были моими сослуживцами, в конце концов, и братьями во Христе. Мистер Уоллес, морпех?

— Погиб.

— Мистер МакХейл? Мистер Куртни? Хопкин? Малолетний Прикетт?

— Погибли… все погибли.

— Я не спрашиваю о мистере Кингсли. Я слышал, что его схватили, что он умер. Господь да сжалится над его заблудшей душой. — Гладден весь сотрясся как промокший пес. — Но у вас есть ко мне вопросы?

— Да. Именно о Кингсли. Вы теперь единственный оставшийся в живых офицер «Вантиджа», и только вы можете поделиться со мной своими впечатлениями о нем.

— Что вы хотите знать?

— Все, что придет вам в голову.

— О нем нелегко говорить, мистер Хоар, — сказал Гладден. De mortuis, знаете ли. Я знал его еще до назначения на «Вантидж». Полагаю, он был опытным офицером, хотя своим служебным обязанностям он уделял мало времени. Как ему удавалось получать разрешения капитана на многочисленные отлучки с борта, я не мог понять. В конце концов, фрегат готовили к предстоящей кампании. Возможно, это миссис Хэй удавалось убедить своего мужа?

Он был отъявленным бабником, как вы знаете. Но кроме своих любовниц, он много времени посвящал общению с командирами кораблей, прибывающими в Спитхэд. Выглядело так, как будто он был посланником доброй воли портового адмирала, так как, едва появлялся корабль его величества, он спешил к нему на нанятой лодке с какими-то подарками.

Я часто задавался вопросом — почему? Может быть… он мало интересовался службой, и наверняка знал, что это вредит его карьере. Кое-кто в кают-компании насмехался над его манерами, подлизыванием к каждому капитану, до которого мог добраться. Его частная жизнь была безнравственной и беспутной, его поведение в обществе было подобострастным, с подчиненными он обращался унизительным образом. Да простит меня Господь, я не любил его.

Это все, что я могу сказать вам, мистер Хоар. Новый корабль, большинство офицеров были практически незнакомы друг с другом. Кингсли был заблуждающимся грешником. Это все, что я знаю.

— Вам было известно о связи Кингсли с миссис Хэй?

Будущий священник поджал губы.

— Я не знал об этом наверняка, но, признаюсь, находил их поведение вызывающим. Фактически, я… но нет, определенно нет.

— Что вы хотели сказать? — надавил Хоар.

— Я подумал — знал ли капитан Хэй о том, что между теми что-то происходит.

В заключение Гладден добавил:

— Мне жаль, что вам пришлось так далеко добираться, чтобы получить такие крохи информации. И я надеюсь, что вы будете присутствовать на завтрашней службе. После церемонии последует небольшой прием. — Он робко взглянул на Хоара.

— С превеликим удовольствием, сэр, — прошептал Хоар.

Он подумал, что, судя по спокойному и понятному анализу характера покойного сослуживца, из Гладдена может получиться, в конце концов, толковый священник.

Хоар никогда не присутствовал на церемонии посвящения — в церкви он был редким гостем — и наблюдал ее с интересом. Как выразился бы покойный мистер Кингсли, епископ тут вел сольную партию, поддерживаемую хором и не менее чем четырьмя священнослужителями. Когда все пятеро возложили руки на склоненную голову Гладдена (а затем и на головы еще двух кандидатов), Хоар с трудом подавил улыбку. На голове Гладдена было так же тесно, как на гондеке 84-пушечника в первый вечер после прибытия в порт, когда его заполоняли матросские женщины. В этом случае, по крайней мере, женщины не участвовали, и не было слышно ритмических вздохов и ахов матросов и их гостей из спаренных подвесных коек.

Хоар нашел себе укромное место в задней части собора, где своеобразная опрокинутая арка отделяла его от происходящего у алтаря, и молитвы, псалмы, гимны доносились до него приглушенными. Но он имел полную возможность наблюдать благочестивую процессию, которая двигалась попарно с пением размеренного, берущего за душу гимна в сопровождении кафедрального органа. К его глазам подступили слезы. Органная музыка и хор, певший дискантом, всегда действовали на него подобным образом. Возможно, именно поэтому он редко посещал церковь.

На поднятом кверху лице свежеиспеченного преподобного Артура Гладдена застыло выражение особой экзальтации; на плечи его было накинуто новенькое шелковое одеяние с вышивками. Как называется эта вещь? Ряса? Стихарь? Хоар никак не мог вспомнить. Он был уверен в одном: когда дело касается пышности и церемоний, даже флоту есть чему поучиться у церкви. Разумеется, напомнил он себе, возраст церкви несколько больше возраста флота.

Он сказал нечто подобное бывшему третьему лейтенанту «Вантиджа», когда подошла его очередь поздравить Артура. Тот улыбнулся рассеянно, затем повернулся к пожилой паре, стоявшей рядом.

— Папа? Мама? Разрешите представить вам моего Спасителя?

Леди Гладден широко распахнула глаза. Ей почудилось, или сын и правда произнес это слово как бы с большой буквы?

— Я имею в виду мистера Бартоломея Хоара, человека, спасшего наше имя от бесчестия, а меня от смерти.

Хоар расшаркался и склонился над протянутой леди Гладден рукой.

— Потеря для флота — находка для церкви, я уверен в этом, — прошептал он. Медовая улыбка, которой она ответила, заставила бы заткнуться рабочую пчелу.

Сэр Ральф Гладден был состоятельным кэптеном на половинном жаловании, с комфортом ожидавшим на берегу своего автоматического продвижения по карьерной лестнице до адмирала «желтого флага»[20]. Этот рослый, удачливый в делах человек, являвшийся настоящим образцом сквайерской породы, походил на своих сыновей только цветом своих соломенных волос. Он схватил ладонь Хоара двумя руками и крепко пожал ее. Затем он прочистил горло, как будто находясь в замешательстве.

— Позвольте представить вас моей дочери, — наконец произнес он. — Анна, разреши представить тебе мистера Бартоломея Хоара, флотского офицера.

Впоследствии Хоар долго благодарил своих богов — кем бы они ни были — за то, что не стал озираться вокруг в поисках молодой дамы. Он бы никогда не простил себе такого оскорбительного поведения. К счастью, он взглянул вниз и увидел головку в шляпке, смотрящую на него своими голубыми, как барвинок малый, глазами. Юная персона, должно быть, еще носила детские панталоны. Она же еще слишком мала для выходов в свет… Но нет! Ее фигура в бледно-голубом люстрине имела явные груди. Она была сформировавшейся молодой женщиной, а не ребенком. Но она была крошечной.

Хоар склонился над протянутой рукой в перчатке.

— Я очарован, мисс Гладден.

— Мои братья рассказали мне о ваших услугах семье Гладденов, сэр, — произнесла она. — Сегодня мы горды Артуром и благодарны вам.

Сэр Ральф подхватил выражения благодарности, выраженные его дочерью. Слова так и лились из него, так и лились. Они, возможно, были искренни, но Хоар нашел их тягостными, и как только рыцарь остановился перевести дыхание, он извинился и отошел.

Оставшись, наконец, один, Хоар едва нашел ветчину и сбитые сливки, как мягкий мужской голос произнес ему на ухо:

— Итак, сэр. Наш новоявленный священник считает, что шлюха была его спасителем? Или — ересь из ересей — спаситель был шлюхой? Я не мог не подслушать слова героя нашей только что прошедшей небольшой литургической драмы.

Это был знакомый Грейвзов, мистер Эдвард Морроу, все такой же смуглый, все такой же сардонический.

— Простите мою грубость, мистер Хоар, как и неуместное обыгрывание вашего имени, — продолжил Морроу. — Я вдвойне виновен, и должен бы исповедоваться у одной из благороднейших дам Бата. Но я был так рад увидеть вас, что позволил моему языку бежать впереди рассудка. Можете ли вы, сэр, заменить ее и отпустить мне мое прегрешение?

Улыбка, сопровождавшая слова канадца, выглядела довольно натянутой, что делало этого человека все более загадочным.

Посмотрев за Морроу, Хоар увидел доктора Грейвза в его инвалидной коляске, погруженного в оживленный разговор со своей женой и забытой Хоаром мисс Остин. При виде миссис Грейвз его сердце необъяснимо забилось сильней.

— Какая приятная встреча, мистер Хоар, — произнес доктор Грейвз. — Какими ветрами занесло вас именно сюда, в Уэллс?

Хоар объяснил, что он присутствует здесь по приглашению Гладденов.

— А вы? — спросил он в свою очередь.

— Тому есть две причины, — ответил доктор. — Во-первых, мы, собственно, нанесли визит не в Уэллс, а в Бат. Мисс Остин была так добра, что пригласила нас посетить ее с ответным визитом. Уже больше года, как мы не были в Бате, и мы слегка заскучали в нашем Веймуте.

А во-вторых, я получил сообщение о том, что у доктора Эллисона появились значительные успехи в лечении паралича, и захотел проконсультироваться с ним. Оказалось, однако, что моя нижняя половина слишком сильно атрофировалась для того, чтобы его методы дали какой-нибудь эффект.

— А мистер Морроу любезно предложил нам свой экипаж, — вступила в разговор Элеонора Грейвз. — Он более удобный, чем наш фаэтон. Также он предложил отвезти нас. Как можно было отказаться?

— Итак, и вы здесь, сэр, — заметил Морроу.

Хоар сопроводил своих знакомых к экипажу Морроу, ведя под руку мисс Остин. По пути дама объяснила, почему она вытащила доктора с женой на эту церемонию. Дело в том, что леди Каролина была подругой детства ее покойной матери, и даже когда-то рассматривалась возможность ее брака с Питером Гладденом.

Хоар делал вид, что слушает ее, а сам пытался уловить суть разговора троицы, идущей перед ними. Этот разговор озадачил его. Он звучал так, как будто Морроу настаивал на чем-то, потому что Хоар услышал, как доктор Грейвз сказал раздраженным донельзя тоном:

— Нет, нет, Морроу. Прошлый раз я уже говорил вам. Я не могу сделать такое. И прошу вас, сэр, сделайте одолжение, впредь воздержитесь от упоминания этого предмета.

В отсутствие горничной Агнессы, Хоар помог Морроу поместить доктора в канадский экипаж и прикрепить коляску к нему. Держа шляпу в руках, он провожал взглядом знакомых, уезжающих в Бат. Коляска болталась сзади, как четырехвесельный ял за кормой фрегата. Хоар забрал лошадь и седельные мешки из гостиничной конюшни и отправился в обратный путь в Портсмут. Ему удалось обменяться только несколькими словами с Элеонорой Грейвз.

Гнедая медленно трусила по дороге, а Хоар упрекал себя за решение посетить Уэллс. Путешествие заняло четыре дня, а Хоар выяснил только то, что Кингсли был подобен оводу, всегда готовому напасть и ужалить. В отношениях с женщинами он жаждал только их плоти; в отношениях с мужчинами он искал только выгоду. Он имел обыкновение раздавать подарки в постоянной надежде достичь той или иной цели.

Не самый привлекательный человек, по правде говоря, но все же — чем заслужил он выстрел в затылок накануне приговора к повешению? Адмирал Хардкастл явно желал узнать, какими такими важными секретами владел этот распутный лейтенант, что ему решили закрыть рот таким способом. Хоар еще и близко не подступился к ответу на этот вопрос.

Его мысли извивались и корчились как клубок земляных червей, без всякого толка. Он повернул мысли в другое русло, весьма интригующее, но в которое он не был формально вовлечен: случай с миссис Грейвз и двумя таинственными нападающими. В Уэллсе она ни словом не обмолвилась ни о своем приключении, ни о смерти от ее руки одного из напавших, а ведь сначала это ее глубоко расстроило. Морроу привез эту странную небольшую компанию в Бат и затем в Уэллс. Сам Морроу был не менее странен, со своим вкрадчивым отношением к миссис Грейвз и почти враждебным отношением к Хоару. На чем настаивал Морроу так настойчиво, что доктор был вынужден отражать его натиск?

Неспокойный и недовольный собой, Хоар решил остановиться в Варминстере, расположенном в восемнадцати милях впереди, поменять там лошадь и продолжить ночью путь в Портсмут.

Новая кляча была также гнедой, но покрупнее. Ее родная конюшня была, наверно, в Винчестере или в самом Портсмуте, так как она с готовностью сменила свою дремоту на поездку. Трясясь верхом, Хоар приводил в порядок свои предыдущие размышления. Он чувствовал себя как мастер-ткач, пытающийся распутать запоротую подмастерьем работу. В этом деле должна была быть основная нить или повторяющиеся узлы.

Убийство капитана Хэя? Убийство Кингсли? Он дремал с неясными сновидениями. Что-то о миссис Грейвз, что-то о бочонке-анкерке. То пробуждаясь, то впадая вновь в дрему, как он научился во время долгих бессобытийных ночных вахт на море, он позволил кляче самой везти его домой.

Спустя четыре дня, прибыв в помещение конторы продовольственной коллегии, Хоар нашел на своем шатком столике письмо. Он запомнил почерк с вечера в Веймуте в доме Грейвзов. Сердце гулко забилось в его груди. Что с ним творится?

Он начал читать:

«Любезный мистер Хоар,

Хотя это и не касается вас как флотского офицера, но мне было сказано, что вы также являетесь и искусным следователем, поэтому я набралась смелости сообщить вам о смерти моего супруга позапрошлой ночью. Я прошу у вас, как у друга, помощи в расследовании убийства и предании убийцы или убийц в руки закона.

Ниже я излагаю факты, насколько они мне известны. Во вторник вечером я удалилась в спальню, оставив доктора заниматься своей корреспонденцией. Меня разбудил звук выстрела на улице, за которым внизу последовал шум падения. Я схватила свечу, которую держала возле кровати на тот случай, когда мужу понадобится помощь, и спустилась на первый этаж.

Я нашла моего мужа в его кабинете. Он ударился головой о стол, за которым он сидел, и раскроил себе лоб. Он был мертв — но не от удара, а от пули, которая,пронзив спинку кресла, вошла в его спину.

С известием о смерти Саймона я спешно послала нашего слугу к сэру Томасу Фробишеру. Тот прибыл в пределах часа, и вслед за ним пришел мистер Морроу.

Оба джентльмена являются мировыми судьями, так что они, конечно, попытаются найти убийцу моего мужа. Однако я не уверена, что их способности и наклонности заставят их действовать с усердием, которое необходимо для успешного расследования. Откровенно говоря, я не вполне свободна от подозрений, что один из этих джентльменов — не стану говорить, который из них — может быть не лишен собственного интереса в этом деле.

Перед смертью мой муж занимался каким-то небольшим нечитаемым документом, который я сама видела под его рукой. И теперь его нигде нет. Ни сэр Томас, ни мистер Морроу не могут вспомнить, что они видели такую бумагу. Более того, сэр Томас предположил, что шок от вида мертвого супруга сделал меня склонной к галлюцинациям.

Но я знаю себя, мистер Хоар, и я уверена в том, что я видела.

Доктор Грейвз был добрым, мягким и талантливым человеком. Я сделаю все, чтобы наказать убийцу, и меня не остановить. Поэтому я считаю, что будет проявлением дружбы с вашей стороны, если вы еще раз придете на помощь вашему печальному другу и покорному слуге

Элеоноре Грейвз".