Дело рыцаря Тьмы

14. Испепелённые чувства

Любовь отозвалась лёгким звоном. Деревянный молоточек ещё раз прикоснулся — и мягкий звон приласкал душу все присутствующих.

Ваза была произведением искусства. Она состояла из нескольких тончайших слоёв стекла разных цветов, и фигурные вырезы образовывали поразительной красоты и сочности круговую картину.

Мастера столпились вокруг рукотворного чуда, восхищённо переругиваясь, и прикидывая, как удалось добиться этого эффекта. Гроссмейстерам было бы неприлично присоединиться к потрясённо гомонящим младшим товарищам, но за бесстрастными лицами и напускным спокойствием таились всё те же азарт и восторг людей, привыкших создавать красоту своими руками, очень неравнодушных и к чужим шедеврам.

Он повернулся в сторону выхода из зала, и увидел в дверях хрупкую фигурку в светлом платье. Не утерпела-таки, пришла! Он улыбнулся, и ответная улыбка сразу оживила милое личико девушки, превратив почти ничем не примечательную юную женщину в изумительную красавицу.

В следующий миг её взгляд обеспокоено метнулся в сторону, девушка зарделась и быстро исчезла за дверью. Он обернулся, и поймал взгляд массивного седовласого мужчины. Вечная печаль в глазах гроссмейстера не отступила, но губы тронула редкая для этого человека улыбка.

Он знал — седой гроссмейстер не отступит от своего слова, и молодой мастер, только что доказавший своё право зваться гроссмейстером, станет мужем красавицы. На миг душу обожгло раскаянием. Ведь стеклянное чудо невозможно создать даже самыми совершенными инструментами. А Его инструментом была магия. Не обман, не подлог, но всё же…

Но куда более сильное чувство заполонило душу. Любовь. Он любил и был любим, и ничто в этот день не смело омрачить Его счастье. Любовь лилась ярким летним солнцем сквозь драгоценные оконные стёкла, любовь создала чудо в форме вазы, любовь вела упрямого подмастерья вплоть до гроссмейстера, и путь этот был длинною всего в три года!

Гнев! Он стоял на стене, и смотрел на солдат маркиза, готовящихся к новому штурму. Болел левый бок, и на повязке, наверняка, опять проступила кровь. Но уйти Он не мог. Он был единственным магом города, не позволяющим двум магам-наёмникам вельможи запугать или усыпить защитников стен.

Гнев поддерживал Его, гнев добавлял Ему сил, позволяя оставаться на ногах. Он — последняя надежда города, последняя надежда гильдии стеклодувов, раненного тестя и напуганной красавицы жены.

И Он черпал гнев полной горстью. Гнев на короля, некогда даровавшего городу множество прав и привилегий, за богатейшие дары. В каком ещё королевстве во дворце застеклено каждое окно? Но сейчас лживый венценосец закрыл глаза на действия одного из своих приближённых аристократов, предоставив тому полную свободу воли.

Гнев на маркиза, решившего подмять городок и гильдию под себя, просто по праву силы.

Гнев на трусов-горожан, большинство из которых пугливо отсиживалось в своих домах, не смея поднять оружие за свою свободу.

Очередное заклинание, сплетение ярких нитей надвинулось с левого фланга, и Он в очередной раз развеял незнакомую структуру. Он не знал, что это, Он всего лишь самоучка, но Он сильнее тех недоучек, что после пары лет обучения на болотах возомнили себя магами!

Знакомый мастер подал Ему кубок, и Он выпил подогретого вина со специями, не отрывая глаз от противника. Маркиз коварен. Что ещё придумает после очередного неудачного штурма подлый враг города?

Кубок вдруг выпал из онемевшей руки. Он хотел крикнуть: "Измена!", но тело уже не повиновалось Ему. Несколько работников гильдии вдруг ударили в спины собственным товарищам, ещё несколько ухватились за запорный брус, чтобы открыть путь войскам маркиза…

Гнев пылал в Нём, гнев обжигал — но молодой гроссмейстер не мог даже пошевелиться. Гнев стучал копытами лошадей по мостовой, гнев звенел боевыми кличами и оружием последних защитников, всё ещё пытающихся отбросить захватчиков. Гнев взлетел на крыльях беспамятства…

Боль. От неё плыло в глазах, судороги сотрясали всё тело, и крик сам рвался хриплым карканьем, минуя разум.

— Прекрасно, просто превосходно! — Ненавистное узкое лицо вновь нависло над Ним. — Я очень благодарен тебе, малыш! Из-за твоего упрямства я познал новые грани боли. Ты самый удачный мой эксперимент. Остальные подыхали почти сразу, маркиз уже почти разочаровался в моих методах… Но я обрету, я получу Силу Боли!

Сколько времени прошло? Он не знал. Часы, дни, недели? Всё слилось, утратило значение в бесконечном океане боли.

Он очнулся в пыточной проклятого маркиза, и маг-недоучка, исполняющий здесь обязанности палача, тут же поведал удивительные вещи. Оказывается, благородный хозяин не сердится на глупого молодого гроссмейстера за бессмысленное сопротивление, и даже готов принять Его службу, как мага. Но слишком дорого обходится найм магов, и потому молодому глупцу придётся принести клятву верности на одном замечательном артефакте…

Он отказался, не раздумывая, и познал боль. Маг-палач прекрасно владел своим ремеслом. Клещами и крючьями, калёным железом и варёным маслом, странными зельями и жуткими заклинаниями. Кромсал, жёг, исцелял, терзая тело своими жуткими инструментами, а разум — вкрадчивыми речами.

Сколько времени прошло с тех пор, как палач разочаровался в обычных средствах и взялся за свою чудовищную машину? Сначала Он видел, как под действием специального зелья медленной растворялась правая рука, оставляя лишь тонкие ниточки нервов. Ведь маркизу нужен маг, а не мастер. Магу руки не слишком нужны, а мастеров у вельможи и так хватает — тех самых, что помогли хозяину захватить непокорный городок. Тех мерзавцев, что теперь назывались гроссмейстерами.

А затем жгут нервов был подключён к жуткому творению палача-безумца, машине, слепленной из дерева и железа, стекла и кости. И упивающийся своим гением садист сыграл первую симфонию боли, наконец исторгнув из упрямого пленника кое что ещё, помимо проклятий. Открыл своей жертве такие грани боли, о которых и не подозревает здравый рассудок.

— Ты ещё не передумал, малыш? Знаешь, даже я уже утомился, а ты всё ещё упорствуешь! Ради кого ты так страдаешь? Ради работы, друзей, семьи? Работать со стеклом ты уже не сможешь, да и вернуть прежнюю жизнь уже не сумеешь. А вот если бы согласился сразу, да стал бы одним из приближённых маркиза, может, и сумел бы защитить свою семью. Хозяин ведь очень огорчился, подсчитав потери своих бойцов, и утешил прочих, отдав город им на целую неделю. Хотя, может это и к лучшему? Ты ведь женат уже два года, а детей пока нет, а так хоть орлы маркиза об этом позаботятся… Забавно, правда? Будешь ещё прикидывать, в кого такие глазки у сынка или доченьки? Эх, скучный ты, малыш. Пожалуй, пришло время и вторую руку подключать, по-хорошему ты не понимаешь…

Он почти не понимал слов. Просто слушал боль, поющую в теле. Огонь боли, пожирающий хрупкую человеческую плоть. И вдруг понял, что слышит и огонь, пылающий в жаровне, чует угли, тлеющие в камине, осязает язычки пламени, лижущие пропитку факелов. И он позвал это пламя, потому что не мог больше терпеть. Он жаждал стать пеплом — ведь пепел не испытывает боль, пеплу чужд страх за родню, пеплу не интересны человеческие страсти.

И Огонь пришёл. Он бешеным вихрем прошёлся по телу, ожог и оставил свою метку всюду — от волос, до кончиков пальцев на ногах. Но желанная смерть не пришла.

Ярко вспыхнули и обратились в пепел кожаные ремни, удерживающие торс и левую руку. Расплавились и стекли с лодыжек тёплыми струйками железные оковы. Жалобно заскрипела и осела, расплылась под ласками пламени машина боли, творение безумного палача. И с последними волнами боли вспыхнули и сгорели ниточки нервов, свисающие из обрубка правой руки.

— Как несправедливо, малыш! — Отступающий к стене певец боли, пытался защищать лицо руками, но одежда пылала, и на коже вздувались пузыри ожогов. — Я так долго, столько лет пытался обрести всего лишь Боль… А ты так легко, почти бесплатно, получил Огонь! Как жестоко, как подло с твоей стороны!

Кажется, палач говорил что-то ещё, и даже кричал. Но Он уже уходил из комнаты, где плакали и текли даже камни стен. Волны жара шли перед Ним, поджигая, разрушая, плавя и испепеляя. Но Он не интересовался бегущими слугами и солдатами, Его не волновал родовой замок маркиза, пылающий и рассыпающийся вокруг. У Него была цель поважнее.

Захваченный город встречал покосившимися воротами и стаями воронья, кружащимися вокруг рвов, куда швырнули тела защитников. Откуда-то слышались пьяный смех и женские крики. Шёл уже пятый день после захвата города, но солдатня ещё не пресытилась грабежом и насилием. Необычным было только то, что большая часть домов казались целыми. Маркиз, твёрдо решивший задавить даже самую мысль о сопротивлении в отныне принадлежащем ему городе, тем не менее, не желал лишних разрушений и пожаров. И сумел это объяснить своим людям, выпустив кишки любителям пускать красного петуха.

— Ты?! Но откуда? — Охранявший ворота вместе с несколькими хмурыми вояками мастер отступил в ужасе, вдруг увидев шатающуюся, голую, однорукую фигуру. Предатель был отнюдь не глуп, и потому со всех ног ринулся с докладом к маркизу, с удобством расположившемуся в доме собраний гильдии. Крики сгорающий заживо солдат лишь подхлестнули беглеца.

Он не заинтересовался убегающей фигуркой. Да и бойцов маркиза, пытавшихся Его остановить, Он почти не заметил. Он шёл домой. В уютный небольшой домик, где его ждали предупредительные слуги, ворчливый тесть и красавица жена. Ему было плохо, но Он знал, что сочувствие, забота и любовь уже рядом. Рядом…

Дверь оказалась выбита — и Он забеспокоился. А что за подозрительные пятна на полу? Очень странно, обычно в доме идеальный порядок. А затем реальность обрушилась с неотвратимостью рока. У лестницы на второй этаж лежал тесть. В уже высохшей тёмной луже. С запятнанным топором в бессильно поникшей руке.

Из последних сил он вскарабкался по ступенькам — и увидел её. Белокурую хрупкую девушку, лежащую посреди разгромленной спальни. Без привычных украшений, сорванных с тонких запястий и с изящной шеи. С тонким стеклянным стилетом, торчащим между рёбер.

Она была слишком горда, дочь и жена гроссмейстеров, чтобы выкупать свою жизнь у грабителей собственным телом. Когда отец рухнул под ударами, а муж так и не появился, красавица воспользовалась одним из подарков супруга. Одним из его шедевров, доказательством того, что из стекла можно делать великолепные, незаменимые инструменты для цирюльников и кожевников.

Жуткий вопль заставил зазвенеть стёкла в окне. И Он не сразу понял, что кричит сам. Боль ударила и пронзила, как будто это его сердце приняло стеклянный стилет. Ненависть затмила свет дня.

Почти добравшиеся до места маркиз с магами и спешно собранным отрядом воинов остановились, глядя, как в огненном вихре разлетается по частям опрятный маленький домик.

Ненависть выла зимней вьюгой. Ненависть гнала огненные реки по улицам обречённого города. Ненависть ощупывала горячими руками разбегающихся в страхе людей, отпуская с миром избитых горожан и измученных насилием горожанок, но, уже не отпуская из удушливых объятий людей маркиза.

Город пылал — а источник пожара бессмысленно брёл, сам не зная куда. Ненависть, боль и отчаяние вытеснили, исторгли утомлённый разум.

Лишь на миг пробудились иные чувства, когда сутулая, нелепая фигура мага почти столкнулась с выбирающимся из пылающего ада маркизом. Вельможа всё же был невероятно богат — лишь у него были настолько мощные и надёжные амулеты. Но Он протянул руку и подарил врагу частицу ненависти и горсть боли — и жемчужное сияние защиты всё же лопнуло, оставив лишь мимолётное сожаление, что аристократ ушёл так легко и быстро, невесомым облаком пепла.

Лишь гарь и оплывшие фундаменты остались на месте процветающего городка, и одной из самых богатых Гильдий.

Он не помнил, что происходило дальше. И позднее даже не интересовался, сам ли добрёл до болотного королевства или Четвёртый Магистр отыскал его сам. Коварный и недобрый старик умел находить выгоду во всём. Даже в пылающем одноруком безумце, не способном связать двух слов.

С упорством резчика по камню Магистр учил великовозрастного ученика подчинять взбунтовавшиеся чувства. Привязывал к себе. Вкладывал в пустую голову нужные мысли и понятия… А затем бросил в бой свою тёмную лошадку.

Однорукий ученик по очереди навестил Пятого и Третьего Магистров, освобождая их места для ставленников учителя. Но Второй оказался хитрецом. Он не принял прямого вызова, но использовал своё поразительное искусство, заставив бездумного убийцу вспомнить и задуматься…

Однорукий маг целый месяц бродил по селениям и городкам болотного королевства, удивляя народ странными вопросами и пугая встречных магов. А затем вернулся, и бросил вызов учителю.

Страшная битва Огня и Воздуха целиком уничтожила башню. Неистовая разрушительная мощь нашла достойный отпор в коварстве и опыте. Но Четвёртый Магистр был стар, и слишком долго уже стоял на грани между человеческим миром и полным воплощением в Силу.

Полное напряжение всех сил разрушило эту грань, и старый маг порывом ветра взметнулся в небо, более не интересуясь людскими страстями.

А однорукий маг вдруг обнаружил, что отныне несёт ответственность за погорелое имущество и немногих выживших учеников и слуг учителя. Он стал Четвёртым Магистром — не потому, что желал того или считал, что будет лучшим наставником и правителем. Просто потому, что больше некуда было идти…

Младенец орал вдохновенно и пронзительно. Он осторожно коснулся красной щёчки и постарался вызвать в себе гордость. Его дочь… Не так просто было реализовать эту мечту. Лишь Сила могла защитить женщину, согласившуюся выносить ребёнка мага Огня. Печальная участь наложниц и храброй ученицы это доказали.

Но не так просто найти владеющую Силой женщину, готовую вынашивать детей для жестокого калеки, запугавшего всё королевство.

Он не сдался. Мало кто кроме него брал в ученики женщин — а к Нему и вовсе шли в обучение неохотно. Ведь приходилось ещё отстраивать заново здания и заново налаживать отношения. И слишком многое из этих обязанностей ложилось на плечи учеников.

Он был терпелив. Не стал искать и наказывать первую обманщицу, обретшую Силу и сбежавшую, не исполнив договора. С миром отпустил вторую, получившую Туман, аспект Воды, никак не сочетающийся с Огнём. И лишь третья, маг Земли, до конца исполнила взятые ещё в начале ученичества обязательства.

И только сейчас, глядя на младенца, Он понял, что мечта неисполнима. Это должен был быть ребёнок от любимой женщины. И зря Он обидел хорошую девочку и примерную ученицу, честно сознавшись, что его любовь умерла давным-давно, в сгоревшем городе далёкого королевства.

— Не уходи. Пожалуйста! Хочешь, устроим свадьбу? У тебя будет самое роскошное платье, соберём гостей…

— Нет! — Твёрдо сказала ещё не оправившаяся от родов гордая женщина. — Мне не нужны подачки! Договор исполнен, и мне больше нечего здесь делать.

Такая же гордая, как Его жена. Жаль, что Он не способен дать ей ничего, кроме бессмысленного ритуала. Отчего лишь мимолётная грусть сопутствует грядущей разлуке? Неужели Он не способен хотя бы на ответную обиду?

Последняя попытка вернуться к нормальной жизни провалилась.

Целый ворох чувств и воспоминаний текли своим чередом. Победы и поражения, яростные битвы и соглашения. Ученики и клиенты, жаждущие магических услуг, дочь, упрямая, капризная девчонка, не оправдавшая ожиданий. Теории и эксперименты, колдуны и демоны…

Равнодушие. Печаль. Мимолётный интерес. Затёртый долг. Сожжённые, подёрнутые пеплом чувства. Ошметки, жалкие иллюзии настоящих страстей. Потерянных бесследно, как правая рука…

- -

Наши сны представляют собой сочетание дневных впечатлений и скрытых желаний. Знать бы ещё, что за извращённый орган регулярно заказывает кошмары!

Психоаналитик-любитель

Дмитрий вскочил с лежанки с бешено бьющимся сердцем, и первым делом проверил — правая рука была на месте. Это была не его жизнь, не его чувства. Не горел город детства, и не его свет жизни, не его жена убивала себя, чтобы избежать позора и насилия.

Землянин выругался, ярко, образно, с чувством.

Судя по шуму в коридоре, ночь давно закончилась. Пора было подниматься, снимать паутину с дверного проёма…

И пойти разобраться с одним старым козлом! Припомнить целую ночь незабываемых, удивительно реалистичных снов. "Дядя" — просто святой, раз умудряется упоминать своего пакостного "тестя" без мата!