Дерзкая

Глава четырнадцатая

Эмоциональные качели

(Алена)

Парк радовал многоголосьем, и я наслаждалась каждым сделанным шагом, оглядываясь по сторонам. Аллея из лиственных деревьев пустовала в это время дня, мамы с колясками еще не вышли на прогулку, а школьники разбрелись по мероприятиям и отмечали День Знаний, и мы с папой прогуливались под руку в относительном спокойствии. Ближе к вечеру подул прохладный ветер, с озера потянуло холодом, и ветки деревьев зашелестели, привлекая внимание к своему «пестрому» наряду и ярко-желтым прядкам в еще зеленой массе листвы.

— Не люблю осень, — пожаловалась я папе, а он, наконец, отмер и обратил на меня внимание.

— Я не люблю только ноябрь, — ответил папа с улыбкой. — Ну, знаешь, когда все листья облетели с деревьев, и голые ветки торчат, как скрюченные подагрой великаны.

Я попыталась представить великанов, скрюченных подагрой, и рассмеялась во весь голос.

— Что? — отец тоже улыбнулся, — тебе не нравится моя фантазия?

— Что ты, — я схватила его под руку и прижалась щекой к шершавой ткани пиджака, вдыхая родной и знакомый с детства запах хвои, чернил и черного кофе. — Как мне могут не нравиться великаны, скрюченные подагрой, они же вызывают чувство сострадания одним своим видом.

Отец посмотрел на меня без тени улыбки и покачал головой.

— Ты так изменилась, Алена…

Я боялась, что сейчас на его усталое лицо набежит тень воспоминаний прошлого, брови сойдутся на переносице, и папа станет нравоучительным тоном перечислять все страдания, которые я ему причинила, но он только покачал головой и снова задумался, сгибая руку в локте и покрепче прижимая мою. На его большом пальце расплылось некрасивое чернильное пятно, но я не стала отвлекать папу от раздумий, сама погружаясь в воспоминания.

Папа обожал перьевые ручки, и мама дарила ему изысканные атрибуты на каждое двадцать третье февраля, что служило предметом многочисленных шуток в нашей семье, а однажды заказала где-то чернильницу, украшенную логотипом школы чародейства и волшебства Хогвартс. Эта занятная вещица до сих пор стояла у папы в кабинете и вызвала зависть всех поттероманов, которые учились в моем классе. После маминой смерти папа перешел на шариковые ручки, сложил мамины подарки в коробку и убрал на чердак, а чернильницу оставил, как пресс-папье. Я иногда заглядывала к нему в кабинет и подолгу грела красивую ручную поделку в ладонях.

— Мне пора работать, — ворвался папин голос в мои мысли. — Спасибо, что заставила меня вспомнить, что такое парк. Петр останется и отвезет тебя домой.

— Нет, спасибо, — я быстро помотала головой. — Я напишу Жукову, и он заберет меня прямо отсюда. Мы собирались отпраздновать начало учебного года в компании его однокурсников, ты же не против.

— Жуков? — папа все-таки нахмурился. — Костя Жуков из твоего класса? Ты же терпеть не могла этого мальчика и как-то разбила ему лицо?

— Это не я разбила, — начала я по привычке оправдываться, но быстро проглотила остаток фразы. — Мы нормально общаемся в последнее время. Я хорошо его знаю и доверяю Жукову, а ты?

— А я доверяю тебе, — произнес папа одну-единственную фразу, которая взорвалась у меня в груди фейерверками кристального счастья. Я поцеловала его в щеку и разулыбалась.

— Пока, пап.

— Пока. И надолго не задерживайся, — он прищурился. — У меня есть телефон папы Константина Жукова.

— Ну да, ну да, — прошептала я почти про себя, провожая родную фигуру долгим взглядом, доставая сотовый и набирая сообщение Жукову.

Без папы парк вдруг показался мне неприветливым и мрачным, а набежавшая на небо туча заставила поежиться и направить стопы в ближайшее кафе, которое располагалось на берегу искусственного круглого озера. По поверхности воды хаотично плавали уточки, резкими движениями голов доставая хлебные крошки, которые им кидали дети. Заказав себе облепиховый чай и морковный керрот, я наблюдала за знакомой с детства картиной, потерявшись во времени. Темнело, но детей становилось все больше, а скоро подтянулись подростки, шумно толкаясь у самой кромки озера и о чем-то громко переговариваясь.

Жукова я заметила сразу же. Он шел, засунув руки в карманы стильного легкого пальто, распахнутого на груди, с опущенной головой и задумчивым видом. Отросшая челка привычно ложилась на левую сторону лица, а стекла очков отражали стальную гладь озера. Весь вид Жукова говорил о том, что он находится в глубокой задумчивости и сосредоточен на чем-то серьезном, впрочем, ничего нового.

Я помахала парню сквозь мутное коричневое стекло кофейни, и он кивнул в ответ, не потрудившись растянуть губы в улыбке. Я не видела его недели две, но казалось, что прошла целая вечность с того памятного утра, когда Жуков заявился к сестре в квартиру в рваных джинсах, обтягивающей футболке и мантии.

— Привет, — он медленным движением закинул пальто на спинку стула и присел напротив, мазнув по мне взглядом. — Что это с тобой случилось?

Я не поняла вопроса, удивленно приподнимая брови, и Костя соизволил дернуть вверх уголком губ, оглядывая мою небесно-голубую блузку, которую я не переодела, потому что торопилась с папой на прогулку.

— Я думал, что мы собираемся на вечеринку Ромыча, а не на торжественную встречу банкиров.

— Не смешно, — ответила я Жукову, одергивая рукава и бросая ложечку на тарелку с недоеденным кэрротом. — Ты мне аппетит испортил.

— Ничего нового, — тяжко вздохнул Жуков, откидываясь на спинку и устало потирая шею одной рукой.

— Что-то случилось? — не стала я продолжать неприятный разговор, замечая состояние парня. — Ты не написал и не позвонил с того самого дня, — удержаться от упреков не получилось.

— А ты ждала? — хмыкнул Жуков.

— Да, — не стала я отпираться. — Мы, вроде как, друзья, мог бы спросить, как я себя чувствую после столкновения с твоим неотесанным дружком.

— Моего «неотесанного» дружка девушки обычно очень даже жалуют, — снова дернул одним уголком губ Жуков, — а друзьями мы с тобой никогда не были, Ален. Тебе снова что-то нужно от меня?

— Снова? — не поняла я претензий в голосе Кости. — Я интересуюсь твоим самочувствием, потому что на тебе лица нет, а ты считаешь, что я блефую, потому что мне что-то от тебя нужно? — от возмущения меня мысленно раздувало до размеров той самой тетушки из Гарри Поттера, кажется, она приходилась родной сестрой дяди Вернона, но сейчас меня это мало волновало.

— Не строй из себя жертву, Ален, — серьезным тоном попросил меня Жуков. — Излагай, я весь внимание.

— Спасибо, но мне ничего не нужно! Только… — я замялась, — отвези меня домой!

Как бы я сейчас не злилась и не обижалась на Жукова, но идти домой пешком не прельщало. Я в одной шелковой блузке, а на улице прохладно и сыро, вот-вот хлынет дождь.

— Прости, Ален, — Жуков схватил мою руку, когда я собиралась встать из-за стола. — Настроение паршивое, сил совершенно нет, а отец настаивает на том, чтобы я согласился на предложение брата.

— Какое предложение? — насторожилась я, и Жуков нервно дернулся и потер пальцами переносицу.

— Перевод в Питер, — коротко сообщил он мне шокирующую новость. — У жены брата серьезные проблемы со здоровьем, отец уже оформил собственный перевод в другой университет, а мама полностью поддержала его решение. Они и за меня все… — Жуков замолчал, а я вдруг почувствовал жуткий ледяной холод, который сковал меня по рукам и ногам.

— И как скоро ты планируешь уехать? — наконец, нашла я в себе силы заговорить. От подступающих к горлу слез становилось неловко, не хватало еще разреветься прямо при Жукове.

— Я не давал своего согласия, — Костя поднял глаза и посмотрел прямо на меня. — Из-за тебя, Ален. Но положение дел серьезное, а семью мне подводить не хотелось бы. В ближайшее время брату потребуется наша помощь и поддержка. Он попросил меня заняться племянниками, отвозить их на тренировки после школы, забирать с занятий. Света в больнице, а он совершенно растерян. Но одно твое слово, и я у ваших ног, — он горько усмехнулся, а я почему-то пропустила сарказм мимо ушей.

Сегодня мои родные мужчины своим откровением делали меня то глубоко счастливой, то глубоко несчастной, но сейчас я снова могла дышать, выдерживая вопросительный взгляд парня.

— Понимаешь, это я попросил тебя остаться в этом городе, а не ехать куда-то еще. Ты бы могла поступить в столицу, в тот универ, где училась твоя сестра, а мое наивное детское пожелание, — Жуков неопределенно махнул рукой. — Ты не представляешь, как я рад, что ты его выполнила, но, получается, никакой пользы для себя я не извлек. — И Жуков горько рассмеялся. — Так надеялся, что проучусь с тобой долгих пять лет, что продлю наше общение, а в итоге сам же и становлюсь причиной разлуки.

— Папа очень разозлится, — покивала я головой. — Когда я скажу, что не хочу учиться на социолога. Он будет в бешенстве!

— Мы вместе уговорим его, что за год ты подумаешь и определишься с целями на будущее. — Понял Жуков правила моей игры, вцепившись мертвой хваткой в мою руку и до боли сжимая ее в своей. — Хочешь, я подключу своего отца?

— Не помешает, — прикинула я в голове степень папиного разочарования и гнева. — Но ты будешь стоять рядом, когда я сообщу ему эту новость.

— А новость о том, что встречаешься со мной и собираешься переехать в Питер, ты ему тоже сообщишь? — спросил Костя, наклоняясь и сжимая челюсти так, что его острые скулы проступили на лице, готовые прорвать тонкую бледную кожу.

Я только кивнула в ответ головой, обнимая себя одной рукой за плечи. Жуков тут же скользнул со своего стула и присел со мной на диванчик, обнимая меня за плечи и притягивая к своей груди. Он молчал, а я не знала, что еще добавить к нашему странному и судьбоносному разговору. Так мы и просидели, пока не подошел официант и не нарушил очарование момента, спросив, чего еще нам принести.

— Счет, пожалуйста, — попросила я, отстраняясь от Жукова. Сразу стало прохладно, и Костя потянулся за своим пальто, укутывая меня словно в кокон.

— Отложим разговор на завтра? — спросил он, наклоняясь и ища ответа в моих глазах. Так привычно близко и в то же время так непривычно.

— А сегодня отпразднуем День Знаний пиццей и ужасами? Это наше с папой и сестрой любимое времяпрепровождение. — Я отчего-то смутилась и отвела взгляд от губ Жукова, представляя полтора часа в его объятиях на тесном диване в гостиной. — К тому же твое поступление никто не отменял. Впереди пять лет учебы на скучных и нудных «Финансах».

— Ты точно решила подождать год? Чем займешься? — спросил Костя, когда мы уже ехали в машине домой.

— Сестра говорила о дизайнерских курсах, и я хочу попробовать записаться на них. Я неплохо рисую, но никогда не задумывалась о том, чтобы довести это умение до совершенства или заняться чем-то более профессиональным. Может, смерть мамы стала своеобразным тормозом в моем развитии. Рита смогла преодолеть кризис и нашла утешение в учебе, а я сосредоточилась на собственной боли и погрузилась в нее, озлобившись на весь мир.

Я впервые так открыто обсуждала смерть мамы с другим человеком, а Жуков слушал и кивал, глядя то на дорогу, то на мое лицо.

— Я люблю тебя, Ален, — признался Костя, когда мы встали на светофоре. Он не касался меня, не тянулся, чтобы поцеловать, не искал близости, но я слышала в его голосе искренние и сильные чувства, а в его глазах видела столько тепла и счастья, что и сама невольно начала улыбаться.

— Я всегда любила одного тебя, Жуков, только не догадывалась об этом долгое время.

— Хорошо, что сейчас догадалась, — буркнул Жуков, пряча улыбку, а я откинулась на спинку кресла и продолжала улыбаться, не веря собственному счастью.