Джемс Кук

ПЕРВОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

Монахи римской инквизиции в 1600 году сожгли на костре Джордано Бруно, осмеливавшегося поддерживать теорию Коперника и проповедью пантеизма бороться с устарелой философской системой. Католическая церковь объявляла еретиком и чародеем — пособником дьявола всякого, кто пытался научным путем объяснить происхождение и строй вселенной. Злейшей ересью до открытия Америки считалось учение об антиподах. Христофор Колумб пал жертвой происков священников. Труды знаменитого Николая Коперника были осуждены папской буллой за безбожие, противное священному писанию. Одним из первых реформаторов научных методов — Роджер Бэкон в XIII веке провозгласил борьбу со схоластикой, бичуя и высмеивая в своих книгах ученых схоластов: «Математику ошибочно считают наукой трудною, а иногда даже подозрительною только потому, что она имела несчастье быть неизвестной отцам церкви». Осужденный за колдовство, ученый большую часть своей жизни провел в подвалах темницы.

Отец экспериментальной физики — Галилей был осужден священным трибуналом на пожизненное заключение. Утрехтские теологи в 1643 году хотели сжечь книги Декарта. «Быстрый разумом» холмогорский крестьянин Михайло Ломоносов, избранный почетным членом Болонской и Шведской академий, у себя на родине принужден был составлять надписи в стихах для иллюминаций и фейерверков веселой царицы Елисаветы и бороться за народное образование, испытывая всяческие нападки со стороны духовенства и невежества правящих классов.

Всякая живая научная мысль в условиях феодального строя заглушалась, затаптывалась богословами и философами, упрямо застывшими в своих устарелых, примитивных утверждениях. Всякий ученый, верующий в прогрессивность науки, отрицающий схоластический метод мышления, объявлялся еретиком, врагом бога.

Методы «приручения» туземцев вновь открываемых стран вызывали постоянные нападки со стороны наиболее образованной и свободомыслящей части интеллигенции. Гуманисты XV–XVI и XVII веков восставали против жестокостей, творившихся в новых колониях в Африке, Индии и Америке. Полное презрение к личности туземца, обращение с ним как со зверем, бессовестный обман и эксплоатация поощрялись правительством и церковью. Вместе с тем. и среди ученых находились люди, оправдывающие такое обращение и вступавшие в оживленные дебаты со сторонниками гуманного и честного подхода к «дикому» человеку.

В конце XVIII века, в «просвещенной» Англии, впитавшей вместе с учением французских энциклопедистов, философии Монтескье, Вольтера, революционные идеи борцов за права человека, находились ученые — ярые противники кругосветных путешествий и открытий новых стран. Они не только не стояли на точке зрения той или иной колонизаторской политики, но утверждали, что кругосветные путешествия, влекущие за собой открытие новых народов, вообще вредны человечеству, в особенности вновь открываемым народам. Они уверяли, что дикое состояние человека благотворнее состояния цивилизованного.

Были ли искренни эти своеобразные «филантропы» и не выражали ли они чьих-нибудь таившихся мыслей, прямое высказывание которых могло навлечь гнев правительства? Само собой разумеется, что расширение колониальной экспансии, такое выгодное для торгового капитала, ложилось тяжелым бременем на земельную буржуазию и крупных собственников-аристократов. Растущие из года в год налоги и всяческие обложения на постройку флота, снаряжение сомнительных военных экспедиций и содержание гарнизона в колониях, трепали карманы искони утвердившихся на земле крупных владельцев, не мирившихся с завоевательными аппетитами купцов.

Связанная так или иначе с этим классом земледельцев часть ученых служила их интересам, выдвигая какие угодно гипотезы и системы, всячески борясь с так называемой передовой интеллигенцией, ищущей путей для развития науки и в данном случае поддерживаемой правительством и промышленниками, видевшими в ней орудие своих завоевательных замыслов.

Ньютонов закон всемирного тяготения разбил теологическое воззрение о воздействии духовных сил на явления природы. Критика заставила признать новую теорию строгой закономерности явлений природы: движения планет, комет, приливов и отливов океанов. «Зеркальный телескоп», заменивший астролябию, позволил уточнить астрономические наблюдения. Движения планет было излюбленным объектом этих наблюдений. Астрономы составляли подробные звездные каталоги. Математики разрабатывали методы точнейших вычислений движения небесных тел. Астрологические теории древности, расцветшие в XVI веке и поколебленные учениями Тихо, Кеплера, Галилея и Декарта, первых настоящих естествоиспытателей, в XVIII веке были отвергнуты.

В 1768 году Лондонское королевское общество решило послать астрономическую экспедицию, целью которой было наблюдение прохождения планеты Венеры через диск солнца. Это должно было произойти через год и должно было быть наблюдаемо в Тихом океане с островов Товарищества[7]. Лорд Шелбури представил королю подробную записку, в которой не преминул указать на интерес, проявляемый другими монархами Европы к подобным экспедициям. Это указание возымело действие, и Георг III немедленно дал свое согласие. Королевскому обществу оставалось назначить астрономов-наблюдателей и начальника экспедиции. Был выбран ученый географ и астроном, член Королевского общества Дэльримпль, известный своими книгами о путешествиях в Южное море. Но первый лорд Адмиралтейства категорически отказался доверить судно не моряку. Он ссылался на опыт прежних экспедиций, когда экипаж отказывался повиноваться астроному. На этой почве у лорда произошел спор с Дэльримплем, который кончился бы провалом экспедиции, если бы не вмешался секретарь Адмиралтейства Стэфенс, уверивший лорда в необходимости назначения другого, более опытного в морском деле начальника и сразу указал на бывшего боцмана королевских кораблей и инженера-географа на Ньюфаундленде Джемса Кука. Еще год назад доктор Бевис представил его, как «хорошего математика и опытного моряка». Стэфенс прибавил, что Кука хорошо знает губернатор Ньюфаундленда сэр Хьюг Палиссер. Последний приложил все старания, чтобы поддержать Кука, который и был назначен 25 мая начальником экспедиции, в чине лейтенанта. Вместе с Палиссером Кук объездил доки Темзы и выбрал трехсотсемидесятитонное судно.

Назвали его «Усердие» («Endeavour»).

Инструкции президента Королевского общества графа Мортона говорили не только о наблюдениях Венеры, но и о тщательном обследовании Тихого океана.

Кук тотчас же принялся за снаряжение судна. Набрал экипаж в восемьдесят четыре человека, запасся продовольствием на полтора года и установил десять пушек и двенадцать мортирок.

Вместе с Куком ехали гринвичский астроном Чарльз Грин, ботаник доктор Соландер, хирург Монгауз, молодой энтузиаст Иосиф Бэнкс и художник Паркинсон.

Двадцать седьмого мая в доке Дептфорта Кук вступил в исполнение обязанностей капитана и начальника экспедиции. 30 июня судно отошло вниз по Темзе в Плимут, откуда 26 августа вышло в Атлантический океан и 13 сентября бросило якорь у берегов острова Мадейры, где произошел неприятный инцидент, несколько омрачивший начало путешествия. Португальская береговая артиллерия не ответила на салют «Усердия». Усмотрев в этом оскорбление британского флага, Кук приказал открыть огонь по форту. К нему присоединился и английский фрегат, стоявший на рейде. Чуть было не произошло крупное столкновение, и горячность молодого капитана чуть было не стала причиной политического конфликта. Опомнившись вовремя, обе стороны постарались замять этот случай, не попавший даже в описание путешествия.

От Мадейры Кук решил итти в Рио-де-Жанейро. Месяц плавания прошел спокойно. Острословие астронома Грина и чудаковатая восторженность Бэнкса оживляли однообразие плавания. Светящиеся рыбы занимали внимание естествоиспытателей.

Неожиданная встреча ожидала Кука в Рио-де-Жанейро. Португальский вице-король оказался хитрым человеком. Он говорил, что не понимает цели путешествия англичан. Не может быть, чтобы вооруженный корабль шел с мирными целями? Где это видано, чтобы пушки ставились так, на всякий случай, а англичане одетые в военную форму отправлялись бог знает куда только для того, чтобы посмотреть в трубу на какую-то звезду?

Соблюдая все правила учтивости, Кук старался доказать португальцу мирную цель своего путешествия. Ученые наперерыв толковали ему о движении планеты. Но вице-король притворялся, что ничего не понимает, хотя и уверял, что ему самому будет забавно поглядеть, как «полярная звезда пройдет на южный полюс».

Благоразумный начальник экспедиции решил не спорить больше с вице-королем и запастись водой и провизией. Когда же капитан проходившего испанского корабля предложил ему свои услуги по передаче писем в Англию, Кук составил подробную реляцию лордам Адмиралтейства и копию передал вице-королю, чтобы окончательно рассеять подозрения не в меру догадливого португальца.

Пятого декабря «Усердие» снялось с якоря.

Неожиданно при выходе из бухты корабль был обстрелен артиллерией с форта Санкта-Круц. Кук приказал тотчас остановиться и послал шлюпку узнать о причинах стрельбы. Оказалось, что начальник форта не получил разрешения пропустить англичан. Пришлось снова вступать в переговоры с вице-королем.

Кук понял, что Хитрый правитель, приславший ему накануне письмо с любезными пожеланиями счастливого пути, нарочно не сообщил ничего начальнику форта, в надежде потопить «Усердие» или, по крайней мере, нанести серьезные повреждения.

Неловкий ответ вице-короля, что его распоряжение о пропуске по нерадению подчиненных не было вовремя передано начальнику форта, пришлось признать удовлетворительным. Кук не мог обрекать на неудачу столь важную экспедицию. Он решил не придавать значения выходке вице-короля и спокойно продолжать путь.

За несколько дней до отъезда англичане осмотрели золотые прииски.

Громадное количество чернокожих рабов изнемогало и гибло от тяжелого труда и невыносимых условий климата, питания, а главное» зверского обращения с ними белых хозяев. Сорок тысяч негров покупались ежегодно португальским правительством и почти целиком гибли на приисках. Иногда в Бразилии нехватало негров и их пригоняли из других областей Южной Америки.

Кук в своем дневнике с негодованием обрушивается на португальцев, силясь убедить читателей в ужасном поведении хозяев приисков, «забывая», что его земляки у себя в колониях не лучше португальцев. Негры не заслуживают такого бесчеловечного обращения, они такие же люди, как и все, и если они добросовестно работают на своих хозяев, то последние должны обращаться с ними, как с честными работниками, а не как со скотом. Только в этом он видел несправедливость и искренне возмущался, требуя ее искоренения.

Жизнь на корабле размеренно шла изо дня в день, от. вахты до вахты, от утреннего завтрака до обеда, от обеда до ужина. При заходе в бухты ученые спешили на берег за разыскиванием редких растений, изучением окрестностей и туземного населения.

Кук неизменно руководил всей жизнью корабля. Требуя аккуратного, точного и быстрого исполнения приказаний, к себе самому он был также строг. Это ценилось экипажем. Матросы, зная его прошлое, видели в нем справедливого начальника, постоянно работающего. Иногда вспыльчивый» он был. ровен со всеми… «Можно было бы упрекнуть, пожалуй, его иногда в чрезмерной живости, но гнев его был скоро обезоружен его природной добротой»… Кроме того, матросы, не раз ходившие на своем веку в дальние плавания, впервые видели капитана, который заботился об их питании и здоровья. Все это располагало к нему. С первых дней выхода в море они почувствовали опытную, твердую и строгую руку начальника.

Работа по управлению кораблем сменялась работой научной. Кук постоянно производил астрономические и навигационные наблюдения; определял долготу и широту мест остановок и прохождения корабля, отмечал показания компаса, вычислял время и размер приливов и отливов, составил корабельный журнал и тщательно вел дневник путешествия. Он подробно записывал все необходимые данные в ущерб красоте описаний природы, предоставляя это делать своим спутникам, рассуждая правильно, что его задача не в написании красивой книги о чудесах неведомых стран, а в составлении обширной и точной реляции, полезной в первую очередь для таких же, как он, капитанов, ответственных за благополучное проведение корабля.

Изо дня в день, из часа в час, заполнялись страницы тетрадей кропотливыми записями с точнейшими цифрами и научными обозначениями и очень неточной орфографией.

«…Надо помнить, — говорит он своим читателям, — что это произведение человека, не получившего длительного образования в школах, но бывшего всегда в море с молодых лет…»

Особенно разительно сравнить дневник Кука с дневником его спутника по второму путешествию — Георга Форстера, включенным по прихоти издателя в одну книгу. Вот как пишет Форстер:

«…Луна блистала всю ночь посреди безоблачного неба и покрывала своими серебристыми лучами гладкую поверхность моря, между тем как она являла нам вдали прелестный пейзаж, казавшийся созданным рукою феи…»

Кук пишет:

«…Хотя я и не ждал никакого успеха от пути в этом направлении, однако упорно шел на юг до трех часов утра 12-го, когда мы были остановлены штилем на 58°56′ южн. ш. и 13°26′ вост. д. Через несколько часов поднялся западный ветер, по которому я взял курс на восток».

Предшественники Кука считали, что безопаснее всего вести корабль в Тихий океан через Магелланов пролив.

Кук опроверг это утверждение: провел «Усердие», обогнув Огненную Землю и мыс Горн. Через тридцать три дня он был уже в Тихом океане на три с половиной градуса севернее Магелланова пролива. Прежние же путешественники, идя проливом, тратили на это до трех месяцев. Таким образом, Кук сохранил силы своих людей, уменьшил порчу оснастки, а точным вычисление долгот и широт установил кратчайший и безопасный путь. Весь февраль корабль шел в открытом море. Затем показались неизвестные острова, разбросанные по разным сторонам океана. Времени оставалось мало. Нанося острова на карту, Кук проходил мимо. Еще три месяца «Усердие» шло на запад к цели своего путешествия — островам Товарищества.

За год плавания Кук пригляделся к своим подчиненным. Характер каждого матроса, каждого солдата, его положительные и отрицательные черты стали в точности известны капитану. Были среди них добросовестные, честные люди, были и буйные головы, трудно поддававшиеся дисциплине, позволявшие себе на стоянках разные дикие выходки по отношению к туземцам. Были добродушные, но слабые, любившие злоупотреблять спиртными! напитками и укрощавшиеся одним строгим выговором. Были и избалованные в прежних плаваниях, отважные молодцы, привыкшие к попустительству или даже поощрению таких же, как и они, капитанов, ходивших в Южное море на купеческих кораблях и обращавшихся с островитянами по всем правилам старинных конквистадоров, утверждавших, что европеец может грабить «дикого». Учитывая это, Кук составил правила, прочитав их экипажу, и требовал неукоснительного исполнения, грозя строгим наказанием за их нарушение.

«1. Стараться всеми способами снискать расположение индейцев[8] и всегда обращаться с ними с наибольшей человечностью.

2. Одно или несколько лиц должны быть назначаемы для покупок у индейцев продовольствия, плодов и т. п. и офицеры, матросы или другие лица с корабля не могут предпринимать никакого обмена без особого разрешения.

3. Всякое лицо, занятое на берегу, не может удаляться со своего поста, и если солдаты, рабочие или моряки позволят по неряшливости уворовать у себя оружие или инструмент, не только будет вычтена из их жалованья цена похищенного, согласно морских правил, но и они будут наказаны, как этого потребует случай.

4. Штраф будет наложен на всякого, кто стеснит обмен или тронет для обмена предмет, принадлежащий кораблю.

5. Всякие железные и медные вещи, одежда или подобные необходимые предметы могут быть обменены только лишь на продовольствие.

Подписано Д. К у к».

Тринадцатого июня 1769 года «Усердие» бросило якорь в бухте самого большого из островов Товарищества — Таити[9].

Уже за два дня в голубой дымке показалось очертание острова. Полосы дождя то закрывали, то открывали зубчатую вершину. На ярком солнце остров отливал всеми красками. Базальтовые скалы блистали красноватым цветом среди густой зелени лесов, одевающих многочисленные бухты и мысы. Поднялся полукруг коралловых рифов, охраняющих остров от прибоя волн. За рифами гладкая поверхность отражала зеленые горы и прибрежные, стройно вытянутые кокосовые пальмы.

С первого же дня Кук начал разгрузку астрономических инструментов и постройку форта для их охраны.

Бенке поставил палатку, вокруг которой тотчас собрались любопытные туземцы. Среди них были видавшие уже чужестранцев. Кук был осторожен: он старался уверить туземцев, что он ищет место для ночлега только на несколько дней. Оставшимся на корабле артиллеристам приказано было навести пушки на берег. Мало ли что вздумается этим добродушным с виду дикарям?

Оставив на берегу тринадцать солдат под командой офицера, Кук со своими спутниками отправился осмотреть окрестность.

Лес подходил к самому берегу. Удушливый пряный воздух кружил голову. Тяжелые плоды хлебного дерева гнули ветви с широкими, глубоко разрезанными листьями. Целый хаос плодов, цветов и ветвей, опутанных гирляндами лиан, преграждал путь. Приходилось с трудам пробираться сквозь эту пеструю, живую стену. Воздух был горяч и влажен.

У Соландера и Бенкса разбегались глаза. Они кидались то в одну, то в другую сторону к невиданным растениям, цветам, плодам. Грин острил над восторженностью ботаников.

Неожиданно все остановились, удивленно прислушиваясь. Со стороны берега слышалась беспорядочная стрельба из ружей. Пришлось быстро вернуться.

Растерянный офицер доложил Куку, что один из туземцев подкрался к часовому и, выхватив у него ружье, пустился бежать. Тогда офицер счел нужным приказать стрелять по нему, и туземец был убит.

Оказалось, что офицер не совсем точно рассказал о происшедшем. Туземец был действительно убит настигшими его, но другие солдаты стреляли по толпе островитян, собравшихся глазеть на чужестранцев, и только по какой-то удивительной случайности не ранили и не убили никого. Толпа разбежалась. Одиноко лежал труп убитого, омрачая первый, так благополучно начавшийся день.

Кук был вне себя. Этот неблагоразумный поступок офицера и бесчеловечная выходка солдат рассердили его. Разве можно было сразу применять такую крутую меру?! А где же повиновение его правилам? Сделав строжайший выговор офицеру, он пригрозил солдатам поркой в случае повторения подобного безобразия.

Вспылив, он, как всегда, быстро отошел и постарался растолковать той и другой стороне непростительность ошибки. По отношению к туземцам Кук стал соблюдать сугубую осторожность; он не позволял рубить деревьев, не получив на это согласие островитян. Деревья нужны были для постройки форта. Форт был на всякий случай обставлен мортирками. Туземцы робко и с любопытством помогали носить материалы.

Прошло несколько дней, и Куку снова пришлось наводить порядок, на этот раз более строгими мерами.

Корабельный мясник хотел поменять гвоздь на каменный топорик. Он пристал с этим к жене одного из туземных вождей. Но женщина отказалась. Тогда мясник вырвал у нее топорик из рук и запахнулся на нее ножом. Бенке, видевший эту сцену, рассказал Куку. Когда вождь с женой вошли на корабль в сопровождении других туземцев, капитан вызвал мясника, уличил в его поступке и приказал тут же наказать виновного. С мясника сорвали рубаху, привязали к матче и отстегали плеткой. Туземцы расплакались и просили прекратить наказание, но Кук был неумолим.

Телесные наказания считались единственным способом введения дисциплины. Кук был выше многих, но не выше морали своего времени. То же самое в вопросах религиозных. Кук наивно думал, что одно из средств цивилизации, просвещения диких народностей — обращение их в христианскую веру. Он заставлял служить обедни в присутствии островитян, тупо повторявших движения молящихся чужеземцев, но не понимавших цели этих движений и оживлявшихся при виде предметов обмена, устраивающих целые базары и тотчас понявших преимущество гвоздя перед стеклянными бусами. Примитивизм разума не мешал им тотчас усваивать пользу того, что представлялось им действительно полезным для жизни.

Первого июня Кук разделил своих спутников на три группы. Две из них отправил на ближайшие острова, сам остался с третьей на Таити. Таким образом, ошибки в наблюдении прохождения планеты могли быть впоследствии исправлены.

Сильный туман заволакивал небо. Но 3-го числа небо очистилось совершенно, и наблюдения прошли чрезвычайно удачно.

Каждый составлял табличку и вычислял широту и долготу места наблюдения:

Первичное внешнее соприкосновение или первое появление Венеры на Солнце. 9 ч. 25' 42» утра.

Первичное внешнее соприкосновение или первое появление Венеры на Солнце. 9 ч. 25' 42» утра.

Вторичное внутреннее соприкосновение или начало схождения. 3 ч. 14' 8» пополудни.

Вторичное внешнее соприкосновение или полное схождение. 3 ч. 32' 10» пополудни.

Точка наблюдения: 17°29′15″ юж. широты от Гринвича[10]. Главная цель путешествия была достигнута[11].

Пятого числа весело отпраздновали день рождения английского короля. Гуляли по острову, обнаружили местных бродячих музыкантов, игравших на флейтах и барабанах и заставили их показать свое искусство. Ударявшие в барабан импровизировали песню в честь англичан.

Кук продолжал свои «филантропические» опыты. Он задался целью искоренить ежедневные кражи туземцами разных вещей. Он настрого запретил часовым стрелять по ворам, даже холостыми «зарядами. Правда, такое распоряжение было вызвано главным образом тем, что выстрел одним порохом ослабит страх островитян к огнестрельному оружию.

Но все его старания объяснить невыгодность краж для самих же туземцев проходили даром. Наконец, он попробовал новый прием.

Штук двадцать лодок островитян вернулись с моря полные рыбы. Кук приказал захватить лодки, увести их к форту и объявил рыбакам, что если не будут возвращены украденные вещи, он сожжет лодки. Туземцы вернули небольшое количество украденного железа и требовали возврата лодок. Кук отказал. На следующий день вовсе никто не явился, и «человеколюбивый» капитан был поставлен в затруднительное положение: рыба могла загнить от жары. Либо надо было отказаться от своего слова, либо обречь на голод, может быть, неповинных людей.

Кук прибег к компромиссному решению: пусть берут рыбу, а лодки останутся. Получилось еще хуже: туземцы набросились на рыбу и растащили ее, кто сколько успел, не считаясь с хозяевами улова. А возвращения лодок все же потребовали. Кук успокаивал себя, говоря, что туземцы просто не могут установить, кто действительно вор, а вещи спрятаны на других островах. Но тем не менее, надо было признать полную неудачу мудрено задуманного опыта исправления ‘ нравственности туземцев.

Бывали случаи дезертирства, когда матрос или солдат, прельщенный беспечной жизнью островитян или красотой туземки, уходил с корабля и исчезал. В таких случаях Кук схватывал одного или нескольких вождей и заявлял, что не отпустит их, пока не будет приведен дезертир. Но это нс всегда удавалось, и туземцы отвечали упрямым контр-требованием: вернуть вождей, тогда приведут дезертира. И приходилось волей-неволей уступать.

Положительно, научная работа экспедиции проходила успешнее. Кук и Бенке объехали остров на шлюпке и установили его размеры. Затем Бенке отправился вверх по реке и обнаружил следы вулканической деятельности гор. Вокруг форта и на лесных полянах он посадил семена арбузов, апельсинов, лимонов, привезенных из Рио-де-Жанейро.

Множество семян роздал островитянам, показав, как надо их сажать и в какую землю.

Три месяца прошло со дня прихода на Таити и надо было думать об обратном пути.

Топоры, гвозди, ножи, стеклянные бусы были обменены на большое количество разного продовольствия. Астрономические и географические данные, обычаи туземцев, флора и фауна были подробно описаны каждым участником экспедиции.

Главный жрец острова — Тупиа захотел /ехать с англичанами. Кук обрадовался такому знаку доверия и согласился взять старика, знавшего хорошо близлежавшие острова, язык и обычаи жителей. Такой человек мог быть только полезен.

Тринадцатого июля снялись с якоря. Провожавшие островитяне плакали. Не то об англичанах, не то о жреце, не то о бусах и гвоздях.

Тупиа учил Кука названиям островов, рассказывал, на катких из них можно достать свиней или дичи, и предавался исступленным молитвам, прося у своего божества ветра, когда по всему и так было видно, что ветер должен был подуть.

Заходили на острова. Запасались живностью. Знакомились с местными царьками. Кук соблюдал необходимый этикет: менялся именем с владыкой острова. Если царыка звали Орэе, то «а время свидания Кук брал его имя, а царек назывался Кукэе. Грину было над чем поострить.

Кук не забывал и об интересах Англии. Уезжая от царька, он ему вручил оловянную пластинку с выгравированной надписью:

«Корабль его британского величества «Усердие», под командой лейтенанта Джемса Кука. Гуаэн, 16 июля 1769».

Таким образом закреплялось право англичан на первенство /открытия острова.

Трехнедельное плавание от острова к острову было однообразно. Погода была переменчивой: то налетал ветер, то наступал штиль и туман заволакивал землю. Стены коралловых рифов грозили судну пробоиной.

«Скучное и трудное плавание», записал Кук в своем дневнике. Он решил итти прямо на юг, нс разыскивая более островов, до встречи с материком.

Двадцать пятого августа отпраздновали годовщину отъезда из Англии.

Сорок два дня шли в открытом море. Однообразие плавания было скрашено появлением над самым горизонтом кометы. Красивый полет хвостатого огненного зверя длился часов пять на радость астрономам и к ужасу Тупии, упавшего ниц перед божеством и вопившего о несчастиях, грозивших покинутым островитянам.

Шестого октября молодой матрос Николай Юнг, влезавший на мачту, первым увидал землю.

Медленно надвигалась и росла громада горных вершин, далеко на север и юг уходили берега.

Большинство путешественников решило, что это давно разыскиваемый Южный Материк, условно нанесенный на карты под названием: Terra Australis Incognita[12].

Кук приказал спустить шлюпку и отправился обследовать берег по течению небольшой реки. Появившиеся туземцы, похожие на таитян, сразу выказали враждебность, и хотя, повидимому, и понимали, что говорил Тупиа, но не хотели входить в сношения и угрожали копьями.

Никакие уговоры, никакие знаки миролюбия не помогли. Это продолжалось несколько дней. Туземцы то бросали копья в приближавшихся, то пытались увести шлюпку, за что многие из них поплатились жизнью, и наконец, когда Кук, выведенный из терпения, приказал перехватить плывущих в лодке семерых туземцев, те начали быстро уходить. Для их устрашения Кук приказал открыть огонь поверх их голов! Убегавшие неожиданно остановились и встретили подошедшую к ним шлюпку, где был и сам Кук, таким градом камней, копий и весел, что англичанам пришлось по ним стрелять. Четыре туземца были убиты, три другие пойманы.

Биограф Кука старается оправдать этот поступок своего знаменитого соотечественника вспыльчивостью капитана и неожиданностью сопротивления туземцев. Хотя тут же приводит выдержку из дневника Кука, не совсем его реабилитирующую:

«Конечно, индейцы не заслуживали смерти за нежелание довериться моим обещаниям и войти в мою шлюпку, даже если бы они не подозревали такой опасности, но моя цель требовала изучения их страны, что я мог совершить двумя способами — силой или завоеванием их благосклонности. Я уже испробовал власть подарков, но напрасно; моим единственным желанием было избегнуть всякой враждебности я привести нескольких индейцев на мою шлюпку, как способ убедить их, что мы не хотим причинить им зла и что мы можем способствовать их счастью. Мои намерения, следовательно, не были преступны. По правде, в этой ссоре, которую я нимало не предвидел, мы могли бы одержать полную победу, не проливая столько крови. Но, однако, при таких обстоятельствах, когда отдан приказ открыть огонь, никто уже не может ни ограничит) опасность, ни предписать ее результатов».

Кук раскаивается в необдуманности своего поступка. Ведь можно было и не отдавать приказа открывать огонь? Пойманные и увезенные на корабль туземцы тоже, как показывают дневники, никому не были нужны, да и место, где произошло столько напрасных драк и убийств, было вскоре оставлено Куком. Филантроп бывал иногда слишком «вспыльчив».

Куку положительно не понравился воинственный нрав островитян, и он решил, не останавливаясь, двигаться на юг и при приближении лодок с вооруженными туземцами приказывать стрелять из пушек, что наводило страх на дикарей.

Шесть месяцев плавания убедили Кука, что эта земля вовсе не разыскиваемый Южный Материк. Наблюдения прохождения планеты Меркурия, записанные Грином 9 ноября, и вычисленные Куком широта и долгота точки наблюдения утвердили это положение. Кроме того, стало ясным, что это та самая земля, которую в 1642 году открыл голландец Авель Тасман, подплывший к ее восточным берегам.

За все время плавания поведение туземцев вызывало целый ряд недоразумений. Офицеры и матросы, раздраженные таким недружелюбным приемом, выходили из повиновения и по-своему расправлялись с ворами и обидчиками. Кук сек и сажал в трюм, но терял самообладание и подчас чувствовал, что поведению экипажа сам давал дурной пример. Стычки с островитянами происходили чуть ли не на каждой остановке, и либеральные намерения Кука каждый раз разбивались об упорство «диких» и чувство мести матросов.

Так по крайней мере он пишет в своем дневнике, перенося всю вину на туземцев или на необузданный нрав матросов. Совершенно ясно, что при наличии на корабле жесточайшей дисциплины и достаточных средств для ее поддержания, поведение матросов вряд ли могло служить причиной возникновения таких стычек. Проговариваясь о своих крутых мерах, Кук спешит успокоить «чувствительных» читателей, убедить их в неизбежности этих мер. Не может он сослаться на секретные инструкции адмиралтейства, предписывавшие беспощадную расправу с «дикими» в случае их сопротивления? Не может он открыто заявить, что его «научное» путешествие рассматривается морским министерством, как разведка военно-морских баз и укрепленных пунктов, как проложение новых путей для военного флота, как начало «мирного» завоевания новых земель во славу британского капитала?

Кук не солдат, не завоеватель, не злой человек, он просто моряк-путешественник, но путешественник, добросовестно исполняющий директивы начальства, человек, проникнутый чувством долга перед пославшими его, к тому же безусловно сочувствующий предначертанию власти, как выросший и воспитанный в определенной среде, наложившей на него свой отпечаток. Несмотря на выдающиеся способности, на достоинства характера, отличавшие его от других, на искания и «благие» порывы к какому-то неясному идеалу, он не мог целиком оторваться от общей массы либеральствующих военных и ученых своего класса, так называемой передовой интеллигенции на ряду с проповедью всевозможных филантропических, философских учений, служащей, в конце концов, интересам все той же связанной с ней торговой буржуазии, все того же королевского правительства.

Сведения туземцев, предположения Тасмана и свои личные убеждали в существовании пролива, делящего страну на два больших острова. В этом направлении Кук и направил свои изыскания.

Двадцать второго января, поднявшись на высокую гору, он увидал начало пролива, уходящего в тесный коридор лесистых скал, и море на востоке… Сомнений больше не было. Надо было пройти этим проливом.

Кроме прекрасных, громадных деревьев, пригодных для мачт, страна была бедна другими необходимыми вещами. Животных, кроме собак и крыс, и даже насекомых совсем не было видно. Только море кишело всевозможной рыбой, в изобилии вылавливаемой для еды.

Разочаровавшись в налаживании отношений с туземцами, Кук решил закрепить свои открытия. Он складывал пирамиды из камней, украшал их вершины монетами, пулями, стеклянными бусами. В одной из бухт он поставил два столба, написав на них название своего корабля, день и год. Установка столбов сопровождалась торжественной передачей их старику-островитянину, обещавшему не трогать их и показывать всякому капитану корабля, какой придет в бухту. Один из столбов, водруженный на высоком холме, был украшен великобританским флагом и место было крещено именем королевы Шарлотты. Именем короля Кук объявил эту землю принадлежавшей Англии. «Закончив все эти формальности, — пишет Киппис, — англичане выпили бутылку вина за здоровье его величества. Затем они оставили пустую бутылку старику, сопровождавшему их на гору, и оставшемуся, повидимому, очень довольным этим подарком».

Биограф, заполнив страницу описанием торжества, спешит извиниться за поведение капитана. Что-то нс нравится ему во всей этой верноподданнической повадке его свободомыслящего героя. Закончив списание, он прибавляет:

«Философ мог бы спросить, быть может, какое право имел господин Кук завладевать именем короля Англии страной, уже обитаемой людьми, предки коих поселились уже на ней давно. Лучший ответ, который можно было дать на подобный вопрос, тот, что господин Кук устроил это торжество не для одних только индейцев, не с намерением лишить их каких бы то ни было естественных прав, но чтобы предупредить вторжение европейских мореплавателей, которые могут притти после него и для выгоды соответствующих государств захотеть присвоить себе права, в коих они не будут основываться на утверждении первенства открытия».

Некоторые из спутников продолжали утверждать, что они плывут вдоль берега Южного Материка. Кук, уверенный в неправильности такого утверждения, повел корабль дальше. Вызвав офицеров на ют, он убедил их в правильности своего определения.

Этого ему было мало: он повел «Усердие» по проливу, вернулся к его восточному входу и, обойдя южный остров, пошел вдоль западного берега. Бухты, реки, мысы и островки он называл именами друзей и своих морских начальников, ставил флаги и столбы с именем корабля и Георга III.

Острова, честь открытия которых принадлежала исключительно Куку (кроме берега, виденного Тасманом с его корабля), он назвал Землей Штатов[13].

Кончался март месяц. Пора было окончательно выработать обратный путь в Англию.

Куку очень хотелось вернуться к мысу Горн, чтобы еще раз попытаться разыскать Южный Материк. Итти, огибая мыс Доброй Надежды, скучно. Дорога слишком известна и не предвещает никаких новых открытий. Но мыса Горн он достиг бы только зимой. Корабль был слишком истрепан бурями. Экипаж устал, продовольствия мало. Все-таки он ухватился за последнюю возможность. А что, если офицеры сами предложат итти на юго-восток? Надежды было мало. Он решил собрать совет. Офицеры, как один, предложили итти незамедлительно на запад, к берегу новой Голландии[14], потом на север и вдоль берегов Индии. В случае же каких-нибудь затруднений искать землю, открытую Квиросом[15].

Двадцать седьмого апреля штиль чуть было не погубил корабль. Сильным течением его несло на прибрежные скалы Новой Голландии. В последнюю минуту подул сильный бриз и позволил славировать вполне благополучно.

Через месяц прошли тропик Козерога.

Весь день 10 июня виднелись острова и отлогие песчаные отмели. Глубина была достаточной, ветер отличный. Ко всему этому наступила прекрасная лунная ночь. В девять часов вечера, по обыкновению, сошлись в кают-компании к ужину. Настроение у всех было хорошее. Как-никак шли домой. Помрачневший за последнее время капитан шутил и смеялся. Грин был в ударе. Он подшучивал над офицерами, над самим Куком, добродушно принимавшим его остроты. Вспоминали, как на одном из островов Бенке вернулся весь утыканный какими-то колючками и искусанный мошкарой.

Но вдруг в каюту вбежал боцман и доложил, что глубина потеряна. Все бросились на палубу и стали на места. Через несколько минут решили, что тревога была напрасной и корабль просто прошел по краю отмели. Все разошлись по каютам и легли спать.

В одиннадцать часов Кук был разбужен беготней по палубе, криком и беспорядочной командой офицеров. Выскочив, он увидал ужасную картину: корабль сел на мель, накренился и сильной волной его било о камни. Берег был близко. Когда обмерили глубину, оказалось, что корабль посадило на скалу. На воде плавали куски обшивки и фальшкиля. Положение было отчаянным. Каждую минуту могла образоваться течь и погубить корабль. К тому же должен был скоро начаться отлив: облегчать судно — напрасная потеря времени. Киль скрипел. Скала пилила корабль. Вода прошла в трюм. Надо было считать время секундами.

Кук в миг оценил положение.

Шесть пушек, железо, балласт, полные и пустые бочки, связки клепок, кувшины с маслом — за борт.

Насосы работают в трюме.

Каждый на своем месте. Матросы, солдаты, офицеры, ученые, капитан— как один. Ни лишней суеты, ни крика, ни скверного ругательства, за него неумолимо — смертная казнь. Так до рассвета.

Земля оказалась далеко. Всем на шлюпках не уместиться. Пока одни достигнут берега, других проглотит океан.

Кук спокоен. Глаза блестят. Волосы треплет ветер. Голос уверен и строг.

К полудню — полный штиль. Как будто передышка, но прилив не сдвинул с места, хотя было выброшено груза тонн пятьдесят. Два насоса работали уже тринадцать часов без перерыва.

Начался отлив. Вода сильней хлынула в трюм. Следующий прилив через двенадцать часов. Поставили еще два насоса. К девяти часам корабль немного подняло. Но дно, оторвавшись от скалы, откроет пробоину. Тогда нельзя будет остановить воду.

Не время раздумывать. Кук приказывает подтянуться на якорном канате.

Со стоном и скрипом корабль сползает со скалы. Десять часов. Сутки непрерывной работы. Люди падают от изнеможения, валятся на залитую насосами палубу, встают, опять работают, опять падают. Течь в трюме то увеличивается, то уменьшается, то отнимает последнюю надежду, то придает сил. Один из якорей оторвался. Поставили паруса и в одиннадцать часов пошли к берегу. Но течь не могли найти. Тогда молодой штурман Монгауз предложил виденный им на одном торговом судне способ закрывать течь: он нашил паклю и шерсть на большой парус, плотно покрыл овечьим пометом и навозом. На веревках подтянули парус под корабль. Паклю и шерсть втянуло в пробоину и парус пластырем прилип ко дну. Течь уменьшилась сразу. Оставили один насос.

«Усердие» благополучно вошло в бухту.

Кук ушел к себе в каюту. Записал в дневник:

«… Каждый казался господином своей души. Каждый прилагал все свои силы с терпением и ясностью, одинаково далекими от тупой суеты, ужаса и темной пришибленности безнадежности».

Несчастья преследовали. На корабле появился скорбут. Первыми заболели Тупиа и Грин. Крепкий таитянин ухитрялся ловить рыбу и поддерживать силы. Грин, несмотря на старания хирурга, чувствовал себя с каждым днем хуже. Как назло первая бухта оказалась негодной для починки корабля. Изнемогавшие от усталости и полубольные матросы работали, не покладая рук. Казалось, никогда не кончится это тяжелое плавание.

Кук неизменно был спокоен на вид. Девять суток еще он боролся с упрямой стихией, с самим собой. Минутами, казалось, усталость задавит остаток воли. Нельзя было этого показать. Матросы, солдаты— никто не должен заметить и тени слабости.

Наконец, «Усердие» крепко стало носом на отлогую песчаную отмель. Можно было чиниться и вынести больных. Настреляли голубей, раздобыли пресной воды. При осмотре пробоины оказалось, что кусок скалы, врезавшись, отломился и остался в обшивке. Это и спасло корабль.

Кук тотчас принялся за астрономические наблюдения вместе с больным Грином; наблюдая Юпитер, они определили место:

214°42′30″ зап. д.

15°26′ юж. ш.

Офицерам было поручено сделать съемку берега.

Больным выдавали по три фунта свежей рыбы. Варили похлебку из трав и гороха. Несмотря на нестерпимую жару (термометр в тени показывал 87°)[16], силы возвращались.

Капитан заботился о больных и занимал работой здоровых. Сам с утра до вечера руководил починкой корабля, корректировал астрономические наблюдения, измерял глубину, вырабатывал план дальнейшего пути. Его энергия передавалась другим.

Вряд ли можно усомниться в искренности забот Кука о больных и усталых матросах. Только сидевший в Лондоне доктор философии мог одобрить свои напыщенные похвалы такой формальной фразой:

«…Этот осторожный начальник правильно заметил, что капитан заинтересован никогда не отклоняться от такого правила в подобном путешествии».

В конце месяца появились туземцы. Они оказались добродушнее новозеландцев. Голые, с продетыми через уши и нос кольцами и браслетами, сплетенными из волос, быстро освоившись, они даже вошли на корабль и с любопытством оглядывали все вокруг. Но вторая группа туземцев, явившихся через несколько дней, потребовала» чтобы ей отдали наловленных черепах. Отказ вызвал недовольство, и обиженные туземцы схватили тлеющие в кострах головни и подожгли траву. Несколько палаток и других вещей погибло в огне. Пришлось дать выстрел из ружья. Испугавшись, туземцы убежали. Пламя охватило деревья, и к ночи горы пылали на несколько миль в окружности. Третьего августа сдвинулись с отмели. Плавание было очень трудным. Скалы и мели то и дело заставляли становиться на якорь. Все время впереди шла лодка, измерявшая глубину.

Посоветовавшись с боцманом и офицерами, Кук решил уйти в сторону от земли. Эта мера оправдалась. В открытом море «Усердие» пошло беспрепятственно.

Кук продолжал свои научные работы. Теперь он поставил себе задачу исследовать возможность прохода между Новой Голландией и Новой Гвинеей. Он повел корабль на северо-запад.

Двадцать второго августа пролив был найден. Дорога в Индийское море открыта. На северном мысе Новой Голландии Кук водрузил английский флаг, назвав землю Новым Валлисом. Ружья и пушки дали трехкратный залп.

Огромнейший остров Австралия, в 7 650 000 кв. км., с золотом, эвкалиптовыми лесами, плодородной землей, полноводными реками и даровыми рабочими руками «индейцев», стал собственностью королевства Великобритании.

Недели через две увидали берег Новой Гвинеи. Держа курс на запад, «Усердие», не останавливаясь, шло проливом.

Кук исправлял неточности старинных карт, передвигал острова, удлинял или сокращал их берега. Первые карты составлялись не самими мореплавателями, не знавшими науку картографии, не умевшими вычислять координаты. По их описаниям, малограмотным и запутанным, первые картографы чертили карты, тоже неточные. Проходя мимо острова Тимора, увидели дома голландцев, окруженные кокосовыми пальмами, и большие стада овец. Экипаж требовал остановки. Радостно толпились на палубе. Оживились изможденные лица, жадно вспыхивали глаза. Первый раз за все плавание матросы остались недовольны капитаном, когда он не захотел пристать к острову.

Кук выбрал другой — Саву. Там удалось по умеренным ценам запастись овцами, свиньями, курами, яйцами, кокосовыми орехами, лимонами, луком и несколькими сотнями галлонов пальмового вина, что вызвало не мало зависти у начальника местной голландской торговой конторы.

Второго октября подошли к берегам Явы.

В жаркой влажной дымке голубели на горах леса, пальмовые и бамбуковые рощи одевали склоны, акации и фиговые деревья прятали дома голландских поселенцев. Берег пестрел яркими цветами. У входа в залив стояли два голландских торговых судна. На одно из них Кук послал первого лейтенанта Хикса. Хотелось скорее узнать про Англию. Лейтенант привез в ответ бумагу подписанную секретарем Голландской ост-индской компании, где именем губернатора требовалось ответить на ряд вопросов. Кук счел ниже своего достоинства заполнить весь лист. Он ответил кратко: «Усердие». Англия. Кук».

Двухсотлетнее кровопролитие подчинило султанов, избавило ост-индских купцов от конкурентов-европейцев и позволило мирно дремать на батавских перинах, взбитых по-амстердамски, ведя бесконечный счет золоту, рабам, перцу, гвоздике и другим неисчислимым явайским богатствам.

Вспоминалась злая ирония французского философа: «Сахар был бы слишком дорог, если бы растение, его производящее, не обрабатывалось рабами»[17].

Кук не отсалютовал Батавии, послав сказать губернатору, что у него осталось только три пушки. Совету Компании — просьбу разрешить поставить «Усердие» для осмотра киля и починки.

К вечеру налетела буря с грозой и ливнем страшной силы. Суда трепало и заливало дождем. Молния ударила в бизань стоявшего рядом голландца. Мачта рухнула щепками. «Усердие» было спасено предусмотрительностью Кука, установившего громоотвод.

Еще в Баркинге Кук читал и слышал о громоотводе американского депутата Франклина. Как всегда, нашлись умные головы, оспаривавшие полезность нового изобретения. Судьба и работа этого просвещенного американца всегда занимали Кука. Рабочий-печатник, применявший свой труд и знания к устройству библиотек, печатанью математических и других научных книг, распространяемых им в народе, делавший открытия и сочинявший философские трактаты, привлекал пытливое внимание. Кук оценил выдающиеся таланты бостонского философа и первым за пятнадцать лет применил громоотвод на своем корабле.

Когда Кук обратился к голландским толстосумам за денежной помощью, они наотрез отказались под благовидным предлогом, что не могут субсидировать неизвестного им моряка, даже не военного капитана, плавающего безо всякой серьезной коммерческой цели по диким островам в погоне за небесными светилами. Надо было быть осторожными с британскими конкурентами. Кто знает какие штуки задумывает Англия против благоденствия батавских купцов?

Сообразительные купцы сразу учуяли действительную цель научной» экспедиции.

Пришлось заводить официальную переписку с губернатором и советом Компании, скрепляя ее печатями и именем короля Георга.

Батавский климат оказался роковым для спутников Кука и экипажа «Усердия». Один за другим они заболевали злокачественной тропической лихорадкой Несчастный жрец таитян, обрадовавшийся сначала невиданному городу, не вынес новых условий жизни и непривычной пищи. Скорбут убил его. Лихорадка трепала Бенкса и Соландера. Хирург Монгауз умер, оставив Кука без. своей просвещенной помощи. Здоровыми оставалось десять человек.

Кук чувствовал, как лихорадка овладевает и им. Правда, приступы ее были слабее, чем у других. Крепкий организм и всякие меры предосторожности не давали болезни сломить его. Кук боролся с болезнью, как он боролся с морем, с людьми, с жизнью. Напрягая волю, он гнал недуг. С утра до вечера, руководя починкой судна, он был занят одной мыслью: скорей вывести «Усердие» из этого отравленного места.

Этот «земной рай» был пропитан зловредными испарениями, затхлостью разложения, гнилой, липкостью заразы. Никакие неприятельские ядра, океанские шквалы не могли сравниться с этой неумолимой, подстерегающей каждую минуту смертью.

Семь человек умерло. Сорок больных увезло «Усердие» из Батавии. Корабль шел наполненный стоном, бредом, жуткой, непривычно притихшей жизнью. Заболевавшие матросы, с осунувшимися, пожелтевшими лицами, провалившимися глазами, вяло исполняли работы и ухаживали за больными.

Кук продолжал борьбу. Он изыскивал всякие средства остановить болезнь. Отсутствие врача заставляло самого догадываться, что может предотвратить или облегчить заболевание. В пресную воду был выжат лимон, трюм, где хранилось продовольствие, был полит уксусом.

Прошел месяц. Еще через месяц, при благоприятном ветре, корабль дойдет до мыса Доброй Надежды. Одна за другой гасли жизни, один за другим заболевали офицеры, матросы, солдаты. Каждое утро докладывали капитану о вновь заболевшем или умершем.

Ночью, выходя проверить вахту, он видел, как в мутном свете фонаря копошились тени двух матросов, они с трудом тащили что-то тяжелое и, молча раскачав, кидали за борт, слышался всплеск воды. Тени тихо растворялись в темноте. «Еще один».

За полтора месяца друзья Бенкса — Споринг и Паркинсон, милый, умный Грин, молодой Монгауз, тот самый, кто спас всех от верной гибели у берегов Новой Голландии, старый боцман, плотник один и другой повар, конопатчик, капрал… «Один, два, три… пятнадцать, двадцать, тридцать… Кто же остался? Один, два, три»…

Как огромный темный катафалк, движется корабль на север, везет на родину «легкий» груз слез и безвысходной печали матерям, женам, друзьям…

Пятнадцатого марта подошли к мысу Доброй Надежды.

Снова говорить с губернатором, опять выпрашивать разрешение снести больных на берег и ждать новых смертей. Томительно и ненужно тянулся месяц.

Приходом к острову Святой Елены «Усердие» завершило свой кругосветный путь с востока на запад.

В порту — двенадцать торговых кораблей Английской ост-индской компании и военное судно «Портланд». С ними вместе в Англию. На шестой день «Усердие» начало отставать. Паруса и снасти изнемогали, как люди. Кук остановил «Портланд» и передал капитану Эллиоту корабельный журнал и офицерские дневники.

Двенадцать «купцов» уходили все дальше.

Казалось, «Усердие» выбивается из сил. Вот и «Портланд» исчез в голубом мареве.

В каюте рядом умирал от лихорадки первый лейтенант Хикс. Через неделю назначенный на его место Чарльз Клэрк выстраивал на палубе матросов. Тело лейтенанта Хикса вынесли к борту.

Двенадцатого июня 1771 года, в Диле, Кук сошел на английскую землю.