Дмитрий Ульянов

ОКТЯБРЬ

В сентябре политическая обстановка в стране круто изменилась. Из Советов рабочие и солдаты изгоняли кадетов, меньшевиков, эсеров… Влияние большевиков усиливалось.

Дмитрий Ильич снова просит Дзевановского похлопотать о переводе в Севастополь — там он связан общественными и партийными делами, там его работа будет эффективнее. Антон Андреевич понимал, почему его друг рвется обратно в Крым, и отговаривать не стал: ему виднее.

По приезде в Севастополь Дмитрий Ильич познакомился с Юрием Петровичем Гавеном. Революционный путь Гавен начал еще в 1901 году, активно включившись в деятельность марксистского кружка Прибалтийской учительской семинарии. В апреле 1907 года он был делегатом V (Лондонского) съезда РСДРП. Потом попал на каторгу. Весной 1917 года вернулся из Сибири, и Яков Михайлович Свердлов направил его в Крым, напутствуя такими словами: «Вопрос о взятии власти пролетариатом — вопрос нескольких дней. Во всех крупных центрах пролетарские силы уже достаточно созрели. На юге же, особенно в Крыму, дела обстоят плохо. Там наблюдается полное засилье социал-соглашателей. А это особенно печально, если принять во внимание значение Севастополя как военного порта. Ваша задача — превратить Севастополь в революционный базис Черноморского побережья. Севастополь должен стать Кронштадтом Юга».

Юрий Петрович признался Дмитрию Ильичу, что ехал он с мыслью сразу же по приезде в Севастополь наладить выпуск газеты. Но на месте, к огорчению своему, убедился: в ближайшее время с газетой ничего не получится — нет денег, нет печатников, нет базы. Все типографии в руках меньшевиков и эсеров. Деньги ЦК обещал прислать, а вот бумагу и типографию рекомендовали искать на месте.

Пока же нужно было завладеть инициативой, вырвать солдат и матросов из пут меньшевистского фразерства. Кроме Гавена, здесь с июля вела работу среди матросов Надежда Ильинична Островская. При содействии Ржанникова она проникла в Севастополь и уже на второй день на солдатском митинге была избрана в Совет. В середина лета удалось восстановить Севастопольскую большевистскую организацию. Массы пошли за большевиками. В августе миноносец «Капитан Сакен» первым из кораблей Черноморского флота полностью перешел на сторону большевиков.

Комиссар Черноморского флота эсер Бунаков вынужден был телеграфировать в Морской генеральный штаб: «За короткое время Севастополь стал городом большевиков. Большое возбуждение, беспрерывные митинги, на которых дают говорить только большевикам. В некоторых частях уже взяли на руки оружие. У большевиков появились хорошие ораторы… Решительных мер против агитации большевиков и против митингов принять нельзя, так как не на кого больше положиться…»

Когда Бунакову доложили, что вернувшийся из Одессы военврач Ульянов включился в активную работу, выступает на митингах, он распорядился арестовать его и предать военно-полевому суду, как офицера, уклоняющегося от исполнения своих обязанностей.

В тот день Дмитрий Ильич выступал на корабле «Ростислав». На берег вернулся уже вечером. Распрощавшись с матросами, пошел к себе на квартиру. Но не успел отойти от пирса, как его арестовали. К счастью, матросы «Ростислава» заметили, как Дмитрия Ильича увозили под конвоем, и они, выскочив на берег, быстро разоружили конвой контрреволюционеров.

О безопасности Дмитрия Ильича позаботился и Севастопольский комитет РСДРП (б). Член комитета Савелий Сапронов встретился с Бунаковым и потребовал оставить Ульянова в покое, а от себя добавил, что, если преследования не прекратятся, он, Бунаков, будет ответ держать за все сразу. В 1906 году Сапронов служил вместе с Бунаковым. Они готовили восстание на учебных кораблях «Рига» и «Память Азова». Руководителей восстания выдал провокатор. Подозрение пало тогда на Бунакова.

Рабочий класс России повсеместно готовился к вооруженному восстанию — последнему, решительному бою с капитализмом.

Благодаря энергичной деятельности Островской, Гавена, Ульянова большевистская организация Севастополя увеличилась до 150 человек. К середине октября большевики вели работу практически на всех кораблях и в каждой казарме. Военные предприятия оказались почти полностью под влиянием большевиков.

В октябре прошли широкие митинги в судостроительных мастерских Севастопольского порта, на линейных кораблях «Иоанн Златоуст» и «Евстафий», на гидрокрейсере «Авиатор», в Минной школе, в двух дивизионах крепостной артиллерии, Втором крепостном госпитале, Флотском экипаже. На этих митингах были приняты большевистские резолюции о немедленном переходе всей власти к Советам, передаче земли крестьянам, установлении рабочего контроля над производством, об освобождении всех политических заключенных. По поручению горкома партия Дмитрий Ильич проводил митинг на корабле «Свободная Россия». В резолюции моряки «Свободной России» заявили: «Вся полнота власти должна перейти в руки революционного пролетариата и крестьянства в лице их представителей, так как только в этом есть спасение страны в революции. В основу деятельности власти должна быть положена резолюция, принятая Центральным Исполнительным Комитетом Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов гор. Петрограда от 1 сентября 1917 г.».

И снова после четырехмесячного перерыва на кораблях флота стали реять красные флаги. Первым поднял красный флаг миноносец «Фидониси». Этот корабль был опорой Севастопольского комитета большевиков. Его примеру последовали миноносцы «Заветный», «Хаджибей», «Калиакрия», «Дерзкий», «Пронзительный».

Меньшевики и эсеры, пользуясь своим численным преимуществом в Совете, всячески пытались сорвать подготовку вооруженного выступления воинских частей и рабочих.

Однажды вечером район крепостного госпиталя оказался оцепленным отрядом милиции. Комиссар милиции вручил начальнику караула предписание: посты, расположенные на территории складов, передать под охрану милиции. Начальник караула, человек исполнительный, приказ выполнил тотчас же, однако перед уходом заглянул в госпиталь, где у него было много знакомых, рассказал о странном распоряжении Совета: оружие со складов передать милиционерам, этим торговцам и чиновникам. А ведь склады принадлежат саперному батальону, значит, солдаты являются хозяевами оружия и боеприпасов, которых, кстати, хватило бы на целый полк.

Дмитрий Ильич, услышавший эту новость, понял, в чем дело: солдаты саперного батальона идут за большевиками. Значит, эсеры и меньшевики, пользуясь «законной властью», решили разоружить саперов.

Милиционеры под покровом темноты торопливо грузили на подводы оружие и боеприпасы. Надо было немедленно действовать. Если поднять по тревоге саперный батальон, бой неминуем: саперы не допустят разоружения батальона.

Пришлось из госпиталя срочно послать связного к дежурному по городскому комитету большевиков.

Вызванный наряд матросов отправился в госпиталь и вынудил милицию ретироваться.

Этот случай заставил городской комитет большевиков принять решение об охране революционными матросами и солдатами военных крепостных объектов. Как показали дальнейшие события, эта мера была нелишней.

Город жил напряженным ожиданием вестей с севера. Ночью на городском телеграфе торопливо застучали аппараты: «Вчера, 25 октября 1917 года, в Петрограде совершилась социалистическая революция. Временное правительство низложено. Вся полнота власти в руках Советов».

Рано утром исполком Севастопольского Совета собрался на экстренное заседание. Здесь из двадцати пяти членов было только четыре большевика. Солдаты, моряки и рабочие потребовали от исполкома признать власть Советов как единственно законную власть России.

В девятом часу утра в госпитале раздался телефонный звонок. Попросили к трубке Дмитрия Ильича. Юрий Петрович Гавен поздравлял всех товарищей с победой революции. От него Дмитрий Ильич узнал, что взят штурмом Зимний дворец, министры Временного правительства арестованы, товарищ Ленин возглавил правительство. Уже опубликованы декреты о мире и земле.

Большевики госпиталя поспешили в «Ренессанс»[39] на открытое заседание Совета.

Здание городского театра гудело от множества голосов. Матросы с трудом сдерживали восторженную толпу народа. Дмитрий Ильич протиснулся в зал в тот момент, когда председатель заседания читал резолюцию:

— «Севастопольский Совет военных и рабочих депутатов, заслушав доклад исполнительного комитета о всех его действиях в этот исторический переходный момент Великой революции, считает постановление исполнительного комитета о взятии власти в свои руки как активную поддержку революции в момент решительной схватки буржуазии с демократией — вполне правильным».

Председатель продолжал:

— «Подтверждая и приветствуя взятие власти исполнительным комитетом Совета, Совет по-прежнему уполномочивает на выполнение своей воли и исполнительный комитет. Да здравствует взятие власти Советами!»

Присутствующие предложили послать в Петроград телеграмму. Спустя несколько минут председатель вышел на трибуну и огласил текст:

— «Петроград… Петроградскому Совету для Всероссийского Съезда Советов. Приветствуем победоносную революцию. Власть Советом взята. Ждем распоряжений».

Председатель потряс в воздухе листком бумаги. Зал ликовал. Но буквально на следующий же день меньшевистско-эсеровский Совет, получив директивы из своих центров, заявил, что он не признает Советской власти. В Севастополе запахло порохом. Меньшевики и эсеры привели в боевую готовность верные им воинские части. Большевики также готовились к битвам.

Дмитрий Ильич поспешил перебраться на Екатерининскую, 12, где помещался комитет РСДРП (б), и целиком отдался агитационной работе.

Партийный комитет работал круглосуточно, одно заседание сменялось другим, неотложно решались сотни больших и малых вопросов. Во флигеле, примыкавшем со двора к дому, размещалась агитационная группа Ульянова. Вскоре ей пришлось выполнять весьма важную и ответственную задачу.

Из Ростова прибыла делегация рабочих. Там контрреволюция уже подняла голову. К Ростову подступал царский генерал Каледин. На Дону начиналась гражданская война. Классового врага могла сокрушить только хорошо обученная и вооруженная революционная армия.

Делегаты рассказали о том трудном положении, в котором оказались ростовские рабочие. Нет оружия. Нет продовольствия. Дмитрий Ильич, внимательно выслушав ростовских делегатов, посоветовал им завтра же об этом рассказать на Черноморском флотском съезде. Он был уверен, что черноморские моряки помогут ростовчанам.

Члены комитета в оперативном порядке обсудили просьбу ростовских товарищей. До открытия Черноморского флотского съезда оставались всего одни сутки, но за это время надо было успеть поговорить со многими товарищами.

Канун съезда для Дмитрия Ильича и его помощников явился периодом больших испытаний. Летучие митинги, на которых выступали большевистские агитаторы с разъяснением сути калединщины, прошли на многих кораблях и в солдатских казармах. Агитаторы убедили массы в том, что Каледин — это ставленник контрреволюции и его выступление можно подавить только силой оружия.

На съезде слово было предоставлено главе делегации — члену Ростовского городского Совета. Тот зачитал письмо ростовских рабочих. Письмо выслушали в полном молчании, но, когда председательствующий большевик Платонов поставил перед съездом вопрос, посылать или не посылать помощь, зал наполнился выкриками. На трибуну поднялся правый эсер Бунаков.

— Ростовский пролетариат, — патетически начал он, — героический пролетариат. Мы восторгаемся мужеством, с которым он борется против генерала Каледина. Но… — он сделал паузу, отпил из стакана глоток воды, — но, славные делегаты-черноморцы, мы не можем послать помощь ростовчанам, мы не должны распылять наши силы.

— А если ростовчане сами не справятся? — бросил из президиума реплику большевик Пожаров.

Бунаков узнал его голос и, не оборачиваясь, ответил: — Не справятся — значит, сами виноваты, что не мобилизовали всю доблестную ростовскую Красную гвардию. Товарищи, я считаю, мы должны послать на Дон делегацию для оказания, так сказать, символической помощи.

Пожаров попросил слова.

— Свое мнение эсеры высказали. Они отказываются помочь революционному Ростову. Ну а мы, большевики, предлагаем послать на Дон сильную, хорошо вооруженную флотилию.

На реплику Бунакова «За вами не пойдет матросская масса» он потряс в воздухе пачкой бумаг:

— Вот оно, доказательство того, что за нами пойдут. Это резолюции моряков в поддержку ростовского пролетариата.

Теперь даже колеблющиеся поняли, что массы на стороне большевиков. Предложение Пожарова было принято сорока тремя голосами против двадцати трех.

После съезда большевики сразу же начали формировать флотилию. В добровольцах недостатка не было. Около тысячи моряков записалось в экспедиционный отряд. 12 ноября флотилия вышла из Южной бухты и взяла курс на Дон. В ее составе были два миноносца и два тральщика. Вместе с вооруженным отрядом отправился и врач Владимир Сергеевич Лягодкин. Он охотно принял предложение Дмитрия Ильича возглавить санитарное отделение отряда.

Вслед за Донской флотилией севастопольцы приступили к формированию нового Черноморского отряда.

Как никогда, ощущалась отдаленность Севастополя от красного Петрограда. Из столицы с нетерпением ждали известий и прежде всего «Правду».

С севера прибывали поезда. «Правды» не было. Газета таинственным образом исчезала в дороге.

«Дорогие товарищи! — писал в ЦК Николай Арсеньевич Пожаров. — Комитет, вынужденный долгим неполучением ЦО «Правды», с самого начала Октябрьского переворота, поручил мне обратиться к вам с настоящим письмом. Мы неоднократно обращались к издательству с просьбой об аккуратной посылке газет. С тем же теперь обращаемся и к вам.

Кроме этого, организация очень нуждается и в литературе последних новейших изданий, отсылка которых на наши заказы задерживается…

Теперь, когда здесь, на юге, разгорается борьба с контрреволюцией, когда нарождаются «краевые» власти из городской думы, земств, городов, нам нужно развить самую упорную борьбу, самую широкую агитацию. Здесь открыто призываются массы на борьбу с Советами, с правительством народных комиссаров. Нужны силы, нужны работники, присылайте немедленно.

В Симферополе образовалась краевая власть из городских дум, земских самоуправлений, национальных групп и оборонческих советов в составе 48 человек, которая называет себя «советом народных представителей». Задача этой власти: «регулирование денежных знаков, с одной стороны, борьба с большевиками, с «большевистским» правительством и с Советами, воспрепятствование доставки хлеба в центр, с другой». Это не пустые слова, это факты…»

Пожаров сообщал также, что Севастопольский Совет такую власть не признает и своих представителей отзывает, а в самом Севастополе для работы с многочисленным воинским гарнизоном нужны работники, которые помогут окончательно вырвать массу из-под влияния эсеро-меньшевистско-кадетских руководителей.

«Мы пытаемся выпускать здесь газеты, ищем типографию, нужны будут деньги, но также нужны будут и работники, способные поставить газетное дело. Нам нужно одного газетного работника и двух агитаторов-организаторов».

Пожаров предложил Дмитрию Ильичу вместе с товарищами Кобылянским, Алексакисом и солдатом Басенко войти в состав редколлегии будущей газеты. Начались поиски типографии и печатников. Одновременно Дмитрию Ильичу было поручено выяснить обстоятельства исчезновения «Правды». И вот здесь пришлось прибегнуть к помощи большевистского разведчика, заброшенного симферопольскими подпольщиками в местную охранку еще накануне войны. Так спустя четыре года Дмитрий Ильич снова встретился с Афанасием Семеновичем Мочаловым, бывшим служащим губернского жандармского управления. Пока только было известно, что поезда, следующие в Крым, как правило, обыскиваются и все большевистские издания изымаются. Все это происходит между Джанкоем и Симферополем. Действуют опытные сыщики, по всей вероятности, дрессированные еще охранкой. Мочалов взялся их обнаружить и обезвредить.

В конце ноября 1917 года крымская контрреволюция образовала два так называемых правительства: татарская националистическая «директория», вынашивавшая планы отторжения Крыма от России и присоединения его к Турции, и «совет народных представителей» (кадеты, эсеры, меньшевики), или, как их метко переименовали трудящиеся, «совет народных предателей». Эти два антисоветских фронта создали объединенный «Крымский штаб» — вооруженные силы контрреволюции. «Крымский штаб» располагал значительными силами — его поддерживал мусульманский корпус и 200 тысяч бывших офицеров царской армии.

«Крымский штаб» рассчитывал одним ударом покончить с Советами в Крыму. Первый открытый конфликт между «Крымским штабом» и Севастопольским ревкомом произошел 28 декабря 1917 года в связи с разоружением большевистски настроенных воинских частей, дислоцированных в Евпатории. Большевики Евпатории обратились за помощью к Севастопольскому ревкому. Тот потребовал от «Крымского штаба» в течение 24 часов вернуть оружие солдатам и матросам Евпатории. В ответ на ультиматум «Крымский штаб», в свою очередь, потребовал от ревкома прекратить посылать матросов-агитаторов в города Крыма и стал спешно подтягивать войска к Севастополю.

В ночь с 10 на 11 января 1918 года вооруженные отряды татарских националистов кинулись на Севастополь. Бой завязался у Камышловского моста. Первый удар приняли севастопольские рабочие.

В ревкоме Юрий Петрович Гавен огласил донесение командира второго красногвардейского отряда. Оно заканчивалось словами: «Идет кровопролитный бой. Немедленно пришлите помощь». Вместе с подкреплением отправился и врач Ульянов. Пожаров, увидев его под пулями перевязывающего раненых, предложил покинуть поле боя. Но Дмитрий Ильич не ушел в укрытие, пока не подобрали последнего раненого.

Ночью революционные войска севастопольского гарнизона двинулись на Симферополь, сбивая по пути заслоны татарских националистов и белогвардейцев. Вместе с боевыми отрядами рабочих, солдат и матросов Дмитрий Ильич участвовал в освобождении Симферополя. Только на рассвете 16 января вернулся домой и сразу же поспешил в редакцию.

В среду, 24 января 1918 года, конфискованная у кадетов «американка» уже печатала первые экземпляры «Таврической правды». Все эти дни Дмитрий Ильич не покидал редакции, вместе с Кобылянским и Алексакисом собирал материалы, многие статьи писал сам, разъясняя в них первоочередные задачи трудящихся Крыма.

Трудности встречались на каждом шагу. Не хватало бумаги. Не было хороших печатников. Центральный Комитет не мог дать всего того, что просили севастопольцы. Из ЦК писали: «Вы спрашиваете, товарищи, сможет ли ЦК помочь вам в чем-либо в создании газеты «Таврическая правда». Не знаю, о какой помощи вы говорите, о материальной или о литературной? Относительно последней вряд ли, так как все наши литературные силы не могут сотрудничать даже в «Правде», все они работают, кто в комиссариате кем-либо, кто в экономическом совещании, кто в банке… Что же до материальной, то, вероятно, некоторую помощь ЦК мог бы оказать, хотя некоторая доля помощи вам уже оказана и вам послано 800 рублей. На бумагу же вам рассчитывать не приходится, так как лишней бумаги нет у нас в распоряжении».

Стало ясно: надо искать полиграфистов на кораблях.

Назавтра Ульянов отправился на «Трапезунд». Матросы встретили Дмитрия Ильича как старого знакомого. Здесь он уже однажды выступал. Дмитрий Ильич постарался объяснить, что без хорошо оборудованной типографии, без полиграфистов нет возможности выпускать ежедневную газету. Матросы возмутились — по какому же тогда праву в революционном Севастополе свободно печатается контра?

Общее собрание экипажа корабля «Трапезунд» постановило: газету «Крымский вестник» закрыть как контрреволюционную, а типографию передать большевистской организации — газете «Таврическая правда».

В ночь с 5 на 6 февраля Дмитрий Ильич написал статью, которая появилась в «Таврической правде» под названием «Задачи Советской власти в деле охраны народного здравия».

«Рабоче-крестьянская революция в своем поступательном движении сметает все остатки старого строя, ломает все ненужные перегородки между людьми, разрушает до основания прогнившие учреждения. Подобно бурному весеннему потоку, она сносит на своем пути все запруды и преграды. Это ее разрушительная, очистительная работа.

Но, разрушая старое, можно теперь же созидать новое; отбрасывая негодное, нужно бережно сохранять здоровые ростки, нужно использовать в полной мере полезную работу прошлого, его долгий опыт и знания. Созидательная творческая работа несет с собой очень много трудностей, но из этого вывод только один: нужно, не медля ни минуты, дружными усилиями браться за дело».

Далее Дмитрий Ильич выдвигает конкретные задачи, которые требуют безотлагательного решения. Главная из них — ликвидация так называемых профессиональных заболеваний.

«При новом, социалистическом строе профессиональные болезни нужно свести на нет, нужно устранить все трудности в производствах, здоровье рабочего должно быть оберегаемо всеми мерами».

Сколько лет Дмитрий Ильич вынашивал эти мысли!

СОВЕТСКАЯ РЕСПУБЛИКА ТАВРИДЫ

Северный мартовский ветер принес на крымскую землю резкое похолодание и запах порохового дыма. На Украине полыхали бои с немецкими интервентами. Фронт медленно приближался к Перекопу и уже черной тенью касался Таврии.

Для защиты Крыма в спешном порядке формировались части Красной Армии. Но уже было видно, что хорошо обученную многочисленную армию оккупантов остановить не удастся. Тогда Таврический ЦИК, избранный в марте 1918 года на губернском съезде Советов, предпринял смелые организационные и дипломатические шаги. На очередном заседании Центрального Исполнительного Комитета член губкома партии Станислав Новосельский сообщил:

— Совнарком Российской Советской Социалистической Республики предлагает нам обнародовать свою республику в пределах нейтральной зоны, то есть весь Крым…

Таврический ЦИК принял постановление об образовании Советской Социалистической Республики Тавриды. Членов Таврического ЦИКа тревожило поведение буржуазных украинских националистов: своей предательской политикой они способствовали немецкому наступлению на Крым[40]. Ставку на немцев делали и татарские националисты. И тем не менее ЦИК пришел к единодушному мнению: объявить Советскую Таврию составной частью Российской Федерации, власть которой распространяется на Черноморский военный флот.

Заборы и стены домов украсились декретом:

«Центральный Исполнительный Комитет, согласно постановлению 1-го Учредительного съезда Советов рабочих, солдатских, крестьянских и поселянских депутатов, всех земельных и военно-революционных комитетов Тавриды, состоявшегося 10 марта 1918 года, объявляет территорию Крымского полуострова в составе Симферопольского, Феодосийского, Ялтинского, Евпаторийского, Перекопского уездов Советской Социалистической Республикой Тавриды».

Совет народных комиссаров республики возглавил Антон Павлович Слуцкий, присланный Лениным. Накануне заседания ЦИКа Антон Павлович встретился с Ульяновым и предложил ему занять пост комиссара по делам национальностей Крыма. Дмитрий Ильич ответил, что на этот пост нужен человек, до тонкостей разбирающийся в местных национальных условиях. Он же себя к таковым не относит. Для работы в наркомате Ульянов посоветовал привлечь товарищей, которых он хорошо знал по многолетней подпольной работе и которые могли со знанием дела разобраться в программах и программках многочисленных буржуазных партий, в частности татарских, немецких, караимских.

По рекомендации Слуцкого Дмитрий Ильич возглавил в правительстве Советской Тавриды Наркомат здравоохранения. Новые обязанности заставили переехать в Симферополь — столицу республики. Через несколько дней он был уже в командировке: объезжая города Крыма, создавал первые на полуострове советские медицинские учреждения. Врачей нет. Медикаментов нет. Работники ревкомов, куда Дмитрий Ильич обращался за содействием, не знали, за что хвататься: кругом разруха, саботаж, нет продовольствия, топлива, одежды.

С грустными мыслями нарком здравоохранения ехал в Симферополь. Видимо, нужно начинать с соответствующих декретов по созданию медицинских учреждений в уездах. Но в первую очередь выступить на заседании совнаркома…

В Симферополь попасть ему не удалось. Дорога оказалась перерезанной отрядами мусульманского корпуса, не добитого в январских боях и теперь занявшего леса Восточного Крыма. Пришлось возвращаться в Феодосию, чтоб оттуда дозвониться в совнарком, выяснить обстановку.

Оказалось, контрреволюция перешла в наступление повсеместно. Судьба Республики Тавриды была предрешена. Войска кайзеровской Германии ворвались в Крым. Сбивая малочисленные красногвардейские заслоны, они быстро продвигались в глубь полуострова. В спешном порядке началась эвакуация советских учреждений в Севастополь, под прикрытие военного флота. Туда же переехало и правительство во главе с Антоном Слуцким.

В Феодосию поступали сведения одно тревожнее другого, но все прямо или косвенно были связаны с продвижением немецких войск по дорогам Таврии.

Поздно вечером в дом Теребнинской на Керченском шоссе, где поселился Дмитрий Ильич, заглянул Хмелько, товарищ по довоенному подполью, а ныне член Феодосийского ревкома. Он только что возвратился из Судака, там принимал участие в разгроме банды татарских националистов, замучивших председателя местного ревкома Суворова и безоружных моряков, обслуживавших маяк на мысе Меганом. Но самую печальную новость Дмитрий Ильич узнал из газеты, которую Хмелько захватил с собой. Это были «Известия ВЦИК» от 22 апреля 1918 года. Газета сообщала:

«Немецко-австрийские войска заняли Симферополь. У входа в Севастополь немецкие подводные лодки начали свою «контрольную работу»… Что же касается Крыма, то здесь немецкое правительство не пробовало даже найти какое-либо оправдание для своих действий. На Крым, который даже в Украинском универсале признается русским, направлены теперь захватные вожделения немцев, преследующих здесь одну цель. Русский Черноморский флот, господствующий на Черном море, должен быть уничтожен, не знаем, в пользу ли Украины или турецкого султана, но другой цели, кроме уничтожения русского Черноморского флота, не может преследовать германская армия в Крыму».

Казалось, Советская власть обосновалась в Крыму надежно, навсегда. А уже сданы Евпатория, Симферополь. Неизвестно, что происходило в Севастополе… Пока не оккупирована немцами Феодосия, надо попытаться проскочить в Севастополь морем. По берегу бесполезно: татарские националисты перехватят. Но в Феодосии не нашлось ни одного катера: еще месяц назад они были переброшены в Керчь для охраны пролива, с Кубани ждали высадки белогвардейского десанта. Теперь поговаривали, что немцы дойдут до Керчи, соединятся с белогвардейцами. Слухи о том, что немцы занимают весь полуостров, вскоре подтвердились орудийными выстрелами: на море около Судака шла артиллерийская дуэль. Сомнений не было — немецкий флот препятствовал эвакуации войск Советской Таврии. Караваны судов, отстреливаясь от наседавшего врага, тянулись на юго-восток, в неоккупированные порты Северного Кавказа.

А ночью в центре Феодосии неожиданно вспыхнула ружейная перестрелка. На рассвете к Дмитрию Ильичу в сопровождении красногвардейцев заскочил Хмелько. Он осторожно поддерживал раненую руку. На пыльном бинте проступала кровь. Оказалось, подпольная контрреволюционная организация, называвшая себя «Союзом инвалидов», подняла мятеж. Офицеры, составлявшие ядро организации, захватили почту. Пришлось их выбивать силой.

Хмелько предупредил, что завтра-послезавтра немцы будут в городе, и пообещал прислать подводу. Друзья распрощались. Это была их последняя встреча[41].

В сопровождении опытного проводника Ульянов выехал в Евпаторию. Там он был известен узкому кругу людей как санитарный врач Феодосийского уезда. Он не знал, что несколько дней назад трагическая судьба постигла комиссаров Республики Тавриды Антона Слуцкого, Яна Тарвацкого, Алексея Коляденко, Станислава Новосельского и друга Дмитрия Ильича еще по довоенному подполью Тимофея Гавриловича Багликова.

…21 апреля, не дождавшись корабля из Севастополя, члены ЦИКа Тавриды решили на автомобилях проскочить из Ялты в Феодосию, чтобы оттуда морем уйти и Новороссийск. Утром Алексей Коляденко позвонил в Алушту. К телефону подошел начальник милиции левый эсер Белов. Он заверил комиссара, что в городе Советская власть держится крепко, можно ехать спокойно, а сам тут же передал эскадронцам — главарям татарского контрреволюционного мятежа — встретить большевиков как следует.

У деревни Биюк-Ламбат татарские националисты устроили засаду, и члены правительства Советской Республики Тавриды были схвачены и доставлены в Алушту к Белову. Татары избили связанных комиссаров, затем раздели и втолкнули в каменный подвал купеческой дачи. Двое суток Белов зверски издевался над комиссарами-большевиками. На третий день в бухту вошел миноносец с десантом красных моряков, спешивших на выручку членов ЦИКа. Татарские националисты увели пленников в горы и в трех километрах от города изрубили шашками.

…Весть о мученической смерти членов правительства Советской Тавриды была получена Владимиром Ильичей вместе с фронтовой сводкой. Член реввоенсовета республики Семен Иванович Аралов сообщил также, что пока нет никаких сведений о наркоме здравоохранения Ульянове. Может, он в Новороссийске?

19 мая 1918 года на имя комиссара Черноморского флота поступила радиограмма. Реввоенсовет республики предписывал установить местонахождение Д. И. Ульянова. Командование флота радировало: в Новороссийск комиссар Ульянов не прибыл…

ЕВПАТОРИЙСКОЕ ПОДПОЛЬЕ

На рассвете пароконная подвода тихо въехала в Евпаторию. В город Дмитрий Ильич добрался в общем-то благополучно. Проводник оказался человеком боевым и бывалым.

Вскоре товарищ Андрей, так теперь называли подпольщики Дмитрия Ильича, уже работал врачом в евпаторийской городской больнице. Больница была превращена в опорный пункт большевистской партийной организации.

Шло жаркое лето 1918 года. Крымские большевики еще не могли противостоять хорошо вооруженным войскам оккупантов. За создание боевого партизанского отряда и взялся товарищ Андрей.

В середине августа уполномоченный ЦК КП(б)У Александр Иванович Находкин познакомил Дмитрия Ильича с двадцатилетним каменотесом Иваном Петриченко. По мнению Товарищей, он мог бы возглавить партизанский отряд. Иван Никифорович Петриченко был богатырского телосложения, с черными закрученными кверху усами на крупном загорелом лице, носил обувь самого большого размера. В Евпатории его хорошо знали. Это он год назад на глазах у прохожих, спасаясь от ареста, кулаком насмерть убил офицера. Тогда ему удалось спрятаться в Севастополе. Там летом 1918 года он вступил в большевистскую партию и в начале августа вернулся в Евпаторию, сколотил группу конных бойцов, которая вскоре была сильно потрепана в боях с белогвардейцами. И вот теперь он с горсткой людей скрывался вблизи от города, в Мамайских каменоломнях. Здесь он знал каждую пещеру.

Петриченко охотно согласился возглавить партизанский отряд, которому сам он дал название «Красные каски». Дмитрий Ильич пообещал достать оружие и боеприпасы, но предупредил, что боевые действия отряда должны согласовываться со всем партизанским движением в Крыму.

На плечи Дмитрия Ильича легли заботы по снабжению отряда оружием. В Симферополе по решению Совнаркома Тавриды была заложена база оружия. Предстояло связаться с симферопольскими подпольщиками. Получив явку, Дмитрий Ильич сам отправился в город. Уже через неделю у Мамайских каменоломен партизаны сгружали с подвод ящики с патронами.

Отряд начал боевые операции. Появились первые раненые. Партизанского госпиталя не было. И раненые сначала лечились в городской больнице. Но вскоре белогвардейская контрразведка (в Евпатории ее возглавлял полковник Демин) узнала, что раненые партизаны обращаются за помощью к врачам города. Комендант Евпатории издал приказ, запрещавший лечить раненых без разрешения оккупационных властей. За невыполнение приказа — расстрел.

Многие врачи города не рискнули более принимать раненых бойцов. И все же однажды обстоятельства вынудили Дмитрия Ильича обратиться к доктору Казасу.

Ночью при плотно закрытых шторах доктор Казас сделал трудную операцию девятнадцатилетнему пареньку — Сергею Немичу. Пробираясь в каменоломни, Сергей попал в засаду. Белогвардейская пуля засела в легком. Отстреливаясь, партизан вернулся в город и, оторвавшись от преследователей, укрылся в подвале грязелечебницы. Только следующей ночью он сумел добраться до товарища Андрея.

Партизанский отряд мужал в боях. И, несмотря на потери, рос численно. Партийный комитет направил в каменоломни около ста человек. Это были люди, готовые до последнего дыхания драться с врагами Советской власти. Зная коварство врага, партизаны забирали с собой жен и детей.

Руководители евпаторийского подполья понимали, что семьи связывали бойцов, делали отряд громоздким и маломаневренным, а Мамайские каменоломни волей-неволей превращались в клочок территории, вокруг которой враги сосредоточивали свои карательные силы.

Кроме того, осведомители делали свое черное дело: многие раненые, лечившиеся в городе, были схвачены контрразведкой. Не избежал ареста и Семен Немич, брат Сергея. Вскоре была арестована их сестра Антонина и другие активнейшие подпольщики.

Наступил сентябрь. Два новых жестоких удара обрушились на евпаторийскую подпольную организацию.

Первый удар — неудачный побег из евпаторийской тюрьмы Зуйкова, Матвеева, Семена и Антонины Немич, Демышева и Корнилова — тех людей, что были так нужны для работы в подполье. Дало осечку одно звено, и операция, тщательно подготавливаемая партийным комитетом, провалилась. Вся группа была расстреляна.

Второй удар — весть о покушении на Ленина. 3 сентября 1918 года «Евпаторийское слово» сообщило: «В пятницу 30 августа на заводе Михельсона совершено покушение на вождя большевиков — Ленина. Стрелявшей оказалась социал-революционерка Каплан. Положение Ленина безнадежное…»

И больше ни одной строчки. Александр Иванович Находкин пробрался в Симферополь. У симферопольских товарищей свежих газет из Москвы не нашлось. И только неделю спустя связной областного партийного комитета Овсянников привез из Севастополя «Известия ВЦИК» за 13 сентября. В бюллетене № 36 о состоянии здоровья Ленина на 20 часов 12 сентября сообщалось: «Кровоизлияние в плевру почти всосалось. Сегодня наложена на руку повязка с вытяжением. Самочувствие хорошее. Больному разрешено немного вставать с постели.

Регулярный выпуск бюллетеней прекращается».

Находкин не стал больше ни минуты задерживаться в Симферополе, обходя караулы знакомыми тропинками, поспешил в Евпаторию. Утром уже был в городской больнице и вместе с Дмитрием Ильичом читал «Известия».

Выздоровление Ленина вдохнуло в евпаторийских подпольщиков новые силы. Партизанские операции принимали все больший размах. Оккупанты не поспевали со своими отрядами «защиты». Впрочем, немецким оккупантам уже было не до партизан. В Германии вспыхнула революция. И немцы спешно эвакуировали свои войска из Крыма.

В Симферополе сменились власти. Марионеточное правительство генерал-лейтенанта Сулькевича передало свои полномочия местному миллионеру Соломону Крыму. Немецких оккупантов сменяли английские, французские, греческие, турецкие. С их одобрения подняла голову «Добровольческая белогвардейская армия».

В ноябре в Крым прибыл Ян Гамарник, представитель ЦК КП(б)У. 1 декабря 1918 года он открыл в Симферополе подпольную партийную конференцию. Решения конференции обязывали большевиков Крыма развернуть повсеместно широкую партизанскую войну против оккупантов и белогвардейцев.

Партизанский отряд «Красные каски» предпринял новую серию дерзких вылазок. Дорога между Евпаторией и Симферополем стала ареной боевых действий.

Полковник Демин докладывал начальнику штаба «добровольческой армии» генералу Пархомову: «Город Евпатория в любой момент может очутиться во власти партизан, а добровольцы, находящиеся в Евпатории, могут при создавшихся условиях не оправдать возлагавшихся на них надежд. Крайне необходимы безотлагательные действия, тем более что 15 января нового стиля городские большевики намерены совершить долго подготовлявшееся восстание. В городе паника».

Полковник Демин разработал план крупной операции. Чтобы его реализовать, нужна была санкция начальника штаба армии. И тот ничего не имел против: «В Евпаторию для водворения спокойствия и ликвидации партизан в каменоломнях следует из Симферополя отряд; из Севастополя в Евпаторию следуют два союзных миноносца. Пархомов».

Над партизанским отрядом нависла серьезная угроза. После многочисленных боев в отряде не хватало боеприпасов, продовольствия, медикаментов.

В сопровождении опытного проводника Дмитрий Ильич отправляется в каменоломни, везет самое необходимое: медикаменты и хлеб.

В степи дул холодный, пронизывающий ветер. Не теплей оказалось в пещерах. Командир отряда стал показывать гостю хозяйство и расположение отряда: длинное подземелье с сотнями уступов и выступов. Казарма, мастерская, столовая… Много детей и женщин. Более пятидесяти раненых. Все понимали, что через день-два отряду предстояло принять неравный бой. Около берега, напротив катакомб, дымил греческий миноносец «Пантера», чуть поодаль стояли английские эсминцы. В город уже прибыл казачий полк, эскадрон татарских националистов, офицерский батальон… И вся эта сила — против обескровленного в боях партизанского отряда.

Дмитрий Ильич предложил в самом укромном месте оборудовать медицинский пункт и немедленно, этой же ночью, вывезти всех детей. После короткого совещания женщины согласились, но, к сожалению, не все.

Скрываемые темнотой партизаны, одетые в маскировочные халаты, доставили детей в город — там их приютили работницы городской больницы.

Утром 18 января офицерский батальон под прикрытием корабельных орудий начал атаку. Белогвардейцам удалось прорваться в первый ярус катакомб и засыпать камнями единственный колодец.

Каратели, пообещав пощаду, предложили женщинам и детям выйти из каменоломен. Но когда те вышли, были тут же скошены пулеметами.

С английских эсминцев матросы принесли баллоны с люизитом. И газ, как вода, потек в катакомбы.

Партизаны предпочли умереть в открытой схватке, с пением «Интернационала»…

Гибель красных партизан несколько ослабила большевистское подполье Крыма. Но евпаторийские большевики уже сколачивали новый вооруженный отряд. Он был еще плохо обучен, но готов оказать свою посильную помощь Красной Армии.

4 апреля 1919 года в Евпатории был создан революционный комитет. Заместителем председателя стал товарищ Андрей — Дмитрий Ильич Ульянов. Ревком возглавил вооруженное восстание, и 7 апреля, за четверо суток до вступления в город Красной Армии, взял власть в свои руки.

ВО ГЛАВЕ КРЫМСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

Вечером 11 апреля к зданию Евпаторийского ревкома подкатил обшарпанный «фиат». Из машины выбрался крупного телосложения человек с редкой седой бородкой. Налегая на старенькие костыли, обошел машину, стал считать на радиаторе пулевые пробоины.

Из здания выскочили ревкомовцы: поздний гость не иначе как из Симферополя. И не ошиблись. Это был Юрий Петрович Гавен. Только ехал он из Джанкоя. По дороге его несколько раз обстреливали: по степному Крыму уже рыскали кулацкие банды.

Так после года разлуки Ульянов и Гавен снова встретились. Снова им предстояло работать вместе. Юрий Петрович заехал за Ульяновым. Утром они должны быть в Симферополе.

Дмитрий Ильич попрощался с ревкомовцами, сел в машину. По пути заскочил на Вокзальную улицу, на квартиру, торопливо собрался, и вскоре «фиат» вырвался на Симферопольскую дорогу. Гавен торопил шофера, и тот выжимал из мотора все, что было можно. В облаке коричневой пыли растворилась Евпатория, остались позади белые мазанки Сак. Юрий Петрович наконец заговорил о главном, о том, что есть решение ЦК РКП(б) об образовании Крымской Советской Социалистической Республики. И ему с группой товарищей поручено сформировать правительство. Возглавить его рекомендовано Ульянову.

Дмитрий Ильич молчал. Отказаться он не имел права. Но считал, что на посту предсовнаркома должна быть «более сильная кандидатура». И он надеялся, что в скором времени такого человека Москва пришлет обязательно.

Областная партийная конференция, которая вскоре открылась в Симферополе, одобрила решение ЦК РКП(б) об образовании Крымской Советской Социалистической Республики.

В состав правительства вошел Дмитрий Ильич Ульянов, назначенный по его просьбе не председателем, а заместителем председателя Совета Народных Комиссаров, хотя с первого и до последнего дня Крымской Советской Республики Дмитрию Ильичу пришлось исполнять обязанности предсовнаркома: Москва так и не прислала «более сильной кандидатуры».

Дмитрий Ильич был назначен также на пост наркома здравоохранения. Потом, спустя много лет, вспоминая эти дни, он скажет: «Работали на пределе физических возможностей большевика». На многое не хватало времени, и прежде всего на сон… Дмитрий Ильич вместе с Иваном Назукиным, Иосифом Полонским, Орионом Алексакисом и другими товарищами вошел также в состав областного партийного комитета.

Юрий Петрович Гавен поручил восемнадцатилетнему чекисту Семену Мануйлову быть при главе правительства, следить за его отдыхом. Но… тут же у Мануйлова вышла осечка. Чекист напомнил Дмитрию Ильичу, что тот вот уже целые сутки не спит, чего доброго, и свалиться можно.

— Вы правы, отдыхать нужно, — весело сказал Дмитрий Ильич. — Но, дорогой Семен, только не сейчас… Видите, сколько людей ожидает…

Во втором часу ночи начиналось заседание Совнаркома. Ульянов дописал листок, передал Алексакису, распорядился, чтобы текст отпечатали немедленно, а Мануйлову, пока будет идти заседание, можно отлучиться домой и к шести утра вернуться: в семь часов предстояло ехать на митинг. Дмитрий Ильич клятвенно обещал, что и сам после заседания поспит немного.

Уже взошло солнце, когда Семен Мануйлов, побывав дома, возвращался в Совнарком. По дороге он обратил внимание на рабочего с рулоном бумаги под мышкой и небольшим ведерком в руке. Рабочий расклеивал первомайское воззвание Крымского обкома партии к трудящимся Крыма. В необычной тишине весенние улицы выглядели праздничными. Семен невольно залюбовался яркими, расклеенными повсюду листками, но, вспомнив, что пора поднимать Дмитрия Ильича, прибавил шагу. Каково же было его удивление, когда он, войдя в здание, лицом к лицу столкнулся с Дмитрием Ильичом. Тот попросил Семена взять пакет и отнести на завод «Анатра», а потом они побывали в ЧК. Предстояло распутать, как выразился Дмитрий Ильич, любопытное дело.

Чекисты задержали некого Бобровского, бывшего члена кадетского правительства, задержали с мандатом, подписанным предсовнаркома Крыма. Дмитрий Ильич долго всматривался в подпись. «Липа» была оформлена на высоком уровне.

— Замечательный пример бдительности, — похвалил Дмитрий Ильич обнаружившего подделку председателя Феодосийского ревкома. — Передайте ему горячий привет и благодарность от Советского правительства Крыма.

А что сказал в свое оправдание Бобровский? Он подтвердил догадку о том, что бланки с подписями руководящих советских работников изготовляют в Бахчисарае агенты Соломона Крыма.

Вскоре правительство Крымской Советской Республики приняло постановление об обязательной регистрации правительственными учреждениями всех командированных и уполномоченных, направляющихся на места, а также о тщательной проверке документов этих лиц. Вместе с этим постановлением были высланы образцы подписей ответственных работников, имеющих право выдавать мандаты.

У Дмитрия Ильича было к чекистам еще одно дело. Оно ему не давало покоя уже больше года. Он попросил председателя Крымчека навести справки о Мочалове и его двух помощниках.

Контрреволюция скоро почувствовала, что Ульянов — опытнейший революционер, не случайно стоящий во главе правительства Советского Крыма. «Интеллигент с пролетарским нутром» — так писали о нем буржуазные эмигрантские газетенки.

Вскоре по его инициативе Совнарком предпринял шаг, после которого уже не смогли оправиться загнанные и подполье враждебные советскому строю партии. Этим шагом явилась декларация правительства Крымской Советской Республики. В ней излагалась широкая программа действий и определялись цели и задачи правительства и трудящихся Крыма. А в отношении врагов… «Считаясь с продолжающейся еще борьбой с буржуазной контрреволюцией на Крымском полуострове и в целях создания вооруженной опоры власти рабочих и крестьян, Временное рабоче-крестьянское правительство уделит особое Свое внимание вопросам формирования регулярной Рабоче-Крестьянской Красной Армии».

В этой же декларации со всей решительностью подчеркивалось, что в рядах Красной Армии и Красного Флота, на железных дорогах, на освобожденных от власти помещиков полях, в учреждениях — повсюду должна чувствоваться непреклонная воля пролетариата и революционного крестьянства покончить со старым миром и воздвигнуть новый, коммунистический строй.

Декларацию подписали Ульянов, Дыбенко, Гавен, Городецкий, Вульфсон-Давыдов, Полонский, Назукин.

В Москве декларация вызвала особый резонанс. Владимир Ильич, ознакомившись с ее содержанием, попросил телеграфировать в Харьков и Киев, чтоб принять эффективные меры по упрочению Советской власти в Крыму. Правительству Крымской Республики была оказана посильная финансовая и материальная помощь.

Встречной телеграммой в Москву Симферополь передал:

«Провозглашая создание Крымской Социалистической Советской Республики, Советское Временное Рабоче-Крестьянское правительство Крыма обращается с коммунистическим приветом к братским социалистическим республикам России, Украины, Венгрии, Баварии и Литвы, а также ко всему международному коммунистическому пролетариату и выражает полную решимость бороться в тесном союзе со всеми советскими республиками до полного торжества мировой коммунистической революции. Временное Рабоче-Крестьянское правительство Крыма твердо уверено в том, что близок день, когда на развалинах залитого кровью капиталистического мира Третьим Коммунистическим Интернационалом будет воздвигнуто царство свободного труда.

Да здравствует международная коммунистическая революция!

Да здравствует международная Республика Советов!

За председателя Временного Рабоче-Крестьянского правительства Дмитрий Ульянов».

Телеграмма шла с грифом «срочная» и поэтому немедленно была вручена Ленину. В ответной телеграмме Владимир Ильич потребовал сообщить состав правительства, а также упрекнул брата в том, что он ни строчкой не обмолвился о себе, о своей жизни за последний год. Секретарь Совнаркома Крыма Давыдов подготовил до предела лаконичную информацию, которая, в сущности, касалась только деятельности правительства. Но Москва ждала от Совнаркома главного: какие вопросы в настоящий момент решают крымчане. Поэтому Дмитрий Ильич счел нужным добавить: «Опубликовали правительственную декларацию, в общем схожую с вашей. На днях, собрав фактические данные о зверствах добровольцев, учиненных под охраной союзников над мирным населением, опубликуем по радио протест против пошлых действий Антанты и продолжающейся блокады Крыма. Копию ноты протеста сообщим немедленно».

И еще об одной телеграмме стоит напомнить. Ее прислал старый друг еще по Симбирску, а ныне заведующий отделом Наркомата здравоохранения РСФСР, Зиновий Петрович Соловьев. Зиновий Петрович просил Дмитрия Ильича рассказать о своей одиссее в Крыму и предлагал помощь.

С первого дня работы Крымского Совнаркома в Симферополе находился Климент Ефремович Ворошилов. По поручению правительства РСФСР и УССР он вместе с другими товарищами помогал Дмитрию Ильичу Ульянову в организации деятельности наркоматов молодой республики, с его участием состоялось несколько заседаний, в том числе по распределению наркомовских постов. Климент Ефремович щедро делился с Дмитрием Ильичом московскими новостями, рассказал о том, как и при каких обстоятельствах был ранен Ленин. Дмитрий Ильич расспрашивал о родственниках. И вдруг — чего никак не ожидал — он узнал о внезапной смерти в марте этого года Марка Тимофеевича Елизарова. Умер он от тифа, будучи в командировке в Петрограде.

Однако Дмитрий Ильич имел сведения не обо всех близких ему людях. Он предпринимает попытку отыскать жену — Александру Федоровну Карпову, телеграфирует в Севастополь, в ревком. Оттуда сообщили, что по указанному адресу Карпова не проживает. Где же она? Может, в другом городе Крыма? А может, и вовсе не в Крыму? Ему было известно, что в связи с оккупацией Крыма многие севастопольцы выехали в Новороссийск. Но сейчас с Новороссийском нет связи. Была надежда, что Александра Федоровна, прочитав декреты за подписью Д. Ульянова, догадается отозваться. Но нп звонка, ни письма за весь 1919 год от нее не последовало.

Дмитрий Ильич хотел было сразу написать в Москву, но срочные дела не дали… Только через несколько дней он сумел выкроить время для письма родным: «Дорогая Маня!.. Я должен был остаться в Симферополе наркомом здравоохранения…

Вследствие болезни Гавена, приковавшей его к постели, его нельзя было избрать председателем, хотя он наиболее подходил бы к этому, как известный хорошо по прошлому году севастопольским и симферопольским рабочим и матросам.

Временно, за неимением лучшего, посадили меня — в ожидании сильного кандидата с севера от вас.

Работы много, планы широкие у нас, но без помощи от вас и Киева сядем на мель — полное отсутствие денег и т. п.

О своем плане по курортному делу пишу Зиновию Соловьеву, на завтра созываю совещание товарищей и специалистов врачей, так что общего доклада и сметы представить пока не могу…

…У меня самочувствие великолепное, работа бодрит. При вашей поддержке будем налаживать курортную работу, после нескольких лет разгрома и хищений находящуюся в жалком состоянии. И устроим настоящую пролетарскую здравницу для всей Советской России, использовав все лечебные ресурсы Крыма.

Крепко целую тебя, Аню и Володю. Привет и пожелание здоровья Н. К. и всем вам. Печальную весть о Марке узнал недавно. Она как громом поразила меня. Твой Дмитрий».

Дмитрий Ильич успел только поставить на конверте адрес: «Москва, Редакция «Правды», Марии Ильиничне Ульяновой», как его срочно вызвали к аппарату. Звонил председатель Джанкойской ЧК, докладывал о выполнении задания. Подробности обещал сообщить при встрече.

Наконец-то история с Мочаловым прояснилась. ЧК Джанкоя установила, что в декабре 1917 года Мочалов прибыл в Джанкой и вел какое-то расследование. Затем с приходом белогвардейцев его уже видели в форме офицера «Добрармии». В апреле 1919 года он отступил вместе с белогвардейскими частями не то в Ялту, не то в Севастополь. И сейчас, по всей вероятности, находится по ту сторону фронта: в Керчи или на Кубани. Председатель Джанкойской ЧК пообещал доставить Мочалова живым или мертвым. Дмитрий Ильич объяснил чекисту, что Мочалов большевик-подпольщик. Его нужно разыскать, установить с ним связь, и если он прочно легализовался, пусть остается на месте. Но без заданий не оставлять. К нему необходимо послать человека абсолютно надежного, смелого, осмотрительного.

На Мочалова Дмитрий Ильич возлагал большие надежды. Мочалов мог добыть сведения о подпольных контрреволюционных организациях Крыма. Крымская контрреволюция получала от белогвардейской армии и самой Антанты щедрую материальную поддержку. Необходимы были эффективные меры по пресечению враждебной деятельности кадетов, меньшевиков, левых и правых эсеров, татарских националистов, немцев-колонистов, бандитов, называвших себя «зелеными», наконец, штатных агентов, навербованных и оставленных интервентами для диверсионной и идеологической борьбы с большевизмом.

На заседании Совета Народных Комиссаров в числе важнейших рассматривался вопрос о ликвидации контрреволюции на полуострове. Специальным декретом было решено упразднить чрезвычайные комиссии по борьбе с контрреволюцией и уголовными преступлениями, главные функции ЧК передать особому отделу при Военно-революционном совете республики. Ему же передавался батальон особого назначения. Декрет подписали Ульянов и народный комиссар внутренних дел Гавен. Согласно этому декрету на местные органы власти ложилась вся ответственность за наведение революционного порядка в уездах и волостях. Сами трудящиеся активно включились в работу по выявлению и ликвидации замаскировавшихся врагов.

Одновременно принимались меры по укреплению революционной законности. По указанию Ульянова на всех собраниях, митингах, был зачитан следующий приказ:

«1) Самочинные обыски, аресты, захваты частных квартир, всякие самосуды, в том числе и над бывшими чинами «Добровольческой армии», реквизиции, конфискации и т. п. нарушения революционного порядка будут рассматриваться как действия, направленные против Советской власти, будут караться со всей строгостью революционных законов.

2) Всякие призывы и выступления против отдельных наций будут караться со всей строгостью революционных законов до расстрела включительно.

3) Лица, пойманные и уличенные в убийствах, налетах, грабежах и в расхищении народного достояния, будут беспощадно расстреливаться…»

Приказ вступал в силу немедленно. И друзья и враги сразу же почувствовали железную власть — пролетарскую диктатуру в действии.

Вскоре из штаба деникинской армии от Мочалова поступили первые сведения. Мочалов передал имена некоторых руководителей террористических групп, действовавших в портовых городах Крыма. Кроме того, ему удалось установить, что ряд меньшевиков и эсеров ведут активную идеологическую работу на предприятиях Симферополя и Севастополя, агитируя против Советской власти.

И вот результат. В Евпатории раскрыт белогвардейский заговор. В Севастополе ликвидирована диверсионная группа. Комиссар почты Иолтуховский заставил выйти на работу всех саботажников, поддавшихся агитации эсеров.

Но сломить сопротивление внутренней контрреволюции было недостаточно. Требовалась мощная военная сила, которая бы успешно противостояла войскам Антанты. Нужно было увеличить численность Красной Армии, повысить ее боеспособность.

В кабинете предсовнаркома собрались нарком по военным и морским делам Дыбенко, нарком труда Полонский, нарком внутренних дел Гавен. В оперативном порядке был обсужден проект декрета об освобождении семей красноармейцев от налогов, о бесплатном обеспечении их жилой площадью. Этим же декретом нетрудоспособным членам семей красноармейцев гарантировалась денежная помощь за счет государства. Проект был всем хорош, но в банке Крымской Республики не было ни копейки денег.

И тогда по предложению Дмитрия Ильича был обсужден проект еще одного декрета, который гласил: «Все имущество лиц буржуазии, бежавших из Крыма, объявить собственностью Крымской Советской Республики».

В тот же день оба проекта обрели силу закона. Так родились важнейшие документы правительства Советского Крыма. Благодаря этим документам республика укрепила свою Красную Армию рабочими Симферополя и Севастополя, Ялты и Феодосии, рыбаками Керчи, крестьянами степных уездов Таврии.

Преодолевая трудности, новая жизнь набирала силу. Дмитрий Ильич решил объехать города Крыма и лично убедиться, как на местах выполняются декреты Советской власти.

На шестиместном автомобиле «дэлонэ-бельвиль» вместе с Дмитрием Ильичом, помимо шофера, находились четыре красноармейца из батальона особого назначения, вооруженные ручными пулеметами «льюис».

Выехали утром. Вскоре стало припекать. К полудню солнце жгло немилосердно. У Карасубазара сделали привал. Около ручья возле украинских мазанок бойцы расположились на отдых. К автомобилю подбежали ребятишки. Увидев на фуражках людей красные звезды, стали рассказывать о том, что в горах прячутся бандиты, по ночам спускаются в долину и грабят поселян, не трогают только кулаков и немцев-колонистов, хотя у богачей хлеба много.

Дмитрий Ильич попросил мальчишек разыскать председателя местного Совета. Мальчишки мигом исполнили просьбу. Вскоре перед Дмитрием Ильичом стоял уже немолодой человек в выцветшей солдатской гимнастерке и худых сапогах. Он подтвердил, что у кулаков и колонистов хлеб есть, но поселяне боятся его реквизировать. В горах бандиты. На море англичане. За Ак-Монаем белые. Если прижать богатеев, то они руками бандитов расправятся с поселянами.

Разговор с председателем местного Совета натолкнул Дмитрия Ильича на мысль: создать на всей территории республики вооруженные отряды, им в обязанность вменить изъятие хлеба и скота у контрреволюционных элементов. В противном случае республика может остаться без продовольствия.

В Феодосии Дмитрий Ильич встретился с командующим Ак-Монайским фронтом Шишкиным. Тот пожаловался, что нет боеприпасов, особенно снарядов. На выстрелы английских кораблей отвечать нечем, и англичане с каждым днем наглеют. Дмитрий Ильич поставил в известность командующего, что английскому правительству послана нота протеста. Но у того на сей счет была своя точка зрения: разбойники признают только силу. Разбойников надо бить, а не посылать им ноты.

Вместе с комендантом Феодосии Петром Грудачевым Дмитрий Ильич зашел к писателю Викентию Викентьевичу Вересаеву, который в 1916 году переехал из Москвы в Крым. По поручению Дмитрия Ильича он возглавил комиссариат народного образования при Феодосийском ревкоме. Друзья не виделись более десяти лет, было что вспомнить: и Тартуский университет, и подпольную работу в начале века, когда в Туле в доме Вересаевых товарищи избрали Дмитрия Ильича делегатом на второй съезд партии, и врачебную практику — у обоих было много общих друзей и знакомых. Предстояло обсудить и вопросы, которые волновали их сегодня.

Викентий Викентьевич высказывал наболевшее: далеко не все люди творческого труда считаются с трудностями, которые переживает республика.

Дмитрий Ильич был убежден, что скоро и люди творческого труда в своей массе тоже повернут к ним. Они наглядно убедятся, что такое Советская власть. Уже подписан декрет о взятии под охрану государственной картинной галереи Айвазовского. На этот счет даны указания. Этим же декретом объявляется национальным достоянием домик Чехова в Ялте, а в Симферополе открывается университет.

Викентий Викентьевич попросил предсовнаркома поддержать интеллигенцию материально. Особенно учителей. Голодают. Хотя голодали не только учителя. У республики не было ни хлеба, ни денег. Но все это было у местной буржуазии. Хлеб и деньги у них предстояло отобрать силой.

Дмитрий Ильич напомнил Вересаеву, что совсем недавно, а точнее 15 мая, он выступал на торжественном собрании, посвященном началу работы Симферопольского Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов, и поставил перед Советом три главные задачи:

«1. В самое ближайшее время укрепить власть так, чтобы иметь возможность в любой момент дать должный отпор как внешним, так и внутренним врагам, которые в такой трудный для Советской власти момент наносят удар в спину, натравливая одну национальность на другую, пользуясь темными инстинктами несознательных элементов.

2. Наладить хозяйственную жизнь, финансовый аппарат, так как прежние «правители» оставили пустые кассы и разрушенное хозяйство. Правительство Крыма без активной помощи Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов мало сможет сделать. Только организованностью и обоюдной помощью может быть все налажено.

3. Развернуть культурно-воспитательную работу так, чтобы поднять культурный уровень каждого гражданина на должную высоту».

И вот теперь, объезжая города Крыма, он все больше осознавал, что задачи останутся невыполненными, если не проявить максимум усилий.

В беседе ночь прошла незаметно. Над заливом поднималась заря. На горизонте виднелись английские миноносцы.

В Народном доме собрался партийный актив города — депутаты Совета и воинских подразделений. Дмитрий Ильич выступил с речью, которую закончил словами:

— Не выжидать, а самоотверженно трудиться и сражаться, наступать на буржуазию, руководствуясь декретами Советской власти!

Затем он отвечал на записки. В каждом вопросе улавливал скрытую настороженность, которая порождалась обстановкой. Наведенные дула вражеских орудий угнетающе действовали на горожан. Путь был один — очищение моря от кораблей Антанты. Нужна была армия. Нужны были командиры, способные вести за собой красноармейцев. Нужно было время. Но история не отпустила его Крымской Республике.

Потом Дмитрий Ильич посетил Евпаторию, заночевал у своего товарища по подполью Александра Ивановича Находкина.

— Мало-помалу приводим санаторий в надлежащий порядок, — похвалился Александр Иванович. — Некоторые лечебницы уже не стыдно показать самому товарищу Ленину.

— Прекрасная идея! — сказал Дмитрий Ильич. — Посмотрим санаторий, подыщем для Владимира Ильича подходящее помещение. Здесь можно будет по-настоящему вылечить ему раненую руку.

У Дмитрия Ильича была твердая уверенность, что Крым больше не окажется в руках белогвардейцев. Обнадеживала революция в Германии, антивоенные выступления рабочих в Западной Европе, а главное, успехи Красной Армии, достигнутые на юге Украины. Дмитрий Ильич выбрал для Ленина особняк на берегу моря. Пляж рядом, санаторий с необходимыми медицинскими приборами рядом. И нет городского шума.

Евпаторийские комсомольцы, узнав, что в город предполагается приезд товарища Ленина, на своем собрании постановили привести особняк в идеальный вид. Они тут же приступили к делу.

Молва о приезде самого дорогого гостя на отдых катилась по селам Евпаторийского уезда. А уезд считался далеко не спокойным. Кулачье и немецкие колонисты часто обстреливали советские автомобили. Были жертвы. Кроме того, разогнанное белогвардейское офицерье нашло себе приют во многих кулацких семьях.

В уезде срочно наводился революционный порядок. Военный комиссар Сакской волости Громада издал приказ об усилении бдительности: «…всем сельским комитетам установить строгое наблюдение за всеми проезжающими и тщательную проверку их документов, и внушающих недоверие препровождать в Саки в Военный комиссариат… Начальнику милиции 1-го отдела Евпаторийской уездной конной милиции принять это к руководству, увеличить охрану в установленных пунктах и дать по сему вопросу подробное объяснение и указания товарищам милиционерам».

Приказ военного комиссара Сакской волости явился толчком к организации в Саках и в Евпатории частей особого назначения, состоявших из революционной молодежи. Пятнадцати-семнадцатилетние ребята внесли в ревком предложение о создании специального батальона по охране товарища Ленина. Предложение было принято, началась запись добровольцев.

Организаторами батальона были братья Александровы, первые евпаторийские комсомольцы. Дмитрий Ильич случайно узнал, что их старший брат пропал без вести, а жена брата с ребенком в Москве терпит нужду. Не мешкая он пишет ободряющее письмо Александровой, запиской в «Правду» предупреждает Марию Ильиничну: «Маня, к тебе зайдет Александрова. Она с ребенком хочет ехать в Крым к своим родным. У нее был гнойный плеврит, и ей следует полечиться на юге. Если можешь, посодействуй ей получить пропуск сюда…»

Вернувшись в Симферополь, Дмитрий Ильич написал Марии Ильиничне большое письмо, в котором, в частности, сообщал:

«Передай Володе, что в Евпатории в лучшей санатории у самого берега моря я приготовлю ему помещение, чтобы он хоть 2–3 недели мог отдохнуть, покупаться и окрепнуть. Там есть у нас все приборы для электро- гидро- механо- и гелиотерапии, и можно полечить ему руку. Тем более, что он никогда не видел нашего Черного моря. Надеюсь, что к тому времени море будет вполне наше, без английских жандармов…»

ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТЕЛЬНОЙ ОПАСНОСТИ

Поездка по городам Крыма позволила Дмитрию Ильичу увидеть события как бы изнутри, определить их сущность в тех многочисленных связях, которые характеризовали общественно-политическую жизнь полуострова.

«Нам некогда думать о мирном строительстве, — писал он в газете «Таврический коммунист» 20 мая 1919 года. — Все силы сверхчеловечно напряжены для войны, отнюдь не потому, что мы ее хотим, но только потому, что крепостники и капиталисты не дают нам передышки».

Для него, как и для других членов правительства, не было секретом, что Антанта не сегодня-завтра ударит по нашим позициям, перейдет в наступление. Поэтому вся надежда на мощь Красной Армии. Но — и это все понимали — без укрепления экономической базы республики армия будет неустойчивой, слабой. Победоносное окончание войны зависело от уровня развития промышленности и сельского хозяйства.

Однажды после заседания Совета народных комиссаров Дмитрий Ильич вдруг получил телеграмму:

«Нуждаясь в климатическом и санаторном лечении для великорусских инвалидов труда и войны на курортах Крыма, Наркомздрав приступает к развертыванию санаторных коек и приспособлению курортов Крыма, берет на себя финансирование Крымских курортов и снабжение их санаторным оборудованием, высылает комиссию, которая совместно и в согласии с представителем Наркомздрава Украины и Крыма решит вопрос о разверстке коек между населением всех федеративных республик России. Замнаркомздрав».

Прочтя телеграмму, он повеселел. Здоровье трудящихся ставилось в ранг национального достояния.

Но чтоб лечить трудящихся, нужен был хлеб. Хлеба требовались тысячи пудов. Для армии, для рабочих. Для больных.

Дмитрий Ильич подумал о крестьянах, которые в ту пору стали объединяться в коммуны. Вот кому надо дать исключительные полномочия, чтобы вырвать у кулака хлеб! И тогда будет чем кормить армию и пролетариат. Будет что послать голодающей России.

Совнарком рассмотрел предложение Дмитрия Ильича о создании продотрядов с подчинением их Народному комиссариату внутренних дел. После короткого, но жаркого обсуждения предложения были приняты к руководству.

Борьба за хлеб, в которую активно включились крестьяне-бедняки, и в первую очередь коммунисты, началась повсеместно. За несколько дней тысячи пудов крымской пшеницы перекочевали из амбаров кулаков в зерноприемники государства. А в начале июня первый эшелон с крымским хлебом был направлен голодающим рабочим Москвы и Петрограда.

В ритме Совнаркома трудился и Комиссариат здравоохранения. Добрая половина работников находилась в уездах. В Ялте, Алупке, Алуште, Евпатории были обследованы бывшие царские дворцы, поместья князей и графов. Был определен объем восстановительных работ, а также составлены списки медицинского оборудования, которое предполагалось установить. Советы и ревкомы взяли на учет персонал врачей и фельдшеров.

Обстановка показывала, что настала пора ехать в Киев и просить помощи. Эта задача поручается члену правительства Вульфсону.

К тому времени Комиссариат здравоохранения имел пять отделов: санитарно-эпидемический и курортный, сельской медицины, врачебно-санитарный, судебно-медицинский и административный, фармацевтический.

Дмитрий Ильич обращается к бывшим членам Пироговского общества с призывом поддержать мероприятия Советской власти, принять участие в улучшении здравоохранения. Особо нуждающимся врачам и фельдшерам выдан паек.

Паек… Полфунта хлеба в сутки на одного человека. Но далеко не каждый получал и эти 200 граммов. Перед Дмитрием Ильичом лежала разнарядка. Крымпродкому предписывалось заготовить для нужд армии: мяса и рыбы — 29 934 пуда, масла и сала — 3468 пудов, свежих овощей — 25 500 пудов.

А еще нужно помочь голодающему северу. Москва настоятельно требовала отгрузить Петрограду: 35 тысяч коробок овощных консервов, 30 тысяч фунтов компота, 7 тысяч пудов томата-пюре, 100 пудов повидла, 50 пудов варенья, 1004 пуда изюма, 700 пудов инжира…

И коммунисты Крыма, мобилизовав население, выполнили задание Москвы. На север пошли эшелоны с дарами крымского края.

В самом центре Симферополя, на Лазаревской улице, днем и ночью заседал Совнарком, даже на сон у членов правительства не оставалось времени. Из крымских уездов поступали неутешительные новости: враги яростно сопротивляются всем начинаниям Советской власти. Нужно было сломить их упорство, чем быстрее, тем лучше для революции.

На экстренном заседании 9 июня 1919 года с участием наркомов Дыбенко, Гавена, Городецкого, Полонского, Назукина, Арабского, Маметова, Идрисова был поставлен вопрос о мерах против буржуазии. Дмитрий Ильич, председательствовавший на заседании, объяснил, что саботаж свергнутых классов вынуждает прибегнуть к жестокой политике по отношению к контрреволюционно настроенным слоям. Он предлагает национализировать все имущество буржуазии, и прежде всего промышленные предприятия, капиталы машиностроительных, нефтяных и других фирм, транспортные средства, а также дворцы и виллы. Предложение было принято единогласно.

Молва о национализации имущества буржуазии облетела города Крыма и не только Крыма. В ставке «Добровольческой армии» декрет вызвал панику. Бежавшие из Крыма предприниматели устроили настоящее паломничество к генерал-лейтенанту Деникину, командующему вооруженными силами на юге России. Они потребовали немедленно возобновить активные боевые действия на Ак-Монайском фронте.

Над Екатеринодаром, распугивая стаи ворон, звенели колокола, попы благословляли белогвардейское воинство на новый поход против красного Крыма.

До таврических берегов не доносился колокольный звон, но все явственнее чувствовалось время великих сражений. Об этом красноречивее всего говорили донесения из-за линии фронта. Одно из них поступило лично к Дмитрию Ильичу. Оно было от Мочалова из Екатеринодара. Доставил его связной, молодой человек с офицерской выправкой. Дмитрий Ильич пригласил к себе наркома внутренних дел Гавена и начальника особого отдела, сопровождавшего связного от Арабатской стрелки, куда тот приплыл на рыбацкой шхуне. Связной рассказал о Мочалове: жив, здоров, служит в деникинской контрразведке. В донесении говорилось: через восемь-десять дней «Добрармия» при поддержке флота Антанты переходит в наступление. Предполагается высадка десанта в районе Судака силами до двух пехотных полков. Запланировано также восстание в тылу Ак-Монайского фронта. Центр восстания — Карасубазар.

Агентурные сведения представляли для Советского правительства исключительную ценность.

Из Севастополя немедленно был вызван наркомвоенмор Дыбенко. Правительство в срочном порядке усиливало оборону побережья. Благодаря принятому ВЦИК декрету об объединении военных сил РСФСР, УССР, БССР, Крыма и других советских республик было кое-что сделано для организации отпора интервентам и внутренней контрреволюции. Но декрет только вступал в силу. И реальную угрозу, которая нависла над полуостровом, могла отвести лишь Красная Армия Крымской Республики. Севастополь формировал матросские ударные батальоны. Из Симферополя на ак-монайские позиции перебрасывался 3-й ударный Крымский полк.

У Дмитрия Ильича еще теплилась надежда, что красноармейцы смогут продержаться до подхода главных резервов союзных республик, и поэтому нельзя было ослаблять деятельность по укреплению экономики полуострова.

На степных просторах после обильных майских дождей буйно заколосилась пшеница. В Совнарком докладывали, что урожай обещает быть щедрым, но убирать его нечем. И вдруг нашелся легчайший способ приобретения сельхозорудий. На днях товарищи вернулись из Александровска. Площадки местного завода были завалены косилками, жатками, боронами. И все это добро лежало мертвым грузом. Дирекция завода поставила крымчанам условие: обменяем, но только на товары. Дмитрий Ильич пишет письмо в Совет Народных Комиссаров УССР с просьбой оказать Крыму помощь в уборке урожая. Он акцентирует внимание украинского правительства на том, что руководители предприятия отказываются дать машины, требуя взамен вино, кожу, табак… Курьер отвез письмо в Киев. Украинский Совнарком распорядился отгрузить машины в адрес Крыма без какого-либо обмена. Через три дня должны были прибыть вагоны с косилками.

Но за эти три дня на крымской земле произошли события, имевшие для республики трагические последствия.

Все свое внимание правительство сосредоточило на отражении ударов белогвардейских войск и интервентов. Севастопольский коммунистический отряд, состоявший из моряков, и 1-й интернациональный полк мужественно сдерживали натиск врага. Но силы были неравными.

5 июня 1919 года Совнарком заявил решительный протест правительствам Антанты и президенту Вильсону. Корабельная радиостанция из Севастополя на весь мир объявила:

«Всем! Всем! Всем!

Теперь, когда еще яснее стала та поддержка, которую союзники оказывают монархической «Добровольческой армии», Временное Рабоче-Крестьянское правительство считает своим долгом сообщить всему цивилизованному миру о происходящих в Крыму событиях.

Существование тесного контакта союзного командования с добровольцами не оставляет никакого сомнения. Снабжая военным снаряжением и деньгами, оно помогает добровольцам продолжать военные действия в Крыму. Но чудовищнее — это зверская форма, в которую обличается эта поддержка… Союзные суда и по сие время обстреливают Керченский полуостров, сметая огнем целые деревни и губя культуру края».

Чтоб выдержать натиск Антанты, нужны были хорошо обученные, закаленные в боях войска. А Крымская Советская Республика располагала, по существу, несколькими полками. Основу войск республики представляла 1-я дивизия Красной Армии, политкомиссаром которой был Астахов, а начальником штаба Петриковский, люди не только беззаветно преданные Советской власти, но и прекрасные военачальники. Находившаяся в авангарде наступающих советских войск 1-я дивизия 20 апреля 1919 года на подступах к Севастополю встретила яростное сопротивление врага. Противник огнем своей корабельной артиллерии заставил красных бойцов окопаться. Командование дивизии знало, что превосходство в живой силе и технике на стороне врага, понимало также, что приказ очистить от интервентов и белогвардейцев весь Крым должен быть выполнен. Выход из создавшегося положения указали сами интервенты. Через парламентеров они предложили заключить перемирие для эвакуации из Севастополя сухопутных войск Антанты. Срок — одни сутки. Командование дивизии рассудило, что при существующем соотношении сил за одни сутки Севастополь не взять, и на свой страх и риск приняло предложение. На следующий день Красная Армия заняла Севастополь без боя.

А полтора месяца спустя по приказу Л. Троцкого начальник штаба 1-й дивизии С. К. Петриковский был арестован. Петриковский и политкомиссар этой дивизии Астахов обвинялись в самовольном заключении соглашения с противником. В ответственнейший момент борьбы с контрреволюцией командование самого боеспособного соединения Красной Армии в Крыму было обезглавлено. Дмитрий Ильич, пользуясь правом председателя Крымского Совнаркома, опротестовал приказ, как объективно способствовавший врагам революции. Он считал, что это личная инициатива Л. Троцкого. Подобные приказы Троцкий издавал не однажды. Но попытки Дмитрия Ильича отменить приказ к успеху не привели. И тогда он обращается с письмом к Ленину, обосновывает революционность и гуманность, в действиях товарищей Петриковского и Астахова, объясняет, что в той ситуации, 20 апреля 1919 года, при отсутствии связи со штабом фронта командование 1-й дивизии поступило весьма правильно и своевременно, оно выполнило поставленную задачу (Севастополь был взят) и сохранило жизнь многим бойцам.

Владимир Ильич немедленно дал письму ход. 14 июня 1919 года он его пересылает в органы юстиции с запиской: «…Это письмо доставили мне тт. Петровский и Муравин, приехавшие из Крыма от брата.

Дайте, пожалуйста, законное движение этому заявлению и для направления дела в суд по возможности в Москву и на суд.

Ваш Ленин»[42].

Слова «на суд» он подчеркнул тремя линиями. Дело о Петриковском и Астахове Владимир Ильич брал под свой личный контроль, а письмо брата прилагал в качестве решающего документа. С начальника штаба и политкомиссара 1-й дивизии обвинения были сняты. Но упущенное время наверстать не удалось. Военная обстановка резко ухудшилась. Противник подтянул с Кубани свежие силы. Планы наступления красных войск на Керчь откладывались.

Совнарком формирует новые воинские части, отправляет их на фронт и одновременно ведет подготовку к

1 съезду Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.

15 июня 1919 года на страницах симферопольских «Известий» за подписью председателя Совнаркома Д. И. Ульянова оглашается «Положение о выборах делегатов на съезд». В положении говорилось: «В настоящий момент тяжелой борьбы рабочих и крестьян за свое освобождение с контрреволюционерами всего мира Советская власть является единственной, которая может достигнуть этой цели и спасти трудящихся от рабства, нищеты, голода и болезней.

Съезд всех Советов Крыма, как высшая власть Социалистической Республики, должен состоять только из представителей городского пролетариата и деревенской бедноты».

18 июня 1919 года из Феодосии поступило сообщение: «В районе Коктебеля с кораблей Антанты высажен белогвардейский десант».

По распоряжению предсовнаркома наркомвоенмор Дыбенко тут же выехал на фронт. Нужно было принять срочные оборонительные меры — сбросить десант в море или хотя бы не дать ему продвинуться в глубь полуострова.

Последующие сообщения с фронта обстановку прояснили: белогвардейский десант под командованием генерала Слащева вышел в тыл советских войск, сражавшихся на Ак-Монае, и теперь пытается их отрезать, продвигаясь в направлении Симферополя.

На экстренном совместном заседании Совнаркома и обкома партии члены правительства согласились с мнением Гавена о том, что целесообразно Ак-Монай оставить, иначе войска будут уничтожены.

Дмитрий Ильич телеграфировал в Москву: для Крымской Республики есть два выхода: стоять насмерть и погубить республику или эвакуировать армию, сохранив силы для дальнейшей борьбы.

Москва предложила второй путь как наиболее разумный.

И еще об одном эпизоде следует упомянуть. В ночь с 18 на 19 июня 1919 года на имя председателя Совнаркома Крымской Республики поступила срочная телеграмма: «Совет Обороны предлагает немедленно начать переброску маршрутными поездами угля из Крыма, особенно Севастополя, на Александровск, для регулярной работы железных дорог в связи с неотложными воинскими перебросками на фронте XIV армии и для бронепоездов. Точное количество необходимого угля должно получить от командарма XIV Ворошилова. Запросите его немедленно по прямому проводу. Переброску следует начать немедленно так, чтобы первые маршруты ушли со специальными провожатыми в течение 24 часов… Необходимо проявить максимальнейшую энергию…

Предсовобороны Ленин»[43].

На тексте телеграммы стояла виза: «На телеграф: срочно. Вне всякой очереди. Сообщите, когда принято. Ленин».

Дмитрий Ильич понимал всю сложность предстоящей работы по вывозке угля в расположение ворошиловской армии. Он тут же телеграфирует в Севастополь, настаивает на мобилизации всех рабочих и матросов на погрузку. Но, оказывается, в Севастополе нет железнодорожных платформ, а в крытые вагоны загружают боеприпасы для Ак-Монайского фронта.

А время бежало. Каждый час промедления грозил остановить красные бронепоезда. Ведь они действовали не в лесистой местности, а в степи, где основным и единственным топливом крестьянских хат был кизяк. На кизяке бронепоезда далеко не продвинутся.

И тогда Дмитрий Ильич вопреки сопротивлению некоторых членов Совнаркома отдал распоряжение перебросить из Симферополя три эшелона порожняка под уголь. Он шел на риск. Ведь фронт неумолимо подкатывался к Симферополю. Только в полдень удалось связаться с командармом Ворошиловым. Он сообщил: угля нужно как можно больше. На подмогу севастопольским рабочим и матросам, мобилизованным на погрузку топлива, он высылал летучий красноармейский отряд.

Через сутки первый эшелон с углем был уже в пути, спешил в Александровск.

Совнарком и обком партии организуют эвакуацию учреждений и ценностей в глубь страны. Республика переместилась на колеса.

Через крымскую степь потянулись эшелоны на Никополь, Александровск, Синельниково.

Дмитрий Ильич беспокоился не только об эвакуации учреждений и ценностей, но и о судьбе будущего подполья. Он пригласил к себе на беседу члена бюро горкома партии Егорова (его намечалось оставить в подполье). Оказалось, что сделано пока немного: заложили только две базы оружия. Еще хуже обстояли дела с документами. А для подпольщика добротный документ — это его охранная грамота.

По указанию предсовнаркома начальник Симферопольской милиции Богданов распорядился срочно в весьма секретном порядке выдать Егорову для нужд партии 500 годичных паспортов с тушью, штампом и печатями.

Организация большевистского подполья проходила в чрезвычайно трудных условиях, зачастую без согласования между отдельными наркоматами. Наркомвоенмор П. Е. Дыбенко недостаточно был связан с обкомом партии и Совнаркомом. Обком партии и Совнарком также ряд вопросов будущей подпольной деятельности решали автономно. Подпольный обком формировался фактически в последние часы перед вступлением в Симферополь белогвардейских войск. В состав подпольного обкома партии был включен «пожелавший работать в подполье» член реввоенсовета Крымской Республики, бывший народный комиссар почт и телеграфа Украины Ахтырский, как впоследствии выяснилось, офицер деникинской контрразведки Мартьянов.

22 июня, когда белогвардейцы уже находились в Карасубазаре, Дмитрий Ильич успел встретиться с Егоровым и некоторыми другими будущими подпольщиками. Завершив работы по эвакуации, он с последним эшелоном выехал в Джанкой. Был вечер 24 июня…

Через двое суток после падения Симферополя весь Крымский полуостров был захвачен интервентами.

Фронт гражданской войны переместился в южноукраинские степи.

Железная дорога Симферополь — Лозовая — Харьков была уже перерезана. Деникинцы вышли к Днепру севернее Александровска. Крымский обком партии эвакуировался в Одессу, Совнарком — в Киев.

Крымская Советская Республика продержалась 75 дней.

ОТДЫХ В ГОРКАХ

Поезд шел на север. Деревянный, пропахший махоркой и потом вагон дергался, поскрипывал.

Подложив под голову видавшую виды шинель, Дмитрий Ильич лежал на полке.

Позади была страшная дорога от Симферополя через забитый эшелонами Никополь. Затем доклад на заседании Совета рабоче-крестьянской обороны Украины. Украинские товарищи С. В. Косиор, Н. И. Подвойский, В. П. Затонский с братской заботой и участием отнеслись к предложениям Ульянова и приняли постановление о немедленной чистке и переформировании воинских частей, отступающих из Крыма, о приведении в порядок эвакуированного имущества, об охране ценностей Крымской Республики…

В окно бойким сквозняком врывался ветер. Удивительно свежо пахли деснянские леса. Как давно он не дышал воздухом лесного края! Какой же тут сон, когда через несколько перегонов начнется настоящая Россия с ее влажными от росы полями и лугами. А затем Москва — встреча с Аней, Володей…

8 июля поезд подкатил под ажурный купол Киевского вокзала. На площади Дмитрия Ильича уже ждал автомобиль.

Двадцать минут езды — и вот Кремль. В сопровождении шофера Дмитрий Ильич подошел к дубовой двери, около которой стоял часовой с курсантскими петлицами.

Переступив порог кабинета, Дмитрий Ильич увидел довольно просторную комнату, обставленную полками с книгами, и идущего навстречу брата. Дмитрий Ильич заметил, что Владимир Ильич постарел, выглядел уставшим. Но глаза… глаза были те же, как в молодости, глубокие, ясные, с лукавинкой.

Владимир Ильич засыпал брата вопросами: как доехал, как ходят поезда? А потом сказал, что Дмитрий будет жить у него в Кремле в комнате Надежды Константиновны. Надежда Константиновна была в это время в агитпоездке по Волге.

— В субботу поедем на дачу, покажу очень хорошие места.

Спустя три дня Владимир Ильич, как старожил, знакомил брата с Горками. Он с восторгом говорил, что это лучшее подмосковное место. Лес. Река. Холмистая местность.

Братья спустились к старой сосне и увидели железнодорожный мост, за ним панораму Подольска.

Садилось солнце. Длинные тени ложились на траву. Спала жара.

Пока не стемнело, решили сыграть в городки. По дороге захватили с собой игроков. Братья играли друг против друга. Игра шла с переменным успехом, но вскоре команда Дмитрия Ильича стала брать верх.

— Ну, бейте как следует, — горячился Владимир Ильич, входя в азарт. — Они на полдистанции бьют, а мы на всю дистанцию.

Партнер по команде размахивается — и мимо.

— Что же вы так плохо, товарищ Сорин?

— Владимир Ильич, я же плохо вижу, — оправдывается Сорин и показывает на очки.

Владимир Ильич притворно вздыхает, а глаза смеются: разве важно, кто проиграл, а кто выиграл?

Стемнело. Дальше играть было невозможно. Да и Анна Ильинична, приехавшая вместе с братьями на отдых, уже несколько раз зазывала на ужин.

Вечером вспоминали прожитые годы… Дмитрий Ильич рассказывал о Крыме.

Уже давно была убрана посуда, а братья все сидели, и, казалось, разговорам не будет конца-края.

— Володя, где же твой распорядок? — упрекала Анна Ильинична. — И Митю пощади. Пусть хоть у нас отоспится.

Дмитрий Ильич, как всегда, проснулся рано и, чтоб не разбудить брата, который спал в соседней комнате, взял сапоги в руку, спустился на нижний этаж. В большом зале под пальмой на легких нарах отдыхали, не раздеваясь, сменившиеся с дежурства чекисты. Чтобы их не беспокоить, Дмитрий Ильич на цыпочках вышел во двор и направился на маленький пруд, заросший осокой.

Начался долгожданный отдых.

Вскоре вернулась с Волги Надежда Константиновна. Всей семьей делали вылазки по грибы. В тот год грибов было много, и поэтому рюкзаки часто оказывались полными.

По утрам на маленьком пруду Дмитрий Ильич ловил карасей. Иной раз удавалось наловить больше десятка. Владимир Ильич нахваливал рыбака и удивлялся, что в таком маленьком пруду такие большие караси. Однажды он сам попытал счастья.

Поймал маленького карася.

— Стоит из-за этого сидеть!

Нет, он не любил удочку. Однажды на большом пруду устроили рыбную ловлю бреднем. Владимира Ильича разобрало любопытство, приехал посмотреть. Чекисты, возглавляемые Абрамом Беленьким, тащили бредень волоком, выловили мелочь. Владимир Ильич смеялся.

— Ну, печальный результат у вас, товарищ Беленький, вытащили таких карасиков, на жаркое не хватит.

Вот охота — другое дело. Как-то в августе отправились за тетеревами. Миновав деревню Опаринки, братья углубились в лес. Было свежо и влажно. На посветлевшей к осени листве обильно лежала роса. Владимир Ильич левой рукой раздвигал ветки, а правой сжимал ружье. Под ногами трещали сучья. Рядом пробирался егерь Михаил Плешаков. Ему не нравилось, что слесарь (так ему представили Владимира Ильича) так неосторожно ступает, и недовольно ворчал:

— Рассчитывал, что Ленина приведут, а тут какой-то слесарь.

Вскоре собака егеря напала на выводок.

— Первым стреляй, — обратился Дмитрий Ильич к брату.

— Стрельну, когда птица полетит в мою сторону, — ответил Владимир Ильич, следя за собакой.

Выскочившая с резким шумом тетерка целой и невредимой прошмыгнула около Владимира Ильича, он только успел крикнуть:

— Тетерев!

Егерь сердито передразнил:

— Тетерев! Конечно, тетерев. Это же матка. Отчего не стрелял?

Владимир Ильич тоже сердито:

— А сам отчего не стрелял?

— Я подманываю, мне стрелять не полагается. Вы должны были стрелять, — сказал егерь и выругался.

Кто-то из охотников егерю шепотом:

— Не ругайся, это же сам Ленин! Егерь присел:

— Что же ты мне раньше не сказал, что это Ленин, а болтаете — слесарь. Эх, мать честная! Это, выходит, я самого Владимира Ильича обругал! Ей-богу, не знал. Извините, пожалуйста.

Охота оказалась неудачной, но это не испортило настроения Владимира Ильича. Накануне были получены добрые вести с фронтов, С конца августа Владимир Ильич почти все время проводил в Москве. А Дмитрия Ильича вскоре позвали крымские дела на Украину.

Из оккупированного деникинцами Крыма поступали неутешительные сведения. Наспех созданный подпольный обком партии распался.

Крымское подполье нужно было создавать заново. Дмитрий Ильич встречается со своим соратником по совместной работе в обкоме партии И. А. Назукиным. Он направлялся восстанавливать подполье в Феодосии. Назукин получил от Дмитрия Ильича адреса феодосийских явок. Предполагалось в Феодосии сколотить боевую группу, которая бы обеспечила высадку десанта Красной Армии в устье реки Салгир.

Вслед за группой Назукина на Крымский полуостров перебрасываются отряды в Евпаторию (неудачно, почти все были схвачены и расстреляны), в Ялту, Керчь, Севастополь (также неудачно!). Вскоре был выдан провокатором Иван Назукин и после зверских пыток расстрелян.

И все же, несмотря на ряд крупных провалов, крымское подполье обрело новые силы. Повсеместно формировались боевые отряды для ударов по белогвардейцам с тыла. Наиболее энергичными оказались подпольные организации Феодосии и Симферополя.

Оккупированный Крым наводнили всякого рода миссии — итальянская, американская, французская. Иностранцы не просто наблюдали, как Деникин восстанавливает дореволюционные порядки (все дворцы, виллы, лечебницы были возвращены их владельцам), но и выбирали себе лучшие участки, покупая их в «вечное пользование». Генерал-лейтенант царской службы Титлинг лично заключал торговые сделки, открывал дорогу иностранному капиталу. И капиталисты спешили воспользоваться «дешевинкой».

Попадавшие из Крыма газеты пестрели именами новых «хозяев». Сообщения о дележе крымской земли болью отзывались в сердце Дмитрия Ильича. Телеграмма из Москвы, разыскавшая Дмитрия Ильича в Курске, требовала присутствия представителя Крымского ревкома Ульянова на коллегии Наркомздрава РСФСР.

Дмитрий Ильич срочно вернулся в столицу. На коллегии обсуждался «Проект положения о временном управлении Крымом как лечебной местностью общероссийского значения». Дмитрия Ильича приятно поразили уверенность и деловитость, с которыми обсуждался проект, как будто Крым представляет собой не поле боя ожесточеннейшей классовой битвы, а территорию, где уже воцарился мир и покой.

Коллегия Наркомздрава постановила: Крымское побережье, как курорт, должно иметь общероссийское значение и непосредственно подчиняться Наркомздраву. Наркомздрав брал на себя заботу о снабжении продовольствием, медицинским оборудованием, бельем и топливом курортов Крыма. На ближайший сезон 65 процентов мест предназначалось для РСФСР, 30 — для Украины, 5 — для Крыма. Д. И. Ульянов назначался представителем Наркомздрава по организации курортов на Крымском полуострове.

А на полуострове свирепствовала белогвардейская контрразведка. В Севастополе были арестованы В. В. Макаров, А. И. Бунаков, И. А. Севастьянов, С. С. Крючков — руководители большевистского подполья. В ночь на 24 января 1920 года они были расстреляны.

ВОЗГЛАВЛЯЯ ЧРЕЗВЫЧАЙНУЮ КОМИССИЮ…

В начале февраля 1920 года Дмитрий Ильич приехал в Харьков, где вместе с другими членами Крымского обкома партии вел напряженную организаторскую работу по развертыванию подпольной и партизанской борьбы на Крымском полуострове.

Приехавший с ним Юрий Петрович Гавен с возмущением говорил о процветании в Харькове частной торговли. Многие бывшие чиновники превратились в спекулянтов. Торговали всюду и всем. И это накладывало свой отпечаток на колорит города. В Харькове были страшные цены на все продовольственные и промышленные товары, и в первую очередь на товары первой необходимости.

Заводы и фабрики бездействовали. Большинство рабочих было мобилизовано в Красную Армию.

В Харькове и на всех участках Южного фронта ходили слухи о милитаризации народного хозяйства, о насильственном привлечении всех слоев населения к физическому труду.

Поездки Дмитрия Ильича по освобожденным городам Украины убедили его в том, что во многих советских организациях действует оппозиционная группировка так называемого демократического централизма. И когда 27 марта 1920 года Смирнов, один из лидеров этой группировки, опубликовал в «Правде» статью «Трудовая повинность и милитаризация», стало ясно, что оппозиционеры повели открытое наступление против ленинской линии Центрального Комитета.

2 апреля в письме Марии Ильиничне Дмитрий Ильич решительно высказался на этот счет: «Надеюсь, что на съезде позиция ЦК победит по всем основным пунктам». И тут же он уточняет, что не милитаризация народного хозяйства, а железная дисциплина в настоящее время — вот что решит исход борьбы. Настоящая революционная дисциплина масс достигается прежде всего искусной идеологической, разъяснительной работой коммунистов.

Митинги и собрания становятся для Дмитрия Ильича передним краем борьбы за укрепление Советской власти. Он знакомится с людьми, отбирает лучших для работы в Крымском ревкоме. В тот период в южных районах Украины широко распространился сыпной тиф. Как член ревкома и представитель Наркомздрава, Дмитрий Ильич с группой товарищей отправляется в прифронтовую зону. Всюду разруха. Наладить лечение красноармейцев и населения оказывается чрезвычайно трудно. И он шлет телеграмму лично В. И. Ленину:

«Москва, Кремль. Ульянову. 14 февраля прибыли Александровск. Выезжаем Мелитополь, где предполагаем вести местную работу до продвижения месту назначения. Денег взяли мало. Чрезвычайно необходимо подкрепление. Здесь всюду ощущается острая нужда в денежных знаках, что задерживает подвоз топлива, борьбу тифом. Просим Наркомфин срочно выслать нам не менее ста миллионов. Все здоровы. Шлем привет. Дмитрий Ульянов».

В начале апреля, получив из Москвы 25 миллионов рублей на нужды Крыма, Дмитрий Ильич выехал в Мелитополь, где размещались крымские советские учреждения.

Узкие косые улочки с высокими каменными заборами были забиты обозами и снующим взад-вперед пешим и конным военным людом. Одноэтажные дома полны всякого рода постояльцами. Дворы напоминали цыганские таборы с шатрами на подводах, с казанками на кострах, с ворохами почерневшей соломы.

В городе, кроме Крымского ревкома и Временного бюро обкома партии, дислоцировался штаб 13-й армии, и, собственно, все это пестрое многочисленное военное хозяйство принадлежало ей. Наличие в таком маленьком городке крупных военных и гражданских организаций накладывало своеобразный отпечаток на работу ревкома и обкома партии. Члены обкома являлись одновременно политкомиссарами армии. Поэтому мероприятия, которые они проводили среди населения Мелитопольского и Берлинского уездов, в равной мере касались и красноармейцев.

Чуть ли не все недели объявлялись трудовыми — собирали средства для нужд фронта. В трудовых неделях участвовали сотни бойцов и командиров. Без них нельзя было обойтись: по степи еще гуляли бандитские отряды. Сводки, поступавшие из волостных Советов, сообщали о расправах над крестьянами, активно помогавшими Красной Армии. Бандиты делали все, чтобы в Приазовье не было Советской власти. И в первую очередь они уничтожали тех, кто занимался заготовкой хлеба.

Дмитрий Ильич, ведавший продовольственным и медицинским отделами, предложил членам Крымского ревкома привлечь к ликвидации банд регулярные воинские части. Ему возразили: дескать, не нужно преувеличивать значение бандитского сброда. Когда мы погоним беляков, бандиты сами разбегутся. На это Дмитрий Ильич привел свои аргументы: пока кулак не ликвидирован, бандитам есть на кого опираться. Ревком, Реввоенсовет и штаб 13-й армии располагали данными о дислокации наиболее крупных банд. Вот с них и надо было начинать борьбу за безопасность прифронтового тыла.

Но члены ревкома еще надеялись, что с началом наступления Красной Армии волна бандитизма пойдет на убыль.

А из-за линии фронта, из оккупированного Крыма, поступали тревожные вести: белогвардейцы готовятся к новому походу на север.

Связная Крымского подпольного обкома партии Клавдия Даниленко передавала, что к Перекопу и Чонгару стянут конный корпус генерала Барбовича, офицерские полки Дроздова и Корнилова. Ходят слухи, что именно эти соединения и части намерены опрокинуть 13-ю армию.

Дмитрий Ильич слушал связную и восторгался ее смелостью. Маленькая, с румяным детским личиком, почти подросток, она никак не была похожа на бывалую подпольщицу. Ее подпольный стаж исчислялся несколькими месяцами, а она уже обошла почти все города Крыма, дважды пересекала линию фронта и приносила ценные сведения. Последний переход она совершила вчера. На моторной лодке проскочила между Геническом и островом Бирючьим, на котором установлены вражеские прожектора, и на рассвете была уже в расположении Красной Армии. При ней бумаг не было, докладывать пришлось по памяти. В Чонгаре три батальона и один кавалерийский полк. Полк называют рейдовым. За Чонгаром учебное поле. На нем почти каждый день белогвардейцы учатся штурмовать окопы. Ждут помощи англичан. Скоро белогвардейцам Антанта доставит аэропланы и броневики. Транспорты с техникой уже в пути. А потом связная попросила Дмитрия Ильича дать ей побольше свежих газет. Люди ждут вестей с севера, а еще больше — Красную Армию.

В пасмурную апрельскую ночь Клавдия Даниленко переправилась на полуостров, взяв с собой на всякий случай муку и сало. В случае ареста продукты не могли послужить уликой.

Вскоре Дмитрий Ильич был вызван в Александровск. Новая беда обрушилась на армию. Эпидемия сыпного тифа приняла катастрофические размеры. Крымский ревком и Реввоенсовет 13-й армии поручили Ульянову возглавить чрезвычайную комиссию по борьбе с сыпным тифом. Жизнь бойцов и их боеспособность теперь зависели от медиков.

В полевом штабе армии Дмитрию Ильичу сообщили, что тифом охвачены многие красноармейские подразделения. Командующий Роберт Эйдеман подчинил политкомиссару Ульянову почти весь медперсонал полков и дивизий.

На стареньком «бенце» с малочисленной охраной Дмитрий Ильич носился по пыльным шляхам Мелитопольщины и Бердянщины, выступал перед рабочими александровских предприятий, перед днепровскими рыбаками, крестьянами Черниговки и интеллигенцией Токмака. Только население могло приостановить разбушевавшуюся эпидемию. И к нему Дмитрий Ильич обращается за помощью.

В Мелитополе и Александровске были развернуты противотифозные госпитали. Рабочие и крестьяне отдавала больным обувь, белье, одежду. В прифронтовой полосе, в степных балках день и ночь топились бани.

По просьбе санотдела армии Москва прислала медикаменты. Распространение сыпного тифа было приостановлено. Но в госпиталях находилось более десяти тысяч больных красноармейцев — для их успешного лечения крайне нужны были свежие продукты. Председатель чрезвычайной комиссии по борьбе с тифом отдал распоряжение — все кулацкие хозяйства обложить молочным налогом. И госпитали получили молоко.

Пользуясь предоставленной ему властью, Дмитрий Ильич делал все, чтобы людей как можно быстрее поставить на ноги, и в этом находил полную поддержку со стороны Крымского ревкома и Реввоенсовета.

Встревоженные долгим молчанием Дмитрия Ильича, родные забеспокоились: Анна Ильинична телеграфирует в Харьков, просит установить местонахождение брата.

Узнав, что его разыскивают, Дмитрий Ильич пишет из Мелитополя: «Я вполне здоров, напрасно было запрашивать Раковского, прежде всего нужно было телеграфировать в штаб 13-й — мне».

В июне, прорвав на Сиваше тонкую нитку Юго-Западного фронта, перешли в наступление белогвардейские войска. Ими командовал генерал Врангель. Офицерские полки при поддержке английских броневиков и аэропланов устремились к Днепру в направлении Орехово-Александровска.

Весть о начавшемся наступлении вражеских войск застала Дмитрия Ильича в Пологах. Прибывший из Мелитополя связной штаба доложил, что белые уже на подходе к городу. Дмитрий Ильич попытался связаться по телефону с Мелитополем или Александровском, но линия была повреждена бандитами. Нужно было немедленно эвакуировать госпитали. И он, рискуя наскочить на махновцев, без охраны, вдвоем с шофером выезжает в штаб армии.

В Мелитополе бои шли уже на подступах к городу. В небе гудели аэропланы. Окопы бойцов обстреливались с броневиков. Штаб армии передислоцировался в Александровск. Военный комиссар полевого штаба Николаев лично руководил боевыми действиями. К нему и направился Ульянов.

— Сколько нужно подвод? — тут же спросил военком.

— Хотя бы тысячу. Для вывоза раненых.

— А сколько потребуется времени на эвакуацию всех госпиталей?

— Трое суток. Если будет тысяча подвод. Комиссар на секунду задумался, оторвав взгляд от поля боя, усеянного наступающими вражескими броневиками.

— Силы слишком неравны, — ответил и пообещал: — Пока будем отбиваться, не покидая окопов. Только вы, пожалуйста, сделайте все, что возможно и невозможно.

И он показал Дмитрию Ильичу последнюю оперативную сводку, полученную со штаба армии. Сводка проясняла обстановку. Врангель, используя свое преимущество в технике и вооружении, рассекал Юго-Западный фронт, создавая угрозу Донбассу и Кривому Рогу.

Военный комиссар рассчитывал продержаться, по крайней мере, еще двое суток, но за это время нужно найти транспорт и вывезти раненых в Александровск.

И двое суток Дмитрий Ильич занимался отправкой раненых, выезжал в села, обращался к крестьянам за помощью и получил почти тысячу подвод.

Под пулеметным огнем мелитопольские крестьяне вывозили больных и раненых. Но советскому командованию уже было ясно, что вслед за Мелитополем падет и Александровск. Поэтому и ревком и Реввоенсовет принимают меры по эвакуации раненых в северные районы Украины. Новый командарм 13-й Иероним Уборевич принял решение: больных и раненых красноармейцев врагу не оставлять.

Дмитрий Ильич покинул Александровск с последними защитниками города. Стояла пыльная душная ночь. Уже саперы взрывали водокачку, когда стало известно, что железнодорожное сообщение на Синельниково прервано.

По единственному понтонному мосту через Днепр у села Кичкас двигались отступающие войска. Переправой руководил Уборевич. В отсвете вспышек разрывов он узнал шагавшего в пешем строю Дмитрия Ильича, окликнул его:

— А госпитали на Синельниково проскочили… Командующий дал возможность вывезти всех раненых.

Десять тысяч бойцов были спасены.

В начале июля 1920 года Дмитрий Ильич побывал в Москве, встретился с Владимиром Ильичем. И снова, как и год назад, он отдыхал в Горках, хотя почти каждый день выезжал в Москву: как у представителя Крымского ревкома, у него была масса дел в партийных и государственных учреждениях.

В одну из таких поездок Владимир Ильич передал через него для Лидии Александровны Фотиевой записку, в которой просил прислать ему комплект «Коммунистического Интернационала» и книгу «Империализм, как высшая стадия капитализма». «Дмитрий Ильич едет, — писал Владимир Ильич, — и он посмотрит у меня на квартире и в шкафу в кабинете»[44].

В Москве Дмитрий Ильич гостил недолго. В августе он снова был в действующей армии Южного фронта. Там шли ожесточенные бои на Каховском плацдарме…