Дом горячих сердец

Лор опускается на кресло между мной и Сиб, и воздух темнеет, когда его заполняют тени стражников, которых он привёл с собой.

— А вы с Эпониной выбрали дату своей свадьбы?

Челюсть Данте двигается из стороны в сторону. Поскольку он так и не прикоснулся к слоёной булочке на своей тарелке, я решаю, что его язык разъедает не еда, а раздражение.

— Они поженятся в течение двух недель, — отвечает Пьер.

— Как чудесно. Я постараюсь не занимать это время, чтобы посетить празднество. Свадьбы фейри всегда такие весёлые. Кстати, о свадьбах.

Лор откидывается на стуле.

— Тебе придётся поискать жену в другом месте, Пьер, так как на данный момент никому не позволено просить руки мисс Бэннок.

Пьер прищуривает глаза.

— Почему нет, Лор?

Этот мужчина определённо ничего не боится.

— Разве она обручена?

Зрачки Небесного короля сужаются.

— Пока магический барьер не падёт, место Фэллон — подле меня.

— А когда он падёт? — спрашивает он.

Я так пристально смотрю на Лора, что мне удается проникнуть в его сознание, и я слышу, как он шипит: «Тогда же, когда падёшь и ты».

Поскольку он смотрит на Пьера, я решаю, что его мысли направлены на Короля Неббы, а не на меня.

— Когда барьер падёт, она сама выберет свою судьбу.

— Чудесно.

Пьер заставляет бутоны цветов, стоящих на столе, расцвести, а затем завянуть.

Я оглядываю стол, учащённое сердцебиение заставляет мой язык и грудь запульсировать, и я почти восклицаю, что не желаю выходить замуж за кого бы то ни было, а в особенности за мужчину, который известен как Палач Неббы, даже если он бросит связанную Мириам к моим ногам. Но затем я на секунду задумываюсь об этом.

Если Мириам повяжут, это станет ответом на бóльшую часть моих молитв и на все молитвы Лора.

«Даже не смей, Behach Éan».

Но я не слушаю его.

— Доставьте Мириам Лоркану, и я отдам вам свою руку, Пьер Рой из Неббы.

Тишина, которая наступает после моего заявления, становится такой полной, что я слышу, как ветерок колышет перья на стражниках-воронах и то, как Лор скрипит своими зубами.

Или этот звук издают его загнутые когти о подлокотники кресла?

ГЛАВА 30

Пьер первым приходит в движение и переводит взгляд на своё предплечье, нахмурив брови. Я сомневаюсь, что он выискивает катышки на своём зелёном велюровом кафтане, надетом поверх чёрной рубашки с высоким воротником. Я решаю, что он удивлён тому, что моя сделка не отобразилась на его коже.

«Фэллон», — рычит Лор.

Я притворяюсь, что не слышу разъярённого монарха рядом со мной, от которого поднимается столько дыма, сколько не поднималось от костра, у которого я сидела в Раксе в ту ночь, когда Бронвен послала меня на эти безумные поиски диких гусей — ой, простите — воронов.

— Почему твоя сделка не появилась на моей коже?

— Потому что я не фейри?

— Вороны и шаббианцы могут заключать сделки, — говорит он. — Любое магическое существо может.

Эм. Это отвечает на один из очень многих моих вопросов.

— Значит, это из-за того, что моя магия заблокирована. Но я даю вам слово.

Король Неббы отрывает взгляд от своей руки, и один его глаз прищуривается чуть больше другого.

— Только вот я не знаю, какова цена твоему слову.

— Мне кажется, вас интересует только цена моей крови.

«Фэллон, ради святой Морриган, перестань уговаривать этого мужчину. Он нам не нужен».

Я не обращаю внимания на Лоркана.

— Чем быстрее мы найдём Мириам, тем быстрее мои вены наполнятся магией.

Сиб начинает хрипеть, как будто она случайно проглотила огромное насекомое. Данте и Лор молчат и застыли, точно каменные столбы, окружающие нас. А Эпонина… она моргает и смотрит на меня такими же огромными глазами, как у Минимуса.

— Мадемуазель Амари, — Пьер кладёт локти на мозаичный стол, — слову вашей подруги можно верить?

Сиб вздрагивает, когда её просят во второй раз рассказать о моём характере.

Я бросаю на неё умоляющий взгляд, который, как я надеюсь, кричит ей: Подыграй мне. Нам нужна Мириам.

— Фэллон ещё никогда не нарушала данных ею обещаний.

Я уже готова с облегчением выдохнуть, как вдруг она добавляет:

— Но вы действительно хотите жениться на женщине, которая однажды сможет перевоплощаться в птицу с железными когтями и клювом? На вашем месте, сир, я бы оставила её Лоркану.

Что.

За.

Чёрт?

— Рибаву? — Пьер фыркает. — Он женится на дочери Владимира, разве нет?

— Определённо, — живо отвечаю я.

Сиб удерживает мой взгляд.

— Я хотела сказать, что я бы оставила её любому другому ворону, который её желает. Или шаббианцу, так как железо на них не действует.

Дым Лоркана начинает ползти по моим ключицам.

— Тебе потребуется разрешение Прийи, чтобы жениться на её правнучке, Пьер. И разрешение отца Фэллон.

Я отгоняю от себя его тени, и приглаживаю мурашки, которыми покрылась моя кожа.

— Единственное разрешение, которое ему нужно, это моё, Морргот.

— Знаете, что, мадемуазель Росси, я составлю для нас контракт. И когда я получу на нём вашу подпись — кровью — я отправлю своих лучших сыщиков, и мы прочешем все три королевства, чтобы найти вашу бабушку. Вас это устроит?

— Устроит.

Тени Лора снова обволакивают мою кожу, но на этот раз они так сильно прижимаются ко мне, что начинают напоминать ладони.

— Не могу дождаться, чтобы сообщить Кахолу о твоём желании выйти за человека, который отравляет моря, Фэллон.

Я уже готова нарушить данную мной клятву не использовать связь, чтобы накричать на него за то, что он касается меня, но его слова замораживают мой крик раньше, чем тот успевает проникнуть из моего сознания в его.

— Что имел в виду Лоркан?

Эпонина берёт свой бокал с вином.

— Я думаю, что он имеет в виду вещество, которое нейтрализует соль в наших водах.

На поверхность моего сознания всплывает воспоминание. Данте как-то рассказывал мне, что каналы Исолакуори ежедневно посыпают химическим веществом, производимым в Неббе, которое уменьшает концентрацию соли.

Она подносит металлический кубок к своим тёмно-красным губам и опорожняет его содержимое. Икнув, она добавляет:

— Папин ведущий учёный придумал, как сделать это вещество возобновляемым.

Она прижимает изящные пальцы к своим скривившимся губам, цвет которых совпадает с цветом лака на её ногтях.

Взгляд темно-зелёных глаз Пьера становится более жёстким, как и выражение его лица.

— Заберите вино у моей дочери. Ей уже хватит.

Потому что она поделилась секретной информацией, или потому что он считает, что она пьяна?

— Спасибо за заботу, отец, но я оставлю себе свой бокал.

Эпонина больше не икает.

— В наполненном виде.

Она стучит по краешку бокала.

— Ещё.

Полукровка с графином колеблется.

— Ты моя служанка, Лиора; не его. А теперь прислуживай мне.

Данте молчит, так как знает, что ему лучше не вмешиваться в их конфликт.

Пьер наклоняется и шепчет что-то на языке Неббы Эпонине, что заставляет мелкие волоски у меня на шее встать дыбом.

Я складываю салфетку и кладу её на декоративную тарелку, на которой нарисован виноград.

— Каким образом регенерируется вещество, уменьшающее концентрацию соли?

Пьер отрывает глаза от своей дочери и переводит их на меня, но мне отвечает Лор.

— Это вещество не просто уничтожает соль, оно ей питается.

Эпонина поправляет головной убор, украшающий её голову.

— Судя по тому количеству, что выбрасывается в наши моря, они перестанут быть солёными до наступления Йоля. Представляешь? На твоём месте, — она стучит по крылу своего носа, как будто собирается поделиться со мной секретом, — я бы начала рисовать эскизы для купальников, так как все фейри и их правнуки сразу же займутся плаванием.

Я хмурюсь.

— Но ведь змеи-то останутся.

Она фыркает.

— А ты думаешь, змеи могут…

— Эпонина, сходи узнай, почему повара так долго несут еду, — говорит Данте ледяным тоном.

Обжигающая и липкая тишина растягивается между ними, точно расплавленный сахар.

Наконец, её стул отодвигается, и она встаёт.

— Конечно, микаро.

Она покачивается, и её отец что-то ворчит.

— Слишком резко встала.

Ходили слухи, что Эпонина была слегка травмирована психологически. И хотя я не очень доверяю слухам, будущая королева, похоже, не просто так заслужила свою репутацию.

— Синьорина Амари, вы не проводите меня до кухни?

— Я…

— Она наш гость, Эпонина, — говорит Данте.

— Но мне нужен костыль, — хнычет она, — а её рост идеально подходит.

Сиб моргает, глядя на Эпонину.

— Я… эм…

— Мы только на минутку. Ты не пожалеешь, Бибилла.

Бибилла? Я так сильно нервничаю, что мои губы растягиваются в улыбке.

— Вообще-то меня зовут Сибилла, — бормочет моя подруга, вставая, и моя грудь сжимается от смеха.

«Сейчас не время, Фэл, не время», — укоряю я саму себя, изо всех сил сосредоточившись на винограде, нарисованном на моей тарелке.

— Мне жаль твоих питомцев, синьорина Росси, — говорит Эпонина.

Моё веселье испарятся.

— Питомцев?

Будущая королева Люса обхватывает пальцами предплечье Сиб.

— Твоих змеев. Я, может быть, и не шаббианка, но меня волнует природное равновесие нашего мира.

Пошатываясь, она направляется в сторону лестницы.

— Лучше бы тебя волновало твоё собственное равновесие.

Пьер выглядит так, словно готов насадить её на клюв какого-нибудь ворона.

И хотя он произносит это низким голосом, она не выказывает никакой реакции, хотя я не сомневаюсь в том, что она его услышала. Ведь у неё заострённые уши.

— Почему Эпонине жаль…

Я поднимаю руку к губам, и моё сердце подступает к горлу.

Змеи не могут жить без соли! Избавив море от соли, Данте и Пьер также избавят его от змеев.

— Вы не можете этого сделать! — восклицаю я.

Солдаты, скрывающиеся в зелени, придвигаются ближе к Пьеру. Неужели они обеспокоены тем, что я соскочу со своего стула и расцарапаю его лицо своими вполне себе человеческими ногтями, которые, конечно, стали чуть острее, чем были, но всё равно не такие же эффективные как железные когти?

— Мы короли; мы можем делать всё, что угодно.

Пьер Рой протирает корону с золотыми шипами своим длинным большим пальцем.

— К тому же мы увеличим запасы питьевой воды.

«Всё ещё собираешься отдать свою руку этому человеку?» — мягкий тон Лора ещё больше разжигает мой и без того уже вспыхнувший гнев.

Я сердитого смотрю на него.

«Почему бы тебе не побеспокоиться о своей собственной чёртовой свадьбе?»

Его губы изгибаются в мрачной улыбке, которая как будто говорит: «Вот ты и нарушила свою клятву — никогда не говорить в моём сознании». А, может быть, его скривившиеся губы говорят мне: «Вот и наслаждайся теперь этой мерзкой ситуацией, в которую ты сама себя поставила».

— А что думаете вы по поводу вещества, растворяющего соль, Морргот? — резко говорю я.

Лор отодвигает своё кресло, словно собирается встать, но не встает. Он только закидывает ногу на колено и отклоняется назад, устраиваясь поудобнее.

— Воронам не нужна ни соль, ни змеи, так что меня это мало заботит.

— Но есть одно «но», — я отвечаю на его ухмылку холодной улыбкой, — я всё ещё нужна вам. Вы сами это сказали.

— До тех пор, пока не найдут Мириам.

Чёрные струйки начинают подниматься от его железных наплечников.

— И это скоро произойдёт, благодаря Данте, который поручил эту работу своим лучшим сыщикам. Как здорово, что наши цели совпадают.

Взгляд Лора перемещается на короля Люса, который выпрямился на своём стуле и ничего не говорит.

— Мы оба хотим, чтобы в этом мире не было преград. Как же это будет чудесно, когда шаббианцы смогут свободно ходить там, где им вздумается.

Лор ставит локоть на подлокотник и кладёт подбородок на два согнутых пальца, ногти на которых превратились в когти.

— Верно, Регио?

Почему мне кажется, что Лор издевается над Данте?

Украшения в косичках Данте звенят, когда он распрямляет плечи.

— Разве найдётся тот, кому не захочется, чтобы шаббианцы снова могли ходить там, где им вздумается?

Эм… он…

Когда прислужница подходит к нам, балансируя тарелками, накрытыми золотыми крышками, я отрываю взгляд от раздражённых монархов.

Если еду уже принесли, то где тогда Сибилла и Эпонина?

Страх начинает разрастаться у меня в груди, когда я осматриваю окрестности замка в поисках двух женщин в нарядных платьях. Действительно ли принцесса из Неббы отвела мою подругу на кухню, или она повела её в какое-нибудь подземелье?

ГЛАВА 31

Когда наши декоративные тарелки заменяют на тарелки, наполненные едой, Лор говорит:

— А вообще, Пьер, если не брать во внимание поиски Мириам, брак с Фэллон может оказаться выгодным союзом для двух наших монархий. Если ты всё ещё заинтересован в том, чтобы связать себя узами брака с дочерью Зендайи, мы можем составить предварительный договор после обеда.

— Я очень в этом заинтересован.

Взгляд короля Неббы скользит по тем немногим частям моего лица, что он может видеть, хотя я полностью повернулась к Лору, чтобы показать ему, как я рассержена.

«В отличие от тебя, у меня нет намерения связать себя узами брака ради собственной выгоды».

Я встаю со стула.

— Боюсь, мне стало дурно из-за жары. Спасибо за такую вдохновляющую встречу, Маэцца. Не подскажете, где я могу найти Сиб и Эпонину?

Данте кладёт руки по бокам от своей тарелки, тонкие косички рассыпаются по его золотому камзолу, когда он смотрит налево и направо.

— Отличный вопрос. Стража, куда ушли женщины?

— К лекарю, — объявляет один из мужчин в белых одеждах. — Принцесса почувствовала себя нехорошо из-за погоды.

Данте щёлкает пальцами.

— Сопроводите синьорину Росси туда, и убедитесь, чтобы ей дали что-то от головокружения.

Пьер поднимается с места.

— Мадемуазель Росси.

Он улыбается мне елейной улыбкой и берёт меня за руку.

— Почту за чес…

Неожиданно между мной и Пьером появляется тёмная форма и резко отрывает его пальцы от моих, что заставляет меня опрокинуться назад.

Чёрные мечи появляются из ножен, а на каменной террасе раздается оглушительное карканье, которое заставляет все мои внутренности сжаться, а пульс ускориться.

Темнота, окутавшая моё тело, такая плотная и абсолютная, что я предполагаю, что все пять воронов Лоркана загородили меня, хотя не я являюсь целью этих обсидиановых лезвий.

— Прекратить! Всем прекратить! — кричит Данте. — Я не позволю проливать кровь на своей террасе. Мы заключили соглашение, которому я намереваюсь следовать. Хотите войны — идите воюйте на земле Неббы, но Люс останется нейтральной территорией. Пьер, Лор, отзовите своих воинов немедленно!

Требуется несколько мгновений, чтобы стражники из Неббы вложили своё оружие в ножны. А затем ещё несколько, чтобы вороны приземлились, а Лор перевоплотился.

Но он уже не сидит. Он стоит. Прямо передо мной. А его тело окутано дымом.

— Никто не смеет тебя касаться, Фэллон Бэннок.

Он медленно поворачивает голову и оглядывает всех присутствующих фейри, как будто пытается донести до них эту мысль.

— Я не собирался пускать ей кровь, злобный ты канюк, — ворчит Пьер.

Золотая ткань над моим сердцем всё ещё приподнимается. О, Боги, неужели именно это он и собирался сделать?

«Этот человек психопат, так что — чёрт его знает. А теперь уходи отсюда, пока ты не предложила себя ещё какому-нибудь монстру и не заключила другие глупые сделки».

Моя голова откидывается назад, словно он дал мне пощечину, а руки сжимаются в кулаки.

«Я только хотела помочь нашему делу, так что — пошёл ты, надменная пернатая задница!»

«О, ты просто невероятно помогла. А теперь возвращайся в дом Антони, и я прошу тебя, начиная с этого момента, постарайся не играть в игры, с правилами которых ты не знакома, потому что у меня и так предостаточно проблем».

И у него еще хватает, мать его, наглости! Я, мать его, здесь из-за него!

Когда я разворачиваюсь, чтобы убежать прочь, я решаю в последний раз использовать нашу мысленную связь:

«Убедись в том, чтобы мой брачный контракт оказался для меня финансово выгодным. У меня никогда не было много денег, и я слышала, что Пьер Рой очень богат».

Доспехи Лора скрипят, когда он поворачивает голову и бросает на меня испепеляющий взгляд.

Несмотря на то, что меня подмывает выдвинуть ещё пару требований только для того, чтобы его позлить, я решаю, что это будет мелочно, а мне хватает гордости не быть такой. Поэтому я сжимаю в кулаки блестящий материал своего платья и сбегаю по лестнице террасы в сопровождении Имоген, которая с побледневшим лицом бежит за мной.

Когда над моей головой появляется облако из эльфов, я поворачиваюсь.

— Данте, отзови свой воздушный флот!

— Они здесь ради твоей защиты, Фэллон.

Я жестом указываю на пять воронов, которые погружают эльфов в темноту.

— Меня защищают эти птицы, так что это перебор.

Я задерживаюсь на мощёной дорожке, ожидая, что Данте отдаст приказ и докажет мне, что он не использует своих людей для слежки за мной.

И хотя проходит несколько мгновений прежде, чем он заговаривает, он действительно отдаёт приказ своей небесной эскадрилье проводить меня до порта Исолакуори, а затем оставить в покое.

— Спасибо.

— Не благодари меня, Фэл. Я действительно отправил их ради твоей защиты.

— Защиты от кого, Данте?

— От тех, кто хотел бы, чтобы мой брат всё ещё сидел на троне Люса.

— Не лучше ли тогда держать их рядом с собой?

Услышав мой комментарий, он поджимает губы, хотя я не собиралась его задевать.

— Думаю, ты права, — соглашается он, наконец.

— Хорошего дня, Ваши Величества.

По пути к лекарю в сопровождении фейри и воронов, я не свожу глаз с золотых туфель, которые я подобрала к платью: с их заострённых носков из блестящей кожи и толстых ремешков, украшенных декоративными золотыми шипами. Ранее они казались мне красивыми, но теперь они напоминают мне о глазах Лора, которые я совсем не нахожу милыми.

Его назидательные слова звенят у меня в голове.

«Глупые сделки, твою мать», — бормочу я себе под нос.

Я, может быть, и ввязалась в неравный бой, но я хотя бы пыталась наносить удары. Разве это не должно было чего-то стоить, кроме презрения?

Я чувствую строгий взгляд Имоген на своём лице. Я не сомневаюсь в том, что она тоже считает меня дурой.

— У Роя было пять жен, — говорит она. — Он убил их всех.

— Может быть, они следили за замком не так, как ему хотелось бы?

— Это не причина убивать свою супругу.

— Святой Котёл, — бормочу я. — Я пошутила, Имоген.

— Разве убийства — повод для шуток?

Я поворачиваюсь к ней, моё настроение совершенно портится, вторя моим расшатанным нервам.

— Ты права. Это дурной вкус. Этот человек долбаный монстр.

— И ты всё равно предложила себя ему?

— Я не могу заключить сделку, я предложила это только для того, чтобы отправить ещё больше людей на поиски Мириам. Иногда мне кажется, что я единственная душа на этой земле, которая хочет найти свою сбежавшую родственницу. Разве всех остальных не должно заботить то, что она разгуливает на свободе? Разве Данте не должен отправить за ней все свои батальоны? Разве Лор не должен… ну, я не знаю, — я выбрасываю руки в воздух, — делать что-то ещё помимо посещения фейских обедов и планирования своей свадьбы с иностранной принцессой?

Взгляд чёрных глаз Имоген задерживается на моих раздувающихся щеках.

— Не стоит недооценивать нашего короля.

— Твоего короля. Не моего.

Мои ногти врезаются мне в ладонь, оставив на ней полумесяцы, когда я возобновляю шаг.

— Наверное, ты права. Пока на твоей щеке нет пера, ты ненастоящий ворон.

Я начинаю скрипеть зубами, но решаю не ввязываться в этот разговор, так как спор о ценности татуировки на коже ничего мне не даст.

— Мой отец уже вернулся?

Несмотря на то, что Имоген смотрит вперёд, от меня не укрывается то, как начинает пульсировать вена на её виске.

— Нет.

— Он всё ещё ищет мою мать?

— Нет.

— Тогда что он…

— Я не могу обсуждать это с тобой.

— Он мой отец, Имоген. У меня есть право знать…

— Ты не ворон и не часть Siorkahd. У тебя нет никаких прав. Будь моя воля, мы бы не тратили столько людей, которых и так не хватает, на защиту капризной девушки, которая предпочла бы иметь заострённые уши.

— Святой Котёл! Ну давай, выскажи мне всё, что ты обо мне думаешь, — ворчу я.

— Я только что это сделала.

Я прибавляю шаг.

— Это всего лишь выражение. И к твоему сведению, меня полностью устраивает форма моих ушей.

Мы пересекаем ещё пару мостов в полнейшей тишине.

И только когда мы начинаем обходить кругом какие-то кусты, Имоген снова ко мне обращается:

— Когда Лоркан вернётся, он, вероятно, ответит на твои вопросы.

Но тогда мне придётся сидеть и разговаривать с ним.

— Я скорее отправлюсь в Неббу вместе с Пьером.

Она издаёт шипение, и я решаю, что она восприняла мою шутку всерьёз, но она не смотрит на меня. Она смотрит на двух воронов, которые отделились от стаи у нас над головами и приземлились на дорожку, по которой мы идём.

Когда они перевоплощаются в людей, мой пульс припускает, точно комета, а сердце заходится в груди.

— Что происходит?

— Тебе лучше держаться подальше, так как нам приказано пронзить твоё сердце, как только ты приблизишься к Фэллон на расстояние вытянутой руки, — рычит один из моих телохранителей.

Я не вижу того, кто стоит за стеной из мускулов и железных доспехов, но я решаю, что это Даргенто. Если только это не мой дед. Мог ли Юстус в итоге объявиться здесь или он пребывает на дне Марелюса, поедаемый змеями?

Заглянув в щель между телами, я замечаю блеск янтарных глаз и узкое лицо.

— Я пришел сюда не ради шаббианской суки. По крайней мере, не сегодня.

Суки? Интересно, что сделал бы Данте, если бы я подошла к этому самодовольному говнюку, вытащила бы стальной меч из его ножен и вонзила ему в шею? Стал бы он обвинять в этом Лора или только меня?

— Какие же благородные создания эти фейри, — бормочет Имоген себе под нос. — Не могу дождаться, когда Лор вернёт себе наше королевство.

Сильвиус обходит воронов, стараясь держаться подальше от Имоген. Устремив на меня свой обжигающий взгляд, он говорит:

— Я буду вынужден доложить королю о том, что ты сказала, корво.

— Ради бога, можешь передать мои соображения своему монарху. Будь уверен, я точно так же передам ему то, как ты оскорбил Фэллон.

Сильвиус усмехается.

— Ты угрожала короне Люса; а я всего лишь использовал анатомически правильное определение по отношению к Фэллон.

— А я смогу подтвердить то, что скажет капитан, так как слышал весь разговор, — добавляет эльф, который парит недалеко от нас, выпятив грудь.

Я приподнимаю бровь

— Капитан?

— Я оговорился.

Эльф улыбается, обнажив зубы, которые слишком широки для его крошечного рта.

— Хотя я не сомневаюсь в том, что Сильвиус вернёт себе этот титул. Мориати слишком мягок для этой работы.

Я не могу поверить в то, что Данте заменит Габриэля на этого злобного фейри, который остановился рядом с Имоген с коварной улыбкой на лице.

— Уверен, что наши пути ещё пересекутся, синьорина России.

— Я постараюсь прихватить что-нибудь железное для нашей следующей встречи, — говорю я сладким голоском и добавляю, — ублюдок.

Ладонь Сильвиуса перемещается на инкрустированную рубинами рукоять меча, который очень напоминает… напоминает….

Я снова перевожу взгляд на его лицо.

— Где ты достал этот меч?

Пальцы Сильвиуса застывают поверх огранённых рубинов.

— Я снял его с мертвого тела твоего деда. Не думаю, что он был ему всё ещё нужен. Ведь чтобы двигать рукой — нужна голова, а его голова была насажена на рог одной из твоих тварей.

Каждый удар моего сердца ощущается точно укол ножа.

Юстус мертв.

Его убил змей.

Я жду, когда меня накроет волной облегчения, но этого не происходит. Вероятно, это произойдёт позже.

— Как жаль, что какая-нибудь другая тварь не украсила свой рог твоей головой.

Улыбка Сильвиуса становится ещё шире и коварнее, когда он отходит назад.

Когда он скрывается за листвой, Имоген рявкает на солдата, который ведёт нас по острову:

— Сколько ещё до твоего чертового лекаря?

— Осталось перейти ещё один мост, — отвечает мужчина.

Его голос такой же напряжённый, как и очертания его тела. И хотя он не касается своего меча, он всё время переводит взгляд с одного ворона на другого.

— Ты знала, что мой дед мертв, Имоген? — спрашиваю я, когда мы возобновляем шаг.

— Нет.

Имоген бормочет что-то ещё насчёт того, что нас водят кругами.

Поскольку всё на Исолакуори имеет округлые формы, начиная с пяти островов, составляющих его, и заканчивая каналами, я решаю, что мы действительно ходим кругами. И мы ходим так уже некоторое время. Зачем им могло понадобиться водить нас кругами? Чтобы позлить?

Я запинаюсь и резко останавливаюсь.

Что если они не отвели Сиб к лекарю?

Что если…

— Мы на месте.

Солдат указывает на деревянное одноэтажное строение с витражными окнами и эмблемой солнца на двери.

Имоген распахивает дверь.

Как только мой взгляд приземляется на чёрные волосы моей подруги и её платье мятного цвета, я облегченно вздыхаю. Вероятно, мои опасения были необоснованными, но я не могу подавить свою нервозность.

— Фэл! — восклицает Сиб, испугав принцессу из Неббы, которая разглядывает пыльные пузырьки на одной из многочисленных полок.

Я хмурюсь, так как не могу понять, почему Сиб сидит на смотровой кушетке, а Эпонина разгуливает вокруг. И где вообще лекарь?

Судя по тому, как плотно сжаты губы обеих женщин, я заключаю, что прервала какой-то разговор.

— Готова отправляться домой, Сиб?

— Да.

Она спрыгивает с кушетки и идёт ко мне, обернувшись на Эпонину.

— Почтём за честь посетить золочёный пир в вашу честь. Спасибо за приглашение.

У меня отвисает челюсть. Золочёный пир? И с чего это ради, Сиб ответила за меня? Я ни за что не поеду на праздник в честь свадьбы моего бывшего любовника и его принцессы-пьянчужки из Неббы.

— Надеюсь, лекарь найдёт для вас лекарственные травы от головной боли, — добавляет моя подруга, а затем переводит внимание на меня.

Как только дверь закрывается за Сиб, я спрашиваю:

— Она пригласила тебя на золочёный пир?

— Она пригласила нас… тебя, меня, мою сестру, Катриону — а ещё всех воронов, которые будут охранять тебя в этот день.

Тёмные брови Имоген приподнимаются.

— Мне придётся согласовать это приглашение с…

— Ни с кем, — говорю я, — потому что я не планирую туда идти.

— Ой, перестань, Фэл. Данте, похоже, хочет пригласить только самых близких. Семью и друзей. И мы получим подарки. Королевские подарки. То есть драгоценности.

Она начинает хлопать ресницами.

— Сиб, мы вернулись в Люс не для того, чтобы чествовать фейри, побуждая их жить ещё более роскошной жизнью!

— Давай обсудим это потом.

— Нет. Давай не будем.

Она похлопывает меня по руке, как будто я веду себя как ребёнок.

— А вообще, Сиб, нам определенно стоит обсудить это потом. Мне не терпится узнать, что думает Джиана по поводу того, чтобы пойти на золочёный пир в честь Регио. Готова поспорить, она будет в восторге.

ГЛАВА 32

Когда Сибилла упоминает золочёный пир вечером за ужином — за ужином, на котором не присутствуют парни, так как они решили провести этот вечер, разгружая товары в Раксе — Джиана смотрит на свою сестру так, словно та сделалась тупее хлебушка, который испекла для нас Катриона, и который я единолично уничтожила — конечно же, после того, как его попробовала Ифа и разрешила мне его есть.

— Боги, Сиб, чем ты думала, когда соглашалась на это? — шипит Джиа.

Сибилла поднимает обе руки и дует воздухом на клавиши огромного рояля в гостиной Птолемея, взяв какой-то диссонансный аккорд.

Я зажимаю уши руками, но Сиб хватает меня за запястье и тянет руки вниз.

— Она сказала, что знает, где Мириам.

— Где? — спрашиваю я, а Джиа фыркает.

— И ты ей поверила?

— В отличие от тебя, сестрёнка, я не считаю всех чистокровных фейри злодеями.

Моя подруга такая доверчивая, и да, я не лучше, но я надеюсь, что поиски воронов научили меня хоть какой-то проницательности.

Голова Джианы откидывается назад, словно Сиб дала ей пощечину, но единственное, по чему ударяет Сиб, это чертовы клавиши пианино, от которого у меня уже болит голова.

— А насчёт того, чтобы рассказать нам, где она, — продолжает Сиб. — У Эпонины есть ряд условий.

— Ну, конечно, — бормочет Джиана.

— Она расскажет нам об этом, если Лор согласится… — она подносит руку к шее и проводит по ней, имитируя нож, — … её отца в ночь празднества.

Я, должно быть, перестала дышать, потому что мои лёгкие сжимаются.

— Почему именно в ночь празднества? — спрашивает Джиа.

— Потому что вся семья будет находиться там без доспехов.

Неожиданно Сиб перестаёт долбить по клавишам своей воздушной магией.

— Разве ты никогда не была на пиру, Джиа?

— Нет, Сиб. Я старалась держаться подальше от этих бестолковых празднеств, устраиваемых чистокровками. А когда это ты была на пиру?

— На прошлый Йоль с Фибусом. В честь одного из его кузенов. Сколько их там у него… трое?… четверо?

Я тоже должна была там быть, но церемония состоялась в Тареспагии, а бабушка запретила мне путешествовать в эту часть королевства без неё. Она так и не объяснила мне, почему, но как я поняла, она боялась, что я встречу там Домитину — дочь, которая повернулась к ней спиной, когда она выбрала маму и меня.

Вернувшись с празднества, Фибус и Сиб сообщили о том, что моя тётя была в числе приглашённых гостей. Они также сообщили, что по сравнению с этой женщиной моя бабушка была такой же милой, как сладкий заварной крем. Но поскольку бабушка была какой угодно, но только не милой, я решила, что Домитина оказалась совсем дрянной. И всё же я по наивности надеялась, что ошибаюсь. Но визит в поместье моей прабабки навсегда разрушил эту надежду.

Ксема и Домитина были по-настоящему ужасны.

— Катриона, ты несколько раз была во дворце, — я поворачиваюсь к куртизанке, которая тихо потягивает чай, приподняв мизинец, точно чистокровная фейри. — Что ты можешь рассказать нам про Эпонину?

— Она презирала Марко, — говорит Катриона и, скривив губу, добавляет: — Я не удивлюсь, если она точно так же презирает Данте.

— О, она определённо его презирает, — говорит Сиб.

Джиана откидывает назад свои кудри.

— Но это не значит, что ей нравятся вороны и шаббианцы.

— Возможно, но я думаю, — Сиб решает снова заполнить комнату оглушительным шумом. — Нам стоит туда пойти. Даже если там не произойдёт убийства короля.

Желчь начинает подступать к моему горлу.

— Но-о-о-о… — Сиб растягивает последнюю букву, а вместе с ней и удары моего сердца, — мы можем её напоить и выяснить у неё всё, что она знает, не проливая кровь. А как насчёт того, чтобы пригласить её к нам домой?..

— Нет.

Ифа качает головой.

— Лоркан не согласится.

— А, может быть, он сам мог бы нанести визит Эпонине? — Джиана, должно быть, изо всех сил впивается в щёку зубами, потому что на ней появляется ямочка. — Так мы сэкономим наше время и усилия.

Ну, или так.

Взгляд моего телохранителя с головокружительной скоростью обегает комнату по дуге, как будто Ифа выискивает в каждом отполированном углу и позолоченной щели подслушивающего эльфа.

— А если ловушка?

— То, что она знает о местонахождении Мириам?

Сибилла глядит на Ифу, которая решила, что будет стоять рядом со мной, хотя я настаивала на том, чтобы она села.

С тех пор, как она прилетела сюда днём, чтобы сменить свою сестру, она вела себя невероятно нервно. Когда я спросила её, в чём было дело, она покачала головой и попыталась улыбнуться, чтобы успокоить меня. Но её попытка не увенчалась успехом и не успокоила меня.

— Приглашение на пир. Может быть, она хотеть устраивать засаду на Лора и Фэллон?

Паранойя Ифы передается мне, и мой пульс учащается.

— Она по-настоящему ненавидит своего отца, Ифа, — Сиб продолжает отправлять потоки воздуха на клавиши пианино, наполняя дом Антони громкой какофонией звуков, необходимой для того, чтобы приглушить наш разговор.

— А как её ненависть к отцу связана со всем этим? Она может ненавидеть его, и одновременно ненавидеть воронов и шаббианцев.

Комментарий Джианы заставляет челюсть Сиб сжаться.

— Она не стала бы предлагать выдать нам Мириам, если бы ненавидела шаббианцев.

— Выдать? — фыркает Джиа. — Она утверждает, что знает, где та прячется.

— Почему ты всё время так негативно настроена, чёрт побери?

— Реалистично, а не негативно. К тому же, если Эпонина такая поклонница воронов и шаббианцев, почему бы ей не обратиться напрямую к Лоркану и не рассказать ему обо всем? Зачем использовать тебя?

— Потому что Лоркан её чертовски пугает, дорогая сестра!

Сиб чуть не выдирает у себя клок волос, который теребит в руках.

— Только никаких поспешных шагов и ни на что не соглашаться, пока Лоркану не сообщат о ситуации, хорошо?

Сиб закатывает глаза.

— Я и не планировала возвращаться сегодня на Исолакуори.

— Он зайдёт сегодня, Фэллон? — вопрос Джианы заставляет мою шею напрячься.

— А почему я должна быть в курсе его расписания?

Джиана пристально смотрит на пальцы, которыми я барабаню по подлокотнику.

— Ифа, не могла бы ты перевоплотиться и спросить у него по мысленной связи?

Ифа кивает и перевоплощается, а затем её черные глаза затуманиваются и напоминают теперь два биллиардных шара. Через целых две минуты её перья снова превращаются в кожу.

— Он не отвечать. Фэллон?

— Да?

Она понижает голос.

— Ты не могла бы попробовать?

Я перестаю стучать по подлокотнику.

— Я не могу перевоплощаться, забыла?

— Я имела в виду парную связь.

Она касается своего виска.

— Имми говорит, что ты…

Звон фарфоровой чашки Катрионы о блюдце прерывает Ифу.

— Ты вышла замуж за Короля воронов?

— Что?

Мои щёки теплеют из-за того, как резко к ним приливает кровь.

— Конечно, нет. Как ты могла прийти к такому нелепому умозаключению?

Она заводит прядь светлых волос за ухо.

— Разве не это подразумевается под словом «пара» у воронов?

— Необязательно официально жениться, чтобы быть парой. Но это не относится к теме, потому что я не пара Лоркана Рибава. Я ничья пара.

Я исступленно качаю головой.

— А если бы это было так, он не стал бы связывать себя узами брака с другой женщиной. Вороны очень привязаны к своей паре, потому что у них может быть только один партнёр.

Сиб перестает касаться пианино магией воздуха. Мне очень хочется, чтобы она снова начала это делать и заглушила громкие удары моего сердца.

Ифа долго смотрит на меня из-под опущенных ресниц.

— Фэллон говорить правду. Ни один ворон, имеющий пару, не стал бы жениться на другом человеке.

— А что случается, если ворон получает пару уже после того, как женится?

Я сомневаюсь в том, что Сиб задала этот вопрос с целью отвлечь внимание от меня, но я всё равно ей благодарна.

Губы Ифы приподнимаются в печальной улыбке.

— Они всегда выбирать пару.

Рот Сиб широко раскрывается, как и её серые глаза.

— Значит, они бросают того, на ком женаты?

— Да. Это очень печально, но пара неспособна жить порознь.

Взгляд её черных глаз возвращается ко мне, и, хотя я знаю Ифу не так давно, от меня не укрывается вопросительный взгляд, который она бросает в мою сторону.

Он словно говорит: «Ты меня не убедила, но сейчас я тебе подыграю».

А, может быть, её глаза говорят совсем не это, и я просто поддалась паранойе?

Желая увести разговор в сторону от парной связи, я спрашиваю:

— Что ты думаешь по поводу золочёных пиров, Катриона?

— Они могут быть скучными, но подарки стоят того, чтобы немного позевать.

Глаза Сиб начинают сверкать, как будто она увидела какую-то дорогую побрякушку.

Джиана встаёт на ноги.

— Думаю, что с вашей стороны будет глупо рисковать жизнью ради какого-то праздника и подарка.

— Почему бы тебе не пойти и не испортить настроение кому-нибудь другому, — ворчит Сиб.

— Вместо того, чтобы называть свою сестру и Фэллон глупыми, тебе стоит поаплодировать им обоим, так как для того, чтобы вступить в бой, нужна смелость.

Катриона говорит это довольно приятным тоном, но от меня не укрывается раздражение, которое пропитывает его точно так же, как розовое ароматическое масло пропитало её кожу.

— А на этот порог тебя привела тоже смелость? — говорит Джиа, подавшись в её сторону.

Катриона опускает взгляд на руки, которые она сжимает на своих коленях.

— Нет.

Её блестящие губы кривятся, а потом расслабляются.

— Трусость.

Женщина, которая всегда наполняла «Кубышку» своим весельем и красотой, неожиданно кажется такой маленькой, словно кресло с парчовой обивкой, на котором она сидит, начало её поглощать, килограмм за килограммом, вместе с её шёлковым платьем.

После того, как Джиана уходит, чтобы убраться на кухне, так как все остальные не торопятся этого делать, я сажусь рядом с Катрионой и беру её руки в свои. От моего прикосновения её тело содрогается.

— Ты не трусиха. Трусы не присоединяются по своей воле к преступникам.

Я хочу заставить уголки её губ приподняться, но всё, что удается сделать моим словам, это выдавить слезу из тёмно-зелёных глаз этой женщины.

Катриона сжимает мои руки, после чего высвобождается из моей хватки и встает на ноги.

— Мне пора идти спать.

Я хорошо её знаю, чтобы понять, что не усталость, а стыд выгнал её из этой комнаты.

Она задерживается на пороге двери и сжимает своей изящной рукой дверной проём, а другой рукой начинает разминать кожу в области сердца — а точнее, сминать небесно-голубой шёлк своего платья на бретельках.

— Я очень часто и во многом не согласна с Джианой, но, вероятно, тебе стоит…

Она сглатывает, резко опускает веки, а её ноздри начинают раздуваться.

— Что мне стоит, Катриона?

— Вероятно, тебе стоит вернуться в Монтелюс, микара, — говорит она сдавленным шепотом. — Вероятно, тебе стоит спрятаться до тех пор, пока Мириам не найдут.

Когда она отрывает руку от дверного проёма, от меня не укрывается то, как сильно сжимается её челюсть, и как энергично она начинает массировать свою грудь — как человек, который хочет отказаться от заключённой им сделки. Только я не видела, чтобы на её груди сияла какая-нибудь точка. Я бы заметила её, учитывая её любовь к глубоким вырезам и прозрачным платьям.

Но если подумать, она не надевала такие платья уже…

Прежде, чем я успеваю спросить мнения Сиб на этот счёт, раздается звонок в дверь. Поскольку час уже поздний, а все ключи находятся у парней, моё сердце подпрыгивает к горлу.

— Я идти проверять, кто там. Ждите.

Ифа резко разворачивается.

Когда она покидает помещение, Сиб спрашивает:

— Мне показалось, или Катриона вела себя странно?

Мою кожу покрывают мурашки.

— Она вела себя очень странно.

И прежде, чем мы успеваем обсудить то, что могло случиться с нашей светловолосой соседкой, голос Ифы эхом отражается от стекла и нефритового камня в помещении вестибюля.

— Фэллон! К тебе.

Нахмурившись, я поднимаюсь на ноги одновременно с Сиб и выхожу из гостиной. Ифа отходит в сторону, и я вижу перед собой Габриэля.

Он стоит на пороге нашего дома, а за его спиной…

Моё сердце переворачивается в груди, и в то же самое время воздух, освещённый факелами, разрывает ржание.

ГЛАВА 33

Я бросаюсь к входной двери, и золотой шёлк платья, которое я так и не сняла, начинает развеваться вокруг моих ног. Я уже готова выбежать на улицу и обхватить шею Ропота руками, но вместо этого застываю на месте.

Лошадь за спиной Габриэля не чёрного, а серовато-коричневого цвета, она тощая и приземистая, а её морда и шея увиты лианами, которые она пытается стряхнуть. Она поднимает голову, когда я приближаюсь. Её ноздри раздуваются, а карие глаза пугливо округляются.

Нет, не глаза. Глаз. В единственном числе. Другая её глазница — пуста.

Что случилось с этим несчастным животным?

— Это не мой конь, Габриэль.

Я не протягиваю ему руку, так как не понимаю, зачем он стоит у моей двери с этой лошадью.

— Я в курсе.

Лошадь тихо ржёт и качает головой, а затем пятится назад, пытаясь встать на дыбы, но солдат, который обмотал животное лианами, дёргает с такой силой, что лошадь падает на колени.

Когда лианы начинают врезаться в шкуру животного, напомнив мне о том, как бабушка связала Минимуса под мостом, я бросаюсь вперёд и ударяю солдата по запястью, чтобы прервать поток его магии, пока он не успел изрезать плоть перепуганной лошади.

— Ты на меня напала, Заклинательница змеев?

— Я шлепнула тебя по запястью. Едва ли это можно считать нападением, но если я ранила твоё эго — ты можешь обсудить это со своим капитаном.

Я вытягиваю руку, чтобы животное могло меня понюхать. Когда бархатный нос начинает пульсировать рядом с моей ладонью, я поднимаю другую руку и глажу шею лошади, не увитую лианами.

— Зачем ты привёл мне эту лошадь вместо Ропота, Габриэль?

Новый капитан люсинской армии переступает с ноги на ногу в своих сияющих сапогах, его взгляд проходится по моим рукам и по животному, которое почему-то успокоилось.

— Ропот сломал ногу, когда спускался с горы.

— Вы его обездвижили?

Солдат, которого я шлёпнула — к сожалению, недостаточно сильно — фыркает.

— Можно и так сказать.

Страх подступает к моему горлу.

— Что это значит?

Габриэль впивается зубами в свою тонкую нижнюю губу.

— Нам пришлось… нам пришлось…

Сиб хмурится.

— Вам пришлось?..

— Мне жаль, Фэллон, — бормочет он. — Он хромал. У нас не было выбора.

Моё горло начинает гореть.

— Ты хочешь сказать…

Я сглатываю, чтобы уменьшить жар, но он ещё сильнее охватывает моё горло.

— Ты хочешь сказать, что вы его умертвили?

Габриэль опускает взгляд на ковёр из белых и зелёных мраморных плиток у меня за спиной.

— У него была сломана нога.

Мои веки начинают гореть, а тело сотрясает дрожь.

— Вы могли бы отвести его к лекарю! Или к земляному фейри, который разбирается в примочках.

Габриэль вздрагивает.

— Он не мог идти.

Горячее и частое дыхание коричневой лошади согревает мои ледяные пальцы.

— И что теперь? Эта лошадь должна стать для меня утешительным призом?

— Нет. Данте хотел, чтобы я сказал тебе, что мы отпустили Ропота в горы, и, хотя мы действительно отпустили его душу на волю…

— Хотя у животных нет души, — фыркает солдат, которого я уже готова столкнуть в ближайший канал.

— Довольно! — щёки Габриэля вспыхивают от раздражения. — Я не хотел тебе врать, Фэллон. Мне кажется это неправильным. Я привёл эту кобылу, потому что она стала непригодна для армейской службы, и Таво приказал её умертвить. Я подумал…

Он проводит рукой по своим длинным распущенным волосам, в которых образовалось несколько колтунов.

— Может быть, я ошибся, но я подумал, что она может тебе понравиться. И что ты можешь понравиться ей.

Он сглатывает.

— Ну, потому что… потому что…

Я знаю, почему. Потому что я шаббианка.

Таво поднимается на самый верх списка ненавистных мне фейри, точно пенка на кипящем молоке.

— Уберите эти лианы с моей лошади, — приказываю я солдату.

Габриэль испускает глубокий вздох, и, хотя он выглядит пришибленным, ему удается выдавить из себя улыбку.

А вот солдат не улыбается. С сердитым лицом он отзывает свою магию.

— Тебе лучше взять её за поводья, Заклинательница змеев, иначе мне придётся снова заарканить эту чёртову тварь.

— Ещё раз заарканишь мою лошадь, я заарканю тебя. И привяжу к змею.

Я говорю это таким милым голосом, что остроухому фейри требуется секунда, чтобы понять, что я ему угрожаю.

Как только это происходит, ноздри его узкого носа начинают раздуваться так же сильно, как у лошади, которая танцует на одном месте, всё ещё взволнованная присутствием своего двуногого мучителя.

— Капитан, вы не можете спустить ей с рук то, что она угрожала чистокровному фейри и солдату?

Габриэль пристально глядит на меня.

— Если ты хочешь наказать ворона, находящегося под защитой Рибава, ради Бога, Пьетро. Попытай счастья, а я предпочту остаться с головой на плечах.

К моему удовольствию, солдат-фейри становится таким же бледным, как луна, которая освещает его лицо.

— Спасибо, Габриэль. Я запомню твою доброту и прослежу за тем, чтобы об этом услышал Лор.

Я снова разворачиваюсь к солдату.

— А для тебя я готова устроить заезд на змее в любое время.

Я подкрепляю свою угрозу улыбкой, после чего завожу лошадь в огромную медную дверь и веду её по коридору в сторону гостиной.

— Эм, дорогая, я не думаю, что нам стоит держать лошадь в доме.

— Мы не будем её здесь держать.

Я раздвигаю вечно задёрнутые шторы, после чего отпираю стеклянную дверь, которая ведёт в сад, и тяну за веревку, привязанную к кобыле.

Она пятится назад и опрокидывает банкетку у рояля. Громкий стук заставляет её рвануть вперёд, и она врезается в дверную раму.

— Тише, девочка, — бормочу я, не сводя глаз с её жуткой глазницы.

Я жду, когда она успокоиться, после чего веду её на темно-зелёную террасу в сторону строения, напоминающего храм фейри в миниатюре. Я подхожу ближе и понимаю, что это действительно место поклонения с колоннами, алтарём и куполом, расписанным фресками с изображением люсинских богов.

Птолемей был таким набожным… Очень жаль, что религия не смогла исправить его характер.

Дойдя до расписанного портика, я снимаю с кобылы веревку, и хотя она нервно цокает копытами по камню, она позволяет мне обойти её. Я замечаю у неё на крупе клеймо, а на шее кровоточащую рану, от вида которой я сжимаю зубы.

— Мне жаль насчёт коня, Фэллон.

Ифа стоит рядом со мной и осматривает тёмное небо в поисках угрозы.

Интересно, она имеет в виду Ропота или это бедное животное? Вероятно, обоих.

Мне хочется разбудить Катриону и спросить её, не умеет ли она делать лечебные примочки, но обладание магией Земли не делает тебя лекарем, особенно если твои уши не закругленные. Бабушка была не только чистокровной фейри, но рассказывала мне о том, что ей понадобились десятилетия на то, чтобы начать разбираться в растениях и научиться варить из них зелья.

Кобыла дёргает ушами, когда я возвращаюсь к её морде. Я почти прошу Сиб позвать лекаря, но вспоминаю о своей серёжке. Я не знаю, действует ли кристалл на животных, но попытаться стоит. Я тру янтарь между своими пальцами, собирая на них мазь, после чего хватаю верёвку, чтобы лошадь не ускакала прочь, и легко касаюсь её раны.

Животное сжимается и вскидывает голову, но я крепко её держу и начинаю утешать, тихонько извиняясь.

И тут же прямо на моих глазах — весьма ошарашенных глазах — плоть кобылы зарастает. Лошадь всё ещё танцует на месте, но она, должно быть, почувствовала, что я не желаю ей зла, потому что её голова становится абсолютно неподвижной.

— Как же нам тебя назвать? — шепчу я.

— Может, Арина?

Сиб кивает на шкуру лошади.

— Очень подходит к её кукурузному цвету.

Лошадь начинает пыхтеть.

— У нас теперь есть лошадь? — голос Антони пугает кобылу, и верёвка ранит мою ладонь, когда она отпрыгивает назад.

Морской капитан стоит, скрестив руки, у двери, которую мы оставили открытой. Его каштановые волосы растрёпаны, подбородок и одежда перепачканы грязью.

— У нас есть лошадь, — говорю я с улыбкой.

Мне понравилось, что он использовал местоимение «мы». Кобыла никогда не заменит Ропота — никакое существо нельзя заменить — но я уже полюбила её всем сердцем.

— Её зовут Арина! — кричит Сиб в ответ. — Кстати о кукурузе. Нам, наверное, стоит её покормить. Пойду поищу для неё еды в кладовке.

Когда она забегает обратно в дом, такая радостная, как будто сейчас утро Йоля, Антони подходит ближе и останавливается только тогда, когда его рука касается моей.

— Как так вышло, что мы стали обладателями этого одноглазого существа?

Я начинаю скрипеть зубами, мои челюсти крепко сжимаются, как и орган в моей грудной клетке.

— Я попросила вернуть моего коня, но он не дошёл до дома. Поэтому Габриэль привёл мне Арину.

Глаз лошади, как и глаза Ифы, смотрят то на Антони, то на меня. Лошадь тихонько ржёт и пытается отпрянуть.

— Вытяни свою руку, — говорю я ему.

Он вытягивает руку вперёд, и Арина нюхает его ладонь. Проходит несколько секунд, но вскоре она начинает успокаиваться. Я уже собираюсь отвязать её и позволить свободно бродить вокруг, когда Сиб врывается в кукольный храм и пугает её своим энтузиазмом.

Она достает морковку из корзинки и протягивает лошади. Арина нюхает воздух, затем еду, после чего её огромные зубы захватывают половину морковки, заставляя Сиб захихикать и продолжить скармливать ей месячный запас овощей.

Когда еда исчезает в желудке Арины, я вспоминаю, что мы больше не нуждаемся в еде. И что у нас полно золота.

Костяшки пальцев Антони проходятся по моим. Я опускаю взгляд на его руку, после чего поднимаю глаза на его лицо и вижу, что его голубые глаза смотрят в мои.

Я почти прижимаю руку к своему телу, чтобы не привлекать внимания Лора к моряку, но решаю, что Небесный король не может указывать мне, кого касаться.

— Как прошёл твой день?

— Он был долгим. А твой?

— Я познакомилась с Пьером и Эпониной из Неббы.

— Где?

— На Исолакуори. Мы там обедали.

— Лоркан отпустил тебя на Исолакуори?

Щёки Антони раздуваются, а затем опускаются, как у Арины.

Ифа подходит ближе, словно пытается втиснуться между Антони и мной.

— Морргот хотел, чтобы она познакомилась с королём Неббы и поняла, насколько ужасен этот человек.

— Зачем?

Все черты лица Антони напрягаются.

— Чтобы она не стала возражать, если он решит отрубить ему голову?

Презрительный тон его голоса заставляет меня вздрогнуть. Я смотрю мимо колонн храма на чёрное небо, и хотя эльфы не хлопают крыльями у нас над головой, а мы стоим далеко от высоких живых изгородей, окружающих этот ухоженный сад, ничто не мешает им подслушать наш разговор.

— Ты так сильно привязан к голове Пьера, Антони?

Скучающий голос заставляет меня резко посмотреть перед собой, и мой взгляд падет на мужчину, который облокотился на одну из колонн, его взгляд опущен на наши с Антони руки.

Мне следует отойти, чтобы защитить своего друга, но я оставляю свою руку на месте.

— Не особенно, Морргот.

— Тогда не ставь под сомнение мои решения.

Моряк скрещивает на груди свои мускулистые руки.

— Намёк понят. Давай поговорим внутри дома.

Антони сжимает губы, а затем резко кивает и начинает идти по направлению к своему дому.

Лор не сразу следует за ним. Вместо этого он пристально смотрит на Арину, которая уже проглотила всё, что предложила ей Сиб, а теперь нюхает плечо и щеку моей подруги, словно пытается найти припрятанную морковку. Сиб начинает смеяться, и её смех прорывается сквозь моё мрачное настроение и слегка его приподнимает.

— Откуда это животное? — спрашивает он.

Продолжая хихикать, Сиб говорит:

— Таво собирался её умертвить за то, что у неё нет глаза, но Габриэль спас её и привёл сюда вместо убитого ими Ропота.

Я на секунду зажмуриваю глаза.

— Прости, Фэл. Я не хотела, чтобы это прозвучало так резко.

Совладав с эмоциями, я открываю глаза. Несмотря на то, что я не хочу смотреть на Лора или каким-то образом его вовлекать, я сдерживаю обещание, данное новому капитану.

— Габриэль хороший. Что бы ни случилось, что бы ты ни сделал, не трогай его.

Лунный свет падает на лицо Лора, окрасив его в белый, чёрный и золотой цвета. Я не знаю, о чём он думает, и отвожу глаза, не желая проникать в его сознание. С меня хватит этих странных отношений.

Я замечаю, как дёргаются его пальцы, а из кутикул появляются длинные металлические когти.

— Я слышал, что у тебя есть ко мне вопросы.

— Ты слышал что-то не то.

— Значит, тебе неинтересно узнать, освободил ли всё-таки Лазарус твою бабку?

«И можно ли доверять Эпонине?»

Я искоса смотрю на него.

— Данте говорил, что ты не считаешь его виновным. Уже сменил пластинку?

— Нет.

И хотя я ещё не успела слишком разволноваться, меня успокаивает известие о том, что Лазарус не предал воронов. Не предал меня.

— А касательно твоего второго вопроса…

— У меня нет второго вопроса.

— Я приду обсудить его с тобой, когда побеседую с Антони.

Лор отступает и растворяется в тенях.

Мои челюсти начинают болеть из-за того, как сильно я сжимаю зубы. До чего же он настырный.

Устроив Арину в саду, я направляюсь в свою комнату и пытаюсь заснуть, но малейший скрип за моей дверью заставляет меня вздрагивать, малейшее касание ветки о моё окно заставляет мой пульс ускоряться.

В итоге я лежу так всю ночь напролет — и напрасно, потому что Лор так и не появляется — и зеваю потом весь следующий день. Мне интересно, что он обсуждал с Антони, но, когда я спрашиваю об этом за ужином, моряк решает держать язык за зубами.

А еще у него плохое настроение. Боже, какое же у него плохое настроение. Должно быть, он тоже плохо спал.

Я следую за ним, когда он выходит из-за обеденного стола, а Ифа идёт за мной, но ей хватает такта держаться на расстоянии.

— Антони, подожди.

Он продолжает топать по лестнице.

— Ради всего святого, Антони!

Наконец, он останавливается и разворачивается. Это происходит так неожиданно, что я впечатываюсь в его грудь. Он хватает меня за бицепс, не давая мне покатиться с лестницы и сломать шею.

— Тебе действительно настолько на меня наплевать?

Его грубые слова царапают мой нахмурившийся лоб.

— Что? Зачем ты это спрашиваешь? Почему это вообще пришло тебе в голову?

Я смотрю в голубые глубины его глаз и замечаю в них жёсткий блеск разочарования.

— Потому что, Фэллон. Потому что.

Он заводит прядь моих волос мне за ухо и начинает разглядывать тускло светящийся кристалл на моей серёжке.

— Потому что — что?

Его прикосновение такое тёплое и нежное, несмотря на грубую кожу его рук, которая в отличие от моей, так и не начала смягчаться. Вероятно, это связано с его деятельностью в Ракокки, о которой он мне так и не рассказал.

— Позволь мне поехать в Ракс. Позволь мне помочь.

Его кадык поднимается и опускается дважды прежде, чем он говорит:

— Рибав меня убьет, не так ли, Ифа?

Он не перестает смотреть на меня, обратившись к моему телохранителю.

Она не отвечает, но я и так всё понимаю.

Я стискиваю зубы.

— Я ему не позволю.

Его веки закрываются, а руки опускаются.

— Антони, пожалуйста, позволь мне помочь.

Когда его глаза открываются, их радужки становятся темнее ночи цвета индиго.

— Лучшее, что ты могла бы сделать, это уехать.

— И каким образом мой отъезд поможет тебе?

Он снова начинает подниматься по лестнице.

— Антони, каким образом…

— Потому что я мужчина, Фэллон. Мужчина, у которого есть желания, а то, чего я желаю, принадлежит другому. Вот почему!

Я хватаюсь за перила, а он взлетает вверх по лестнице. Его шаги громко стучат по полированному камню, но не так громко, как моё сердце.

— Я никому не принадлежу!

Он снова останавливается.

— Боже, Фэл, ты его пара. Его чёртова пара.

Он говорит это не громко, но его слова как будто разносятся по всему Тарекуори.

— Я не могу с ним соревноваться.

И он исчезает.

А я остаюсь разбираться с последствиями его заявления.

— Имми была права.

— Нет. Антони ошибается.

Я достаточно хорошо изучила выражения лица Ифы, чтобы понять, что она не купилась на мой ворчливый ответ.

— Мне надо выпить вина.

Протиснувшись мимо неё, я начинаю тяжело спускаться по лестнице,

А ещё мне надо задушить Лоркана Рибава за то, что он раскрыл секрет, который отчасти принадлежит и мне. Тем более он обручен! Это, чёрт побери, несправедливо и это, чёрт побери, грубо.

А поскольку я не могу задушить его прямо сейчас, я собираюсь утопить свой гнев в алкоголе. Это кажется мне действенным планом.

По пути в погреб я сталкиваюсь с Катрионой. Не в прямом смысле. Не так, как я налетела на Антони. Пересекаются только наши пути, а не тела, хотя она и дышит так часто, словно мы столкнулись друг с другом на предельной скорости.

Когда она замечает Ифу у меня за спиной, её грудь начинает вздыматься ещё сильнее. Несмотря на то, что в моей голове вращаются мысли об убийстве, мне хватает умственных способностей, чтобы задаться вопросом: почему Катриона выглядит так, словно я поймала её за чем-то нехорошим?

ГЛАВА 34

Вена на шее Катрионы так отчаянно пульсирует, что я начинаю переживать о том, что её сердце может взорваться.

— Ты в порядке?

— Да. В абсолютном. Ты просто меня напугала, вот и всё.

— Это и правда всё?

Ифа задаёт вопрос, который сидит на моём языке тяжким грузом.

— Да, ворон. И это всё, твою мать.

— Ифа — ворон, и не надо её за это принижать, Катриона. Это совершенно необязательно. Я знаю, сейчас трудные времена, но мы все живём под одной крышей, так что давай попытаемся не ссориться. Тебя это тоже касается, Ифа.

Катриона поджимает губы. И Ифа, скорее всего, делает то же самое. Но я не оборачиваюсь, чтобы это проверить.

Я не отрываю взгляда от сузившихся зрачков Катрионы и её пульсирующих губ.

— Что ты здесь делала?

Она прищуривается и смотрит на меня.

— Да будет тебе известно, я убиралась на кухне.

И это странно. Джиана говорила, что никто кроме неё не убирается на кухне.

— Хм-м.

Ифа встаёт передо мной, сжимает запястье Катрионы и поднимает его двумя пальцами.

— Кажется, ты забыть убрать нож.

Я делаю шаг назад при виде сверкающего лезвия Катрионы.

— Я услышала громкие голоса.

Она вырывает свою руку из пальцев Ифы и делает шаг назад.

— Тебе, может быть, этого не понять, но у меня нет когтей, на которые я могла бы положиться, если бы в наш дом ворвались нехорошие фейри.

— У тебя же есть магия, не так ли?

— Я полукровка. А это значит, что моя магия в два раза слабее магии чистокровных фейри. Как мне помогут ветки и цветы, если меня атакуют огненным шаром или утопят прямо на суше?

— А как тебе помогать нож против огненного шара или воды в лёгких? — парирует Ифа.

Она права, но и Катриона тоже. Я понимаю её желание иметь что-нибудь острое под рукой.

— Можешь положить нож на место, Катриона. Никакие нехорошие фейри пока не проникли во владения Антони.

— Тогда с чем были связаны те крики?

— Ни с чем.

Та живость, с которой я это говорю, заставляет одну из её бровей приподняться.

— Мы просто повздорили с Антони.

— Я рада. Не из-за вашей ссоры, а из-за того, что все мы в безопасности.

Она опускает руку, как будто нож неожиданно начал весить целую тонну.

В течение долгой секунды никто из нас не двигается с места и не говорит, но затем глухую тишину разрезает голос Ифы:

— Лучше тебе убирать нож на место, пока ты кого-нибудь не поранить.

— Ты считаешь меня настолько неуклюжей?

Я решаю снять напряжение, рассказав о том, зачем я решила спуститься в подвал.

— Ты случайно не знаешь, где здесь погреб?

— Знаю, но нам туда нельзя.

— Кто это сказал?

— Джиана и Антони.

— Они боятся, что мы выпьем всё вино?

Катриона фыркает.

— За той тяжелой дверью хранятся не только бутылки с вином, микара.

— А что ещё там хранится?

— Ты действительно думаешь, что они мне доверяют?

Я смотрю на лестницу, раздумывая о том, не стоит ли мне найти Антони или Джиану и напрямую спросить у них, что находится за той дверью. Кто из них скорее расскажет мне правду без применения соли? Но я хочу заслужить право знать их секреты, а не развязывать их языки силой.

— У меня есть вино на кухне, если ты его искала.

Катриона переводит внимание на Ифу.

— Я как раз туда шла, чтобы положить нож на место.

— Веди.

Я следую за ней, как и Ифа, хотя мой телохранитель выглядит так, будто она предпочла бы наесться червей. Вообще-то, черви ей наверняка очень нравятся.

Я морщу нос, как вдруг Ифа бормочет мне на ухо:

— Осторожно, Фэллон. Она вести себя странно.

Я киваю.

— Я буду осторожна.

Наконец, мы заходим в помещение с массивными почерневшими очагами, выложенное кремовой плиткой. Медные кастрюли всех форм и размеров висят вдоль высокой стойки, сияя оранжевым светом в приглушённом пламени фонаря. Помещение чистое — овощи разложены по плетёным корзинам, а яйца занимают корзину из проволоки, сырные головы завернуты в ткань, а банки с маслами и специями стоят аккуратными рядами.

Видели бы эту кухню Дефне и Марчелло… как бы она им понравилась!

Звук вылетевшей пробки заставляет меня перевести взгляд на Катриону.

— Почему ты решила выпить? — она наливает два бокала. — Из-за разговора с моряком?

Ифа хватает один из бокалов, пробует вино, после чего отдаёт бокал мне.

— Что-то типа того, — бормочу я, приподняв бокал.

— За что пьём?

— За то, чтобы мужчины перестали вмешиваться в наши жизни.

Она испускает глубокий вздох.

— Какой идеалистичный тост.

— В королевстве Лора и в Неббе у женщин есть свобода. То, что Данте последует их примеру и применит эту практику к женщинам Люса — лишь вопрос времени. Верно?

— После всего того, что он сделал, я удивлена тому, что ты всё ещё уважаешь молодого Регио.

— Ты всё знаешь?

Кто из моих друзей нарушил обещание, данное Данте?

— Да. Берил любит поболтать.

Я давлюсь вином.

— Берил?

Катриона заводит золотой локон себе за ухо.

Всё ещё кашляя, я опускаю бокал.

— Берил знает?

На молочно-белом лбу между её изящными бровями появляется складочка.

— Ну, она ведь была там.

Мою грудь начинает покалывать, потому что Берил определенно не была свидетелем тому, как Данте заключил с Лором сделку об убийстве своего брата. Если только она не пряталась за каким-нибудь камнем, но по моим последним сведениям, эта женщина была куртизанкой, а не шпионом.

Катриона наклоняет голову.

— Почему-то мне кажется, что мы говорим о разных событиях.

Так и есть, Катриона…

— Что рассказала тебе Берил про Данте?

Куртизанка начинает изучать пузырьки, лопающиеся на поверхности её вина.

— Забудь о том, что я что-то сказала.

Но я не могу забыть.

— Пожалуйста, расскажи мне.

Он вздыхает.

— Дело не в том, что она сказала, а то, что она сделала.

Я оказываюсь в полнейшем недоумении, и должно быть это заметно, потому что Катриона добавляет:

— Мы, куртизанки, не можем отказать члену королевской семьи. Это работа слишком хорошо оплачивается.

— Она спала с ним?

Она наблюдает за тем эффектом, который производят её слова, и её милый ротик сочувственно изгибается.

— Если Регио что-то хочет, он это получает.

— И он захотел Берил?

— Он также хотел тебя.

Сердце у меня в груди превращается в камень.

— Он сказал, что между ними ничего не было.

Она подносит бокал с вином к губам и делает медленный глоток.

— А что всё-таки произошло?

Озадаченный взгляд Ифы впивается в мой профиль.

— Что было, то прошло.

И это правильно, но я хочу понять глубину предательства моей первой любви.

— Её приглашал сам Данте, или Марко отправлял её к своему брату?

Катриона вздыхает и произносит моё имя, но я обрываю её резким:

— Просто скажи мне.

— Данте просил Таво привозить ему Берил на остров с бараками. Однажды он посылал и за мной, но я знала, как сильно ты была в него влюблена, поэтому притворилась, что у меня всё расписано.

Я его даже уже не люблю, но моё сердце, чёрт побери, раскалывается на части.

— Она сказала, что он был ужасным любовником, но куртизанкам платят за то, чтобы мы терпели эгоистичные прихоти своих клиентов, так что это не имело большого значения.

Она бросает взгляд на Ифу, как будто не решается добавить что-то ещё. Она, должно быть, решает, что я буду не против, если Ифа узнает, потому что добавляет:

— Могу себе представить, как это было важно для тебя.

— Ты в курсе?

Мой монотонный голос глухо отражается от плитки на стенах.

— Ты навещала его палатку среди бела дня. Весь Люс знает.

Моё сердце начинает колотиться о косточки корсета.

Какая же это была ошибка.

Какой же ошибкой оказался Данте.

Я осушаю бокал и отношу его в раковину, заполненную мыльной водой, которую Риккио, должно быть, очистил своим огнём, потому что вода выглядит прозрачной. Я опускаю в неё бокал, после чего достаю его и смотрю на то, как пена стекает по его стенкам, когда я ставлю его вверх дном на сушилку.

— Спасибо за вино.

Я не могу смотреть в глаза Катрионе, когда говорю это, но не потому, что я стыжусь самой себя. Мне стыдно, что мужчина, который меня не заботит, и которого очевидно никогда не заботила я, всё ещё способен так сильно на меня влиять.

Я возвращаюсь к себе в комнату вместе с Ифой, следующей за мной по пятам. К счастью, она не пытается со мной заговорить. Она даже не желает мне спокойной ночи, когда я закрываю двери и меняю розовое платье на белую ночнушку, в которой я сплю — она кружевная и ощущается как вода на моей коже.

Я ожидаю ещё одну бессонную ночь, но я, должно быть, засыпаю, потому что оказываюсь в «Кубышке» вместе с Данте и Лором, которые обсуждают Мириам. Берил с извиняющимся видом сидит на коленях у Данте. Я полностью разворачиваюсь к Лору, как вдруг какая-то девушка садится ему на колени. Но не просто девушка, а принцесса Глэйса. И если при виде Берил и Данте я чувствую лишь отвращение, то при виде Алёны, медленно перебирающей своими изящными пальцами по чёрным волосам Лора и нашёптывающей ему в ухо какие-то милые глупости, мне хочется совершить убийство.

Часть меня понимает, что эта сцена лишь плод моего воображения, но моя неприязнь к принцессе Глэйса всё равно выходит на новый уровень. Она настолько сильна, что я вылетаю из своего кошмара и оказываюсь в своей тёмной комнате.

Я уже собираюсь зажечь фонарь на прикроватной тумбочке, чтобы прогнать темноту, как вдруг мелкие волоски на моих руках встают дыбом, потому что кто-то наблюдает за мной.

ГЛАВА 35

Так тихо, как только возможно, я разворачиваюсь и, прищурившись, смотрю в темноту, пока не замечаю фигуру, сидящую в кресле в углу моей спальни.

Пытаясь унять свой взбесившийся пульс, я бормочу:

— Котёл тебя подери, Морргот!

Я хватаюсь за подол своей ночнушки и тяну за него, чтобы прикрыть кружевное бельё, а затем начинаю возиться с простынями, пока, наконец, не оборачиваю их вокруг своего тела.

— Разве никто не учил тебя, что неприлично смотреть на спящего человека?

Лор закидывает ногу на колено, а его руки расслаблено лежат по бокам от него.

— Видела приятные сны, Behach Éan?

Моё сердце замирает, когда я задумываюсь о том, почему он задал мне этот вопрос. Чтобы завязать разговор или подразнить меня? Может быть, он проник в моё сознание и добавил туда Берил, Данте и Алёну, или это сделала я сама? Я всё ещё не понимаю, как это всё работает.

— Как долго ты здесь сидишь? — спрашиваю я, наконец.

— Некоторое время.

— Извращенец, — бормочу я.

Но опять же, наблюдение за мной спящей кажется его любимым времяпрепровождением, учитывая то, как часто он делал это в прошлом.

— Я пришёл обсудить Эпонину.

Я двигаю губами из стороны в сторону, потому что он использовал тот же самый приём, что и в прошлую ночь, чтобы завладеть моим вниманием.

— Ладно.

Я сажусь в кровати, плотно прижав простыни к телу.

— Почему бы тебе не выйти ненадолго, чтобы я могла одеться.

— Одеться? И куда ты собралась?

— Поговорить.

— Я не знал, что нужно надевать одежду, чтобы поговорить.

— Юмор сегодня так и лезет из тебя.

— Из меня сегодня много чего лезет, но точно не юмор.

Две золотые сферы на мгновение гаснут.

— Просто оставайся на месте и давай поговорим, Фэл.

Он кажется таким уставшим, что я уступаю ему.

— Как там Фибус?

— Я думал, мы обсуждаем Эпонину.

— Мы её обсудим, но сначала я хотела бы знать, как там мой друг.

Свечение радужек Лоркана разрезает темноту.

— Он переносит свои ежедневные пытки с огромным самообладанием.

— Смешно.

Я сжимаю губы.

— Он меня ненавидит?

— Хотя он и клянётся, что никогда больше с тобой не заговорит, он очень по тебе скучает и считает дни до твоего возвращения.

Моё сердце издаёт серию хаотичных ударов, потому что я не знаю, когда это случится. Это может случиться скоро, если Эпонина не пытается ввести нас в заблуждение.

— Можно ли доверять принцессе из Неббы, или она такая же подлая, как и её отец?

— Мало кто может похвастаться подлостью короля Роя. А что касается Эпонины, то она не любит ни Данте, ни своего отца. Враг нашего врага — наш друг.

— Значит, нам стоит пойти на золоченый пир?

— Нам?

— Разве Ифа тебе не сказала? Мы оба приглашены.

— Она, вероятно, упоминала об этом, но я отвлёкся на другие… вещи.

Вещи или человека? Я стараюсь не дать своим мыслям устремиться в сторону Глэйса.

— Просвети меня, Фэллон. Что такое золочёный пир?

— Это ритуал, предшествующий свадьбе, когда на кожу жениха и невесты наносят золотую краску, так же как и на кожу членов их семей, тем самым желая им достатка.

— Ох, уж, эти фейри и их пошлые ритуалы.

— Ты хочешь сказать, что у воронов нет странных брачных ритуалов?

— У нас есть ритуалы, но мы не обмазываем наши тела золотом.

— Вы валяетесь в грязи?

Я замечаю блеск его зубов.

— Мы вороны, а не кабаны. А что касается Эпонины, если ты хочешь разукрасить её и её будущую тещу золотом, ради бога, можешь сходить на пир.

— Мужчин тоже раскрашивают.

Мои брови сдвигаются вместе.

— Разве мне нельзя будет украсить Данте или Пьера?

— Нет.

— Почему нет?

— Ты прекрасно знаешь, почему я не хочу, чтобы ты разукрашивала этих двух мужчин.

— Потому что ты думаешь, что они воспользуются моей близостью, пырнут меня и соберут мою кровь?

Его зрачки сужаются.

— В том числе.

Я представляю, как Пьер ударяет меня кинжалом, и вздрагиваю. Слегка качнув головой, я говорю:

— Вообще-то, я собиралась пойти туда не для того, чтобы кого-то раскрашивать. Я собиралась пойти туда, потому что она сказала, что знает о местонахождении Мириам. Однако, она согласилась рассказать нам об этом, только если ты согласишься, — я понижаю голос и еле слышно бормочу, — убить её отца.

Раздается скрип кожи и шуршание ткани, когда Небесный король расплетает ноги и наклоняет голову из стороны в сторону.

— Джиана думает, что это ловушка.

— А каково твоё мнение?

Мои глаза медленно привыкают к темноте, и теперь я могу разглядеть его чуть лучше.

— Я больше не доверяю своим суждениям.

— Но ты доверяешь моим?

— Я верю в то, что ты хочешь сохранить мою жизнь. По крайней мере, пока ты не изловишь Мириам, а Бронвен не выяснит, как я могу снять твоё заклятие.

— Она это уже выяснила.

От удивления я выпускаю простыни из рук.

— Как?

— Нам нужна Мириам.

— Мириам — ключ к снятию заклятия?

— Мириам — ключ ко многим вещам.

Его взгляд спускается по моему телу.

Я смотрю вниз и замечаю, что мои соски торчат сквозь сорочку. Поскольку его чувства гораздо острее моих, а моя ночнушка слишком тонкая, я хватаю простыни и задираю их повыше.

— Как там мой отец?

— Занят.

— Так занят, что не может меня навестить?

— Он не знает, что ты вернулась в земли фейри.

Теперь понятно, почему он молчит.

— А чем он так занят?

— Мной.

— Ты решил занять его, чтобы он не узнал, что я покинула твоё королевство?

— Я знаю, это может тебя удивить, но я бы не хотел почувствовать его когти на своей шее. Рассказав ему о нашей парной связи, я и так уже потерял его благосклонность.

— Только вот ты помолвлен с другой. Это должно его успокоить.

Когда Лор ничего не говорит в течение долгого времени, я спрашиваю:

— Ты ведь рассказал ему о предстоящей свадьбе?

— Естественно.

— Уже выбрал дату?

— Нет.

— Почему нет?

— Ты так торопишься меня женить, Фэллон?

Его вопрос кажется невинным, но производит тягостное впечатление. Но что его так тяготит?

— Церемония состоится в Глэйсе?

— Место ещё не выбрали.

— А что-то вообще уже решено?

— Вернись домой, и я отвечу на любые вопросы.

Домой… у меня нет дома. У меня есть места, где я могу спать и хранить одежду — одежду, которая мне даже не принадлежит — но у меня больше нет места, которое я могла бы назвать своим.

Я начинаю пожёвывать нижнюю губу.

— Ответь мне на них в моём сознании, и никто не услышит.

— Только вот ты больше не хочешь, чтобы я находился у тебя в голове.

— Я, может быть, и не хочу, чтобы ты там находился, но пока между нами есть эта связь, ты можешь её использовать.

Он снова замолкает.

— Лоркан, пожалуйста, не скрывай от меня ничего.

— Ты хочешь ответов, тогда возвращайся домой.

— Перестань называть это домом! Твоё гнездо — не мой дом.

Раздается звук рвущейся ткани. Неужели он порвал что-то своими когтями?

— А дом Антони — твой дом?

— Нет.

— Тогда почему, ради святой Морриган, ты всё ещё здесь?

— Ты знаешь почему. Я пытаюсь найти Мириам.

— И ты думаешь, что она постучится в твою дверь? Перестань, птичка. Я знаю, что ты не настолько глупая.

— Вообще-то, ты как раз считаешь меня глупой.

Мои глаза начинает щипать.

— Фэллон… — бормочет он и вздыхает.

— И да, я понимаю, что обещать Пьеру выйти за него замуж в обмен на его помощь было поспешным решением, но это не дает тебе право поливать дерьмом меня и то, чего я пытаюсь добиться. Так что, если тебе нечего больше добавить, то убирайся к чертям из моей комнаты.

Он откидывает с лица прядь волос.

— Я предоставил выходной Ифе и другим своим стражникам, так что ты застряла тут со мной до восхода солнца.

Он, должно быть, потерял часть своих нейронов из-за постоянного перевоплощения, если думает, что я позволю ему провести ночь у себя в спальне.

— Тогда я пойду ночевать в комнату к Сиб. Она обо мне позаботится.

— Она с Маттиа. Это будет очень неловко.

— Тогда я пойду к Джиане.

— Она уехала по делам.

— В такое позднее время?

— У бунтарей нет чёткого расписания.

Я игнорирую его насмешливый тон.

— Тогда к Катрионе…

— Я не доверяю этой женщине.

Я вскидываю руки в воздух.

— Тогда я пойду к Антони. Ты ведь ему доверяешь?

— Не тогда, когда дело касается тебя.

Его провокационный ответ заставляет меня сбросить простыни с ног и подняться.

— А какое тебе, мать твою, дело, Лор? Ты скоро женишься.

— Не ходи к нему в постель, Behach Éan.

Его голос звучит так же резко, как взмах его огромного чёрного крыла.

— Почему? Боишься, что я отвлеку его от важного задания?

Края Лора расплываются, и затем что-то холодное и гладкое прижимается к моей груди, чем заставляет мои колени подогнуться, а мою попу удариться об упругий матрас.

— Почему ты так настойчиво не даёшь мне приближаться к нему? Ты знаешь что-то, чего не знаю я?

Когда его вороны снова занимают кресло, он говорит:

— Я знаю много такого, чего не знаешь ты.

— Он хочет моей смерти?

— Нет.

— Тогда я не вижу никакой проблемы в том, чтобы проводить с ним время…

— Ну, хорошо. Он тебе не нужен.

— Только вот у меня зудит в одном месте, а ты обручён с другой, так что твоя компания кажется абсолютно бесполезной.

Мой комментарий, похоже, застает Лора врасплох, потому что он резко замолкает, и эта мёртвая тишина длится всего пару мгновений.

— У тебя есть руки, Фэллон. Тебе не нужны руки Антони.

Мне требуется секунда, чтобы отойти от шока.

— К тому же, он уехал вместе с Джианой и Риккио.

— Как жаль, что в доме не осталось никого с членом.

Его кожаные доспехи снова скрипят, и, хотя я уверена, что это мне только кажется, я как будто слышу, как скрежещут его зубы.

— Но да, ты прав. У меня есть десять функционирующих пальцев и чертовски богатое воображение.

Я ложусь на кровать.

— Я просто представлю язык Антони и попробую унять этот долбаный зуд. Тебе, вероятно, стоит выйти. Не хочу, чтобы ты чувствовал себя неловко, — говорю я крайне раздражённым тоном.

— Я не покину твою спальню, Behach Éan, но я аплодирую твоей попытке заставить меня убежать.

Ну, конечно же, он не воспринимает меня всерьёз.

— Ладно. Оставайся смотреть представление. Погляди, как я мечтаю о мужчине, к которому ты так отчаянно меня не подпускаешь, Котёл знает, почему.

Котёл и он сам. И может быть Бронвен…

Что если Антони может изменить моё будущее? Что если она видела что-то…

— Лучше поспи, птичка.

Его ответ разжигает во мне бунтарскую искру. Я не собираюсь ложиться спать, пока он сидит в моей комнате. Я, вероятно, не смогу больше уснуть, учитывая то, как взволнованно я себя чувствую. Поэтому я решаю помучить его и показать ему, что я не какой-то неуверенный ребенок с глупыми планами в голове и ещё более глупыми угрозами.

ГЛАВА 36

Я опускаю руку вдоль своего тела и пристально смотрю на Лора, желая, чтобы он распался на пять воронов и улетел из моей комнаты.

Он этого не делает.

Чёрт бы его побрал.

Я закрываю глаза и представляю лицо моряка, а затем просовываю средний и указательный пальцы в свои кружевные трусики и прохожусь ими между ног. Я, кажется, не удовлетворяла себя уже много месяцев. Наверное, так и есть.

Я всё-таки была занята в эти последние несколько недель.

И у меня не очень хорошо это получается.

«Сосредоточься, Фэллон», — отчитываю я сама себя.

Я цепляюсь за образ Антони и заставляю его заполнить моё сознание.

— И не стесняйся подглядывать в моей голове, Морргот.

Что-то хрустит. Может быть, подлокотники кресла, в котором сидит Лоркан? А может быть, его шея?

Раздаётся звук раскалывающегося дерева. Значит, всё-таки кресло.

Я представляю Антони, который сидит на пирсе перед «Кубышкой», как он сидел там в ту ночь, когда предложил мне проследовать за ним в каюту его лодки. Задним умом я понимаю, что мне следовало принять его предложение. Это, вероятно, могло что-то изменить, но полагаю, что к лучшему. Тогда я не переспала бы с эгоистичным и лицемерным фейри.

Лицо Данте уничтожает всё тепло, что успело собраться у меня между ног.

Я снова представляю Антони, его голубые глаза, каштановые волосы и загорелую кожу. Я думаю о том, как он меня добивался, и как я противостояла ему, потому что была ослеплена любовью к этому дурацкому принцу.

Снова раскалывается дерево. Скорее всего, Лоркан проник мне в голову и недоволен теми образами, что я ему показываю.

— Жалеешь, что не сбежал, когда у тебя была такая возможность?

Я продолжаю работать пальцами, но никакое тепло не собирается у меня между ног. С таким же успехом я могла бы протирать грязные столы в «Кубышке».

Мои челюсти сжимаются так же крепко, как и моё сердце. Я пытаюсь в последний раз, но у меня перед глазами встаёт другое лицо — лицо с небольшой татуировкой в виде пера и слишком яркими глазами. Всё моё нутро начинает покалывать, каждый уголок моего тела нагревается.

И пока Лор не успел заметить, что я думаю о нём, я резко достаю руку из трусиков и поворачиваюсь на бок — в ту сторону, где не сидит Лор — и зарываюсь пылающими щеками в подушку.

Моя попытка помучить Короля воронов эпично провалилась. Единственный, кто тут сейчас мучается, это я. Ну, почему, чёрт побери, это показалось мне здравой идеей?

Кресло снова скрипит, но не так, как будто кто-то его ломает, а так… как будто кто-то встает. Ковер поглощает шаги Короля воронов, но в тишине своей комнаты я всё равно слышу, как он подходит ближе. А затем я его чувствую, хотя он меня не касается — ни своими тенями, ни плотью.

— Уходи, Лор. Я не в настроении ругаться.

Воздух приходит в движение, и я решаю, что он наконец-то меня послушался, но когда я приоткрываю глаза, я обнаруживаю, что он присел на корточки рядом со мной, а его золотые глаза смотрят в мои.

— Я тоже не в настроении ругаться, птичка.

Он протягивает руку и осторожно убирает прядь волос с моего лица, высвободив её из моих слипшихся ресниц.

— Пожалуйста, не надо.

— Что не надо?

— Не надо этого делать. Не надо гладить моё лицо, словно я какой-то ребёнок.

— Поверь мне, я совсем не так к тебе отношусь.

И почему он так сильно сбивает с толку? Почему я так сильно сбиваюсь столку каждый раз, когда он оказывается рядом?

Его холодные пальцы останавливаются рядом со складочкой моего уха.

— Фэллон, я…

Серия быстрых ударов в моё окно заставляет его раздраженно вздохнуть и пробормотать.

— Focá…

Он встает и оборачивает простыни вокруг моей тонкой сорочки. Я могла бы поблагодарить его за то, что он прикрыл меня, но стыд так сильно сдавил мне горло, что я не могу воспроизвести ни слова.

— Никуда не уходи.

Я не знаю, куда, по его мнению, я должна уйти. В постель к Антони? Если моё неудавшееся онанистское представление что-то и доказало, так это то, что я не просто так отказала этому мужчине, и дело было не в моей одержимости Данте.

Зрачки Лора сужаются, губы сжимаются. Я решаю, что он сейчас зарычит, как вдруг стук металла о стекло раздается вновь. Он обходит изножье кровати и резко раздвигает шторы.

Один из его воронов висит в воздухе. Лор отходит в сторону и кивает. Птица немедленно превращается в дым и просачивается сквозь закрытое окно, после чего превращается в женщину.

— Что случилось, Имоген?

Его голос звучит низко и резко, но это не та резкость, с которой он обращается ко мне. Вместо бархатистой хрипотцы, в тембре его голоса чувствуется тяжесть.

Имоген быстро произносит целую вереницу слов на их языке, которые ускользают от меня. Но что от меня не ускользает, так это реакция Лоркана на её слова.

Все его черты заостряются.

— Ты уверена?

— Tà, Mórrgaht.

На что она ответила «да»? Что случилось?

— Focà, — снова бормочет он.

Я приподнимаюсь.

— Что случилось?

Имоген бросает долгий и мучительный взгляд на мою сорочку. А что она надевает перед сном? Доспехи?

Лоркан переводит на меня взгляд, и в уголках его глаз появляются лёгкие складочки.

— Твоё желание исполнилось, Фэллон. Мне надо немедленно улетать.

Моё сердцебиение учащается, затем останавливается, снова учащается и снова останавливается. Я списываю его нерегулярный ритм на те нехорошие новости, которые принесла Имоген.

Лоркан, должно быть, приказал Имоген покинуть спальню, потому что она выходит в гостиную и закрывает дверь, а он плотно задёргивает шторы.

— Что случилось?

Он возвращается к кровати и садится на угол матраса.

— Пропали два ворона.

— Пропали? Где?

— В Неббе.

— Что они делали в Неббе?

— А как ты думаешь, что они делали в Неббе?

Я решаю, что это связано с тем вредным веществом, которое Пьер сбрасывает в море.

— Ты думаешь, что Пьер… обездвижил их?

— Чтобы это понять, мне надо лететь в Неббу, Фэллон. Чтобы почувствовать их местоположение. Но я сомневаюсь, что Пьер стал бы их протыкать или сажать в тюрьму. Ведь это было бы актом объявления войны.

— А то, что вы делаете в Неббе — не акт объявления войны?

— Мы не причиняем вреда фейри.

Он накрывает мою руку, которой я мучаю простыни.

И хотя единственное, что имеет значение, это новость о его пропавших солдатах, всё, на что я обращаю сейчас внимание — это его кожа. Она такая гладкая. Полная противоположность моей коже, на которой всё ещё сохранились следы многолетнего ручного труда.

Готова поспорить, что руки Алёны на ощупь, как шёлк. Я представляю, как она запускает их в его волосы, прямо как в моём сне, и стискиваю зубы, а затем пытаюсь высвободить свою руку из-под его руки прежде, чем он успеет почувствовать огрубевшую кожу моей ладони, но он крепко сжимает мою руку.

А затем он подносит её к своему лицу.

Я задерживаю дыхание, потому что не понимаю, что он делает.

А затем задерживаю его ещё раз, но по другой причине. Он носом проходится вдоль моего среднего пальца, которым я… я…

Когда он доходит до кончика, его глаза закрываются, и он делает глубокий и медленный вдох. И хотя это физически невозможно, мне кажется, что он только что высосал весь воздух из моих лёгких.

Когда его глаза открываются, его зрачки так сильно расширяются, что вокруг них остается лишь тонкое золотое кольцо. Он осторожно кладёт мою руку обратно на кровать.

И на этот раз дрожит уже его рука, а моя остаётся неподвижной.

— Держись подальше от Антони.

Это всё, что он говорит. Ни «пожалуйста». Ни объяснений, почему он хочет, чтобы я держалась подальше от моряка.

Я решаю, что всё дело в пророчестве, согласно которому я могу отклониться от пути, начертанному для меня Бронвен.

— Почему?

— Потому что моряк принесёт мне больше пользы в Люсе, чем на Шаббе.

У меня отвисает челюсть. Неужели он угрожает отправить Антони за магический барьер, если тот коснётся меня?

— У тебя есть невеста, Лор!

И ей без сомнения не понравилось бы то жалкое маленькое представление, которое я продемонстрировала её жениху.

И прежде, чем я успеваю среагировать, он хватает меня за запястье и засовывает мою руку обратно под простыни. Меня настолько это шокирует, что к тому моменту, как я начинаю сопротивляться, он успевает опустить мою руку ниже пупка.

Он наклоняется и бормочет мне в ухо:

— Твоё представление не было жалким, птичка. Ты просто думала не о том мужчине.

Его пальцы переплетаются с моими, и его тупые когти оказываются рядом с кружевом, покрывающем мои тёмные волоски.

— До тех пор, пока не остановилась.

Дыхание застревает у меня в груди, когда он прижимает свою ладонь ещё сильнее к моей руке и заставляет мои бёдра раскрыться под нашими переплетёнными руками.

— Когда я ласкаю себя, я представляю именно тебя, Фэллон. Всегда, — хрипло говорит он. — Только тебя.

Я давлюсь воздухом и начинаю хрипеть, когда тупой коготь на его среднем пальце врезается в кружево, а мои губы раскрываются для него. Он проводит кончиком носа по моей шее, и я так сильно содрогаюсь, что моя кожа покрывается мурашками.

Собрав остатки гордости, я срываю наши руки со своего нижнего белья и выдёргиваю их из-под простыни.

— Стоп.

Я убираю руку из-под его руки и перевожу взгляд на мерцающий фитиль фонаря, который отбрасывает на Небесного короля больше тени, чем света.

— Не играй со мной, Лор. Это нечестно по отношению к твоей невесте, и это нечестно по отношению ко мне.

Он вздыхает.

— Как только я вернусь из Неббы, нам с тобой надо будет поговорить.

— У нас было уже много разговоров.

Уголок его губ приподнимается.

— Значит, нам предстоит ещё один.

— О чём он будет?

— О нас, Behach Éan.

Нет никаких нас. Есть только он и Алёна.

Он изучает моё лицо, и вероятно мои мысли.

— Мне неинтересно быть второй женщиной, Лор.

От меня не ускользает то, как приподнимаются уголки его губ перед тем, как он превращается в дым и сливается с тенями моей спальни.

«Я серьёзно, Лор».

«Это было написано на твоём лице, Behach Éan».

Я скрещиваю руки, услышав его ответ.

«Вообще-то, ты очень сильно напоминаешь мне своего отца. Между вашими бровями всегда появляется вертикальная складка, когда вы одержимы желанием меня задушить».

Я поднимаю руку к лицу и, конечно же, нащупываю тонкую бороздку между моими сведёнными бровями. Это глупо, но это его сравнение успокаивает мою нервозность.

«Можешь себе представить, как часто ему хочется меня задушить, учитывая, что между его бровями всё время имеется эта бороздка».

Меня снова окутывает теплом.

«Твоя мать называла это «лицо ворона в состоянии покоя». Ему не очень нравился этот термин, но ему очень нравилась она, поэтому он смирился. А вот с чем он не мог смириться, так это с тем, что я начал использовать это выражение».

Неожиданный взрыв хохота заставляет мои плотно сжатые губы раскрыться.

«Какой чудесный звук. Я прошу тебя смеяться почаще».

«Просишь?»

Я качаю головой, улыбка врезается в мои щёки.

«Из-за тебя я теряю всякое здравомыслие, Лор».

Я жду его ответного подкола.

Всё жду и жду.

Тишина растягивается между нами, и я зарываюсь в подушку, задавшись вопросом, добрался ли он до Неббы? И нашёл ли он своих пропавших людей?

Солнце встает и садится дважды, и, хотя я спрашиваю каждого ворона, приставленного ко мне, о новостях, они ничего мне не рассказывают.

На третий день я начинаю так сильно переживать, что быстро изгрызаю все свои ногти. Даже мои каждодневные прогулки с Сиб и Ариной не помогают унять моё беспокойство. Я начинаю представлять жуткие сценарии и каждый день осматриваю своих стражников на предмет обсидиановой гангрены.

На четвертый день я покидаю дом Антони и отправляюсь на портовый рынок Тарекуори под руку с Катрионой в надежде, что моя бабка решит показаться. Она не показывается, но показывается кое-кто другой.

— Фэллон России, именно ради тебя я и приехала на материк!

ГЛАВА 37

С развевающимися на полуденном ветру длинными каштановыми волосами Эпонина стоит на носу гондолы, которая покрыта столькими слоями лака, что в ней отражается её высокий лоб, украшенный аметистовой диадемой.

Мои телохранители — двое в человеческом обличье и двое в птичьем — окружают меня, пока судно пришвартовывается, и королевские стражники, часть из которых одеты в белые, а часть — в темно-зелёные одежды, высыпают на пристань Тарекуори.

— Вы приехали на материк, чтобы повидаться со мной, принцесса?

И хотя я не кланяюсь, я киваю, когда к нам подходит Эпонина, одетая в платье, которое кажется сотканным из гроздей глицинии. И только блёстки, сверкающие между соцветиями, говорят о том, что оно сделано из лент и тафты.

— Я записала нас к моему любимому портному.

Я надеюсь, что это тот же самый портной, который сшил её платье, потому что это самая прелестная вещь, которую я когда-либо видела, но затем я прерываю свои пустые размышления. Я не могу себе представить, чтобы принцессе так отчаянно была необходима компания, что она решила найти меня ради похода за покупками.

Она, вероятно, приехала сюда, чтобы обсудить золочёный пир и узнать, согласился ли Лор на сделку.

— Ты ведь не занята и сможешь сходить со мной за покупками?

Эпонина переводит взгляд с Катрионы на меня, задержавшись на золотовласой красавице, которая всё ещё держит меня под руку.

— Я вовсе не занята, но мне надо зайти домой и взять кошелек.

— Чепуха. Твоё платье будет оплачено короной. Это самое меньшее, что может сделать для тебя Данте после всего того, что ты для него сделала.

Эпонина заговорщически мне улыбается, и мою спину покрывают мурашки. Она имеет в виду то, что я помогла ему захватить трон?

Я содрогаюсь при воспоминании, которое встаёт у меня перед глазами.

Эпонина принимает мою дрожь за отказ.

— И я не приму ответ «нет».

— Тогда я не стану отказываться.

Я нацепляю улыбку, которую изо всех сил пытаюсь почувствовать, и решаю купить самую дорогую ткань, чтобы ударить по кошельку Данте.

— Ты тоже с нами пойдёшь, Катя?

Я приподнимаю бровь

— Катя?

Катриона вздрагивает, услышав, как Эпонина исковеркала её имя, но не поправляет будущую королеву, поэтому это делаю я.

— Прошу прощения, Катриона. Столько женщин согревали постель моего бывшего жениха, что мне очень сложно запомнить все их имена.

— Ничего страшного, миледи. Ведь это всего лишь имя.

— Но мне следовало запомнить твоё.

Эпонина наклоняет голову, и проходится пальцем по краю лепестка, расшитого блестками.

— Ты была любимицей Марко.

Рука Катрионы застывает, или это моя рука?

— Я сомневаюсь, что у этого мужчины были любимчики, — говорит она, наконец.

— О, мы говорили о твоих талантах всё время. Хвала Котлу, что я не из тех, кто любит соревноваться, иначе это могло меня сильно разозлить.

Мы собираем вокруг себя внушительную толпу, задержавшись посреди улицы. Обычно за пределами дома Антони меня встречают смесью презрения и страха, и большинство фейри сразу же заходят в ближайший к ним магазин. Сегодня же все остаются на улице и разглядывают свою будущую королеву и птиц с железными когтями и клювами, которые темнеют на широкой мощёной дороге, залитой солнцем.

— Ты часто виделась с Марко? — спрашиваю я, когда Эпонина поворачивается, чтобы сказать что-то начальнику своей стражи.

Катриона сжимает блестящие губы.

— Ты не можешь отказать королю.

— Ты отказала принцу.

— Потому что он тебе нравился. Если бы тебе нравился Марко, я, вероятно, притворилась бы занятой.

— Значит, он был для тебя всего лишь клиентом?

— Да.

Быстрота, с которой она мне отвечает, ослабляет узел, которым стянуло мою грудь. Я не хочу ставить под сомнение нашу дружбу. Мне хватает того, что я сомневаюсь насчёт всех остальных. Но хочется ли мне подсыпать ей соли за ужином и снова задать ей этот вопрос? Мне стыдно в этом признаться, но да, мне очень этого хочется. Но поскольку в домовладениях фейри нет этой приправы, мне придётся опустить руку в море и собрать ту соль, что останется на ней после высыхания воды, либо я могу тайком купить соли у какого-нибудь торговца.

— Идём?

Эпонина кивает на бутик лимонно-жёлтого цвета, который я всё время обхожу стороной, хотя Сибилла не раз уже пыталась затащить меня внутрь.

Изначально, я не решалась туда заходить, потому что приехала в земли фейри не ради покупок. Но затем появилась другая причина, удерживающая меня на тротуаре — презрительные усмешки остроухих фейри, которые владели этим бутиком.

Сегодня они не улыбаются

Сегодня они пялятся, раскрыв рты.

Житель Тарекуори, семья которого владела магазином на протяжении нескольких веков, не перестаёт поджимать губы. Его явно нервирует моё присутствие… или ему неловко из-за присутствия моих стражников? Несмотря на то, что все они перевоплотились, в человеческом обличье они точно так же пугают, как и в обличье воронов. Помимо Имоген и её сестры, Лор приставил ко мне угрюмых мужчин, которые выглядят так, словно они используют кости фейри вместо зубочисток.

Со всех сторон раздаётся «Буондиа, Альтецца», и каждый служащий магазина и все его посетители приседают в реверансах, а их дорогие платья шуршат и звенят.

Но приветствуют только Эпонину. Похоже, что Катриона и я этого не достойны.

— Мы пришли за нашими заказами, — объявляет будущая королева, хотя я сомневаюсь, что кому-то здесь нужны её объяснения.

Интересно, какое платье она планировала надеть, ведь для золочёного пира почти не требуется одежда. Ведь как ещё гости смогут раскрасить тело невесты, если оно будет скрыто под тканью? Я, конечно, не спрашиваю её об этом, иначе она поймёт, что я никогда не была на золочёном пиру, а это, в свою очередь, расскажет ей о том, что я не тот гость, которого зовут на подобные празднества.

Владелец магазина поднимается по лестнице в помещение, такое же роскошное, как гостиная Птолемея: с лакированным паркетом, бархатными подушками цвета аквамарин и серебристыми обоями, гармонирующими с зеркалами, расставленными полукругом.

— Я послала за Сибиллой и её сестрой, — говорит Эпонина и садится на один из пуфиков.

— Туфли! Я забыла туфли, которые собиралась надеть. Катриона, ты не против дойти до Франканелли и купить для меня мерцающие сандалии, те, что на высоких и острых каблуках.

Это не просьба, это приказ. И от этого приказа челюсти Катрионы сжимаются. Эпонине либо всё равно, либо она этого не замечает.

— Они знают, какой у меня размер.

Одна из женщин протягивает нам поднос с хрустальными бокалами, наполненными игристым золотым вином.

— Я могу сходить, Альтецца, — предлагает она.

Эпонина берёт бокал, не обращая внимания на предложение женщины.

— И, Кати, купи себе тоже пару и запиши на мой счёт. Это меньшее, что я могу сделать.

Глаза Катрионы вспыхивают колючим зелёным светом, когда она слышит то прозвище, которым назвала её Эпонина. Но она опускает голову и подчиняется приказу своей будущей правительницы.

Мне протягивают поднос с напитками, но я качаю головой.

Когда женщина выходит за дверь, встроенную в стену, Эпонина бормочет:

— Тебе не стоит доверять этой женщине, Фэллон.

Я предполагаю, что она имеет в виду Катриону.

— Почему вы так говорите?

— Потому что она сделает всё что угодно, ради денег.

— Как и большинство людей в Люсе.

— На твоём месте, я бы всё равно была с ней осторожна.

— Я уверяю вас, я осторожна со всеми. Даже с вами.

Улыбка приподнимает её губы, которые накрашены под цвет её аметистовой диадемы.

— Так и должно быть. Ты ведь самый ненавистный человек в Люсе. Поговаривают, что тебя ненавидят даже больше, чем Небесного короля.

— Я наслышана.

Она обводит помещение взглядом, как будто хочет удостовериться в том, что никто не стоит рядом.

— Но тебя ненавидят не так сильно, как Мириам.

Она подносит бокал к губам и делает большой глоток, не сводя с меня глаз.

Я жду, что она скажет что-то ещё. Когда этого не происходит, я спрашиваю:

— Вы, правда, знаете, где она, принцесса?

— Пожалуйста, зови меня Эпониной и давай на «ты». И я, правда, это знаю, но за мои знания придётся заплатить.

Моё сердце так сильно колотится у меня в груди, что я начинаю чувствовать пульсацию в своём языке.

— Мне рассказали о цене.

— И?

— Всё будет сделано.

Правда, Лор пока не согласился на это, но разве он мне нужен? Ему определённо будет, что сказать по поводу моего решения взять всё в свои руки, но это будет что-то типа: «Ты ведь не планировала самолично убить короля Неббы, моя маленькая птичка?»

— Чудесно.

Она выпивает содержимое своего бокала, после чего стучит заострённым ногтем по травленому хрусталю, требуя добавки.

Что-то начинает царапать мою голову изнутри.

— А кто будет править Неббой?

— Как кто? — глаза принцессы сверкают, как то вино, которое ей подносят, — Я.

Моё сердце медленно переворачивается у меня в груди, когда я представляю, что женщина может вознестись до такой должности.

— А что насчёт Данте?

— А что насчёт него?

Я искоса смотрю на остроухую служащую магазина, наполняющую бокал Эпонины и жду, когда она уйдёт, после чего спрашиваю приглушенным голосом:

— Ты заберёшь его с собой?

— Боги, нет. Я оставлю его Люсу и тем женщинам, которые его хотят.

Она приподнимает свои длинные дугообразные брови.

— Я слышала, что ты можешь быть одной из них.

Моё сердце сжимается.

— Когда-то давно, но боги, это в прошлом.

Она наклоняет голову, и её длинные шелковистые волосы каскадом ниспадают на её плечо.

— Если уж на то пошло, ты гораздо интереснее того фригидного пугала из Глэйса.

Мои щёки покрывает румянец.

Она кладёт свою руку мне на колено и сжимает мою ногу, после чего приподнимает бокал.

— За будущих королев этого мира, синьорина Росси.

Подмигнув мне, она объявляет.

— За нас.

Когда я слышу её тост, мою спину начинает покалывать.

Она имела в виду наше соглашение лишить её отца власти, или то, что я сама буду сидеть на троне?

— Эпонина, ты клянёшься никогда не травить наши моря?

— Клянусь жизнью, Фэллон.

Мне неожиданно хочется, чтобы сделки отображались на моей коже, так как я хочу закрепить эту сделку магией. И когда воодушевленная Сиб вбегает по лестнице, а следом за ней её сестра с пожелтевшим лицом, я начинаю разрабатывать план убийства короля.

Боги, в кого я превратилась?

Моё сознание шепчет мне: «В убийцу королей».

Я приглушаю его, и решаю дать себе другое определение.

То, от которого мой желудок не будет сжиматься: «Создательница королев».

ГЛАВА 38

Наконец, на следующий день появляется знакомый ворон.

И этот ворон не Лор.

Но я всё равно рада видеть Ифу, тем более что она приносит мне бутылку вороньего вина, чтобы компенсировать своё долгое отсутствие. И хотя она ничего мне не должна — ни вина, ни своего времени — я рада и тому, и другому.

Меня подмывает спросить её о том, где находится сейчас Лоркан, но я заменяю свой вопрос другим вопросом, чтобы она не думала о том, почему меня так волнует его отсутствие. Тот факт, что он намекнул мне на предстоящий разговор, не означает, что ему не терпится со мной поговорить.

Он король и у него много дел.

И, конечно, мои мысли тут же перескакивают с пропавших воронов на Алёну. Надеюсь, что он сейчас не обхаживает её. А если это так, то наш разговор будет очень коротким.

Я закрываю глаза и пытаюсь успокоить своё бешено стучащее сердце. Я, может быть, и его пара, но у меня нет на Лоркана никаких прав, тем более что я ему отказала.

— Adh fin, — говорит Ифа и начинает царапать перьевой ручкой с перышком на конце по листу пергамента, лежащему между нами.

Я трясу головой, чтобы вернуть себя в реальность.

— «О-о фион», — повторяю я, изо всех сил стараясь подражать её произношению.

— Небо, — она указывает на слово «adh», после чего подчеркивает слово «fin». — Вино.

Конечно же, оно произносится совсем не так как пишется. Ведь это так весело, когда можно произвольно расставлять ударения на любые гласные и считать, что две стоящие рядом согласные создают абсолютно новый звук.

— Вороны невероятно хитрые создания, Ифа.

— Почему ты так говорить?

— Потому что…

Я стучу своей ручкой по пергаменту, разбрызгивая по нему чернила.

— Если кто-то найдёт записку, написанную на языке воронов, он ничего в ней не разберёт, потому что слова на языке воронов звучат не так как пишутся.

Она улыбается, и это гордая улыбка.

— Не знаю, задумывалось ли это таким образом, но надеюсь, что это так.

И хотя я говорю на языке воронов далеко не свободно, мои знания улучшились благодаря Кольму, мужчине, похожему на медведя, который оказался таким же большим и милым, как огромный шар сахарной ваты. Когда Ифа перестала приходить, я спросила его, не может ли он давать мне уроки. И вот, благодаря ему я уже могу составлять короткие предложения. Как и Сиб, которая обычно присутствует на моих каждодневных занятиях.

Если только Маттиа не дома. Тогда она покидает меня. Думаю, я бы тоже себя покинула, учитывая, что её тихий моряк оказался просто богом в постели, так как он заботится о её удовольствии больше, чем о своём.

Мою грудь начинает покалывать каждый раз, когда она рассказывает мне об этом. Не из зависти, а из-за разочарования, так как мой первый и единственный раз… развеял все мои иллюзии.

Как бы я ни старалась подавить эту мысль, я не могу перестать думать о том, что Данте даже не пытался доставить мне удовольствие, потому что я этого не стоила. Ведь ему не надо было ни производить на меня впечатление, ни соблазнять.

Я отгоняю эти мрачные мысли из своей головы, а Ифа тем временем объясняет мне, как спрягать глаголы в настоящем времени.

Когда она опускает перо в чернильницу, я наконец-то сдаюсь и спрашиваю:

— Удалось ли обнаружить пропавших воронов, Ифа?

— Их давно уже нашли.

Когда она произносит это, мы обе вздрагиваем. Но, похоже, по разным причинам.

Она хлопает себя ладонью по губам.

— У меня слишком длинный язык…

Если их нашли, то почему Лор не вернулся, как обещал? Точнее угрожал. Почему он не ответил ни на один из моих вопросов, которые я задавала у него в голове? Почему он не позволял мне путешествовать в его сознании? Видит Бог, я пыталась.

Я провожу кончиком языка по зубам, заключив, что он сам, вероятно, нашёл их совсем недавно. Покончив с предположениями, я спрашиваю:

— Когда?

— Что когда?

— Когда он их нашёл?

— Я не обсуждать здесь дела воронов.

Она морщит нос.

— Здесь или со мной?

— Здесь. Ты ворон, так что тебе позволено знать.

И хотя моё сердце согревается из-за того, что она, в отличие от своей сестры, считает меня одной из них, я всё равно откидываюсь на стуле и скрещиваю руки.

— Когда их нашли, Ифа?

— Почему это так важно?

— Пожалуйста, скажи мне, когда.

Она вздыхает.

— В ночь их исчезновения.

Её признание заставляет меня расплести руки и уронить их на подлокотники кресла.

Это было… это было пять дней назад!

Я сжимаю дерево так сильно, что удивительно, как я вообще не стираю его в порошок, как это сделал Лор у меня в спальне в ту ночь, когда я…

В ту ночь, когда я подумала…

В ту ночь я…

Боги, я даже не могу вспоминать о той ночи без того, чтобы не закричать.

Ифа хмурит лоб.

— Почему так расстроена, Фэллон?

Её голос звучит мягко, как однажды у Марчелло, когда он пытался не дать Сибилле впасть в истерику.

И хотя я бы предпочла переживать сейчас о нём с Дефне, мои мысли и сердце полностью сосредоточены на Лоре.

А поскольку я не могу рассказать Ифе о его обещании, а точнее угрозе, провести со мной долгий разговор, я отвечаю:

— Я просто думала, что он прилетит проведать Антони и других бунтарей, вот и всё.

— О. Он занят в Глэйсе. Финализирует заключение альянса.

Она снова ударяет себя ладонью по губам.

— Чёрт. Об этом я тоже не должна рассказывать.

Моё сердце останавливается и срывается с места не один раз прежде, чем затихнуть. Как там говорят о безумцах? Ах да, они совершают одну и ту же ошибку, ожидая противоположного результата.

Я влюбилась в Данте, и он меня бросил. И я не собираюсь влюбляться в очередного мужчину, обещания которого расходятся с действиями.

Я закаляю своё сердце и превращаю его в кусок обсидиана, который никто не сможет растопить — а тем более ворон.

Ифа принимает моё мрачное настроение за недоумение.

— Нам нужна армия Глэйса, Фэллон.

— Как будет «задница» на языке воронов?

— У животного или часть тела?

— Часть тела

— Tàin.

Я повторяю это слово, и из моего рта вылетает слюна, потому что в этом слове определенно много гортанных звуков.

— То-он.

Какой подходящий звук.

На её губах появляется кривоватая улыбка.

— Разве я должна учить ругательствам?

— О, конечно, должна. Я хочу выучить их все.

— Я тоже! — восклицает Сиб, врываясь в комнату с огромным блестящим пакетом, висящим на её руке.

— Ты забрала наши платья для золочёного пира?

— Они ещё не готовы.

Когда я хмурюсь, она говорит:

— Эпонина согласилась пообедать с нами, но она настаивает на том, чтобы мы все надели парики. Ну, чтобы никто не смог нас узнать.

Я не могу не задаться вопросом, имела ли она в виду только меня? Ведь я враг королевства номер один, а она — законная принцесса. Мы, может быть, и ходили вместе за покупками, но мы находились внутри бутика. Если мы будем проводить время вместе на публике — то это совсем другая история.

— Катриона принесла их из магазина. Это для тебя.

Она водружает пакет на стол.

Ифа откидывается на спинку стула.

— Пообедать?

Я хватаю пакет.

— Да, пообедать.

— И Лоркан это одобрил?

И хотя я ненавижу врать Ифе, я говорю:

— Да. Он сказал, что поторопиться с поисками Мириам — это отличная идея.

Ифа хмурится.

— Ради Бога, Ифа, перевоплотись и спроси его. Но опять же, сейчас может быть не самый подходящий момент, раз уж он в Глэйсе и всё такое.

Она сжимает губы, определённо, размышляя над моим предложением.

— Кстати, это он предложил надеть парики, — добавляю я как бы между прочим.

Сиб приподнимает бровь, но, взглянув на моё рассерженное лицо, она решает не вмешиваться.

— Хочешь увидеть мой?

— Я бы очень хотела посмотреть на твой, — говорю я с большим энтузиазмом.

Сиб переворачивает свой пакет и оттуда вываливается ярко-розовый парик, прикрепленный к блестящей маске.

— Это настоящие турмалины, — восклицает она, словно прочитала у меня в мыслях слово «блестки» и решила меня поправить. — И посмотри — какая длина волос!

Она приподнимает парик, и розовые пряди расплетаются, как кольца Минимуса, когда тот готовится уплыть прочь.

— Всегда мечтала отрастить длинные волосы.

Я достаю свой парик из пакета, аккуратно разворачиваю шёлковую бумагу и смотрю на странное, но прекрасное творение. Волосы платинового цвета, которые должны доходить мне до пояса, сверкают так, словно на них нанизали бриллианты, а искусно выполненная серая маска кажется сделанной из чистого серебра. Это действительно красиво.

Ифа опускает ручку, забрызгав бумагу капельками чернил сапфирового цвета, которые начинают расплываться, впитываясь в пергамент.

— Значит, вы наденете на ваши головы вот эти страшные вещи и пойдёте обедать с королевой?

Сиб в шоке моргает.

— Страшные? Они великолепны.

И чтобы продемонстрировать ей это, она надевает парик на голову.

— Ты похожа на абажур.

Ифа жестом указывает на настольную лампу.

Я не могу сдержать смех, который вырывается у меня изо рта, потому что парчовые абажуры Птолемея, расшитые стразами, очень похожи на то, что изображает сейчас Сиб.