Другое море

Послесловие Клаудио Магрис — писатель-философ

Клаудио Магрис — известный современный итальянский писатель, чьи произведения давно издаются на родине и за рубежом вплоть до Японии, а в Европе более всего в немецкоязычных странах. Отметивший в 1999 г. свое шестидесятилетие, он — автор ряда переведенных на многие языки, за исключением русского, книг. Среди них «Габсбургский миф в современной австрийской литературе» (1963), «Далеко отсюда» (1971), «Позади слов» (1978), «Итака и далее» (1982), «Размышления о сабле» (1984), «Кольцо Клариссы» (1984), «Дунай» (1986), «Штадельман» (1988), «Другое море» (1991), «Микромиры» (1997). Писатель общается с современниками и в своих разносторонних, блестящих эссе, которые регулярно публикует ведущая ежедневная газета «Коррьере делла сера». Речь идет о жгучих проблемах современной жизни, мировой культуры, всемирной литературы. Итальянский читатель ждет его выступлений, часто смотрит на события сквозь призму восприятия и анализа этого писателя-философа.

Русскому читателю замечательная проза Магриса, к сожалению, неизвестна. Поэтому и возникла идея, одобренная при личной встрече с писателем во время его выступления, организованного Институтом итальянской культуры в Кёльне 29 апреля 1999 г., о переводе одного из его романов на русский язык. Надеемся, что предлагаемый вашему вниманию роман, выходящий как первое переведенное на русский язык крупное произведение писателя, откроет его для нашей читательской аудитории[72].

Магрис живет в Триесте, где издавна скрещивались пути многих европейских народов и культур. В Триесте жили и творили Итало Свево и Джеймс Джойс. Сохраняющийся в литературе, архитектуре города особый дух австро-венгерской имперской культуры, когда-то господствовавшей в юго-восточной части срединной Европы, ощутим даже для тех, кто впервые попадает в эти лежащие на границе романского и славянского ареалов места. Этот особый дух отражен в произведениях Магриса. Писатель не остается в стороне и от модных веяний современной литературы. Его романы отличают философская мудрость и историзм, которые не часто встретишь в произведениях современных писателей.

Магрису свойственно сочетание трех ветвей гуманитарного знания: философии, истории, филологии. В молодости автор изучал эти науки в ведущих университетах Италии, Германии и Австрии. Такое сочетание и необыкновенная мировоззренческая широта вызывают читательское признание. Произведения Магриса полны щемящей ностальгии по давно и недавно ушедшим в историю временам и населявшим их людям. Ностальгическая нота ощутимо проходит сквозь причудливые переплетения судеб героев его романов. Писатель часто повествует о драматических, порой поистине трагических коллизиях человеческого существования. Благодарный читатель-собеседник хорошо слышит и ощущает этот тон и сочувственно на него откликается.

Роман «Другое море» стал квинтэссенцией творческого метода Магриса. На небольшом пространстве (весь роман насчитывает всего около сотни страниц) затронуты важнейшие темы. В этом произведении Магрис особенно ярко проявил себя как писатель-философ, который наряду с другими властителями дум ставит и решает проблемы, больше всего волнующие современников. На упомянутой лекции перед немецкими читателями и ценителями его произведений писатель, правда, вскользь, заметил, что он, конечно, не Моцарт, чтобы удовлетворять все неожиданные запросы публики. Но он не хуже своих критиков осознает, что принадлежит к плеяде мирового уровня литературных композиторов, произведения которых живут долго, позволяя наслаждаться ими не одному поколению.

Один из итальянских литературных критиков, рецензировавший роман сразу же после его выхода в свет, намекнул, что у героев имеются реальные жизненные прототипы. Позднее более детально об этом поведал и сам Магрис. В публикуемых в качестве Послесловия к русскому изданию «Пояснениях авторского замысла» писатель рассказывает о поставленных задачах, прототипах главного героя и других персонажей. Так как замысел и цели произведения подробно раскрываются автором, я не стану обращаться здесь к литературным особенностям и обстоятельствам написания романа «Другое море», скажу лишь, что роман стоит в одном ряду с известными произведениями, которые достойно представляют европейскую и мировую литературу конца XX века.

Вероятно, стоило бы обратиться к другим реалиям, напомнив о запечатленной на страницах романа неповторимой атмосфере ушедшего века. Действие разворачивается в разных исторических и географических координатах. XX век сблизил расстояния, всего несколько дней пути разделяли теперь страны, расположенные по разным сторонам Атлантики. Океан бороздили мощные пассажирские корабли, перевозя людей с их непохожими судьбами в обоих направлениях. В начале века плыли больше всего из перенаселенной Европы в страны североамериканской и южноамериканской мечты, пополняя население Нового Света. По их стопам следует и герой романа, Энрико Мреуле. Но он бежит из Европы вовсе не в поисках денежного Эльдорадо. Нет, он не столь нуждается в средствах, как многие гонимые в эмиграцию голодом на родине его будущие соотечественники, итальянцы. Его семья располагает небольшими, но вполне достаточными доходами, позволяющими безбедно существовать на южной окраине Австро-Венгерской империи, в родной Гориции, прозванной габсбургской Ниццей.

Здесь после окончания учебы в университете Инсбрука, где его заворожила античная философия, древнегреческий и латынь, молодой Энрико мог бы найти применение своим силам и знаниям. Но такой путь не для него. Его ничто не устраивает, ему слишком неуютно в родительском доме, неуютно и в самой Габсбургской империи. Ему противны чинопочитание, иерархизация и милитаризация, проникшие во все поры общества. Он не хочет вместе со сверстниками идти в армию, чтобы повиноваться глупым приказам воинских начальников. Чувствуя, что в затхлой атмосфере австро-венгерской провинции нечем дышать, он бежит в Латинскую Америку. Единственное, что вызывает у него неподдельное сожаление, — то, что с отъездом в Аргентину рушится сложившееся братство одинаково воспринимающих окружающий мир друзей, эпизод из беззаботной жизни которых, полных юношеских надежд, во время короткого отпуска на берегу Адриатики у мыса Сальворе вонзился в душу Энрико. Герой не раз мысленно возвращается к тем незабываемым дням, вспоминая их как лучшее время молодости, а может быть, и всей жизни.

Энрико постоянно обращается мыслями и к Карло Михелынтедтеру, лучшему другу, единственному на земле человеку, которого он мог бы назвать своим братом. Но его гениальный друг, достигший уже в ранние молодые годы головокружительных высот в науке философии, рано ушел из жизни. Энрико же все последующие годы постоянно мысленно сверяет с ним свои поступки. Он, как никто другой, способен оценить философские шедевры друга. Энрико не находит в этом мире никого, кто может его понять так, как понимал Карло, и все больше замыкается в себе, довольствуясь минимально необходимым.

Упругая и емкая проза автора, концентрация многих мыслей в немногих словах, отличающийся порой едва уловимой нюансировкой тон, которым эти слова произносятся, придают роману тот необычный колорит, что делает произведения Магриса столь узнаваемыми. Ритм повествования изменяется по мере развития событий и взросления героя. Вот перед нами полный сил юноша, недавний выпускник классической гимназии-лицея в Гориции, восторженно вступающий в мир, наслаждающийся взаимопониманием со школьными друзьями, один из которых вскоре прославится на весь мир. Энрико найдет потом в трудах Карло ответы на многие мучающие его вопросы. Вооруженный этим знанием, он спокойно относится к ударам судьбы и бушующим вокруг вихрям человеческих страстей и исторических событий. Перед глазами читателя чередой проходят эпизоды жизни героя: в Гориции, Аргентине, снова Гориции и, наконец, Сальворе, где он поселяется и доживает свой век. Вокруг главного сюжета, жизнеописания главного героя, удачно выстроены и другие линии — зарисовки быта Южной Америки, размеренной, но неспокойной жизни межвоенной Европы, символичны вставки из сказочных легенд с их особым авторским стилем.

Незабываемые сцены физического угасания героя становятся и кульминацией романа. Здесь все строится на резком контрасте. Полный сил юноша, потом зрелый, самодостаточный мужчина, гордый, независимый и отличающийся завидным здоровьем, обессиливает, превращается в немощного старика, теряет память. Писательский талант автора раскрывается в полную силу, когда лишь несколькими скупыми штрихами создается объемное кинематографическое изображение ухода героя из жизни, и читатель искренне сопереживает герою. Неподдельной грустью окрашены сцены последних встреч Энрико и Паулы, сестры Карло. Герой был влюблен в нее в юности, и потом, уже после смерти Карло, они не раз встречались. Выйдя замуж, Паула оказалась в Швейцарии, а по окончании еще одной мировой войны, выпавшей на долю их поколения, — она едва ли не единственная оставшаяся в живых из большой еврейской семьи в Гориции. В нацистских концлагерях погибли все ее родственники, включая девяностолетнюю мать, всегда с особой теплотой относившуюся к другу своего погибшего сына. Сам Энрико — в молодости подданный Австро-Венгерской монархии, а в зрелые годы — Итальянского королевства, обзаведясь домом на берегу моря в местах, где проведены незабываемые дни юности, после нового передела европейской карты не уехал, как многие другие, в Италию и в последние свои годы живет уже в социалистической Югославии.

Паула навещает его, невзирая на трудности преодоления новых послевоенных границ. Они идут на берег в том месте, где когда-то провели лучшие дни беззаботной юности и им казалось, что впереди — прекрасное будущее. И тут возникает проникнутое трагизмом ощущение, что семьдесят лет промчались как один день и, пройдя немалый жизненный путь, герои романа вернулись к изначальной точке. Хотя Энрико и Паула всегда были отдалены друг от друга, жизнь проведена вместе. Они понимают, что оставшееся им время сжимается до последнего предела. Цепь пространства и времени замыкает брошенная Паулой в начале века шишка пинии, долетевшая до его середины. Все, жизнь героев, как и сам роман, подошли к концу. Другого моря нет, да если оно где-нибудь и могло существовать, это всего лишь несбывшаяся мечта…

В отличие от многих других, склонных к морализаторству современных писателей и публицистов, Магрис не поучает. Его произведения — не монолог, а диалог автора с читателем, соучастником творческого процесса. Согласитесь, что в современной прозе нечто подобное — большая редкость. Присущий творческой манере писателя историзм, точное воспроизведение канвы исторических событий, заставляет безоговорочно поверить в реальность происходящего. Нарочитая лапидарность авторского стиля сходна с поэзией в прозе. Мало кому из прозаиков удавалась столь проникновен ная, поэтическая выразительность в прозе, в русской литературе с ней связаны те, кто и начинал как поэты: Тургенев, Бунин, А. Белый, Пастернак.

Действие романа разворачивается в первой половине двадцатого века, но нити культурных реминисценций тянутся до древнегреческого гомеровского эпоса и поэзии латинских авторов периода Древнеримской республики. Энрико погружен в глубочайшие вековые пласты европейской культуры, мало интересуясь временами, в которых ему довелось жить и знаковыми фигурами которых являются кайзеры, короли, диктаторы. Люди для них, как и рабы в древности, всего лишь покорные винтики тоталитарной государственной машины, а правят бал, как нередко бывало и раньше, шайки злодеев. Энрико нет дела до этого, и все эти кайзеры, короли, фашистские тираны и коммунистические вожди, собиравшиеся каждый по-своему «осчастливить» человечество, проходят в романе всего лишь вторым планом, оставаясь за кулисами. Эти имена возникают лишь для отсчета времени, отсюда и упоминания о таких исторических лицах, как австрийский кайзер Франц-Иосиф, аргентинский президент Иригойен, итальянский король Виктор-Эммануил III, фашистский дуче Муссолини, нацисты Третьего рейха, югославский правитель Тито, советский диктатор Сталин.

Все это фон, лишь задники театральных декораций тернистой сцены, на которой проходит жизнь незаурядного европейского интеллигента, или, как поправили бы нас в Европе, интеллектуала, потому что понятие интеллигент связывается там главным образом с русской культурой. Это своего рода микроистория одного человека, если применить здесь понятие, ставшее модным в исторической науке конца XX века. Если коротко, то это уход от изображения в исторических трудах лишь эпохальных, по мнению традиционной историографии, событий. При таком ракурсе уже не столь важны прежние приоритеты, отображение извечной борьбы внутри и вне национальных сообществ. История рассматривается сквозь призму отдельно взятой личности, жизни отдельного индивидуума, принятия или отвержения им господствующих в данный момент моральных ценностей, с опорой на которые творится всякая политика, вкладывается конкретное содержание в понятия прогресса и регресса. Это попытка обнажить обратную сторону, показать, что историю творит прежде всего огромная масса рядовых людей, а не несколько личностей из так называемых элит. Деяния элит, ранее всегда попадавшие под лупу историков, при такой постановке уже менее важны, больше внимания уделяется рядовому человеку, стараниями которого, как открыли для себя сторонники новомодных подходов, и движутся исторические процессы.

Разумеется, срез жизни некоего интеллектуала историку сделать легче, чем такой же срез бытия городского рабочего или работницы, приросшего к земле крестьянина или среднего служащего в столицах либо в глубокой провинции. Жизнь интеллектуала поддается этому проще, так как он, как правило, homo scribens — человек пишущий, да и читателю подобных исторических трудов она гораздо интереснее, чем жизнь ничем не примечательного человека из массы. Присущие западной исторической науке новые веяния нашли немало сторонников не только там, но докатились и до отечественных просторов. Однако в нынешних условиях это скорее некая девиация, дань моде, как известно, быстротечной и проходящей.

Все это сказано для того, чтобы читателю стало ясно, в какой обстановке и на каком этапе постоянно ведущейся дискуссии европейских интеллектуалов создавался роман «Другое море». В романе ощущаются отголоски этой дискуссии. Фантазия автора выводит нас за ее узкие рамки. Магрис по-своему ставит вечный вопрос о смысле человеческой жизни, о том, как творческая личность, выбирая между добром и злом, может противостоять громаде унифицированного общества. Найдя верный тон, автор держит читателя в постоянном напряжении. Закрыв книгу, тот продолжает помнить ее содержание, продолжает раздумывать над не поддающимися простому решению вопросами. Духовная жизнь героя романа неповторимо индивидуальна, как отпечатки пальцев, это ментальность интеллектуала, приобщенного к великой культуре предков. Не случайно, прежде чем вывести героя на более широкие просторы, автор помещает его в классную комнату классической гимназии, полинялые, серые стены которой герой запомнит на всю жизнь, так же как и лучших своих учителей, определивших его мировоззрение и характер.

Роман содержит огромный заряд гуманизма. Принимая близко к сердцу жизненную драму нелюдимого, черствого на первый взгляд, эгоистичного главного героя, читатель чувствует, что этот странный чудаковатый тип — один из тех, кто вполне мог жить по соседству с ним, что и сам он тоже вполне мог бы оказаться на его месте. Жизнь героя легко проецируется на сотни, тысячи, возможно десятки тысяч жизней похожих на него интеллектуалов. В XX веке они нередко оказывались отвергнутыми и невостребованными равнодушным к ним обществом. Они пришлись не ко двору, не сумев оказаться на гребне волн, похожих на те, в которые вглядывается юный Энрико с борта океанского лайнера, несущего его к другому морю, в грядущую иную и многообещающую жизнь.

Еще один пласт романа — национальная специфика, сходство и различия разных ветвей европейской, а отчасти и латиноамериканской культуры. В романе широко представлена и, можно сказать, оплакана своеобразная культура многонациональной Австро-Венгерской империи. Ее унесла Первая мировая война, перевернувшая жизнь Европы и надолго определившая направление исторического развития в XX веке (еще сильнее этот мотив звучит в известной книге Магриса «Дунай», не раз переизданной и переведенной на многие европейские языки).

Вероятно, здесь уместно напомнить, что роман Магриса увидел свет в сентябре 1991 г. Тогда же эту небольшую книгу подарили мне в Италии итальянские коллеги-историки. Это было время, когда завершался процесс агонии еще одной могучей империи XX века, и в декабре 1991 г. в этой бесславной истории была поставлена жирная точка. Не скрою, что тогда роман «Другое море» представился мне неким пророчеством. Возникали разного рода параллели и ассоциации, и нетрудно было предсказать, что вскоре и на просторах бывшей советской империи начнут тосковать по старым временам. Вспоминая отдельные взлеты прежней культуры, кто-то готов утверждать, что именно тогда достигались недосягаемые высоты. Возможно же, как считает один из моих петербургских друзей, все это скорее ностальгия по старой Российской империи и ее русской культуре. Именно последняя оказалась в советские времена единственной живой реальностью, символом сопротивления, исчезнувшим вместе с уходом в небытие самой советской системы. Судить обо всем этом лучше не нам, близко стоящим к эпицентру событий. Приговор вынесут потомки, им определять, сделано ли в последние, постсоветские времена в русской культуре то, что останется навечно, или же эти годы олицетворяют «зияющие высоты», провалы, поглотившие прежнюю культуру и не позволившие подняться новым росткам.

Не углубляясь в философскую подоснову прозы Магриса, упомяну лишь, что в ней легко различимы следы различных философских учений (в романе есть и скрытая полемика с толстовством и идеями уравнительного социализма). Их сплав создает тот особый настрой, который выдвигает произведения итальянского писателя на передний край современной европейской художественной культуры. Остается пожелать, чтобы один из достойнейших ее представителей — Клаудио Магрис оказался принят в России так же, как он принят повсюду в мире и у себя дома в Италии.

Валерий Любин