Дядя Бодряй

V

И только что вошли они в Кузьминский лес, как вдруг: трах! — ударил гром и пошла кружить, вертеть буря, а дядя Бодряй говорит:

— Ничего! Ничего, милый человек… волос с головы твоей не падёт без воли Господа… Не бойся!

А Прошка совсем струсил и испугался. Сам идёт, дрожит; ноги еле переставляет и про себя скорёхонько твердит: «Свят! Свят! Свят! Господь Саваоф!..»

И кажется ему, что кругом его не деревья, а какие-то лешие стоят или идут вместе с ними. «Дядя Бодряй! Дядя Бодряй!» — хочет он сказать, да голосу не хватает, горло перехватило.

А дядя Бодряй знай себе идёт вперёд и говорит так ласково, да приветливо:

— Иди-иди, милый человек. Ничего не бойся!

Шли, шли они, и стал примечать Прошка, что буря начала затихать и какой-то свет засквозил между деревьев.

Чем дальше идут они, тем ярче становится этот свет. И не может Прошка разобрать, что это. Месяц ли сияет или солнышко проглянуло?

И пришли они, наконец, на место красоты неописанной. Все деревья и кусты сияют и благоухают. Цветы кругом такие яркие да нарядные, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Раскрыл рот Прошка, стоит и любуется, глядит — не налюбуется.

— Что, — говорит Прошка, — так бы всё и глядел. Никуда бы отсюда не ушёл.

— Вот, милый человек, — говорит дядя Бодряй, — коли не побоишься да потрудишься, то и до места доброго дойдёшь.

И спрашивает Прошка дядю Бодряя:

— Где же это такое хорошее место находится?

— Там, — говорит дядя Бодряй, — где всё хорошо и нет земной скверны. От деревни Пустышки это место отстоит на многие, многие тыщи вёрст. Кто зол, тот ни в жизнь до этого места не дойдёт, а кто добр да прост — так того сам Бог донесёт.

— Как же это так? — спрашивает Прошка. Но только что успел это выговорить, как глядь-поглядь… нет хорошего места… сгинуло и пропало.

И сам Прошка лежит на земле, в Памаевских лугах. И как он попал в эти луга? — не может он этого понять… Вздремнул, должно быть, а когда вздремнул — ничего не знает, и не помнит, и не понимает.