Глава 14. Последняя ступень

Туз действительно никогда ещё не был так близок к полному краху. Чувствуя это, он вынужден был свернуть ряд операций. К тому же утрата заветного чемоданчика требовала изыскать деньги, чтобы компенсировать Мефистофелю его трудовые накопления.

Но все это, хоть и с трудом, он мог преодолеть. Самое неприятное, что голову подняли те, кто раньше и в глаза взглянуть ему боялся. Наступать на пятки начали. И здесь выжидать, отсиживаться было нельзя. Невзирая на опасность слежки оперативных сотрудников, надо было во что бы то ни стало наказать зарвавшихся конкурентов. Как следует, для устрашения других. Своих позиций он уступать не собирался. Люди у него, конечно, есть. Но проверенных в настоящем деле мало. Впрочем, опыт — дело наживное. Но все же лучше исполнителей акций подбирать не из своей группировки, а со стороны.

Лось нашел тут одного человечка — пиротехника. Хороший взрывник, мастер своего дела, да к тому же и не судим: в милицейских учетах не значится. Два его сюрприза полгода назад сработали безотказно. Сейчас он где-то отдыхает, но на заводе сказали, что дня через три должен вернуться. Надо задействовать его на полную катушку. Его работу организует Лось, о Тузе взрывник и знать не знает. Конечно, жаль, что Колян лежит в больнице со сломанной ногой, и многие деликатные поручения приходится выполнять теперь телохранителю Туза. Лось слишком уж близко стоит к Тузу и многое о нем знает. Если он завалится и развяжет язык, Туз увидит небо в крупную клетку. А на старости лет этого ох как не хочется!

Туз держал в тумбочке возле кровати пузырек с заветными таблетками: не менять же на закате жизни благополучную во всех отношениях жизнь на вонючую камеру. Но это — на всякий случай. Он ещё поборется. И за свое высокодоходное место в жизни, и за возвращение прежних отношений с женой. Вот дуреха. Ведь знает же, что хотел тот шулер её надуть с браслетом и бросить, улетев в неведомые края. Ан нет! Все ещё переживает. Кто бы мог подумать, что женщина с таким богатым опытом отношений с мужиками вдруг на старости лет так влюбится?

Отбросив лирику, Туз вновь вернулся к прозаическим заботам. Он знал через свои связи, кого из конкурентов надо будет убрать. Главным образом — с помощью взрывника. До возвращения его из отпуска нелишне было бы ликвидировать кое-кого из своих ребят, которые слишком много знали и потому были опасны. В первую очередь Коляна. Туз симпатизировал этому парню, но телевизионного мастера убрал именно он, да и в устранении свидетеля в дачном поселке принимал участие. Если бы сыщики не подобрались так близко! Правда, Колян находился сейчас в больнице. Но разве это препятствие для отчаянных хлопцев Туза?

Колян попал в больницу накануне того дня, когда должен был выполнить ответственное поручение Анатолия. Подробностей тот не говорил, но обмолвился, что речь пойдет о драгоценностях и доверить их он может только такому проверенному человеку, как Колян. При этом Анатолий намекнул, что хотя Колян пойдет на дело с ещё одним верным человеком, но вернется один. Это Коляну совсем не понравилось: брать на душу новый грех, ещё не очистившись от старых, ему было совсем ни к чему.

Шел он к себе домой в невеселом настроении. Задумался да поскользнулся о банановую кожуру. Грохнулся об асфальт и с переломом ноги угодил в больницу.

Придя в себя уже на койке в чистой палате, Колян, поразмыслив, осознал, что случившееся с ним — к счастью: ему теперь не надо было идти на мокрое дело. А уж когда он прослышал об исчезновении чемоданчика и гибели ребят, его прятавших, совсем уверовал в свое везение. Теперь он часто вспоминал облик святого, которому поставил свечку, моля о спасении. Может быть, и правда это избавление от нового преступления — для него последний шанс, ниспосланный свыше?

Как бы то ни было, но Колян решил окончательно завязать и смотаться из столицы подальше, туда, где нет ни братвы, ни лохов. Тем более что имелся у него такой вариант: он вспомнил о нем только сейчас здесь, в больнице.

Был у него в армии дружбан Васька. Крепкий хлопец: никогда никаким спортом не занимался, а сила в его худощавом теле была огромная. Когда на первом году службы их послали на сельские работы, Васька один накалывал на вилы огромную копну и легко забрасывал её на самый верх стога. Другим хлопцам удавалось это сделать, лишь захватив копну вилами с нескольких сторон втроем, и то с натугой. Однажды здоровяк Лешка, хвастающий, что он дзюдоист-разрядник, решил как бы в шутку повалить Ваську, захватив его сзади за плечи. Так тот почти без усилий освободился от захвата и отбросил приятеля в пространство между койками да ещё сказал поверженному противнику:

— Скажи спасибо, что по-хорошему с тобой обошелся.

Колян тогда с трудом погасил конфликт: они втроем, держась вместе, составляли силу, и их опасались не только свои же салабоны-одногодки, но и деды.

Вот этот немногословный Василий, доверяя только Коляну, рассказывал иногда о своем родном Алтае. От него Колян узнал, что недалеко от знаменитого Телецкого озера есть тихая деревушка, где прекрасная рыбная ловля, много красивых девчат, а хлопцев не хватает: не все возвращаются после службы в армии…

Все эти рассказы Колян слушал не особенно внимательно, он связывал свое будущее с жизнью в городе. Расставаясь, Василий дал адрес.

— Приезжай к нам, Николай. Сеструха у меня подросла. Девка красивая и работящая. Женишься. Не понравится — другую подберем. Жаль с тобой расставаться. С одним тобой жалко. Я — человек мирный. Мне эта служба была ни к чему. Долг свой перед Родиной выполнил, и теперь никуда я из своей деревни не уеду. Так приезжай, если надумаешь.

Колян тогда пообещал при случае в отпуск сгонять к другу на Алтай. Да и забыл со временем. Авот теперь вспомнил. Очень остро Колян ощущал желание смотаться отсюда куда-нибудь подальше. Ну, может быть, не навсегда, а так, на год-два — не больше. Пока все не утихнет.

Так он часто размышлял, валяясь на больничной койке, сидя в очередях на процедуры, у кабинетов врачей. Вот подлечусь, сниму гипс и мотану.

Но жизнь внесла свои коррективы.

В тот день все началось как обычно: утренний обход и очередные предписания врачей. Позавтракав, он принял таблетки и поковылял на костылях на нижний этаж к процедурному кабинету. Перед ним оставалось всего два человека, когда подошел Володька — товарищ по несчастью из их палаты.

— Ты, земеля, тут прохлаждаешься, ожидая, пока иголку в задницу воткнут, а там тебя двое корешей ожидают. Парни в фирме́ и на тачке импортной — сам из окна видел. Еще подумал, к кому это такие гости знатные. А они аккурат в нашу палату подвалили и тебя спрашивают.

Колян дальше слушать не стал. Сердце заныло в предчувствии беды. Если не ликвидировать приехали, то на новое дело звать. Но какой я сейчас работник? Скорее всего увезут якобы для продолжения высококачественного лечения и уберут. Он проковылял к окну и осторожно взглянул вниз: машина была ему знакома…

План созрел мгновенно. Он добрался до лифта и спустился вниз. Выйдя через дверь приемного отделения, расположенную сбоку здания, скрываясь за высокими кустами, пробрался к дырке в ограде, через которую ходячие больные бегали за водкой в магазин. Оказавшись на улице, стал у края тротуара и поднял руку. Он был в спортивном костюме, загипсованная нога не привлекала особого внимания. Почти сразу он поймал попутного частника. Через полчаса подъехали к дому Коляна. Частник немного поморщился, когда услышал, что надо за деньгами подняться в квартиру на втором этаже. К счастью, пенсионерка-мать оказалась дома, и он расплатился с водителем. Затем достал из шкафа три сберкнижки, паспорт и, накинув на себя куртку, засунул в рюкзак кое-какие вещи. Перед тем как покинуть дом, хотел подойти к матери и обнять её. Но не решился: мать мог напугать этот необычный для него знак внимания. И он боком, опираясь на костыли, спустился вниз по лестнице, вышел на улицу. Он оглянулся на дом, словно раздумывая, не вернуться ли ему. И, отрезая себе путь к отступлению, решительно заковылял на соседнюю улицу в сбербанк.

Ему повезло: без осложнений сняв деньги со счетов банка, он легко купил билет до Барнаула и вечером того же дня уже ехал в поезде. Через несколько дней он будет в далекой алтайской деревне, где его никто и не подумает искать. С каждым километром он был все дальше от красивой городской жизни, братков и дешевых продажных девок.

Везет, ох как мне везет в последние дни! — с суеверным восторгом думал он. — Ибанановая кожура под ногу вовремя подсунулась, и Володька в удачный момент о незваных гостях сообщил. И частник, и мать дома оказалась. И с билетом не было трудностей. А главное — где укрыться. Нет, все-таки не зря я тогда святого Николая-угодника просил о спасении, свечку ставил…

И Колян, убедившись, что соседи по купе на него не смотрят, отвернувшись к стенке, украдкой перекрестился.

И долго мне будет такая удача сопутствовать? — задал он сам себе вопрос. В глубинедуши он знал, что если его мольбы и были услышаны на небесах, то высшие силы будут охранять его лишь до первого нового преступления. И, лежа в уютном купе, он зарекался больше не искушать судьбу.

По случайному стечению обстоятельств именно в день бегства Коляна вернулся в Москву Виктор Артемьев, которого Туз знал под кличкой Пиротехник. Он был мрачен. Надежда, что плавание на красавце теплоходепо великой русской реке его развеет и заставит забыть тревоги последних месяцев, не оправдалась. Надо же. Впервые за многие годы у него были деньги и он мог себе позволить многое: и дорогую путевку на престижный рейс до Астрахани, и рестораны, и женщин… В радостном предвкушении, что наконец-то сбывается то, о чем он мечтал последние годы, поднимался Артемьев на борт теплохода.

Но не сбылось. Мысль о возмездии за все совершенное им в последние месяцы и чувство вины не покидали его ни на минуту и отравили отдых. Весь рейс Виктор держался подальше от любых компаний, хотя на него посматривали многие женщины. Некоторые из них делали решительные шаги к сближению, пытаясь втянуть его в натужное веселье танцев, организуемых на теплоходе игр и соревнований. Но понапрасну. Желая избежать ненужных ему отношений, он вообще перестал ходить на все эти мероприятия и большую часть времени проводил либо в своей двухместной каюте, либо на корме теплохода в вечерние часы, когда здесь было безлюдно.

Ему повезло: соседом его по каюте оказался Евгений Коновалов — мужчина веселый, легкий в общении. Он имел только одну цель: охмурить как можно больше женщин. По вечерам даже в жаркую погоду, идя на танцы, он надевал светлый пиджак со значком об окончании университета. Коновалов вкалывал слесарем на каком-то малом предприятии, зарабатывал довольно прилично, но для обеспечения успеха у обожаемых им дам считал важным выдавать себя за дипломированного специалиста, имеющего ряд научных секретных работ.

Артемьева вполне устраивало, что Коновалов в каюте практически не появлялся, целыми днями гоняясь за своей мужской удачей. Правда, вечерами сквозь полудрему приходилось выслушивать незатейливые истории оприключениях теплоходного донжуана. Все эти приключения были похожи одно на другое: он был почти у цели, когда внезапно что-то мешало ему добиться окончательного успеха. Менялись только имена его потенциальных партнерш.

Артемьеву было уже давно ясно, что значок об университетском образовании явно не обеспечивал попутчику успеха в амурных делах. Но Коновалов этого не понимал и с невиданным упорством продолжал свои настойчивые атаки, почему-то веря, несмотря на сплошные неудачи, в свою неотразимость.

Но день шел за днем, и многие женщины уже отчаялись найти себе партнера, который хоть на время, но заставил бы их забыть о месяцах скучной однообразной жизни в замкнутом кругу семейных забот и трудовых будней.

У Коновалова вновь появились шансы на успех. Впрочем, всем, не только женщинам, начал приедаться отдых, многое стало казаться скучным и обыденным. Даже стоянки не вносили разнообразия в монотонность дней.

Лишь в одном из городов незадолго до прибытия в Астрахань у трапа разыгралась трагедия с перестрелкой. Но мало кто был её свидетелем: большинство пассажиров отправилось в город.

В тот день, увидев милицейскую машину на причале, Виктор Артемьев похолодел. Неужто меня вычислили? — подумал он. И пожалел, что у него нет с собой ничего из его изделий, чтобы тотчас свести счеты с жизнью и избежать позорного суда и долгих лет лишения свободы.

Узнав, после той самой трагедии у трапа, что ждали не его, он вздохнул с облегчением, но все же подумал о том, что надо всегда иметь при себе небольшой заряд, на тот самый случай.

Он долго не мог уснуть от пережитого волнения. Желая отключиться, стал слушать очередную историю соседа по каюте. Похоже, у Коновалова действительно что-то наклюнулось, раз девка сама проявила инициативу.

Белый флаг выбросила Антонина, одна из самых разборчивых девиц на теплоходе. Ее роман с Коноваловым развивался так стремительно, что вскоре она пригласила его на свой день рождения. В качестве подарка она попросила его организовать столик в ресторане.

— По-скромному все сделаем: позовем Ольгу и Риту с их кавалерами, да мы с тобой. Повеселимся. А вечером я — твоя…

Расставшись с Антониной, Женька пришел в каюту радостно возбужденный. Но к чувству близкой победы примешивалась тревога за свои финансовые возможности. Пересчитав деньги, он понял, что даже если потратит все до рубля, на гулянье шести человек в ресторане все равно может не хватить. А если, как он задумал, купить ещё и букет хороших цветов, то и совсем можно опозориться.

Выход был один: занять денег у Витьки — мрачноватого соседа по каюте. Но тот, выслушав просьбу вперемешку со сбивчивым рассказом о красавице Тоньке, почувствовал раздражение и зависть к этому чудаку. И не из-за привалившего к нему успеха, а злясь на то беззаботное легкомысленное отношение к жизни, которое лично себе он позволить уже не мог. И Артемьев грубо отказал:

— Что я тебе — родственник или богатый дядя, миллион просто так дарить?

— Ну и жмот! — искренне возмутился Коновалов. — Да вот же мой паспорт, и адрес здесь указан. Хочешь, возьми его под залог. Ав Москве я в тот же день вечером приеду и выкуплю.

— Зачем мне эта филькина грамота? Может быть, у тебя таких паспортов в каждом кармане, — упорствовал Артемьев. Деньги у него были, и немалые, но вот не хотелось, чтобы рядом с ним хоть кто-то был счастлив, если самому ему так плохо, что жить не хочется.

— Ну, купи тогда мой фотоаппарат, — настаивал Коновалов: деньги нужны были позарез.

— Да за эту рухлядь и десяти тысяч жалко, а ты миллион хочешь.

И тогда, отчаявшись, Коновалов решился на крайнюю меру.

— А вот об этом что скажешь? — Он намеренно медленно и торжественно вытащил из кармана маленький дамский браунинг и положил его на столик перед Артемьевым.

Эффект, произведенный на Артемьева, действительно был потрясающ: настолько появление оружия в их каюте соответствовало его настроению и тревожным мыслям. Артемьев осторожно взял оружие, вынул обойму и разочарованно вздохнул: патроны отсутствовали.

— Что толку в твоей безделушке? — зло спросил Витька. — Если к ней патронов не найти.

— Не спеши. Передерни затвор — есть там один патрон в патроннике. А потом сам знаешь: если деньги есть, достать чо хочешь можно. Купи! За лимон отдам. Вещь удобная: в карман положил, и ничего не видно — никакой кобуры под мышку вешать не надо!

Артемьев передернул затвор, и на ладонь выпал маленький блестящий патрон. Ну что же, один — и то дело. В случае чего на себя хватит.

— Откуда у тебя этот ствол?

Женька не знал, сказать правду или соврать.

На самом деле было так. На следующий день после стрельбы у трапа Женька вышел прогуляться на корму и вдруг заметил у одного из малолетних пацанов, играющих среди каких-то ящиков, настоящий браунинг.

— Где взял? — рявкнул он на мальчишку. Тот испуганно указал на бухту каната.

— Он там лежал.

Женька отнял у него оружие.

— Вот я тебя накажу! Зачем лазаешь где не надо!

Мальчишка заплакал.

— Отдай, это мое, я его нашел! Все скажу маме.

— Вот-вот, скажи. А мы твою маму тоже накажем за то, что за сыном не смотрит и позволяет с опасными находками играть.

Коновалов удалился победителем к себе в каюту. Похоже, пацан не соврал. Но кто мог подбросить туда браунинг? Убитый бандит? После того как расстрелял пять патронов? Аможет, кто-то при появлении у трапа милиции испугался и на всякий случай избавился от опасного предмета. Успокоив себя таким предположением, Коновалов решил оставить трофей себе: наличие пистолета как раз дополняло выдуманный им образ засекреченного изобретателя, которому по должности для личной охраны положено иметь оружие. И он, конечно, ни за что бы не расстался с браунингом, если бы не Тонькин день рождения и её соблазнительное обещание.

Не желая упустить возможность заполучить нужную сумму, Коновалов решил не пугать Витьку и клятвенно заверил, что пистолетик, купленный у пенсионера на рынке, у него хранится уже лет пять и что остальные патроны самолично расстрелял по крысам, отдыхая в глухой деревне у своей тетки.

Не очень-то поверил Артемьев этой выдумке, но опасная игрушка была ему очень кстати, и он выложил на стол десять купюр по сто тысяч. Он почувствовал себя гораздо увереннее от приятной тяжести в нагрудном кармане куртки. И не таким несчастным, как раньше.

С большим удовольствием он стал наслаждаться отпускным бездельем. Он хорошо спал и гулял по палубе, стал более милостив с женщинами, хотя дистанцию по-прежнему соблюдал. И, конечно, он уже не завидовал любовной удаче Коновалова.

Чем ближе они подплывали к Москве, тем больше он утверждался в своем решении порвать все связи с преступным бизнесом. Он и не помышлял в начале года, что так все обернется. Через кого на него вышли эти опасные люди, он не знал до сих пор. Просто ему позвонили домой и предложили встретиться. На веранде летнего кафе баскетбольного роста парень, никак не назвавшись, начал разговор напрямую, без всякой дипломатии:

— Мы о тебе знаем все. У тебя есть талант, а у нас — деньги. Будем меняться. Ты взрывник высшего класса. Из дерьма фугасную бомбу вылепишь, и она рванет как надо. Но нам фугас не нужен, ты, наоборот, маленькую штучку изготовь, но так, чтобы фейерверк был грандиозный. А за ценой мы не постоим.

Заметив протестующий жест Артемьева, остановил его:

— Не спеши говорить нет. Мы такого слова не признаем. Не маленький — понимать должен. Аза каждое изготовленное изделие мы будем платить тебе сумму, составляющую твой годовой заработок на заводе. Прикинь, сколько ты получишь за неделю занятия своим любимым делом. Не спеши сейчас давать ответ. Через день встретимся здесь же.

Артемьев мучительно размышлял, соглашаться или нет. Пугал арест, суд, лишение свободы… Но не того боялся Артемьев, чего действительно надо было бояться и что ожидало его впереди. Почему он тогда согласился? Ведь был уже три года как разведен, жил одиноко и мог не опасаться за судьбу своих близких. В отношении самого себя боялся, конечно, но не убили бы его: ведь о том баскетбольного роста человеке, не говоря уж о его хозяевах, он ничего не знал. Ну, может быть, набили бы морду, поломали кости. Отлежался бы в больнице, но остался бы чист.

Но он дал согласие. Дал потому, что был зол, видя вокруг богатеющих предпринимателей, качающих деньги буквально из воздуха. А ему на жратву не всегда хватало: уже три месяца на их оборонном номерном предприятии зарплату не выдавали. А тут кучу денег предлагают, и к тому же эти его изделия будут использованы не против кого-нибудь, а этих ненавистных новых русских.

Ему позвонили, сделали заказ, указали условное место, куда принести и в каком часу. Взамен он нашел в закладке пухлый конверт с деньгами. Прошла неделя после выполнения первого заказа. Все было тихо. Он понял, что опасность миновала.

Но теперь его мучило совсем другое. До этого он почти не читал газет и телевизором почти не увлекался. А тут с жадностью стал смотреть хронику происшествий и почти ежедневно покупать Московский комсомолец. Ему важно было знать, где и что рвануло: уж не его ли изделие сработало. В тот период в течение двух недель было три взрыва — два предупредительных и один со смертельным исходом. Погиб бизнесмен, позволивший втянуть себя в криминальную разборку. Туда ему и дорога.

Потом было ещё два заказа. Один уж очень неожиданный: надо было совсем миниатюрную вещицу сделать, но с большой убойной силой. Задача сложная, но он справился. Тогда не только забранные из тайника деньги согрели душу, но и гордость за свое мастерство: не всякий может такое изобрести.

Узнавая о взрывах, он каждый раз пытался угадать, в каком из них нашло применение его изделие. И каждый раз предпочитал думать, что лично он причастен к убийству того человека, который ему не нравился: банкира или крупного мафиози. Вего глазах они были пауками в банке, пожирающими друг друга.

Но вот с пятой, последней сделанной им закладкой, вышла осечка. Через два дня он включил хронику происшествий. Лучше бы он этого не делал. Его оглушила ужасающая картина последствий какого-то взрыва. Лужи крови, части человеческих тел… Мальчик с оторванной рукой, носилки с которым санитары вталкивают в скорую помощь. Оператор, сволочь, словно нарочно давал замедленную панораму места трагедии. Артемьеву показалось, что он увидел руку того мальчика… Четверо пострадавших, а тот, кому готовили смерть, остался невредим: запоздал в этот день к обеду.

Резким щелчком погасив экран, он встал, нервно прошелся по комнате и снял с книжной полки толстый потрепанный политический словарь. Между страниц, словно книжные закладки, лежали зеленые стодолларовые купюры. Их было немало. Он мог бы и не считать — за пять закладок, сделанных им собственноручно смертоносных сюрпризов.

С того дня все в нем перевернулось. Он почему-то сразу уверовал, что именно его руки обагрены кровью тех невинных жертв. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним вставала та страшная картина. Он знал, что по-прежнему уже жить не сможет.

Через день на предприятии из-за отсутствия заказов по оборонке объявили отпуск, и он купил билет на теплоход до Астрахани. Когда он был ещё семейным человеком, жена все уши ему прожужжала про этот вид отдыха. Очень уж ей хотелось поехать — подруга хвасталась на работе, что словно в сказке побывала.

Ничего похожего Артемьев не испытывал. Плывя на роскошном теплоходе, уже обреченно осознал, что время пусть голодного, неустроенного, но все же безмятежного его существования безвозвратно ушло. И какие бы крупные деньги у него ни водились, радоваться им, радоваться жизни так, как раньше, он уже не сможет. У него даже притупилась ненависть к новоявленным буржуям: он теперь стал ничем не лучше их, продав душевное спокойствие за кучу зеленых.

Скоро они должны были приплыть в Москву. Теперь Артемьев почти не покидал корму, в задумчивости смотря на белесые буруны на водной глади, расходящиеся веером и постепенно исчезающие, словно поглотив самих себя. И ему почему-то грезилось, что и он сам скоро, вот так же проскользив по поверхности жизни, угаснет, исчезнет или сам по себе, или смытый другой, мощной волной. И тяжесть оттягивающего карман дамского браунинга с одним патроном оставляла ему уже мало надежд на благополучный исход.

Предчувствие не обмануло его. Телефонный звонок раздался уже в день его приезда в Москву. Они наверняка знали дату его возвращения. Эта телефонная трель, словно звук набата, заставила тревожно забиться его сердце. Голос заказчика был взволнован.

— Послушай, мастер, у нас, пока ты на теплоходе прохлаждался, возникли проблемы, и нужна новая закладка! Срочно! К завтрашнему вечеру, скажем, в 18.00 часов.

— Нет, нет! Я этим больше заниматься не буду. Нового груза не ждите.

— Это твое личное дело, если тебе зеленые больше не нужны. Мы и другого найдем. Голодных специалистов из почтовых ящиков нынче много. Ты заработал и другим дай. Но сейчас ты отказаться не можешь: у нас времени в обрез, другого искать нам некогда. Тем более что нам нужно миниатюрное изделие. Завтра ты в последний раз нас выручишь. Сам понимаешь, не в твоих интересах нас подводить.

Он похолодел: угроза прозвучала неприкрыто. Конечно, можно было отказаться, но он поверил, что действительно в последний раз. Похоже, и тот, на другом конце провода, верил в это. И, пообещав сделать все вовремя, он осторожно положил трубку на рычаг. Давая волю своему раздражению, со злобной яростью выкрикнул в пустоту проклятия в адрес тех, кто довел его до нищеты и поставил в зависимость от этих негодяев. А ведь была же, существовала возможность послать их подальше ещё тогда, в первый раз! А теперь уж не отступишь. Может быть, и вправду это в последний раз.

Он открыл дверь в полутемный чуланчик, где у него хранились материалы. Сделав основную часть работы к трем часам ночи, он лег спать, отложив до утра наиболее тонкую операцию. Около восьми он, затаив дыхание, соединил последние проводки. Все готово! Главное позади! Он распрямился и потянулся, разминая затекшие от напряжения мускулы.

Откуда ему было знать, что он уже обречен. Именно в этот момент в телефонную будку зашел молодой коротко стриженный парень в спортивном костюме. Он набрал 02 и попросил соединить его с дежурным по МУРу. Услышав ответ, запинаясь от волнения, произнес скороговоркой:

— Я по поводу серии взрывов. Эти люди готовят новое дело и придут сегодня в 18.30 за очередной закладкой хлопушки в подвал выселенного дома. — И, назвав адрес, ещё раз для надежности повторил его. Быстрым движением бросив трубку на рычаг, спортсмен поспешил прочь, опасаясь, что его засекут.

Ну что же, если все сойдет гладко и этих гадов повяжут, то карточный долг мне будет отдавать некому. А то, что их возьмут на закладке, может быть результатом случайности, и на меня вряд ли падет подозрение. Вполне довольный собой, спортсмен сел в иномарку и направился по друзьям собирать деньги для уплаты долга, на тот случай, если его план сорвется. Заодно эти просьбы могли отвести от него подозрения.

Артемьев с трудом дождался назначенного времени. Спуск до дверей подвала занял у него несколько секунд. Он был здесь не первый раз и даже с завязанными глазами мог уверенно спуститься по скользкой от сырости лестнице. Обостренное чувство опасности многое отпечатало навечно в его мозгу. Дверь, проскрипев ржавой пружиной, словно нехотя приоткрылась, и в лицо ударил затхлый запах пыли непроветренного подвала. Включив фонарик, он пошел по подземному лабиринту. В одном из дальних отсеков острый луч высветил самодельную лежанку бомжа: старый с вылезшими пружинами матрац на деревянных ящиках из-под продуктов. Сдвинув в сторону это сооружение, он, встав на четвереньки, достал из прижатого к стене ящика коробку из-под обуви.

Эти ребята точны, как всегда, — подумал он, дважды пересчитав зеленые шершавые бумажки. Затем нервным рывком расстегнул молнию кожаной сумки и вынул обернутый промасленной бумагой сверток. Раскрытая коробка — словно ловушка, готовая поглотить очередную жертву. Он замер: ему нелегко было решиться положить в неё свой смертоносный груз. Ну я же делаю это в последний раз! — убеждал он себя. И продолжал медлить. Откуда-то из дальнего угла подвала до него донесся шорох. Он вздрогнул и прислушался. Но все было тихо. Наверное, крысы! С облегчением переводя дыхание, он, отбросив последние сомнения, положил свое изделие в коробку. Затем, торопясь, небрежно обмотал её шпагатом, сунул под ящик и, придвинув матрац к стене, поспешил к выходу. Затворив за собой прощально скрипнувшую дверь, он преодолел широкими шагами сразу несколько ступеней и выбрался на улицу. Оглянулся и, убедившись, что поблизости никого нет, направился к автобусной остановке.

— Внимание, внимание, я — Второй, закладка состоялась! Наблюдение за объектом продолжаем, — искаженный рацией сиплый голос руководителя оперативной группы был спокоен. Все шло по плану.

Было решено действовать осторожно и пока не задерживать пиротехника. Ведь за ним могли следить и люди заказчика. А Кондратов хотел задержать того, кто придет за зарядом. За пиротехником продолжали следить вплоть до его дома.

С таким объектом удобно работать. Явно непрофессионал: до самого дома ни разу не оглянулся. Руководитель опергруппы, сопровождающей взрывника от самого подвала, был доволен. Сообщив установленный адрес в Центр по проведению операции, он получил указание продолжать наблюдение. Привычно ворча на службу, заставляющую его мерзнуть на холодном осеннем ветру, он расставил подчиненных сотрудников по удобным точкам наблюдения и взглянул на часы: время приближалось к семи вечера. Как бы не заставили здесь торчать до самой ночи! И, прячась от ветра, зашел за фанерный стенд рекламы, из-за которого хорошо просматривался нужный подъезд.

Получив сообщение о том, что адрес пиротехника установлен, Кондратов велел не снимать наблюдения, а ждать дополнительных указаний. Сейчас главным было установить тех, кто придет за закладкой. Ждать пришлось недолго. Не заметив хорошо скрытого наблюдения, в подвал уже через полчаса вошел мужчина лет сорока. Его небритые щеки и помятая одежда позволили предположить, что это случайное лицо, не имеющее отношения к группировке, нанятый возле какой-нибудь пивной за пару бутылок алкаш. Так оно и было: небритый мужик вручил сверток из подвала какому-то человеку в спортивной кепке, а тот, пройдя два квартала, свернул налево и там, встретившись с неряшливо одетой женщиной с авоськой, передал груз ей. И уж потом к неторопливо бредущей, озирающейся по сторонам женщине подъехал мотоциклист и, передав ей деньги, схватил обернутую шпагатом коробку и резко рванул с места.

Все! Надо брать, а то уйдет. Это уж точно человек из группировки Туза. Через двадцать минут погони мотоциклист был задержан. Взрывчатка была изъята. Но и парень оказался пешкой и мало что знал.

С ним продолжали работать, но особой надежды на успех не было. Теперь важно было задержать пиротехника, хотя и он вряд ли что мог прояснить. Для его ареста Кондратов послал Звягинцева. Тот, услышав адрес, вспомнил об Ильине, который работал в местном отделении милиции и обслуживал как раз этот участок.

Парня ждут неприятности, — сочувственно подумал Звягинцев, — у нас всегда стрелочник виноват. Спросят, почему не выявил изготовителя взрывных устройств на своей территории? А жаль, если накажут Ильина. Сыщик он молодой, энергичный, удачливый. Его давно уже приглашали на работу в управление в отдел Кондратова. Жаль, если теперь переход сорвется.

И Звягинцев нашел выход: надо было срочно подключить Ильина к операции по задержанию Артемьева, а затем включить в проект приказа на поощрение. И тогда есть надежда, что хоть и не наградят Ильина, но и не объявят взыскание. И Звягинцев позвонил в отделение милиции, чтобы предупредить местных работников о предстоящей на их территории операции и вызвать Ильина, якобы для усиления группы захвата.

То утро для Ильина началось с тревог и волнений. Он срочно выехал на место происшествия по факту кражи из квартиры, затем пришлось разбираться с грабежом. Он уже заканчивал опрос задержанного, когда раздался телефонный звонок. Ильин досадливо поморщился: пенсионерка-мать всегда звонила невпопад.

Голос матери срывался от волнения. Требование тащить через весь город на новую квартиру развалившийся старый комод вывело Ильина из себя, и, ответив резким отказом, он бросил трубку.

До последнего времени мать жила с соседями в коммуналке старого добротного дома. Но неожиданно ей предложили разъехаться, предложив однокомнатную квартиру. Матери никакой, даже такой выгодный, обмен был не нужен: с соседями привычнее, веселее, да и хлеб или пакет молока есть кому принести, когда заболеешь. Не станешь же по пустякам беспокоить сына. И так целыми днями не видит семьи.

Но добрая, не умеющая никому отказать, мать покорно уступила мольбам молодых соседей, и переезд состоялся. Старых, привычных ей вещей набралось немало, и по настоянию сына она сначала согласилась оставить старый комод. Но не прошло и трех дней, как затосковала по этой развалине.

Зря я не догадался сразу сжечь или выбросить его на помойку!

В дверь постучали. Появление дежурного Митрофанова предвещало неприятности. Так и есть!

— В поликлинике женщина умерла. Скоропостижно. Сидела, ждала приема у врача и скончалась прямо возле кабинета. Труп отправлять в морг надо, а без официального осмотра не возьмут. Так что выйди на место и составь протокол.

Веселого мало — труп осматривать. Да и пустая формальность. Хорошо еще, что поликлиника рядом.

Женщина лежала не в коридоре, где, по свидетельству очевидцев, умерла, а в кабинете врача за ширмой. Ее полное тело покоилось на высоком жестком топчане, обитом черным дерматином. Обычно в таких случаях он делал подробное описание поверхности тела, фиксировал отсутствие признаков внешних повреждений и заносил в протокол вещи, имевшиеся при трупе.

Все было ясно, но на трупе были дорогостоящие ювелирные изделия: золотое кольцо с довольно крупным камнем и усыпанные мелкими бриллиантиками сережки. Необходимо было принять меры к их сохранности. ИИльин в присутствии врача и медсестры приступил к составлению протокола об изъятии украшений для передачи родственникам вместе с сумочкой, где лежали деньги и паспорт.

После окончания неприятной процедуры, помня о необходимости оповещения о несчастье родственников, он с лечебной карточки списал номер домашнего телефона.

Вернувшись в кабинет, Ильин первым делом надежно спрятал сумку с драгоценным содержимым в сейф и уж затем набрал нужный номер. К телефону подошел сын умершей, и Ильин, не желая впрямую говорить о смерти близкого человека, попросил его по какому-то выдуманному поводу зайти в поликлинику. Но эта предосторожность оказалась излишней. Голос на том конце провода был деловит:

— Если она умерла, скажите прямо, я должен знать, как обстоят мои дела. Мы с женой давно знаем приговор врачей и уже свыклись с мыслью о скором летальном исходе.

Ильина неприятно поразило спокойствие сына умершей. А тот, выдержав необходимую для приличия паузу, перешел к деловой части переговоров:

— Где она сейчас находится?

— Пока в поликлинике. Но уже вызвали машину, чтобы забрать тело. Но если вы поспешите, то застанете её ещё там.

— А украшения и деньги при ней? Ведь эти эскулапы и перевозчики все украсть могут, — заволновался наследник.

— Да не волнуйтесь: все ценности, бывшие при ней, находятся у меня в сейфе.

— Я сейчас же буду у вас. В каком вы находитесь кабинете?

Ильину хотелось побыстрее отделаться от драгоценностей несчастной женщины. Он испытывал мучительную неловкость от нескрываемой поспешности своего собеседника.

Ждать пришлось недолго. В кабинет, чуть запыхавшись, вошел молодой человек и молча протянул свой паспорт. Для порядка Ильин полистал документ. Почти мой ровесник, — подумал он. И он ещё раз испытующе взглянул на посетителя, выглядевшего моложе своих двадцати пяти лет. Пауза затягивалась, и Ильин, так и не найдя ни к чему не обязывающих в таких случаях слов соболезнования, вынул из сейфа сумочку и передал молодому человеку. Тот дважды пересчитал деньги и тщательно проверил, не нанесен ли ущерб дорогим украшениям. Ильин чувствовал себя подозреваемым. Наконец неприятная процедура была окончена, и он с облегчением положил в сейф написанную каллиграфическим почерком расписку законного владельца ценностей.

— Вы ещё можете успеть застать её в поликлинике. — Ильин умышленно избегал слова труп. Но деликатничал он зря.

— А зачем? — Наследник равнодушно пожал плечами. — Они же сообщат, куда её увезут. У меня и так мало времени: похороны, знаете ли, очень хлопотное дело.

Ильин промолчал.

Предаться размышлениям по этому поводу Ильину не дали: как обычно, во время дневного дежурства сигналы о мелких происшествиях поступали почти беспрерывно, и он не успел даже пообедать. Было уже почти шесть часов, когда он наконец освободился. Выйдя на улицу, решительно повернул к расположенному на соседней улице мебельному магазину. Там всегда было много грузовых машин, и легко можно было договориться о перевозке старого комода. Он спешил, так как надо было ещё возвратиться назад и доложить начальству о проделанной за день работе.

Уже был восьмой час вечера, когда Ильин, усталый от всех этих треволнений с перевозкой комода, вернулся в отделение милиции. Ему повезло: он как раз входил в дежурную часть, когда прозвучал, словно в награду за добрый поступок, спасительный для него звонок.

Сразу поняв, в чем дело, он поспешил к дому, где жил пиротехник. Звягинцев со своими сыщиками уже был на месте. Стали думать, как проникнуть в квартиру. Делать это надо было осторожно: Артемьев со своим умением готовить убойные сюрпризы вполне мог от отчаяния поднять в воздух и группу захвата, и себя, а заодно и жилой дом. У оперативников было несколько плановых заготовок, как проникнуть в квартиру, но они не понадобились.

Внезапно послышался вызов рации, и оперативный работник, ведущий наблюдение за дверью квартиры Артемьева с площадки верхнего этажа, взволнованно сообщил:

— Объект вышел. Направляется на улицу. — Звягинцев сразу понял, что лучшего варианта, чем вязать Артемьева на лестнице, не будет: нет опасности для других людей, и можно обеспечить внезапность захвата.

Артемьев очень кстати для сыщиков решил спуститься в магазин, чтобы пополнить запасы, так как холодильник в связи с его отсутствием в Москве был пуст. Он всегда спускался со своего пятого этажа пешком. Минуя пролет за пролетом, он вдруг наткнулся на двух поднимающихся ему навстречу молодых мужчин. Его обостренное за последние месяцы чувство опасности сразу подсказало ему, что эти играющие роль подвыпивших гуляк люди на самом деле трезвы, а нужен им именно он, Артемьев. Инстинктивно он повернулся, намереваясь бежать от них вверх, но столкнулся с суровым, не сулящим ничего хорошего взглядом спускающегося вслед за ним атлетически сложенного парня.

Ну вот и конец! И боясь, что ему помешают совершить задуманное, вытянул из кармана браунинг и молниеносно выстрелил в себя…

Оперативные сотрудники сгрудились возле безжизненного тела. Кто-то пошел вызывать для соблюдения формальностей Скорую помощь. Ильин поднял браунинг: его обойма была пуста. Теперь уж эта безобидная на вид вещичка не причинит никому зла.

И не догадывался молодой сыщик, что этот дамский браунинг мог лежать у него на столе ещё несколько месяцев назад, если бы он тогда не забыл зайти в дом бывшего полковника. Возможно, это вряд ли, что изменило, и события, имевшие место в Москве, на юге и на Волге, все равно бы произошли. Но как бы то ни было, а приключения дамского браунинга завершились.

Везет только дуракам и пьяницам, — вспомнил расхожую присказку Туз. — Я вроде бы ни то и ни другое, а вот везет же мне. Только что он узнал из телефонного звонка, что погибли Мефистофель и трое его приближенных: члены враждующего клана расправились с ними, отомстив за смерть своих людей. Так благополучно сама собой отпала необходимость компенсации пропажи чемоданчика с драгоценностями.

Да и все остальное складывалось в последние дни благоприятно для Туза. Анатолий, Копченый и Пиротехник погибли. Выходящий с ним на связь Пехотинец ничего толком не знает. Колян исчез. Сначала Туз подозревал, что того арестовали. Но позже выведал из надежных источников, что Колян находится в розыске, и милиция сама не знает, где он. Так что пока опасность не грозила и отсюда.

Жена хоть и сердита на него, но ни за что не выдаст. Да и у неё нет никаких доказательств его вины. Так, одни только подозрения.

Как бы лихие сыщики ни старались, на данный момент я для них недосягаем. Что и требовалось доказать, — тщеславно подумал Туз. — Успокаиваться, конечно, рано. Предстоит борьба, и нелегкая. Я пойду на крайние меры ради защиты своих интересов. У меня есть деньги и, главное, связи — на самом верху. А исполнительных людей найти сейчас — нет проблем. Вон их сколько вокруг рыскает. Так что мы ещё посмотрим кто кого.

Он решительно снял телефонную трубку: надо было начинать все заново.

Как раз в этот день и час Колян, осторожно опираясь на костыли и стараясь не поскользнуться, поднимался по свежевымытому деревянному крыльцу указанного ему дома в далеком от Москвы селении. На последней очищенной до белизны ступени немного передохнул и, стараясь унять учащенное от волнения дыхание, с надеждой постучал в дверь.

В кабинете у Кондратова царило оживление. Как бы то ни было, а группировку Туза они основательно потрепали. Нет в живых его ближайших подручных Анатолия и Копченого. Многие члены группировки арестованы иликвидированы в процессе операции. Да и руоповцы не подкачали: со своей стороны выбили из преступной системы ряд важных звеньев. Одно плохо: Туз пока на свободе остается. Но борьба ведь ещё не окончена.

Подводя итоги, Кондратов сказал:

— Туз на свободе, а это, считай, надо все сначала начинать. Помните сказку о том, как богатырь только отрубит Змею Горынычу голову, а вместо одной три головы вырастают. Наша с вами работа эту сказку мне напоминает.

— А ты вспомни, чем та сказка кончилась: собрался с духом богатырь, и все разом головы у Змея полетели, — заметил Дойников.

А Звягинцев подправил с лукавой усмешкой:

— Вы, мужики, забыли: там в сказке было сказано не просто собрался с духом, а ещё и изловчился. Духа нам не занимать, а вот ловкости не всегда хватает.

— Это ты прав, — не стал спорить Кондратов, — не всегда мы срабатываем как положено. Ну ничего, дай срок, и коготок главный у страшилища вырвем, и все головы змеиные поотрубаем.

Дойников засмеялся.

— Мы тут с вами в кабинете ну просто вылитые три богатыря с картины Васнецова. Вон Звягинцев — вылитый Алеша Попович.

Все трое рассмеялись.

— Ну ладно, развлеклись немного, и хватит, — подвел итог Кондратов. Все трое, молча докурив сигареты, разошлись по своим рабочим местам.


Загрузка...