Если

Я был озадачен, так как никого не ждал. Я наделся на визит Бёрд в качестве сюрприза, но самым настоящим сюрпризом было увидеть Джордана в комнате ожидания.

— Привет, мужик, как дела? — спросил я, обменявшись рукопожатиями и обнявшись.

— Потихоньку. Хорошо выглядишь, — сказал он.

— Ох, не неси херню.

— Нет, серьезно. Мы волновались за тебя.

— Да, ну, вот такой вот я, — сказал я саркастично.

Это был не первый раз, когда я видел Джордана, с момента поступления сюда. Однажды он приходил с Бёрд, но я был удивлен видеть его одного. Особенно, когда я был уверен, что со дня на день меня выпишут, и это казалось излишним.

Я спросил Джордана о шоу и Треворе, и мы обсудили насущные темы. Но я чувствовал, что он обдумывает что-то, и я оказался прав.

— Так, я пришел поговорить с тобой кое о чем.

— Да? Валяй. — Джордан выглядел так, будто ему некомфортно, что было редкостью для парня, который обнял меня при нашей первое встрече.

— Ты спрашивал насчет шоу. И как я сказал, все очень хорошо. Когда последний раз ты говорил с Бёрд?

— Вчера по телефону. А что?

— Она рассказала тебе про тур?

— Ну, какое-то время назад она сказала. что дела с шоу обстоят хорошо, и что тур в процессе планирования.

— Так я и подумал.

— Что происходит? — спросил я.

— Послушай, ты знаешь, что Бёрд для меня как сестра. И я знаю, ты заботишься о ней. Если бы я был на твоем месте, я бы хотел знать. Надеюсь, ты не подумаешь, что я пытаюсь лезть не в свое дело.

— Ладно

— У нас будет тур. Он планируется, пока мы с тобой разговариваем. Мы думаем о семи-десяти городах. Но следующий шаг — международный.

— Здорово! Так в чем проблема?

— Бёрд сказала, что не собирается в нем участвовать.

— Что? — Это не имело смысла. Она хотела этого. Она сможет путешествовать по миру и делать то, что любит больше всего. Ее мечта наконец воплотилась в жизнь.

Джордан неловко посмотрел на стол, и прежде чем он произнес это, я нутром почуял, что вылетит из его рта.

— Эш, она боится оставлять тебя. Хочет быть здесь ради тебя. И она понимает так же, как и я, что ты скажешь ей ехать, но она боится, что либо тебя не будет по ее возвращению, либо... — он показал на комнату вокруг нас.

Бёрд солгала. Бёрд хотела честности, но не думала, что я выдержу правду. И она была права, без нее мне было бы тяжело, но это не обо мне, речь шла о возможности, которая выпадает лишь однажды. Упустив ее, ты редко когда получишь второй шанс. Я знал все об упущенных возможностях.

— Я не могу заставить ее поехать.

— Не можешь. Я просто подумал, что ты должен знать. Я не знаю, каких действий жду от тебя, и уверен, что в итоге ты разберешься, но потом будет поздно. Сейчас все еще есть время изменить ее решение. Я ничего не сказал боссам в надежде, что Бёрд передумает. Но я ждал, а ничего не поменялось. И скоро я должен дать им знать о ее решении.

Я протяжно выдохнул и провел рукой по короткой стрижке, было странно ощущать ежик, а не привычные пряди.

— Эш, она чертовски любит тебя. Достаточно, чтобы отказаться от своей мечты. Она по уши влюблена в тебя. И я знаю это чувство, быть настолько увлеченным кем-то, что все вокруг кажется незначительным. Но мне повезло, что этот человек покинул меня, и это заставило меня пройти через боль и осознание, что я никому не нужен. А теперь у меня есть Тревор и карьера, которую я так упорно добивался. Не знаю, понимаешь ли ты это чувство... может, ты чувствуешь подобное к ней.

— Конечно, именно это я чувствую к ней. — Я затих на мгновение. Бёрд была единственным человеком, которому я признался в своих чувствах. Мне было нелегко делиться тем, что между нами было, но мне было необходимо понимание Джордана.

— Здесь у меня много времени, чтобы все обдумать. И, вероятно, я учу ученого, но я знаю, какой я счастливчик. Не знаю, за что мне она досталась, но я решил, что, когда выйду отсюда, буду делать все ради нее. Это единственный способ мне не сорваться с края, потому что, откровенно говоря, я не особо забочусь о себе. Но она заслуживает того, кто будет любить ее достаточно, чтобы держать себя в руках.

— Да ладно тебе, мужик, ты тоже достоин этого.

Я тихо рассмеялся.

— Ты понятия не имеешь, что я натворил.

— Я знаю тебя. Как бы то ни было, но ты достоин этого.

Я хотел верить ему, но убийство сестры и разрушение своей семьи не может быть забыто.

— Что я должен делать? — спросил я. Кто-то должен был посоветовать мне, как заставить ее бросить меня. Но ее верность была непохожей на все, что я когда-либо знал. Она останется, потому что я спас ее жизнь. Она останется, потому что не бросает людей, когда они падают, останется, потому что любит меня.

— Я не могу рассказать тебе это.

— Ты хочешь, чтобы я оставил ее, да?

— Не знаю. Я просто не хочу, чтобы она совершила самую большую ошибку в своей жизни.

— А эта ошибка — я.

— Это не то, что я сказал.

— Нет, все нормально. Или я, или тур. И я понимаю, что в этом нет ничего личного.

***

Привилегии. Я принимал их как должное, но пребывание здесь напомнило мне обо всех, что у меня были. Как много я растратил попусту.

Использовать телефон было привилегией, которую я должен был заслужить. Это заставляло меня задуматься, кто был важнее для меня.

Бёрд всегда была первым человеком, которому я звонил, получив возможность.

— Привет, — сказала она, и я мог слышать улыбку в ее голосе.

— Привет.

— Как дела?

— Хорошо. Не могу дождаться выписки. Я могу снова стать сумасшедшим, просто пялясь на эти стены. — Ох уж этот юмор психиатрической больницы.

— Мне не нравится, когда ты шутишь о сумасшествии.

— Юмор — лучшее лекарство.

— Наверное. Так любая информация, когда ты сможешь выбраться из этого места?

— Завтра у меня сеанс с психиатром. Полагаю, он произведет оценку моего состояния. Затем мне придется разобраться с тем, что я разбил витрину. Впрочем, Миллер занимается этим. Он думает, что меня не арестуют, просто заставят заплатить штраф, учитывая мое... состояние.

— Хм-м... Ну, знаешь, что сделает меня счастливой?

— Что?

— Ты вовремя пришедший на пятничное шоу. Я отложила тебе билет. Тебе только нужно сказать в кассе «Поле его мечты» (прим.перев. имеется в виду фильм)

— Так, ты упоминала в последний раз, что все билеты на шоу распроданы. Это хорошо. Означает ли это, что у тебя появилась постоянная работа? Будет здорово, если не придется беспокоиться о следующей работе.

Последовала тишина. Я бы не придал этому значение, если бы не узнал информацию от Джордана.

— Все еще под вопросом. Все сосредоточены на том, чтобы взорвать ЛА выступлением.

Бёрд была самым открытым человеком из всех, кого я встречал, но она солгала мне, боясь, что я не выдержу правду. Бёрд храбрая, а сейчас она была напугана.

— Уверен, что-то грядет.

— Да, — в ее голосе сквозила неуверенность. Бёрд не привыкла лгать.

— Послушай, я должен идти. Меня ждет соблазнительный обед из чуть теплых зеленых бобов и сэндвича с сухой курицей.

— Мы откормим тебя позже. Я бы хотела увидеть тебя на этой неделе, но скоро шоу...

— Не стоит. Сфокусируйся на шоу. Я никуда не денусь.

— Я люблю тебя.

— Тоже люблю тебя, Бёрд.

Я положил трубку и закрыл глаза, протяжно выдыхая. Сложнее того, что я собирался сделать, были только похороны Сары.

Тяжелый удар ладонью по моей спине встряхнул меня.

— Эй, бро, готов убраться отсюда? — сказал Миллер. Утром я получил уведомление, что меня считали психически здоровым.

— Да.

— Полагаю, ты хочешь немного перекусить? — сказал он. — И затем объяснить мне, почему твоя выписка была таким долбаным секретом.

— Да. — Знаю, я просил больше у своего брата, чем должен, но я хотел попросить о еще одном одолжении.

27 глава

Бёрд

Предполагалось, что это будет лучший вечер в моей жизни. Вечер, когда я выйду на сцену, окруженная огнями и светом, и обнажу свою душу зрителям, излучая радостное волнение.

Место Б5.

Место, с которого красивый парень со светло-зелеными глазами и каштановыми волосами должен был смотреть на меня как никто другой с вихрями цвета при каждом движении. Он бы увидел калейдоскоп сложных форм, синхронно пульсирующих с музыкой. Почувствовал бы мой танец кончиками пальцев. Но сегодня, даже будучи звездой, даже с выступлением всей жизни, я была обычной. Сегодня танцевать было больно.

Два дня назад я позвонила в больницу поговорить с Ашером, когда не получила его ежедневный звонок. Мне сказали, что он больше не пациент. Это не имело смысла. Я просила их проверить снова и снова, пока меня не отвергли. Я позвонила Миллеру, который захотел встретиться лично. Я потребовала от него ответа, прежде чем согласилась, и услышала только «он уехал». Я не поверила ему. Эш бы не уехал. Не снова. У нас были планы. Эти планы включали друг друга. Последнее, что мне сказал, что он никуда не собирается.

Он бы не обманул меня. Не оставил бы меня.

Я встретилась с Миллером снаружи театра во время перерыва. Едва слышала его в тумане недоверия. Я не могла сосредоточиться на значении слов, слышала только фрагменты.

Эш покинул Калифорнию.

Я не знаю, куда он направился.

Как только он пришел в себя, у меня не стало контроля.

Я пытался предупредить тебя.

Мне жаль.

Миллер сунул что-то в мою руку. Я ощутила объятие, но не думаю, что обняла в ответ. Не думаю, что много ему сказала. Ну, вообще-то сказала, но почти не помню ничего. Я чувствовала только боль, наполняющую мое тело. Каким-то странным образом я почувствовала, что, возможно, вот каково быть Ашером. Боль была эмоциональной, но моя голова кружилась, зрение было затуманено, желудок сжался из-за тошноты, температура поднялась, горло пересохло, а пальцы онемели. Все эти физические реакции к одной эмоциональной. Если Ашер чувствовал себя так, я наконец поняла, почему он мог так ощущать все происходящее: так интенсивно, и с хороших, и плохих сторон. Но я не понимала, почему он меня покинул.

Я ненавидела Миллера, ненавидела Эша. Ненавидела всю семью Торо в этот момент. Я не верила Миллеру. Он бы не отпустил Ашера, не зная, куда он направляется. Мне было плевать, насколько взрослым был Эш или каковы законы, это не имело значения. Миллер всегда говорил, что ставит Эша на первое место. Я понимала это, но и ненавидела.

Эш однажды сказал мне, что я должна летать. Думаю, я это и сделала, влетев в свою гримерную подальше от остальной части трупы. Там я наконец смогла облегчить физическую боль слезами. Как будто во мне открылся клапан, и все вокруг начало затапливать.

Теперь в одиночестве я открыла конверт дрожащими руками, вытащила сложенное письмо и брошку. Пробежала глазами краткое сообщение и повертела в руках то, что он мне оставил. Прощальный подарок еще больше сбил меня с толку.

В дверь раздался стук, и прежде чем я смогла ответить, она открылась. Должно быть, я забыла запереться.

Вошла Алана. Я пыталась вытереть слезы, но в моем состоянии это было бессмысленно.

— Бёрди, что случилось? — спросила она, закрывая за собой дверь. За последние пару месяцев Алана стала кем-то вроде эксцентричным образом матери для меня. Похожая на черствую, бельгийскую, танцевальную версию Мэри Поппинс.

— Нет... нет, — сказала я, вытирая слезы руками, изо всех сил пытаясь заглушить поток, но не получалось.

— Расскажи мне, дорогая. Что-то случилось?

Последнее, что мне хотелось, рассказать Алане Роше ДеМилл, что я плакала из-за парня. Она хотела, чтобы мы фокусировались и радовались, а перед собой она видела опустошенную девушку, которая сломалась под давлением.

— Я взволнована, очень взволнована. Просто кое-какие личные неприятности.

Ее взгляд переместился с туалетного столика на письмо, залитое свежими слезами. Я сжимала брошку, которую он мне оставил, и думала, что она проткнет мне ладонь.

— Просто поплачь, слезы не остановятся, пока ты не закончишь, — сказала она, хватая салфетки и протягивая мне их. — Затем мы возьмем немного льда и огурцов, потому что я не могу позволить, чтобы моя лучшая танцовщица была с опухшими глазами весь вечер.

Я позволила себе плакать, и она оказалась права — слезы остановились, когда я позволила им сделать свою работу. Алана сидела молча. Одна из моих героинь сидела рядом и просто позволяла быть уязвимым человеком. Это было нереально.

— Это из-за любви?

— Ммхмм, — сказала я, боясь, что разговор о нем даст мне больше причин для слез.

— Нет лучшей причины для слез, чем любовь. Он художник?

— Да.

— Он не придет сегодня?

Я покачала головой. Она села на маленький диван в моей гримерке, и мы сидели в тишине какое-то время.

— Свою фамилию ДеМилл я получила от любви. Я тоже была молода. Ты все еще думаешь, что любовь может вторить магию. Такой любви нет.

Я думала, что моя любовь излечит Эша.

— Он был вашим мужем?

— Да, но недолго. Я была очень молода, за годы до того, когда создала танцевальную компанию «Роше ДеМилл». Он тоже был танцором. Прекрасным танцором. Но он тоже меня оставил. Не так, как твой парень. Джин решил, что это мир не для него, и я нашла его в ванне. Было слишком поздно вернуть его назад.

— Мне жаль. — Я восхищалась женщиной перед собой, которая была сильна перед лицом трагедии и давала мне силу. Я могла пройти через это. Я любила Эша, но могла жить без него. Прожить отличную жизнь. Алана помогла мне понять это в голове, но пройдет много времени, прежде чем мое сердце по-настоящему в это поверит.

— Сначала была злость, затем печаль. Но я поняла, что то, что он сделал, было не из-за меня. А из-за него. Я тоже думала, что умру. Но не умерла, и ты не умрешь. — Она наклонилась вперед. — Этот парень не единственный источник любви. Ты можешь собирать ее по кусочкам от всех, чтобы сделать равнозначной тому, что он дал тебе. Но любовь уже окружает тебя. Поэтому настало время отвернуться от него и собрать свои кусочки любви.

— Хорошо, — пробормотала я. Возможно, мне понадобится целая жизнь, чтобы собрать столько кусочков любви, чтобы они соответствовали любви Эша, но мне нужно это сделать, если я собираюсь пережить душевную боль и отдать себя сегодня без остатка.

— Мне нужно что-то сделать с твоими опухшими глазами.

Она направилась к двери и остановилась.

— Ох, и секс. Много секса также поможет. — Мэри Поппинс и в подметки не годится Алане Роше ДеМилл.

Она вышла из гримерки, и я решила собрать свой первый кусочек. Я жаждала этого с того момента, как оказалась в гримерной. Это было интенсивное желание. Глубокая потребность, и я убеждала себя, что на самом деле не хочу этого. Но Эш вырвал мое сердце и обнажил все, что скрывалось там, все, что я подавила. И как он однажды сказал мне: не знаю, перестанем ли мы чувствовать себя детьми.

Я прочистила горло и схватила телефон, набрав номер, по которому не звонила с момента переезда ЛА.

— Бёрди? — женский голос на том конце провода снова заставил меня почувствовать себя ребенком. Мне просто хотелось упасть и позволить кому-то поймать меня.

Я плакала в динамик.

— Мам, это я. Я... — рыдания заглушили слова. — Просто хотела поздороваться.

Я начала собирать первые кусочки.

28 глава

Бёрд

У меня было похмелье. Не из-за алкоголя. А от зависти.

Прошлым вечером Джордан сделал предложение Тревису. Я знала, что это грядет и была счастлива... по-настоящему счастлива. Но мои раны не зажили, и, как и любая рана, были подвержены инфекции. Болезнь от зависти захватила власть надо мной. Прошел почти месяц с момента исчезновения Эша. Он был здесь: его голос, прикосновения, улыбка... и затем он ушел. И вместе с собой забрал все краски и магию, которую привносил своим присутствием. Из-за меня мир Эша сиял ярче, но он делал со мной то же самое. Не думаю, что он до конца осознавал это.

Это должны были быть самые счастливые недели в моей жизни. «Танец Ноктюрн» взорвал публику, и обзоры были очень хорошими. Не имея никаких обязательств перед Эшем, я решила направиться в тур. Я надеялась, что занятого графика будет достаточно, чтобы прогнать агонию от потери Эша. Но теперь танцы приносили мне боль, вскрывая кровоточащую рану.

Алана была права, что я танцевала своей душой, и это включало в себя все страдания, которые я испытала от потери Эша.

Поэтому я обнаружила себя на крыше. В одиночестве. Я никогда не думала, что окажусь здесь без него. Ничего не было прежним без него.

Я не была на крыше с тех пор, как он оказался в больнице. Это было его пространство, иногда нашим, но я никогда не чувствовала потребности приходить сюда самостоятельно. Последний раз, когда я была здесь, я испытала один из самых страшных опытов в своей жизни, когда оказалась зрителем погружения Эша в безумие. Я надеялась, что вернусь сюда с ним, когда ему станет лучше. Но он так и не вернулся ко мне.

Теперь крыша была зияющей дырой. Великолепные рисунки, которые он рисовал в разгаре своей мании, были вопиющим вандализмом. Я была окружена нашей историей, но у нее не было конца, и никогда не будет.

Одно дело сказать человеку, что ты его не любишь, что бросаешь. Но Эш просто исчез. Это было очень похоже на то, будто кто-то внезапно умер. Уход Эша был травмирующим событием для меня.

Я наблюдала за рассветом, когда слезы текли по моим щекам, и вспоминала все счастливые моменты, которые мы здесь разделили, но как паразит скорбь влезает в каждое счастливое воспоминание, заражая их.

Я была в ярости из-за Эша, но в то же время сделала бы все, чтобы встретить с ним рассвет.

Холодный ночной воздух быстро рассеились, когда солнечные лучи прорезали его своим теплом. Лучи сияли вдоль крыши, подчеркивая какофонию сцен вокруг меня. Я осмотрела все в последний раз, задумчиво и злобно, и затем навсегда попрощалась с этой крышей.

***

Попрощавшись с нашим тайным местом, я вернулась к своему футону и попыталась уснуть. Моей первой покупкой с зарплаты будет кровать. Настоящая кровать.

Я проснулась днем. В последнее время я так уставала. Вся моя энергия сохранялась для шоу и притворства перед своими приятелями, что я счастлива.

Я поплелась на кухню и начала подогревать чайник. Я даже не повернулась поприветствовать Джордана, когда услышала, что он вошел. Он был единственным, перед кем мне не стоило притворяться.

— Привет, Бёрди.

— Привет.

— Что делаешь? Я думаю, мы можем заняться чем-то веселым и устроить выходной! — он думал, что, если будет чересчур веселым, это может оказаться заразным, но это не пробило мою непроницаемую печаль.

— Просто хочу остаться и отдохнуть. Не очень хорошо себя чувствую.

Он вздохнул и обнял меня за плечи.

— Бёрд, ты никогда не почувствуешь себя лучше, если не приложишь усилия к этому. Ты должна жить!

Я опустила подбородок и замотала головой. Я не хотела вынуждать себя быть счастливой. Я хотела раздумывать о своем горе.

— Я знаю, это кажется концом света. Так всегда с первой любовью, но в конце этого есть свет. В конце концов, боль уйдет.

Джордан не понимал. Я не могла рассказать ему, пока не была уверена. Была вероятность, что наша с Эшем связь не закончится. Последние месячные были семь недель назад. Я находилась в стадии отрицания, каждое утро надеясь, что проснусь с болью внизу живота. Я также не могла заставить себя сделать тест. Я была слишком напугана. Положительный результат подтвердит, что я потеряла все: свою любовь и карьеру. Всегда был вариант прервать беременность, чтобы сохранить карьеру, но даже в таком случае потеря приведет меня к опустошению, которое ужасало меня. Я была рождена в результате нежелательной беременности, но мне дали шанс. Я бы не смогла убить ребенка, которого мы с Эшем создали, даже если это означало бы растить его в одиночку.

— Это не то же самое. Мы не расстались. Я не знаю, где он. Все ли с ним хорошо. Вдруг он снова вернулся на улицы. Я не получила объяснений. Я даже не уверена, любил ли он меня на самом деле, — сказала я горько.

— Он любил тебя, Бёрд. И я уверен, что все еще любит.

— Тогда почему? Ты ведь не избегаешь человека, которого любишь. Не покидаешь его ни с того ни с сего. Я не могу двигаться дальше. Продолжаю думать об этом.

— Бёрд... я не могу говорить за него, но, если подумать, он влюбился в тебя с первого раза, когда нарисовал тебя. Может, даже раньше. Не думаю, что любовь была проблемой.

Чайник начал гудеть, прерывая разговор. Я убрала его с огня и налила воды в чашку.

— Хочешь? — спросила я.

— Нет, — ответил Джодан с глубокой печалью в голосе.

Я сфокусировалась на том, чтобы сдержать слезы. Завтра у меня будет встреча на телевидении для местной станции новостей, и я не могла позволить себе пойти с опухшими глазами.

— Бёрд. Ты знаешь его лучше, чем кто-либо. Ты знаешь, что он обожал тебя. Я просто... может, он хотел позволить тебе расцвести самостоятельно.

— В таком случае это очень иронично, потому что мне кажется, что я увядаю.

Джордан вздохнул. С момента ухода Эша у нас было несколько версий подобного разговора. Я была уверена, что Джоржан был сыт этим по горло, так же как и я. К этому времени я потеряла в весе, И Джордан беспокоился.

— Прошло только три недели. Ты все переживешь. Есть так много парней. Ты можешь заполучить любого парня, ну, натурала, из нашей трупы. Все загипнотизированы тобой.

Я рассмеялась от абсурдности заявления, что я могу заполучить любого. Настолько забавно, что я стала объектом всеобщей похоти. Статус оказывает интересный эффект на людей.

— Я не могу сказать тебе, что Эш был простым парнем. Он уникальный. Он очень талантливый. Но его великолепие порождало огромные проблемы. Ты действительно была под ударом. Ты слишком молода, чтобы связывать свою жизнь с кем-то, у кого тяжелые психически проблемы. Ты помнишь ту ночь, когда нашла его? Ты правда хочешь переживать, что это повторится? Ты правда хочешь быть нянькой для него?

— Я знаю твое мнение по этому поводу. Ты выразил его предельно ясно.

— Ты, по крайней мере, должна признать, что он не идеален. Это к лучшему. Нет худа без добра.

Худа без добра.

Я пожала плечами, отклонив попытку Джордана найти что-то позитивное в ситуации. Я понимала его логику. Но у сердца были свои желания. Оно было упрямым. Оно боролось, билось, кричало и болело, пока ты не сдашься или не обретешь терпимость к боли. Последнее было моим единственным вариантом.

Мой телефон зазвонил, спасая меня от продолжения дискуссии о моих страданиях. Обычно я бы отклонила вызов, но с тех пор как ушел Эш, я отвечала на все, надеясь, что это будет он.

— Алло?

— Могу я поговорить с Аннализой Кэмпбелл?

— Это я.

— Здравствуйте, меня зовут Рейчел Мильнер. Я с «Шоу Эллен». Обычно зрители составляют петиции по поводу гостей, которых хотели бы увидеть, и в сети распространяется одна касаемо вас.

— Да? Я понятия не имею.

— Да, прошло двадцать четыре часа, и она уже собрала пятьсот тысяч подписей.

— Что? Я... эм.. полагаю не выходила в сеть со вчерашнего дня. Вау. Не знаю, что сказать.

— Я бы хотела пригласить вас на шоу. Мы были бы рады видеть вас в качестве гостя. Поэтому надеюсь, что ответите согласием.

Несколько публичных появлений, которые у меня были с тех пор, как Алана дала мне эту работу, подготовили меня к тому, что надо соглашаться без колебаний.

Я стала чем-то вроде местной знаменитости благодаря нашему спектаклю, но петиция от пятисот тысяч людей? Это было нереальным.

Эта новость подарила первый намек на подлинное счастье, которое у меня было с тех пор, как уехал Эш. Также это обострило страх, который я чувствовала из-за своего будущего.

Мы с Джорданом как обычно исполнили свой праздничный танец с визгом.

— Бёрд, так здорово видеть тебя счастливой! — сказал он, крепко меня обнимая.

— Мне жаль, что я была такой обузой. Я очень счастлива за вас с Тревором. Вы созданы друг для друга. У вас будет миллион детишек, дом с высоким забором и все такое.

— И однажды это будет и у тебя.

Я сопротивляюсь с желанием поставить под сомнения его добрые слова.

— Ладно, вернемся к новости, что ты только что взорвала гребаный интернет!

— Я бы так не сказала.

— Одевайся. Мы отпразднуем пиццей! — объявил Джордан. Пока я рылась в комоде, Джордан искал в интернете доказательство петиции. — Ох, я кое-что нашел. — Он начал читать вслух. — Здесь говорится, что ты являешься источником вдохновения и свидетельством упорства... Нетрадиционной красоты.... Ты танцуешь с грациозностью, которая управляет людьми... что ты ролевая модель для маленьких девочек... Полагаю, что девочки-подростки из ЛА начали эту петицию и она распространилась. — Он посмотрел на меня. — Бёрд, это изумительно!

— Не могу в это поверить, — воскликнула я.

— Я могу. Тебе лучше заколоть свои рыжие волосы. Мы с тобой прокатимся, — ухмыльнулся он.

Часть

III

Прикосновение

29 лава

Эш

Пять лет спустя

Я пошарил рукой по кровати и выдохнул с облегчением, когда обнаружил, что место рядом со мной пустое. Я не очень много помнил о прошлой ночи и был шанс, что кто-то находился рядом со мной. Я перекатился как бревно, пока не упал с кровати, и едва поднялся на ноги.

Холодок в комнате напомнил мне, что я голый, и я натянул штаны, свисающие с лампы. Затем почуял запах кофе. Это правда кофе? Да. Я никогда не чувствовал его аромат, пока он не был по-настоящему сварен. Мне нравился запах кофе. Я бы не возражал, если бы он время от времени окутывал меня. В отличие от лакрицы, которая всегда была частью моих эмоций, хоть я и ненавидел ее.

Черт. Это не я варил кофе, значит, кто-то другой. Я направился в ванную, использованный презерватив в унитазе подтверждал, что я не один. Я вздохнул, расчесал пальцами волосы и завязал их над головой. Затем, сильно закатив глаза, направился на кухню, думая о том, чтобы вышвырнуть того, кто бы там ни был.

— Доброе утро, — сказала наигранно девица, будто была какой-то гребаной школьницей. На ней была моя футболка. Я ненавидел, когда они надевали их.

— Доброе. Этим утром у меня встреча, я вызову тебе такси. — Ее лицо поникло. — В ящике много стаканов, которые можно взять с собой на улицу. — Я махнул рукой на пространство кухни, как будто это поможет ей.

Затем открыл дверь своего кондо, поднял свежий номер «Таймс», быстро пролистал, и мой день стал еще хуже. Хуже удара по яйцам.

Она была одета как экзотическая птица, возвышаясь над головой какого-то мускулистого танцора. Аннализа «Бёрд» Кэмпбелл. Гласил заголовок. Так много изменилось за пять лет с того момента, как я уехал из ЛА и обосновался в Нью Йорке. Но одна вещь не изменилась — то, что я чувствовал из-за этой девушки. За исключением того, что теперь она была женщиной, и добилась всего, чего хотела, и, вероятно, ненавидит меня, если вообще обо мне думает.

Такова была цель. Вызвать ненависть к себе. Она должна была вычеркнуть меня из своей жизни. Я не мог ее вычеркнуть, поэтому это было бременем, которое мне приходилось нести. И бессмысленное количество цыпочек, прошедших через мою кровать, ничего не изменило. Я думал, что однажды нашел кого-то вроде нее, но она не походила на Бёрд, даже близко.

— Такси?

— А? — спросил я, забыв, что безымянная фанатка все еще была здесь.

— Ты собирался позвонить в такси?

Грудастая брюнетка стояла надо мной, когда я сел за обеденный стол.

— Ох, да. Эм... — я пошарил в поисках телефона.

— Забудь, я вызову сама. — Я думал, что должен был чувствовать вину, но испытал облегчение, что она наконец уходила. Дверь за ней захлопнулась, и я снова мог погрузиться в мысли о Бёрд. Они всегда были как шторм: любовь и сожаление, удовольствие и боль, гордость и позор. Даже когда она не являлась частью моей жизни, мысли о ней воодушевляли меня. Я все еще чувствовал всепоглощающий жар. Но сладкий вкус, который я привык ощущать на своем языке был заменен лакрицей. Я думал о сказанном Миллером, взгляде чистейшего опустошения на ее лице, когда он рассказал ей новости. Я думал о том, как мои последние слова о ней были обещанием совместной жизни. Я оплакивал тот факт, что смог сделать ей что-то хорошее только причинив боль.

Может, если бы мы встретились позже, сейчас все было бы по-другому. Но мы встретились, едва повзрослев, и слепо окунулись в любовь, а я разбирался, как быть со своим биполярным расстройством и ненавистью к самому себе. Ну, я до сих пор пытаюсь разобраться с последним, если быть честным.

Миллер помог мне обустроиться в НЙ сразу после больницы. Он не был в восторге, так как именно в этом городе случился мой первый большой маниакальный эпизод, но мы откровенно поговорили. Я рассказал ему, почему мне нужно было уехать и к моему удивлению, он был согласен со мной.

Какое-то время я вел обычную жизнь. Низкооплачиваемая основная работа, небольшая квартирка, и по вечерам я бродил по городу, делая его своим холстом. Как иронично, что я не занимался вандализмом будучи бездомным, но как стабильный член общества использовал кирпичные стены, парковые скамейки, фонарные столбы и все, что считал правильным для создания своего искусства.

Когда я приехал в НЙ, деньги не имели значение, мне нужна была стабильность. Поначалу я верил, что мы с Бёрд снова начнем путь друг к другу, но реальность все расставила по своим местам. Мы были просто гребаными детьми. В конце концов решения должны быть приняты, руководствуясь логикой, а не любовью. Моим первым шагом в становлении мужчиной было оставить Бёрд, чтобы она могла жить настоящей жизнью. У мужчин нет времени на детские мечты.

Было больно, и боль была причиной того, почему я по ночам разрисовывал город. Только так я мог выпустить боль.

В конце концов мне назначили «Ламиктал», который не притуплял мою синестезию.

Как только я нашел то, что могло поддерживать мое функционирование и сохраняло мои чувства, я начал создавать как сумасшедший.

Запахи, цвета, вкусы и ощущения накладывались друг на друга. Но ничто не сияло так, как Бёрд.

Рисуя, я каждый раз описывал свои чувства к Бёрд. Если я перестану рисовать, то перестану ее чувствовать. Если я перестану рисовать, это будет как будто Бёрд умрет.

Какое-то время я следил за ее успехом, но это было чересчур. Я знал, что принял верное решение. Она добилась заслуженного успеха. Мне было достаточно этого. Это было около трех лет назад, когда та же рука судьбы, что свела наши с Бёрд пути, снова вмешалась.

Я был в Алфавитном городе (название нескольких кварталов Нью-Йорка, расположенных в районах Ист-Виллидж и Нижний Ист-Сайд в Нижнем Манхэттене). В этот раз у меня был веб-сайт, на котором я размещал места своих будущих инсталляций. Он начал приносить неплохие средства, и я стал кем-то вроде загадочной фигуры в НЙ.

Я разрисовывал уличный фонарь, создавая иллюзию, что он плавится на дорогу, когда подъехал лимузин. Это был не тот район, где запросто ездили лимузины.

Механический гул опускающегося окна наконец вынудил меня повернуться и признать чье-то присутствие.

Моей первой мыслью было, что это богатая сталкерша, которая западала на высоких молодых парней.

— Ты УАТТ? — Внезапно показалась голова симпатичной брюнетки с карими глазами. Я мог сказать, что она была небольшого роста, хотя и видел ее только до плеч. Ее макияж и прическа были свежими, а темное пальто, накинутое на плечи, по виду стоило мою месячную зарплату.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — сказал я, мои руки были полны свежей краски, и я стоял перед свежевыкрашенным столбом.

— Я пыталась найти тебя. На твоем сайте увидела, что здесь ты будешь в следующий раз, и приезжала сюда каждую ночь последние четыре недели.

Я скептически посмотрел на нее.

— Мы можем поговорить? — спросила она.

— О чем?

— Меня зовут Шайла Болл Холден. Я владею несколькими галереями по всему миру и хочу обсудить твое творчество.

Я давно отказался от мечты стать кем-то великим. Убедил себя, что довольствуюсь рисованием на улице. Но ее слова всколыхнули что-то, что бездействовало: желание, чтобы мое имя было рядом с художниками, которыми я восхищался.

Я склонил голову набок, чтобы посмотреть вглубь лимузина, но не смог много увидеть. Что-то в машинах все еще вызывало у меня клаустрофобию. Клаустрофобия ударяла как молния, я никогда не знал, когда или где стены начнут сокращаться. Но эта женщина привлекла мое внимание, поэтому я решил рискнуть.

Я вздохнул.

— Хорошо, но мне нужно открыть окно.

Она улыбнулась и открыла дверь, и я скользнул внутрь, когда она передвинулась на свое сиденье. Я был удивлен, увидев, что мистер GQ разговаривал по телефону рядом с ней.

— Это мой муж. Я вроде как оторвала его от чего-то важного, но очевидно, что он не в восторге, что я в одиночку шляюсь по округе в поисках какого-то таинственного художника.

Я кивнул.

— Итак, я большая поклонница твоего искусства. Оно дерзкое, необычное, полное текстуры, движений и света. И то, как ты показываешь пейзажи и людей почти не от мира сего, как галлюцинации при приеме наркотиков. — Я так долго изолировал себя и свою работу, что забыл, каково это, когда кто-то восхищается мной в моем присутствии. Последний раз это была Бёрд.

— Спасибо.

— Как тебя зовут?

Я натянул часть от лыжной маски, чтобы скрыть свою личность.

— УАТТ.

Она улыбнулась.

— Достаточно справедливо. Я бы хотела выставку твоих работ во всех моих галереях.

Все произошло слишком быстро. Как будто история Золушки. Это не казалось чем-то реальным. Мои таланты заслуживали этого счастья, но я все еще не чувствовал, что я его заслуживал. Я просрал свой шанс годы назад. В реальной жизни не бывает второго. Я должен принять свою судьбу или жить как монах, зарабатывая покаяние за то, что разрушил свою семью и обидел Бёрд.

— Я не знаю.

— Что тут можно обсуждать? — спросил муж. Я упустил момент, когда он закончил говорить по телефону.

— Ну, вы оба неожиданно пришли ко мне посреди ночи...

— Это единственный способ найти тебя, — прервала Шайла. — Поверь, если бы был другой способ...

— Верю, но вы не можете винить меня в том, что здесь многое стоит обдумать.

— Да, но у меня великолепный инстинкт. Я знаю, что продается. Уличные художники в топе, ты в топе и твой стиль идеально сочетает в себе высокое концептуальное искусство и чистую красоту. Современные музеи искусства высоко оценят это. Ты понимаешь, что вокруг тебя шумиха, не так ли?

— Я не обращаю внимание на подобное.

Шайла рассмеялась.

— Ты уже звезда. Все хотят большего от таинственного УАТТ.

— Вау, эм... могу я подумать?

— Да, но мне нужен способ связи с тобой.

— Как насчет подстраховки с обеих сторон. Мне нужна новая картина в офис, — предложил ее муж.

— Кандинского недостаточно? — Шайла игриво прыснула, посмотрев на мужа.

— На самом деле, ранний подарок на день рождения, — сказал он. — Я знаю, как ты любишь эту картину, поэтому она переедет в твой офис. Теперь мне нужно заполнить пустое место. — Я наблюдал как выражение нахальства на ее лице сменилось на чистое ликование. Было очевидно, что они любили друг друга и никакие деньги не могли этого изменить, но я также не мог поверить своим ушам — Кандинского обменивали как на рынке.

— У него была синестезия.

— Извини? — спросила она.

— Кандинский. У него был тот же самый... дар. Я могу видеть звуки и эмоции. Как сверхчувствительность.

— Я слышал об этом, — сказал ее муж. — Интересно. Тэйлор, кстати. Тэйлор Холден.

Имя казалось знакомым. Я покопался в своей памяти и вспомнил. Я видел его по телевизору и в журналах. Они с женой были видными филантропами, они искали новые художественные таланты, чтобы добавить к своему портфолио. Они не особо старше меня, и близость наших возрастов заставила меня доверять им. Может, потому что я чувствовал, что мы можем каким-то образом помочь друг другу.

— Это многое объясняет, — сказала Шайла с энтузиазмом любителя искусства, который нашел скрытую тайну за картиной. — Так этот рисунок в районе проезда под Манхэттенским мостом... тот на Бруклинском мосту, он состоит из света и под всеми этими формами и цветами...

— Да, я начал там работу и сыграл... я думаю, это был Бах. Вот как Бруклинский мост выглядит для меня, когда я смотрю на него через Баха.

— Вау... — сказала она себе под нос в изумлении.

— Хотя это не всегда так скрупулёзно.

— Мне нравятся твои композиции. Как современный кусочек Рима. Я люблю пытаться понять скрытый смысл историй.

— Спасибо, — вежливо кивнул я. Я не заботился о признании своей личности, во всяком случае, когда оно ко мне приходило. Я хотел, чтобы мои работы получили признание. Я хотел, чтобы имя получило признание. Предпочитал относительное одиночество.

— Поэтому, я бы хотел купить первую работу, — сказал Тэйлор, вытаскивая телефон из пиджака. Это твоя гарантия, не просто деньги, но когда люди узнают, что я заполучил первую картину УАТТ в свой дом, они последуют примеру. В мире коллекционеров полно эгоистичных придурков, которые сразу захотят вытеснить меня с рынка, сделав неконкурентоспособным, чтобы размахивать своими херами.

Я рассмеялся. Он был крут. Как Джеймс Дин в костюме от «Армани».

— Все, что я нарисовал, снаружи, — сказал я, указывая в сторону окна.

— Хорошо. Значит мы получим что-то новое. Мы можем договориться о направлении работы и затем ты создашь что-то новое благодаря своему нечеловеческому таланту.

— Я, эм...

Тейлор наклонился и прошептал что-то на ухо Шайле. Она ухмыльнулась и кивнула.

— Как насчет ста тысяч долларов?

— Ста тысяч дол... — я подавился от такой до безобразия огромной суммы

— Думаю, это да, — улыбнулась Шайла.

— Хорошо, я начну составлять договор. Полагаю, у тебя нет адвоката?

— Мой брат, — пробормотал я, все еще не веря.

Тэйлор начал что-то печатать в своем телефоне, и я повернулся к Шайле.

— Почему?

— Потому что когда-то во мне тоже увидели потенциал и развили его. И потому что ты принесешь нам обоим кучу денег.

30 глава

Бёрд

— Извините меня, мисс, вы Бёрд Кэмпбелл? — нервно спросила меня женщина в кофейне, держа за руку свою дочурку.

— Да, — я улыбнулась, когда вытерла руки бумажной салфеткой.

— Извините, что беспокою вас, но моя дочь ваш огромный фанат. Она любит танцевать и вы ее герой. — Я посмотрела на маленькую девочку, которая нервно раскачивалась из стороны в сторону; ее лодыжки были скрещены, голова опущена. У нее был синдром Дауна. Я присела перед ней на колени.

— Приветик. Как тебя зовут?

— Савва, — сказала она. Имя кольнуло мое сердце на мгновение, вызывая воспоминания, которых я не делала.

— Привет, Сара. Приятно познакомиться с тобой. Я слышала, ты любишь танцевать?

— Да, — сказала она, наконец встретившись со мной взглядом.

— Какое у тебя любимое движение?

— Мне нлавица задилать ногу.

— Ооооо мне тоже. Я люблю супервысоко выбрасывать ногу.

— Мамочка поведет меня завтра на шоу.

— Вау! Это здорово. Я так горда. Знаешь, что... Я поговорю с твоей мамочкой, чтобы ты могла встретиться со всеми танцорами. Со всеми цветами, птицами, рыбами и деревьями.

Она улыбнулась, я взяла ее руку и встала.

— Ох, спасибо большое! — сказала ее мать. — Скажи спасибо, Сара.

Маленькая девочка обняла меня за ногу, и я почти растаяла. Мы сделали совместное фото, и я сказала ее маме, чтобы та взяла специальный пропуск в кассе. Это немного напомнило мне Эша. Имя Сара. Также разговор о том билете, который я оставила ему, а он так и не забрал.

Я привыкла, что некоторые девочки (и даже иногда мальчики), их родители, амбициозные танцоры останавливали меня, чтобы сказать, что я была их вдохновением, и как сильно они любили мои работы. За последние пару лет я стала вроде как культовой знаменитостью. Настоящий взрыв произошел, когда спортивная марка одежды назначила меня лицом компании «Лети, Бёрд, лети», в рекламе которой я танцевала под ритмичную музыку, заканчивая большим прыжком в замедленной съемке.

Люди кричали «Лети, Бёрд, лети», когда узнавали меня на улицах. В одночасье меня стали приглашать на разные ток-шоу и интервью с известными личностями. Я получила кучу поддержки, даже стала лицом MAC. Я жила мечтой.

Я никогда не думала о себе как о ролевой модели. Я просто хотела танцевать. Но я осознавала, что были миллионы детей, которые нуждались в ком-то, кто поверит, что их мечты достижимы. Может, у них и не было обезображенного лица, но они чувствовали себя покинутыми, и я понимала их. Это стало удивительным вознаграждением в расцветающей карьере танцора.

Я села и склонилась к своему кофе. Я только закончила свои трехмесячные гастроли и в «Нью-Йорк Таймс» должна была появиться большая статья об этом, поэтому я перелистнула на раздел искусств, когда что-то привлекло мое внимание. Казалось, что меня сильно ударили в живот, что еще больше напомнило мне об Эше. Я не могла понять, как что-то эмоциональное могло проявиться физически.

Это была статья о выставке, и мои руки задрожали, когда я поднесла статью ближе к лицу. Сфотографированное изображение было почти идентично картине Эша,

нарисованной пару лет назад на крыше в тот момент, когда я обнаружила его в состоянии мании. Заголовок гласил: «Вид на ЛА с птичьего полета». Имя художника УАТТ.

Я прикрыла рот, чтобы скрыть громкий вздох.

Уильям Ашер Томас Торо.

Это невозможно. Так не могло быть. Мы не могли быть на странице раздела искусств, как будто нас свела какая-то космическая художественная судьба. Но было слишком много совпадений. Я не знала, что произошло с рисунками на крыше. Я туда не возвращалась, а арендодатель никогда ко мне не обращался. Я думала, что рисунки либо оставили для красоты, либо стерли. Шанс, что кто-то повторил это, были ничтожно малы.

Как будто, чтобы убрать все сомнения, название статьи было секретным подтверждением для меня.

Как будто написанная для меня, статья отвечала на многие вопросы, которые крутились в моей голове насчет того, что стало с Эшем. Я всегда переживала, что он снова стал жить на улице. Я почувствовала сильное облегчение, когда поняла, что это не так. Но в то же время я была разбита. Разбита из-за того, что он начал жить с начала и стал жить дальше, будто меня не существовало. Со мной случилось то же самое, но у меня не было выбора.

УАТТ был анонимным уличным художником, который стал известен пару лет назад. Его последние произведения были проданы за миллионы, а работы выставлялись в Нью-Йоркском музее современного искусства и других современных музеях по всему миру.

Я думала, что пережила то, что между нами было. У меня была отличная жизнь. Как и сказала Алана, я смогла построить что-то из любви, которую по кусочкам собрала от окружающих: моей сестры, Джордана, Тревора, моих родителей и всех друзей, которых завела в танцевальном мире. Но, держа эту статью перед собой и будучи вынужденной вспомнить об Эше, я осознала, что, хоть кусочков любви и хватило, чтобы помочь мне пережить потерю Эша, их сумма не была равнозначной той, что он дал мне.

Пока я пялилась на статью в изумлении, зазвонил мой телефон.

— Привет, Джесса.

— Подожди, мама на второй линии. Подготовься к тому, что она только что прочитала статью.

— Хорошо... — я снова начала общаться с родителями, благодаря Эшу, который разбил мое сердце и дал понять, как важно прощать людей, которые всегда будут в твоей жизни несмотря ни на что. Мы все были не правы: мои родители, из-за того что так резко ответили, а я за то, что была упрямой и своенравной. Но мне уже было не девятнадцать лет, и, как однажды сказал Эш, я поняла, что они заботились так, как умели.

Раздался щелчок.

— Алло?

— Привет, мам, — сказала я.

— Алло? Джесса?

— Да, я тоже здесь.

— Где Бёрд? Она тоже на связи?

— Мам, я была первой на линии.

— Джесса?

— Нет, это Бёрд.

— Это Джесса

— Ради всего святого, ваши голоса так похожи.

— Будь уверена, мы обе здесь. Кстати, Бёрд, — разговоры по конференц-связи для моей матери, которая была против технологий, были формой ада на земле. — Я только что

видела статью! Собираюсь взять ее в церковь на этих выходных и всем показать, поставлю ее в рамку, как и другие.

— Здорово, — сказала я.

— Хотя... — я ждала, пока моя мать-перфекционистка скажет свое «но».

— Да?

— У тебя такие красивые волосы, мне бы не хотелось, чтобы они всегда стягивали их сзади.

— Я должна носить этот головной убор с собранными волосами. На этом фото я какаду. У какаду нет рыжих вьющихся волос. Но спасибо за комплимент.

— Мы с твоим отцом гордимся тобой. Мы все еще обсуждаем нашу прекрасную поездку в Нью-Йорк на твою премьеру.

— Спасибо.

Я услышала, как Джесса пробормотала себе что-то под нос. С момента моей популярности я стала «идеальной» дочерью. Думаю, Джесса немного ревновала. У нас не было соревнований, и мы не винили друг друга в том, что наши родители пытались выделить идеального ребенка, но от этого я не чувствовала себя менее уютно из-за внимания ото всех этих звонков. Не то чтобы наши родители пытались возвысить одну дочь над другой, но, когда они выделяли меня, казалось, будто Джессы не существовало. Я знала это чувство.

— Как дела, Джесса? — спросила я. Я покончила с маминой минуткой гордости и, честно сказать, со всем этим разговором. Я хотела вернуться к статье об Эше. Я не могла рассказать им. Они мало что о нем знали. Джесса знала все расплывчато: он художник, с которым я встречалась пару месяцев, и который со мной порвал. Я свела все подробности к минимуму. Она не знала, как мы познакомились или о его болезни. На расстоянии так было проще. Джесса бы не поняла наших отношений. Она бы просто пыталась убедить меня, что я сумасшедшая, что заинтересовалась им.

После еще пары минут разговора, я ловко отвертелась от дальнейшей болтовни, чтобы вернуться к более интересной задаче.

Была среда и этим вечером запускалось шоу УАТТ. Я знала людей в НЙ, которые могли достать мне приглашение при необходимости, но самой сложной частью будет найти анонимного художника. Я свернула газету и вернулась в свою квартиру.

Хавьер был в душе. Он находился в паре комнат от меня, но я чувствовала себя очень отдаленной от него, не в плане пространства, а в плане времени, мой разум вернулся на пять лет назад.

Я услышала, как скрипит кран душа, и через пару минут он вышел, войдя на кухню в полотенце с зализанными назад черными волосами.

— Я проснулся, а тебя нет, — сказал он со своим сексуальным испанским акцентом.

— Я проснулась около пяти, не хотела тебя тревожить. — Он обнял меня и вдохнул аромат моих волос. Я ощутила, как его член пульсирует позади меня, и обычно я старалась угодить ему, но сейчас была слишком озадачена статьей. Я вырвалась из его хватки.

— Что не так?

— Ничего, просто не выспалась и теперь устала, думаю, я вздремну.

— Хорошо. Мне нужно проверить декорации. Увидимся вечером?

— Не уверена. Позвони, как закончишь, хорошо? — Он подарил мне долгий поцелуй и затем вернулся в комнату переодеться. В течение последнего года мы с Хавьером время от времени встречались, но серьезные отношения у нас были три месяца. Да, именно с Хавьером Джордан пытался свести меня все эти годы. У меня были проблемы с тем, чтобы строить с кем-то отношения (интересно, в чем причина?), особенно с тех пор, как моя

карьера пошла в гору, и я стала много путешествовать. Я решила, что следующие пару лет на первом месте будет карьера, а затем буду искать долгие и стабильные отношения.

Но Хавьер был настойчивым, горячим Латиносом, и он часто был со мной в дороге, поэтому казалось правильным дать ему шанс.

Я почувствовала, как Хавьер поцеловал меня в висок, а затем услышала щелчок двери. Я попрощалась с ним, но мой разум был сосредоточен на беспокоящих меня вопросах, и я чувствовала, что заслуживала получить ответы.

В течение пяти лет каждый раз, когда со мной случалось знаковое событие, я думала о парне на крыше, который сказал мне, что я справлюсь. О парне, рядом с которым я впервые в жизни почувствовала себя красивой. Мы должны были праздновать эти победы вместе. Каждый раз мысли становились все более мимолетными. И до сегодняшнего дня, что бы ни происходило: вечер премьеры, важное интервью или новая рекламная кампания, если эта мысль не приходила мне в голову, она была в моем сердце.

Я решила, что воскрешу в памяти ту девушку, которая не примет «нет» за ответ от парня, который хотел спрятаться.

31 глава

Бёрд

Войти было несложно. Но сложно было найти кого-то, кто хоть что-то знал о УАТТ. Я была осторожна, чтобы не натолкнуться на него. Я была уверена, что здесь находились журналисты, которые просто умирали от желания получить сенсацию. Но я спрашивала в толпе: Кто такой таинственный УАТТ? Знал ли кто-то его настоящего? Жил ли он в Нью-Йорке?

Казалось, большинство людей признавали его анонимность и было сложно не казаться очень настойчивой, когда я не хотела менять тему.

Что я могла сказать? Я верю, что УАТТ моя первая любовь и человек, которого я забрала с улицы, а потом узнала, что он страдает биполярным расстройством, и затем он исчез, когда мы спланировали счастливое будущее? Я понимала, что мое поведение граничило с безумием. Перестань, Бёрд. Но копия крыши, которую он нарисовал, будто символизировала его желание, чтобы я увидела это.

Точная копия того, что он рисовал на крыше. На мгновение я задумалась, может, он просто взломал ее и транспортировал на вертолете. Я рассматривала сюрреалистическую историю нашей любви, и так же как настоящая экспозиция закончилась внезапно, наши тела переплелись формой и цветом, поэтому ты не можешь понять где начало, а где конец. Справа рыжеволосая девушка сидела одна, а парень был нарисован в виде контура на расстоянии, но под краской был виден кирпич. Она взрывалась яркостью, а он выглядел незавершенным.

— Разве это не странно? — спросил мужчина, когда я уставилась на экспозицию, пытаясь не дать своим чувствам поглотить меня.

— Извините?

— Ее волосы тоже рыжие и кудрявые, как у вас… Это необычно. Она на самом деле похожа на вас. И это довольно эротично.

— Да, полагаю так и есть. — Затем начала свое бессмысленно расследование. — Мне интересно узнать об этом парне. Кто он? Как думаете, он может быть здесь, среди нас?

— Возможно. Почему бы не спросить ее? По слухам, она его знает. Я верю, что она его менеджер. — Мужчина подмигнул мне и указал в направлении платиновой блондинки средних лет с модной угловой стрижкой.

— Думаю, я спрошу, — ответила я. Уверена, мужчина просто шутил, предлагая спросить ее, но я наконец смогла подобраться хоть к кому-то, кто его знает.

— Извините меня, — сказала я, прерывая ее разговор. Да, это было грубо, но я просто больше не могла ждать.

— Да?

— Могу ли я поговорить с вами наедине?

— Эм, конечно. — Она извинилась перед собеседниками и, казалось, оба были раздражены и поглощены любопытством. Ее серые глаза с густой черной подводкой вперились в меня, в мои черты лица. — Подождите, вы «Лети, Бёрд, лети»?

Я улыбнулась.

— Да. Бёрд Кэмпбелл.

— Так рада с вами познакомиться. — Как только она узнала во мне знакомое лицо, то сразу потеплела ко мне. — Что я могу для вас сделать?

— Это прозвучит странно, но... УАТТ.

Она сморщила лоб.

— Мхмм...

— Думаю, что я знаю... знала... его.

— Я не имею право ни с кем обсуждать его личность. Извините. Он оторвет мне голову.

— Понимаю. Но мне очень важно его увидеть.

— Могу передать это ему. Обычно так и делаю, когда женщины хотят с ним встретиться.

Этот комментарий был как плевок в лицо.

— Уильям Ашер Томас Торо. УАТТ, — прошептала я.

Ее глаза расширились на краткое мгновение, словно для нее было проблемой просто присутствовать при разоблачении личности.

— Не могу это подтвердить. Но могу взять ваши личные данные или данные вашего менеджера, и сказать ему, что вы были здесь. Сегодня он отсутствует. Он не приходит на свои шоу по объективным причинам.

— Ладно, знаете, не важно. — Моей надеждой было каким-то образом поймать и потребовать ответы. Оставлять свой номер телефона казалось для меня отчаянием, как у девушек, которые делали это, чтобы он мог решить, стоят ли они его времени. — Вы можете... может, не рассказывать ему?

Я пришла сюда уверенная, решительная, а теперь чувствовала неловкость.

— Эм... хорошо. Вы уверена?

— Да. Мне просто было любопытно. Мне нужно идти. Очень жаль, что прервала ваш разговор.

Было сложно сбежать с шоу, но я сохранила самообладание, когда сделала это. Я была успешна в танцевальном мире, независима, встречалась с сексуальным и добрым мужчиной, и тем не менее у Эша была способность превращать меня в двадцатиоднолетнюю девушку, которая отчаянно пыталась познать его.

Эш

Я провел день открытия своего шоу в поисках Бёрд. Мне каким-то образом удалось избежать большую часть ее недавнего успеха. Было несложно запереться у себя в студии, пьянствуя, затем занимаясь физическими упражнениями, чтобы алкоголь побыстрее выветрился из моего тела, а большую часть времени просто лежать. Я делал все, чтобы забыть ее, но этим утром ее образ не выходил из головы. Я не мог перестать думать о Бёрд, и задавался вопросом, если вдруг она, как и я, взяла газету и увидела нас в одном разделе.

Я задавался вопросом, испытает ли Бёрд отвращение к тому, кем я стал. У меня был успех в карьере, но я не мог снова вернуть то, как сидел с ней на крыше, держа в объятиях. Ни деньги, ни успех художника не могли соответствовать этому.

Я увидел Паулу, свою правую руку, в толпе. Мы пытались быть осторожными в наших взаимодействиях. Только моя семья и доверенные деловые партнеры, которые также являлись моими друзьями, знали о моей двойной личности. Все знали, что Паула осуществляла связь внешнего мира с УАТТ, поэтому мы не хотели, чтобы люди задавались вопросом, был я мужчиной или женщиной.

Мой телефон известил о сообщении.

Паула: Следуй за мной.

Она отошла от толпы, и я последовал за ней в помещение, отдельному от шоу. Подставки, брезент, стремянки и инструменты были разбросаны повсюду. Очевидно, это была своего рода мастерская.

— Привет, мистер Торо, — сказала она нахально. Мы были близки, и я не просил ее обращаться ко мне как к «мистеру».

— Что за шпионские игры агента 007? — спросил, когда она поцеловала меня в щеку.

— Кое-что странное случилось ранее.

— Хорошо.

— Кое-кто спрашивал о тебе. Видимо шпионила в толпе, а потом нашла меня. И прежде чем ты скажешь, что нет ничего необычного... она знает твое настоящее имя.

— Ты..

— Конечно нет! Разве я не доказала свою верность?

— Конечно же.

— Есть одна загвоздка. Она в каком-то роде не простая личность.

Моя шея покраснела, но я не мог позволить себе ложную надежду.

— Ты еще долго собираешься дразниться?

— Ты смотрел популярный видеоролик? «Лети, Бёрд, лети»?

Сегодня я отказался от своего самопровозглашенного запрета на Бёрд и смотрел его снова и снова.

— Бёрд... — сказал я тихо.

— Так ты ее знаешь?

— Ох дерьмо. Дерьмо. Ты взяла ее информацию?

— В этом и проблема, я попыталась взять ее и затем ее настрой изменился, и она ушла. Она просила не рассказывать тебе. Конечно, я собиралась сделать это в любом случае.

— Она все еще здесь? — спросил я почти безумно.

— Она ушла около получаса назад. Эй... что происходит, Эш?

— Она девушка с крыши. Она та чертова девушка! — закричал я, раздраженно указывая на то, что за дверью.

— Ты знаешь, что я не могла сделать исключение. Откуда я могла знать, что ты с ней знаком?

— Я не расстроен из-за тебя. Я... просто. Черт. — Внезапно я был ошеломлен возможностью снова ее увидеть. Что бы я ей сказал? Для чего она надеялась увидеть меня?

— Я не знала, что она реальна. Ты всегда делал ее такой... волшебной.

— Потому что она такая и есть.

32 глава

Бёрд

После замечательного шоу, и проведя некоторое время за кулисами с фанатами, в том числе с маленькой Сарой, с которой я познакомилась в кафе, я отправилась домой через заднюю часть театра. Как обычно, фанаты выстроились по обе стороны, надеясь на фотографии и автографы. Хавьер ждал меня в своем черном внедорожнике всего в нескольких шагах. Я ненавидела то, как это заставляло меня чувствовать, будто я убегала от простых людей.

Темная нью-йоркская улица была скользкой от свежего дождя. Звук машин, проезжающих по лужам, перекрывал гудение людей вокруг меня. Мне всегда нравилось, как в Нью-Йорке, когда ночью прошел дождь, на земле, как в темном зеркале, отражались, красные и оранжевые уличные огни.

Я дошла до конца очереди фанатов, глядя на мокрые улицы, думая, что скажу Хавьеру, как я хотела бы отправиться домой пешком, когда увидела мираж. Наблюдая, он стоял через улицу, будто ждал, чтобы поймать мой взгляд.

— Извините, ух, снова, для кого я это подписываю? — спросила я фаната, который сунул мне ручку и программку в мои руки.

Я оставила автограф и тогда, не глядя, почти пересекла дорогу. Такси издало звуковой сигнал, и я отскочила назад, в то время как он наехал на лужу, обрызгав мои штаны грязной водой. Это вывело меня из моего оцепенения. Я подняла руку, чтобы сказать, ему подождать и вернулась к машине Хавьера.

— Я пойду домой пешком. Я только что увидела старого друга, нам нужно многое наверстать. Просто возвращайся в свою квартиру. Увидимся завтра?

— Все в порядке? — спросил он. Я соврала и сказала ему, что все хорошо.

Эш все еще имел свою мальчишескую внешность, и он все еще был худой, но выглядел более подтянутым. Его плечи были шире, а челюсть более выраженной. Он обменял свою униформу, состоящую из выцветших, потертых, испачканных краской джинсов и белой футболки, на чуть менее непринужденный стиль. Его холщовая куртка была заменена на темно-синюю, с капюшоном, которая была новее и более подходящей. У него все еще была легкая щетина и растрепанные волосы, в которые я обычно запускала пальцы, хотя теперь его стрижка выглядело дорогостоящей.

Я не знала, что сказать, так как мои глаза наполнились слезами. Я была так зла на него. И все же радость — это то, что пыталось пробить эти эмоции, когда я, наконец, оказалась лицом к лицу с ним.

— Здравствуй, УАТТ, — сказала я, подчеркнув его новую личность.

Он улыбнулся мне. Я ответила ему тем же. Затем мы обнялись. Я почувствовала, что становлюсь слабой, возвращаясь к той девчонке, которая любила его, и мне пришлось сделать усилия над собой. Я заслужила ответы.

— Мы можем поговорить? — Спросил он, его глаза покраснели.

— Да. Я изрядно обрызгана, — сказала я, указывая на свои мокрые, грязные брюки. Я была на грани дрожи от холода.

— Если ты не возражаешь, я думаю, нам обоим хочется уединения. Моя квартира в нескольких минутах езды на такси.

Мы ехали, молча, к кирпичному пятиэтажному зданию в нижнем Манхэттене. Он жил на верхнем этаже. Квартира была огромной, с оригинальными деревянными полами и белыми стенами, покрытыми произведениями искусства, часть из них — его собственные. Некоторые, не найдя места на стене, беспорядочно прислонялись к стенам и колоннам. Стопки книг разной высоты стояли по всему пространству квартиры. Было так много окон, но, ни одной шторы или занавеса. Его лофт был полностью открыт, никаких комнат, только перегородки, в тех местах, где они были необходимы.

Он никогда не любил стены.

— Твоя квартира великолепна.

— Спасибо. Хочешь чего-нибудь выпить? Чай? — спросил он.

— Конечно. У тебя есть стиральная машинка и сушилка, которыми я могла бы воспользоваться? Я не хочу, чтобы грязь взялась коркой.

— Ох. Конечно. Конечно.

Эш протянул мне полотенце и повел в ванную, где я надела свои лосины, из сумки со снаряжением для танцев. Он вежливо настоял на том, что сам загрузит мои штаны в стирку, где—то на другом конце его огромного лофта.

Я ждала его возвращения за кухонным островком, гипнотизируя себя чайным пакетиком, как всегда делала, ожидая, пока остынет мой чай.

— Я не могу поверить, что ты здесь, — наконец-то сказал он, выводя меня из моего оцепенения.

— Я тоже не могу.

— Я так счастлив за тебя, за весь твой успех.

— Похоже, ты тоже хорошо постарался для себя.

Он пожал плечами, как будто это не имело значения.

— Как Джордан?

— Великолепно. Он теперь тоже большая шишка. Руководитель хореографии «Танцы Ноктюрн». Они с Тревором живут в районе залива. У них есть маленькая дочь. Я ее крестная мать.

— Это здорово.

Я не могу этого делать, шутить, как будто он не вырвал мое сердце и не раздавил его пять лет назад. Я не могу позволить ему отделаться так легко.

— Почему ты ушел? — Я подавила ком в горле.

Эш вздохнул и покачал головой, схватившись за край столешницы.

— Я знаю, что ты не поверишь, но я сделал это, потому что любил тебя. Больше, чем желал собственного счастья.

— Ты прав. Я не верю.

— Бёрди, посмотри на свою жизнь. На все, чего ты добилась с тех пор, как я ушел. Ничего из этого не произошло бы, если бы я был рядом.

— Ты этого не знаешь.

Я ненавидела, что это звучало так, будто я умоляла его. Это не так, но я говорила, как моя версия, пятилетней давности. Во мне была какая-то часть, будто застрявшая, не получившая ответ на свой вопрос, и мне нужно было вернуться к этой части себя, чтобы поставить точку.

— Знаю. Ты отправилась в тур сразу после этого, не так ли?

— Как ты узнал?

— Потому что я следил за твоей карьерой, Бёрди. Уйти от тебя было самой трудной вещью, через которую мне когда-либо пришлось пройти. Единственное, что может составить конкуренцию — это похороны моей сестры.

— А ты знаешь, что было самым трудным, что мне приходилось делать? Танцевать сквозь слезы в свою первую большую ночь. Я плакала во время всего этого шоу. Эта ночь должна была стать лучшей в моей жизни и стала самой болезненной. Ты говорил, что никуда не уйдешь, а затем ушел!

Я вздохнула. Я не хотела, чтобы Эш видел мои слезы.

— Ты вернул радость моим танцам. А потом забрал ее. Ты украл ее у меня. То, что я любила больше всего на свете, ранило, потому что напоминало мне о тебе. Я плакала через каждый сет. Каждый. Я продолжала искать тебя на твоем месте, потому что отказывалась верить в то, что ты можешь просто оставить меня. В течении следующего года, каждый раз, когда я танцевала, мое сердце обливалось кровью. Оно было пустым. И хуже всего было не знать, почему или куда ты ушел. Ты так задолжал мне. Ты даже не попрощался.

— Я не мог…

— Почему, почему ты не мог? Потому что ты уходишь, когда становится тяжело? Потому что ты не можешь столкнуться с болью, которую причиняешь? — Зная его проблемы, это был удар по больному, но он заслужил его.

— Потому что я не смог бы сделать этого, если бы увидел, как ты плачешь. И мне нужно было, чтобы ты меня ненавидела. Мне нужно было, чтобы ты меня забыла.

— Ну, это сработало, не так ли? — усмехнулась я. — Я бы сделала для тебя все, что угодно, Эш. Все, что угодно.

— В том то и дело.

— Я даже не знаю, зачем я здесь, — сказала я, размышляя о том, что стоит просто сбежать.

— Ты знаешь, почему ты здесь.

— Ох, не смей, Эш. У меня отличная жизнь. У меня есть великолепный парень. Я здесь не для того, чтобы возродить детскую любовь.

Его лицо опустилось, и вместо того, чтобы наслаждаться болью, как я надеялась, я почувствовала сочувствие. Я представляла себе, как однажды увижу его и брошу ему в лицо свою прекрасную жизнь и горячего парня, но в реальной жизни это было не так приятно, как в моих фантазиях. Может быть, потому, что это было именно то, чего он хотел для меня все это время.

— Если все так идеально, что ты здесь делаешь?

— Ты пришел ко мне, Эш.

— Ты тоже ко мне приходила.

Я сжала кулаки и прижала их к островку, словно якоря, которые могли удержать меня от очарования Эша.

— Бёрд. Клянусь, что последние пять лет я хотел быть рядом с тобой. Это все, чего я когда-либо хотел. Я пытался выбросить тебя из головы и убедить себя, что поступил правильно. И я верю, что это так. Но я не хотел этого делать. Я никогда не хотел этого делать. Я поступил так, потому что я обещал, сделать то, что было лучше для тебя. Я бы тоже все сделал для тебя. И я сделал. Мы были молоды, и ты приняла бы неверные решения. И мне нужно было научиться жить самостоятельно. Как справиться с моей болезнью. Я не идеален, даже близко, но я хорошо справляюсь.

Я смягчила свой голос.

— Я рада за тебя. — Я больше не могла удерживать маску обиды на своем лице. — Эш, я беспокоилась о тебе все эти годы. Вернулся ли ты на улицу, вдруг у тебя был рецидив. Я так сильно переживала.

Когда эмоции прорвались наружу, я почувствовала, как Эш обхватил меня руками.

— Нам нужно было расти самостоятельно. Мне нужно было отпустить тебя, чтобы ты могла летать Бёрди… летать.

Я издала сопливый смех сквозь слезы.

— Я не могу в это поверить. Я не могу поверить, что вся эта боль была для чего-то хорошего. Ты так сильно меня обидел.

— Я знаю.

Это было не то же самое, когда Хавьер обнимал меня. Мы были вместе несколько месяцев, но я не могла так откровенно разговаривать, как с человеком, которого не видела пять лет. Мы видели друг друга наизнанку. Нам не нужно было копать.

— Прости, Бёрди. Я сделал единственное, что должен был. Я знал, что ты сильная. Я всегда знал, что ты добьешься успеха, и я отказывался быть тем, кто тебя удержит от этого, — прошептал Эш мне на ухо.

Но я не хотела верить Эшу. Я не хотела, чтобы ему было так легко, но я чувствовала его искренность. Он был прав. Я бы не отправилась в турне, не увидела бы мир, не стала бы лицом одной из самых успешных франшиз всех времен. Той женщиной, на которую так много девушек смотрели в поисках силы перед лицом препятствий. Уход Эша сделал меня сильнее. Я могу ненавидеть его за это, или смириться с этим.

— Бёрд, ты все еще сияешь ярче, чем кто-либо другой. Ты все еще пахнешь лавандой, и вокруг тебя излучается аура. Твой смех по-прежнему сливочно-золотой, а твой голос похож на чистейшие бирюзовые волны океана. Я все время рисую тебя такой, как в памяти. И я хотел, чтобы это как-то вернуло тебя ко мне. Я много раз рисовал и проигрывал пластинку, надеялся, что это сработает, что взглянув за мольберт, я увижу, как ты танцуешь.

Я почувствовала, что снова возвращаюсь к той девушке, которая по глупости влюбилась в измученного, бедного художника.

— И ты здесь. И я не могу избавиться от ощущения, что как-то все это вернуло тебя. Моя боль разлетелась по сотням полотен. Бёрд… пожалуйста. Тебе не обязательно приглашать меня обратно в свою жизнь, я просто хочу, чтобы ты поняла то, что я сделал, я сделал из любви. Любви, такой чистой, что я никогда не смогу найти ее снова. Мы все просто пытаемся сделать все возможное, правильно?

Я задушила слезы, упорно пытаясь удержать свою горечь.

— Наверное.

— Мне жаль. Я сожалею, что с тех пор, как вошел в твою жизнь, все, что сделал, это усложнил ее. Если бы я мог вернуться и сделать так, чтобы ты меня никогда не встречала…

— Я никогда не говорила, что сожалею, что встретила тебя. В то время, несмотря на бедность и борьбу, те месяца, были одними из лучших в моей жизни. Вот почему мне было так тяжело. Речь ни о том, что я хотела бы никогда тебя не встречать, а в том, что я хотела бы, чтобы ты никогда не уходил.

Эш вытер единственную слезу, подушечкой своего большого пальца, и мурашки по коже поднялись по моим рукам и груди. У меня перехватило дыхание, и он это почувствовал. Я могла сказать это по тому, как темные ресницы, окружающие его зеленые глаза, трепетали. Он мягко обхватил мою шею сзади и обнял меня. Я решила перестать сопротивляться и просто позволить себе избавиться от горечи, которую чувствовала. Это единственное, что угнетало меня.

Его губы коснулись моего уха, затем ласкали мою щеку. Я хотела уйти, оставить его, как он оставил меня. Но это мое сердце и тело жаждало иного. Им было нужно иное.

Я нуждалась в этом, в последний раз. Лишь еще раз. Я молила об этом много ночей, засыпая в слезах.

Я подняла губы, чтобы встретиться с его, и поцелуй быстро превратился из мягкого в голодный. Как два человека, которые знали, что ключ от бесконечной пустоты, был спрятан, где-то внутри другого, и мы должны были поглощать друг друга, чтобы отыскать его.

Эш толкнул меня на стойку, чуть не порвав мои лосины, стягивая их с меня.

Задыхаться, хватать, стонать, толкаться, потеть, плакать.

Мы пытались наверстать все нами упущенное. Мы пытались причинить друг другу боль. Мы пытались излечить боль друг друга. Это было неправильно. Все происходило не так, как я планировала. Но когда дело касается Эша, ничего не имеет значения.

Эш

Она снова была в моих руках. Держать Бёрд было все равно, что держать вселенную в своих руках, со всей ее бесконечной яркостью и возможностями, объединенными, в одном человеке.

Когда я вонзился в нее, меня затопило всеми пересекающимися ощущениями, которая могла вызвать только она. Прозрачная струящаяся радуга света окутала нас своим деформированным цветом. Меня охватило мягкое тепло, словно меня обернули мехом в холодную зимнюю ночь. Я попробовал сладкую смесь ее рта в сочетании с соленостью ее слез. Она была нектаром богов.

Я цеплялся за Берд, и если бы я ее отпустил, поток света забрал бы ее и унес прочь. Я не мог отпустить ее снова. И я понял, через какую боль ей пришлось пройти, потому что сам боялся пройти через это сейчас, когда она снова была в моих руках.

Затем, раскинув руки и ноги, под растрепанным одеялом, мы лежали на моем диване. Как и в те вечера, когда мы создавали наше искусство вместе, казалось, что время просто переставало существовать, и мы можем остаться здесь навсегда.

— Я хочу кое-что показать тебе, — сказал я ей, проводя пальцем по ее шелковистой коже.

— Что?

— Просто завернись в одеяло, — ответил я, натягивая джинсы. Я привел ее в другой конец своего лофта, к винтовой лестнице, которая вела к моей частной террасе на крыше.

— Стены, — пробормотала она, осознанно.

— Стены, — повторил я.

— Ты спишь здесь?

— Иногда. Здесь бывает зима, знаешь ли? — ухмыльнулся я.

Я обошел вокруг и включил наружные обогреватели. Была ранняя осень, еще тепло, но после дождя воздух был холодным.

— Здесь мило, — прошептала она.

— Это были мои любимые времена. И тот факт, что ты смогла достаточно понять меня, и позволить мне быть там. Что ты будешь спать там вместе со мной. — Я стянул несколько сухих подушек с подлокотника дивана.

— Всегда казалось, что мы просто разбили лагерь под смогом, — раскритиковала Бёрд. — Мы были просто городскими ребятами.

Я поцеловал ее в плечо. Я продолжал находить способы прикоснуться к ней, чтобы убедиться, что это не галлюцинация. Я не мог поверить, что она была здесь, что это было реально.

Мы сидели в тишине, она сидела у меня между ног, точно так же, как мы привыкли делать это на ее крыше, наблюдая за включением и отключением различных огней в окружавших нас зданиях. За мигающими огнями самолетов, пролетающих над головой.

— Знаешь, некоторое время после твоего ухода, я думала, что была беременна.

Ее слова сверкнули, как меч в ночи.

— Бёрд… если бы я когда-либо мог подумать, что это возможно, я бы никогда…

— Я знаю. По крайней мере, я так думаю. Я даже не знаю, зачем рассказываю тебе это. Может быть, это мелочно с моей стороны, давить на чувство вины. Я просто, я была так напугана в то время, и ты был тем человеком, на которого я смогла бы опереться. Я ничего не сказала Джордану, так как он был моим начальником, и я рада, что умолчала об этом, так как не была беременна. Это была аменорея, причиной которой стал жесткий график и стресс.

Мое тело ощущалось, как тяжесть, опускающаяся на дно океана. Я не знал, что сказать. Я оставил ее так беспечно и причинил столько боли, пока убеждал себя, что это к лучшему. Но это было не так, каждый из вариантов был ужасным.

— Бёрд…

— Здесь не о чем говорить. Это все бессмысленно, и я не виню тебя. У тебя не было бы причин думать, что я могу быть. Мы были очень ответственны. Но тебе так легко довериться. Даже после всех этих лет. Это то, что мне пришлось удерживать в себе долгое время.

Несмотря на то, что этого не произошло, возможность беременности сильно ударила по мне. Это вызвало страх, о котором я начал задумываться, когда мне стало за двадцать. Страх того, что я могу передать мой дар или мое проклятие, скорее всего, оба.

— Ты — единственная женщина в мире, с которой я когда—либо мог представить ребенка. Но это было к лучшему. Не только, потому, что я ушел, но и потому, что он мог быть похож на меня. — Я почувствовал, как она напряглась в моих руках.

— Нет. Эш, ты не ошибка. Ты — редкость.

Слова, которые я сказал ей давным-давно, когда она плакала. Тогда я решил перестать бояться того, что чувствовал к ней, и позволил этим чувствам овладеть мной.

— И я была бы благословлена иметь такого ребенка, как ты, но этого не случилось.

— Такое ощущение, что бы я тогда ни сделал, это был бы неправильный выбор. Это всегда был бы неправильный выбор.

— Почему ты так жесток к себе?

Я никогда не смотрел на это так. Я просто видел в этом честность. У большинства людей кишка тонка, чтобы быть честными с собой.

— Потому что я заслужил это.

— Сара не была твоей виной.

Она подобралась к сути проблемы, и я хотел поверить в это, но даже Берд не знала всей правды.

— Была.

— Это был несчастный случай. Грузовик врезался в вас. Это могло случиться с кем угодно.

— Нет… не случилось бы.

Я знал, что должен, наконец, рассказать все Бёрд, если мы хотели получить второй шанс.

— Я сказал Саре, что хочу прокатиться, когда наши родители были за городом, а Миллер учился на юридическом факультете. Я взял машину моего отца, когда не должен был. Я был ответственен за нее. Но я чувствовал себя на вершине мира, и я ускорялся, ругался, безумствовал. Ей было весело, ей было всего пятнадцать лет, и она просто хотела быть со своим старшим братом. Я думал, что увидел, как что-то выбежало на дорогу, лиса или что-то такое, и нажал на тормоза…

Сожаление гейзером вылилось из меня. Я никогда и никому не рассказывал этого. Я не признавался никому, что был безумным, когда это случилось. Я так долго жил с секретом. Потеря потрясла меня: Сара, Бёрди, мои родители.

— Бёрд, это случилось из-за моей болезни. В то время я этого не осознавал, но когда мне поставили диагноз, это имело смысл. Этого не случилось бы, если бы это были мои родители. Я был причиной. Я убил ее.

— Эш, ты болен. И ты был просто ребенком. Ты не знал. Ты никак не мог этого узнать. Ты знаешь, что то, что происходит во время маниакальной фазы, это не ты. Ты знаешь это.

Она была права, но я так долго внушал себе чувство вины, что не мог ее отпустить.

— Я даже не могу посмотреть в глаза своим родителям. Они были уничтожены. Вся моя семья была разрушена, потому что я долбанутый на голову. Я все еще вижу ее… в моих снах кровь, то, как она висела вверх ногами, когда вода просачивалась вовнутрь.

Она прижала мою голову к своей груди.

— Эш, тебе нужна помощь. Не только таблетки. Тебе нужно кое с кем встретиться. Ты никогда не овладеешь контролем, если не будешь работать над этим. И я просто танцовщица. Я не могу это исправить.

— Я в порядке. У меня все под контролем, — защищаясь, ответил я ей.

— Я видела бутылки в мусорном ведре, — прошептала она. — Возможно, ты удержишься на качели, но у тебя есть, над чем работать. Ты заслуживаешь быть счастливым.

Я сомневался.

— Однажды я видела фильм, и в нем, один персонаж сказал: «Иногда хорошие люди попадают в ад, потому, что не могут себя простить».

— Я бы согласился, разве, что знаю, что я еще не в аду, — ответил я.

— Почему?

— Потому, что я бы не влюбился в того, кто танцует в вихре цвета, чей смех выглядит, как крошечные мимолетные галактики.

Бёрд смотрела вниз с болезненным выражением лица. Она не хотела слышать эти слова, она им не доверяла.

— После смерти сестры, я захотел исчезнуть. И я так и сделал. Но ты увидела меня, ты увидела меня.

— Ты должен пообещать мне, Эш. Тебе нужно взять телефон и обратиться к терапевту. Решись на это. Тебе нужно поработать над этим. Обещай мне, — твердо сказала Бёрд, обхватывая мое лицо ладонями и глядя мне прямо в глаза. Я бы это сделал. Все, что угодно, чтобы вернуть ее.

— Хорошо.

Некоторое время мы провели в размышлениях, затем Бёрд заговорила:

— Я видела, что у тебя есть проигрыватель.

— Ты правильно увидела. И я почти дублировал твою коллекцию.

— Подражатель.

Я рассмеялся.

— Что скажешь, если мы вместе создадим какую-то картину? Давай поработаем над этим.

Так что мы спустились вниз, танцевали и рисовали, пока могли держать свои глаза открытыми, а затем уснули.

Эш

На следующее утро я проснулся и потянулся к Бёрд. В отличие от многих других, я с нетерпением ждал ощущения теплого тела рядом, но простыни были холодными. Я надеялся, что она будет готовить нам кофе или завтрак, чтобы мы могли оживить те прекрасные картины утра в то время, когда мы жили в ее крошечной квартире.

Проходя через лофт с каждым шагом, осознание становилось все яснее. Я снова ее потерял.

Затем, на кухонной стойке, я заметил что-то. Это была медная булавка в форме кисти. Когда я ушел, я положил ее в конверт, вместе с письмом, и попросил Миллера отдать его ей.

«Берди,

Ее дала мне Сара, и я думаю, она хотела бы, чтобы ты ее получила. Сохрани ее для меня.

Эш».

Теперь у нее была записка для меня.

«Эш,

Я не могу позволить себе снова пострадать. Ты оставил меня, чтобы дать мне возможность расти. Теперь я делаю то же самое ради тебя. Сдержи свое обещание.

Бёрд».

Я сел на один из стульев позади себя, пока сжимал медную брошку, между большим и указательным пальцами. Настала моя очередь почувствовать, каково это, быть оставленным, для моего же блага.

33 глава

Эш.

Прошло несколько недель с тех пор, как Бёрд пришла и ушла. Лети Бёрд, лети — это она и сделала. Она улетела от человека, который в ее глазах встал и ушел несколько лет назад. Она так и не знала о том, что знал я. О том, что она отказалась от тура, чтобы остаться в Лос-Анджелесе, со мной. Я не выдал Джордана. Я не думаю, что обвинения ее лучшего друга поможет кому-нибудь, и я не хочу еще больше опустошать ее.

Я сдержал свое обещание. Я позвонил терапевту. Пришло время поговорить о вещах, которые меня по-настоящему мучили. Лишь один разговор с Берд показался мне терапевтическим. Но также пришло время серьезно поговорить с кем-нибудь о ночных кошмарах и клаустрофобии. Самостоятельно назначенное лечение выпивкой поставило меня на путь мучительного одиночества.

В прошлом, когда я находился в больнице, я не привлекал терапевтов. Им нужно было знать, что я в здравом уме и не представляю опасности для себя и окружающих. Это все о чем они беспокоились, но это так же, единственное, что они от меня получали в больнице.

У меня не было номера телефона Бёрд, но я зашел на ее сайт и страничку в Фейсбук, и оставил ей сообщение. Я не ждал ответа. Я не собирался сдаваться, но для начала, мне нужно было разобраться со своим дерьмом, чтобы иметь шанс вернуть ее.

Первые несколько сеансов были для меня неуклюжими и неловкими, но в конечном итоге я все рассказал своему терапевту, и мне поставили диагноз — ПТСР. Выросший в военной семье, я всегда связывал ПТСР с войной, но авария, едва не утопившая меня рядом с моей мертвой сестрой, застряв в ловушке машины, вина оставшегося в живых, затем, спустя несколько недель, брошенный в комнату, в смирительной рубашке, без понимания того, почему. Мое тело и подсознание не понимали обстоятельств, они познали только ужас.

Он сказал, что именно поэтому мне было так трудно справиться с биполярным расстройством. У меня были массовые триггеры, которыми я не занимался, а некоторые симптомы были не моим биполярным расстройством, а ПТСР. Мое пьянство было связано с притуплением психологической боли, а лекарства не могли справиться с травмой.

Я был в своей студии, занимаясь своим последним творением, когда зазвонил мой сотовый. Я проигрывал Шопена, затерявшись в изображениях серебристого, ледяного синего и бледно-розового, поскольку их геометрические фигуры распускались, как цветы.

Обычно, я даже не приносил свой телефон в студию, но в своих сообщениях для Берд, я оставил свой номер телефона, и взял его на случай, если она позвонит. Это был Миллер. Я проигнорировал его. Миллер позвонил снова. И снова.

— Работаю, — наконец раздраженно ответил я.

— Отец болен, — сказал он.

Мои вкусовые рецепторы стали горькими, мои пальцы онемели. Цвета распались и исчезли из поля зрения, когда музыка отошла на задний план.

— Что ты имеешь в виду?

— У него случился сердечный приступ. Серьезный. Тебе нужно приехать сюда.

Я не ответил. Я не видел отца много лет. Месяцы, которые я провел в родительском доме после смерти Сары, были самыми несчастными. Дом моего детства, который когда-то был полон движения и жизни, был полон смерти и страданий. Моя мама, в любой момент могла разразиться слезами. Иногда я слышал, как она плачет в комнате Сары посреди ночи. Мой отец, который обычно был сухим, как пустыня, жил в состоянии постоянного пьянства. Он исчезал в своем сарае на несколько часов, потому что и он чувствовал удушающее горе дома. Миллеру, который был в колледже, не приходилось жить в чистилище. Миллеру не приходилось жить с призраком Сары. Миллер не видел, на что стали похожи мои родители. Миллеру не приходилось иметь дело с тем, что он был причиной всего этого.

Я был убежден, что видеть меня было частью проблемы. Втайне они обвиняли меня. Потом я заболел. Я единственный, кто должен был умереть. Вместо этого они застряли, живя с биполярным убийцей их дочери и неудавшимся художником, в то время как улыбающаяся девушка, с мечтами однажды стать ветеринаром, была мертва.

Кошмары стали хуже. Моя комната начала уменьшаться и давить на меня каждую ночь. Я начал ускользать наружу среди ночи, чтобы я мог дышать.

Затем однажды я ушел, чтобы они могли двигаться дальше. Я не мог заставить себя снова столкнуться с ними. Не после неудач, которые я потерпел. Их жизнь была лучше без их блудного сына.

— Черт возьми, Эш. Просто приезжай сюда! — крикнул Миллер.

— Хорошо. — Я не был уверен, что буду делать, когда доберусь туда, но, по крайней мере, я мог быть там для моего брата.

Бёрд

Встреча с Эшем была ошибкой. Все было хорошо до того, как я его увидела, а теперь все было не так. Мне снова больно. Одна ночь была полна всего очарования, которое я помнила. За эти годы я убедила себя, что мы не такие уж особенные, что это было просто мечтательное чувство первой влюбленности. Но теперь я была старше, я испытала намного больше, и все же, связь, которую я чувствовала с Эшем, не сильно изменилась.

Прошло более трех недель с тех пор, как мы воссоединились, и я все еще думала о нем. Прежде чем вернуться в Лос-Анджелес я сказала Хавьеру, что мне нужно немного пространства. Было не справедливо по отношению к нему, что я не полностью отдавалась нам. Я думала, что это так, но на самом деле, этого было не достаточно. Он вписался в список идеального парня. Эш же был катастрофой, с ним было так много «но», и все же он был тем, кого я жаждала.

Я вернулась в свою квартиру в Лос-Анджелесе. Я взяла небольшой отпуск, и просматривала пробег нового шоу «Танцы Ноктюрн» в Вегасе. Отпуск не мог наступить в худшее время. Мне нужно было отвлечься, и единственное, что я могла сделать — это распаковать свои вещи.

Прошло всего шесть месяцев с тех пор, как Джордан и Тревор переехали в Сан-Франциско. Тревор получил место исполнительного продюсера в своем родном городе, и они хотели воспитывать там свою дочь. Джордан больше не будет вламываться в мою квартиру. Он был занят своей важной ролью в «Танцы Ноктюрн» и воспитанием ребенка. Пару раз в неделю мы пытались говорить по телефону, но их маленькая Анна, названная в честь ее крестной матери, занимала большую часть его времени. С этим перерывом в моем графике он собирался приехать и провести со мной несколько дней, в то время пока Тревор пожертвовал собой и остался с Анной. Это были бы просто Джордан и Бёрд, как в старые добрые времена. Интересно, как я расскажу Джордану про Эша. Он видел тот кошмар, который я пережила после того, как ушел Эш. Он предупреждал меня — и был прав — о нем. Как я смогу объяснить, что снова упала ему в руки?

Я затащила свои пустые сумки в хранилище, и тогда-то я столкнулась с другим наследием Эша. Там было несколько коробок, маркированных его именем, заполненных квадратными бумажными холстами, которые он нарисовал на крыше. Его «секретный проект». В течении многих лет я притворялась, что их не существует, но я не могла от них избавиться.

Я сделала все возможное, чтобы сохранить их, сортируя и упаковывая каждую коллекцию по отдельности.

Я вытащила самую большую коробку, протащила ее до своей квартиры и выложила красочные квадраты на пол моей гостиной. Все они были абстрактными, и, возможно в этом была суть, но я всегда чувствовала, что в них есть, какой-то секрет, секрет, который он так и не смог мне рассказать. Смотря на них некоторое время, я заметила, что две части, лежащие рядом, перетекали друг в друга, как две части головоломки.

Я просканировала все части и нашла еще одну пару, которая соответствовала. Внезапно я оказалась на четвереньках, собирая кусочки, отчаянно пытаясь разгадать тайну. Я потеряла счет времени, пот стекал по лбу, когда я соединяла и переставляла квадраты. Но когда я закончила, это все еще выглядело, как одно большое пятно. Я смотрела на него, возможно около часа, изо всех сил пытаясь проникнуть в мысли Эша, чтобы понять значение этой головоломки. Я выругалась про себя и в поражении поплелась наверх. Джордан скоро будет здесь, и мне нужен душ. Поднявшись, я в последний раз взглянула на очередную насмешку от Эша. И тогда я увидела это.

Вблизи эта картина была лишь размытым пятном, но с этого расстояния, она образовала огромную картину. Это были я и Джордан, танцующие на свету. Я наконец-то увидела золотые всплески моего смеха, которые всегда описывал Эш. Он даже нарисовал себя, держащего гитару позади нас. Я была как четвертый зритель, наблюдающий за сценой из дальнего угла. Я очень отчетливо вспомнила эту ночь. Это была одна из самых счастливых ночей в моей жизни. После того, как много лет назад, девчонки из ванной комнаты заставили меня почувствовать себя уродливой, я никогда ну чувствовала себя более красивой. Я не имела многого, но в той комнате, ночью, у меня было все, что мне было нужно.

Я не думаю, что Эш когда-либо намеревался показать кому-то это произведение. Я думаю, что он создал его для меня.

Эш

Миллер выглядел уставшим, когда забирал меня из аэропорта Лос-Анджелеса. У них с Эллой только недавно родился третий ребенок. Я был не очень близок со своими племянниками из-за географии, а еще я продолжал держаться подальше от личного пространства Эллы. Я даже не был уверен, как она относится ко мне теперь, когда я перестал быть неудачником. Но, лживый блядун, охочий до выпивки дядя, все еще не был хорошим примером для подражания, не то чтобы они об этом знали. Я хранил свои пороки в тайне.

— Возвращение блудного сына, — сказал Миллер. Он пытался быть беззаботным и веселым, но я мог сказать, что он был в стрессе.

— Итак, как дела у папы?

— Он стабилен. Они проводят анализы. Его будут наблюдать еще несколько дней. Чувак, я думал мы его потеряли. Они с мамой гостили у меня дома, у нас был маленький пикник, на заднем дворе. — Еще одно семейное мероприятие, в котором я не принимал участия. Я отклонил достаточно приглашений, чтобы они перестали меня приглашать.

— Он смеялся, затем начал кашлять. Он сказал, что у него болит рука и плечо, а потом просто рухнул.

— Дерьмо.

— Да уж. Он посинел, и я сделал ему искусственное дыхание. Скорая приехала вовремя, братан.

— Значит, он идет на поправку? Это же хорошо, правда?

— Я так думаю. Но это все произошло лишь пару дней назад. Он все еще восстанавливает силы.

Мы въехали на подъездную дорожку Миллера.

— Элла сейчас у своей мамы. Их дом ближе к больнице, и ее родители помогают ей с детьми, пока я остался с мамой и папой.

Он достал мой чемодан с багажника своего БМВ и передал мне.

— Гостевой домик в твоем полном распоряжении. Тебе что-нибудь нужно? Там есть все необходимое. Хотя еды нет, так как дом пустует в эти дни.

— Не-а, спасибо. Я думаю, что мне просто нужен душ.

— Круто. — Он посмотрел на свои часы. — Я закажу еды. Мексиканская или пицца?

— Мексиканская. Нет смысла пробовать пиццу где-нибудь еще, когда ты живешь в Нью-Йорке. И я реально соскучился по мексиканской еде Южной Калифорнии.

— Хорошо, просто приходи в главный дом, когда закончишь, — засмеялся Миллер.

Вернуться в гостевой домик было, как вернуться во времени. Бледно-голубые стены, накрахмаленные белые простыни, белые шкафы, маленькая мраморная кухонная стойка, где Миллер обычно оставлял мне еду и деньги. Трудно было поверить, что я был тем ребенком. Что это я жил на улицах какое-то время своей жизни. Я никогда не считал себя бездомным, но задавался вопросом, считают ли так другие бездомные люди. Это дерьмовая ситуация, а не личность.

После душа я направился в главный дом, как только подъехал парень из службы доставки.

— Итак, я думаю, что после этого мы должны отправиться в больницу, — небрежно заявил мой брат, разбирая коробки с едой.

Я посмотрел на Миллера. Неужели он думал, что просто вскользь упомянет об этом?

— Мы не договаривались об этом. Я только что приехал.

— Ты, блин, должно быть шутишь надо мной.

— И ты бредишь, если думаешь, что надавишь на меня ради воссоединения семьи.

Внезапно Миллер схватил свою тарелку, полную еды, и бросил в стену. Формы, которые соответствовали разбитому стеклу, разлетевшиеся по всей кухне, вспыхнули в моем видении.

— Ты эгоистичный мудак, Эш.

— Пошел ты.

— За что ты наказываешь нас? А? Что сделали мама с папой?

— Наказываю вас? Это не имеет никакого отношения к тебе, Милл.

— Разве? Ты уверен? Это меня родители вечно расспрашивают о тебе! Я тот, кто должен компенсировать уход, и твой, и Сарин. Я должен был следить за твоей задницей, когда ты снова и снова терял свой разум. Не говори мне, что это не имеет ко мне никакого отношения!

Это был не Миллер. Он никогда не выходил из себя. Но, полагаю, в каждом это есть.

— О, и где же ты, бл*дь, был, когда умерла Сара? Где ты был? Ты удрал в колледж, как только у тебя появился шанс. Ты едва ли был дома неделю.

— Я не мог остаться дома. Я просто не мог.

— Ну, с чем бы ты не столкнулся за эти последние несколько лет, я обещаю, что это было совсем не похоже на месяцы после смерти Сары. Это было похоже на жизнь в бесконечных поминках. Ее тела не стало, но весь дом остался в трауре. Мама была чертовым зомби, отец едва держал себя в руках, а я буквально сошел с ума! Но ты должен был уйти. У тебя было время, чтобы прийти в себя и найти себя.

— Так это твое оправдание, поэтому ты оставил нас?

— Оправдание? Мне пришлось уйти. Я даже смотреть на них не мог. Именно я убил Сару. Должен ли я тебе это объяснять? Я убил Сару.

Я никогда не говорил этих слов никому в моей семье. И они никогда не говорили их мне. Я думаю, именно это позволило чувству вины со временем расти и становиться таким тяжелым. Эта правда стала чудовищем, высасывающим жизнь из нашей семьи.

— Ты считаешь, что это так, Эш? Ты думаешь, что мы так думаем? Это был чертов несчастный случай!

— Нет. — Я сжал переносицу, отчаянно пытаясь предотвратить появление слез.

— Я убил ее. Я, бл*дь, сошел с ума на дороге в тот день. Я был безумен. Я мчался, пытаясь заставить ее думать, что я такой крутой водитель, управляясь с папиной тачкой на механике. Я резко нажал на тормоза. Я, черт подери, убил Сару!

Миллер умолк, как будто из него высосали всю браваду его тирады.

— Бро, ты думаешь, мы не могли бы сообразить об этом сами? Это была наша вина. Мы игнорировали сигналы годами, мы просто позволили тебе пройти через это, и мы просто считали, что Эш — чувствительный, Эш — уникальный. Мама и папа винят себя, если уж на то пошло. Но, в конце концов, в этом никто не виноват. Мы все старались сделать лучшее, на что были способны. У тебя расстройство, то, что ты говоришь и делаешь, когда находишься в таком состоянии, не ты. Это было первое, о чем нам рассказал доктор.

Я закатил глаза. Я ненавидел принимать тот факт, что у меня не было контроля над собой.

— Разве не ты говорил мне об этом однажды? Что было ощущение, будто кто-то другой был на месте водителя, а тебя лишь взяли в сумасшедшую поездку? Случившееся было несчастным случаем. Это не твоя вина. И даже если ты ехал, как мудак, тот грузовик был слишком близко.

— Я не могу встретиться с мамой и папой после всего того, что я им причинил. Я так много раз облажался. Прошло слишком много времени, чтобы я мог вернуться.

— Мы все потеряли Сару. Это было ужасно, но она мертва, и, в конце концов, мы должны были принять это и двигаться дальше. Но никто из нас не может принять то, что ты не часть семьи. Я потерял сестру, но и тебя я потерял тоже. Мама и папа потеряли двоих детей. Мы все хотим, чтобы ты вернулся. И я знаю, ты думаешь, что уже слишком поздно, но это не так.

Щеки Миллера были мокрыми от слез, и мои глаза горели в попытке удержать свои. Я дал Бёрд обещание. Я никогда не смогу сдержать его, пока не помирюсь со своей семьей. Я никогда не смогу столкнуться лицом к лицу со своей болью, если не смогу встретиться с ними, и никогда не смогу заполнить ту пустоту, которая образовалась, когда я оставил их позади.

— Папа нуждается в тебе.

— К черту, — пробормотал я про себя. Я отсутствовал так долго, создавал эту пропасть между нами, что физически было трудно согласиться. — Хорошо, мужик.

Мы по-медвежьи обнялись, давая друг другу старые добрые братские похлопывания по спине. Я чувствовал себя легче. Мне казалось, что меня держат под кучей камней и, наконец, кто-то смещает их один за другим, чтобы я снова мог дышать.

— Дерьмо, — сказал Миллер, глядя на созданный им беспорядок. — Элла оторвет мне яйца.

— Где чистящие средства? — спросил я, когда он начал собирать осколки фарфора с пола.

— Хм, вниз по коридору, там есть маленький шкаф. Он полон этой ерундой.

Я подошел к шкафу, схватил ведро, метлу, швабру и несколько случайных бутылочек с жидкостью, которые, казалось, выполняли одну и ту же функцию, но по какой-то причине у Эллы было приблизительно пятнадцать штук этой фигни.

Я вернулся на кухню, как раз в тот момент, когда Миллер повесил трубку. Раньше его лицо было покрасневшим, сейчас же оно было болезненно серым.

— Папа… умер, — сказал он.

34 глава

Бёрд

Я запрыгнула на руки Джордана, когда он вошел.

— Бёёёрд! — пропел он, раскручивая меня по большому кругу. — Что это все такое? — спросил он, глядя на картинки на полу и подводя меня.

— Я кое-что складывала в своем хранилище внизу, и наткнулась на старые вещи Эша. Я подумала, что пора их откопать. Я хочу, чтобы картина была смонтирована и обрамлена. Ты не увидишь этого с близкого расстояния, но издалека это мы.

— Мы?

— Да, помнишь ту ночь, когда Эш взял твою гитару и играл «Лейла», а мы в это время танцевали?

— Да… на самом деле.

— Хочешь верь, хочешь нет, но это, вероятно, стоит кучу денег.

— Чего-чего?

Я рассказала ему о том, как я наткнулась на Эша в Нью-Йорк Таймс. Я не упомянула ту часть, где мы встречаемся с ним и занимаемся сексом.

— Ты уверена, что это был он?

— Джордан, на выставке была та самая картина, которую он нарисовал на крыше, когда я нашла его, прежде чем он разбил окно в художественном магазине.

— Вау. Я просто не могу в это поверить. Конечно, талант был всегда в нем, я просто сомневался, сможет ли он собраться.

— Я никогда не сомневалась, — ответила я.

Джордан бросил свою сумку на пол и побежал наверх, чтобы увидеть предполагаемый вид картинок.

— О, боже мой. Гений. Как, черт возьми, он это сделал?

— Понятия не имею. У меня нет идей. Я все это время предполагала, что это какая-то абстрактная вещь.

Джордан вернулся вниз, и мы сели на мой диван.

— Это безумие, что он стал каким-то выдающимся художником. Ты подумываешь о том, чтобы связаться с ним?

Вопрос удивил меня. Я думала, что среди всех людей, именно Джордан будет тем, кто станет отговаривать меня от встречи с Эшем, после всех этих лет. Но его тон звучал так, будто он был всецело за.

— Ну, на самом деле, это я собиралась рассказать тебе дальше. Я поспрашивала вокруг и вышла на его менеджера или что-то типа того. Она не сказала бы мне, кем он был, даже если я уже знала. Я увидела это в ее глазах, когда произнесла его полное имя. Во всяком случае, я сдалась, решив, что это все равно глупо. Но после моего выступления, он был там, ждал снаружи.

— Вау.

— Ага.

— Что он тебе сказал? — спросил Джордан.

— Он пригласил меня к себе, чтобы мы могли поговорить. Он клянется, что оставил меня, потому что не хотел меня сдерживать. — Я сделала паузу и посмотрела в окно, пытаясь скрыть грусть, которую я все еще чувствовала.

— И?

— Я не знаю, Джордан. Я просто не могу позволить себе принять этот факт. Он оставил меня, как будто я ничего не значила.

Джордан посмотрел вниз и мягко покачал головой в сочувствии.

— Я чувствую себя так глупо, — сказала я.

— Почему?

— Потому что я выбросила все, что обещала себе сделать, если когда-нибудь снова встречу его.

— Ты занималась с ним сексом? — с выпученными глазами спросил Джордан.

Я посмотрела вниз и кивнула, но он ничего не сказал. Никакого выговора. Никаких осуждений.

— Так что же все это значит?

— Ничего. Это было несколько недель назад. Я ушла посреди ночи, пока он спал. Я оставила ему записку, о том, что больше не позволю ему причинить мне боль. Он писал мне сообщения, но я не могу позволить себе вернуться обратно.

— Ты действительно не веришь ему.

— Я хочу. Правда, хочу. Но мне так долго было больно. Он просто взял и ушел. Никаких объяснений. Он даже не попрощался. Что если бы «Танцы Ноктюрн» провалились? Что если бы мы не отправились в тур? Что если бы я никогда не пробилась? Тогда что будет его оправданием? Мы могли бы быть счастливы. Он принял решение за нас. И я просто не могу поверить, что он просто не встанет и не уйдет, когда что—то снова станет трудным. Он делал это так много раз. И он сделал это, когда я поверила, что он действительно хочет быть со мной.

Джордан слушал, молча, но его поведение изменилось. Его взгляд был направлен сквозь меня, как будто он думал о чем-то другом.

— Скажи мне, что ты не думаешь, что я должна дать ему еще один шанс, потому что я не получу от тебя одобрения, которого жду.

— Бёрд, мне нужно тебе кое-что рассказать. Но думаю, сперва мне нужно найти какое-то защитное снаряжение.

Его попытка пошутить заставила меня напрячься.

— Что?

— Я просто хочу, чтобы ты знала, что я сделал то, что считал лучшим для тебя. Я сделал это из любви. И я не думал, что расскажу тебе, но теперь все по-другому.

— Выкладывай уже.

— Когда ты сообщила мне о том, что не отправишься в тур из-за Эша, я понимал, что ты допускаешь огромную ошибку. Из-за всей этой ситуации, ты перестала мыслить ясно. Ты хотела быть рядом с ним, но я понимал, что твое суждение было затуманено.

Я чувствовала, что Джордан готовился к плохой части.

— Я навестил Эша в больнице. Он казался совершенно здоровым. Он был в своем уме. И я рассказал ему. Я сказал ему, от чего ты готова отказаться ради него, вот и все.

Мне понадобилось несколько ударов, чтобы осмыслить все то, о чем поведал Джордан.

— Это все? — с сарказмом спросила я.

— Я просто знал, что он заботился о тебе, и он не хотел бы, что бы ты упустила такую возможность.

— Ты сказал ему оставить меня? — Я подскочила с дивана.

— Нет, я никогда не говорил ему этого. Я просто рассказал ему то, что он должен был знать. Он сам понимал, что пока он рядом, ты будешь делать все возможное, чтобы помочь ему.

— Я не верю тебе, — усмехнулась я. — Все эти годы ты знал об этом и ничего не рассказал мне?

— Я не хотел, чтобы ты злилась на меня. Он сделал свой выбор и ушел. Если бы я рассказал тебе, это ничего не изменило бы.

— Боже мой, Джордан, — закричала я, сжимая волосы в кулаках. — Как ты думаешь, почему он вообще оказался на улице? Он считал себя бременем. И ты пошел к нему, чтобы объявить, что он снова стал обузой. Конечно же он ушел! Ты заставил его думать, что он причиняет мне боль!

— А разве нет?

— Не твое дело. Не твое гребанное дело! — Я ткнула в него пальцем. — Что происходит с мужчинами, которые принимают решения за меня? — спросила я в отчаянии. — Ты хоть понимаешь, как опасно это могло быть? Мне плевать, насколько нормальным он казался. Там много чего происходит. Человек с такими проблемами как у него, может быстро попасть в ужасную ситуацию.

Джордан потер рукой лоб.

— Я не… он снова выглядел хорошо. Ты была моим приоритетом. Я не хотел, что бы ты сожалела.

Я саркастично засмеялась.

— Думаешь, у меня не было никаких сожалений после его ухода?

— Я боялся, что если сразу расскажу тебе обо всем, то есть риск, что ты все бросишь и попытаешься найти его. Потом прошло время, и я решил, что ты двигаешься дальше.

— Ты не должен был принимать решения.

— Когда Эш ушел, ты смогла воплотить в жизнь свои мечты. И теперь он вернулся. Может, так и должно было быть? Какой смысл был говорить тебе об этом раньше?

— Это позволило бы мне намного меньше страдать. Сколько ночей я спрашивала себя, почему? Почему он лгал, почему он сказал, что будет там, а потом просто ушел. Это из-за тебя! Ты вмешался! Ты действовал за моей спиной! А затем ты лгал об этом годами. Ты мой лучший друг, и ты меня обманул. Ты смотрел, как я страдаю, и ты не сжалился, чтобы облегчить мою боль.

— Ты тоже солгала Эшу. Ты не рассказала ему о туре, потому что знала, что он скажет тебе ехать. Или, может быть, ты знала, что он уйдет сам.

— Не переводи стрелки на меня, — сорвалась я.

Джордан сделал паузу, закрыл глаза и глубоко вздохнул, прежде чем снова открыть их.

— Мне очень жаль, Бёрди. Мне действительно очень жаль.

— Тебе не жаль. Ты говоришь мне это сейчас, только потому, что он может снова нарисоваться.

— Я говорю тебе это сейчас, потому что хочу, чтобы ты увидела полную картину того, почему он принял такое решение. Я думаю, он любил тебя, и думаю, именно поэтому он и ушел. Я думаю, что это единственная причина, почему он ушел.

— Неважно, Джордан.

— Я действительно думал, и все еще так думаю, что это к лучшему. Посмотри на все, что ты имеешь.

— Господи, ты такой всезнайка. У тебя нет ответов абсолютно на все, Джордан.

— Ты думаешь, что ты во всем разбираешься, со своим идеальным мужем и маленьким азиатским ребенком.

— Мило, очень мило, Бёрд.

— Пять лет. Ты провел в этой лжи пять лет. Ты всегда считал, что Эш помеха. Ты уже давно принял решение.

— Это не правда. Мне нравился Эш.

— На расстоянии. И ты, как никто другой, должен знать, каково это — жить на задворках общества. Для людей, осуждающих тебя, не зная тебя лично.

— О, так из-за того, что я гей, я должен стать покровителем бездомных?

— Вот оно, дамы и господа. Что на самом деле чувствует Джордан! — объявила я для невидимой аудитории.

Джордан закатил глаза.

— Ты заставил Эша чувствовать, что он — проблема, которую нужно устранить.

Джордан отвел взгляд. Ему стало стыдно.

Я подошла к картине и указала вниз.

— А это то, что он думал о тебе. Ты манипулировал им.

Я не думаю, что когда-либо еще, до этого момента, была так зла. Всегда было что-то, что не имело смысла в уходе Эша. Это заставило меня почувствовать. Я представила наши отношения, и то, как мы важны друг другу. У Джордана был ответ на все это. Он наблюдал за тем, как я страдаю, но продолжал хранить тайну. Все это время он знал, что поступил неверно, действуя у меня за спиной.

— Я не могу тусоваться с тобой сегодня. Просто не могу, — сказала я, поднимаясь по лестнице. — Тебе не обязательно уходить, но если бы ты это сделал, было бы замечательно.

— Я уйду, — сказал Джордан. — Я люблю тебя, Бёрди.

Я подняла руку, чтобы заставить его заткнуться. Я не хотела слышать эту чушь. Действительно не хотела.

Я пошла в ванную, сточила немного горячей воды и ополоснула лицо, в попытке добиться некоторой ясности. Я услышала, как дверь в мою квартиру закрылась. Джордан ушел.

Я вернулась к лестнице, посмотрела через край перил вниз на картину. Тогда все было гораздо проще.

Эш

Я опоздал. Слишком поздно, черт возьми.

Мы с Миллером поспешили в больницу. Наша мама сидела в комнате ожидания, одна, смотря вниз. Ее глаза были сухими, возможно, она еще пребывала в шоке. Это случилось так быстро. Она разговаривала с ним. Они шутили о том, что посадят его на жесткую диету, когда он вернется домой. Миллер сообщил им, что я приду. Судя по всему, он уже решил, что не примет от меня «нет» в качестве ответа.

Она ушла, чтобы принести кофе, и когда вернулась, вокруг него будто ад разверзся. Потом он умер.

— Мама, — окликнул ее Миллер.

Я думаю, что в тот момент, когда она увидела своих сыновей, реальность только что случившегося ударила по ней. Она встала и разрыдалась, практически вопя. Мы оба обняли ее. Это не было неловким. Там не было места для нее. Мы все были сломлены.

Она повернулась ко мне, обхватила мое лицо руками и притянула меня к себе.

— Мой мальчик… мой красивый мальчик. — Она обняла меня, рыдая мне в грудь. — Твой отец так сильно тебя любил. Мы так по тебе скучали.

Я хотел, чтобы мое сердце согрелось этими словами, но оно было перегружено сожалением. Я всегда опаздываю.

Я был уверен, что она рассердится, но все, что я почувствовал, это ее безусловную любовь. Не знаю, почему я позволил себе думать, что глядя на меня, мои родители видели только смерть Сары. Моя болезнь и чувство вины затмили мои мысли. Я видел только тьму.

Бёрди была моим единственным светом в то время. Как раз перед тем, как покинуть ее, я стал Эшем, который жил с надеждой. Затем я позволил ей уйти, погружаясь снова в тень. Сделал бы я это снова? Да, черт возьми. Я бы сделал это снова, чтобы Бёрд стала той звездой, какой она является сейчас. Но это — упущенная возможность увидеться с отцом — была ценой, которую я должен был заплатить.

Я думал, что у меня еще есть время. Мой отец всегда был таким крепким. Я все еще думал о нем, как о человеке, который возвышался надо мной. Он навсегда останется бесстрашным морским пехотинцем. Я вспомнил, как в детстве, он был похож на супергероя, надевая свою форму. Он ушел на войну и вернулся невредимым. Я думал, что мой отец никогда не умрет.

— Мама, прости меня, — прошептал я ей в макушку.

— Я просто рада снова тебя видеть. Дорогой, я знаю, как тебе было больно. Я просто хотела, чтобы мы могли помочь. Я лишь хотела, чтобы ты позволил нам.

— Никто не мог. Я сам себе злейший враг. Я очень сожалею по поводу отца, но я останусь здесь. Я сделаю это ради тебя.

— Ты мне ничего не должен. Я привела тебя в этот мир. И это я должна о тебе заботиться.

Я позволил себе горевать столько времени, сколько мне было нужно и, когда моя мама была слабой, я не оставил ей времени прийти в себя. Траур временный, но я предположил, что я разрушил ее непоправимо.

Миллер вмешался:

— Мам, мы обо всем позаботимся. Я знаю, ты с папой уже договорились обо всем с похоронным бюро. — Она кивнула.

— Почему бы нам не отправиться домой? Элла встретит нас там, чтобы мы могли быть все вместе, — сказала она.

Эш

Дом моего детства едва изменился, это касается и моей комнаты и спальни Сары. Как и сказал Миллер, мы оба умерли, оба застряли во времени. Желание выпить зашевелилось во мне. Я не употреблял ни глотка с тех пор, как встретился с Бёрд, и это было не сложно. У меня снова появилась надежда. Но столько эмоций закручивалось внутри меня сейчас, и я не мог справиться со всеми.

Моя мать приняла несколько снотворных, чтобы заставить себя немного отдохнуть. Она была в больнице два дня подряд. Миллер разговаривал по телефону внизу, Элла работала над организацией похорон. Я бродил по дому.

Это вызвало много воспоминаний. Я увидел призраков: Миллера, бегущего за нами с Сарой по коридору, и моего отца, который кричал, чтобы мы прекратили. Я увидел нас с Миллером под светящимся одеялом посреди ночи. Я увидел себя, как стучался в дверь ванной в школьное утро и орал Саре поторопиться, напоминая ей, что несмотря ни на что, она все равно будет выглядеть дерьмово. Она обоооожала это.

Я проскользнул в комнату Сары и запер за собой дверь. Комната была заполнена символами, которые доказывали ее существование: футбольные трофеи, школьные фотографии, плакаты ее любимых музыкантов и групп. Я провел много времени в музеях и теперь оказался в болезненном мемориале моей сестры.

На ее столе лежал альбом — скрапбук. Я взял его и пролистал страницы. Наброски рисунков карандашом, шнурок, билетик на концерт. Детское домашнее задание. Там было написано предложение, и она должна была его закончить.

В одном из них говорилось: «Когда я вырасту, я хочу быть…»

И своим неуклюжим почерком он ответила: «Как мой брат Эш. Он повсюду видит радуги и рисует их».

Я захлопнул альбом, сел на ее кровать и заплакал. Я не оправдал это. Я перестал видеть радугу. Я позволил ей убить мой дух, когда это было последним, чего она хотела.

Я почувствовал, что начал проваливаться в яму. Монстр депрессии может поглотить меня, если я не найду способ остановить это. Я взглянул на ее ванную, когда уродливые мысли пытались заставить меня услышать их. Я знал, что они были иррациональны. Я знал, что мне нужно позвонить своему терапевту. Мне, возможно, нужно будет пересмотреть свои лекарства: путешествие, неожиданный сильный стресс, триггеры. Но я не хотел звонить. Я лишь хотел прислушаться к уродливым мыслям.

Я знал, что уничтожу свою мать, Миллера и даже Бёрд, но падение было таким внезапным и быстрым, как будто кто-то выбил почву из-под моих ног, и не было ничего, что могло бы замедлить спуск.

Я встал и вошел в крошечную ванную Сары, роясь в поисках чего-нибудь, что остановит это свободное падение. Чтобы чувство опустошенности прошло раз и навсегда. Там ничего не было, и я был настолько растерян, что ударил зеркало, висящее передо мной, оно разлетелось на осколки.

Они смотрели на меня: осколки стекла, сотни разбитых Эшей смотрели на меня, осуждали меня, издевались надо мной.

Я засунул свою чертову руку в раковину, дотянулся до осколка и схватил его. Кровь потекла, когда я сжал свое запястье, и он врезался мне в ладонь. Мучительная боль снова заставила меня почувствовать себя настоящим. Это заставило меня кое-что понять и отвлечься от опустошающего чувства свободного падения.

Рингтон моего телефона отвлек меня от сжимания осколка. Я покачал головой, как будто пытался разрушить чары, и вытащил телефон из кармана.

Я не узнал номер.

— Эш? — ручка на двери дернулась. — Эш? — Миллер начал стучать в дверь. — Там все хорошо? Мы слышали удар.