Евреи Ленинграда 1917-1939

ВВЕДЕНИЕ

Выходцы из еврейской среды, крещеные и некрещеные, появились в Санкт-Петербурге (с 1914 г. — Петрограде) с момента его возникновения в 1703 г. Это были в основном иностранцы — врачи и финансисты, в услугах которых нуждались двор, государство и армия. Они исчислялись единицами. В целом же в России 18-го века преобладала атмосфера нетерпимости по отношению к евреям. Так, во времена Елизаветы Петровны, у португальского врача Антония Санхеса (Санчеса), почетного члена Российской академии, была в 1748 г. отобрана пенсия — на основании лишь подозрения в том, что он, будучи родом из португальских марранов, тайно исповедовал иудаизм. Десятью годами раньше, в годы правления Анны Иоанновны, в Петербурге были публично преданы сожжению отставной капитан-поручик флота Александр Возницин и откупщик из Смоленской губернии Ворох Лейбов. Первый из них был приговорен к казни за переход в «жидовскую веру», а второй — за его совращение.

После трех разделов Польши (1772, 1792 и 1795 гг.) и присоединения к России территорий, густо заселенных евреями, в Петербурге образовалась маленькая еврейская колония финансистов, откупщиков, купцов, поставщиков армии и двора. Позднее к ним присоединилось некоторое число ремесленников, переселившихся из Латвии и Белоруссии. Вслед за принятием закона о воинской повинности евреев (1827 г.) в городе появилась новая социальная группа евреев — семьи нижних армейских чинов.

Характерной особенностью еврейской колонии столицы уже тогда являлось наличие в ней лиц, принимавших на себя, по назначению или добровольно, роль представителей и ходатаев (на иврите — штадланим) всего русского еврейства перед верховной властью. Эти представители, используя свою близость к правительству и связи при дворе, стремились облегчить ограничительные законы о евреях, оправдать еврейский народ в случаях несправедливых наветов, содействовать благоприятным заключениям правительственных комиссий по еврейскому вопросу и влиять на русское общественное мнение в выгодную для евреев сторону. Одним из первых примеров такого заступничества является книга Лейбы Неваховича Вопль дщери иудейской, опубликованная в 1803 г. и положившая начало русско-еврейской литературе. Ту же идею выражало и название переведенной в 1871 г. из Одессы в Петербург еврейской газеты Хамелиц (Заступник, Посредник — иврит).

Эта специфическая черта лидеров петербургской еврейской колонии — представительство перед правительством интересов народа, отдаленного от столицы сотнями верст, еще ярче проявилась в годы реформ Александра Второго, когда евреи стали надеяться на получение гражданского равноправия, а их многочисленные ходатайства по этому поводу собирались в Петербурге и передавались властям группой финансовых магнатов во главе с бароном Евзелем Гинцбургом (а позднее — его сыном Горацием).

На это же время приходится быстрый численный рост петербургского еврейства, последовавший за разрешением (конец 1850-х –1860-е) селиться вне «черты оседлости» некоторым «полезным» с точки зрения правительства категориям евреев, в том числе наиболее богатым и образованным из них, а также дипломированным ремесленникам и отставным солдатам. При этом для ремесленников, например, право на жительство было обусловлено постоянным занятием только своей профессией, что вечно угрожало выселением в случае потери работы, смерти кормильца и т. д. Подобные законы вместе с конкуренцией более качественного столичного ремесла заставляли многих ремесленников, имевших право переселиться в столицу, предпочитать полуголодное существование в «черте оседлости» полной неуверенности в своем завтрашнем дне жизни в Петербурге. Законы о праве жительства впоследствии неоднократно ужесточались. Соблюдение же их всегда зависело от «видов правительства» в данный момент.

В отличие от петербуржцев других национальностей, среди которых было много пришлого несемейного элемента, евреи переселялись целыми семьями. Еврейская женщина обычно не имела самостоятельных источников дохода. Поэтому среди евреев было гораздо больше «несамодеятельных». Например, в 1900 г. на 100 самодеятельных евреев в Петербурге приходилось 106 несамодеятельных, в то время как у нееврейского населения на 100 самодеятельных — лишь 52 несамодеятельных.

Среди столичных евреев-ремесленников многие работали портными и сапожниками, составляя в 1890 г. от одной пятой до четверти всех занятых в этих областях. Было также довольно много евреев-часовщиков, металлистов и печатников. Очень важную группу составляла интеллигенция — совместный продукт еврейского просветительского движения Хаскалы и реформ Александра Второго. Численность интеллигенции быстро росла. В 1900 г. в Петербурге было 608 евреев (мужчин) медицинских работников, 143 адвоката и ходатая по делам, 175 деятелей науки, литературы и искусства; в 1913 г., когда численность евреев в столице приблизилась к 40 тыс., они составили 22% всех присяжных поверенных, 44% помощников присяжных поверенных, 17% врачей, 52% дантистов. В Петербургском университете в 1894 г. обучалось 71, в 1902 г. — 123, а в 1911 г. — 661 еврейский студент.

На протяжении второй половины 19-го — начала 20-го веков непрерывно росла роль петербургского еврейства в экономической и финансовой жизни страны. Начальный капитал еврейских финансистов обычно складывался в результате занятия винным промыслом, продажа лицензий на который была важнейшей статьей доходов государственного бюджета. В 1859 г. в Петербурге был открыт первый частный банк западного типа «И.Е.Гинцбург», вслед за которым появились крупные банки, учрежденные под эгидой Самуила Полякова и Абрама Варшавского, банкирский дом «Г.Вавельберг» и другие. Еврейские банкиры принимали участие в строительстве железных дорог, экспорте зерна, добыче золота в Сибири и во многих других отраслях. Несмотря на то, что в 1890-е — 1900-е поддержка государством еврейских банков прекратилась и часть из них пережила серьезный кризис, в предреволюционном Петрограде важные позиции заняло второе поколение еврейских финансистов, таких, как Марк Варшавский, Александр Гинцбург, Даниил Поляков, Борис Каменка, Михаил Вавельберг. Из 17 членов Совета фондового отдела Фондовой биржи в 1915 г. по крайней мере семь были евреями или происходили из евреев.

В Петербурге никогда не было района с преобладающим еврейским населением. Не было и законодательства, предписывавшего, «в каких частях города евреям можно жить. Уместно говорить лишь о районах, где процент евреев был выше по сравнению со средним по городу. По такому показателю с 1869 г. по 1910 г. первое место занимал 4-й участок Спасской части, где концентрация евреев была в 4 раза с лишним выше среднегородской. Этот участок находился на торгово-ремесленном отрезке Садовой улицы, вдоль которой располагались главные рынки столицы. Там же находились многие мелкие мастерские и лавочки, принадлежавшие евреям, а также основные еврейские молельни 1860-1880-х. Евреи селились и на прилегающих участках Коломенской, Спасской, Казанской и других частей. После открытия в 1893 г. на одном из этих участков, 1-м Коломенском, Большой Хоральной синагоги концентрация евреев там выросла еще больше. В этих же кварталах находились многие еврейские учреждения, общественные организации, редакции и издательства. Сугубо еврейским районом виделась Коломна начала 20-го века десятилетнему Осипу Мандельштаму.

В Петербурге есть еврейский квартал: он начинается как раз позади Мариинского театра... Там, на Торговых, попадаются еврейские вывески с быком и коровой, женщины с выбивающимися из-под косынки накладными волосами и семенящие в сюртуках до земли многоопытные и чадолюбивые старики.

В начале 20-го века евреи начали гуще заселять новый обширный район, центром которого являлся Николаевский (ныне Московский) вокзал — главный транспортный узел Петербурга. Уровень жизни здесь был заметно выше, чем в старом районе еврейского заселения, и это, свидетельствовало о возраставшем благосостоянии евреев.

В других местах города евреи почти не селились. В самом центре, в аристократической Адмиралтейской части, жили люди с высоким общественным положением, крупные чиновники и прислуга, иностранцы, а также владельцы первоклассных магазинов и мастерских. Здесь находились лишь особняки Гинцбургов, Поляковых и роскошные квартиры других крупных еврейских дельцов.

Почти не было евреев и среди рабочих петербургских заводов, расположенных на окраинах.

Социальные сдвиги способствовали аккультурации (переходу на русский язык) петербургского еврейства. Между 1869 и 1910 гг. процент евреев, считавших идиш родным, снизился с 98% до 55% (прил.1, табл.5). По темпам языковой аккультурации еврей опережали всех, кроме украинцев и белорусов.

Перед первой мировой ВОЙНОЙ евреи стали ОДНИМ ИЗ главных городских меньшинств, наряду с белорусами, поляками и немцами. Безошибочные признаки процесса их модернизации можно было видеть в снижении рождаемости и уменьшении смертности. О том же говорили снижение плодовитости еврейской женщины (прил.1, табл.З), некоторое понижение брачности (прил.1, табл.2) и рост среднего возраста брачующихся.

Несмотря на быструю модернизацию, «пороки» большого города почти не затронули петербургских евреев. Так, например, смертность от алкоголизма среди них в период 1900 —1914 гт. была в 18,2 раза ниже, чем в среднем по Петербургу. Еврейская семья оставалась крепкой, и хотя процент внебрачных детей у столичных евреев накануне войны и превышал аналогичный показатель у евреев провинциальных, но был в десять раз ниже, чем в среднем по городу (прил.1, табл.4). Во время войны 1915—1917 гг. смертность евреев от остроинфекционных заболеваний была ниже среднегородской: от дизентерии — в 1,7 раз, от туберкулеза — в 2,3 раза, от брюшного тифа — в 3,3 раза.

Сравнительно высокий социальный статус петербургской еврейской колонии, испытывавшей меньший, чем в «черте оседлости», национальный гнет, а также влияние интенсивной общественной и культурной жизни столицы способствовали образованию в Петербурге важнейшего центра еврейского просвещения. Деятельности молодой петербургской еврейской интеллигенции на первых порах благоприятствовало и то, что она пользовалась поддержкой правительства, надеявшегося таким образом ускорить ассимиляцию всего еврейского народа. Достижениям маскилим (просвещенцев. — ивр.) способствовало также почти полное отсутствие в городе ортодоксальной раввинистической учености. Правительство специально заботилось о том, чтобы в столице не образовался новый духовный центр иудаизма, и с этой целью не допускало формирования Петербургской религиозной общины с разветвленными функциями и обширными полномочиями по образцу общин западных губерний. Обер-прокурор Святейшего синода Победоносцев однажды заявил, что в Петербурге не должно быть еврейской общины.

Атмосфера индифферентности к религии, преобладавшая среди петербуржцев, привела к тому, что в Правлении Хоральной синагоги и ее предшественниц заметную роль играли люди, весьма далекие от ортодоксии. Одним из двух главных раввинов неизменно назначался человек, имеющий помимо религиозного хорошее светское образование.

Из-за высоких образовательного и имущественного цензов, которыми ограничивались права евреев на поселение в столице, а также из-за ее отдаленности от главных хасидских центров на юго-западе страны, большинство петербургских евреев происходило из митнагедов (противников. — ивр.), то есть из той части польско-литовского еврейства, которая не приняла хасидизма, религиозно-мистического народного движения, зародившегося в 18-м веке. Отсутствие в Петербурге влиятельных хасидских кругов, которые в других местах наиболее упорно противостояли просвещению, было еще одним фактором аккультурации. и секуляризации_ его еврейского населения. Именно в Петербурге в 1863 г. было основано Общество для распространения просвещения между евреями в России (ОПЕ), бывшее долгое время единственной организацией, объединявшей широкие круги еврейской интеллигенции.

Так как в столице было проще получить разрешение на издание национальной прессы, Петербург стал таюкё главным центром русско-еврейской периодической печати. Наиболее влиятельный из тогдашних изданий, журнал Восход, балансировавший между аккультурацией и национализмом, просуществовал четверть века (1881— 1906 гг.). Всего из 39 русско-еврейских газет и журналов, выходивших в России между 1860 и 1910 гг., 21 издание приходится на Петербург. Распространялись они, естественно, по всей Российской империи. Значение русскоязычной петербургской прессы еще более выросло после запрета в июле 1915 г. употребления еврейского типографского шрифта.

Быстрое развитие страны во второй половине 19-го — начале 20-го веков способствовало усилению среднего класса и интеллигенции у нерусских народов. В то же время между 1881 и»1505 гг. правительство проводило политику ущемления и ликвидации даже тех немногих прав нацменьшинств, которые существовали к тому времени в империи. Были еще более ограничены права евреев, урезана финская автономия, запрещены публикации на украинском языке, ограничена польская культурная жизнь. Революция 1905—1907 гг. привела к отмене лишь части из этих мер. Модернизация, шедшая на фоне усиления правовых ограничений, привела к образованию национальных движений и партий в Польше, Украине, Белоруссии, Грузии и Армении.

Формированию национального еврейского движения препятствовала дисперсность расселения евреев. Мешало и то, что сами евреи зачастую считали себя лишь религиозной группой, а не народом. Однако волна погромов, прокатившаяся на юге в 1881—82 гг., и в особенности реакция на них правительства, которое «увидело» причину беспорядков в эксплуатации евреями русских крестьян и, в ответ, только усилило антиеврейское законодательство, подорвало веру многих просветителей в то, что путь аккультурации приведет к эмансипации евреев в России. Кроме того, еврейские интеллигенты сознавали, что они остаются непринятыми в русское общество, в то время как пропасть между ними и простым народом в местечках росла как следствие правительственной политики селективной эмансипации. В силу этого Петербург, где к 1897 г. проживало всего 0,33% всего российского еврейства (и 5,5% евреев за пределами «черты оседлости»), постепенно становился одним из главных центров еврейского национального движения.

Особенностью столичного национального движения являлось то, что оно носило скорее либерально-западнический, чем революционный характер. Значительная часть петербургской интеллигенции не сталкивалась в повседневной жизни с той степенью бесправия и унижения, как ее соплеменники за «чертой», и поэтому продолжала полагаться на легальные методы борьбы. Этими методами рассчитывали достичь в конечном счете не только равноправия евреев, но и их полной интеграции в русское общество.

Революция 1905—1907 гг. обесценила роль традиционной политики ходатайств (штадланута) общинных богачей. На их место выдвинулись либералы, развернувшие борьбу за гражданские права в Государетвенной думе, в печати, в созданном в 1905 г. Союзе для достижения полное правил еврейского народа в России и в небольших столичных интеллигентских партиях, таких, как Еврейская демократическая группа (образовалась в конце 1904 г.), Еврейская народная партия (Фолкс-партей, 1906 г.), Еврейская народная группа (1906 г.).

В Еврейской народной группе важную роль играл кадетский лидер Максим Винавстк что во многом определяло ее общеполитическую платформу. Национальные требования Народной группы сводились в основном к гражданскому полноправию евреев.

Демократическая группа, во главе которой стояли Леонтий Брамсон, Григорий Ландау, Иосиф Бикерман и Александр Браудо, также выступала с умеренными национальными требованиями, однако в общеполитическом плане была радикальнее.

Фолкспартей (идеолог и основатель — Семен Дубнов) по своим общеполитическим требованиям была близка к конституционным демократам, в национальной же сфере стремилась к достижению максимально широкой национально-политической автономии, которая бы распространялась на культуру, образование, здравоохранение и т.д. вплоть до создания центральных органов национальной автономии в масштабах страны.

Влияние еврейских социалистических партии (Бунд, Поалей Цион) на почти лишенное пролетариата еврейское население Петербурга было ограниченным, в то время как популярность сионистов постепенно росла. В центре внимания петербургских евреев, работавших в общероссийских партиях, стояли проблемы нееврейского населения.

В годы реакции многие отошли от политической борьбы и занялись национально-культурным строительством, созданием научных, исторических, музыкальных, литературных и других национальных обществ, усилили внимание к школьному образованию, изучению иврита и иудаики.

Три года первой мировой оставили глубокий отпечаток на облике российского еврейства. Одной из главных травм,, нанесенных ему войной, были массовые выселения евреёЕПтгприфронтовой зоны, проводившиеся командованием, безосновательно обвинявшем всех евреев в шпионаже в пользу неприятеля. Петроградская общественность первая протянула руку помощи беженцам и выселенцам (следуя традиции того времени, далее в тексте как беженцев, так и выселенцев мы будем называть «беженцами»). По ее инициативе был образован Еврейский комитет помощи жертвам войны (ЕКОПО), сосредоточивший в своих руках координацию всех видов социальной помощи, оказывавшейся еврейским беженцам и ставший накануне революции самой влиятельной еврейской общественной организацией страны. Большая часть внутрироссийских сборов на дело помощи также поступала из Петрограда, хотя собственно в столицу прибыло сравнительно немного беженцев.

Накануне революционного 1917 г. 50 000 петроградских евреев (2% всего населения города) представляли собой сильную, динамичную, сравнительно богатую и образованную общину. Они владели роскошной Хоральной синагогой и несколькими молельнями, а также содержавшимся в образцовом порядке кладбищем. Ими был основан и поддерживался целый ряд общественных организаций, имевших общероссийское значение и отвечавших запросам еврейского населения в области просвещения, образования и культуры (ОПЕ и другие), профессиональной помощи (в 1880 г. в Петербурге было основано ОРТ — Общество ремесленного и земледельческого труда среди евреев в России), содействия эмиграции (Российское отделение Еврейского колонизационного общества — ЕКО — было основано в Петербурге в 1893 г.), здравоохранения (ОЗЕ — Общество охранения здоровья еврейского населения, основанное в Петербурге в 1912 г.), социальной помощи. В городе имелись еврейские учебные заведений всех ступеней, всемирно известные собрания еврейских книг и рукописей, издавалось несколько еврейских газет и журналов. Вышла в свет шестнадцатитомная Еврейская энциклопедия.

Однако самым, быть может, главным было наличие в Петербурге значительного слоя «организованной еврейской общественности», имевшей влияние в столице и за ее пределами, активной в борьбе за гражданские и национальные права, в политической жизни, в деле помощи нуждающимся, в общинном и культурном строительстве. Немецкий философ Герман Коген, посетивший русскую столицу в 1913 г., на приеме, организованном еврейской общиной в его честь, заявил, что ни в каком другом месте Европы, кроме Петербурга, нельзя устроить собрания, где присутствовало бы так много интеллигентных лиц, проникнутых истинно еврейским духом. Именно эта «организованная общественность» во многом определила неповторимые черты петроградской еврейской жизни в революционном 1917 г., во время «военного коммунизма» и в период НЭПа.

В этой книге предпринята попытка проанализировать различные аспекты истории петроградско-ленинградского еврейства в период между мировыми войнами. В этом смысле она принадлежит к популярному сегодня направлению исторической науки — так называемой региональной истории, по которой пока что написаны считанные монографии по истории евреев российских городов. Все они касаются только дореволюционного периода. На сегодняшний день в историографии советского еврейства нет всесторонних исследований о евреях большого российского города в межвоенную эпоху. Существующие работы посвящены истории советского еврейства в целом или сконцентрированы на изучении определенных аспектов его жизни. Так, например, эти работы анализируют историю Евсекции РКП (б), отдельные экономические проблемы, в частности, еврейское землеустройство, или деятельность некоторых еврейских организаций в СССР. Несколько исследований посвящено еврейскому образованию, ивритской и идишистской литературе, еврейским научным учреждениям и т.д. Ряд публикаций, как старых, так и появившихся в последние годы, касается частных вопросов еврейской жизни Петрограда-Ленинграда. Все эти работы позволили перейти к новому этапу исследования истории советского еврейства, к анализу преломления общих тенденций в местном масштабе. Ведь Советский Союз был огромной страной со специфическими особенностями, присущими каждому региону. Даже когда Москва проводила единую внутреннюю политику по отношению ко всему населению страны (а так было далеко не всегда), указания, исходящие из центра, в каждом месте проводились в жизнь по-своему. Поэтому изучение локальных историй необходимо для получения объективной цельной картины.

Поскольку до конца 1980-х у независимых исследователей не было возможности использовать материалы советских архивов по послереволюционному периоду, их исследования были основаны главным образом на печатных источниках и касались чаще 20-х, нежели 30-х. По той же причине, думается, историки концентрировались преимущественно на бывшей «черте оседлости», о которой коммунистическая еврейская пресса писала больше, чем о крупных российских центрах.

Начавшееся с конца 1980-х открытие доступа к значительной части архивных материалов позволило автору не только уточнить целый ряд уже освещавшихся вопросов, но и рассмотреть в местном масштабе такие аспекты истории евреев СССР в период 1917—1939 гг., которые прежде не поддавались обстоятельному исследованию (например, религиозно-общинная жизнь).

В том, что касается фактов и тенденций общесоветской истории и их интерпретаций, автор опирался в основном на классические западные монографии. За последние годы появилось и немало публикаций российских историков, которые не только существенно расширяют круг источников, но и предлагают новые концепции и подходы к исследованию Октябрьской революции, военного коммунизма, НЭПа и т.п. К сожалению, автор не успел воспользоваться всеми такими публикациями в данной работе, писавшейся в те же годы, что и они.

Ленинград (Петроград) являлся важным еврейским центром вне «черты оседлости» и по численности еврейского населения, и по его лидирующей роли в процессах урбанизации и советизации, и по степени своего влияния на развитие СССР в целом. Целью исследования, таким образом, был не только детальный анализ изменений, происходивших с евреями Ленинграда, но и определение типовых особенностей развития советских евреев в крупных городах.

Особое внимание уделено анализу собственно еврейской жизни Ленинграда и выяснению того, каким именно образом чрезвычайно развитый до революции слой «организованной еврейской общественности» города адаптировался к новым условиям советского режима, в какой степени общественным деятелям удавалось способствовать абсорбции приезжих из провинции, бороться с ассимиляцией, противостоять вмешательству властей в деятельность еврейских организаций, и т.п. Независимая еврейская деятельность в Ленинграде продержалась гораздо дольше, чем кажется на первый взгляд. Она охватывала многие тысячи жителей города, нуждавшихся в социальной, медицинской и юридической помощи, в профессиональном устройстве, в религиозном и культурном обслуживании.

В работе также сделана попытка установить степень участия петроградского еврейства в обеих революциях 1917 г., его роли в коммунистической партии, в высших городских партийных и советских органах, а также в проводившихся властями репрессиях, в том числе против еврейских национальных и религиозных активистов.

Анализ демографических и статистических данных позволяет проследить социальное продвижение евреев, к началу второй мировой войны занявших важнейшее место среди ленинградской интеллигенции, как научно-технической, так и гуманитарной (при том, что в высших органах власти роль евреев к тому времени сильно снизилась). Уделяя внимание групповому социально-демографическому портрету евреев, как национального меньшинства в ленинградском социуме, автор сознательно уклонился от описания вклада отдельных знаменитых евреев Петрограда-Ленинграда в общесоветскую нееврейскую жизнь — науку, культуру, экономику и т.д.: этой менее важной с точки зрения еврейской истории теме посвящено достаточно публикаций. Вместе с тем не обойдены взаимосвязанные вопросы о реакции окружающего населения на социальное продвижение евреев и о политике властей по отношению к антисемитизму.

При этом все изменения, происходившие с ленинградскими евреями, требовалось рассматривать на фоне истории как советского еврейства в целом, так и других национальных меньшинств города, не упуская из виду зигзаги советской национальной политики и особое отношение властей к Ленинграду, как конкуренту новой столицы. Это создавало дополнительные трудности, поскольку соответствующих работ не слишком много.

В работе использованы материалы из семи архивов Санкт-Петербурга, двух московских архивов и четырех архивов Иерусалима (их список см. в приложении 5). Это материалы советских и партийных учреждений, контролировавших еврейскую жизнь в городе, в частности, Евкома, Евсекции, Комиссии по делам культов; материалы собственно еврейских учреждений, таких как ЛЕКОПО, ЛенОЗЕТ, Еврейский университет, Евдомпросвет; личные дела еврейских деятелей, например, Иосифа-Ицхака Шнеерсона, Иехиеля Равребе, Давида Маггида, а также данные переписи населения Ленинграда за 1939 г. С частью документов удалось познакомиться в Израиле по их копиям, собранным в последние годы Центром по исследованию и документации восточноевропейского еврейства (ЦИДВЕЕ) и Центральным архивом истории еврейского народа (ЦАИЕН) Еврейского университета; интервью и материалы личных архивов, собранные самим автором, переданы им в архив ЦИДВЕЕ и упоминаются в книге как документы этого архива.

Наряду с архивными материалами в работе использована также периодика тех лет — еврейские издания, выходившие в Петрограде-Ленинграде и Москве на русском, идише и иврите, некоторые эмигрантские еврейские издания, общегородская ленинградская пресса, отдельные публикации из газет и журналов Тель-Авива, Иерусалима, Нью-Йорка, Лондона, Варшавы, Киева, Харькова, Минска, Пскова, Великих Лук. Значение периодических изданий, в особенности ежедневных газет, как источника информации особенно велико для 1917 г. и для периода НЭПа, но резко падает к 30-м; роль же архивных материалов, напротив, растет. Использованы также опубликованные в России и за ее пределами документы и сборники документов (как советских, так и еврейских организаций), адресные книги Петербурга-Ленинграда, мемуары и воспоминания участников и очевидцев событий, а также литературные произведения.

В основе книги лежит докторская диссертация автора, написанная при Институте современного еврейства Еврейского университета в Иерусалиме в 1990 —1995 гг. Исследование проводилось при финансовой поддержке Фонда Леви Эшкола при Министерстве науки и культуры Израиля, а также Мемориального фонда еврейской культуры (Нью-Йорк).

Здесь мне хочется поблагодарить всех, кто способствовал появлению настоящей работы, и прежде всего моего научного руководителя профессора Мордехая Альтшулера, уделившего автору много времени и внимания. Я признателен также тем, кто вместе с М.Альтшулером содействовал получению стипендий и грантов на данное исследование: канцлеру Еврейского университета Аврахаму Харману, депутату Кнесета Менахему Савидору, профессору Шмуэлю Эттингеру (ныне покойным); профессорам Ионатану Френкелю (Еврейский университет), Цви Гительману (Мичиганский университет), Яакову Рои (Тель-Авивский университет), британскому историку Мартину Гилберту, бывшему руководителю израильского Бюро связи с евреями СССР Давиду Бартову. Профессору Хайфского университета Аврахаму Гринбауму я благодарен за неоднократные профессиональные, особенно библиографические, консультации и моральную поддержку. Профессорам Серджио ДеллаПергола и Исраэлю Барталю, а также доктору Шаулю Штампферу (Еврейский университет) и Зеэву Элькину я признателен за содействие в издании этой книги.

Большую помощь при сборе архивных материалов и иллюстраций оказали сотрудник Российской национальной библиотеки доктор Виктор Кельнер, архивисты Вениамин Лукин (ЦАИЕН), Аркадий Зельцер (АЦИДВЕЕ), Мария Новиченок (РГАЭ), Моше Гончарок (ЦСА).

Научный редактор настоящего издания доктор Наталья Юхнева (Музей антропологии и этнографии РАН) сделала все от нее зависящее, чтобы исключить вероятные ошибки и сделать книгу возможно более легко читаемой без ущерба для научного уровня.

Эрнест Цинберг, Любовь Латт, Александр Гольдберг, Анатолий Сотников, Гита Глускина и ныне покойная ее сестра Софья Глускина, Зэев Вагнер поделились ценными документами из личных архивов или (и) своими воспоминаниями. В этом плане я особенно обязан скончавшейся в 1995 г. в Хайфе Берте Иоффе, дочери петербургского раввина Давида-Тевеля Каценеленбогена.