Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)

Л. Троцкий. ВОЙНА И ТЕХНИКА

После сорокачетырехлетнего перемирия в Европе война привела в движение всю ту военную технику, которую за этот период милитаризм снимал, как сливки, с капиталистического развития. И Европа выдержала. Сколько раз говорилось, что новейшая техника доведет войну до абсурда и тем сделает ее невозможной. Этого не случилось. Война оказалась чудовищной, но не «абсурдной», т.-е. не невозможной технически, наоборот – почти банальной. Старые правила тактики и стратегии отнюдь не оказались опрокинутыми. Если нужны были новые доказательства того, что невозможной может сделать войну не автоматическая техника, а сознательная человеческая воля, то это доказательство теперь снова дано, и человечество за него честно уплатило.

То, что характеризует нынешнюю войну, la grande guerre, это ее размеры, необъятность ее фронта, неисчислимость вовлеченных в нее масс, но никак не новизна принципов и технических методов, словом, количество, а не качество. Если лавинообразное развитие милитаризма в течение последнего полустолетия, – со всеми изобретениями и «тайнами» военной техники – не довело войну до абсурда, то оно в то же время и не дало ни одной из стран такого особенного, из ряда вон выходящего «средства», которое обеспечивало бы за ней в кратчайший срок победу. И несмотря на напряжение всех технических сил самых выдающихся наций в течение самой войны, несмотря на то, что мысль всех изобретателей и ученых работает вот уже 16 месяцев почти исключительно в области орудий разрушения, этот последний период не дал ничего принципиально нового, по крайней мере, оно до сих пор не обнаружилось.

Техника войны, несомненно, выше всего в Германии в полном соответствии с ее более высоким уровнем капиталистического развития. Но и перевес Германии имеет преимущественно количественный характер в этой войне больших количеств и тяжелых масс. В том же направлении шли все усилия Германии уже во время войны: обеспечить за собой возможность задавить противную сторону количеством.

Не нужно, однако, быть заядлым гегельянцем, чтобы в этом перевесе количества открыть действие качества. В самом деле. Милитаризм – это та именно область, которая меньше всего допускает при нынешних условиях самобытную замкнутость. Правящая реакция любой страны может в политике и гражданском обиходе отстаивать пещерные традиции, но кремневого ружья она отстаивать не станет. В области военной техники все страны стремятся выровняться по передовым образцам. В области вооружения и снаряжения, предметы которых отсталым странам приходится закупать у передовых, между капиталистическими странами нет, по крайней мере на первый взгляд, той дистанции, что в сфере индустрии. Но различия обнаруживаются позже – в количестве. Подготовленные запасы быстро расходуются в нынешних боях и должны быть непрерывно пополняемы. Экономическая сила страны сказывается не в качестве тех пушек и снарядов, которые она заблаговременно сложила у себя в амбарах, а в ее способности воспроизводить их в надлежащем числе во время самой войны. В этом смысле мы сказали, что в количестве сказывается качество или уровень технического развития страны.

С начала войны Франция оказалась обреченной на подражание в погоне за массой. Des canons! Des munitions! (Пушек! Снарядов!). Этот клич стал после первого периода оглушенности господствующим, война превратилась в автоматические состязания количеств. Большего размера пушки, большее количество снарядов для них, больше митральез, большего размера подводные лодки, как можно больше километров колючей проволоки. Воспитанное на так называемых чудесах техники, на X-лучах и излучении радия, воображение ждало таких приемов, которые сразу обратили бы в ничто тяжелые массы чугуна и свинца. Но нет, все сводится именно к весу. Действительно новых, революционных принципов нет.

Взять хотя бы колючую проволоку. Эта незамысловатая вещь играет в нынешней траншейной войне колоссальную роль. Немцы стали первыми без конца наматывать ее вдоль своего фронта. Как борются против немецкой проволоки французы в своих попытках наступления? При помощи ножниц и артиллерии. Мы присутствуем при удивительном зрелище, когда целую нацию в век авиации оцепили невысокой путаной изгородью из проволочных шипов, – и эта многомиллионная, стоящая на высоте технической культуры, нация не может ничего выдвинуть против жалкой проволоки, кроме… простых ножниц, которые приходится пускать в ход, ползая на брюхе. Не менее грубым, хотя и более действительным является второй способ: разрушение металлических нитей при помощи артиллерии, которая градом снарядов взрывает всю почву, выворачивает деревянные столбики и тем уничтожает колючую изгородь, расходуя на это необъятное количество чугуна и приводя огражденное проволокой пространство в такое состояние, которое чрезвычайно затрудняет движение вперед.

Перед проволокой и ножницами, как важнейшими факторами нынешней войны, с недоумением и возмущением останавливается известный писатель-художник Пьер Амп.[218] «Это война, которая ничего не изобретает, – жалуется он, – а попросту подбирает все средства нападения и защиты, существовавшие с того времени, как люди начали воевать. Это простая сумма орудий смерти. Означает ли это, что наша цивилизация духовно исчерпала себя, что она способна далее только повторять себя, ибо, несмотря на свою науку, она возвращается к борьбе при помощи ножа первобытных эпох! И это чудовищное разрушение, которое она учиняет себе самой, не есть ли доказательство того, что она на ущербе и что с нею вместе кончается мировая эпоха?».

Вряд ли, однако, есть достаточные основы для такого апокалиптического пессимизма. Сам Амп указывает на одну общую причину того, что он называет параличом изобретательности: это отличающее нынешнюю хозяйственную систему резкое размежевание умственного и физического труда. Орудия и средства войны крайне многочисленны, разнообразны и в своем развитии крайне несогласованны. Многие из них война впервые привела в действие. Те призванные, которые занимаются в мирное время изобретениями в лабораториях, лишены возможности подвергать свои новшества постоянной проверке в действии. А те, кто применяет старые и новые военные средства, – не профессионалы войны, они оторваны от совершенно других занятий и интересов и лишены в большинстве своем необходимых познаний. Если кастовое разделение умственного и физического труда сказывается крайне отрицательно на всем современном производстве, то оно сказывается прямо-таки фатально в военном деле, где орудия применяются только в краткие сравнительно периоды войны.

Достигнуть действительно новых принципов в войне можно только при массовом применении старых приемов, аппаратов и снарядов. Нужна проверка в действии, столкновение с живой материей, не на полигоне, не на маневрах, где все условно, как на сцене, а в бою. Нужна война, чтоб совершенствовать войну и выровнять ее методы. А когда после военных столкновений наступает промежуток в десятки лет, когда военная техника в виде разрозненных изобретений накопляется как мертвый капитал, тогда ее внутренняя несогласованность совершенно неизбежна, и вся колоссальная машина войны может споткнуться о колючую проволоку.

Новые принципы рождаются и очищаются, устаревшие приемы отметаются только в практике. Промышленная техника совершенствуется только в действии, каждое изобретение немедленно действием проверяется и соподчиняется. Военная же техника развивается преимущественно лабораторным и канцелярским путем. Изобретения или простые изменения движутся по определенной колее, не встречая, где нужно, ограничения или сопротивления со стороны живой материи. Отсюда неизбежные чудовищные прорехи в техническом аппарате войны, – прорехи, которые приходится уже во время действия затыкать, чем попало: получается автомобиль, в механизме которого мочалка и веревка играют важнейшую роль… Согласованность, выросшая из проверки, будет найдена, – по крайней мере, в идее и приблизительно – к концу войны, чтобы быть опять-таки нарушенной дальнейшими техническими завоеваниями мирного времени.

Незадолго до начала нынешней войны французская республика продала с публичного торга 15 ламп, приспособленных для разыскивания раненых. Лампы были изобретены еще для нужд войны 1870 года, но модели, довольно счастливые для того времени, подоспели лишь к самому концу войны, пролежали под спудом почти полстолетия и, оставленные далеко позади развитием техники, пошли за ненужностью с молотка. Этот эпизод очень знаменателен для истории военной техники вообще: системы (ружей, пушек и пр.) сменяют друг друга, прежде чем успели подвергнуться подлинному огненному испытанию. В течение войны изобретающая и комбинирующая мысль подготовляет новые, несравненно более совершенные технические решения военных проблем, к концу войны эти комбинации воплощаются в модели, а затем после прекращения войны военно-техническая мысль продолжает работать лабораторным путем.

Разрушать железную нить, укрепленную на деревянных столбиках, при помощи чудовищного чугунного потока, где на метр проволоки приходится десятки и сотни пудов металла, – этот способ особенно ярко обнаружил свою несостоятельность в грандиозных боях Шампани в конце сентября (нов. ст.). Когда были разрушены и захвачены укрепления первой линии, и, для того чтобы прорвать немецкий фронт, нужно было только непрерывно продолжать наступление, французская артиллерия вдруг замолчала перед немецкими траншеями второй линии, очистить которые уже готовились, как передают, немецкие войска. Оказывается, пушечные стволы до такой степени разогрелись от непрерывной стрельбы по колючей изгороди, что дальнейшее продолжение стрельбы – там, где прежде всего требовалось непрерывность действия – оказалось невозможным. Это и была одна из причин, которые свели победоносное внешним образом наступление в Шампани на нет.

К концу нынешней войны будет, может быть, открыто средство для более простого и действительного уничтожения проволоки на расстоянии. Это средство может, однако, легко устареть к следующей войне, – тогда оно пойдет с молотка… Не приходится ли сделать вывод, что войны происходят слишком редко для нынешней техники.

«Киевская Мысль» N 353, 21 декабря 1915 г.

Л. Троцкий. КРЕПОСТЬ ИЛИ ТРАНШЕЯ?

Среди многих других идей, выросших вокруг этой войны, особенно в первую эпоху, когда идеология войны занимала много места в общественном сознании, еще неразмолотая в пыль беспощадными жерновами реальности, одной из наиболее популярных, по крайней мере во Франции, была идея «последней» войны: эта война есть война войне, это война за вечный мир. Почему? Этот вопрос не подвергался углублению. Когда напряжение сил так чудовищно, а количество жертв столь неизмеримо, сознание требует большой цели, которая бы все освятила. Вера вытесняет критику.

Но мираж последней войны постепенно тускнел в общественном сознании, а в призванных кругах все чаще ставились вопросы о грядущих войнах и об извлечении для них уроков из нынешней войны. В то время как молодые поколения нашей несчастной Европы подвергают на себе, как на сыром материале, испытанию все военные теории и все технические завоевания предшествующей истории, ученые стратеги из опыта нынешних событий извлекают теоретические предпосылки для военных конфликтов будущих поколений европейского человечества.

Военная наука справляет в некотором смысле свой пир: никогда во всей человеческой истории не имела она перед собою такого широкого поля наблюдений и экспериментов, как теперь. Но зато сколько дорогих ей предрассудков рассыпается прахом!

Военное искусство является в одном отношении крайне революционным фактором истории, в другом – крайне консервативным. Последний довод исторических государств – материальная сила, и в столкновениях военных аппаратов обнаруживается мера технического, социального и политического развития наций. Оттого по каналам милитаризма и проникают прежде всего в отсталые государства новые приемы, методы и идеи. Но, с другой стороны, военные идеи и принципы облекаются в крайне тяжеловесную и дорого стоящую броню. Они материализуются в виде ружей, пушек, броненосцев, крепостей, а эти внушительные предметы не так-то легко поддаются критике чистого разума: нужно новое огненное испытание войны, чтобы пришедший в негодность военный принцип был удален на покой вместе со своим материальным воплощением.

Наиболее решительно и открыто нынешняя война поставила вопрос о судьбе крепостей. Под крепостью люди привыкли понимать что-то очень «крепкое». Между тем оказалось, что крепости, воздвигавшиеся и укреплявшиеся годами и десятилетиями, рушатся, как голубятни, в течение нескольких дней или просто покидаются гарнизоном, как опасные ловушки. Сперва мы наблюдали это в Бельгии и северной Франции, затем в Польше и в западной России. "Люди быстро привыкают ко всему, – писал «Journal de Geneve»,[219] – в том числе и к падению крепостей".

Вместе с крепостями падала вера в них. И хотя новая теоретическая оценка крепостей не совсем одинакова в странах, которые теряют, и в странах, которые овладевают ими, тем не менее можно сказать, что теоретическое разжалование постоянных укреплений совершалось в течение этого года по всей линии. «Банкротство крепости» еще не удостоверено, правда, официальной военной наукой, но популярные военные писатели, – например, сенатор Шарль Эмбер, кандидат в заместители Мильерана,[220] – уже провозгласили его, газеты подхватили, публика быстро усвоила или, по выражению женевского издания, «привыкла» к нему.

Но дело зашло дальше: слишком категорически обобщенная мысль о несостоятельности нагромождений камня и бетона для целей современной войны начинает уже встречать оппозицию, и не только со стороны упрямых стародумов. Полковник Готье посвятил этому вопросу небольшую, но содержательную статью в последней книжке «Revue Hebdomadaire».[221]

Принцип крепости вытекает из потребности, совершенно очевидной, противопоставить в известных местах, через которые вынужден пройти неприятель, как можно больше препятствий к его передвижению (Страсбург, Туль, Брест-Литовск, Перемышль) или как можно дольше охранять от ударов главную массу собственной армии в процессе ее концентрации (Льеж, Намюр). Вытекающий из этой элементарной необходимости принцип особо укрепленных постоянных позиций не может обанкротиться, ибо он вытекает из самой «природы вещей» в военном столкновении масс. Иное дело техническое разрешение задачи. Та система постоянных укреплений, которая была господствующей до сих пор, несомненно капитулировала раз и навсегда, и возрождения ей нет. Дуэль тяжелой пушки и бетона закончилась полной победой пушки. Специалисты, которые занимались за последнее десятилетие взрывчатыми веществами, предчувствовали этот финал, но рутина была слишком могущественна, и государства продолжали ограждать себя высокими валами и фортами, подготовляя узловые пункты для концентрированного действия тяжелой неприятельской артиллерии. Судьбу этих укреплений мы наблюдали в Бельгии и в северной Франции. Но там же мы видим своеобразные укрепления позиции – траншеи, которые держатся с обеих сторон в течение года.

Говорят, что траншея ликвидировала крепость. В каком смысле? Если дело касается господствовавшей системы фортификации, признает Готье, то на этот счет двух мнений нет: она ликвидирована. Но ведь, с другой стороны, именно траншея с неожиданной силой обнаружила значение укрепленных позиций. Все операции на французском фронте имеют характер крепостной или осадной войны. Можно, правда, сказать, что траншея, как метод импровизированных, подвижных укреплений, ликвидировала постоянные укрепления. Но такое утверждение было бы поспешным. Ведь тот же самый французский фронт красноречиво говорит нам, что, даже будучи импровизированной, траншея не обязательно является «подвижной»: она в течение целого года может удерживать дальнейшее движение неприятельской армии в глубь страны. Здесь перед нами такая система укреплений, которая не спасовала перед тяжелой артиллерией. Не напрашивается ли сама собою мысль, что именно эта система должна быть положена в основу постоянных укреплений – с теми же самыми целями, каким служили ныне теоретически разжалованные крепости.

Очищенный от недоразумений и некритических обобщений вопрос, как видим, сводится к альтернативе: временные или постоянные укрепления? Конечно, траншеи по реке Эн не были подготовлены, а созданы самой армией в момент необходимости. Но это не всегда возможно, говорит Готье. Если бы французской армии не удалось приостановить на Марне немецкого наступления, она вынуждена была бы покинуть Париж, так как победоносный неприятель не оставил бы ей, при указанном условии, времени для создания окопов. Траншея – это ров, спереди огражденный колючей проволокой и снабженный по бокам митральезами: ничего сложного. Но у армии не всегда будет возможность разместить и скомбинировать на своем пути эти три основных элемента укреплений нового образца: рвы, проволоку и пулеметы. Следовательно, в критических местах нужно подготовить все это заранее.

"Если бы завтра мы пробили неприятельскую оборонительную линию в Эльзасе и Лотарингии, – говорит Готье, обращаясь к противникам постоянных укреплений, – неужели же вы думаете, что Мец и Страсбург, с той рациональной организацией, которую там необходимо предвидеть, не будут стеснять нашего движения вперед? Не очевидно ли, что придется их маскировать и обходить, а это в ужасающих размерах сузит зону наших операций и вынудит нас броситься на Рейн севером, где мы будем неприятно поражены, застав все главные пункты перехода, мосты, шоссе и железные дороги под охраной Кельна, Майнца и Кобленца. И сколько времени понадобится нам, чтобы взять эти укрепления, относительно которых известно, что немцы в течение нескольких лет несли огромные расходы, особенно в Меце, чтобы организовать вокруг них позиции точно такого рода, как на реке Эн, т.-е. постоянные траншеи.

Но новейшая артиллерия убивает принцип крепости с двух сторон: она не только в течение нескольких дней, если не часов, обращает форты в груды обломков, но и требует колоссального количества снарядов внутри самой крепости. Это значит, что раз только постоянное укрепление, хотя бы и новейшего образца, отрезано от центров страны, его боевые запасы должны истощиться не в течение месяцев, как раньше, а в течение недель, если не дней. Таков один из наиболее победоносных аргументов в лагере ниспровергателей постоянной крепости. Но Готье считает и этот довод несостоятельным. Несомненно, траншейная война требует чудовищного расходования снарядов, но на атакующей стороне. Тяжелая артиллерия должна выбросить апокалиптическое количество чугуна, – это снова обнаружила битва в Шампани, – для того чтобы разрушить неприятельские заграждения и, внеся сумятицу в неприятельские окопы, подготовить условия для атаки. Но постоянные укрепления, которым отводится в стратегическом смысле чисто-оборонительная роль, вовсе не нуждаются в чрезмерном количестве снарядов. Для защиты постоянной позиции нужны все те же, уже знакомые нам, три элемента: хорошо расположенные и удобно сообщающиеся окопы, широкая лента колючих заграждений и достаточное количество ружей и пулеметов. Артиллерия при оборонительной войне играет второстепенную роль. А пули всегда можно иметь в достаточном количестве в подземных складах и постоянных траншейных укреплениях.

Какой вид будет иметь крепость завтрашнего дня?

Вокруг важных стратегических пунктов будут позади широкой сети проволочных шипов расположены несколькими концентрическими линиями узкие траншеи, снабженные связующими их кулуарами. Эти линии будут упрочены всеми средствами строительной техники. В них будут подземные, легко передвигающиеся батареи в хорошо защищенных каналах. Под землей будут надежные убежища, склады, мастерские, электрические станции с многочисленными проводами. Все это будет разбросано на широком пространстве, не открывая тяжелой неприятельской артиллерии сколько-нибудь благодарных пунктов прицела.

Такова крепость будущего: без средневековых фортов, почти невидимая, но тем менее уязвимая, тем более опасная для атакующих. И Готье утешает нас в заключение своим предсказанием, что эти новые крепости, подчиняясь «закону всякого развития», окажутся сложнее и дороже старых…

Из нынешней страшной катастрофы пока что выходит победительницей… траншея: черная яма в земле с металлическими иглами у входа. Торжество траншеи так очевидно, что не только специалисты милитаризма поклоняются ей, но – как это на первый взгляд ни парадоксально – и пацифисты. Один из них, кажется, швейцарец, пришел к счастливой мысли, что войны можно упразднить, если укрепить государственные границы постоянными траншеями и оградить могучим электрическим током. Бедный золотушный пацифист, который ищет приюта в траншее!

Париж, 1 октября 1915 г.

«Киевская Мысль» N 306, 4 ноября 1915 г.

Л. Троцкий. ТРАНШЕЯ