Федюнинский

Глава шестая Корпус сражается

Федюнинский быстро собрал оперативный отдел штаба, поставил задачи. Связь со штабом армии то пропадала, то налаживалась вновь. Наконец телефонные трубки замолкли.

— Самолеты! — сказал кто-то из офицеров.

Все повернулись к окнам ратуши. Рассвет уже спешил с востока. А с запада наплывали черные косяки немецких самолетов. Внизу метались люди, гражданские и военные. Всем было уже ясно, что происходит.

В дивизии офицеры связи уже везли первый боевой приказ штаба 15-го стрелкового корпуса: выводить полки из казарм и лагерей и развертывать вдоль государственной границы; личному составу выдать боеприпасы; зенитной артиллерии открыть огонь по самолетам противника.

В первый же день войны зенитчики сбили несколько самолетов. Некоторые рухнули в окрестностях Ковеля. Тем не менее командир корпуса работой расчетов ПВО остался недоволен: стреляли много, но попадали редко; немецкая авиация разрушила многие важные объекты, переправы, отбомбила железнодорожные узлы и стрелки, нарушила многие коммуникации.

К своей атаке немцы подготовились основательно. Экипажи бомбардировщиков люфтваффе точно знали, где находятся военные объекты и наиболее важные цели, уничтожение которых приведет к большим затруднениям в организации обороны противником.

Город горел. Над домами стояло багровое зарево. Выли сирены воздушной тревоги. Среди мирных жителей Ковеля царили ужас и паника.

Однако ни одна бомба не упала на здание ратуши. Разгадка оказалась простой: по плану развертывания в случае боевых действий штаб корпуса и все его службы должны были сразу же переместиться на полевой командный пункт. Находился он в нескольких километрах от города. Его-то и обработали основательно немецкие самолеты в расчете парализовать действия корпуса. Значит, план побывал в руках немецкой разведки. Когда Федюнинскому доложили, что на полевом КП отсутствует устойчивая связь, он отдал распоряжение оставаться в городе, где продолжали работать городская телефонная связь и телеграф. Этого немцы знать не могли.

Поступило сообщение из штаба 45-й стрелковой дивизии: на ее 178-й артполк произведен огневой налет, есть убитые и раненые.

С погранзастав 98-го и 90-го погранотрядов прибывали вестовые: отряды пограничников повсеместно вступили в соприкосновение с немецкой пехотой и танками, на некоторых участках организованным пулеметным и минометным огнем удалось потеснить прорвавшегося противника, везде большие потери, просят немедленной помощи. Поступали донесения и из дивизий. К 5.00 основные силы корпуса вплотную выдвинулись к границе и сменили ведущих неравный бой пограничников.

Тремя стрелковыми дивизиями — 45-й, 62-й и 87-й — корпус занимал фронт протяженностью около ста километров. Его оборону атаковали четыре немецкие дивизии, в том числе 14-я танковая.

После нескольких часов напряженного противостояния Федюнинский понял, что самое трудное положение создалось на левом фланге, где дралась 87-я стрелковая дивизия генерал-майора Ф. Ф. Алябушева[11]. Там на узком участке наступали ударные части 298-й, 44-й и 299-й пехотных дивизий противника. Генерал Алябушев, вступивший в командование дивизией совсем недавно, был опытным командиром. Воевал в Гражданскую, затем в Китае, командовал дивизией при прорыве линии Маннергейма во время финской войны.

Двумя полками 87-я стрелковая дивизия заняла укрепрайон в Устилуге. УР и его сооружения находились еще в стадии строительства, инфраструктура отсутствовала. Красноармейцы быстро заняли окопы, сменив истекающих кровью пограничников владимир-волынского отряда НКВД. На их участок фронта наступала 298-я пехотная дивизия. Ее атаки поддерживали артиллерия и авиация. Однако к концу дня 87-я стрелковая дивизия, усиленная полком легких танков Т-26 41-й танковой дивизии 22-го механизированного корпуса, отбросила противника от Владимира-Волынского и, продвинувшись вперед до десяти километров, как свидетельствуют местные хроники, «закрепилась на рубеже Пятыдни — Хотячев — Суходолы, деблокировав при этом гарнизоны ДОТов владимир-волынского УРа, которые оборонялись уже в тылу противника». Дело доходило до штыковых схваток. В ходе одной из них немцы были сброшены в Западный Буг. На шоссе между Устилугом и Пятыднями в результате успешной контратаки была разбита и полностью уничтожена колонна 298-го артиллерийского полка противника.

Дальнейшие события на левом фланге развивались не так успешно. Сила с запада напирала огромная, и удержать ее одними только упорством и готовностью к самопожертвованию было невозможно. А ресурс у дивизии, да и у корпуса в целом, был невелик: артполки, минометные и пулеметные роты при тающем с каждым боем ограниченном запасе снарядов и патронов.

Вскоре немцы нашли слабое место — разрыв между флангами 87-й и соседней 124-й стрелковыми дивизиями, расширили брешь и ввели в прорыв основные силы 44-й и 299-й пехотных дивизий. Оборона дивизии была разорвана, ее главные силы оказались в окружении. Боеприпасы заканчивались. В ночь на 25 июня генерал Алябушев приказал своим командирам провести перегруппировку и приготовиться к маршу на соединение с 5-й армией. Ранним утром на рассвете во время рекогносцировки немцы обнаружили его разведку и открыли огонь. В ходе перестрелки генерал и еще несколько офицеров штаба дивизии были убиты. Тела их похоронили жители села Березовичи.

Тем временем 45-я стрелковая дивизия генерал-майора Г. И. Шерстюка[12] и 62-я стрелковая дивизия полковника М. П. Тимошенко удерживали свои позиции как вкопанные. Полки генерала Шерстюка закрывали противнику путь на Любомль. Войска полковника Тимошенко не позволяли немцам продвинуться на восток ни на метр.

Вечером 22 июня нарком обороны маршал С. К. Тимошенко директивой № 3 отдал приказ мехкорпусам мощными концентрическими ударами при поддержке всей авиации Юго-Западного фронта и других войск 5-й и 6-й армий окружить и уничтожить группировку противника, наступающую в направлении городов Владимир-Волынский и Броды. Ночью шла подготовка к наступлению.

Механизированные корпуса в Красной армии создавались по воле начальника Генерального штаба генерала армии Г. К. Жукова. Но к лету 1941 года лишь немногие из них были полностью укомплектованы и обеспечены техникой, современным вооружением и снаряжением. Кроме того, в ходе боев и маршей обнаружился и еще один изъян соединений и подразделений, оборонявших линию западной границы СССР. В своих мемуарах, говоря о мобилизационных мероприятиях накануне немецкого вторжения, генерал армии Федюнинский как бы между прочим упоминает о том, что в некомплектные части призывали из западных областей Украины. Рассекреченные совсем недавно документы свидетельствуют о том, что многие бывшие красноармейцы с приходом немцев вскоре оказались в полицейских формированиях новых властей, в зондеркомандах различного типа и назначения, в учебных командах, в разведывательных и диверсионных подразделениях абвера. Другой поток «западенцев» хлынул в лес, в Карпаты и предгорья, на глухие хутора и в тайные схроны. Они пополнили курени и боевки украинских националистических формирований различного толка — Организации украинских националистов (бандеровское движение) (ОУН(б), Украинской повстанческой армии (УПА), «мельниковцев», «бульбовцев» и других.

Уже когда шли бои в приграничной полосе, националисты начали настоящую войну в советских тылах. Взрывали мосты, телеграфные столбы, портили связь, убивали часовых, обстреливали штабы и войсковые колонны. «В Ковеле, где пока оставался штаб корпуса, — вспоминал Федюнинский, — было неспокойно. Усилились провокационные вылазки бандеровцев. То в одном, то в другом районе города вспыхивала стрельба. После полудня (22 июня. — С. М.) мне доложили, что недалеко от Ковеля 18 самолетов противника высадили десант. Пришлось отправить туда подразделения из второго эшелона 45-й дивизии. Десант был окружен и уничтожен. Через некоторое время мне снова позвонили:

— Товарищ Федюнинский? Иван Иванович? Говорит председатель Кучанского сельсовета. Немцы выбросили десант! Помогите!

В названный район мы послали подразделение, но оказалось, что председатель сельсовета не звонил и никакой десант там не высаживался. Такие провокационные звонки повторялись в течение дня еще несколько раз, но мы стали бдительнее.

Цель провокаций была ясна. Враги пытались нас запугать, посеять неуверенность в безопасности тыла и флангов, принудить к отвлечению войск от выполнения боевой задачи».

Контрнаступление советских корпусов успеха не имело. Сказывалось многое: и слабая обученность личного состава, что, конечно же, влияло на управляемость частями и соединениями, и изношенность старой техники, и перебои в обеспечении, в том числе горючим и боеприпасами, и несовершенство связи между штабами и войсками, и понесенные потери. Тем не менее удары механизированных и стрелковых корпусов застопорили продвижение немецкой группировки.

Каждое сражение, которое давала Красная армия в первые дни войны и на протяжении всего лета 1941 года, каждый бой, каждая стычка, каждый выстрел из орудия, танка или винтовки в сторону врага имели большое значение, меняли сюжет войны в пользу Красной армии, влияли на исход всей мировой бойни. В итоге и приграничного сражения, и последующих блицкриг германской армии не удался. Как бы ни группировали немецкие штабы свои войска, как бы ни концентрировали танковые и моторизованные соединения на ключевых направлениях и участках фронта, но с ходу, первым ударом, как это планировалось первоначально, вермахту не удалось взять ни Ленинград на севере, ни Москву в центре, ни Киев на юге. Киев пал значительно позже, а Москву и Ленинград немецкие солдаты разглядывали только издали в сильные бинокли.

После первого дня непрерывных боев стало очевидным — оборону 15-го стрелкового корпуса немцы прорвать не смогли. Разведка сообщала с разных участков стокилометрового фронта: противник ведет перегруппировку и интенсивную разведку, его разведгруппы замечены на стыках частей. Утром надо было ждать нового удара, и он последовал. А ночью командир корпуса читал политдонесения, поступившие из дивизий.

…Во время контратаки 87-й стрелковой дивизии в районе Лудзина бойцы и командиры действовали решительно, в одном строю. Легкораненые не покидали рядов атакующих.

…Наводчик орудия 33-го отдельного зенитного дивизиона Пинчук, будучи раненым, продолжал вести огонь и сбил два самолета противника.

…Боец тракторист Скидин, заметив, что во время обстрела загорелся прицеп с боеприпасами, выскочил из трактора и, рискуя жизнью, потушил огонь.

…Политрук Бутарев в бою заменил раненого командира роты. Под его командованием стрелковая рота уничтожила восемьдесят четыре фашистских солдата и трех офицеров, захватила трофеи: шесть пулеметов, сорок гранат и шесть тысяч патронов.

К исходу второго дня войны обстановка на фронте более или менее прояснилась. И она была ужасной: противник прорвался южнее, на стыке 5-й и 6-й армий, и развивал наступление узким клином на Луцк и Новоград-Волынский направлением на Киев. 124-я стрелковая дивизия соседнего 27-го стрелкового корпуса, оказавшаяся под мощным ударом танков и мотопехоты, отошла к реке Стырь. Связь с ее штабом прервалась. Тем временем 87-я стрелковая дивизия продолжала упорно удерживать район Устилуга. Ей грозило окружение, и Федюнинский отдал командиру дивизии приказ на отход. 45-я стрелковая дивизия медленно, цепляясь за каждый бугорок, отходила на восток, но по-прежнему удерживала Л юбомль на важнейшем Ковельском направлении. Положение на правом фланге тоже ухудшилось. Там дралась 62-я стрелковая дивизия полковника Тимошенко, прикрывавшая стык с Западным фронтом. Однако, несмотря на все усилия, локтевая связь с левым флангом соседнего фронта была уже потеряна.

Тем временем южнее, в районе Луцка и Дубно, шло ожесточенное танковое сражение.

Двадцать шестого июня 15-й стрелковый корпус по приказу командующего 5-й армии начал отход на восток. Арьергарды прикрывали марш основных сил, продолжая удерживать район Ковеля. Вместе с корпусом по маршруту Ковель — Софиевка — Маневичи — Рафаловка — Сарны двигались 41-я танковая дивизия и части 215-й моторизованной дивизии 22-го мехкорпуса, а также 289-я гаубичного артиллерийского полка РГК, другие подразделения из разбитых или попавших в окружение частей 5-й армии. Тем же курсом следовал 1-й отдельный дивизион бронепоездов. Следом за отступающим корпусом шли по тылам противника на соединение с основными силами вырвавшиеся из окружения полки 87-й стрелковой дивизии.

Накануне из Ковеля железной дорогой отправили семьи офицеров. Федюнинский попрощался с Еленой Владимировной — она уезжала вместе со всеми.

Об эвакуации из Ковеля Федюнинский оставил яркие воспоминания: «Пора было отводить из Ковеля и штаб корпуса. Немногочисленные арьергарды уже не могли сдерживать натиск гитлеровцев и держать сплошной фронт. Отдельные подразделения противника перерезали шоссе Луцк — Ковель. В самом городе стрельба, не стихавшая в последние дни, усилилась. Мне доложили, что бандеровцы взорвали мост через Турию, отрезав нам отход. Положение создавалось критическое. Вокруг Ковеля раскинулись труднопроходимые болотистые места, дороги через которые были разрушены. Мысленно досадуя на себя за то, что затянул с отводом штаба, я приказал подразделениям саперов, связистам и всем штабным командирам готовиться к обороне, а сам вместе с генералом Рогозным[13] стал намечать новый маршрут по карте, изученной за последние дни до мелочей.

В этот момент вошел корпусной инженер майор Коваленко:

— Товарищ полковник! Мост построен, можно начинать переправу.

— Какой мост? — удивился я. — Докладывайте точнее.

— Мост через Турию. Когда стало известно о диверсии бандеровцев, я распорядился немедленно навести новый мост немного левее прежнего.

У меня как гора с плеч свалилась.

Благополучно переправившись через реку, штаб корпуса разместился в населенном пункте Оконск. Впервые с начала войны мы оказались в относительно спокойной обстановке. Перед фронтом корпуса противник особой активности не проявлял. Местами мы даже не имели с ним непосредственного соприкосновения. Это объяснялось тем, что, понеся серьезные потери в боях у границы, гитлеровцы перебросили наиболее боеспособные части на направление своего главного удара, на направление Луцк, Ровно.

Пользуясь небольшой передышкой, можно было укрепить новый оборонительный рубеж, привести в порядок части, подвести некоторые итоги первой недели боев.

Несмотря на тяжелые потери, корпус сохранил боеспособность. 45-я и 62-я дивизии занимали оборону и были готовы к отражению новых ударов врага. Труднее всех пришлось 87-й дивизии. На третий день войны погиб ее командир, и командование принял начальник штаба полковник М. И. Бланк. Дивизия оказалась разделенной на две части. 16-й стрелковый полк находился в резерве корпуса, а остатки двух других ее стрелковых полков, окруженные в районе Владимира-Волынского, под командованием полковника Бланка пробивались на соединение с нами».

О неудачных контрударах механизированных и стрелковых корпусов в приграничном сражении в июне 1941 года написано много. Тема широкая. Споры продолжаются. Архивы постепенно открываются, предлагая спорщикам и исследователям новые и новые данные. Но главную суть неудач первых дней войны генерал армии Федюнинский высказал еще пятьдесят лет назад: «Первая неделя войны принесла нам много огорчений. Вражеской авиацией и диверсионными группами были выведены из строя узлы и линии связи. Радиостанций в штабах не хватало, да и пользоваться ими мы еще не привыкли. Подвижные средства связи несли большие потери и в сложной, быстро меняющейся обстановке оказывались малоэффективными. Все это приводило к тому, что приказы и распоряжения доходили до исполнителей с опозданием или не доходили вовсе. Отсюда и разобщенность наших контрударов, нарушение взаимодействия между родами войск.

Плохо осуществлялось, в частности, взаимодействие между пехотой и танками. Это особенно отчетливо выявилось 24 июня, когда мы предприняли контратаку в районе Любомль. Командир 41-й танковой дивизии полковник Павлов проявил нерешительность. Он больше всего беспокоился о сохранности техники, а не о наиболее эффективном использовании ее в сложившейся обстановке.

Слабо велась у нас в первые дни войны разведка противника, особенно ночью.

Связь с соседями нередко отсутствовала, причем зачастую никто и не стремился ее устанавливать. Противник, пользуясь этим, просачивался в тыл наших подразделений, нападал на штабы частей.

Несмотря на господство противника в воздухе, плохо соблюдались меры маскировки на маршах. Часто на узких дорогах образовывались скопления войск, автомашин, артиллерийских орудий, походных кухонь. По таким “пробкам” фашистские самолеты наносили весьма чувствительные удары.

Нужно отметить также, что в войсках вначале недооценивали значение инженерных работ. Были случаи, когда бойцы не рыли окопов отчасти из-за нетребовательности отдельных командиров, отчасти из-за нехватки шанцевого инструмента. Положение с шанцевым инструментом было так плохо, что в некоторых подразделениях солдаты пользовались вместо лопат касками».

Двадцать девятого июня корпус по переправам и бродам перешел реку Стоход и занял оборону на рубеже Малый Обхир — Бережицка — Кашовка. В этот день закончилось танковое сражение в районе Луцк — Дубно. Остатки мехкорпусов отходили на восток. В сражении было потеряно огромное количество танков и бронетехники.

В первых числах июля 5-я армия продолжила отход. 1 июля силами 22-го мехкорпуса армия нанесла контрудар в направлении на Дубно. В какой-то мере это помогло остальным корпусам — 15-му, 31-му и 27-му стрелковым — организованно отойти на промежуточные позиции и вывести тяжелое вооружение, боевую технику, санитарные обозы и тылы.

Третьего июля едва не произошла катастрофа. 56-я пехотная дивизия противника, которая все эти дни, то отставая, то настигая отходящие части 45-й стрелковой дивизии и 178-го артполка, неожиданно сделала бросок и вклинилась между 45-й и 62-й дивизиями. Удар удалось отбить, брешь закрыли. Но на юге немцы наступали стремительно. Немецкие танки вошли в Ровно. Создалась угроза окружения 5-й армии. Поступил приказ ускорить марш на отход.

Порой это походило на бег. Бойцы проходили до тридцати километров в сутки. При этом несли на себе пулеметы, минометные плиты и ящики с боеприпасами. Командиры с трудом удерживали порядок на дорогах.

Третьего июля Федюнинскому доложили: шедшая за ними по ту сторону фронта 87-я стрелковая дивизия под командованием начальника штаба полковника М. И. Бланка[14] и начальника политотдела полкового комиссара П. У. Диденко вышла на связь, их разведка перешла линию фронта и находится в штабе 62-й стрелковой дивизии. Командир корпуса тут же приказал готовить совместный удар с целью вызволения из окружения 87-й стрелковой дивизии.

Удар удался. Дивизия из окружения вышла. 2891 человек при девяти орудиях, пяти минометах, одиннадцати пулеметах и личном оружии. Вынесли раненых. Конечно, это были крохи — но вышли организованно, во главе с полевым управлением, тылами и обозами с ранеными.

В те дни произошел такой случай.

Однажды во время обеда военный прокурор корпуса принес на утверждение очередную бумагу. Положил перед командиром корпуса несколько машинописных листков и сказал:

— Трибунал приговорил шестерых солдат за добровольную сдачу в плен к высшей мере наказания — расстрелу. Для наглядности рекомендую привести в исполнение перед строем.

— Где они, эти шестеро приговоренных?

— Как где? Под арестом, — ответил прокурор.

Федюнинский отодвинул солдатскую чашку и подумал: черт тебя принес во время обеда… Взглянул на бумаги и сказал:

— Непонятно — как это они сначала добровольно сдались в плен, а потом снова оказались у нас?

— А вы прочитайте внимательно. Тут все изложено. Все совершенно ясно. Налицо измена родине.

Оказалось, шестерых солдат, артиллерийских мастеров, вызвали в одну из частей для ремонта поврежденных во время авианалета пушек. Пока они добирались, немцы захватили деревню, где квартировал штаб артполка. Штаб отошел, а мастера влетели на грузовике в ту деревню прямо в руки немцев. На счастье, вскоре началась контратака. Наши войска отбили деревню, освободили пленных, в том числе команду артмастеров. Те уже приступили к ремонту пушек, когда за ними пришли конвойные. Буквально через несколько часов состоялся скорый суд. И вот он, приговор. Суровый документ лежал перед солдатской чашкой командира корпуса.

— Прикажите привести ко мне осужденных, — сказал Федюнинский.

Вошли шестеро бойцов. Без ремней, без звездочек на пилотках. Бледные, растерянные.

— Вам объявили приговор? — спросил полковник.

— Так точно, — ответил один, высокий сверхсрочник в щегольских хромовых сапогах. Видимо, он был у них за старшего.

Федюнинский внимательно посмотрел на бойцов, на прокурора. Подумал: ремонтировать пушки прокурор не будет, да и история какая-то глупая… И сказал:

— Вот что, ребята, расстреливать вас не будем. На первый раз поступим так: получите винтовки и — в стрелковую роту. Вину свою… — При этом выразительно посмотрел на прокурора. — Вину свою искупите в бою. Вопросы есть?

Сверхсрочник, преодолевая напряжение, улыбнулся и ответил:

— Спасибо вам, товарищ командир корпуса! Оправдаемся в бою! А то бы… Очень уж обидно было бы умереть от рук своих товарищей. А к винтовкам и окопам нам не привыкать.

Впоследствии на некоторых из них он подписывал наградные листы. Оправдались, хотя никакой их вины в произошедшем командир корпуса не усматривал. Но непросто выдернуть бойцов из-под карабинов комендантского взвода, когда истории уже дан ход и в нее втянуты и особый отдел, и прокуратура…

В первых числах июля пошли дожди. Дороги сразу раскисли. Жирный украинский чернозем превратился в жижу, непроходимую и непроезжую. Марш на отход продолжался. Дивизии не прекращали движения ни днем ни ночью. Из штаба армии поступил приказ: отходить на участок Коростеньского укрепрайона и занимать оборону там.

Коростеньский УР № 5 был построен в 1930-е годы. Это был мощнейший комплекс оборонительных сооружений, возведенный вскоре после войны с «панской», как тогда говорили, Польшей и под впечатлением тех неудач, которые Красная армия испытала под руководством Тухачевского. До самого 1939 года для Киевского военного округа Польша оставалась главным потенциальным противником. Для прикрытия границы решено было построить цепь укрепрайонов. Коростеньский УР должен был проходить вдоль западной границы в 40–50 километрах. На севере укрепрайон упирался в непроходимые болота Полесья, прикрывая направление Овруч — Коростень.

Когда немцы 5 июля прорвали Новгород-Волынский УР и хлынули в направлении Киева, Ставка приказала генералу М. И. Потапову отвести соединения 5-й армии к Коростеньскому УРу и к утру 9-го числа занять там оборону. 15-й стрелковый корпус должен был отойти на рубеж Рудница — Белокоровичи. Но обстановка постоянно менялась. 9 июля по приказу штаба Юго-Западного фронта армия нанесла контрудар, но из-за несогласованности действий успеха он не имел. К исходу 11 июля Федюнинский наконец вывел свои дивизии и артполки к укрепрайону. Корпус занял оборону в секторе Руднище — Рудня Озеранская — Белокоровичи.

Марш к Коростеньскому УРу оказался изнуряющим. Колонна штабных машин двигалась в общем потоке. Впереди была переправа через реку Стырь. Чем ближе подъезжали к переправе, тем медленнее шли впереди идущие машины. На переправе движение окончательно застопорилось.

Федюнинский вышел из машины. Осмотрелся. Была ночь, но глаза привыкли к темноте. Над рекой, над мостом и коробками застывших грузовиков и тягачей висел тяжелый серый туман мелкого моросящего дождя. Колонна казалась мертвой, как будто водители бросили свои машины и ушли неизвестно куда. Только у въезда на мост стояло несколько человек. Они молча смотрели в туман и курили, на всякий случай пряча огоньки папирос в рукава.

— Что случилось? Почему задержка? — спросил их командир корпуса.

Его сразу узнали. Попрятали в карманы потушенные самокрутки.

— Не иначе как «пробка», товарищ командир корпуса, — ответил один из них.

— И давно стоите?

— Давно. С полчаса, не меньше.

Федюнинский махнул адъютанту:

— А ну-ка, пройдемте вперед, посмотрим, что там такое, почему стоим.

Мост через реку был длинным, со свежими бревенчатыми латками — саперы постарались. За мостом с полкилометра тянулась высокая насыпь. И на мосту, и на насыпи вплотную, будто уткнувшись друг в друга, стояли автомашины. В кабинах действительно никого не видать.

— Где же водители?

— Спят все, товарищ полковник, — доложил адъютант. — Спят в кабинах машин.

Дождь прекратился. Из-за туч выглянула луна. Сразу стало светлее.

«Что, если на это сонное царство налетят немецкие самолеты? — подумал Федюнинский. — И колонну разнесут, и мост. А ведь по нему переправляться всем трем корпусам, всей армии».

— Пойдемте дальше, — сказал командир корпуса адъютанту и группе офицеров, которая постепенно собралась вокруг них.

В самом конце насыпи, где дорога выбиралась на широкую поляну, почти поперек колеи стояла грузовая машина. Впереди дорога была пустой.

— Вот уж выбрал место! — сказал адъютант, укоряя водителя за то, что он так раскорячился на проезжей части. — Ну что бы ему еще метров десять вперед проехать и на полянку свернуть! И спи себе, никому не мешая, пока не очухаешься!

— Некуда ему было дальше двигаться, — махнул рукой Федюнинский без всякой злобы.

На кого злиться? На водителя, который, остановившись в «пробке», мгновенно уснул? Уснул, а проснуться не может. Возможно, он уже не первую ночь не спит. Укорять уснувшего за баранкой бойца — все равно что укорять дождь за то, что он идет всю ночь.

Федюнинский осветил карманным фонарем номер машины:

— Нашего корпуса.

Транспорт в колонне перемешался, на восточный берег спешили попасть все три корпуса. Кто оказался проворнее, тот уже там.

Адъютант распахнул дверь кабины. Шофер спал, опустив голову на баранку. Молоденький, должно быть, из последнего призыва.

— Мамку во сне видит, — покачал головой Федюнинский.

Рядом с водителем вовсю храпел капитан. Полковник толкнул его:

— Почему спите?

Капитан подскочил:

— Так «пробка» же, товарищ полковник!

— Какая, к черту, «пробка»! Посмотрите вперед!

Капитан, чувствуя свою вину, выскочил из кабины и вместе с адъютантом кинулся будить уснувший народ.

Проехали километра три. Снова остановились.

Молодой сосняк. Болото. Дорога разбита так, что в заполненных болотной жижей колдобинах машины проваливались до бортов.

Федюнинский вышел из машины. Сразу определил: каждый водитель хлопочет только вокруг своей машины. Тут же собрал нескольких офицеров, приказал навести порядок.

Штабель телеграфных столбов, заготовленных, по всей вероятности, еще до войны, тут же распилили пополам и выложили дорогу по болотине. Машины сразу же пошли, пошли, пошли… Колонна стала рассасываться.

К командиру корпуса подбежал незнакомый капитан:

— Товарищ полковник, примите нас под свое командование. Отбились от части, блуждаем по лесу четвертый день. Люди давно не ели. Да и не знаем толком, куда идти.

— Сколько у вас бойцов?

— Почти целый батальон. Саперный.

— Инструменты есть?

— Есть. Пилы, топоры. Ничего не бросили.

— Ну, вот что, капитан. Я — командир корпуса. Пока будете следовать с нашими частями. На довольствие вас поставят с сегодняшнего дня, я распоряжусь. А сейчас приступайте к строительству дороги.

— Есть, товарищ полковник, приступить к строительству дороги! — обрадовался капитан.

Буквально за пару часов саперы построили лежневку длиной около километра. По ней машины пошли без задержки.

«10 июля войска 5-й армии с южного фаса Коростеньского укрепленного района нанесли контрудар по северному флангу Группы армий “Юг” в направлении Новоград-Волынский — Червоноармейск, — вспоминал Федюнинский. — 14 июля наши механизированные корпуса перерезали шоссе между Новоград-Волынском и Житомиром. В результате оказались скованными шесть пехотных и две моторизованных дивизии врага. Противник вынужден был направить им в помощь пять пехотных дивизий из района Бердичева.

Такому количеству сил войска 5-й армии противостоять не могли. С упорными боями ее левофланговые соединения начали отходить обратно к Коростеньскому укрепленному району. Наиболее ожесточенные бои завязались за крупный населенный пункт Малин».

Летом 1941 года немцы располагали крупными резервами, свободно маневрировали ими в полосе действий дивизии, корпуса, армии, группы армий. Очень скоро эти резервы иссякнут. Их поглотит война — стойкость и упорство красноармейцев, которыми командовали такие командиры, как полковник Федюнинский, генерал Шерстюк, полковник Тимошенко, полковник Бланк, неизвестный капитан, командир саперного батальона, генералы Кондрусев и Алябушев, начальник погранотряда подполковник Сурженко и другие.

Во время боев за Малин Федюнинский прибыл на НП командира 45-й дивизии генерала Шерстюка. Двое суток полки дивизии атаковали, но продвижение было несущественным. Наконец Шерстюк остановил атаки. Немцы организовали сильный фланкирующий огонь, буквально засыпали атакующих минами.

Комдив доложил обстановку. Она и так была видна: батальоны, прижатые минометным и пулеметным огнем, зарывались в землю.

— Что думаете предпринять? — спросил командир корпуса, не отрываясь от бинокля.

— Атаки я пока остановил. Сюда они стянули все огневые средства. Произведу перегруппировку и буду наносить удар на другом участке. Правее. Вот здесь. — И Шерстюк ткнул карандашом в карту. — Ударная группа уже готовится. Там у немцев стык между двумя пехотными батальонами. Стык обычно прикрывают пулеметы. Но пулеметы они перебросили сюда. Ждут очередной нашей атаки. А мы атакуем там, где нас не ждут.

— Откуда у вас такие данные?

— Во-первых, у нас постоянно работают наблюдатели. — Генерал Шерстюк говорил уверенно, неторопливо. Похоже, он все уже рассчитал. — Во-вторых, мои ребята, разведчики, добыли кое-какие оперативные документы.

Федюнинский вопросительно посмотрел на командира дивизии. Тот пояснил:

— Попал тут к нам в руки планшет немецкого офицера. По случаю. — И Шерстюк кивнул на бойца, который сидел под сосной с перевязанной макушкой, и, пристроив на коленях котелок, самозабвенно орудовал ложкой. — Вон он, отъедается. Пулеметчик Александров. Крепкий парень, плечистый. Во всех смыслах.

И рассказал генерал такую историю про своего бойца.

Вчера немцы на участке его роты неожиданно атаковали крупными силами до батальона. Рота не выдержала натиска и отошла. Александров с пулеметом остался в своем окопе. Вел огонь, пока не закончились патроны. Только когда пулемет замолчал, понял, что кругом немцы, что его окружают и что он может попасть в плен. Расчехлил саперную лопатку и бросился на немецкого офицера, ударил его лопаткой, забрал планшет, пистолет и скрылся в лесу. Всю ночь плутал по лесу, утром вышел к своим. Командир полка его сразу прислал вместе с планшетом в штаб дивизии.

Бои за Малин не стихали более десяти суток. Перед корпусом полковника Федюнинского стояли 262-я и 113-я пехотные дивизии противника. Они понесли в тех боях большие потери, но продолжали атаковать, постоянно проводя перегруппировку.

Наступил август. Немцы все упорнее атаковали оборону 5-й армии на рубеже Коростеньского укрепрайона. 15-й стрелковый корпус стоял как вкопанный. Слабое место было найдено на соседнем участке, где оборонялся 31-й стрелковый корпус. Прорыв ликвидировать не удалось. Начался отход армии на новый рубеж. Войска покидали Коростеньский УР, уходя за Днепр.

Уже на марше офицер связи передал полковнику Федюнинскому пакет из штаба фронта. В нем был приказ: возглавить оборону города Чернигова. Корпус был усилен артиллерией и еще несколькими частями.

Чернигов встретил своих защитников пожарами и кирпичными завалами рухнувших во время бомбежки домов. Корпус быстро занял оборону. Штаб расположился в лесу.

Уже на следующий день на окраинах города были замечены немецкие мотоциклисты. Их отогнали пулеметным огнем, а вскоре подошли и основные силы. Начались бои.

На вторые сутки, ночью, по телетайпу поступила телеграмма: полковнику Федюнинскому передать командование корпусом полковнику Бланку и срочно выехать в штаб фронта с личными вещами. Телеграмму подписал начальник штаба 5-й армии генерал-майор Писаревский. Причина вызова не указывалась.

Утром Федюнинский был уже в штабе армии. Генерал Потапов пригласил его на прощальный обед. Сказал:

— Насколько мне известно, вас вызывают в Москву. Новое назначение. Видимо, дадут армию.

«За обедом вспомнили Халхин-Гол, — писал в книге «Поднятые по тревоге» Федюнинский. — М. И. Потапов командовал Южной группой. Никишев был членом Военного совета 1-й армейской группы, а я командиром 24-го мотострелкового полка 36-й мотострелковой дивизии, входившей в состав Центральной группы.

— Удачно мы провели тогда удары по флангам, — заметил генерал Потапов и, вздохнув, добавил: — Сейчас так пока не получается».

Простился он тогда со своими дальневосточными боевыми товарищами надолго. Никишев вскоре погиб, Потапов попал в плен и был освобожден лишь в 1945 году.

Разговор в штабе фронта был коротким. Комфронта генерал Кирпонос взглянул на прибывшего и сказал:

— Знаю, знаю. Вам надлежит убыть в Москву. Получите новое назначение. Самолетом лететь не рекомендую, опасно. Поезжайте лучше машиной.

В пошивочной мастерской при штабе фронта ему подобрали комплект полевой генеральской формы. Звание генерал-майора Федюнинскому присвоили еще 12 августа. Он прикрепил к петлицам генеральские звезды да заменил нарукавные нашивки. Однако начальник штаба фронта генерал М. А. Пуркаев[15] внимательно осмотрел его и сказал, что форму нужно заменить.

В Москве в Генеральном штабе его встретил генерал-майор А. М. Василевский. Первое, что он сообщил, было то, что его считали погибшим, так как в Генштаб поступила телеграмма: командир 15-го стрелкового корпуса погиб в бою в районе Чернигова. Это был полковник Бланк.

Генерал Потапов был прав: ему давали армию.

32-я армия, на которую он получил назначение, находилась где-то в районе Вязьмы. Она входила в состав Резервного фронта. Штаб армии он отыскал в лесу западнее Вязьмы. Его встретил начальник штаба, доложил обстановку и сразу же ввел в курс дел.

32-я армия была сформирована в июле 1941 года в Западном Подмосковье, под Наро-Фоминском и Кубинкой. В ее состав вошли 2,7, 8,13 и 18-я дивизии народного ополчения, артиллерийские и другие части. Армию включили в состав Резервного фронта, и вскоре она заняла оборону под Дорогобужем. Стояла она во втором эшелоне в затылок 16-й армии.

От своего начштаба Федюнинский узнал, что 16-й армией командует Рокоссовский. Буквально на следующий день он отправился к нему. В расположение штаба соседей добрался только к ночи. Дежурный сказал, что командующий еще работает в своем штабном автобусе. Всё тогда, летом 41-го, было на колесах. Сегодня здесь, завтра там…

Рокоссовский был рад встрече. Фронтовая судьба снова сводила их на одном участке фронта.

Вспомнили последнюю встречу в самый канун войны в Ковеле.

— Теперь там немцы… — с горечью сказал один.

Другой покачал головой и ничего не ответил.

Потом, словно спохватившись, Рокоссовский начал знакомить соседа с обстановкой на фронте. Немцев остановили на смоленской равнине, на Ярцевских высотах. Но в последнее время тылы их оживились.

— Накапливают силы?

— Все очень похоже на то, что происходило там, на границе, — ответил Рокоссовский.

Начали рассматривать карту, районы сосредоточения противника, которые определила авиаразведка.

В дверь постучали. Вошел дежурный и доложил, что на имя командующего 32-й армией генерала Федюнинского получена срочная депеша. Торопливо прочитал телеграфные ленты, наклеенные на четвертушку серой бумаги: передать дела начальнику штаба и срочно прибыть в Ставку…

— Вызывают в Москву.

Они обнялись, пожелали друг другу удачи. Фронтовые дороги еще сведут их, но нескоро.

Не заезжая в штаб 32-й армии, он помчался в Москву.

В начале октября немцы начнут операцию «Тайфун» — мощный бросок на Москву. И 16-я, и 32-я армии будут разбиты. Генерал Рокоссовский с частью своих и приставших по дороге войск выйдет к Можайску. 32-я почти вся погибнет в окружении.

В Москве Федюнинского принял Василевский:

— Вы направляетесь в Ленинград. Там создалось тяжелое положение. Вылет — завтра утром. Новое назначение получите на месте.

Тогда он еще не знал, что накануне в Ставке состоялся разговор Верховного главнокомандующего с генералом Жуковым.

Решалась судьба Ленинграда.