Физики — учителя и друзья

Мечты и знания

В институте и вне его находились люди, называвшие Иоффе мечтателем и фантазером. Он знал об этом, не обижался, а скорее даже гордился.

— Ученый обязательно должен обладать фантазией, ему необходимо мечтать, — не раз говорил директор. — Научная фантазия и мечта позволяют заглянуть в будущее, предвидеть завтрашний день науки. А без этого нельзя двигать ее вперед.

Сам он в очень высокой степени обладал способностью заглядывать в будущее науки. Его предсказания часто воспринимались как необоснованные, порой не подтверждались вначале, но затем, в ходе дальнейшего развития науки, почти всегда обнаруживалась его правота.

Мое личное общение с А. Ф. Иоффе началось, когда я перешел в его лабораторию. Вот тогда я близко узнал этого редкостного ученого и человека.

По старой привычке мастерового, я начинал свой трудовой день рано, за добрый час до того, как приступали к работе сотрудники лабораторий. Когда Иоффе выходил из своей квартиры, я уже возился у станка, стоявшего, как говорилось, сперва на лестничной площадке. Директор обычно останавливался возле меня, здоровался, расспрашивал о делах. Потом, когда я получил отдельную комнатку, он часто заходил и туда.

Сидеть подолгу в своем кабинете Иоффе не любил, предпочитая больше бывать там, где работали физики. Примерно раз в неделю он задерживался в каждой лаборатории дольше обычного. Расспрашивал сотрудником о том, что они сделали за прошедшее время, как оценивают полученные результаты. Если он видел, что люди продвинулись вперед, нашли и осмыслили нечто новое, он оживленно обсуждал их работу, советовал, как идти дальше. Но не навязывал свое мнение, категорически распоряжался очень редко, если вообще делал это когда-нибудь. Он просто развивал свои мысли по обсуждавшемуся вопросу, но мысли были так ясны, интересны, что люди быстро подхватывали их и охотно шли путями, которые он намечал. Он не заставлял, он предпочитал убеждать. Если же Иоффе видел, что продвижения вперед пет, у людей по возникло новых соображений и мыслей, он поджимал губы, лицо, на котором все привыкли видеть улыбку, становилось скучным, разочарованным. Он умолкал и быстро уходил. И это действовало па сотрудников сильнее, чем иное взыскание.

Заходя ко мне, директор прежде всего интересовался приборами, которые я делаю, говорил, что тот или иной прибор может дать в эксперименте и что должен дать сам эксперимент. И хоти я об атом уже слышал раньше от сотрудников, для которых прибор предназначался, очень часто именно разговор с Иоффе помогал мне по-настоящему проникнуть в суть дола, а это было непросто, так как в физике я разбирался тогда мало — образование-то оставалось трехклассным.

А потом директор увлекался и начинал развивать свои научные идеи. Рассказчик и лектор он был поразительный, и слушал я его всегда с черезвычайным интересом. Сидя на маленькой табуретке в моей мастерской, он давал волю своему научному леюбражению. Ему просто нужен был кто-то, чтобы высказать перед ним постоянно возникавшие идеи.

Я же безмерно гордился тем, что Иоффе делится своими мыслями со мной, может быть, далее первым. Его визит был для меня своего рода праздником, и после его посещения как-то лучше и легче работалось, я становился смелее в своих поисках.

Людей, лично знавших А. Ф. Иоффе, особенно во времена расцвета его деятельности, осталось, к сожалению, немного и становится все меньше. Он прожил большую, богатую событиями и замечательными делами жизнь и скончался полтора десятилетия назад в возрасте 80 лет. Но все, кто общался с Абрамом Федоровичем хоть от случая к случаю, испытал на себе удивительное обаяние этого человека, силу влияния на окружающих. Это объяснялось не только прекрасными качествами характера и способностями директора. Как я уже говорил, он был хорошим рассказчиком, его вдохновение, воодушевление быстро передавалось слушателям.

Семинарами физиков, где разбирались новейшие работы в различных областях нашей науки, Иоффе руководил много лет. Все сообщения он слушал очень внимательно, а потом выступал и излагал нелегкие проблемы обстоятельно и просто.

Ученые старшего поколения хорошо помнят Международную конференцию физиков в Москве в 1935 году. Она была посвящена проблемам изучения атомного ядра. Выступали ученые Англии, Америки, Германии, Индии и других стран. Говорили на разных языках, освещали нередко новые сложнейшие проблемы. Уловить все важное, о чем докладывалось на конференции, слушателям подчас было трудно, да еще мешала страшная жара, стоявшая в Москве, — дело происходило в разгар лета.

Заседания происходили утром и вечером, два раза и день. Руководили ими С. И. Вавилов и А. Ф. Иоффе по очереди. На последнем заседании выступил Абрам Федорович. Говорил он два с лишним часа, но зато изложил все самое существенное, что содержалось в прослушанных докладах, высказал свою точку зрения, оценил состояние работ в затронутых областях.

Увлечь он мог любую аудиторию. Случалось, брал слово на профсоюзной конференции или на съезде, скажем, металлистов, электротехников и начинал рассказывать о насущных проблемах, о завтрашнем дне физики, и аудитория слушала его затаив дыхание. Интересы его были необычайно широки и разносторонни.

Сейчас имя А. Ф. Иоффе чаще вспоминают в связи с физикой полупроводников. Действительно, он был одним из первых, кто начал разрабатывать эту новую область науки. Теперь полупроводники прочно вошли и в технику, и в быт.

Полупроводники — только одна из многих отраслей науки, которыми он интересовался и в развитие которых внес свой весомый вклад. Надо пи напоминать, что из его школы вышли И. В. Курчатов и вся блестящая плеяда ученых в области ядорпой физики. Ближайшим учеником Иоффе является академик Николай Николаевич Семенов, возглавляющий ныне новую отрасль науки — химическую физику. И эта наука родилась в ленинградском Физтехе. Здесь Н. Н Семенов начал и развернул свои работы по исследованию процессов расщепления молекул, которые привели к созданию теории цепных реакций. За выдающиеся работы в области изучения механизма химических реакций Н. Н. Семенову была присуждена Нобелевская премия.

Как создатель и директор Физтеха Л. Ф. Иоффе много сделал для развития радиотехники, телевидения и радиолокации. В Физтехе зародилась школа А. А. Чернышева, лаборатория которого превратилась в дальнейшем в известный Электрофизический институт. Абрам Федорович оказался причастным к созданию такой науки, как биофизика.

В Физтехе существовала лаборатория, для которой сперва и названия не могли подыскать, она оставалась какое-то время безымянной. Потом ее назвали биофизической, а из нее вырос Агрофизический институт. Институт помещался в здании Физтеха, и первым его директором по совместительству являлся А. Ф. Иоффе. Ныне известный далеко за пределами нашей страны ученый академик Глеб Михайлович Франк был тогда в институте заместителем директора.

Сотрудникам биофизической лаборатории понадобился метод точного измерения слаборассеивающегося света в разных растворах. В то время подобные измерения производились только оптическим способом и основывались на субъективных зрительных наблюдениях. Для слаборассеивающихся сред они просто не годились. Г. М. Франку пришла в голову идея компенсационного метода измерений. Но идея идеей, а для измерения нужен прибор.

Во время очередного посещения моей мастерской А. Ф. Иоффе стал рассказывать о том, что может дать науке высокая точность измерения слаборассеивающихся сред и как было бы хорошо придумать прибор, позволяющий производить такие измерения быстро, устойчиво, надежно.

— Я бывал в Пастеровском институте в Париже. И там такой установки нет. Вот бы создать ее первыми! Можно было бы потом послать образец и в Париж, — сказал Иоффе как бы между прочим.

Тогда к биофизической лаборатории я отношения не имел, ее должна была обслуживать общеинститутокая мастерская. Но Иоффе говорил так увлеченно, что заразил новой идеей и меня. Мысль Г. М. Франка в его изложении стала очень ясной и понятной. В общем, я отложил другие дела и занялся изготовлением нужного прибора.

Прибор вышел простой и чувствительный. Он мог отсчитывать несколько пылинок в дистиллированной воде. Вскоре компенсационный метод измерения света стали применять и в ряде других лабораторий.

Один экземпляр нашего прибора, только отделанный более тщательно и красиво, чем обычно, отослали в Париж, в Пастеровский институт. Статья о приборе появилась в «Журнале технической физики», Я очень гордился, когда узнал, что Иоффе рассказал об этом приборе в своем докладе на Парижской биологической конференции, где он развивал идеи о союзе физиков и биологов. Там же он сообщил, что этот союз начинает осуществляться на практике в нашем институте, в Ленинграде.

Иоффе вообще придавал большое значение поискам в областях, где смыкались различные пауки. Время, прошедшее с тех пор, показало, что такие поиски в высшей степени плодотворны, именно па стыках разных наук были сделаны многие крупнейшие открытия.

Свою научную деятельность Абрам Федорович начал на рубеже XIX и XX веков. Он был учеником знаменитого физика Рентгена, а потом и его другом. В лаборатории этого крупнейшего ученого он не только выполнил свои первые научные работы, но и вместе с Рентгеном успешно трудился над общими темами. Рентген настойчиво уговаривал Иоффе остаться у него, предоставляя широкие возможности для исследований.

Но Абрам Федорович не принял этого предложения, он стремился в Россию, на родину, зная, что там ученые особенно нужны.

К слову сказать, самые лестные предложения о работе за рубежом Иоффе получал неоднократно и до революции, и после нее. Его звали в Америку, Англию, Германию, пытались соблазнить всякими материальными благами. Все эти предложения он неизменно отвергал, но за границу ездил часто, проводил там много времени, особенно в двадцатые годы, в период становления советской физической науки. Общение с иностранными учеными было необходимо Иоффе, так как помогало узнать современный уровень исследований и новейшие достижения. Кроме того, он во время заграничных поездок приобретал физическую аппаратуру и разное нужное нам оборудование. Даже в моей мастерской находился станок, купленный Иоффе в Америке.

Свое пребывание за рубежом А. Ф. Иоффе активно использовал и для пропаганды правды о молодом Советском государстве, о котором даже у самых крупных иностранных ученых было порой совершенно нелепое представление. А Иоффе и в беседах, и в публичных лекциях рассказывал о том, как много внимания Советское государство уделяет развитию науки и образования, о том, что оно отпускает большие средства на исследовательскую работу. За рубежом государственная помощь и забота о науке была тогда небывалым явлением, и то, что рассказывал Абрам Федорович, производило большое впечатление.

Это был ученый с действительно мировым именем. Его хорошо знали и высоко ценили такие физики, как Эйнштейн, Резерфорд, Бор, Ланжевен, Жолио-Кюри и многие другие. Эйнштейн говорил о Иоффе как о замечательном русском ученом.

Можно назвать разные работы Иоффе, вызвавшие широкий интерес во всем мире. Большая дискуссия, например, возникла по работе, в которой он доказал существование магнитного поля у катодных лучей. У пего были очень серьезные оппоненты за рубежом, по он блистательно опроверг их доводы. Иоффе успешно занимался экспериментальным подтверждением квантовой теории фотоэффекта, изучением механических свойств кристаллов, электрических свойств диэлектриков и многим другим.

Абрам Федорович ездил в Америку, где в Калифорнийском университете читал лекции по физике кристаллов. Потом эти лекции легли в основу его книги, которую американские и немецкие физики называют настольной энциклопедией. Его труды заставили ученых всего мира пересмотреть взгляды на упругие и диэлектрические свойства твердого тела.

И все же собственные исследования для Иоффе были не так важны, как организация науки в широком масштабе. Он раньше других понял, что наступила новая эра крупных открытий и сделать их смогут не ученые-одиночки, а лишь крупные творческие коллективы, объединяющие представителей разных областей науки. Такие коллективы он и создавал на базе Физтеха, от которого потом отпочковалось большое количество самостоятельных научных институтов.

Иоффе был ученым-организатором. Надо помнить, в какое трудное время он развернул свою кипучую деятельность. Ведь начало ее пришлось на разгар гражданской войны, а в годы, следовавшие за ней, страна все еще испытывала нехватки самого необходимого— и оборудования, и кадров. Тогда еще и в помине не было учреждений, подобных нынешним Академстрою и Академснабу. Иоффе со своими ближайшими сотрудниками — Н. Н. Семеновым, А. А. Чернышевым, П. Л. Капицей — приходилось быть и строителем, и снабженцем, и вербовщиком нужных людей.

Когда я пришел в Физтех, там имелось не больше 40 научных работников, а в начале тридцатых годов — это уже не институт даже, а «комбинат институтов» под единым руководством.

В 1933 году «комбинат физико-технических институтов» праздновал свое пятнадцатилетие. Он представлял собой уже могучую и многолюдную организацию.

На праздновании была прочитана шутливая ода, посвященная торжеству. Кто ее написал, я не помню, видимо, один из молодых ученых. Конечно, с поэтической точки зрения — она не шедевр, но о положении вещей давала, хоть и шутливое, но в общем правильное представление. Приведу выдержки из этой оды:

Никто не обижался на утверждение, что комбинат «все хвалят без причины», понимали, что это лишь острословие, как и то заявление, что весь комбинат «директор сам не знает». Директор не был чрезмерно обидчив и любил шутку не меньше, чем молодые вихрастые аспиранты.

Но ведь действительно физтеховцы заполнили всю Сосновку! Одни дома отвоевали, другие построили, «начинили» приборами и сложными аппаратами. Мало того, Физтех имел уже филиалы в разных краях, например ставшее затем самостоятельным институтом отделение, занимавшееся проблемой использования энергии солнца в Средней Азии, или Свердловский институт физики металлов, который был сформирован первоначально в Сосновке. Не говорю уж подробно о том, что Физтех посылал видных своих ученых во многие города страны, например в Харьков, Томск и другие, где они возглавили физические исследования. В ту пору Физтех стал поистине всесоюзной кузницей кадров физической науки.

В Физтехе была высокая текучесть личного состава. Только текучесть особого характера! Руководство очень внимательно присматривалось к молодым научным работникам. Ведь не каждый, даже одаренный и знающий человек, мог стать хорошим исследователем. И нередко случалось, что тот или иной научный работник получал рекомендацию попробовать себя на педагогическом поприще, становился преподавателем физики в вузе.

С другой стороны, многие молодые ученые, собранные со всей страны, приобретя в Физтехе нужные знания и опыт, посылались снова в разные города, чтобы самостоятельно работать там. Сперва можно было слышать разговоры (и это бывало), что Физтех «выкачивает» талантливых людей отовсюду, что руководство комбината «разбазаривает» исследователей. В действительности и то, и другое диктовалось заботой о развитии физической науки и техники в Советской стране.