Гекатомба

Клавочка Осенева, при росте метр пятьдесят шесть и весе девяносто килограммов, работала водителем такси. Нрава была веселого и, в общем-то, доброго. По словам своих коллег-водителей, пользовалась в первой автоколонне "агромадным авторитетом". По праздникам и воскресеньям не отказывалась пропустить стаканчик-другой винца собственного приготовления и имевшего также "агромадную" популярность. Но, вместе с тем, слыла непримиримым противником "несанкционированных" застолий и пресекала их, широко используя свои легендарные 90 кагэ. Осенев-старший сей факт осознал и старался не нарываться. Димка пытался бороться, приводя матери множество аргументов в защиту своеобразности своей профессии. Добрая и веселая Клавочка молча выслушивала и приводила собственный аргумент - один, но веский. В данном случае, таковой ныне красноречиво присутствовал на лице Осенева-младшего.

- Сидай, солнце мое незаходящее, - ласково проворковала она, увидев стоящего в дверях сына.

Он зыркнул на нее из-под лобья, но сел за стол, на котором стоял сноровисто приготовленный матерью завтрак.

- Мама, - осторожно проговорил Димка, стараясь не выходить "из образа", - ну сколько раз просить тебя... Я, если ты забыла, все-таки с людьми работаю.

- Прикажешь задницу тебе ремнем полировать? Это в твои-то годы! искренне изумилась она.

- Лучше ее.

- Ну да, - фыркнула мать, - а статьи стоя писать будешь? Не пей в рабочие дни и никаких проблем не будет. Тебе вообще пить нельзя. Я твою контузию сколько лет лечила. Всю Европу объехали, у кого только не были. Вылечила на свою голову! Где Аглая?

- Не знаю, - буркнул Димка.

- Хорош муженек! - не скрывая сарказма, выдала мать, но, казалось, ничуть не удивилась его ответу. - Сам за обе щеки деликатесы заморские трескаешь, а кровиночка наша пусть, значит, на ментовских харчах всухомятку сидит?! У тебя совесть есть или всю пропил? Да как я сватам в глаза смотреть буду, подумал?

Дмитрий, не спуская глаз с матери, отставил кружку с чаем:

- Вот так, значит... Откуда, позволь тебя спросить, ты знаешь, что Аглая на "ментовских харчах сидит"?

- Ха! - хмыкнула Клавочка. - Да с самого утра весь город только об этом и гудит: мол, тихомировскую дочку к расследованию подключили. Мы с Ирочкой уже у Шугайло побывали. Передачку ему передали. Вкусненького всякого...

- Кому, Шугайло?! - раскрыл глаза Дмитрий.

- Я те щас второй фингал поставлю, шоб мозги симметрию обрели! разозлилась мать. - Мы, что, со свахой совсем контуженные, чтоб пришлых ментов прикармливать?! Аглае твоей, кому же еще! И малым. Им вообще теперь с Кассандрочкой вдвое больше надо кушать.

- Кому им? - он почувствовал, как у него начинают закипать мозги.

Клавдия Федоровна изучающе посмотрела на сына:

- Димка, в последний раз, по-хорошему, прошу: уходи, Христа ради, из своей редакции. Совсем мозги пропил. Доберусь я до твоей Альбины, ишь, устроила забегаловку в газете.

- Мама, перестань. Альбина совершенно ни при чем. И потом, у нее единственной в городе нормальное издание. Остальные - сплошная туалетная бумага - задницы городским властям полировать. Трусы и интриганы. Их издателям на город глубоко наплевать и оживляются эти хамолеоны лишь во дни "всенародного волеизъявления". Ладно, черт с ними. Объясни мне толком, что происходит?

Мать встала, пересела ближе к сыну. Он с опаской покосился на нее.

- А ты ничего не знаешь? - Она покачала головой и усмехнулась: Мужики-мужики... Димочка, - Клава ласково провела рукой по голове сына, но глаза ее при этом были полны иронии, - ты даже не представляешь, как тебе повезло с женой. Будь у меня невестка - вертихвостка, ты бы точно ни в одни двери не прошел.

- С какой это стати? - подозрительно зыркнул на нее Димыч.

- Стать у тебя, действительно, была бы... как у благородного оленя. Ветвистая и во-о-от такой ширины, - мать театрально развела руками.

- Ну спасибо! - не выдержал Димка и засмеялся.

- Вы, мужики, всегда все последними узнаете. Тебе Аглая ничего перед отъездом не сказала?

- Она мне аудиокассету передала и на ней много чего записано. Что конкретно ты имеешь в виду?

- Ладно, - махнула мать рукой, - вернется, сама скажет.

- Да что скажет-то?!

- Остынь и не ори на слабую женщину, - осадила его мать.

- Хм... слабая женщина, - буркнул он, невольно потрогав саднящую скулу.

- За дело получил. Скромнее надо быть, сынок. Ты теперь женатый человек, а что вытворяешь. Жена только из дому, а у тебя - бордель.

- Мама, это не бордель, а мои коллеги, сотрудники газеты.

- Надо работу выбирать, чтобы коллеги не были похожи на сотрудников борделя. Деревья, смотрю, попереломали. Это ж сколько выпить надо было, чтобы такую ветку с мясом от ствола оторвать?

Дмитрий устало закатил глаза.

- Вообщем так, - подытожила Клавдия Федоровна, - Шугайло попросил, чтобы ты никуда не лез и за Аглаю не волновался. Ей все условия создали, а тебе она просила передать, что любит и скучает, - голос Клавочки дрогнул и на глазах выступили слезы. - Дай Бог, чтоб наша кровиночка поскорее вернулась, - она смахнула слезы рукой, улыбнулась и, приобняв сына, прошептала: - Дим, мне так тоскливо без нее. Я ведь прям сердцем к ней прикипела. Мы с отцом сейчас каждую копейку в доллары переводим. Подсобираем, свозим ее за границу, может поможет кто... Не может быть, чтобы такой, как наша Аглаюшка, никто не помог. А, Димка? - она с надеждой посмотрела в глаза сыну.

- Конечно, свозим, - бодро проговорил он, обнимая мать. - Мама, ей обязательно помогут, если этого хочешь ты. - Он улыбнулся и поцеловал ее в щеку: - Засветишь им пару раз в глаз, как миленькие забегают. Не только Аглае, всем зрение вернут.

- Да ну тебя, - засмеялась она и беззлобно добавила: - Иди уже, собирайся в свой притон. Я тут приберу.

Осенев вошел в кабинет и бодрой походкой прошествовал к столу.

- Привет, Серега! - бросил, усмехаясь, Корнееву.

- Совсем спятил? - тот изумленно рассматривал Дмитрия. - Ты бы еще дворники на них нацепил.

Осенев неторопливо снял темные очки, медленно вытер на них крупные капли дождя и аккуратно положил на стол. Только после этого с вызовом взглянул на коллегу.

- Та-ак, понятно, - прокомментировал Корнеев сочувственно. - Царица Клава Грозная и сын ее Дмитрий. - Он поднялся из-за стола, остановился напротив Димки и присвистнул: - Какого коня на скаку остановили... Димыч, все хочу спросить: она тебя, часом, в угол, на горох, не ставит?

Они дружно расхохотались. На столе у Осенева зазвонил телефон.

- Слушаю, Осенев.

- Здравствуйте, Дмитрий, - послышалось на другом конце провода. - Мы не встречались, но, возможно, вам рассказывала обо мне Аглая Сергеевна. Меня зовут Виктор. Виктор Гладков.

- А-а, припоминаю. Вы иногда с Мавром гуляли.

Дмитрий услышал, как его абонент облегченно вздохнул, но продолжать разговор не торопился.

- Виктор, - решил подбодрить его Осенев, - Аглая рассказывала о вас много хорошего. Вы почему не заходите к нам?

- Она, правда, говорила обо мне хорошо? - с опаской спросил Виктор. В его голосе слышалась напряженность.

Димка быстро взглянул на Сергея, в его глазах промелькнули недоумение и озадаченность.

- Конечно, - поспешил он заверить Гладкова. - Заходите сегодня вечером, посидим, поговорим, - радушно пригласил его Дмитрий.

Заслышав его слова, Корнеев закатил глаза, плотоядно ухмыльнулся и красноречиво щелкнул пальцами под подбородком. Осенев невольно тронул фингал под глазом и погрозил Сереге кулаком.

- Дмитрий, - отозвался Гладков, - я не могу ждать до вечера. Мне надо срочно увидеться с вами. И с Аглаей Сергеевной. Понимаете, срочно! - почти выкрикнул он в трубку.

- Да, конечно, - опешил Димка. - Вы можете придти в редакцию. Знаете, где расположен "Голос Приморска"?

- А Аглая Сергеевна?

- Она в командировке.

- В какой командировке?! - запаниковал Гладков. - Она ведь нигде не работает.

- Виктор, - попытался успокоить его Дмитрий, - ее попросили помочь в одном деле.

- Она ищет убийцу, - упавшим голосом проговорил Гладков. - Весь Приморск говорит...

Осенев почувствовал, как закололо в кончиках пальцев - верный признак, что появился "след". В трубке слышалось невнятное бормотание и кряхтение, на фоне пробивающейся песни в исполнении А. Б.: "А ты такой холодный, как айсберг в океане...". "Холоднее не придумаешь, - пронеслось в голове у Дмитрия. - У нас уже трое холодных-холодных..."

- Алло? - осторожно спросил Димыч. - Виктор, вы меня слышите? Алло?

- Слышу, - откликнулся его собеседник, чей голос был, на удивление, спокойным и твердым. - Я сейчас приеду и все объясню. Только, пожалуйста, сначала выслушайте меня, а потом вызывайте милицию.

Осенев не успел ответить, как зазвучали гудки отбоя. Он положил трубку и посмотрел на Корнеева. В глазах его постепенно пробуждался азарт.

- Судя по твоему виду, Лихтенштейн и Монако попросились в состав нашей Хохляндии. И это, как минимум, - иронично ухмыльнулся Сергей.

- Серега, - срывающимся голосом, судорожно сглотнув, произнес Осенев, - быстро подключай всех, кто свободен. Даю тебе час-полтора. Нужны все сведения на Виктора Гладкова, водилу автопарка, маршрут номер девятнадцать.

- Он собирается "Икарус" в Турцию угнать?

- Он - убийца, которого ищут "милиция и пожарные и не могут найти", и, насколько я понял, он собирается к нам на исповедь, - четко проговорил Дмитрий.

- Мама дорогая! - воскликнул Сергей. - Тогда, Димыч, извини, я сначала в травмпункт заскочу, пусть мне на шею гипс наложат, чтоб этот урод помучился, перед тем, как ее перепилить.

- Кончай придуриваться! - взбеленился Осенев.

- Ты, что, совсем конченный?! - в свою очередь, заорал на него Корнеев. - А если он нас тут порешит всех? Вызывай "беркутят"!

- Я пообещал, что выслушаю его, - ссузив глаза, зло проговорил Дмитрий.

- Ни черта ты ему не обещал! Я слышал ваш разговор. Димка, пойми, если ты не ошибаешься и если это, действительно, он, то...

- То что?

- Он наверняка сумасшедший.

- Серега, это наш шанс! Нас здесь четверо здоровых мужиков. Неужели не скрутим?

- Мы тебя самого скрутим и к Ваксбергу отправим, вместе с этим уродом.

- Можешь, чтоб наверняка, еще войска вызвать и из здания всех эвакуировать, - ехидно поддел его Дмитрий. - Человек сам позвонил и попросил разрешения прийти, чтобы исповедоваться. А мы его, выходит, сразу ментам сдадим?

- Он не человек, Димыч, он - убийца!

- А если я ошибаюсь?

Корнеев судорожно вздохнул, развел руками и громко выматерился.

- Знаешь что? Вернется Альбина, я попрошу ее пересадить меня в другой кабинет или пусть доплачивает за вредность. Ты достал меня! И всех! Понял? - он вышел, громко хлопнув дверью...

Глаза постепенно привыкли к полумраку. Он огляделся и понял, что единственный здесь посетитель. Пройдя вперед, остановился и глянул вверх, взглядом обвел просторное помещение. Со стен на него смотрели глаза святых. Ему стало страшно и на миг показалось, что нестерпимым огнем обожгло пальцы, сжимавшие пакет.

- Господи, - прошептал он, - прости меня...

Увидев сбоку деревянную скамью, он на дрожащих ногах подошел и осторожно присел. Закрыл глаза и беззвучно заплакал. "Господи, это не я, это тот, второй, что живет во мне. Господи, помоги мне и научи меня. Что мне делать?!"

Он вдруг явственно представил, как его будут брать. Рослые, плечистые парни в камуфляжной одежде, с автоматами, заломят назад руки, безжалостно и лихо кинут лицом на землю. Для острастки кто-нибудь ударит прикладом меж лопаток или наподдаст грубым, твердым рантом тяжелых ботинок под ребра и в живот. Потом обыщут и, заглянув в пакет, все поймут. И тогда... начнут бить, по-настоящему. Сначала тычками, пока будут волоком тащить до машины, потом - в управлении, в камере для допросов. "А, может не будут бить? подумал с тайной надеждой и сомнением. - Я же сразу признаюсь и все подпишу. Наверное, на допросе будут присутствовать и эсбэшники. Куда ж без них? Эти будут вежливы и внимательны. Но им тоже нужны "результаты". И вовсе не маньяк-одиночка, а лучше - настоящий заговор против власти. Как я их всех ненавижу! Господи, прости меня, но как же я их всех не-на-ви-жу-у-у! То же мне, поводыри чертовы! О, Господи, прости меня..." мгновенно покаялся он, вспомнив, что имя дьявола нельзя ни в коем случае поминать в церкви.

- Господи... - прошептал он, нервно слизывая языком слезы с губ, Господи, накажи меня. Самой страшной карой, но только пусть душа моя успокоится...

- Я могу вам чем-то помочь? - услышал он и открыл глаза.

Перед ним стоял седой старец в рясе. Он поспешно встал.

- Извините, я сейчас уйду, - пробормотал, волнуясь.

- Не торопитесь. Ведь Господь еще не дал вам своего ответа.

- Откуда вы знаете? - спросил он ошеломленно.

- Присядьте, - священник улыбнулся, но глаза его остались печальными.

Он покорно сел рядом со старцем.

- Ваша душа чиста, - неторопливо заговорил священник, - а вы терзаете ее муками. Бог наделил вас великим даром, но вы не верите в Бога и не в состоянии оценить этот дар.

Он с ужасом смотрел на старца. "Способность убивать этот выживший из ума старик называет Божьим даром?! - подумал, внутренне холодея. Наверное, не только я, но и весь мир сошел с ума."

- Вы ошибаетесь, батюшка, - проговорил он со злым упрямством, - Бог отвернулся от меня. Я - убийца! - неожиданно выкрикнул он и тут же втянул голову в плечи, затравленно озираясь и чувствуя безотчетный страх.

Он сжался, устрашась собственных, произнесенных в запале, слов и словно боясь, что сидящий рядом священник начнет его "вязать". Но тот сидел прямо, устремив взгляд на алтарь. Руки его спокойно лежали на коленях. И посетитель внезапно почувствовал необычайное умиротворение, которое совершенно не соответствовало происходящему с ним. "Если меня не расстреляют, если выживу в тюрьме, то, выйдя, обязательно стану священником," - подумал он и мысленно горько усмехнулся, ибо с этого момента все и упиралось в это крошечное, но роковое и неотвратимое "если...".

- Вы наговариваете на себя, - донесся до него голос старца.

- Но это правда, - убежденно воззразил он.

- Правда - ни есть истина.

Он попытался вникнуть в услышанный ответ, но его отвлекло мягкое прикосновение руки старца. В смятении взглянув на него, он поймал спокойный взгляд ясных голубых глаз. И в волнующем, трепетном порыве с благодарностью сжал протянутую ему в храме руку православного священника.

- Спасибо вам, батюшка... Иосаф, - он, наконец, вспомнил редкое имя известного всему Приморску старца, которого многие, не только прихожане, по праву считали почти святым, и в тот же миг ощутил легкое, нарастающее головокружение.

Окружающая его реальность стала растворяться в туманной, невесомой, но плотной дымке. Он почувствовал, как тело катастрофически теряет вес и, скользя по искрящейся, широкой спирали, неотвратимо устремляется в центр бешено вращающегося водоворота. Он успел подумать о том, что на него опять нахлынуло это, и сердце сжалось от страшного предчувствия, больно кольнув неизбывной тоской и жалостью к себе. "Господи! - взмолился он в отчаянии. Я не хочу его убивать! Что это делается со мной? За что-о-о мне это?!!". Но все вопросы, как и ранее, остались без ответа. Он вышел на дорогу, ведущую в ад...

... На приближающемся перроне, на равном расстоянии друг от друга, стояли рослые автоматчики. Звук пришел позже. Он как-то разом, вдруг ворвался в мозг, ударив в уши многоголосыми криками человеческой толпы, хриплым, захлебывающимся лаем свирепых овчарок, стуком вагонных колес, пронзительным гудком паровоза и бравурным маршем из чрева станционных репродукторов.

Перед его взором медленно проплыла вывеска с названием станции, ощетинившись острыми, как копья, готическими буквами. Он никогда не знал этого языка, но неведомо каким образом смог прочитать название. И когда до него, наконец, дошел смысл прочитанного, почувствовал, как каждая клетка тела содрогнулась от ужаса. Накатывая волнами, он вызывал приступы тошноты. Судорожно сцепив зубы, он старался дышать как можно глубже. Глаза его лихорадочно блестели, оглядывая заполненное нетерпеливой, колышущейся массой людей пространство вагона. В воздухе стоял тяжелый, резкий запах тревоги, неизвестности и чего-то еще, неизбежного и непоправимого. Он догадался, что подобный запах человек может ощутить только раз в своей жизни, потому что другого у него просто не будет. Это был запах Апокалипсиса.

Состав, в котором он находился, пересек невидимую черту, вздрогнул и замер на стыке двух несоприкасающихся миров, но являющихся продолжением друг друга. Это было концом жизни и началом смерти. Он стал затравленно озираться и внезапно его взгляд встретился с другим - с ясными голубыми глазами. В них было смирение простого смертного человека и одновременно сила духа божественного начала. В них была вера. Глядя безотрывно в эти глаза, он понял, что поколебать ее не в силах даже эти, несущие смерть "копья" готического шрифта, сложившиеся в короткое название станции "Аушвиц"...

Он не знал, сколько длился очередной приступ, но первое, что почувствовал, придя в себя, липкую и прочную паутину спеленавшего его страха - кошмара, которого он не испытывал даже в трех предыдущих случаях.

- Вам лучше? - донесся до него встревоженный голос священника.

Он прищурился, пытаясь разглядеть находящегося рядом человека, но разглядел только смутные очертания фигуры. И в этот момент испытал еще один шок: если отец Иосаф говорит - значит, живой. Он окончательно пришел в себя, в немом изумлении воззрившись на старца.

- Вы в порядке, батюшка? - выдавил из себя он, заикаясь и тараща глаза.

Лицо священника озарилось улыбкой, радостной и, как ему показалось, немного лукавой.

- Наверное, этот вопрос вам лучше адресовать себе. У вас на душе тяжкий груз, но он не ваш, поверьте мне.

- Батюшка, это не груз, а тягчайший грех. Вы совсем не знаете меня, сокрушенно покачал головой посетитель.

- Нынче в храмы ходит много убийц, - печально заметил старец. - Но они не плачут в них. Все сегодня просят Бога о снисхождении и милосердии и почти никто - о наказании. - Он глянул кротко и смиренно: - Не подумайте, что я гоню вас, но вам надо успокоиться. Приходите вечером, часов в шесть. Я буду ждать вас. Договорились?

- Я обязательно приду, - дрогнувшим голосом, тихо проронил посетитель. - Если... - он замялся в нерешительности, но затем вскинул голову и посмотрел прямо в глаза старца: - Спасибо вам за все, отец Иосаф.

- Храни вас Господь, - напутствовал его старец.

Выйдя из ворот церкви, он оглянулся. Священник стоял на пороге храма, глядя ему вслед, губы беззвучно шевелились: батюшка молился за него...

До шести вечера было далеко и прежде чем пойти домой, он все-таки решил выполнить обещание, данное ранее другому человеку. Только теперь в его душе не было прежней уверенности в том, что он сможет четко, ясно и логически пояснить цель своего визита.

Звонарев бросил взгляд на часы. Приближалось время обеда. Первую половину дня он провел на мясокомбинате. Как оказалось, обанкротился он "наполовину": то есть, предприятие работало, что-то производило и реализовывало, но на зарплате рабочих эти волшебные производственные процессы никоим образом не отражались. И так как это был уже не просто мясокомбинат, а ЗАО "Приморские колбасы", то все попытки работяг выяснить судьбу своих кровно заработанных упирались в шлагбаум с вывеской "коммерческая тайна". Хранила ее дирекция ЗАО в лучших традициях всех вместе взятых спецслужб мира.

Приехав с утра в отдел кадров, Звонарев сел проверять личные дела работников "убойного" цеха, вплоть до востребованных из архива. Учитывая текучку кадров на предприятии, работа предстояла сизифова. Накануне, правда, Мише Жаркову удалось установить осеневского информатора. Мишка вообще считался в угро спецом по "внедрению", обладая завидным талантом быстро сходиться с разными людьми и расставаться с ними, имея перспективы на дальшее сотрудничество, а то и "дружбу до гробовой доски". Основываясь на показаниях мужика, с которым Жарков намедни "хорошо посидел в гараже и поговорил за жизнь", была разработана схема, согласно которой и уродовался Звонарев, листая папки личных дел.

Он взял из стопки очередную, на титульном листе которой значилось: "Гладков Валерий Дмитриевич".

- Валерий Гладков, - пробормотал вслух Юра. - Где-то я о нем слышал...

Он задержался взглядом на фотографии и принялся перелистывать тонкую папку. Автобиография... Копия характеристики из школы, даты, подписи, печати, принят... переведен... уволен... "Где же все-таки я о нем слышал, от кого? А, может, ориетировка какая была? Да нет... Ну вот же, совсем недавно.". Взгляд его выхватил строки из школьной характеристики:

"... Неоднократно принимал участие в олимпиадах по истории. Занял 1-е место в республиканской олимпиаде по истории античных культов Восточного Причерноморья. Был участником археологических экспедиций на полуострове. Состоял в Малой Академии наук, имеет дипломы за работы по исследованию периода Аттики..."

- Прямо вундеркинд! - не смог скрыть восхищения Звонарев, но в следующую минуту его словно окатило холодной водой в жаркий, знойный полдень. - Жрец! Аттика, античные культы, экспедиции... - ошеломленно перечислял он вслух. - Мать честная! Неужели?!!

Юра стал лихорадочно шарить в карманах в поисках сигарет. Найдя, не обращая внимания на висевшую в кабинете табличку "У нас не курят", с волнением закурил и углубился в материалы папки. Внимательно прочитав все подшитые в "дело" документы, вновь вернулся к фотографии, пристально ее изучая. "Черт, ну где я мог слышать за этого Гладкова?". Звонарев закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться и... вспомнил! Но от этого его, напротив, бросило в жар. Юрий придвинул телефон, волнуясь, набрал номер. После шестого гудка трубку, наконец, подняли:

- "Голос Приморска", Осенев слушает.

Юрий, не давая ему опомниться, скороговоркой затараторил:

- Димыч, это Звонарев. Я понимаю, у тебя на меня не только зуб, но целый бивень. Дима, мне срочно нужна твоя помощь. Я сейчас подъеду, жди меня в редакции... - ему почудилось, что Осенев судорожно сглотнул. Послышался его панический возглас:

- Нет! Не сейчас!

- Да пойми, это, действительно, серьезно.

- Нет!

- Черт бы тебя побрал! - заорал, сатанея, Звонарев. - Это касается городских событий, - попытался он убедить Дмитрия.

- Что ты хочешь? - настороженно спросил тот.

- Ты знаком с Гладковым? Валерием Дмитриевичем? Алло? Алло, Димка?

- Нет, не знаком, - после продолжительной паузы ответил Осенев.

- Но он приходил к Аглае. Вспомни...

- Не знаю, Юра. Извини, мне некогда, у меня важная встреча, я и так опаздываю, - нервно перебил его Дмитрий. - Он уже клал на телефон трубку, когда до его слуха донеслось внятно и со злостью произнесенное Звонаревым ругательство, каким в народе обычно величают чудаков на букву "м". - Да сам такой! - в сердцах бросил Димка, швыряя трубку.

Он посмотрел на сидящего напротив парня:

- Тебя вычислили, Валера. Звонил мой друг, оперативник из угро. Очень хороший оперативник, между прочим. Интересовался тобой.

- Значит, не судьба, - обреченно вздохнул Гладков. - Жаль, не успел вам ничего рассказать.

Дмитрий с минуту размышлял и решился:

- Поехали ко мне на квартиру!

- Вы не боитесь? - напрягся Валера. - Понимаете, на меня это всегда неожиданно накатывает. Я сам себя боюсь.

- Я тебя заранее скотчем к стулу примотаю, в лучших традициях отечественных "сриллеров", - натянуто рассмеялся Осенев. - Поднимайся. Чуют мои почки, здесь сейчас весь горотдел будет, вместе с "Беркутом". Тебе этот экскорт нужен?

Гладков, продолжая сидеть, затравленно смотрел на Дмитрия, не решаясь принять окончательное решение. Он вновь был во власти прежних страхов.

- Возможно, Дмитрий, это и выход, - проговорил тихо.

- Валера, я не верю, что ты их убил, - Димке было, по-настоящему, жалко растерянного и, по всей вероятности, основательно запутавшегося в собственных проблемах парня.

- Хватит соплей! - он грубо сдернул Гладкова со стула. - Поехали, - и подтолкнул того к двери.

Выйдя в коридор, остановились.

- Подожди секундочку, - попросил Дмитрий, заходя в соседний кабинет.

Несколько пар глаз с любопытством уперлись в Осенева.

- Раскололся? - недоверчиво поинтересовался Корнеев. - Так быстро?

- Парень определенно чудит, - отмахнулся Димка. - И если он - убийца, то я - королева Нидерландов. Словом, вы меня, дорогие коллеги, не видели и где я - не знаете.

- Кто-то должен задать подобные вопросы? - протирая очки, нейтрально спросил Олег.

- В самое ближайшее время, - живо откликнулся Осенев. - Сюда едет Звонарев. Думаю, где-то через часок я уже буду объявлен в розыск, невесело пошутил он. - Если не найдут Гладкова. А мы с ним теперь, как "сладкая парочка".

- Дима, - в упор глянула на него Маша, - ты уверен, что поступаешь правильно?

- Абсолютно не уверен. Но раз он пришел к людям, значит, не успел стать зверем, - он повернулся и взялся за ручку двери, когда услышал позади голос Корнеева:

- Димыч, подожди. Я с тобой.

Осенев оглянулся. Коллеги решительно задвигали стульями и засобирались.

- Ребята, чувствую, завтра у меня будет второй фингал под глазом, улыбнулся Димка.

- Нашел о чем печалиться, - фыркнула Светлана, бухгалтер редакции. Бог троицу любит.

- У меня всего два глаза! - возмутился Осенев, но его живо вытолкнули за дверь.

Гурьбой они высыпали в коридор и вдруг разом замолчали, глядя на одиноко стоявшего в пустом коридоре у стены парня.

- Здравствуйте, - улыбнулся он, но улыбка вышла жалкой и натянутой.

Ему никто не решился ответить.

- Валера, - выдвинулся вперед Осенев, стараясь за бодрым видом и голосом скрыть неловкость, - это мои коллеги, они поедут с нами. Группа поддержки, так сказать. - Но уловив двусмысленность в своих словах, уточнил: - Твоей поддержки.

В осеневскую "четверку" набились мужчины. В редакционные "жигули" сели женщины.

- Кому рассказать - не поверят, - вздохнула Светлана. - Всей редакцией, в компании с предполагаемым убийцей, снова завалиться в гости к Осеневу. Машунь, мы - нормальные?

- Вполне в духе - и нашего издания, и времени, - как ни в чем ни бывало откликнулась та. - Хорошо успели пленки на семь полос вывести. Одна осталась. А вы-то зачем поехали, Светлана Викторовна? - с сочувствием спросила Михайлова.

- Затем, Машуня, что массовый психоз, оказывается, ужасно заразная штука.

- Это точно, - согласилась с ней Маша, вздохнув и покачав головой.

Небольшая однокомнатная "хрущевка" Осенева стала еще меньше от заполонивших ее людей. Женщины сразу прошли на кухню, мужчины расположились в комнате. Когда чай и бутерброды были расставлены на столе, все, как по команде, посмотрели на Гладкова.

- Да-да, я понял, - начал он, волнуясь, - сейчас...

Он, судорожно вздохнув, внезапно опустил голову. В комнате повисло напряженное молчание. Ждали, когда он заговорит, но Гладков молчал. То, что с ним происходило, первой поняла Светлана Григорьевна. Она встала и, подойдя к Валере, секунду поколебавшись, обняла его за плечи. Ей было сорок семь лет, она была не только старшей по возрасту, но и, по-матерински, мудрее, сумев интуитивно почувствовать настроение Валеры. Ему был необходим именно этот - домашний и доверительный жест.

- Валера, - проговорила участливо, - вам надо выговориться. Вы слишком долго носили в себе свои беды.

- Спасибо, - послышался глухой голос Гладкова. Он поднял голову, в его глазах стояли слезы.

- Та-а-ак, - многозначительно протянул Димка и вышел из комнаты, но через минуту вернулся... с едва початой литровой бутылкой "Кремлевской" в руках. - Машуня, готовь тару.

- Дмитрий, ему сегодня идти "сдаваться", - осторожно заметил Даньшин, кивнув в сторону Гладкова. - А если и нас тепленькими за компанию загребут? Представляешь последствия? Альбина с одеждой и обувью сожрет!

- Плохо ты Альбину знаешь, - ухмыльнулся, не соглашаясь, Осенев. Если нас повяжут, она такое устроит... Придется в Приморск миротворческие силы ООН вводить. Стопки наголо, Машка!

- Я вообще-то не пью, - робко вклинился в разговор Гладков.

- И мы не пьем, - несказанно удивился Осенев. - Просто иногда напиваемся. От жизни этой "бродячей", - он быстро разлил водку.

- За что пьем? - понюхав жидкость, скривился и передернул плечами Корнеев.

- За него! - Дмитрий ободряюще улыбнулся Валере.

Собравшиеся переглянулись.

- Интересный тост, - не без иронии заметил Сергей. - Я бы сказал нетрадиционный. Есть в нем что-то паранормальное...

- Тут ты в самую точку попал, - перебил его нетерпеливо Димка и добавил загадочную фразу: - Мавр не мог ошибиться! - Увидев недоуменные лица коллег, Осенев попытался сгладить остроту и неловкость момента: - Да поймите вы все: самое страшное, что может произойти, - "второе пришествие" Клавдии. У нее, к слову, сегодня выходной. И приди ей в голову навестить квартирку горячо любимого сыночка, здесь бы, знаете, что было? Танковое сражение может отдыхать! Но она, к счастью, отбыла к сестре в деревню.

После его слов быстренько выпили и собравшиеся дружно потянулись к разложенным на подносах тарелкам с бутербродами и зеленью. В этой "гастрономической" паузе робко прозвучал голос Гладкова:

- Я всегда мечтал иметь такую собаку, как Мавр.

Народ перестал жевать и ни без удивления уставился на него. Он смутился, ощутив себя в центре внимания, к которому, похоже, не привык.

- А у тебя были собаки? - спросил Сергей.

- Нет, родители не разрешали.

- Почему?

- Не знаю. Может, считали, что она будет отвлекать меня от учебы, а, может, думали, что я не смогу за ней должным образом ухаживать. Но мне так хотелось... - он неловко вертел в руках бутерброд, вероятно, стесняясь есть при всех. Потом все-таки надкусил самую малость, прожевал и, не поднимая головы, но постепенно воодушивляясь, вновь заговорил: - Я мечтал в детстве, вот вырасту, выучусь, буду по экспедициям ездить и собака со мной. А потом мы будем возвращаться домой: я - статьи писать, материалы систематезировать и разбирать, а она - рядом лежать. Как сейчас вижу: голова - на лапах, глаза закрыты и лапы подрагивают во сне...

Лицо Гладкова приняло отрешенное выражение мечтательности и умиротворенности, совершенно не вязавшееся с хмурыми лицами сотрудников редакции, но более всего - с самой целью присутствия здесь всех этих людей, чьи мысли были заняты потрясшими город убийствами, к которым, предположительно, сидящий среди них человек, с его же слов, имел первостепенное, непосредственное отношение.

Однако в настоящий момент этот человек, по-видимому, пребывал в каком-то незнакомом для остальных мире. Он жил придуманными, несуществующими образами, недоступными пониманию других и его собственный, построенный им мир, уж так сложилось, почему-то не мог существовать в гармонии с тем, который предлагала реальная жизнь. Оттого, наверное, окружающие, за редким исключением - только очень близко и хорошо знавших его людей, зачастую относили Гладкова к категории, именуемой в просторечии "не от мира сего" - вроде нормальный, но вроде и немного... того, пограничье, одним словом.

- ... Я в детстве Джеком Лондоном зачитывался, Кервудом, Сетоном-Томпсоном, - тихо лилась речь Валеры. - А "Белый клык" настольной книгой был и до сих пор остается.

- А кроме них ты что-нибудь читал? - заглядывая ему в глаза, спросила Маша.

- Конечно, - улыбнулся он. - Массу книг по археологии и истории. Очень люблю О.Генри, Брета Гарта и Роберта Шекли.

- Совершенно разные писатели, - заметил Сергей.

- Это только на первый взгляд так кажется, - мягко не согласился Валера. - Лондон, Гарт и О.Генри в чем-то пересекаются, Шекли - фантаст, Кервуд и Сетон-Томпсон - превосходные натуралисты. Но их объединяют два направления - романтизм и человечность.

- Да? - искренне удивился Корнеев и с иронией взглянул на Гладкова. Извини, Валера, но... как бы это сказать, романтизм и человечность не совсем укладываются в тему нашего... нашей встречи.

Гладков мгновенно сник, а Сергей поймал на себе несколько осуждающих взглядов коллег. "Ну, урод, Серега, - со злостью подумал про себя Осенев. Человек помаленьку раскрываться начал, а он, как кувалдой по темечку."

- Валера, - несколько выправил положение Олег, - а что ты там про экспедиции обмолвился?

- Я хотел после школы на истфак поступать, археологией мечтал заняться. Вы знаете, мы живем в непростом месте. Городу этому не одна сотня веков. Он богат на судьбы и события, но на нем тавро убийства.

Осенева при этих словах словно ударило током. Он деонулся на стуле и неосознанно подался вперед:

- Что ты сказал?! - тон, каким он задал вопрос, заставил присутствующих замереть.

Валера, закусив губу, помолчал, но потом продолжил:

- Я понимаю, из моих уст это звучит неординарно. Вы не подумайте, я не оправдываюсь...

- Стоп! - Корнеев резко ударил ладонью по столу. - Валера, давай-ка, все по порядку.

- Я и говорю, по-порядку, - он вздохнул. - Это случилось в первый раз на базаре. Имел место небольшой инцидент. Одним словом, наш мэр делал рейд накануне праздника... - И он рассказал об эпизоде с Буровой. - ... На ней в тот день был газовый шарф - красивый, элегантный и запоминающийся. А после ее убийства, представьте, я этот шарф нашел у себя в квартире, в прихожей в шкафу...

Собравшиеся, открыв рты и затаив дыхание, слушали его повествование. Валера, чувствуя к себе неподдельный интерес и, несмотря на весь ужас переживаемых им вновь событий, приободрился.

- ... Накануне я во вторую смену работал. Приехал на дежурке поздно ночью, часа в два. Спать не хотелось, а тут еще Егора встретил, из соседнего подъезда. Он тоже когда-то археологией увлекался. Зашли к нему, потом у меня посидели. Он ушел, а я в сон, как в пропасть провалился. И точно помню, что ночью мне тот "рыночный кошмар" снился, с Буровой. Проснулся где-то около двенадцати дня. А дней через пять полез за чем-то в шкаф и... - Гладков судорожно сцепил пальцы рук и побледнел, - ... увидел ее шарф. Сначала не мог понять, откуда он у меня. Потом вспомнил сон, да еще и убийство это - весь город на голове стоял, - я совсем потерялся. Дальше - больше: очки Кондратьева нашел и зонтик этого, третьего, Лизунова. - Он устремил жуткий взгляд в пространство и после продолжительной паузы вдруг выдал: - А сегодня я чуть отца Иосафа не убил.

- К-а-ак эт-т-то? - заикаясь, выдохнула Маша.

- С утра в церковь решил сходить, - стал пояснять Валера упавшим голосом. - После того, как вам, Дмитрий, позвонил. Если честно, сам не пойму, что меня туда потянуло. В церкви прихожан не было, рано слишком. Отец Иосаф присел со мной рядом, мы разговорились. И я... Я. сказал, что... Я сказал ему, что я - убийца.

- Ну ты даешь! - воскликнул Сергей. - А он что?!

Валера как-то странно взглянул на него:

- Он ответил, что у меня... Божий дар, но я не верю в Бога и оттого не осознаю его... То есть, это... дар его.

- Ничего себе дар, - покачал головой Даньшин.

- Я о том же подумал: спятил старик. Ему ведь под девяносто уже. Но он с таким сочувствием ко мне отнесся. - Валера вновь побледнел: - И тут на меня это накатывать стало. Все поплыло, туман перед глазами. То, что я увидел... - он зажмурился и затряс головой.

Люди в комнате стали испуганно переглядываться. Сергей с Дмитрием, не сговариваясь, напружинились, готовые в любую минуту рвануться и броситься на Гладкова. Но тот сидел, не шелохнувшись. Осенев обвел взглядом ошеломленных коллег, мимолетно "зацепив" глазами "Кремлевку".

- Серега, наливай! - приказал Осенев.

- Есть! - четко отреагировал тот, с молниеносной быстротой разлив водку.

Не чокаясь, быстро выпили, но закусывать никто не стал. Все взоры устремились на Валеру.

- Я был в Освенциме. Это такая жуть... такой кошмар... - произнес он страшным, замогильным голосом.

- Извини, пожалуйста, я не понял: где ты был? - склонив голову набок и подавшись вперед, спросил Корнеев, причем выражение лица у него было в этот момент совершенно идиотским.

Справедливости ради стоит сказать, что у остальных оно было тоже не лучше: приоткрытые рты и вытаращенные глаза, с отраженным в них интенсивным мыслительным процессом, но... далековато за гранью нормального.

- Я никогда не был в Польше, - Гладкова начала бить нервная дрожь, слова давались ему с трудом. - Но я могу с точностью до мельчайших деталей описать людей и станцию, куда прибывали эшелоны. Я был в одном из вагонов... В этом вагоне был и отец Иосаф, только молодой. Я по глазам его узнал. А когда пришел в себя, то увидел, что он - живой. Без этой страшной раны на шее... - Гладков, не в силах справиться с охватившим его волнением, попросил Корнеева: - Сережа, не могли бы вы налить еще? Пожалуйста... - И пока тот покорно выполнял его просьбу, закончил: - Он ждет меня сегодня в церкви в шесть часов. Сказал, чтобы я пришел. Я пообещал. Ну вот и... все, - Валера схватил рюмку и махом опрокинул ее.

Сотрудники редакции, не сговариваясь, повторили его маневр. Оставшиеся бутерброды на этот раз вмиг расхватали.

- Валера, - замявшись, обратилась к нему Мария, - ты не пробовал обращаться к психиатру?

Он кивнул, соглашаясь:

- Хотел. Ваксберги дружили с моими родителями. После их смерти Матвей Иосифович часто звонил мне, в гости приглашал. Несколько раз с Ниной Ивановной даже заезжали ко мне. Но, если честно, мне стыдно было. - Он опустил голову и глухо произнес: - Вы же знаете, как у нас к психам относятся. Клеймо потом на всю жизнь. Я, конечно, не имею в виду Матвея Иосифовича. Он - деликатный и интеллигентный человек, но город маленький, кто-нибудь все-равно узнал бы и пошло-поехало... Куда бы я после на работу устроился?

- Валера, ты сам веришь в то, что убил этих людей? - напрямую спросил Сергей.

Гладков тяжко вздохнул, сцепил в волнении пальцы рук так, что они побелели.

- Но ведь откуда-то их вещи в моей квартире появились?! Не подбросили же их, в самом деле. И кому, зачем это делать?

Пока шел разговор, Осенев обратил внимание на Сашу, редакционного водителя. Этот сороколетний мужчина нравился Димке обстоятельностью, искренностью и готовностью откликнуться на любые просьбы коллег. Дмитрий не раз попадал с ним в крутые переделки и у него ни разу не возникло повода усомниться в порядочности и в немалом мужестве этого неприметного, на первый взгляд, человека. Сейчас Саша сидел молча, о чем-то сосредоточенно размышляя.

- Саша, ты чего молчишь? - спросил негромко Димка, толкая его в бок.

- А? - тот недоуменно посмотрел на Осенева.

- О чем думаешь?

Водитель смутился, будто его застали врасплох за незавидным занятием.

- Да понимаешь, Димыч, есть у меня одна мыслишка, но больно бредовая.

- Вы что шепчетесь? - заметил громко Корнеев.

- Валера, - обратился к нему Саша, - ты сказал, что, мол, в Освенциме "был". - При этом он усмехнулся и покачал головой. - Поверить, сам понимаешь, как-то... в общем, невероятно это все. Да еще и старец наш приморский, якобы, там же "был", вместе с тобой. - Он остро и проницательно глянул на Гладкова: - Ты можешь вспомнить какую-нибудь деталь... - Саша замолчал, подыскивая подходящее слово и нахмурился. - ...Что-то необычное. Черт, как же тебе объяснить это... Одним словом, приметы индивидуальные одежда, поведение. Понимаешь, что я имею в виду? - с надеждой посмотрел он на Гладкова.

- Я поняла! - внезапно радостно закричала Марья. - Саша, вы - умница! Только пытаетесь подобраться не с того края. Ребята, кто-то из нас срочно должен съездить к отцу Иосафу. Немедленно! - она блестящими от азарта глазами обвела собравшихся.

- Может, объяснишь, в чем дело? - холодно спросил Корнеев.

- После, Сереженька. После, мой родной. - Машка решительно поднялась: - Саша, поехали.

- Извините... - подал голос Гладков. - Дело в том, что я забыл в церкви вещи. Если вы будете там, не могли бы вы захватить их?

- Какие вещи? - недоуменно повернулась к нему Маша.

- Убитых, - пояснил Валера.

- Ты, что же это, с собой их таскаешь?! - ошеломленно выдохнул Осенев.

- Нет, - мотнул тот головой. - Я только сегодня их из дома вынес. Я же к вам сдаваться шел.

- Ну тогда молитесь все! - махнула рукой Марья и крикнула из прихожей: - А вы, Валера, больше всех!

Входная дверь громко клацнула замком.

- Вы, конечно, извините меня, я знал, что в мире немало идиотов, но даже предположить не мог, что все они - жители Приморска, - подвел итог встрече Корнеев.

- Что ты имеешь в виду? - нахмурившись, поинтересовался Осенев.

Сергей ничего не ответил, лишь молча разлил по стопкам остатки водки...

Машина мягко затормозила.

- Приехали, Аглая Сергеевна, - Кривцов помог ей выйти, следом резво выскочили Мавр и Кассандра. - Я вас провожу, - он предупредительно взял ее под руку.

- Спасибо, Александр Иванович, - она мягко отстранилась. - Мы сами.

Вместе с ними приехали Миша Жарков и двое сотрудников службы безопасности.

В руку Аглаи ткнулся Мавр, держащий в зубах кожаный поводок. Она продела руку в петлю. Поводок натянулся и Мавр, Кассандра и Аглая сделали первый шаг в подлесок, простиравшийся широкой полосой рядом с автогаражным кооперативом. Один из эсбэшников бросил мимолетный, скептический взгляд на своего коллегу и, усмехнувшись, недоверчиво покачал головой:

- Цирк да и только! - проговорил чуть слышно.

- Посмотрим, - уклончиво ответил его напарник.

Кривцов и Жарков, услышав их реплики, переглянулись. В глазах обоих промелькнули тревога и сомнения.

КАССАНДРА: Хорошо-то ка-а-ак... Сто лет не была "на природе"!

МАВР: Вот и дождалась. Повод, правда, не совсем удачный.

КАССАНДРА: Да ну тебя! Вечно ты все усложняешь. Работа, конечно, не из приятных, но, в целом, нам с тобой грех на жизнь жаловаться.

МАВР: А кто жалуется? Я другое понять не могу, хоть на живодерню меня сдай! Посмотри, какая красота кругом! Запах - чистый, тонкий, звуки нежные. Слышишь шорох? Деревья раздеваются... Глянь левее - платаны. Святой Анубис! Ни одного листочка, а как хороши: кожа - гладкая, тело - стройное. Чертовски грациозны! Куда до них человечьим барелинам...

КАССАНДРА: Не барелинам, а балеринам. А мне сосны больше нравятся. Прямо балдею от их запаха. Скорее бы Новый год: веточки в доме поставим, шары повесим. Обожаю в них смотреться: у меня морда в них такая смешная делается, как у поросенка в Васькином дворе - здорову-у-ущая...

МАВР: Она у тебя и по жизни не маленькая.

КАССАНДРА: Мавр, как ты думаешь, что нам подарят на Новый год? Их двое... Интересно, они сложатся или каждый по отдельности подарит? Хорошо бы, по отдельности, я бы тогда с Васькой поделилась.

МАВР: Ты поделишься, как же. Кто в позапрошлом году у Фенечки все молоко вылакал?

КАССАНДРА: Ты теперь этим молоком до самой смерти меня попрекать будешь. Я же не знала, что домовые и вправду бывают. Зато Фенечка твой разлюбезный второй год подряд у меня бычки тырит и думает, что я ничего не замечаю. Нет, чтобы прийти и, по-соседски, попросить. А вообще, он приколненький! Столько историй смешных про людей знает. Мавр... Вот мы все такие разные - ты, я, Василий, Жучка, Фенечка, сад, ветер, дождь, ну, другие всякие разные. Но мы как-то сочувствуем друг другу, входим в положение, стараемся дружить, не шпынять, не причинять боль. Почему люди так не живут? Ведь Земля большая, всем хватит еды, места и шкур. И если бы мужчины не воевали, у каждой женщины был бы друг, они бы любили и родилось бы много маленьких человеков. Почему люди хотят иметь много денег и не хотят много маленьких человеков? Мавр... а я что-то знаю.

МАВР: И, конечно, это - "страшная тайна", которую ты "не скажешь и за банку "Килек в томате"".

КАССАНДРА: Тайна, но тебе скажу. Мы с Аглаей скоро окотимся. Вот!

МАВР: Святой Анубис! У Аглаи и Димы будет маленький человек?! Здорово!

КАССАНДРА: А за меня ты, значит, не рад?

МАВР: Еще как рад! У меня ведь тоже скоро маленький будет.

КАССАНДРА: Ты кого хочешь - кобелька или сученьку?

МАВР: Конечно, кобелька! Или даже двух, трех.

КАССАНДРА: А я хочу разных маленьких. Чтобы было поровну. Ты представь, принесут твоего, мои, Аглая окотится, - полный дом маленьких! И все будут расти вместе! Мавр! Я чувствую... это.

МАВР: Святой Анубис! Бедная сосна...

КАССАНДРА: Со стороны, где встает солнце, больше всего упало иголок. А вон еще одна... и еще. Сколько страха! Здесь царство страха. Слишком глубоко все ушло.

МАВР: Или высоко. Посмотри на верхние ветки, их все сожгло...

- Мы подходим, - негромко произнесла Аглая.

- По-моему, еще далеко, Аглая Сергеевна, - не согласился с ней скептически настроенный эсбэшник.

Перед поездкой их представили друг другу. Того, который сейчас разговаривал, звали Олегом Петровичем Кориным. Второго, молчаливого, более старшего по возрасту, да, пожалй, и по званию, - Виталием Степановичем Романенко.

- Если вы не против, давайте остановимся, - попросила Аглая. - Мне необходимо сориентироваться.

Кривцову и Жаркову нестерпимо хотелось курить. Но они терпели, не решаясь и не зная, как отреагирует на данный факт Аглая. Кривцов стоял к ней ближе , потому к нему она и обратилась:

- Александр Иванович, ради Бога извините, но вы с коллегой меня отвлекаете.

- Простите, не понял? - начальник угро озадаченно посмотрел на нее.

- Вы что-то хотите, у вас быстро идет накопление раздражения.

- Что случилось? - подходя, встревоженно поинтересовался Романенко.

Аглая виновато улыбнулась:

- Извините, Виталий Степанович, есть небольшая проблема.

- Слушаем вас.

- Позвольте дальше нам идти самим. У всех вас слишком сильный эмоциональный фон. Я боюсь совершить ошибку.

- Если вы настаиваете... - нерешительно произнес он. - Но как же вы пойдете одна... - он смутился, подыскивая нейтральную формулировку.

- Слепая, вы хотите сказать? Виталий Степанович, ваши опасения совершенно беспочвенны. Здесь, - она сделала ударение на этом слове, - я даже не споткнусь. Вы и представить не можете, насколько легко ориентироваться среди растений. Если научиться их понимать и любить. К сожалению, эти деревья, - в ее голосе послышались негодующие нотки, когда она обвела рукой окружающее пространство, - серьезно больны.

- Что вы имеете в виду? - не понял ее Романенко.

- Страх. - И она пояснила: - Мы с вами в данный момент стоим у зоны тотального страха. Это, своего рода, психологический Чернобыль. Мне приходилось сталкиваться с подобным и поверьте, ощущения - не из приятных. Человеку, совершающему преступление, только кажется, что рядом нет свидетелей. Свидетели есть всегда! Убийца, например, часто не придает значения, с его точки зрения, "неодушевленным предметам": камни, растения, ветер, облака и так далее. Когда убивают человека, в окружающее пространство выбрасывается колоссальная негативная энергия. Кровь жертвы это то, что мы видим визуально. Энергетика "негатива" - невидима, но ее "брызги", в буквальном смысле, заливают все окружающее пространство. Они везде и на всем. Надо только научиться их чувствовать.

Четверо сотрудников силовых ведомств, открыв рты, с изумлением смотрели в покрытое взволнованным румянцем лицо молодой женщины, на котором насыщенной, непроницаемой бездной страшно и жутко отсвечивали мертвые изумрудные глаза.

- Вам не понадобится помощь? - наконец, пришел в себя Романенко.

- Думаю, справлюсь, - помедлив, ответила Аглая. - Вам лучше подождать меня здесь, - на лице ее промелькнула необъяснимая улыбка, заставившая вздрогнуть и поежиться бывалых оперативников, отнюдь не робкого и малодушного десятка.

Она натянула поводок.

- Пошли, ребята, работать, - сказала, обращаясь с животным. - Чем быстрее закончим, тем раньше вернемся домой, - присев на корточки, прошептала она, подбадривая их и внутренне ненавидя себя за то, что в который раз подвергает их страшному испытанию, заставляя соприкасаться с мрачными сторонами жизни на этой земле.

Четверо мужчин молча смотрели, как вглубь подлеска удаляются хрупкая, рыжеволосая молодая женщина в сопровождении двух угольно-черных животных, казалось, пришедших из иного мира или измерения.

- В ее словах, безусловно, есть рациональное зерно, но, на мой взгляд, сама затея - абсолютно сумасшедшая, - закуривая, высказал свое мнение Корин. - Что нового она может сообщить?

- Как знать, - задумчиво проговорил Кривцов. - Согласен, методы ее поиска не совсем обычны, но у нее за плечами - конкретные результаты и доказательства, мало что общего имеющие с обманом и шарлатанством. И потом, - он вздохнул, - мы, дейтвительно, очень мало знаем об этом мире.

Его размышления прервал зуммер мобильного телефона. Александр Иванович извинился и отошел на несколько шагов в сторону, чтобы иметь возможность разговаривать свободно. От него не укрылось, как Корин и Романенко обменялись заинтересованными взглядами. Жарков, напротив, сделал вид, что наслаждается осенним убранством деревьев.

- Нам приказано немедленно возвращаться, - подходя, оповестил коллег Кривцов. - Его нашли, готовится операция по захвату. Миша, - обратился он к Жаркову, - приведи, пожалуйста, Аглаю Сергеевну. Давай в темпе.

- Подробности есть? - спросил Романенко, когда Жарков скрылся за деревьями.

- Согласно предварительным данным, в настоящий момент он находится в квартире Дмитрия Осенева. В компании сотрудников "Голоса Приморска", в полном, так сказать, составе. - Кривцов нахмурился, на скулах заходили желваки.

Ситуация и впрямь складывалась патовая, на грани фола. Жена Осенева помогает найти убийцу, а тот в это время спокойно посиживает на квартире ее законного супруга, да еще "под патронатом" редколлегии газеты, на которую у всех силовиков в городе не просто "зубы", "клыки саблезубого тигра". И хорошо, если это не более, чем случайное совпадение. "Но как загорелись глазки у эсбэшников, - с неприязнью подумал Александр Иванович. - Им, ясное дело, не сумасшедший одиночка нужен. Как минимум, заговор против... А против кого, собственно? Против тех, кого еще вчера готовы были сажать и стрелять? Против хузяев жизни, одним словом. Заговор... А ведь вполне могут состряпать, если напрягутся и постараются. Занятно, нас в эти "казаки-разбойники" втянут или своими кадрами ограничатся?..."

- Этот бандитский рупор давно пора закрыть, - донесся до него злой голос Корина. - Интересно, что их могло связывать: "Голос Приморска" и этого ножеметателя?

"Опачки! - с удовлетворением констатировал Кривцов. - Главное правильно поставить вопрос, а ответ уже иногда просто не имеет смысла."

- По оперативным данным, - подкинул информацию Кривцов, подозреваемый является другом семьи Осеневых.

- Другом семьи? - усмехнулся Корин.

- Не передергивайте, Олег Петрович, - осадил его жестко Александр Иванович, не понимая, почему Романенко, явно старший в их дуэте, позволяет Корину вести себя столь развязано и пошло.

- Жена Цезаря вне подозрений, - не отреагировав на замечание Кривцова, продолжал усмехаться Корин.

- Это еще предстоит выяснить, - дипломатично заметил Романенко. Здесь что-то не так. Выходит, Ланг или не распознала его, или, исходя из неизвестных нам соображений, покрывала. Как вы считаете, Александр Иванович?

- Возможно, - ответил тот нейтрально и нетерпеливо посмотрел на часы: - Что-то Жарков задерживается.

- И погода портится, - ни к месту обронил Корин, указав рукой на надвигающиеся фиолетово-черные тучи.

Из глубины леса внезапно ощутимо потянуло холодным и сырым воздухом.

- Да где же они, черт возьми?! - с досадой выругался Кривцов, мысленно кляня на чем свет стоит и подчиненного, и Аглаю.

Его нервозные размышления прервал протяжный собачий вой.

- Что это? - взволнованно произнес Романенко, резко разворачиваясь в сторону пришедшего звука и вопросительно оглядывая коллег.

Мгновение спустя, они, не сговариваясь, бросились в густой подлесок. Им удалось сделать лишь несколько шагов. Невесть откуда взявшийся шквал ураганного ветра играючи пригнул к земле три маленькие человеческие фигурки. Вой повторился. По силе воздействия на психику, он мало чем отличался от молниеносно набирающей силу природной стихии.

- Матерь Божия! - испуганно выкрикнул Корин. - Что же это делается!

Ему удалось обхватить руками ствол ближайшей сосны и тотчас он почувствовал внутри нарастающий, не поддающийся осмыслению, жуткий страх. Корин в смятении оглянулся на своих спутников: на лицах последних отражались те же эмоции.

- Что будем делать?! - прокричал он, срывая голос, пытаясь пересилить шум ветра.

Кривцов, находящийся к нему ближе, отплевываясь от летящих в лицо листьев, сухой травы, мелких веток, крупинок почвы, лихорадочно пытался собрать мысли "в кучку". "Друг семьи... - проносилось в голове. - ... Не знала или покрывала? Заманила? Заманила зачем? Убить? Кривцов, приди в себя, идиот! - приказал строго, стараясь совладать со страхом. - На дворе двадцатый век, этого не может быть! Какие ведьмы?! - Но память "услужливо" вытащила из подсознания однажды столь поразившее его зрелище: лицо Аглаи и ее фигура, в которых пульсировало, накапливалось, готовое вырваться наружу, нечто колдовское и потустороннее. - Не хватало только, чтобы из-под земли сейчас гоблины и упыри полезли..."

Александр Иванович из последних сил держался за тоненький ствол молодого платана. Дерево неистово моталось в непрекращающейся то ли судороге, то ли пляске. Верхние ветки то закручивались вокруг ствола, то с силой распрямлялись в обратную сторону, рассекая воздух со свистом и коротким, ухающим стоном. Кривцов посмотрел на небо: оно опускалось на землю громадным, тысячетонным прессом. Послышался нарастающий, глухой звук. Он понял, что сейчас произойдет такое, чему он, в своей, далеко небезмятежной и неспокойной жизни еще ни разу не был свидетелем. Как бы в подтверждение его мыслей, на фиолетовых, вздувшихся буграми-булыжниками боках туч хаотично засверкали острые копья молний - но отнюдь не те знакомые, много раз виденные с детства предгрозовые "разряды электричества в атмосфере". Это была демонстрация силы, перед которой все боеголовки, ядерные потенциалы и прочая ерунда выглядели, примерно, в соотношении комар и слон. Кривцов сцепил зубы. На лицо упали крупные капли дождя, мгновенно перешедшего в хлесткий, обжигающе-ледяной ливень.

- Утопить решила, стерва! Не на тех напала! - залихватски выкрикнул Александр Иванович с какой-то злой радостью.

Вдруг он обратил внимание на одно странное обстоятельство: направление ветра. Он шел не сквозь лес. Справа, невдалеке, находилась высокая, непрерывная стена автогаражей. Они стояли впритык друг к другу, не имея меж боковинами и малейшего намека на зазоры. Бумаги же и мусор, скопившиеся у задних стен, ветер нес... по широкой дуге, словно закручивая в большую, спиралевидную воронку. "Похоже на смерч или торнадо, - подумал Кривцов. Но откуда они здесь, в Приморске?"

За 14 минут до описываемых событий

Аглая поняла, что подлесок заканчивается. Впереди ровными рядами уходили в бесконечность стволы сосен и платанов. Она остановилась и отвела в сторону свободную от поводка руку. Пальцы нащупали шероховатую поверхность ствола. Кончики их чуть онемели. Она помедлила и, внутренне собравшись, положила на ствол ладонь.

- Скажи всем, что я пришла помочь, - послышался ее тихий голос. - Я лишь человек, ваша младшая сестра. Но я могу разделить ваши боль и страх, извлечь их и оставить взамен жизнь и любовь. Мне надо тайное знание - то, что вы храните. Здесь были двое и один из них - убийца. Я должна знать кто он? - Аглая замерла, полностью сконцентрировавшись на середине ладони, лежащей на стволе дерева.

МАВР: Кассандра, ты готова?

КАССАНДРА: Го-т-това. Мне страшно, глянь, я стала на дикобраза похожа - вся шерсть дыбом. Мы стоим на этом. Я не могу... Мои лапы... будто стою в плошке с кипятком или со льдом.

МАВР: Это боль и страх поднимаются от земли.

Ладонь Аглаи сделалась необычайно сухой и холодной, но вдруг в нее будто сыпанули горсть горячих углей. Она сжала зубы, на лбу выступили крупные капли пота. По спине, между лопатками, медленно заскользила капля... еще одна... еще... Кожа лица приобрела восковой оттенок, губы приоткрылись, обнажая стиснутые зубы. Она отняла руку от ствола, вторую высвободила от поводка. Распустив волосы и скинув легкий плащ, рывком сбросила с ног туфли-лодочки. Вслед за ними полетел пояс с платья... Собираясь ехать на место преступления, она специально не одела нижнее белье. Будь ее воля, она вообще осталась бы в чем мать родила, если бы не провожатые, которым подобный вид вряд ли прибавил бы здоровья и неизвестно как отразился на рассудке.

Освободившись от одежды, стоя босыми ногами на земле, едва присыпанной опавшими листьями, она глубоко вдохнула, сложила на груди руки крест-накрест, охватывая плечи. Тряхнув огненной гривой волос, смежила веки, опустила голову и замерла неподвижно, сосредоточившись мысленно на стволе дерева, где только что покоилась ее ладонь.

Свободна.

Я свободна от мира людей.

Я возвращаюсь к началу, откуда пришла.

Матери мои, Земля и Вода, отцы мои, Огонь и Воздух! Позвольте вернуться в Дом, где между Солнцем и Луной качается моя колыбель.

Позвольте мне стать дождем и ветром, деревом и камнем, небом и птицей. Позвольте понять язык тех, кто со мной из одной колыбели, но до поры молчит. Я пришла за знанием.

Клянусь, что не возьму от него ни богатства, ни славы, ни власти. Мне нужны только истина и добро...

Жарков, пригибаясь, отводя руками ветки, с трудом продирался сквозь густой подлесок. "И как она через него слепая лезла? - думал, чертыхаясь вполголоса. - Начальству, конечно, виднее, но "экскурсия на природу" сильно смахивает на массовое помешательство. Слепая деваха утащила в лес четырех здоровых (надеюсь, во всех отношениях) мужиков. Да-а, докатилось государство! Скоро фоторобот по хрустальным шарам составлять начнем, в операх - колдуны и алхимики бегать станут, а "малины" - по звездам и расположению светил вычислять. Умора, да и только! Хотя... Начальство можно и понять. Когда под тобой мягкое кресло закачается, не за соломинку - за метлу ухватишься. С самим дьяволом сделку заключишь, потому как в противном случае - полный "обломов"! Сегодня твоя лапа весь город держит, а завтра не лапа, а так, скрюченные пальчики рядового пенсионера и заискивающий взгляд в окошко сберкассы: "Девоньки, есть пенсия?" - "Еще не перечислили!" - рявкнут "девоньки", да таким тоном, что сразу вспомнишь, кто ты есть на самом деле: даже не мусор, а так себе, соринка в масштабах государства.

Понимать, мол, надо: мы МВФ миллиарды должны, а тут вы со своей пенсией. Ходите, ногами шаркаете, просите чего-то. Ложились бы да спали... вечным сном. Вон земли свободной сколько. Марш, марш вперед, пенсионный народ! У кого денег на оркерстр нет - не беда: национальный гимн сыграем. Вы только в темпе и поплотнее укладывайтесь... Тьфу, блин! Что это за бред в голову лезет", - не на шутку испугался Михаил.

Помянутый ни к месту бред не замедлил материализоваться в жуткий, собачий вой. Жарков споткнулся, одна из веток с силой стеганула по лицу и он, вскрикнув, со смаком выматерился.

- Чует мое сердце, из леса две "аглаи" выйдут: Осенева и Жарков, высказался он вслух о себе в третьем лице. - Ничего, не пропаду. Пойду слепым бандуристом в ансамбль песни и пляски МВД. Буду былины слагать о... - он не договорил, поежившись от пронзительного холода.

Жарков остановился и огляделся. Быстро темнело и Михаил бросил взгляд на часы. "День, а темно, как в сумерках", - отметил про себя. Сквозь верхушки деревьев просматривалось мрачное, затянутое грозовыми тучами, небо.

- Тучи над городом встали, - запел Михаил, продираясь меж деревьев. Где же ты, наша Аглая? Черт тебя, ведьму, возьми! Аглая-я-а-а! - закричал и вмиг задохнулся от порыва шквального ветра. Он надрывно закашлялся, зло сплюнул под ноги и тут же получил по лицу хлесткий удар веткой. - Да что же это, мать твою, за сказочный, венский лес такой! - заорал он в бешенстве, пытаясь унять дрожь. Ветер рвал одежду, голые ветки, ощетинившись, не давали сдвинуться с места. - Где эта чародейка, Мэри Жопинс заховалась, в конце-то концов?! Аглая-я-а-аа! Ау! - выкрикнул Жарков и невольно засмеялся.

"Ну да, "ау" - в самый раз! Согласно оперативной обстановке. Позывные, так сказать. Ни фига себе, в лесок сходили! - подумал Михаил, обхватывая руками ствол ближайшего дерева. С неба хлынул ливень. - Ну, ва-а-аще класс! Щас попьем водички, успокоимся и пойдем искать добрую девушку Аглаю с ее "чинганчгуками" клыкастыми."

Жарков, в изнеможении, но не отпуская из рук ствол, сполз вниз, тщетно стараясь спрятать лицо от ветра и жестко секущих струй дождя. Он прислонился щекой к шероховатой, мокрой коре. И уже через несколько мгновений ощутил состояние блаженного покоя, легкой грусти и еще чего-то забытого, но теплого и надежного. "У каждого человека есть дерево-покровитель..." - всплыли в памяти прочитанные где-то строки. Он поднял голову, вглядываясь в остатки листвы.

- Дуб. Ну, здравствуй... дерево дуб! - прошептал Михаил, давясь от смеха. - Какой человек - такое и дерево.

Ему казалось, он пьян и тонет в дубовой бочке, наполненной хмельным и забористым зельем. Стало нестерпимо жарко. Он порывисто, с силой рванул молнию на куртке, теснее прижимаясь телом к стволу.

- Эх, дубинушка, - прошептал доверительно, - щас бы граммов сто, да дымящей картошечки с хамсичкой малосолненькой, огурчик хрустящий и хлебушек черненький. Моя Наташка такие обалденные огурцы солит! Сказка! Я тебя с ней познакомлю. Завалимся как-нибудь в гости: винца возьмем домашнего, картошки напечем. Желудей насобираем. Из твоих желудей может дуб вырасти? Я обязательно посажу возле дома. Будет у тебя сын...

"... А у меня - койка в сумасшедшем доме, - подвел он итог. - Так, надо вставать и идти искать этого "Слепого Кашпировского в юбке". Жарков, приказал себе Михаил, - ставь на место свою крышу и - вперед! Поиграли в друидов и хватит. Друиды... Друиды? Эт что за мутотень? Группировка? Где-то я о них слышал... Банда? Секта? Хорош гадать, подъем!"

Он медленно встал, опираясь о ствол. Рядом продолжала бушевать гроза, и он не сразу понял, что именно изменилось в этом неистовом и неукротимом "рядом". Михаил словно находился внутри прозрачной капсулы, которую плавно обтекали дождь и ветер. Неосознанным движением Жарков погладил ствол дерева:

- Ну, будь здоров, я еще приду. Жди... - пробормотал, чувствуя, как к руке приливает тепло, будто в ладонь вложили нагретый летом морской камень-голыш.

Он отдернул руку, но, помедлив, приложил вновь. По руке растеклось ласковое тепло. "Надо выбираться отсюда", - запаниковал Михаил, ломанувшись сквозь деревья, как обложенный королевскими егерями свирепый, но, увы, обессиленный и загнанный вепрь. Ему с трудом удалось преодолеть метров тридцать, когда, вглядевшись, он различил впереди широкую поляну. То, что на ней происходило, заставило его закаменеть, застыв изванием. Это были даже не шок или потрясение. "Дружок, ты слишком долго стоял рядом с дубом. Получите результат...", - иронично усмехнулся про себя Михаил. На это он пока был способен...

В центре поляны стояла полностью обнаженная Аглая. Впрочем взору Жаркова видна была лишь верхняя часть ее туловища. Остальное надежно укрывали переплетенные меж собой ветки густого кустарника, обрамлявшего поляну. У ее ног сидели животные. Голова женщины была низко опущена. Рыжие волосы разметал ветер и они, как солнечная корона, образовали ослепительный ореол. Позади Аглаи в землю непрерывно били молнии и один за другим следовали оглушительные раскаты грома. Они не успевали еще стихнуть, как в них уже начинали вплетаться протяжные и тоскливые нотки собачьего и кошачьего воя. Жуткая какафония звуков нарастала и усиливалась. Вибрируя, она постепенно заполняла и пропитывала, насыщая собой, все окружающее поляну пространство.

Жарков почувствовал, что еще чуть-чуть и он кинется от этого кошмара прочь, не разбирая дороги. Но в тоже время ноги будто приросли к земле, не давая возможности сдвинуться ни на шаг. Между тем, на поляне появились два пульсирующих облака - светлое и темное. Они находились в непрерывном, скользящем движении. Перемещаясь, сталкивались, поглощая друг друга. Но затем вновь распадались, уплывая и возвращаясь. Становились то непроницаемо плотными, то невесомо прозрачными, принимая или причудливые, рваные формы, или четкие, но фантастические, очертания.

- Я пришло, - сказало ТО, ЧТО БЫЛО ВСЕГДА. - Женщина, рожденная людьми, знаешь ли ты, что открыла дверь в мир, куда не должен приходить человек? Что ищешь ты здесь, в Царстве Тьмы и Зла?! Душа твоя чиста, но держат ее руки человеческих богов, а боги ваши - алчны и жестоки. Зачем ты позвала меня?

- Я не хочу, чтобы здесь, где стою, была твоя власть, - ответила Аглая громко. - И власть моих богов, - добавила она, помедлив.

ТО, ЧТО БЫЛО ВСЕГДА снисходительно засмеялось.

- Ты принадлежишь к тем, кто приводит меня за собой, куда бы они не пришли, ибо там, где человек, всегда буду и Я - ЗЛО. Я знаю: ты хочешь, чтобы тьма ушла из этого леса. Ты хочешь стереть память у травы и листьев, деревьев и ветра, птиц и дождя, у каждой букашки и зверя, что построили тут свой дом. Ты хочешь стереть память об одном из своих сородичей... Но их слишком много. Когда-нибудь сюда придут другие и, рано или поздно, приведут меня за собой. Они будут жечь костры, ломать руки деревьям, топтать траву, стрелять птиц и ставить капканы на зверей, они оставят здесь пьяные, визгливые голоса и зловонный, мерзкий запах. Но главное - они оставят здесь страх. Страх перед злом, рожденным человеком. И этот страх спасет тех, кто вырастит здесь и построит свой дом через много лет. Все здесь переболеет страхом, а я вернусь к людям. Женщина, рожденная людьми, чего ты хочешь больше: чтобы я осталось тут на долгие годы или чтобы сейчас вернулось к людям?

- Я хочу увидеть того, за кем ты пришло, - твердо ответила Аглая.

ТО, ЧТО БЫЛО ВСЕГДА несколько минут молча смотрело на нее безжизненными, пустыми глазами холодной, бесконечной вечности.

- Ха-ха-ха!!! - разорвал тишину издевательский смех. - Вот он! Смотри!!! Ты этого хотела? Ведь ты узнала, почувствовала его - проводника смерти... Теперь он твой! Что ты сделаешь с ним: предашь и убьешь или... спрячешь и помилуешь?

Застывшая неподвижно, как мраморная скульптура, фигура Аглаи чуть шевельнулась. Жарков нервно провел ладонью по лицу, судорожно всхлипнул и, облизав пересохшие губы, прищурился, вглядываясь.

Она медленно поднимала голову, одновременно ослабляя пальцы рук, сжимавшие плечи. Животные вскочили и испуганно прижались к ее ногам, жалобно поскуливая. Аглая резко вскинула голову, одновременно выбрасывая вперед руки, будто пытаясь защититься от чего-то страшного, неумолимо на нее надвигающегося. Глаза ее были широко распахнуты. Спустя мгновение, сердце Жаркова сжал ледяной спазм ужаса - он понял, что она его видит. Михаил отшатнулся и неосознанно стал креститься...

Собака присела на задние лапы и, оскалив пасть, зашлась громким, хриплым лаем. Кошка, выгнув спину и шипя, неистово скребла лапами, наполняя окрестности пронзительным, истошным воем. Черное облако перед Аглаей, набухая и разрастаясь, выплескивало длинные, тонкие и мохнатые щупальца. Жаркову послышались приближающиеся голоса, шум толпы, скрип повозок, лязг оружия, стук подков и показалось, что где-то впереди сплошной стеной катит вал неудержимого огня, ослепительно яркого и нестерпимо жаркого... И спустя мгновение, он увидел это...

КАССАНДРА: Мавр, куда их ведут?

МАВР: На заклание. Это древний обряд.

КАССАНДРА: Заклание? Их, что, убьют? Да, убьют... Мавр, они ведь знают, что рядом смерть. Почему же они идут?!

МАВР: Они верят человеку. До последнего.

КАССАНДРА: Но зачем человеку убивать столько быков?!

МАВР: Отвернись, не надо смотреть на это.

КАССАНДРА: Посмотри: жертвенный нож. Мавр, сделай что-нибудь! Разгони их! Пожалуйста... Ай, кровь! Зачем столько крови?У меня все лапы в крови. Я не хочу! Уходите! Прочь, прочь, прочь... Бегите, ну, же!

МАВР: Святой Анубис, помоги мне... Пошли, пошли отсюда! Вот тупые создания! Эй, есть среди вас вожак? Ваш поводырь?

КАССАНДРА: Мавр, смотри, вон всадники на лошадях, а кони умнее быков. Гони их в середину стада. Пусть эти тупицы сворачивают в боковой проход. Да не в храм! Не в храм же. Отгоняй их, Мавр! Там нож, слышите вы, болваны, прочь от храма, там - смерть. Понимаете, смерть! СМЕРТЬ!!!

МАВР: Эт-т-то что? Кассандра, где мы?

КАССАНДРА: Это танки, Мавр! Святая Багира! Ну и попали в переплет... Аглая! Выводи нас отсюда. Аглая, ты чувствуешь нас?! О-ох, сарделькина мать, да это ж пули... Во дела! Мавр, ты ее чувствуешь?

МАВР: Что я могу в этом грохоте и лязге?! Это война!

КАССАНДРА: А где быки? Быки где, Мавр? Откуда здесь столько техники?

МАВР: Я тебе главный вожак, что ли? Я даже не знаю, как это все называется! Это ты сутками с Васькой у телевизора сидишь, кино смотришь. Нет, ты только посмотри что делается, что творится! Да за что они так друг друга колошматят-то?

КАССАНДРА: Известное дело - за сферы влияния.

МАВР: Чего-о-о?

КАССАНДРА: Мавр, тебе не кажется, что люди чем-то похожи на жертвенных быков и....

МАВР: Вот он, смотри!

КАССАНДРА: Кто?

МАВР: Убийца!

КАССАНДРА: Да где?!

МАВР: Вон тот, высокий, красивый мужчина, с коротким галльским мечом. Рядом с ним черный бык и на плече его большая птица, кажется, это кондор.

КАССАНДРА: Мавр... Ты чувствуешь его?

МАВР: Да.

КАССАНДРА: Мне показалось или...

МАВР: Тебе не показалось, Кассандра. Они одной крови.

КАССАНДРА: О, боги... Но как это могло случиться?!!

МАВР: Ты забыла, как она пришла в этот мир - безымянной. Но так не бывает. Мне жаль ее...

Жарков давно перестал ощущать, на каком, собственно, свете он находится и что вообще происходит вокруг. И вместе с тем, на подсознательном уровне понимал, что стал свидетелем таинственного, загадочного явления, поведай он о котором, неминуемо привело бы его в дружеские объятия приморского Общества невропатологов и психиатров. Михаил оставил тщетную попытку объяснить происходящее с точки зрения привычных категорий и здравого смысла, полностью положившись на неизбывный, классический русский "авось". Он заставил себя ничему и никому не удивляться и спокойно, насколько это представлялось возможным, дождаться конца этого захватывающего действа. Закончилось оно столь же неожиданно, как и началось.

Сначала прекратился ливень, потом стихли порывы ураганного ветра, небо прояснилось, вновь сверкая голубизной сквозь кружевную вязь оголившихся верхушек деревьев. В воздухе запахло свежестью и озоном, мокрой листвой, слегка тронутой увяданием и прелью. На лесном полумраке, как на бархатном, плотном полотне, то здесь, то там замелькали золотистые стежки, вышитые острыми иглами солнечных лучиков. Все возвращалось на привычные круги своя, если не вспоминать, конечно, пережитого страха и ужаса.

Михаил отряхнулся, рукой смел с одежды остатки листвы и мусора, энергично потер ладонями лицо и решительно двинулся к поляне, на которой стояла Аглая, в наспех накинутом платье и поверх - плаще, в окружении притихших животных.

- Милицию вызывали? - бодрым голосом проговорил он, подходя. - С вами все в порядке, Аглая Сергеевна?

- Это вы, Миша? - послышался ее слабый голос.

Он внимательно вгляделся в бескровное, с признаками усталости, лицо. Видимо, путешествие в "параллельные миры" стоило ей колоссального напряжения и сейчас она держалась, на пределе сил и человеческих возможностей. Михаил, бережно ее поддерживая, повел по едва заметной под опавшей листвой тропинке к дороге, где предположительно их должны были ждать.

Первым к ним кинулся Кривцов, увидевший их сквозь деревья. Вид у него был весьма потрепанный и жалкий. Александр Иванович с междометиями, которые очень смахивали на "непереводимую игру слов", ломанулся через густой кустарник, на ходу крича:

- Где вы были, черт вас возьми?! С вами все в порядке?

Жарков, наконец, выбрался из подлеска, шатаясь от усталости и с трудом ведя под руки почти повисшую на нем Аглаю. Он вскинул больные, измученные глаза на Кривцова, собираясь от всей души прокомментировать происшедшее, но неожиданно осекся, натолкнувшись на изумленный и испуганный взгляд майора. Кривцов смотрел, как бы на него, но в тоже время - мимо. Это был странный, ничего хорошего не сулящий взгляд человека, который, казалось, находится за гранью нормального восприятия мира.

- Что? - хрипло спросил Жарков. - Что еще?!!

- Миша... Миша... - начальник впервые назвал подчиненного по имени и лицо его при этом приняло выражение крайнего сочувствия. - Миша... повторил он в который раз, видимо не в состоянии поверить в очевидное. ... Ты только не волнуйся, ладно? - Он судорожно сглотнул: - Дело в том, что ты... ты... весь седой.

Жарков дернулся и неосознанным движением схватился руками за голову, словно пальцы его могли видеть и передавать изображение. При этом он выпустил Аглаю и она стала медленно заваливаться навзничь на землю. Подбежавшие комитетчики живо подхватили ее и на руках понесли в сторону своей машины. Животные опрометью кинулись вослед, недовольно мяукая и ворча. Кривцов подошел вплотную к Жаркову, они посмотрели друг другу в глаза и, сделав шаг навстречу, крепко обнялись.

- Миша, прости, - голос начальника дрогнул.

Тот в ответ мотнул головой.

- Всем досталось, Александр Иванович.

Они пошли к машине, негромко переговариваясь.

- Звонарев нашел его, - просветил майор Жаркова. Он сделал паузу и нехотя проговорил: - По всему выходит, что предполагаемый убийца был другом семьи Осеневых. Особенно хорошо знал Аглаю Сергеевну.

- Его взяли?

Кривцов бросил взгляд на часы, недоуменно поднял брови.

- Чертовщина какая-то... Сколько на твоих?

Миша задрал рукав куртки:

- Мне казалось, прошло больше времени, - проговорил он с сомнением. А по часам выходит... семнадцать минут...

Они сидели в комнате и беседовали, когда приглушенные голоса резко перекрыл долгий телефонный звонок. Все вздрогнули и напряженно замерли.

- Вдруг это Машуня? - спросил Даньшин, обводя взглядом присутствующих.

- А если менты? - Осенев нервно прикурил и глубоко затянулся.

Звонки повторились несколько раз и смолкли. Но спустя буквально несколько секунд возобновились. С той лишь разницей, что это уже были звонки в дверь.

- Они не могли так быстро доехать, - высказала предположение Светлана. - Я имею в виду милицию.

- Сейчас гляну, - Дмитрий поднялся и, стараясь ступать неслышно, прошел в прихожую, предварительно плотно закрыв дверь в кухню, чтобы свет оттуда не отсвечивал в дверной глазок.

Приподняв его язычок, осмотрел лестничную площадку. На ней одиноко, с испуганным выражением лица, стояла соседка с нижнего, второго этажа. Она приблизилась и несколько раз стукнула сухоньким кулачком по массивной, оббитой деревянной планкой, двери.

- Димочка, вы нас затопили, - послышался ее неуверенный голос.

"Разумеется, - подумал Димка, криво ухмыляясь. - А еще мне телеграмму должны принести. Как минимум, правительственную. На меньшее черта с два я открою!"

Осенев неслышной тенью метнулся назад в комнату:

- Они здесь. Не откроем, начнут двери высаживать.

- Как же быть? - побледнела Светлана.

- Так как "Боржоми" пить поздно, будем пить водку, - решительно, но шепотом заявил Осенев.

- А как же...

- Светик, на хитрый гвоздик у меня всегда плоскогубцы найдутся, засмеялся он. - Пойдем, Валера, на балкончик, свежим воздухом подышем. Только тебе лучше, по-пластунски. А вы, ребятки, накачивайтесь, накачивайтесь, - ободряюще кивнул он коллегам. - Лучше пятнадцать суток в вытрезвителе, чем пятнадцать лет на "зоне".

Осенев, пошатываясь и держась за стенки, почти выполз на балкон, громко отрыгивая. Снизу последовала незамедлительная реакция.

- Дмитрий, немедленно откройте дверь. Слово офицера, я гарантирую вам во всем тщательно разобраться.

Димка свесился через перила. Лицо его озарила глупая, довольная улыбка.

- О-о-о! Серге-е-ей Конс.. шти.. Кистан..тонович! - радостно завопил он. - А че вы тут делаете? Вы тут, че, тоже живете?

- Гражданин Осенев! Откройте дверь! В противном случае, в действие вступят подразделения ОМОНА и "Беркута".

- О-о-ох уж эти мне подразделения... - протянул Димка с тоской, держась за голову. - Вечно они у вас куда-нибудь или во что-нибудь да вступят... Сейчас открою, уважаемый Сергконстнович...

Дмитрий шагнул с балкона в комнату, по пути опрокинув журнальный столик, громко матерясь сквозь зубы. Проходя мимо коллег, резво опрокидывающих стопки, он подмигнул им, не без удивления отметив, что вместо "Кремлевской", на столе уже красуется изрядно початая "Посольская".

Щелкнули замки на входных дверях... В квартиру весело, с настроением и доброжелательными улыбками, которые не могли скрыть даже маски, тщательно вытирая о половик ноги и вежливо здороваясь с присутствующими, ворвалась штурмовая группа "Беркута". Присутствующие попадали на пол, пораженные обходительностью и вежливостью стражей порядка. Последние услужливо подставляли падающим свою обувь и оружейную экипировку, чтобы те не дай Бог не зашибли почки или ребра. Встреча обеих сторон носила ярко выраженный эмоциональный характер. Но даже среди разнообразия его оттенков не нашлось ни одного, способного в полной мере передать выражение лиц "гостей", когда они не обнаружили среди "хозяев" Гладкова.

- Где? - подойдя вплотную к Осеневу и буравя его глазами, жестко спросил Шугайло. Судя по его виду, он бы с радостью прижал Димку к своей груди в порыве страсти и не выпускал до тех пор, пока Осенев не испустит дух. - И не вздумайте мне строить из себя пионера-героя.

- Сергей Константинович, вы шорты носите?

Вопрос, заданный Осеневым начальнику приморского горуправления, заставил всех замереть, затаив дыхание. Об подобном приеме Дмитрию в свое время рассказали знакомые гэрэушники. Если сильно достали, а ты не знаешь, как себя вести, то чтобы перехватить инициативу, надо сбить оппонента совершенно абсурдной фразой.

Шугайло с интересом посмотрел на Осенева, усмехнулся и кратко бросил:

- Всех доставить в отделение. "Неделю высокой моды" лично вам, Дмитрий Борисович, я обещаю. Слово офицера.

- Последняя просьба приговоренного, - Осенев улыбнулся . - Разрешите, гражданин начальник, со стола прибрать. Не знаю, когда вернусь, не оставлять же... - он обвел взглядом комнату, чем-то неуловимо напоминавшую известное полотно Кукрыниксов о последних днях в бункере Гитлера. Бардак царил примерно такой же.

Шугайло огляделся, брегливо скривился и, не удержавшись, заметил:

- Какой образ жизни, такая и газета.

Димка вспыхнул, глаза его недобро блеснули.

- Где уж нам, убогим, с родной милицией тягаться, - съязвил он. - Не с нашими возможностями так искусно за собой грязь и вонь подчищать.

- Не могу я выполнить вашу просьбу, Дмитрий Борисович, - усмехнулся Шугайло. - Но и держать вас долго, думаю, не имеет смысла. Так, формальность. А насчет "высокой моды" пошутил я. - Шугайло обернулся к коллегам: - Поехали!

Начальник горуправления Приморска полковник Сергей Константинович Шугайло сидел у себя в кабинете и, массируя ладонью затылок, читал лежащие перед ним два рапорта. Закончив и бегло просмотрев еще несколько лежащих на столе бумаг, поднял голову и хмуро взглянул на сидящих напротив Кривцова и Жаркова. Затем взял со стола рапорты, взвесил их на руке и спросил:

- И вы считаете, что с этим я могу к кому-то пойти?

- Сергей Константинович, - обратился к нему начальник угрозыска, - я понимаю, это не объясняет главного: где мы пропадали почти двое суток. Но на наших часах, когда мы выходили из лесопосадки было ясно, что прошло не более семнадцати минут. И потом, с нами были Корин и Романенко.

- Не было с вами ни Корина, ни Романенко, - язвительно процедил сквозь зубы Шугайло. Видя недоуменные лица подчиненных, пояснил: - Я говорил с Панкратовым. Он уверяет, что Корин и Романенко вместе с вами сопроводили Аглаю Ланг на место преступления, провели необходимый эксперимент и вернулись в управление. После чего Корин и Романенко сразу "отбыли в служебную командировку". Выводы делайте сами.

- Не может быть! - в один голос возмущенно воскликнули Кривцов и Жарков. - А что говорит Аглая Сергеевна? - с надеждой спросил Миша Жарков.

- В больнице ваша Аглая Сергеевна и врачи к ней никого не пускают. Там такой заслон выставили, пушкой не прошибешь. И пытаться бессмысленно.

- Ну хорошо, - продолжал Миша, - нас к ней не пускают, но она разве не хочет ничего рассказать? Сергей Константинович, там такое творилось... Я думал, с ума сошел!

- Представьте, не хочет, - ответил с досадой Шугайло.

- Как же так... - Миша оглядел начальников. - Выходит, мы прошлялись неизвестно где, повеселились так, что я седой весь стал и теперь еще надо оправдываться и доказывать, что мы выполняли оперативное задание, а не отдыхали в свое удовольствие где-нибудь на Сириусе. Бред какой-то, ей-Богу!

- Бред не бред, - отведя глаза, устало проговорил Шугайло, - а лучше будет, если вы оба с сегодняшнего дня на недельку из поля зрения как бы выпадете.

- Из чьего поля зрения? - поинтересовался Кривцов.

- Саша, - неожиданно взорвался Шугайло, - что ты, как малое дитя! Гимназистку из себя корчишь! Линять вам обоим надо, понятно?!

- Это связано с... происшедшим в лесу? - осторожно заметил Жарков.

Сергей Константинович посмотрел на него, как на тяжело больного.

- И желательно с семьями, - добавил он. - Это мафия детей и жен не трогает. Вам все понятно? Выполняйте.

- А как же "дело Гладкова"? - не сдавался Кривцов.

- Саша, им плевать на всех чиновников в этом городе вместе взятых! Речь идет о Ланг, как они продолжают ее именовать, и ее уникальных способностях. Имея под рукой такого человека, можно не страной, а миром управлять.

- Вы думаете? - скептически усмехнулся Кривцов. - Она не из тех, кто будет комфортно себя чувствовать под чьей-либо рукой. Во всяком случае, за свои собственные руки я бы точно поостерегся. Вы просто не видели эту ведьму "в работе".

- И слава Богу! - с готовностью откликнулся Шугайло. - Вообщем так, хлопцы, выбил я вам командировки "по обмену опытом" в Дойчляндию. На две недели. Документы уже оформлены. Оставите мне адреса дальних родственников или надежных знакомых, чтобы определить жен и детей. На всякий случай, добавил он веско.

- Что, все так плохо? - в упор глядя на Шугайло, спросил Кривцов.

- Саша, поверишь, я сам не соображаю, в каком измерении живу, на благо кого работаю и на страже чего стою, - устало-проникновенным голосом ответил Шугайло.

В это время на столе у него зазвонил телефон внутренней связи. Он был переключен на громкую связь. В динамике несколько раз что-то булькнуло, захрипело, поскреблось и, наконец, послышался голос секретарши Валечки Ивановны, как ее ласково называли в горотделе:

- Сергей Константинович, к вам... посетитель.

- Валентина Ивановна, я же сказал, что занят и просил не беспокоить, раздраженно проговорил полковник.

- Да, да, конечно, - согласилась она. - Но...здесь Гладков Валерий... Дмитриевич, - добавила она после паузы.

- Кто-о?

- Гладков.

- Один? - живо поинтересовался Шугайло. Получив утвердительный ответ, скороговоркой приказал: - Немедленно ко мне в кабинет и чтобы в ближайшие час-два рот на замке! Ясно?!

- Так точно! - бодро отрапортовала Валечка Ивановна.

Сергей Константинович переключил кнопку селектороной связи и с победным видом взглянул на нетерпеливо заерзавших на стульях Кривцова и Жаркова.

- Остаемся? - расплылся в радостной улыбке Жарков.

- Я тебе останусь! - сразу стал серьезным Шугайло. - И думать не смейте. Пока неизвестно, как все повернется...

Развить мысль он не успел, поскольку дверь открылась и в кабинет бочком, несмело, протиснулся Гладков. На лице его застыло выражение рабской покорности и безнадеги. Он неуверенно, переминаясь с ноги на ногу, остановился у входа. Под подбородком судорожно ходил острый кадык. Трое оперативников с интересом разглядывали "грозного маняка". В кабинете повисла долгая, напряженная пауза.

Под глазами Гладкова залегли синевато-коричневые тени. Одежда сидела мешковато и производила впечатление неряшливости, словно он несколько суток провел на вокзале в ожидании поезда. В целом, весь облик вошедшего говорил о том, что человек этот окончательно сломлен. Он был готов признать собственную вину. Причем, не только за убийства трех представителей горадминистрации, но, если его попросить, и хоть за расстрел последнего русского царя вместе с семьей.

Глядя на Гладкова, Шугайло почувствовал, как у него неприятно засосало под ложечкой. В голове промелькнула мысль, что стоящий перед ним человек к убийствам имеет такое же отношение, как и он сам. Сергей Константинович невольно скривился и с силой потер нос. "Напиться, что ли, сегодня вдрыбадан? - подумал с тоской. - Напьюсь, как же! Вмиг донесут и "сделают выводы". А погоны генеральские? Ведь не за горами, обещал свояк. Наведешь, мол, порядок в Приморске, перевод в Петровск обеспечен, а это, считай, второй город после столицы. Ну, навел... А ради кого? Таких же бандитов, только пока еще нужных Системе. Она пока еще их не прожевала и, по большому счету, даже не заглотнула. Только откармливает. Мэр вон, без году неделя на посту, а какой уже гладкий и румяненький... Как колобок. Вместе с бандюганами водку трескал, по девкам шлялся и дела прокручивал, а, вишь ты, вывернулся. Или, вернее, позволили вывернуться. Пока позволили. Ко-ло-бо-чек... Охрану, блин, нанял, в референты бывшую секретутку взял, с семью классами образования. А больше и не надо. Главное, чтобы считать умела, со счета не сбилась и в нужный момент нужным местом шефа прикрыла от милиции, налоговой, прокуратуры и суда. Вот и весь секрет Полишинеля. А сам-то мэр? На кого только не учился, где не работал, кем не служил... Черт возьми, как все надоело! Но... погоны генеральские хочется. Перед собой-то что юлить и притворяться? А раз хочется - надо работать! Бери, полковник, лопату и... греби, родной, греби. У меня ведь папы маршала нет. Значит, ползти мне к следующему креслу и большой звезде через канализацию...".

- Проходите, Валерий Дмитриевич, - пригласил Шугайло. Присаживайтесь. Разговор у нас с вами предстоит долгий, дай Бог сегодня закончить...

Дмитрий заглушил двигатель и повернулся к жене.

- Приехали, Огонек, - голос его прозвучал заискивающе и виновато.

Она дотронулась до его руки, сжала пальцы.

- Ты ни в чем не виноват, Осенев. Хватит заниматься самобичеванием.

- Почему ты не сказала, что забеременела?

- Ты бы ни за что не отпустил меня. Ведь так?

- А какой вообще во всем этом был смысл? Зачем вообще нам надо было лезть во все это?

- Дима, я и теперь не собираюсь останавливаться на полпути, - она выпустила его пальцы и вздохнула. - Пойми, арестовали невиновного человека. И есть еще один аспект во всей этой истории. Можешь смеяться надо мной или не верить, но кто-то должен снять тавро убийства с этого города.

Дмитрий зло вполголоса выматерился, но потом уже спокойнее спросил:

- Может, все-таки зайдем в дом? Я тебя накормлю, есть хорошее вино, тебе не повредит. Да и малых надо накормить.

Он помог ей выйти из машины, открыв задние дверцы, выпустил Мавра и Кассандру, которые почуяв дом, опрометью кинулись к крыльцу, суетясь, повизгивая, путаясь под ногами и поминутно оглядываясь на хозяев. Дмитрий вытащил из багажника пакеты и сумки, захлопнул его и повернулся к жене. Она стояла у крыльца, опустив голову и закрыв ладонями лицо. Мавр и Кассандра, прижавшись другу к другу, враз присмиревшие, молча замерли у порога, глядя на Аглаю. Плечи ее еле заметно вздрагивали. Дмитрий тяжело вздохнул, сцепил зубы и направился к крыльцу. Подойдя, открыл дверь и, приобняв ее за талию, ввел в дом.

Собака и кошка, понурые, тихо прошествовали в кухню. Аглая стояла, не двигаясь, посередине прихожей, безвольно уронив по бокам руки. Лицо ее было мокрым от слез. Глядя на нее, Дмитрий почувствовал, как одновременно с жалостью в нем пробуждается глухое раздражение. Пересилив себя, он как можно ласковее проговорил:

- Огонек, иди в ванную, я пока на стол соберу и малых покормлю, - и легонько подтолкнул ее в спину.

"Да какого черта, в конце-то концов! - со злостью ругнулся он про себя. - Под всех подстраивайся, всех ублажай, каждому душу мягкой перинкой выстели. Арестовали невиновного! - с досадой передразнил он Аглаю. - Ну давайте теперь наденем вериги, закуемся в кандалы и разбредемся по монастырям. Вселенской скорбью исходить. Она, видите ли, не может на полпути остановиться. Да никто и не собирается. Адвоката хорошего Валерке наняли, передачи каждый день таскаем. Спасибо Альбине, нажала на нужные рычаги, из самого Иерусалима. Никто и не собирается его на растерзание ментам отдавать. Но ей зачем лезть в это дело? Тавро убийства, видите ли, снимать приспичило. А, может, так беременность проявляется? Говорят, в этот период женщины становятся особенно ранимы, обидчивы и плаксивы. Да-а, Осенев, веселенькая жизнь у тебя начинается... Надо отправить Аглаю куда-нибудь развеяться, отдохнуть от города. Во, в деревню, к материной сестре! На парное молочко, домашний хлебец. Пусть деревенским бабам на картах гадает - ночи длинные, свет там рано вырубают, будет чем заняться."

Сегодня же Дмитрий решил отметить выход жены из больницы по "первому разряду": отпросившись у коллег, заранее приготовил еду, накрыл в комнате стол.

- Ты, часом, не утонула? - бодро крикнул он, проходя в комнату мимо ванной и держа в обеих руках по салатнице.

- Сейчас иду, - ответила Аглая.

Димка остановился у двери и, прильнув к ней ухом, прислушался, пытаясь угадать, что именно в этот момент она делает.

- Осенев, отойди от двери , - послышался ее насмешливый голос. - Я только собралась выходить, - Аглая слегка приоткрыла дверь. - Поэтому у тебя есть масса шансов ко всем имеющимся синякам и шишкам добавить новые, наконец, улыбнулась она, увернувшись от смущенного Дмитрия и проскальзывая в комнату.

Остановившись на пороге, Аглая чуть приподнялась на кончиках пальцев, замерла и, подняв кверху лицо, жадно втянула носом воздух. Осенев подивился, насколько она стала похожа на Мавра или Кассандру: гибкая, стройная, подвижная и пластичная, но в тоже время - внутренне собранная, настороженная и внушающая невольное уважение, за которым со стороны Дмитрия крылось интуитивное признание ее скрытой силы.

- Дом... - мечтательно протянула она. - Какое же это счастье - снова оказаться дома!

Дмитрий обошел ее, поставил на стол салатницы и, придирчиво оглядев стол, повернулся к жене:

- Итак, Ваше Чародейство, прошу отведать наших скромных даров.

Они сели за стол. Дмитрий разлил по бокалам вино, один из них вложил в руку Аглаи. Обняв ее, прошептал на ухо:

- А слабо после в садик прогуляться?

- По Кривцову соскучился? - иронично хмыкнула она. - Он у нас, как статуя Коммандора, в самый "подходящий" момент появляется.

- Понял, без базара. Но тогда ты расскажешь мне подробно, что это вы делали с Жарковым, отчего он из лесу вышел "весь в белом".

- Ты, что, ревнуешь?! - деланно удивилась она, медленно отпивая вино и смакуя его аромат.

- Вот ишо, - он дурашливо скривился. - Больно-то надо! Ежели че, не боись, не пропаду. Между прочим, если мне вставить все зубы, трансплантировать новые почки, вылечить от алкоголизма, подкорректировать левое полушарие головного мозга и не забывать будить по ночам, чтобы я пописать сходил, из-за меня женщины стреляться начнут.

- Охотно верю, - поддержала его Аглая. - Твоим избранницам только и останется, что застрелиться.

Они засмеялись и, громко чокнувшись бокалами, выпили.

- Полный улет, скажи? - восхищенно заметил Димка, накладывая жене в тарелку закуску.

Она повернулась и усмехнулась:

- Димка, ты совсем без меня от рук отбился. "Без базара", "улет", передразнила она его. - Никак в писатели податься решил?

- С чего ты взяла?

- Потому что ничто так не наводнено в наши дни непристойностями, глупостями и пошлостью, как современная литература. Особенно детективного жанра.

- А что ты, собственно, дорогая моя, хочешь? Люди пишут по двум причинам - голод и слава.

- А самовыражение?

- О чем ты говоришь?! Когда девять месяцев стоишь на Бирже труда и изо дня в день на первое, второе и третье "вкусняная и духняная "Мивина", приставка "само" неизбежно отпадает, как струпик пуповины. Остаются только выражения! Причем, преимущественно "сочные", как соевое мясо, "ничуть не уступающее натуральному".

- Осенев, пока меня не было дома, проблема еды стала для тебя наиважнейшей и самой насущной.

- Родная, ты забываешь, что дома не было не только тебя, но и меня. Знаешь, есть такая рубрика: "Журналист меняет профессию". У нас на днях вся редакция поменяла. И все, как один, выбрали профессию "временно задержанного, до выяснения обстоятельств и личности". Представляешь, оказывается в горуправлении не нашлось ни одного человека, который бы хоть раз в жизни видел корреспондентов "Голоса Приморска"! Круто?

- Но зато теперь вас, как лампочку Ильича, в каждом доме знают. Особенно твои "чудеса и приключения".

- Тебе еще салатику положить? - елейно-трогательным голоском пропищал Осенев.

- Ты мне тут с базара не съезжай, - поддела его Аглая. - Димка , Димка, когда ты повзрослеешь?

- Огонек, почему ты плакала? - вдруг резко сменил он тему разговора.

Она застыла, не донеся ложку до рта.

- Ты действительно хочешь знать причину? - спросила тихо.

- Я хочу быть уверенным, что причина не во мне.

- На этот счет можешь быть спокойным, - с заметным облегчением, как показалось Димке, ответила жена.

Но он не был бы Осеневым, если бы в следующее мгновение совершенно беспечным и равнодушным голосом не поинтересовался бы:

- Интересно, кто же это занимает думы моей разлюбезной женушки настолько, что она даже не прочь при случае и погрустить, уронив жгучую, горючую слезу?

- Осенев, - засмеялась Аглая, - я знаю, что у тебя было трудное детство, в результате которого развилось неуемное воображение. Но, по-моему, оно плавно начало перетекать в диагноз.

- Тебе положить еще кусочек печенки? Такая сочна-а-ая, я ее сутки в маринаде выдерживал. Не хочешь? А перчик фаршированный будешь? Опять нет... Да что же это за наказание такое - я старался, всю ночь глаз не сомкнул стряпал, а ты ничего не ешь... - дрогнувшим голосом, на грани слезной истерики, проговорил Димка. Потом наклонился к самому уху жены и страшным шепотом заговорщика прохрипел: - Тогда давай еще накатим?!!

Аглая, не выдержав, расхохоталась. Отсмеявшись, откинулась на спинку стула, встряхнула волосами и, поставив локти на стол, скрестив руки в замок, облокотила на них подбородок. Ее невидящие глаза слепо скользили по пространству комнаты, но в какой-то миг Осенев внезапно почувствовал странное волнение и дискомфорт, будто Аглая действительно видела его. Более того, смотрела, как бы вглубь него, осторожно ощупывая, проникая в дальние закоулки души, куда он и сам, порой, остерегался заглядывать. Что-то темное, тревожное и непредсказуемое царило там, а, временами казалось и страшное, и постыдное, и невозможное до отвращения... Почудилось, что пространство в комнате, и то, стало иным - разряженным и прохладным, какое бывает обычно после летних - яростных и неистовых, но удивительно очищающих, гроз.

- Весь в белом... - повторила Аглая задумчиво. - Это ты верно подметил. Вряд ли после всего пережитого, он останется прежним.

Димке послышалась в ее голосе некая театральность, даже фальшь.

"Ну, кино-о... - подумал про себя, мысленно усмехаясь. - Все отродясь кого-нибудь да играют. Казалось бы, сидят двое близких людей, объединенных великолепной целью - родить ребенка. Ничем иным их мысли и заняты быть не должны. Все остальное просто по определению должно померкнуть. Но когда это еще будет... А пока поиграем в какую-нибудь забавную игру, с догонялками, стрелялками, ритуальными убийствами и загадочными "маняками". И после этого всего надо быть непробиваемым оптимистом, чтобы верить в нормальные роды и здорового ребенка...

Или убийство - это наркотик, к которому мы неосознанно тянемся? Как и ко всему загадочному и таинственному. Оно противоестественно природе человека, а нарушивший табу вызывает неиссякаемое любопытство именно, как индивидум, посмевший попрать мораль всемогущего монстра, не имеющего лица и плоти, но от этого не менее грозного и беспощадного в собственных оценках и приговорах. Монстра по имени человеческое общество...".

- Дим, как ты считаешь, убийца имеет право... на сочувствие и сострадание? - неуверенно проговорила Аглая.

Осенев в первую минуту удивленно таращился на нее, а когда, наконец, переключился со своих мыслей на ее слова и до него дошел смысл вопроса, шумно выдохнул, заерзав на стуле.

- Ну, мать, с тобой не соскучишься! Что это тебе на ум взбрело мытарей жалеть?

- Мытарей, говоришь? А представь на миг, что убийца - твой близкий родственник. Отец, например, брат или... муж, то есть жена, я хотела сказать.

Осенев замер, уперев руки в край стола, откинувшись на спинку стула. Стараясь не менять позы, слегка наклонившись, пристально посмотрел на жену. Он сидел, напрягшись, сузив глаза и нахмурясь. Лицо Дмитрия приняло холодное, жесткое выражение и будь Аглая зрячей, имей возможность рассмотреть его, она, без сомнения, получила бы богатую и обильную пищу для размышлений. Но видеть она не могла, хотя зрение ей с успехом заменяли иные чувства.

- Ты не ответил на мой вопрос, - обратилась она к мужу.

- Ну знаешь, на него, согласись, не так-то легко ответить. С одной стороны, общепринятые нормы, с другой - голос крови.

- Ты мог бы простить меня, если бы узнал, что я - убийца?

- Огонек, понимаешь, в чем фокус состоит - зло направлено не на меня. Оно не касается меня лично. А любой человек, незнакомый мне, он абстрактен. Я его воспринимаю постольку, поскольку мы являемся представителями одного вида. Но это, сама понимаешь, по сравнению с родственными узами, слишком зыбкая и непрочная связующая нить. Извини, у нас беспредметный разговор или ты имеешь в виду нечто конкретное? осторожно поинтересовался Осенев у жены.

- А как ты думаешь? - почему-то с вызовом спросила Аглая. Но кроме вызова Димка уловил в ее голосе тщательно скрываемый страх.

Он взял ее руку, поразившись, насколько холодными оказались пальцы и нежно привлек к себе.

- Может, хватить говорить загадками? - Дмитрий положил руку ей на живот: - У нас с тобой на настоящий момент нет ничего главнее, чем содержимое твоего "арбузика". Я уверен, наш малой все понимает и слышит. Нужны ли ему эти ужасы? Не дай Бог, родиться какой-нибудь уродец, на человека похожий - ни рожек, ни копыт, ни хвостика...

- У тебя вечно на уме одни хиханьки-хаханьки! - неожиданно психанула Аглая, вырывая руку и порывисто поднимаясь из-за стола. Голос ее дрожал.

- А почему, скажи на милость, я должен убиваться из-за какой-то сволочи, превратившей "Белый дом" в мясную лавку?! - не сдержавшись, повысил голос и Димка.

На его крик в комнату вбежали Мавр и Кассандра. Животные огляделись и Мавр, глухо рыча, двинулся в сторону Дмитрия.

- Какого черта! - выругался Осенев. - А ну марш в кухню! Не хватало мне еще гладиаторских разборок в доме.

- Мы просто немного повздорили, - спокойно пояснила Аглая, обратившись к животным. - Все нормально.

Они, глухо ворча, медленно удалились, наградив Осенева более, чем красноречивым взглядом.

Аглая облокотилась одной рукой о стол и нависла над Осеневым.

- Я не прошу тебя убиваться, - четко проговорила она. - Мне просто интересно, как ты себя поведешь, если станет известно, что убийца - твой родственник!

- Мой - что-о-о?! - ошарашенно протянул Дмитрий, отшатнувшись от жены. - Что ты... хочешь этим сказать, Аглая?

- Только то, что я не знаю, кто мои родители и есть ли у меня еще кто-нибудь из родных. На этом свете, в этом городе.

- Но почему ты решила, что... что... среди них есть... убийца? заикаясь, спросил потрясенный Димка.

- Голос крови. Ты сам ответил раньше на свой же вопрос. Там, в лесу, я увидела его и почувствовала, что это близкий мне человек. Даже ближе, чем... ты, Дима.

- Бред какой-то... - прошептал он, уставясь на жену широко открытыми глазами.

- Дим... - она присела рядом и прижалась к нему всем телом. Он почувствовал, как ее бьет мелкий, частый озноб. - Дим, его видела не только я, но и Миша Жарков. У меня это, к несчастью, не первые трупы и я... я, как бы, привыкла, что ли. Если к этому вообще можно привыкнуть. Это ведь не криминальные кино и романы. Здесь все взаправду: преследование, кровь, боль, агония, смерть. И все, что было до преступления - от начала лет.

- То есть как "от начала лет"? - не понял Осенев.

- Каждое преступление имеет свой код в памяти Вселенной. Кто-то сегодня убивает впервые, но это не значит, что данный способ убийства впервые. Кем-то и когда-то он уже "запатентован". Новое убийство, оно, как бы тебе объяснить, вызывает из памяти Вселенной все подобные, совершенные ранее по данному типу. Это похоже на торнадо, только "воронка" раскручивается в обратную сторону. Человек-убийца - это дьявол, который открывает дверь в мир абсолютного зла. Он становится его поводырем и проводником. К счастью, - горько усмехнулась она, - люди не представляют, что творится в окружающем мире, когда происходит убийство. Природа, космос, - они буквально встают на дыбы. Кстати, поэтому и время в "воронке" как бы спрессовывается. По нашим меркам, мы отсутствовали где-то порядка двух суток, а там - всего десять-двадцать минут. Это очень страшно, потому и мало кому дано увидеть.

- Но ты сказала, что Миша...

- Мише, я считаю, крупно не повезло, он оказался в непосредственной близости от меня, - пояснила Аглая. - Я тоже являлась проводником в "оборотную" сторону нашего мира, но я представляла свет. Поэтому он все и увидел, хотя, возможно, мало что понял ли запомнил.

- Хорошо, с Жарковым разобрались. Считай, по мужику танк проехал и он еще легко отделался. Кстати, ему классно с седой шевелюрой! Аглая, теперь объясни, пожалуйста, причем во всей этой истории наши родственники.

Она оценила его готовность взять сей груз и на себя, но все-таки быть с ним до конца откровенной не смогла.

- Я сама не во всем уверена... - неопределенно ответила она.

- Но ты только что сказала, что видела его и чувствовала! - перебил нетерпеливо Осенев. - Мало того, его видел, по твоим словам, и Миша Жарков.

- Дима, он, может, и видел, но, повторяю, вряд ли что понял и запомнил. Что касается меня, я не до конца уверена в своих предположениях. Мне потребуется неделя - две, чтобы разобраться. Но я чувствую, что этот человек где-то рядом с нами. И еще... Я уверена, на все сто процентов, что Валера Гладков - тоже потерпевшая сторона.

- Ты всерьез полагаешь, что я позволю тебе закончить это дело?! - он от души, но язвительно расхохотался - Дулечки, моя дорогая! В деревню! С завтрашнего дня к тетке Наталье в деревню: на молочко парное, яблочки наливные, виноградное винцо - по граммулечке, на хлеб домашненький и свежий воздух с коровьим навозом. Поняла? - Видя ее готовность возразить, быстро зажал ей рот ладонью: - А для особо упрямых у нас в стране есть и другие учреждения.

Она укусила его за пальцы и когда он отдернул руку, спокойно проговорила:

- У нас с тобой, дорогой, разные весовые категории. Будешь мешать, превращу тебя в лягушку, посажу в коробочку из-под "Фиджи", ну а дальше тебе известно.

- О-ой, - тяжко вздохнул Димка, оплывая фигурой на стуле. - Какие вы, бабы, все-таки, сплетницы и языкатые. Ну, попадись мне Танька, я ей припомню эту коробочку из-под "Фиджи"! А, впрочем, если мухи и, правда, будут большими и жирными, я, пожалуй, соглашусь. Пусть тут все устаканится, всех "страшных дядьков" пымають и посодють, а я покуда отдохну. - Он сильнее прижал к себе жену: - Ну так что? В садик? По малинку?

- Змей... - прошептала она томно, с театральным придыханием, подставляя губы для поцелуя. Дмитрий мимолетно чмокнул ее и, зарываясь лицом в волосы, стал нежно целовать шею, чувствуя, как постепенно напрягается ее тело, в тоже время становясь поддатливым и покорным в его руках.

"А вот это уже совсем хреново, - подумал он с тоской. - Мы начали врать друг другу. И это вранье сейчас потащим за собой в интим. Она будет стараться, чтобы я ничего не заметил, я, в свою очередь, тоже попытаюсь остаться, как всегда, "на должном уровне". Но ведь все-равно это будет не то, ибо каждый будет думать о своем. Сегодня впервые мы будем спать вместе, но у каждого будет своя постель: мысли-подушки, планы-простыни и одеяла-надежды. И мне это не нравится... Я могу что-то изменить, прямо сейчас? Нет, не могу-у-у... О-ох... М-ммм-м... Так, ни слова о "драконах", с ними потом разберемся. Лично я полете-е-еллл... Вот чертовка, ведьма, что она со мной вытворяе-е-ет... И черт меня возьми, если это не то самое, при котором не надо ни притворяться, ни пытаться - просто расслабиться и наслаждаться. И гори оно все в огне любви!".

Дмитрий и Аглая лежали в спальне, расслабленные и умиротворенные, когда рядом на тумбочке требовательно зазвонил телефон. Они молча переглянулись и, не сговариваясь, засмеялись.

- В такой момент и в такую пору может "нарисоваться" только один человек, - усмехнулся Осенев. - "Друг столетний" Сашок Кривцов. И посмотри, какой настырный! - Он повернулся к жене: - Ты можешь превратить его, например, в таракана? А я буду рядышком стоять, с ластами наготове.

- Почему с ластами? - удивилась Аглая.

- А чтоб наверняка! У них площадь прихлопа больше, чем у домашних тапочек. Ну ты подумай, какая сволочь, звонит и звонит... - Дмитрий наклонился к самому телефону и закричал: - Нет нас!!! Нас до-ма не-е-ет!

Телефон продолжал надрываться. Осенев ругнулся вполголоса и нехотя поднял трубку.

- Слава тебе, Господи! - раздалось тотчас.

- Ну ни фига себе... - изумился Димка. - Спасибо, конечно, большое. Тридцать лет прожил и не подозревал, что имею хоть какое-то отдаленное отношение к Святому семейству. Спасибо еще раз...

- Димка, кончай прикалываться! - рявкнула трубка голосом Маши Михайловой.

- И тебе, дева Мария, здравствуй!

- Ты можешь сейчас подъехать на Вторую Нагорную?

- Вообще-то... - начал Димка неуверенно.

Но она перебила его:

- Ой, какая же я дура! Извини, Димыч, совсем из головы вон, что ты сегодня жену из больницы забрал.

- Стой, Машка! - закричал в трубку Осенев. - Ты не поняла. Я обязательно буду, только... штаны одену.

- А-а-а, - протянула Машуня смущенно. - Димыч, извини, я...

- Да ладно. Что стряслось-то? - спросил он, прижав трубу к уху и одеваясь.

- Дим, сглазить боюсь. Но, похоже, я вычислила Жреца.

- Что ты сказала?! - Осенев чуть не упал, нелепо взмахнув руками при попытке попасть второй ногой в штанину джинсов.

- Послушай, пока все сходится: античность, мясокомбинат, даже вещи в квартире Валерки... Но самое главное, Димка, ты выпадешь в осадок, когда узнаешь, где этот мужик работает.

- Машка, не томи, - загорелся Дмитрий. - Грудь моя вся в огне, не томи ты меня... - запел он великолепным тенором.

- Давай, подъезжай, - нервно засмеялась она. - Я буду ждать тебя в начале переулка. Там еще арка есть, помнишь? Все, жду, - и в трубке послышались короткие гудки.

Дмитрий оделся, пройдя в кухню, наспех сделал несколько бутербродов и залил в термос еще теплый чай. Потом вернулся в спальню и подошел к кровати.

- Звонила Машка, она его вычислила. И я ей почему-то верю. Знаешь, у меня всегда кончики пальцев покалывают, когда "рядом" или "горячо". - Он присел с краю и наклонился к жене: - Огонек, скоро всем твоим страхам и сомнениям - "Гитлер капут!". Если бы этот тип имел хоть какое-то отношение к нашей семье, Машка бы обязательно сейчас мне сказала. Так что не переживай. Я, может быть, до утра не вернусь, позвони на всякий случай Клавочке или Ирине. Пусть они тебя подстрахуют. Лады?

Он нежно поцеловал ее и, махнув на прощание с порога комнаты, вышел. В прихожей за ним попытался увязаться Мавр. Но Димка с ходу осадил его:

- А с тобой я даже разговаривать не хочу, понял?! - зашипел он сквозь зубы, приседая рядом. - Тоже мне мужик... К бабам переметнулся, меня одного бросил? Ты хоть понимаешь, на кого волну гнать решился? Я-то думал, а ты... Эх, - притворно печально вздохнул Осенев.

На собаку без слез смотреть было нельзя, настолько искренним было ее раскаяние и готовность сделать что угодно, лишь бы загладить "вину". Мавр сидел, низко опустив голову и при каждом слове вздрагивал, словно Дмитрий стегал его кнутом. При этом он тихо поскуливал, будто говоря, что полностью осознал и впредь подобное - ни-ни. Осенев сжалился и ласково прижал его к себе, шепча на ухо:

- Ладно, этот эпизод перетерли и забыли. Все путем. Но на будущее запомни: в доме должны мужики хозяевами быть. Дадим бабам волю, они из нас макраме сделают, понял?

Мавр согласно кивнул головой и в нетерпении переступил лапами. Дмитрий еще раз прижал его к себе и вдруг увидел выглядывающую из кухни Кассандру.

- Да что это вы за проводы решили мне устроить? Ну иди ко мне.

Кошка с готовностью подбежала и, замурлыкав, мягко ткнулась мордочкой ему в лицо. Он погладил ее и чмокнул в нос, затем Мавра.

- Все, ребята, я побежал. Действуйте тут по обстановке, - и подхватив сумку, скрылся за дверью.

Аглая некоторое время лежала, чутко прислушиваясь. Затем, решительно поднявшись, прошла в одну из комнат.

С первых дней совместной жизни, она предупредила Дмитрия, что он в доме - полноправный хозяин. За одним небольшим исключением. Она показала ему "Свой тотем" - маленькую комнатку, похожую на чулан, с единственным, но во всю стену окном, застекленным цветным, мозаичным стеклом и забранным фигурной решеткой. В ней хранились ароматические свечи, сборы трав, лекарственные снадобья и прочая "колдовская чепуха". Но на посещение Дмитрием этой комнаты Аглаей было наложено строгое табу. Естественно, он имел право здесь находиться, но, желательно, в присутствии жены. Димку подобный "бзик" устраивал. Осенев трезво оценивал, сколь многим обделена жена и если маленькая прихоть в виде "тайной комнаты" могла в какой-то мере компенсировать ей недополученное, доставляя радость, он считал себя просто обязанным отнестись к данному факту, как к явлению серьезному и достойному внимания.

Аглая переступила порог комнаты и замерла. Острожно обойдя длинный, узкий стол, подошла к стеллажам, опоясывающим помещение по периметру. Пошарив рукой на одной из полок, извлекла спрятанный у стены сверток. Пройдя к столу, освободила необходимое для манипуляций место. Она собралась было сесть за стол, когда послышался скребущий, настойчивый звук.

- Что ты хочешь? - спросила громко, не открывая дверь и не трогаясь с места.

Из-за двери раздался громкий скулеж.

- Уходи! - крикнула она строгим, приказным тоном.

Скулеж перешел в лай, затем в долгий, протяжный вой.

- Уходи, я сказала! - повторила она и уже мягче добавила: - Я обещаю, что никому не причиню вреда. Иди...

Вскоре из-за двери послышался звук удаляющихся, еле слышных шагов. С облегчением вздохнув, она опустилась в тяжелое, старинное кресло, оббитое немного вытертым, насыщенного лазоревого цвета бархатом, с вычурной, высокой спинкой и резными подлокотниками. С минуту сидела, не шелохнувшись, размышляя и изредка покусывая губы, на которых блуждала странная, одновременно коварная и притягательная улыбка. Затем, со словами: "Господи, прости меня!", Аглая резко развернула сверток...

Начавшийся с вечера мелкий дождик ближе к ночи перешел в стылый, плотный и затяжной ливень. Дворники с трудом справлялись со сплошной стеной воды, лившейся на лобовое стекло машины. И хотя городские улицы в этот час, учитывая погоду, были пустыными, Дмитрий ехал на встречу с Марией на малой скорости, низко склоняясь к рулю и пристально вглядываясь в дорогу. Она, бурля и захлебываясь, тонула в дожде, сквозь который свет фар, и тот, казался сумеречно-тусклым. Внезапно неподалеку послышался вой сирены - то ли милицейской, то ли "скорой". Мысль о пожаре отпадала сама собой.