Глава 9

1

Максим прокрался в темноте к раскрытому окну и осторожно, чтобы не разбудить соседей по палате, принялся сантиметр за сантиметром откреплять противомоскитную сетку. Ему предстояла непростая задача: вылезти на подоконник, оттуда (все так же бесшумно) шагнуть на стоящее под окном дерево, а с него уже спуститься на землю. Ночью можно спокойно разгуливать по улице хоть в чем мать родила, а у него вполне приличная клетчатая пижама.

Максиму уже надоело убеждать врачей, что он абсолютно здоров, что кризис давно миновал и теперь неважно, что он начинал свою больничную «карьеру» в реанимации.

Ему просто не повезло. Землетрясение застало его на улице — как раз когда он, тайком от всех выскользнув из дома, спешил на свидание с Вероникой. Останься он дома или задержись еще на пять минут — с ним бы ничего не случилось. Их низенький дом старой японской постройки после всех девятибалльных толчков остался стоять целый и невредимый, как будто и не было никакого землетрясения. Никто из его домашних не пострадал, если не считать переживаний, связанных с исчезновением Максима. Когда они проснулись от шума и сообразили, что началось землетрясение, они вдруг с удивлением обнаружили, что младшего сына нет дома. Мама едва не упала в обморок — после смерти отца она стала такой чувствительной… Впрочем, на этот раз ее дурные предчувствия были не напрасны: Максим действительно попал в переделку. Он встретил первый подземный толчок на улице, и по нелепой случайности на него свалился оторвавшийся с линии электропередачи провод. Больше бедняга уже ничего не помнил — он мгновенно потерял сознание и остался лежать на улице без признаков жизни.

Уже чуть позже, когда улеглась первая паника, когда кончились сильные толчки и люди начали осматриваться по сторонам, пытаясь оценить, что же с ними произошло, бездыханное тело Максима обнаружили на обочине дороги и положили в один ряд с другими неподвижными телами. Такие штабеля вдоль улицы видела Вероника, когда ее проносили по городу на носилках. Именно тогда, не разобравшись, наспех пощупав пульс и приложив к носу зеркальце, Максима записали в мертвые. Списки погибших корреспонденты местной газеты начали составлять уже ранним утром после ночи, в которую случилось землетрясение, — им нужно было успеть собрать материал для следующего номера.

(Этот роковой номер «Сахалинской правды» за вторник — почему судьба подкинула Веронике именно его? Потом, в других номерах, списки погибших были уточнены, и в них Максим уже не числился…)

Наконец ему удалось отодрать сетку снизу настолько, чтобы можно было спокойно взобраться на подоконник. Высокий — но при этом гибкий и ловкий, — он спружинил, оттолкнулся — и через секунду уже был на дереве. Подождал, пока стихнет шорох листвы, вызванный встряской… Прислушался, нет ли какого-нибудь движения в окнах больничных палат… Но ночную тишину нарушали лишь вскрики разборщиков на завалах, которые продолжали свою работу даже ночью, работая в две смены. Максим посмотрел вниз, с высоты третьего этажа. Веток было вполне достаточно, чтобы благополучно добраться до земли. Тогда он решительно опустил ногу и начал спускаться. С нижней ветки пришлось прыгать, и Максим немного разодрал рукав и поцарапал руку. Он рассеянно зализал царапину — словно пес — и двинулся через палисадник.

Идти в такое время домой было бы безумием — мама подняла бы крик и начала вызывать «скорую», чтобы Максима забрали обратно в больницу. Нет, он явится завтра утром — спокойный, нормально одетый — и скажет, что он очень просил и его отпустили. Из больницы больше не позвонят — после прочтения записки, которую он оставил на своей кровати, у работников вряд ли возникнет желание видеть его снова… А сейчас он первым делом пойдет к дому Вероники и попробует узнать, что с ней. Разумеется, с тех пор, как он очнулся, он регулярно просматривал списки погибших и знал, что Вероника осталась жива. Почему же она не пыталась его найти? Вариантов ведь не так уж много — либо одна санчасть, либо другая. В конце концов вышла бы на Витальку и узнала у него… Значит, у нее что-то случилось. Либо она решила, что он действительно погиб, и уехала в Москву…

Со дня землетрясения прошел уже почти месяц, но вид улиц за это время почти не изменился. По-прежнему кругом вместо домов громоздились груды обломков. Развороченные аллеи и скверы в темноте выглядели как декорации к фильму ужасов. Максим шагал по знакомым с детства переулкам и не узнавал их.

Отсюда уже должен быть виден дом Вероники. Но что это? За двумя высокими тополями маячили в темноте лишь несколько больших куч битого кирпича. Это все, что осталось от выстроенных у подножия сопки «хрущевок».

Неужели Вероника была в этом завале и осталась жива? Нет, этого не может быть… Наверное, она проснулась от первых легких толчков и успела выбежать на улицу. Максим, машинально переставляя ноги, шагал вдоль образовавшейся из разрушенных «хрущевок» горной гряды. Это дом номер десять… Одиннадцать… Двенадцать… Вот знакомая скамейка во дворе, где они так часто целовались, — разумеется, ее сломали. Мусорная куча первого подъезда, второго и третьего, где находилась квартира Вероники.

Если бы он успел тогда добежать, они бы были сейчас вместе. Или вместе бы погибли. Максим представил себе, как они лежат на диване, переплетясь телами, словно две гибкие лианы… Как потом пол под ними начинает мелко дрожать, как противно звенят стекла… Прямо голый, Максим вскакивает, подхватывает на руки голую Веронику и бежит вместе с нею в коридор… Быстрее молнии слетает по ступенькам — и вот они уже внизу, спасены. Жители дома, которые тоже успели выбежать, бросают на них удивленные взгляды… А потом любопытным становится на них наплевать, потому что на глазах у всех обваливается дом. Крики, вспышки, грохот, но Максим крепко сжимает в руках свое единственное сокровище. Пусть весь мир рушится и летит в тартарары… Главное, что они с Вероникой вместе. Он не думал о том, куда он понесет ее дальше — это было неважно…

Максим окинул взглядом картину разрушения — кажется, к разбору завалов в этом районе еще не приступали. Следы спасательных работ были видны. «Наверное, всех, кого можно, уже достали», — подумал Максим. Высокий первый этаж в подъезде Вероники остался цел, поэтому с этой стороны «дома» гора обломков была повыше. Максим подыскал во дворе некое подобие ломика — кусок железной решетки какого-то разрушенного балкона — и, вооружившись им, полез на завал. Он и сам не понимал, для чего ему это нужно, просто хотелось знать, осталось ли что-нибудь из вещей Вероники или ее родителей.

Фонарика у него, разумеется, не было, зато имелась новенькая зажигалка, которую он выиграл на спор у соседа по палате. Максим щелкнул ею и высветил небольшой участок у себя под ногами. Содержимое завала наводило на мысли о бренности бытия. Здесь было столько всего намешано, в таких странных и нелепых сочетаниях, что по спине побежали мурашки. Грязные щетки для унитаза соседствовали с медными витыми подсвечниками, тут же, словно выбитые зубы, россыпью белели клавиши от пианино, сбитые в ком, валялись наряды из превращенного в щепу гардероба…

Максим механически разгребал руками вещи, стараясь докопаться до культурного слоя, соответствующего второму этажу. В одном месте это было уже сделано до него, но там, кроме поставленной набок бетонной плиты, ничего не было. Максим посветил зажигалкой. Узор светло-коричневого линолеума совпадал с тем, что был в комнате Вероники. Конечно, это еще ничего не значило — в другой квартире мог быть точно такой же пол. Но на всякий случай Максим решил копать неподалеку от этого рыжего кусочка прежней жизни…

И вот первая удача. Он выудил из хаоса тоненькую змейку пояса от Вероникиного выпускного платья. Максим с трудом узнал его — когда-то небесно-голубой, он был покрыт слоем седой пыли.

Максим отчетливо вспомнил тот вечер: актовый зал их школы, полногрудую и красную заведующую учебной частью Татьяну Петровну, которая с придыханием зачитывала фамилии выпускников и по-деловому выдавала им аттестаты. Затем в памяти всплыли длинные столы, поставленные буквой П по периметру зала, изумрудные бутылки с шампанским, которые ребята, куражась друг перед другом и перед девчонками, трясли и открывали со звуком пушечного выстрела. Девчонки визжали, учителя и родители умиленно улыбались и качали головами…

Вероника была без преувеличения лучше всех. Она завила свои светлые прямые волосы в локоны, подкрасила ресницы синей тушью, отчего глаза ее казались совершенно синими. Ярко-голубое атласное платье напоминало о моде пятидесятых годов: пышная двойная юбка до колен, открытый лиф с огромным бантом впереди. В ушах ее были крупные бирюзовые серьги, которые она позаимствовала у мамы… Наверное, эти серьги тоже лежали сейчас где-то здесь, внутри завала.

Максим продолжал осторожно, как археолог, орудовать своим импровизированным ломиком. Много битой посуды… Какие-то тряпки… Пыльный сапог…

И вдруг Максим наткнулся на большую дорожную сумку. Трудно было сказать, какого она раньше была цвета. Лопнувшая и приплюснутая со всех сторон, она все же выглядела до боли знакомой. Он снова щелкнул зажигалкой.

Кажется, именно такая сумка стояла в комнате Вероники в тот вечер, когда у нее уехали родители. Наверное, она уже собрала вещи, чтобы ехать в Москву…

Максим поднял сумку и взвесил ее в воздухе — довольно тяжелая. Затем он аккуратно пристроил ее возле торчащей бетонной плиты и с трудом раскрыл «молнию», в которую набилась крупно-зернистая пыль. Внутри сумки все прекрасно сохранилось — если не считать выдавленной в пакете зубной пасты и разлитого там же шампуня. Кажется, он не ошибся, это была действительно сумка Вероники. Знакомая одежда, даже запах — сладкий, слегка похожий на ягодный кисель, запах ее дезодоранта. Он продолжал беззастенчиво рыться в вещах, наслаждаясь призрачной близостью к Веронике. В голове невольно проносились вереницы сладких воспоминаний. Вдруг внимание его привлек небольшой плоский пакет из плотного полиэтилена. Он был старательно обклеен скотчем. Максим осторожно вскрыл пакет острием своего железного орудия.

Это оказались документы! Паспорт на имя Губернаторовой Вероники Александровны. Когда он открыл его, изнутри выпал какой-то сложенный вдвое листочек. Максим развернул его. Сверху размашистым почерком было написано: «Адрес Тамары». Далее следовал сам адрес. Максим вложил листочек на место и стал просматривать другие документы. Аттестат зрелости со всеми пятерками. Справка из поликлиники…

А ведь все это могло так здесь и остаться, не прояви он должного любопытства. Максим сложил все обратно в пакет и засунул его в карман своей клетчатой пижамы.

Он и не заметил, как начало светать. Где-то неподалеку послышался гулкий стук каблуков об асфальт. Надо было сматываться. Кто-нибудь мог застукать его здесь и решить, что он занимается мародерством.

Максим в два прыжка спустился с завала и зашагал через сквер по направлению к улице Моряков. Он должен был зайти к Витальке и взять у него джинсы и футболку, чтобы было, в чем идти к родителям. Виталька тоже остался жив, это он знал точно. Мама бегала к ним домой в ту страшную ночь, думала, что Максим пошел к Витальке. Их дом тоже уцелел, хотя построен был, говорят, еще в прошлом веке. Все-таки японцы знали, как строить…

Максим подходил к знакомому домику с островерхой крышей и пытался по цвету неба определить, сколько сейчас времени. Наверное, уже часов шесть. Виталька в такое время спит, как младенец. Его родители тоже. Максим обогнул белый домик и зашел с тыла. Там, в завесе из листвы, виднелось окно Виталькиной комнаты. Антенна-тарелка. Максим сложил руки рупором и несколько раз прогудел «по-птичьему» — так у них это называлось. Никакого эффекта. Желтые шторы в окне не шелохнулись. Максим просигналил еще раз. И еще раз…

Только на пятый раз в окне показалось заспанное лицо Витальки. Некоторое время он только лохматил свои кудрявые, торчащие в разные стороны волосы и тер маленькие, как у внимательного зверька, глаза. Потом ткнул себя в грудь и пальцами изобразил, будто он сбегает вниз по лестнице. Максим несколько раз кивнул.

Через три минуты кое-как одетый Виталька стоял перед Максимом и осторожно пихал его в плечо, словно бросал пробный шар.

— Как ты? — спросил он басом.

— Нормально. Из больницы сбежал.

— А чего так?

— Достали они меня. Говорю — здоров я, отпустите. А они — анализ мочи, анализ мочи…

Виталька усмехнулся в густые, аккуратно постриженные усы.

— Ну и правильно. Куда теперь?

— Не знаю… Одежду мне вынесешь? А то меня домой не пустят.

— Мои старые джинсы тебе подойдут? Могу еще черную водолазку — у меня две, мать не заметит.

— Давай, мне по барабану. Слушай, ты не знаешь, где Вероника? В списках ее не было, в больницу она тоже не приходила, к моим не появлялась… Как сквозь землю провалилась.

— Возможно, что и провалилась. И, кстати, совсем необязательно, что она погибла. Знаешь, сколько живых из-под земли доставали? Даже на третьи сутки. Ты лучше по санчастям пройдись — поспрашивай, поищи. Там разрешают осматривать больных — вдруг кто найдет своего… Очень даже может быть, лежит твоя Веруня вся в гипсе, как волк из «Ну, погоди!».

Максим задумался.

— А что, хорошая мысль. Сегодня же все и обойду. Только вынеси мне одежду, а то скоро уже народ начнет выползать. Могут и неправильно понять… — Максим кокетливо оттянул в стороны широкие пижамные штаны, как маленькая девочка платьице.

Виталька кивнул и побежал за угол дома.

Когда в восемь часов улыбающийся Максим предстал перед матерью, бабушкой и старшим братом, они так обрадовались, что даже не стали сомневаться в том, что его выписали. Мать только спросила, откуда он взял одежду.

— Виталька принес. Еще вчера, — с готовностью ответил Максим. — Я его попросил — хотел сделать всем сюрприз.

Теперь он мог праздновать победу. План полностью удался. Наконец-то он вырвался из лап дотошных врачей.

Нет, конечно же, он был безгранично благодарен им за все, что они для него сделали, но надо же знать меру…

2

— Извините, вам не попадалась вот эта девушка? — уже в который раз задавал Максим один и тот же вопрос, доставая из кармана паспорт в бордовой обложке и открывая его на третьей странице.

Там, на обычной фотографии три на четыре, те, к кому он обращался, могли видеть миловидную девушку со спокойным, даже чуть усталым взглядом. Светлые прямые волосы обрамляли ее по-детски круглое лицо. Ничего особенного или примечательного. По виду — умненькая девчушка. Впрочем, таких довольно много, перепутать ничего не стоит.

— Нет, вроде не попадалась, — отвечали одни за другими одетые в белое или голубое санитарки и медбратья. — А там — кто его знает, разве ж всех упомнишь… — обычно добавляли они, — тут все мелькают, как на конвейере — на лицо-то не всякий раз смотрим…

Максим терпеливо кивал, потом благодарил, извинялся за беспокойство и тут же искал глазами следующую жертву. Он знал, что делал. Рано или поздно ему должны были ответить: «Да, такая у нас была». Или: «Ищите эту девушку там-то и там-то». Он нисколько не сомневался в успехе своей операции, поэтому каждая новая неудача не огорчала его, а лишь прибавляла решимости.

И наконец терпение его было вознаграждено. В одной из шатровых палаток, где располагались санчасти, он обнаружил санитарку (кстати, она заметно хромала на одну ногу), которая с первого взгляда на фотографию узнала его обладательницу.

— Была! — низким грубоватым голосом сказала она и, пробежав глазами фамилию и имя, вдруг обрадовалась. — Точно! Вероникой звали… Как щас помню — длинноногая такая!

— Это правильно, — подтвердил Максим. — Значит, особая примета тоже совпадает… Бабуля, — проникновенно продолжал он. — Расскажите мне, пожалуйста, про эту девушку все, что помните. В каком состоянии она была, куда потом ее отправили… Если помните, конечно.

— Отчего же не помнить — помню, — ответила хромая санитарка. — У нас тяжелых не было, в основном шоковые или слегка поцарапанные. У твоей Вероники… — Она вдруг осеклась. — А кстати, ты кем ей приходишься-то?

— Жених, — пожал плечами Максим и изобразил на лице юношескую скромность.

— А-а-а… — протянула санитарка. — Понимаю. Ну вот, значит, поступила она к нам слабенькая, в ссадинах. Обработала я ее, уложила…

— А когда это было, не припомните? — перебил ее Максим.

— Помню, что вечер был, темнело уже. Наверное, из завала ее достали — и сразу к нам. Ногти у нее были все переломаны…

Максим судорожно сглотнул, отчетливо увидев перед глазами тонкие, почти детские руки Вероники с ровными, похожими на маленькие лопатки ногтями. Бедная Веруня!

— Еще? Еще что помните?

— Потом кричала она ночью. Мать с отцом звала. Брата.

— Брата? — удивился Максим. — Какого еще брата?

— Вроде как двоюродного, — пояснила санитарка. — «Максим!» — все кричала — «Максим!»

— Как она кричала?! — насторожился юноша.

— «Максим» кричала…

— А почему вы решили, что Максим — это двоюродный брат?

— Ну, он же приехал за ней потом.

— Брат?

— Ну да, Максим. Приехал и забрал ее куда-то к родным.

— Что значит — забрал? Она что — сама не передвигалась?

— Может, и передвигалась, но с трудом. Слабая она была, спала плохо. Среди ночи мне говорит: «Кошмары меня замучили. Уколите мне снотворное». Ну я ей и уколола. Швейцарское лекарство. С него у нас спали все, как сурки. Вот и утром она не пробудилась. Прямо спящую он ее и увез.

Всегда спокойный, при этих словах Максим почувствовал, как сердце начало биться у него в груди, словно молот об наковальню.

— А он не говорил, куда? — ледяным голосом спросил он, стараясь не выдавать волнения.

— Говорил. Да только вот этого я не запомнила…

— А как хоть он выглядел?

— Ну, такой плотный, в камуфляже. Решительный такой, быстрый… Машина, говорит, у меня…

— А какая у него была машина?

— Понятия не имею… А почему это ты все спрашиваешь да спрашиваешь? — прищурилась на Максима санитарка.

Он спрятал Вероникин паспорт обратно в карман и посмотрел на санитарку печальными зелеными глазами.

— Просто меня зовут Максим, — ответил он и, не дожидаясь, что она скажет дальше, отправился к выходу. — Спасибо вам за информацию! — бросил он на ходу и выбежал на улицу.

Мысли его лихорадочно цеплялись одна за другую. Что это еще за тип в камуфляже? Вероника никогда с такими и не общалась… И выдавал себя за двоюродного братца. За родного, значит, не решился — слишком уж смахивало бы на вранье… Получается, что Веронику попросту выкрали…

Максим шагал по улице, и голова его гудела от сменяющих друг друга страшных догадок и предположений. В какой-то момент ему стало по-настоящему страшно. Ведь такое похищение могло быть и опасным для ее жизни! Мало ли что это за тип в камуфляже, а может, сексуальный маньяк…

Из раздумий его вывел знакомый голос, который послышался с противоположной стороны улицы:

— Макс! Эй, Макс! Стой!

Это была Анька. Максим быстро перешел на другую сторону. Если бы она не окликнула его, сам бы он ни за что ее не узнал. Вся в черном, волосы спрятаны под платок, лицо худое, бледное.

— Привет… — стараясь держаться спокойно, сказала она.

— Привет… — грустно и в то же время бодро отозвался Максим.

Про Аньку он тоже все знал: землетрясение отняло у нее обоих родителей. Она была у них единственной дочерью.

Но как же сама она умудрилась спастись? Насколько он знал, Анька жила в новом квартале, который рухнул подчистую при втором же толчке. Спасенных там практически не было. Наверное, неудобно спрашивать ее об этом… Но Анька опередила его вопрос.

— Ну, как ты? Слышала, лежал в больнице?

— А! — махнул рукой Максим. — Это все ерунда. Видишь — как новенький. Ты лучше расскажи, как тебе удалось уцелеть?

Анька опустила глаза.

— Если бы не Артем… — Она отвернулась и закусила пухлую губу, чтобы не заплакать. — Мы с ним были в школе, в подсобке. Ну, ты знаешь. Мы-то выбрались… А родители… — Голос ее сорвался.

Максим шагнул к ней и слегка приобнял за плечи.

— Ладно, перестань. Анька, ну не надо. Это очень хорошо, что ты была в ту ночь с Артемом. По крайней мере, кто-то остался жив. И перестань себя мучить. Ты ни в чем не виновата.

Анька несколько раз всхлипнула и полезла в сумочку за платком.

— Что, поступать в Москву теперь не поедешь? — тихо спросила она.

— Вообще-то собираюсь, — ответил Максим. — Правда, на эмгэушные экзамены я уже опоздал… Попробую предъявить справку о том, что я жертва землетрясения… Может, разрешат сдать, в порядке исключения… Слушай, а ты случайно не знаешь, где Вероника?

Он не стал пересказывать Аньке загадочную и жуткую историю, услышанную в передвижной санчасти. Лучше сначала выведать, что известно ей. И вообще, вряд ли стоит сильно распространяться о Веронике — ведь для родителей она уже давно в Москве и благополучно избежала землетрясения.

— А разве она не уехала в Москву? — тревожно вскинула взгляд Анька.

— Представь себе, не уехала. Правда, это секрет. Родители думают, что она уже там.

— Значит, она была здесь во время землетрясения!

— Вот такая история… — пожал плечами Максим и слегка улыбнулся.

Анька вытаращила на него серые влажные глаза.

— И ты так спокойно об этом говоришь!

— Потому что она жива… Я точно это знаю… Я давно бы ее разыскал, но я сам только вчера сбежал из больницы. Значит, ты не видела ее и ничего про нее не знаешь…

— Ее-то я не видела, — задумчиво сказала Анька, — но зато я видела Томку.

— Ты видела Тома?! Когда? — громко воскликнул всегда невозмутимый Максим.

— Точно не помню. Кажется, в прошлые выходные. Я увидела его случайно, из окна машины. Мы ехали на дачу к знакомым. Смотрю — несется по обочине дороги…

— Это точно был он?

— Точно — не точно! — хмыкнула по своей привычке Анька. — Да этого черта ни с кем не спутаешь. Томка это был. Язык набок, худой весь.

— Где? В каком месте? — нетерпеливо перебил ее Максим.

— На Южно-Сахалинской дороге. Где именно — не помню.

Максим слегка встряхнул Аньку за плечи — как обычно поступал с друзьями — и горячо поблагодарил.

— Молодчина! Глазастая! — сказал он. — Ну ладно, мне пора. Значит, будем развивать эту гипотезу… — загадочно закончил он.

— Какую еще гипотезу? — переспросила Анька, но Максим, махая ей рукой, уже удалялся на другую сторону улицы.

— Счастливо! — крикнул он черной, как вороненок, Аньке — и та печально кивнула.

Максим направлялся домой. Кажется, теперь он точно знал, что ему делать.

3

На билетные кассы Максим не возлагал особых надежд. Вряд ли, глядя на человека через крохотное окошечко, реально запомнить его лицо. И тем более узнать его потом на маленькой черно-белой фотографии. Кассирши, все как одна, махали на него руками и восклицали:

— Да Господь с вами! Тут мать-то свою в окошке не узнаешь, а вы говорите — по фотографии, да еще была ваша дамочка здесь не сегодня, а черт знает когда…

Дорога до Южно-Сахалинского аэропорта заняла у Максима целый день. Он ехал с раннего утра до поздней ночи — тем же объездным путем, что еще совсем недавно Вероника. Он рассудил так: если Том бежал по дороге, значит, он своими собачьими уловками учуял хозяйку и теперь мчался к ней. Дорога эта ведет в Южно-Сахалинск, а поскольку у Вероники в этом городе никого нет, значит, она могла ехать туда только в аэропорт. Наверное, она собралась в Москву. Жить ей негде, родителей она обманула. Просто испугалась, что они будут беспокоиться из-за землетрясения и сорвутся с рейса…

С кассиршами пора было завязывать. Они сидели в своих клетушках злые, нервные и любой посторонний разговор воспринимали как повод лишний раз покричать и отвести исстрадавшуюся душу.

Максим решил перекинуться на других работников аэропорта. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что милиции надо избегать. А может быть, просто ему не хотелось, чтобы имя Вероники попадало в этот темный мир преступников и тех, кто их покрывает.

«Надо рассуждать логически, — думал Максим. — Если она все-таки улетела в Москву, то неминуемо должна был пройти через контроль. Разумеется, здесь тоже шансов немного — ведь в тот день могла дежурить и другая смена, но попробовать надо».

Время посадки на очередной рейс еще не подошло, и на посту сидела только одна дежурная. Навалившись огромным бюстом на столик, она увлеченно читала какой-то покетбук. Под носом у нее Максим заметил большую белую родинку. Когда он подошел к дежурной и в своей обычной манере вежливо поздоровался, она не сразу подняла взгляд. Зато уж когда подняла, Максим от неожиданности вздрогнул. В этом взгляде было намешано столько разнообразных — в основном отрицательных — чувств, что их поток пронизывал насквозь, как рентгеновский луч.

— Посадка еще через час… — заунывно, как будто обращалась к душевнобольному, произнесла она и уже хотела было вернуться к чтению.

— Я не на посадку, — невозмутимо сказал Максим. — Мне тут выяснить кое-что надо.

— А документы у вас есть? — сразу навострила уши пышнотелая дежурная.

— Есть, есть, — успокоил ее Максим. — Но вообще-то я не из угрозыска.

— А откуда?

— Из очага землетрясения.

— Ага, понятно, — смягчилась толстуха. — Ищешь кого?

Максим молча кивнул и привычным движением выудил из кармана Вероникин паспорт.

— Может, случайно запомнили — не проходила у вас такая девушка? Высокая, худенькая, длинноногая… — добавил он.

Дежурная взяла у Максима из рук паспорт и поднесла его к самым глазам. Вдруг лицо ее разом переменилось, и Максим сразу понял: она ее узнала. Но почему у нее такой возмущенный вид? Неужели Вероника способна вызывать у людей такие гневные чувства?

— Вы видели ее? — спросил Максим, сделав вид, что не заметил ее странной реакции.

— Да уж видела, — сердито отвернулась от него толстая дежурная. — Насмотрелась, блин, на красоту ее… Псину свою на нас натравила, будто это мы придумали, чтоб собак в самолет только со справками от ветеринара пускать. Ей говоришь, а она свое заладила… — тараторила без умолку дежурная.

— А какая собачка-то у нее? — ласково перебил ее Максим. — Мраморный дог — с купированными ушами?

— Да какой там дог! Дворняжка обыкновенная — белая такая, с черными пятнами — злющая, как ведьма… Натравила на нас свою псину, хорошо, я увернуться успела…

— Понятно, понятно… И как же сложилась их судьба? — спросил Максим, улучив момент, когда дежурная набирала воздух для очередной тирады.

— Какая еще судьба? — вскинулась на него толстуха с таким видом, будто он произнес какое-то иностранное, непонятное ей слово.

— Короче, улетела она или нет?

— Не знаю… — Дежурная снова отвернулась с оскорбленным видом. — В мою смену эта собачница уж точно не улетала.

— Понял. Спасибо. Всего хорошего… — И Максим, воспользовавшись ее краткой задумчивостью, удалился.

Сидя в унылом аэропортовском буфете и попивая местный кофейный напиток, Максим неторопливо размышлял о том, что ему удалось узнать за прошедшие два дня.

Итак, Вероника пыталась улететь без него в Москву. Каким-то непостижимым образом ей удалось встретиться с Томом… Где же она была с того момента, как некий загадочный «братец» вывез ее из лазарета? Наверное, именно там разыскала ее собака. Возможно даже, Том помог ей оттуда сбежать… Затем они вместе добрались на попутках до Южного. Стоп! Но почему же она не поехала обратно в город? Должна же она была, по крайней мере, попытаться откопать в завале свои документы или заказать себе новые? Иначе как же она собралась поступать в академию?..

И тут до Максима дошло, что без паспорта Вероника не могла не только улететь в Москву, но даже просто купить себе билет… Какой же он кретин! Слава Богу, что эта квашня на контроле настолько тупа, что не заметила странности: у той девушки с собакой был паспорт (как иначе она могла купить себе билет?) — и теперь парень, который ее разыскивает, тоже предъявляет ее паспорт.

Черт возьми, откуда же у Вероники взялся паспорт? Даже если представить, что она получила новый или покупала билет по справке из милиции о том, что ее паспорт погребен под землей во время землетрясения, — все равно концы не сходятся. Она не успела бы вернуться в город и все это провернуть. К тому же ее обязательно бы кто-нибудь видел. Значит, она пыталась проехать по чужому паспорту… Но зачем? И куда она делась потом?

Сколько ни старался, Максим не мог отыскать ответ на этот вопрос…

Загрузка...