Глава 3

1

Вероника открыла глаза и не поняла, где она находится. Комната и кровать с пестрым лоскутным одеялом, в которой она лежала, были совершенно незнакомыми. Это была даже не комната, а какой-то огромный чердак или мансарда. Над железной пружинной кроватью нависал один из скатов крыши, сходящихся наверху. Под другим скатом размещался комод, заваленный японскими порнографическими журналами, и потертый раскладной диван. Окурки из стоящей на комоде переполненной пепельницы частично просыпались на грязный деревянный пол. В одном свободном углу теснились груда обшарпанных стульев и старая швейная машинка в футляре. В другом — целая крепость, составленная из картонных коробок, запечатанных заводским способом. Единственное полукруглое окно в торце было зарешечено, дверь напротив — плотно прикрыта.

Где она? Как она могла здесь оказаться? Она четко помнила, что спасатели принесли ее на носилках в санчасть… Помнила, как хромая санитарка сделала ей ночью успокаивающий укол… Сколько же сейчас времени?

Вероника порывисто вскочила с кровати — и почти сразу же села обратно. Голова кружилась. Ноги были как ватные. Немного посидев, она все-таки собрала остатки сил и подошла к окну. Отдернула занавеску, открыла тугую створку. В комнату сразу ворвался щекочущий теплый ветерок.

Однако то, что она увидела за окном, не просто повергло ее в изумление — внутри у нее все похолодело от неясного тревожного предчувствия. Она была не в городе! Дом, в который она попала, стоял чуть ли не среди сопок, и кругом не было видно другого человеческого жилья. Подножие сопки начиналось совсем недалеко, а между ней и домом протекала небольшая речушка, берега которой густо поросли гигантскими лопухами и кое-где чахлыми ивами. Если прислушаться, можно было уловить даже плеск бегущей по камням воды. К реке от дома вела узкая тропинка. Перед крыльцом, по всей видимости, когда-то был небольшой огородик, но теперь он весь зарос лебедой, кислицей и розовым иван-чаем. Больше из окна мансарды не было видно ничего — обзор по бокам закрывали деревья. Где же она? Сколько она здесь пролежала? Судя по высоте солнца, сейчас было часов двенадцать.

Почему-то Вероника совсем не думала о землетрясении. Не вспоминала ужас, пережитый ею под землей, внутри завала… Даже о Максиме она сейчас не думала. Мудрая память отчаянно сопротивлялась — словно чувствовала, что хозяйка этого просто не вынесет. Нет, сейчас она могла думать только о том, что происходит с ней в данный момент. Надо было во что бы то ни стало выяснить, где она находится.

Вероника была по-прежнему в больничной рубахе неопределенного цвета, без трусов. На всякий случай она обмоталась лоскутным одеялом — единственным, что в этой комнате могло сойти за одежду, — и, осторожно ступая босыми ногами по грубому полу, направилась к двери. Вопреки ее опасениям тяжелая дверь оказалась незапертой. За ней в потемках начиналась крутая лестница, ведущая вниз, на первый этаж. Деревянные ступеньки скрипели — каждая на свой лад. Внизу на лестницу падал свет — видимо, из окна.

Помещение, в котором она очутилась, было небольшой застекленной террасой. Как и в мансарде, все окна здесь были прикрыты тяжелыми решетками. «Прямо не дом, а тюрьма какая-то», — с тоской подумала Вероника и выглянула в окно. Отсюда просматривалась проходящая позади дома шоссейная дорога, которая вдалеке сворачивала и по мосту пересекала речушку. Значит, ее привезли на какой-то придорожный дачный участок… Но зачем? Кому это могло понадобиться?

Вероника осмотрелась. На террасе стояли круглый стол, покрытый засаленной клеенкой, деревянные стулья с круглыми спинками, старый буфет для посуды и шкафчик для обуви. На стене возле железной входной двери была прибита вешалка с металлическими крючками. На ней болталась грязная, замызганная джинсовая куртка. Видимо, комната служила хозяевам одновременно прихожей и столовой. На столе валялись чугунная сковородка с присохшими остатками яичницы, черствый кусок черного хлеба и опрокинутый мутный стакан, из которого тянулся по столу липкий коричневый ручеек. Даже если Вероника и хотела есть, то при виде этой картины она сразу забыла о голоде. Пахло отсыревшим деревом и мышами. Вероника хорошо помнила этот животный запах — однажды в ящике на балконе мама обнаружила мышиное гнездо. В нем было штук двенадцать крохотных мышат. Вероника не разрешила никому их трогать, а унесла в банке на улицу и отпустила в траву. Вряд ли они могли выжить там — но это было все же лучше, чем смывать их в туалет, как предложил отец. После этого случая они завели черную кошку, которую Вероника назвала Царицей… Вероника почувствовала, как внутри у нее что-то сжимается, словно пружина, и поспешно отогнала от себя мысли о доме.

Первое, что она сделала, — это подошла к железной двери и подергала за ручку. Именно этого она и боялась — входная дверь была заперта. Кажется, она действительно попала в ловушку. Но, может быть, на окнах в других комнатах нет решеток?

Вероника дернула еще одну дверь — ведущую внутрь дома, — и она поддалась. Теперь Вероника оказалась в небольшом темном коридорчике, из которого расходились еще четыре двери. А вдруг в этих комнатах кто-то есть? Она поплотнее обернула вокруг тела пестрое лоскутное одеяло. Взволнованно облизала губы. Постояла молча, прислушалась. Никаких звуков, кроме гомона птиц, доносящегося снаружи. Наконец она решилась, осторожно приоткрыла одну из дверей — ту, что слегка отстояла от других, — и заглянула в щелку.

Судя по всему, это была кухня. Вероника осмелела и открыла дверь пошире — никого. Единственное окно зарешечено. Грязная газовая плита, немногим более чистый разделочный столик, пара кухонных шкафчиков… Большой и современный, совершенно не подходящий к обстановке холодильник, раковина с подвесным рукомойником, рядом на гвозде серое, давно не стиранное полотенце… Вот и весь интерьер. Несмотря на убогую, даже отвратительную обстановку, Вероника чувствовала, что буквально умирает от голода. Последний раз она нормально ела еще дома, а это было позавчера (она помотала головой, чтобы отогнать от себя страшные воспоминания)… После этого она съела только пакетик орешков, да еще санитарка, как она предполагала, вколола ей что-то вроде глюкозы для поддержания сил. С тех пор во рту у нее не было маковой росинки. Ей казалось, что если она немедленно не съест чего-нибудь, то просто свалится с ног. «Ну и что такого, если я залезу в их холодильник? — сказала она самой себе. — Они же сами привезли меня сюда и заперли — я их об этом не просила». И все-таки, прежде чем пускаться на поиски съестного, она решила обследовать другие комнаты. Вдруг хозяева сидят там преспокойно и смотрят телевизор? Хороша же будет картинка, если они вздумают зайти на кухню и увидят там Веронику, поглощающую их запасы… Вероника вышла из кухни, прикрыла за собой дверь и снова остановилась.

Три двери. Лучше начать слева направо.

По очереди она заглядывала в каждую из них и сразу же окидывала взглядом всю комнату, а потом отдельно бросала взгляд на окно. Это гостиная (окно с решеткой), это спальня (тоже с решеткой), а это… Она подергала дверь — комната была заперта. Даже если там окно без решетки, все равно ей туда не попасть. Настоящая тюрьма. В комнатах, как она и предполагала, никого не было. «Скорее что-нибудь поесть!» — сказала она себе самой и устремилась на кухню.

Обследование холодильника и кухонных шкафов принесло прекрасные результаты: пригодными в пищу оказались сухари с маком, сыр, шоколад, пакет хрустящего картофеля и непочатая бутылка пепси. Почти с радостью, несмотря на все постигшие ее несчастья, Вероника набросилась на еду. Молодой сильный организм властно требовал поддержки. Она старалась не торопиться, тщательно пережевывать пищу, потому что как будущий медик знала, что после долгого перерыва от обильной еды может схватить желудок. Очень быстро она утолила первый голод. Скомкав пустой пакет из-под чипсов, она выбросила его в ведро, которое обнаружила под раковиной, а остатки продуктов вернула на место.

После этого решила, пока не вернулись хозяева, получше осмотреть комнаты. Может быть, это прольет хоть какой-то свет на происходящее. Во всяком случае, она будет знать, чего ей от них ждать.

В гостиной она не обнаружила ничего примечательного. Все как везде: «стенка», заполненная всяким добром, диван с двумя креслами, торшер, журнальный столик и телевизор с видеомагнитофоном. Единственное, что бросалось в глаза, — это беспорядок, неряшливость во всем, упорно выдававшие отсутствие в доме женщины-хозяйки.

Следующей комнатой была спальня. Она тоже не отличалась оригинальностью, но здесь имелись хотя бы намеки на что-то дамское — например, огромное зеркало, в которое Вероника не преминула тут же посмотреться. Выглядела она, как ей показалось, ужасно. Серое то ли от грязи, то ли от переживаний лицо, спутанные пыльные волосы, запавшие глаза… Она скинула на пол лоскутное одеяло и задрала фланелевую рубашку. Все ноги и бедра были в порезах и ссадинах, щедро вымазанных зеленкой, отчего имели почти тигровую окраску.

— Кошмар! — вырвалось у Вероники, и она с отвращением опустила рубашку.

Видел бы ее сейчас Максим… Можно представить, какое у него было бы лицо… Вероника вдруг поняла, что больше всего на свете хотела бы сейчас увидеть Максима. Она бы бросилась к нему на шею и сразу бы обо всем забыла. Они бы даже не разговаривали…

И вдруг за высоким платяным шкафом Вероника увидела еще одну дверь. Как она только сразу ее не заметила! Совершенно забыв об осторожности (а вдруг бы там кто был?), она распахнула ее и вошла. За дверью оказалась просторная, обшитая дорогим кафелем ванная комната. У стены стояла небольшая сидячая ванна, рядом с ней — титан для нагрева воды, рядом с титаном — стопка дров, а в углу (весьма своевременная находка) — приветливо журчащий и даже относительно чистый унитаз. Вот уж чего она не ожидала здесь найти. И ванна, и унитаз выглядели в этом доме так же нелепо, как и трехкамерный холодильник. Тем не менее зрение ее не обманывало, и из крана, как убедилась Вероника, текла настоящая чистая вода. Правда, прежде чем подставить под струю всю руку, она сунула только пальчик, а потом брезгливо поднесла его к носу — вспомнив слова одного из спасателей о водопроводе, смешанном с канализацией. Но здесь, по всей видимости, воду качали свою, артезианскую. Вероника подошла к титану и потрогала его. Он оказался слегка теплым! Значит, с утра хозяева грели воду и не израсходовали ее…

Соблазн был слишком велик. Вероника одним движением скинула рубаху, переключила с холодной на «горячую» и, ежась от холода, стала мыться. От воды ссадины на ногах сразу же защипало. Но она не обращала на это внимания и, торопясь, пока не кончилась вода, с мылом оттирала заскорузлую от пыли кожу. На уголке ванны она обнаружила флакон шампуня «Эльсев», плеснула себе на ладонь, кое-как вымыла волосы. И вдруг… Вероника услышала, как где-то в глубине дома хлопнула дверь. Она уронила мыло и прислушалась. Больше никаких звуков. Может, ей показалось? Быстро смыв с себя мыльную пену, она выключила воду и хотела уже вылезти из ванны, но тут дверь толчком распахнулась и в комнату вошел совершенно незнакомый, высокий и грузный мужчина в камуфляже.

2

Она проснулась от собственного крика. Снова ей всю ночь снились кошмары. То она бежала через знакомый уже корявый лес на голос Максима — она слышала его где-то вдалеке, но сколько ни пыталась догнать, только все дальше углублялась в чащу… То она оказывалась под землей и представляла, что она в желудке у какого-то огромного хищника, и сейчас он начнет ее переваривать… То проваливалась в болото и начинала барахтаться в мутной жиже, захлебываясь и теряя сознание…

Впрочем, явь была ничуть не лучше, чем сны. Свернувшись под хлипким лоскутным одеялом, Вероника вспоминала мерзости вчерашнего вечера, и ее охватывала ненависть с примесью отвращения. Сейчас у нее уже не осталось ни слез, ни даже жалости к себе. Только холодная, сводящая скулы ненависть к этому человеку.

…Не успела она вылезти из ванны, как этот пьяный ублюдок, ни слова не говоря, набросился на нее и принялся, прямо мокрую, тащить в спальню. Вероника кричала и упиралась, пыталась колотить по нему кулаками, но куда было ей справиться с этим амбалом. Некоторое время они боролись на кафельном полу, и Вероника пожалела о том, что у нее изломаны ногти. Оставались только зубы, однако ублюдок, несмотря на свои габариты, ловко уворачивался от них. Кажется, его даже развлекала эта возня — временами у него вырывался довольный, похожий на рычание зверя смех. Заметив, что ее крики действуют на него возбуждающе, Вероника сцепила зубы и решила, что с этой минуты она не проронит ни звука. Назло. Скотина! Если бы у него были волосы, она бы могла схватить за них, но, как нарочно, на голове у него топорщился короткий ежик. Напротив, длинные волосы Вероники давали ему большие преимущества. В какой-то момент он просто поволок ее за волосы по полу, и Вероника ничего уже не могла сделать. Он бросил ее на незастланную двуспальную кровать с несвежим бельем, скрутил обе руки за спину и, приперев эту конструкцию поперек мощной ногой, принялся суетливо расстегивать ширинку. Вероника в отчаянии оглядывалась по сторонам в поисках какого-нибудь подходящего предмета, которым в случае чего можно обороняться. Но поблизости ничего не было. Значит, сейчас этот ублюдок… От бессильной ярости и отвращения она замотала головой и завыла. Однако все оказалось еще хуже, чем она себе представляла: через несколько секунд прямо у нее перед лицом навис огромный синеватый член, которым мерзавец, гнусно хихикая, метился прямо ей в рот.

— Тварь! — процедила сквозь зубы Вероника и попыталась отвернуться.

Но насильник свободной рукой снова ухватил ее за волосы и повернул ее лицо обратно. Затем он грубо раздвинул пальцами сжатые губы и вставил ей в рот свою мерзкую колбасину. Из груди у него тут же вырвался хриплый похотливый вздох. Вероника зажмурила глаза от стыда и отвращения. Однако ублюдок уже не обращал на нее внимания — он пытался все глубже всадить свое отвратительное оружие в жертву. Вероника почувствовала, как горло у нее конвульсивно сжимается. Еще немного — и ее бы вырвало. И вдруг зубы ее сами собой сжались… Последнее, что она услышала, был громкий срывающийся вопль ублюдка — после этого от сильнейшего удара по лицу Вероника потеряла сознание. Она не знала, что именно он с ней делал потом, но, когда она очнулась — уже в своей кровати на чердаке, — все тело нестерпимо ныло от синяков, левая щека распухла, а в промежности жгло как огнем. Бесстрастно, с хладнокровием прирожденного медика, она села на корточки, раздвинула ноги и засунула пальцы во влагалище. Да, он порвал ей плеву. Она уже не была больше девушкой. Вероника зарылась головой в подушку и отчаянно, в голос зарыдала. Она так мечтала, чтобы это сделал Максим! Так долго к этому шла! Они уже год бродили вокруг да около — он не торопил, она не решалась… И тут все в один день, в одну секунду, с каким-то мерзким ублюдком… Лучше бы она тогда послушалась Аньку и уступила Максиму… Смешно вспомнить — она боялась забеременеть! Теперь-то залет ей уже обеспечен — если только ее не спасла счастливая случайность… Да что там говорить! Теперь, после проклятого землетрясения, вся ее жизнь покатилась в помойную яму! Она ведь до сих пор не знает, жив ли Максим! Жива ли Анька! Жив ли вообще кто-нибудь из ее знакомых! У нее больше нет дома! Ее самой, можно считать, тоже нет! Она плакала долго — пока не обессилела и не заснула воспаленным, тревожным сном…

Теперь, проснувшись, она задумалась: а как, собственно, она сюда попала? Скорее всего этот негодяй просто выкрал ее, воспользовавшись общей суматохой. Просто представился родственником — и увез к себе в логово. Вероника слышала о том, что здесь, на Сахалине, встречаются случаи своеобразного рабства. Людей, оставшихся без крова и без родных, нанимают в пожизненные работники — только за прокорм, убогий ночлег и ежедневную бутылку водки. Поначалу такие «рабы» думают, что они немного поработают, а потом начнут нормальную жизнь, но потом так втягиваются, что им уже ничего больше не нужно. Наверное, сейчас, после землетрясения, ряды рабовладельцев пополнятся…

Вероника снова ощупала свое тело и с трудом, сцепив зубы от боли, поднялась с кровати. На ней не было даже больничной рубахи, которая, видимо, так и осталась лежать в ванной. Вероника привычно завернулась в лоскутное одеяло и подошла к окну. Было раннее утро. Над речушкой висела белая пелена тумана, на сопке одна за другой просыпались птицы.

Некоторое время Вероника задумчиво смотрела на бледный утренний пейзаж, как вдруг заметила на берегу какое-то шевеление. Дымка уже начинала рассеиваться, и из-за сопок пробивались оранжевые косые лучи солнца. Прищурившись, Вероника отчетливо увидела, как по берегу реки шагает какой-то человек в высоких болотных сапогах. На плече его висел пластмассовый бидон, а в руках он держал удочку. Рядом с ним, спотыкаясь на камнях, бежала крупная серая овчарка. Не теряя ни секунды, Вероника с грохотом распахнула окно, просунула голову в решетку и что есть силы крикнула:

— Э-эй! Дяденька! Спасите меня! Э-э-эй! Слышите! Меня заперли здесь! Эй!

Она кричала довольно громко, но из-за тумана и из-за шума воды рыбак ничего не слышал. Его собака остановилась и навострила уши, но затем, видимо, послушавшись окрика хозяина, потрусила дальше. А Вероника так и осталась стоять у окна. Выругавшись, она в бессильной злобе ударила кулаками о подоконник.

Уже через минуту она услышала топот ног по ступенькам. Ну конечно, она разбудила зверя. Вчерашний мучитель был одет в джинсы на голое тело, через пояс которых складками свешивался волосатый живот. В утреннем свете его заспанное, небритое лицо выглядело особенно омерзительно. Вероника инстинктивно прижала рукой край обмотанного вокруг нее одеяла. Почему-то на ум ей пришло слово «пахан». Глаза ее смотрели прямо и вызывающе.

— Ну че ты дергаешься, телка? Все равно тебе от меня не уйти. Да и куда ты теперь? В городе ни одного целого дома не осталось — только КГБ да прокуратура… — Он загоготал — видимо, придя в восторг от собственной наблюдательности. — А я и прокормлю, и обогрею. Живи, блин, пока не надоешь… Много мне от тебя не надо — в доме прибраться да обед сварганить. Ну и баловства чуть-чуть, само собой… — Он скабрезно ухмыльнулся. — А за вчерашнее ты зла не держи — сразу не разобрался, что целка…

Вероника угрюмо молчала. Да и что она могла сказать? Пытаться взывать к его совести — он и слова-то такого, наверное, не слышал. Оставалось только ждать, что он скажет или сделает дальше. Когда Пахан попытался пройти в глубь мансарды, Вероника, не сводя с него настороженного взгляда, отступила к окну.

— Да не бойся ты — у меня и у самого после вчерашнего хрен болит. — Он снова гаденько захихикал. — Чуть, блин, не откусила…

Вероника вспыхнула и отвернулась к окну. Теперь уж Пахан в голос захохотал и попытался ущипнуть ее за ляжку. Отпрянув, Вероника едва не разбила локтем оконное стекло. А он при свете вдруг разглядел на лице Вероники следы их вчерашнего «общения». Один глаз у нее заплыл, щека была синего цвета.

— Ну у тебя и рожа… — покачал головой Пахан. — Ладно, пошли… — неожиданно подобрел он и, крепко схватив ее за руку, потащил к лестнице. — Одежду дам — не голой же тебе ходить…

Он завел ее в спальню. Потом принес из соседней комнаты большую картонную коробку и начал прямо на кровать вытряхивать из нее вещи — все совершенно новое, в целеньких упаковках. Чего здесь только не было — и нижнее белье, и колготки, и дорогие пеньюары, и юбки, и джинсы всех цветов, и модные короткие футболки-топы, и кофточки-стрейч, и рубашки… В конце концов кровать стала напоминать прилавок продавца на оптовом рынке.

— Вон, видишь, какой я богатый… — похвастался он.

Конечно, Веронике не хотелось ничего брать от этого мерзавца. Но, с другой стороны, она понимала, что своего у нее все равно ничего нет. И потом, если она будет пытаться сбежать от этого ублюдка — а она будет наверняка, — ей нужно быть, по крайней мере, одетой. Она подняла на Пахана вопросительный взгляд.

— Ну, какие проблемы? — спросил он. — Выбирай, пока я добрый.

Вероника молча смотрела на него. Пока что она не находила в себе сил разговаривать с ним. Пусть лучше сам догадается.

— Ладно, ладно, сейчас уйду. Какие мы, блин, нежные!

Он вышел, правда, только в ванную, и оттуда через некоторое время стали доноситься совершенно недвусмысленные звуки человеческих отправлений.

Вероника стала торопливо перебирать вещи. Только самое необходимое. Так… Трусы-неделька — одни она тут же нацепила на себя… Глухой длинный халат… Ночная рубашка — попроще… Синяя футболка с длинным рукавом — тоже на себя… С коротким — в запас… Черные джинсы подошли сразу… Теплая фланелевая рубашка — на случай холода… Заколки для волос… Массажная расческа… Зубная щетка… Пара полотенец… Китайская раскладная сумка… Так, кажется, все. Обувь! Она же совсем босая. Тапочки сразу на себя… Босоножки… И на всякий случай кроссовки… Она услышала звук спускаемой воды. Быстро покидала все вещи в сумку. Подумав, бросила еще три пары простых носков и плотные — в сто ден — колготки. Затем подошла к зеркалу и принялась распутывать давно не знавшие расчески волосы. С бесстрастным выражением лица рассмотрела огромный лиловый синяк.

Пахан вышел из ванной, распространяя вокруг себя удушливый запах одеколона. Кинул взгляд на стройную фигурку Вероники в черных джинсах. Потом увидел на кровати сумку с вещами и одним движением вытряхнул все на пол.

— Так… Это тебе не надо (отшвырнул кроссовки и босоножки)… Это ни к чему (послал им вдогонку фланелевую рубашку)… Дома тепло, а на улице тебе делать нечего… А сейчас марш на кухню готовить завтрак. Мне надо в город.

Вероника закончила расчесывать волосы и сколола их заколкой. Теперь, если не брать во внимание синяк во всю щеку, она выглядела довольно сносно. Вдруг она почувствовала у себя за спиной тяжелое дыхание Пахана. В следующую секунду он грубо схватил ее за плечо и повернул к себе:

— А че это ты мне ничего не отвечаешь, а? В молчанку, что ли, играть вздумала? Меня, между прочим, Леха зовут.

Вероника подняла на него взгляд полный ненависти.

— Обычно об этом сообщают до того, как тащат девушку в постель, — сказала она.

— Ой, ой! Какая краля! Она мне еще указывать будет, когда кому чего сообщают… Может, ты еще мне подскажешь, в какую дырку мне тебя трахать — тоже мне фуфло… — Он характерным жестом вскинул растопыренные пальцы и отвернулся. — Ты уж лучше не вые…ывайся, пацанка, а то живо у меня схлопочешь. Я тебе мигом другой глазик загримирую — для симметрии…

Вероника скрипнула зубами и опустила глаза.

— Что готовить, Ле-ха? — голосом женщины-робота спросила она.

— Яичницу, — коротко ответил Пахан и, открыв шкаф, начал одеваться.

Губы Вероники сами собой сложились в горькую усмешку, она вспомнила, как жарила Максиму омлет и уронила сковородку. Это было всего три дня назад…

К завтраку на террасу Пахан вышел уже готовый в дорогу — в той же камуфляжной форме, что пришел вчера. «Интересно, чем он занимается? — подумала Вероника. — Может, охранник в магазине? Или «челнок»? Иначе откуда у него столько товара?» Но спрашивать его она не стала. Завтракали молча. Потом Пахан прямо рукой вытер жирный подбородок, оглушительно рыгнул, встал и начал, как мачеха Золушке, отдавать Веронике распоряжения. Ей предстояла полная уборка в доме, стирка и приготовление обеда из трех блюд. Меню на ее усмотрение.

— И чтобы без фокусов, — предупредил он. — Если подсыплешь чего не то — все равно убью. А сам не убью, так дружки за меня дело закончат. Поняла?

— Поняла, Ле-ха, — тем же механическим голосом отозвалась Вероника и начала, громыхая, убирать со стола посуду.

— Вечером приеду — готовься… — ухмыльнулся он перед уходом. — Воды согрей. Титаном умеешь пользоваться?

Вероника молча кивнула — у них дома всю жизнь был титан. После этого она услышала, как он старательно запирает на несколько замков дверь.

— Мерзкий ублюдок… — тихо пробормотала она ему вслед и бессильно опустилась на стул. — Господи… Максим… Если ты только жив, Максим, спаси меня…

3

Шел четвертый день ее пребывания в доме Пахана.

Все повторялось: утром он куда-то уходил, вечером приходил поддатый, отпирал третью комнату, сгружал туда какие-то коробки, вываливал на стол продукты, быстро съедал то, что приготовила Вероника, мылся, потом насиловал ее (правда, оральных контактов теперь избегал) и засыпал. После этого измученная Вероника поднималась к себе и долго лежала, боясь уснуть. Стоило ей провалиться в сон, как кошмары возвращались к ней с новой силой. К счастью, во время очередной «уборки», она наткнулась на аптечку и откопала в ней для себя успокоительное и снотворное. У нее даже мелькнула мысль, а не использовать ли таблетки все сразу, чтобы покончить к чертовой матери с этой дрянной жизнью… Но здравый смысл победил. Где-то далеко в океане за нее беспокоятся родители… И еще Максим… Нет, она должна отсюда выбраться.

В доме теперь все сияло. В шкафчике ванной комнаты она нашла толстые резиновые перчатки, которые помогали ей бороться с приступами отвращения во время уборки и стирки. Она даже сделала себе маску из кухонного полотенца — ей казалось, что так она защитит себя от чужих, ненавистных микробов, с которыми ей приходилось возиться. Единственная комната, в которую ей до сих пор не доводилось попасть, была та самая «третья комната» с вечно запертой дверью. Она так и не выяснила, есть там на окне решетка — или нет.

И вот, кажется, первый раз за все время ей повезло. Еще с вечера, когда Пахан загружал туда товар, она заметила, что второпях он забыл запереть дверь, разумеется, напоминать ему об этом Вероника не стала. Все утро она молилась, чтобы Пахан не вспомнил о незакрытой двери. И он так и не вспомнил. Как обычно, угрюмо буркнул: «Ну, я пошел!» — и грохнул железной дверью.

Убедившись, что ее мучитель уехал (теперь она знала, где стоит его машина), Вероника осторожно, будто боялась обнаружить там кого-то еще, заглянула в потайную комнату.

Боже! Это была не комната — целый склад! Коробка с одеждой, которую Пахан щедро вывалил тогда перед ней на кровать, казалась лишь каплей в море по сравнению с изобилием, которое царило здесь! Кроме того, эта комната производила впечатление самой просторной в доме.

Первая мысль, которая пришла в голову Веронике, это что ее «хозяин» — владелец промтоварного магазина. Но потом некоторые детали показались ей странными… Одежда была свалена прямо в кучу на расстеленном красном японском одеяле — и это была явно не новая одежда. В одной из коробок она обнаружила совершенно разномастные золотые и серебряные украшения — тоже ношеные. А в другой — прикрытой газетой — лежали всякие документы и паспорта — все с разными фотографиями и фамилиями… Вероника прикусила губу, и вдруг взгляд ее наткнулся на крупный заголовок в газете: «СМЕРТЬ МАРОДЕРАМ!» Так вот в чем дело! Этот Леха — мародер! Вот почему он так старательно запирает эту комнату… Только сейчас Вероника вспомнила, зачем она сюда пришла. Подошла к глухо зашторенному окну, заглянула в щелку — разумеется, здесь тоже была решетка. Окно было в торце и выходило прямо на дорогу. Дом стоял чуть в глубине, отделенный полоской бамбуков, а по другую сторону шоссе возвышалась сопка. «Скорее всего это дорога на Южно-Сахалинск», — подумала Вероника. От нее отделялись две пробитые в траве колеи, по всей видимости, огибающие дом и заканчивающиеся возле сарая, где Пахан ставил свою машину.

Вероника вернулась к коробке с документами и взяла газету в руки. Смерть мародерам… Значит, это свежая газета! Местная! Она развернула ее — так и есть, «Сахалинская правда». У Вероники подступил комок к горлу. Газета показалась ей крохотным посланником из далекого города. Кроме того, она уже забыла, как выглядят буквы. В доме ублюдка книги не водились, а от японских порножурналов, валявшихся на чердаке, ее тошнило.

Подумав, она решила, что оставаться надолго в запретной комнате опасно (вдруг Пахан вздумает за чем-нибудь вернуться?), поэтому прикрыла коробку с паспортами какой-то тряпицей и, прихватив заветную газету, поднялась к себе.

Там она уютно устроилась на кровати, разложила перед собой на коленях газету и с самого верха начала читать. Номер вышел еще во вторник — на второй день после землетрясения, как раз, когда ее откопали из завала. Возможно, кое-какая информация здесь уже устарела, но все-таки… Глаза ее побежали по строчкам.

«…Произошло землетрясение, какого остров не знал уже полвека… Толчки силой в девять баллов… Разрушено девяносто пять процентов зданий… Общий ущерб… Деньги на восстановление… Прибытие команд спасателей из Канады и Франции… Компенсация (сумма еще не определена)… Так… Мародеров расстреливать на месте… Ограблены магазины… За отрубленный у мертвого палец с кольцом возмущенные люди забили мародера насмерть…»

— Так ему, скотине, и надо… — вслух проговорила Вероника и перевернула страницу.

Сердце ее едва не выпрыгнуло из груди. В середине газеты были опубликованы огромные списки погибших. Фамилии располагались по алфавиту. В первую очередь она стала искать на букву Г — так, на всякий случай. У Вероники была длинная и редкая фамилия — Губернаторова. Она досталась ей от деда, который был сослан на Сахалин из Москвы. Веронику всегда удивляло, почему он не стал возвращаться после реабилитации. «Из дурацкого принципа», — как говорила бабушка, когда была еще жива. А потом прибавляла: «Только на тебя и надежда, Веруня. Может, хоть ты вернешься к истокам». Палец Вероники полз вниз по мелкому списку… Губернаторовых в списке не было. Значит, девушка с блокнотом записала ее куда надо. Затем Вероника принялась искать Аньку на букву К. Вот — Колобов, Колобова… В страшном списке были родители Аньки. К счастью, самой ее не было. Значит, ей тоже повезло, как и Веронике… Но теперь осталось самое главное. Рука ее скользнула к крайнему столбцу и отыскала букву Ц. Цветницкий — такая фамилия была у Максима. Вероника усилием воли заставила палец двигаться вниз по столбику. Цаплин… Цаплина… Царев… Несколько Цветковых… Цветова… Цветницкий… Она изо всех сил вгляделась в расплывающиеся буквы. Неужели… Нет, она не ошиблась. Цветницкий Максим Александрович. Внутри у нее словно прорвалась горячая плотина. В ушах зазвучала какая-то бурная музыка — Вероника не сразу поняла, что это удары ее собственного сердца. Она даже заплакать не могла — это было какое-то страшное, запредельное состояние. «Нет, так нельзя, — подумала она, — я не должна верить. И я ни за что не поверю. Он должен, должен быть жив…»

Трясущимися руками она отбросила газету, выдвинула из-под кровати китайскую сумку (больше ублюдок в нее не лазил, поэтому она смело держала в ней что хотела), порылась в ней и достала упаковку элениума. Положила в рот сразу две таблетки и запила минеральной водой, бутылка с которой тоже стояла под кроватью. Потом прилегла на постель и лежала молча минут пятнадцать.

Теперь, под действием элениума, мысли ее шевелились медленно — как водоросли в реке. Некоторое время она просто сидела на кровати, подтянув колени к подбородку, и раскачивалась из стороны в сторону. Потом принялась что-то напевать. Потом вдруг резко вскочила, схватилась за край чистой льняной простыни, которую сама же вчера и стирала, и, дернув руками в разные стороны, разорвала ее на две части. «Нет! Нет! Нет! — рыдающим голосом закричала она. — Нет, он жив!» Увидев перед глазами обнажившийся серый, в бурых пятнах матрас, бросила все и, босая, подошла к окну.

Солнце было уже высоко, погода для второй половины июня стояла на удивление теплая и ясная. На другом берегу речки, на сопке, шевелились от ласкового ветерка жемчужно-зеленые бамбуки. Вода приветливо журчала по перекату. И вдруг Вероника заметила, что вся река, от одного берега до другого, бурлит, переливается и кишит живностью. Вглядевшись получше, она поняла, что это пошла на нерест сима. Обычно в этих местах она нерестилась первой из всех красных рыб. Но такое количество бунтующей рыбьей плоти Вероника видела в первый раз. Это было настоящее торжество жизни. Огромные, в руку величиной серебристые рыбины, петляя по камням и перепрыгивая через преграды, двигались против бурного течения, спотыкались, бились головами, драли бока, но продолжали ползти, словно знали какой-то великий и загадочный смысл бытия. Их мощный, упрямый ход вызывал трепет и восхищение. Глядя на них, казалось, что, попадись на их пути любая преграда, они все равно преодолеют ее и не откажутся от своего радостного движения. Даже смерть, неминуемо поджидающая в конце пути, была не в силах их остановить…

Полчаса Вероника, как завороженная, стояла у окна и угрюмо наблюдала за нерестовой рыбой. Сколько ни пыталась себя заставить, она не могла думать о Максиме как о мертвом. Нет, это ошибка. И она ни за что не поверит, пока не увидит его… своими глазами. Пока не поймет, что он из тех, кого уже не спасти…

А рыбины все шли и шли вверх по реке — словно дразнили ее, поблескивая на солнце серебристой чешуей. «Холодные, глупые твари, — думала Вероника, — ну откуда в них столько силы, столько упорства и жажды жить? Ползут и ползут… И все им нипочем…» Ей казалось несправедливым, что какие-то жалкие рыбы сильнее и целеустремленнее ее, Вероники.

Нет, даже если Максима больше нет, даже просто назло всему она должна выжить и выбраться отсюда. Она ни за что не сдастся. «Ты еще молодая, все у тебя будет», — сказал ей на прощанье кореец-спасатель. И он, черт возьми, прав. Несмотря ни на что, все у нее будет. Пусть судьбе было угодно предложить ей путь против течения — она все равно преодолеет его.

4

Вечером после ужина Вероника, как всегда, убирала на террасе тарелки и мучительно придумывала, как бы ей сегодня уклониться от близости с Паханом. Выход был только один: разозлить его, чтобы он ее избил и брал уже в бесчувственном состоянии. Конечно, таким образом она не избежит близости — но хоть создаст иллюзию… С другой стороны, этот амбал может не рассчитать удар и снести ей ненароком полчерепа… Нет, лучше уж просто взять и напиться до бесчувствия…

Ее мысли прервал какой-то шум за окном. Глянув через стекло, Вероника увидела, что слева по дороге, ведущей к сараю, переваливаясь в пыльных колеях, едет желтый «газик». «Милиция!» — молнией пронеслось у нее в голове. Сейчас она вырвется на свободу! Они должны ее спасти!

Однако звук мотора услышала не только она. Из коридора уже доносились торопливые шаги хозяина дома. Вот он вышел на террасу, и Вероника заметила, как из кармана джинсов он извлек небольшой, но явно не игрушечный пистолет. Тем временем на улице уже хлопнули дверцей. Пахан подошел к окну, вгляделся. Вероника продолжала складывать тарелки. Сквозь окно ей было видно, как к дому приближается высокий мужчина в милицейской форме. Пахан щелкнул затвором.

— А ну марш на кухню! — цыкнул он. — И чтоб сидела там как мышь, а не то убью! — Для убедительности он сделал жест пистолетом.

Вероника послушно, словно японская гейша, скользнула за дверь. Что ж, она подождет. Ее время еще впереди. Наверняка у милиционера тоже есть оружие. Главное, держаться от ублюдка подальше, чтобы он не смог захватить ее в заложницы…

Она встала под дверью и принялась изо всех сил вслушиваться в то, что происходит на террасе. Сначала по очереди щелкали замки на железной двери. Затем дверь скрипнула, заглушая первые реплики хозяина и милиционера. Потом их разговор продолжился, но так тихо, что Вероника не могла разобрать ни слова. Нет, надо действовать… А то они так поговорят-поговорят — милиционер решит, что все в порядке, и уедет.

Вероника решительно распахнула дверь и вышла на террасу. При ее появлении оба вздрогнули от неожиданности и повернули головы. Не успел никто из них открыть рта, как Вероника бросилась к милиционеру.

— Товарищ милиционер! — стараясь не срываться в истерику, начала она. — Спасите меня, прошу вас! Этот человек привез меня сюда без сознания и теперь держит под замком и заставляет на него работать…

— Что это ты несешь, чмо болотное! — тут же вскинулся Пахан. Он был вне себя от гнева. — А ну пошла обратно в койку — и пока не расплатишься за своего дружка — о свободе и не заикайся! — Широким торсом он преградил ей путь к милиционеру.

— Какого еще дружка?! — задохнулась Вероника.

— Слышь, Володь, гуляли в Невельске, так подельник ее ушлый обчистил мою тачку — и ноги! А я эту курву портовую за шкирку — и с собой. Денег нет, так с паршивой овцы хоть шерсти клок…

Милиционер стоял и с интересом слушал, оценивающе разглядывая Веронику. Казалось, он с трудом сдерживает смех.

— Это неправда! — закричала она. — Не верьте ему, товарищ милиционер! Он врет!

— Выбирай выражения, шалава! Кто это тебе врет? Кто это врет?

— Он все врет! — забыв обо всех угрозах, продолжала кричать Вероника. — Он украл меня после землетрясения! Он мародер!

— Что?! — взвизгнул Пахан и, подойдя, схватил Веронику спереди за футболку. При этом он больно ущипнул ее за грудь, но она не издала ни звука.

— То, что слышал! Я видела все твои «трофеи»! Мародер проклятый! — В голосе ее уже слышались близкие слезы.

— Ты че, Володь, будешь еще ее слушать — эту шалаву портовую? А ну пошла в койку — встала в стойку… — Пахан грубо отшвырнул Веронику к двери.

— Ну послушайте меня, товарищ милиционер, послушайте… — продолжала кричать Вероника, но милиционер теперь уже в открытую улыбался, как будто Пахан здорово его позабавил.

— А че, Володь, может, ты тоже не прочь с ней покувыркаться, а? Смотри — девка-то видная, ноги из подмышек… — Пахан подошел поближе и начал игриво тыкать своего гостя в бок.

Милиционер расплылся в похабной ухмылке.

— Да какой там — видная… Ни спереди, ни сзади… Сама еще небось недавно титьку теребила. Не, Леха — мне надо, чтоб баба в соку была — толстая, жаркая… А свою малолетку сам дери, да смотри поаккуратней, а не то об кости поранишься… — И страж порядка рассыпался мелким визгливым смешком, обнажившим гнилые зубы.

— Но послушайте! Вы же не можете так просто взять и уйти! — выкрикнула из своего угла Вероника. — Он все вам врет! Я не проститутка!

— Молчи, сука! — Пахан схватил первое, что ему попалось под руку — а это был стоящий у порога резиновый сапог, — и изо всех сил швырнул им в Веронику. Она увернулась. — С тобой мы еще потом поговорим, курва! — И он снова повернулся к милиционеру. — Ты, слышь, Володь, если что — заглядывай… Палатки я скоро открою — вот только разгребут там немного… Кольку из вашего отделения вчера видел — бегает все, шустрит… А ты только дай знать — я тебе все что хочешь достану — не сомневайся… Все между нами, по-свойски… Ну, пока, корешок, не пропадай. — И Пахан старательно закрыл за ним дверь.

Постоял у окна, проследил, пока уедет милицейский «газик», а потом уже повернулся к Веронике. Он мог бы ничего и не говорить — лицо его выражало все без слов. Вероника вжалась в стену. Пусть лучше сразу. Одним ударом. Она ведь так и хотела — забыться и ничего не чувствовать.

Но на этот раз Пахан не подарил ей такую возможность.

— Значит, в кладовке шарила, сучонка? — тихо, но злобно спросил он, продолжая медленно надвигаться на Веронику.

Она промолчала.

— Я тебя спрашиваю, дрянь! — взревел Пахан и залепил ей подряд несколько оглушительных пощечин.

Вероника не издала ни звука — только поправила волосы.

— Ты сам оставил дверь открытой, — пожала плечами она. — Я просто зашла туда убраться и увидела.

— И что же ты увидела?

— Сам знаешь, что.

— Мародер, говоришь, да? Да ты сама каждый день все это жрешь — и не морщишься. Тоже мне, интеллигентка паршивая, чистоплюйка… Пошла! — Он повернул ее к двери и наподдал пинка.

Вероника перелетела через коридор и больно упала на живот. Увидев поверженную жертву, Пахан моментально озверел. Рывком выдернув из джинсов ремень, он принялся хлестать им Веронику — к счастью, через одежду. Она, как могла, закрывалась руками, но, помня о данном себе обещании, стиснув зубы, молчала. Давай, старайся, грязный подонок! Воплей о пощаде ты не услышишь! Тварь! Неизвестно, сколько продолжалось избиение, но, как только оно закончилось, негодяй потащил Веронику в спальню. Она притворилась, что потеряла сознание. Бросив безвольное тело на кровать, принялся грубо стаскивать с Вероники одежду. Она едва удерживалась, чтобы не морщиться от прикосновений его гадких толстых пальцев. За что, за что все это ей!

К счастью, на этот раз мерзавец, изрядно возбудившись во время порки, закончил свое гадкое дело довольно быстро. Грузное его тело прямо на Веронике обмякло, тут же послышался храп — ей пришлось с трудом выбираться из-под этой горы пропахшего потом мяса.

Вероника сразу поплелась в ванную и долго мылась, скрипя зубами от боли, потому что к старым ее болячкам добавились новые. По щекам ее одна за другой сбегали слезинки. Затем она вытерлась, схватила в ком одежду и, прямо голая, пошла к себе на чердак.

За окном уже почти совсем стемнело. Вероника надела рубашку и подошла к открытому окну. Звуки вечера казались привычными и приятными — они были единственным утешением для Вероники в ее постылой тюрьме. Шелест ветра в бамбуках… Мерный шум реки… Изредка — шорох шин по дороге… Вскрики ночных птиц… И вдруг она услышала в этом хоре какой-то новый голос — и он показался ей до боли знакомым. Тонкие, ноющие звуки — будто кто-то плачет… Она прислушалась. Где-то возле реки выла собака. Да-да, точно, собака. И вдруг кровь разом бросилась ей в голову: это скулил Том! Ее Том! Веронике захотелось сразу же закричать во весь голос — Том, Томчик, миленький, но она испуганно прикрыла рот ладонью. Однажды она уже устроила крики, когда проходил рыбак, и это кончилось тем, что проснулся ублюдок. Тем более что ночью каждый звук раздается на всю округу. «Вот именно!» — вдруг осенило ее. Надо просто тихонько позвать Тома — и он услышит. Она как можно дальше высунулась из окна и принялась еле слышно насвистывать. Она часто подзывала Тома свистом во время прогулок. Посвистев немного, она снова прислушалась. Ей показалось, что теперь собачьи завывания слышны поближе. Тогда она еще несколько раз свистнула. В ответ собака (это точно был Том!) тихо, словно поняв, что надо соблюдать осторожность, тявкнула. Лай доносился уже со стороны переката — Том подошел совсем близко. Тогда Вероника решилась и почти шепотом позвала его по имени:

— Том! Том!

И вот он уже зашуршал в лопухах. Даже в темноте его шкура ярко выделялась — еще бы, окрас у него редкий. Сам белый, голова черная с белой звездой впереди (как у коровы), кончики лап — рыжие, а хвост — целиком черный. Когда Вероника вела это чудо на поводке по улице, люди оглядывались и показывали пальцем — особенно дети.

Теперь Том стоял у крыльца и изо всех сил вилял хвостом. Только бы ему не вздумалось залаять от радости! Вероника высунулась еще дальше и тихо скомандовала:

— Ждать!

Быстро накинув на рубашку халат, она осторожно спустилась на террасу и посмотрела на своего любимца. Бедный! Он был такой худой, бока совсем запали, язык свисал из пасти, как тряпочка. Но хвост его при этом вращался со скоростью пропеллера.

Вероника не зажигала на террасе света — главное сейчас не разбудить ублюдка. Если он проснется и обнаружит Тома — он точно его прибьет. В темноте она прокралась на кухню и осторожно, стараясь не шуметь, открыла холодильник. Слава Богу, продуктами в этом доме всецело ведала она. Пахан сюда почти не заглядывал. Она могла спокойно отыскать в нем какую-нибудь еду для собаки.

Через пять минут Вероника стояла у раскрытого кухонного окна с большой миской, от которой шел дразнящий запах борща. Но как дать ее Тому? Если Пахан случайно найдет под окнами пустую миску, он может что-нибудь заподозрить. Пока она стояла и размышляла, изголодавшийся пес сам прибежал на запах, который почуял даже из-за угла.

— Подожди, чертик, подожди, миленький… — шептала Вероника.

Затем она совершила настоящий акробатический этюд: с миской в руках просунула в решетку голову, плечи и торс (не пролезали только бедра), легла животом на подоконник и на вытянутых руках стала держать перед Томом миску. Сначала, радостно повизгивая, тот облизал руки хозяйке, а потом жадно набросился на еду. Пальцы у Вероники моментально занемели, но от счастья она не обращала на это никакого внимания. Значит, не только она осталась жива. Хоть одно родное существо уцелело после этого кошмара…

5

Когда Вероника проснулась, то обнаружила, что сидит на полу возле кухонного окна, положив голову на подоконник. Господи, да она вчера уснула здесь! Вероника вскочила и выглянула в окно — там, на траве, свернувшись калачиком, спал Том. Солнце уже угадывалось за сопкой. Интересно, сколько сейчас времени? Она выбежала из кухни и заглянула в гостиную — стенные часы показывали восемь. Слава Богу, что она проснулась. Обычно в это время Пахан уже будил ее громким стуком в дверь мансарды и начинал собираться на дело, после чего хмурая и заспанная Вероника плелась на кухню жарить яичницу. Каждый раз это заканчивалось слезами — она вспоминала Максима и то счастливое утро — их первое и единственное утро, проведенное вместе… Она изо всех сил пыталась отогнать от себя тяжкие мысли, но ничего не могла с собой поделать.

Вероника прислонила ухо к двери спальни и услышала шорох. Скрипнул стул, затем раздался отдаленный шум воды в унитазе. Значит, Пахан проснулся и скоро выйдет на террасу. Как же сделать так, чтобы он не заметил Тома? Вдруг ему взбредет в голову пнуть приблудную собаку или, чего доброго, пристрелить? Вероника тихонько открыла окно и позвала пса. В ту же секунду Том дернул чуткими ушами и открыл шоколадные глаза. Пышный черный хвост завертелся, как будто кто-то нажал на кнопку «включение». Том склонил голову набок и улыбнулся — Вероника всегда считала это радостное выражение на морде у собак улыбкой.

На дне кастрюли с борщом еще оставалась небольшая косточка. Вероника бросила ее за окно и тихо сказала:

— Возьми и иди в кусты! Уходи! Прячься!

Том был удивительно умной собакой, но Вероника почти не надеялась, что он ее поймет. Слишком уж странной была эта команда: только он пришел, только они снова встретились, как любимая хозяйка гонит его прочь. Почему? Однако пес превзошел все ее ожидания: он проворно схватил в зубы кость и в несколько прыжков скрылся с нею в густых зарослях иван-чая. У Вероники вырвался облегченный вздох. Когда на кухню вошел мрачный и надутый после вчерашнего Пахан, она, как ни в чем не бывало, возилась у плиты и даже что-то напевала себе под нос — ему назло. Пусть не думает, что ее легко сломить.

— Уже здесь, шалава? — злобно усмехнулся он.

— Доброе утро, Ле-ха, — через плечо отозвалась Вероника.

— Ты смотри там, не нахимичь ничего, — снова предупредил он, словно почувствовав ледяную ненависть, которую Вероника излучала даже спиной.

«Видимо, рано или поздно придется это сделать, — подумала она, — похоже, это единственный способ отсюда вырваться». А вслух сказала:

— Не беспокойся, не нахимичу, Ле-ха.

Удовлетворенный ее ответом, Пахан отправился на террасу, а Вероника с тревогой посмотрела за окно. Кажется, Том сидел тихо и не думал выходить из укрытия.

Все полчаса, которые потребовались Пахану на то, чтобы позавтракать, Вероника сидела как на иголках. Она молила Бога, чтобы ублюдок уехал до того, как Тому надоест сидеть в кустах и он простодушно вылезет оттуда — узнать, почему его так внезапно отвергли. Но, видимо, она плохо знала свою собаку. Том вышел, только когда Вероника снова призвала его тихим свистом. В это время Пахан уже десять минут как был в пути.

Почти целый день Вероника провела в раздумьях о том, что же ей делать дальше.

Итак, надеяться на то, что кто-нибудь вызволит ее отсюда, бесполезно. Милиция заодно с этим грязным скотом. Прохожие побоятся с ним связываться. Значит, Вероника должна рассчитывать только на себя. Единственное, что она может сделать, — это воспользоваться снотворными таблетками. Она должна как следует усыпить ублюдка и попытаться стащить у него ключ. Вероника уже думала об этом, когда только нашла эти таблетки, но боялась — ведь Пахан в первый же день пригрозил ей смертью. Теперь же она вдруг поняла, что от этого страха не осталось и следа. К черту! Пусть ее потом убьют, пусть ее ждет месть его гадких дружков. Но сейчас она во что бы то ни стало вырвется отсюда.

Стоя у плиты, где в двух кастрюлях дымился будущий обед, Вероника задумчиво держала в руках пузырек с таблетками. Было уже восемь часов вечера — обычно в такое время Пахан уже возвращался домой. Впервые за все время, пока она жила здесь, ей хотелось, чтобы Пахан поскорее приехал. Заветные таблетки словно жгли ей руки — так она жаждала воспользоваться ими, удостовериться, что сегодня эта вонючая туша не сможет забраться на нее, чтобы в очередной раз надругаться над ее телом. Часы тянулись, а Пахан все не приезжал и не приезжал. Вероника нервно бродила по дому — словно хищник по клетке. Однако она не подозревала, что в этот вечер судьба примет участие в ее решительных планах…

Пахан заявился лишь в полпервого ночи — и совершенно пьяный. Он был настолько пьян, что снова забыл запереть дверь своего «склада». Глаза его смотрели без преувеличения в разные стороны, язык заплетался. Когда Вероника предложила ему поесть — на вид абсолютно обыкновенную еду, — он лишь замычал и замотал головой. «Неужели чувствует, гад?» — подумала Вероника. Покачиваясь, сбивая плечом углы, Пахан доплелся до спальни и с грохотом рухнул на кровать.

— А вот тебе б…дь! — грозно выкрикнул он, обращаясь к кому-то на потолке, после чего голова его откинулась и послышался знакомый раскатистый храп.

Сейчас или никогда! Для того чтобы выбраться из этого проклятого дома, достаточно заполучить связку ключей — ту самую, которую Пахан всегда носил на шее, на толстой железной цепочке. Эти ключи не раз больно вдавливались ей в грудь, когда Пахан двигался на ней — тупо и беспощадно, будто она была не живым человеком, а резиновой женщиной.

Раздираемая стуком собственною сердца, Вероника стояла над спящим ублюдком. Итак, она должна снять у него с шеи связку. Цепочка короткая — значит, через голову она не снимется. Нужно искать застежку. Причем очень осторожно, чтобы этот скот не проснулся. Вероника облизала пересохшие от волнения губы и робко протянула руку к груди Пахана.

Первым делом следовало расстегнуть рубашку. Одна пуговица… Вторая… Ублюдок даже не пошевелился. Это придало Веронике решимости. «Я отлично со всем справлюсь», — внушала себе она, пытаясь унять дрожь в пальцах. И вот она распахнула расстегнутый ворот. Цепочка была на месте, а связка ключей съехала набок, к мясистому плечу. Увидев, как тяжелая цепь обхватывает жирную шею Пахана, Вероника вдруг ощутила острое желание придушить негодяя — по уже через секунду опомнилась. Во-первых, ей бы все равно не удалось с ним справиться — даже с пьяным, а во-вторых, брать на душу грех из-за такого ублюдка было бы просто обидно. Потом всю жизнь жить с нечистой совестью… Нет, она перехитрит его. Перехитрит и сбежит.

Но только Вероника вновь дотронулась до цепочки и попыталась передвинуть ее, чтобы добраться до застежки, Пахан громко зачмокал во сне, заворочался и вдруг резко перевернулся сначала на один бок, а потом на другой. Видимо, ему что-то снилось. Вероника поспешно отскочила от кровати и спряталась за распахнутой дверцей шкафа. Когда Пахан переворачивался во второй раз, что-то отчетливо стукнуло об пол рядом с кроватью.

Лишь спустя минуту Вероника решилась выглянуть из своего убежища. Пахан продолжал храпеть — только теперь он лежал на боку спиной к Веронике, и сзади на красной бритой шее отчетливо выделялась застежка цепочки. «Как будто по заказу», — мелькнуло в голове у Вероники. Теперь можно было спокойно расстегнуть цепочку и добыть ключ. Но что это там на полу?

Вероника на цыпочках подошла к кровати и наклонилась. То, что она увидела, заставило ее судорожно сглотнуть слюну — перед ней на полу лежал небольшой черный пистолет. Тот самый, которым щелкал Пахан, когда приходил милиционер. Он всегда носил его при себе — так же как и связку ключей. Видимо, сейчас оружие случайно выпало у него из кармана джинсов. Вероника вдруг подумала о том, что из этого пистолета Пахан, возможно, кого-то застрелил — и ей стало не по себе. Но отступать было поздно. Больше ей не представится возможности добыть ключ.

Она собрала все мужество и снова протянула руки к цепочке. Замок на ней был достаточно простого устройства, но страшно тугой. Может быть, если бы у Вероники так не тряслись руки, она бы и справилась с ним быстрее. Но сейчас, сколько она ни пыталась подвести колечко к заветному разъему, оно всякий раз соскальзывало обратно. В конце концов рука ее сорвалась и ноготь проделал на коже Пахана изрядную царапину. Не успела Вероника ничего сообразить, как разбуженный внезапной болью зверь подскочил и резко обернулся. Заспанные пьяные глаза его были налиты кровью.

— Что это ты здесь лазаешь, сука? — свирепо прорычал он, по, прежде чем он дотянулся до нее своей лапищей, девушка ловко схватила лежащий на полу пистолет и наставила его дуло на ненавистного мучителя.

Нет. Вероника не собиралась в него стрелять. Она сделала это просто от страха. Она верила в силу этого маленького черного предмета, верила, что только с помощью него можно заклинать змей вроде Пахана. Разумеется, она догадалась отступить на пару шагов назад. Пистолет подрагивал у нее в руках.

— Не подходи ко мне… — незнакомым скрипучим голосом произнесла она. — Не подходи, иначе я выстрелю…

— Это ты-то выстрелишь? Да ты небось игрушечной-то пушки в руках не держала… Выстрелит она… — С этими словами разом протрезвевший Пахан встал и двинулся на отступающую к шкафу Веронику.

Шаг за шагом он оттирал ее к стене. И вот, когда отступать ей было уже некуда, Пахан сделал резкий выпад, чтобы выбить у нее из рук оружие. Одновременно с этим в комнате оглушительно прозвучал выстрел.

Загрузка...