Женщин обижать опасно

- Ну, пока, выздоравливай, - завершила она этот краткий и непродуктивный разговор.

- Когда мы увидимся? - спросил любовник.

- Не знаю. Ближайшее время я буду очень занята. Позвоню, когда выберу время.

"Никогда", - мысленно ответила Регина на его вопрос, повесив трубку.

У двери подъезда Алла крепко сжала локоть Эдуарда Владимировича и непреклонным тоном заявила:

- Поедешь на моей тачке, а я поеду со своим другом. Твоего водилу я отослала домой ещё вчера. Чего ему в машине маяться?! Ты же сказал, что желаешь куролесить всю ночь напролет.

Отбуксировав поникшего и еле передвигающего ноги Эдуарда Владимировича к "вольво" верного оруженосца, Алла незаметно подмигнула тому и показала большой палец, а сама села в "Жигули" Виталия.

- Все получилось, - полуутвердительным тоном произнес он.

- А то! Сейчас заберем Леньку с ребятами из СИЗО, а потом дождемся, когда туда привезут Руслана с его друганами, и отбудем в Москву. Толян вручил порнопродукцию прокурорской супружнице?

- Полчаса назад.

- Жаль, что мне не удастся стать свидетельницей семейной сцены. Это была моя маленькая женская месть за то, что вчера мне пришлось целый вечер терпеть подонка Эдика, делая вид, будто мне приятно его общество.

- Сережа, привет.

- Привет, сестренка, - обрадовался он, увидев её на пороге своего кабинета. Но, присмотревшись внимательнее, встревожился: - Что-то случилось?

- Случилось, - со вздохом ответила Регина, присаживаясь к столу. Моего мужа отравили.

О том, что сестра несчастлива в браке, Сергей знал и не раз предлагал свою помощь, но та отказывалась: "Как ты на него повлияешь? Он невоспитуем. Увещеваниями его не переделать. Я знала, что Володя не подарок, но у меня не было другого выхода. Мама погибала, срочно требовались деньги, да и мне нужны средства для реализации задуманного. И я сознательно продалась. Думала, что выхожу замуж по расчету, а мой расчет оказался неверен. Некого винить, кроме себя - просчиталась. Но скоро я со всеми разберусь и избавлюсь от мужа. А тратить душевные силы на то, чтобы переубедить этого подонка, не стоит. Бесполезно. Горбатого лишь могила исправит".

И вот теперь брат, похоже, о многом догадался.

- Какая помощь нужна от меня?

- Где ты был вчера?

- Здесь, в своем кабинете. Тебе нужно алиби?

- Да.

- Мне жаль, сестренка. - Сережа был искренне огорчен. - Но меня видели десятки коллег. Как назло, вчера весь день проторчал на работе, не было ни местных командировок, ни поездок в другие фирмы. Ты бы хоть заранее предупредила, и тогда бы я озаботился, чтобы у тебя было алиби.

Регина выразительно посмотрела на него, и брат спохватился:

- Ах, да... Что-то я несу чушь... Расстроился очень.

- Да ладно, - махнула она рукой. - Не переживай. Пробьемся.

- Я всегда гордился твоей силой духа.

Она вздохнула, подумав: "Да уж, сила духа мне сейчас очень понадобится".

- Сереж, подождешь немного с долгом?

- О чем речь, сестренка? Может, ещё подбросить?

- Не помешало бы. На новом месте я работаю всего вторую неделю, так что жалованья ещё не получала.

Сергей достал портмоне, вынул все деньги, которые там были, и протянул сестре.

- А ты без рубля останешься?

- У меня дома ещё есть. Приходится работать почти без выходных, зато платят хорошо.

- А перейти в "Атлант" ты категорически не хочешь?

- Категорически, - ответил брат. - Да и ты зря перешла.

- Не зря, - упрямо заявила Регина. - Скоро сам все узнаешь.

Сегодня у Серафимы ломило в области затылка и шумело в голове - и без тонометра ясно что, давление подскочило. Еще неделю назад она говорила себе, что будет следить за своим здоровьем, и вот опять позволила себе расклеиться.

"Нет, я не должна раскисать, мне нужны силы, - сказала она себе. Стоит одной болезни взять надо мной верх, как тут же вылезет весь букет моих болячек".

Бывший муж лишил её многого - семьи, любви, веры, работы, денег, смысла жизни. Недаром говорят, что только самые близкие люди могут причинить самую сильную боль.

Конечно, он сделал все это не сознательно, а в силу своего эгоизма. Его легкомыслие касалось лишь других людей, а к самому себе, любимому, всегда относился с должной серьезностью и уважением.

Почему муж так поступил с нею? Неужели настолько мелочен и жаден? Этих черт она в нем раньше не замечала. Или вступил в силу принцип - чем человек богаче, тем более алчен?

Вообще-то он мог бы сделать все цивилизованным образом. За тринадцать лет, пока они работали вместе, в деловом мире Серафиму Новицкую хорошо узнали и уважали. К ней относились не только как к супруге генерального директора, но и как к его компаньону и совладелице фирмы, как, впрочем, и было на самом деле.

Бывший муж не мог не предполагать, что столь известная деловая дама, как Серафима Николаевна Новицкая, не станет домохозяйкой, а по-прежнему останется в сфере бизнеса. У неё есть репутация, деловая хватка, большой опыт, профессионализм, практичность и интуиция, - очень важные качества для коммерсанта. И, разумеется, связи. Без них ни один бизнесмен не поднимется выше среднего уровня. Любой из их деловых партнеров или даже конкурентов мог бы предложить Серафиме Новицкой возглавить ключевой отдел в своей фирме или даже стать компаньоном и с её помощью расширить бизнес - пригодились бы и её связи, и опыт, и знания. Зная все нюансы коммерции, можно легко освоить любую новую область деловой жизни, а, будучи опытным юристом, работать без риска, умело обходя все подводные рифы громоздкого российского законодательства.

Муж должен был учесть и то, что обиженная на него экс-супруга может сильно попортить ему деловую репутацию. К примеру, раскрыть конкурентом его слабые стороны и коммерческие тайны фирмы - из чувства мести или на пользу той организации, в которой ей предложат работу. Известно, что люди ведут себя порядочно, если с ними поступают порядочно, а уж если нет... Тут и самый мягкий человек может решиться на неожиданный поступок.

Если бы Сима посвятила его деловых партнеров в перипетии их развода и недостойное поведение бывшего мужа, то это сильно подорвало бы доверие к нему. В данном случае Серафима не только жена, - хотя и по отношению к жене такая мелочность и непорядочность не красит коммерсанта, - но и компаньон, бизнесмен. Другие деловые люди задумались бы: раз Новицкий способен на бесчестный поступок, с ним нужно держать ухо востро - подставит, обманет, и глазом не моргнет.

Или все же бывший муж точно предугадал её поведение и был уверен, что Серафима никогда его не подставит, не предаст?..

Алла нетерпеливо поглядывала на часы - что-то долго ребята не появляются. Как бы Олег не пришел домой раньше, чем она предполагает. И все же верная боевая подруга решила дождаться освобождения Лени Кудрявцева и его друзей. Мало ли - вдруг прокурор, оказавшись в привычной обстановке, решит взбрыкнуть! А бандитов Руслана с дружками, в случае, если Эдуард Владимирович решит, что московский Мирон далеко, а местный авторитет, ближе к телу и легко может это тело изрешетить из АКМ, она все равно потом достанет. Если не удастся их посадить, значит, накажет по-другому, ещё круче. Или скажет Славе Миронову, и он сам с ними разберется.

Наконец железная дверь отворилась, и явила вначале Леонида Кудрявцева собственной персоной, а затем двоих его друзей. Частные детективы имели весьма помятый вид и были разукрашены синяками и ссадинами. Увидев любовницу и друга, Леня расплылся улыбкой и направился к ним.

- А вы тут какими судьбами? - издалека спросил он.

- Интересное кино! - Алла высунулась в окошко, тоже улыбаясь в тридцать два зуба, причем, своих, родных, а не металлокерамических, как у некоторых каширских бизнесменов. - А кто тебя из тюряги извлек?

- Неужели вы?

- Это все Алла придумала. - Виталий кивнул на напарницу. - Она была и сценаристом, и режиссером-постановщиком спектакля, и исполняла в нем главную роль.

- Не скромничай, напарник, - отозвалась та. - А кто фотоаппарат держал?

- Теперь я понял, как нужно держать канделябр. То бишь, фотоаппарат, с улыбкой кивнул тот.

Леня смотрел удивленно, не очень понимая, о чем они говорят.

- А чего ты стоишь столбом и бессмысленно таращишься? - обратилась к нему Алла. - Нет, чтобы темпераментно облобызать любовницу!

- Это я с удовольствием!

Леонид, ещё не забывший, как замечательно они проводили время, распахнул объятия. Правда, страстных объятий не получилось, поскольку из окна "Жигулей" торчала лишь Аллина голова, но она была не в претензии.

- Познакомь с друзьями-то, - ворчливо произнесла верная боевая подруга.

Те подошли сами и представились:

- Александр Малахов, - сказал невысокий русоволосый крепыш.

- Евгений Верник, - представился второй, симпатичный, стройный шатен.

- Ага, значит, это твоя подруга вчера телесно ублажала господина прокурора, - хихикнула Алла.

- Моя подруга? - удивился Евгений. - У меня нет подруги.

- Без тебя тебя женили, парень, - с многозначительной ухмылкой заявила она.

Тот перевел растерянный взгляд на Виталия, ожидая разъяснений.

- Да не бойся ты, Жека, никто тебя женить не собирается, - успокоил его коллега и пояснил напарнице: - Женька убежденный холостяк.

- Ну, это дело поправимое, - многозначительно произнесла та, внимательно глядя на Евгения, а Виталий усмехнулся - Алла в своем репертуаре, как только увидела симпатичного парня, тут же сделала стойку. Ну ладно, ребята, с вами хорошо, но мне пора в Москву. Есть человек, жаждущий моего общества. Вы пока оставайтесь тут, поглядите, как доставят ваших обидчиков, потом отзвонитесь мне, а я погнала. Труба зовет, по коням гусары!

- Регина, а мама знает?

- Нет, конечно. И ты не говори. Это её просто убьет.

- Но она могла бы сделать тебе алиби.

- К ней я обращусь лишь в самом крайнем случае. На её долю уже и так выпало немало стрессов. Подожду немного. Может быть, все обойдется.

- Но как же обойдется? Ведь наверняка начато следствие.

- Да, наверное, но ведь меня не сразу вызовут.

- И ты намерена ждать до последней минуты?

- Вообще-то я надеялась на тебя и на Кирилла. Но попробую ещё к кому-нибудь обратиться.

- Не вздумай, сестренка! - Сергей не на шутку встревожился. - Ни в коем случае не обращайся с этой проблемой к посторонним людям. Могут пообещать, а потом предадут.

"Откуда у моего двадцатичетырехлетнего брата опыт чьего-то предательства? - подивилась Регина. - Сережа всегда был благополучен. Девушки его любили, да и друзей у него много".

Сергей тут же ответил на её мысленный вопрос:

- В фирме, где я раньше работал, случилось типичное заказное убийство. Что было! Всех трясли, вплоть до рядовых сотрудников, как будто они могли заплатить киллеру! Тогда и вскрылась сущность каждого. Все боялись за свою шкуру, хотя никому ничего не грозило, и поливали друг друга такой густой грязью!.. Припомнили все прошлые грешки, кто с кем спал, кто в чем провинился, заодно и счеты между собой сводили. И тогда я понял, что никому нельзя верить и никому не нужно давать о себе ненужной информации о себе, потому что в экстремальной ситуации это может вылезти боком. А у тебя как раз экстремальная ситуация.

- Да, пожалуй... - согласилась Регина, ещё раз удивившись про себя, как мало знает о брате.

В общем-то, так и было. У них разный круг общения, они даже учились в разных школах. Регина окончила престижную школу, где большинство предметов преподавалось на английском языке американскими педагогами. А Сережа занимался спортом, а в свободное время предпочитал компанию сверстников. Он категорически отказался перейти в школу, в которой училась сестра, и ходил в обычную, районную. С двенадцатилетнего возраста за Региной ухаживали мальчики, а младший брат пропадал во дворе с ребятами. Два года разницы в том возрасте - это как два разных мира. Потом она поступила в юридический институт и закружилась в хороводе поклонников. Сережа решил пойти по стопам отца и поступил в строительный институт. Компании у них всегда были разные, общались брат и сестра мало. Сережа был скрытным, неразговорчивым. А Регине, честно говоря, было не до него - у неё были свои интересы и заботы.

Когда их отец ушел из семьи, Сергей занял какую-то непонятную позицию. Вроде бы, успокаивал маму, но как-то формально, без искреннего сочувствия. Она тогда даже была немного обижена на него, а Регина решила, что брат проявляет мужскую солидарность или хочет сохранить лояльность по отношению к отцу, чтобы тот потом взял его в свою фирму - недаром Сережа избрал ту же профессию. А Регина, как и их мать, стала юристом. С детства они с мамой были очень близки. Раньше, когда отец ещё был с ними, в их семье шутили: "Регина - мамина дочка, а Сережа - папин сынок".

В то время они совсем отдалились друг от друга. Регина ухаживала за матерью, содержала брата - тот ещё был студентом. Она не роптала, хотя могла бы сказать ему: "Ты в нашей семье теперь единственный мужчина, мама тяжело больна, мне трудно прокормить троих и оплачивать мамино лечение, устройся на работу и помоги мне ". Нет, подобного она и в мыслях не держала. Ее мама всегда была труженицей и работала, как вол, во благо семьи, а она её дочь. Недаром её прозвали "маминой дочкой". И характером в мать. Им обеим пришлось продать свои автомобили, а у Сергея осталась машина, и брат почему-то не предложил продать её в первую очередь.

Потом она вышла замуж, а через полгода женился и Сережа. Они стали ещё реже видеться. Регина старалась не напоминать маме о нем, чтобы не бередить её обиду на сына. Узнав, что брат устроился в небольшую фирму, а не в компанию отца, она удивилась - Регина была уверена, что Сережа поддерживает с ним отношения, а после окончания института непременно займет подобающее место рядом с отцом.

В один из выходных дней она навестила маму, а через час приехал Сергей. Ушли они вместе, по дороге разговорились. И тогда Регина многое узнала о брате, о чем раньше и не подозревала. Он не простил отцу предательства и всегда был на стороне матери. Правда, почему-то не говорил ей об этом. Такой уж он, скрытный с детства, всегда все носил в себе. А Регина вдруг тоже разоткровенничалась и рассказала ему о своем неудачном браке.

С тех пор брат стал её союзником. Правда, ему она тоже не все говорила. Сережа ссужал её деньгами, а месяц назад дал крупную сумму, когда Регина решила, что настала пора реализовать свой план. Брат даже не спросил, зачем ей деньги, но, кажется, понял все без расспросов.

- Сестренка, и все же, мой тебе совет - расскажи маме. Пусть не все, а то, что сочтешь нужным, но её нужно посвятить в случившееся. Во-первых, она опытный юрист и даст тебе дельный совет, а во-вторых, мама уже окрепла и выдержит твои признания. Она уже не такая сломленная горем женщина, какой была три года назад. Ты ведь и сама это видишь.

- Да, сейчас мама пришла в себя, но мне не хочется, ещё раз сломать её своей проблемой.

- Нет, она не сломается, - уверенно произнес Сергей. - В тот раз её потрясли предательство и подлость отца, а у тебя совсем другая ситуация. Как раз такая, когда всем нам нужно мобилизоваться и встать на твою защиту. И уверяю тебя, наша мама мобилизует все свои силы. Любая мать именно так себя ведет, когда её ребенку угрожает опасность, а наша мамуля - очень сильная женщина. Но если ты будешь держать её в стороне, а она узнает обо всем постфактум, ей это будет очень обидно.

- Пожалуй, ты прав... - задумчиво проговорила Регина.

- Рассчитывай и на меня. Всем, чем смогу - помогу. У меня есть три тысячи долларов, пусть сумма и небольшая, но я могу занять еще. Тебе пригодится на адвоката.

- Спасибо, Сережа. - Регина была тронута.

- А где ты сегодня ночевала?

- У соседки Милы. Когда тело мужа увезли, и следственная группа уехала, я не могла оставаться дома. Страшно было, - призналась она.

- А сейчас куда поедешь?

- К ней.

- Поезжай лучше к маме.

- Я ей уже несколько раз звонила, но телефон не отвечает. А ключи от её квартиры я второпях забыла дома.

- Тогда езжай ко мне. - Сергей достал из кармана ключи. - Моя жена в командировке, квартира в твоем распоряжении. Я постараюсь освободиться пораньше.

- Спасибо, брат, - ещё раз поблагодарила Регина. - В трудную минуту выручают только родные.

- О чем ты говоришь, сестренка! Только благодаря тебе я смог закончить институт. Я в неоплатном долгу перед тобой.

- Не надо об этом, Сережа.

- Не буду. Но знай - я всегда с тобой. А то, что этот подонок получил по заслугам, - правильно. Я уже и сам подумывал с ним поквитаться, но возмездие настигло его раньше.

Еще несколько лет назад Серафима Николаевна Новицкая считала себя счастливой женщиной. Любимый муж, замечательные дети, дружная семья - что ещё нужно женщине, чтобы ощущать себя счастливой! А у них, ко всему прочему, семейная фирма, дом - полная чаша и никаких материальных проблем. И Сима смотрела на мир веселыми карими глазами и ждала от будущего только хорошего.

... Серафима Харитонова познакомилась с Георгием Новицким, когда ей было семнадцать лет. Она только что поступила в юридический институт, её стаж студентки исчислялся днями, и настроение было соответствующее.

В тот знаменательный день она шла к метро, помахивая красивой кожаной сумкой, которую родители подарили ей к началу первого учебного года студенчества с пожеланием, чтобы она носила в ней тетради с конспектами и зачетку с одними пятерками. В этом круглая отличница и "золотая" медалистка Серафима Харитонова ничуть не сомневалась - у неё будут одни пятерки, и она окончит институт с "красным" дипломом.

- Девушка, вы не хотели бы сняться в кино? - услышала она веселый голос и обернулась. В двух шагах стоял, сверкая белозубой улыбкой, симпатичный черноволосый парень. - Я помощник режиссера, - представился он. - Набираю актрис для будущей картины "Девушка моей мечты".

"По-моему, такой фильм уже есть", - подумала Сима, но не стала подлавливать парня. Пусть она и не собиралась сниматься в фильме, но какой же семнадцатилетней девушке не понравится, если ей предлагают роль, а самое главное - считают столь привлекательной, что её лицо должно быть увековечено крупным планом!

- Среди тех, кто приходит на студию, подходящих типажей нет, - пояснил парень. - Вот режиссер и отправил меня в свободный поиск. Стою здесь, смотрю на проходящих девушек и мысленно примеряю их на эту роль. Ваше лицо как раз то, что нужно. Вы и в самом деле - девушка моей мечты.

Наивной Серафиме и в голову не пришло, что актрису на главную роль на улице не ищут, и уж тем более, не доверят это ответственное дело молодому человеку, едва разменявшему третий десяток.

- Познакомимся? - решил форсировать события незнакомец. - Меня зовут Георгием Новицким. А вас, прекрасная незнакомка?

- Серафима, - ответила та, смутившись. В который уж раз Сима подумала, что папа, решивший дать ей имя своей покойной матери, был не прав - мог бы подобрать и более современное имя для своей единственной дочери.

- Какое оригинальное имя! - восхитился парень. - А давайте проще. Все зовут меня Гошей, а вас близкие люди, очевидно, величают Фимой?

- Симой, - поправила она, ещё пуще заливаясь краской, и мысленно поминая любимого папу недобрым словом.

- Отлично! - непонятно чему обрадовался Гоша. - А давайте-ка, милая Сима, посидим в симпатичном кафе и поболтаем.

В те времена наиболее популярными среди молодежи были кафе "Метелица" на Калининском, "Шоколадница" на Октябрьской и "Север" на Горького. Попасть в "Метлу", как её называли, вряд ли реально - нужно несколько часов отстоять в приличной очереди, но Сима, ни разу там не бывавшая, мечтала, чтобы новый знакомый пригласил её именно туда. И её мечта сбылась.

Через десять минут они сидели в такси, ещё через полчаса были у входа в "Метлу". Увидев привычную очередь, Серафима приуныла. Но Гоша, приложив палец к губам, весело подмигнул, попросил её пять минут подождать, внедрился в толпу, не обращая внимания на недовольные возгласы, сделал какие-то знаки швейцару, и тот тут же открыл дверь и пропустил его внутрь. Вскоре Гоша выглянул, поманил Симу, и девушка, не чуя под собой ног от счастья, влетела в вестибюль.

- Как тебе это удалось? - замирая от восхищения, прошептала она, когда официант усадил их за свободный стол.

- Уметь надо! - самодовольно отозвался Гоша. И пояснил: - Я везде свой человек.

В общем, с первой встречи он сразил её наповал. Сима безоглядно влюбилась и не стала брать в голову, что при знакомстве он ей наврал - Гоша не имел никакого отношения к кинематографу. Да какое это имеет значение! Тем более, что он признался ей в розыгрыше уже в первый же вечер, пояснив:

- Ты произвела на меня сильное впечатление, и я придумал первое, что пришло в голову, лишь бы ты остановилась и обратила на меня внимание.

Это звучало почти как признание в любви, и Сима совсем растаяла. По сравнению с двадцатидвухлетним красавцем Гошей её семнадцатилетние сокурсники, ещё не избавившиеся от юношеских прыщей, казались ей недозрелыми юнцами. Разве можно сравнить их и Гошу!

Разумеется, он стал её первым мужчиной. Серафима напрочь забыла про учебу, она прогуливала лекции и семинары, чтобы уединиться с обожаемым бойфрендом в комнате общежития, когда хозяева были на занятиях. У общительного Гоши были десятки друзей-приятелей, ключи от их комнат и квартиры родителей. До учебы ли тут, когда бурлят страсти, играют гормоны и двое любит друг друга! Даже когда Серафима завалила первый экзамен в зимнюю сессию, это не остудило её жарких чувств.

"Не беда, пересдам", - решила она, убегая из дома на свидание с любимым. Родителям было сказано, что у неё консультация перед следующим экзаменом.

И вот второй неуд, и Сима немного призадумалась. Стипендия ей уже так и так не светит, но есть шанс вылететь из института... Собрав всю волю в кулак, она отказалась от свиданий и засела за учебники. Но освоить за три дня до следующего экзамена то, что другие изучали весь семестр, оказалось не так-то просто. Остальные предметы Серафима вытянула на троечки, но, тем не менее, вздохнула с облегчением. Наконец-то сессия закончилась, и впереди каникулы - светлая мечта каждого студента. Ура!

И вдруг любимый папа с улыбкой говорит:

- Ну, покажи-ка свою зачетку, доченька, похвастайся пятерками.

Сима мялась, пыталась соврать, что её зачетка в деканате, но не помогло. Злосчастная книжечка была извлечена из дареной любящими родителями сумки, а затем последовала немая сцена. Папу едва удар не хватил, а маму пришлось отпаивать валокордином. Отдышавшись от потрясения, родители потребовали немедленно привести виновника неуспехов дочери.

Гоша согласился предстать пред суровые очи родителей любимой и явился нарядный, с букетом цветов. Галантно поцеловав Симиной маме руку, он непринужденно заговорил с ними, но то, что произвело сильное впечатление на Серафиму, не произвело положительного впечатления на её родителей. Как раз наоборот - впечатление у них сложилось крайне отрицательное.

- Фанфарон! - грохотал папа, когда избранник дочери ушел. - Пустышка! Ни капли серьезности! Может только языком молоть.

- Бабник, - вторила ему мама. - У него даже взгляд неприятный. Смотрит, как кот на сметану. Он намного старше Симочки и заморочил голову нашей девочке.

Сима пыталась их переубедить, рыдала, упрекала, что они консервативны, у них отсталое мышление, они уже забыли, что значит любовь, - не помогло.

- Этот легкомысленный шалопай тебе не подходит, - вынес окончательный вердикт папа.

- Поматросит и бросит, - внесла свою лепту мама.

Итог дружной обструкции, которой родители подвергли Гошу, был закономерен - ей категорически запретили с ним встречаться.

- Я уже взрослая, - пыталась отстоять свои права Серафима, которой через три месяца должно было стукнуть восемнадцать.

- Вот когда станешь взрослой, тогда и делай, что хочешь, непреклонным тоном заявил папа.

- Или пусть он на тебе женится, - добавила мама, как и любая мать, считавшая, что в случае благополучного исхода, то есть, бракосочетания, можно закрыть глаза на некоторые недостатки избранника дочери.

- Никакой женитьбы! - возразил папа. - Серафима ещё несовершеннолетняя. Да и вообще, ей вначале нужно закончить институт. А если пойдут дети, ей будет не до учебы. Она и так завалила два экзамена, ей ещё два неуда пересдавать.

Суровые родители поставили ультиматум - никаких свиданий, в институт и домой, за учебники. Поначалу Сима смирилась, решив, что вначале пересдаст неуды, а потом родители смягчатся. Экзамены она пересдала, но родители своего решения не изменили. С Гошей она виделась урывками, но все же виделась. Он приезжал к ней в институт, и девушка опять убегала с лекций, а в четыре часа была дома, как и требовали родители.

И вот, наконец долгожданное совершеннолетие. Серафима была уверена, что Гоша сразу сделает ей предложение, - а что ещё может думать восемнадцатилетняя девушка, раз у них такая любовь?! Только белая фата, флердоранж и марш Мендельсона, - никак не иначе.

В общем-то, Гоша не возражал, что им нужно пожениться, тем более, что через год у него распределение. Зашлют куда-нибудь на стройку века, на БАМ, например, и меси там грязь резиновыми сапогами. Нет, ему хотелось остаться в Москве, а женатому проще получить московское распределение. Правда, он не горел желанием пожениться немедленно, а предлагал отложить это знаменательное событие на год. Мол, им и так хорошо.

- Ничего хорошего, - возражала Сима. - Мои предки уже меня замучили. Надоело врать и скрываться.

Гоша вздохнул и согласился.

Счастливая Серафима оповестила родителей о том, что вскоре им предстоит носить высокое звание тестя и тещи. Однако потенциальных тестя и тещу эта новость почему-то не обрадовала. Выяснив, что дочь их не послушалась, родители пришли в негодование.

- Мы же говорили, что этот шалопай тебе не подходит! - потрясал руками папа.

- Он тебя бросит с ребенком, - подпевала мама.

Но Серафима упрямо стояла на своем - свадьба, и точка!

Папа предпринял определенные шаги, выяснил, кто родители потенциального жениха и выдвинул новый аргумент:

- Сима, твой Георгий - еврей! - В его устах это звучало как обвинение.

- Ну и что? - удивилась Серафима. В их семье раньше антисемитских настроений не наблюдалось, и папин довод показался ей смехотворным.

- Да разве ты не понимаешь! - вмешалась мама. - Все евреи сидят на чемоданах и ждут, не дождутся вызова в Израиль.

- Гоша никуда не собирается уезжать, - возражала Сима.

- Уедет, если его родители решат уехать, - внес свою лепту папа.

- Но без меня он не поедет, - сопротивлялась Серафима.

- Еще как поедет! - заявил папа с невесть откуда взявшейся убежденностью. - Бросит тебя здесь, потому что русские жены в Израиле не нужны.

- Или предложит поехать вместе с ним, а потом разведется и женится на богатой израильтянке, - вновь вступила мама. - Большинство смешанных браков распадается. И останешься ты в чужой стране, лишенная родного гражданства, без профессии, без средств. Посмотри телевизор - много раз показывали, как уехавшие в Израиль рыдают, просятся обратно, но их уже не принимают - раз сами пожелали покинуть родину, так им и надо. А там им плохо - ни работы, ни квартиры, живут в ужасных условиях, на пособие. Они же смогли вывезти лишь ограниченное количество сбережений и драгоценностей, на них долго не проживешь.

Но так далеко в будущее восемнадцатилетняя девушка не заглядывала. Тягостный разговор продолжался несколько часов, но стороны остались при своем мнении.

На следующий день заплаканная Сима жаловалась любимому на твердолобость и узость взглядов родителей.

- А что - они антисемиты? - подозрительно спросил тот.

- Раньше были нормальными, а теперь им втемяшилось в голову, что мне нельзя выходить замуж за еврея.

- Боюсь, мои родители тоже не будут в восторге породниться с людьми, которые страдают шовинизмом, - заявил Гоша. - Да и я, честно говоря, был о твоих предках лучшего мнения.

Впервые за полгода возлюбленные поссорились. Почему-то Гошу очень задело отношение Симиных родителей к национальному вопросу и неприятие смешанных браков. Сима же считала, что родители - люди другого поколения, и не стоит брать в голову их устаревшие взгляды. Слово за слово, и они уже стали общаться в повышенном тоне.

- Ну и женись на еврейке, - вскричала Серафима.

- И женюсь, - мрачно пообещал Гоша. - По крайней мере, у нас с ней не будет таких разногласий.

Они дулись друг на друга целый месяц. Сима похудела, побледнела, пролила полведра слез, сто раз набирала номер его телефона, но потом решала, что не станет звонить первой. И все же позвонила. Гоша отозвался как ни в чем не бывало, и размолвка была забыта.

Ее родители, молча наблюдавшие, как весь этот месяц дочь глазах чахнет, никак не могли придумать, что им делать. В конце концов, решили, мол, перемелется, мука будет, дочка пострадает-пострадает, да и забудет своего шалопая. Когда Серафима снова расцвела, её родители решили до времени не вмешиваться и посмотреть, во что все выльется.

Теперь девушка уже не заговаривала о свадьбе - боялась, что Гоша опять поднимет тему, из-за которой они поссорились, и ждала, что он сам предложит ей пожениться, поняв, что дети за родителей не отвечают.

Прошел год, но предложения руки и сердца она не получила. И только в марте, перед защитой диплома, Гоша, наконец, осчастливил её.

Сима долго ломала голову - сказать ли родителям или расписаться и поставить перед фактом, что теперь они с Гошей законные муж и жена, мол, просим любить и жаловать. С одной стороны - опять начнутся неприятные разговоры, попытки отговорить и поклеп на её любимого, а с другой - кто организует свадьбу? У них с Гошей всего лишь стипендия. Рассчитывать на его родителей принципиальная Сима считала нечестным.

За месяц до предполагаемой свадьбы она все же решилась и сказала родителям. Результат превзошел её самые худшие ожидания. Папа посмотрел на неё убийственным взглядом и молча ушел в спальню, а мама, накапав удвоенную дозу валокордина, тихо промолвила:

- Значит, тебе совершенно наплевать на наше мнение, доченька. Живи, как знаешь.

И тоже ушла в спальню. Оттуда долго доносились их приглушенные голоса и тихие мамины всхлипы.

Душа Симы разрывалась на части - хотелось броситься к родителям и просить прощения за то, что довела до слез маму, а у неё больное сердце. Потом любящая дочь пыталась оправдаться перед собой, что ничего плохого им не сделала. Не может же она любить по их указке! Им ведь никто не запрещал жениться! Встретились, полюбили друг друга, поженились, и никто им не препятствовал. А они цеплялись то к одному, то к другому - то, видите ли, дочь слишком молода, то Гоша балабол и бабник, а теперь вбили себе в голову, что им не нужен зять-еврей. Ничего себе заявочки - им не нужен такой зять! Это ведь она выходит замуж, а не они выбирают зятя по своему вкусу!

Потерзавшись и поплакав, Сима накрутила себя, что не будет идти на поводу у родителей. Но её беспокоил вопрос - как сказать жениху об их реакции на известие о будущей свадьбе? Теперь Серафима боялась затрагивать этот вопрос. Раньше она и не подозревала, что Гоша столь болезненно к этому относится. Но и не сказать нельзя - ведь уже пора готовиться к свадьбе. А ещё её беспокоило - почему жених не знакомит её со своими родителями? С её папой и мамой он худо-бедно знаком, а она и в глаза не видела будущих родственников. Лишь спустя многие годы, уже после развода с Гошей, свекровь сказала ей:

- Надо было все же Гошеньке жениться на Нонночке. Да ведь Гошенька такой своенравный - считал, что Нонночка толстая, к тому же, не москвичка и говорит с типичным акцентом. Он её высмеивал, а зря. Нонночка вышла замуж за очень хорошего господина и теперь богатая женщина. Нам с Натаном Моисеевичем пришлось смириться с выбором сына - в конце концов, жениться на москвичке с хорошей жилплощадью лучше, чем на иногородней. Правда, среди наших знакомых были хорошие девушки-москвички, но Гоша даже не пожелал с ними знакомиться.

И только тогда Серафима поняла, что три с лишним десятка лет назад Гоша тоже оказался меж двух огней - он любил её, Симу Харламову, но его родители сватали ему других невест. На носу было распределение, и его упрямство могло обернуться нежелательными последствиями. В то время брошенная жена Серафима Новицкая воспрянула духом: "Гоша меня так любил! Не может он перечеркнуть все годы нашего брака!" - и цеплялась за эту мысль с отчаянием женщины, которой больше не на что надеяться, кроме воспоминаний.

Но девятнадцатилетняя Сима Харламова даже не подозревала о том, что её судьба висит на волоске.

Сегодня, впрочем, как и вчера, и позавчера, и неделю назад, Яша опять пребывал в скверном настроении. Из-за этой чертовой вытяжки даже невозможно повернуться на бок, да и лежать на спине больно - пониже поясницы ноет так, будто туда воткнули кол, и уже которую ночь не удается толком поспать. Просил врача, чтобы ему кололи наркотики, а тот, гад, разводит руками, мол, наркотиков у них нет, а даже если бы и были, он бы их не назначил - при банальных переломах не положено. Так и сказал - "банальных"! Для этого эскулапа переломы, может, и банальные, но ведь рука и нога сломаны не у него.

- Когда меня переведут в московскую больницу? - спросил Яков, не сочтя нужным поздороваться. Еще чего! - желать здравия этому вредному докторишке! Будь он на ногах, хирург точно лишился бы здоровья.

- Когда вы будете транспортабельны, - ровным тоном отозвался Алексей Петрович.

Показалось или нет, что в его глазах опять таится усмешка? Неужели втихомолку радуется, что пациент в его полной власти? И что это за слово "транспортабельны" - будто он неодушевленный груз, который нужно транспортировать?!

Давно уже Яше Паршину не приходилось бывать в зависимом положении, и это бесило его больше всего. И ведь ничего не поделаешь! Конечно, можно ради разрядки ещё раз наорать на невозмутимого хирурга, да что это даст! Тот опять нагло усмехнется, пожмет плечами и молча выйдет из палаты, а он, Яков Паршин, не последний человек в этом мире, опять останется наедине со своим раздражением и будет сотрясать бессильной руганью стены. Медсестрички, правда, перед ним лебезят, когда в их карман что-то перепадает, но от них ничего не зависит. На любую его просьбу они сокрушенно разводят руками - мол, без разрешения врача ничего нельзя сделать.

- И когда это будет? - с трудом сдерживаясь, спросил пациент.

- Когда снимем вытяжение.

- Нельзя ли поконкретнее? - Яша опять начал злиться. - Через неделю, две, через месяц?

- В данном случае от меня ничего не зависит.

- А на кой хрен нужна эта чертова вытяжка? - повысил он голос, решив, что ни к чему лебезить перед этим докторишкой.

- Вытяжение нужно для того, чтобы костные отломки встали на место, и их можно было бы совместить. - Врач был абсолютно спокоен и смотрел на него снисходительным взглядом - мол, хоть ругайся, хоть ори-оборись, мне-то что! - твоя власть осталась за порогом больницы, а тут моя власть.

- А почему сразу не совместили?

- Слишком большой диастаз.

"Вот гад! Нарочно говорит непонятными словами, чтобы ещё больше поиздеваться! Будто я дуб стоеросовый, а он весь из себя умный!" - ещё больше обозлился Яков.

- По-моему, сейчас никому не делают вытяжку, - заявил он, хотя понятия не имел, так ли это. Но когда его приятель пару лет назад сломал руку, ему сразу наложили гипс и отправили домой, ни дня не валялся на больничной койке. Вышел на работу, а потом гипс сняли - и всех делов.

- Отчего же? Делают, - безразличным тоном отозвался Алексей Петрович.

"Может, этот чертов доктор назло подвесил меня на вытяжку, чтобы побольше бабок слупить?" - подумал Яков и решил прояснить этот вопрос до конца.

- А вот одному моему знакомому, между прочим, сразу наложили гипс, многозначительным тоном произнес он.

- Перелом - перелому рознь, - лаконично ответил хирург, и Яша решил, что тот и в самом деле над ним издевается. Нет, чтобы все толково разъяснить! - отделывается короткими фразами, и ни фига не понятно.

- У меня особенный перелом, что ли? - ворчливо проговорил он.

- Ничего особенного в вашем переломе нет. Обычный перелом со смещением костных отломков.

- И что - нельзя было сразу поставить их на место и наложить гипс?

- Нельзя было. - Алексей Петрович по-прежнему не утруждал себя подробными ответами.

- Почему?

Яша надеялся, что врач наконец даст понять, чего он хочет. Может, сунуть ему бабок, и тогда он поменяет эту чертову вытяжку на гипс?

- Для этого нужно было сделать операцию, совместить отломки, поставить металлический штифт и скрепить отломки скобами. В условиях нашей больницы такие операции не делают.

- Спецов не хватает? - язвительным тоном поинтересовался Яков.

- В нашем стационаре специалисты узкого профиля по штату не положены, - ответил Алексей Петрович, оставив без внимания хамский тон и лексику нагловатого пациента. - Нет ни хирургов-травматологов, ни, тем более, специализированного травматологического отделения, ни нужных для травматологической операции инструментов и материалов. Здесь мы делаем лишь простейшие операции. Все сложные случаи направляются в Москву.

- Почему же меня не отвезли в Москву?

- Вы меня об этом спрашиваете? - поинтересовался врач, и по его тону Яша понял подтекст, - дескать, я тебя, мил человек, сюда не звал, кого привезли, тому и оказал помощь в том объеме, который возможен. А раз ты такой богатый и с претензиями - надо было заплатить, тебя бы отвезли в Москву и положили в крутую клинику, и даже в бывшую четвертую управу, если ты согласен облегчиться на весьма и весьма приличную сумму.

"Черт, надо было сунуть бабок этим дебилам со "скорой", они бы доставили меня куда надо", - запоздало попенял себе Яков. Но Яша Паршин очень не любил платить. Какого черта! А ему кто платит?!

О том, что он фактически обжуливает коммерсантов, считающих себя его деловыми партнерами, Яков, разумеется никогда не задумывался. Он считал, что работает, причем, работает мозгами, и по праву получает то, что получает. Кто успел, тот и съел, а наивным простофилям в бизнесе не место. Не обманешь - не разбогатеешь. Все друг друга обманывают, а самые крутые ловкачи - самые богатые и уважаемые люди.

- Это обычная районная больница с весьма ограниченными возможностями, - ровным тоном продолжал Алексей Петрович, не обращая внимания на недовольную мину пациента. - У нас даже перевязочные материалы в дефиците, все приносят родственники больных.

"Ну, наконец-то разродился, - мысленно поехидничал Яша. - Бабки ему нужны, вот и все. Сказал бы сразу, сволочь, и вопрос был бы решен. А то темнит, умными словами мозги туманит..."

- Сколько? - спросил он без обиняков. Пусть эскулап сам назовет цену. Это не Москва, здесь ставки пониже.

- Месяц как минимум, а может, и больше.

"Вот ведь гад! Опять придуривается, - обозлился Яков. - Ведь все сразу просек, но делает вид, что не въехал, и набивает цену".

- Я имел в виду, сколько это будет стоить.

- Что именно?

Мысленно чертыхнувшись - давно ему не приходилось бывать в таком дурацком положении, - Яков решил во что бы то ни стало выяснить, сколько ему тут ещё валандаться, а то этот чертов хирург опять окинет его насмешливым взглядом, пожмет плечами и уйдет. И больше не придет, как уже было вчера.

Лишнего переплачивать Яша Паршин не собирался. Этот нищий докторишка не стоит таких расходов. А когда назначит цену, можно и поторговаться. Поторговаться и сбить цену, сведя её к минимуму, - важнейший принцип в любом деле. Он и так уже выложил сотку баксов за то, чтобы всякую шелупонь удалили из его палаты, пусть это зачтется на будущее. Еще чего не хватало! - платить за каждую ерунду.

Деньги сейчас и самому пригодятся. Отделка его загородного дома ещё не закончена, да и недавно купленная городская квартира требует немалых вложений. Яша очень рассчитывал, что хорошо заработает на миллионере Рогове, однако, судя по всему, контракт уплывет. А ведь пришлось немало потратиться, чтобы обхаживать надутого индюка Феликса Рогова: три раза мотаться в Магнитогорск, зазывать его сюда, снимать ему гостиничный люкс, поить-кормить в крутых ресторанах, подкладывать дорогих телок, подмазывать нужных людей, чтобы заручиться солидными рекомендациями. В общем, создать нужный имидж и антураж, чтобы этот чертов толстяк поверил в надежность московского бизнесмена Якова Паршина. Так что убытки налицо, а ожидаемая прибыль - тю-тю. Да и остальные дела без хозяйского пригляда пойдут вкривь и вкось. "Компаньону" Вовке доверять нельзя - чуть недоглядишь, тут же начнет ловчить и левачить. А может скорешиться с его давним недругом Данькой Зыряновым, и они на пару быстренько все обтяпают, пока он тут валяется в подвешенном состоянии.

- Я спрашиваю - во сколько мне обойдется снять эти чертовы блоки и сделали нормальный гипс?

- Бесплатно, - пожал плечами врач, а пациент посмотрел на него с подозрением - дурака из себя строит, что ли? Но нет, Алексей Петрович, как всегда, был серьезен и невозмутим.

- Тогда снимайте вытяжку, - заявил Яков, обрадовавшись, что удастся избежать непредвиденных расходов.

- Пишите расписку, - равнодушным тоном произнес хирург.

- Какую расписку? - испугался Яша.

Уж чего-чего, а расписок он терпеть не мог. Однажды сдуру дал расписку, потом еле расхлебался с последствиями. До сих пор сломанные ребра ноют к перемене погоде и голова, бывает, раскалывается, - крепко его тогда отделали.

- Что вы берете всю ответственность на себя, - пояснил Алексей Петрович.

- Какую ещё ответственность? - не понял пациент.

- У вас диастаз между костными отломками в два с половиной сантиметра. Вам оказали медицинскую помощь в том объеме, который требовался, исходя из расположения фрагментов плечевой кости. После того, как вы напишете расписку и отразите в ней свои требования, мы снимем вытяжение и иммобилизуем сломанную конечность с помощью гипсовой повязки. А ваша расписка снимет с нас ответственность за последующее.

- И что будет дальше?

- А дальше - лечите себя сами. Или обратитесь в другое медицинское учреждение.

- Постойте, доктор, - пошел на попятный Яша. - Если снять вытяжку, то перелом может не срастись, что ли?

- Однозначно не срастется, - тем же равнодушным тоном произнес Алексей Петрович.

- И как же тогда?

- Как получится.

- Да как же я буду с переломом? - искренне возмутился Яков.

- А как хотите, - усмехнулся хирург. - Ваша рука, ваш перелом, вам и решать.

- Ладно, доктор, считайте, что я погорячился, - как можно более миролюбивым тоном произнес пациент, хотя сейчас ему больше всего хотелось от души шваркнуть врача по его невозмутимой физиономии.

Алексей Петрович пожал плечами:

- Дело хозяйское. Значит, пока оставляем все, как есть?

- А сколько времени понадобится вытяжка?

- Это процесс не быстрый. Мы будем постепенно добавлять груз, чтобы костные отломки сошлись.

- Ну, все же - сколько это займет времени?

- Два-три месяца, не меньше.

"За это время Вовка с Данькой меня разорят, - подумал Яков. - В эту вшивую больницу мой "компаньон" ни за что не приедет. Даже если пригрозить, покажется пару раз для виду, а сам будет вовсю ловчить, пока меня нет".

- Доктор, подскажите, как мне перебраться в московскую больницу. Яша, как сумел, изобразил лояльность, хотя в данный момент ему хотелось пришибить невозмутимого хирурга. - Мне нельзя залеживаться в загородной больнице.

- Если оплатите принадлежащее больнице оборудование, сумеете найти машину, в которую поместитесь вместе с кроватью и всей этой громоздкой системой вытяжения, и удастся перевезти вас так, чтобы костные отломки не сдвинулись, - ради Бога. Я буду только рад. По вашей милости пришлось потеснить других пациентов, и они с радостью вернутся в эту палату. Не вижу целесообразности в том, чтобы цветущий молодой мужчина лежал в отдельной палате, а немощные пожилые больные ютились в палате по пятеро-шестеро.

- Но я же вам заплатил за то, чтобы вы перевели отсюда все это воняющее мочой старичье и больше никого ко мне не клали!

- Мне? - изумился врач. - Мне вы ничего не платили.

- Ну, не вам, а вашему заведующему. Позовите его ко мне, - потребовал Яша тоном, каким обычно отдавал приказы своей секретарше.

- Викентий Михайлович делает обход по понедельникам и четвергам. А сегодня суббота.

- Ну и что? Пусть придет, - тем же требовательным тоном произнес Яков.

- После суточного дежурства он ушел домой.

Хирург смотрел на него с откровенной издевкой - мол, ты приказывай своей секретарше, а у нас тут свои порядки, ты - хозяин в своей конторе, а у нас никто.

"Сговорились, суки, - с ненавистью подумал Яша. - Как бабки брать так всегда пожалуйста, а как что-то сделать, так отнекиваются, будто чистенькие и неподкупные".

- Мне плевать, ушел он или нет. Я заплатил, чтобы быть в палате одному, и буду здесь один.

- И сколько же вы заплатили? - ироническим тоном поинтересовался Алексей Павлович.

- Сто долларов, - не моргнув глазом, ответил Яша. А что? Сотку баксов за то, чтобы старичье убралось в другие палаты, - нормально. Другие за эти бабки месяц работают. Эти доктора, к примеру, вряд ли получают больше. А тут - ни за что, ни про что, слупили сотку зелени. Неужели мало?

- Да уж, это очень большие деньги, - усмехнулся врач. - Знаете ли вы, Яков Борисович, сколько стоит одноместная палата в московской клинике?

Яша насупился, но промолчал, подумав: "В московской больнице, может, и побольше стоит, а в этой задрипанной лечебнице и сотни зелени выше крыши".

- Сто двадцать долларов в сутки, - ответил Алексей Павлович, видя, что пациент не намерен вести диалог. И подчеркнул: - В сутки. И это только за пребывание в одноместной палате. Лекарства, перевязочные материалы, врачебная помощь, консультации специалистов, анализы и все прочие мероприятия оплачиваются отдельно. Определенная категория пациентов получает медицинскую помощь по страховому полису. А состоятельные пациенты и те, кто не имеет страхового полиса, должны пользоваться платными услугами. У вас страхового полиса нет. Да и вообще мы не обязаны лечить москвичей. В Москве стационаров много, а у нас и для своих больных мест не хватает.

- Так вы же сами не отпускаете меня в московскую больницу, недовольно пробурчал Яков.

- Я не отпускаю? - изумился хирург. - Да я бы сию же минуту от вас избавился, поскольку вы своим присутствием и немотивированными требованиями нервируете и персонал, и других больных.

- Вы тут не самый главный, - огрызнулся Яша. - В понедельник придет заведующий, и мы с ним договоримся.

- Сомневаюсь. - Алексей Петрович насмешливо улыбнулся. - Вы находитесь у нас десять дней, а внесли всего сто долларов, то есть, оплатили менее суток своего пребывания в одноместной палате. Викентий Михайлович перед уходом сказал, что в понедельник в вашу палату положат трех пациентов.

- Только попробуйте. - Яков посмотрел на врача с угрозой.

- Да и пробовать не будем, а сделаем то, что считаем необходимым. А будете вести себя неподобающим образом, - выпишем за нарушение режима, вот и все.

- Как же вы меня выпишите, когда сами же подвесили на вытяжку? ехидно поинтересовался Яков.

- Ни я, ни Викентий Михайлович вам руки-ноги не ломали и зубы не выбивали. Еще раз повторю, что мы не обязаны вас обслуживать, и вы без всяких на то оснований занимаете место, которое по праву принадлежит другим больным. А то, что вы в пьяном виде получили бытовую травму, - ваше личное дело. В прежние годы по пьяной травме даже больничный лист не оплачивался.

- Какая ещё пьяная травма? - возмутился Яша.

- Вам виднее, - пожал плечами врач. - В вашей истории болезни записано, что вы доставлены в состоянии алкогольного опьянения.

Пациент прикусил язык - он не знал, что такие детали фиксируются в истории болезни.

В тот злополучный день, когда Яша сверзился с собственного крыльца, он и в самом деле прилично принял на грудь. Потом, сидя со сломанной ногой на льду в одном тренировочном костюме, Яша так окоченел, что зуб на зуб не попадал. Сосед Ромка услышал его крики не сразу. Пока он продрал глаза, и до него дошло, в чем дело, пока этот олух вызвал "скорую", да пока эта чертова "скорая" приехала, Яков решил, что вот-вот окочурится. А эти придурки ещё час валандались: ворота были заперты, а фельдшер с шофером "скорой", сволочи, заявили, что лазить через забор - не их дело. Хорошо хоть Ромка в ту ночь оказался трезв, побегал по соседям и нашел лестницу. Но времени на это ушло немало. Соседи, суки, дрыхли и не желали вставать с нагретой постели. Пока Ромка нашел лестницу, перелез через забор, сбегал в дом за связкой ключей, чтобы открыть ворота, пока его дотащили на носилках до машины "скорой", - Яша чуть не околел. Как тут не вмазать! Вот они и уговорили на пару с Ромкой бутылек коньяка, пока его везли в больницу.

А оказывается, деревенские эскулапы вписали в историю болезни, будто его доставили пьяным!

- Без страхового полиса мы вообще не обязаны оказывать вам лечебную помощь, а уж пьяным пациентам и подавно, - бесстрастным тоном продолжал хирург. - Экстренную помощь, по жизненным показаниям, оказываем, но у вас не тот случай. Никакой угрозы для жизни нет, тем не менее, вам не отказали в госпитализации и провели все медицинские мероприятия в полном объеме. Причем, и врач приемного покоя, и дежурный врач в отделении отметили в истории болезни, что вы находитесь в средней стадии алкогольного опьянения, буяните, нецензурно бранитесь и оскорбляете врачей и медперсонал, в том числе, нецензурно. Скажите спасибо, что врач не вызвал милицию. Свидетелей вашего безобразного поведения предостаточно, так что получили бы статью за хулиганство. С пьяными хулиганами в милиции не церемонятся. Да и врачи не обязаны терпеть ваше хамское поведение. Для таких, как вы, существует так называемая пьяная травма, и уверяю вас, условия там несопоставимы с условиями, в которых вы сейчас находитесь. В нашей больнице никто к вам симпатий не питает. Если на вас ещё кто-то пожалуется, - выпишем со спокойной совестью за нарушение режима, и скатертью дорожка. Кстати, старшая медсестра приемного покоя, которую вы в присутствии многих людей нецензурно оскорбили и даже пытались ударить, намерена подать на вас в суд, а её супруг - майор милиции и не позволит, чтобы его жену безнаказанно оскорбляли пьяные хулиганы.

- Я заплачу, - пробормотал немного сконфуженный Яков. Он и знать не знал, что эта кикимора, которая что-то верещала и возмущалась, милицейская жена, а ментовские начальники борзые, когда кто-то задевает своих.

Сыр-бор разгорелся, когда эта тощая вобла отобрала у него мобилу, мол, в больнице не положено, в палате лежат по четыре-пять больных, все после операции, и разговоры по сотовому телефону будут им мешать. Да чихал он на этот валежник! А эта сучонка встала в позу: "Вам вернут телефон при выписке", - и точка. Ну, кто бы такое стерпел! Вот он и сказал ей все, что думает. А кикимора обиделась.

- Не уверен, что с помощью подкупа вам удастся разрешить этот конфликт, - усмехнулся Алексей Петрович. - И сама оскорбленная вами женщина, и её муж настроены весьма решительно. Отвечать за свое безобразное поведение вам все равно придется. Так что ждите повестки в суд, Яков Борисович.

Воспоминания, воспоминания...

Три года Сима боролась с воспоминаниями и спрятала все фотографии. Но, будто назло, то какая-то вещь попадется под руку и напомнит о каком-то памятном событии, то позвонит приятельница, с которой не виделись несколько лет, и пригласит её с мужем на семейное торжество, и нужно на ходу соображать, - соврать ли, объяснить ли все или вежливо отказаться.

Сейчас Серафима решила не загонять свои воспоминания в дальние уголки памяти. Может быть, лучше все снова тщательно проанализировать и найти в прошлом те мелкие детали, которых она некогда не замечала, надев на глаза шоры влюбленности, но которые уже тогда явились зародышем будущего?..

...За две недели до свадьбы Симины родители, до этого объявившие ей бойкот молчанием, пригласили дочь для разговора.

- Если ты решила бесповоротно, то мы примем участие в расходах и придем на свадьбу, - сказал папа. - Никого из наших родных мы не приглашаем, потому что для нас это событие отнюдь не радостное, и нам с твоей мамой не хочется, чтобы родня это видела. Для нас унизительно не то, что ты выходишь замуж за Георгия, а то, что тебе наплевать на наше мнение. Никакой срочности в столь поспешной свадьбе нет. Мы с твоей мамой встречались три года и поженились только тогда, когда мне дали комнату.

- Но у Гоши в начале июня распределение! - возразила Серафима.

- Ах, вон оно что... - Папа переглянулся с мамой. - Значит, у Гоши распределение, и он хочет жениться на москвичке.

- Ну почему вы во всем видите корысть! - вскричала Серафима.

- Хорошо, дочка, давай отринем нашу корысть. Предложи Георгию отложить свадьбу, и тогда делай выводы.

- Но вы поверите, что он меня любит, если Гоша согласится?

- Поверим, - заверил папа, оставшись при своем мнении.

Откладывать свадьбу Серафиме совсем не хотелось - она уже мысленно видела себя в подвенечном платье. Но все же решила поговорить с женихом.

- У меня же распределение! - подтвердил он худшие опасения её родителей.

От бессильного отчаяния девушка разрыдалась. Жених не понимал, в чем дело, чем опять не угодил? Она хотела, чтобы они пожениться, он согласился, так чего ж рыдать?

Серафиме пришлось снова обманывать.

- Гоша сказал, что готов перенести свадьбу на любой срок, но я сама этого не хочу, - заявила она родителям. - Не вижу смысла. У нас на курсе уже три женатых пары, и все у них замечательно.

- А где вы будете жить? - задала резонный вопрос мама, и Сима растерялась - об этом она не думала. Судя по непримиримому выражению лица родителей и тону, которым её мать задала вопрос, они ни на минуту не допускали, что зять поселится у них.

- Не знаю... - пролепетала Серафима.

- Вообще-то такие вещи обсуждаются заблаговременно, - вступил папа. Неужели ты будешь жить у его родителей?

- Нет, - твердо произнесла Сима. - Мы будем снимать квартиру.

Родители переглянулись, безмолвно спросив друг друга, на какие шиши дочь намеревается оплачивать аренду квартиры, но промолчали.

Желания познакомиться с будущими сватьями Симины родители не изъявили, вторая сторона тоже не горела таким желанием.

Воспоминание о свадьбе потом преследовало Серафиму многие годы как кошмар, который невозможно забыть. Многочисленная Гошина родня оглядывала её критическим взглядом, раз десять её спросили, не беременна ли она, раз двадцать рассказали, какие блестящие партии предлагались Гоше и могли составить ему достойную пару, раз тридцать ехидно поинтересовались, почему с её стороны присутствуют лишь родители, и почему они столь враждебно настроены, и все в том же духе. За свадебным столом на неё почти не обращали внимания. Все пожелания были адресованы Гоше - ему желали успешной карьеры и всяческих благ, будто это было его личное торжество, а не свадьба.

Единственным светлым пятном, - за исключением жениха, разумеется, был его отец, Натан Моисеевич. В прошлом военный хирург, он лишился во время войны руки, но не лишился чувства юмора. Сидя рядом с Симой, он веселил её байками из своей жизни, сыпал шутками, анекдотами, и только это позволило ей не разрыдаться и не убежать с собственной свадьбы.

Отсидев положенное время, её родители собрались уходить. И тут вдруг Симе стало страшно. Мама с папой сейчас уйдут, а она останется, и тогда Гошины тетушки под предводительством его мамаши её просто заклюют!

Сдерживая слезы, она вышла в ресторанный вестибюль проводить родителей.

- Ужас! - поежилась мама. - Никогда не ощущала себя настолько униженной. Будто мою дочь взяли замуж из милости. Мол, она явно не ко двору, но что поделать, раз Гоша так захотел. Его мать и остальные родственники даже не утруждали себя тем, чтобы как-то завуалировать свое недовольство его выбором. Да и вообще вели себя безобразно, сознательно унижая мою любимую дочь. Просто поразительная бестактность.

- Доченька, теперь ты поняла, почему мы с мамой так настойчиво тебя отговаривали? - спросил отец, и в его голосе уже не было прежнего напора, лишь тихая грусть.

Кусая губы, Сима отвернулась и промолчала. А что сказать? Даже если бы она знала, какое испытание ей предстоит на собственной свадьбе, все равно не отказалась бы от Гоши. Хотя... Если бы знала, что так получится, то не стала бы справлять свадьбу, достаточно регистрации в ЗАГСе.

- Приезжай к нам, - тихо сказала мама, обнимая её. - Что случилось, то случилось. От этого ты не перестала быть нашей любимой дочерью. Мы, как могли, пытались тебя отговорить, но раз уж сама выбрала себе судьбу...

Тут Сима не выдержала и разрыдалась. Мама тоже заплакала, и они стояли в пустом ресторанном вестибюле, обнявшись и горько плача.

- Ну ладно, мои милые. - Отец тоже с трудом сдерживался. - Жизнь сама все расставит по местам. - Достав большой клетчатый платок, он вытер поочередно их слезы и нашел в себе силы улыбнуться. Извлек из кармана конверт и вложил в руку дочери. - На, доченька, пригодится.

Проводив родителей, Серафима пошла в туалет и долго плескала себе в лицо холодной водой. Возвращаться за свадебный стол ей не хотелось. Когда она вышла в вестибюль, то увидела мужа.

- Ты куда подевалась? - как ни в чем не бывало, спросил он.

- Родителей провожала, - ответила она. - Гоша, давай уедем, я уже устала.

- Давай, - с готовностью согласился муж. - Честно говоря, мне уже там осточертело. Родня меня совсем задолбала. А их провинциальный говорок и местечковые повадки вызывают у меня оскомину.

Ни с кем не попрощавшись, новобрачные ускользнули из ресторана, поймали такси и через час оказались в однокомнатной квартире, которую Гоша заблаговременно снял. В объятиях любимого Сима сразу забыла свои огорчения.

Их семейная жизнь сложилась на удивление хорошо. Гоша был добрым, веселым, остроумным, на жизнь смотрел просто, с ним было легко. Сима так его любила, что даже его недостатки не считала недостатками.

В общем-то, её отец в чем-то был прав, назвав Гошу фанфароном и легкомысленным шалопаем. Прихвастнуть муж любил и ради красного словца иногда слегка перегибал палку. Избалованный обожающей его мамочкой, Гоша, надо признать, был эгоистом. Но на все это любящая Серафима закрывала глаза, говоря себе, что людей без недостатков не бывает. Она сознавала, что полюбила не некий идеал, а живого человека, со всеми присущими ему достоинствами и недостатками. Достоинств у мужа тоже было немало, и это позволяло примириться со всем остальным.

Да и не очень-то Сима напрягалась, стараясь приспособиться к супругу, - у них сразу сложились отношения, устраивавшие обоих. Серафима обладала покладистым характером - конфронтация с родителями из-за Гоши была единственным эпизодом за всю её жизнь. У мужа тоже был спокойный нрав, он всегда вел себя корректно, не забывал говорить любимой жене комплименты и ласковые слова, никогда не повышал голоса и уж подавно не использовал в мелких стычках обидных слов, которыми молодые супруги порой губят свои отношения в самом зародыше. Все это позволяло им обходить подводные рифы супружеской жизни, и оба считали себя счастливыми. "Повезло мне с женой", то шутливо, то совершенно серьезно говорил Гоша, а Сима соглашалась и с тем, что ему с ней повезло, и с тем, что ей самой очень повезло с мужем.

Единственное, что омрачало её жизнь - взаимоотношения со свекровью. С ней они так и не поладили. Серафима наотрез отказывалась бывать у Гошиных родителей, хотя Натан Моисеевич иногда звонил и приглашал её на семейные торжества. Но Сима так и не забыла унижения, пережитого на свадьбе. Гоша ездил к родителям один, не реже двух раз в неделю, а когда мать звонила, жалуясь на нездоровье, бывал у неё каждый день. Сима терпела - хоть она ещё была очень молода, но интуитивно поняла, что не стоит встревать между любящим сыном и его обожаемой мамочкой.

У своих родителей она тоже чаще всего бывала одна. На расспросы неизменно отвечала, что у них с мужем все замечательно, и со временем они примирились. На дни рождения и 8 марта Гоша навещал тестя с тещей, и между ними установились вполне терпимые отношения. Пусть они все ещё настороженно относились к зятю, но хотя бы не говорили этого вслух.

И вдруг - как гром среди ясного неба: у отца диагностирован рак желудка, а мама слегла с инфарктом. Он лежал в одной больнице, она в другой, а Серафима разрывалась между институтом, больными родителями и квартирой, которую они с мужем снимали.

И лишь спустя три десятка лет Сима вспомнила, что муж не предложил ей помощь. Она прибегала с занятий, готовила еду по специальной диете для отца и отдельно - для матери, потом с двумя сумками мчалась в одну больницу, затем в другую, на обратном пути покупала продукты, чтобы назавтра не тратить время на беготню по магазинам. А Гоша жил в прежнем ритме встречался с друзьями, ходил на вечеринки и в увеселительные заведения, покупал себе обновки, любил вкусно поесть и ворчал, если жена не успела приготовить ужин.

Отца прооперировали, дали группу инвалидности, и больше он работать не мог. Маму выписали через месяц и тоже оформили инвалидность. Все их сбережения быстро растаяли. Нужно было нанять для них постоянную сиделку днем Серафима в институте, а родители совсем беспомощны. Да и лекарства стоят немалых денег. А ещё арендная плата за квартиру, которую они снимали, - Гоша и слышать не хотел о том, чтобы жить с её больными родителями. Он и раньше не очень горел желанием с ними общаться, а уж жить под одной крышей - и подавно не собирался.

Сима подрабатывала, где только можно - разносила телеграммы, вечерами мыла подъезды, не отказывалась помочь по хозяйству соседке или посидеть с чьим-то ребенком. Чтобы муж не узнал, она старалась находить время, когда тот был на работе или уезжал к обожаемой мамочке. От родителей Серафима тоже скрывала, что хватается за любую подработку, и с безмятежной улыбкой обманывала их - мол, Гоша так много зарабатывает, что этого вполне хватает и им самим, и на оплату услуг сиделки, и на лекарства.

Гошу родители устроили в престижный проектный институт, но, проработав там два года, он ушел и устроился прорабом на стройку, чтобы получить квартиру, - сколько можно ютиться по чужим углам! После этого свекровь, и без того не жаловавшая сноху, люто возненавидела её. Недели не проходило, чтобы Фира Марковна не позвонила и ядовитым тоном не высказала уже в сотый раз, что, женившись на ней, Гоша погряз в быте, гнет спину ради заработков и жилплощади. Они-де, полагали, что Серафима из хорошей семьи, но приличные родители сразу разменяли бы свою трехкомнатную квартиру на Ленинском проспекте и переехали в район новостроек, чтобы выделить молодой семье отдельную квартиру, и прочее в том же духе. Мысль о размене собственной квартиры Фире Марковне в голову не приходила - ещё не хватало ей на склоне лет отказаться от своей благоустроенной квартиры и ютиться в однокомнатной! Ради любимого сына она бы на это пошла, но лишать себя привычного быта, чтобы "паршивка Симка", как она называла сноху, попользовалась её законными метрами жилплощади, - нет, никогда! И зловредная свекровь снова и снова долбила, что Серафима должна - именно ДОЛЖНА, - разменять родительскую квартиру. В подтексте звучало, что именно жилищная перспектива явилась её единственным достоинством, иначе Гоша никогда бы ей не достался. А она, неблагодарная, не ценит, как ей повезло в жизни. В общем, не оправдала она надежд, которые на неё возлагались, и если немедленно не одумается, то... Тут Фира Марковна делала многозначительную паузу, давая Симе возможность самой додумать, что её ожидает.

Серафима молча выслушивала поток упреков свекрови. Единственный раз она попробовала возразить - всего лишь возразить! - и это дорого ей обошлось. Лучше промолчать, не слушая её, - так решила Сима и терпеливо сносила все. Она не сомневалась, что Фира Марковна каждый или почти каждый раз атакует сына аналогичными тирадами и поливает её почем зря. Но Гоша, надо отдать ему должное, - вернувшись от родителей, ни разу не дал понять этого жене. И ни разу не упрекнул её, не пожалел о том, что они поженились.

Серафима не собиралась затевать разговор с больными родителями о размене их квартиры. Они сами не раз предлагали переехать к ним. "Жить нам осталось недолго, доченька, и уже нет смысла разменивать нашу хорошую квартиру, пусть она останется вам с Гошей", - говорил отец, а на глаза Симы наворачивались слезы, и она тут же прекращала этот тягостный разговор.

Все эти годы она корила себя за то, что своим упрямством причинила родителям столько огорчений. Может быть, у мамы не случился бы инфаркт, если бы не её свадьба... Конечно, переиграть все невозможно, да и не собиралась Сима что-то менять в своей жизни, но можно было стать Гошиной женой и без столь сильных потрясений для мамы с папой.

Да, первые годы брака им жилось очень трудно. И денег вечно не хватало, и свекровь пила из неё кровь, и детей она не могла себе позволить. Ей очень хотелось ребенка, но увы... Кто пустит с младенцем на квартиру? К тому же, у неё на руках беспомощные, больные родители. Да и Гоша почему-то не горел желанием стать отцом.

И тем не менее, ни разу за все двадцать девять лет брака Серафима не пожалела о том, что вышла за него замуж. "Мы счастливы, потому что любим друг друга", - так она говорила и себе, и родителям, и своим подругам. Она и в самом деле ощущала себя счастливой, зная, что у них с мужем есть будущее, и скоро все изменится к лучшему. Если бы ещё родители не болели, то её жизнь вообще можно было бы считать безоблачной.

Окончив институт, Сима работала в двух местах - смолоду не привыкла к праздной жизни и научилась рационально планировать свое время. Много успевает тот, кто много делает, - таким был девиз Серафимы Новицкой.

Ненавистная свекровь вместе со свекром уехали на постоянное жительство в Израиль, и Сима вздохнула с облегчением. Правда, отъезду предшествовали долгие разговоры с сыном, но Гоша на уговоры не поддался. Серафима ни единой секунды не сомневалась, что никуда её муж не уедет, но все же, когда он сам сказал:

- Мы с тобой повязаны до самой смерти. Если бы ты согласилась поехать, то я бы ещё подумал, - её душа наполнилась гордостью.

"Нет, не зря я связала свою судьбу с Гошей, - думала она, нежно глядя на мужа. - Мой выбор был правильным. Дело не только в том, что я его люблю, и он меня любит, а в том, что я выбрала настоящего мужчину и надежного спутника жизни".

Если бы тогда Сима могла предполагать, что будет думать о муже спустя многие годы!..

Весьма довольная жизнью и собой, Алла вышла из ванной. Все замечательно, кроме этого проклятого гипса. Принять душ - целая проблема. Верный оруженосец, обегав кучу магазинов, купил подходящий полиэтиленовый чехол, в который она засовывала руку, а широкая плотная резинка охватывала плечо. В итоге ей удавалось не намочить гипс, но принимать душ, орудуя одной рукой, - удовольствие так себе. Но если посмотреть на ситуацию под другим углом, то можно найти и позитив: правая рука цела, а левая, пусть на штифтах и скобах, но все же в наличии, а не ампутирована, несмотря на то, что плечевая кость была раздроблена, через пару недель снимут гипс, значит, нет повода печалиться.

Брызнув на сэра Персиваля водой, - этого он очень не любил и посмотрел на хозяйку с немой укоризной, а для пущего эффекта сморщил нос и отчаянно расчихался, - Алла рассмеялась и мурлыча себе под нос привязавшийся незатейливый мотивчик, отправилась на кухню.

Перс её уже простил и, задрав пушистый хвост, степенно пошел следом. Иногда в нем прорывались прежние задатки шустрого, веселого котенка папашины гены, - но чем старше он становился, тем больше в нем появлялось вальяжности настоящего персидского кота, сознающего, что он красавец и является украшением жизни своих хозяев.

- Что, сэр Персиваль, желаете чего-нибудь отведать? - обратилась к нему Алла.

Тот, правда, не кивнул, но всем своим видом изобразил, что хозяйка все поняла правильно, и теперь желательно, чтобы она подтвердила свои слова соответствующими действиями.

Заботливая Зося Павловна, вняв советам Толика, презрела все книжные рекомендации, и теперь в холодильнике для услады желудка привередливого Перса всегда стояла баночка с мелко нарезанным мясом. Капризуля сэр Персиваль не признавал мороженого мяса, и экономка каждый день покупала парное.

Когда хозяйка достала заветную баночку, мордашка Перса приобрела умильное выражение - мол, я тебя очень люблю, потому что ты понимаешь, что люблю я. Ко всем прочим своим причудам, Перс не желал есть сырое мясо из кормушки, а ел только с рук. И это маленькое пушистое существо быстро приучило всех домочадцев считаться с его привычками.

Ритуал кормления любимца с рук Алле нравился: она протягивала кусочек мяса Персу, а тот становился на задние лапки, цепко охватив её руку передними лапками, и цапал мясо. Но почему-то еда у него часто выпадала изо рта. То ли строение челюсти такое - у него широкая мордочка, а не вытянутая, как у обычных кошек, - то ли слишком широко разевает ротик, то ли непривычно есть мясо кусочками, хоть оно ему очень нравится. Но если лакомство падало на пол, сэр Персиваль, проследив за ним глазами, переводил взгляд на хозяйку с безмолвной просьбой: "Подними, пожалуйста". Поначалу Алла из принципа пыталась заставить его самого взять с пола оброненное мясо, но не тут-то было. Если хозяйка не поднимала упавший кусок, Перс садился на попу и ждал следующей порции. Ей так и не удалось его перевоспитать - не желал он поднимать с пола, и все тут! Так что процесс кормления затягивался надолго - каждый второй кусочек неизменно шлепался на пол, хозяйка его подбирала, опять совала ему в рот, но тут уж как повезет то ли Перс сумеет его сжевать, - все ж кошачьи зубы не предназначены для жевания, - то ли опять уронит, и все повторится по следующему кругу.

Наконец баночка опустела. Алла показала её котенку и развела руками:

- Все, Персюха, желудочно повеселился, и будет. Мало есть скучно, а много - вредно.

Серафима снова и снова возвращалась мыслями к прожитой жизни, будто заново переживая её.

... Ее отцу сделали вторую операцию, и с тех пор он уже не вставал. Сима сняла квартиру поблизости от родительского дома. Аренда обошлась дороже, но теперь она могла больше времени проводить с родителями.

Это был самый тяжелый период за всю её жизнь. Видеть, как на твоих глазах угасает любимый человек, и ты не в силах ничем помочь... Нет, врагу такого не пожелаешь.

Ее сильный, красивый, моложавый папа за несколько лет болезни превратился в совершенно седого старика с изможденным изжелта-бледным лицом, запавшими глазами, заострившими чертами лица. Его постоянно тошнило и рвало, он ничего не мог есть и худел на глазах, хотя казалось, что похудеть ещё больше невозможно. Меняя ему постельное белье, Серафима легко приподнимала и переворачивала его иссохшее тело. Но самым страшным было то, что отца постоянно мучили боли. Наркотиков, которые ему кололи, было недостаточно. Сима не могла понять врачей - как можно заставлять человека так мучиться от боли! Какой бездушный чиновник установил этот пресловутый лимит на наркотические аналгетики! Да разве имеет значение - приобретет ли смертельно больной человек наркотическую зависимость! Ведь жить ему осталось недолго, так пусть хотя бы эти месяцы он будет избавлен от физических страданий!

Мама выглядела не лучше. Тоже вся поседела, высохла и в свои сорок семь лет выглядела почти старушкой. Днем она часами сидела у постели мужа, держа его за руку, страдая вместе с ним и мучаясь от бессилия облегчить его страдания. Хотя врачи строго-настрого запретили ей волнения, назначали успокоительные, - никакие советы на маму не действовали. Ночами она прислушивалась к дыханию мужа, плакала, когда он стонал и скрипел зубами от боли, а утром не могла подняться с постели - опять сердечный приступ.

За что судьба так бьет этих двух замечательных людей? - не раз спрашивала себя Сима. За что им такие страдания? Чем они прогневили Бога? Ведь на свете тысячи людей, которые ничего хорошего за свою жизнь не сделали, и тем не менее, они обладают отменным здоровьем.

Отец умер, когда Серафиме было двадцать пять лет. Мама пережила его всего на полмесяца - после смерти отца её увезли в больницу, и там она скончалась от острой сердечно-сосудистой недостаточности.

Пришлось влезть в долги, чтобы достойно похоронить родителей. Сима купила двойное место на Даниловском кладбище - до него от родительского дома можно дойти пешком.

Глотая слезы перед могильным холмиком, Серафима в очередной раз говорила себе: "Это я виновата в том, что вы так рано ушли из жизни. Видно, меня Бог решил покарать за то, что я причинила вам столько страданий, и лишил сразу обоих любимых людей".

Первые месяцы после смерти родителей Сима никак не могла поверить в случившееся. Она по инерции спохватывалась, что ей нужно спешить, бежать то ли на рынок, то ли в магазин, то ли в аптеку, то ли в больницу. Потом вспоминала, что спешить уже некуда и не к кому, и часами сидела, оцепенев, глядя в одну точку, а в сознании кусками вспоминали события прошедших лет. Каждую неделю она ходила на кладбище, посадила там цветы, ухаживала за ними. Все это было осязаемое, живое, и ей не верилось, что под этими цветущими пионами, лилиями, георгинами лежат её папа и мама. На годовщину она поставила им памятник с их свадебной фотографией - молодые, красивые, счастливые папа и мама. Они и при жизни всегда были вместе, говорили одинаково и даже думали одинаково, и теперь они вместе. И только справив годовщину, Серафима примирилась с утратой и наконец поверила, что папы с мамой больше нет. И поняла, что рассчитывать больше не на кого, только на саму себя. Пусть родители последние годы и болели, но они занимали в её жизни очень важное место.

Сима была благодарна, что Гоша не говорил ей банальных слов утешения. Да и как можно утешить человека в горе!

Теперь они жили в квартире её родителей. Сима не позволила мужу тронуть ни одной вещи, все так и осталось, как при жизни родителей. Они с Гошей обосновались в комнате, в которой когда-то жила она сама, а комнаты мамы и папы остались в неизменном виде.

Еще через год Серафима родила дочь. Помня, как в детстве и юности стеснялась своего имени, какие обидные прозвища придумывали ей ровесники, "серая", "финка", "сарафанка", "бескрылый серафим", - она выбрала для дочери звучное и необычное имя - Регина. От него не придумаешь прозвищ и обидных уменьшительных. А ещё через два года у неё родился сын, и Сима назвала его Сережей в честь своего отца.

Гоша не принимал участия в выборе имен для своих детей. Он вообще почти не участвовал в жизни сына и дочери. Серафиму это не задевало, она считала это нормальным распределением ролей в семье: муж зарабатывает деньги, а жена занимается домом и детьми. Правда, сама Сима тоже работала, как вол. На них висели большие долги - похороны родителей, место на дорогом кладбище, гранитный памятник, ограда, - все это потребовало больших расходов. Но Серафима не жаловалась.

Однажды муж полушутливо-полусерьезно сказал, что она типичная "сумасшедшая мать". "Возможно", - согласилась Сима. Потому что дети появились у неё поздно, и были долгожданными. И именно в той последовательности, какой ей хотелось - сначала дочь, потом сын. Правда, сама Серафима считала себя не "сумасшедшей матерью", а разумной и любящей. Но может быть, мужу со стороны виднее.

Гоша уже давно не был тем шалопаем, каковым считал его Симин отец. Он возмужал, заматерел. Высокий, красивый мужчина в полном расцвете сил и жизненной активности. Только жена, родители и близкие друзья именовали его Гошей, а все остальные - Георгием Натановичем.

Телефонные сетования матери он выслушивал со снисходительной усмешкой, подмигивая при этом жене и пожимая плечами, мол, маман в своем привычном репертуаре, иногда зажимал мембрану рукой и или клал трубку на тумбочку и отходил за сигаретами, а в это время из трубки лился всхлипывающий голос Фиры Марковны. Та никак не могла примириться с тем, что они с сыном живут в разных странах, и не понимала, почему любимый Гошенька не желает воссоединиться с любимыми родителями.

- Потому что мне и здесь хорошо, - в сотый раз отвечал любимый сын.

Он уже дорос до должности главного инженера треста, получал триста двадцать рублей - большие деньги по тем временам. Серафима была главным юрисконсультом в министерстве легкой промышленности с окладом в двести пятьдесят рублей. Они жили в хорошей квартире на Ленинском проспекте, ни в чем не нуждались, у них было двое замечательных детей, а Фира Марковна все никак не могла успокоиться и убеждала сына, что Сима ему не пара, и вообще он не живет, а прозябает.

Как-то раз Гоша съездил к родителям - Серафима отпустила его без колебаний, - а, вернувшись, сказал:

- И смех, и слезы. Нужно быть очень хорошим евреем или очень верующим человеком, чтобы ради Стены Плача жить в подобных условиях. Я не настолько хороший еврей. Осмотрел все эти святыни с любознательностью туриста, но ничего в моей душе не всколыхнулось. Нет, это не для меня.

Как только повеял ветер перемен, инициативный и предприимчивый Георгий Новицкий организовал кооператив, а через несколько лет они вместе с женой владели крупной строительной фирмой. Помня, как были дружны и близки её родители, Серафима считала, что жена должна следовать за мужем, как нитка за иголкой.

С первого дня, когда муж устроил на кухне семейный совет - уйти ли с престижной должности главного инженера в сферу коммерции, Сима стала его верной соратницей и помощницей. По жизни рассудительная и осторожная, Серафима посоветовала ему на первом этапе совмещать то и другое, и в итоге оказалась права. Именно те, кто подпитывался от родной конторы материальными ресурсами и кадрами, потихоньку сманивая хороших специалистов, используя старые связи и обзаводясь новыми, - и стали в конечном счете хозяевами крепких, устойчивых ко всем форсмажорам фирм. А те, кто решил быстро сшибить денег, отмывая чужой капитал и громогласно оповещая всю страну, что стал миллионером, - потом сгинули в неизвестность или стали мишенью для киллера. После того, как Гоша поймал своего заместителя на жульничестве - все ж от совкового менталитета избавиться удастся ещё не скоро, - Серафима перешла в фирму мужа и все последующие годы работала вместе с ним, во все вникала, во всем ему помогала, досконально освоила бухгалтерское дело. Помимо этого, она была юристом фирмы, вначале единственным, а когда их фирма стала набирать обороты, руководителем юридического отдела.

Сима и Гоша много работали, но и много зарабатывали. Приобрели то, о чем раньше даже и мечтать не могли, ездили отдыхать на заграничные курорты, повозили детей по миру, ни в чем себе не отказывали. "Теперь можно пожить для себя, для детей" - радовалась Серафима.

В сорокапятилетнем возрасте у неё диагностировали эндометриоз. Раз в три месяца, а то и чаще у неё были кровотечения, и она подолгу лежала в больнице. Несколько лет её лечили гормонами, потом предложили операцию, и Сима согласилась. Сколько можно жить, боясь, что в любой момент из тебя вдруг хлынет, как из водопроводного крана, и опять по "скорой помощи" в больницу! Ни в командировку не поедешь, ни на отдых. Это был первый случай, когда она не стала советоваться с мужем. Гоша, разумеется, знал, что у неё бывают кровотечения, но о том, что операция подразумевает ампутацию матки, Серафима по совету своего врача решила ему не говорить.

За годы болезни она ослабела, операцию перенесла тяжело. И физически ей было плохо, и морально. Хотя в палате лежали ещё три женщины, и все они говорили, что, мол, ничего особенного, им не рожать, дети у них уже есть, но Сима видела, что и им новое состояние далось трудно. И согласились они на операцию лишь от безысходности. Точно так же чувствовала себя и Серафима - сознавала, что другого выхода нет, но все же из двух зол выбирать нелегко.

Оказалось, что она плохо знала своего мужа. Столько лет прожить под одной крышей, делить стол и постель и не знать человека, которого считаешь самым близким и родным! И, тем не менее, дело обстояло именно так.

Олег ещё не пришел, и сейчас Алла жалела, что так рано сорвалась из Каширы. Знала бы, что он задержится, - дождалась бы приятного сердцу зрелища, как бандитов под белы ручки препроваживают в СИЗО.

Любимый мужчина будто подслушал её мысли на расстоянии. Раздался телефонный звонок.

- Аллочка, это я, - услышала она голос Олега. - Мне придется остаться ещё на сутки. Хирург, который должен был меня сменить, приболел.

- Трудоголик ты мой... - нежно произнесла она. - И кроме тебя, не нашлось никого, кто пожелал бы отдежурить...

- Мой сменщик позвонил час назад. Я пытался связаться с коллегами, но... Суббота, у всех свои планы. Оставить отделение без присмотра я не могу. У нас так принято - если дежурный врач-сменщик заболел, предыдущий хирург остается ещё на одни сутки.

- Ну, ладно, мой дорогой, переубедить тебя я все равно не в силах.

- А ты чем занимаешься?

- Дурью маюсь. Приняла душ, теперь лежу на кровати и плюю в потолок.

- А где твой верный оруженосец?

- Тут. Сидит рядом и пытается меня развеселить.

- А тебе грустно?

- Нет, грустить я не умею. Просто надоело торчать дома, - легко соврала она, хотя всего час назад вернулась из Каширы. - Раз уж ты не придешь, съезжу куда-нибудь, развеюсь. Навещу Ларису, потреплемся о своем, о девичьем. Еще могу заехать к новой подруге - Ирине Кузнецовой. Она меня приглашала в свой дамский Клуб. Они собираются как раз по выходным. Так что у меня большая программа, раз уж ты бросил меня на произвол судьбы.

- Я тебя не бросал, Аллочка, - возразил любимый мужчина, а она мысленно усмехнулась - как легко его обмануть. На самом деле верная боевая подруга даже была рада, что Олег остается на второе дежурство - у неё куча дел, и она успеет их провернуть.

- Я пошутила, мой дорогой. Это всего лишь одна из моих присказок. Не печалься обо мне, я найду, чем себя развлечь. Счастливого дежурства.

Чмокнув трубку, Алла дала отбой и набрала номер мобильного телефона Славы Миронова и, услышав знакомый голос, весело произнесла:

- Славик, привет, родной.

- Здравствуй, моя дорогая.

- Ты сейчас где?

- В офисе. - Как и многие деловые люди, Слава работал по субботам.

- Хочу тебя навестить.

- Жду с нетерпением, - обрадовался он.

Некогда Слава Миронов был руководителем одной из крупных группировок и носил прозвище Мирон, но в последние годы, не без участия верной боевой подруги, отошел от криминальных дел и стал легальным бизнесменом. Раньше бойцы звали его командиром, а особо приближенные - Мироном, теперь сотрудники, среди которых немало членов его команды, обращаются к нему "шеф", "босс", - как это принято в приличной коммерческой фирме, - или по имени-отчеству. Только Алла и в глаза, и за глаза называла его так, как ей в данный момент хотелось.

Уже не раз она решала окончательно с ним порвать. Четыре года назад, когда она и её подруга Лариса делали первые шаги на ниве бизнеса, Мирон был нужен им в качестве "крыши". Теперь Алла не нуждалась в бандитской "крыше". Она уже и сама могла за себя постоять. И не только за себя.

Слава распустил большую часть своей команды. Те, кто имел соответствующее образование, освоили все премудрости бизнеса и банковского дела и теперь ударно трудились под руководством своего шефа, крупного бизнесмена и банкира Вячеслава Валерьевича Миронова. Для чрезвычайных ситуаций Мирон оставил лишь пару десятков бойцов, специалистов на все руки. И опять же, в этом сыграл свою роль Аллин лихой характер. Ее участие в расследовании криминальных дел было чревато непредвиденными осложнениями, и Слава решил сохранить наиболее доверенных ребят, чтобы иметь возможность ей помочь. Аллу он в это не посвящал - узнав об этом, боевая подруга пришла бы в ярость. Своенравная и независимая, она не терпела ни малейшего вмешательства в свои дела.

... Двадцать девять лет брака все было хорошо - по крайней мере, ей так казалось. А кризис наступил три года назад.

Серафима выписалась из больницы, ещё слабая после операции, и в тот же день! - именно этого она не могла ему простить, как впрочем, и многого другого, - Гоша заявил, что у него есть другая женщина, и он подает на развод. И ушел. Оказалось, что пока жена лежала в больнице, он уже заблаговременно перевез все свои вещи. Все! Забрал даже свои старенькие гантели, с которыми по утрам делал гимнастику, чтобы хоть как-то держаться в форме, - последние годы муж стал сильно полнеть и очень переживал, что у него появился живот.

После его ухода Сима сидела и трясла головой, как боксер после нокдауна. Ущипнула себя - не снится ли ей это? Как можно поверить услышанному, когда муж навещал её в больнице, сидел рядом накануне операции, держа за руку и успокаивая, что все будет хорошо. Что будет хорошо? Что он имел в виду? То, что её удачно прооперируют? Или то, что у них все будет хорошо? А потом - спокойный тон: "Я ухожу. Прощай". Не "до свидания", а именно "прощай". Мол, между нами все кончено, видеть тебя больше не хочу. Впервые муж говорил с ней таким тоном и впервые проявил моральную жестокость. Неужели он не мог подождать, хотя бы пока она окрепнет?

Как можно было так поступить с женой, с которой прожил двадцать девять лет и имеешь двоих детей?! Допустим, разлюбил и предпочел своей немолодой, больной жене молоденькую, свеженькую и здоровую. Бывает, дело житейское. И чем выше социальный статус мужчины и чем толще его кошелек, тем чаще это бывает. Серафима не ожидала подобного от любимого мужа - а она все ещё его любила, - но все же, была готова признать, что мужчины нередко меняют надоевшую жену на новую. И хотя она и в мыслях не держала, что подобное может произойти с Гошей, но чисто теоретически подобный факт допускала.

Но почему он так себя вел? Тогда Сима ещё не знала, какие потрясения ожидают её в будущем, и недоумевала, почему муж, с которым они всегда откровенно разговаривали, не поговорил с нею, не объяснил свой поступок. Струсил? Хотел избежать неприятного разговора, её слез, упреков? Серафима решила, что так и есть. Он просто боялся посмотреть ей в глаза, потому и сбежал.

В то время у неё совсем не было сил, она еле передвигалась по квартире, но через несколько дней все же заставила себя встать с постели и поехала на работу. Двери их офиса были заперты, таблички "ЗАО Новатор" не было, на звонок никто не отвечал. Сима заглянула в окна первого этажа пусто, ни мебели, ни оргтехники. Ничего не понимая, она обошла здание, заглядывая во все окна - везде было пусто, лишь на полу валялись скомканные листы бумаги и мусор. Складывалось впечатление, что здание спешно покинули, не успев прибраться. Гошин мобильный телефон не отвечал, его заместитель сказал, что месяц назад шеф уволил его без объяснений, главный бухгалтер их фирмы сказал то же самое.

Сима вернулась домой потрясенная. Где искать мужа? Куда звонить? Она даже не спросила у Гоши его новый адрес, да и вряд ли он бы его назвал.

И все же Серафима не отказалась от намерения разыскать мужа и поговорить с ним. Разве можно так расставаться с женой? Да и зачем от неё скрываться?

Она стала планомерно обзванивать всех друзей. Все удивлялись и задавали встречные вопросы: "Что случилось?" "Куда девался Гоша?" Наконец Сима дозвонилась до приятеля мужа Бориса Бортника, и тот сказал, что акционерное общество "Новатор" обанкротилась, а по какой причине - ему неизвестно. Он лишь предполагает, что Георгий выдернул оборотные средства фирмы и взял большой кредит, чтобы сыграть на ГКО, а когда эта государственная пирамида рухнула, то погребла под собой и "Новатор". Мол, Гоша весь в долгах, на него наезжают кредиторы, и он вынужден скрываться.

Это объяснение, хоть и потрясло её - лишиться всего, чему они с мужем отдали тринадцать лет жизни! - но все же выглядело более-менее достоверным и в основных чертах кореллировало с Гошиным характером - он по жизни был склонен к авантюризму. Все же фанфаронство и рисовка, метко подмеченные покойным Симиным отцом, были присущи ему не только в молодости.

Все это время Серафима ни разу не поговорила с детьми. Тогда Регина с Сережей ещё жили с нею, в квартире на Ленинском проспекте, в которой она прожила всю свою жизнь, за исключением периода, когда они с мужем скитались по чужим углам. Последний разговор с Гошей состоялся днем, когда он привез её из больницы. Регина в то время была на работе, Сережа - на занятиях. Потом Серафима недвижимо лежала в спальне, на расспросы детей отвечала, что плохо себя чувствует, дочь приносила ей еду, но тарелка оставалась нетронутой. Все эти дни Регина с Сережей, вернувшись домой, ходили на цыпочках, чтобы не беспокоить больную мать.

"Знают ли они о том, что их отец от нас ушел?" - спросила себя Серафима. И не смогла ответить. Если знают, то почему молчат? А если нет, то почему не спросят, где он?

Вечером она решила поговорить с детьми, но не знала, как начать разговор. Сказать, что Гоша ушел к другой? Теперь ей в это уже не верилось. Как за спасительную соломинку, Сима ухватилась за подброшенную ей версию, что муж весь в долгах и скрывается от кредиторов.

"Он нарочно сказал мне, будто уходит к другой женщине, чтобы кредиторы не требовали у меня отдать долг, - придумала ему оправдание Серафима. Пусть это жестоко по отношению ко мне, но мир бизнеса вообще жесток. Кредиторы увидят, в каком я состоянии, и не станут тормошить еле живую женщину, от которой ушел муж. Я ведь и в самом деле не знаю, куда делся Гоша. Может быть, уехал заграницу, у него шенгенская виза. Или отсиживается в чьем-то загородном доме". У них тоже был загородный дом, но вряд ли муж столь непредусмотрителен, чтобы прятаться там.

Так ничего и не придумав, она дождалась прихода детей и вышла на кухню.

- Вы знаете, где ваш отец? - Сима решила не ходить вокруг да около.

Сережа отвел глаза, а Регина ответила:

- У своей сучки.

У неё подломились ноги, и сын едва успел её подхватить.

- Пойдем к тебе, мама, тебе нужно прилечь, - сказал он и, бережно поддерживая её, повел в спальню.

Она механически переставляла ноги, а в голове был туман. Значит, дети все знали? Все знали и молчали? Лишь она одна была слепа?

Когда сын уложил её на кровать и укрыл одеялом, а дочь присела рядом, взяв за руку, Серафима тихо спросила:

- Вы знали?

- Знали, - за обоих ответила Регина.

- Почему же вы мне не сказали?

- Ты болела, - лаконично пояснила дочь.

Сима не нашлась, что возразить. И в самом деле, может быть, дети поступили правильно, избавив мать от волнений, - она часто лежала в больнице, ей предстояла операция.

- И что теперь? - спросила она больше себя, чем своих детей.

- Он уже подал на развод, - сказала Регина, а сын по-прежнему молчал.

- Сережа, почему мне отвечает только Регина, а ты не сказал ни слова? - обратилась к нему Серафима.

- А что я могу сказать? Он мой отец, ты - моя мать, я вас обоих люблю. Но не могу же я заставить его жить с нами, если он сам этого не хочет.

Она едва не расплакалась, но все же сдержалась. Дети никогда не видели её слез, не увидят и сейчас.

Сережа присел на корточки перед кроватью и положил голову ей на грудь. Так он делал, когда был маленьким, и сейчас Сима опять почувствовала, что вот-вот разрыдается. Ощутив, что её грудь судорожно вздымается, сын тихо произнес:

- Не плачь, мам. Все обойдется.

- Да как же может все обойтись, когда ваш отец меня бросил? прерывающимся голосом вскричала Серафима.

- Он тебя не бросил, а ушел к другой.

- Есть разница? - иронически поинтересовалась у брата Регина.

Сима ощутила благодарность дочери за эту, пусть и символическую, моральную поддержку и за то, что та назвала любовницу отца "сучкой". Все ж недаром каждая женщина мечтает о дочери. Сын - это сын, он чаще всего солидарен с отцом. И Сережа, скорее всего, тоже проявляет чисто мужскую солидарность, - мол, дело житейское, поменял одну женщину на другую. А дочь - это почти подружка. Только она способна понять мать как женщина женщину.

Сережа пожал плечами и оставил вопрос сестры без ответа.

- Ты считаешь, что все в порядке вещей? - тихо спросила его Сима.

- Мам, но ведь ты не первая...

Регина одарила брата зверским взглядом, а Серафима зажмурилась: "Господи, ну и слепая же я... Оказывается, совсем не знала, не только своего мужа, но и своего сына..."

- Слушай, заткнись, а! - рявкнула Регина, заметив, что брат уже открыл рот, намереваясь продолжить свои "успокаивающие" речи. - Мам, не слушай ты его! Мужчины всегда горой стоят друг за друга, когда дело касается женщин. Поглядела бы я на своего братца, если бы его, больного, после операции, бросила жена, которую он считал близким человеком и даже настоящим другом.

Сима благодарно сжала руку дочери - как хорошо та её понимает... Именно это и потрясло её больше всего. Ну неужели нельзя было подождать хотя бы месяц-другой, пока она окрепнет!

- В одном братец прав, - продолжала Регина. - На это нужно наплевать и растереть. Все, мам, поезд ушел.

- Я не могу... - жалобно простонала Серафима.

- Ну хочешь, я пойду и расцарапаю морду этой сучке? - чисто по-женски решила проблему дочь.

- Ты её знаешь? - удивилась Сима.

- Знаю.

- И кто она?

- Бывший референт в "Новаторе".

- Тогда я тоже должна её знать.

- Знаешь. Катька Зинчук. Правда, эта прохиндейка с амбициями и именует себя Клеопатрой. Клеопатра! - фыркнула дочь. - Акулина она или Авдотья, а не Клеопатра. Мнит себя богиней секса и царицей спальни. А на самом деле элементарная подстилка. Из тех, кто сразу ложится, когда ей велят сесть.

Серафима и в самом деле знала Катерину Зинчук. Правда, видела её редко - это не её вотчина. "Красивая девушка, - вспомнила Сима. - Правда, взгляд неприятный, ищущий какой-то... Или хищный?.."

- А почему ты говоришь, что она бывший референт?

- Потому что теперь Катька стала папиной секретаршей и ревниво пасет, как бы другая его не увела.

- Так значит, у них началось давно?

- Точно не знаю. Полагаю, примерно полгода.

- А ты как познакомилась с Катериной?

- Мы с ней учились в институте.

- Откуда ты знаешь, что они любовники?

- Случайно увидела их в папином "Крайслере". Они проехали мимо меня, гляжу - папик за рулем, а рядом Катька. Догнала их и покатила за ними. Отец остановился, и я тут как тут. Подошла и говорю ей: "А ты что делаешь в машине моего отца?" А он сразу замельтешил, начал оправдываться, мол, всего лишь подвез её. А я: "С какой стати генеральный директор подвозит всяких шалав?" И тут Катька выпятила грудь: "Выбирай выражения! Я не шалава!" А я ей в ответ: "Раз тебе не нравится слово "шалава", пусть будет подстилка. Тебя драли все, кому хотелось, и хором, и по очереди, и вертолетом, и прочими способами". Смотрю, папик пошел красными пятнами. Тогда я не знала, что эта соска работает в вашей фирме, думала, он просто подцепил её где-то, и она ему время от времени отсасывает. Ты тогда болела, лежала в больнице, а отец ещё в полном соку, ну, я и решила, что мужская физиология требует своего. Даже не подозревала, что эта пиявка так крепко в него вцепится.

Почему-то от слов дочери Серафима успокоилась. Та говорила о любовнице отца в столь уничижительных выражениях, а Сима, будучи верной женой, относилась к доступным девицам с презрением порядочной женщины и теперь уже не считала Катю серьезной соперницей.

И в самом деле, последние годы между нею и мужем практически не было интимных отношений. О каком сексе может быть речь, когда чуть ли не каждый месяц попадаешь в больницу на выскабливание, а низ живота постоянно болит, да и вообще - ощущение полного дискомфорта! А Гоша мужчина, полный сил, это Регина правильно отметила. У него всегда были высокие сексуальные потребности. Вот он и реализовал свои потребности с доступной девушкой, раз жена не в состоянии исполнять супружеский долг.

Сознавать это тоже больно, но все же, по мнению Серафимы, секс - ещё не все. Между нею и Гошей сложились крепкие отношения, и какая-то развратная девица не может стать разлучницей. А то, что муж ушел и скрывается, - вполне укладывается в сценарий: их фирма обанкротилась, и ему приходится прятаться от кредиторов.

Поначалу Сима не задумывалась о материальной стороне проблемы. Пусть они теперь без средств, но это ещё не катастрофа. И у нее, и у Гоши есть профессия, без работы не останутся.

Она не сомневалась, что муж рано или поздно вернется, когда разберется со своими долгами. В конце концов, не миллионные же у Гоши долги! А минимум пять-шесть сотен тысяч долларов они по сусекам наскребут, да ещё займут под проценты.

Как всегда, верная соратница своего мужа Серафима Новицкая уже прикидывала, как помочь ему выпутаться из опасной ситуации.

Загородный дом можно продать, а он стоит почти полмиллиона долларов. У всех четверых есть машины, можно оставить всего одну, если придется потуже затянуть пояса, отдать кредитором все деньги, вырученные за дом и три автомобиля. На самый крайний случай можно продать квартиру и снимать жилье. Пусть они уже не молоды, но ведь бывают обстоятельства, когда нужно чем-то поступиться ради более значимых вещей. А сейчас самое важное - благополучие Гоши.

Даже став состоятельными людьми, они по-прежнему жили в квартире её родителей. Сима категорически не хотела никуда переезжать - это её родной дом, рядом Даниловское кладбище, где лежат папа с мамой, и она ходила к ним каждый месяц. Сима была благодарна мужу, что он проявил понимание и не обнаружил задатков типичного нувориша, переехав в огромную квартиру, "как все". Им и этой квартиры вполне хватало. В маминой комнате теперь жила Регина, в папиной - Сережа, а они с мужем, как и прежде, занимали её бывшую девичью комнату. Правда, в такую квартиру не пригласишь две сотни гостей, но Серафима никогда не была любительницей подобных сборищ. Всю свою юность она работала, работала и работала, и ей было не до развлечений. Даже став богатой женщиной, она не желала бесцельно тратить время. Когда строили загородный особняк, Гоша пожелал устроить там огромную гостиную в американском стиле. Сима не возражала. Пока у неё не было желания устраивать светские приемы, но ведь дом строится не на один год. Когда-нибудь они смогут позволить себе праздно проводить время и вести образ жизни, свойственный состоятельным людям. Регина с Сережей сделают карьеру, и тогда им тоже пригодится загородный особняк, выстроенный в соответствии с современными требованиями.

Поговорив с сыном и дочерью, Серафима немного повеселела - забрезжила надежда, что с мужем все наладится. А финансовые проблемы - не проблема. По молодости у них были денежные затруднения, а после смерти её родителей огромные, по их понятиям, долги. И ничего - заработали, выплатили. А спустя какое-то время сколотили немалое состояние. Так и сейчас - заработают, выплатят долги и, даст Бог, опять поднимутся в гору. А даже если и нет, то на жизнь им хватит и зарплаты.

Месяц Сима прожила в ожидании вестей от мужа. Она уже немного окрепла, правда, её ещё периодически мучили боли. Во время операции молодой ассистент так старательно тянул крючки, что низ её живота довольно заметно перекосило на левую сторону, а с правой стороны клеевой послеоперационный шов разошелся и никак не заживал. Серафиме пришлось снова лечь в больницу, хирурги иссекли часть тканей и наложили обычные шелковые швы. Внешний вид и анализы пациентки не понравились лечащему врачу, и тот предложил ей ещё месяц полежать в больнице, подлечиться. Симе назначали курс сердечных средств, гемостимуляторов, общеукрепляющих и витаминов, и из больницы она вышла уже в более-менее приличном состоянии.

И опять Гоша явился в день её выписки - то ли угадал, то ли его кто-то проинформировал. Увидев его на пороге, Серафима задохнулась от радости и расцвела улыбкой. Наконец-то! Не зря надеялась!

- Завтра суд, - с ходу заявил муж, не поздоровавшись и не собираясь раздеваться.

- Какой суд? - не поняла она.

- Я же сказал, что подаю на развод.

Сима открыла рот и забыла его закрыть. Так и стояла в прихожей, ловя ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

- Так ты не передумал? - наконец вымолвила она.

- А почему я должен передумать?

Гоша говорил непривычным, агрессивно-напористым тоном, а Сима смотрела на него в немом недоумении - это её муж? Это он с нею так разговаривает? Это он о разводе сообщает так, будто нужно всего лишь сходить в магазин и купить ему новые ботинки?

- Почему ты со мной так разговариваешь?

Сима все ещё надеялась, что, как всегда, её любимый муж улыбнется, рассмеется, скажет шутливую фразу, мол, как я тебе в образе жестокого и беспощадного, а? Но её надежды не сбылись.

- А как я должен с тобой разговаривать, если ты несешь ерунду? Я тебе сказал, что завтра состоится суд, а ты спрашиваешь, не передумал ли я. Мог ли я передумать, если специально приехал, чтобы поставить тебя в известность?

Все в Гоше было ей непривычно - и его интонации, и манера говорить, и этот жесткий взгляд, и твердо сжатый рот.

- Уходи, - сказала Серафима. - Придешь, когда поймешь, как ты жестоко и несправедливо поступил.

- Не забудь - завтра в одиннадцать часов, Лефортовский народный суд, судебный зал на третьем этаже, - проигнорировав её упрек, как ни в чем ни бывало, напомнил он, открыл дверь и, не прощаясь, ушел.

Весь разговор - если только можно назвать этот обмен фразами разговором, - занял всего несколько минут. Муж даже не пожелал войти в квартиру, не снял пальто. Пришел, сообщил ей о времени судебного заседания, не заботясь, что она при этом чувствует, не поинтересовавшись её здоровьем, - а сын всего час назад привез её из больницы.

Сима в растерянности опустилась на пуфик - ещё не раз в будущем ей предстояло без сил опускаться на этот темно-зеленый пуф, который много-много лет назад купила её мама, - и просидела так до прихода дочери.

- Мам, почему ты здесь сидишь? Тебе плохо? - встревожилась Регина.

- Отец приходил, - безжизненным тоном ответила она.

- Чего хотел? - пренебрежительным тоном спросила дочь.

- Сказал, что завтра в одиннадцать суд и наш развод.

- Ну и разводись, - посоветовала Регина. - Чего мучиться напрасными надеждами? Ты уже два месяца себя изводишь, сама на себя не похожа. Сколько можно себя мучить? Что - мы без отца не проживем, что ли? Ты богатая женщина, получишь половину всего, и пусть папик на старости лет тешится с этой шлюшкой. Катька уже украсила его рогами, и ещё не раз украсит. Помяни мое слово, мы с тобой ещё над ним посмеемся, когда он приползет, выжатый, как лимон.

- Думаешь, приползет? - с надеждой спросила Серафима.

- Мам, возьми себя в руки! - одернула её дочь. - Нельзя же так унижаться! Ты всегда была сильной, уверенной в себе женщиной, я тобой гордилась. А сейчас ты какая? Да никакая! Ну что особенного-то! Муж с тобой разводится - да миллионы людей разводятся. По статистике распадаются две трети браков. И ты думаешь, все женщины убиваются, как ты? Да ничуть!

- Но мы прожили с твоим отцом двадцать девять лет...

- А если бы прожили три года, тебе было бы легче?

- Не знаю... - растерянно пробормотала Сима.

- Представь - ты бы осталась с двумя маленькими детьми на руках, без приличного заработка, без жилья или без перспективы разменять маленькую квартиру, - разве тебе не было бы тяжелее, чем сейчас?

- Мне трудно это представить, - покачала головой Серафима. - Когда вы с Сережей были маленькими, у нас с вашим отцом были замечательные отношения.

- Значит, тебе есть что вспомнить. А другим женщинам и вспомнить-то нечего, кроме колотушек и пьянок мужа.

- Слабое утешение...

- Я тебя не утешаю, а хочу, чтобы моя любимая мама снова стала такой же, какой я её уважала и гордилась ею. У тебя была нелегкая жизнь - ты сама мне рассказывала. Но ты научилась преодолевать трудности и рассчитывать только на себя. Вот и сейчас считай, что это трудный этап в твоей жизни, но его нужно преодолеть и опять жить. Жить, понимаешь? А не раскисать из-за того, что вы разводитесь.

- Ты жестока, Регина...

- Мам, разве я жестока? Неужели было бы лучше, если бы я сейчас лгала тебе, что папа вернется, и у вас опять все будет хорошо?

- А ты думаешь, он вернется? - ухватилась Сима за наиболее важную для неё часть фразы.

- Вряд ли, мам. Не стоит обманываться напрасными надеждами. Не стоит... - покачала головой дочь.

- Значит, все кончено?

- Неужели ты приняла бы его, если бы папа вернулся?

- Приняла бы... - Серафима сказала это еле слышным голосом, опустив голову, чтобы не встречаться с дочерью взглядом. Ей и самой было стыдно, но она сказала чистую правду.

- Ну и зря. Я бы не простила.

- Ты ещё слишком молода, доченька... - прошептала Сима.

- А какая разница, сколько лет тебе и мне?

- Есть разница. У тебя ещё вся жизнь впереди. Даже если расстанешься с одним мужчиной, то можешь снова выйти замуж.

- И ты можешь, - уверенно заявила Регина. - Конечно, я не стану называть отчима "папой" и даже не буду считать его отчимом. Это будет просто твой новый муж, вот и все. Посмотри на себя - ты красивая, ухоженная женщина с чувством собственного достоинства, твердо стоящая на земле, к тому же, состоятельная. Чем не пара приличному мужчине? Да ты и за молодого выйдешь и утрешь папику нос - не ему одному развлекаться с молодыми.

- Зачем мне молодой... Я ведь уже не молода. Да к тому, же больна.

- А вот для того, чтобы выйти замуж за молодого мужчину, нужно встряхнуться и заняться собственным здоровьем. Давай после вашего развода я возьму отпуск и махнем с тобой куда-нибудь отдохнуть. Мы с тобой запросто сойдем за сестер.

- Мне нельзя... Врачи запретили ездить в жаркие страны.

- Ладно, тогда поедем в страну с умеренным климатом. Хочешь в Австрию или Голландию? Или в Париж? Мы были в Париже семь лет назад, и я бы с удовольствием ещё раз побывала в городе, который Хемингуэй называл "Праздник, который всегда с тобой".

- Что-то нет настроения, доченька.

- Сейчас нет, а когда окажешься в Париже, у тебя сразу будет соответствующее этому городу настроение. Париж - это ж просто праздник души!

- Я подумаю, - уклончиво ответила Серафима.

Всю ночь Сима мучилась без сна, решая, идти ли завтра в суд или нет. С одной стороны, бессмысленно тянуть, раз Гоша уже все решил. Если она пойдет ему навстречу, он не может этого не оценить. Но с другой стороны - штамп в паспорте, хоть и эфемерная, но все же связь с мужем.

Так и не решив, утром Серафима встала с больной головой. Увидев её серое после бесонной ночи лицо, Регина лишь покачала головой:

- Не спала всю ночь и переживала?

Сима кивнула:

- Я так ничего и не решила.

- Давай я пойду вместе с тобой, чтобы быть тебе моральной поддержкой, - предложила дочь.

Серафима не сказала ни да, ни нет, но Регина уже набирала номер домашнего телефона начальника. За пару минут она договорилась об отгуле и обратилась к матери:

- Мам, давай-ка приводи себя в порядок. Я накручу тебе волосы, сделаю прическу, макияж. Покажись папику во всей красе.

Она достала термобигуди, залила их кипятком из чайника и поставила на огонь. Сережа, все это время молча сидевший за столом, закончил завтракать и поблагодарив, вышел.

- Доченька, почему Сережа так себя ведет? - спросила Сима, глядя в проем кухонной двери, где только что скрылась высокая фигура сына - копия отец, даже телосложение похоже.

- Кто его знает? - пожала плечами дочь. - Мужская солидарность, наверное. Или надеется, что после окончания института папик возьмет его в свою фирму, вот и проявляет лояльность.

- Неужели в Сереже есть корысть?.. - Эта новость её ошеломила.

- Я всего лишь предположила. Мы с ним этот вопрос не обсуждали, но если ты хочешь, я его спрошу, почему он ни рыба, ни мясо.

- Спроси, - посоветовала Серафима. - Или же мне самой его спросить...

- Мам, да не застревай ты на таких мелочах!

- Это не молочь, доченька. Сережа мой сын.

- Так ведь он и папе сын!

Эта простая мысль не приходила Симе в голову. Действительно, родители разводятся и каждый старается привлечь детей на свою сторону. А дети любят обоих родителей. Они бы рады, чтобы их семья осталась в прежнем составе, да ведь их никто не спрашивает. Родители решают этот вопрос сами. В данном случае, Гоша все решил. Но почему они, трое близких ему людей, должны с этим мириться!

- Нет, Региночка, - сказала Серафима, отводя руку дочери, когда та взяла очередную прядь её волос, намереваясь накрутить на бигуди. - Мы не поедем в суд. Я не дам развода твоему отцу.

- Это ничего не изменит, мам. Три раза назначат судебное заседание, а потом вас разведут. Только нервы себе потреплешь, но ничего этим не добьешься.

- Ты думаешь, твой отец будет так упорен? Три раза настоит на судебном заседании?

- Разве ты его не знаешь? Если уж папик что-то решил, то обязательно этого добьется.

- Но почему он хочет развестись со мной? Сейчас я готова примириться даже с его любовницей. В конце концов твой отец с ней натешится, и она ему надоест.

- Да я, честно говоря, и сама этому удивилась. Мог бы и дальше пользоваться услугами этой соски. Зачем ему развод?

- Дочуля, давай не пойдем в суд. - Сима невольно заговорила просительным тоном.

- Ладно, - неожиданно легко согласилась дочь.

Они никуда не пошли и больше на эту неприятную тему не говорили. Отключили телефон и сидели на кухне, болтая ни о чем. В половине пятого услышали, как открылась входная дверь, и переглянулись.

- Папик явился, - со смешком произнесла Регина.

Она оказалась права. Через минуту на кухне появился Гоша, кипящий, как паровой котел.

- Ты почему не пришла в суд? - еле сдерживаясь, спросил он, даже не потрудившись поздороваться ни с женой, ни с дочерью.

- Потому что мама плохо себя чувствует, - ответила за неё Регина.

- Однако это не помешало ей сделать прическу, - тем же напряженным тоном произнес отец.

- Не помешало, - согласилась дочь. - Потому что в данный момент сидит в тепле, в своей родной квартире. А на улице ветер и слякоть, самая подходящая погода, чтобы простудиться. Напомню, что мама лишь вчера выписалась из больницы. - Она сделала выразительную паузу, надеясь, что отца проймет. Не проняло. - Мамин врач сказал, что ей нужно поберечься и от простуды, и от эмоциональных волнений, и категорически запретил идти в суд.

На это у него не нашлось ответа. Но Георгий Новицкий не привык к противодействию и всегда делал только то, чего ему хотелось.

- Следующее заседание через две недели, в то же время, - не терпящим возражений тоном бросил он, не пожелав тратить свое драгоценное время на расспросы о самочувствии больной жены, и, не прощаясь, вышел.

- Папик, ты произвел сильное впечатление своей бессердечностью. Но неужели ты не в силах хотя бы произнести "до свидания"? - сказала ему вслед дочь, выйдя в коридор. В ответ хлопнула входная дверь. Сердитая Регина вернулась в кухню. - Надо забрать у него ключи. Какого черта он приходит, будто имеет на это право! Нет уж - разводиться, так разводиться!

Хотя ситуация вовсе не располагала к веселью, Серафима рассмеялась. Теперь новый облик мужа казался ей наигранным и искусственным. Что за необходимость говорить приказным тоном?! Видно, Гоша в глубине души отчаянно трусит, вот и надел маску бессердечного эгоиста, как неуверенный в себе подросток, пытающийся продемонстрировать взрослым, какой он уже взрослый, независимый и уверенный в собственной правоте.