Жертвы Сименона

Глава шестая Полина

– …Овсянников, ты мне за Ольгу отвечаешь головой! Знаешь, что я с тобой сделаю, если ты ее не убережешь?… Ага, представляешь… Ну вот и прекрасно! В гостинице он ее оставил, умник… Это тебе не чемодан, между прочим!

Я злобно брякнула трубку, даже не сказав Жоре «до свиданья». Ничего, переживет. После того, что они там натворили, он никаких «до свиданий» не заслуживает. Ну ладно моя сестренка: Ольга она и есть… Ольга. Но этот-то! Все-таки майор милиции! И старший следователь УВД… Должен же соображать, что Ольгу Андреевну нельзя просто так запереть в гостинице на целый день, да еще на пару с бутылкой!

Плотнее запахнув махровый халат – в комнате было, мягко говоря, не жарко, – я прошлепала на кухню. Все равно сон безнадежно испорчен Жориным звонком, так что, пожалуй, сварю-ка я кофе. Посижу над ароматной дымящейся чашкой, покурю да спокойно поразмыслю над этой паскудной ситуацией, черт бы ее…

Спокойно, Полина, спокойно!

Вообще-то, если честно посмотреть правде в глаза, то никакого сна еще не было, так что и портить было нечего. Я просто каталась с боку на бок, уговаривая себя отключиться и «подумать об этом завтра», подобно героине знаменитого американского бестселлера. Обычно у меня это получается, но сегодня… Пожалуй, впервые – сколько себя помню – обстоятельства оказались сильнее меня. Всякие чрезвычайные происшествия, неприятности и странности так плотно спрессовались во времени и пространстве, что возник «перегруз сознания». Так что телефонограмма от бывшего мужа о том, что моя родная сестра загремела в институт Склифосовского, потому что умудрилась стать жертвой ограбления банка, – эта «последняя капля» уже не могла переполнить чашу моего терпения. Потому как чаша была переполнена гораздо раньше!

Кофе у меня получился по вкусу похож на свежезаваренный веник, хотя обычно я варю прекрасный кофе; сигарета горчила и вызывала удушливые спазмы в горле, хотя я всегда курю «Мальборо», и сегодняшняя пачка была ничуть не хуже. Но все это было нормально, все это я приняла как должное. Сидела в своей уютной, вылизанной до блеска кухне, отгороженная от мира плотными кружевными шторами, пила дрянной кофе, курила дрянную сигарету и думала. Думала о том, что дело – дрянь.

Где-то там, за этими шторами, в темной ночи, может – далеко, может – совсем близко, притаился преступник, который оказался умнее меня. Думать об этом было не очень приятно, но горькая правда для меня всегда была лучше сладкой лжи.

Еще вчера вечером, до нападения, казалось, что мне вовсе не придется тягаться сообразительностью с этим парнем, что я смогу остаться в стороне. Еще сегодня утром, после разговора со следователем, когда уже было понятно, что сохранить нейтралитет не удастся, мне казалось, что преступник – вполне реальный, конкретный человек, преследующий вполне конкретные цели. Да, он наглый, хитрый, жестокий, чертовски опасный тип, многое в его поведении и мотивах пока оставалось непонятным; но все же он живой человек, и именно по этой причине казался в конечном итоге «вычисляемым». Где-нибудь да должен он споткнуться, поскользнуться, потерять равновесие – и тогда мы сорвем с него маску! Я убеждала себя, что знаю даже, кого увижу под этой маской.

Но теперь… Теперь мне вообще казалось, что мы охотимся не за человеком – за оборотнем. Я боялась, что под сорванной маской окажется пустота. А невидимое, сконцентрированное зло упорхнет из рук правосудия, наденет на себя новую личину и по-прежнему будет грозить удавкой из темноты.

Я похоронила свою самоуверенность сегодня вечером, когда после долгих поисков нашли Андрея Старостина. Но не живого, как я хотела и ожидала, а мертвого.

Я потратила все послеобеденное время на то, чтобы разузнать как можно больше об исчезнувшем генеральном директоре фирмы «Фаворит», его привычках и круге знакомств; я вычислила последний путь его темно-синей «ауди» – от магазина на химкомбинате до восемьдесят седьмого километра Волгоградской трассы, где обнаружили машину; я нашла свидетелей, которых не смогла найти даже милиция. Я искала его среди живых. Я его готовила на роль своего «человека в маске». А он…

А его сегодня в восьмом часу выловили из Волги рыбаки.

Ребята с землечерпалки на Синем острове забросили самодельную снасть, чтоб натаскать мелочишки к ужину, она и приволокла «улов». «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца…» Тело пролежало в воде никак не меньше пяти-семи суток – стало быть, с того самого дня, когда бизнесмен исчез. «Лег на дно»… Проклятье! Ведь это было мое собственное выражение. Но я никогда не думала, что окажусь настолько права! Что беднягу в самом деле уложили на дно реки…

Я только-только завалилась домой – уставшая как черт, но воодушевленная своими маленькими успехами, – когда мне позвонил знакомый опер из группы Овсянникова. Уезжая, майор просил своего надежного человека неофициально держать меня в курсе, если случится что-нибудь «экстраординарное». Ну, вот оно и случилось… Положив трубку, я чувствовала только усталость. Все мое воодушевление оказалось «липой», не говоря уже об «успехах».

Нет, вру: еще я чувствовала злость! Должно быть, это она и не дала мне уснуть, несмотря на все старания. Я не могла однозначно ответить, что разозлило меня больше: то ли обстоятельство, что Дрюня Старостин оказался не преступником, а жертвой, то ли то, что настоящий преступник безнаказанно разгуливает по земле, в то время как число его жертв все умножается. А может быть, то, что я так лажанулась, поставив не на ту карту?… Не знаю – скорее, все это вместе взятое.

Зато мне было прекрасно известен источник моего зла, его «генератор». Пока еще он, этот «источник», не имеет имени – для меня, во всяком случае. Но он есть, он существует! Он где-то там, в ночи…

Но кто же он, кто?! Он ехал в поезде вместе с Ольгой и остальными – это, по-моему, можно считать доказанным фактом. И не просто ехал, но общался с пассажирами четвертого купе девятого вагона. Но Ольга говорит, что в поезде ни с кем не общалась, кроме своих: Палискиене, Старостина, Загорулько. Да еще, с большой натяжкой, этот Роман – Сеславинский, что ли? Он заходилк нимв купе и даже ссорился с его обитателями. Если это можно назвать общением, конечно.

Но Жора сказал, этот тип ни при чем: у него алиби, да и вообще – кишка тонка. Значит, его можно сбросить со счетов. Впрочем, я это знала с самого начала. Только одна наша романтическая Оленька мечтала видеть московского донжуана в роли злодея. Простая женская логика: раз мужчина непорядочен с женщинами – стало быть, злодей.

Остаются эти трое. Попутчики… Но они все мертвы! Получается какой-то абсурд.

Я поднесла к губам чашку остывшего кофе – и неожиданно усмехнулась: такая забавная вдруг пришла мысль. Если уж кого и можно заподозрить «на все сто» – так это мою Ольгу Андреевну! Она же одна осталась в живых – одна из всего купе. Значит, логично предположить: она и есть безжалостный убийца! Во всяком случае, на месте Жоры я бы ею заинтересовалась. Может, она в поезде подмешала ему снотворного, сошла на ближайшей станции, вернулась в Тарасов, напала на меня – так, чтоб создалась полнейшая иллюзия того, что напасть хотели на нее, Ольгу Снегиреву… Ну, и так далее?… Представляю, какую гримаску скорчит сестренка, когда я поделюсь с ней своими «подозрениями»!

Разумеется, это я так, в порядке бреда. Подозревать Ольгу Андреевну в преднамеренном убийстве – все равно что подозревать трепетную лань в попытке снять шкуру с тигра. А если шутки в сторону? Если предположить, что не Ольга, а настоящий убийца взялся бы заметать следы?… Улыбка слетела с моего лица.

Предположим, я совершаю убийство с целью ограбления. Однако, по глупости или по какой другой причине, но я засветилась. У меня не остается иного выхода, кроме как убрать всех свидетелей, которые могут меня выдать. Но если я убираю всех, а сама остаюсь в живых, – подозрение неминуемо падает на меня! В нашем случае это особенно очевидно: все – убийца, жертва, свидетели – пассажиры одного купе. Что я должна сделать, чтобы отвести от себя подозрения? Правильно: инсценировать покушение на собственную персону. А еще лучше – свою смерть. Если, конечно, представится такая возможность. Если представится возможность…

Оттолкнув пустую чашку, я до боли стиснула ладонями виски. Айседора Палискиене не могла разыграть собственную смерть: ее труп я видела своими глазами. Старостин? Его тело пробыло в воде несколько дней, а такие трупы обычно мало напоминают человека при жизни. Но все-таки вода – не огонь. Да и нелепо, по правде говоря, думать, что Дрюня, «честный предприниматель» и патриот родного края, мог придушить актрису из-за лотерейного билета. Не понимаю, почему я раньше этого не замечала?!

А вот Дмитрий Загорулько… Это же совсем другое дело! Дорожно-транспортное происшествие со смертельным исходом, труп сильно обгорел. Погибшего опознала только жена, которая увезла тело на родину. Впрочем, оно и понятно: трагедия случилась не дома, в Александровом Поле, а в соседнем районе, где живет брат Загорулько. Помнится, когда я рассказала об этом Ольге, она сразу поинтересовалась этим осиротевшим братцем. Я отмахнулась от нее, а зря…Зря!

Ну, а о самом «Менделееве» мы что знаем? Да тоже – почти ничего! В поезде он о себе ничего не рассказывал, по крайней мере, при Ольге. Она даже фамилию его не знала, не говоря уж о том, где он живет. Его разыскивали как свидетеля по делу Палискиене, но нашли только в момент смерти. Нашли – и сразу же о нем забыли: кому нужен мертвый свидетель?

А может быть, рано забыли?…

Жили-были два брата. Один – хороший, трезвый, семейный, другой – плохой: пьяница да горький бобыль. Трезвый поехал проведать пьяного, да на чужбине и сломил себе буйну головушку. Трезвый-то трезвый, а за руль почему-то сел сильно выпивши… Почему? Интересная получается сказочка…

Я тряхнула головой: слишком уж абсурдной выглядела версия, которая слабо забрезжила в моем сознании. Эх, Полина, Полина! Шарахаешься от безысходности из одной крайности в другую…

Может быть, может быть! Но если уж «колючка» засела в мозгу – ее оттуда не выковырнуть. Отправляясь на боковую далеко заполночь, я уже знала, что очень скоро мне предстоит поездка в провинцию. Но сначала надо заскочить по одному адресу в Тарасове. Просто так – на всякий пожарный.

О том, что в нашем городе есть музей альпинизма, я знала давно. Знала даже, где он находится. Но побывать – все как-то случай не представлялся.

Музей, созданный лет двадцать назад по инициативе энтузиастов и во многом на их средства, занимал всего-навсего трехкомнатную квартиру на первом этаже обычного жилого дома. Но люди, которые вложили в это дело свою душу, вряд ли измеряли его значимость квадратными метрами – как, впрочем, и любыми другими «материальными» единицами. Когда-то, рассказывал мне один знакомый, здесь, как во всяком уважающем себя музее, были свой штат, график работы, план мероприятий и, конечно, свои традиции. Но времена менялись – и, увы, не к лучшему… По крайней мере, для тарасовского музея альпинизма.

И вот теперь, когда случай наконец представился, – я стояла перед наглухо запертой дверью и смотрела на приколотую к ней записку: «Музей закрыт по техническим причинам».

Уходить ни с чем было по меньшей мере обидно, поэтому я все нажимала и нажимала кнопку звонка, надеясь на какое-то чудо. Но «сим-сим» не открывался, и тогда я решила еще постучать для верности.

Вместо музейной двери открылась дверь лифта, из нее вышла низенькая старушка в платочке и болоньевом пальто.

– И нечего тарабанить: не видишь, что ли – закрыто? Ходят тут…

Она хотела было прошуршать мимо, но я перегородила ей дорогу.

– Бабушка, миленькая! Мне очень нужно увидеть кого-нибудь из музея. Не подскажете, где их найти?

Бабка смерила меня подозрительным взглядом поверх очков.

– И-их, милая! А я-то почем знаю? Новое начальство как пришло, так, почитай, сюда и носа не кажут. Хлыщ какой-то при шляпе. Все по думам да по администрациям шастает да статейки в газеты пописывает. Вот там его и ищи.

– Вот вы сказали – новое начальство. Значит, есть еще старое?

Взгляд старушенции стал еще подозрительнее. Она ответила не сразу.

– А вы, часом, не из милиции будете?

– Ну что вы! Какая там милиция… Просто я интересуюсь историей развития альпинизма в нашем городе. Нужно уточнить кое-какие факты, да просто посоветоваться со знающим человеком. Так рассчитывала на музей, и вот… – Я безнадежно махнула на дверь.

– Со знающим человеком, говоришь? Кхм…

Она решилась: видимо, я незаметно для себя самой прошла тест на благонадежность.

– Ладно! Раз по музею… Бог даст, Петр Петрович на меня не осерчает. Ежели что, на меня сошлешься: мол, Наталья Тимофеевна направила. Да не-ет, не осерчает!

– А кто это – Петр Петрович?

– И-их, милая! Петр Петрович – он и есть прежнее музейное начальство. Некрасов – слышала, может? Мастер спорта, чемпион Союза и все такое прочее. Только давно все это было-то…

Нет, о Некрасове я не слышала. Впрочем, это еще ни о чем не говорит. Уверена, что уважаемый Петр Петрович обо мне тоже не слыхивал, так что ж с того? Познакомимся!

– Уж другого такого знающего, как он, ты по всему Тарасову днем с огнем не сыщешь. Для него эти горы чертовы… Да что там говорить – сама увидишь! Он на них молиться готов, как на Господа Бога. Сам в молодости по горам этим поскакал, пока не расшибся – спаси Господи! С тех пор по больницам мыкается.

– И где же я могу найти Петра Петровича?

– Так здесь он и живет, на втором этаже. Восьмая квартира. Мой сосед! Если только он дома сейчас: кажись, в поликлинику собирался…

Бабка заговорщически наклонилась ко мне.

– Тут давеча из милиции приходили, тоже «знающих людей» спрашивали. Так я им про Некрасова не сказала: знать, мол, ничего не знаю – и все тут. Тем только дай в человека вцепиться – всю душу вытрясут! А у Петровича сердце слабое, ему волноваться – ни-ни… Так ты не забудь: на Наталью Тимофеевну ссылайся.

Петр Петрович не только оказался дома – он оказался милейшим человеком. Ради «такой чудной девушки», да к тому же «неравнодушной к горам» – пришлось их полюбить по такому случаю! – он согласился даже перенести визит в поликлинику на завтра. Несмотря на солидные годы и болезни – которых мы, разумеется, в разговоре не касались, – в Некрасове с первого взгляда угадывался бывший спортсмен. И настоящий мужчина. Нет: джентльмен старой закалки – так, пожалуй, будет точнее.

Это был сильный, волевой, мужественный, и вместе с тем – очень мягкий человек. Жизнь обошлась с ним гораздо круче, чем он того заслуживал, и однако он не превратился в беспомощного инвалида и старого брюзгу, не поддался жалости к самому себе. Свое последнее восхождение, стоившее ему перелома позвоночника, Петр Петрович совершил двадцать два года назад. Врачи пророчили полную неподвижность, но он опрокинул их прогнозы и с тех пор посвятил себя борьбе с надвигающейся немощью. И еще – ученикам. Отныне в них и только в них видел свое продолжение бывший чемпион. Их он посвящал в рыцари им же созданного «ордена Синей Горы», их, молодых, готовил к встречам с вершинами, которые сам учитель так и не покорил.

Но силы все-таки уходили. Да и ученики тоже… Окружающий мир стремительно «перестраивался», и в этом новом странном мире благородные рыцари оставались невостребованными. Юным парням и девчатам все реже хотелось менять уют «на риск и непомерный труд», они предпочитали офисы и банки, шикарные рестораны и ночные клубы… Секцию альпинизма в спортивной школе олимпийского резерва сначала перевели на самоокупаемость, а потом и вовсе прикрыли. Еще некоторое время Некрасова выручала мизерная ставка директора музея, которую он добавлял к такой же мизерной пенсии, но потом спортивное начальство решило, что она нужнее кому-то другому.

Жена, с которой было прожито тридцать трудных и радостных лет, умерла три года назад. Взрослая дочь жила теперь «за границей» – на Украине. Конечно, друзья и ученики не забывали почетного тренера и мастера спорта, но эти встречи были редки, как алмазы чистой воды, и так же ценны.

Единственное, чего нельзя было отнять у Петра Петровича, единственное, что не могло его предать ни при каких обстоятельствах, были его воспоминания. Он остался один в двух больших комнатах, заполненных книгами, обвешанных вымпелами, дипломами и почетными грамотами, уставленных кубками и памятными сувенирами. И всюду – на стенах, на книжных полках, в толстых альбомах – фотографии, фотографии, фотографии…

– Вы, конечно, узнали, Поля? Это Эльбрус! Красавец, правда? Помню, когда я его впервые увидел, мне захотелось петь. Это было в начале пятидесятых, я тогда еще совсем салагой был… А это Памир, пятьдесят седьмой год. Международная экспедиция, посвященная Московскому фестивалю молодежи и студентов. Какие люди рядом со мной, это же просто легенда! Смотрите: Анджей Залусски, знаменитый поляк – вот он, справа… Андерсен, швед. Он погиб два года спустя в Альпах. Вот этот бородатый красавец – Володя Платов: он потом свою школу создал в Сибири, вы, разумеется, об этом слышали. Ваня Чавчанидзе, Сережа Лузик… Какое славное время было, Поленька! Помните начало шестидесятых?… Ах, конечно же, вы не помните, вас тогда еще и на свете не было!

Я делала вид, что слышала, и узнаю, и даже все помню. Мне не хотелось разочаровывать этого славного старика. Довольно уже и того, что я его бессовестно обманываю! «Легенда», которая была у меня заготовлена заранее, не отличалась оригинальностью: я представилась внештатным корреспондентом одной из местных газет. Внештатным корреспондентам обычно верят на слово, а потому меньше риска засыпаться. Но в случае с Петром Петровичем я могла назваться хоть главным редактором толстого журнала, не опасаясь, что он спросит у меня служебное удостоверение. Этому последнему рыцарю «ордена Синей Горы», похоже, не приходило в голову, что кто-то может его обмануть.

Когда краткая обзорная экскурсия по «домашнему музею» была закончена, и выпит ароматный чай на травах собственного сбора с абрикосовым вареньем собственного же производства, наступила очередь альбомов. Разумеется, это я настояла на том, чтобы посмотреть фотографии – надеюсь, не слишком нахально. Честно говоря, ученики Петра Петровича интересовали меня в первую очередь.

Я не уставала поражаться: старик помнил все имена, фамилии, даты, любопытные подробности… А ведь через его жизнь прошли не десятки – сотни людей! Может быть, даже тысячи… Я напрягала глаза до боли, вглядываясь в их потускневшие от времени улыбки, хранящиеся только в этом старом альбоме, в их жесты, остановленные объективом фотографов… Я искала среди этих десятков и сотен людей знакомые лица. И действительно, у нас с Петром Петровичем нашлось несколько общих знакомых. Но увы: не те, кто был мне нужен!

Тогда, улучив удобный момент, я спросила старого спортсмена об Андрее Старостине: мол, не знает ли он такого? И мысленно поздравила себя с первым успехом, увидев, как потеплели глаза Некрасова.

– Вы имеете в виду того молодого человека, который недавно таинственным образом исчез? Я узнал об этом из газет. Большое несчастье для семьи, очень большое! Да, я с ним знаком. И даже довольно близко, хотя и не так давно. А вы его тоже знаете?

Я ответила уклончиво.

– Видите ли, у меня этот парень не занимался, – продолжал старик. – Он хоть и из Тарасова родом, но детство и юность провел где-то на Урале. А сюда вернулся уже зрелым человеком. Как-то, лет шесть назад – еще Мария Павловна была жива, – его привел ко мне один из моих бывших «рыцарей», Боря Зацепин. Андрей тогда сказал, что он сам напросился в гости: хотел познакомиться со «знаменитым Некрасовым» – это были его слова. Ерунда какая… Мне он показался довольно славным мальчиком, порядочным, неглупым. Хотя и – как бы это выразиться? – с несколько упрощенными взглядами на жизнь. Вы меня понимаете, Поля?

Я кивнула: эта оценка совпадала с моими собственными представлениями о Дрюне – царство ему небесное! Жаль только, что они сложились у меня уже после смерти бедняги…

– В общем, Старостин мне понравился. Я даже, помнится, высказал сомнения, что у такого честного парня что-то получится с бизнесом: он тогда только собирался им заняться. Но, как видно, я ошибся… Андрей тогда спросил, можно ли ему будет зайти как-нибудь еще, и я не возражал. Он собирался вернуться к тренировкам, только ничем серьезным это, к сожалению, не кончилось. Он действительно приходил несколько раз, иногда с моими ребятами, иногда один. Обязательно приносил всякие деликатесы, выпивку, закуску… Зря, конечно, он это делал, абсолютно зря! Я это к тому говорю, что жадным Андрей никогда не был, это уж точно. Потом он здорово мне помог… Мария Павловна уже болела, ей требовалось дорогое лечение, и наши скромные сбережения растаяли очень быстро. Так Андрей чуть ли не силой навязал нам помощь: проявил такую изобретательность, что у меня просто не хватило духу отказаться. Я ему очень благодарен, очень…

Старик немного помолчал, поглаживая сухой ладонью шершавые листы альбома со старыми пожелтевшими карточками, вставленными в уголки. Его седая голова слегка покачивалась в такт воспоминаниям, а глаза смотрели сквозь меня – в прошлое.

– Вот как бывает, Поля. Всю жизнь вокруг меня были люди – близкие люди, родные по духу. А когда навалились старость и беды, руку помощи протянул едва знакомый человек. Практически чужой… Потом жена умерла. Андрей опять помог – уже с похоронами. А спустя еще некоторое время перечислил денег на музей – причем довольно крупную сумму, я не мог и рассчитывать! Дела у его фирмы шли очень неплохо. Правда, когда деньги поступили, в музее уже был новый директор. Он обещал реконструкцию, расширение экспозиции, обновление фондов – много чего обещал… О чем это я?… Ах да: Андрей Старостин. Мы с ним абсолютно разные люди, Поля: возраст и прочее – вы меня понимаете. Наши дороги пересеклись совершенно случайно, но я об этом нисколько не жалею. Думаю, Старостин тоже. Он меня не забывает, часто звонит. Вот только последние месяца два не объявлялся: замотался, наверное…

Петр Петрович неожиданно встрепенулся.

– А почему вы спросили об Андрее, Поля? Есть какие-нибудь новости?

– Новости? Н-нет… Нет, Петр Петрович, никаких новостей. Просто я тоже знала Старостина, совсем немного…

У меня не хватило духу сказать старику правду. Пусть он узнает не от меня! Да и потом, мне тоже пока ничего не известно: откуда бы?! Тело нашли только вчера вечером, в газетах об этом еще ничего не было, а к милиции я не имею ну никакого отношения…

– Пожалуйста, не говорите про Андрюшу в прошедшем времени, Поля. Мы не должны терять надежды! Хорошие люди не должны умирать: это несправедливо. Очень несправедливо! А Андрюша Старостин – хороший человек. Хотя это, извините меня, большая редкость, при его-то профессии… Я верю, что мы с ним еще увидимся, и что в этом альбоме, – Петр Петрович похлопал по твердой картонной странице, – в этом альбоме еще появится его фотография, надписанная мне на добрую память.

Я далеко не сентиментальный человек, но, честное слово, в горле у меня застрял комок…

Радушный хозяин – тоже заметно погрустневший, хотя и старавшийся казаться бодрым, – перевернул несколько листов своей фотореликвии, поясняя снимки какими-то малосущественными замечаниями. Внезапно Петр Петрович застыл с протянутой рукой. Весь его вид выражал крайнее недоумение.

– Что такое?! Ничего не понимаю…

Я сразу сообразила, о чем он говорит: на страничке альбома наблюдался явный непорядок. Все фотографии были вроде бы на месте; однако в нижнем правом углу из-под пожелтевшего группового снимка выглядывала яркая полоска темно-синего невыцветшего картона. Было совершенно очевидно, что это место еще недавно закрывала какая-то другая фотография, находившаяся здесь не один год. Причем меняли карточки наспех, не подобрав по размеру: новая была заправлена в прорези страницы только двумя уголками.

– В чем дело, Петр Петрович? Что-то пропало?

– Да-да, похоже на то…

– Ведь тут был какой-то другой снимок, правда? Вы не помните, какой именно?

– Минуточку… – Старик сдвинул седые брови. – Ну конечно! Дима Загорулько с братом. Это были они! Братья-близнецы, настолько похожие, что… Я совершенно не понимаю, куда они могли запропаститься!

«Спокойно, Полина, спокойно!»

Кровь застучала в висках. Я почувствовала возбуждение гончей, которая после долгих мук наконец-то взяла старый след, и едва сдержалась, чтобы не завопить и не выдать себя с головой.

– Как интересно! Я тоже недавно ехала в поезде с одним Дмитрием Загорулько – он возвращался к себе домой, в Александрово Поле. Кажется, страховой агент. Я думаю, просто совпадение.

– Да какое там совпадение, Поленька! Это наверняка был он самый, Дима Загорулько! Такой высокий, но изрядно сутулый, лысоватый?… Конечно, он! Нет, вы только подумайте: до чего же тесен мир! Сначала выясняется, что мы с вами оба знаем Старостина, а теперь еще и Диму…

– В самом деле! Но я никогда бы не подумала, что мой попутчик Дмитрий Иванович Загорулько может оказаться в прошлом альпинистом. Честно говоря, он не произвел на меня впечатление спортивного человека.

Черт возьми, откуда мне знать, какое впечатление производит этот самый Загорулько?! Я же на самом деле никогда с ним не встречалась! Впрочем, теперь я уже не была так в этом уверена…

– Ах, Поля, да вы же ничего о нем не знаете! У Димы были прекрасные данные. Если бы не проклятая травма… Эх, что там говорить!

Старик разволновался, его бледное лицо покрылось розовыми пятнами.

– Одним словом, судьба Димы Загорулько в чем-то повторила мою собственную. Он тоже расшибся… Правда, не в горах – в городе, на мотоцикле. Более нелепый конец для альпиниста трудно себе представить! Мне всегда казалось, что его бешеный братец не доведет его до добра, так оно и случилось…

– Значит, за рулем был его брат?

– Да, Васька. Василий Иванович, бесшабашная душа. Лихой был водила, пока не стал злоупотреблять… Вы меня понимаете? Сам-то он тогда отделался царапинами, а Дмитрий попал в реанимацию. Главное, сам был всегда осторожен ну просто до смешного, ребята даже его поддразнивали, а тут… Спешили они, видите ли, на свадьбу к другу! Ну, вот и «приехали»… Диму тогда собирали буквально по кусочкам, единственное, что не пострадало, было лицо. Просто чудом! «Заштопали» парня профессионально, но все равно после такого на тренировках пришлось поставить крест. А жаль! Чертовски жаль, Поля!

– Да… Ужасная история! И как же Загорулько пережил такой удар судьбы?

Петр Петрович нахмурился.

– В том-то и дело. После той аварии он сильно изменился. Мы с ребятами, конечно, старались, чтобы он не чувствовал себя одиноким, но он сам стал избегать общения. Замкнулся в себе, почти весь досуг стал посвящать чтению – в основном детективных романов. Он и прежде их любил, но тут стал «проглатывать» эту макулатуру прямо тоннами! Даже от брата, с которым они всегда были «не разлей-вода», и то отдалился. Впрочем, психологически это понятно: в Василии он видел виновника своей трагедии… У него появились какие-то странные, «завиральные» идеи. Ну, например, что фортуна обошлась с ним слишком несправедливо, что тем самым она как бы освободила его от моральной ответственности перед людьми и перед обществом. Можете себе такое представить? Мол, сам страдаю – значит, имею право заставлять страдать других!

Да, это я представляла очень даже хорошо. Все «теплее», Полина, все «теплее»… Пожалуй, скоро будет совсем «горячо»!

А Некрасов, откашлявшись, продолжал свой грустный рассказ.

– Быть может, нам, его друзьям, удалось бы спасти парня, привести в чувство. Даже наверняка! Но через год-полтора у братьев умерла мать на родине, в Александровом Поле, и Дмитрий надумал вернуться в родовое гнездо. Дом там остался, хозяйство, наверное, – я точно не знаю. Рассчитался на заводе – а по профессии он токарь, работал сменным мастером, и неплохо работал. Продал свою «малосемейку» – и подался в родные заволжские степи. В общем, разом все концы обрубил!

Петр Петрович надолго замолк: видимо, ворошить эту тему было для него нелегким делом.

– А что же его брат, Василий? – напомнила я. – Он тоже уехал из Тарасова?

– Василий? – встрепенулся старик. – Нет, Василий никогда и не жил в Тарасове. Он только наезжал к брату в губернский город. Иногда неделями гостил – когда очередной раз гнали с работы за пьянку. Оба были еще холостые… Василий был сельский житель: обретался где-то по соседству с Александровым Полем – не то в Марьинском районе, не то еще в каком. Вроде бы, у них там бабушка жила, да умерла, когда братья были еще мальчишками. А домишко свой внукам отписала. Ну вот, и они решили, что Васька там обоснуется: он с матерью не очень ладил – с детства был шебутной. Дмитрий – тот в люди вышел: в город уехал, закончил училище, на завод поступил, спортом занялся. Он и по характеру совсем другой был: спокойный, уравновешенный, трезвый – это уж само собой. Пока эта проклятая авария не перечеркнула все…

– Очень интересно… Близнецы – и такие разные!

Видит Бог: произнося эти слова, я думала не только о братьях Загорулько!

– А внешне они в самом деле были очень похожи, Петр Петрович?

Хозяин квартиры немного оживился – даже улыбнулся слегка.

– Похожи? Не то слово, Поля. Одно лицо! Конечно, если Василия как следует отмыть, причесать и приодеть. Вы знаете, что они мне устроили однажды?…

И Петр Петрович рассказал, как в далекие времена, предшествовавшие той страшной аварии, Дмитрий как-то раз подставил брата по-крупному, отправив его вместо себя на тренировку. (Он был за что-то на него зол). Обман раскрылся только тогда, когда беднягу чуть не придавило штангой, которую ему играючи бросил один из товарищей Дмитрия. Василий Иванович лихо только на мотоцикле гонял да водку жрал, зато в спортзале имел бледный вид.

Я невольно тронула свою шею под воротником свитера, вспоминая слова доктора: «Слабаком этого парня не назовешь»…

– Знаете, Поля, что Дима написал на той фотографии, которая была в этом альбоме? «Дорогому учителю от ученика, которого вы никогда не опознаете!» И ведь я действительно не смог угадать, где он сам, а где Васька! На снимке они стоят обнявшись, одетые совершенно одинаково, своими позами зеркально отображая друг друга. Удивительное впечатление, знаете ли! Совершенно удивительное… Но все-таки, куда же запропало это фото? Оно должно быть здесь!

И старик принялся перетряхивать альбом страница за страницей, бормоча себе под нос, что он «решительно ничего не понимает». Зато у меня в голове кое-что начало проясняться. Даже очень многое! Пожалуй, в деле не хватало лишь последней «точки». Решающей…

Пока я раздумывала, как ее поставить, Некрасов откопал несколько снимков, на которых был запечатлен образ Димы Загорулько – очень мелкий и к тому же десяти-пятнадцатилетней давности. Но та фотография, где он был изображен вместе с братом-близнецом, так и не нашлась. Она словно сквозь землю провалилась!

Внезапно Петр Петрович уронил альбом на колени.

– Какая странная мысль… Нет, этого не может быть! Он мог бы просто сказать мне…

Я догадалась, о чем он.

– Петр Петрович, ведь он заходил к вам недавно. Верно?

– Дима?…

Старик обернулся ко мне всем корпусом, посмотрел внимательным, изучающим взглядом.

– Верно. Он был у меня – первый и единственный раз. С тех самых пор… Правда, он почему-то просил меня никому не рассказывать о его визите, а я вот проболтался, старый дурак…Но как вы догадались, Поля?

– Просто интуиция. Вы подумали о том же, о чем и я: что эту фотографию взял Дмитрий. Ведь больше ее некому было взять! Если не секрет, Петр Петрович, – зачем он приходил? Как выглядел? Что рассказывал о себе?

– Что рассказывал? Да ничего особенного. – Некрасов пожал плечами. – Он позвонил, спросил, можно ли прийти. Я, конечно, его пригласил. Посидели, вспомнили ребят… Марию Павловну мою помянули. Дима рассказал о себе: мол, у него все в порядке, работает страховым агентом. Недавно, наконец, женился, жена медик. Брат, Василий, совсем плох…

– Плох? В каком смысле?

– Да спился совсем – вот в каком. Как еще я должен был понимать эти слова, если речь идет об алкоголике? Жена-то от Васьки давным-давно ушла, вот тут он резко под горку покатился. Семьи нет, работы нет… Сидел на своем дальнем хуторе, как медведь в берлоге, да самогонку гнал. Славная жизнь, ничего не скажешь!

– Это Дмитрий вам рассказал про брата?

– Ну да, кто ж еще? Сам Дима, мне показалось, очень мало изменился за те двенадцать лет, что я его не видел. Я имею в виду, внешне. Только… дерганый стал какой-то, напряженный. Соседка в дверь позвонила, а он подскочил, чашку разбил… Нервы, говорит, простите… Чаю выпил, захотел фотографии посмотреть – вот как вы, Поля. А сам минут через сорок засобирался: спешу, говорит. Вот времечко, Господи! Все на нервах, все куда-то спешат…

Вспомнив внезапно о главном, старик перебил сам себя.

– Значит, вы думаете, он затем и попросил альбом с фотографиями, чтобы… Но зачем, Поля? Зачем было Диме красть у меня старый снимок, который он сам же мне подарил?!

– Петр Петрович, миленький! – взмолилась я вместо ответа. – Ради Бога: когда к вам приходил Дмитрий Загорулько?

Он взглянул мне прямо в глаза.

– Вы ведь не из газеты. Правда, Поля?

Я смущенно опустила свои.

– Простите меня, Петр Петрович! У меня не было другого выхода. Если б я просто пришла к вам с улицы и сказала, что мне надо кое о чем вас спросить – вряд ли вы стали бы откровенничать о людях, которых любите… А как вы догадались?

– Просто интуиция. Понимаете, я… Я действительно люблю Диму, и мне не хотелось бы… Скажите, Поля: он что-то натворил. Да?

– Возможно. Но пока это лишь предположение. Многое, если не все, будет зависеть от вашего ответа, Петр Петрович! Пожалуйста, припомните точно, когда вас посетил ваш ученик. И еще один вопрос, вы только не удивляйтесь… Вы уверены, что то был именно Дмитрий Загорулько, а не его брат Василий? Это очень важно, поверьте!

Старик качал головой, снова глядя куда-то вдаль. Ответил он не сразу.

– Я вам верю, Поля. Приходил ко мне Дима, я уверен. Было жарко, он расстегнул рубашку, и мне в глаза бросились старые шрамы – отметины той аварии…Это было позавчера.

– Позавчера, в среду?!

– Именно. В среду в три часа мне надо было быть в мэрии, на встрече ветеранов спорта. Я еще подумал, что из-за неожиданного визита Димы могу опоздать, но только он не засиделся… Когда он позвонил, по радио как раз начиналась программа «В рабочий полдень». Поля… Ради Бога: что он сделал?

Вот теперь я могла ответить на этот вопрос со всей определенностью. Точка в расследовании была поставлена! Я могла бы сказать этому славному человеку, что в минувшую среду к нему приходил убийца. Либо… Либо призрак – одно из двух! Потому что по официальной версии Дмитрий Иванович Загорулько, тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года рождения, русский, уроженец поселка Александрово Поле Тарасовской области, погиб днем раньше в автомобильной катастрофе. Труп погибшего сильно обгорел…

«…Дорогому учителю от ученика, которого вы никогда не опознаете»… Расчет был верен, Дмитрий Иванович: того, кто умер и похоронен, опознать нельзя. Но живого – можно!

Через неделю, в воскресенье, мы с Ольгой сидели под зонтиком уличного кафе на нашем «тарасовском Арбате». Стояла чудная погода – второе «бабье лето»! – и предприимчивые дельцы решили продлить сезон обслуживания под открытым небом. А мы с сестренкой решили воспользоваться небесной благодатью и выползти из душных квартир на воздух: людей посмотреть, а главное – себя показать. Ведь, несмотря на известные потери, которые обе мы понесли в ходе расследования по так называемому «делу Палискиене», нам обеим все еще было что показывать, черт возьми!

Все основные «моменты истины» – покушение на мою жизнь, московская «одиссея» Ольги Андреевны, смерть Дрюни Старостина и, конечно, сенсационный арест «Менделеева»-Загорулько и его жены, – все это было давным-давно рассказано и пересказано, обсуждено и утверждено, объахано и объохано. На мое удивление, сестра всего только раз попыталась упасть в обморок, «переваривая» эти новости. Должно быть, «этапы большого пути» ее все-таки закалили.

Мы ждали Жору Овсянникова. Он был так замотан в последнюю неделю, что просто валился с ног, и даже я не рисковала отнимать время у старшего следователя УВД. Но сегодня он сам пообещал выкроить полчасика, чтобы поделиться последними новостями, и мы договорились о встрече в этой кафешке.

Как настоящая «персона грата», Жора даже позволил себе опоздать на свидание – ровно на пять минут.

– Ого, армянский коньячок! Какое искушение для бедного майора, Оленька.

– Что значит – «искушение»? Разве ты не выпьешь со мной?! – Физиономия моей сестрицы вытянулась.

– Увы, дорогая! Я опять при исполнении.

– Как, в воскресенье?!

– Что поделать! Мне сейчас позвонили, что ваш попутчик, Ольга Андреевна, просится на допрос. Когда сидишь в КПЗ впервые в жизни, никогда нельзя знать заранее, когда на тебя навалится приступ откровенности. Вот и приходится ловить момент, девочки!

Жора подмигнул Ольге и потянулся к бутылке.

– Ну, разве одну капельку, дорогая! Надеюсь, у моего подследственного нет аллергии на спиртное, как у твоей сестры? Хоть он и трезвенник, но…

– Пусть не прикидывается! – отрубила Ольга. – Я сама видела, какой он «трезвенник». Тогда, в поезде.

– Ну, знаешь! Как говаривал один известный киногерой, за чужой счет пьют даже язвенники и трезвенники. Должно быть, опыт, приобретенный в твоей компании, Оленька, пригодился Загорулько позже, когда ему пришла недурная мысль выдать себя за погибшего брата. Между прочим, говорят, при аресте он довольно убедительно разыгрывал горького пьяницу. Даже в белую горячку впал… Но когда его осмотрели медики, сразу чудесным образом вышел из запоя.

– Он признался?! – в один голос выпалили мы с Ольгой.

– В убийстве Старостина и нападении на Поленьку – то есть на Оленьку! – пока еще нет. Он не дурак, и прекрасно понимает, что по этим эпизодам мы пока не располагаем убедительными доказательствами его вины. С него вполне хватит и Палискиене: ведь билетик-то у него нашли!

– Да неужели?! – опередила меня сестра. – Откуда же Загорулько узнал про билет? Ведь Айседора никому, даже мне…

– Пить надо меньше, радость моя! – насмешливо прервал ее Овсянников. – Между прочим, Палискиене объявила о своем выигрыше во всеуслышание, в ресторане. Вы даже тост подняли за Асину удачу.

– Не может быть! Врет он все, этот Загорулько!

– Ну что ж, ты сможешь уличить его в этом во время очной ставки, Ольга Андреевна. Она вам еще предстоит. Только на твоем месте я бы не был так самоуверен: по-видимому, подследственный не врет. Как иначе он мог узнать про билет, если не от самой Айседоры? Кстати, сразу становится понятным, зачем убийца стал убирать свидетелей: чтобы скрыть мотив преступления и пустить следствие по ложному следу. Это же ясно как дважды два!

– Тебе, может, и ясно, а мне – нет! – горячилась сестренка. – Ты думаешь, я совсем сумасшедшая?! Да как я могла пропустить такое мимо ушей?

Я поспешила на помощь Жоре, который начал уже покрываться красными пятнами.

– Дорогая, возможно, ты выходила, и поэтому не помнишь? А у Загорулько тоже все смешалось в голове: кто слышал про билет и кто не слышал, ведь и он был «под мухой»… Вот он и решил заняться сперва Старостиным, который был для него гораздо опаснее, а тебя оставить напоследок!

– А почему это Дрюня был для убийцы опаснее меня? Что я – не свидетель, что ли? – еще пуще обиделась Ольга.

– Да потому, черт тебя возьми, что Дрюня не падал под стол, а все слышал и все соображал! И еще потому, что они с Загорулько наверняка выяснили в ходе застолья, что у них было в прошлом общее увлечение – альпинизм, и остался общий знакомый – Петр Петрович Некрасов. Да мало ли о чем успел по-свойски проболтаться будущий убийца! А значит, Старостин стал для него «бомбой замедленного действия», и ее требовалось срочно обезвредить. До того, как Дрюня начнет давать показания.

– Поленька, ты у нас, как всегда, права! – Жорина ладонь мягко накрыла под столом мою руку. – После того как этот любитель детективов задушил актрису, у него не было другого выхода, кроме как убить двух других свидетелей. И первым по значимости шел, безусловно, бизнесмен – ты уж не обижайся, Ольга Андреевна! Я думаю, Загорулько позвонил ему – ведь мы выяснили, что кто-то звонил на сотовый Старостина непосредственно перед тем, как тот скрылся в неизвестном направлении. Наплел что-то, скорее всего, попросил подвезти за город. А там оглушил ничего не подозревающего парня и спустил в Волгу… Сволочь!

Жора залпом опрокинул в себя рюмку коньяку.

– Никуда он не денется, голубчик! Припрем уликами – расскажет и про Старостина, и про покушение на Олю. То есть на Полю…

Я незаметноосвободилась от Жориной горячей ладони. Совершенно незачем поощрять его раньше времени. В конце концов, у нас не ужин с шампанским, а деловой ланч, и только!

– А про то, как отправил на тот свет родного брата, тоже расскажет?

– Ах, это… – Овсянников сразу стал снова деловым.

– Нет, причастность к смерти брата Загорулько отрицает категорически. И вы знаете, девочки, по-моему, он не врет! Я думаю, все было именно так, как он рассказывает. В понедельник Загорулько с женой приехали к брату в Марьинский район. Должно быть, Дмитрий Иванович хотел в эти дни больше мелькать на людях: ну, чтоб все видели, что с ним ничего не происходит, что он такой же, как обычно. Всю ночь пили-гуляли – в основном, конечно, Василий. А на рассветечуть проспавшийся хозяин решил тряхнуть стариной: ведь он когда-то был лихим мотогонщиком! Залез в братнину машину, и… Ну, остальное вы знаете. Трагедия произошла, напомню, совсем недалеко от села, на пустынном участке трассы и к тому же рано утром. Должно быть, кто-то из супругов Загорулько поспел на место происшествия раньше всех прочих свидетелей… Вот тут-то и созрел план спрятать концы в воду. Вернее, в огонь! Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Кому же придет в голову подозревать в убийствах мертвеца?!

– Значит, жена была с ним заодно? – Сестренка сделала большие глаза.

– А ты как думаешь? Ведь именно она «опознала» в обугленном трупе своего мужа, не забывай! Мы пока не знаем, кто там у них был «генератором идеи»: «слабая половина» до сих пор молчит. Только, сдается мне, Татьяна Загорулько – достойная жена своего мужа! Дмитрию слегка «подправили внешность», и он уехал к себе в Александрово Поле уже под видом Василия, сопровождающего тело брата и его убитую горем молодую «вдову»…

– Потрясающе! – ахнула Ольга. – Но как же они собирались жить дальше?

– Элементарно, Ватсон. Выждали бы, пока все это уляжется, и спокойно уехали бы куда-нибудь подальше, где их никто не знает. Там без проблем «отоварили» бы лотерейный билетик и зажили припеваючи. В конце концов, если бы – скажем, в результате шока, вызванного гибелью любимого брата, – «Василий» Загорулько бросил пить, стал человеком и женился на вдове погибшего, я думаю, общественность это только приветствовала бы. Самое интересное, что этот план, при всей его кажущейся абсурдности, скорее всего, осуществился бы. Если б не наша умная Поля…

– А я?! – раздался голос из-за бутылки.

– И наша смелая Оля! – с пафосом закончил Овсянников и повернулся ко мне. – Я все хотел спросить тебя, дорогая… Как ты догадалась?

Я скромно потупила глаза.

– Просто интуиция!

– Это само собой. А если серьезно?

– А если серьезно – то это больше заслуга Ольги Андреевны, чем моя. Ведь это она подбросила мне сюжетец из Жоржа Сименона – это во-первых. Я нашла и перечитала ту повесть. Она называется… Черт возьми, опять забыла! Если ты помнишь, Оля, там тоже был задействован выигравший лотерейный билет, хотя убивали не из-за него. Ну, а наш сюжет развивался наоборот: у нас в работе было что угодно, кроме настоящего мотива преступления. Пока я не наткнулась на него совершенно случайно…

– Ты?!

– А ты думаешь, Георгий Михайлович, Арчибальдов сам вспомнил о билете и прибежал к вам на Московскую? Как бы не так! Кое-кому пришлось взять на себя труд освежить память Александра Валерьевича.

Жора переглянулся с Ольгой. Вид у них обоих был совершенно ошарашенный. Очень довольная собой, я продолжала.

– Ну, а во-вторых, после покушения на драгоценную жизнь моей сестренки мне в голову пришла очень интересная мысль. Что для настоящего убийцы лучший способ отвести от себя подозрения – это затеряться между жертвами. Сначала я подозревала исчезнувшего Старостина, но после того как всякие сомнения в его смерти отпали, мое внимание естественным образом переключилось на Загорулько. Потому что подозревать собственную сестру – это согласитесь, уже слишком. Даже для меня!

– Ты себе явно льстишь, Поля! – парировала Ольга Андреевна. И, заглянув в рюмку, мечтательно протянула: – Интересно, где сейчас этот лотерейный билет?

– Как где? Его вернули Арчибальдову, разумеется. Следствию он больше не нужен. Хотя, если хотите знать мое мнение, надо бы примерно наказать этого Господинчика, конфисковав выигрыш в пользу государства: если б не его забывчивость, следствие не потеряло бы столько времени, плутая в поисках мотива!

– Вы абсолютно правы, Георгий Михайлович! – раздался за моей спиной знакомый голос. – Вот я и решил явиться сюда, чтобы восстановить справедливость. Дорогая моя Полина Андреевна, я… О! Вы опять изменили имидж?! Это невероятно! Пожалуй, мне стоит подумать о том, чтобы пригласить вас на главную роль в новом спектакле…

Тут Арчибальдов, склонившийся над ручкой моей сестры, заметил мою смеющуюся физиономию. Последовала немая сцена похлеще финала «Ревизора».

– Ольга, позволь тебе представить Александра Валерьевича Арчибальдова, который не нуждается в дальнейших рекомендациях. Маэстро! Это Ольга Андреевна Снегирева, моя родная сестра. Впрочем, подозреваю, вы уже знакомы? Я пригласила вас сюда, чтобы наконец-то разрешить все недоразумения, которые возникали между нами на протяжении этого расследования, вплоть до настоящего момента…

– О! Полина Андреевна! Ольга Андреевна?… Вот это мистификация так мистификация! У меня просто нет слов…

Режиссер припал теперь уже к моей ручке.

– Зато у меня есть небольшое добавление, – встрял между нами Жора. – Во избежание, так сказать, дальнейших недоразумений разрешите и мне представиться.

– Но ведь я вас и так знаю, товарищ старший следователь!

– Не все знаете, маэстро! – Овсянников решительно отобрал у Арчибальдова мою руку, которую тот не спешил отпускать. – Я – муж этой прекрасной дамы!

– Бывший муж, Овсянников!

– Формально ты, конечно, права. И тем не менее всем присутствующим я бы посоветовал делать акцент не на прилагательном «бывший», а на слове «муж».

– Так вы, кажется, собирались восстановить какую-то справедливость? – напомнил майор, когда общий смех утих, все уселись за столик и наполнили рюмки.

– Вот именно, Георгий Михайлович, вот именно!

Режиссер торжественно извлек из-за пазухи большой белый конверт и бросил его на середину стола.

– Это – тот самый билет, который стал причиной двух убийств и страданий стольких невинных людей. Тот самый билет, по которому я хотел выиграть счастье, но выиграл только горе и одиночество… Ладно, не будем сейчас об этом! Жизнь продолжается, хотя иногда в это бывает трудно поверить… Вы догадываетесь, что я собираюсь сделать с этим билетом?

Режиссер обвел взглядом присутствующих. Мы все переглянулись. Признаюсь, некоторые догадки у меня возникли, но я не собиралась высказывать их вслух.

– Я собираюсь передать его двум очаровательным женщинам, благодаря которым сегодня торжествует правосудие. Я думал, что увижу здесь одну, но теперь, когда понял, что знаком с обеими сестрами…

Арчибальдов усмехнулся.

– Полина Андреевна! Ольга Андреевна! Этот лотерейный билет – ваш.

Мы с сестрой переглянулись.

– Александр Валерьевич! Мы так не договаривались. Это слишком щедрый гонорар.

– Да полно вам. Вы окажете мне большую услугу, если избавите меня от этого билета! Мне он не нужен. Ну, подумайте сами: какие воспоминания он может у меня вызывать? Разве смогу я пользоваться этими деньгами, разве пойдут они мне на пользу? Деньги, из-за которых убили Асю… Нет, нет и нет! А вы – другое дело. Вы их честно заработали! Кажется, я говорил вам, что всякий труд должен быть достойно оплачен…

Главреж в недоумении перевел глаза на Ольгу.

– Или я это вам говорил?… Черт, вы меня совсем запутали! По-моему, нам давно пора выпить.

– Выпить за сказанное! – энергично поддержал его Овсянников. – Как говорится, приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

Послышался сладкий звон рюмок, столкнувшихся в дружеском порыве. Черт возьми, а все-таки жаль иногда, что я не пью…