Жозеф Бальзамо. Том 2

126. ГЛАВА, В КОТОРОЙ Г-Н ДЕ САРТИН НАЧИНАЕТ ВЕРИТЬ, ЧТО БАЛЬЗАМО ДЕЙСТВИТЕЛЬНО КОЛДУН

На нетерпеливый звонок г-на де Сартина вбежал пристав.

— Где женщина? — спросил начальник сыска.

— Какая женщина, ваше высокопревосходительство?

— Та, что упала здесь в обморок и которую я поручил вам.

— Ваше высокопревосходительство, она пришла в себя, — сообщил пристав.

— Прекрасно, приведите ее.

— Ваше высокопревосходительство, но где ее искать?

— Да в соседней комнате.

— Ее там нет, ваше высокопревосходительство.

— Нет? Но где же она?

— Не знаю.

— Она что, ушла?

— Да.

— Одна?

— Да.

— Но она же была без чувств.

— Да, ваше высокопревосходительство, какое-то время она лежала без сознания, но через пять минут после того, как в кабинет вашего высокопревосходительства был допущен граф Феникс, она очнулась от странного обморока, от которого не помогли ей ни эссенция, ни соль, открыла глаза, встала и с удовлетворенным видом вздохнула.

— А затем?

— А затем направилась к двери и, поскольку ваше высокопревосходительство не отдали приказа не отпускать ее, ушла.

— Ушла! — вскричал г-н де Сартин. — Болван, да я вас в Бисетр за это закатаю! А ну быстро пришлите мне старшего сыщика.

Пристав стремительно выскочил исполнять приказание.

— Этот негодяй — колдун, — пробормотал несчастный глава сыска. — Я — начальник полиции короля, но он явно начальник полиции дьявола.

Читатель уже понял то, что не мог объяснить себе г-н де Сартин. Сразу после эпизода с пистолетом, пока начальник полиции приходил в себя, Бальзамо воспользовался недолгой передышкой, сориентировался и, повернувшись поочередно на все четыре стороны света, приказал Лоренце встать, выйти и вернуться тем же путем на улицу Сен-Клод, уверенный, что приказ дойдет до нее.

Как только веление было мысленно произнесено Бальзамо, между ним и Лоренцой возник магнетический ток, и она, подчиняясь полученному приказу, встала, ушла, и никто не воспрепятствовал ее уходу.

В тот же вечер, ложась спать, г-н де Сартин велел пустить себе кровь: потрясение было слишком сильным, чтобы пройти без последствий, а врач заверил начальника полиции, что при промедлении хоть в четверть часа у него случился бы апоплексический удар.

Тем временем Бальзамо проводил графиню до кареты и хотел попрощаться с нею, но она была не из тех женщин, кто позволит покинуть себя, не получив или хотя бы не попытавшись получить какое-то объяснение странным событиям, которые только что разыгрались у нее на глазах.

Она попросила графа сесть с нею в карету, он подчинился, Джерида же повел под уздцы форейтор.

— Теперь вы видите, граф, — сказала она, — как я верна слову, и, если я кого-то объявляю своим другом, я произношу это и устами, и сердцем. Я только что возвратилась в Люсьенну, поскольку король сказал мне, что намерен завтра приехать туда повидаться со мной, но тут пришло ваше письмо, и ради вас я все бросила. Многие бы перепугались, слыша, как господин де Сартин бросает нам в лицо слова о заговорах и заговорщиках, но я, прежде чем что-то предпринять, смотрела на вас и все делала по вашим пожеланиям.

— Сударыня, — отвечал Бальзамо, — вы с лихвой заплатили за ту ничтожную услугу, которую мне посчастливилось оказать вам, но за мною ничто не пропадет, я умею быть благодарным, и вы вскоре убедитесь в этом. Только не верьте, будто я преступник, заговорщик, как утверждает господин де Сартин. Наш дражайший начальник полиции получил от предавшей меня особы эту шкатулку, где хранятся мои секреты, относящиеся к химии, секреты, которыми я хочу поделиться с вами, графиня, чтобы вы сохранили свою неувядающую лучезарную красоту, свою ослепительную молодость. Однако милейший господин де Сартин, узрев записанные шифром формулы, призвал на помощь какого-то канцеляриста, который, желая выслужиться, истолковал мой шифр на свой манер. Кажется, сударыня, я вам как-то уже говорил, что над моими занятиями пока еще тяготеют все опасности, которым они подвергались в средние века, и лишь острые и юные умы, такие, как ваш, благоволят к ним. Одним словом, сударыня, позвольте вам сказать, что вы избавили меня от затруднений, и я крайне признателен вам.

— Но что стало бы с вами, если бы я не пришла вам на помощь?

— Меня заключили бы в Венсен или в Бастилию, чтобы насолить королю Фридриху, которого его величество терпеть не может. Для меня нет ни малейшего сомнения, что я вышел бы оттуда, так как умею дыханием плавить камни, но на этом я лишился бы шкатулки, в которой содержатся, как я уже имел честь говорить вам, интереснейшие и бесценные формулы, по счастливой случайности вырванные наукой из вечной тьмы.

— Ах, граф, вы и успокоили, и обворожили меня. Но вы обещаете мне омолаживающий напиток?

— Разумеется.

— И когда же вы мне его дадите?

— Ну, торопиться нам некуда. Попросите его у меня лет через двадцать. Надеюсь, прекрасная графиня, сейчас вы не хотели бы стать ребенком?

— Граф, вы поистине очаровательный человек. Позвольте задать вам последний вопрос, и я вас отпущу, поскольку, как мне кажется, вы торопитесь.

— Слушаю вас, графиня.

— Вы сказали, вас кто-то предал. Это мужчина или женщина?

— Женщина.

— Ах вот что! Любовь!

— Увы, да. Любовь, удвоенная ревностью, доходящей до исступления, которая и приводит к результатам, виденным вами. Женщина не осмелилась нанести мне удар кинжалом, так как знает, что меня невозможно убить, и решила сгноить меня в тюрьме или разорить.

— Как разорить?

— Во всяком случае, она так полагает.

— Простите, граф, я должна выяснить, — рассмеялась графиня. — Уж не ртуть ли течет в ваших жилах, чем объясняется ваше бессмертие и то, что на вас проще донести, нежели убить?.. Вас высадить здесь или отвезти домой?

— Благодарю, графиня, я не хочу злоупотреблять вашей добротой и принуждать вас делать крюк. У меня есть мой Джерид.

— А, ваш великолепный конь. Говорят, на скаку он обгоняет ветер.

— Я вижу, он вам нравится, сударыня?

— Да, прекрасный скакун.

— Позвольте вам его подарить, но с условием, что ездить на нем будете только вы.

— Нет-нет, спасибо. Я не езжу верхом, а уж если случается, то страшно трушу. Но уже одно ваше предложение мне дороже самого подарка. Прощайте, дорогой граф, и не забудьте дать мне лет через десять ваше омолаживающее зелье.

— Я говорил, через двадцать.

— Ах, граф, вы же знаете пословицу: лучше синица в руках… А если сможете, дайте мне его лет через пять. Никому не ведомо, что может случиться.

— Как вам будет угодно, графиня. Разве вы не знаете, что я всецело к вашим услугам?

— И еще одно, граф.

— Слушаю вас.

— Но чтобы сказать вам это, я должна вам очень доверять.

Бальзамо, уже вышедший из кареты, поборол нетерпение и приблизился к графине.

— Ходят упорные толки, — сказала г-жа Дюбарри, — что королю нравится малютка Таверне.

— Графиня, этого не может быть!

— И как поговаривают, очень нравится. Вы должны мне сказать, так ли это. Если да, не щадите меня, скажите как другу. Граф, мне необходимо знать правду.

— Сударыня, — отвечал Бальзамо, — я сделаю больше: обещаю вам, что мадемуазель Андреа никогда не станет любовницей короля.

— Почему же, граф? — поразилась г-жа Дюбарри.

— Потому что я не желаю этого, — отрезал Бальзамо.

Г-жа Дюбарри недоверчиво ахнула.

— Вы сомневаетесь?

— А разве нельзя усомниться?

— Сударыня, никогда не сомневайтесь в науке. Вы поверили мне, когда я сказал «да», поверьте же, когда я говорю «нет».

— Выходит, у вас есть какие-то средства…

И г-жа Дюбарри запнулась.

— Продолжайте.

— Средства, способные подавить желание короля или победить его прихоти?

Бальзамо улыбнулся.

— Я умею внушать влечение.

— Да, знаю.

— И даже верите в это.

— Верю.

— Так вот, на сей раз я внушу отвращение, а в случае необходимости — бессилие. Так что успокойтесь, графиня, я на страже.

Бальзамо произносил эти не слишком связные фразы в возбуждении, которое г-жа Дюбарри принимала, как и должно было ей принимать, за пророческий экстаз; она ведь не знала, что Бальзамо терзался от лихорадочного нетерпения поскорее увидеть Лоренцу.

— Решительно, граф, — промолвила она, — вы не только предсказали мне счастливую судьбу, вы — мой ангел хранитель. Граф, будьте бдительны! Я защитила вас, защитите же и вы меня. Заключим союз.

— Согласен, сударыня, — отвечал Бальзамо.

И он еще раз поцеловал графине руку.

Затем, закрыв дверцу кареты, которую графиня остановила на Елисейских полях, он вскочил на коня, Джерид радостно заржал, и вскоре всадник и конь растворились в ночи.

— В Люсьенну! — крикнула утешенная г-жа Дюбарри.

Бальзамо же тихонько свистнул, чуть-чуть сжал коленями бока Джерида, и конь понесся вскачь.

Через пять минут Бальзамо уже был на улице Сен-Клод в вестибюле своего дома и вопросительно смотрел на Фрица.

— Ну что? — с тревогой спросил он.

— Да хозяин, — ответил слуга, привыкший читать в глазах своего господина.

— Вернулась?

— Да, уже наверху.

— В какой комнате?

— В той, что украшена шкурами.

— Как она?

— Очень устала. Она так стремительно мчалась, что я, заметив ее еще издали — а я поджидал ее, — не успел даже выбежать навстречу.

— Вот как?

— Я просто-напросто перепугался. Она ворвалась как молния, взлетела не переведя дыхания по лестнице, вбежала в комнату и рухнула на черную львиную шкуру. Вы ее там и найдете.

Бальзамо поспешно поднялся и действительно увидел Лоренцу, которая из последних сил боролась с первыми судорогами нервного припадка. Слишком долго магнетические флюиды тяготели над ней, принуждая совершать действия вопреки ее воле. Она страдальчески стонала; казалось, на грудь ей навалилась скала, и женщина обеими руками пытается столкнуть ее.

Бальзамо бросил на Лоренцу гневный взгляд, подхватил на руки и понес в ее комнату, дверь которой таинственным образом распахнулась перед ним.