Жуков

В ГОД СТАЛИНГРАДА

Шла первая военная весна. Таяли снега, постепенно обнажая с юга на север гигантскую пульсирующую кровоточащую рану — фронт, рассекший европейскую часть нашей страны от Азовского до Баренцева моря. Все помыслы нашего народа были направлены на то, чтобы скорее закрыть ее, выгнать врага из пределов Отчизны. И без промедления. Бои и оккупанты продолжали опустошать русские, украинские и белорусские земли.

В директивном письме Ставки Верховного Главнокомандования Военным советам фронтов и армий, отвечавшим настроениям в стране, ставилась задача: с приходом весны обеспечить «полный разгром гитлеровских войск в 1942 году. Но для осуществления этой задачи необходимо, чтобы наши войска научились взламывать оборонительную линию противника, научились организовывать прорыв обороны противника на всю ее глубину и тем открыли дорогу для продвижения нашей пехоты, наших танков, нашей кавалерии. У немцев имеется не одна оборонительная линия — они строят и будут иметь скоро вторую и третью оборонительные линии. Если наши войска не научатся быстро и основательно взламывать и прорывать оборонительную линию противника, наше продвижение вперед станет невозможным».

Жуков, насколько позволяла обстановка, размышлял над директивой, написанной своеобразным сталинским стилем. Указания в принципе верные. Но каково же сейчас соотношение сил на фронте наступающей (мы) и обороняющейся (гитлеровцы) сторон? К маю 1942 года Советские Вооруженные Силы только в действующей армии имели 5,1 миллиона человек, почти 3,9 тысячи танков, 2,2 тысячи самолетов, 44,9 тысячи орудий и минометов. Германия с сателлитами — 6,2 миллиона человек, 3400 боевых самолетов, свыше 3 тысяч танков, до 57 тысяч орудий и минометов. Силы, в сущности, равные.

Как добиться превосходства? Работа нашей промышленности превзошла все ожидания, с каждым месяцем ширится приток на фронт вооружения, снаряжения и боеприпасов. Мы уже превосходили, и порядочно, военную экономику Германии. В 1942 году мы выпустили 25,4 тысячи самолетов, 24,5 тысячи танков, 33,1 тысячи орудий калибра свыше 76 миллиметров. Германия произвела у себя, в оккупированных и союзных странах 14,7 тысячи самолетов, 6,1 тысячи танков, 14 тысяч орудий калибром более 77 миллиметров.

Враг, узнавший силу советского оружия, не был полностью в неведении о нараставшем неблагоприятном для него изменении в соотношении сил, но надеялся сломать этот процесс новым, неслыханным по мощи и жестокости натиском. Директива Гитлера от 5 апреля 1942 года на лето ставила решительные цели: «окончательно уничтожить» Красную Армию и лишить «по мере возможности» СССР военно-промышленных центров.

Естественно, Жуков не мог знать ее содержания, но он понимал: немцы будут действовать так, а не иначе. Генштаб стоял за то, чтобы изменить сначала соотношение сил в нашу пользу стратегической обороной, а перейти в наступление летом. Соглашаясь с этим, Жуков все же считал необходимым мощным ударом в начале лета разгромить ржевско-вяземскую группировку противника, стоящую все еще в 130 километрах от Москвы. «Разгром противника на западном направлении, — рассуждал Жуков, — должен был серьезно ослабить немецкие силы и принудить их отказаться от крупных наступательных операций, по крайней мере на ближайшее время. Конечно, при ретроспективной оценке событий этот вывод не является бесспорным, но в то время при отсутствии полных данных о противнике я был уверен в своей правоте».

Так располагал Жуков. Увы, не от него зависело тогда стратегическое планирование летней кампании 1942 года. В конце марта 1942 года в Кремле состоялось ответственное совещание, созванное Сталиным, обсуждались возможные действия Красной Армии летом 1942 года. В совещаниях участвовали И. В. Сталин, Н. С. Хрущев, Г. К. Жуков, К. Е. Ворошилов, С. К. Тимошенко, Б. М. Шапошников, И. X. Баграмян, А. М. Василевский и другие. Генеральный штаб стоял за активную оборону. Командование юго-западного направления настаивало на проведении наступательных операций, в первую очередь под Харьковом и в Крыму. Сталин высказался за это наступление. Большая часть участников совещания молчаливо одобрительно кивали. Он знал о том, что Жуков против такого образа действий, и особо выделил:

— Не сидеть же нам в обороне сложа руки и ждать, пока немцы нанесут удар первыми? Надо самим нанести ряд упреждающих ударов на широком фронте и прощупать готовность противника. Жуков предлагает развернуть наступление на западном направлении, а на остальных фронтах обороняться. Я думаю, что это полумера.

Сталин говорил четко, чеканя слова с большой внутренней убежденностью. В такой же манере ответил взявший слово Жуков. Он повторил свои доводы против нескольких наступательных операций, надеясь получить поддержку начальника Генштаба Шапошникова, который в целом придерживался точки зрения Жукова. Но Шапошников «на этот раз, к сожалению, промолчал», предложение Верховного было принято.

Твердость Жукова, как всегда, не пришлась по вкусу Сталину. Он еще не добрался до штаба фронта, как получил директиву: «С сего числа Калининский фронт выводится из моего подчинения и переключается в прямое подчинение Ставки, а главное командование западного направления, которое я возглавлял, ликвидируется. Мне, конечно, было понятно — это за то, что не согласился с решением Верховного относительно «ряда упреждающих наступательных операций наших войск».

Очень скоро стало ясно, кто был прав. «События мая и июня показали просчеты Ставки», — лаконично заметил в своих мемуарах Жуков. В чем они заключались? С конца декабря 1941 года в Крыму с переменным успехом шли напряженные бои. Во второй половине апреля Ставка приказала Крымскому фронту перейти наконец к жесткой обороне. Войска, однако, не успели перестроить свои боевые порядки. В первой половине мая противник внезапно сам открыл наступление в Крыму и овладел Керчью.

Сталин в беседе с Жуковым с большой болью отозвался о поражении в Крыму. И тут же осведомился:

— Вы не изменили своего мнения, по-прежнему против наступления на юге?

Речь шла о намеченном на 12 мая крупном наступлении Юго-Западного фронта. Жуков коротко ответил:

— Нет. Считаю, что на юге надо встретить противника ударами авиации и мощным огнем, нанести ему поражение упорной обороной, а затем перейти в наступление.

Доводы Жукова, отражавшие и мнение Генштаба, не были приняты во внимание. Наши войска вломились в боевые порядки врага, уже стянувшего силы для большого наступления на южном крыле советско-германского фронта. За три дня мы продвинулись до 50 километров. Торжествующий Сталин упрекнул Генштаб — чуть не отменили многообещающую операцию! Но наступление Юго-Западного фронта закончилось через несколько дней крупной неудачей под Харьковом, повлекшей за собой тяжелые потери. Эти поражения облегчили вермахту проведение удара, приведшего гитлеровцев в конечном счете к выходу к Сталинграду и на Кавказ.

Репрессий за неудачи не последовало. Верховный, по мнению Жукова, понял, что «неблагоприятная обстановка, сложившаяся летом 1942 года, является следствием и его личной ошибки, допущенной при утверждении плана действий наших войск в летней кампании 1942 года. И он не искал других виновников среди руководящих лиц Ставки и Генерального штаба». На фронте был наказан Мехлис, предъявлены претензии Тимошенко и ряду других генералов.

Ошибка заключалась в том, что Ставка допускала возможным одновременное немецкое наступление на двух направлениях — московском и на юге. Причем предполагалось, что решительный удар последует все же по Москве.

Командующий Западным фронтом Жуков, разумеется, готовился встретить врага, если он снова пойдет на столицу. Сталии постоянно справлялся о положении вверенных ему войск. Жуков подробно, систематически информировал его обо всем. 30 мая 1942 года он, например, докладывал Сталину: «В период 21–28.5. мною лично проверены 5, 43, 49, 50, 10, 16 армии. Армии фронта за май проделали большую работу по приведению войск фронта в боевую готовность… Оборона во всех армиях организована хорошо». В другом донесении в это же время Жуков просит Сталина издать приказ, уточняющий, кто должен быть на командных пунктах частей, иначе «толчея», прибывающие «машины и хождение» демаскируют их.

Если речь заходила о таких частностях, тогда можно заключить: Западный фронт стоял прочно. К тому же его подпирали стратегические резервы, которые в основном размещались на центральном направлении и частично в районе Воронежа. Это и оказалось в конечном счете фатальным для южного крыла нашего фронта. «Если бы на оперативных тыловых рубежах юго-западного направления стояло несколько резервных армий Ставки, — с горечью говорил Жуков — тогда бы не случилось катастрофы с войсками юго-западного направления летом 1942 года».

Когда 28 июня грянул гром — враг перешел в наступление на юге и нечем было подкрепить пробитый сильнейшим ударом наш слабый фронт, — в образовавшуюся брешь в 300 километров грязным половодьем хлынули немецкие танковые и моторизованные дивизии. Их вели генералы, решившие взять реванш за зимние поражения и панически боявшиеся фюрера. Не считаясь с потерями, они заставляли войска идти напролом, не заботясь о флангах.

Как через прорванную плотину, мутная волна нашествия растекалась по нашей земле. Ее накат к северу был отбит относительно быстро — 6 июля немцев остановили в самом Воронеже. Гитлер прогоняет командующего группой «Юг».

Он делит ее на две группы армий — «А» и «Б». Первая устремляется на Кавказ, вторая — прямо на восток к Волге.

С юга доходили горестные вести — немецкое наступление продолжалось. Хотя лето 1942 года никак не походило на лето 1941 года — наши войска нередко несли серьезный урон, но нигде не отходили, чтобы не нанести врагу чувствительных потерь, нигде не попадали в окружение и в целом сберегли боевую технику, — все это не снимало гнетущей тревоги: захватчики топчут улицы Ростова, Краснодара, миллионы мирных жителей ввергнуты в ад фашистского «нового порядка».

В результате утраты Крыма, поражений под Харьковом, захвата Донбасса, выдвижения врага к Воронежу, захвата района Дона немцы снова овладели стратегической инициативой. Они шли к Волге и на Кавказ. Последствия оказались крайне тревожными. В наших войсках южного крыла «кое-где», заметил Жуков, «появились панические настроения и нарушения воинской дисциплины. Стремясь пресечь падение морального духа войск, И. В. Сталин издал 28 июля 1942 года приказ № 227». Вероятно, это уникальный документ в истории Великой Отечественной, вызванный тяжкими обстоятельствами войны.

Приказ напоминал: «Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше — значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину… Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв». В приказе далее выделялось — мы можем не только выдержать напор врага, но и отбросить его назад, ибо советская военная промышленность теперь работает «прекрасно». Но «не хватает порядка и дисциплины», что надлежит ввести самыми жесткими мерами.

Сталин счел возможным привести поучительный пример действий немецкого командования для восстановления дисциплины «после своего зимнего отступления под напором Красной Армии. Они сформировали более 100 штрафных рот, поставив их на опасные участки фронта, и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить свои грехи. Они сформировали наконец специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем дрались зимой. И вот получается, что немецкие войска имеют хорошую дисциплину, хотя у них нет возвышенной цели защиты своей родины, а есть лишь одна грабительская цель — покорить чужую страну, а наши войска, имеющие возвышенную цель защиты своей поруганной Родины, не имеют такой дисциплины и терпят ввиду этого поражение.

Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали потом над ними победу?»

На нашем фронте приказом № 227 вводились штрафные батальоны и роты, заградительные отряды, «железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и якобы должны отступать и дальше на восток». Следовали различные угрозы и повторялся рефрен: «Паникеры и трусы должны истребляться на месте». В своих Мемуарах Г. К. Жуков не дал оценку приказу № 227. Он выделил, однако, что приказ подкрепили усиленной партийно-политической работой войсках, а именно: «В июне ЦК партии рассмотрел в целом состояние политической работы в Красной Армии и выработал пути по ее дальнейшему улучшению, ЦК потребовал от политорганов более широкого развертывания идейно-политической работы в войсках. Всем командирам и политработникам, и том числе высшего звена, было предложено лично вести агитацию и пропаганду среди воинов». В мемуарах Жуков не сообщил о том, как он лично занимался предписанным делом выступал с докладами, проводил беседы и т. д.

В это время Западный фронт был занят наступательными операциями, чтобы сковать резервы врага, предотвратив их переброску к Сталинграду и на Кавказ. Под командованием Г. К. Жукова прошло первое наше широкое наступление летом.

Началось все со звонка Сталина в началу июля. Он осведомился у Жукова, известно ли ему, что немцы отрезали войска 39-й армии на Калининском фронте. Получив утвердительный ответ, Сталин высказался за то, чтобы 39-я армия не оказалась в «тяжелом положении». Жуков напомнил, что Калининский фронт находится в прямом подчинении Ставки. Сталин промолчал и осведомился, может ли Западный фронт перейти в наступление, чтобы отвлечь внимание немцев от юго-западного направления. Жуков предложил нанести два удара, один из них в районе Погорелое Городище во взаимодействии с Калининским фронтом. Такова предыстория развернувшегося здесь тяжелейшего сражения.

Сражаться предстояло в лесистой, кое-где заболоченной местности с небольшими, но полноводными реками. С началом операции совпали проливные дожди, сделавшие почти непроходимыми грунтовые дороги, а других в этих местах не было.

Жуков, как всегда, добивался обеспечения полной внезапности. Из его приказа от 10 июля 1942 года: «Особое внимание обратить на скрытность подготовки, внезапность и стремительность удара, подготовку артогня по целям… а также на организацию четкого взаимодействия… Всю подготовку провести лично, не отдавая никаких письменных приказов».

Подтягиваемые к фронту ударные корпуса и дивизии укрывались в густых лесах и выдвинулись на исходные рубежи только перед атакой. Чтобы скрыть направления главных ударов (там собралась основная масса артиллерии), в течение нескольких дней «пристреливали» цели на других участках. Немцы немедленно их усилили.

Система введения противника в заблуждение оправдала себя. Когда после позиционной войны, длившейся полгода, пришел наконец «артиллерийский рассвет», тысячи тонн стали обрушились на окопы ничего не подозревавших гитлеровцев.

Впервые за войну нам приходилось штурмовать такую сильную оборону врага. Жуков потребовал самой тщательной подготовки операции с учетом новейшей немецкой тактики оборонительного боя. Он разъяснял всем командирам в приказе от 12 июля, что противник теперь строит боевые порядки расчлененно и в глубину. Причина понятна: гитлеровцы уже неоднократно испытали сокрушительную мощь советской артиллерии. «Необходимо глубокой обороне и контратакам противника противопоставить глубокое построение наступательных боевых порядков», — заключал Жуков и подробно объяснял, как это сделать. Передовые подразделения закрепляются в захваченных опорных пунктах, «но для того, чтобы наступление не тормозилось, не терялся бы темп наступления наших боевых порядков, последующий боевой эшелон части должен немедленно и стремительно наступать, перекатываясь через передовой эшелон… Особое внимание обращать на предотвращение фланговых контратак противника для противодействия танкам противника, контратакующим наши боевые порядки, вместе с последними всегда должны наступать противотанковые средства, подразделения ПТР и отдельные противотанковые орудия батальонной и полковой артиллерии. Для этой же цели должны использоваться и отдельные наши танки, которые должны огнем встречать танки противника с места, преимущественно из засад…

Безостановочность, быстрота действий перекатами наших боевых порядков должны обеспечить успех нашим наступающим частям и соединениям. Настоящие указания разъяснить всему командному составу и потребовать их выполнения».

В этом приказе, как и в ряде других, полководец выступает в роли ученого, своего рода профессора военного искусства, не упускающего возможности обучать людей в самой суровой академии — на войне. Приказом, конечно, не исчерпывалась подготовка войск к наступлению, а подводился итог напряженным занятиям в поле, штабным играм. На оперативных совещаниях прорабатывалась предложенная Жуковым тактика прорыва глубоко эшелонированной немецкой обороны.

На левом крыле фронта три наши армии действовали в направлении Брянска, а на правом усиленная 20-я армия, взаимодействовавшая с соседним Калининским фронтом, стремилась разбить вражескую группировку в районе Ржева. Завязалась редкая по напряженности и совершенно выходившая из ряда вон по потерям борьба, продолжавшаяся около месяца. У Ржева удалось пробиться вплотную к городу. Немецкая 9-я армия, чтобы предотвратить широкий прорыв, бросила в бой танковые и пехотные дивизии, назначенные к отправке на юг.

Уже к началу операции Жуков выдвинул командный пункт Западного фронта к местечку Погорелое Городище, всего в нескольких километрах от места самых напряженных боев. Он требовательно и жестко руководил войсками. Враг сообразил: русские наступают не очень большими силами. Вести с юга ободряли гитлеровцев. Но тут, в сырых лесах откуда-то взявшиеся русские выгнали немцев из обжитых за полгода позиционной войны окопов и все теснят их.

Командование вражеской 9-й армии выдвинуло к месту прорыва два танковых корпуса — 700 танков, 9—10 августа на очень ограниченном пространстве разыгралось встречное танковое сражение. Жуков, предвидевший контрудар, сосредоточил вблизи 800 танков, которые ввел в бой. Враг предвкушал победу, а получил жестокое поражение.

— Подумать только, — сказал командующий нашей 20-й армией генерал М. А. Рейтер, — год тому назад два таких немецких танковых корпуса прорвались от Десны на юг за Ромны, перерезали коммуникации Юго-Западного фронта. Позже такие же силы неприятеля прорвались от Орла до Тулы. А теперь два полнокровных танковых корпуса разбиты относительно равными силами нашей армии и спешно переходят к обороне, зарываются в землю. Причем вражеские танковые корпуса понесли поражение летом, когда, по заверениям немецкого командования, немцам нет равных!

Жесточайшее сражение на истребление продолжалось. Как в мясорубке, перемалывались все новые фашистские дивизии; густые леса, обгоревшие и пострадавшие от артогня и бомбежек, были завалены вражескими трупами. Неделями нельзя было продохнуть: сырой воздух был пропитан отталкивающим запахом тления. Несли потери и наши войска. «Я убит подо Ржевом» — глухое эхо тех страшных боев, постоянное напоминание живым помнить и чтить большие тысячи тех, кто погиб в исконно русских местах.

Немецкие войска, терпевшие тяжелый урон на фронте, вымещали свою злобу на мирном населении. 22 июля Жуков считает необходимым довести до Сталина сведения о беспримерных зверствах гитлеровцев: «Немецким карательным отрядом сожжена деревня Красница, все жители расстреляны, убито 600 человек, ранено 146. Сожжен рабочий поселок Встремка. Причина расстрела — связь с партизанами».

Газета «Красная звезда» после освобождения большой кровью местечка Погорелое Городище писала: «Политика истребления русского населения проводилась в Погорелом Городище систематически и методично. В октябре 1941 года здесь проживало 3076 человек. Из этого числа фашистскими палачами 37 человек расстреляны, 94 сожжены живьем за сопротивление «эвакуации» в германский тыл и 60 человек увезены в рабство в Германию. 1980 человек умерли от голода и болезней. В живых осталось 905 человек. Так современные варвары осуществляли свою злодейскую программу истребления русского народа».

Руководя боями подо Ржевом, Жуков ни на минуту не упускал из внимания полосу, находившуюся южнее вверенного ему фронта. Там случились серьезные осложнения. На другой день после поражения немецких танковых корпусов у Ржева по приказу Гитлера вторая танковая армия затеяла операцию «Смерч» у Сухиничей. Операция провалилась, немцы подверглись неслыханному избиению и здесь.

С чувством большого удовлетворения и гордости Жуков докладывает Сталину 21 августа: «После неудачных попыток прорвать фронт в направлении Дрегово — Козельск противник главные усилия перенес на Сухиничское направление. 19–20.8.42. противник вел атаки пехотой и танками… Силами 16-й армии и 9-го танкового корпуса все атаки противника отражены… Во время боев противник потерял до 300 танков, 25—30- тысяч убитых солдат и офицеров. Наши войска дерутся с исключительным упорством».

Враг отражен, значит, нужно не дать ему опомниться, постараться добить его! «Подготовка частей к наступлению проведена. Не вся прибыла артиллерия. Железная дорога не справилась с переброской. Решил, не ожидая двух последних полков артиллерии, атаковать противника утром 22.8., т. е. ждать дальше опасно».

Жуков продолжил сражение. Потом, после войны, он напишет: «Если бы в нашем распоряжении были одна-две армии, можно было бы… не только разгромить ржевскую группировку, но и всю ржевско-вяземскую группу немецких войск и значительно улучшить оперативное положение на всем Западном стратегическом направлении. К сожалению, эта реальная возможность была упущена Верховным Главнокомандованием», то есть Сталиным.

Жуков обескровил группу армий «Центр», хотя в ходе этих боев ей было предоставлено дополнительно 12 дивизий, в том числе некоторые с юга. Тем не менее Жуков остался недоволен: продвижение все же было небольшим. Тогда он не мог знать, как отдалось сражение в августе 1942 года под Ржевом и у Сухиничей в высшем руководстве Германии.

Штабы немецкой группы армий «Центр», распознав с некоторым запозданием, что нашими войсками руководит Г. К. Жуков, оробели. Когда после 9— 10 августа Гитлер приказал обрушить на русских «Смерч», командующий группой армий «Центр» фельдмаршал Клюге запротестовал: надо отдать выделенные для него дивизии — 500 танков для «спасения» 9-й армии у Ржева. Хотя бы отбиться, а не дерзать наступать. Гитлер отказал. Клюге патетически воскликнул: «Тогда, мой фюрер, ответственность шт вас!»

Английский историк Д. Ирвинг, перерыв немецкие архивы, в книге «Война Гитлера» (1977) так восстановил дальнейшие события в ставке Гитлера в «Волчьем логове». «Смерч» разразился 11 августа против русских укреплений в заболоченных лесах, где везде таились минные поля. Клюге допустил расхождение дивизий, они несли ужасающие потери. Операция не удалась. 22 августа разочарованный Гитлер снова вызвал Клюге в «Волчье логово» и приказал превратить операцию «Смерч» в чисто оборонительную. Это первое серьезное поражение в 1942 году угнетало Гитлера».

Тем временем 9-я армия Модели у Ржева уже истекала кровью. Гитлер двинул моторизованную дивизию «Великая Германия», которая была переброшена из группы армий «А». Однако на бурном штабном совещании 24 августа Гальдер потребовал разрешить Моделю отступить, ибо армия больше не могла позволить себе таких больших потерь. В одном из полков, например, за неделю сменилось восемь командиров.

Перед мысленным взором Гитлера предстала параллель с кризисом под Москвой. «У вас только одно предложение — отступать! — бушевал фюрер. — Я требую, — закончил он свою яростную тираду, — чтобы генералы были не менее тверды, чем солдаты!» Впервые за всю службу Гальдер потерял самообладание и попытался возражать.

Побагровевший Гитлер осыпал своего начальника генерального штаба бранью. Дни Гальдера на его посту отныне были сочтены. Все они во главе с фюрером, вознамерившиеся было разбить войска под командованием Жукова, сами оказались побитыми и в бессильной ярости набрасывались друг на друга. Они искали виновных у себя, размахивали кулаками после битвы, втайне боясь признаться — гениальный стратег Г. К. Жуков нанес сокрушительное поражение вермахту, в то время когда, казалось, Германия достигла зенита своих успехов: гитлеровская солдатня как раз в эти дни увидела наконец Волгу, Сталинград и стала карабкаться на Кавказские горы.

27 августа на командном пункте у Погорелого Городища раздался звонок из Москвы. Секретарь Сталина А. Н. Поскребышев непривычно доброжелательным тоном сообщил Жукову, что накануне состоялось решение Государственного Комитета Обороны о Назначении его заместителем Верховного Главнокомандующего. Надо было понимать, что наконец очередной успех Жукова оценен по достоинству, особенно на фоне неудач на южном крыле фронта, объясняющимися грубыми промахами Ставки.

Вскоре позвонил Сталин и потребовал «как можно быстрее приехать в Ставку». Даже не заехав в штаб фронта, Жуков тотчас вылетел в Москву. Его командование Западным фронтом продолжалось без нескольких дней десять месяцев.

— Поздним вечером Жуков вошел в кабинет Сталина. Хотя он знал, что положение на юге тяжелое, но услышанное от Сталина потрясло: «Плохо получилось у нас на юге. Может случиться так, что немцы возьмут Сталинград». А дальше Верховный обрушился на виновных, по его мнению. Хрущев, не мог не отметить Жуков, уже поработал. «Не лучше обстоят дела и на Северном Кавказе, — продолжал Сталин. — Очень плохо показал себя Тимошенко. Мне рассказывал Хрущев, что в самые тяжелые моменты обстановки, во время нахождения в Калачеве штаба фронта, Тимошенко бросал штаб и уезжал с адъютантом на Дон купаться. Мы его сняли. Вместо него поставили Ерёменко. Правда, это тоже не находка». Насчет Еременко Жуков не мог не согласиться, но Тимошенко глубоко уважал.

Сталин объявил, что ГКО решил послать в Сталинград Жукова. Значит, опять спешить выправлять дело. Жуков молчал, собираясь с мыслями.

Верховный, помедлив, видимо, обратил внимание на крайне измотанный вид своего заместителя и предложил подкрепиться. Выпили чаю с бутербродами.

Жуков внимательно изучал лицо Сталина. Верховный был привычно невозмутим. Перед Жуковым спокойно прихлебывал чай человек, оказавшийся неспособным организовать операции на южном крыле фронта. К этому времени у Жукова, видимо, полностью рассеялись иллюзии насчет неслыханной «проницательности» и военных способностей Сталина вообще. Спустя примерно три десятилетия, в семидесятые годы, он вернулся к этому памятному дню в очерке «Коротко о Сталине», увидевшем свет в «Правде» в январе 1989 года. С отличавшей его величайшей правдивостью старый военачальник написал: «Вначале я было отказался от этого назначения, ссылаясь на свой характер, ссылаясь на то, что нам трудно будет работать вместе, но Сталин сказал: «Обстановка угрожает гибелью стране, надо спасать Родину от врага любыми средствами, любыми жертвами, а что касается наших характеров — давайте подчиним их интересам Родины».

Я сказал, что всегда готов служить Родине. И, надо отметить, с этого момента Сталин почти не принимал решений по вопросам организации операций, не посоветовавшись со мной».

Итак, начался новый этап в их отношениях, отныне, подчеркнул Георгий Константинович, «почти всю войну я пользовался его расположением и доверием, и это помогало мне успешно» руководить операциями. Начался и новый этап в работе Ставки, Г. К. Жуков оказывал сильнейшее воздействие на выработку стратегии вооруженной борьбы.

Это в перспективе всей войны, а тогда, покончив с напряженным разговором, Сталин обрисовал обстановку: немцы вышли к Волге в северной части Сталинграда и ворвались в город. Задача, как виделось Ставке, состояла в том, чтобы силами трех армий, которые передавались Сталинградскому фронту (а он тянулся почти на 400 километров от Волги на запад вдоль левого берега Дона), нанести с севера контрудар и соединиться с 62-й армией, оборонявшей город. Эта армия вместе с тремя другими входила в Юго-Восточный фронт под командованием А. И. Еременко. Сталин приказал начать наступление уже 2 сентября, «иначе мы потеряем Сталинград».

Сутки на работу с документами в Генштабе, и утром 29 августа Жуков вылетел с такого знакомого Центрального аэродрома в Москве.

Он отлично понимал, что направлен на самый ответственный участок советско-германского фронта, где происходило решающее сражение. На Сталинград надвигалась 6-я немецкая армия, лучшая в вермахте. Она зарекомендовала себя в 1940 году в кампаниях на Западе, была преисполнена уверенности в своей непобедимости. Ее солдаты и офицеры не знали поражений. Каким бы сильным пи был противник, его надо остановить и разбить. Прежде всего прекратить пятиться перед врагом. 31 августа командующему 62-й армией генерал-лейтенанту Лопатину дано указание: «Генерал армии Жуков приказал вам донести, почему до сих пор имеются случаи отхода частей 62А без приказа командира».

Жуков спешит в войска, знакомится на месте с положением. Ему памятен разговор со Сталиным в Москве, и он торопит. 3 сентября в 12.35 в Москве получают телеграмму от Жукова, вероятно задержавшуюся при передаче: «Прошу передать тов. Сталину и Военному совету фронта… Во всех деталях разработан план наступления, собирал командиров всех соединений для личного разговора и объяснений по данной атаке. Атака намечена на 10.00. 2.9. Боюсь, что не успеют части выйти на исходное положение, подвезти горючее и боеприпасы».

Когда в Ставке изучалось это донесение Жукова, он своей властью уже перенес наступление на 3 сентября. Тут новая телеграмма из Ставки с резким приказом — немедленно наступать!

Жуков ответил Верховному по телефону, что можно отдать приказ войскам наступать с утра. Говоря это, он мысленно был с измученной пехотой, едва успевшей отрыть мелкие окопы, которые враг засыпал снарядами и минами. Она, повинуясь приказу, поднимется и пойдет в атаку по гладкой, как стол, степи навстречу верной смерти. Артиллерия не сможет поддержать атаку, снаряды еще подвозят, танки только подходят. В трубке Жуков отчетливо слышал дыхание Верховного. Сталин помолчал, а затем нехотя согласился отложить наступление до 5 сентября.

— Ну хорошо, — выдавил он из себя. — Если противник начнет общее наступление на город, немедленно атакуйте его, не дожидаясь окончательной готовности войск.

С 5 сентября три наши армии буквально штурмовали, хотя речь идет о полевых укреплениях, вражеские позиции. Стрелковые дивизии шли в атаку прямо с пятидесятикилометрового марша. Очень большой кровью отвоевывались считанные километры. Не больше. А в Москве Сталин гневно бросал в телефонную трубку: атаки не прекращать! «Ваша главная задача — оттянуть от Сталинграда возможно больше сил противника».

Требования Сталина, естественно, доводились до сведения командующих и старших офицеров. Столь же естественным было стремление некоторых из них выполнить сталинскую директиву любой ценой. Не считаясь ни с обстановкой, ни с потерями. Жуков оказался в труднейшем положении, и «сверху» и «снизу» на него оказывалось величайшее давление в пользу наступления, которое, как он и без этого понимал, было жизненно необходимо. Но предлагавшиеся методы… На совещании у командующего 1-й гвардейской армией К. С. Москаленко Жуков как гвозди вбивал в сознание вызванных:

«Мы воюем второй год, и пора бы уже научиться воевать грамотно. Еще Суворов говорил, что разведка — глаза и уши армии. А именно разведка у вас работает неудовлетворительно. Поэтому вы наступаете вслепую, не зная противостоящего противника, системы его обороны, пулеметно-артиллерийского, и прежде всего, противотанкового огня. Ссылка на недостаток времени для организации разведки неосновательна. Разведку всех видов мы обязаны вести непрерывно, круглосуточно, на марше и при выходе в районы сосредоточения. Нельзя полагаться только на патриотизм, мужество и отвагу наших бойцов, бросать их в бой на неизвестного вам противника одним призывом «Вперед, на врага!». Немцев на «ура» не возьмешь. Мы не имеем права губить людей понапрасну и вместе с тем должны сделать все возможное, чтобы выполнить приказ Ставки — разгромить вражескую группировку, прорвавшуюся к Волге, и оказать помощь Сталинграду».

Иные из слушавших, конечно, не принимали сказанное Г. К. Жуковым к исполнению, а он в те горячие дни не мог уследить за всем происходившим на участке наступления. Отсюда потери, несоизмеримые с более чем скромными достижениями.

На исходе многодневного беспрерывного сражения, 12 сентября, Жуков направил итоговое донесение в Ставку: «Начатое наступление 1, 24 и 66 армий мы не прекращаем и проводим его настойчиво. В проводимом наступлении, как об этом мы Вам доносили, участвуют все наличные силы и средства. Соединения со Сталинградом не удалось осуществить потому, что мы оказались слабее противника в артиллерийском отношении и отношении авиации…

Сегодняшний, день наши наступающие части, так же, как и в предыдущие дни, продвинулись незначительно и имеют большие потери от огня и авиации, но мы не считаем возможным останавливать наступление, так как это развяжет руки противника для действий против Сталинграда. Мы считаем обязательным для себя даже в тяжелых условиях продолжать наступление, перемалывать противника, который не менее нас несет потери, и одновременно будем готовить более организованный и сильный удар». Наверное, он припомнил свой последний объезд частей и соединений, когда заключил, что прорвать оборону врага и соединиться с 62-й армией наличными силами невозможно.

И добавил: «Вступление в бой армий по частям и без средств усиления не дало нам возможности прорвать оборону противника и соединиться со сталинградцами, но зато наш быстрый удар заставил противника повернуть от Сталинграда его главные силы против нашей группировки, чем облегчилось положение защитников города, который без этого удара был бы взят противником. Никаких других и неизвестных Ставке задач мы перед собой не ставили». Последняя фраза как молния освещает величайшее внутреннее напряжение, которое испытывал в это время Жуков. Вероятно, донесение еще не успели получить и расшифровать в Ставке, ибо последовал вызов в Москву.

12 сентября Г. К. Жуков и А. М. Василевский, подавно назначенный начальником Генерального штаба, докладывали Верховному Главнокомандующему об обстановке на Кавказе и под Сталинградом. Верховный задал вопрос: что нужно Сталинградскому фронту, чтобы ликвидировать коридор противника и соединиться с Юго-Восточном фронтом? Жуков доложил: не менее одной усиленной армии.

Сталин предложил отправиться в Генштаб и хорошо подумать, что предпринять в районе Сталинграда.

Весь следующий день Жуков и Василевский проработали в Генштабе. Перебрав всевозможные варианты, они сформулировали выводы. В наступлении на юге гитлеровское руководство сумело овладеть инициативой, мы отражали натиск врага, а нужно навязать ему свою волю. Как? Опять столкнуться с сильнейшей группировкой, ударить снова по флангам 6-й армии Паулюса и 4-й танковой армии Гота, штурмовавших Сталинград? Бесполезно: вблизи города масса вражеских войск. Но ведь эта группировка — острие гитлеровского клипа. Его стороны протянулись на сотни километров, прикрыты менее стойкими румынскими, венгерскими, итальянскими войсками. К тому же солдаты стран-сателлитов Германии не рвались сложить головы за дело фашистского рейха. Следовательно, нужно бить здесь, поближе к основанию клина.

Чем бить? В октябре завершалось формирование новых резервных армий Ставки. В ноябре их можно вывести на фланги вражеской группировки. Успех, однако, возможен только в том случае, если воины-сталинградцы удержатся в городе на время, необходимое для подготовки этой операции.

Вечером 13 сентября Жуков и Василевский с картами и расчетами снова в кабинете Верховного. Сталин внимательно изучил предварительный план. Он ставил точные вопросы, прежде всего: хватит ли сил для спланированной большой операции? Затем: не лучше ли ограничиться ударом с севера на юг и с юга на север вдоль Дона? Жуков объяснил, что это будет не больше, чем повторением безуспешных боев начала сентября: Паулюс и Гот тут же выведут из города часть танковых дивизий и снова парируют наш удар. И все же, повторил Верховный, не далеко ли замахнулись ударными группировками? Жуков и Василевский снова объясняли: операция будет развиваться в два этапа. На первом — прорыв обороны врага, окружение сталинградской группировки и создание прочного внешнего фронта обороны, который отразит любые попытки немцев оказать помощь. На втором — уничтожаются окруженные.

Сталин ходил по кабинету, обдумывая сказанное. Внешне он никак не выразил своего отношения к доложенному. Наконец сказал, что над планом надо еще подумать.

— А сейчас главная задача — удержать Сталинград…

Разговор прервал звонок Еременко. Он сообщал, что завтра ожидается новый натиск врага. Положив трубку, Сталин приказал Жукову немедленно вылететь на Сталинградский фронт и изучить возможности осуществления предложенного плана. Через несколько дней Василевский направится на Юго-Восточный фронт с той же задачей.

Когда они были в дверях, Сталин строго наказал держать договоренное в строжайшей тайне.

Через час Жуков был в воздухе. Он прибыл в Сталинград в неимоверно тяжелое для героических защитников время. 13 сентября враг бросился на генеральный штурм города, уже обращенного в руины и пепел. Накал битвы достиг предела.

В последующие с 13 сентября два месяца время для Георгия Константиновича сжалось, он практически не отдыхал и часа, готовя на месте контрнаступление. Одновременно приходилось каждодневно принимать участие в руководстве отпором врагу. Ставка не была удовлетворена командующим Сталинградским фронтом, генералом Гордовым. Он не мог наладить отношения со штабом и командным составом. На вопрос Сталина, кого назначить на этот ответственнейший пост, Жуков без колебаний ответил: Рокоссовского. В самом конце сентября Жуков вылетел с ним в Сталинград.

Четыре часа полета. Сели на импровизированный аэродром — площадку в поле. Там поджидали машины, и сразу — на наблюдательный пункт командующего Сталинградским фронтом.

Открылась безотрадная картина. Насколько хватает глаз — частокол взрывов вражеских снарядов и мин. Среди догоравших наших танков залегла пехота. Сам рельеф местности — немцы находились на высотах, имея дальнее артиллерийское наблюдение, а мы в низине — затруднял продвижение наших танков. Стоило хоть одному из них подняться на гребень ската, как он поражался прямой наводкой. Немцы пристрелялись, ведь наши войска почти месяц пытались продвинуться в междуречье Дона и Волги, западнее Сталинграда. В небе фашистские самолеты. Они бомбят войска, уязвимые в степи, и методично продолжают разрушать город. Над Сталинградом невиданное, зловещее облако дыма.

На наблюдательном пункте какая-то суета, разговоры и приказания в повышенном тоне, причем по очень-то выбирались слова. «Я уже слышал, — обратил внимание Рокоссовский, — что солдаты такое руководство метко прозвали «матерным управлением». Жуков не вытерпел.

— Криком и бранью тут не поможешь, — сказал он, — нужно умение организовать бой».

30 сентября Рокоссовский принял командование Донским фронтом (так был переименован Сталинградский фронт). Жуков работал в штабах и войсках как этого фронта, так и созданного севернее к концу октября Юго-Западного фронта под командованием Н. Ф. Ватутина. Оба, и Рокоссовский и Ватутин, — волевые военачальники, обладавшие сильными характерами. Они знали службу и, став командующими, высоко ценили свои посты и права.

Иной раз положение Г. К. Жукова, заместителя Верховного Главнокомандующего, оказывалось сложным. Донской фронт продолжал оттягивать на себя значительные силы врага от города. Следовательно, все атаковал, но безуспешно. Сколько раз Жукову не терпелось вмешаться, но он держал себя в руках и только в крайних случаях тактично советовал, как поступить Косте, как он звал с молодости Рокоссовского.

Прямые приказы Жукова в это время на фронте — редкость и отдавались только в крайних случаях. Один из таких — случаев приходится на начало октября. Командующий авиацией дальнего действия Голованов получает указание из штаба ВВС: «Жуков приказал в ночь на 2.10.42. авиации дальнего действия:

1. Уничтожить авиацию противника на аэродроме Обливская…

2. Уничтожить бомбардировщики противника на аэродроме Морозовский.

3. Нарушить подвоз: бомбардированием железнодорожного узла и эшелонов на станции Лихая…

Тов. Жуков считает: на Сталинградском направлении действует очень мало самолетов».

Далеко не все понимали тогда поведение Жукова, иногда казавшегося сторонним наблюдателем. Зачем Жуков на фронте? Проводит рекогносцировки, часами просиживает на передовой…. Аналогичные вопросы и по поводу пребывания начальника Генерального штаба А. М. Василевского в войсках Сталинградского фронта, как стал именоваться Юго-Восточный фронт.

Ни словом, ни намеком Жуков и Василевский не дали понять, что они отрабатывают детали будущей грандиозной операции. Помнили, ни на секунду но забывали категорический приказ Сталина ничего и никому не сообщать на месте о подготовке контрнаступления, даже членам ГКО!

Подготовка разгрома гитлеровцев под Сталинградом шла своим ходом. Уже в начале октября Верховный сделал пометку «утверждаю» на карте-плане контрнаступления, подписанном Г. К. Жуковым и А. М. Василевским. План, зашифрованный под кодовым названием «Уран», предусматривал концентрическими ударами из района Серафимовича (северо-западнее Сталинграда) и из дефиле озер Цаца и Барманцэк (южнее Сталинграда) в направлении на Калач окружить 6-ю и 4-ю танковую немецкие армии, увязшие в руинах города.

Но это всего-навсего общая идея, которую нужно отработать в сотнях и тысячах деталей. Для Жукова — напряженная работа в войсках, частые полеты в Москву и обратно, доклады Сталину, совещания с руководством Генштаба. Все в глубокой тайне, срочно, сверхсрочно. Ничего нельзя откладывать. Чуть не каждую неделю повторялось одно и то же. Машина Жукова подкатывает к транспортному Ли-2, а по аэродрому уже идут на взлет истребители сопровождения — четыре-шесть машин. Впрочем, он скоро положил конец полетам с эскортом: истребителям должно воевать, а не жечь горючее, сопровождая его. О более чем возможном нападении фашистских самолетов он не думал. Наверное, фаталист…

Да и без «мессершмиттов» полеты иногда едва не кончались катастрофой. Как-то стояла нелетная погода. Рискнул вылететь в Москву по своим делам А. Е. Голованов, командующий авиацией дальнего действия. Жуков, срочно вызванный в Ставку, отказался от своего самолета и сел в машину Голованова, а тот сам взялся за штурвал. Увязавшиеся было с ними истребители сопровождения минут через 10–15 повернули назад.

— На подлете к Москве, — рассказывал Голованов, — самолет вдруг начал терять высоту. Я добавил мощности моторам. На некоторое время полет выровнялся. Потом — опять снижение. Еще добавил мощности. Высота стабилизировалась, но ненадолго.

Оледенение потом оказалось бугристое! Сколько можно требовать мощности у моторов, о Центральном аэродроме нечего и думать, плюхнулись на полном газу рядом с ближайшим. Голованов решил, что Жуков «так и не понял ничего. Только извинились перед ним, что немного до дому не довезли». Понял все Георгий Константинович, отлично понял. Только заботило главное — на случайной машине в Москву, в Кремль. В другой раз, несмотря на туман, окутавший столицу, Жуков приказал садиться на Центральном аэродроме в Москве: Сталин ждал.

«Пролетая над Москвой, — писал Жуков, — мы неожиданно увидели в 10–15 метрах от левого крыла горловину фабричной трубы. Я взглянул на летчика, он, что называется, не моргнув глазом, поднял самолет чуть выше и через 2–3 минуты повел самолет на посадку. Когда мы приземлились, я сказал:

— Кажется, счастливо вышли из той ситуации, про которую говорят «дело — труба»!

Улыбаясь, он ответил:

— В воздухе все бывает, если летный состав игнорирует погодные условия.

— Моя вина! — ответил я летчику, пожав при этом ему крепко руку».

Георгий Константинович хладнокровно относился к собственной безопасности и жизни, когда шла речь об интересах дела. Чем он лучше или хуже солдат, беззаветно и безропотно умиравших в Сталинграде!

Игнорировал он и постоянную опасность, исходившую от подозрительного Сталина. Наши военачальники, видевшие Жукова у Сталина, нередко отмечали резкость поведения полководца.

Глубокой осенью 1942 года командира танкового корпуса генерала П. А. Ротмистрова внезапно вызвали в Генеральный штаб. Выяснилось, что ему предстояла встреча со Сталиным. Корпусу предстояло действовать в наступлении под Сталинградом. Генерала привезли на его «ближнюю» дачу. В мемуарах он не скрыл, что «не без трепета вошел в вестибюль», а когда оказался в комнате со Сталиным, то «сесть не решался», в беседе с ним понимал: нельзя давать «однозначный ответ», поэтому «собрался наконец с мыслями» и т. д. Все же поговорили. «Беседа наша затянулась. Вдруг в комнату без стука вошел Г. К. Жуков. Георгий Константинович поздоровался с И. В. Сталиным, потом протянул руку мне, окинув меня холодновато-суровым взглядом.

— А мы тут с товарищем Ротмистровым хорошо побеседовали. Думаю, что не будем его больше задерживать, — сказал Сталин». Надо думать, что Жуков мгновенно оценил скованность Ротмистрова и наверняка внутренне не одобрил ее. Он слишком хорошо знал, чем чревато оцепенение перед «начальством», кстати, на любом уровне.

Ожесточенное сражение на подступах и в городе шло более трех месяцев. Героизм бойцов и командиров, отстоявших город, не померкнет в веках.

«Чем определялась стойкость наших воинов? — писал начальник политотдела 62-й армии» генерал-майор И. В. Васильев. — Прежде всего верой в победу, и главное, что их цементировало, вселяло в них веру в победу, — это сила нашей партии. Вера в победу партии подтверждается тем, что в это время рост партийной организации был очень высоким». В войсках Сталинградского фронта в сентябре — ноябре было принято в партию 14 500 человек.

Удерживая свои позиции на правом берегу Волги, сталинградцы готовили предпосылки для успеха контрнаступления. А Донской фронт и 64-я армия южнее Сталинграда не давали покоя врагу, снова и снова предпринимали наступательные операции. Верховный напутствовал Жукова при его вылетах к Сталинграду: «Принимайте все меры, чтобы еще больше измотать и обессилить противника». Г. К. Жуков впоследствии подчеркивал: «Не будь помощи со стороны Донского фронта и 64-й армии, 62-я армия не смогла бы устоять, и Сталинград, возможно, был бы взят противником».

В конце сентября Еременко, наверняка изнывавший от любопытства по поводу миссии Жукова на фронте, встретился с ним и затеял обстоятельный разговор о стратегии всей войны. Жуков умело свел беседу к текущим фронтовым делам, а «на вопрос А. И. Еременко о плане более мощного контрудара, не уклоняясь от ответа, я сказал, что Ставка в будущем проведет контрудары большой силы, но пока для такого плана нет ни сил, ни средств».

Цену Еременко к этому времени хорошо знали и в Ставке и не упускали из виду его фронт. 5 октября И. В. Сталин предупредил его о том, что противник готовится захватить Сталинград. «Противник может осуществить свое намерение, — писал И. В. Сталин, — так как он занимает районы переправ через Волгу как на севере, так и в центре и на юге от Сталинграда. Чтобы предотвратить эту опасность, надо оттеснить противника от Волги и вновь захватить те улицы и дома Сталинграда, которые противник отобрал у Вас. Для этого необходимо превратить каждый дом и каждую улицу Сталинграда в крепость… Требую, чтобы Вы приняли все меры для защиты Сталинграда. Сталинград не должен быть сдан противнику».

Поощренные, как им показалось, вниманием Ставки, А. И. Еременко вместе с другим горе-стратегом, членом Военного совета Н. С. Хрущевым, 6 октября доложили Сталину свое мнение, как поразить врага. Сначала они объяснили, почему фронт оказался в критическом положении: «Благодаря тому, что мы возлагали большие надежды на помощь с севера, в которой, безусловно, были уверены, и рассчитывали, что она придет через 3–5 дней, а поэтому не усилили своевременно войск, дерущихся за Сталинград; в результате — помощь с севера не пришла, а войска, защищающие Сталинград, понесли большие потери, помощь же по их усилению запоздала. Это и привело к тому, что противник подошел к стенам Сталинграда, а на отдельных участках вклинился в город».

Объяснение в типично хрущевском стиле, в полном отрыве от реальности и с величайшим стремлением обелить себя. Оправдавшись, как они решили, Еременко и Хрущев далее доложили: «Решение задачи по уничтожению противника в районе Сталинграда нужно искать в ударе сильными группами с севера в направлении Калач и в ударе с юга с фронта 57-й и 51-й армий в направлении Абганерово… Если эти соображения будут Вами утверждены, план операции немедленно будет Вам представлен».

В то архитяжелое время приходилось работать с имевшимися людьми. Других не было. Ставка изъявила желание познакомиться с шедевром стратегической мысли. 9 октября в Ставку отправляется обещанный план: «Я уже в течение месяца обдумываю этот вопрос… Как мыслится сам план проведения операции?

В этой операции должны сыграть решающую роль 3-й гвардейский кавалерийский корпус и две-три мех-бригады, которые должны, невзирая пи на какие трудности марша, выйти в район Калач, где взорвать все переправы от Вертячий до Калач и занять оборону фронтом на восток. Этим закупорить противника на восточном берегу Дона одной кавдивизией, а мехбригадой прикрыться на реке Лисичка фронтом на запад, порвать все переправы на этой реке… Я считаю, что нужно, наконец, потребовать от конницы решать задачи по ее характеру по глубокому вторжению рейдом. Эта задача легко выполнима за сутки, так как расстояние всего 60–80 километров… Операцию нужно начать 20–22.10.42., так как в этот период появляется полнолуние и ночь становится светлой. Этим нужно воспользоваться и большую часть пространства преодолевать ночью… Нужно войск — 100 истребителей, танков КВ — 10, Т-34—48, Т-70—40, обученных бойцов — 15 тысяч.

Прошу утвердить план операции. Еременко. Хрущев».

Не требовалось большого ума, чтобы узреть опасность положения немецкой группировки, штурмовавшей Сталинград. Это понимали и ротные командиры, причем по обе стороны фронта. Идея буквально носилась в воздухе. Но расчет сил-то каков! А роль конницы!! Разумеется, никаких мер во исполнение предложенного командованием Сталинградского фронта не последовало. Но зачем Ставка поощряла, скажем прямо, праздномыслие Еременко и Хрущева? Георгий Константинович дал исчерпывающий ответ в частном письме 7 января 1964 года: «Что же можно сказать по этому поводу? Первое: когда Военный совет писал в Ставку свои соображения, Ставка уже имела разработанный план контрнаступления в районе Дона — Волги тремя фронтами, главный удар проектировался нанести не Сталинградским и не Донским фронтами, а вновь создаваемым Юго-Западным фронтом. И второе: разработанный план контрнаступления Сталин приказал держать в строжайшей тайне, маскируя его меньшими планами двух фронтов». Подготовка контрнаступления у Сталинграда шла исключительно через Г. К. Жукова и А. М. Василевского.

Бессмертные герои, бойцы и командиры 62-й и 64-й армий честно и до конца исполнили выпавший на их долю тяжкий воинский долг. Штаб Сталинградского фронта постоянно повышал их боевой дух надлежащими обращениями. Осчастливив Ставку описанным планом, Еременко и Хрущев заняли штабных писарей пространным документом. Во всех частях и соединениях фронта было прочитано их совместное обращение, датированное 18 октября:

«Наша общая ближайшая задача: отстоять Сталинград! Это наш священный долг перед Родиной, и мы его выполним — отстоим славный город, уничтожим врага под Сталинградом!

К нашему упорству в борьбе с фашистами нужно добавить всю мощь пехотного оружия.

Помните, товарищи, в ближнем бою огонь пехоты больше всего наносит потерь противнику. Поэтому всем бойцам, находящимся в бою, надо вести огонь частый, залповый, смотря по обстановке.

Частый огонь — при наступлении противника, при отражении его атак, при своем наступлении.

Редкий огонь — для беспокойства врага и по одиночным целям, для контроля местности, чтобы не давать продвигаться по ней врагу..

Залповый огонь вести по скоплению конницы, по скоплению пехоты, по колоннам и машинам, по самолетам и т. д.

Мощный огонь пехоты уложит всех фашистов в могилу.

Туда им и дорога!..

Призываем вас, товарищи, к тому, чтобы к 25~й годовщине Великой Октябрьской социалистический революции поднести подарок нашей Родине — очистить от врага занятые районы Сталинграда.

В бой, товарищи! Никакой пощады врагу!»

Это обращение читалось в войсках тогда, когда они не выходили из тяжелейших кровопролитных боев, И с этими советами Еременко и Хрущев обращались к бойцам и командирам, державшим оборону против лучшей армии вермахта. Напоминали им, солдатам, кровью добывшим величайшее воинское умение, что у них есть винтовки и автоматы. А что стоил призыв к празднику выгнать немцев из Сталинграда! Разумеется, упражнения в риторике Военного совета Сталинградского фронта доходили у нас до сведения тех, кому ведать надлежало. Вызывали, надо думать, горькую улыбку…

Пока командование Сталинградского фронта в лице Еременко и Хрущева налаживали огонь пехоты, а бессмертные герои дрались так, как им велел долг и подсказывала обстановка, подготовка операции вступила в завершающую стадию. К участникам будущих прорывов по плану операции «Уран» подтягивались войска, что было отнюдь не легким делом: местность открытая, дорог мало, а враг внимательно следил за происходившим в советском тылу.

Комплекс мер для введения в заблуждение немцев был поистине необъятен. С середины октября, когда сталинградцы отбили очередной жесточайший штурм города, всем фронтам сталинградского направления спустили директиву: больше никаких частных наступательных операций! Приказы об этом отдал Генштаб по прямому проводу, незашифрованными.

Подробно расписывалось, как устроить на зиму жесткую оборону: возводить укрепления, накапливать в опорных пунктах запасы продовольствия, боеприпасов, снаряжения. На глубину 25 километров в прифронтовой полосе выселялось в тыл гражданское население.

Немецкая разведка вскоре узнала об этом, контрольная аэрофотосъемка подтвердила, что русские становятся в оборону. Одновременно на западном направлении у Москвы имитировалась подготовка к большому зимнему наступлению. Окончательный вывод руководства немецкой разведки, доложенный ставке Гитлера в конце октября: «Противник не намеревается в ближайшем будущем предпринимать крупные наступательные операции на Донском фронте». Значившиеся на немецких картах районы как «оборонительные» на деле были исходными позициями Красной Армии для наступления. Войска выводились в эти районы только по ночам и тщательно маскировались.

Соотношение сил и средств на сталинградском направлении в этот момент было таково: у нас — личный состав 1103 тысячи человек, орудий и минометов 15 501, танков 1463, самолетов 1350; у немцев — личный состав 1011 тысячи человек, орудий и минометов 10 290, танков 675, самолетов 1216. Наше превосходство было незначительным, судьбу великой операции должно было решить воинское мастерство.

А для этого, помимо прочего, потребовалось установить полное единоначалие и упразднить институт военных комиссаров в Красной Армии. 3 октября 1942 года был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР, подписанный М. И. Калининым. Как будто он когда-либо имел прямое касательство к военным делам, Председатель Президиума рассуждал и объяснял: «Система военных комиссаров, установленная в Красной Армии в годы гражданской войны, возникла на почве некоторого недоверия к командным кадрам, в состав которых были вовлечены старые военные специалисты, не верившие тогда в прочность Советской власти и даже чуждые ей». В эту войну «в суровых боях с врагом командиры Красной Армии доказали преданность нашей Родине», приобрели опыт, и по этим причинам комиссары больше не нужны.

Единоначалие резко повысило эффективность управления войсками, избавив командиров нередко от унизительного надзора и необходимости давать отчет в своих действиях порой малокомпетентным людям. Жуков горячо приветствовал возвращение к единоначалию в самое ответственное время подготовки к зимней кампании.

В последние две недели перед наступлением он провел ряд совещаний с генералами под Сталинградом, уточняя стоявшие перед ними задачи. На самое ответственное из них в деревне Татьяновка Еременко явился с большим опозданием. Он, по словам Жукова, «выглядел уставшим, и это вскоре было доказано его довольно громким храпом, раздавшимся из угла хаты, где он заснул во время обсуждения доклада». Но какой мог быть спрос с него.

Жуков со всей серьезностью вникал в детали подготовки операции. Он придирчиво проверял как боеспособность войск, так и обеспечение их боеприпасами, горючим, зимним обмундированием. Выявившиеся недостатки и нехватки побудили его просить Ставку несколько раз переносить день начала наступления. Согласие было дано.

13 ноября у Сталина в последний раз обсудили детали предстоявшего контрнаступления, Оно должно было перейти в широкое наступление на всем южном крыле советско-германского фронта. Не было секретом, что немцы, конечно, потянут туда войска с других районов, несомненно, и из-под Вязьмы, где в предвидении зимней операции наших войск они держали мощный кулак, Жуков уже договорился с Генштабом о том, что необходимо разгромить немцев в первую очередь в Ржевском выступе.

— Это было бы хорошо, — сказал Сталин Жукову и Василевскому, — но кто из вас возьмется за это дело?

Жуков предложил оставить Василевского под Сталинградом, а самому отправиться готовить наступление Калининского и Западного фронтов.

Сталин согласился, а пока вновь направил Жукова в Сталинград: еще раз проверить готовность войск и командования к наступлению. Он уполномочил Жукова и Василевского установить день перехода в наступление по своему усмотрению. Срок для Юго-Западного и Донского фронтов был определен на 19 ноября, а для Сталинградского — 20 ноября.

В назначенные дни под гром артиллерийской канонады (недаром наша страна ежегодно празднует День ракетных войск и артиллерии 19 ноября) наши войска ударили по вражеским флангам. С упорными боями они взломали вражескую оборону и рванулись навстречу друг другу. В 16 часов 23 ноября немецкие войска в Сталинграде и у города были окружены. С утра 24 ноября, во исполнение приказов Ставки, приступили к их уничтожению. Однако операция затягивалась. По простой причине: наша разведка определила численность окруженных в 85–90 тысяч войск, на деле оказалось свыше 300 тысяч! Наступление на войска Паулюса затормозилось.

К этому времени Жукова уже не было под Сталинградом, Сталин отозвал его еще 17 ноября. 28 ноября Жукову, находившемуся в штабе Калининского фронта и готовившему здесь наступление, позвонил Сталин и спросил его мнение, как лучше уничтожить окруженные немецкие войска под Сталинградом. «Снова главнокомандующему потребовался спокойный анализ его заместителем серьезнейшей обстановки», — замечает об этом обращении Сталина к Жукову американский историк У. Крейг в книге «Враг у ворот. Битва за Сталинград» (1973).

29 ноября Жуков ответил Сталину, что на этом этапе самое важное — не выпустить из окружения группировку Паулюса. Ход рассуждений Жукова сводился к следующему:

«Окруженные немецкие войска сейчас, при создавшейся обстановке, без вспомогательного удара противника из района Нижне-Чирская — Котельниково на прорыв и выход из окружения не рискнут.

Немецкое командование, видимо, будет стараться… в кратчайший срок собрать в районе Нижне-Чирская — Котельниково ударную группу для прорыва фронта наших войск…

Чтобы не допустить соединения нижне-чирской и котельниковской группировок противника со сталинградской и образования коридора, необходимо:

— как можно быстрее отбросить нижне-чирскую и котельниковскую группировки и создать плотный боевой порядок на линии Обливская — Тормосин — Котельниково. В районе Нижне-Чирская — Котельниково держать две группы танков, не менее 100 танков в каждой в качестве резерва». Только после отражения неизбежного удара извне, подчеркивал Жуков, можно приступить к ликвидации окруженных немцев под Сталинградом, и он давал конкретные рекомендации, как лучше это выполнить.

Конфигурация «котла» к концу ноября — эллипс, вытянутый с запада на восток на 70–80 километров и сплющенный с севера на юг до 35–40 километров, — подсказывала образ действия: рассечь вражескую группировку по кратчайшему расстоянию примерно посередине встречными ударами с севера и юга, а — затем добить по частям, начиная со слабейшей — западной. Это надлежало выполнить так: «нанести рассекающий удар в направлении Бол. Россошка. Навстречу ему нанести удар в направлении Дубининский, высота 135. На всех остальных участках перейти к обороне и действовать лишь отдельными отрядами в целях истощения и изматывания противника».

Документ ушел Сталину с Калининского фронта 29 ноября 1942 года.

Теперь заглянем в карты другой стороны, посмотрим, что планировал немецкий генерал-фельдмаршал Манштейн, назначенный 27 ноября командующим срочно созданной группы армий «Дон» для высвобождения окруженных..

Именно в то время, буквально день в день, когда Жуков пришел к описанным выводам, штаб Манштейна заключил: «6-я армия на первом этапе не могла рассчитывать на помощь немецких войск, даже если бы ей удалось прорвать вражеский фронт окружения в юго-западном направлении., Было ясно, что рано или поздно армия, не поддержанная другими немецкий войсками, была бы вновь остановлена противником в степи, не имея достаточного количества боеприпасов, горючего и продовольствия! Уничтожение 6-й армии было бы предрешено!.. Был, видимо, упущен момент, когда армия без помощи извне смогла бы завоевать себе свободу».

По плану Манштейна, войска группы «Дон» должны были действовать точно так, как предвидел Жуков: «начать наступление основными силами из района Котельниково». Почему здесь? Манштейн заключил: «Не приходилось бы преодолевать Дона. Можно также надеяться., что противник меньше всего будет ожидать такое наступление на восточном берегу Дона. При существовавшей на фронте обстановке сосредоточение в этом районе крупных сил связано для немцев с большим риском. Поэтому противник вначале выдвинул только относительно слабые силы в направлений на Котельниково».

Если же, планировал далее Манштейн, «количество войск противника перед Котельниково значительно возрастет», тогда «приказом был предусмотрен запасной вариант: танковые дивизии срочно и скрытно перебрасываются по западному берегу Дона на север, на донско-чирский плацдарм у Нижне-Чирской, и наносят главный удар отсюда».

Гитлеровский генерал-фельдмаршал просчитал основной и запасной варианты, упустив только одно — прозорливость Жукова. С Калининского фронта, более чем за тысячу километров от Сталинграда, за две недели до последовавшего немецкого наступления, Жуков указал совершенно точно, где ждать врага, — у Котельникова и Нижне-Чирской. В беседах по телефону он сообщил свою оценку возможных намерений противника Василевскому, который согласился с высказанными соображениями. Принял их к сведению и с удвоенной энергией вместе с командованием фронтов, действия которых он координировал, принялся готовить ликвидацию группировки Паулюса. Василевский, Рокоссовский и Еременко наметили с 18 декабря приступить к ее уничтожению. То есть решили действовать по-своему, не посчитавшись с Жуковым.

Усилием коллективной мысли они забраковали его план — рассечь группировку Паулюса по кратчайшему расстоянию с севера на юг, а стали готовить наступление с запада, чтобы в конце концов выйти к развалинам Сталинграда. Навстречу должны были пойти наши войска с юго-востока на запад. Донскому фронту предстояло идти по дороге армии Паулюса летом 1942 года. На ее пути тогда были созданы оборонительные рубежи, ряд из них был оставлен без боя неповрежденными. Теперь роли поменялись: в укреплениях — дотах, дзотах и блиндажах — засели немцы, а штурмовать их пришлось нашим войскам. Видным как на ладони в бескрайней зимней степи.

Командующий 57-й армией Ф. И. Толбухин сокрушался, показывая в штабах нашим стратегам карты и схемы этих укреплений с собственной резолюцией «Утверждаю». Летом 1942 года он руководил возведением оборонительных рубежей на дальних подступах к городу. «Эх, на свою же голову построил я все это», — твердил Ф. И. Толбухин.

Итак, сообщает А. М. Василевский в мемуарах: «Выполняя указания Ставки, мы в первых числах декабря снова попытались расчленить и уничтожить окруженную группировку. Однако и на этот раз сколько-нибудь значительных результатов не достигли. Противник, опираясь на сеть хорошо подготовленных инженерных оборонительных сооружений, яростно сопротивлялся, отвечая ожесточенными контратаками на каждую нашу попытку продвижения. Безусловно, некоторую отрицательную роль при этом сыграли и допускавшиеся нами ошибки. На них мне указал в телеграмме от 4 декабря «Верховный Главнокомандующий. Вот ее содержание: «Тов. Михайлову (Василевскому). Ваша задача состоит в том, чтобы объединять действия Иванова и Донцова (Еременко и Рокоссовского). До сего времени у вас, однако, получается разъединение, а не объединение. Вопреки вашему приказу 2 и 3 числа наступал Иванов, а Донцов не был в состоянии наступать. Противник получил свободу маневра. 4 будет наступать Донцов, а Иванов окажется не в состоянии наступать. Противник опять получает свободу маневрировать. Прошу вас впредь не допускать таких ошибок. Раньше, чем издать приказ о совместном наступлении Иванова и Донцова, нужно проверить, в состоянии ли они наступать».

Полководцы учли замечание Ставки и указали — нужны дополнительные силы, чтобы справиться с окруженной группировкой. Василевский попросил «в качестве основной ударной силы» для ее ликвидации передать из резерва Ставки 2-ю гвардейскую армию генерал-лейтенанта Р. Я. Малиновского. Сформированная из отборных соединений в районе Тамбова, Раненбурга, Мичуринска, эта армия должна была сыграть роль оперативного эшелона развития прорыва в операции «Сатурн» — выйти в район Ростова. Ее войска уже прибывали на Юго-Западный фронт. 4 декабря Ставка постановила: пусть 2-я гвардейская в качестве «предварительной» задачи добьет Паулюса, и соответственно переадресовала ее на Донской фронт. Срок завершения сосредоточения — 18 декабря. Севернее «котла».

В напряженной творческой обстановке разработали план операции «Кольцо» — разгрома 6-й армии. Послали его в Ставку, которая 11 декабря утвердила плод стратегической мысли практически без поправок. 2-й гвардейской армии предстояло наступать на «котел» в юго-восточном направлении: срок начала операции 18 декабря, уничтожение группировок противника, кроме находившейся непосредственно в городе, к 23 декабря. Все предусмотрели, но, огорчился Василевский, в раскладки полководцев «не замедлил внести свои коррективы противник».

12 декабря разразилась «Зимняя гроза», как претенциозно назвал свою операцию Манштейн. На узком фронте от Котельникова немецкие войска прорвали наши позиции и поползли к Сталинграду. По словам Василевского, под удар попали наши три «довольно слабые стрелковые дивизии», две кавалерийские дивизии и танковая бригада. На них навалилось свыше 500 фашистских танков, в том числе «тигры». Против этой махины мы смогли выставить только 77 танков. Вот что случилось в результате того, что предупреждения и предостережения Жукова не были учтены. Потребовался нечеловеческий героизм, срочная переброска резервов. 2-й гвардейской армии пришлось в лютый мороз совершить 200-километровый марш, чтобы встать на пути Гота.

16 декабря последовал внезапный удар Юго-Западного и Воронежского фронтов на среднем Дону — операция «Сатурн». Изменив первоначально намеченное направление, наши войска вместо Ростова пошли на юго-восток, прямо в тыл Манштейну. Уже потеряв при попытке пробиться к Сталинграду до половины танков и 60 процентов пехоты, противник стал постепенно отходить. Отныне кольцо попавшей в окружение группировки Паулюса стало методически сжиматься. Тем временем врага изгоняли с Северного Кавказа. Из контрнаступления у Сталинграда выросло широкое движение всего южного крыла нашего фронта на запад.

А Жуков? Какова его роль в этих операциях? В начале декабря он был предельно занят в других местах: координировал действия Калининского и Западного фронтов, пытавшихся «срезать» Ржевский выступ. В ходе наступления во второй половине декабря не удалось достичь поставленной цели, но враг понес тяжкий урон. Немцы не смогли не только спять из-под Вязьмы войска и направить их на юг, но и больше того, им пришлось подбросить сюда четыре танковые и одну моторизованную дивизии. В германских штабах поняли, что еще одного натиска в районе Ржева и Вязьмы вермахт не выдержит.

В декабре Жукову вновь и вновь пришлось обращаться к делам фронтов, громивших на юге гитлеровцев и добивавших группировку Паулюса. В качестве заместителя Верховного Главнокомандующего он рассматривал документы по планированию операции «Сатурн». Пришло время, когда со всей силой сказался рост могущества Красной Армии. В двадцатых числах декабря наши танковые корпуса, введенные в прорыв на Юго-Западном фронте Ватутина, стремительно пошли на запад и юго-запад.

Беспримерны свершения 24-го танкового корпуса В. М. Баданова. Пройдя с боями за пять суток около 300 километров, корпус на рассвете 24 декабря как снег на голову свалился на вражеский гарнизон станицы Тацпнской, откуда с большого аэродрома снабжалась по воздуху группировка Паулюса. Танкисты Баданова начисто разгромили важнейшую базу, уничтожив 431 фашистский самолет. В страшной ярости немецкое командование бросило все, что было поблизости, и окружило дерзких танкистов.

Судьба героев-танкистов, дравшихся в далеком тылу врага, глубоко взволновала Ставку. Сталин связался с командующим Юго-Западным фронтом Ватутиным и потребовал проявить гибкость и в крайнем случае уйти из Тацинской. Корпус слишком далеко оторвался от основных сил наших наступавших армий. Сталин подчеркнул: «Вообще вам надо иметь в виду, что танковые корпуса лучше пускать на дальнее расстояние парой, а не в одиночку, чтобы не попасть в положение Баданова».

Разговор с Ватутиным продолжил Жуков, который прибыл в Ставку с Западного фронта:

— Где сейчас 18-й танковый корпус?

— 18-й танковый находится непосредственно восточнее Миллерова… Он не будет изолирован.

— Помните Баданова, не забывайте Баданова, выручайте его во что бы то ни стало!

Ватутин приказал корпусу Баданова вырваться из кольца окружения. Через пять дней танкисты Баданова соединились со своими.

Одновременно по прямому указанию Ставки Жукову пришлось принять участие в доработке замысла окончательного разгрома Паулюса. Планы, доложенные штабами Донского и Сталинградского фронтов, не устроили Ставку: в них не предусматривалось смыкание главных и вспомогательных ударов по рассечению окруженной группировки. За подписями Сталина и Жукова была отдана новая директива по выполнению операции «Кольцо».

28 и 29 декабря в Ставке обсудили вопрос командования операцией по ликвидации окруженных немцев в Сталинграде. Берия предложил кандидатуру Еременко. Сталин спросил Жукова: «А вы что молчите? Или вы не имеете своего мнения?» Жуков ответил: «добивать окруженных» следует поручить Рокоссовскому. Последовали неприятные разговоры с разобиженным Еременко, Жуков передал ему слова Сталина — «пусть полечится, он все время говорил, что у него болит нога». После войны Еременко во времена правления Хрущева беззастенчиво извратил все эти события.

Жуков по поводу писаний Еременко заметил: он «приукрашивает свою персону. Фактически же А. И. Еременко был смещен Сталиным за плохое личное руководство войсками Сталинградского фронта, поглотившего исключительно большое количество войск в период оборонительных сражений. Прямо скажем, Сталин о Еременко был невысокого, мнения. 1 января Сталинградский фронт был ликвидирован». Уничтожение войск Паулюса отныне поручалось одному фронту, Донскому, которым командовал Рокоссовский.

По получении указаний Ставки в самый канун нового, 1943 года темпы разгрома немцев под Сталинградом резко ускорились. Бои были ожесточенными и упорными. Немцы, имевшие превосходство в живой силе и танках, часто контратаковали. Быстротечные схватки разыгрывались вокруг каждого опорного пункта, блиндажа, зачастую едва видного в заснеженной степи, где крутила вьюга. Мороз был более двадцати градусов, красноармейцы продвигались по открытой местности, гитлеровцы укрывали в обжитых за многие недели подготовки окопах, землянках, блиндажах. Каждый километр отвоевывался кровью, войска пробивались на восток к городу мучительно медленно. Под плотным огнем. Заготовив для штурма Сталинграда горы снарядов, мин и натронов, немцы сначала не скупились на боеприпасы. Кровью, и немалой, пришлось оплатить план рассекать «котел» по горизонтали. Жуков ничего не мог поделать: за Василевским и К° маячила фигура Сталина, утвердившего их план.

2 февраля 1943 года остатки 330-тысячной немецкой группировки капитулировали. «Битва в районе Сталинграда, — писал Жуков, — была исключительно ожесточенно#. Лично я сравниваю ее лишь с битвой под Москвой… Общие потери вражеских войск в районе Дона, Волги, Сталинграда составили около 1,5 миллиона человек, до 3500 танков и штурмовых орудий, 12 тысяч орудий и минометов, до 3 тысяч самолетов и большое количество другой техники».

Победа Красной Армии на Волге внесла решающий вклад в достижение коренного перелома как в ходе Великой Отечественной войны, так и всей второй мировой войны. Жуков считал: «Здесь я получил гораздо большую практику в организации контрнаступления, чем в 1941 году в районе Москвы, где ограниченные силы не позволяли осуществить контрнаступление с целью окружения вражеской группировки».

За успешное общее руководство контрнаступлением в районе Сталинграда Г. К. Жуков среди других был награжден вновь учрежденным орденом Суворова I степени. На орденском знаке, врученном ему, стоял № 1.

Полководческое мастерство Г. К. Жукова, наглядно выявившееся в исполинском сражении, безоговорочно признано во всем мире. Американский исследователь Г. Солсбери почти через три десятка лет писал в книге «Великие битвы маршала Жукова»: «В час смертельной опасности Сталин снова обратился к Жукову. Сталинград висел на волоске. Его судьба и, возможно, России были вверены в руки Жукова. Битва под Москвой сделала Жукова национальным героем.

…После Сталинграда никто не оспаривал первенства Жукова. И после Сталинграда никто больше не сомневался — Россия, имея во главе своих армий Жукова, в конечном итоге разгромит Германию». Свидетельствует немаловажный американский публицист, не замеченный ни в симпатиях к нашей стране, ни к социализму.

Так кто же был автором последовавшего разгрома немцев под Сталинградом? На этот вопрос исчерпывающий ответ дал сам Георгий Константинович. «Еще раз повторяю, — писал он, — основная и решающая роль во всестороннем планировании и обеспечении контрнаступления неоспоримо принадлежит Ставке Верховного Главнокомандования и Генеральному штабу…

Заслуга Ставки Верховного Главнокомандования и Генштаба состоит в том, что они оказались способными с научной точностью проанализировать все факторы этой грандиозной операции, сумели предвидеть ход ее развития и завершение».

Все же Георгий Константинович был в этих оценках чрезмерно скромен в отношении своей роли.

Еще не умолкли орудия в Сталинграде, ка: Г. К. Жуков получил новый приказ: выехать в Ленинград, координировать усилия фронтов по прорыву блокады города-героя.

Он принимал участие в подготовке этой исторической операции, которую ждали героические ленинградцы, весь наш народ, гордившийся подвигом города Ленина. Прежние попытки прорвать блокаду оставили тяжкую память. Жуков считал, что теперь неудачи не может быть! Операция получила глубоко символичное название «Искра».

Жуков отправился к месту назначения — командному пункту Волховского фронта — поездом. «Попав в удобный, хорошо натопленный вагон, я приказал меня не будить и лег спать… Проснулся оттого, что поезд вдруг замедлил ход. За окном была тьма, не брезжил ни один огонек… Взглянул на часы: время подходило к двум часам ночи. Быстро встал, оделся. Поезд остановился. В дверях выросла фигура дежурного генерала».

— Прибыли из Ленинграда товарищи Жданов и Ворошилов и ждут вас в своем вагоне, — доложил он.

Жуков отправился туда, они «тепло поздоровались». Очень понятно. Выяснилось, что о его приезде предупредил Сталин. Так что с представителем Ставки в этом случае шутки плохи. И коротали в вагоне, в лесу ту ночь сановные руководители обороны Ленинграда. Не откладывая дело в долгий ящик, Жуков открыл совещание, тем более что в вагоне дожидались командующие обоими фронтами — Ленинградским Л. А. Говоров и Волховским К. А. Мерецков. Быстро уточнили основные вопросы взаимодействия ударных группировок, которым предстояло наступать навстречу друг другу через шлиссельбургско-мгинский выступ. Засвидетельствовав свое почтение победителю под Сталинградом, Жданов, Ворошилов и Говоров вернулись в Ленинград.

Отлично знавший план наступления, утвержденный Ставкой (то есть Сталиным и Жуковым) еще 8 декабря, Жуков теперь придирчиво проверил все на месте. Впечатление самое отрадное. В частях Волховского фронта, которым предстояло продвигаться через торфяные болота, было сделано все, чтобы провести через топи тяжелую технику. Воины Ленинградского фронта хорошо подготовились к труднейшей операции — начинать предстояло со взятия высокого, сильно укрепленного берега Невы, где засели немцы. Бросок пехоты с легкими танками через лед — ширина реки 800 метров — под прикрытием артиллерийской завесы рассчитали едва ли не по секундам.

Те, кому предстояло идти в бой, хорошо знали — многие не вернутся. Тем не менее подъем в войсках был необычным, помнили, что принесла осада Ленинграду. Бойцы и командиры фронтов дали клятву прорвать блокаду. Волховцы писали: «Наступит долгожданный час. Мы идем к тебе, многострадальный Ленинград… Мы будем идти вперед и только вперед. Среди нас не будет трусов и малодушных. Мы будем равняться по вашей доблести и мужеству, дорогие ленинградцы. Другого пути у нас нет. Смерть или победа! Мы клянемся тебе, Ленинград: только победа!»

12 января 1943 года Ленинградский и Волховский фронты ударили по обеим сторонам вражеского коридора, упиравшегося в Ладожское озеро и не допускавшего связи Ленинграда со страной по суше. Хотя немцы ожидали нашего наступления год, как день его, так и мастерство Красной Армии оказались для них неожиданными. Отчаянное сопротивление врага не поддается описанию. Немцы понимали: идет битва за вызволение Ленинграда из тисков блокады, что навсегда похоронит их надежды уничтожить город. Звериному упорству наши воины противопоставили исключительное мужество.

На седьмые сутки не прерывавшегося ни на минуту сражения войска Ленинградского и Волховского фронтов подали друг другу руку в районе рабочих поселков № 1 и № 5. Жуков, находившийся там, «видел, с какой радостью бросились навстречу друг Другу бойцы фронтов, прорвавших блокаду. Не обращая внимания на артиллерийский обстрел противника со стороны Синявинских высот, солдаты по-братски, крепко обнимали друг друга. Это была воистину выстраданная радость».

В этот же день, 18 января 1943 года, Президиум Верховного Совета СССР присвоил Георгию Константиновичу Жукову звание Маршала Советского Союза. Весть о получении высшего воинского звания настигла Жукова, как и подобает солдату, на поле боя — он находился в передовых боевых порядках войск, которые вели напряженный бой.

Через два дня после снятия блокады Жуков побывал в Ленинграде. Город оставался прифронтовым: фашисты злобствовали, часто раздавалась канонада, грохотали взрывы снарядов. Очередной артиллерийский обстрел. Но времена изменились, контрбатарейная борьба была отлично налажена, и вражеские орудия моментально подавлялись. Как все бывавшие в Ленинграде в то время, Жуков был потрясен и взволнован до глубины души. Ленинградцы, лица которых носили следы страшной блокады, не жаловались на жизнь, а с энтузиазмом говорили о том, что сделал и сделает теперь город для фронта!

На всю жизнь Г. К. Жуков запомнил победителей января 1943 года. Воздавая должное ленинградцам, он писал: «Сказывались сила и мужество советского парода, воспитанного партией Ленина, народа, который не может победить никакая вражеская сила… Пусть наша молодежь за новыми кварталами, площадями и проспектами нынешних городов разглядят окропленные кровью минувшей войны улицы и переулки, разбитые и черные от пожарищ стены, вздыбленную землю, с которой руками советских людей, их ледов, отцов и матерей был сметен жестокий враг».

Г. К. Жуков никогда не забывал — он стал Маршалом Советского Союза в битве под Ленинградом,

В начале 1943 года пришла развязка на западном и северо-западном направлениях. Противник, укрепивший оборону на протяжении года — полутора лет, серией операций наших войск частично был сбит с позиций и отводил войска, находившиеся в невыгодном оперативном положении — наследие Жуковских ударов в 1941–1942 годах. С начала марта немцы, преследуемые по пятам, вынуждены были бросить ржевско-вяземский выступ, оставив обильно политый кровью плацдарм. Они ушли от Москвы еще на 130–160 километров. Германское командование страшилось возобновления борьбы на рубежах, куда их в свое время загнали воины Западного фронта под командованием Жукова.

В феврале — марте маршал Жуков координирует действия фронтов на северо-западном направлении, где выполнялась операция «Полярная звезда». Боевые действия развернулись в болотистой местности, каждый шаг даже медленного продвижения давался с трудом. Немцы при первых признаках, что фронт приходит в движение, бросили демьянский плацдарм, вытянувшийся на восток, который держали 17 месяцев. После Сталинграда они отнюдь не горели желанием, более того, панически боялись попасть в еще один котел. Наше наступление, однако, не получило большего развития, необычно ранняя оттепель сделала болотистые места непроходимыми, а враг успел укрыться за разлившейся рекой Ловать. Жуков доложил Сталину, что нужно на время остановиться. Верховный согласился. Было это в середине марта 1943 года.

Линия фронта на западном и северо-западном направлениях на рубеже 1942–1943 годов перемещалась в местах, где нет крупных городов.

Исключение, может быть, составило освобождение древнего русского города Великие Луки. Штаб 3-й ударной армии принял решение об этой операции в знаменательный день, 19 ноября 1942 года — в этот день наши войска перешли в контрнаступление под Сталинградом.

И именно тогда на совещание в штаб армии прибыл маршал Жуков. Генералы 3-й ударной ожидали увидеть сурового военачальника и были удивлены, когда во время обстоятельного ознакомления с делами их армии он был прост, спокоен, шутил.

Заметив на одном генерале добротную новую шинель, Георгий Константинович улыбнулся и сказал: «А я, как видите, в форме командира 4-й донской кавалерийской дивизии, которой командовал в середине 30-х годов, да и генеральские знаки довоенные». Все рассмеялись. Эта шутка как-то сразу сняла напряженность минуты. Командующий армией К. Н. Галицкий подумал тогда: «Шутливое замечание, которое Г. К. Жуков неожиданно сделал, не меняя серьезного выражения лица, выдает в нем отнюдь не человека высокомерного, как это кажется на первый взгляд. Ведь он готов подшутить и над собой».

Масштабы операции 3-й ударной были куда как скромными по сравнению с тем, что происходило в это время под Сталинградом, но Жуков отнесся к ней со всей серьезностью. Когда Галицкий с нажимом доложил свое решение (уже утвержденное командованием фронта) действовать только стремительно и застыл в ожидании одобрения, Жуков очень спокойно, даже подчеркнуто, пояснил: «Все равно задачу будем считать выполненной, если вы притянете на себя силы противника и он не сможет снять их с вашего участка для переброски на юг. Итак, своими действиями сковать на длительное время, повторяю, на длительное время сковать противостоящие войска».

Присутствовавшие, у которых чесались руки внести свой вклад в наступление, недоуменно переглянулись. Жуков, увидев их замешательство, добавил: «Не бойтесь и обороны, главное, перемолоть побольше сил противника».

Это был другой Жуков. Всего две недели назад, напутствуя командиров 4-го механизированного корпуса под Сталинградом, он, выслушав неторопливые речи — об окружении, уничтожении, захвате определенных рубежей, вспыхнул:

— В который раз вам повторяю: никаких «окружая», «уничтожая», «отражая»! Никаких остановок, никаких развертываний в боевой порядок! Темпы и темпы, и только вперед!

Он быстро подошел к карте на стене и решительно сказал:

— Пусть стреляют справа и слева — это не ваша забота! За вами идут стрелковые соединения. Еще раз повторяю: на максимальных скоростях вперед и только вперед! Поймите, что подвижные соединения не должны ввязываться в затяжные бои с контрнаступающим противником. Они должны обходить его опорные пункты и стремительно продвигаться вперед, чтобы как можно быстрее окружить главные силы врага. Нужно стремительно создавать внешний фронт окружения и отодвигать этот фронт как можно дальше.

Пожалуй, только последнее замечание Г. К. Жукова под Сталинградом совпало с тем, что он говорил теперь, нацеливая войска на Великие Луки.

С двадцатых чисел ноября 1942 года войска 3-й ударной армии перешли в наступление и, медленно продвигаясь вперед, в начале января 1943 года обложили Великие Луки. Жуков несколько раз наезжал в армию, бывал в штабах дивизий, на переднем крае. Он вырвал из своего напряженного графика даже несколько дней непосредственно перед приездом на Ленинградский фронт. «Не торопиться», — неизменно подчеркивал он. Когда один из его приездов совпал с подготовкой немцев к деблокированию своего гарнизона в Великих Луках, он отвел предложение об упреждающих ударах, указав: «Нужно и резервы и части, снятые с других участков, эшелонировано ставить перед фронтом наступающих немецких дивизий. Пусть они сами разобьются о нашу оборону.

В этом случае их потери будут несравненно больше. Да и в город им так и не прорваться». Своевременное напоминание! Яростные атаки противника по кольцу наших войск оказались безрезультатными.

Незадолго до решительного штурма Великих Лук Жуков- нагрянул прямо в город, часть которого ужо была освобождена. Он не мог не заметить, что командование армии, командиры соединений и частей, предвкушая победу, на радостях запамятовали, что немецкие войска могут внезапно обрушиться на них. Жуков серьезно предупредил Галицкого: «Пусть действующие в городе части готовятся по вашим планам к штурму, вы же все свое внимание по-прежнему направьте на отражение прорыва извне». 16 января 1943 года после почти двухмесячных боев Великие Луки были освобождены относительно небольшой ценой, а немцам пришлось долго зализывать тяжелые раны.

Итак, линия фронта на западном и северо-западном направлениях неуклонно перемещалась на запад. Главное — умный нажим наших фронтов связал все силы, которыми располагал здесь вермахт. Много их было или мало? В самом авторитетном исследовании, советской двенадцатитомной «Истории второй мировой войны», сказано: «На этих направлениях вражеское командование имело 124 соединения, или более половины всех сил, находившихся на советско-германском фронте. Это были наиболее боеспособные войска противника».

В первой половине февраля в сводках Верховного Главнокомандования появлялись названия все новых городов, которые освобождали войска Воронежского, Юго-Западного и Южного фронтов. Они наступали в широкой полосе — 800 километров — и к январским успехам добавили продвижение еще на 150–300 километров, вызволив из фашистской неволи Курск, Белгород, Ростов. 16 февраля очищен от фашистской нечисти Харьков.

Казалось, наступление, начавшееся у Волги, без пауз докатится до Днепра. Величайшим оптимизмом было проникнуто уже само название операции, к которой приступили наши фронты на юге, — «Скачок»: освободить Донбасс, захватить основные переправы через Днепр у Запорожья и Днепропетровска. Командование Юго-Западного и Воронежского фронтов свыклось с победами от самого Сталинграда, в их штабах оптимистически подсчитывали соотношение сил, как-то упустили, что войска поредела, измотались, тылы далеко отстали, а задачи перед фронтами грандиозные. Больше того, победоносные генералы не сразу поняли смысл усиления сопротивления врага, у них выросли крылья. Когда к двадцатым числам февраля наконец стали спотыкаться о крепнувшую оборону, то рассудили: дерутся-то арьергарды, прикрывающие отход. Значит, только вперед, смелость города берет! Удлиним список освобожденных городов!!

Между тем осатаневший Гитлер решил взять реванш за Сталинград. Сюда перебросили танковые дивизии СС «Адольф Гитлер», «Рейх», «Мертвая голова», из группы армий «Центр» моторизованную дивизию «Великая Германия». Словом, собралась вся нацистская «гвардия», не говоря уже о многих новых частях и соединениях. 12 февраля 1943 года группу армий «Дон» по вполне понятной причине переименовали — побитых немцев далеко отогнали от великой реки — и назвали ее, оставшуюся под командованием Манштейна, группой армий «Юг» со штабом в Запорожье.

17 февраля туда пожаловал Гитлер со всей свитой. Фюрер явился собственной персоной, чтобы напутствовать эсэсовцев на «подвиги» во славу рейха. 18 февраля немецкое радио передало на всю Европу истерическую речь Геббельса из Берлина: отныне идет «тотальная война». В Запорожье фюрер засел совещаться с командующими, но с утра 19-го преступная банда отчетливо услышала в отдалении гулкие удары: били пушки советских танков, катившихся к Запорожью. Генералы предложили было продлить совещание, а то произведет «дурное впечатление», если фюрер поспешно покинет город под грохот советских орудий. Гитлер надулся и объявил: он улетает по делам переговорить с Гудерианом, вызванном из отставки и назначенным генеральным инспектором германских бронетанковых войск.

На аэродроме, где выстрелы танковых пушек были еще слышнее, фюрер торопливо распрощался с Манштейном и был таков. Ему, по-видимому, доложили: между Запорожьем и советскими танками не было германских войск, кроме 200 зенитных орудий, выставленных на прямую наводку с приказом держаться до последнего снаряда.

Гитлер оставил обращение к солдатам группы армий «Юг», сообщив, что на пути к ним новые дивизии и уникальное, до тех пор неизвестное оружие. Выслушав обращение фюрера — его читали в частях, — верноподданные легковерные болваны захлопнули люки танков и в тот же день, когда Гитлер удрал на запад, двинулись на восток. Они контратаковали с диким озлоблением, в полной уверенности, что вот-вот их подопрет некое «тайное» оружие, обещанное самим фюрером.

Эсэсовский натиск застиг нас врасплох. На главных направлениях на нас внезапно навалились 800 танков, у немцев было в 2,4 раза больше самолетов. Наши командующие недооценили решимость и силы врага и медлили с отходом: обидно отступать в 25-ю годовщину Красной Армии. Только 25 февраля решено было оттянуть назад вырвавшиеся части. Конечно, особой трагедии не было, «наш отход не носил на себе следов растерянности и сумятицы. Ни порядок, ни руководство войсками не нарушилось, хотя все тяжело расставались со столь дорогими нашему сердцу городами и районами», — напишет впоследствии А. М. Василевский.

С первых чисел марта Василевский, получивший 16 февраля звание Маршала Советского Союза, был здесь представителем Ставки. Вместе с ним командовали наши полководцы Ф. М. Голиков, Н. Ф. Ватутин, Р. Я. Малиновский и другие. Сопоставив факты, просчитав силы врага, разведка выявила замысел противника: через Белгород прорваться к Курску, а навстречу ударить со стороны Орла. Следовательно, наши войска, взявшие примерно за месяц до этого Курск и вырвавшиеся на запад, могли быть отрезаны.

Это было серьезно, о чем Ставка 10 марта предупредила маршала Василевского. В дополнение к уже прибывшим на фронт резервам Ставка направила Василевскому еще три армии, включая танковую.

14 марта оставили Харьков, в общей сложности с 20-х чисел февраля вражеские войска оттеснили Юго-Западный и Воронежский фронты на 100–150 километров.

В середине этого дня на командном пункте Северо-Западного фронта раздался звонок из Ставки. Жукову приказано прибыть в Кремль. Рано поутру он выехал, добирался до Москвы весь день на вездеходе по ужасающим дорогам. Поздним вечером доложил о приезде и тут же был вызван к Сталину, у которого шло совещание. В кабинете Верховного Жуков получил редкую возможность выслушать доклады о положении военной экономики страны. «Отчетливо была видна, — отметил в мемуарах Георгий Константинович, — все еще существовавшая большая напряженность в промышленности, в том числе и на таких важнейших заводах, как авиационные и артиллерийские».

Тыл до предела напрягал силы. Василевский, примерно в это время рассказавший в Москве директору столичного автозавода И. А. Лихачеву с подобающими эпитетами о победе под Сталинградом, услышал в ответ: «Что же ты так плохо хвастаешься! Мы… Мы… Мы!.. А мы, что, не участвовали в достижении этой победы?!! Не забывай, у нас воюет вся страна. У нас что ни завод — фронт, что ни колхоз — фронт. Этой победой гордится каждый советский труженик». Василевский смутился, и наверняка испытывал такие же чувства Жуков, выслушивая наркомов, руководивших военной экономикой.

Совещание с руководителями промышленности закончилось около трех часов ночи. Сталин подошел к Жукову:

— Вы обедали?

— Нет.

— Ну тогда пойдемте ко мне, да заодно и поговорим о положении в районе Харькова.

«Обед» затянулся до пяти утра. Изучили карту обстановки на Юго-Западном и Воронежском фронтах, которая резко ухудшилась: танковый корпус СС, захватив Харьков, шел на Белгород. Из последних донесений выяснилось, что Воронежский фронт (командующий Ф. И. Голиков, член Военного совета Н. С. Хрущев) так и не может остановить продвижение врага. Сталин тут же позвонил Хрущеву и, по словам Жукова, «резко отчитал его», припомнив постыдные неудачи Юго-Западного фронта летом 1942 года. К рассвету «обед» закончился поручением отправиться в штаб Воронежского фронта. «Наш спец-поезд, состоявший из пяти вагонов, — говорил генерал-адъютант Жукова Л. Ф. Минюков в 1975 году, — шел стремительно и безостановочно, для него не зажигался запретный красный свет даже перед крупными станциями городов — все зеленый и зеленый. Мы чем-то напоминали пожарных, спешащих отвратить случившуюся беду. И это было именно так. Прибыли в Курск на другой день в полдень. Спецпоезд загнали на запасной путь, маскировкой для него служили старые деревья и полуразрушенные железнодорожные строения». С платформы спустили вездеход, и пришлось рисковать, даже при обстрелах немецкими самолетами не останавливались и не укрывались в кюветах.

Под вечер приехали на командный пункт Воронежского фронта в Обоянь. Там заинтересованно совещались маршал Василевский, генерал Голиков, Хрущев и другие. В таких бестолковых сборищах нередко на той войне, знал Жуков, убивалось драгоценное время, а враг тем временем достигал своих целей. Генерал Л. И. Сандалов, бывший на КП, запомнил: «Георгий Константинович развернул на столе свою карту и сухо, но очень корректно, обращаясь к Голикову, сказал:

— Положение войск фронта нанес на карту ваш штаб. Но на ряде направлений войска свои позиции уже оставили, а на некоторых участках 69-й армии мы вообще никаких наших войск не нашли и едва не заехали к противнику.

Развернулся длительный и подробный анализ обстановки, вносились и тут же обсуждались предложения, как остановить дальнейшее наступление противника». Обычные словопрения!

Так виделся приезд Жукова Сандалову, воевавшему на Воронежском фронте, естественно, его патриоту. Л. Ф. Минюк оставил другую зарисовку: «Командующий Голиков и член Военного совета Хрущев не могли что-либо конкретно доложить.

— Эх, вы, магнаты! — только и бросил в сердцах Жуков свое привычное выражение и отвернулся.

За окном суетились, бегали, что-то грузили на машину штабисты. Прискакал на коне со вспененными боками связной, сунул кому-то пакет с донесением и умчался обратно. Творилась неразбериха — будто в предчувствии скорого нападения танков. Жуков решительно вышел из помещения, узнал, где фронтовой узел связи, и оттуда позвонил по ВЧ Сталину».

Он доложил Верховному, что обстановка на месте много хуже показанной ему на картах в Генштабе в Москве. Самое печальное — «части противника без особого сопротивления продвигаются на белгородском направлении», необходимо «срочно двинуть сюда все, что можно, из Резерва Ставки и с соседних фронтов, в противном случае немцы захватят Белгород и будут развивать удар на курском направлении». Через час после этого разговора Жуков узнал от Василевского, что Ставка уже распорядилась отправить на это направление две общевойсковые и одну танковую армии.

Ближе всех подошла закаленная 21-я армия И. М. Чистякова, переброшенная из-под Сталинграда. Ее войска выгрузились в районе Ельца и 11 марта получили приказ срочно выдвинуться к Курску и южнее. Пошли пешком, только ночью, по дорогам, угадывавшимся под снежными заносами. Днем люди, танки, орудия укрывались в лесах и балках. Утром 18 марта, когда армия вышла южнее Обояни, стало известно, что немцы уже в Белгороде.

Тут уже нельзя было терять и часа. «В тревожно-критический час управление этими войсками, — продолжает Минюк, — взял в свои руки Георгий Константинович. И — удивительно! — никто не увидел в Жукове растерянности! Наоборот, в минуты, когда, казалось, все рушится, все валится и можно впасть в отчаяние, он становился собранным, деятельным и решительным. Опасность не угнетала его, а наполняла еще большей волей, и он казался туго натянутой пружиной или суровой птицей, готовящейся встретить напор бури. В такие минуты я часто замечал привычку Жукова сжимать кулаком подбородок». Жуков немедленно приказал — задержать врага!

Как ни устали войска, Чистяков до точки выполнил приказ выбросить навстречу врагу передовой отряд, стрелковый полк. К исходу дня полк вступил в соприкосновение с противником и задержал его дальнейшее продвижение. Подоспевшая 52-я гвардейская дивизия прочно оседлала шоссе на Обоянь, на ее флангах развернулись еще две дивизии. Вражеский накат разбился о них — на пути эсэсовцев встали солдаты Сталинграда. Немцы засыпали наши позиции листовками, угрожая перебить сталинградцев, 21-ю армию до последнего человека. Дружный смех в наскоро выдолбленных в мерзлой земле окопах. Не мог сдержать улыбки и Жуков, прочно взявший руководство боем в свои руки.

В разгар его «из Генштаба запросили, что доложить Сталину о положении на Воронежском фронте. Маршал Жуков, по-прежнему стискивая левой рукой подбородок, твердо ответил:

— Доложите, что враг дальше не продвинется ни на шаг. А относительно Голикова скажите: его надо сменить немедленно и поставить на этот горячий фронт генерала наступления Ватутина. Он так и сказал «генерала наступления», имея в виду роль Ватутина в разгроме немцев под Сталинградом», — закончил Минюк. Получив отрадное донесение из 21-й армии, Жуков выехал в район, где был дан отпор немецким танкам, двигавшимся на Обоянь. Посмотреть на тех, кто выполнил его приказ.

На дороге и раскисших полях в тягучем черноземе увязли подбитые и сожженные немецкие танки и бронетранспортеры. Жуков коротко спросил командира передового отряда полковника Пантюхова:

— Это все ваша работа?

— Наша, — ответил Пантюхов и добавил: — Можно бы больше потрудиться.

— Что же помешало?

— Танков не хватило, а иначе бы, товарищ маршал, мои ребята целое кладбище навалили.

Жуков у догоравших танков увидел понурых пленных. Генерал Чистяков доложил: «Эти из дивизии «Мертвая голова». Угадав в Жукове крупного начальника, они на глазах перетрусили. Жуков приказал — двоих отправить назад, пусть расскажут, чем кончилось продвижение на Обоянь.

— Тоже мне, «мертвые головы», — брезгливо сказал Жуков. — Пусть скажут своим, каковы русские, может, протрезвеют сами и других отвадят воевать!

По раскисшей земле поплелись двое оборванцев в прожженных, разодранных комбинезонах, недавние спесивые европейцы, танкисты корпуса СС.

20 марта прямо на позициях Жуков вручал боевые награды отличившимся солдатам и офицерам. Герои спокойно смотрели в глаза маршала, благодарили за награды, но не видели за собой особой заслуги, выполнили боевой приказ, и все тут. В Сталинграде бывало тяжелее. С сердца Жукова упал камень — на этих воинов можно положиться. 22 марта уехал в Москву Василевский, вместо Голикова командование Воронежским фронтом принял Ватутин. До конца марта враг все пытался возобновить наступление, но не продвинулся ни на шаг. Разбитые тапки, как вехи, обозначили, куда он дополз.

Не в обычае Жукова поминать старое, но когда фронт стабилизировался, он иной раз крепко выражался в адрес «разгильдяев», допустивших «нелепость» — отход победоносных войск, начавших бить немцев у Волги и вдруг попятившихся здесь, на дороге на Курск.

А тем временем бывший командующий Воронежским фронтом Голиков сочинил для истории в отчете о причинах неудач: «Необходимо признать, что на этом этапе я имел неправильную оценку намерений и возможностей противника. Ошибка в оценке противника заключалась в том, что мы рассматривали массовое движение мотомеханизированных сил противника на Полтаву как его отход. Между тем противник отводил главные силы своего танкового корпуса СС в район Полтавы для того, чтобы начать оттуда свой контрудар». История не зафиксировала реакцию маршала Г. К. Жукова на объяснение. Да, вероятно, у него и не было времени вглядываться в прошлое, он заботился о настоящем и будущем.

Вот как видится американскому военному исследователю М. Кайдену в книге «Тигры горят!» (1974 г.) сделанное Жуковым в эти несколько решающих дней. «Ведь тогда сложилась критическая ситуация и катастрофа едва была предотвращена. 18 марта немцы взяли Белгород и натолкнулись на возросшее сопротивление. Уже через три дня русские зарылись в землю непосредственно у Белгорода. Севернее сданного немцам города возникали новые оборонительные рубежи. Жуков выдвинул 1-ю танковую армию южнее Обояни, где ее можно было использовать либо для обороны, либо, если позволит обстановка, для наступления. На время неустойчивое затишье воцарилось на фронте… Никто не мог игнорировать присутствия здесь Жукова, В прошлом он уже многократно тупил германскую сталь одной стороной меча, а другой уничтожал немецкие армии. Время. Оно теперь было на стороне русских, поджидающих нового немецкого натиска».

Жестокий отпор воспрянувшим было духом немцам в конце марта 1943 года на промерзлом шоссе от Белгорода к Обояни, подчеркивает Кайден, был типичным для Жукова: «Неверояные достижения Жукова против самого лучшего, что могли бросить нацисты против русских, представляются потрясающими, стоит обратиться к изучению битв, проведенных под его командованием. Жуков редко имел превосходство в силах в данной операции. Он поистине был «пожарным» русского фронта: когда все остальные терпели неудачи, когда других генералов били, когда обороняющихся вот-вот должна была поглотить катастрофа, тогда Сталин обращался к Жукову. Он появлялся на сцене — военный гений, человек, наделенный стальным характером, решимостью, не допускавшей ничего, кроме его воли, и превращал катастрофу в ничью, а избавление — в блистательную победу». К началу апреля 1943 года севернее Белгорода сложилась «ничья». Жуков не считал ее приемлемым исходом, размышляя над путями разгрома врага.

Тут случилось новое осложнение. Н. Ф. Ватутин, вступив в командование Воронежским фронтом, увидел Жуков, «с присущей ему энергией взялся за укрепление войск фронта и создание глубокоэшелонированной обороны». Прекрасно и похвально. Но одновременно вместе с членом Военного совета фронта Хрущевым он с неменьшей энергией принялся соблазнять Ставку — немцы непременно возобновят наступление и поэтому лучше нанести упреждающий удар на белгородско-харьковском направлении. Аргументация, истрепанная еще весной 1942 года, когда Хрущев был среди тех, кто бросил армии Юго-Западного фронта в фатальное наступление под Харьковом.