Журнал «Вокруг Света» №07 за 1974 год

Племя на кварцевых холмах

Окончание. Начало в № 6.

Род Правды в деревне Сангам

Прямо на песке сидит несколько женщин. К искривленной ветви привязан узел, и по тому как он время от времени шевелится и издает какие-то звуки, я понимаю, что в нем ребенок. Когда я останавливаюсь в непосредственной близости от дерева, одна из них, заподозрив, что в окружающем мире произошли какие-то изменения, поднимает голову.

— Аё! Вот это да! — вырывается у нее непосредственное восклицание.

«Вот это да!» — исчерпывающая и окончательная моя характеристика. Короче и лучше сказать трудно. Остальные немедленно вскакивают на ноги и застывают в позах, напоминающих немую финальную сцену из гоголевского «Ревизора». Некоторое время мы рассматриваем друг друга. Я мучительно вспоминаю неожиданно исчезнувшее из моей головы нужное слово «здравствуйте».

— Вот это да... — повторяет одна из женщин и задумчиво чешет в затылке.

— Здравствуйте, — говорю я наконец, поймав пропавшее слово.

Женщины изумленно смотрят на меня. Они бы, наверно, удивились меньше, если бы заговорил лежащий рядом камень. Привел всех в чувство и вернул к реальности крик ребенка, который почему-то в этот драматический момент решил выпасть из узла. Женщины бросились к нему, увлекая меня за собой. Человеческое взаимопонимание между нами было установлено, и дальнейшее общение уже не вызывало затруднений.

Старшую из женщин звали Лакшми. Она объяснила, что все мужчины в деревне ловят рыбу в реке и что все сельчане питаются в основном рыбой. Теперь я заметила, что между хижинами были натянуты тонкие веревки, на которых висела серебристая вяленая рыбешка.

— Эйо-о-о-о! — раздалось откуда-то снизу, с реки.

— Идет, — удовлетворенно сказала Лакшми.

— Кто идет? — спросила я.

— Как кто? Разве не узнаешь?

— Нет, — чистосердечно призналась я.

Лакшми сначала удивилась, потом хлопнула себя по лбу и заливисто засмеялась. Остальные тоже засмеялись.

— Аё! — сквозь смех сказала Лакшми. — Ты же его не видела и, конечно, не знаешь его голоса.

«Логично», — подумала я и осторожно спросила:

— Кого его?

— Да нашего старейшину, вождя.

В это время из-за песчаного холма показался человек. Он был темнокож, мал ростом и двигался от холма к деревне какими-то короткими перебежками. Все замолчали и выжидательно стали смотреть на приближавшегося. Наконец, человек сделал последнюю перебежку и оказался рядом со мной.

— Ты? — спросил он меня, как будто мы были знакомы давно, а я долго отсутствовала и наконец вернулась в родные края.

— Наш гость, — сообщила Лакшми.

Глаза вождя смотрели приветливо, но где-то в глубине их таилось недоверчивое выжидание. Он потеребил жидкую бородку и сказал значительно:

— Так.

Я поняла, что вождь болтливостью не страдал.

Сатья Мастан, так звали вождя, действительно не любил говорить. До разговоров ли тут, если его голова постоянно занята двумя важными хозяйственными проблемами: где нарубить дров и где наловить рыбы? Первая проблема была почти нерешаемой. Дрова рубить было негде. Все, что можно было, уже вырубили. Но на то и мудрый старейшина в деревне, чтобы все-таки что-то придумать. И многодумную голову Сатья Мастана время от времени посещали великолепные идеи. Одна из них своим блеском затмила все предшествующие и последующие, и осталась надолго в памяти жителей деревни. Идея была до гениальности проста, но с ней не согласились местные власти, которые сочли железнодорожные шпалы неподходящим материалом для дров. Эти власти доставили Сатья Мастану много неприятностей и волнений. Жителям Сангама тоже. Поэтому теперь приходится довольствоваться ветвями чахлых кустов, растущих на песчаных холмах. Но, конечно, это не топливо. Из этих веток не сложишь даже хорошего костра

Что касается рыбы, то тут дела обстоят лучше. Рыба пока в реке водится. Ни плотин, ни гидроэлектростанций на ней не предвидится. Сатья Мастан хорошо знает места и досконально изучил повадки разных рыб. Поэтому уловы почти всегда удачны.

Мы идем через песчаные холмы туда, вниз, к реке. Сквозь подошвы я ощущаю жар этих раскаленных холмов. Сатья Мастан идет босиком, привычно и спокойно ступая по горячему песку. Солнце стоит уже низко над горизонтом, и по небу растекаются, нее увеличиваясь, багровые мазки заката. Вода в реке постепенно превращается в красное тугое полотно, и на его фоне резко выделяются темные тонкие фигуры рыбаков-янади. Вытянувшись цепочкой, они окружают что-то мне невидимое, резко взмахивают руками, и паутина сетей на какое-то мгновение застывает и воздухе. Потом сеть, оседая как купол парашюта, опускается па воду и исчезает в ней. Негромко переговариваясь, рыбаки какое-то время «колдуют» с сетью, снова поднимают ее над водой, и в тонких ячейках трепещет и бьется серебристый улов. И снова летит в воздух паутина сети. У самого берега по колено в воде бродят несколько человек. С методической размеренностью они опускают и реку конические, сплетенные из тонких прутьев корзины-ловушки и время от времени выбрасывают на берег мелкую скользкую рыбу. Нагие, измазанные в иле и песке мальчишки подхватывают ее с торжествующими криками и аккуратно складывают на берегу.

Сатья Мастан пристально, не отрываясь смотрел на все это.

— Вот так почти целый день. День за днем и всю жизнь, — философски заметил он. — А многие считают янади ленивыми. Не верь им. Янади не уйдет с реки, пока не наловит рыбы, чтобы накормить семью. А ловить надо больше, может быть, удастся что-нибудь продать.

— А удается? — поинтересовалась я.

— Иногда, — ответил старейшина. — Самое большее, что мы можем получить, это полторы рупии.

— Немного, — заметила я.

— Да, совсем немного, — согласился Сатья Мастан. — Да еще могут обмануть. Нас легко обмануть.

Несколько рыбаков, заметив нас, бросили ловлю, вышли на берег и робко остановились чуть поодаль.

— Эй, что вы там стоите! Идите сюда! — крикнул им старейшина.

Они несмело приблизились, на их темных телах еще блестели капли речной воды.

— Они из моего рода, рода Правды, — сказал Сатья Мастан.

Такой род я встречала впервые и, конечно, заинтересовалась, сколько же человек в этом редком роду.

— Вот он, он и он, — ткнул пальцем старейшина в рядом стоявших рыбаков.

— Ну, а сколько же всего? — не отставала я.

Сатья Мастан, шепча что-то про себя, стал загибать пальцы. Потом, видимо, сбился и смущенно опустил голову.

— Не знаю, — признался он. — Нас немного.

Я поняла, что вождь Сангама не имел представления о счете.

Широкоплечий юноша пришел на выручку вождю.

— Наш род очень славный и знаменитый, — сбивчиво начал он, посмотрел на Сатья Мастана и замолчал.

— Говори, говори, — великодушно разрешил вождь. — Я сегодня говорил так много, что язык уже болит. Говори.

— Род Правды был когда-то очень большим родом. Его люди кочевали по берегам реки и озер и ловили рыбу. Много рыбы. Тогда еще можно было и охотиться. И род никогда не испытывал нужды в еде. Женщины всегда были дома, и им не нужно было идти в город и клянчить пищу.

Вместе с родом Правды ловил рыбу и охотился род Жемчуга. Теперь из этого рода почти никого не осталось, так же как и не осталось жемчуга в реках.

— Хорошо рассказал, — похвалил Сатья Мастан юношу. Тот окончательно смутился и спрятался за спины товарищей.

Незаметно подкрались сумерки, которые быстро стали сменяться темнотой. Река опустела, и только на берегу остались разложенные для просушки сеть и снасти. Со стороны деревни потянуло дымком вечерних очагов...

«Моя женщина»

В племени янади женщина занимает особое место. Времена, когда господствовал материнский род с его своеобразными традициями, с его свободой женщины, с ее самостоятельностью, для янади еще не кончились. Городская женщина уже потеряла все это. Патриархат выбил почву из-под ее ног. Женщина же янади еще прочно стоит на этой почве. И определение «сильный пол» относится именно к ней. «Моя женщина» — так называет янади свою жену. В племени янади нет холостяков, потому что жизнь мужчины без «моей женщины» будет социально неполноценной. Без жены он окажется беспомощным во многих вопросах. Взять хотя бы ритуальные церемонии. Кто знает досконально, как поступить с духом предка, как принести жертву богине, в какой день устроить поминки по умершему? Женщины. В этой области они эксперты. Они передают опыт из поколения в поколение, от матери к дочери.

Впрочем, женщины янади — люди разносторонние. Как ни странно, они оказались приспособленными к современному миру лучше, чем мужчины. Мужчина не примет решения, не посоветовавшись с «моей женщиной». Мужчины янади уже много веков убеждены в том, что чем старше женщина, тем она опытней и умней. И поэтому женитьба на женщине старше тебя — большая удача. Да и как же иначе, если женщинам приходится вести все дела своих мужей. Нужно, например, о чем-то договориться с чиновником. Переговоры будут вести женщины. Мужчины останутся сзади, будут переживать, сочувствовать и кивать головами в знак одобрения каждому слову, сказанному женщинами. Если у янади возникает конфликт с хозяином, на поле которого он сторожит снопы риса или работает в саду, он обязательно приведет жену.

Развод в племени янади дело простое. Никакие экономические факторы этому не препятствуют. Приданого возвращать не надо, его нет. Так же как и нет выкупа за невесту. Поэтому вопрос жить или не жить вместе решается самими супругами. И конечно, в этом решении первое слово за женщиной. Причины для развода бывают самые разные. Если муж не в состоянии прокормить семью, если совершил преступление против законов племени, если извел жену своим подозрением и недоверием, если оказался скучным, если обругал, если его просто не за что любить... Всего этого женщина янади не прощает мужчине и уходит от него. Сколь ни оскорблен и обижен мужчина этим уходом, ему в голову не приходит тронуть жену даже пальцем.

С женщиной янади нельзя даже и пытаться обращаться так, как это иногда делают в городе. Это может подтвердить со всей очевидностью янади Дарапенчалайя из неллурской колонии неприкасаемых-хариджан. Он мужчина видный, и в способностях и сообразительности ему отказать тоже нельзя. Но семейная жизнь Дарапенчалайи складывалась крайне неудачно. И все из-за того, что он, наглядевшись, как обходятся с женами в городе решил утвердить свое мужское превосходство. Но женщины янади не из тех, с которыми этот номер проходит. Восемь «моих женщин» покинули Дарапенчалайю, и сейчас он очень боится за девятую. Рассказывая об этом, Дарапенчалайя смущенно хмыкает и разводит беспомощно руками.

Дарапенчалайя много лет работал в городе шофером такси. Всего несколько янади имели такую серьезную работу. Но Дарапенчалайя с ней прекрасно справлялся. А теперь он безработный. Дело в том, что у него возник конфликт с хозяином, в то время когда очередная жена его покинула. Поэтому некому было пойти и заступиться за него. Вот он и остался без работы.

— Хуже нет одинокого мужчины, — говорит он и горестно качает головой.

Мужчине без женщины совсем плохо. Не с кем посоветоваться, некому за тебя заступиться... С последней женой Дарапенчалайя живет уже пять лет. Каждый раз, когда грозит возникнуть конфликт, Дарапенчалайя вовремя вспоминает, что перед ним свободолюбивая дочь племени янади, а не какая-нибудь горожанка. И такое мудрое поведение спасает его от дальнейших осложнений. На данном этапе семейной жизни Дарапенчалайи «моя женщина» занята важным делом. Она ищет работу для мужа.

— Ей уже обещали в одном месте, — говорит Дарапенчалайя. — Никто еще не смог отвертеться от выполнения данного ей обещания. Вот какая моя женщина!

Мужчины янади часто берут своих жен на рыбную ловлю, на охоту или даже в город, где они заняты поденным трудом. Так им спокойней и безопасней. Питая традиционное уважение к женщине как к матери и жене, мужчины выполняют всегда самую тяжелую работу, как правило, оставляя женщинам легкую. Если у янади завелись лишние деньги, он в первую очередь купит одежду «моей женщине».

Когда наступает полнолуние

Из-за холма медленно выползла красная луна. Ее диск на некоторое время остановился над чахлым кустарником, а потом устремился вверх, туда, где сверкали звездные россыпи. Проходя через эти россыпи, луна теряла свой первоначальный цвет и как будто вбирала в себя голубой огонь созвездий. И этот голубой свет полнолуния постепенно заливал окрестные холмы, серебрил листья веерных пальм и клал четкие тени акаций на сухую теплую землю. У пальмовой рощи стояло несколько конических хижин, и лунный свет превратил широкие листья, которыми они были покрыты, в серебристый металл. И хижины стали похожими на жилища какой-то иной планеты.

Только дымок, который плыл над ними, растворяясь в лунной голубизне, придавал им земную реальность. Пламя костра освещало фигуры людей, похожих на статуэтки из черного дерева. Эти фигуры двигались, пересмеиваясь и перешептываясь. Неожиданно, легко и естественно, как будто дыхание самой земли, зародилась и полилась песня. Ее пели женщины мелодичными, слаженными голосами. Песня лилась тихо. Она была похожа на лунный свет, на сухую землю, на теплый ветер. В ней была грусть чего-то полузабытого, а может быть, давно ушедшего. Когда одна группа женщин замолкала, сразу же вступала другая. Песня катилась как волна, то затихая, то вновь поднимаясь. В этом чередовании, спадах и подъемах, было нечто бесконечно притягательное, завораживающее. Песня укачивала, касалась нежно чего-то самого сокровенного и уводила далеко, туда, где звездная россыпь соприкасалась с твердой линией земного горизонта... Это была самая древняя песня на Земле из всех слышанных мною. Она оборвалась так же неожиданно, как и возникла. Как будто вздохнула и исчезла, растворившись в призрачном свете звезд. И вдруг забил барабан. Громко, резко. Сразу все изменилось. Люди задвигались быстро, энергично. И песня теперь была совсем другая. В ней слышалась отчаянная бесшабашность, даже разгульность. Круг распался, и на площадку вихрем вылетела старуха Она замерла на мгновение, растянула беззубый рот в улыбке, подняла темные сморщенные руки. Лунный свет пронизал ее седые всклокоченные волосы, превратив их в странно светящийся нимб. Тело старухи замысловатым движением подалось влево, затем вправо. Мелькнула мысль, что я уже где-то видела такое движение. Но где и когда — я не могла сразу вспомнить. Несколько человек присоединилось к ней, их тела тоже задергались в такт барабанному ритму. Да ведь это же твист! Нормальный древний твист. Твист каменного века. От современного он отличался мало. Твистовала вся деревня. Гремел барабан, что-то пронзительное выкрикивали певцы, судорожно извивались темные тела. Это было так магнетически заразительно, что я поймала себя на том, что мои ноги невольно начинают двигаться в такт барабанному бою. Старуха со светящимся нимбом на голове подскочила ко мне и за руку потянула в самую гущу танцующих. Вокруг засмеялись, и приглашающие расступились. Для меня наступил критический момент.

— Эй, гостья, танцуй с нами! — закричало несколько голосов.

Все-таки мало кому из нашего мира удается потвистовать в каменном веке при луне, среди древних кварцевых холмов!

Но в это время что-то случилось с барабанщиком или барабаном, и он умолк. Магия звука и ритма исчезла. Я посмотрела на часы. Стрелки показывали половину второго ночи. Мне пора было возвращаться в город. Стоявшие вокруг люди племени янади сказали, что им очень жаль. Я была полностью согласна с ними. Но впереди лежал еще долгий путь.

Наш шофер Балан оставил машину неподалеку от деревни, на грунтовой дороге, милях в трех от шоссе. Когда я двинулась, вся деревня вызвалась меня проводить до машины. По дороге снова забил барабан, и снова все пошли твистом. Бой барабана теперь сопровождался не песней, а пронзительным разбойничьим свистом. Потом вся танцующая орава вырвалась на дорогу. Казалось, они выскочили из далекого прошлого к этой машине, лихо пробив брешь во времени. У Балана, увидевшего меня в таком окружении, отвисла челюсть, и он стал нелепо, спиной, пятиться в сторону от машины. Но на моих друзей этот маневр не произвел впечатления. Они продолжали бить в барабан, танцевать и свистеть. У Балана дрожали руки, и он долго не мог попасть ключом зажигания в скважину. Через несколько миль он пришел в себя.

— Ну и ну! — сказал он. — Поначалу мне показалось, что вы тоже танцуете и свистите. Тогда я сказал себе: ну все, доездились. Нервы мои не выдержали. Потом все, конечно, стало мне ясно. И как это вы, мэм, с ними так можете?..

— А что тут мочь? — удивилась я. — Они очень симпатичные и приветливые люди.

Балан присвистнул и покачал головой. Но ничего не сказал. Он всегда так поступал, когда был не согласен...

А вокруг все было залито лунным светом. И почти в каждой деревне пели и танцевали янади. Полная луна — лучшее время для таких танцев. Я знала, что танцы будут продолжаться до рассвета. Так было много веков тому назад, так осталось и сейчас. Все давно изменилось вокруг янади, да и сами они тоже изменились. Но неизменной осталась эта ночь. Ночь, когда вновь возникает связь между сегодняшним янади и миром его далеких предков.

Попробуем разобраться...

...кто же такие янади. Трудно сказать, когда пришло это племя на холмистую равнину Андхры. Теперь основной район их расселения обозначен рекой Поннери на юге и рекой Годавари на севере. Остров Срихарихота, расположенный в лагуне у Бенгальского залива, до последнего времени был главным владением племени. Три штата — Орисса, Андхра и Тамилнад — делят земли янади на разные административные районы. Но наибольшее число янади обитает в районе Неллура — около 150 тысяч. А всего их сейчас свыше 200 тысяч. Это одно из крупнейших племен Южной Индии.

Люди племени говорят: «Мы — янади». Теперь уже трудно восстановить первоначальный смысл этого слова. Разные народы прошли по холмистой равнине Андхра, разные языки звучали здесь на протяжении веков. Многие слова искажены и изменили свой смысл. В племени не могут объяснить, что значит» «янади». Янади — и все. «Так мы назывались всегда», — утверждают они, но «всегда» — понятие многогранное и растяжимое. В дравидийском языке телугу аналогичных созвучий обнаружить пока не удалось. Зато древний санскрит — язык более поздний, чем дравидийские, дает кое-какие нити. «Янам» на этом языке значит «лодка», а одно из значений слова «ади» — «средства к жизни». Слово «янадам», утверждают, соответствует «покоряющий море». Это филологическое исследование сделал мой неллурский друг Рагавия. Когда янади узнали об этом, то стали говорить, что когда-то их предки пересекли море. Что-нибудь определенное об этом трудно сказать. Привычка янади соглашаться с понравившимся им человеком общеизвестна. Но не исключено, что это отголоски чего-то реального. А что касается лодок и моря, то таких следов у янади сейчас мы не находим. Они не делают лодок и даже не сохранили об этом воспоминаний. Янади никогда не ловили, с тех пор как мы их знаем, морской рыбы. Их промысел ограничивается реками и мелкими внутренними водоемами. Охотники и собиратели, они вряд ли могли быть в прошлом мореходами. Никакой традиции, указывающей на это, не сохранилось Поэтому связывать янади так прямо с морем, даже имея за собой авторитет санскрита, по меньшей мере рискованно.

Ну а с чем же их все-таки можно связать? По-моему, все с теми же кварцевыми холмами, первыми обитателями которых они и были. Истории известно, что район Неллура был заселен еще в палеолите, то есть во времена древнего каменного века. Никаких отклонений в переходе к неолиту, к новому каменному веку, которые бы свидетельствовали о вторжении какой-то принципиально новой культуры, пока не обнаружено. Археологические раскопки приносят каменные топоры, каменные наконечники для стрел, каменные лезвия ножей. И если внимательно рассмотреть каменные терки янади, редко встречающиеся ножи с каменными лезвиями, каменные наконечники палок для копания кореньев, то связь племени с этим каменным веком станет ясной. Корни племени глубоко уходят в землю кварцевых холмов, так глубоко, как обычно уходят корни аборигенного населения. Считать, что 10— 15 тысяч лет назад кварцевые холмы были заняты другим народом, а не предками янади и горного племени ченчу, пока нет оснований. Тем более что оба племени принадлежат к той группе населения Индии, которую мы до сих пор считаем древнейшей аборигенной основой страны. Да и не только этой отдельной страны, но, пожалуй, и всей Южной и Юго-Восточной Азии.

Известный английский этнограф Верриер Элвин, много лет изучавший индийские племена, писал по этому поводу: «Южная Индия населена наиболее примитивным типом человека, которого только возможно сейчас найти еще на Земле От Кардамоновых гор до Нилгири в лесах восточного Майсура и в горах Ниламала можно найти такие племена, как курумба, каникары, ирула и янади».

А в каком отношении находятся такие племена к дравидам? Сейчас мы говорим «дравидийский юг», «дравидийские языки», «дравидийские народы». Ряд ученых, в том числе и индийских, относят австралоидные племена к так называемому додравидийскому населению. А что такое дравидийское население? Когда говорят «дравидийские языки» — здесь все понятно. А вот что такое «категория дравидийских народов»? Как она возникла и откуда появилась? И действительно ли представляет собой единое целое, как это утверждают некоторые исследователи, занимающиеся «дравидийским вопросом»? В этом «дравидийском вопросе» есть одна нерешенная проблема, над которой бьются ученые, по крайней мере, полтора столетия. Эта проблема состоит в следующем: кто такие дравиды? Аборигены или пришельцы? В самой постановке вопроса, по моему мнению, уже заложен традиционно неверный взгляд на дравидийские народы, как на нечто антропологически культурное целое.

На основании накопившегося материала сейчас можно утверждать, что современные дравидийские народы были сформированы двумя потоками: аборигенным, протоавстралоидным, к которому принадлежали в числе прочих предки янади и ченчу, и пришлым, более поздним, который по ряду предположений относился к средиземноморской ветви. По всей видимости, эти два потока формировали и дравидийские языки. Конечно, эти основные потоки не исключали существования и иных миграций второстепенного порядка. Поэтому относить предков ченчу и янади к додравидийскому населению, как мне кажется, неправомерно. Их можно назвать, используя не совсем точную, но пока принятую в этнографии терминологию, протодравидами. К протодравидам, на мой взгляд, относится и племя тода (1 См. очерк Л. Шапошниковой «Иду к тода» («Вокруг света» № 10, 1966 г.).), обитающее в горах Нилгири и представляющее, по всей видимости, средиземноморский пришлый поток.

Современные янади говорят на дравидийском языке телугу, вернее, на одном из его диалектов. Вряд ли можно сомневаться в том, что в далеком прошлом племя янади или целая группа родственных им племен имели свой язык. Сейчас, естественно, не представляется возможным проследить со всей очевидностью в их современном языке этот древний праязык. Но как бы то ни было, элементы этого языка, смешанные с языком пришельцев, присутствуют в современных дравидийских языках, в частности, в телугу. Так же как в современной культуре этих так называемых «дравидийских народов» присутствуют — как неотъемлемая и составная ее часть — элементы культуры предков янади и ченчу.

И те, в чьих жилах течет кровь предков янади, те, в чьем языке звучат их слова, те, кто в своих обычаях повторяет традиции древнего племени, забыли об этом, сочли янади ниже себя и, воздвигнув перед ними стену своей цивилизации, оставили янади ущербный, вырождающийся каменный век на кварцевых холмах и окраинные грязные улицы поселков городских париев...

Л. Шапошникова, кандидат исторических наук, лауреат премии имени Дж. Неру