Гидра-2. Криминальные истории 60-х

НЕРАСКРЫТОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Майор милиции, заместитель начальника отдела уголовного розыска Морозов Иван Андреевич и следователь милиции, молодой лейтенант Воронов Андрей обсуждали дело об изнасиловании и убийстве, расследование которого им поручили. Когда нет никаких данных о том, кто мог совершить то или иное преступление, а нужно вести расследование, оно начинается с тщательного анализа всех установленных обстоятельств с целью определиться, что делать.

— Известно, что она была изнасилована и убита. Кто это сделал? Вспомним еще раз все. Изложим все, что нам известно. Еще раз.

— Итак, Андрей, давай вспомним все дело. Что мы знаем? Мы знаем, что Степанова, 22-летняя продавец универмага, в ночь с 22-го на 23 апреля была изнасилована и убита в подвале своего дома. Мы знаем, что домой она вернулась около половины 12 ночи вместе со своим знакомым, неким Игнатьевым. Из его показаний видно, что в подъезд он не входил и никого там не видел. Правильно я говорю?

— Правильно. Иван Андреевич.

— Степанова по характеристике сослуживцев — скромная, застенчивая, тихая девушка. Встречалась только с Игнатьевым. Других ее знакомых не знают. Что еще, Андрей?

— Еще? Родителей ее в этот день дома не было. Квартира была пустой. Следов взлома и проникновения в квартиру нет. В квартире ничего не пропало. У убитой была сумочка. Это подтверждает Игнатьев. Следственная группа сумочки не обнаружила.

— Это все?

— Да.

— Игнатьева проверяли?

— Да. Никаких улик. Домой пришел в начале первого часа ночи. Это подтверждает некто Севостьянкин, пенсионер. Он гулял с собакой и встретил Игнатьева, когда тот возвращался домой. Шел он не спеша, спокойно, поздоровался с Севостьянкиным, поговорил с ним, сказал, что скоро, наверное, женится, так как встретил хорошую девушку. Сказал, что был с нею в кино. Мать также подтверждает это, говорит, что домой он пришел в начале первого часа ночи. Осматривали его одежду — ничего подозрительного не нашли. Он отпадает.

— Может быть, может быть. Вы не проверяли его по психоневрологическому диспансеру? Состоит ли он на учете?

— Не проверяли.

— Нужно проверить. Судим?

— Нет.

— Что ты вообще можешь сказать по данному делу, Андрей? Что ты думаешь о нем? Нам с тобой работать вместе по нему, поэтому мы должны постоянно обмениваться мыслями, чтобы знать направление деятельности друг друга. Понятно?

— Да, Иван Андреевич.

— Так я слушаю.

— Вы знаете, что ее нашли в подвале дома. Подвал не жилой. В нем расположены красный уголок и мастерские. Ее нашли в подсобной комнате, где находились поломанная мебель, штанга, доски. Чтобы попасть в эту комнату, нужно спуститься вниз по лестнице из подъезда и пройти по коридору. Шума или криков в ту ночь в доме никто не слышал. Следовательно, она или добровольно туда шла или она как-то была лишена возможности кричать и сопротивляться. Если первое, то с нею был кто-то знакомый. С нею был Игнатьев.

— Свяжитесь-ка с диспансером, Андрей. — Иван Андреевич встал из-за стола и пошел по комнате, а мысли сами собой бежали: «А если не могла, то почему? Насильников было несколько? Схватили, скрутили, заткнули рот, унесли? Но он был один. Одному это сделать невозможно. Но тем не менее шума, криков не было. Ударил, сначала ударил, оглушил, а затем унес в подвал и изнасиловал?

Логично. Можно сойти с ума от этой логики. Логика жизни и смерти, логика тюрьмы или свободы, логика преступника или честного человека».

— Что ответили из психдиспансера?

— Предварительно сообщили, что в детстве страдал припадками и заиканием. Пять лет уже не обращался. Подробную справку вышлют.

И опять мысль Ивана Андреевича заработала сама собой: «У нее на теле никаких следов борьбы: или внезапное нападение, удар по голове, потеря сознания и затем изнасилование или наоборот. Если наоборот, то преступник — Игнатьев. Но тогда почему в подвале, а не в квартире? Но ведь надо быть дураком, чтобы идти в квартиру, так как известно, что незнакомого мужчину в 12 часов ночи в квартиру, в которой никого нет, девушка никогда не впустит. Севостьян-кин встретил его после этого, и у него было хорошее настроение, спокойно разговаривал. Кроме того, ведь она его невеста, рано или поздно станет его женой. Зачем ему ее насиловать? С другой стороны, поцелуи, объятия могли его очень сильно возбудить, а люди, страдающие душевным заболеванием, — люди с двойной психикой, и от них всего можно ожидать. Думай, думай». Иван Андреевич взял акт экспертизы — тоже ничего определенного: телесные повреждения на голове и изнасилование прижизненные.

— А как он дрожит, — сказал вдруг Андрей.

— Кто дрожит? — не понял Иван Андреевич.

— Игнатьев.

— Это не доказательство. Дрожит и иной свидетель, совершенно посторонний человек. Нужны доказательства, а их, к сожалению, нет, и поэтому оставим о нем пока разговор. Однако мы с тобой засиделись. Жена взяла в кино билеты, и мне нужно сейчас идти. Давай закончим на этом на сегодня. Но ты подумай, взвесь, оцени. Завтра продолжим. Хорошо?

— Хорошо, — ответил Андрей, пожимая ему руку. — Как говорит один мой коллега: рабочий день окончен, а работа — нет. Думать просто необходимо, так как ценные мысли приходят не всегда тогда, когда нужно. Поэтому нужно думать практически круглые сутки…

— Такая наша работа. Ну, будь здоров. — И Иван Андреевич вышел.

Жена уже ждала его на тротуаре. Идя вместе с нею к кинотеатру, Иван Андреевич продолжал думать об убийстве Гали Степановой. Жена ему говорила, что их сын, его сын Женька, двадцатилетний парень, студент второго курса юрфака, решил жениться. Привел девушку, очень милую, и сказал: «Мама, мы решили пожениться».

«Так, так. Очень хорошо, — думал Иван Андреевич, и слова жены проходили как бы мимо его сознания. — Что? Жениться? Женька? Этот ребенок?».

— Ты что, Таня, серьезно? Он что, действительно этого хочет? Или ты шутишь?

— Не надо волноваться, Ваня, — сказала жена. — Не надо. Ему уже двадцать, ей девятнадцать. Они взрослые оба.

— Нет, послушай, ты что это, серьезно? Что ты им сказала? Ты всегда с ним заодно. Ведь он сам еще ребенок. Что происходит в этом мире?

— Спокойно, Ваня. Я сказала им, что не знаю, что им сказать, так как все это очень неожиданно. Сказала, что это очень серьезный шаг, что нужно обдумать. Они сказали, что обдумали, что детей они не будут иметь, пока не окончат институт. Жить будут у нас, в его комнате так как она из другого города. Она очень миленькая, Ваня. Мне она очень понравилась. Еще я сказала, что нужно спросить у отца, то есть у тебя, что ты скажешь.

У Ивана Андреевича шевельнулось очень теплое чувство к жене.

— Хорошо, Таня. Надо подумать. Понимаешь, убили девчонку, молодую. Невесту. Изнасиловали и убили.

— Мы же о сыне говорам, Ваня. А ты опять с этими убийствами.

— Но ведь человека убили, мать.

— Ваня, сколько их уже было, этих убийств, за время твоей работы. Много. И ты только о них и думаешь. А сын вырос, женится, семью свою заводит, уйдет от нас. Ты и не заметил.

Иван Андреевич от неожиданности даже остановился.

— А ведь правда, мать, правда. Неужели Женька уже женится? Не может быть! Мы уже старики с тобой, а?

Они чуть не опоздали к началу сеанса и сразу прошли в зрительный зал. Во время кино в сознании Ивана Андреевича то всплывал образ сына в роли жениха: в черном костюме рядом с девушкой в белом, то виделось распростертое на цементном полу подвала тело девушки с разбросанными в стороны руками и ногами, то, словно очнувшись, смотрел на экран, где Марио Ланца сотрясал голосом люстру.

«Просто я сегодня очень устал, — думал он. — Допросы, очные ставки, тюрьма, выезд на место происшествия — нервы, нервы, нервы. А нервы уже не те, не те нервы. Прежде чем что-то решить, нужно все обдумать, взвесить. Семь раз отмерь, один раз отрежь, как говорится. Отмеряй хоть двадцать раз, а резать надо. И резать судьбу живого человека. Вот и этот жених. А где гарантия, что не он? Мог бы мой Женька свою невесту так? Нет, Женька не мог бы. Женька — человек, человек разумный. Убийца — всегда полуживотное. Да, да… Нужно посмотреть, что у Женьки за невеста. Очень миленькая?»

— Ну, как тебе понравился фильм?

Они уже шли домой.

— Фильм? Да ничего себе.

— Что значит — ничего себе?

— Ну, хороший, значит.

— А о чем он? — опять спросила она.

— Там песни поют.

— И зачем ты только в кино ходишь?

Женьки дома не оказалось. Иван Андреевич был даже рад этому, т. к. не нужно было больше ничего решать, думать, работать. Он сразу лег в постель и уснул.

Утром, занимаясь вместе с сыном гимнастикой, спросил:

— Ну как дела, жених?

— Тебя интересуют дела жениха, отец?

— И вообще.

— Как у жениха, отлично и вообще тоже неплохо.

— Ну, ну. Когда покажешь свое сокровище?

— Не иронизируй, отец. Нина на самом деле очень хорошая.

— Иронизируй? Если она для тебя не сокровище, я не разрешаю тебе жениться.

Сдаюсь, отец. — И Женька поднял руки вверх.

— Вот что, давай приглашай ее к нам на воскресенье, вечером или днем, когда вам удобнее, посидим, познакомимся.

— Хорошо, отец.

Мой старик хочет тебя видеть, скажет он своей Гале, думал Евгений.

— Ну, все, хватит, идем под душ. — Лицо Ивана Андреевича как-то посуровело, брови сдвинулись, глаза стали задумчивыми.

«Старик — в милиции», — подумал, как всегда, Женька, когда лицо Ивана Андреевича принимало такое выражение. И на самом деле, Иван Андреевич уже был в милиции, в своем кабинете. Никаких ниточек, никаких концов за которые можно было бы ухватиться и распутывать. Ничего. Труп, и все. И неизвестный убийца, который где-то ходит.

— Ваня, ты опять забыл принять лекарства.

— Да, да. Спасибо, Таня.

Он проглотил таблетку, позавтракал и пошел на работу.

Там он сразу пригласил к себе Андрея.

— Ну, продолжим наш вчерашний разговор. Нужно выработать план дальнейших действий по делу. У тебя что-нибудь есть?

— Считаю, что нужно еще раз осмотреть все, что нашли на месте происшествия, и съездить на место убийства.

— Пожалуй. Я думаю, туда нужно сходить ночью, примерно в то время, когда совершено убийство.

— Зачем, Иван Андреевич?

— Точный ответ я дать не могу. Просто хочется посмотреть, как все это выглядит ночью.

— Говорят, убийцу тянет на место совершения преступления..

— И это тоже имеется в виду.

— Я пойду с вами, Иван Андреевич.

— Хорошо. А сейчас давай посмотрим вещдоки.

Андрей открыл сейф, достал оттуда коробочку, в которой лежали окурок от папиросы, частицы пыли, собранные с пола около трупа, спичка, щепка, кусок провода.

— Исследованы?

— Да. Ничего нет. Слюны на мундштуке папиросы мало, смешана с никотином, определить группу невозможно. Спичка без особенностей. Щепка и проволока никаких следов на себе не несут.

— Значит — пусто.

— Да.

— Из всех этих предметов самое большее время в руках человека находилась папироса и, следовательно, несет на себе самое большее количество следов. Давай ее посмотрим. — Иван Андреевич положил окурок на чистый лист бумаги. — Что ты куришь? — спросил он Андрея.

— Сигареты «Шипка».

— Папиросы есть?

— Есть.

— Дай одну. — Он положил ее рядом с окурком. — А у тебя нет окурка от папиросы?

— Нет, — ответил Андрей.

— Выкури, пожалуйста, одну.

— Хорошо.

— Положи сюда, и давай сравним. — Они оба склонились над окурками. — Обрати внимание на форму сгиба мундштуков — она разная. Ты перегибаешь мундштук иначе, чем человек, который курил эту папиросу, это свойство курильщика. Окурок свежий. Где он лежал? Дай-ка план места происшествия. Рядом с трупом. Курил ли его убийца или окурок брошен там другим человеком?

Андрей молчал, смотрел на окурки, на план, на Ивана Андреевича.

— Нужно сходить на место. Туда выезжала дежурная оперативная группа, выезжала утром, в конце дежурства. Люди, разумеется, устали уже и могли что-нибудь упустить, — сказал он.

— Да, — ответил ему Иван Андреевич. — Но не только поэтому нам нужно там быть. Ну, идем.

Они вышли на улицу, сели в троллейбус. Иван Андреевич вытащил из кармана газету и стал читать. Андрей смотрел в окно, на пассажиров. До самой остановки, на которой им нужно было выходить, они не разговаривали. Выйдя из троллейбуса, прошли по улице, свернули в тихий переулок и остановились около дома № 12. Затем прошли к подъезду. По плану места происшествия, протоколу осмотра и фотографиям все было знакомо. Остановились в подъезде. Прямо от двери — пять ступенек на площадку, справа — вход в подвал, лестница ведет вниз. Там мастерские ЖЭКа. Дверь открыта. Иногда ее закрывают, иногда не закрывают и на ночь. В тот вечер она была открыта, т. к. в красном уголке занимались кружки и не закрыли.

— Как ты себе представляешь, Андрей, что здесь произошло?

— Двери квартир совсем рядом, наверное, даже слышно разговор. А в тот вечер никто ничего не слышал. Если бы был даже небольшой шум, услышали бы. Казанцев из 26-й квартиры не спал до половины второго ночи, сидел с больным ребенком и ничего не слышал. Сама, что ли, она спустилась в подвал? — говорил Андрей.

Иван Андреевич не слыхал, что говорил Андрей. Его мысль работала, как всегда, независимо от его желания. «Ждал ее здесь. Почему ждал? Значит, знал, что придет. Случайно оказался в подъезде? Кто мог случайно оказаться в подъезде? Пьяный? Приезжий? Кто? Как она входила?»

— Андрей, войди, пожалуйста. Так, правильно. Если он стоял у спуска в подвал, она, входя, оказывалась к нему спиной, удар сзади чем-то тяжелым по голове, и все. Правильно? Правильно. У нее перелом черепа сзади справа и ушиб мозга. Все правильно. Подхватил, понес ее вниз. Чем ударил? На месте происшествия ничего не обнаружено. Он находился здесь. Как долго, сказать трудно, но что он находился, это бесспорно. Поищем его следы. Посмотри за батареей, — обратился он к Андрею.

— Там окурки, смятая бумага.

— Давай посмотрим.

Андрей достал из-за батареи несколько окурков сигарет и папирос, смятую пыльную газетную бумагу с остатками селедки и хлеба. Один окурок от папиросы «Прибой» был смят таким же образом, как и окурок, найденный около трупа.

— Этот интересен, — сказал Иван Андреевич и положил его в пустой спичечный коробок. — А остальное заверни в газегу на вся кий случай.

— Простите, пожалуйста, вы не слесари? У нас течет горячая вода, и мы с бабушкой ничего не можем сделать.

— Какая квартира?

— Тридцать седьмая.

— Слесарь сейчас придет. Иди домой, мальчик.

— Хорошо. Спасибо. — И мальчик убежал.

— Сходи, Андрей, за слесарем и посмотри там внимательно расположение комнат, коридоры и прочее.

— Хорошо, Иван Андреевич. — И Андрей спустился в подвал.

Иван Андреевич, оставшись один в подъезде, встал на предполагаемое место преступника у лестницы, ведущей в подвал, и стал внимательно и медленно осматривать подъезд. «Подъезд как подъезд, — думал он. — Таких сотни и тысячи, слева от него батарея отопления, дальше входная дверь. Дверь не высокая. Верхний плинтус можно легко достать рукой. Посмотрим, что там. — Он пощупал рукой, но, кроме грязной пыли, ничего не обнаружил. — Дальше стена под углом в 90 градусов у плоскости двери. Если, ожидая, стоять у стены, то сквозь стекло двери видно подходящего к подъезду, но и он видит стоящего у стены. Убийца не мог стоять и не стоял у стены, поэтому его и не видел Игнатьев и не видела потерпевшая, иначе она бы не вошла одна в подъезд. С другого места из подъезда наблюдать нельзя. А чтобы нападать, нужно знать, на кого нападать. — Иван Андреевич вышел на улицу, посмотрел сквозь дверь. — Да, видно. Если у батареи будет стоять человек, его видно с улицы. С Галей был Игнатьев. Они находились около подъезда не менее 15 минут. Следовательно, должны были увидеть убийцу, если бы он стоял у батареи. Игнатьев же говорит, что никого не видел, хотя смотрел в подъезд. По-видимому, наблюдали с другого места. С улицы — исключено, иначе бы встретились. Откуда? Из квартиры? — Иван Андреевич поднял голову, осматривая окна. — Может быть, из окна лестничной клетки второго этажа? Посмотрим».

Он поднялся на площадку. Отсюда были хорошо видны весь подъезд и подходы к нему.

На переходной площадке нет плафона, а только на площадке, на которой находятся двери, ведущие в квартиры.

Иван Андреевич поднялся выше, щелкнул выключателем — свет не зажегся, он щелкнул еще раз — света не было. Значит, эта площадка не освещается и на переходной ночью темно.

Он позвонил в квартиру. Вышла молодая женщина.

— Простите, я из Управления жилищно-коммунального хозяйства, проверяю состояние домов. Вы не скажете, давно у вас здесь, на площадке, нет света?

— Давно, около месяца. Несколько раз уже говорили домоуправу. Придется самим покупать лампочку.

— Безобразие какое, они обязаны ввернуть новую. Извините, что пришлось вас побеспокоить.

— Пожалуйста.

«Значит, света не было. Отличный наблюдательный пункт — эта переходная площадка. Так осмотрим ее внимательнее. Чтобы видеть, человек должен сидеть на подоконнике. Так».

Иван Андреевич сел.

— В какую, вы говорите, квартиру? — услышал он мужской голос.

— В тридцать седьмую, — ответил ему.

«Слесарь идет», — подумал Иван Андреевич и стал спускаться вниз, а затем вслед за Андреем вышел на улицу.

— Ну и что? — спросил он, когда они отошли от подъезда.

— Там у них слесарка, столярная, красный уголок, гардероб, туалет и подсобная. Там раньше жили, а сейчас всех переселили из подвала. Я по плану узнал подвал. Она находилась в подсобной комнате, которая сейчас закрыта.

— Идем, осмотрим все, как представители райжилуправления.

И они повернули назад.

— Покажите ваши помещения, — обратились они к столяру. — Мы из райжилуправления, и нам нужно посмотреть.

— Пожалуйста, смотрите.

— А вы что здесь делаете?

— Я на общественных началах в красном уголке ремонтирую стулья.

— А здесь что? — спросил Иван Андреевич, показывая на соседнюю со столярной комнату.

— Здесь слесарка. Слесарь вышел куда-то. Он сейчас придет.

— А здесь?

— Здесь пустая комната. Там инвентарь кое-какой.

— Откройте, — попросил Иван Андреевич.

— Пожалуйста. — И, погремев связкой ключей, столяр открыл дверь.

«Все правильно, все соответствует плану», — подумал Иван Андреевич.

В комнате стояли штанга, поломанные стулья, тумбочки, помост, доски.

— У кого хранятся ключи от подвала и всех комнат? — спросил он столяра.

— У домоуправа. Имеют ключи и слесаря.

— Когда освободился этот подвал от жильцов?

— Два года назад.

— И сразу заняли под общественные нужды?

— Да, предварительно отремонтировали его на общественных началах. Мебель в красный уголок собрали сами жильцы, кто что мог.

Я вот ремонтирую, подкрашиваю. Телевизор собрали ребята. Кружок у них. Работает ничего, смотреть можно. Газеты тоже общественность выписала.

— Не сыро зимой, весной?

— Нет.

— Сколько метров квадратных занимаете?

— Не могу точно сказать. Домоуправ говорил, 75 или 85 кв. м, — ответил столяр. — Вот и слесарь. Пожалуйста. — Столяр кивнул на подошедшего мужчину.

Тот посмотрел на них быстро, в упор и опустил глаза, открыл замок двери и вошел в слесарку. Вошел туда и Иван Андреевич.

— У вас хорошее помещение. Для слесарки очень удобное. Почему так много верстаков? — спросил он слесаря.

— Ребята занимаются, слесарный кружок у них, — ответил столяр.

Слесарь поставил чемодан на верстак и стоял, не зная, что делать.

— Это товарищи из райжилуправления, — сказал ему столяр. Иван Андреевич прошел к окну.

— Во время дождя не заливает водой? — снова спросил он слесаря.

— Бывает иногда, — ответил тот и вздохнул.

Иван Андреевич увидел на верстаке окурок папиросы с таким же, характерно смятым мундштуком.

— Окурки валяются на верстаках. Не порядок, — сказал он и посмотрел на Андрея.

Слесарь взял окурок и, смяв, бросил его в корзинку для мусора.

— Извините.

Иван Андреевич начал что-то искать у себя в карманах.

— У вас не найдется закурить? Где-то оставил свои.

Слесарь достал пачку «Прибоя».

— Пожалуйста.

Иван Александрович взял папиросу. Взял себе и слесарь и, смяв мундштук знакомым образом, закурил и дал прикурить Ивану Андреевичу.

— Ну, спасибо. Все ясно — сказал Иван Андреевич. — Остальное мы узнаем у домоуправа. А вентиляция как здесь производится? — спросил он.

— Естественная, — ответил слесарь.

— Не душно?

— Бывай душно.

Простившись и еще раз поблагодарив, они вышли.

— Идем к домоуправу.

Найдя его, Иван Андреевич предъявил ему удостоверение и сказал, что они осматривали подвал и сказали столяру и слесарю, что они из райжилуправления.

— Для них мы и должны остаться работниками из райжилуправления.

— Все понятно, — ответил домуправ, и они разошлись.

По дороге Андрей сказал, что он ничего не понимает, что здесь что-то не то. Иван Андреевич ответил, что сам тоже пока ясно не может домыслить конец всего этого дела, и сказал, что обсудим все это в кабинете на месте. И они замолчали, думая об одном.

В кабинете Иван Андреевич вытащил из сейфа окурок с места происшествия и рядом с ним положил окурок, найденный за батареей в подъезде.

— Что ты скажешь, Андрей?

— Скажу, что они если не идентичны, то очень похожи по форме перегиба мундштука папиросы.

— Еще?

— И как вывод: их курил один человек.

— Еще?

— Больше я сказать ничего не могу.

— Кто этот человек?

Андрей смотрел на Ивана Андреевича и думал.

— Этот человек — тот самый слесарь, которого мы видели в подвале дома № 12 по ул. Кончаловского 20 минут назад.

— Слесарь?

— Да.

— Я ничего не понимаю.

— Вы видели папиросу у него на верстаке?

— Да.

— Форма?

— Я не успел ее рассмотреть, так как он ее быстро смял.

— Вы видели, как он сминал мундштук папиросы, когда закуривал?

— Не обратил внимания. Это слишком неожиданно.

— В нашей работе много и постоянно неожиданное, поэтому нужно быть готовым ко всему и не теряться. Нужно быть очень внимательным. У меня были сомнения, когда я увидел папиросу на верстаке. Ведь мог курить и не он. А когда он сам смял папиросу и я взял ее у него из рук, чтобы прикурить, я убедился, что все окурки — его. Но об этом никому ни слова. Это сейчас величайшая тайна. Стоит ему узнать, и вся наша окурочная с тратегия не будет стоить выеденного яйца.

— Да, да. Он?

— Не знаю, дорогой Андрюша, не знаю. Может быть, он просто бросал окурки, так как работает там. Ходит, курит, бросает, и все, и никакой связи его курение и он сам с убийством не имеют. Может быть такое? Вполне. Смущает только одно, что окурок находился рядом с трупом и в комнате, в которой никто практически не бывает, а если и бывает, то очень редко, и окурок свежий. Зачем там мог быть этот слесарь? На всякий случай отметь в плане допросов этот вопрос. Выясним у слесаря, когда будем его вызывать. — Иван Андреевич ходил по кабинету. — А все-таки нужно проверить этого слесаря на судимость, что он за человек.

— Хорошо, Иван Андреевич.

— А как там у нас дело с фотографиями? Сделали? Выздоровел фотограф?

— Да.

— Ну и как?

— Смотрели. Там какой-то предмет на фото непонятный.

— Ну-ка, взглянем. — Иван Андреевич начал рассматривать фотографии места происшествия и трупа девушки. — Где предмет?

— Вот на этой фотографии.

— Ну и что?

— Но его нет на плане места происшествия и о нем ничего не говорится в протоколе осмотра.

— Это нечто интересное. — Иван Андреевич внимательно вглядывался в фото.

— Мы думаем, что это дефект фотографии. Просто затемнение какое-то вблизи стены.

— Может быть, может быть. Дайте негатив, пусть посмотрят в лаборатории.

— Хорошо, — ответил Андрей.

Они еще долго сидели и обсуждали. Поздно вечером Иван Андреевич, идя домой, чувствовал какое-то напряжение и подъем, словно перед схваткой, ему почему-то казалось, что он идет рядом с дорогой преступника, он близко, нужно только протянуть руку и схватить, взять его. Он даже оглянулся, потом остановился, словно о чем-то вспомнив, сам внимательно оглядывал улицу. Ничего подозрительного — идут люди, бегут машины.

«Нервы, нервы, — подумал он, и пошел дальше. — Все в порядке, просто я слишком захвачен этим делом и слишком устал. Жена права: дела, дела, убийства, изнасилования, разбои, грабежи — и нет других мыслей в голове. Как-то надо отвлечься. Сегодня уже никуда не пойдешь — поздно. А завтра нужно что-нибудь придумать, перестроиться. В воскресенье сын приведет невесту. Если ничего не случится, махнем с ними за город, погуляем в лесу. И жена немного отдохнет от кухни. Решено — в воскресенье за город…»

Придя домой, он сразу заговорил об этом:

— А что, мать, если мы в воскресенье всей семьей, включая и Женечкину невесту, махнем за город, а? Наберем с собой продуктов и проведем весь день в лесу? — Он ходил по квартире, потирал руки, крякал, а сам говорил: — А, мать? И ты отдохнешь, надоела кухня, наверное?

— Если будет хорошая погода. Ты не слышал прогноза?

— Какая ты у меня проза. Сразу погода, прогноз, убиваешь у человека настроение, мечту об отдыхе.

— Погода. У тебя какая погода? Сможешь ли? Ты ведь не в первый раз планируешь и не в первый раз не поедешь.

— Пасмурная погода, мать.

— A-а. Я бы очень хотела побыть в лесу.

— Да, да. Ну, давай поужинаем. А где Женька?

— Заниматься ушел в библиотеку.

Иван Андреевич ел, а сам думал. Всегда так — тонкая ниточка, по которой идешь, которую распутываешь, которая не вселяет никакой надежды, и одновременно она единственная. Распутываешь, распутываешь, и неожиданно оказывается, что правильно, все правильно, правильно распутывал, т. к. дело раскрывается.

Пока два конкретных лица: жених и слесарь. И все другие, живущие на земле мужчины. Если эти двое отпадут, останутся все мужчины земли. А всех не проверишь. Игнатьев не судим, не привлекался, ни в чем плохом ранее на замечен. Но все когда-то начинают с начала. Может, для него это начало?

Второй — слесарь. О нем пока ничего не известно. Завтра будем знать. Итак, подождем до завтра.

— Здравствуй, отец.

— Привет.

«Приятный молодой человек, — подумал он, — глядя на Женьку, не хлыст. Почему хлыст? Хлыщ. Как правильно? В общем, не пижон».

— Как дела, Джек?

— Опять вспомнил?

— Нет, просто так.

— А мне тоже почему-то сейчас Джек вспомнился. Я до сих пор не могу о нем забыть. Жаль его. Хороший был пес, — сказала жена Ивана Андреевича. — Если бы не отравили, до сих пор жил бы с нами.

— Ладно, мать. Женька теперь за двоих у нас. Ну как, Женя, поедем в воскресенье за город? Ты пригласи свою Галину, и всем семейством — на природу, а?

— Согласен. Я пошел к себе, па, мне еще нужно кое-что посмотреть к завтрашнему семинару.

— Давай, давай. — Иван Андреевич развернул газеты и углубился в чтение.

Жена негромко стукала посудой в раковине, журчала вода.

А утром в кабинете он вместе с Андреем снова ломал голову над загадкой, называемой уголовным делом об убийстве гр. Степановой. Он ходил по кабинету и думал. А думать было над чем.

Первое — это то, что непонятный предмет при внимательном рассмотрении на негативе и специальной отпечатке оказался молотком, и второе — это то, что молотка никто не видел: он не описан в протоколе, не изъят и не зафиксирован на плане места происшествия. Думать было над чем: был молоток или не был? Если был, то куда он девался? Если не был, то как он мог попасть на фото? Если это не молоток, то что это такое? На специально увеличенной фотографии довольно отчетливо виден молоток. Сомнений быть не может. Молоток рядом с убитой. Ударом по голове тупым твердым предметом. Логично? Да. Но почему и как он исчез? Его взяли, убрали. Кто убрал? Почему? Члены опергруппы? Зачем? Побеседовать со всеми.

— Андрюша заметь где-нибудь по поводу молотка: допросить всех членов опергруппы по поводу молотка, выясни, кто еще там был, кроме них. И запиши: установить через них всех присутствовавших на месте происшествия.

— Записано, Иван Андреевич.

— Хорошо.

«Убрать могло лицо, каким-то образом имеющее отношение к этому молотку, как-то заинтересованное в том, чтобы молотка там не было, — думал он. — Кто это мог быть? И второе, что слесарь оказался интересной личностью — дважды судим: за мошенничество и изнасилование».

— Андрюша, запроси приговор на слесаря Герасимова. Посмотрим, за что конкретно он судим. Мошенничество имеет очень широкий диапазон. Вещи Степановой не вернули ее родителям? — спросил Иван Андреевич.

— Нет еще. Мать ее в больнице лежит. У нее после всего этого инфаркт или что-то близкое. Отец обещал заехать сегодня.

— Когда будете отдавать, пусть внимательно проверит, все ли вещи на месте. Они уже похоронили ее?

— Наверное. Из морга ее увезли?

— И еще одно — свяжитесь со всеми отделениями города, узнайте, были ли у них аналогичные случаи изнасилования и убийства.

— Хорошо, Иван Андреевич, будет сделано.

Через час он докладывал Ивану Андреевичу:

— Из восьмого отделения сообщили, что у них есть материал об изнасиловании и покушении на убийство. Месяц назад на их территории было совершено нападение неизвестного на гр. Семенову Валентину Ивановну, 25 лет.

— Сущность?!

— Она вышла из квартиры ночью, в начале 12-го, в подъезде встретила мужчину лет 35–40, он стоял и курил в подъезде. Когда она проходила мимо его, он ударил ее чем-то по голове. Она потеряла сознание, очнулась в подвале. Была изнасилована. У нее пропали часы и сумка, в сумке вещи.

— Нужно ознакомиться с описанием этих вещей.

— Обыск у него нужно произвести, Иван Андреевич, а? Может быть, найдем у него эти вещи и сумочку Степановой.

— У кого?

— У Герасимова.

— Не спеши, Андрей, У нас прямых доказательств его вины нет никаких. Одни наши предположения. Есть некоторые основания подозревать его, и только. Спешить не нужно.

— Я не сомневаюсь, что это дело его рук.

— Посмотрим, посмотрим. Что-нибудь выяснили с молотком?

— Пока нет. Выясняем.

— Что же все-таки установили пока?

— Допросил всех участников опергруппы, доктора и дворника, и о молотке ничего определенного. Дворник вообще не спускался в подвал и во время и до осмотра. Он стоял в подъезде и не впускал никого. Охранял. Спустился, когда нужно было помочь ее вынести. Молотка не видел. Члены опергруппы тоже не видели молотка. Никто не видел. Видели круги от штанги, штангу, доски, стул поломанный, а молотка никто не видел. Остался недопрошенным один слесарь. Фамилия его Фомин. Он пришел первым утром в воскресенье, увидел труп и сообщил в милицию. Он же и показывал опергруппе труп. Я его вызвал на сегодня, он должен через полчаса быть здесь.

— Ты совершенно точно установил, что никого других, кроме перечисленных тобой, там не было?

— Да, это я выяснял. Все говорят, что были только опергруппа, доктор и слесарь. Опергруппа приехала раньше доктора, но они ничего не делали, только сфотографировали, и приехал доктор. Он осмотрел, констатировал смерть и уехал. А они начали осмотр.

— Сам молоток не мог уйти.

— Нет, конечно.

— Никто из допрошенных не брал, значит, взял кто-то другой. Как фамилия слесаря?

— Фомин.

— Брал ли он, нам пока неизвестно. Но если никто из других не брал, значит, взял слесарь. Спрашивается, зачем? Зачем ему нужен чужой, не известно чей молоток, лежащий рядом с убитой? А? Может, он убийца и взял свой молоток? Представляешь — приходит он на работу, увидел убитую, заявил в милицию, а когда приехала милиция, обнаружил свой молоток рядом с ней. Испугался, что могут разоблачить, и стащил молоток. А, как ты думаешь?

— Не знаю.

— Правильно, я сам ничего не знаю. А нужно знать. Я сам допрошу этого слесаря.

— Хорошо, Иван Андреевич. Я вам скажу, когда он придет.

— Договорились.

Через полчаса Фомин сидел перед Иваном Андреевичем и нервно мял в руках серую фуражку. Отекшее лицо, бегающие глаза, взлохмаченная шевелюра.

— Фамилия, имя, отчество?

— Фомин Александр Сергеевич.

— Холост, женат?

— Холост.

— С кем живешь?

— Один.

— Давно работаете слесарем?

— Четыре года. Два года в подвале. Все два года в этом подвале.

— С кем там работаешь?

— С Герасимовым.

— Расскажите все подробно — как работаете: сменно, суточно, оба одновременно?

— Мы здесь при технике-смотрителе. Иногда одновременно оба, иногда посменно — один утром, второй вечером, как скажет техник.

— Герасимов давно работает?

— Нет. Месяца три, наверное.

— Расскажите подробно, что вам известно об убийстве и изнасиловании девушки.

— Что известно? А ничего не известно.

— Ничего?

— Ничего.

— А о том, что она убита и изнасилована в подвале ЖЭКа № 2 по Соколиной, где и был найден вами ее труп, вам известно?

— Да.

— Что известно?

— Известно, что убита и изнасилована.

Парень перепугался, мял фуражку, на лбу выступили капельки пота.

— Расскажите, как вы увидели ее там, что делали после этого.

— Я пришел на работу в воскресенье, как всегда, в 8 часов утра. Спускаюсь в подвал. Там в коридоре темно, после светлой улицы ничего не видно. Я включил свет, чтобы осмотреться и пройти к себе в слесарку. Смотрю, дверь в подсобку открыта, распахнута. Я решил закрыть, заглянул в комнату, и увидел ее. Я сначала подумал, что она спит. Она лежала на спине, ноги были раздвинуты, платье поднято. В общем, она была… Ну, лежала так…

— Понятно, дальше, — сказал Иван Андреевич.

— Я подошел к ней. Глаза у нее были открыты. Я сразу понял, что она мертвая. Напугался и стал звонить в милицию.

— Вы ее знали?

Да, я ее встречал несколько раз в доме, знал, что она живет в тридцатой квартире. В подвале я ее не узнал. Я ее узнал потом, когда приехала милиция.

— Дальше?

— Ну, потом приехала милиция. Меня пригласили понятым. Потом я ушел.

— Что взяли с собой?

— Откуда?

— Из комнаты, где она лежала.

— Ничего, — не очень твердо ответил он.

— Вспомните. Не нужно спешить с ответом. Пожалуйста.

— Что я взял? Что я взял… Что я взял? А что я должен был взять?

— Подсказать?

— Не надо. Я взял молоток.

Андрей сидел, опустив голову, и смотрел в стол. Иван Андреевич сидел и спокойно рассматривал авторучку, снял колпачок, попробовал перо, снова одел.

— А где он лежал?

Парень смотрел в лицо Ивана Андреевича, о чем-то думал и молчал.

— Послушайте, Фомин. Не нужно тянуть время, рассказывайте все, как было. Быстрее закончим это.

— У стены он лежал, у батареи почти.

— А зачем вы его взяли?

— А я его там оставил раньше, в пятницу, я гвозди там, в этой комнате из досок выбивал и оставил его там. А когда увидел, решил унести.

— Когда вы его унесли?

— Когда? Приехал доктор, начал ее осматривать, милиционеры стали помогать. Я увидел молоток, взял его, положил в карман, а потом унес, — говорил он совершенно спокойно и даже с какой-то ленивой неохотой.

— Зачем вы его унесли?

— А зачем он должен быть там? Чтобы его увидели, а потом не найдешь, а у нас на двоих всего один молоток.

— Где вы его потом оставили?

— Положил в слесарке, где он всегда лежал. И все.

— Вы совершенно точно помните, что вы его там оставили, в той комнате, где была девушка?

— Да.

— Когда это было?

— Это было с утра, сразу как я пришел на работу.

— И больше не пользовались молотком до вечера?

— Не пользовался? Нет, как же, пользовался. Я потом еще пробку забивал им в одной квартире.

— Значит, вы не могли его там оставить? У кого имеются ключи от подвала?

— Ключи? У техника-смотрителя, домоуправа, у меня и у Герасимова.

— Всегда подвал закрывался?

— Нет. Иногда бывал открытым. Придешь утром на работу, а он открыт.

— Что вы знаете о Герасимове?

— Знаю, что он живет с матерью. Он недавно у нас работает.

— Был судим раньше?

— Да, он говорил об этом.

— За что судим, он не говорил?

— Сказал, за бабу: избил ее, наверное, вот и сел.

— От вашей слесарки у кого ключи?

— У меня и у Герасимова. И все.

— Когда вы в воскресенье пришли, слесарка была закрыта или открыта?

— Не помню. Я так был взволнован, что не помню. Кажется, закрыта. Но точно не помню.

— Ну, все. Большое спасибо. До свидания. О чем мы здесь с вами говорили, никто не должен знать. Договорились?

— Хорошо. Договорились. До свидания.

— Вот так, дорогой Андрюша. Правду говорит Фомин?

— Думаю, что да.

— Я тоже склоняюсь к этому мнению. Думаю, что Фомин не причастен. Хотя окончательное решение принимать не стоит. В нашем деле все возможно. Возможно, что он — если это преступление совершил он — специально пришел первым и вызвал милицию, чтобы отвести от себя подозрение. Посмотрим, что покажет следствие дальше. Был отец Степановой? Нужно завтра утром найти ту женщину из 78-го отделения и провести опознание. Герасимова вызвать в отдел по другому поводу. И пригласить как бы случайно на опознание. Посадить вместе с другими и показать ей: опознает она его или нет. Одеть в серую фуражку.

— Будет сделано, Иван Андреевич. Я свяжусь с участковым, пусть он его вызовет в отдел, допустим, по поводу какой-нибудь жалобы, и проведу опознание.

— Хорошо. Действуй, Андрей.

Через некоторое время Андрей доложил, что женщина Семенова Валентина Ивановна, проживающая по ул. Карла Маркса, 25, уехала в дом отдыха и будет не ранее, чем через месяц.

— Андрюша, тебе придется срочно за ней съездить. Срочно, буквально сегодня. Установи точно ее местонахождение, найди ее и уговори обязательно, во что бы то ни стало приехать сюда.

— Есть, Иван Андреевич.

— Сколько тебе нужно времени?

— 3–4 дня.

— Давай. Сегодня среда. Жду тебя в понедельник. Договорились? — Да.

— А за Герасимовым это время придется посмотреть, а? Как ты думаешь?

— Арестовать его, и все.

— А что это даст? У нас ничего прямого против него нет. Ничего. Не пойман — не вор, как говорится. Да, за что он судим? Получили справки о судимости?

— Да. Использовав морскую форму, занимал деньги, сходился с женщинами, говорил, что ходит в заграничное плавание. Получал с них деньги на покупку вещей. Второй раз — за изнасилование двух женщин и несовершеннолетней девушки. В халате врача, с медицинскими инструментами производил по квартирам медицинский осмотр и насиловал. Освободился он, Иван Андреевич, в октябре прошлого года, немногим больше полугода назад.

— Да, такой может убить. Необходимо срочно привезти ту женщину.

— Иван Андреевич, а если вызвать ее телеграммой?

— Действуй, как находишь нужным.

— Хорошо, я поехал к ее родственникам.

— Давай.

Через час Андрей был снова в кабинете и докладывал Ивану Андреевичу:

— Нам очень повезло. Когда я приехал, поговорил с ее матерью и хотел уходить, зазвонил телефон — звонила она. Мать ей все рассказала и просила на день приехать. Завтра днем она будет здесь, у нас.

— Отлично. Связался с участковым?

— Да.

— Герасимов будет здесь?

— Да.

— Подготовь фуражки, одну обязательно серую. Спроси об освещении, при котором видела Семенова насильника, и продумай, где их посадить.

На следующий день все были на местах. В половине пятого Семенова была в кабинете у Андрея.

— Расскажите подробнее, как все произошло.

— Я уже рассказывала несколько раз раньше, в 78-м отделении милиции.

— Еще раз, пожалуйста.

— Я задержалась у знакомых. Меня хотели проводить, но у них раскапризничался ребенок, и я ушла одна. Время было позднее. Когда я спустилась в подъезд, там стоял мужчина в коричневом пальто и серой фуражке и курил. Я помню прямой нос, впалые щеки, и папироса во рту. Когда я спускалась на площадку, самую нижнюю, на которой он стоял, он поднял руку ко рту и взялся так за папиросу, и я заметила на руке наколку.

— На какой?

— Сейчас… Он стоял так, я шла так, он поднял руку так… на правой руке увидела наколку.

— Что за наколка?

— Наколка синей тушью типа: солнце и лучи, полукруг с лучами, и что-то написано, по-моему. Когда я с ним поравнялась и стала проходить мимо, вернее, прошла, начала открывать дверь, я почувствовала удар по голове и больше ничего не помню. Очнулась потом в подвале, было темно, болела голова, меня тошнило, рвало. Я очень испугалась, плакала. Встать не могла, ползла, думала, умру. Утром увезли в больницу. Доктор сказал, что меня спасла прическа. Я отделалась сотрясением мозга и трещиной в черепе. У меня пропала сумочка, в которой были зеркало, пудреница, кошелек, брошь, косынка, перчатки сетчатые, билеты на трамвай, расческа красная, немецкая шариковая авторучка серая.

— Какое освещение было в подъезде? Как падал свет на него, когда вы его увидели?

— Свет падал слева и сверху, под козырьком фуражки у него было темно, и глаз я не видела. Помню прямой нос и впалые щеки, папироса во рту. Он высокого роста, лет тридцати.

— Все ясно. Сейчас мы вам покажем несколько человек, а вы внимательно посмотрите, если ли среди них тот, который напал на вас.

— Хорошо. Только я очень волнуюсь.

— Не нужно волноваться. Пусть он волнуется. Вы посмотрите внимательно, если он есть, скажите — есть, вот этот. Если нет, значит, нет его. — Андрей спокойно смотрел на нее.

— Хорошо.

Вошел Иван Андреевич.

— Ну, как дела?

— Все в порядке, Иван Андреевич.

— Андрюша найди среди пятнадпатисуточников-«декабристов» двух человек высокого роста, лет по 30–35 и три фуражки — и сюда их.

— Есть.

Андрей вышел и вскоре вернулся с двумя высокими мужчинами, одетыми в кепки. Один из них держал еще одну серую кепку в руке. Они поздоровались с Иваном Андреевичем.

— Садитесь. — Они опустились на стулья. — Фуражку положите на стол. Андрей, пригласите его.

Андрей, войдя в комнату к участковому, сказал:

— Привет. Послушай, он у тебя не скоро освободится?

— А что такое?

— Да нужен, понимаешь, мужчина для опознания. Вы не могли бы поприсутствовать 5 минут у нас, там?

Герасимов посмотрел на участкового, пожал плечами.

— Сходите на 5 минут, Герасимов, а потом зайдете, я пока позвоню в ЖЭК. Договорились?

Герасимов молча встал и пошел за Андреем.

— Садитесь здесь на свободный стул, — сказал ему Андрей, когда они вошли в комнату, — и наденьте кепи.

Герасимов посмотрел на сидящих, те смотрели на него, потом на Андрея, потом на стул, на Ивана Андреевича, сел, взял в руки фуражку, примерил, она оказалась мала.

— Поменяйтесь с кем-нибудь.

Один из сидящих протянул ему свою, она оказалась по размеру.

— У кого есть закурить? — сказал Иван Андреевич. Один из них протянул ему сигареты. — Я бы хотел папиросу, — сказал он. — Ни у кого нет?

Герасимов достал пачку «Прибоя». Андрей взял у него пачку, сказал: — Курите, — и дал всем по папиросе. Зажег спичку, они прикурили.

— Минуточку посидите. — Андрей вышел, зашел к участковому. — Ты побудь пока в коридоре на всякий случай, — попросил его и пригласил Семенову.

Та вошла осторожно в кабинет, поздоровалась с сидящими. Герасимов смотрел на нее безразличным, ничего не выражающим взглядом и курил.

Она села напротив и смотрела внимательно и напряженно на одного, на второго и остановила взгляд на Герасимове. Он отвернулся.

— Смотрите прямо, — сказал ему Иван Андреевич.

Герасимов повернул голову и, подняв правую руку, в которой была папироса, клину, затянулся.

Соловьева в этот момент побледнела и сказала:

— Он, — показав на Герасимова, — он меня чуть не убил и изнасиловал.

Герасимов, сверкнув глазами на нее, на Андрея, резко, словно его подбросило, вскочил со стула, метнулся к двери и исчез.

Андрей так же быстро бросился за ним, а Семенова, припав к стенке, плакала. Недоуменно вертели головами «декабристы». Лишь Иван Сергеевич оставался спокойным и продолжал что-то писать.

В коридоре послышались возня, ругательства, затем стон и топот убегающих. Иван Андреевич поднял голову. «Неужели ушел?» — подумал он, встал и вышел в коридор. На полу сидел участковый и держался рукой за грудь.

— Что случилось?

— Ничего страшного, — медленно говорил участковый. Лицо его бледнело. — Он ударил отверткой.

— Как же ты так?

— Виноват, товарищ майор. Я не думал, что он так сделает.

— «Скорую», немедленно «скорую помощь». Сидите, не двигайтесь. Сейчас.

— Уйдет он, товарищ майор. — И участковый пытался встать. — Задержать его надо.

— Не уйдет, Назаров, не уйдет. Сидите спокойно. Я сейчас.

Войдя в кабинет, он набрал телефон «скорой помощи».

— С вами говорят из 25-го отделения милиции, улица Чкалова, дом 5. Говорит майор милиции Морозов. У нас опасно ранен сотрудник милиции. Немедленно вышлите «скорую помощь». Немедленно. Сейчас время — 17 часов 45 минут. Кто принял?

— Дежурный врач Иванов. Машина сейчас выезжает.

Иван Андреевич положил трубку, посмотрел на «декабристов» и Семенову и сказал: «Сидеть на месте», — и вышел в коридор.

— Потерпи, голубчик. Машина сейчас придет. Тяжело? Может, тебе лечь? — Участковый покачал отрицательно головой, он был бледен. Под рубашкой расплывалось темное кровавое пятно. Иван Андреевич расстегнул ему ворот рубашки, снял галстук. — Потерпи, дорогой.

В это время подошел Андрей. Лацкан пиджака был оторван, костюм запачкан пылью, на щеке кровоточила царапина.

— Что с ним делать, Иван Андреевич, с Герасимовым?

— В камеру его, наручники одеть и в камеру. Следить!

— Есть.

И Андрей ушел.

Послышался вой сирены «скорой помощи».

— Едет, едет. Сейчас тебе помогут, потерпи.

— Ничего, товарищ майор, ничего. Только жарко, душно.

Вошли врач и санитары с носилками и участкового унесли. Подошел Андрей.

— Вот так, Андрюша. Преступный мир опасен и непредсказуем. — Иван Андреевич вздохнул. — Идем в кабинет. Расскажи, как это произошло.

— Когда я ходил за Семеновой, я сказал участковому, чтобы он на всякий случай был в коридоре. Он и находился в коридоре. Когда я выскочил, участковый пытался удержать его. Но Герасимов увидел меня, увидел, что бегу я, ударил в грудь участкового отверткой, тот упал сразу, а Герасимов побежал. Я за ним. На первом этаже в дверях он наскочил на нашего Башилова, я крикнул: «Держи!» Башилова вы знаете, но и он сразу не смог с ним ничего сделать. Вдвоем мы его задержали.

Иван Андреевич долго ходил по кабинету и о чем-то сосредоточенно думал.

— Что ты думаешь о Герасимове, что скажешь теперь?

— Думаю, что он убийца и насильник, — ответил ему Андрей.

— А доказательства?

— Какие доказательства еще, Иван Андреевич? Он ведь изнасиловал Семенову, она узнала его. И Степанову — это тоже он. Все это его рук дело.

— Может быть, может быть. Сходи, пусть Семенова и эти двое подпишут. Я там все написал. Я пойду к Герасимову, и ты тоже потом приходи.

— Есть.

Иван Андреевич спустился в дежурную комнату.

— Где он, в какой камере?

— Во второй.

— Один?

— Да. — Дежурный отвечал стоя.

— Садитесь.

Он сел.

Иван Андреевич сел на стул, затем встал и пошел в КПЗ. Подошел ко 2-й камере. Заглянул в глазок. Герасимов сидел на краю нар, согнувшись, опустив плечи. Руки лежали на коленях. Словно почувствовав, что на него смотрят, он поднял голову, посмотрел в глазок. Иван Андреевич откинул запор.

— Выходите.

Герасимов продолжал сидеть неподвижно и тупо смотрел на Ивана Андреевича. Затем тело его словно ожило, он двинул плечом, руками, шеей, встал и тяжело пошел к двери.

— Куда?

— Садитесь к столу в той комнате. — Он показал рукой на комнату, дверь в которую была открыта. Герасимов прошел, сел.

Иван Андреевич сел напротив него, через стол.

— Герасимов, вы подозреваетесь в изнасиловании и причинении тяжких телесных повреждений гражданке Семеновой, которая вас опознала. — Герасимов неотрывно, словно глаза его не могли двигаться, смотрел в лицо Ивана Андреевича. — Что вы скажете?

— Я ее не насиловал. Я ее не знаю. Она может наговорить, что хочешь. Опознала?! Судим я, вот и снова меня посадить решили. Мешаю. А я честно работаю. Вот этими руками. — Он протянул над столом огромные, тяжелые руки. — А на них наручники. За что посадили? — Он грохнул кулаками о стол. — За что? Где доказательства? На каком основании? Я все знаю, все ваши приемы. На рабочие руки наручники одели. — И он снова стукнул по столу.

— Стучать не надо, руки болеть будут.

— Смейся, смейся…

— Ну, вот что, Герасимов, хватит.

— Чо хватит, чо хватит?

— Хватит.

Вошел Андрей.

— Товарищ лейтенант, его, — показал он рукой на Герасимова, — в машину. Поедем на обыск.

— На обыск! Обыскивать простого рабочего человека, дом трясти, шмотки смотреть. Много ли нажил. Старуху мать с кровати стаскивать.

На крик вошел Башилов.

— Заткнись! — и надвинулся всей массой своего большого тела на Герасимова.

— Ну, бей, бей, на, бей, — кричал срывающимся голосом тот, — бей, бей! — ругался нецензурно, брызгал слюной.

Башилов взял его за шею, поддал коленом под зад, и тот вылетел в коридор. — Марш в машину, — и снова подтолкнул его.

— Чего толкаешься, милиция! Прекрати насилие над человеком. — Он вдруг сел на пол и заплакал. — За что человека посадили? За что? Что я сделал? Кого убил, ограбил? Рабочего человека посадили, простого, а начальства никого не посадили, рабочих можно сажать. Над рабочими все можно. Рабочему человеку нет защиты. Не найдешь правды.

— Слезы убийцы и преступника, схваченного за руку. В камеру его! Без него произведем обыск, — сказал Иван Андреевич.

— Обыск, опять обыск. Не можете без обыска. А каково моей мамочке, старой, больной старушке? Травма, душевная травма, оскорбление, личное оскорбление, глубокое оскорбление. Ладно, я поеду. Посмотрю в последний раз на свою мамочку, разлучают ее с сыночком.

— Довольно юродствовать, — сказал Иван Андреевич.

— Что такое? Что это значит? Почему такое оскорбление?

— Ладно, я поеду, гражданин начальник. Я буду тихо. Все. Поедем ко мне на обыск. — Он встал с пола, вытер рукавами слезы. — Ну, ведите меня, — и опустил голову.

— Ладно, поехали.

Они вышли из отделения во двор. Там стоял газик. Иван Андреевич сел в кабину, рядом с шофером, а Андрей Башилов и Герасимов — в крытый кузов. Герасимова посадили спиной к кабине, лицом к двери.

Машина тронулась. Подошла к воротам, ворота открылись, навстречу им с улицы въезжала «Волга» начальника отдела. Их ГАЗ-69 дал задний ход, освобождая проезд «Волге», и снова въехал во двор отделения милиции и остановился. Герасимов вдруг вскочил, вышиб локтем непрозрачное стекло заднего окна и закричал в окно, высовывая руки в наручниках:

— Граждане, помогите, убивают, рабочего человека убивают. Милиция бьет невинных, спасите! Помогите! — кричал он.

Начальник милиции, выйдя из «Волги», подошел к нему.

— Вы чего кричите?

Увидев перед собой полковничьи погоны, Герасимов опешил.

— Бьют, гражданин полковник!

— Кто бьет?

— Вот! — И он неопределенно мотнул головой назад.

Начальник открыл дверь.

— В чем дело?

Из машины вышел Иван Андреевич.

— Провокатор. Это тот самый, о котором я докладывал, Виктор Сергеевич.

— А, хорош гусь! В камеру, в одиночку. И ни шагу из камеры.

— Есть. Башилов, отведите и сразу обратно.

— А без меня, без хозяина вы не имеете права делать обыск. Не выйдет, не признаю я вашего обыска, — кричал он, когда его Башилов вел в помещение отдела.

Когда Башилов вернулся, Иван Андреевич стоял у машины и курил.

— Ну, поехали, — сказал он и сел в машину.

— Что это с майором. Он что, начал курить? — спросил Башилов Андрея.

— Начнешь, — ответил задумчиво Андрей.

А Иван Андреевич, сидя рядом с шофером, думал: «Может оказаться, что матери его нет дома. Если бы Герасимов ехал с нами, у него есть ключ. Было бы все в порядке. А теперь? Приедем, если никого нет, что делать? Уезжать? Соседи передадут — была милиция, и можешь больше не приезжать — обыск бесполезен. Нужно высадить Андрея и послать, пусть узнает, дома ли мать».

— Останови машину, — сказал он шоферу.

Тот остановил.

— Андрюша, — позвал Иван Андреевич. — Ты сейчас пойдешь на квартиру Герасимова, узнаешь, дома ли его мать. Впрочем, пойдем пока вдвоем. А вы, — обратился он к шоферу и Башилову, — постойте здесь.

— Ясно, — ответил Башилов.

— Пошли, Андрей. Я думаю, неожиданностей быть не должно. О его задержании никто не знает. Участковый встретил его как бы случайно два часа назад и пригласил к себе. Никаких подозрений у матери, если она дома, не может быть. Оружие с собой?

— Да.

— На всякий случай переложи поближе.

— Оно удобно.

— Ну и отлично! Я вхожу первым. Это его дом, да? Где же квартира пятнадцать? Скажите, где пятнадцатая квартира?

Женщина показала рукой на угловой подъезд.

— Там.

— Спасибо.

Иван Андреевич позвонил. Послышался разговор. Потом зашаркали подошвы, щелкнул замок, Иван Андреевич толкнул дверь и увидел спину старухи, которая уходила в комнату. Он шагнул через порог, и в это время сзади, из-за занавески, которой была завешена верхняя одежда, кто-то схватил его и закрыл глаза ладонями.

— Что такое? — негромко спросил Иван Андреевич. Одновременно весь напрягся, резко поднял плечи, нагнулся вперед, опустив голову.

Чужие руки соскользнули с глаз. Нагнувшись, Иван Андреевич между своих ног схватил стоящего сзади за ноги и дернул.

Тот мгновенно оказался сидящим на полу. Сзади над ним уже стоял Андрей.

— Что это такое? — вновь спросил Иван Андреевич, оборачиваясь и разглядывая человека, сидящего перед ним на полу.

Тот растерянно хлопал красными глазами, открыв рот. Андрей держал в руке пистолет, ногой толкнул дверь, она захлопнулась. Из второй комнаты испуганно и недоуменно смотрела старуха. Оттуда же осторожно, вытягивая шею, смотрел еще один мужчина. Андрей наставил на него пистолет.

— Ни с места!

Тот поднял руки. Челюсть у него отвисла.

— Кто такие? — спросил Иван Андреевич.

Мужчина пытался подняться.

— Сидите! Ни с места, — сказал Андрей, направив пистолет ему в голову.

Тот сжался от испуга, втягивая голову в плечи, поднял вверх руки.

— Что здесь происходит? Кто такие? — строго спросил Иван Андреевич.

Мужчина, находившийся в комнате, быстро заговорил:

— Я сосед. Я вот тут, по соседству живу. В гости зашел.

— Документы.

— Какие документы? Дома у меня все. Я схожу, принесу.

— Кто такой? — обратился он к следующему.

— Я знакомый ее сына, — показал он на старуху. — В гости зашел. Думал, он идет. Старуха сказала: Костя, я и думал, что он. Давно не виделись, а друзья вообще, товарищи. Я и решил подшутить, узнает, думаю, или нет. А рост у вас такой же, как у него, я и ошибся.

— Документы.

— Нет у меня ничего с собой. Никаких документов.

— Хорошо. Разберемся. Кто еще в квартире есть? — спросил он у матери Герасимова.

Та отрицательно замотала головой.

— Посмотрим. — Он прошел в комнату, посмотрел под кроватью, заглянул в гардероб. Осмотрел кухню. — Встать, — сказал он сидящему на полу мужчине. — Лицом к стене. Вы тоже встаньте рядом, — сказал он второму мужчине. — Оба руки за спину и молчать. Вы из какой квартиры?

— Из 20-й.

— Фамилия, имя, отчество?

— Козлов Сергей Васильевич.

— Кто дома?

— Сын должен быть и мать.

— Хорошо! Сходите, проверьте и возьмите его документы. Дверь снаружи закройте на замок. — Иван Андреевич подмигнул Андрею, и губами сказал: «К машине!» Достал свой пистолет. — Сейчас проверим. Не двигаться!

Андрей ушел. Иван Андреевич, держа в руке пистолет, сел на стул рядом с кроватью старухи. Она сидела и испуганно смотрела то на Ивана Андреевича, то на мужчин, стоявших у стены. А Иван Андреевич сидел и напряженно думал: «Где же я видел этого человека? Где-то видел. Может быть, было дело на него? Или просто встречался с ним? Но где? Когда?» Он даже знал его фамилию, пытался вспомнить фамилию. Но вспомнить никак не мог. Он где-то раньше видел этого человека, у Ивана Андреевича это не вызывало сомнения. Память на лица у него была хорошая, профессиональная.

— Можете сесть, — сказал он им обоим.

Они сели на диван.

— И без глупостей. — Иван Андреевич снова внимательно посмотрел на этого человека. Знакомое, удивительно знакомое лицо.

В это время щелкнул замок двери, и в комнату вошел Андрей, за ним Башилов и шофер. Когда открылась дверь, мужчина повернул голову, и Иван Андреевич увидел его в профиль. И сразу вспомнил: это разыскиваемый Коромыслов, сбежавший из лагеря. Он, точно, он. На фотографии в профиль было хорошо видно ухо без мочки. Особая примета, Иван Андреевич запомнил это, когда рассматривал фотографию сбежавшего Коромыслова.

— Ну, как, товарищ майор? — обратился Андрей к Ивану Андреевичу.

— Все в порядке, лейтенант, — ответил он. Показал глазами на Коромыслова. — Не узнаешь?

Андрей взглянул на мужчину, посмотрел внимательно.

— Нет.

— Коромыслов.

— Да?

Мужчина сидел, задумавшись, уставившись в одну точку, и словно ничего не слышал.

Иван Андреевич обратился к старухе:

— Что это за гости?

— Этот сосед, Козлов Сергей Васильевич, из 20-й квартиры, а этого я не знаю. Друг, говорит, Кости. Они собрались ехать на юг, к морю.

«Он хотел сбежать, чтобы уехать к морю и скрыться от следствия», — подумал Иван Андреевич.

— Кто таков? — спросил его Иван Андреевич.

— Друг Кости, бабка правду показала.

— Откуда знаешь Костю?

— Друг детства, за одной партой сидели. — И он улыбнулся широко, обнаружив большие, жёлтые зубы. — Все. Уговорили. Отгулял. Кранты.

— Что такое?

— Запятая, говорю, без хвостика.

— В машину его и охранять, старшина, — сказал Иван Андреевич Башилову.

Башилов и шофер увели Коромыслова из комнаты.

— Товарищ лейтенант, сходите в 20-ю квартиру, пусть придут, кто там есть, с документами на него. — Иван Андреевич указал на оставшегося в комнате мужчину. — Дома должны быть мать и сын.

— Есть, товарищ майор!

Через несколько минут Андрей вернулся со старушкой, которая трясущимися руками протянула паспорт сына.

— Вот, сыночки. А что он опять натворил? — И из глаз у нее потекли слезы.

— Ну, кончай, мать. Не оплакивай, не умер, — сказал мужчина.

Иван Андреевич посмотрел паспорт, проверил прописку, дату выдачи, на основании чего выдан.

— За что судим?

— За грабеж.

— С этим вместе сидел?

— Да.

— Что делал здесь?

— В гости пришел к Косте. Медведь был здесь. Разговорились.

— До чего договорились?

— Ни до чего.

— До конца обыска находиться здесь. Товарищ лейтенант, пригласите соседей. Вы — к двери, — сказал Иван Андреевич вернувшемуся Башилову.

— Есть.

— Бабушка, — обратился он к матери Герасимова. — Вы, кроме этой комнаты, занимаете еще какое помещение?

— Что, родимый?

— Еще у вас есть комната, кладовые, чуланы, кроме этой?

— Нет, ничего нет. Нет. — И она развела руками.

Вошел Андрей, с ним молодая женщина и пожилой мужчина.

— Мы работники милиции. Имеем разрешение на обыск. Вот ордер. — Иван Андреевич дал ордер и свое удостоверение.

Женщина посмотрела, передала пожилому мужчине, тот прочитал вслух.

— А это мои помощники — лейтенант Воронов, старшина Башилов. Мы произведем обыск, вы будете присутствовать.

Мать Герасимова заохала, всплеснула руками, из глаз ее потекли слезы.

— Горе, ой, горе. Что он опять натворил?

— Изнасиловал женщину и причинил ей тяжкие телесные повреждения.

— Говорил, завязал, а сам опять за старое. Горе мне, мне горе.

Обыск для Ивана Андреевича всегда был связан с напряжением. Он сознавал, что перевертывать буквально все в квартире — малоприятное занятие. Но одновременно он понимал, чтобы что-то найти, нужно осмотреть буквально все. Все ящики, чемоданы, шкафы, книги, мебель, одежду. Все должно быть осмотрено, осмотрено тщательно, внимательно. Он знает случаи, когда преступники прятали оружие, драгоценности в самых неожиданных местах: в ручках дверей, в ножках стульев, в подошвах комнатных туфель. Но никогда он не допускал того, чтобы просто рыться в чужих вещах. Он знал, что он должен найти, что нужно найти, и поэтому примерно заранее определял местонахождение. Сейчас он должен посмотреть все личные вещи Герасимова, все, что относится только к нему, так как только там могут находиться вещи, взятые им у Семеновой и, возможно, у Степановой, если он причастен к ее изнасилованию.

— Бабушка, — обратился он к матери Герасимова. — Где Костя хранит свои вещи, инструмент и прочее?

Та, вытирая слезы, посмотрела на него тем же долгим взглядом, каким смотрел на него в камере Герасимов.

— Не знаю. Там, наверное, под столом, в чемодане.

Под столом действительно стоял чемодан. Иван Андреевич начал осматривать содержимое чемодана. Андрей осматривал гардероб.

Обыск продолжался два часа, но ничего, кроме серой немецкой шариковой авторучки, не нашли. После того как протокол был подписан всеми присутствующими, Иван Андреевич копию протокола отдал матери Герасимова.

— А вы, — обратился он к Козлову и его матери, — идите домой. Вот ваш паспорт. Завтра к 10 утра явитесь в отделение милиции.

— Ясно. До свидания, — сказал Козлов и вместе с матерью вышел из комнаты.

— Товарищ лейтенант, допросите Герасимову о сыне. Я схожу к машине. — И Иван Андреевич вместе с Башиловым вышел из квартиры.

На улице стоял по-летнему теплый вечер. Он снял фуражку, зажмурился, постоял немного и пошел к машине. Шофер сидел на ступеньке газика и курил.

— Ну, как дела?

— Все в порядке, товарищ майор.

— Все тихо? А как Коромыслов?

— Там, в машине. — Шофер кивнул головой в сторону кузова.

— Ну, ну. А тепло-то как. Как летом. Без пальто можно. Ну, ладно, ты смотри здесь, а мы скоро заканчиваем, и тогда поедем в отдел. Хорошо?

Когда Иван Андреевич зашел в комнату, Андрей уже заканчивал допрос.

— Ну, что? — спросил он Андрея.

— Говорит, ничего не знает. Он всегда очень поздно домой возвращался. Она обычно спала уже, когда он приходил.

— А вещи?

— О его вещах она ничего не знает. Не знает, что это за ручка. Говорит — это Кости, а где он взял, она не знает.

— Ну, хорошо. Пошли.

И они вышли на улицу, сели в машину.

Последующее расследование и проведенные биологические экспертизы показали, что Герасимов, слесарь Фомин, Игнатьев, Коромыслов не причастны к изнасилованию Степановой. Это сделал кто-то другой.

— Вот так, Андрей, — сказал Иван Андреевич, — пока нам не удалось раскрыть это преступление. Но видишь, как получается. Работали по одному делу, а раскрыли второе и задержали бежавшего преступника. Наша работа непредсказуема. Думаешь, планируешь одно, а на практике неожиданно находишь другое. — Иван Андреевич помолчал. — Разошлем запросы в райотделы милиции об аналогичных преступлениях. Будем искать и с помощью агентов. Будем работать дальше. Мы должны его раскрыть и привлечь виновного к ответственности. — Иван Андреевич помолчал. — Завтра мой сын регистрирует брак со своей невестой, то есть женится. В ресторане будет небольшая свадьба для самых близких людей и родственников. Я приглашаю тебя. Приходи, посидим немного, порадуемся за молодых, пожелаем им счастья. Придешь?

— Хорошо, Иван Андреевич. Приду.

— Ну, значит, договорились. Завтра в пять часов вечера.

На следующий день Андрей в назначенное время был в ресторане. Там уже собрались гости. Иван Андреевич представил его сыну, его невесте, ее родителям. Жене. Вскоре они сели за столы, выпили за молодых, желали им любви и счастья.

Через некоторое время Андрей вышел покурить и там, в курилке, неожиданно встретил Игнатьева, который стоял задумчиво у стенки и курил. Он, увидев Андрея, поздоровался с ним.

— У вас свадьба, — сказал он. — Кто женится?

— Сын моего хорошего знакомого, — ответил Андрей.

Неожиданно лицо Игнатьева горестно скривилось, казалось, он вот-вот заплачет. Андрей смотрел на него.

— А я с другом и его невестой. Они тоже собираются расписаться. Я сирота на этом свете. Какой-то подонок лишил меня счастья. Гад, я бы удавил его собственными руками. — Он отвернулся и глубоко затянулся, выдохнул густой клуб дыма. Глаза его влажно блестели. — Поймали его?

— Ищем. Следствие еще продолжается.

— Поймайте его обязательно. Таких гадов давить надо, чтобы другим неповадно было.

Андрей молчал. Ему нечего было сказать.

Вернувшись за стол, он ничего не сказал Ивану Андреевичу, но для себя решил во что бы то ни стало найти насильника и посадить его на скамью подсудимых.