Год порно

Часть 2

Леся сама всех убеждала, что по собственному желанию занялась сексом на стройке с тремя парнями. То же самое она доказывала и Марку, когда они наконец впервые смогли поговорить о произошедшем.

Она взяла из шкафа скомканную футболку и кинула на диван. Потом черные кружевные трусы и лифчик, которые Марк раньше тайком трогал и нюхал. Следом полетели штаны, рубашки, носки. Джинсы с заправленным ремнем сбили часть горки одежды на пол, но Леся не стала поднимать. Она избегала смотреть на Марка, а это все, чего он хотел. Ему казалось, загляни он ей в глаза — и тут же все узнает и ему станет легче. Но Леся стояла к нему либо спиной, либо боком.

Ты можешь мне рассказать, сказал он.

Ты и так уже все знаешь.

И это было правдой. Они с Лесей глупо поссорились из-за чего-то, чего он уже даже не помнил. Наговорили друг другу всякого, что в тот момент казалось правдой-маткой, а на самом деле было обычной жестокостью, которой они резали друг друга, сами не зная зачем. Леся пошла с подругами в клуб, то ли назло Марку, то ли просто отдохнуть. И осталась там после того, как подруги ушли, а вместо них подсели отбитые парни из школы, которые учились на класс старше. Они споили ее и отвезли на стройку. Марк знал все это с их слов, но хотел, чтобы Леся сама рассказала. Даже нет: он хотел, чтобы она рассказала что-то другое. Чтобы эта история была просто байкой. Но Леся молчала.

Она приравнивала его к другим, и это было больнее всего. Он попытался найти слова, которые восстановили бы доверие между ними, но вместо этого Марк с Лесей начали кричать и ссориться. И тогда она повернулась к нему, и внутри него что-то хрустнуло. Ее кофта сползла с плеча, обнажив выпирающую ключицу. Некогда облегающая одежда теперь свободно колыхалась из стороны в сторону, когда Леся размахивала руками. У нее выпирали сухожилия, глаза провалились.

Что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?

Марк уже ничего не хотел — он все увидел и понял. Но Леся говорила и говорила, а потом заплакала. Он обнял ее. Она пробормотала что-то еще, уткнулась ему в грудь и просто стояла, иногда вздрагивая и всхлипывая. В школе ее теперь называли дырявой. Сначала это слово вызывало у Марка ассоциации с дыркой на джинсах между ног или с порванной игрушкой, из которой торчит наполнитель. Теперь же он ощущал ямку под ребрами Леси. Он нажимал на нее пальцами, кожа легко поддавалась давлению, и казалось, можно было вытянуть всю руку и так ни во что и не упереться.

Он приходил к ней чуть ли не каждый день, и они так много смеялись, что Леся быстро уставала и, хоть никогда и не говорила этого вслух, хотела, чтобы Марк ушел. Он уходил, а потом возвращался. Приносил ей фрукты и фитнес-батончики. Не отрывая взгляда от Марка, она понемногу ела, глубоко вдыхала и глотала воду, чтобы подавить тошноту.

Она была еще слаба, когда Марк отпросил ее у родителей и отвез на озеро. Они взяли у знакомых лодку. Было тепло. Пахло тиной. Греб по большей части Марк. Иногда Леся забирала у него весла и тоже гребла, пока хватало сил. Сверху озеро казалось зеленым, но, когда оно стекало ручьями с весел, становилось прозрачным и блестящим.

О чем ты думаешь?

Марк вздрогнул и пожал плечами.

Мне кажется, ты думал обо мне.

Ага. Ты нас в болото завела.

Леся оглянулась. Они проплыли мимо пляжа и теперь приближались к зарослям.

Ой. Прости.

Не хочешь заплыть внутрь?

Внутрь?

Там что-то типа заводи. Дед мне однажды показал.

Леся пересела на корму, а Марк — в середину. Деревня исчезала за деревьями и кустами. Болотная вонь все больше резала нос.

Здесь как-то странно, сказала Леся.

Дед рассказывал, что здесь топили белогвардейцев. Привязывали булыжники к ногам и сбрасывали в воду.

То есть под нами, типа, трупы?

Марк убрал весла и развернулся к Лесе. Лодка качнулась в одну сторону и в другую.

Думаю, за столько-то лет их должны были достать.

Леся наклонилась, будто пытаясь разглядеть тела, веревки и камни. Марк тоже нагнулся. На поверхности воды лежало преломленное небо с темно-серыми облаками и темным кругом солнца, усыпанным пыльцой и тельцами мошек.

Видишь что-нибудь? — спросила Леся.

Себя.

Сбоку что-то булькнуло, и они обернулись.

Что это была за хуйня?

Рыба?

Леся уставилась на точку, от которой кольцами шла рябь. Дышала сбивчиво, через рот.

Ты норм?

Представь, сказала она, мы сейчас над нашими мертвыми предками, которых убили другие наши предки. А мы дети и тех, и других.

Марк не нашел, что на это ответить, и предложил плыть обратно. Но Леся будто не услышала. Смотрела по сторонам и вниз. Марк закурил. Предложил Лесе, но та качнула головой.

Мне жарко. Я искупнусь.

Здесь?

У нее выпирали ключицы и ребра. Марк придержал ее за руку, когда она осторожными шагами пошла к задней части лодки. Ладонь была влажной и холодной. С обратной стороны чувствовались тонкие косточки пальцев. Ноги были кривоваты, лишь немного толще его рук. Леся собрала волосы, прихватила резинкой, повернулась к Марку и улыбнулась. Затем села, окунула ступни, проматерилась и скользнула в воду. Лодка зашаталась.

Аккуратнее с водорослями.

Леся проплыла мимо. Белая кожа блестела и охлаждала этот жаркий день.

Интересно, сказала она.

Что?

Леся нырнула. На пару секунд Марк остался один. Он посмотрел вверх, и в глаза ударил солнечный свет. Марк зажмурился и ощутил его остатки под веками.

Что с тобой? — спросила Леся.

Она полезла обратно в лодку, и Марк помог, приподняв Лесю за подмышки. Ее тело покрывала прохладная липкая слизь.

Когда перестаешь плыть, ноги опускаются вниз. Притяжение или что это. И потом их щекочут водоросли. А там, внизу, холодно. Знаешь, такой жутковатый холод? Как мороз по коже. И вот водоросли словно ласкают и тянут вглубь.

Марк и Леся уставились друг на друга и рассмеялись. По ее лицу с волос стекали капли, в них, как и в ее глазах, отражались лес, облака и Марк. А от зрачков расходились десятки, а то и сотни карих колец.

Что? — сказала Леся.

Ничего. Просто у тебя глаза похожи на срез дуба.

Я знаю, ты говорил.

Прости меня, сказала она через несколько секунд.

Нет, ты прости.

Сырая футболка липла к животу и груди. Марк почувствовал прохладу на плечах и шее. Затем на губах. И тут — жар.

Марк прислонил черный мешок к стенке и закрыл кофейню. Красный огонек сигнализации все мигал и мигал, а потом перестал. Марк убрал ключи в карман, взял мешок и пошел во двор к мусорным бакам. Те находились за сгоревшим деревянным бараком, у входа в недостроенную церковь, на которую Марк с Андреем якобы забирались по вечерам, бахнув водочки.

Как-то раз, когда барак еще не сгорел и одно из окон было открыто, темнота двора растворилась в золотисто-желтом свете. Марк подошел, заглянул внутрь и увидел сонного пожилого мужчину на табурете. Его груди свисали на живот. Тело покрывал седой мох. Сзади стояла женщина с ножницами и стригла его в тазик. Она заметила Марка и улыбнулась.

Теперь барак был чернее прежнего, со стенами- угольками и беззвездным небом, проваливающимся внутрь через разрушенную кровлю. Вокруг валялись банки, бутылки и грязные пакеты. На фоне этого высокая белая стена церкви и золотые купола смотрелись еще ярче, но стоило подойти ближе, и вся величественность, святость глушилась разноцветными граффити и засохшими потеками мочи. Вытянутые оконные проемы стояли без стекол и рам, и потому казалось, что все здание, будто бутылка на дне водоема, за своими стенами удерживало ту же тьму, что окутывала его снаружи.

Все три ржавых бака были переполнены. Вокруг них лежал мусор и потрескивал, когда дул ветер. Марк бросил мешок и остался стоять. Безжизненные и пустые, дома казались декорациями.

На днях он возвращался домой и от скуки заглядывал к людям в окна. Не так, чтобы совсем уж внаглую, просто слегка поворачивал голову. Как бы случайно. В квартирах работали телевизоры: сериалы о какой-то такой любви, которой в жизни никогда не встретишь, и новости, которые никогда не освещали то, что происходит здесь.

Марк видел, как женщина нарезает лук на крохотной кухне и не плачет. Как мальчик прячется за дверью, то ли напугавшись, то ли намереваясь кого-то напугать. На стенах висели ковры, плакаты музыкальных групп и вырезанные из бумаги буквы — поздравления со свадьбой и днем рождения. Из окон, где свет не горел, иногда слышались звуки, которые люди хотели бы сохранить в тайне. Поэтому слушать их было интереснее других. Скрип пружин старой кровати. Клацающее биение. Стон, в котором больше боли, чем удовольствия. И ни одной грязной фразы, а как бы это пригодилось Марку.

Постояв возле баков, Марк таки решился зайти в цветочный. Недавно он встретил Олю, давнюю знакомую, с которой как-то вместе вожатил и весело провел пару месяцев. Они по-пингвиньи, неловко обнялись в зимних пуховиках, обменялись общими фактами о своих жизнях, вспомнили свечки у костра, потом Марк пролистал ее фотки в соцсетях и их давнюю переписку и решил, что можно попробовать влюбиться. Написал Оле, что хочет с ней увидеться. И вскоре уже стоял на остановке с цветами, обернутыми бумагой. Оля вышла из дворов и, заметив букет, улыбнулась.

Так, сказала она.

Марк протянул ей цветы. Пока Оля оттягивала уголок обертки, он вспоминал фотографию школьных времен, где они, юные, худощавые, ослепленные вспышкой, держат зубную пасту и улыбаются рекламно-белыми зубами на фоне поля и гаснущего закатного неба. Оля улыбалась сейчас точно так же. Марк шагнул ближе.

Но нам сначала нужно все обсудить, сказала она.

Обсудить?

Ага. Я скоро переезжаю. Не знаю, есть ли смысл нам с тобой…

Они зашагали вдоль улицы, повернули к Дому правительства, затем обогнули его и прошли мимо миниатюрной Эйфелевой башни возле туристического агентства, снова повернули и прогулялись мимо зданий министерств и правительственной церкви, вернувшись туда же, откуда начали.

Не знаю, есть ли смысл нам с тобой привязываться друг к другу.

Они сделали еще несколько кругов. Марк воспринимал это как брачный танец, для которого сейчас был вообще не сезон. У него онемело лицо и потрескалась кожа на руках. Они оба шмыгали носом и вытирали сопли. В конце концов Оля сказала ладно, давай попробуем.

Поцеловались. Оба холодные, как трупы. Пошли в подъезд. Там покурили и отогрелись. Марк гладил Олю по спине, шее, груди, сжимал ягодицы, целовал губы и мочку уха. Между этим вытирал с носа непрекращающиеся сопли. Оля выдыхала ему в лицо. Ее дыхание обжигало и сушило кожу. Марка от него мутило. Оно напоминало горячий поток воздуха из печки в маршрутке. Отфильтрованные топливные выхлопы. Оля искала его губы, но он зарывался в ее волосы или ворот куртки.

По дороге домой жалел, что все это затеял. Он воображал, как просто возвращается в квартиру после работы, включает сериал. Может, выпивает чего-нибудь. Переводит порно, в конце концов. Короче, живет своей обычной жизнью, которая теперь казалась потерянной. Марк мечтал никогда больше не видеть Олю, стереть из их памяти этот день, но в то же время надеялся, что с ней наконец сможет довести дело до конца. Всю жизнь он был уверен, что выше этой корысти, а оказалось, нет. Ему открылся механизм этой ловушки, в которую угодил его отец, да и многие другие знакомые. Когда Марк покупал цветы, когда представлял встречу с Олей во время смены, когда смотрел на их фотографию, ему действительно казалось, что он влюблен. А теперь, когда Оля стала доступной, она ему опротивела. И вместо того, чтобы закончить на этом, он решил прикидываться влюбленным и дальше.

Она писала ему с добрым утром и доброй ночи, он заставлял себя отвечать, а потом кидал телефон на другую сторону дивана. Она предлагала зайти к нему во время смены, но он находил оправдания, почему этого делать не стоит. Они встречались только по вечерам и большую часть времени смотрели сериал на «Нетфликсе». И это правда было здорово. Марк забывался в чужих историях и жизнях, а когда возвращался в реальность, наступало время уходить.

Однажды, досмотрев сериал, они решили все же прогуляться. Оставили машину на парковке торгового центра и пошли на недостроенную набережную. Под ногами был лед, и Оля держала Марка за руку, чтобы не упасть, хотя он и сам поскальзывался.

Это все так мило, сказала она, глядя на хлопья снега в фонарном свете.

Как налет на зубах.

Что?

Ну, лед на дороге, сказал Марк. Похож на налет на зубах.

А. Ладно.

Оля рассказала Марку о своей семье. О братьях, двоюродных и троюродных, дядях, тетях и, конечно, о маме, которую она просто обожала. Марк кивал.

Они пошли обратно. В машине Оля вдруг перелезла на сиденье Марка и стала его целовать. Она сняла пальто и свитер. Марк водил замерзшими пальцами по ее коже, и Оля дергалась от его касаний. Она сунула его голову себе под футболку и прислонилась к нему грудью. Потом начала тереть член Марка под джинсами, перелезла обратно на пассажирское сиденье, измазав грязью от зимних ботинок магнитолу и бардачок. Взялась за бегунок на ширинке Марка, потянула немного вниз, но остановилась и отпустила.

Марк, я могу тебе доверять?

Не знаю.

Что?

Я не знаю, можешь ли ты мне доверять. Я сам ничего о себе не понимаю.

Ну пиздец.

А что, лучше было соврать?

Не знаю.

Оля надела обратно свитер и уставилась в окно.

Я пойду домой.

Я тебя довезу.

Не надо. Я хочу зайти в магазин.

Довезу до магазина.

Оля взяла бутылку вина и замороженные блинчики с мясом. Сказала, что всегда так делает, когда с кем-то расстается. На кассе Марк предложил заплатить. Оля издала неопределенный звук, по которому было понятно, что лучше бы он промолчал. Но все же села в машину и сказала отвезти ее к подруге.

И что теперь? — спросила Оля.

Не знаю. Наверное, ничего не выйдет.

Пиздец, пиздец, пиздец.

Прости.

Поехали уже.

Марк высадил ее у подъезда. Свет фар бил прямо в дверь подъезда подруги, как софиты. Оля шла в этом ослепляющем белом конусе, держа в руках бутылку и пластиковую упаковку блинчиков. Не дойдя до двери, остановилась и повернулась. Марк сидел неподвижно и смотрел прямиком ей в глаза. Но в таком ярком свете она вряд ли это увидела.

Женя снимал квартиру в новом доме. Из лифта еще не убрали фанерные стенки, но кто-то уже успел там поссать и все исчеркать. Казалось, здание стоит уже очень давно и время его разрушает, но на самом деле оно просто не достроено. Следуя за Женей по облезлому коридору, Марк думал о том, что жизнь домов похожа на человеческую: и там, и там есть два противоположных временных отрезка, которые одинаковы по сути, — когда еще ничего нет, как в раннем детстве, и когда уже ничего нет, как в поздней старости. Женя прервал его размышление, сказав, что с каждым этажом поднимается цена и соразмерно ей все выглядит приличнее. Он не употреблял слово соразмерно, но, скорее всего, подразумевал что-то подобное, когда говорил наверху у толстожопых пидорасов все ебать лухару.

Сидя в кухне на дырявом матрасе, уставившись на краснеющие угольки для калика, Марк задавался вопросом, как он сюда попал. Понятно, что его пригласил Женя, но зачем было соглашаться? Из всех посетителей Женя, пожалуй, нравился Марку меньше всех. Но вот он его позвал, и Марк пошел.

Я работаю над своим проектом, сказал он. Буду выставлять его на NFT. Но пока не буду показывать, он еще не готов.

Ладно.

У Жени был волнообразный голос, в томсмысле, что он то прыгал вверх и срывался в писк, то уходил вниз в мужицкий бас. Может, Марк пришел именно из-за этого надлома, ведь в такие моменты Женя казался конченым неудачником, на фоне которого Марк был ничего. Когда они взяли по паре литров пива в разливайке и двинулись в сторону Жениной хаты, мимо них прошли две девушки и Женя предложил с ними познакомиться и позвать с собой.

Не, иди сам знакомься, если хочешь.

Ага, конечно, сказал он высоко, я же, блядь, не вижу, на кого бабы смотрят. Будут они со мной знакомиться, когда классный чувак куда-то съебался.

Это было приятно, и Марк на радостях упустил тот факт, что общение у них особо не заходит. Теперь он сидел на матрасе, на плите шипел газ, а Женя ходил из комнаты в комнату в поисках темы для разговора.

Это мой траходром, сказал он. Бабам нравится.

Почему ты их так называешь?

Как?

Бабами.

А че не так? Слово как слово. Есть бабы, есть мужики. А ты как баб называешь?

Девушки. Женщины.

Бля, ну то же самое, что бабы. А ты же любишь, да, читать? — сказал Женя, переворачивая угли.

По дороге Марк неосторожно поделился, что хотел бы переводить художественную литературу, хотя и сам уже сомневался. Тогда это было в тему, он рассказывал про перевод порно, и в таком контексте перевод литературы вроде как оправдывал Марка в глазах малознакомого человека. Но сейчас, узнав Женю поближе, он понял, что заморачиваться не стоило.

Ага.

Обожаю этого, который писал, как бухает и ебет баб.

Буковски.

Да-да, этот.

Марк приложился к бутылке и глотал пиво, пока у Жени не выветрился интерес к теме. Так же глухо они поговорили, покуривая кальян. Потом Марк ушел. День вполне мог забыться, если бы потом по неведомой причине Женя снова не пригласил Марка, а Марк снова не согласился.

На этот раз они прогулялись по городу, остановились на недостроенной части набережной, достали литрушки пива и траву. Воздух был морозный, трава — плохая. У Марка разболелись голова и горло.

Они сидели, пришибленные, на бетонных плитах, подложив под себя рюкзаки, и обсуждали карьерные возможности. Женя собирался продавать свои работы за миллионы в криптовалюте. Для этого он активно сидел на мете и спал по паре часов раз в два-три дня.

Это мои лучшие годы, сказал он, я не хочу их просрать.

Ну, это ведь может отразиться на твоей психике, сказал Марк и даже сморщился от того, как нелепо это прозвучало.

Да-да, мозги плавятся пиздец.

Тебя это не напрягает?

Река зарастала ледяной коркой от берегов. На открытых участках вода текла густой темно-коричневой жижей. Поток был настолько медленный, что, если бы не проплывающие черные ветки и мусор, можно было бы и вовсе решить, что это не река, а пруд или болото.

Наверное, мне нравится литература, сказал Марк, потому что там все это говно обретает смысл.

Женя не отвечал. Марк продолжал смотреть на Кокшагу, но думал уже об Илети. Элнет[2]. Марк все повторял это слово, отслеживал ощущение во рту. Язык лодочкой. Марк прежде думал, что марийские слова — те же русские, только с — ыште на конце. Так в городе пародировали марийскую речь. А оказалось, там есть такая красота.

События книги Марк проживал, как будто припоминая. Только не так, как вчерашний день или знакомого человека, а как самые ранние воспоминания. Это была память о физическом ощущении, гигантская эмоция, обрушивающаяся всем небом.

Нечто похожее он чувствовал, когда мама показывала его детские фотографии. Вот они всей семьей в лесу, Марк стоит в центре в смешной шапке с длинными помпончиками и красными воспалениями вокруг рта. Как ни старался, Марк не мог вспомнить ни тот лес, ни молодого папу с густыми волосами, ни худощавую маму в светлом дождевике. Но тело помнило жжение на лице. Сладко-терпкий аромат папиного одеколона. И какое-то всеохватное предчувствие жизни. Бесконечный поток света, ослепивший глаза. И теперь тоже, размышляя о тексте, Марк словно припоминал в себе что-то давно забытое. Ощущал легкость. И слабость. Может, трава была не такой уж плохой.

Женя уставился куда-то вбок, где, кажется, были люди. После переводов у Марка испортилось зрение.

Ща я приду, сказал Женя.

Его не было полчаса. Даже чуть больше. Когда Женя ушел, Марк написал Коле, что пьет кофан — так они шифровали траву от спецслужб в соцсетях, — и было все это в 16:43, если верить мессенджеру. А вернулся Женя в 17:15. Марк специально проверил время, потому что был очень злой.

Долго ты.

Пойду сегодня с той бабеной тусить. Еле уломал. Целка.

М.

Женя достал телефон и стал вслух зачитывать, что пишет той девушке.

Где желаете, барышня, сегодня откушать?

Марк заглянул в телефон: Женя действительно так написал, еще и добавил кринжовый смайлик с точкой с запятой и кучей скобок. Сказал, что бабам такое нравится.

Они все виделись и виделись, хотя ни тому, ни другому общение не приносило особого удовольствия. Один раз Женя привел Марка в клуб и, выпив, уже традиционно стал убеждать его, что им нужны либо наркотики, либо шлюхи. За это время у Марка накопилось много невысказанного в адрес Жени, да и он нормально выпил, так что нагнал на него в ответ занудными расспросами, зачем это все тому нужно.

Угораешь, что ли?

Женя сказал, что под веществами открываются настоящие ощущения. Обычная жизнь — хуйня в сравнении с ними. Марк не понимал, потому что не пробовал.

Ты просто настолько на все это дело подсел, что теперь только под наркотой можешь чувствовать то, что люди чувствуют в обычной жизни.

Не, блядь. Ни хуя. Не.

Женя затерялся где-то в клубе. Марк видел, как он пытался сесть за столик к компании девушек, большинство из которых отворачивались или смеялись, а одна, кажется, наехала на него, закачала головой и показала, чтобы тот уходил. Женя постоял, а потом побрел дальше и скрылся. Марку стало неловко, и он ушел.

По дороге домой оказалось, что он очень пьян. Марк шел нараспашку, но все равно было жарко. Наверное, он шатался, потому что прохожий странно на него посмотрел. И плевать. Марку было хорошо. Он разговаривал сам с собой, разговаривал вслух, обращаясь к Лесе, разговаривал со скамейками, машинами и со всем, что попадалось на пути. Кажется, он втирал что-то про счастье. Он ощущал себя юным, и от осознания этого испытывал радость. Наутро, заблевывая унитаз, он вспоминал об этом и думал, что у Жени прошлый вечер прошел так же. Так же, скорее всего, у него сейчас проходило и утро. А если все у них так похоже, то почему Марку казалось, что он чем-то лучше.

Унитаз покрывали засохшие капли мочи и кучерявые лобковые волосы. Они были даже на той скрытой, максимально защищенной части, на которую физически ничего не стряхнуть и не пролить. Марк сидел на забрызганной плитке, но было поздно исправлять ситуацию. Он откинулся назад и запрокинул голову. Холод стены притуплял боль. Плечи, ноги и локти дергались в мелкой приятной судороге. Когда холод распространился на все тело, удовольствие стало нестерпимым, почти прекрасным. Очередной прилив рвоты разрушил эту хрупкую идиллию, заставив Марка снова нагнуться над унитазом и вдыхать едкие пары. Такое положение тела относительно окружающих предметов спровоцировало Марка на размышление о близости. И близость с унитазом казалась ему в те несколько минут похожей на человеческую.

Они взяли паузу. Женя даже в кофейню не заходил. Может, его и вовсе больше не существовало. Это было легко проверить по активности в соцсетях, но Марка не так уж это и интересовало, ведь Женя был мутным типом.

Что-то Доппио давно не заходил, сказала Катя, которая проходила стажировку. Между собой они называли постоянников по напиткам, которые те брали.

Как думаешь, у него все норм? — спросила она через несколько дней.

Наверное, у него передоз, сказала она еще через день. Она знала про Женину NFT-стратегию.

Ты тоже думаешь, что он того? Типа, умер?

Спустя несколько недель сотрудники кофейни окончательно уверовали в версию о смерти Жени, успокоились и переключились на скандальный брак Миши. Но Женя воскрес. Всем назло. Он встал возле панорамного окна со стороны улицы, ударил по нему обеими руками, закричал, показал фак и ушел. Марк только успел заметить, что у Жени распухло лицо и, кажется, отсутствовала пара зубов. Хотя, может, он просто раньше не замечал. Женя написал ему позже в тот день, и они встретились. К тому моменту утренний инцидент уже не казался таким страшным. Он принадлежал другой жизни. Той, в которой Марк еще не сходил в продуктовый магазин и не встретил там Лесю.

Она что-то искала на полках с фитнес-батончиками, а Марк шел мимо, придерживая подбородком башню из йогуртов. Заметив Лесю, он остановился посреди прохода и пару секунд просто стоял и рассматривал ее. Лесины волосы стали короче и прямее. На ней были широкие штаны и заправленная в них белая блузка. Высокие блестящие ботинки. Длинная черная куртка с капюшоном. Кепка. Она совсем не походила на Лесю, которую помнил Марк. Но взгляд был все тот же. Когда она обернулась, Марк оцепенел — его будто ослепило дальним светом фар, вокруг все потемнело, и он ощутил, как что-то несется на него, что-то, что его снесет и раздавит.

Ну привет, сказала она.

Марк кивнул.

Корзинами ты не пользуешься?

Я не думал, что столько возьму.

Леся рассмеялась.

Помочь?

Ага, надо взять туалетную бумагу.

Прекрасно.

Леся приехала повидаться с родителями пару дней назад и завтра уже собиралась обратно. Расплатившись, они вышли на улицу, и Марк достал сигарету.

Давай, может, куда-нибудь отойдем?

До сих пор боишься, что тебя кто-то спалит?

Это Йошкар-Ола, тут невозможно что-тоскрыть.

Они покурили под мостом, поднялись наверх, перешли реку. Они много говорили, смеялись, замолкали, только чтобы перевести дыхание.

Вот тут я живу, сказал Марк, показывая на окна своего балкона. Могу сделать тебе кофе, если хочешь.

Так ты теперь завлекаешь к себе девушек?

В квартире было слишком тихо и тесно. Марк с Лесей никак не могли разойтись в дверном проеме, когда по очереди пошли мыть руки в ванную, и на кухне в узком проходе между холодильником и столом. Они кидали сумбурные фразы, коротко и слишком громко смеялись, потом чаще и дольше молчали. Марк немного успокоился, пока молол кофе и готовил его в воронке, абстрагировавшись от реальности за спиной. Когда Марк развернулся, Леся смотрела в окно — оно выходило на закрытый балкон, который, в свою очередь, выходил на голые деревья, непримечательную дорогу и дома.

Кофе, сказал Марк.

А, спасибо.

Кстати, я теперь перевожу порно.

Я слышала.

Да?

А я снимаюсь в танцевальных роликах для соцсетей одной женщины-сексолога.

Чего?

Леся нашла видео и включила Марку. Рекламный ролик под попсовый мотив, где пелось про запись в личке и секс, секс, секс. На темно-красном фоне танцевала Леся в кожаных штанах и топике, на высоких каблуках. Она опускалась на пол, где изгибалась в разных позах, крутила ногами и с вожделением смотрела в камеру.

Не так плохо, как могло быть.

Да-да, сказала она.

Но ты продолжаешь выступать?

Да. Редко, но бывает, да.

Забавно.

Что?

Я мечтал переводить литературу, а перевожу порно. Ты мечтала танцевать в театре, а танцуешь в роликах для секс-блогеров.

Два лузера.

Ага.

Не очень-то это забавно. Прости.

Леся ответила на звонок. Видимо, ее парень. Она ушла в другую комнату, откуда все равно все было слышно. Он хотел знать, где она и с кем. Леся ему врала. Пассивная агрессия в ее голосе накалялась и накалялась, и наконец Леся закричала.

Да не трахаюсь я тут ни с кем, успокойся!

Марк представлял, как берет Лесю. Прямо сейчас, не дожидаясь, пока она договорит со своим парнем. Как валит ее на диван и целует в шею под воротником. Выправляет блузку из штанов и пробирается ладонями к ее телу. Ощущает ее кожу на подушечках своих пальцев. Сжимает и отпускает грудь. Он был готов отдать что угодно, чтобы это случилось. Сейчас ему было не до ее отношений, не до того, что произошло с ней тогда на стройке и зафакапило ее сексуальную жизнь. Марк зарезал бы всех бабушек в подъезде, если бы это превратило его фантазию в реальность. Его останавливало только одно: он боялся, что с Лесей у него тоже не получится. И тогда непонятно, как вообще дальше жить.

Прости, сказала Леся.

Все норм?

Да. Нет. Не знаю. У нас сейчас не лучший период.

А что…

Покурим?

Марк захватил сигареты с зажигалкой и провел Лесю на балкон. Войдя в прохладу, он вдруг заметил, что вспотел, и пропустил Лесю вперед, чтобы вытереть лицо о футболку.

Кто это тут у нас, сказала Леся, встав напротив портрета авторства Генри.

Сожительница. Мы часто курим вместе.

Мне стоит ревновать?

Определенно.

Определенно, повторила она. Марк такой Марк.

Они облокотились на подоконник, и их предплечья прижались друг к другу. Ни Марк, ни Леся никак это не комментировали и просто стояли молча. Из проезжавших машин гремели басы и третьесортный русский рэп. Незаметно стемнело. Леся слегка шевельнула рукой, и ее кисть коснулась кисти Марка. Вдруг вспыхнули уличные фонари. Марк улыбнулся. Он не повернул голову, но знал, что Леся тоже сейчас улыбалась.

Докурив, они еще ненадолго задержались. Просто стояли, немного высунувшись из окна. Ветер был нежным и теплым. Было слышно, как жужжат фонари.

Мне пора, сказала Леся.

Марка окутала слабость, и он оперся на проем, пока Леся надевала обувь и куртку. Ему казалось, будто это последние секунды сна, когда уже слышишь звон будильника, но еще не понимаешь, что это такое.

Что? — спросила Леся, одевшись.

Они смотрели прямиком друг в друга.

Я не знаю, можно ли тебя поцеловать.

Она подошла к нему, и Марк почувствовал мягкое давление ее губ. Он вытянул руки, скрестил их за спиной Леси и прижал ее к себе. По телу гуляли волны притяжения, миллионы покалывающих шариков в груди, на спине и на поясе.

Музыка, сказала Леся.

Да.

И вот она ушла. Марк очутился в своей квартире совсем один. Он не мог найти себе места — его стало слишком мало и в то же время страшно много. И все напоминало о Лесе: табуретка, которую Леся подвинула к холодильнику, когда вставала, чашка, которую она подносила ко рту. Леся даже приложила ладонь к пыльной полке рабочего стола, и теперь там остался ее отпечаток. Марк замечал ее следы повсюду, и они сводили его с ума.

Тогда-то и написал Женя. Марк тут же согласился к нему приехать. Обулся, накинул куртку и выбежал из квартиры, чуть не забыв ее запереть. Спустился по ступенькам, махнул рукой, чтобы его заметил датчик движения, — загорелся тусклый свет, и Марк вдруг замер. На двери появилась красная надпись «хх».

Марк прикрыл рукой рот и, только выйдя на улицу, расхохотался.

Женя все-таки показал Марку, над чем работал несколько месяцев, хотя проект до сих пор не был готов. Кровать и шкаф располагались по углам и сливались со стенами. Компьютерный стол с протертым креслом на колесиках занимали центральное место в комнате. К компьютеру с двух сторон тянулись провода, на процессоре и мониторе мигали разноцветные огоньки. Женя поставил Марку стул и открыл папку с работами.

Женя выглядел не так плохо, как Марк себе представлял. Да, пары зубов не хватало, но он подстригся, и довольно удачно. Он вел себя нормально, воспринимал речь Марка, связно отвечал. Короче, кажется, у него просто не задалось утро. Ну и да, он был под чем-то. Или отходил.

Его работы, скорее, отражали состояние, в котором он находился, когда напал на окно кофейни. Если вообще отражали что-нибудь. Серия анимированных роликов по пять-семь секунд. Трудно сказать, что в них происходило. Самой понятной была анимация с бюстом женщины в золотой пещере, которому прилетает в лицо пакет. Женя подтвердил, что хотел показать, как вот все суперлухару, ан ни хуя. Остальные ролики были бессюжетные и бессвязные. Женя использовал кислотные, несуществующие цвета, которые переливались нефтяным блеском. Но с нефтью, по словам Жени, это никак не связано. Марк допытывался, что хотел сказать автор, но, видимо, автор просто хотел сказать, что не хочет ничего говорить.

Ну че как?

Помимо того, что увиденное показалось Марку далеко не новым, скучным и поверхностным, весь проект напоминал визуальный дневник физически разлагающегося человека.

И если это подавать так, говорил Марк, тогда в этом что-то есть. Типа, добавь описание: всем привет, меня зовут Женя, я наркоман. Я не помню, что значит испытывать обычные ощущения. Так я вижу мир.

Не, сказал Женя, это хуйня какая-то.

После встречи с Лесей Марк ощутил практически сакральную связь с человечеством. Мир по дороге к Жене был грешен, но в нем виделось столько любви: снеговики на детских площадках, миски с кормом для бездомных животных у сломанных решеток подвальных окон. Светофоры, в конце концов. В светофорах Марк увидел особую добродетель — наглядное доказательство, что общество хочет, чтобы ты жил. Но идти до Жени было немало, так что это блаженное состояние почти выветрилось.

Хочешь, я тебе почитаю свои стихи? — спросил Женя.

Марк сказал, что лучше прочитает про себя, потому что плохо воспринимает на слух.

Что думаешь?

Рифмы из разряда розы-морозы, нелепости про девушек и признание своего гения.

Это плохо, сказал Марк. Очень плохо.

Простым людям нравится. В пизду вас, академиков.

Женя не настолько расстроился, чтобы выгонять Марка, но один на один с ним оставаться уже не хотел. Он позвонил своему приятелю, который жил неподалеку, и попросил принести кальян.

Вы с ним сойдетесь, сказал Женя.

Почему?

Он вебкамщик.

Денис был миниатюрным парнем, как модель машины или паровоза, то есть пропорционально части его тела соотносились нормально, но в окружении других людей он казался крохотным. Видимо, Марк слишком громко думал об этом, и Денис решил дополнить:

Знаю-знаю. Женя всегда говорит, что меня забыли дотянуть за уголок в «Пэйнте».

Первой в вебкам пришла девушка Дениса — они тогда еще не встречались. Вебкам не помешал им сойтись. Наоборот, сплотил их, что ли. Денис и Кристина решили переехать в Москву и таким образом зарабатывали, чтобы скопить нужную сумму.

А вы трахаетесь просто для удовольствия? — спросил Женя.

У нас каждый день эфиры. Иногда по несколько раз. Чаще уже просто даже не хочется.

Все в семью, значит.

Да-да.

Женя сказал, что наверху открывается неебический вид, и предложил покурить кальян там. Они взяли стулья, калик, пиво и поехали на лифте на последний этаж. Коридоры там действительно доделали. Пол был уложен не самой дешевой плиткой, стены оштукатурены, и все освещалось извивающимися бра. Парни вышли на лестничный балкон и обустроили себе местечко.

Вдалеке возвышалась труба ТЭЦ, на которую в честь приближающегося Нового года проецировали российский триколор. Марк вспомнил, как в детстве стоял в школьной форме на сцене актового зала. Спереди и сзади полукругом выстроились линии учеников, кто младше и ниже — вперед, кто старше и выше — назад. Так никто никому не закрывал вид на экран, на который проектор отображал развевающийся российский флаг.

Марк держал в руках тетрадку с вклеенными в нее распечатками слов военных песен и государственного гимна. Он часто туда подглядывал, потому что никогда не запоминал тексты. Но были строчки и четверостишия, которые сами собой уже врезались в память, как попсовые припевы. Когда Марк их пел, по его спине бежали мурашки. Он поднимал взгляд на флаг и растворялся в восхищении и единении с чем-то бесконечно огромным, что невозможно было ни представить, ни понять. Вспоминая теперь все это, Марк искал в себе то же чувство, хоть что-то схожее, но не находил.

Чего загрустил, сказал Женя.

Залип просто.

На, сказал Денис и протянул трубку кальяна Жене.

Тот стоял согнувшись, уперев локти в перила балкона. Он что-то высматривал внизу, на улице. Марк предполагал, что баб, потому что таким же пристальным дальнобойным взглядом Женя искал вокруг девушек, когда они вместе гуляли. Женя не надел куртку, и его шея, лицо, руки были открыты. Марк думал о том, как трудно будет Жене, если он простынет и разболеется. Едва ли в его жизни было много людей, готовых помочь во время болезни. Марк уж точно к ним не принадлежал. Женя вообще казался сейчас крайне одиноким и несчастным, с одним лишь теплом своего тела против сгущающейся зимы. Хотелось винить его в озабоченности сексом, наркотической зависимости, душевной глухости, хотелось, чтобы его присутствие раздражало и отвращало, но прямо сейчас Марк мог только о нем переживать и жалеть, что Женя не захватил из квартиры куртку.

Слушай, хочешь, расскажу тебе про мой фильм? — спросил Денис.

Твой фильм?

Да, я пишу сейчас сценарий, хочу снять.

А.

Рассказать?

У меня есть выбор?

Денис посмеялся, как будто Марк пошутил. Фильм был про наркотики, корыстных и жестоких полицейских, про главного героя, который во все это ввязывается и погибает. Много перестрелок, крови, предательств и так далее. Все это очень контрастировало с самим Денисом. Он рассказывал путано, быстро, волнуясь и одновременно с удовольствием. Улыбался, смеялся. Особенно его забавляла сцена, где опер заставляет героя рыть себе могилу в лесу, мол, так тот сможет послужить родине — удобрением. Денис посасывал из трубки дым и ощупывал упругие мышцы на руках и бедрах. Кажется, его забавляла собственная наивность и глупость. Он просил Марка высказаться открыто, честно, но, когда Марк так и сделал, затих.

Марк и сам не знал, почему в тот вечер все сурово критиковал. Нечего было спрашивать, думал он. Разговор уже давно свернул на другую тему.

Вернувшись в квартиру, они уселись на полу кухни, но Женя не смог долго бездействовать. Встал и начал расхаживать взад-вперед. Обычный разговор о девушках и отношениях вдруг перерос в спор. Дениса беспокоило, что его девушка чего-то недоговаривает. Она часто уходила гулять, и Денису казалось, что она ему изменяет. Женю это очень раздражало, и он говорил, что каждому нужно личное пространство.

Не надо ни себе, ни ей мозги ебать.

Нет-нет, я понимаю это. Да, конечно, нужно пространство. Я про то… Ну, мы с ней изначально договорились о таких вещах. Обо всем вообще. Что будем на сто процентов честны друг с другом. А она мне не говорит. Это меня и бесит. Ладно, пусть она с кем-то там переспала, пусть, главное, скажет. Я не могу терпеть ложь, понимаешь?

Да ты долбоеб. Не еби мозги девке, и все.

Женя орал и махал руками. Девушка Дениса часто заходила к нему, и они просто сидели болтали, потому что с ней просто охуенно поболтать.

Да-да, нет, я знаю. Ну вот она даже не говорила, что ходила к тебе. Не, я только рад…

Не, ты просто пиздец маленький еще, вот и все. Не еби никому мозги.

Да не, я же насчет тебя не переживаю. Я тебе доверяю.

Вот и правильно, сказал Женя. Марк, ты что думаешь? Ты единственный тут человек с нормальной жизнью.

В смысле?

Ну, химически чистый, работа стабильная.

А.

Да, Марк, сказал Денис, что ты обо всем этом думаешь?

Надо быть на сто процентов честным? — спросил Женя.

Ну, мне кажется, что у всех людей есть… короче, не все можно сказать словами. Иногда очень трудно их подобрать. Иногда, наверное, и не нужно.

Женя продемонстрировал Денису Марка, как будто подразумевая во, я же говорил.

Да, спасибо, пацаны, сказал Денис. Правда. Я понимаю, что еще не умею иногда нормально как-то реагировать и…

Да ты пиздюк еще, жесть.

Ну и это, да.

Быстро стало жарко, скучно и тесно. Закончилось пиво, и они выбрались в ближайший круглосуточный магазин, где Женя втридорога купил на всех виски и закуску, удивив всех своей щедростью и состоятельностью. От одного запаха паленого пойла Марка чуть не вырвало, так что он отказался пить. Парни выпили и закусили колбасой. Скоро Женя стал убеждать всех приобрести наркоты или заказать шлюх, но Марк и Денис отказались.

Зачем тебе вообще шлюхи? — спросил Денис.

Да с ними все проще. Они хоть в монастырь не уходят.

Как-то раз Женя познакомился с девушкой, привел ее домой, дал ЛСД, и они переспали. По его словам, она была девственницей, потому что кровищи было много. После секса он сказал ей убрать квартиру и помыть посуду, и она послушалась. Она приходила к нему какое-то время, и все всегда было примерно так, но однажды он переборщил с наркотиками и случилась хуйня — что именно, он не сказал, — и после этого она перестала с ним видеться. А позже он узнал, что она ушла в монастырь.

Ты, кстати, должен ее помнить, сказал Женя. Помнишь, мы на набережной курили, и я тогда с телкой познакомился? Имя у нее еще такоестранное, на «Р».

Резеда? — спросил Марк.

Да-да, точняк.

Ну ты и мудак, сказал Марк.

После этого он собрался и ушел. Женя что-то говорил ему своим тонким голосом, но Марк не мог разобрать слова. Стены коридора шатались. Ноги стали очень тяжелыми. Марк перебирал их в сторону дома, который, казалось, находился дальше, чем Марк мог пройти.

Он больше не общался с Женей. Случайно встретившись на улице, они не здоровались, только смотрели друг на друга каждый со своей собственной злобой.

А с Резедой Марк увиделся вообще невероятным образом несколько лет спустя. Он выходил из питерского бара, уже довольно поддатый, и тут к нему подошла она. Он ее и не узнал бы, если бы Резеда несколько раз не позвала его по имени. Она теперь всегда держала руки скрещенными спереди, как монашки в фильмах. Резеда отводила взгляд, когда Марк на нее смотрел. И переставала говорить, стоило ему открыть рот. Она стала очень тихой и ходила медленно даже по питерским меркам.

Резеда и правда ушла тогда в монастырь и провела там около года. Она рассказала об этом вкратце во время прогулки несколько дней спустя. Она только вернулась с учебы в православной академии — был уже поздний вечер. Они сели в кофейне неподалеку от ее дома, где Резеда взяла чай и булочку. Она вроде была рада его видеть, но смотрела испуганно, как и на все вокруг.

Они немного прошлись по району. Им пришлось пробираться через большую компанию молодых людей. Пробившись наружу, Резеда сказала, что почувствовала себя молодой, и, судя по ее взгляду, удивилась своим же словам. У Марка ныло что-то внутри весь вечер. Он спросил, нравится ли ей ее жизнь.

Да, сказала она. Я обрела тишину. Можешь понимать это как хочешь.

Нет, я не понимаю. То есть не смогу понять, наверное.

А я не смогу объяснить.

Он довел ее до подъезда и постоял внизу, дождавшись, пока она поднимется в свою съемную квартиру и закроет за собой дверь. Она сама его об этом попросила. Ее соседи были наркоманами.