Голоса животных и растений

Творческие поиски журналиста сравнимы с поездкой по горной дороге, изобилующей резкими поворотами, крутыми подъемами и спусками: никогда не знаешь, какая неожиданность подстерегает тебя за очередным поворотом. Едва заканчиваешь сочинять очерк о каком-нибудь признанном вожде — и тут же вынужден опуститься до жизнеописания какого-нибудь, скажем, скорпиона, длинноухого осла или верблюда. Наполеон в примерно такой же жизненной ситуации изрек: «От великого до смешного — один шаг». А до него другой француз, Жан Франсуа Мармонтель, на эту тему выразился несколько более философски: «Вообще смешное соприкасается с великим».

Интерес к верблюдам во мне в свое время возбудил директор департамента естественных наук Академии наук и искусств Сомали — Мухаммед Али Хусейн.

— Удивительное животное! Детище своей среды! Экологически самое приспособленное! Разумное в полном смысле слова, — восхищался этот ученый (в свое время — выпускник Украинской сельскохозяйственной академии в Киеве), ставший специалистом с мировым именем в верблюдоведении. — Проследи — и увидишь, сколь верблюды похожи на людей. Жизненные положения, в которые попадают невозмутимые «корабли пустыни», порой столь разительно напоминают превратности человеческой судьбы, что даже возникает впечатление их человекоподобия, хотя внешне в них не много сходства с homo sapiens.

Весьма многое в образе жизни верблюдов и впрямь напоминает человеческий обиход. Есть среди них и трудяги, на которых зиждется благополучие «подотряда мозоленогих», и убежденные, даже прирожденные празднолюбцы, и вялые равнодушные флегматики, и непредсказуемые гневливые холерики. Последние, правда, чаще всего идут на убой — но, как говорится, перевода им нет.

Первые встречи с «кораблем пустыни»

Когда человек впервые уселся на горб дромадера (дромадер — одногорбый верблюд, в отличие от двугорбого — бактриана), история пока точно не ведает. Известно только, что это случилось очень давно. На востоке Сирии, в Тель-Халафе, археологи раскопали изображение одногорбого верблюда, высеченное в скале около пяти тысяч лет назад, а в Египте нашли статуэтку навьюченного дромадера, которой тоже более пяти тысяч лет. Рисунки примерно того же возраста или еще старше, изображающие их одногорбых собратьев, имеются на скалах Асуана и Синая. Ученые считают, что одомашнен верблюд был около четырех тысяч лет до н. э. в Аравии или Северной Африке. В Древнем Египте каменная фигурка этого животного служила путникам в дальней дороге талисманом удачи.

Воочию я впервые увидел надменного вида дромадеров в начале 60-х годов у подножия пирамид Гизы, в Каире, на действующем там уже более полутысячи лет верблюжьем рынке. Затем — рядом с храмом царицы Хатшепсут и в Долине царей, близ Луксора, на юге Египта. Потом встречал дромадеров в Мали и Нигере, среди песков Предсахарья, и, наконец, в Сомали.

— В нашей стране 6,1 миллиона одногорбых верблюдов, то есть 60 процентов их африканского поголовья и треть — мирового, — с гордостью говорил Мухаммед Али Хусейн. — Их роль в нашей жизни мы стали исследовать в Академии наук и искусств с 1982 года.

Мухаммед Али Хусейн рассказал так много интересного о поведении и психологии парнокопытных исполинов, что мне стал значительно яснее смысл арабского изречения: «Животное Иова (то есть верблюд. — В. К.) — живое доказательство милосердия Божия к человеку».

«Мир подобен тени: утром глядит в одну сторону, а вечером — в другую», — услышал я однажды в кочевом шатре имеющую прямое отношение к диалектике народную пословицу, причем из уст бывалого пастуха Артеха, преодолевшего со стадами не одну тысячу километров.

Да, мир действительно изменчив. К примеру, мои представления о верблюдах, почерпнутые из школьного курса зоологии и из сочинений А. Брема, переменились, когда мне довелось наблюдать их в естественной среде. «Дромадер… это самое неприветливое, глупое, упрямое и неприятное создание, какое только можно себе вообразить», — внушал Брем. И так думал не только великий зоолог. Это, в частности, подтверждает весьма поучительная история, рассказанная мне французским писателем Эрве Негром.

Один турист попал в Тунисе на базар. К нему там пристал араб, начавший уговаривать богатого гостя купить верблюда:

— Очень красивое животное! Недорого стоит. Ничего, кроме воды, не пьет. Почти ничего не ест. Может увезти вас куда угодно. Я предлагаю вам, месье, выгодную сделку…

Когда француз выложил деньги и взял уже под уздцы верблюда, торговец предупредил покупателя:

— Будьте очень осторожны. Чтобы он двинулся вперед, скажите ему: «Уф!» Чтобы остановился, скажите: «Мерд!» (фр.: дерьмо, черт. — В. К.). Других слов это животное не знает, но эти два — прекрасно.

Европеец взобрался на дромадера и решил совершить прогулку по дюнам. Через десять минут он увидел, что животное несет его к обрыву. Француз занервничал, но никак не мог вспомнить ни одно из двух «магических» слов. В панике он выругался: «Мерд!» Послушный верблюд, уже занесший ногу над пропастью, замер как вкопанный. Тогда несчастный наездник вытащил из кармана платок, вытер лоб и облегченно вздохнул: «Уффф!..»

— Заносчивое, но глупое животное. Многое воображает о себе, а за душой у него ничего нет, — свысока изрек один из коллег-африканистов, невольно привнеся в характеристику элементы антропоморфизма.

Жители стран с умеренным климатом обычно рассматривают верблюда как диковинку: комок мяса, своеобразно вылепленный природой, и одновременно — живой сосуд с молоком. Думается, с точки зрения верблюда, наверно, считающего себя красавцем, люди тоже могут представляться некрасивыми, даже ублюдочно безобразными.

В народе давно подметили: «Верблюд не видит своего горба, а видит только горб брата» или «Верблюд не знает, что у него самого шея кривая, но упрекает в том змею». Но верблюдам весьма простительно заблуждаться на свой счет.

Однажды, будучи в Мали, я попал в Томбукту вместе с одной из высокопоставленных делегаций. (Члены подобных делегаций, изображая из себя важных персон, в настоящее время часто и, как правило, бесполезно колесят по белу свету.) Гостей сопровождал посол, питомец определенной школы дипломатии — той, что черпала и черпает кадры из родственно-клановых источников. Такие кадры, хотя и являются выходцами из народа, быстро забывают о своем происхождении, пусть печать поколений и проступает у них в каждом слове или движении, даже в ударениях.

Наш дипломат был по-сыновьи ласков с вышестоящими, по-отечески суров с подчиненными — и бережно относился к своей особе, имея преувеличенное понятие о собственной роли в современной дипломатии. Чем-то он напоминал волшебным образом перенесенного в нынешние условия древнего падишаха в миниатюре.

В ходе экскурсии хозяева завели нас на рынок Юбу… И сейчас легко возникают в памяти и проходят перед глазами, как наяву, высокие, пленительные красавицы племен фульбе и сонгаи в одеяниях, переливающихся всеми мыслимыми и немыслимыми цветами; осанистые, замершие молчаливо, будто скульптурные группы, туареги и мавры в голубых чалмах и бубу (ниспадающих широких туниках свободного покроя), с лицами, скрытыми до глаз черными или белыми повязками.

Низенький, но тоже осанистый посол уверенно подвел делегацию вплотную к одногорбому великану верблюду, что-то без конца, но с достоинством пережевывавшему.

— Спроси у хозяина, как зовут это чудо, — буркнул он переводчику.

— Галоол, — коротко бросил в ответ на вопрос переводчика туарег в длинном синем халате, увешанный кинжалами, он устремил независимый взор в бесконечность и эффектно оперся рукой на эфес кривой сабли.

— Гал-о-ол! — умильно произнес посол, изменив тональность голоса, демонстрируя замашки демократа-популиста и эксперта по парнокопытным. И наш сановник потянулся к верблюду.

Но тот, как потом выяснилось, не оценил этого излияния глубоких интернационалистских чувств. С кичливой миной верблюд чуть повернул свою вытянутую морду с крупными, но невыразительными глазами к нашему супердипломату и стоявшему рядом с последним главе делегации — и с очевидным любопытством посмотрел на них. Верхняя губа дромадера в тот момент начальственно нависла над нижней, а нижняя, тоже не без высокомерия, слегка спустилась вниз. Вдруг, сжав челюсти и поведя верхней и нижней губами одновременно в разные стороны, ужасное животное (а иначе Галоола не назовешь за столь хулиганский поступок!) смачно, почти по-человечески сплюнуло в сторону членов делегации.

Костюмы двух первых лиц мгновенно покрылись сплошной липкой матовой пленкой. Тихо охнув и выговорив скороговоркой известное (теперь, в период расцвета демократии, уже незапрещенное выражение), посол, забыв о себе, бросился оттирать костюм оторопевшего эмиссара центра. Подоспели на помощь дипломаты меньшего ранга и местные официальные лица, дружно попросившие прощения у главы делегации за выходку верблюда.

К сожалению, посол не знал (а его советники, в силу типичной для них неосведомленности, не могли подсказать ему), что во время линьки к верблюду благоразумнее не соваться.

Давно это было. Посол уже ушел со своего поста, как принято говорить, на заслуженную пенсию, заметно подобрев с тех пор и обретя демократические замашки и убеждения. Но тогда я впервые разглядел в верблюде одушевленное, много понимающее, не терпящее криводушия — и в этом смысле человекоподобное существо.

Представления о счастье различны

Всякое сравнение хромает.

В Каире я сблизился с муэдзином Мухаммедом Хасаном Али. Как-то мы по-каирски долго, несколько часов без передышки, толковали о том о сем за чашкой кофе на открытой веранде одного из кафе. В какой-то момент разговора я по молодому легкомыслию сравнил одного мимо идущего прохожего с верблюдом, причем явно в ущерб для последнего.

— У вас ошибочные понятия о верблюде и жизни, — недовольно поморщился священнослужитель. — Запомните, верблюд — баловень ислама. В нем кладезь добрых качеств. У Аллаха сто священных имен, которые знал только пророк Мухаммед. Девяносто девять из них пророк раскрыл своим верным ученикам, а сотое доверил лишь зятю — «царю мужей» Али. И заметьте, любимому верблюду, который по сию пору не выдал вверенной ему тайны. Вот почему верблюд, в отличие от человека, столь молчалив — от великих знаний!

Копаясь в старых книгах, я где-то вычитал предание, в котором утверждается, что пророк был сыном владельца верблюдов из Мекки. Опасаясь мести священнослужителей, Мухаммед бежал из города на быстроногом дромадере. Опять-таки на нем же пророк триумфально возвратился в родной город. Понятно, что после таких услуг животное заняло особое место в высказываниях Мухаммеда, а значит, и во всей исламской культуре.

Впоследствии в «Кысас ал-анбийа» («Сказаниях о пророках») я нашел текст любопытного пророчества. Смысл его таков: когда правоверные отрекутся от своих верблюдов, настанет конец света и Божий суд. Однако философские истины, несмотря на их ощутимую весомость, иногда убеждают меньше, чем сама реальная жизнь.

Сомалийский поэт Самантар Бахнан однажды повздорил с женой. В то время он вместе с семьей кочевал в районе Нугаал и Доло. Скандал вспыхнул из-за того, что она захотела подарить родственникам некоторых из принадлежавших ей верблюдов.

— Ничего себе подарочек! — вскричал застигнутый врасплох ее капризом поэт-бедуин. — Я, конечно, люблю твою несметную (Иншалла! На все воля Аллаха!) родню, особенно твоего папу, твою маму. Но что ты сама будешь делать без верблюдов? В них наше счастье и благо. В твоей хижине все сосуды заполнены молоком, а что будет потом, когда верблюды уйдут к твоим уважаемым родичам — да пошлет им Аллах еще тысячу лет жизни? Добро бы еще потчевать их молоком время от времени, как дорогих гостей, но отдать им верблюдов насовсем — это уж извини!..

Поэт-реалист вовремя одернул зарвавшуюся супругу, поскольку прекрасно знал истинную ценность подобного подарка. По горячим следам домашней стычки Самантар Бахнан в назидание потомкам сложил поэму, ставшую значительным явлением в сомалийской литературе. Ее основную идею можно выразить так: ни один здравомыслящий человек легко не расстанется с верблюдом.

Более половины сомалийцев живут скотоводством. Среда и жизненный опыт воспитали в них определенный характер, привычки и чувство прекрасного. «Уши верблюда и натура человека не меняются», — гласит пастушеский афоризм. Поясним: уши верблюда не увеличиваются в размерах в период его роста. Кочевники не перегружают себя вещами, зато каждый предмет в их строгом обиходе, в непритязательном быту обретает кроме практического значения еще и глубокий символический смысл.

Одним из неразлучных, непременных спутников кочевников является слово. Бумаги в пустыне нет. А письменность в Сомали появилась только в 1973 году. Поэтому искони в среде кочевников особо важным видом искусства считалось устное творчество. Здесь следует присовокупить влияние ислама, отнюдь не способствовавшего развитию изобразительного искусства. Так что можно понять, почему в Сомали всех остальных муз всегда затмевала пресловутая муза красноречия.

Жители пустыни привыкли не отрываться мыслями от грешной земли. Принципы «искусства для искусства» не подходят им, и именно поэтому верблюд избран одним из символов сомалийского народа, не в последнюю очередь — символом независимости от колониальных держав. В бытовых разговорах и в торжественных официальных речах сомалийцы утверждают, что их культура выжила в веках благодаря… верблюду. Не случайно даже в стихах народ Сомали сравнивается с исполинским верблюдом. К примеру, две пословицы из каждых произвольно взятых трех так или иначе будут связаны с образом «корабля пустыни». Если вам попытаются выказать почтение, то почти в каждом предложении вы услышите слово «верблюд».

Представления о счастье сильно различаются у разных народов, как, впрочем, и у разных людей. Порой даже закрадывается сомнение: а существует ли счастье вообще? Еще А. С. Пушкин довольно категорично высказался на сей счет: «На свете счастья нет, но есть покой и воля». Однако, поразмыслив, упираешься в другой вопрос: «Может ли быть на Земле единый эталон счастья — если каждый народ живет в конкретной географической среде, видит особенные пейзажи, определенные растения, животных, говорит большей частью только на своем языке и имеет собственную историю? Да и нужен ли эталон?» В песках Предсахарья, в фелидже (шатре) туарега Имажерена Фаделя бен Феззане, за горячей фасолевой похлебкой я услышал старинную песню, в которой были такие слова: «Дайте мне верблюда, седло и шатер — и я буду счастлив». Туарег счастлив почти по-пушкински: когда он в привычной среде, когда у него под седлом мехари — быстроходный верблюд со светлой шерстью, воплощающий собой покой и волю. Проворный мехари — свое происхождение эта ездовая порода ведет, по преданию, из аравийского города Махра — уносит хозяина от врага, спасает от песчаной бури, помогает побыстрее отыскать воду и дает чудесное ощущение простора, приволья, свободы, недоступное даже воображению обитателей городских квартир. Добавлю, что сомалийцы тоже предпочитают светлых верблюдов, зная, что те лучше переносят зной и жажду.

так утверждает Самантар Бахнан. Его мнение подкрепляется старинной песней, которую кочевники напевают у колодца, когда поят животных:

«Араб торжествует только там, куда ведет его верблюд», — сказал халиф Омар. Он был прав: ведь именно верблюд прямо причастен к обнаружению нефти в Саудовской Аравии. По крайней мере, так считают ее жители. Слова халифа справедливы и для сомалийцев, которые с незапамятных времен говорят: «Счастье шествует нога в ногу с верблюдом». И потом добавляют: «Счастье — за самой дальней дюной, путь к которой ведом лишь верблюду». Животное не только умеет хранить тайны. Пока у него есть силы, оно будет нести хозяина на своем горбу хоть на край света. На его жертвенную верность указывает старинная арабская пословица: «Верблюд лег — значит, приехали».

«Да здравствует верблюд и козья шкура!» — француз Т. Моно озаглавил этими словами одну из своих книг о Сахаре. И в них выразилось огромное значение для людей этого животного, без которого пустыня осталась бы, если допустимо так выразиться, навеки неодушевленной. «Вездеходу пустыни» нипочем сыпучие пески или каменистая твердь, загроможденная глыбами. Перефразируя Библию, можно утверждать, что верблюд проходит даже сквозь игольное ушко. У древних это изречение употреблялось как пословица, когда речь шла о возможности преодоления особенной, чрезвычайной для человека трудности. Верблюд проходит там, где повернут вспять и осел, и конь; «корабль пустыни» способен покрывать огромные расстояния. Согласно легендам и по рассказам погонщиков, за один переход по пустыне это животное может осилить до 270 километров! Достоверно известно, что за день одногорбые верблюды проходят в среднем 70 километров, а быстроходные мехари пробегают более ста. У них один недостаток: они не умеют плавать. Но откуда в пустыне возьмутся реки?

Один из устоев семьи

Семья сомалийца держится на трех китах: муже, жене и верблюде — и, когда ему предлагают выбрать какой-нибудь один из этих трех столпов семьи, он сердится и отвергает саму возможность подобного выбора. Такой подход — черта национальной психологии. В поучительной народной песне от лица мужа поется следующее:

Вот почему, когда в некоторых странах Африки главу семьи, да и любого мужчину сравнивают с верблюдом, он задирает нос — ведь этим признается его особенная стойкость и жизнеспособность.

Для бедуинов и сомалийцев верблюды — это нечто вроде банковского вклада, гарантия выживания в случае засухи, болезней, других стихийных бедствий. В 1974–1975 годах страшная засуха в Сомали убила 60 процентов мелкого и крупного рогатого скота — и лишь одного верблюда из десяти. Дромадеры пасутся по всей стране, где температура редко падает ниже 35 градусов. Стада делятся на «беременные» и молочные. В сухие сезоны «беременные» стада посылаются на выпас, далеко от дома, под надзор молодых холостяков. (Кстати, в этот период более или менее успокаиваются ревнивые пожилые мужья.) Молочные же стада остаются с семьями близ городов, чтобы легче было сбывать молоко. Каждые шесть — восемь месяцев скоту следует давать соль. Верблюдов подводят к соляным копям или потчуют их некоторыми специфическими видами растений (есть такие!), в побегах которых содержится много соли.

Для стран, испытывающих нехватку продовольствия, верблюд — просто дар Провидения. Он способен жить без воды 19–30 дней, долго не есть и при этом безропотно (словно джинн, явившийся из бутылки) исполнять задания хозяина, его родичей, а порой и соседей. Весь организм животного устроен таким образом, чтобы постоянно экономить каждую молекулу влаги. Так, например, ткани его носа поглощают влагу из дыхания при выдохе. Из веры сомалийских пастухов в сказочную стожильность верблюда возникла (как поучение нетерпеливым людям) пословица: «Верблюд, пробывший без воды месяц, может потерпеть без нее еще один день».

подбадривает мучимого жаждой питомца песней седок, ищущий источник.

Природа в лице верблюда сотворила самый дешевый в мире и к тому же ходячий кондиционер. Слизь, вырабатывающаяся у него в носу, насыщает влагой поступающий в его легкие сухой воздух пустыни. Но, как уже говорилось, при выдохе эта влага вновь отфильтровывается и остается в верблюжьем организме. Подобного механизма нет в организме человека. Таким образом животное экономит 68 процентов содержащейся в его теле воды. Мало того: выдыхаемый верблюдом воздух почти на 9 градусов прохладней окружающей среды, в то время как выдох человека имеет температуру его тела. Ученые в шутку советуют кочевникам в жару заводить верблюда в шатер и использовать его именно как кондиционер. Однако в этой шутке присутствует изрядная доля правды и трезвого расчета. Верблюд обладает поразительным свойством: в прохладные ночи его широкие мозолистые ступни как бы вбирают и накапливают холод. В течение ночи животное понижает температуру тела до 34 градусов. Наутро оно некоторое время «не замечает» солнечного зноя, и, лишь когда температура его тела поднимается до 40 градусов, верблюд начинает отдавать влагу — да еще как! В конечном счете «корабль пустыни» буквально усыхает до следующего водопоя на четверть веса, тем самым спасаясь от перегревания. Потливых людей принято сравнивать с верблюдом: о таком человеке пренебрежительно говорят, что он, мол, потеет, как верблюд. Хотя здесь правомернее было бы сравнение с ослом, который при тех же условиях теряет воду в три раза быстрее.

По традиции женщина в Сомали имеет личных верблюдов и после вступления в брак присоединяет их к стаду мужа. Есть стада, принадлежащие роду. Наличие общих верблюдов скрепляет родовые и клановые отношения. Старшие помогают младшим возмещать потери скота, погибшего в период засухи.

Новорожденному сыну отец дарит верблюдицу, закладывая основу его будущего личного стада. Не зря с момента появления на белый свет мужчину отождествляют с верблюдом: мужая с годами, он постепенно увеличивает свое стадо — путем бережливого, разумного хозяйствования. Умение ухаживать за животными высоко ценится в народе. «Каков верблюд, таков и хозяин», — подмечает одна из пословиц. Другая пословица в вопросительной форме повторяет ту же мысль: «Облезлый верблюд, ты чей?» После такого обращения к «запущенному» верблюду присутствующий при этом его владелец чернеет от страха и смущения. (К слову сказать, чернокожие сомалийцы не бледнеют и не краснеют от страха или стыда, а еще больше чернеют.) Ко времени женитьбы у деятельного кочевника набирается 8—12 животных. На свадьбу отец и другие родичи добавляют к стаду жениха дойных верблюдиц и вьючных верблюдов.

И у других народов пустыни бытует обычай: не успевает дитя родиться, как рядом оказывается верблюд. Еще совсем недавно у арабов был в ходу оригинальный обряд: едва ребенок исторгал первый крик, его бабушка или самая старая женщина племени тут же брала новорожденного младенца на руки, подносила к верблюдице и ждала, пока та окропит ребенка мочой. По древним поверьям, подобный необычный душ навсегда прогоняет от малыша злых духов — шайтанов и придает ему сил. Что-то в этом ритуале есть от магической процедуры, которой нереида Фетида, согласно мифу, подвергала своего сына Ахиллеса: пытаясь сделать его неуязвимым и дать ему бессмертие, она купала ребенка в водах Стикса, держа его за пятку. Кстати, кочевники смачивают целебной верблюжьей мочой повязки на ранах, а также место, ужаленное змеей.

Сомалийское выражение «У всех верблюдов задние ноги кривые» на русский язык переводится как «Все черти одной шерсти». Но ошибается тот, кто думает, что все мозоленогие на одно лицо. Кочевник сразу покажет верблюда с самой симпатичной внешностью и не преминет добавить, что привлекательность — не последнее достоинство этого животного. Каждому верблюду обязательно дается кличка, зависящая от его масти, облика и нрава. Скот тщательно селекционируется. Верблюдица живет 25–30 лет и приносит потомство каждый второй год, а всего — 8—10 раз за свою жизнь. Период вынашивания длится 406 дней. Обычно из новорожденных самцов одного сохраняют для воспроизводства, остальных кастрируют или готовят на убой. Племенного верблюда отбирают придирчиво, изучая его внешность, поведение и родословную. Он должен быть уравновешенным, внешне приятным и для людей, и — это главное — для верблюдиц, ну и, конечно, крепким физически. «Молодая верблюдица хоть и заносчива, а матерого верблюда не задирает», — уверяет популярная пословица.

Если у человека любовь вызывает добрые чувства, вдохновляет его на соответствующие поступки, поднимает настроение, то верблюд-самец во время гона становится, по выражению А. Брема, невменяемым, а именно: «шумит, ревет, кусается, толкается и бьет ногами своих сородичей и даже хозяина». При этом самец зло скрипит зубами и издает гортанные, стонущие звуки. Возможно, остервенение находит на него от сознания того, что в период гона у верблюда прибавляется обязанностей: он подсознательно ощущает всю их тяжесть и боится не оправдать возлагаемых на него надежд. Один производитель обслуживает 150–200 самок за сезон и «трудится» в эту горячую пору, если можно так выразиться, не покладая рук: у отдельных самцов даже чуть уменьшается горб. Если встать на твердую почву установленных фактов, то по горбу легко определяется физическое состояние верблюда. У упитанного здорового животного горб стоит прямо. Если же он свисает на сторону, то «спортивная форма» верблюда оставляет желать лучшего, и его предпочитают не брать в караван.

Племенной дромадер ценится у кочевников на вес золота. Иногда его занимают у соседей, а бывает, что самок гонят для осеменения за 200–500 километров, где пасется особо выдающийся верблюд. А таковой и в самом деле как сыр в масле катается: обращаются с ним уважительно, ни в чем ему не отказывают, на нем не возят грузов и кроме зелени, которую он пощипывает на пастбище, его потчуют еще маслом сезама и травами, бодрящими организм, вроде наших витаминов. В свободный от спаривания период высокую физическую форму именитого самца стараются сохранять специальными упражнениями и моционами, его держат на расстоянии пушечного выстрела от верблюдиц, чтобы он не привыкал к ним и не становился индифферентным к «прекрасному полу», а был бы в любой нужный хозяину момент готов к очередной вязке. «Частое общение с любимой женщиной способно убить любовь», — объясняют опытные кочевники, распространившие это правило на верблюда.

Быть может, когда-то среди верблюдов и царила демократия, и жили они цивилизованно, но затем в их дела вмешались люди, которые и по сей день насаждают в мире мозоленогих жесткую иерархию. На вершине иерархической пирамиды барствуют верблюды-производители. Эти одиночки получают всяческие спецпривилегии и поблажки. Ниже стоят молочные верблюды и вьючные верблюды. Подножие пирамиды составляют животные, предназначенные на убой. (Последних хвалят лишь во время трапезы, тогда, когда любое доброе слово уже не имеет для них никакого смысла.)

Но вернемся к сакраментальному вопросу: «Облезлый верблюд, ты чей?» При всем внешнем демократизме, обычно отличающем отношения между верблюдами в Сомали (за исключением бурных периодов спаривания — в это время самцы злобно косятся друг на друга), есть среди них и самые что ни на есть изгои. Речь прежде всего идет об облезлых и плешивых дромадерах.

Пустыня становится еще более пустынной вокруг них: плешивых верблюдов отторгают даже их родители, собственные братья и сестры. Правда, надо добавить, что долго они в своем плачевном состоянии прожить и не смогут. Как известно, усиленной влагоотдачи у верблюдов при температуре тела ниже 40 градусов не бывает. Их тело покрыто густой плотной шерстью, которая спасает животных от перегрева. На спине верблюда в жаркий полдень шерсть нагревается до 80 градусов, а кожа под ней — лишь до 40. Шерсть препятствует испарению. Так вот, если верблюд «лысеет», проще говоря, облезает, то это значит, что до смерти ему остается сделать «пару шагов». Можно себе представить, что он чувствует, если к тому же «родственники» и «друзья» подвергают его остракизму.

Молоко превращает юношу в мужчину

Верблюдам гарантировано бессмертие. В Кении впервые официально в Африке создан центр по разведению этих животных. Но в Сомали такие центры существуют давно и повсюду. «Будут верблюды — будут мужчины», — просто и толково объяснил мне погонщик верблюдов Али Саид, которого я повстречал на дороге из Могадишо в Афгои.

Ни кочевники Сомали, ни туареги Западной Африки, ни бедуины пустынь Северной Африки не приемлют алкогольных напитков. Они с презрением отвергнут протянутый им по-дружески граненый стакан с виски и по-детски обрадуются кружке верблюжьего молока, ибо, как считается у них, «молоко делает мужчину». У сомалийцев бодрящему напитку особый ореол придают связанные с верблюжьим молоком легенды, пословицы и поговорки. Само название страны косвенно связано с ним: слово «Соомаал» в переводе означает «Иди и дои».

Кочевники пьют молоко не менее трех раз в день. «Глоток молока дает силы на полдня пути», — уверяет поговорка. Верблюжье молоко, обладающее целебными свойствами, дольше хранится, чем козье или коровье. Только что надоенное молоко окуривают дымом костра, чтобы оно долго не прокисало. Дым — распространенное дезинфицирующее средство. У большинства народов Африки запрещено кипятить свежее молоко — чтобы не накликать болезнь на верблюдицу. Держат напиток в кожаных бурдюках. Мясо, главным образом верблюжье, хранят в сосудах с двойным дном и с двойной крышкой, предварительно залив его маслом. Так оно долго не портится даже в 35-градусный зной.

В некоторых странах женщину можно увидеть на тяжелых физических работах, что порой истолковывается как результат признания обществом ее равноправия с мужчиной. В Сомали дойных верблюдиц никогда не используют для перевозок: перевозить людей и тяжести — дело вьючных верблюдов, проще говоря мужчин. Почет, оказываемый кормилице, не вызывает удивления, ибо молоко — одно из немногих кушаний сыновей и дочерей пустыни.

предостерегает песня, которую кочевники поют, как правило, во время самых тяжелых трудовых операций. Но и это, пожалуй, не самое главное объяснение высокого престижа верблюдиц.

Если у роженицы нет молока для младенца, ее выручает безотказная верблюдица.

говорится в другой старинной песне. В Сомали два коротких сезона дождей. Засухи повторяются каждые шесть — восемь лет, каждая третья из них особенно жестокая. При таком климате люди выживают во многом благодаря верблюжьему молоку.

Поэт Омар Хусейн Истеллийе, родившийся в конце XIX века на северо-западе Сомали, вспоминал в одном из произведений, как в детстве любимая верблюдица Дхоол спасла его и других детей от верной гибели своим живительным молоком:

Он же в другом стихотворении, ставшем народной песней, благодарит судьбу, ниспославшую его народу такое чудесное животное:

Доброго пришельца в Сомали не отпускают домой, не угостив верблюжьим молоком, которое не просто основной продукт питания, но и высший деликатес. Гость может нагрянуть даже глубокой ночью, так как день здесь, в кочевых просторах, мужчины и женщины посвящают труду. Позор семье, которая не протянет ему кринку освежающего нектара: кислым молоком угощать не принято. И здесь выручает верблюдица, которую можно доить более трех раз в день, даже через час-два после того, как она уже дала молока, тогда как коров и коз доят лишь дважды в сутки. Доение — почетная обязанность мужчин: женщин к этому делу не допускают.

затягивает во время водопоя или после доения кочевник на диалекте мей (на юге Сомали) песню, содержащую хвалу животному, которого природа наделила столькими полезными свойствами.

Ежедневный тяжелый труд с детства вырабатывает в кочевнике благородство даже в мелочах. Если в обычной семье с мусульманскими традициями трапезу открывает хозяин, то в сомалийской пастушеской семье последним пьет молоко глава дома, долг которого — сначала накормить семью, а потом уже себя. Эту примечательную черту быта воспел поэт Фарах Али Гаммут:

Самое тяжелое трудовое бремя в пастушеской семье ложится на главу семьи и на его «транспортного верблюда». Они помогают друг другу, и хозяин заботится о четвероногом помощнике как о себе самом.

утешает кочевник верблюда звонкой песней, которую слышал еще от своего деда.

К дрессировке верблюда кочевники приступают, когда тот достигает возраста четырех-пяти лет. Его учат слушаться поводыря, перевозить людей и грузы. Здесь так же, как и при обучении людей, важно не упустить время: в более зрелом возрасте верблюды уже не поддаются науке и на всю жизнь остаются упрямыми и непредсказуемыми. В начале курса «объездки» они выглядят неподконтрольными — часто лягаются, ревут при приближении тренера. Представление о врожденной флегматичности верблюдов — это принятый на веру миф, сочинители которого не видели дромадеров в пору их юности. Когда они не погружены в такую же непроницаемую, как жаркий полдень в бескрайней пустыне, апатию, то выражают недовольство гортанным, клокочущим ревом, пуская при этом слюну. Дромадер, бывает, норовит схватить зубами подошедшего человека за руку или за ногу.

На верблюде в период дрессировки не ездят подолгу и не загружают его тяжелой поклажей. Через год-два учебы верблюд либо становится смирным и покладистым либо сохраняет по-юношески капризный нрав, требуя к себе непрестанного внимания. Неспособных и своевольных — кастрируют и откармливают на убой (благо верблюды никогда не сбрасывают накопленный жир).

Строптивых и бездарных животных, если на них все же решаются перевозить людей и поклажу, держат во главе каравана, чтобы они, вдруг разбушевавшись, ненароком не нарушили строй. Они могут зарваться, к примеру, убежать вперед, но это не опасно. Однако если они, будучи поставленными по неопытности караванщиков в середине строя, примутся буянить, то могут перепугать других верблюдов, внести сумятицу, нарушить общий порядок. Случается, в подобной ситуации перепуганные верблюды сбрасывают грузы и сидящих на них людей. Вместе с тем к вожакам предъявляют особые требования: их самообладание и чутье должны безотказно вести караван в правильном направлении — иначе дурной, тупой вожак уступит место лидера другому, более рассудительному. «Верблюд-вожак получает первый удар», — говорят и на Востоке, и в Африке.

Детей, стариков и козлят перевозят на наиболее спокойных «носильщиках», которые всегда в цене. Нередко вьючные верблюды обслуживают несколько семей. Если у соседей нет таких животных, то в засуху их вывозит из района бедствия семейство, имеющее горбатых перевозчиков. В разгар зноя верблюды доставляют людей к колодцам. Для этого отряжаются самые быстроходные из них.

поется в сомалийской песне. Вьючный верблюд всегда содержится вне общего стада. Он стреноживается (за передние ноги) близ семейного шатра и пасется днем тут же, под боком: путы чуть расслабляются, но не снимаются, чтобы верблюд не удалился от дома.

В народной традиции верблюд воспет так ярко, что предстает этаким бездонным колодцем, из которого вытекают чудесные реки, заставляющие расцветать пустыню. Из этой живой криницы человек черпает животворную влагу. «Корабль пустыни» — признанный король среди домашних животных. «Маленький осел никогда не сравнится с верблюдом», — поют сомалийцы. «Лучше иметь одного верблюда, чем пять коров или десять коз», — слышится поющий голос скотовода в звездную ночь.

Наблюдательный поэт Сайид Мохамед Абдилле Хасан вырос в середине XIX века в районе Нугаал и Доло. Он стал вождем движения дервишей, сражавшихся против британских колонизаторов на северо-востоке Сомали. Темы его поэзии — борьба за национальную независимость и роль верблюдов в жизни пастушеских племен. В одной из поэм он честно отдает предпочтение верблюду перед ослом:

Впрочем, по соседству, в Кении, козе отдается предпочтение перед верблюдом, хотя в других странах ее справедливо ругают за прожорливость и всеядность (она сжевывает даже пластиковые пакеты), которые становятся причиной гибели растительности, а в ряде районов — и опустынивания.

Для праздничной трапезы в Сомали принято забивать верблюдов. И вообще: только мясо большого верблюда можно подавать уважаемым людям. «Вокруг туши (костей) верблюда всегда много интересных разговоров», — гласит пословица. За совместной трапезой несколько семейств решают общие проблемы, скажем, договариваются о породнении или о сотрудничестве. Кочевники знают толк в верблюжьем мясе. Стареющим мужчинам рекомендуется употреблять в пищу печень животного. В арабских сказках весьма аппетитно описывается, как счастливчики лакомятся жареным верблюдом, начиненным бараном, который, в свою очередь, нафарширован курами или индейками. Лишь евреям, согласно Библии, было запрещено употреблять в пищу верблюжье мясо, но ездили они на «кораблях пустыни» так же часто, как мы сегодня передвигаемся на троллейбусе или поезде. До недавнего времени не ели верблюжатину — и не могли смотреть на тех, кто это делает, — туареги.

У колодца песня родится

К сожалению, люди привыкли судить о многом по внешнему впечатлению, причем по одному лишь фасаду. А ведь когда кочевник величественно восседает на верблюде, невозможно и вообразить, сколько труда ему пришлось вложить, чтобы вот так, на зависть зевакам, гарцевать по пустыне или по большому городу. Значительная часть сомалийских песен родилась в процессе водопоя. И не потому, что кочевникам весело, когда они поят скот, а именно потому, что им приходится в это время очень трудно. Как русский ямщик в трескучий мороз подбадривал себя песней в бескрайнем безлюдье снежных просторов, так и пастухи запевают песню, вытягивая увесистый бурдюк из глубокого колодца.

жалуется в одной из песен владелец дромадера. В засуху верблюда стараются поить каждые шесть-семь дней. За один раз он поглощает от 80 до 200 литров воды: два-три раза переводит дыхание и вливает в себя за десять минут до 135 литров. Довольный отходит он от колодца, и слышно, как в его теле, словно в полупустой бочке, бултыхается вода.

Семь потов прольется у хозяина, пока ублаготворенные верблюды не отойдут от колодца.

В голосе певца даже чудятся нотки обиды. Но это не совсем точное впечатление. К концу водопоя пастухи и в самом деле, как явствует из этой песни, просто валятся с ног от усталости, но зато нет границ их удовлетворению. Кочевник уважает в другом кочевнике труженика. В столь скудной в отношении флоры и фауны природной среде лодырю-краснобаю не выжить.

напевал надтреснутым голосом старик у артезианской скважины близ Худдура, глядя, как молодые пастухи вытягивали ведро за ведром для сгрудившихся в ожидании верблюдов. Изредка он подавал им советы о том, как экономнее расходовать силы, потом брал в руки ветвь дерева аддэ и чистил ею зубы. Обычно старики не участвуют в поении, ограничиваясь наблюдением и мудрыми подсказками.

Одному человеку не под силу напоить 50—100 своих животных из колодца глубиной от 5 до 20 метров.

«Пастухи держат свои стада вместе и одновременно отдельно», — прямо намекает пословица на те законы, которые диктует нужда в водопое. Кочевники по обыкновению помогают друг другу. В помощи пастуху никто никогда не отказывает.

без околичностей объясняет этот обычай один из таких безотказных, добровольных ассистентов. Чувство коллективизма, осознание взаимозависимости людей диктуются здесь самой суровой природой, рождаются в процессе общего труда.

Плата за любовь и кровь

Библейское сказание гласит: Авраам, посылая гонца в Месопотамию за невестой для своего сына Исаака, дал посланному девять бактрианов — в качестве выкупа за невесту. В Сомали и сегодня соблюдается эта старинная традиция, называемая «ярад». Свадьба позволяет установить тесные связи и сотрудничество не только между семьями, но и между кланами. Жених и невеста должны быть достойны друг друга. У человека со скромным достатком мало шансов на свадьбу с признанной красавицей. По обычаям, максимум, на что он может рассчитывать, так это на брак с женой умершего брата. Но чем многочисленнее стадо жениха, тем больше чести ему. При таком подходе на физические дефекты и недостатки кандидата смотрят сквозь пальцы и родители, и невеста, свято верующие в принцип: «Стерпится, слюбится — лишь бы были верблюды».

За вескость выдвинутых аргументов эту песню любят и мужчины и женщины. Еще более откровенна и прямолинейна народная пословица: «Владело бы дерьмо верблюдами, к нему бы обращались: о, мягчайшее!», которая примерно соответствует русской: «Добр Мартын, коли есть алтын».

Вслепую, не выяснив материального положения невесты, или руководствуясь одним внезапно вспыхнувшим чувством, кочевники не женятся: в пустыне спутницу жизни обретают только по сговору. Жених заведомо наводит справки о достоинствах девушки — состоятельны ли ее родители, опрятна ли она, умеет ли стряпать, стелить постель?

Долго колеблется мужчина, перед тем как заплатить своими кровными, честно нажитыми верблюдами за любовь и семейный очаг. «Мужчина женится в тот момент, когда осознает, что женщина может быть дороже верблюда». Такими словами определяют кочевники психологию брака в пустыне. Впрочем, когда на руку гаари, то есть идеальной красавицы, претендует много мужчин, то за нее не жаль пожертвовать даже самым дорогим и сокровенным:

Поэт Абди Галайя попытался изобразить дело в почти эпической форме:

«Влюбляться — так в луну, красть — так верблюда!» Эта пословица из поколения в поколение регулярно вырывается из уст африканского кочевника в пылу откровенности и в Сахаре, и в Сомалийской пустыне — тем более когда он выпьет много молока. Известна, правда, и другая мудрость: «Захочешь чужих верблюдов — будет лоб в крови». Однако любовь любовью, но все-таки соображения совсем иного рода порой примешиваются к мотивам для вступления в брак двух юных существ. Как и в других, отдаленных от Африки краях, у определенного сорта молодых людей (и их родителей) спросом пользуются дочери вождей и уважаемых людей. Эту деталь кочевого быта подметил все тот же проницательный поэт Абди Галайя, вложивший романтические слова в уста юноши:

Примерно так же подходят к решению вопроса о замужестве многие девушки, которые не прочь влюбиться в сыновей «благородных отцов». Их отношение к браку ярко описывает исполняемая, как правило, у водопоя песня на диалекте мей — примерно следующего содержания. Девушку, чья кожа отливает хлопковой белизной, посватал юноша. Сначала он сгоряча пригнал ей множество коров и коз. Однако красавица с презрением отвергла его брачное предложение. Жених не растерялся и воскликнул:

Этим он быстро растопил отзывчивое девичье сердце.

Но не только за любовь расплачиваются кочевники верблюдами. В ноябре 1989 года Египет и Судан заключили соглашение по бытующей с незапамятных времен на арабском Востоке формуле: «И причитается ему в счет долга столько-то верблюдов». Как сообщил журналистам министр торговли, сотрудничества и снабжения Судана Фарук эль-Башри, половину своей многомиллионной задолженности Каиру Хартум намеревался погасить верблюдами… И погасил!

Стада этих животных, передаваемые в порядке компенсации, искони считались наилучшим средством предотвращения кровной мести во время межплеменных усобиц. За мужчину роду, к которому принадлежал погибший, в качестве мага (платы за пролитую кровь) передавалось до 100 верблюдов, за женщину — 10–15. Ныне это запрещено законом, но в отдельных районах кочевники еще продолжают жить по дедовским обычаям. Если пристально вглядеться в их патриархальный быт, то до сих пор легко можно обнаружить деление на реры — кланы, составлявшие в прошлом основу родоплеменных структур. Клан — это несколько семей, происходящих от единого предка, имя которого и носит данный рер.

Одна из народных баллад, сюжет которой использовали и поэты, описывает столкновения, вспыхнувшие на юге Сомали между двумя рерами из-за каких-то мелких разногласий. При этом погибли люди. Примирить враждующих взялись другие правоверные мусульмане. Пострадавшей стороне в порядке возмещения ущерба моментально предложили стада коров, овец и коз, но такое предложение было тут же отклонено. Однако когда в стан потерпевших был пригнан верблюд-производитель в сопровождении верблюдиц-девственниц, один из старейшин обиженного рода воскликнул:

Поэт Омар Хусейн Истеллийе описал бывших недругов, «пожимающих друг другу руки, обещающих вечно жить в мире и гармонии».

Символ чести и славы

В мире жгучего солнца и необозримых песков животное «многоцелевого назначения», каковым является верблюд, воплощает собой для человека все: богатство, знатность, красоту и нравственность. И потому не надо удивляться, что слово «верблюд» издавна является здесь ласкательным. «Племя похоже на забитого верблюда» — эта аллегория отражает отношения внутри общины: во время дележа мяса каждому дается часть туши, соответствующая его положению и престижу. Лучшие куски перепадают, естественно, самым именитым, а таковыми могут быть только обладатели крупных стад. Владелец стада верблюдов пользуется репутацией сильного и умного человека, способного помогать принятию правильных решений в делах мужчин. На советах рода или клана он обладает непререкаемым авторитетом, подкрепляемым богатством, а значит, и признанной мудростью.

Воспитанный среди верблюдов бесстрашен, терпелив и великодушен. Ему свойственны честность и прямодушие. «Одним задом нельзя одновременно сесть на осла и на верблюда» — подметили представители народов волоф, живущие на западе Африки. Именно к такого сорта людям, то есть к тем, кто честен, прямолинеен, не способен одновременно, что называется, сидеть на двух стульях, принадлежат кочевники, связавшие свою жизнь с верблюдами. И в самом деле, лишь такими качествами должен отличаться настоящий труженик. На пасущего зебу смотрят как на полумужчину, как на потенциального скупердяя, поскольку он с детства воспитывается среди слабых животных. Ну а тот, кто разводит коз, у сомалийцев вообще не воспринимается как мужчина: ведь это — женская работа!

Как уже говорилось, владеющий стадом, скажем, сотней верблюдов, — признанный авторитет. Он высоко держит голову, лицо прикрывает повязкой или шарфом, которые служат отличительным признаком, подчеркивающим личную гордость. Если он, как говорится, и не хватает звезд с неба, сам факт обладания стадом верблюдов создает вокруг его личности ореол незаурядности, компенсирует даже возможную ограниченность интеллекта. Окружающие видят в нем солидного, обстоятельного человека, который однажды, в трудную минуту, может оказать большие услуги обществу. У любого краснобая, как бы искусно он ни ораторствовал, мало шансов выделиться рядом с владельцем большого стада верблюдов. «Мужчина, не имеющий верблюдов, подобен засухе»; «Можно знать тысячу стихов, говорить красноречиво, но если у тебя нет верблюдов, то ты не мужчина», — без запинки повторяют сомалийцы извечные истины.

Честь и слава добываются нелегко, кровью и потом. Но только не словами, не сказками и обещаниями. Одному за верблюдами не углядеть. При доении нужны два человека. Чтобы обеспечить получение максимума молока, доят животных сразу несколько мужчин; забивают их двое, а уж воруют — целыми шайками. Выручают своих верблюдов тоже сообща. Спасая животных, пастух должен быть готов к единоборству с гиеной или со львом. «Человек, который не может защитить своего верблюда словами или оружием, теряет право на жизнь в пустыне», — звучит словно приговор народная пословица.

Уход за верблюдами вырабатывает твердость характера, деловитость, неприятие праздности, в каком бы виде она ни проявлялась. Достаточно часто пастухам приходится присутствовать на собраниях старейшин, где обсуждаются общинные дела. Кочевники в общем-то не любят таких сходок: тратится уйма времени на выслушивание мучительно длинных речей (старикам же надо выговориться), а в это время остаются на произвол судьбы животные, которые могут разбрестись и потеряться в пустыне или саванне. Не в почете у кочевников и те, кто по молодости лет увлекается игрой в шаксда, являющейся разновидностью шахмат, и забывает о стадах.

предупреждает начинающих пастухов мелодичная народная песня.

Одно время предпринимались попытки развести верблюдов в Европе. В 1622 году Фердинанд Медичи привез дромадеров в Италию и разводил их близ города Пизы. В XIX веке стадо пизанских верблюдов насчитывало 200 голов. Итальянские верблюды дожили до XX века, но во время Второй мировой войны все эти животные были истреблены. Однако слава верблюдов широко шагала по свету — по землям, где о них могли знать лишь понаслышке.

…На кафедральном соборе в Амьене есть скульптура, изображающая верблюда на коленях, что олицетворяет смирение и унижение; она так и называется — «Послушание». В сознании христиан верблюду давно отведено определенное место. Например, в Библии раб Авраама рассказывает: «Господь весьма благословил господина моего, и он сделался великим: Он дал ему овец и волов, серебро и золото, рабов и рабынь, верблюдов и ослов» (см. Быт. 24, 35). И действительно, как можно было стать великим в библейской пустыне, не имея верблюдов? Из верблюжьей шерсти в старину делали одежду, полотнища для шатров, войлок, из кожи верблюдов — обувь, а помет их по сей день идет на топливо. Признавались и «военные заслуги» в общем-то мирных животных: верхом на верблюдах наступали, на них же убегали от превосходящих сил врага. Любопытен рассказ о победе Давида над амаликитянами: «И поражал их Давид от сумерек до вечера другого дня, и никто из них не спасся, кроме четырехсот юношей, которые сели на верблюдов и убежали». (1 Цар. 30, 17.)

Верблюжью кавалерию имел персидский царь Ксеркс. Римский император Клавдий разъезжал по улицам Вечного города, стоя в боевой колеснице, запряженной четверкой дромадеров. Персидский царь Кир II разгромил в сражении последнего царя Лидии Креза в VI веке до н. э., поставив в первые ряды наступающего войска всадников на верблюдах. Боевые кони, несшие вооруженных копьями лидийцев, пустились наутек, испугавшись невиданных животных. В 54 году до н. э. парфяне одолели в битве при Каррах (Сирия) легионы римского полководца Лициния Красса, поскольку парфянские лучники имели неисчерпаемый запас стрел: последние им подвозили на верблюдах — «подносчиках боеприпасов». Парфянские гонцы, получившие ответственное задание от вождя, предпочитали отправляться в путь на верблюдах.

Арабы отбирали для своих войск верблюдов с ярко выраженным злым нравом и специально обучали их. Верблюды помогали воину в бою — топтали неприятелей, а порой хватали их зубами.

«Клянусь верблюдом!»

Из жизни верблюдов люди извлекали уроки для себя. В Библии есть выражение: «Вожди слепые, отцеживающие комара, а верблюда поглощающие». Оно относится к людям совестливым в ничтожных делах, но бессовестным в важных вопросах, к тем, кто занят мелочами и в то же время упускает или попирает главнейшие законы, исполнение которых для всех обязательно. Одежда Иоанна Крестителя была суконной, а сукно — выткано из верблюжьего волоса, то есть представляло собой материю низшего сорта. В Евангелии она противопоставляется мягким роскошным одеждам власть имущих.

— Нынешние властители, едва выдвинувшись из низов, уже пренебрегают верблюжьим сукном, иначе говоря, забывают о скромности, и тем самым нравственно хоронят себя. Настоящие дервиши всегда носили одежду из такой ткани, — услыхал я от муэдзина Мухаммеда Хасана Али.

Но со временем даже толкования библейских сказаний претерпевают изменения. Ныне для христиан дромадер символизирует покорность, податливость, умеренность и сдержанность, а иногда, хотя и значительно реже, — гордыню и алчность. Трогательное, бессловесное животное в жизни вызывает острое чувство сострадания: оно постоянно трудится, трудится и трудится. Увы, не всегда люди правильно оценивают это, не всегда относятся справедливо к верблюду, а ведь доброе слово и верблюду приятно. «Велик верблюд, да воду возят, мал соболь, да на голове носят». Наверное, эта наша пословица родилась на свет только потому, что на Руси мозоленогие не водились.

Пробивает роковой час — и верблюд умирает: смиренно, безропотно, тихо, словно песня, которая, отзвучав наяву, долго не умолкает в душе. Обессилев, он опускается на колени, кладет голову на теплый песок, закрывает глаза и уже больше никогда не поднимается.

— Верблюд покорен, — рассуждал Мухаммед Хасан Али. — Ах, если бы люди были такими же послушными и терпеливыми; они тогда многого бы достигли. Слово «ислам» означает покорность, предание себя единому Богу. Аллах был прав, когда выделил верблюда среди других животных.

В его рассуждениях сквозила романтическая мечта об обществе верблюдоподобных существ, а у меня в памяти промелькнули пословицы: «И верблюд посещает Мекку, но хаджи не становится»; «Был бы верблюд, а седоки найдутся». Последняя пословица позволила мне мысленно перенестись на собственную родину, где простому труженику всегда было нелегко среди всякого рода «седоков». Примерно такими же, как муэдзин, глазами посмотрел на верблюда алжирский поэт Нордин Тидафи, который вообразил себя в шкуре одногорбого и сочинил стихотворение «Верблюд». Это хвала дромадеру, который «познал мудрость жизни» и видит о своей «порабощенной расе беззаботные сны, перемешанные с тревогой».

Но только ли покорность удел верблюда? Его смирение связано отнюдь не с безволием, а с постоянным напряжением всех физических сил, с готовностью к действию. Сомалийцы видят в стойком животном символ счастья и борьбы. И наверное, они тоже правы. Поэт Сайид Мухаммед Абдилле Хасан говорил, что человеку, способному хорошо ухаживать за верблюдом, можно доверять в борьбе против английских колонизаторов.

писал он в одном из стихотворений, ставшем народной песней.

В январе 1799 года Наполеон Бонапарт, уподобившись Ксерксу, сформировал в своей армии, высадившейся в Египте, верблюжий полк. При 50-градусной жаре солдаты в синих шерстяных мундирах скоро погибали, но не от сабель мамлюков, а от солнечного удара. Верблюды, однако, оставались живы. Увы, французы не извлекли должных уроков из случившейся трагедии, а вместо этого почему-то обиделись на невинных животных, придав с тех пор слову «верблюд» оскорбительный оттенок.

Привязанность кочевников к одногорбым великанам, которые кормят и вдохновляют народ, в Сомали и некоторых других странах сопоставима с их любовью к матери, к суженой и даже соперничает с этими чувствами. Всем этим наполнена сомалийская поэзия.

В этих строках поэта Хаджи Адена Ахмеда излита не только любовь к верблюду, но и предметно показаны лишения, к которым должен быть готов пастух. Народ, сделавший своим героем труженика, достоин глубокого уважения.

«Клянусь верблюдом!» — возглашают сомалийцы, арабы-бедуины и туареги, когда хотят, чтобы им поверили. Нарушить подобную клятву равносильно тому, чтобы лишиться благоволения судьбы. «Великое животное! Чтобы утереть верблюду сопли, надо допрыгнуть до его морды!» — процитировал в середине 60-х годов во время нашей беседы пословицу народа бамбара тогдашний министр по делам молодежи и спорта Мали Мусса Кейта. Австралийский этнограф Хаммер-Пургшталл насчитал в аравийской литературе 5744 метафоры и эпитета, касающихся верблюда.

Ничто пока не грозит авторитету верблюда в Сомали или в Сахаре, разве что кто-нибудь, объятый манией псевдопрогресса, возведет для кочевников многоэтажные дома. И все же некоторые взгляды со временем, без сомнения, меняются. Века верблюдоводства воспитали в кочевниках презрение к труду земледельца. Еще недавно, когда сомалийцу предлагали взять в руки мотыгу или сесть за штурвал трактора, он кровно обижался. «Кто прикасается к земле, тот унижает себя. Смотри в небо», — твердили здесь исстари. Теперь дети пустыни и сухой саванны начинают обращать хозяйский взор и вниз, на землю-кормилицу, постепенно избавляясь от предрассудков, но при этом сохраняя непоколебимую верность верблюду, служившему их отцам и дедам.

Сомалийцы видят в стойком животном символ счастья и борьбы. И они, наверное, правы. Но кроме всего прочего — и это нынче особенно актуально — в народном сознании образ верблюда укоренился как символ мира и спокойствия, столь необходимых сомалийцам сегодня. «Лучший загон для верблюдов — мир», — гласит стародавняя пословица, которую изначально мирный сомалийский народ, одурманенный теперь речами тщеславных, самолюбивых правителей, словно бы на время запамятовал.

Будучи в Сомали, я припомнил мысль Федора Глинки, высказанную в «Письмах русского офицера». Люблю, писал Глинка, видеть людей, хранящих закон, нравы и обычаи «праотцев своих». Простой народ страны на Африканском Роге старается следовать велениям природы и беречь разумное наследие старины.

Верблюд завоевывает Австралию

Пять верблюдов в весь опор несутся по пыльному краснозему к финишу под невообразимый гвалт трибун. «Вперед, Джесси!», «Не отставай, Джекел!», «Оставь их всех позади, Мейджор Драма!» — ревут болельщики. Вдруг один из дромадеров (как выяснилось, вздорное самолюбивое животное), лидировавший почти на всей дистанции, резко притормаживает — и медленно, по-хозяйски ложится прямо на беговой дорожке, буквально за пять метров до финиша, дабы перевести дух. При этом он издает громкий, долгий вопль. Видимо, дромадер решил, что с него хватит бессмысленной с его, верблюжьей, точки зрения беготни.

Отчаянные попытки жокея стронуть строптивого «спортсмена» с места остаются тщетными. Верблюд убежден в своей правоте. Более того, повернув к жокею голову, он еще и презрительно сплевывает непосредственно на возбужденного человека, покрыв того с головы до ног белесой пленкой липкой слизи. А гнев тех, кто поставил свои кровные на капризное животное, все равно будет обращен на несчастного наездника. Что возьмешь с упрямого верблюда?

— Кто же на верблюдов ставит? — упрекает сидящих вокруг болельщиков в необъективности один из рассудительных зрителей.

— Мы ставим на блох, улиток и тараканов, а верблюды перед ними — просто гении! — задорно возражает кто-то.

В местечке Булия, в 1900 километрах к северо-западу от Брисбена — столицы австралийского штата Квинсленд — проживает всего 300 человек. В 1998 году там с потрясающим успехом прошли описанные мной гонки дромадеров, названные «Дезерт сэндз 2000». Посмотреть гонки приехало не менее четырех тысяч гостей, хотя самый ближний к селению город — Дарвин отстоит от Булии на 1125 километров. Азарт — национальная черта австралийцев.

Исход верблюжьих скачек может предсказать один лишь Господь Бог, и азартная публика любит подобные скачки именно за самые элементарные случайности и капризы судьбы: они чувствительно задевают сердца и приводят людей то в экстаз, то в уныние, внося разнообразие в их монотонное существование. В Булии уже случалось и такое, когда на дорожке отдыхали одновременно все участники неоконченного забега, но тем не менее болельщики, затаив дыхание, терпеливо ждали, пока кто-то из дромадеров первым поднимется на ноги, чтобы закончить состязание, и даже бились об заклад между собой по этому поводу. Бывало, побеждал не тот, кто лежал в метре от финишной черты, чуть ли не касаясь ее носом, а тот, кто медленно, но верно поднимался и затем вразвалку, черепашьим шагом шествовал вперед.

Мозоленогие известны свету уже давно. Пять тысяч лет назад одногорбый дромадер гордо шагал по Египту. На скалах Синая и Асуана я видел древние изображения верблюдов. Раскопки в Месопотамии свидетельствуют, что они были одомашнены там около четырех тысяч лет назад. На Кипре в захоронениях, относящихся к четвертому тысячелетию до н. э., обнаружен скелет верблюда.

Среди нескольких верблюжьих пород особо выделяются быстроходные махари Севера Африки, верховые радж-путанские, тяжелые вьючные туркменские бактрианы. Верблюд — несравненный пешеход. В сутки он способен пройти 89 километров, а максимальная скорость, которую он может развить, 23,5 километра в час.

В Австралию верблюды были завезены из Северной Африки между 1860 и 1929 годом, для того чтобы доставлять припасы и ширпотреб в отдаленные города и селения, перевозить железнодорожные рельсы и шпалы, — и полностью адаптировались там, став как бы своими. Однако к 30-м годам XX века шоссейные и железные дороги с автомобилями и поездами пришли на смену верблюжьим караванам, и горбатые носильщики ушли в тень. Хозяева отпустили ненужных теперь животных в пустыню. И верблюды быстро одичали.

— У верблюда давно сложилась репутация упрямого и не слишком умного животного, на фоне которого самые тупые из нас кажутся яйцеголовыми, — шутил при мне организатор верблюжьих гонок Пэдди Макхью. — Но это животное явно недооценено. Оно окутано интригующей тайной. Верблюд до смешного неприхотлив. Ему не нужно столько воды, сколько другим нормальным животным. Пройдет по пустыне — и ни глотка в рот. Но если он пьет, так уж, фигурально выражаясь, может осушить целый колодец. Как-то за один раз верблюд выпил аж 94 литра. Он почти не потеет, те есть даже зря рта не раскрывает, чтобы влага не испарилась.

В самую жару дромадер дышит лишь 16 раз в минуту, а когда чуть прохладнее, то ему хватает 8 вдохов. Внешняя поверхность спины верблюда нагрета до 80 градусов, а кожа под шерстью — лишь на 40.

— …Единственное, что надо помнить: иногда, будучи в дурном настроении, он может довольно сильно укусить, а это весьма опасно, так что с ним следует обращаться ласково, как с дамой сердца, — предупреждал Макхью.

Сам Пэдди владеет большой фермой, ловит в пустыне и продает верблюдов, устраивает верблюжьи «треки» для туристов. Организуя гонки «Дезерт сэндз», которые превратились уже в ежегодное событие общенационального значения, фермер стремится поднять престиж горбатого существа в Австралии, славящейся большим числом азартных людей и частым проведением всякого рода бегов.

В Австралии ковбои порой поступают просто: отыскивают в пустыне диких верблюдов, объезживают их, приводят в город — и принимают участие в отчаянных скачках, на плохо контролируемых животных. Вот почему часть горбатых скакунов ведет себя во время соревнований капризно — им не хватает профессионализма.

— Вокруг соревнований верблюдов на Ближнем Востоке сложилась миллиардная индустрия, — отметил Пэдди Макхью. — Я стараюсь создать подобную профессиональную сцену здесь, где люди, которые приручают животных, будут делать деньги на скачках, вместо того чтобы дырявить пулями головы друг другу.

Призовой фонд скачек в Булии в тот год был невелик: 18 тысяч долларов США. Он включал денежные выигрыши и призы в виде мотоциклов. Но букмекеры остались довольны: доходы у них приличные. Зачастую в забегах состязается много любителей — ради забавы. Цель состязаний — увеличить число делающих ставки и наладить продажу лучших «рысаков» за рубеж.

Врач Кэролин Аннеруд, которая, переехав в Австралию с Аляски, трудится в больнице Таунсвилла, стажировалась перед выступлениями в течение недели в жокейской тренировочной школе.

— Я участвовала в первом забеге, и, надо признать, впервые в жизни. У меня возникло сопутствующее ощущение, будто я впервые взялась за штурвал самолета… Но животные просто прелестны! — мило улыбнулась она.

Бывший жокей Рей Лемм втянулся в перипетии верблюжьих скачек, когда ушел на пенсию. До этого он участвовал в конных состязаниях и теперь уже целый год носится на верблюдах.

— Я сейчас соревнуюсь бесплатно, но, как и прежде, готовлюсь к соревнованиям и борюсь за победу с полной самоотдачей. Для нас, жокеев, это престижная вещь.

Верблюжьи скачки влияют даже на внешнюю политику Австралии. Например, они дали толчок диалогу с Объединенными Арабскими Эмиратами. Благодаря скачкам связи и отношения между Абу-Даби и Канберрой, существующие с 1986 года, обрели температуру знойных песков Аравийской пустыни. Несколько лет назад, полюбив верблюжьи ристалища, австралийцы затронули этим самую чувствительную струну эмиратской души: бедуины неспроста сравнивают верблюда с писаной красавицей, а для верблюжьих скачек они вообще пока не подобрали эпитета и достойного сравнения.

Выбравшим правильный путь иногда везет сразу. Президент ОАЭ шейх Заид бен Султан аль-Нахайян и один из его 18 сыновей — государственный министр по иностранным делам шейх Хамдан бен Заид аль Нахайян взяли дело в свои руки и пошли навстречу австралийским энтузиастам.

В Абу-Даби побывала австралийская делегация в составе политиков, парламентариев (уровень в деле государственной важности должен быть надлежащий!), предпринимателей и торговцев (всего — 35 человек), чтобы приобщиться к опыту организации скачек в ОАЭ, тренировок верблюдов и наездников, а заодно расширить двухсторонние связи в других областях.

Верблюды в той и другой странах — разные. Дромадеры, завезенные на «шестой континент» из Афганистана около полутора столетий назад и гнувшие до того горбы в качестве тяглового скота на прокладке железных дорог, значительно крупнее и тяжелее своих арабских легконогих собратьев. Эмиратские беговые верблюды легко преодолевают дистанцию в 6–8 километров, в то время как их австралийские соперники состязаются на километровом отрезке. И бегают последние под седлом, а в аравийских странах седло не используется. Эмиратец просто садится на крестец животного с легким посошком и управляет верблюдом, воздействуя по мере необходимости на «ведущие» задние ноги. Искусство арабов управлять верблюдами признано во всем мире, поэтому австралийцы и обратились к ним за помощью. Тем не менее есть и в Австралии беговые верблюды-рекордсмены.

В течение двух недель австралийские наездники (в том числе один дед с двумя внуками, представлявшие аборигенов) в поте лица учились на ипподромах ОАЭ. Эмиратские спортсмены приглашались в Сидней, а также на первые международные соревнования на Кубок шейха Заида в августе 2000 года. Эмиратцы сами подготовили к состязаниям полученных в дар четырех австралийских верблюдов. Отныне в Австралии проводят верблюжьи гонки ежегодно.

Но что же нужно для полного успеха верблюжьих скачек?.. Правильно, прежде всего верблюды. Затем — жара, то есть пустыня или полупустыня. На побережье Австралии знойно, но сыро, а сырость для верблюда — нож острый. Того и гляди подхватит воспаление легких. И наконец, для популяризации скачек требуются женщины, убеждены австралийцы. Это, правда, чисто австралийское мнение, но его не сбросишь со счета.

Надо признать, что организаторы состязаний проявляют поразительную изобретательность, особенно в популяризации и в повышении авторитета верблюжьих бегов наперегонки. Так, отныне и навеки решено привлечь к ним в качестве наездников… девушек.

— А почему бы и нет? — парирует контрдоводы влиятельных противников президент Австралийской ассоциации верблюжьей индустрии Кевин Хэндли. — Надо разрушить сложившийся у нас стереотипный образ жокея на верблюде — бородатого, отсталого донельзя, накачанного пивом пьяницы.

Трехнедельную стажировку в ОАЭ прошли 26 гибких и прекрасных австралийских красоток перед состоявшимися там соревнованиями с германскими жокеями в присутствии самого президента Объединенных Арабских Эмиратов шейха Заида бен Султана аль-Нахайяна. Всего же Австралийская ассоциация планировала рекрутировать 66 наездниц. Однако для этого требуются изменения в законодательстве: надо приостановить действие распространяющегося на данную область австралийского закона о равных возможностях, чтобы ассоциация могла свободно рекламировать набор «привлекательных девушек-жокеев» для подготовки их в Арабских Эмиратах. Некоторые боятся, что такой подход приведет к дискриминации мужчин.

— Если нам удастся показать, что симпатичным молодым леди по плечу укротить несносных верблюдов, то дела пойдут на лад, — заявил Хэндли на заседании Австралийского антидискриминационного трибунала, где рассматривалось соответствующее предложение.

— Я не вижу ничего дискриминационного в попытках нанимать только девушек. Мужчины не обидятся: девушки лишь украсят верблюжьи бега и освободят их от запаха табака, — уверенно высказалась 26-летняя Кэтлин Элмс.

Премиленькая амазонка Таня Джайлз объяснила, что влюбилась в дромадеров, когда проводила отпуск в Египте в 1994 году.

— …Все привыкли смотреть на верблюдов как на грязных, нечесаных, волосатых существ, любящих изредка плевать на вас. Наездников же видят только в облике огромных, нагулявших с помощью пива большие животы выпивох из Алис-Спрингс или какого-либо другого захудалого захолустного городка, — посмеивалась она. — Но для меня и моих друзей верблюды прекрасны. С большими коричневыми глазами, лохматыми, полустыдливо опущенными ресницами, в теплых мохнатых пальто и с мягким незлобивым нравом, они просто заставляют тебя влюбиться в них.

Иного мнения придерживается министр по делам семьи Джудит Моулан.

— Совершенно очевидно, ассоциация пытается использовать женщин как сексуальные объекты в попытках продвинуть этот вид спорта, игнорируя самое важное, а именно квалификацию и умение женщин в скачках на лошадях и верблюдах, — заявила она.

Джон Ричардсон — хозяин Булламаканаки, верблюда, завоевавшего более половины призов в Австралии и ставшего почти национальным героем. Когда Булламаканака выезжает на арену, его почитатели поют национальный гимн.

— Булла победил на 35 бегах и принес мне 36 тысяч американских долларов, — гордо пояснил мне Джон. — Он очень хитроумный верблюд. Мы тренируем его, как скаковую лошадь, на песчаном пляже.

— В радиусе 200 километров вокруг Булии, — утверждал Пэдди Макхью, — имеется от 5 до 10 тысяч верблюдов. А по самым сдержанным оценкам, всего в Австралии насчитывается 300 тысяч «кораблей пустыни», причем наименьшее их число — в Западной пустыне.

— Австралия скажет последнее слово во всех видах верблюжьего промысла! — Фермер, являющийся воплощением упорства и целеустремленности, присущих австралийскому характеру, безапелляционен. — Мы единственная страна в мире с таким числом диких верблюдов. Наши бескрайние пустыни обеспечивают дромадерам полную свободу и процветание.

Пока же в Австралии верблюжьи скачки собирают общий ежегодный фонд 78 тысяч долларов США. По мнению Макхью, уже в самом ближайшем будущем скачки станут главной целью выращивания дромадеров.

— Их мясо стоит дороже, но я не верю в будущее мясного животноводства на базе верблюдов, так как пасти их не так просто, как может показаться. Думаю даже, что верблюжий спорт скоро опередит туризм по доходности.

— На Ближнем Востоке есть несколько быстрых верблюдов, но много медленных. Уверен, что скороходов у нас больше. Надо только найти их. Австралия уже экспортирует верблюдов в Саудовскую Аравию, чтобы улучшить породистость животных на Ближнем Востоке, — добавил к этому судья соревнований в Булии Джофф Мэнефильд.

Мэнефильд, кстати сказать, заметил, что явных разведчиков, высматривающих верблюдов, которых можно было бы использовать для селекции, для отправки за море, на трибунах вроде бы не было. Но кто знает?

Во всяком случае, при самых радужных прогнозах австралийцам еще предстоит поднять авторитет верблюда в Австралии и защитить его права. Вот характерный пример. Некий Энтони Фрейзер проехал на своем любимце Коби 650 километров от Кофс-Харбора (штат Новый Южный Уэллс) до Канберры, чтобы встретиться там с премьер-министром Джоном Говардом. Но ковбоя не пустили в федеральный парламент. А он хотел между тем заявить протест главе правительства против дискриминационного закона, обязывающего любого гражданина приобретать лицензию за 30 австралийских долларов (20 долларов США), чтобы возить на верблюде туристов или соревноваться.

— Разве этот сбор справедлив, если за пользование лошадью или другим животным никто ничего не платит? — рассуждал он. — Именно это я желал бы обсудить с Говардом за чашкой чая. Пусть он подумает о том, как трудно бывает нам, сельским жителям, и сколько подобных мелких вещей усложняют нашу жизнь. Вы можете обзавестись лошадью и ничего за нее не платить в Новом Южном Уэльсе. Крайне мало людей владеют собственными верблюдами и вынуждены платить за лицензию. За что у нас в стране преследуют бедных верблюдов? Если потребуется, я поставлю эту жгучую проблему даже перед ООН!

Но мне кажется, что, несмотря ни на какие нарушения прав, верблюды еще скажут свое веское слово в Австралии. И не только в Австралии. Таково впечатление тех, кто приезжает в эту удивительную часть света.